Оставайтесь на нашем канале

Кузьмин Владимир Анатольевич

Часть 3

Кадр первый, дубль первый

 

 

Интерлюдия 3

Город Трёхсот Башен

Принцесса Афина шла так, как подобает ходить принцессам — подбородок чуть вскинут, глаза смотрят прямо, руки слегка приподнимают пышный подол бального платья, ноги ступают уверенно. Именно так должно ходить принцессам в день своего совершеннолетия.

Если немного скосить глаза, можно увидеть свиту и караул. Справа, точно так же вскинув голову и глядя прямо перед собой, шагает Серхио. Идущий по правую руку от него Лёхша, смотрит себе под ноги. К тому же идёт в одном ряду с Серхио, хотя ему положено находиться на полшага позади. Но кавалер Лёхша Герейро никогда не был педантичен в соблюдении этикета, а уж в такой ситуации этого от него требовать никто бы не посмел. Левее семенит Таля. Она всегда семенит, всегда кажется, что она не поспевает за другими. Это при её-то росте! Ещё видно первых из двух дюжин сверкающих латами, с оружием наизготовку гвардейцев, двумя колоннами сопровождающих принцессу и её свиту.

Остальных членов свиты можно было бы увидеть, лишь обернувшись назад, но именно этого Афи делать не желала. Мощные прожектора не столько освещали путь, сколько слепили глаза, но она упрямо шла с высоко поднятой головой.

Через три сотни шагов свита вошла в тень, и яркий свет перестал бить в глаза. До этого мир делился на две части: ослепляющее освещённую вблизи и погружённую в абсолютную бархатную черноту там, куда не дотягивались своими лучами прожектора. Сейчас, когда прошло несколько мгновений и глаза приспособились к смене освещения, стали видны серые, кое-где выщербленные плиты посадочного поля и громада звездолёта.

Принцесса вдруг подумала, что никогда ещё не ходила по этому полю вот так — без ковровых дорожек, без строя почётного караула вдоль них, без маршей и гимнов, исполняемых оркестром, и никогда она не шла к звездолёту в бальном платье.

Да и звездолёт был совсем не похож на роскошные пассажирские лайнеры или императорские яхты, блистающие обшивкой и ласкающие взгляд изяществом обводов.

Большой линейный корабль более всего походил на опрокинутую чашку трёхсотметровой высоты и чуть меньше в диаметре. Ручкой «чашки» мог бы послужить пристыкованный к борту корабля-матки корабль меньшего размера. Кажется, крейсер — Афи не могла точно определить это, потому что часть его скрывалась в недрах стыковочного узла линкора.

Срезанная верхушка громады корабля была не видна с близкого расстояния, а боковую поверхность уродовали многочисленные наросты орудийных башен, ниши стыковычных узлов, пустые выступы причальных блоков и множество надстроек иного, чаще всего непонятного, назначения.

Вдали взревело — стартовала ещё одна махина, почти неразличимая в черноте ночи.

Пандус, ведущий внутрь корабля, мог сравниться размером с небольшой городской площадью. Принцессу и её свиту подвели к его правому краю, оборудованному эскалатором, и уже через минуту все оказались в гигантском пространстве грузового причала линкора. Сойдя с эскалатора, Афи не удержалась и обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на покинутую столицу.

Город Трёхсот Башен, непривычно тёмный, был бы вовсе неразличим, если бы не густо усыпанное яркими звёздами небо. Ещё несколько часов назад с орбиты этот город казался яркой спиральной галактикой, по прихоти кого-то очень могущественного опущенной на поверхность планеты. Сейчас там не было видно ни единого лучика света. Город Трёхсот Башен был пуст.

Лишь в самой высокой, самой красивой башне, расположенной в самом центре столицы оставались два человека. Король и королева. Отец и мать Афи. Они остались, чтобы дать возможность всем остальным — своей дочери, подданным, друзьям и даже недругам, представителям дружественных и не очень держав, собравшимся на праздник, всем жителям города, — покинуть его до того, как он перестанет существовать. Афи знала это из докладов военного начальства. И сама чувствовала приближение неизбежного. И было в ней ещё одно, куда более жестокое и страшное предчувствие — предчувствие гибели родителей. Это предчувствие и заставило её оглянуться и до боли в глазах всмотреться в брошенный город. Ей показалось, что взгляд, пронзая темноту, мог различить каждую из башен.

В этот миг погасли звёзды, во мраке явилось серое облако, и город начал таять. Так тают и оплывают восковые свечи, если поставить их в жаровню. Это могло означать лишь одно — её родители исчерпали свои силы до последней капли.

Башни города таяли, превращаясь в бесформенные комья. Не было ни грохота, ни визга корёжащегося металла, скрежета или любого другого звука. Не было всполохов огня или облаков пыли. Тихо и буднично. Был город — и вдруг его не стало.

Афи не закричала, не заплакала. Пустота, образовавшаяся внутри её, сгрызла все чувства. И все силы. Ноги её подкосились, но кто-то подхватил принцессу под руки.

