И как она вползла? Не представляю! Этаж пятнадцатый и выше – никого, Но точно видел, что хвостом виляла, И как-то опустилось все нутро… Немного подождал, шипит под ванной, Закрыл покрепче дверь, давай звонить, Ноль два набрал, оттуда: «Ненормальный, Звони в спасение, там смогут пособить». Звоню туда, оттуда подсказали — В террариум, спецы лишь только там, Ну, наконец-то трубку сняли, И ласково: «Мы очень рады вам. Какая трудность, чем помочь родимый?», Я очень долго все им объяснял, Что заползла, шипит, что сам гонимый Из ванны, вот такой у нас аврал. Они по-новой: «А какого цвета, Какой длины, какой у ней язык?» «Не разглядел» —, кричу, – она без света, Я мыться поутру всегда привык». «По описанию – уж, его не бойтесь, Попробуйте его теперь поймать, И за себя ничуть не беспокойтесь, Неядовитый, может лишь кусать». «А как ловить?!» – «Так вы его руками», «Руками? Точно? Боже сохрани!», «Не беспокойтесь, мы все рассчитали, Глаза закройте и считайте: раз, два, три. На «три» открыли и хватайте смело! Или, постойте…», – «Что у вас еще?», «Вы в обществе защиты? Это дело! Животных любите, вот это хорошо!» «Не состою и даже не желаю», — «Так что молчали? Это ерунда, Давно бы так, так вы ее лопатой, Раз долбаните и уйдет беда!»

На кладбище одном начальство, Чтоб как-то сэкономить и на чем, Решило провести собрание, Послушать тех, кто был при нем. В конторе шум и гам, кричат запоем, Озеленитель речь свою толкнул, Что сеять надо реже и зимою, Но глас его в том шуме утонул. Лишь землекопы дружненько молчали, Потом наслушавшись заумненьких речей, Толкнули мысль и все вдруг замолчали, Мол стоя надо хоронить и так ловчей. Ведь это экономия какая! По госту метр на два, а здесь один, И площадь сократится, и большая! Все дружно приняли, и тут маляр вступил: «А если, братцы, их всего по пояс, А сверху красочкой замазать, в серебро, На плитах так ребята сэкономим, И сохраним посмертное лицо». Все на Ура, вот это предложение, Казалось, все предложено давно, Но председатель внес свое решение, Чтоб за руки держались заодно. «А это для чего?»– «Так на оградках Мы сэкономим, им ведь все равно, А пусто где, пускай уж будут грядки, Нужна ведь закусь, если есть вино».

Блондинку на Феррари чуть за двести, Гаишник тормознул из-за куста, Та удивленно: «Разве вместе, Вчера мы отдыхали, я не я?!». Он ей, к фуражке ручку приложивши: «Права, мадам, вы слишком увлеклись, Могли бы сдуру выжать даже триста, Но я на страже, так что тормозись!» «Права? Так я вчера купила, С машиной вместе, но вот в чем беда, Они фальшивые и я их позабыла, Но это же такая ерунда!». Гаишник озверел уже немного: «Так вы без прав?» – «А в чем моя беда? Ну выпили с подругами в дорогу, По полстакана, это чепуха!» Позеленел: «А ну-ка, из машины!» «Я не могу, в карманах – наркота, Вдруг вся рассыпется и что я буду делать, Со мной случится может быть беда. Багажник занят, труп уж две недели, Откроешь – вонь замучает потом, А может разойдемся, мы ж коллеги И все покажется потом каким-то сном». Гаишник весь вспотел от отупения, По рации ОМОН на помощь звал, Те прилетели, все в недоумении, Багажник пуст и пуст весь арсенал. Мадам трезва, права чисты, как стекла, В карманах – ноль и нечего сказать… Омоновец гаишнику: «Ты точно С утра не пил и как все понимать?» Она из-за плеча, улыбку пряча: «А ты спроси его потом еще, Он вмиг тебе такое накорячит, Что я гоняю двести с ветерком!».

Айболит с улыбочкой, добрый врачевал, И зайчишке серому ножку пришивал: «Вот пришью я быстренько, побежишь опять, И не будешь косенький больше горевать». А зайчишка доктору: «Ты опять с утра, Принял что-то лишнего и дрожит рука, Отпусти, не мучайся, сколько мне терпеть? Тридцать девять валенок, как теперь одеть?!»

