Подъехав к воротам Рима, Марк увидел, что его встречают несколько человек. Они стояли в окружении воинов с факелами. Спрыгнул с лошади Марк подошёл к ним. Среди встречающих он увидел претора Клавдия Валерия, улыбнувшись своему другу, и обращаясь к стоящему в центре седому с благородным лицом римлянину, громко произнёс:

— Я Марк Флавий, Первый трибун Римской империи! Я прибыл от имени императора Константина! С кем я говорю?

— Меня зовут Гай Цейоний Руфий Волузиан, я префект Рима, — ответил седой римлянин, — это сенатор Нумерий Тулиус, а это претор Клавдий Валерий!

— По поручению императора Константина я сообщаю вам о том, что император Максенций мёртв, он утонул в Тибре! Его войска разгромлены, восемьсот преторианцев и пять тысяч солдат сдались в плен! — торжественно произнёс Марк. Глядя на присутствующих, он ждал их реакцию.

— О том, что Максенций утонул нам уже известно, Рим не будет закрывать ворота перед императором Константином, — с достоинством произнёс префект Гай Волузиан, — мы признаём его своим августом.

После этих слов префект протянул Марку руку. Первый трибун пожал руку префекта со словами:

— Император Константин войдёт в Рим только после того, как найдут тело Максенция!

Марк пожал руку Нумерия, который спросил:

— Тиберий Гай Луциус здесь?

— Нет, он в Арелате, — ответил Марк, — и, обращаясь к префекту, произнёс, — Император Константин просил сегодня же отправить посыльных в Арелат сообщить об этой победе его жене, — и уже для сенатора, добавил, — А префект претория Тиберий Гай Луциус прибудет в Рим вместе с ней.

После этого Марк поздоровался со своим другом претором Клавдием Валерием. Они обнялись, похлопали друг друга по спине.

— Марк, дружище, я так рад тебя видеть!

— Я тоже рад тебя видеть в добром здравии! — улыбался Марк.

— Что со мной тыловой крысой может случиться, это у тебя жизнь полна подвигов и приключений!

— Какие подвиги, я просто солдат, это моя работа!

— Ты уже генерал, а такие должности в римской армии просто так не дают! — улыбался Клавдий.

Префект Рима и сенатор, наблюдая эту сцену радости встречи старых друзей, застыли в изумлении, видимо их поразила та неподдельная искренность, которая не так часто встречалась в жизни Рима. Клавдий и Марк заметили это и опустили руки:

— Марк, нам надо поговорить.

— Сегодня мне необходимо вернуться к императору, но завтра я буду в Риме.

— Марк я хотел тебе сказать, мы с Лукрецией…

— Я всё знаю Клавдий, и я рад за вас, давай не сегодня, — улыбнулся Марк.

— Хорошо, — улыбнулся Клавдий, — когда ты приедешь?

— Точно не могу сказать, я найду тебя завтра в преториате, — кивнул Марк, — а теперь мне надо сообщить моему императору об окончании войны в Италии! — с этими словами Марк вскочил на лошадь, и победно подняв правую руку, поскакал обратно к Мульвийскому мосту.

Выставив усиленные караулы, Константин не стал давать команду строить лагерь для своих легионов. Воины поставили палатки, поужинали и легли отдыхать. Пленным, собрав их в одном месте, разрешили развести костры. Марк с воинами подъехал к лагерю, стояла удивительная тишина, ярко светила Луна, слегка подмораживало. Солдаты уже спали, только караульные, позёвывая, бродили между палаток. Охрана Марка отправилась отдыхать, он же направился к Константину. В его палатке горел светильник. Марк зашёл в палатку к императору. Константин сидел за столом и что-то читал. Увидев Марка, он улыбнулся и спросил:

— Ну, как там Рим?

— Рим у твоих ног, Константин!

— Почему ты так решил?

— Префект Рима открыл ворота для тебя!

— А что на это сказал Сенат?

— Сенатор Нумерий Тулиус хотел приветствовать тебя лично, — улыбаясь, произнёс Марк.

Константин тоже улыбнулся:

— Скажи, Марк, ты ведь даже не предполагал, что меньше чем через два месяца мы будем в Риме?

— Честно говоря, я думал, что этот поход продлится гораздо дольше!

— Как ты думаешь, в чём причина?

— Твой военный талант, плюс благоприятное стечение обстоятельств, — ответил Марк, глядя императору в глаза.

— Мне кажется, есть что-то ещё, — задумчиво произнёс Константин.

Марк смотрел на своего друга и понимал его переживания. Константин был отличным солдатом и военным стратегом, теперь уже лучшим в Римской империи. Он занимался обустройством жизни народов Галлии и Британии, но вот политикой всей империи ему заниматься, ещё не доводилось. Константин никогда не был в Риме, и предстоящая встреча с вечным городом в какой-то степени волновала его. Чтобы успокоить своего друга, Марк произнёс:

— Твои воины были лучшими в мире ещё до похода на Рим, ты сам отличный стратег, в твоей победе нет ничего божественного и там, в Риме, тебе придётся иметь дело с обычными людьми, а не с богами.

— Ты полагаешь, что Бог тут ни при чём?

— Если ты считаешь свою победу чудом, то это чудо ты сотворил сам!

— Мои легионы шли в бой с именем Христа на щитах и победили превосходящего противника!

— Могу тебя немного охладить, когда ты с марша развернул свою конницу для удара по левому флангу, в тыл к тебе устремилась лёгкая кавалерия Максенция с правого фланга. Я, как ты понимаешь, начал атаку позже тебя и едва успел сковать эту кавалерию боем, неизвестно чем бы закончилось сражение, если бы кавалерия противника ударила тебе в тыл! Выходит Бог тут ни при чём, всё дело в твоём военном таланте и в обычном везении.

— Возможно, ты прав, — кивнул Константин, — что-то я устал сегодня.

— Честно говоря, я бы тоже поспал, — зевнул Марк.

— Тогда, до завтра!

