Бублик
Когда я был маленький, я обожал бублики, они казались мне чем-то самым вкусным, когда мы с мамой заходили в булочную, я прилипал носом к стеклу, за которым лежали горкой такие красивые, ароматные, все обсыпанные маком, поджаристые, как мне казалось, сверхвкусные бублики.
Потом я поворачивал голову и молча смотрел на маму, она, конечно, всё понимала, покупала мне бублик и я, сияющий от счастья, с гордым видом, зажав в ладошке ещё тёплый бублик, шёл рядом с ней в ожидании, когда она разрешит мне его начать есть.
Однажды мы шли из магазина к дому, я крепко держался одной рукой за маму, а во второй также крепко держал долгожданный бублик, мы почти дошли до парадной, как вдруг я почувствовал, что кто-то сзади вцепился в мой бублик, и тут я понял, что половина бублика… исчезла, какая-то дворняга на бегу откусила половину моего бублика и тут же проглотила, отбежала метров на десять, уселась, облизнулась и уставилась на меня, вернее, на вторую половину от бублика.
Я был так ошарашен, что даже не успел всё понять, я не знал, что мне делать, то ли плакать, то ли смеяться, мама, оценив ситуацию, выжидательно молчала, а я смотрел на эту дворнягу и мне казалось, что она как-то хитро на меня смотрит, даже как бы смущённо, но в глазах у неё была такая тоска, что мне стало очень жаль этого пса, не задумываясь я бросил ему остатки бублика, он боязливо подобрал и мгновенно съел, потом прилёг на брюхо и чуть скуля пополз ко мне, я стоял, как заворожённый, когда он оказался рядом со мной, приподнялся на лапах, очень быстро лизнул меня в нос и мгновенно убежал.
Мы стояли и молчали, потом мама посмотрела на меня и спросила: «Пойдём в магазин за новым бубликом?».
Я отрицательно покачал головой и мы пошли домой. Каждый раз, когда она покупала мне новый бублик, передо мной стояли глаза этой голодной собаки и каждый раз подходя к дому я надеялся, что она снова появится, но она так больше и не появилась, а бублики я есть перестал, я их потихоньку от мамы прятал, говорил что уже съел, а потом подкармливал всех других собак, которые жили без хозяев, но ту собаку я никогда не забуду.
04.09.15.
Дым
Простая железная бочка у забора на нашей даче, в ней сжигают старые листья или сучья от яблонь, кажется, ну что в ней особенного, бочка как бочка, но когда стоишь рядом и наблюдаешь как это всё горит, кажется, что сгорает что-то особенное, какое-то неповторимое, этот запах от яблонь, он какой-то своеобразный, его невозможно спутать с другим, есть какой-то аромат этого дыма, ты порой даже наслаждаешься им, но, бывает и другой запах…
…Когда мы стали вытаскивать старые вещи с чердака, потом из каких-то углов, в которые не заглядывали годами, появилось много старых чемоданов, в которых лежали вещи, забытые годами, и стали их перебирать, то удивлялись, откуда это всё, вещи, которым по тридцать лет, а может и больше, лежали забытыми и никому ненужными… Правда, эти вещи и сейчас были никому не нужны, но они кем-то были уложены в какое-то будущее, для кого-то сохранены и, видно, ждали своего времени, но так и не дождались этого будущего, они просто пропустили своё время, а те, кто смотрели на них, чуть-чуть вспоминали, да, вот это штанишки когда-то носил мой ребёнок, эту юбку я когда-то подшивала, а вот эти старые простыни гладили мои родители, которых давно нет, а вещи до сих пор лежат, они, наверное, как память о тех людях, в них хранится что-то своё, может что-то близкое нам, но нам сейчас они совершенно не нужны и мы, не задумываясь, несём их к той бочке и потихоньку сжигаем.
Конечно, вечно нельзя хранить то, что в общем не имеет никакой ценности, но когда стоишь у этой бочки и смотришь как сгорают вещи твоих родителей, которые они хранили и думали, что когда-то они нам пригодятся, немного становится грустно, кажется, что сгорают не вещи, а память о них, а дым от этих вещей становится очень и очень горьким…
28.09.15.
Цепь
На море был полнейший штиль, плыть было легко, чуть перебирая ластами, без какого-либо напряжения, даже встречное движение воды не очень сильно относило меня назад. Я знал, что в обратном направлении будет полная лафа, можно просто лечь и отдыхать и тебя потихоньку принесет на место, где заходил.
Видимость в глубину была идеальная метров на 15–20, купающихся на берегу в шесть утра было человек пять-шесть, а в море, в метрах 50 от меня, качалась лодка с двумя рыбаками, которые изредка забрасывали спининги и долго крутили свои катушки, сматывая леску.
У рифа рыбы было как всегда много, удивляло ее разнообразие, эта чарующая красота переливалась всеми цветами радуги и, видно, господь Бог был немного навеселе, когда создавал этот подводный мир, описать его просто невозможно, слишком он велик и прекрасен.
