Илл. С. Лодыгина

Эту историю рассказал наш добрый знакомый Александр К., человек, не лишенный странностей, знавший много необычайного.

Дина Лейферт была озадачена, когда господин Земба сделал ей предложение. С начала лета, в продолжение двух месяцев, он ежедневно посещал их дачку на берегу озера. Земба приехал из столицы и жил недалеко от Лейфертов, тихих провинциалов, являясь к ним каждый день после завтрака, чтобы предложить молодой девушке прогулку по окрестным холмам или покататься на лодке. Старики благосклонно относились к нему, — он был всегда серьезен, молчалив, имел ум, склонный к философии. Дину здесь в безлюдье развлекало присутствие этого высокого человека с чисто выбритым лицом и с добрыми глазами.

Она не сразу дала свое согласие и у себя в комнате продумала весь вечер. Когда вошла мать — Дина упала к ней на грудь и расплакалась. Ей шел уже двадцать шестой год, она была привлекательной отзывчивой девушкой с мечтательным сердцем; но почему-то до сих пор ее светлые волосы и прекрасное сложение не привлекли никого, кто захотел бы навсегда соединить с нею свою судьбу.

— Он, кажется, хороший, — говорила она сквозь слезы, — он никогда не говорил мне о своей любви, но, должно быть, любит меня, если хочет на мне жениться.

— Может быть, тебя ждет с ним счастье, — вздыхала мать. — Он производит впечатление вполне солидного и порядочного человека. Только, — чем он занимается, откуда идут источники его доходов? Это необходимо выяснить. Во всяком случае, я пока не вижу причин отказать ему.

— Я чего-то боюсь, мама… Сегодня, думая о его предложении, я все время испытывала странную тревогу…

— Все это, детка, пустяки. Конечно, к такому серьезному вопросу невозможно относиться легкомысленно и твоя тревога вполне понятна. Это было и со мной, когда я девушкой собиралась вступить в новую жизнь. Однако, я жила благополучно.

На следующий день Земба явился к Лейфертам за окончательным ответом. Старики встретили его с важно-сосредоточенными лицами, Дина была немного бледна. Госпожа Лейферт, сложив руки на животе, сказала, когда Дина зачем-то незаметно вышла из комнаты:

— Господин Земба, мы охотно доверяем вам судьбу нашей дорогой дочери, тем более, что до сих пор вы производили на нас очень выгодное впечатление и казались человеком, чуждым легкомыслия и непрочных увлечений. Но вам должна быть понятна забота родителей о своем ребенке… Мы чувствуем к вам самое глубокое доверие… Но ведь мы провинциалы, мы ничего не знаем, а вы живете в столице, далеко от нас, и, конечно, нас интересует будущая жизнь нашей дочери, — в каких условиях, в какой обстановке она будет жить. Скажите же, господин Земба, какими вы располагаете средствами, что вы делаете? До сих пор мы как-то не касались этого вопроса: он не представлял для нас интереса, нам достаточно было знать, что вы серьезный и деликатный человек и умеете своим присутствием доставить удовольствие нашей любимой Диночке…

— Вы совершенно правы, — прервал ее господин Земба с вежливым поклоном. — Забота о своем ребенке составляет обязанность родителей, и я охотно сообщу вам о моих средствах к жизни: у меня имеется некоторый капитал, оставшийся мне после единственного моего родственника, и, кроме того, мне приносит доход маленькое техническое предприятие, к которому я отношусь с большой любовью…

Старики Лейферты и вернувшаяся в комнату Дина многозначительно переглянулись и, вполне удовлетворенные услышанным, сочли неделикатным расспрашивать подробнее. Лейферт прервал Зембу с обычной для него простосердечной прямотой:

— Да что тут разговаривать, все ясно, и, несомненно, наша дорогая Дина будет счастлива с таким мужем. А нам остается только благословить их. Распорядись-ка, старуха, чтобы скорей подали обед, и к нему бутылочку хорошего вина…

Ни Земба, ни Лейферты не имели большого круга знакомых и близких, и поэтому решено было повенчаться тут же в местном приходе, после чего муж увозил молодую жену к себе в столицу, а старики возвращались в свой родной городок, с которым их связывали дела.