Марк ушёл в свою палатку и сразу уснул. Константин опять развернул свиток. Это были сочинения Плутарха об Александре Македонском, он прочитал:

«Фессалиец Филоник привёл Филиппу Букефала, предлагая продать его за тринадцать талантов, и, чтобы испытать коня, его вывели на поле. Букефал оказался диким и неукротимым; никто из свиты Филиппа не мог заставить его слушаться своего голоса, никому не позволял он сесть на себя верхом и всякий раз взвивался на дыбы. Филипп рассердился и приказал увести Букефала, считая, что объездить его невозможно. Тогда присутствовавший при этом Александр сказал: «Какого коня теряют эти люди только потому, что по собственной трусости и неловкости не могут укротить его». Филипп сперва промолчал, но когда Александр несколько раз с огорчением повторил эти слова, царь сказал: «Ты упрекаешь старших, будто больше их смыслишь или лучше умеешь обращаться с конём». «С этим, по крайней мере, я справлюсь лучше, чем кто-либо другой», — ответил Александр. «А если не справишься, какое наказание понесёшь ты за свою дерзость?» — спросил Филипп. «Клянусь Зевсом, — сказал Александр, — я заплачу то, что стоит конь!» Поднялся смех, а затем отец с сыном побились об заклад на сумму, равную цене коня. Александр сразу подбежал к коню, схватил его за узду и повернул мордой к солнцу: по-видимому, он заметил, что конь пугается, видя впереди себя колеблющуюся тень. Некоторое время Александр пробежал рядом с конём, поглаживая его рукой. Убедившись, что Букефал успокоился и дышит полной грудью, Александр сбросил с себя плащ и лёгким прыжком вскочил на коня. Сперва, слегка натянув поводья, он сдерживал Букефала, не нанося ему ударов и не дёргая за узду. Когда же Александр увидел, что норов коня не грозит больше никакою бедой и что Букефал рвётся вперёд, он дал ему волю и даже стал понукать его громкими восклицаниями и ударами ноги. Филипп и его свита молчали, объятые тревогой, но когда Александр, по всем правилам повернув коня, возвратился к ним, гордый и ликующий, все разразились громкими криками. Отец, как говорят, даже прослезился от радости, поцеловал сошедшего с коня Александра и сказал: «Ищи, сын мой, царство по себе, ибо Македония для тебя слишком мала!»

Константин улыбнулся, отложил свиток и лёг спать. Он долго ворочался, но затем уснул крепким сном победителя.

Утром следующего дня Константин построил свои легионы и сообщил об успешном завершении этой военной компании. Легионы долго и бурно приветствовали своего императора. В это время со стороны Рима к лагерю подъехало несколько колесниц знатных римлян в сопровождении небольшого отряда воинов преторской когорты. Они были остановлены караулом. В числе прибывших, был префект Рима и четыре сенатора. Спешившись и оставив свою охрану, они были препровождены в палатку императора. Константин встретил прибывших римлян стоя возле стола. Марк наблюдал за императором. В нём появилось нечто неуловимо новое. Нет, он не возвышался над другими, но его манера общения не позволяло римским чиновниками даже подумать о том, что они когда-либо смогут стать его друзьями. Это было внутренне осознанное величие. С учётом вчерашнего разговора с Константином, Марк понял, что это просто защитная реакция человека, покорившего Рим, но совсем не знавшего его. Между тем Константин объявил, что не будет проводить каких-либо наказаний в отношении солдат и чиновников Максенция, за исключением членов семьи бывшего императора. Все пленённые воины будут отпущены, за исключением преторианцев, которым предстояло самим уничтожить свой лагерь. Отныне преторианская гвардия упразднялась навсегда, вместо неё у него уже создана дворцовая стража во главе с Колояром. После этого император дал понять, что визит чиновников Рима завершён.

Выйдя из палатки Константина, сенаторы и префект молча направились к своим колесницам. Префект размышлял о том, что видимо работать с новым императором ему будет легче. Он слышал, что Константин во всём старается придерживаться законов. Нумерий радовался тому, что он вовремя сориентировался и устремил свой взор на Константина. Это поможет ему сберечь деньги и имущество, необходимо только дождаться префекта претория Тиберия, который сможет подтвердить его лояльное отношение к новому императору. Надо будет присмотреться к Марку Флавию, по всей видимости, он очень близок к Константину, а близость к властелину всегда приносит хорошие дивиденды, надо только понимать в чём они. Подойдя к колесницам Нумерий, обращаясь ко всем, сказал:

— Думаю, что завтра на заседании Сената необходимо поднять вопрос о триумфе для императора Константина.

— Триумф, на каком основании? — спросил один из сенаторов, — он, что убил пять тысяч врагов или защитил Рим от варваров?

— Константин освободил Рим от тирана! — торжественно произнёс Нумерий.

— Нумерий, ещё месяц назад ты пил вино во дворце вместе с тираном, — усмехнулся другой сенатор.

— Сейчас это уже ничего не значит! — загадочно улыбнулся Нумерий.

— Конечно, золото не пахнет, — тихо произнёс третий сенатор.

— Ты что-то сказал Валерий? — спросил Нумерий.

— Я подумал, во сколько обойдётся этот триумф, — усмехнулся Валерий.

— Ну, вот завтра и решим в Сенате, — произнёс Нумерий, садясь в свою колесницу.

Сенаторы и префект, стегнув лошадей, поехали в Рим.

Марк шёл вместе с претором Клавдием Валерием к нему домой, вернее, в дом, где когда-то жил он сам, но сейчас не это его волновало. Марк внимательно прислушивался к себе. Ведь это был Рим, его родной город. Трепет в душе, конечно был, но где-то очень далеко. Они шли по улице Аргилет. Всё было ему здесь знакомо, даже торговцы были те же самые. Один из них даже узнал его и поздоровался. Волноваться Марк стал, когда подошли к дому. Видимо его уже ждали. На ступеньках возле двери стояла Лукреция с дочкой на руках, и держала за руку сына, его сына, Аврелия. Марк пропустил вперёд Клавдия. Тот поцеловал жену, взял на руки и зашёл в дом. Марк молча смотрел на Лукрецию и сына. Лукреция улыбнулась, подошла и поцеловала Марка по-дружески в щёку:

— Здравствуй Марк, очень рада тебя видеть, — произнесла она и немного смутилась порозовевшими щёчками.

