Мои давние мечты исполнялись в то время, когда я был с Анной: простое, невзыскательное счастье, казалось, не имело границ и существовало всецело лишь для меня. Правда, уже тогда мне было этого мало. Слишком просто, – думал я, – и утешал себя, доказывая в уме сложнейшие математические теоремы. Простота скрывала подвох. Мы незаметно падали в бездну обыденности.

Это началось зимой, когда вечерние улицы смолкли, и мягкий снег смягчил резкие контуры домов, настойчиво заметая за нами следы. Мы шли молча, свернув в сторону от шумной автотрассы. По этой дороге мы ещё ни разу не ходили. В конце её был тупик, путь прерывался железнодорожными линиями. Я наблюдал, как растворяется в воздухе тёплый пар от нашего дыхания и слушал свежий хруст наших снежных шагов. Я снял перчатку и взял её за руку. Её рука была горячей. Фонари проливали янтарный свет на наши лица, и мне казалось, что мы думаем об одном и том же, и мне казалось, что мы молчим, потому что с избытком понимаем друг друга. Я льстил себе. Мне только казалось.

– Двадцать две минуты, – строго произнесла она, внезапно остановившись.

Это было совсем не то, о чём я думал.

– Что?

– Ты молчишь. Двадцать две минуты. Хватит, может быть?

Я почувствовал раздражение. Оказывается, всё это время она измеряла моё молчание в минутах. Анна наблюдала за мной и, когда я забывал глядеть на часы, безукоризненно точно вела счёт моему времени. Как это подло, – думал я. Она ничего не понимала. Мне только казалось. Я вновь натянул перчатку на руку, и мы продолжили наш молчаливый путь в тупик. Я злился на себя.

– Зачем ты притворяешься, что не понимаешь меня? – я действительно подозревал, что она притворяется.

– Но я действительно не понимаю. – Это казалось ей таким естественным: не понимать.

Резкий тон этих тихих слов разозлил меня ещё больше. Не найдя слов, я замолчал. Она тоже злилась: на то, что я прислушиваюсь к нашим снежным шагам вместо того, чтобы занимать её разговором.

Так я впервые осознал, что ближе нам уже не стать. Болезненное чувство непонятости проросло во мне, пустило свои корни в моих чувствах, которые с этого момента были обречены.

В тот вечер я пришел домой и долго листал уже прочитанные книги, чтобы как-нибудь отвлечь себя, но ничего не получалось, чувства властвовали. В каждой книге я находил ту самую страницу, которая напоминала мне о двадцати двух минутах, которые мы прожили с Анной в разных мирах, о целой жизни в разных мирах, где не было ни одного верно понятого слова. Ни одна мысль не нашла созвучия и бесследно исчезла, как вымарывается из бездарной симфонии единственная верная нота.

Той ночью я видел во сне пустой морской берег, над беспокойной водой кружили чёрные птицы, они то и дело проваливались под воду, и спустя секунду выныривали с добычей в блестящих изогнутых клювах. Я сидел на холодном камне и ждал корабля, который должен был забрать меня из этого забытого богом места. Но горизонт был безжалостно пуст. Ветер летел с берега, становясь всё сильнее. Наконец, он обрел такую мощь, что мелкий щебень и неподъемные булыжники летели мимо меня, не задевая, и падали в воду, разбрызгивая море. И море расплескалось, и ничего не осталось на его месте, кроме груды камней. Я стал карабкаться по ним, я зачем-то хотел спасти черных птиц, которые не могли обогнать ветер и падали под его каменными ударами. Тяжелая ледяная волна нахлынула на меня сзади и опрокинула на камни. Я увидел мертвых птиц, которых подхватило слабой, умирающей волной и повлекло навстречу пустому горизонту.