Польша, крепость Осовец, 23 июля (5 августа) 1915 года.

— Господин подпоручик, там пополнение прибыло, пять человек, смотреть будете? — старший унтер-офицер Богатырёв вытянулся перед молоденьким подпоручиком Котлинским, командиром 13-й роты Землянского полка.

— Ну, давай, Богатырёв, показывай своих богатырей, — улыбнулся подпоручик своей невольной шутке.

— Да какие они мои, молодые, необстрелянные ишо, немец начнёт бертами бомбить, сразу обделаются, — зачастил Богатырёв, здоровенный верзила, списанный за что-то из гренадёров.

— Ладно, Богатырёв, мы тут после берты все обделанные ходим, — с усмешкой сказал подпоручик и, увидев удивлённый взгляд унтера, добавил: — Я в переносном смысле.

— А-а, а то я сразу и не понял, что оглохшие да землёй засыпанные, по нескольку раз в день, это уж точно, слава Богу, что какой день не стреляет немчура проклятая, — суетился Богатырёв, открывая перед командиром дверь.

Возле разбитого крыльца казармы стояло пять молоденьких солдат, в новой, ещё не застиранной форме, сразу после учебного полка.

— Смирно, — гаркнул унтер-офицер, солдаты вытянулись.

— Здравствуйте, солдаты, — поздоровался офицер, взяв под козырёк.

— Здравия желаем, ваше благородие, — дружно прозвучало в ответ.

Котлинский опустил руку и совсем по-простому сказал:

— Солдаты, вы прибыли продолжать службу в Зареченский форт славной Осовецкой крепости. Мы тут уже полгода держим оборону, и немцы ничего с нами сделать не могут. Вас причислили к 13-й роте 226-го Землянского полка, командиром которой я и являюсь. Зовут меня подпоручик Котлинский Владимир Карпович. Сейчас вас старший унтер-офицер Богатырёв распределит по подразделениям.

Рядовой Иван Кохановский стоял в строю вновь прибывших солдат, на вид он был очень молоденький, хотя зимой стукнуло уже двадцать годков. Подпоручик, смотря на его слишком молодой вид, засомневавшись, даже подошёл к нему и спросил:

— Солдат, сколько же вам лет, уж больно молодо выглядите?

— Рядовой Кохановский, двадцать, — вытянувшись, ответил солдат.

— А звать-то как?

— Иваном!

— А я думал, поляк, — улыбнулся офицер.

— Не, мы с Минской губернии, — в ответ начал улыбаться Иван.

— Земляки мы с тобой, Иван, как по батюшке-то кличут?

— Иван Иваныч я, — бойко отвечал солдат.

— Хорошо Иван Иванович, Богатырёв тебя распределит, трудно здесь, но мы тут все Земляне, соображаешь? — сказал подпоручик и отошёл к штабу.

Богатырёв, который всё это время топтался рядом, промолвил задумчиво:

— Хороший у тебя земляк, Иван, правильный, за таким солдаты к чёрту в задницу пойдут, а не только в штыковую, ну пойдём, я тебя в один неплохой блиндажик определю, — похлопал он по плечу Ивана.

Стоял тёплый июльский вечер. Было тихо, и, если бы не разрушенные казармы и земля вся в огромных воронках, под пение птиц было ощущение, что войны в этих местах и вовсе нет. Богатырёв подвёл Ивана к полуразрушенному блиндажу:

— Вот, Иван, залезай-ка сюда, там справа свободное место есть, извини, тут немец всё своими бертами разворотил, — заглянув в блиндаж, крикнул: — Сидоренко, принимай пополнение, — и слегка подтолкнул Ивана, — не дрейфь, мужики там хорошие, устроишься, на ужин ужо с ними пойдёшь, давай, — и пошёл по своим делам.

Иван, согнувшись, пролез через заваленный проход в блиндаж, внутри было попросторнее. Где-то тускло горела керосиновая лампа, едва освещая внутреннюю часть блиндажа. Размещалось там не менее 15—16 человек, кто спал на сколоченных нарах, кто сидел внизу и подшивался, где-то в углу пиликала гармошка. Из сумрака вдруг появился рябой дядька с нашивками ефрейтора и спросил:

— Это ты, что ли, пополнение, как фамилия, седай, давай я тебя запишу, — достав из-за пазухи строевую книгу с карандашом на верёвочке, начал его мусолить, — ну чего, говори, как фамилия, имя, отчество, откуда родом, ну и так далее, что, первый раз?