— Здравствуй Лукреция, я тоже рад тебя видеть, отлично выглядишь, — ответил Марк и перевёл взгляд на мальчика, который смотрел на него с детским восторгом.

— А это, мой сын Аврелий, мы с мужем много рассказывали ему о тебе, — улыбнулась Лукреция, поглаживая сына по головке, — он мечтает стать легионером и воевать с варварами где-нибудь на границе империи.

— Твой отец отличный солдат, — улыбнулся Марк и протянул руку Аврелию. Мальчик засмущался и спрятался за ноги матери.

— Нет, он хочет стать похожим на генерала Марка Флавия, — улыбнулась Лукреция.

— Тогда ему надо быть немного смелее, — Марк присел и опять протянул руку сыну. Мальчик вышел из укрытия, и Марк взял его к себе на руки. Аврелий сразу успокоился и стал рассматривать и трогать доспехи Марка.

— Как ты живёшь? — спросила Лукреция.

— Всё хорошо, у меня трое детей, два сына и дочка.

— Молодец, я рада за тебя, мы с Клавдием уже думаем над сыном.

— Лукреция прости меня, что так всё получилось, — немного виновато произнёс Марк.

— Марк, ты солдат и выполнял свой долг, всё, что с тобой произошло наверно и должно было произойти. Самое главное ты счастлив, и я обрела своё счастье, — произнесла Лукреция, глядя на сына, который сосредоточено что-то рассматривал в доспехах Марка, — Аврелий очень похож на тебя!

— Я уже заметил, — тихо сказал Марк.

— Ладно, пошли в дом, я сохранила твою библиотеку, — улыбнулась Лукреция, открывая дверь. Марк опустил сына на землю и вошёл в дом.

Марк, отпустив поводья, возвращался из Рима в лагерь Константина. Прохладный зимний ветер немного обжигал лицо, но Первый трибун Римской империи совершенно не замечал этого. Охрана держалась позади него на почтительном расстоянии. Марк опять прислушивался к своим ощущениям. Только что, он держал на руках своего собственного сына, свою плоть и кровь. Да, он ощутил такой же трепет в душе, который испытал, когда брал на руки их со Скорой сыновей, но вот, пожалуй, тепла такого же в душе не было. Конечно это его сын, но Клавдий с Лукрецией уговорили его, чтобы Аврелию об этом стало известно, только когда ему исполнится шестнадцать лет. Аврелий считает Клавдия своим отцом, пусть это так и остаётся. В душе Марка начала рождаться какая-то тревога. Его мысли полетели туда, где сейчас находилась Скора. Его нестерпимо потянуло к своей семье. Ему не нужен был Рим, со всем его величием, он хотел туда, где ждало его собственное счастье. Марк знал, почему это чувство обострилось именно сейчас. Он был солдат и в походе, конечно же, скучал без семьи, но сейчас поход успешно завершён. Неожиданная встреча с сыном, только усилила его желание быстрее вернуться к своей семье, потому что, да, потому что дороже их, у него в жизни ничего нет, НИЧЕГО! Марк улыбнулся и понял, что он будет сейчас делать.

Константин внимательно посмотрел на вошедшего Марка и жестом предложил ему сесть, напротив себя за столом.

— Я знал, что этот разговор у нас когда-нибудь состоится, но не думал, что именно сегодня, — произнёс Константин, глядя Марку в глаза.

— Ты проницательный человек, но мне кажется, что наш разговор и должен был состоятся, именно после того, как я познакомлюсь со своим старшим сыном, — ответил Марк.

Константин встал и, прохаживаясь по палатке о чём-то думал. Марк тоже почтительно молчал, он уже всё для себя решил, но не хотел обижать друга, поэтому ждал, что скажет Константин. Между тем император подошёл к выходу и, откинув полог палатки, смотрел на лагерь своих воинов.

— Тело Максенция ещё не нашли, — произнёс он, не оборачиваясь.

— Возможно, его уже занесло илом, течение в Тибре достаточно сильное.

— Может быть ты и прав, — многозначительно произнёс Константин, повернувшись к Марку.

Марк уловил это и переспросил:

— Ты насчёт чего?

— Я хотел сделать тебя вторым, после себя человеком в империи!

Марк совершенно серьёзно ответил:

— Не обманывай себя, второй после тебя уже есть, и ты знаешь кто он!

— Ты очень умный и очень честный человек, Марк, — улыбнувшись, ответил император, — но самое главное твоё достоинство, ты не тщеславен! — произнёс Константин, глядя Марку в глаза.

Немного подумав, Марк ответил:

— Крисп, твой сын, второй человек в Римской империи, Колояр рассказывал, что из него получится хороший воин. Думаю, что он унаследует все твои способности великого полководца.

— Крисп ещё мал и я владею пока лишь западной частью империи, — тихо произнёс Константин.

— Дети растут очень быстро, с тобой будет Тиберий, Колояр, твоя семья. С тобой остаются твои легионы, которые вдохновлены твоими победами и новым Богом!

— Ты же вчера говорил, что Бог тут ни при чём! — улыбнулся Константин.

— Я говорил это про тебя лично, но если твои воины идут в бой с именем Христа и побеждают, то не стоит им мешать в этом! — уверенно произнёс Марк.

Константин тепло посмотрел на своего друга, его поражало то, как часто совпадали их взгляды на многие вещи. Душа Марка была чиста и созвучна его собственной душе, но Марк был честнее к самому себе, и это притягивало к нему. Да, видимо пришло время им расстаться, каждый пойдёт своей дорогой, но они никогда не перестанут быть друзьями. Константин знал это и тихо спросил:

— Когда ты намерен уехать?

— Я дождусь приезда Колояра, мне ещё надо сделать кое-какие закупки, улыбнулся Марк.

Сильно раздувшееся тело Максенция нашли через два дня. Его голова была отделена от туловища и отправлена в Рим. Константин приказал префекту Рима отправить голову низложенного императора в римскую провинцию Африка, дабы показать местным народам, кто теперь является правителем империи. Ещё через два дня в лагерь Константина прибыла его семья под охраной воинов Колояра и в сопровождении префекта претория Тиберия Гая Луциуса. Все они были размещены в палатках. В тот же день сенатор Нумерий Тулиус поспешил предстать перед новым императором, надеясь на хорошую протекцию префекта претория. Константин принял сенатора у себя в палатке.