Молодые совершили маленькое свадебное путешествие, продолжавшееся целый месяц. Дина не расспрашивала мужа о его прошлой жизни, вполне доверяя ему. Она упивалась новизной своего положения и прелестями первых дней супружества; ей стало казаться, что она действительно нашла свое тихое счастье в лице господина Зембы. Он бывал молчалив, нежен и внимателен. Дина стала чувствовать к нему привязанность.

Однажды, лаская жену и любуясь ее фигурой, он сказал:

— Ах, Дина, какой у тебя великолепный скелет!

При этом лицо его выражало искренний восторг, и глаза жадно скользили по всем изгибам ее фигуры. Дина посмотрела на него с удивлением и подумала:

«Почему он говорит о моем скелете?!»

Лицо мужа хранило странное выражение, и ей почему-то вдруг стало не по себе. Она не могла себе отдать отчета в этом ощущении. И не раз во время путешествия, в минуты самых страстных ласк, Земба упоминал о прекрасном, соблазнительном скелете жены, приводя ее этим в глубокое смущение.

Через месяц молодые приехали в столицу. После свадебного путешествия, полного самых приятных впечатлений, после всех живописных городков, пейзажей и романтических перемен места, — столица поразила Дину и ошеломила своей величиной, несмолкающим шумом, многоэтажными зданиями и стремительным движением, в котором, казалось, можно было каждую минуту попасть под колеса или заблудиться. День был облачный, серый, и над городом висела мгла от фабричных труб. Сердце Дины сжалось от непонятного предчувствия, она стала молчаливой и унылой. Муж, пока они ехали домой, рассказывал о достопримечательностях города, называл улицы, площади, памятники и наиболее выдающиеся магазины. Они приехали к небольшому зданию на отдаленной тихой улице — это был дом господина Зембы. В подъезде их встретил большой рыжий человек с одним глазом, взлохмаченный и заспанный, — это был слуга Зембы, оставшийся при квартире в отсутствие хозяина.

Дине не понравилась обстановка ее будущей жизни, и чувство грусти усилилось в ней. Комнаты были низкие, какие-то мрачные, с темными обоями, старыми портьерами и старой, высокой, неуютной мебелью. Когда остались одни, муж нежно обнял ее, а Дина сказала, что нужно будет переставить мебель и изменить мрачный тон квартиры; на это муж ответил, что отныне она здесь хозяйка и от нее зависит придать какой угодно вид и уют уголку их счастья.

Оправившись, они поехали в ресторан пообедать и вернулись домой в сумерки. Дина устала от впечатлений столичного дня и прилегла на диван отдохнуть. Земба поцеловал жену и сказал:

— Отдохни, дорогая. А мне необходимо на час заехать по очень нужному, безотлагательному делу, я скоро вернусь.

Он ушел, и Дина, оставшись одна, предалась мечтам о будущей жизни. Она думала о том, как устроит квартиру, как будет вести хозяйство, и мысли ее обратились на мужа. Что-то в его характере оставалось для нее непонятным и вызывало чувство неловкости. Но все же ей казалось, что жизнь ее будет здесь протекать в мире и довольстве и это сознание наполняло ее покоем удовлетворенных надежд. В любовной преданности и деликатности мужа она успела убедиться; наружности же господин Земба был приятной и привлекательной. Чего же большего нужно для семейного счастья?

Так раздумывая, осматривала она комнату, в которой отдыхала. Размышляя о предметах хозяйственного характера, соображая о некоторых удобствах, ей захотелось подробнее сейчас же осмотреть квартиру. Она встала с дивана и, переходя из одной комнаты в другую, внимательно все оглядывала и делала соображения в духе вполне естественной женской домовитости. Заглянула в кухню, где дремал рыжий слуга ее мужа. Отворив какую-то дверь возле черного хода, она вышла в темный коридор, где сразу почувствовала странный тяжелый запах. Любопытство, смешанное с необъяснимой тревогой, заставило ее пройти дальше по темному коридору и в конце его она разглядела две закрытые двери. Она толкнула одну из них, — дверь бесшумно открылась. Дина всмотрелась в полумрак большой комнаты, тускло освещенной, и отчаянный крик дикого, нечеловеческого ужаса вырвался из ее груди.

