Знаменитый кавказский герой Петр Степанович Котляревский, не раз принимавший у себя И. К. Айвазовского, устроил в честь возвращения его на родину в 1810 г. на своей живописной даче 21 мая, как рассказывал нам маститый художник, роскошный праздник, на который съехались в Феодосию гости из Севастополя, Симферополя к других городов России. В числе гостей были и герои черноморского флота П. С. Нахимов и В. А. Корнилов, а также А. И. Казначеев и другие, было немало и дам. Все гости посетили открытую в этот день выставку картин И. К. Айвазовского. На праздник стали собираться в шестом часу вечера, на пригородную дачу храброго героя Кавказа Котляревского. В 6 часов начались конные скачки. Потом «джигитовка» – особого рода ристание, на котором соперники на лошадях, на всем скаку, должны отнимать друг у друга платки; дамы раздавали призы. В 9 часов начался бал; танцы были прерваны на время фейерверком, потом ужином на 300 персон. Из Севастополя, по воспоминаниям И. К., вместе с линейным кораблем «Двенадцать Апостолов», командиром которого был В. А. Корнилов, прибыло тогда еще до пяти воевавших судов. Музыка гремела на них неумолкаемо, реи и снасти были унизаны разноцветными огнями и фонарями, переливаясь яркими красками на гладкой поверхности моря. «И через девять лет корабли, сослужив свою вековую, славную службу, погрузились во влажную могилу корабельной бухты, – говорит И. К. – Из моряков – Корнилов, Нахимов, сотни офицеров и тысячи матросов легли костьми на окровавленных развалинах и бастионах Севастополя».

В 1847 году Айвазовский был удостоен звания профессора, с чем приехал его поздравить сам император Николай I, в третий раз посещавший художника во время пребывания его в Петербурге. Айвазовский жил тогда подле Ордонанс-Гауза, в доме Яковлевой. С палитрой в руках, в рабочей своей куртке, счастливый художник поспешил встретить августейшего своего гостя, который стал расспрашивать его о новых картинах и заказал морской вид для дворца в Царском Селе. В этот приезд императора художник был занят «Девятым валом», который в начале 1848 года появился на выставке в Москве и в числе других шести больших картин был куплен императором для Эрмитажа. На время выставки художник приехал в Москву, куда привез десяток своих картин.

Герой, также воспетый Пушкиным, Ермолов, грозный вождь и покоритель Кавказа, мечу которого подвластны были «Кавказа гордые сыны», перед которым Пушкин приглашал «поникнуть снежною главою, смириться» вершины гор Кавказа, – удостоил в Москве своим приглашением И. К. Айвазовского и сам посетил вскоре его. Незабвенный маститый старец-герой вышел навстречу Ивану Константиновичу, своей осанкой, голосом и манерой обхождения очаровав знаменитого художника. Во время первого посещения его Айвазовским, беседуя с ним о крымских делах, о его успехах и славе нашего оружия, по словам И. К., он выразил желание видеть, как нашел свои холсты маститый наш художник. И. К. Айвазовский просил его пожаловать к нему для этого в ближайший день, к десяти часам утра. Ермолов приехал к дому, в котором жил Айвазовский, минутами двадцатью ранее, и до назначенного часа пробыл в соседнем книжном магазине. С последним ударом десяти часов, аккуратный и вежливый Алексей Петрович входил в мастерскую Айвазовского. Тогда Иван Константинович взял небольшую раму с полотном и в течение двух часов, на глазах своего знаменитого гостя, изобразил вид знакомых ему кавказских вершин и скал у берегов Черного моря, с группами черкесов, смотрящих на разбитое о прибрежные камни судно. Сюжет картины, быстро возникавшей под кистью Айвазовского, пробудил в сердце не сводившего с нее глаз престарелого «льва» воспоминания о былом, о славном прошлом, и предметом его разговора с художником был, разумеется, Кавказ. Не успел художник еще окончить свою картину, как в передней раздался звонок, а через несколько минут в залу вошел старик с длинной бородою.

– Не позволите ли лучше зайти к вам в другое время, – сказал он вышедшему к нему Ивану Константиновичу. – Я могу зайти еще к вам; теперь у вас А. П. Ермолов, а я не знаю, право, приятна ли ему будет встреча со мною… теперь… у вас.

– Но с кем я имею удовольствие говорить?

– Я Чернышев, бывший член общества «Союз благоденствия».

Иван Константинович попросил его обождать минутку, пока он передаст сомнения престарелого декабриста Ермолову. Через минуту к графу Чернышеву вышел сам Ермолов, быстро вставший из кресла при первых словах о неожиданном визите Чернышева; Алексей Петрович назвал графа по имени и отчеству, горячо обнял и вообще обошелся с ним, как с давним и дорогим своим другом. По словам Ивана Константиновича, в этой встрече было много трогательного, как и в дальнейшей беседе о прошлом этих двух старцев, так различно окончившим их независимое храброе служебное поприще.

Через день после визита к нему Ермолова И. К. послал ему в подарок картину, написанную при нем.

А. П. Ермолов поблагодарил вскоре художника весьма сердечным письмом, проникнутым восторгом и поэтическим вдохновением, которое сохраняется в бумагах художника, и подарил ему, точно так же, как и А. С. Пушкину, прекрасную старинную саблю из настоящий дамасской стали.