— Приветствую тебя август, — обратился Нумерий к сидящему возле стола Константину, рядом с которым стояли Колояр и Тиберий.

— Я тоже приветствую тебя Нумерий Тулиус, — улыбнулся Константин и, встав из-за стола, протянул руку сенатору.

Пожав руку императора, Нумерий остался стоять, в то время, как Константин вернулся на своё место, не предложив ему сесть рядом. Из чего быстрый ум Нумерия сделал вывод, что до полного расположения к нему императора ещё очень далеко.

— Тиберий рассказал мне о той помощи, которую ты оказывал нам при дворе Максенция, — сказал Константин.

— Я делал всё, что было в моих силах август, — неуверенно улыбнулся Нумерий.

— Я постараюсь не забыть об этом, — сухо произнёс Константин.

— Сенат принял решение воздать соответствующие почести новому императору в виде триумфа!

— Что об этом говорит римский закон? — улыбнувшись, спросил Константин.

— Триумф впервые в истории Рима будет организован не в честь императора завоевателя, а для императора освободителя!

— Хорошо, но больше никакой крови.

— Бои гладиаторов отменить?

— Да, вместо них организуйте скачки!

— Для римского зрителя одних скачек будет мало, — ухмыльнулся Нумерий.

— Что вы предлагаете?

— Бои гладиаторов с хищниками.

— Хорошо я согласен, — кивнул Константин.

— Когда вы войдёте в Рим?

— Завтра в полдень.

— Хорошо, когда следует ожидать вашего выступления в Сенате.

Тиберий Гай Луциус улыбнулся, отметив для себя, как Нумерий перешёл на «ВЫ» обращаясь к императору.

— В Сенате я выступлю на следующий день, — громко и повелительно произнёс император, — в Рим я войду по Фламиниевой дороге, а не по Триумфальной!

— Я всё понял мой август, разрешите удалиться, чтобы известить Сенат о Вашем предстоящем визите, — кивнув головой, Нумерий вышел из палатки.

Глядя ему вслед, Тиберий произнёс:

— В самом Риме, сенатор Нумерий более всех сделал для вашего успеха!

— Не обольщайся Тиберий, — усмехнулся Константин, — для Максенция он тоже оказывал неоценимые услуги, люди, владеющие большими капиталами и не имеющие возможностей каким-либо образом претендовать на императорскую власть, всегда будут думать только о том, как сберечь и приумножить свои миллионы.

— У него хорошо отлаженная торговля и строительство во всей империи.

— Вот и хорошо, тогда он весомый источник налогов, — усмехнулся Константин, — а это уже забота префекта претория.

— Я всё понял мой император!

— Я рад, что мы хорошо понимаем, друг друга, — улыбнулся Константин и повернулся к Колояру, — у меня есть к тебе разговор.

— У меня тоже есть дела, — произнёс Тиберий.

Император кивком головы отпустил его. Тиберий вышел и увидел, что Нумерий разговаривает с Фаустой в тридцати шагах от палатки. Тиберий направился к ним. Увидев подходящего Тиберия, Фауста направилась в палатку мужа.

— Ты знаешь Фаусту? — спросил Тиберий.

— Я знаком с дочерью императора Галерия ещё со времён её девичества, милая женщина.

— И о чём ты с ней беседовал?

— Я сообщил ей о том, что для проживания семьи императора мной подготовлен дворец Максенция, — улыбнулся Нумерий.

— Налаживаешь связи с новой императорской четой?

— Без связей в наше время больших дел не сделаешь! — усмехнулся Нумерий.

— Без них в любое время трудно, — произнёс Тиберий.

— Как я понял, у Константина ещё не сложилось хорошего мнения обо мне?

— Ты тут ни при чём, он вообще не жалует толстосумов, — усмехнулся Тиберий.

— Зря, любому императору нужны деньги!

— Константин не любой!

— Чем же он отличается от остальных? — с усмешкой спросил Нумерий.

Тиберий посмотрел на сенатора и подумал: «Видимо Константин прав насчёт таких людей», а вслух произнёс:

— Вот когда ты поймёшь это, возможно ты сможешь найти к нему подходы.

— А ты разве не поможешь мне в этом?

— Константин никого не подпускает к себе близко.

— А как же этот центурион Марк Флавий?

— Во-первых, Марк Флавий Первый трибун, а во-вторых, он отказался от всех должностей и возвращается к своей жене!

— Он отказался от дружбы с Константином?

— Почему, он всего лишь отказался быть его Первым трибуном, но друзьями они останутся навсегда!

— Невероятно, просто невероятно, — задумавшись, произнёс Нумерий.

— Ладно, давай обговорим детали входа Константина в Рим, усмехнувшись, произнёс Тиберий.

— Давай хотя бы зайдём к тебе в палатку!

— Пошли, — кивнул Тиберий.

Когда Тиберий вышел, Константин обратился к Колояру:

— Я решил, что Криспу уже пора начинать приобщаться к военной службе.

— У вас хороший сын, император! — улыбнулся Колояр.

— Теперь он всегда будет рядом со мной до назначения его цезарем, я прошу тебя Колояр присмотреть за моим сыном.

— Да, мой император, из него получится отличный цезарь.

— Надеюсь, — улыбнулся Константин.

В это время в палатку зашла Фауста. Колояр увидев жену императора, попытался выйти из палатки, но Константин остановил его:

— Дорогая ты зашла очень кстати, — улыбнулся Константин жене.

— Я зашла сообщить тебе, что мы будем жить во дворце моего погибшего братца, — довольно улыбаясь, произнесла Фауста.

— Я хотел тебя предупредить, что с этого дня Крисп всегда будет при моём штабе, Колояр присмотрит за ним, — произнёс Константин, нисколько не обращая внимания на её радость по поводу проживания во дворце Максенция.

— Хорошо, — обиженно поджала губки Фауста, — и с чем это связано?

— Настало время готовить его к должности цезаря!

— Но ему ещё только двенадцать лет!

— Подготовка цезаря занимает весьма продолжительный период времени!