Записав всё, что положено, ефрейтор показал Ивану его место справа от входа в самом низу нар. Иван разложил всё своё небольшое хозяйство, попутно ответив на вопросы любопытных солдат, что родом он из деревни Заямочное Минской губернии, не женат и девку ещё не пробовал, чем вызвал усмешки солдат, и по блиндажу покатилась волна воспоминаний о жёнах, зазнобах и прочих женщинах.

После ужина и построения Иван прилёг на своё место и сразу уснул. Снилось ему, как в детстве с ребятами купали коней, соседская девчонка-задавака, которая ему очень нравилась, но она только смеялась над ним. Снилась мама… утром она поила их молоком из старых глиняных кружек… три брата, Иван-старший и сестрёнка… Его деревня, утром в тумане, луга, лес вдалеке…

Иван проснулся от сдавленного крика:

— Ребята, немец газ пустил, газ, газ, просыпайтесь, газ идёт!

Иван нащупал на боку повязку, которую ему выдали в учебном полку, быстро надел её и потуже завязал, затем свалился прямо под нары и затих. Теперь надо было лежать, не шелохнувшись, несколько часов, пока газы не унесёт ветром. Всему этому их учил фельдфебель Краснов, уже побывавший под газовой атакой немцев. Вокруг слышалась беготня, стоны, хрипы, кто-то сильно ругался, грохот падающих тел. Через несколько минут всё стихло, только кто-то ещё хрипел в углу блиндажа. Ивану было очень трудно дышать, но он терпел, фельдфебель Краснов специально заставлял их по два часа сидеть в этих повязках, он говорил, что по-другому не выжить.

Стояла сплошная, зловещая тишина, Ивану было очень страшно. Он не представлял себе, что ему дальше делать. Прошло не менее двух часов, потому что Иван начал задыхаться, ему стало очень жарко в повязке. Иван не выдержал и немного ослабил повязку, и тут же зашёлся кашлем от едкого газа, попавшего в лёгкие. Раскашлявшись, он ещё больше ослабил повязку, и газа стало попадать ещё больше. Иван уже не мог просто лежать, и он стал выползать наружу.

Наверху ему стало неожиданно легче. Видимо, воздух уже очистился, через некоторое время Иван, сильно кашляя, сорвал повязку, яркий свет ослепил его. Иван решил ещё немного полежать, пока утихнет кашель и глаза привыкнут к свету. Где-то вдали слышались разрывы снарядов. Вдруг он услышал чьи-то шаги и сдавленный голос, кажется, это был Богатырёв: «Есть, кто живой, поднимайтесь ребята, подпоручик к штабу кличет!» Шаги становились всё ближе и голос всё громче, да, это был Богатырёв. Иван очень обрадовался и страх куда-то стал уходить. Он открыл глаза, его уже так не слепило. Иван довольно уверенно встал на ноги и сразу закашлялся опять, вытирая рот рукой, она была в крови. Он стоял, его слегка пошатывало, и смотрел на приближающегося Богатырёва.

Тот шёл прямо на него, слегка согнувшись, с винтовкой и говорил свою фразу, подходя к местам, в которых могли находиться солдаты. Богатырёв увидел Ивана и угрюмо сказал: «Живой значит, молодец, давай, бери винтовку и шагай к штабу, там Котлинский, он всё скажет, а я тут ещё маленько живых пошукаю, господи, чё творится!».

Иван начал осматриваться, зрелище было ужасным, везде лежали мёртвые солдаты, кто в чём, некоторые ещё хрипели, умирая. Трава и та была вся пожухлая с коричневым оттенком. Ивану стало жутко, он ещё ни разу в жизни не видел столько мёртвых людей вместе. Иван, взяв винтовку, насколько это было возможно быстро пошёл к штабу, кашляя и сплёвывая кровь. Он шёл среди мертвецов и развалин, солнце уже поднялось, начинался первый день его фронтовой службы.

Подходя к штабу, Иван увидел бредущих к нему солдат, все они тоже сильно кашляли с кровью. Возле штаба он увидел несколько десятков солдат, почти все сидели, кто-то лежал, все были отравлены газами. Чуть в стороне стоял командир роты и какой-то седой полковник. Подпоручик тоже кашлял. Вскоре подошёл Богатырёв и сообщил офицерам:

— Всё, кажись, больше живых нету!

— Богатырёв, построй всех и посчитай, — отдал приказ подпоручик Котлинский.

