— Смерти нет. Жизни нет. Есть только момент.

Я пробормотал девиз, выручающий, когда страх захватывал дух. Загаженный городом воздух наполнял легкие. Нужно успокоиться. Принять страх, прочувствовать его. Победить его.

— Долго тянуть еще будешь? — завопил Рыжий. — Мы готовы. Давай, не бойся, малыш!

Слова доносились рывками, теряли в порывах ветра. Рыжий помахал мне и вновь присел у штатива, на котором была закреплена камера. Я улыбнулся. Нервничает друг, переживает.

До Рыжего было метров шесть. Совсем немного, если не считать, что преодолеть их было нужно над пропастью. Два недавно построенных в городе небоскреба идеально подходили для нового рекорда в паркуре, и я не мог упустить шанс.

Первое здание, на котором я сейчас ежился от холодного ветра, было выше второго на пять этажей. Второе высилось над землей на тридцать пять этажей. Говорят, скоро построят еще три многоэтажки, друг за другом. Будет пирамида, уродующая горизонт.

Я остановился перед краем крыши. Недостроенный дом, еще не заселенный. Никаких жителей, способных принять нас за самоубийц. Охранник знакомый, отлучился в туалет и сделал вид, что нас не видит. Хороший парень, только жадный. Пришлось неплохо накинуть ему на карман, чтобы молчал. Опять не те мысли.

Это все страх. Он есть в каждом из нас. Когда ты по-настоящему боишься, то становишься настоящим. Слабым, пугливым. Главное, не стать трусливым, доказать, что ты сделан не из мягкого теста. Когда стоишь перед пропастью и готовишься к прыжку, мысли путаются, мельтешат, бунтуют.

Я оторвал кроссовок от ставшей уютной крыши. Вытянул ногу вперед, покачал носком над таким далеким асфальтом. Страх вызывает всплеск гормонов, которые сквозь все заслоны проникают в мозг, заставляют его работать с удвоенной, утроенной скоростью.

Свист. Я обернулся — Юра, расположившийся на крышной котельной, похлопал по установленному на треногу фотоаппарату и показал большим пальцем, что все готово. Юрка, в отличие от Рыжего, молчаливый. Занимается роупджампингом, постоянно прыгает с мостов, высоток. Понимает, что значит страх. Но он летит вниз, обвязанный веревкой, а то и сразу тремя, для страховки. Ему нужно только сделать шаг и дальше ловить ощущения. У меня же другая задача.

Рекорд прыжка в длину с разбега — восемь с лишним метров. Здесь нужно пролететь шесть. Прибавляем поправку на разницу в высоте с конечной точкой, выходит все десять. Должно получиться. Главное — правильно оттолкнуться, вытянуться, добавить инерции в полет. В этом и разница с роупджампингом — мне нужно полностью побороть страх. Быть уверенным, что трусость не победит, когда я уже буду лететь. Что мозг не отдаст сигнал мышцам, тело не сожмется в комочек эмоций, погашая с таким трудом отвоеванную энергию полета.

— Лис, мы готовы! Дело за тобой! — донесся снизу женский крик. Возбужденный, дрожащий. Я посмотрел — Лиза стояла за камерой на балконе тридцатого этажа, готовая снять на видео мои ноги, судорожно перебирающие воздух. Девчонка, казалось, боялась больше меня. Я поднял обе руки вверх, демонстрируя начало шоу.

На обеих крышах завопили — посмотреть на самый опасный прыжок собрались, казалось, все экстремалы нашего города. Человек сто стояло за моей спиной. Подбадривания, улюлюканье. Нет, здесь не будут отговаривать от безумства. Здесь безумие встречают криком радости, призывают сделать еще опаснее, еще быстрее, еще выше. Такие уж люди, подсевшие на адреналин опасности.

— Ну что, Лис, пора? Дороги назад нет? — пробормотал я себе под нос и пнул небольшой камешек. Он полетел вниз, но звука удара о землю было не расслышать.

Мозг зацепился за фразу и услужливо подсказал, что дорога есть. Можно свернуть, можно не прыгать. Слышишь, Лис? Дорога назад есть. Можно сейчас развернуться, отойти от края. Не смотреть в пропасть, успокаивая дрожащие колени, а пойти к друзьям. Сделать пару сальто, посмеяться вместе. Никто не осудит, все понимают, что такой трюк может стать последним. Это уже не техничность, не красота. Это просто самоубийство.

Нет, осудят, конечно, но ведь все забудут, так? Что, Лис, боишься потерять друзей? Так нет, не отвернутся. Они хорошие друзья. Все поймут. Никогда не скажут, что струсил. Зато ты будешь помнить.