— Хорошо, мой император, — с лёгким поклоном ответила Фауста.

— Я сейчас собираюсь навестить свою матушку, а после приду к вам, — улыбаясь, произнёс император.

— Я буду ждать вас, мой повелитель, — кокетливо улыбнулась жена и вышла из палатки.

Константин смотрел вслед Фаусте, и думал о том, что она, пожалуй, больше него радуется предстоящему триумфу, тогда как он сам понимал, что основная работа только ещё предстоит и этот триумф просто небольшая, хотя и приятная часть этой работы.

— Император, у меня есть для вас неожиданное сообщение, — произнёс Колояр, тактично немного помолчав.

— О чём? — спросил Константин, отрываясь от своих размышлений.

— Преторианцы просят оставить их на службе.

— Это исключено, — твёрдо произнёс император.

— Они согласны на проведение децимации.

— Даже так, — задумался Константин, и продолжил размышление уже вслух, — такого в Риме ещё никогда не было, у меня уже есть надёжная дворцовая стража, но преторианцы хорошо знают Рим, его нравы. Пожалуй, они будут полезны для преторских когорт, надо будет сказать об этом префекту Рима, пусть он принимает решение, как ты думаешь Колояр?

— Я тоже думаю, что они раскаялись, а хорошие воины всегда могут принести пользу своему народу, — говоря это, Колояр с содроганием вспомнил проведённую им децимацию в Тревире, — я уже отобрал себе полсотни надёжных воинов.

— Вот и хорошо, Риму не надо больше крови!

— Прошу разрешения покинуть вас император, хочу навестить Марка.

— Я тоже зайду к нему немного позже, — кивнул Константин.

Константин зашёл в палатку, в которой разместилась Елена. Мать знала своего сына, поэтому уже ждала его прихода. Они тепло поприветствовали друг друга и сели возле стола, на котором лежал раскрытый свиток церковной книги.

— Мама я зашёл поговорить с тобой перед завтрашним триумфом.

— Константин, я хорошо тебя понимаю, все эти торжества будоражат твою душу. Они внешне очень привлекательны и ты получаешь их по праву, но ты должен понимать, что эти торжества закончатся и люди займутся своими повседневными делами. Через некоторое время народ опять захочет праздника и тебе придётся придумывать для них новые развлечения, — Елена посмотрела в глаза своему сыну.

— Мама, я понимаю, о чём ты говоришь, — улыбнулся Константин, вспомнив свой давний разговор с Марком Флавием на эту тему, — «хлеба и зрелищ» весьма пагубная привычка римского народа!

— Народ тут ни при чём, он живёт так, как предписывают ему нравы его правителей, я не говорю сейчас о тиранах. «Хлеба и зрелищ» — это всего лишь один из способов управления народом.

— Возможно, ты права, — задумчиво произнёс Константин.

Елена молча смотрела на своего сына. Ему было всего сорок лет, как много он уже сделал, но и благородная седина уже проступила на его висках… Как быстро летит время… Константин посмотрел на неё, это был взгляд, наполненный нежностью и любовью к ней, и она очень любила своего сына..

— Мама, это ведь не всё, что ты мне хотела сказать?

— Ты прав, Галерий своим эдиктом запретил преследовать христиан, но нужно идти дальше, церквям необходимо вернуть всю собственность, которая была отобрана во время гонений.

— Я уже говорил на эту тему с епископами на встрече в Тревире.

— Пора от слов переходить к делу, если ты вернёшь собственность церкви это и будет твой настоящий триумф! Триумф, который будет бессрочно проходить в душе каждого христианина, во всех уголках Римской империи!

Константин смотрел на мать, она уже не первый раз поражала его своей мудростью. Вот и сейчас простыми словами она смогла завершить его собственные размышления на эту тему. Возврат собственности церкви был ключевым вопросом для её дальнейшего развития, поэтому он с улыбкой произнёс:

— Мама, я уже давно думаю над этим, но ты сейчас очень хорошо сказала, это должен быть триумф!

Елена улыбнулась словам сына и произнесла:

— Я очень рада, что мы так хорошо понимаем друг друга, иди император, у тебя много дел.

Они оба поднялись, Елена подошла к сыну и поцеловав его в лоб отпустила.

Колояр сидел в палатке Марка и с изумлением смотрел на своего друга. Только что Марк сообщил ему, от чего он отказался для того, чтобы жить со своей семьёй. Марк, улыбаясь, рассказывал ему о своих покупках, но Колояр не слышал его, он размышлял о том, как нужно сильно любить женщину, что ради счастья с ней, римлянин, и не просто римлянин, а Первый трибун Римской империи, ближайший друг и соратник императора отказывается от блестящей карьеры и уезжает к своей возлюбленной. Колояр попытался сравнить свои чувства к Скорее, с той любовью, которую испытывал Марк к ней, и он был в растерянности.

— Колояр, я вижу, что ты удивлён моим решением не меньше, чем Константин?

— Честно говоря, да!

— Во-первых, с тех пор, когда в мою жизнь вошла Скора, у меня никогда не возникало мыслей о карьере в Римской империи!

— А раньше, раньше Марк у тебя были такие мысли?

— Были, конечно, но не в роли первых лиц государства.

— Почему?

— Ну не моё это, понимаешь не моё, — улыбнулся Марк, — я бы лучше наукой занялся.

— Понятно, — вздохнул Колояр, — а во-вторых, что?

— Во-вторых, в этой борьбе за власть будет много грязи и прольётся очень много крови, в принципе, как во все времена!

— Думаешь, что война ещё не закончилась?

— Есть ещё Лициний, есть Максимин Даза, а Константину нужна вся империя, так что береги его.

— Для того, чтобы его сберечь, я должен знать всё, или почти всё, что творится далеко за пределами дворца императора!

— Тогда тебе необходима тайная стража и в этом ты можешь опереться на префекта претория Тиберия Гая Луциуса, префекта Рима и его претора Клавдия Валерия.

— Этим людям я могу доверять? — произнёс Колояр, пристально глядя Марку в глаза.

— Нет Колояр, доверять начальник тайной стражи не должен никому, я сказал, что ты можешь на них опереться, — сказал Марк, пристально глядя на своего друга.