— Становись в две шеренги, кто, где стоит, едрёна вошь, — скомандовал старший унтер-офицер и добавил чуть тише: — Давайте, давайте, ребята.

Солдаты молча, с мучениями стали строиться. Богатырёв прошёл строй, все шатались, но стояли с винтовками в руках.

— Смирно, господин подпоручик, тринадцатая рота построена, всего пятьдесят восемь душ, — доложил хмуро Богатырёв. Котлинский, взяв под козырёк, принял доклад.

— Вольно, — скомандовал он и закашлялся, затем продолжил: — солдаты, немцы, боясь прямого столкновения, подло, когда все спали, пустили газ на Осовецкую крепость. По всей видимости, весь гарнизон погиб. Сейчас они попытаются захватить крепость, — он опять закашлялся, но через минуту продолжил: — Получен приказ всем, что имеется, а это только мы, атаковать их и удержать форт. Земляне, не посрамим флаг русский, не дадим подлым отравителям глумиться над телами наших погибших товарищей! Солдаты, это они нас боятся, а не мы их! — немного отдышавшись, скомандовал: — Богатырёв, строй всех в колонну по три, в направлении вдоль железной дороги, — и отошёл к полковнику.

Богатырёв начал строить солдат. Иван заметил, что слова подпоручика задели солдат, движения их стали более чёткими, и, продолжая кашлять, они всё же быстро разобрались в строю. Через пять минут подпоручик, переговорив с полковником, занял место во главе отряда, обернувшись, он довольно бодро скомандовал: «Земляне, за мной!» Солдаты почти в ногу пошли вслед за своим командиром. В это время к ним присоединился ещё один сапёрный офицер. Котлинский отправил его в конец колонны.

Пройдя метров двести, всё-таки некоторые стали отставать и падать. Им помогал подняться сапёрный офицер, приговаривая: «Давайте, братцы, давайте, держитесь, надо идти». Солдаты вставали и шли дальше. Так, сильно замедлившись, в ожидании отстающих прошли вдоль железной дороги ещё метров восемьсот, и пошли по гатям в болоте. Тем временем немцы начали обстрел крепости из пушек. Наши батареи молчали. Пройдя ещё несколько сот метров, вышли из болота. Командир роты остановился и поднял руку, солдаты устало сели на землю. Иван слышал, как многие из них ругали немцев на чём свет стоит. Солдаты вспоминали своих товарищей, земляков, которые погибли в течение нескольких минут в жутких муках. Многие продолжали кашлять, у всех гимнастёрки были в крови. Эта злость как-то постепенно становилась общей.

Командир роты, который всё это время смотрел в бинокль, махнул рукой Богатырёву. Тот, пригибаясь, подбежал к нему и, получив указания, вернулся.

— Ну, всё, ребята, немцы идут на нас, — затем уже громко скомандовал: — Поднимайсь, всем примкнуть штыки, покажем им кузькину мать!

Солдаты начали подниматься и примыкать штыки к своим трёхлинейкам. Иван немного сначала сробел, но, глядя на остальных солдат, которые деловито примыкали штыки, облизывая кровавые губы, и уже устремили свои суровые взгляды в направлении атаки, успокоился и быстро вспомнил, чему его учили в учебном полку.

Богатырёв построил солдат в три шеренги, разомкнув всех, на три метра друг от друга. Теперь все напряжённо ждали команды Котлинского, который стоял впереди метрах в тридцати возле кустов. Через несколько мгновений он опустил бинокль и махнул рукой. Тут же Богатырёв скомандовал: «Ну, братцы, с Богом, пошли, в атаку!» Все двинулись вперёд с винтовками наперевес, ощетинившись штыками. Многие потихоньку крестились. Иван тоже перекрестился и ещё на всякий случай достал и поцеловал бабушкин нательный крестик. Рядом идущий солдат как-то и по-доброму и зловеще сказал ему: «Не боись, немец штыковых не любит, он, гад, всё исподтишка, ну мы ему покажем». Иван даже слегка улыбнулся от этих слов.

Немцев они увидели сразу, как прошли кусты. Их было много, сотни три или четыре. Они шли навстречу, не спеша, обходя проволочные заграждения наших позиций, с винтовками за плечами. Иван видел, как они все остановились, явно в замешательстве, когда увидели русских, идущих на них в штыковую атаку. Солдаты продолжали молча идти, остервенело глядя на немцев. Видимо, придя в себя, немцы, сорвав с плеч винтовки, открыли шквальный огонь по ним. Иван впервые услышал свист пуль вокруг себя и слегка пригнулся. Солдат, который до этого разговаривал с ним, коротко бросил: «Мажут, бздят уже, мать их так перетак».