Подо мной после рифа пошла каменная гряда, рифовый мир остался сзади, здесь было чуть пустовато, но иногда можно было встретить заплутавшую черепаху, не очень крупную, но очень привлекательную, за ней можно было плыть и рлыть, наблюдая, как она пощипывает морскую траву и изредка поднимается на поверхность, высовывает свою змеиную голову, вдыхает порцию воздуха и плавно, словно паря в воде, опускается на дно… Но черепаху сегодня я не встретил, но вдруг между двух огромных валунов мелькнуло что-то очень белое, любопытство взяло верх и я нырнул, глубина здесь была не очень, метров 5–6, приблизившись к этим камням, я увидел расщелину с метр шириной между ними, в которой сидел, как бы прислонясь к стене, скелет, меня аж озноб прошиб, я вынырнул, набрал свежего воздуха, и подплыл поближе… Видно, вся живность отлично над ним поработала, он был отшлифован до белизны, все косточки, даже мелкие на ногах и на руках, были на месте, а на шее висела солидная золотая цепь… Мне пришлось еще раз подняться на поверхность, отдышаться и снова нырнуть. Когда я подплыл к нему, мне показалось, глазницы черепа смотрят на меня с какой-то укоризной, как бы осуждающе за то, что захотел забрать его посмертное украшение, но как всегда жажда наживы победила разум…
Воздух был на исходе, думать о моральных ценностях было некогда, протянув руку, я сорвал цепь, вернее, не сорвал, а дернул, позвонки, державшие череп, разошлись, а череп как бы чуть подпрыгнул, но почему-то не опустиля на дно, а завис над остатками позвонков, слегка покачиваясь из стороны в сторону, как бы укоряя меня за нарушение его покоя. Я стал медленно подниматься, оглянулся на скелет, а черепа нет… повернул взгляд чуть в сторону, а череп смотрит пустыми глазницами прямо мне в маску, я от ужаса выронил цепь и стал изо всех сил плыть наверх. А череп поднимается за мной, а с другой стороны поднимается, сверкая на солнце, золотая цепь. Наверно, от такой картины люди сходят с ума или седеют за секунду, но я вылетел наверх как пробка из бутылки и чуть не врезался головой в весло лодки, которая качалась прямо передо мной.
Видно, мое лицо выражало что-то невообразимое и ужасное, но два рыбака, которых я видел еще раньше, сидели и ржали как два жеребца, корчась от смеха, в руках у них были спиннинги, и они крутили свои катушки, на одном из них к прозрачной леске был прицеплен череп, а на другом – золотая цепь…
28.10.15.
Братья
Старший брат
Он думает, что я скоро помру, зря, я ещё оклемаюсь, малость жизнь опять мордой об пол, но я привычный, сколько лет по помойкам и не такое бывало, подумаешь, ногу по колено отрезали, отлежусь, костыли есть и опять попрыгаю в родную стихию.
Ладно хоть пожрать даёт, что, видно, в него не лезет, а может что осталось, сам видать с хлеба на воду, последняя и та от него сбежала, устала кормить, он хоть с виду и здоровый, а диабетик, правда, тоже всю жизнь толком и не работал, одни халтуры, срубит пятерик и рад, потом пока не спустит не успокоится и опять за трояк какую-то фигню найдёт, так и кочумает, а самому уж полтинник стукнул, а в трудовой – ноль, да и нет у него этой трудовой, одним словом – мудак.
А я, я ещё хуже, скоро шестьдесят, а чего жил – сам не пойму, вот лежу на протухшем от мочи и кала диване, вокруг куча тараканов, да мухи роем, комната хуже помойки, и сам на последнем дыхании перед ямой, правда, сам себе её и рыл…
Как начал бухать с четырнадцати, так и бухаю, были, правда, прогалины светлого, жена была, аж два года, дочь была, она и сейчас где-то есть, но не знаю где, как разбежались так и не видел ни разу, да и жена стерва была, вроде как со староверов, с тёщей так достали праведной жизнью, что бежал без оглядки, а может надо было согласиться с той жизнью, может не лежал бы сейчас в этой помойке.
А что дальше даже не знаю, хорошо хоть прописка есть, благо на улицу не вынесут, правда, квартплату не платил как мать померла, а прошло уж почти пять лет, сколько же там набежало, но ведь никто и не спрашивает, ну и чёрт с этой квартплатой, пусть брат за неё думает, у него и комната большая, может и платит, мне до фени.
А вообще тоска, да и мыслей хороших нет, сам как таракан, забился в угол и никакого просвета, да и был ли он, всю жизнь по помойкам, рядом такие же бомжики или опустившиеся как я, вот друзья по несчастью, правда, все эти несчастья сами себе и создали… Пока мать жива была, хорошо было, придёшь домой, хоть пожрать даст, спросит чего, промолчишь и в койку, но хоть чисто и сытно было, а уж на бутылку сам где-то наскребёшь, а потом – всё, один брат, тоже бухнуть не дурак, всё что можно продали и спустили, но на всю оставшуюся не хватило, да ещё бомжиха-сожительница, пока пили, прихватила все деньги, что мать накопить успела, и свалила вникуда, а мы, как два осла, проснувшись, на нуле остались.