Колояр подумал, что от Марка ничего не скроешь. Ему было тяжело это сказать, поэтому он встал и произнёс:

— Спасибо тебе Марк, мне есть над чем подумать.

— Я уезжаю на рассвете, — улыбнулся Марк.

— К тебе ещё Константин зайдёт, — произнёс Колояр, опустив глаза.

— До встречи Колояр!

— До встречи Марк, передай привет Скоре, — тихо произнёс Колояр и быстро вышел из палатки.

Ровно в полдень, на колеснице, запряжённой четвёркой белых лошадей, Константин въехал в Рим через ворота Фламиния. За ним следовали украшенные гирляндами цветов повозки с членами его семьи, за ними в колонну по шесть в ряд его непобедимая галльская кавалерия. Римляне встречали императора Константина радостным ликованием и цветами. Император был облачён в свои парадные золотые доспехи и багряный плащ. На голове у него, был надет золотой шлем с длинным фиолетовым оперением. Триумф, по требованию самого Константина, был организован не в полном объёме и более походил просто на торжественную встречу императора-освободителя. Константин улыбался, показывая свою радость встречи с римским народом, но на самом деле он весьма спокойно относился к этому торжеству. Со времени проведения его первого триумфа в Аквинкуме, который организовала для него Фауста, прошло не так много времени, тем не менее, Константин научился владеть своими эмоциями. Это оказалось достаточно просто, когда в твоей жизни происходят только те события, о которых ты уже неоднократно думал, и тогда ты, как бы проживаешь их заранее. Когда эти события наступают, тебя уже не захлёстывают бурные эмоции, и ты способен спокойно анализировать всё происходящее вокруг тебя. Поэтому для всех окружающих Константин был всегда одинаково спокоен и только для одних приветлив, для других же твёрд и непреклонен.

Сейчас же, оценив размеры стены Аврелиана, построенную вокруг всего Рима и размеры самого города, Константин размышлял о том, что у него не было достаточно войск для штурма Рима. Стену высотой восемь метров и толщиной более трёх метров из бетона, наскоком не возьмёшь, да ещё мощные башни через каждые тридцать метров с бойницами, нет, определённо ему в этом деле кто-то помог, или просто везение. Римляне продолжали ликовать вдоль всего пути к амфитеатру Флавия (Колизей), а именно туда направлялась процессия. Слева остались чудесные сады Помпея, справа Марсово поле, с крыш высоких домов жители бросали лепестки роз белого и красного цвета, которые на лёгком ветру разлетались на пути движения процессии, было очень красиво и волнительно. Взору Константина открылся первый из семи знаменитых римских холмов, под защитой стены Сервия Туллия. Это был Капитолий с древним храмом триады богов Юпитера, Минервы и Юноны. Между тем процессия уже добралась до Форума, расположенного в долине между холмом Палатином и Велиа с южной стороны, холмом Капитолием на западе, Эсквилином и склонами Квиринала и Виминала. Это был центр города и центр его политической, деловой и религиозной жизни. Именно здесь находился «золотой» мильный камень, так называемый «пуп города», который указывал на центр не только Рима, но и всего римского мира.

Константин оглянулся и кроме счастливого лица Фаусты увидел молящий взгляд Криспа. Император кивнул сыну и жестом подозвал Колояра, который вместе со своими стражниками ехал по бокам колонны. Через несколько минут, не останавливая движения процессии, Колояр доставил сына императора в колесницу Константина. Крисп, в амуниции простого легионера, с тихой гордостью стоял рядом с отцом. Между тем взору Константина предстал величественный амфитеатр Флавия, расположенный в ложбине между Эсквилинским, Палатинским и Целиевским холмами. Это был самый большой в мире амфитеатр, рассчитанный на пятьдесят тысяч зрителей. Высота его стен была около пятидесяти метров, длина наружного эллипса более пятисот метров. Он был построен династией императоров Флавиев на месте «Золотого дома» тирана Нерона. Колесница Константина въехала внутрь этого грандиозного сооружения. Амфитеатр был заполнен до отказа, зрители приветствовали своего императора криками: «Слава Константину!», «Да здравствует император!», «Слава Риму!» и громкими аплодисментами. Сделав полный круг, Константин остановил колесницу возле лестницы, которая вела в императорскую ложу. Возле неё стояло шесть сенаторов в своих белых с широкой пурпурной полосой тогах. Константин вышел к ним из своей колесницы вместе с сыном. Самый старший из них, седой благообразный старик обратился к нему:

— Народ Рима приветствует своего освободителя и преподносит тебе этот венок! — с этими словами, он водрузил на голову Константина лавровый венок. Трибуны разразились бурными овациями и возгласами: «Слава императору Константину, спасителю Рима!». Приняв подарок, Константин повернулся и громко прокричал:

— Я всегда буду служить Риму и его великому народу!

После этих слов трибуны захлестнула новая волна приветственных возгласов и оваций. Под их гром Константин с сыном поднялся в ложу, затем к ним присоединились и остальные члены его семьи. Между тем по арене в парадном строю проходили его легионы. Зрители овацией приветствовали своих освободителей, и почти никто не обратил внимания на рисунок, который был нанесён на их щиты, решив, что таким образом Константин хотел отделить своих воинов от армии Максенция, ведь там, у Красных скал римские легионы сражались друг с другом. Только христиане знали истинное значение этого рисунка, но их было ещё очень мало. Сделав круг почёта, воины отправились в свой лагерь. С императором осталась только его дворцовая стража.

Постепенно овации стихли, и на арену вышел глашатай, который объявил начало боёв гладиаторов с хищниками. Крисп восторженно наблюдавший за всем этим, обернулся и сказал:

— Отец, когда-нибудь и в мою честь в Риме будет триумф!

— Я не сомневаюсь, но это не самое главное в военной службе, — улыбнулся Константин.

— Но ведь приятно, когда твои военные заслуги оценивают, таким образом, и едва ли кто-нибудь добровольно откажется от участия в триумфе, — настаивал восхищённый Крисп.

— Я знаю такого человека, — задумчиво произнёс Константин.

— И что он отказался от триумфа?

— Он отказался от этого триумфа и от блестящей военной карьеры!