Приводим здесь замечательное письмо А. П. Ермолова к И. К. Айвазовскому. Оно хранится в семейных архивах художника. «Всегда исполненный восхищения перед произведениями Вашего изумляющего искусства, – писал Ермолов И. К., – нетерпеливо ждал я и желал увидеть самого знаменитого художника, творца грозных бурь и очаровательной красоты искрящегося моря, и Вы сделали мне честь посещением своим. На днях в доме г. Мамонтова я видел две картины, и скажу просто, что чувства мои зависели от Вашего произвола. Я приходил в ужас от бури, я погибал в волнах, выбиваясь из них без надежды спасения. Я уверен, что на лице моем видно было, что я струсил ужасно, но в десяти шагах дальше, перед другой картиной, я не только отдохнул, но провел роскошную ночь на берегу искрящегося моря, под кротким небом, при свете луны – красавицы выше всякого описания. Вчера, любезный Иван Константинович, Вы снова бросили меня в ужас бури, но Ваше великодушие же больше 3 часов продлило мои страдания. На Ваших часах я замечал время, и из белого полотна явилась картина, которая между произведениями Вашими займет почетное место. Я с намерением упомянул о трех часах времени, ибо каждому покажется удивительным и многим даже невероятным, чтобы так скоро могла быть совершена картина масляными красками. По скромности Вашей Вы не хотели вместо начальной буквы фамилии поставить слова „в три часа“, которым не помешал ни разговор присутствующих, ни частые обращения к Вам во время обсуждения. Не говорю о похвалах и восторгах – к ним давно Вы сделали привычку. С совершенным почтением к высоким талантам знаменитого соотечественника пребываю покорнейший Ваш слуга А. Ермолов».

«Портрет А. П. Ермолова». Художник П. Захаров-Чеченец. Ок. 1843 г.

Алексей Петрович Ермолов (1777–1861) – русский военачальник и государственный деятель, участник многих крупных войн, которые Российская империя вела с 1790-х по 1820-е. Генерал от инфантерии (1818) и генерал от артиллерии (1837). Главнокомандующий на первом этапе Кавказской войны (до 1827 года)

Романтическое приключение с гр. Потоцкой

Не лишено интереса романтическое приключение И. К. Айвазовского с графиней Потоцкой, о котором сам художник однажды рассказывал следующее. «Осенью 1842 года я должен был ехать на выставку в Париж. Зайдя в Генуе в контору дилижансов, я встретил там очень красивую молодую даму, лицо которой показалось мне как будто знакомым. Всматриваясь, я вспомнил, что видел эту даму в Риме во время карнавала. Тут же в конторе дилижансов узнал я, что дама эта – австрийская полька, графиня Потоцкая. Она точно так же, как и я, ехала в Милан, и совершенно случайно нам пришлось ехать в одном отделении дилижанса. Третьим попутчиком был какой-то французский педагог. Дорогая графиня (очень любезная и умная собеседница) завела речь о политике и, как истая полька, не слишком-то сочувственно отзывалась о нас, русских, и тем резче была в своих суждениях, что не знала, к какой нации принадлежу я. Француз, как и следовало ожидать, держал ее сторону, и мне пришлось отстаивать родину от яростных нападок двух ее врагов, более говорливых, нежели последовательных и рассудительных в своих нападках на Россию. Приехали мы в Милан; француз исчез, а спутница моя весьма любезно спросила меня, в какой гостинице я намерен остановиться. Я сказал, и она заняла помещение в ней же этажом выше или ниже. На следующий день графиня через прислужника пригласила меня к себе на утренний кофе. После завтрака мы вместе отправились осматривать Миланский собор, в котором она своей красотой обратила внимание весьма многих бывших тут итальянцев и иностранных туристов. После осмотра собора графиня очень любезно пригласила меня отобедать с нею. От хлеба-соли грех отказываться, я принял приглашение. Имея, по-видимому, намерение записать меня в свои чичисбеи cavaliere-servente, ее сиятельство пригласила меня и на время после обеда сопутствовать ей на гулянье, в наемной коляске… И это можно, подумал я. Часа два-три промелькнули на гулянье незаметно; затем графиня распростилась со мной и в тот же вечер отправилась в Вену, а я дня через два в Париж, где нашел моего римского приятеля Векки, который имел удовольствие согласиться быть моим путеводителем в столице Европы. Гуляя с ним по какому-то бульвару, я встретил общего нашего знакомого, поляка Т-цкого, с которым довольно часто обедали вместе в Неаполе. Там Т-цкий был со мною очень ласков и разговорчив, здесь же, в Париже, не ответил на мой поклон.

– Что с ним сделалось? – спросил я Векки.

– Он сердит на вас, – смеясь, отвечал итальянец, – и намерен сделать вам вызов на дуэль.

– За что, про что?

– Бог весть, от кого он узнал, что вы увезли из Генуи в Париж ту самую женщину, за которой он уже несколько лет ухаживает, за которой нарочно ездил в Италию. Да, он серьезно думает о дуэли».

С трудом Айвазовскому удалось уладить эту историю и избежать дуэли с горячим Т-цким, который уже решил послать художнику вызов. Он помирился с Т-цким только тогда, когда переехал в ту же гостиницу, где остановился его пылкий соперник, и разговорился с ним об этом, после чего они стали еще большими приятелями.