Летний пейзаж действовал мне на нервы. Мне казалось, что на самом деле в городе невидимо вздымает листья ледяной ветер, балансируя на грани между проливным дождем и сухим, обнажающим дрожь снегом. Но кто-то нарочно повесил перед моими глазами солнце, вырезанное из пластика тупым лезвием, и синий плакат безоблачного неба, чтобы убедить меня в том, что на улице солнечно и тепло. Ложь видимости. Эти люди меня обманывают, лицемерно купаясь в фонтанах, разгуливая в солнечных очках и летних безрукавках.

Я увидел красивую девушку, которая внешне напомнила мне Аллу. Злость разбирала меня от того, что кто-то другой может напоминать мне Аллу своим упругим, загорелым телом, изгибами тонких рук, хрупкостью узких плеч. Это было похоже на неумелую пародию, карикатуру, которая удивляла внешним сходством и внутренним абсурдом. Мне казалось, что она лишь декорация, которую выставили на сцену как напоминание о моём погибшем прошлом. Но она никогда, никогда бы не поняла…

– Пойдем, выпьем что-нибудь вместе? – Я вовсе не хотел с ней знакомиться, и тем более выпивать, просто я хотел проверить, насколько был прав.

– Нет, – Она окинула меня презрительно-снисходительным взглядом и скрылась в подземном переходе, постукивая металлическими набойками каблуков по бетонным плитам.

Я был прав. Она бы не поняла. Да и глаза её были совсем другими, маленькими и черными, как можно найти смысл в таких глазах, как эти? Я улыбнулся. Конечно, я был прав.

Глядя в глаза, я всегда чувствую, до какой степени человек может меня понять. Если он может, то ему неважно, что я скажу, потому что слова ничего не значат. Скажу ли я «сегодня прекрасный день» или «у вас красивые глаза», или «меня зовут Альберт», эти слова будут только символами, которые обозначат связь между нами, не более того. Я никогда не говорю ничего значительного при первых встречах. Я говорю только для того, чтобы не молчать, потому что сложно найти человека, с которым можно молчать с первой секунды. Я начинаю говорить словами гораздо позже, когда чувствую, что понимающего взгляда становится мало. Я рассказываю о себе для того, чтобы потом вновь замолчать и иметь возможность понимать друг друга без слов.

Девушка из перехода, конечно, этого не подозревала. Меня это нисколько не беспокоило. Я знал, что мне нигде не отыскать второй Аллы, сколько бы городов я не объездил и сколько бы подземных переходов не исходил. Я и не искал вторую Аллу, я знал, что она ни на кого не похожа, я просто хотел найти в ком-нибудь хоть сотую долю того понимания, которое существовало между нами, как безбрежный океан слов, которые не нужно произносить вслух. Сотую долю. Смешно.

Неподалеку от перехода я увидел мужчину в зеленом пальто, которое было похоже на то, в котором был однажды дедушка, когда забирал меня из школы. Я увидел миниатюрную женщину с татуировкой на правом плече, как у Анны, только чуть бледнее. Я увидел бездомного пса, точь-в-точь такого же, как тот, которого всегда кормил своим обедом после учебы в начальной школе. Я увидел перекресток, который был как две капли воды похож на другой перекресток, который я видел из окна своего дома. Я столько всего увидел, что мне захотелось закрыть глаза.

Всё вокруг казалось искусственным. Казалось только напоминанием о том, что было, реминисценцией уже пережитого и оставленного позади. Это выглядело, как декорации для несмешной комедии, как уличный театр, созданный для того, чтобы терзать мою память, подбрасывая в нужную минуту полузабытые образы, отброшенные в прошлое на километры минут и секунд.

Мой взгляд скользил по чужим жизням, которые проходили мимо меня в парках, на мостах, проезжали мимо в автомобилях, бросая беглый взгляд из-за стекла, я отводил глаза, чтобы не видеть глубже, чем внешнюю оболочку, но потом я решил, что только в чужих жизнях я могу найти спасение. Узнавая и проживая их, я бы излечил себя от болезни памяти. От Аллиных глаз. От сомнений. От колебаний маятника – от утверждения к отрицанию, и обратно, обратно… От разочарований. От смерти. От всего, что невозможно, но необходимо забыть.