— Но почему, разве есть что-то более достойное, чем служить своему народу и государству?

Константин не знал, что сейчас ответить своему сыну, поэтому просто улыбнулся и кивнул на арену, где уже начался поединок между бестиарием и двумя огромными львами.

За их разговором внимательно следила Фауста. Крисп сидел между ней и мужем, а младший сын Константин у неё на руках. Сам факт того, что муж взял Криспа к себе в колесницу и затем посадил его меду ними, насторожил её. С учётом того, что Константин этой ночью так и не пришёл в её спальню, в ней зашевелился маленький червячок обычной ревности. Нет, не к женщине, к Криспу, похоже, что старший сын мужа вырос и становился между ними. Фауста вспомнила, как Константин, тогда в Тревире во время заговора преторианцев, бросился к Криспу и взял его на руки, как самое дорогое в своей жизни и маленький червячок в её душе превратился уже в большого червяка. Она погладила по головке сидящего у неё на коленях маленького Константина, но он был настолько увлечён происходящим на арене, что не обратил на мать никакого внимания. Фауста тоже стала смотреть это зрелище и уже буквально через несколько мгновений, она упокоилась. Её сознание будоражила сама атмосфера торжества. Бесчисленные взгляды римлян на неё, их улыбки и само действо в самом центре Рима, это было то, о чём она так долго мечтала. Вот он Рим, у её ног, она жена римского императора, взгляды всех женщин с завистью устремлены на неё. От всего этого душа Фаусты трепетала. Она посмотрела на мужа и тихо спросила:

— Ты вчера не пришёл ко мне, почему?

— Было много работы, и я уснул прямо за столом, — усмехнулся Константин.

— Сегодня мы будем ночевать уже в своём дворце, обрадуйте меня своим визитом мой император, — улыбнулась Фауста.

— Всенепременно, моя августа!

От этих слов у Фаусты слегка закружилась голова, и она простила своего мужа.

В это же время Марк Флавий вместе сотней своих воинов пересекал Адриатическое море на военной триреме, направляясь в Далмацию. Ярко светило солнце, море синело до самого горизонта, был полный штиль. Марк прилёг на спущенный парус и, улыбаясь своим приятным мыслям, достал свиток со стихами Катулла из библиотеки, которую сохранила Лукреция. Он прочитал один из них, посвящённый возлюбленной поэта Клодии, которую он называл Лесбия:

Дочитав, Марк опять улыбнулся, он возвращался домой, к своей семье. На душе у него было светло и спокойно. Из воды выпрыгивали какие-то рыбёшки и под мерный скрип вёсел, Марк задремал. Ему снилась Скора. Она была обнажена, он целовал ей грудь, жена страстно обнимала его, и уже начала прижиматься к нему всем своим жарким, соблазнительным телом, как вдруг остановилась и строго спросила: «Марк ты меня обманул, ты же обещал, что не будешь воевать, что это будет просто прогулка в Рим, а на самом деле там была война!». Марк пытался ей что-то объяснить, но Скора, вдруг стала исчезать. Марк испугался, проснулся и вскочил. Сидящие на палубе воины странно посмотрели на него и заулыбались. Марк, видимо под впечатлением сна, попросил их:

— Воины, не говорите моей жене, что я был на войне, она меня убьёт!

— Хорошо Марк, мы скажем, что ты всё это время развлекался с красотками! — с ехидной улыбкой произнёс один из воинов.

— И тогда, — подхватил с хитрой улыбкой второй, явно дожидаясь внимания всех остальных, — она просто оторвёт тебе всё это, — кивнул он на его штаны. Марка всё понял и смутился своим оттопыренным штанам, а над просторами Адриатического моря раздался громкий мужской хохот.

Вечером, после праздничного ужина, Константин пришёл в спальню жены. Фауста уже ждала его, сидя за столиком с фруктами. Константин, показывая свои намерения, сел с ней рядом. Полупрозрачная туника подчёркивала аппетитные формы его жены. Эротично поедая виноград Фауста, закатив глазки, произнесла:

— Мне кажется, что я готова родить тебе очередного наследника.

— Так в чём же дело?

— Дело в том, мой император, что эту работу ты должен выполнить сам, лично! — произнесла Фауста с чёртиками в глазах.

— Я за этим и пришёл, — улыбнулся Константин.

— Зачем, за этим?

— Ну, чтобы лично, — несколько смущённо ответил Константин.

— О боги, ты уже забыл, как это называется, — засмеялась Фауста, — ты пришёл любить меня, так люби!

Константин сгрёб её в охапку и отнёс в постель…

Немного отдышавшись от страсти, Фауста спросила:

— А что там говорил насчёт августы?

— Ты для меня уже давно августа! — улыбаясь, произнёс Константин.

— Я говорю об официальном титуле.

— Знаешь, официально августом, это моё личное мнение, я стану только завтра в Сенате!

— Тебя же признал августом Диоклетиан, Галерий и мой отец!

— Только один из них ныне здравствует и то, отрёкшись от власти, — задумчиво произнёс Константин.

Фауста, вздохнув, положила свою голову на грудь мужу. Немного подумав, она дала волю своим рукам.

— Дорогая ты ещё не насытилась?

— Мы так редко встречаемся, думаю, нам стоит закрепить успех, — засмеялась Фауста.

— Я не против, — произнёс Константин, обнимая жену.

На следующий день, ровно в полдень Константин прибыл в Курию Юлия на заседание Сената. Старейший из сенаторов предоставил слово первому из сенаторов — императору. Константин оглядел присутствующих, здесь был собраны представители высшего света римского общества, его аристократические сливки. Константин приготовился к своему первому выступлению в Сенате. Он вспомнил, как хотел, чтобы сейчас, здесь выступил Марк Флавий, но не всегда все желания, даже императора исполняются.