Большая квадратная комната с низким потолком и черными стенами слабо освещалась маленьким окном из ниши у потолка. Из этой зловещей полутьмы, из всех углов, отовсюду на Дину смотрели… мертвецы.

Они впивались в Дину пустыми дырами глаз, смеясь беззвучным смехом, протягивали к ней костлявые руки со скрюченными пальцами, кривили костяные фигуры с белыми полосами ребер, поднимали высохшие ноги и, казалось, готовы были взяться за руки и закружиться в адском танце вокруг бедной женщины, посмевшей проникнуть в тайну. Вся комната была полна их непередаваемо ужасных гримас, выходцы загробной жизни беззвучно хохотали над новой жертвой. Казалось, — сейчас должна разверзнуться земля и поглотить Дину в преисподнюю.

Перепуганный слуга и возвратившийся домой Земба, прибежавшие на душу раздирающий крик, нашли Дину в глубоком обмороке на полу, в темном коридоре у раскрытых дверей страшной комнаты. Растерявшийся, полный отчаянья Земба перенес жену на постель и немедленно пригласил доктора, которому долго не удавалось привести Дину в чувство. Доктор заметил, что этот глубочайший обморок может иметь очень дурные последствия для здоровья молодой женщины.

Наконец, Дина очнулась. Она долго лежала с закрытыми глазами, тяжело дыша. Земба в тревоге наклонился над ней. Вдруг она открыла глаза и увидела над собой лицо мужа, взволнованное, растерянно улыбающееся. Она в страхе сомкнула веки и застонала:

— Прочь, прочь, уходите, ужасный человек!..

После этого выкрика она снова впала в тяжелое забытие и стала бредить. Она кричала, простирала перед собой руки и с глазами, полными ужаса, молила мертвых не трогать ее, не брать ее с собой, и клялась, что неповинна в их трагической таинственной судьбе. Она никого теперь не узнавала. Земба, ломая руки, осторожно подходил к постели больной, прислушивался к дикому бреду и лицо его выражало искреннее страдание. Иногда он злобно шипел своему рыжему служителю:

— Дьявол побрал бы тебя, проклятого бездельника! Как ты смел держать дверь незапертой? Какое несчастье! кто мог ожидать, что в мое отсутствие она заглянет туда… Бедная Дина!..

— Надо было раньше рассказать госпоже, — с сатанинской усмешкой огрызался рыжий, моргая единственным заспанным глазом. — Конечно, молодой, неопытной даме такие вещи непривычны с первого раза, — это вы должны были понять…

Дина долгое время пролежала в сильнейшей горячке.

Наконец, в болезни произошел перелом, Дина затихла и однажды вечером в первый раз к ней вернулось сознание. Она с удивлением осматривала предметы, стараясь припомнить, где она находится. Но когда увидела возле себя кротко улыбающееся лицо мужа, — вдруг вспомнила все и задрожала всем телом, кутаясь с головой в одеяло.

— Дина, дорогая моя, ты очнулась! — воскликнул Земба. — Как я счастлив, моя неоцененная жена!

Но Дина в страхе съежилась и глядела на мужа широкими недружелюбными глазами. Доктор посоветовал не трогать ее, — пусть она хоть немного оправится от болезни.

Через несколько дней господин Земба сидел у ее постели и со слезами на глазах спрашивал:

— Дина, милая моя, бедная жёнушка, что же это случилось с тобой? Скажи, успокой меня, несчастного. Отчего ты вдруг заболела?..