— Смерти нет. Жизни нет. Есть только момент, — прошептал я и обернулся. Заключительный раз. Я улыбнулся — какие же мы суеверные. Когда ходишь по краю крыши, поневоле начинаешь исключать из лексикона слово «последний».

За спиной, шагах в тридцати, столпились друзья. Они замолчали. Каждый из них, как и Лис, сумел однажды сломать страх. Им так понравилось, что они стали делать это раз за разом. И сейчас — притихли, понимают, что нужно собраться.

Перед прыжком всегда так. Нужно постоять, поговорить с самим собой. Это только новичкам советуют — решился, делай. А то отговоришь себя. Но когда берешь планку повыше, пострашнее, приходится разговаривать.

В толпе заметно выделялась девушка — одетая в синий брючный костюм и туфли на каблуках, с микрофоном в наманикюренных пальцах, она была темным пятном среди ярких футболок и широких штанов. Рядом оператор — мужчина с пропитым лицом, на котором явно читалась обреченность жизни.

Я сплюнул. Только их не хватало. Как и у большинства из нас, телевизора у меня не было, но сталкиваться с журналистами приходилось. Глупые вопросы, самодовольство, требования повторить трюк пять-шесть раз на камеру, а то оператор не успел снять. Замкнутые в свое мирке люди. Хорошо, что стоят далеко — может быть, не снимут лицо. Не то чтобы я делал что-то противозаконное, но слава среди полиции и обывателей мне точно не нужна.

— КАРР!

Я вздрогнул. На парапете, шагах в пяти, разместилась ворона. Черная, нахохлившаяся, она внимательно смотрела бусинками глаз. Смотрела с интересом, словно ожидая чего-то.

— Действительно, пора. Поздно оттягивать, — прошептал я и поежился. Ворона, будто услышав, распахнула клюв и каркнула еще раз. Протяжно, с болью и хрипом.

Я подошел к краю. Ну что, Лис, вот мы и на грани. Посмотрим, что там, за ней?

Шаг назад. Еще один. Отсчитав десять метров, я остановился. Народ затих, понимая, что я готов. Юра, Лиза и Рыжий должны включить камеры. Стоп. Все. Хватит разговоров.

Концентрация. Отвлекся до боя — считай, проиграл. Так всегда говорил мастер. Я покачался на полусогнутых коленях. Сустав левой ноги громко хрустнул, отзываясь на нагрузку и долгое напряжение. Занимайтесь, дети, физкультурой. И будете здоровы. Конечно. Недавно отметил четвертак, а уже разваливаюсь. Щиколотка в непогоду ноет — трещина, неудачный прыжок с козырька подъезда. Левое колено выбито — упал на ринге. Суставы на руках вывернуты — результат долгих, многочасовых стоек и отжиманий. Боевые искусства вообще спорт травмоопасный, а уж если им жить, то и вовсе может превратить человека в инвалида.

Я улыбнулся. Хорошо. Спокойствие. Чувствую каждую мышцу, каждую кость. Чувствую, как кровь бурлит по венам, разнося органам кислород. Чувствую. Пора. Есть только момент.

Шаг. Еще один. Теперь быстрее. Страховки нет, другого выхода тоже нет. Затормозить уже не успею, значит, нужно бежать.

Кроссовки оттолкнулись от бетонной плиты. Под ними захрустела мелкая крошка щебенки. Тело неслось вперед все быстрее. Еще шаг, еще прыжок. Всего десять. Так мало — чтобы набрать нужную скорость.

На обеих крышах замерли. Я будто видел себя со стороны. Тело, развитое интенсивными тренировками, крепкое, энергичное. Несется вперед. В глазах спокойствие, умиротворенность. Адреналина еще нет, он только готовится вырваться наружу. Когда приземлюсь. Тогда и будут крики, прыжки, кривляния, слезы. А сейчас — только спокойствие.

Сознание вернулось в тело. Последний прыжок. Небольшая ошибка — левая нога слишком далеко вышла носком за край, толчок получился недостаточно сильным из-за плохой опоры. Но ничего, это мелочь, правой ноги должно хватить.

Я оттолкнулся. Улыбнулся, чувствуя, как под ногами теряется ощущение твердости. Ради чего мы прыгаем? Ради коротких мгновений полета. Чувства, будто ты не падаешь, а летишь. По-настоящему, без хитрых приспособлений и прочих изобретений человека. А используя лишь свое, данное от рождения и с любовью воспитанное тело.

Соседняя крыша. Там друзья. Прыгают, размахивают руками, бушуют. Соседняя крыша.