Пули свистели рядом, солдаты продолжали молча идти, до немцев оставалось шагов сто пятьдесят, когда одна из пуль попала в командира. Он упал набок, сморщившись от боли и махнул рукой. К нему подбежал сапёрный офицер, мотнул головой и, выхватив шашку, громко крикнул: «За мной, Земляне, в атаку!» Солдаты, сжав зубы, ускорили шаг. Расстояние до немцев становилась всё меньше.

Немцы, видя перед собой горстку русских солдат, которые уже давно должны были умереть от газов, а вместо этого они молча, с кровью на губах, под шквальным огнём шли на них в штыковую атаку, дрогнули и начали пятиться.

Вид бегущего противника вызвал прилив сил у всех солдат и у Ивана. В это время позади немцев начали взрываться снаряды, видимо, на наших батареях кто-то ещё остался жив. Немцы сначала просто побежали, потом у них началась паника. Некоторые стали запутываться в проволочных заграждениях. Глядя, как немцы удирают, солдаты просто озверели. Дойдя до проволочных заграждений, Иван услышал, как кто-то выдавил из себя: «Коли их, ребята». Вдруг Иван увидел, как один из немцев, запутавшись в проволоке, навёл на него винтовку, он среагировал мгновенно, как учили, короткий выпад, и немец получил его штык прямо себе в шею. Потом он заколол ещё несколько немцев, пытавшихся освободиться от проволоки. Немцы убежали. Внезапно всё стихло. Солдаты остановились.

Сапёрный подпоручик скомандовал: «Ребята, надо забрать все наши пулемёты, и возвращаемся». То, вдруг появившееся хладнокровие, с которым он заколол своего первого немца, успокоило Ивана. Он молча взвалил себе на плечо пулемёт и вместе со всеми побрёл обратно. Проходя мимо одной из воронок, Иван увидел рядом с ней Богатырёва. Тот лежал на спине, раскинув свои могучие с огромными кулаками руки. Пуля попала ему в глаз, разворотив череп. Иван остановился, но сил уже не было, и он побрёл дальше. Солдаты возвращались группами устало и молча, кто-то продолжал кашлять.

Их встречал тот седой полковник и каждой группе говорил, взяв под козырёк: «Земляне, братцы, спасибо!» Солдаты молча кивали. Иван добрёл до штаба, сбросил с плеча пулемёт и устало сел. Перед глазами стоял Богатырёв. Невозможно было поверить, что такого здоровяка могло что-то убить. Было очень жарко, хотелось пить. Иван начал оглядываться, и тут ему на глаза попался мёртвый дятел, видимо, он тоже погиб от газа. Дятел был таким маленьким, с распластанными крылышками. У Ивана что-то оборвалось внутри, столько отравленных солдат, бой, заколотые немцы, убитый Богатырёв, и теперь эта маленькая птаха. Он опустился перед ним на колени: «Господи, а тебя-то за что! Будь проклята эта война!» — шептал он и горько, тихо зарыдал, сотрясаясь всем телом, держа в руках погибшую птицу…

В помещении штаба седой полковник докладывал генералу о выполнении поставленной задачи, об атаке и остановке наступления немцев. Генерал, молча выслушав доклад, посмотрел на часы, затем сказал:

— Полчаса назад немцы прекратили артобстрел крепости. Формально это означает отказ от штурма. Это, несмотря на то, что в результате газовой атаки гарнизон крепости практически полностью уничтожен. Горсткой чудом выживших солдат нам удалось остановить наступление немцев, — немного помолчав, продолжил: — Но исходя из общего положения дел, на данном направлении, дальнейшего смысла защищать крепость командование не видит, поэтому прошу вас дать команду подготовить всё к взрыву. На подходе команда сапёров, — затем спросил: — Как Котлинский?

— Очень плох, не выживет, — ответил полковник.

— В любом случае подготовьте представление к Георгию четвёртой степени, — сказал генерал и подошёл к окну.

Он некоторое время молча смотрел в него, затем, подозвав полковника, сказал:

— Смотрите, армия, в которой солдат после смертельного боя рыдает над убитой птичкой, непобедима!

Генерал и полковник смотрели на Ивана и молчали.