Ну что за брат, мудак и только, со своей лет шесть жил, она дура думала что он с ней распишется, пропишет её к себе, а он всё чего-то ждал, дождался, видно ей совсем опротивело, да тут ещё я со своей ногой, не выдержала, одно дело одного дармоеда кормить, а здесь сразу двоих, вот и дёрнула, а он сразу и не понял, что лафа кончилась и опять в запой, то ли с горя, то ли с радости, теперь, видно, лоб чешет, что дальше делать, да, видать, тоже по моим следам на помойку подастся, но гонор у него всегда спереди бежал, говнюк, сам из себя никто, а понтов, прям олигарх, тьфу, противно, ладно попробует просроченных сосисок, может что и поймёт, один хрен никто на работу не возьмёт, одни права на Газель, только Газели нет, а на чужую ему западло, всё кричит что там мало платят, а работать много надо, хоть бы за мало попробовал, вот чмо, вот ублюдок…
Так, а дальше, пенсию по инвалидности не получить, надо ходить в сто контор, а ходить не могу, да и не знаю куда, а если и дадут, то тысяч семь, далеко не проползу, может и не стоит вообще с ними тягаться, ведь жил без всех, может и дальше так, а впрочем для чего, опять к помойке ползти, опять палёнку хлебать, с неё и загнусь совсем, может хватит, вон верёвочка валяется, может так проще, всё равно никому не нужен, да и братишка обрадуется, комнатку мою втюхает, ещё поживёт годик-два, пока бабло не кончится, потом свою скинет и тоже пробухает, а там и братья бомжи поджидают.
Ладно, что-то в сон с голодухи тянет, вздремну, авось и не проснусь и верёвочка не понадобится, да и всем забот от меня меньше будет.
Младший брат
Что-то тихо за стенкой, может помер, давно бы, как кость в горле, достал совсем, то жрать дай, то убрать за ним дерьмо надо, а то весь дом провоняет, вот судьба братца послала, лучше бы где-то на помойке загнулся, нет, дополз, два дня стонал, потом гангрена пошла, врачи успели до колена отрезать, сказали ещё бы день и каюк, жаль, не знал…
Нет, вроде храпит, живой пока, что делать дальше, пока живой комнату не продать, даже свою, жить-то с ним придётся, а там дышать нечем, всё в дерьме, а его тоже не продать, троюродный гад приезжал, пока тот на двух ногах бегал, как-то сумел его раскрутить, всё на себя оформил по дарственной, вот хитрый гад, мог и половину моей хапнуть, но, видно, совесть заела, заставил его мне долю подарить, теперь ни черта не продать, а жить на что-то надо, может на работу куда, а куда, не берут, возраст вышел, да и что я могу кроме баранки крутить, а платят везде копейку, а пахать круто надо.
Халтуры нет, тётка свалила, надо было хоть расписаться, да всё тянул, у ней нервы сдали и ку-ку, вот попал, а так хоть кормила, да на бухло подкидывала, кранты.
Продавать из дома больше нечего, всё ушло, после мамани на три года хватило, теперь голые стены, какая-то стена впереди, да и здоровьишко шалит, диабет проклятый, так и загнуться неровён час можно, похоже и пора загибаться, выхода не видно.
А ведь как хорошо всё было, жена была, женился на ней, она на пятом месяце была, вроде бы как свой, правда, оказалось, что и не мой, но пятнадцать лет прожили, у ней и прописан был, так нет, встала в позу, мол, надоело, что не работаю, одна халтуpa, с дуру развёлся, выписался и к матери обратно, а там уже всё на брата оформлено, хоть и пьянь, но всё на нём, вот попал, одна треть моя, а он теперь с одной ногой лежа, на нём ни черта нет и никуда не деть, троюродный сказал, пока живой, ничего не даст.
Да и надоело всё, тупик какой-то, этого не бросишь, работы нет, тетки нет, денег нет, одна верёвка валяется, может выход, может и выход, а то придётся на помойке обосноваться, брату, видать, тоже немного осталось, без меня быстро копыта отбросит.
Ладно, что-то в сон потянуло, во сне всё как-то лучше, забот меньше, да и храпа за стеной не слышно, может, его за ночь бог приберёт, а там всё и образуется.
Троюродный
Как меня нашли, удивляюсь, но, видно, кому-то понадобилось, раз пробили через собственность, сообщили что в одну ночь не стало сразу двоих, один от истощения, второй от диабета, жаль братьев, хорошие были ребята до четырнадцати лет, как мне казалось, даже любили друг друга по-своему…
30.04.16.