До опоры оставалось не больше метра, когда я понял, что инерции не хватает. Не долечу. Даже до края, чтобы зацепиться за выступ. Друзья не успеют подбежать, вытащить.

Кирпичная стена приближалась. Я выставил вперед пальцы, ударился, чувствуя, как хрустят суставы. Глупость какая, страховаться от удара о стену, когда вниз придется лететь тридцать этажей.

Увидел, как расширяются от ужаса глаза Лизы. Махнул рукой. Тело перевернулось, теперь я летел спиной вперед. Видя, как стремительно отдаляется небо, налитое тяжелыми бурыми тучами. Рассвет.

Криков я не слышал — ни своего, ни друзей. Звук словно отключили, только ветер свистел.

Ну что, Лис? Допрыгался. Вот и все.

Время в падении или в полете всегда идет намного медленнее, чем обычно. Лечу я всего-то пару тройку секунд. А ощущение, словно уже прошла минута.

Тело вновь бросило в сторону. Теперь глаза наблюдали за все расширяющейся полоской асфальта. Не думал, что когда-то буду испытывать такой страх. Липкий, сладкий, тяжелый. Сильнее, чем все, что испытывал до этого. Испытываешь страх перед гопниками? Стаей собак? Перед тем как шагнуть в пропасть? Нет, все это ерунда по сравнению с тем, что чувствуешь за секунду до того, как врезаться в асфальт, падая с крыши.

Удар я почувствовал всем телом. Странно, что не потерял сознание. Я приземлился на ладони, рефлекторно выставленные вперед. Сначала почуял, как жжение проступает через руки в шею. Как боль заливает огнем череп, шустро, как змея, ползет по позвоночнику. Затем услышал хруст — кажется, проломленного черепа.

Ударил гром. Сверкнула молния. Нет, я не увидел и не услышал. Только почувствовал, стараясь не обращать внимания на боль, в которую превратилось тело. Затем пришла спасительная тьма.

* * *

В комнате было холодно. Да и не комната это была, а скорее огромная зала, со стенами, высеченными из странного темно-синего камня. Случайный путник, заглянувший в обитель, подумал бы, что она пустовала сотни лет. Паутина, свисающая пучками с гранитного потолка. Толстый налет пыли — все указывало на то, что хозяева забросили залу века назад.

По углам расположились шкафы с тщательно забитыми дверьми. В одной стене пробоина — грубая, словно ее делал человек, орудующий молотком изнутри, стремившийся не к удобству, а к скорейшему побегу из темницы. Но путник оказался бы не прав — комната была последней обителью магов Приграничья.

В центре, вокруг неряшливо сбитого деревянного круглого столика, расположились четверо мужчин. Тела были скрыты мешковатыми плащами, такими, за которыми не разобрать, атлетическая у владельца фигура, или нет. Самый высокий вытянул руки над крышкой стола. Так, что пальцы его оказались прямиком над центром высеченной мелом пентаграммы. В углах символа страха и зла этого мира установлены огарки свечей. Горячий воск медленно капал в разрезы, оставленные на дереве временем.

Маг читал заклинание. Слова на давно забытом во всех мирах языке слетали с его губ, словно молитва. Остальные молча слушали коллегу. Тихая песнь мага нарушила спокойствие огня, языки пламени потеряли связь с фитилем и устремились по пути, начертанному на столе мелом. Мгновение — и маг отстранился, спасаясь от жара бушующего хаоса.

Один из трех магов-наблюдателей, чуть сгорбленный, подошел к певцу. Положил руку в черной перчатке тому на локоть.

— Пора, Визард, — сказал мужчина. Из-под капюшона показалось лицо — с желтыми пигментными пятнами, какие бывают только у стариков. Кожа сморщенная, скулы острые, выдвинутые вперед. Наблюдатель не поручился бы угадать возраст сухонького мага, лишь сказал, что наверняка это не первый век, который наблюдает старик. И только глаза, карие, блестящие жизнью, выдавали мощь запертого в тело духа.

— Я знаю, учитель. Я готов, — сказал Визард, стараясь спрятать дрожание в голосе.

Маг подошел к столику вплотную, поморщился, почувствовав жар, но смолчал. Его коллеги, повинуясь кивку учителя, заняли места по бокам. Сам старик остался в стороне, за спинами учеников.

— М'а крафэн в'aр мэд ддиг дэо'д. Дж'г гивер ми'ф ин андес а'aнд. Лад'дэф в'аэр офф'э и'ккэ! — сталью зазвучал голос Визарда. Тени от свечей в беззвучном танце плясали на каменных стенах.