С утра на сенокос мне было неохота, Но батя упирается как бык, Притопали к какому-то болоту, И он давай вокруг него косить! А мне все в лом, кричу: «Коса тупая, Пойду до дома, малость заточу», Пришел до хаты, матери втираю, Что вроде подустал и жрать хочу. Она в ответ: «Иди покличь батяню, И что-то рано, в доме пустота», Пошел обратно, тихо напевая, А время шло, работа лишь не шла… Прибрел неспешно, батя уже в мыле, «Ты где шатался? Воз и ныне там!», А я ему: «Там пельмени всплыли, И за столом потеет твой стакан!». «Ну, раз стакан!» и мы рванули к дому, А на столе лишь репчатый лучок, Да и пельмени тоже не готовы, Маманя мечется по кухне как волчок. Папаня зол, кричит: «Беги за водкой!». Червонец дал, а я к соседу в дом, Шепчу ему, что мой прознал про ходку, Пока он ездил на далекий дол. Сосед со страху: «На, возьми бутылку, Отмажь, как сможешь», и червонец дал, По ходу у соседа тиснул крынку, А бате, мол, сосед тебя позвал. Что очень срочно резать поросенка, Что мяса даст, что очень тебя ждет, Мой нож схватил: «Там теплая печенка!» И до соседа. Водка не уйдет. Сосед в окне с ножом увидев батю, Рванул в лесок, круша забор в пути, Мой не найдя ни во дворе, ни в хате, Решил зачем же дважды мне идти? В свинарнике колол с уменьем хряка, А хряк поднял на всю деревню визг, И вся деревня думала, что драка, А может просто так перепились. Мать с кухни: «Что за крик в соседней хате?», Я ей на ушко: «Батя все прознал», Та глядь в окно, а там шагает батя, В крови рубаха, а в руке кинжал. Заохала и так запричитала, Я подсказал: «Беги скорей в лесок!», Она рванула, батя у причала: «Я вам кусок свинины приволок! А где хозяйка, где ж пельмени? И водка запотела, уж грустит», А я тихонько: «Так она с соседом Там на полянке, под кустом сидит». Позеленел, потом стал очень черен, Свинину бросил и рванулся в лес, Теперь меня никто не беспокоил, Внутри меня лишь улыбался бес. А за столом, накрытым всем к обеду, Я пелемень на вилку наколол, Граненой рюмкой поиграл со светом: За сенокос, с которого пришел!!!

Хаим с Моней шел Москвой гуляя, Когда до Красной подошли, Сынишка Моню напрягая, Спросил тихонько: «Пап, а ты Немножко знаешь, что за стены? И кто зам ними высоко?», «Как, Моня, это ж перемены?! Но это было так давно. За ними те, кто нами правит, Кто цепи снял, чтоб всем легко, Ты тетю Сару вспоминаешь? C нее цепочку унесло!»

Жена с работы подвалила, Я дома, как примерный муж Пыль собирал. Она спросила: «Ты пылесос купил, не уж?» «Зачем купил? Случайно встретил Твою подругу. То да се… На кофе все ж уговорила, Я согласился, не поймешь Всю вашу женскую натуру! Пришли – она коньяк на стол, Закуски всякой навалила И напряглася, словно кол. Немного выпили, курили, Она совсем сошла с ума: С себя все сбросила в порыве: Бери, что хочешь, я не я! Ну, я и взял, что не хватало, Чего ж добру там пропадать? Как тянет! Даже одеяло! Намного чище, правда, Кать!».

