Мне хотелось сделать отчуждение от своей жизни насколько возможно постепенным. Первую короткую пристань я нашел в городе, где жили бабушка и дедушка.

Бабушка встретила меня, сидя в бордовом драповом кресле, на котором виднелись белые завитки кошачьей шерсти. Зажав между губами невидимку, она готовилась поправить прическу. Дедушка медленно преодолевал зеленый линолеум коридора, шурша по полу тапками. Старая пушистая кошка играла со своей тенью: крадучись пробираясь вдоль стены, она то и дело бросалась на своего серого двойника, когти царапали обои, а она всё продолжала ползти, извиваться, подпрыгивать.

– Кого я вижу! – высоким с хрипотцой голосом произнесла бабушка, закалывая седую прядь за ухом. – Иди, обниму!

Как ни ненавидел я объятия с родственниками, на прощание заставил себя подчиниться.

– Как вы?

Дедушка опустился в соседнее кресло и, улыбаясь, расспрашивал о доме, о маме, о моей работе. Я отвечал, стараясь быть многословным.

Когда все уснули, я уселся в кресло и смотрел из темноты в большое окно, которое почти полностью занимало противоположную стену. Я видел верхние этажи соседних домов и несколько окон, за шторами которых виднелись горящие люстры, несмотря на поздний час. Я тонул в тишине. Её нарушали только часы, которым не было числа в этой просторной, но уютной комнате, где стоял книжно-газетный запах, знакомый с детства.

Бездействие этой одинокой темноты напомнило мне о другой ночи, не столь одинокой, но столь же бездейственной. Безликое серое небо перед рассветом и балкон с большими окнами, затуманенный серой вуалью табачного дыма. В дыму разлетались слова, как дым рассеивались, исчезали бесследно и вновь кружились в воздухе, общие мысли сплетались в близость. Пепел летел на бетонный пол. В разбитое балконное стекло летел снежный ночной ветер.

Вся моя жизнь пропиталась табачным дымом и резким вкусом несладкого кофе той ночи, когда на кухне не нашлось сахара. Когда у Аллы на кухне не нашлось сахара.

Возможно, я хотел бы поведать ей обо всём том, что тревожило меня все эти годы. Но она стала бы искать во всем скрытых смыслов, тогда как всё просто – как на ладони. Хотя, быть может, она не вспомнила бы того, что помнил я – с такой обреченной точностью.

Я не мог дождаться утра и оставил этот дом глубокой ночью. Обилие часовых механизмов не давало покоя моим опущенным векам. Хотелось сбежать окончательно. Я оставил записку, где соврал, что только сейчас вспомнил о ночной электричке и предупредил, что уехал надолго. Звук захлопнувшейся двери фальшивой нотой прозвучал в спящей тиши подъезда.