Она вздрагивала, глядя на него с отвращением, и не в силах была выговорить ни слова. Наконец, с трудом произнесла:

— Мертвецы… Они там? Какую ужасную тайну вы скрываете, господин Земба?

— Бедняжка, я виноват в том, что допустил несчастье. Я должен был предупредить, сознаться тебе, и если бы пришел на несколько минут раньше — не случилось бы этой беды… Послушай, — сказал он, печально улыбнувшись, — узнай эту тайну, так испугавшую тебя…

И, виновато взглянувши в напряженно-вопросительные глаза жены, смущенно продолжал:

— Я просто не успел тебе раньше рассказать, как-то не пришлось… Дело, видишь ли, в том, что я… изготовляю скелеты… Да не пугайся же, это очень обыкновенная вещь. У меня фабрика скелетов, — я очень люблю это дело, оно приносит мне приличный доход, и ты случайно попала в помещение, где у меня хранится большой запас готовых скелетов. Там есть великолепные экземпляры, достойные украсить кабинет любого ученого, аудиторию, клинику. Таких скелетов не сыщешь во всей стране, я положительно горжусь своим предприятием. Когда поправишься, Диночка, я все тебе объясню и покажу все наше производство, — котлы, в которых трупы вывариваются, сушильни костей, мастерскую, где скелеты очищаются, собираются и скрепляются и все остальное. Я уверен, что ты заинтересуешься и, как я, полюбишь это хорошее дело…

И он самодовольно поцеловал ошеломленную, забившуюся в подушки жену.

Дина оправилась от своей внезапной болезни, но стала хиреть с каждым днем. Она сделалась рассеянной, молчаливой и пугливой, подолгу неестественно задумывалась, страшно похудела и от ее великолепного сложения ничего не осталось. Земба по-прежнему относился к жене с нежным вниманием, он искренне любил ее и жалел, не понимая причин ее упорного болезненного состояния. С трудом удалось ему уговорить ее посмотреть фабрику, и однажды Дина, преодолев себя, согласилась посмотреть на это «ужасное» дело. Земба водил ее по разным помещениям, объяснял всю технику, и Дина чуть не падала в обморок от отвращения и непобедимого страха. После крайнего усилия воли решилась она переступить порог ужаснувшей ее комнаты. Она убедилась, что там, действительно, был большой запас обыкновенных человеческих скелетов, вид которых и теперь заставлял ее содрогаться. Муж рассказывал истории некоторых из них. Этот скелет принадлежал почтенному человеку, очень религиозному, благотворителю, попавшему род трамвай. Вот скелет молодой красивой женщины, вытащенной из реки, — ее имя осталось неизвестным. А это скелет приятеля, выпрошенный у него перед самой смертью.

— Славный был парень, — заметил со вздохом Земба, — добряк и весельчак… Не один вечер провели мы вместе в дружеской беседе и в холостых развлечениях… А вот великолепный скелет молодого красавца, богато одаренного, любимца женщин; он получил неожиданное наследство, все проиграл и пустил себе пулю в лоб. Череп немного попорчен, но этот недостаток искупается остальными достоинствами необыкновенно красивого скелета.

Здесь были скелеты стариков и молодых, высоких, низеньких, сильных и крепких и изысканно изящных фигур. Женщины, атлеты, ученые, бродяги, рабочие, алкоголики, умершие под забором, и никому не ведомые самоубийцы без роду и племени, — все они стояли здесь занумерованные, лишенные жизненной индивидуальной оболочки, страшно похожие один на другого, улыбающиеся одной улыбкой, словно этому костлявому обществу кто-то рассказывал смешной и пикантный анекдот и оно заливалось дружным беззвучным хохотом.