Я – в санаторий, в Беларусь, Там цены просто по колено, Я ничего уж не боюсь, И девки мне: «За дело, Лена!». А мне уже под сорок пять, И муж давненько испарился, Они – дерзай, такой Клондайк! Изображай с себя туриста. И я, примчась, как на пожар, В глушняк, что в Беловежской пуще, Не разводя ни с кем базар. Тихонько растворилась в гуще. А там кошмар, что не сказать, Такое скопище подарков: Кто в городки, кто в биллиард, А кто-то собирает марки. Где мужики, зачем рвалась? Я как голодная собака, Какую кость здесь обглодать, И за кого рвануться в драку? Один подъехал – плешь одна, Сам по плечо, но тоже хочет, Я гордо молча отошла, А он опять за мной стрекочет. Я, мол, на вид не так себе, Но вы же будете довольны, Я вам отдамся как жене, Вы только капельку позвольте. Я от него, а он за мной, Вцепился гад, ни дня проходу, И даже спор мне предложил: Что не смогу, поставил «Шкоду». Я не смогу? Ну, мелкий гад, И «Шкода» тоже не мешает, Давай, плюгавый, свой расклад, Забьемся, я же не тупая. Он мне пари, чтоб в темноте, Что каждый раз помыться надо, Чтоб пять минут на перекур, А мне то что, одна услада! Все, застолбились – двадцать раз, А кто откажется – в пролете. Я приготовила кровать, И понеслось, я вся на взлете. Когда пятнадцать пронесло, Я задрожала: гад двужильный… А он все тискал, все мое, На вид же был такой… не сильный. Шестнадцать, чувствую, хана, Семнадцать, счас наверно сдохну: «Врубай светильник сатана, Черт с ней с машиной, я усохну». Включился свет – здоровый жлоб Мне улыбался, аж светился… «А где тот маленький урод?», И он немножко удивился. «Какой? Плюгавый? Массовик? Так он же с вечера на входе, Он там билеты продает, И очередь все не уходит».

На утро был мой день рожденья, Никто не вспомнил, вот дела… Жена, скользнув, как привиденье, Собралась, быстренько ушла. Подумал: может вспомнят дети, Но в доме тихо как в гробу, Оделся, съел, что не доели, Такой вот праздник поутру. К работе прибыл злой и хмурый, И здесь такая ж тишина, Коллеги – все такие дуры, Не смотрят даже на меня! Лишь секретарша догадалась, С улыбкой нежной подошла, «Иван Иваныч, кофе ваше, И даже свежая икра». Я весь расплылся, есть же люди, В душе затеплел уголек, Она тихонько прошептала: «А может выпьем по чуток? У нас здесь за углом кафешка». И я пошел, врагам назло, Мы с ней там выпили немножко, И как-то сразу отлегло. Потом, без всякого намека, Она сказала: «Может нам Продолжить праздник, здесь убого, А у меня такой диван». И я уж подогретый малость, Конечно, все же праздник мой, Да я и раньше был проказник, И мы рванули к ней домой. Диван, действительно, шикарный, И на столе стоит вино, Она сказала: «Я до ванны, Переоденусь, чтоб легко». Минуток пять как проскочило, Дверь распахнулась, Бог ты мой, Она с тортом ко мне входила, И не одна,… с моей женой. За ними дети, теща с братом, Коллеги шумною толпой, Друзья с шампанским и девчата Махали радостно рукой. А я лежал поверх дивана, Прикрыв руками срамоту, И про себя подумал сразу: Уволю суку иль убью.

Рейс задержали, черт возьми, Аэропорт, как заключение, И парюсь здесь часа уж три, Уже кончается терпение. А рядом лысый мужичок, На кресле, как на сковородке, Видать, так хочет на толчок, Но не с кем бросить свои шмотки. «Друг, последи, пока схожу», — Он прошептал, изнемогая, «Беги дружок, посторожу, Я здесь газетку полистаю». И он исчез, как навсегда, А может быть, запор замучил, И просидев так три часа, Я понял, что сгустились тучи… Куда исчез тот пассажир, Оставив мне одни заботы, Вдруг в чемодане том тротил, А он сулит одни невзгоды. Я молча двинулся к менту, Смотря назад с большой опаской, И рассказал как на духу, Мне не казалось это сказкой. Тот почесал огромный лоб, И матюгнулся ненароком, «А как ты это приволок Через посты? Тут пахнет сроком. Давай в дежурку, в две руки, Там разберемся, что не ваше, Крестись, чтоб замолить грехи». … Рубаха аж вспотела даже. Когда открыли, Бог ты мой! Немая сцена у наряда, Там пачки евриков, толпой Они рванули, вот досада. Какой я был тогда дурак, Нет, чтоб взглянуть и раствориться, Сейчас бы пил такой коньяк, Теперь осталось лишь молиться. Они пихали кто куда, Потом опомнились немного, «Эй, ты придурок, ходь сюда, Бери скорее, тут их много». Я их засовывал в штаны, И даже вроде за рубаху, Когда проснулся, то трусы От простыни распухли сразу.