Мне надо было съездить по делам в Вологду. Билетов в плацкартные вагоны уже не было, поэтому пришлось ехать в купейном. Зайдя в своё купе, я увидел свою попутчицу в виде аккуратненькой старушки с очень грустными и добрыми глазами. Положив свои вещи, я уселся на своё место и, как и все пассажиры, уставился в окно.

Старушка занималась тем же, но иногда с интересом посматривала на мои руки. Дело в том, что ещё по молодости я сделал наколки на своих руках, и иногда меня принимали за того, кем на самом деле я никогда не был. Смутившись, я убрал руки со стола. Тем временем поезд тронулся и, предвкушая хороший сон под стук колёс, я разобрал постель и пил чай, жуя прихваченные с собой бутерброды.

Старушка тоже пила чай. Неожиданно она заговорила:

— Я погляжу, вы тоже хлебнули горя в жизни, — промолвила она, чуть кивнув на мою руку со стаканом чая. — Да не смущайтесь вы так, — добавила, когда я вновь спрятал руку под стол.

— Ошибки молодости, — хотел было объяснить я, но она, смотря чуть в сторону, начала, как я уже понял, свой монолог. Я приготовился выслушать очередной рассказ о нелёгкой жизни на русской зоне.

— Сидеть и так тяжело, а ещё когда сидишь не за дело, а за кого-то, тяжелее вдвойне. Вот моя дочка Варюша попала в такую историю. Девка она хорошая, не гулящая, к учёбе опять же её тянуло. Школу хорошо закончила, на бухгалтера выучилась, да и к подружке в фирму устроилась. Деньги стала зарабатывать, мне помогала, а как сейчас на одну пенсию прожить. Да очень она уж преданная, по жизни. Вот это её и сгубило. Не знаю, чего там у них получилось, но налоговая инспекция к ним нагрянула. Дочку мою и директора, подружку её значит, под суд. А подружка на суде всё так обставила, что Варюша стала виноватой, хотя сама всё и крутила. Дурёха моя, весь суд промолчала. Вот два года и схлопотала. Подружка сухой вышла, как оказалось, ушлая была. Парень у моей Вари был, пожениться они хотели, так он сразу после суда и исчез.

Два года срок немалый, особенно если сидишь без вины. Бедовая она оттуда вышла, на работу нигде не берут, выпивать стала, драться и опять за драку на улице чуть не угодила. Всё подружку обидчицу свою искала, а та в другой город жить уехала. Участковый наш, хороший человек, поговорил с ней по душам, да и на работу устроил в такси. Она хорошо машину водить умеет. Ещё мой муж покойный водить её учил да приговаривал: «Учись, Варька, в жизни всё пригодиться может». Вот, значит, и пригодилось. Стала она работать, и вроде как всё налаживаться стало. С мужчиной познакомилась. Правда, он старше её лет на пятнадцать, но я уж в их дела не лезла. С ней тяжело после тюрьмы стало, а он терпел. Начнут спорить о чём-нибудь, разругаются, она ему: «Да зэчка я, сука, стерва, чего тебе от меня надо?», а он ей: «Нет, Варюша, ты милая, добрая, хорошая!» Он давно её замуж звал, а Варюша всё сомневалась, что её такую бедовую полюбить могут, помнила, видно, как от неё первый жених сбежал.

Тут она замолчала. Я увидел в уголках её глаз слёзы. Под стук колёс мы молчали. Мимо проносились деревни, станции, на них люди со своими делами и заботами. Минут через пять, всё же проглотив свои внезапно нахлынувшие слёзы, старушка продолжила свой рассказ, и, как я уже понял, в главной своей части.

— Как говорится, не было счастья, да несчастье помогло. Поехала как-то Варюша в соседний город клиента отвозить, да на обратном пути увидела свою обидчицу, та в свою машину садилась. Вскипело, видимо, у Варьки всё, да так, что разума лишило, развернула она своё такси, разогналась и прямо в эту машину понеслась. В последний момент увидела, что в машине ребёнок, отвернула, да и в столб врезалась. Такси разбила, а саму пришлось по запчастям собирать. Мужик её побелел весь, когда узнал. Полгода по больницам её выхаживал, а потом ещё год дома, как за дитём малым, лежачая она была, врачи сказали, что ходить не будет, а он выходил. Любит он её сильно.

Подружка, обидчица её, всё поняла, лечение и ремонт машины оплатила, в больницу приходила прощение просить, значит. Только Варюша послала её подальше. А сейчас уже всё хорошо, расписались они со своим, дочка у них будет.

Старушка замолчала. Глаза её были по-прежнему задумчивыми, но в них было столько тепла и света. Поезд стал замедляться перед очередной станцией. Старушка засуетилась, собирая свои немногочисленные пожитки. Поезд остановился. Старушка посмотрела в окно и вся засветилась от счастья.

— А вон они, мои касатики, встречают, — кивнула она в окно.

Я увидел там крепкого, не по годам седого мужчину и симпатичную молодую женщину с признаками беременности. Она хромая, с палочкой пошла к нашему вагону. Он очень бережно поддерживал её. Старушка, тем временем попрощавшись, вышла из купе. Через минуту я увидел их всех на перроне. Они оживлённо разговаривали и улыбались друг другу так, что на станции стало светлее.