Константин начал говорить. Его речь была короткой и яркой. Император очень коротко остановился на своих прошлых достижениях. Более подробно он изложил свои взгляды и принципы, которые вдохновляют его на все деяния ради процветания Римской империи. В частности он указал на то, что не согласен с решением императора Диоклетиана, низвести Римский Сенат до уровня городского совета. Константин выразил уважение августейшему органу власти и высказал намерение сохранить его, как высший совет империи, как это было с самого начала. Далее император показал свои знания трудов Аристотеля, который считал, что существует три идеальные формы правления: монархия, аристократия и полития. Каждая, из которых, может вырождаться в неправильные формы: тиранию, олигархию и демократию. В частности Константин отметил: «Что от тирании, как власти в интересах одного человека Рим, наконец, избавился. Демократия хороша для управления городами-государствами. Для огромной империи такая форма правления неприемлема по определению, и если кто-то, когда-либо будет вам говорить о ней, как о самой справедливой форме управления для народа — это и будет олигархия, власть в интересах небольшой группы людей. Именно поэтому, Сенат, как аристократический орган управления и должен стать заслоном на пути олигархии, и тем самым служить Римской империи, как монархии, в интересах народа!».

После этих слов императора префект претория Тиберий Гай Луциус, которому Константин поручил сформировать государственный совет, понял, что сенатор Нумерий никогда в него не попадёт. Тот, как и все сенаторы, очень внимательно слушал выступление Константина. Тиберий внимательно оглядел зал. По лицам сенаторов было видно, что речь императора произвела на них весьма положительное впечатление. Под громкие аплодисменты Константин закончил своё выступление.

Хотя такое выступление ни в коей мере не удовлетворило бы сенаторов более ранних времён, Сенат, уже изведавший пренебрежение Диоклетиана и Галерия, тиранию Максенция, с благодарностью откликнулся на подобное обращение. Обрадовавшись, что с ними собираются советоваться, и что их будут уважать, польщённые сенаторы обратили вновь обретённую власть на поддержку своего благодетеля. Сенаторы оказали Константину почести, которыми они издревле имели право награждать избранных, они приняли решение, что Константина следует считать Первым среди трёх оставшихся августов, управлявших империей. Это было несколько неожиданно для Константина, но в данной ситуации весьма необходимо.

Через два дня под громкие овации и возгласы: «Слава императору Константину — освободителю Рима!», Константин прибыл вместе с членами семьи на гигантский ипподром Циркус Максимус, который располагался недалеко от императорского дворца в долине между холмами Палатин и Авентин. Циркус имел сидячие места для ста пятидесяти тысяч зрителей. Это Юлий Цезарь перестроил старый ипподром, увеличив до 600 метров его длину и 225 метров в ширину. Сам легендарный император к гонкам на колесницах был равнодушен, и появлялся на скачках только для того, чтобы показать себя народу, прихватив с собой что-нибудь почитать. В отличие от Юлия Цезаря Константину гонки на колесницах нравились, и даже больше чем бои гладиаторов, но сейчас он прибыл на ипподром с главной целью — показать себя и свою семью простому народу. Для бедноты места в Циркусе были бесплатными, обеспеченные люди покупали обустроенные кресла под навесом, в тени, оттуда лучше была видна гонка. Многие из них делали ставки на исход заездов.

Ещё при Нероне, который был страстным любителем этих гонок, сформировались крупнейшие гоночные клубы. Клубы занимались производством гоночных лошадей и выставляли на гонки свои команды. Самыми важными были четыре команды: «Красные», «Синие», «Зелёные» и «Белые». При этом: «Красные» посвящали себя Марсу, «Белые» — Зефиру, «Зелёные» — Матери Земле, или весне, а «Синие» — морю и небесам, или осени. Каждая команда могла выставить в заезде до трёх колесниц. Гонщики одной команды действовали в заезде сообща против колесниц враждебных команд, например, «подрезая» их к барьеру и провоцируя крушение. Такой приём разрешался правилами, на радость зрителям. Колесницы запрягались четвёркой лошадей или парой, но более важными считались, конечно, гонки на четвёрках. Римские гонщики, в отличие от греческих, надевали шлемы и другое защитное оснащение. Для лучшего контроля над лошадьми, они также обычно наматывали поводья себе на руки, а греки держали поводья в руках. Из-за этого римские возницы оказывались в трудном положении при крушении колесницы, они не могли быстро освободиться от поводьев, и лошади волокли их по дорожке, поэтому у них были при себе ножи для перерезания поводьев.

Во время гонки колесницы обгоняли и «подрезали» соперников, пытаясь вынудить их врезаться в разделительный барьер (spina). На барьере были установлены, бронзовые «яйца», которые сбрасывались в жёлоб с водой, идущий по верху барьера, обозначая количество оставшихся кругов. Барьер со временем становился все более помпезным, его украшали статуями и обелисками, так что зрители часто не могли разглядеть происходящее на противоположной стороне гоночной дорожки, считалось, что это только подстёгивает напряжение и интерес к гонке. По концам барьера стояли поворотные столбы (meta), здесь случались захватывающие столкновения и крушения колесниц. Если возница или лошади получали увечья, то такая авария называлась кораблекрушение (naufragium). Ежедневно устраивались десятки заездов по семь кругов каждый.

Константин вместе со всеми очень живо реагировал на все события гонок, ставил на разные команды, радовался, когда возницы его команды выигрывали, и сокрушался, когда они проигрывали. Фауста здесь на скачках входила в роль первой дамы империи, общаясь с другими женщинами высшего света Рима. Атмосфера общения была весьма непринуждённая. Крисп был в окружении своих близких родственников со стороны отца и со стороны матери. Все они уже знали, кто станет в ближайшее время цезарем и наследником Константина. Об этом теперь знал и весь Рим. Эта была одна из задач, которую решал Константин на этих скачках. Второй же задачей для Константина была возможность отдохнуть и отвлечься, потому что вот уже третьи сутки он работал до поздней ночи. Через два месяца в Медиолане должна была состояться свадьба между его сводной сестрой Констанцией и Лицинием. Константин собирался на этой встрече с восточным августом подписать эдикт, который предусматривал возвращение христианам и христианским общинам всей собственности, которая была у них отнята во время гонений. Эдикт также предусматривал компенсацию из казны тем, кто вступил во владение собственностью, ранее принадлежавшей христианам, и был вынужден вернуть эту собственность прежним владельцам. Константин считал, что под этим документом должен поставить подпись ещё один август, поэтому сегодня утром он отправил текст эдикта в Иллирию в родовое поместье императора Диоклетиана.