— Да пребудет с тобой сила смерти. Я отдаю свою жизнь за чужой дух. Пусть жертва будет ненапрасной, — прошептал старик перевод заклинания, написанного задолго до появления и замка, затерянного в горах, и самих гор, и даже земли, на которых выросли эти горы. Заклинания, которое призывало в свидетели сущности столько ужасные и справедливые, что помешать его выполнению теперь не могли все силы планеты, собранные в одном месте. — Слова произнесены. Обратного пути нет.

Тело Визарда вытянулось, словно он проглотил жердь. Пальцы над огнем стали плавиться. Капли белого жира падали на пентаграмму, смешиваясь с воском.

Огонь над столиком закружился, синеватые языки пламени заискрили. В огне, сквозь потоки энергии, учитель увидел юношу, стоящего над обрывом. Волевое лицо в обрамлении короткой щетины. Зарождающиеся морщины вокруг глаз, такие, как бывают у тех, кто много улыбается.

— Жануар, Вайн. Отойдите, — тихо приказал учитель. Маги, повинуясь, расступились, скрывая вздохи облегчения. На красных от жара молодых лицах выступали капли пота.

— Не слишком ли мы рискуем, учитель? — спросил Жануар подрагивающим голосом. Вайн неодобрительно взглянул на коллегу, но перечить не стал.

— Других претендентов нет, — пробормотал старик, вглядывающийся в огонь. Там, среди хаоса, юноша отступил от края крыши, взмахнул руками, словно показывая кому-то жест одобрения. Чуть согнулся, разбежался, прыгнул. Полетел через пропасть, перебирая ногами, словно пытаясь найти ступеньки в воздухе. Размахивая руками, ударился о преграду, сложенную из ровных белых камней-брусков. Старик покачал головой, глядя на Визарда. Ладони мага растаяли, из оплавленных кистей торчали коричневатые кости. Глаза волшебника застилал туман, белки закипели, запузырились, теряя форму.

Там, за стенами замка, который спрятался в горных извилистых грядах, никто и не предполагал, что за волшебство сейчас творят оставшиеся в живых послушники Ордена магов. Жители провинции Керч, или, как они сами называли свой полуостров, Приграничья, спешно хватали детей и уводили домой. Мужики загоняли скотину в хлев, запирали ворота, надеясь, что прочности зданий хватит, чтобы пережить непогоду. С гор шли тяжелые тучи, били молнии. Ветер набрал силу, хватал шляпы, сносил с ног.

— Следующего шанса может и не быть. Ты знаешь условия заклинания, — сказал Вайн. Маг опустился на табурет и тяжело дышал. Передача энергии товарищу опустошила волшебника, словно тот бегом обогнул полуостров.

— Все равно, это неосмотрительно. От парня многое зависит, а мы полагаемся на удачу. Надеемся на то, что он пойдет за нами и найдет ключ, — сказал Жануар и поджал губы. Учитель поморщился — хороший, подающий надежды, маг. Но, как и все ученики, сомневается, не продумывает до конца. И слишком много требует от людей.

— Следующего шанса может и не быть. Кто знает, когда нам встретится в их мире воин, победивший страх, но погибший не на войне. Умерший на пике возможностей, осуществляющий мечту? — примирительно сказал старик.

— Не ценящий свою жизнь должен бороться за чужие? — спросил Жануар, глядя в огонь.

В хаосе пламени юноша летел вниз. Не кричал, но боялся. На глазах против воли проступили слезы. Но на лице играла улыбка. Воин летел вниз, зная, что умрет, но не переставал бороться со страхом. Не отдался ему, хотя кто бы его осудил? Юноша не паниковал, не извивался в бесполезных попытках выжить. Он падал и смотрел, как приближается смерть.

— Так чаще всего и бывает, — ответил старик. — Тот, кто ценит жизнь, не способен отдать ее за другого.

В огне юноша упал. Ударился о землю. Старик посмотрел в его глаза, полные спокойствия, и улыбнулся.

Над воином сверкнула молния. Ударила в беспомощно лежащее тело. В обители магов раздался гром. Молния, будто пробравшись из иного мира, прямиком из пламени, поразила неподвижно стоящего Визарда. Маг исчез, превратился в горсть пепла, смешанного с воском. Балахон кулем упал на каменный пол. Огонь, сдавшись, уменьшился, нырнул вглубь пентаграммы и исчез.

— Один умирает, другой остается жить, — прошептал учитель. Его ученики молча смотрели то, что осталось от Визарда. Старик поднялся, неожиданно быстро вышел из зала. Никто не успел заметить на его глазах капельки слез.