Земба говорил о них с беспечным увлечением и с выражением хвастливого самодовольства. Он пристрастно относился к своему любимому делу и не мог понять ощущений жены. Она иногда вздрагивала и прерывала мужа:

— Уйдем, ради всего святого, отсюда, я больше не могу, мне страшно…

Он только пожимал плечами, снисходительно улыбаясь этому детскому страху, и весело говорил:

— Но я уверен, что ты в конце концов заинтересуешься этим делом и полюбишь его. Что касается меня, то меня очень удовлетворяет моя профессия. И, знаешь, как это ни странно, от близости с моими скелетами я понял смысл многих вещей и научился истинно здравому отношению к жизни и смерти…

Но бедная пугливая Дина не могла привыкнуть и полюбить это дело. Хотя она ничем не обнаруживала угнетенного состояния души, но втайне мучилась тоской, отравившей ее с тех пор, как она вступила в дом мужа.

Солнце, зелень, впечатления большого города, ее собственная жизнь и отношения с мужем, все потускнело — потеряло смысл и привлекательность от близости этих веселых мертвецов. Господин Земба уходил из дому по делам, а она бродила по своей мрачной, постылой, населенной унылыми призраками квартире, боясь углов, темноты и тишины. В помещения, где вырабатывались и хранились скелеты, она никогда больше не заглядывала, с тайным страхом посматривая на проклятые двери, содрогалась от холодного отчаяния. Она была слишком слаба, пуглива, полна предрассудков и суеверий. Ей снились кошмарные сны, — незнакомые мертвецы приходили по ночам и требовали свои скелеты, без которых они не находили успокоения в загробной жизни. Когда в комнате бывало темно, к ней из глухих углов протягивались костлявые руки и голый желтоватый череп подмигивал, ужасно скаля обнаженные челюсти. Весь дом населился привидениями и галлюцинациями, и иногда ей казалось, что она сходит с ума.

Родителям она не писала обо всем этом, боясь их испугать и огорчить. Когда они приехали погостить к молодой чете и выслушали жалобы дочери, то были сначала неприятно поражены и озадачены. Но вскоре отец рассудил:

— Что же, впрочем, тут особенного?! Всякое дело — есть дело, если оно приносит хороший доход. Не преступник же твой муж.

А мать, сочувствовавшая дочери, вздохнула и прибавила:

— В общем, твой муж, несмотря на постоянное общение с мертвецами, очень милый и любезный человек…

Эти рассуждения не успокоили Дину. Жизнь ее была отравлена, но она не смела жаловаться мужу на свою тоску, он только посмеялся бы над ее ребячеством. Ему удалось заинтересовать своей фабрикой тестя, и тот, уезжая, был очень доволен, высказав на прощание мысль, что всякое серьезное и честное дело требует к себе внимания, уважения и сочувствия.

Горькое, тяжелое чувство зарождалось в сердце Дины. Это чувство разрасталось все больше в укор и неприязнь. А муж глядел на нее любящими глазами, ласкал ее и не замечал, что она чахнет, — ее страшная худоба как будто даже особенно пленяла его. Чем больше она худела, тем нежнее и ласковее становился он.

Он с трогательной теплотой говорил, похлопывая жену по костлявой спине:

— Ах ты, скелетик мой милый…

Дину передергивало от этой странной любезности, а он был вполне счастлив. С особенным профессиональным сладострастием чувствовал он под тонкой кожей крайне истощенной жены великолепный скелет.

Дина зачахла, до последнего дня не умея привыкнуть к тоскливой обстановке своей жизни и к мужу, чьи руки, казалось, всегда хранили запах мертвечины. Ее простая, наивная душа не выдержала постоянного страха, тоски и отвращения.

Когда Дина умерла, господин Земба много и горько оплакивал незаменимую потерю. Потом, успокоившись, как будто даже просветлел и принял решение.

Он осторожно и тщательно в своей фабрике выварил труп жены. Давно Земба не видел такого стройного и пропорционального скелета. Он долго любовался им с гордостью и нежной печалью и сказал с глубоким вздохом:

— Дорогая моя Дина, мне очень тяжело расставаться с тобой. Но я хочу, чтобы достойная участь постигла тебя после смерти. Ты послужишь, моя незабвенная жена, возвышенной цели: я предназначаю тебя на пользу науки.

И господин Земба за хорошую цену продал скелет своей жены в местный университет.