— Эвакуация свиты принцессы завершена, — услышала она бесцветный и безжизненный голос офицера, похоже, что и его эмоций недоставало, чтобы понять и принять случившееся.

«Какое ужасное слово „эвакуация“», — подумала Афи и с закрытыми глазами, доверяясь поддерживающим её рукам, пошла туда, куда вели.

Помещение, куда привели принцессу со свитой, скорее всего, было кают-компанией. Здесь почти не было экранов и консолей управления, зато стояли диваны, кресла и даже несколько деревьев в кадках.

— Прошу вас подождать несколько минут, — принёс официальное извинение офицер, встретивший их на пороге. — В кратчайшее время для вас будут подготовлены каюты и вы сможете отдохнуть.

— Мы готовы ждать столько, сколько потребуется, — ответила за всех Афи. — Поверьте, мы всё прекрасно понимаем.

Офицер благодарно улыбнулся, поклонился и спросил разрешения оставить Её Высочество для исполнения возложенных на него обязанностей.

Свита стала рассаживаться на диванах. Не столько от усталости, сколько от пережитого потрясения, ноги подкашивались не только у принцессы. Многие девочки оказались не в силах сдержать слёзы. Но истерик не было. Правда, никто не удосужился испросить дозволения сесть, а большинство даже не стали дожидаться, когда это сделает Её Высочество принцесса Афина. Но ей самой сейчас не было никакого дела до соблюдения придворного этикета. Всё, на что она была способна, — это удивляться, что её глаза остаются сухими.

По полу под ногами пробежали едва ощутимые волны вибрации: их звездолёт оторвался от поверхности планеты. Почему-то именно это обыденное событие стоило принцессе последней капли сил. Она с благодарностью оперлась о руку Серхио и шагнула наконец к креслу.

Впрочем, отдых оказался непродолжительным. В полном соответствии со своим обещанием появился офицер, сообщил что каюты для Её Высочества и свиты подготовлены и каждый из них сию минуту будет в них сопровождён. Все начали тяжело подниматься со своих мест, но их остановили. В кают-компании появился личный советник Её Высочества князь Успенский.

— Господа, прошу на несколько секунд задержаться. Ваше Высочество, обстоятельства таковы, что требуют от каждого из нас незамедлительных действий. Я готов представить свой доклад по поводу возникших обстоятельств, но полагаю, что правильнее сделать его в чуть более узком кругу. Предлагаю вам оставить при себе двух-трёх человек, которых вы изберёте своими советниками, а всем остальным разрешить удалиться.

— Хорошо, — согласилась Афи и повела взглядом по сторонам. — Граф Серхио де Валентайн. Княгиня Галина Сербская. Кавалер Лёхша Герейро.

То, что будут названы два первых имени, ни у кого не вызывало ни малейшего сомнения. Третье же привело бы ко всякого рода пересудам и бурному обсуждению, будь оно названо в иной обстановке. Сейчас удивляться, а тем более что-либо обсуждать, сил ни у кого не было. Похоже, те, кто не были названы, испытали лишь чувство облегчения и поспешили покинуть кают-компанию.

— Капитан! — обратился советник к офицеру, занимавшемуся расселением свиты. — Распорядитесь подать нам горячие напитки.

Офицер покраснел от досады, что сам не догадался отдать столь очевидное распоряжение.

Афи пила чай, не ощущая вкуса. Равно как и остальные пили, скорее, понимая необходимость хоть как-то восстановить силы, нежели из-за желания утолить жажду или голод. Принцесса с удивлением обнаружила за собой способность обращать внимание на происходящее вокруг, хотя всё по-прежнему казалось нереальным. Лина сидела по левую руку от неё и была похожа на механическую куклу. Она размеренно подносила чашку с горячим шоколадом к губам, делала крохотный глоток, ставила чашку на столик и тут же брала её, чтобы вновь поднести ко рту. Сидящий справа Серхио умудрился выпить принесённый ему горячий напиток залпом и сейчас сидел неподвижно, в напряжённой позе и с лихорадочным блеском в глазах. По Лёхше, как всегда, невозможно было понять, что происходит в его душе. Лёгкий налёт скуки на его лице вряд ли был настоящим, но это было так привычно, что даже чуть успокаивало Афи. Она сама не знала, почему включила его в число избранных для участия в этом экстренном заседании. Может быть, именно потому, что его присутствие всегда действовало на неё умиротворяюще.

Советник Успенский расположился напротив. Бокал с вином он держал в правой руке, пальцы левой скользили по сенсорам консоли. Со стороны могло показаться, что он даже не смотрит в монитор. За его спиной сидели четыре министра, адмирал и несколько старших офицеров флота рангом пониже. Афине были знакомы их лица, но она никак не могла вспомнить, кто из них кто.

Похоже, что совещание было в полном сборе, но ей давали несколько дополнительных минут отдыха, чтобы хоть чуточку прийти в себя. И она невольно тянула время, удерживая чашку в руках, понимая, что едва она её отставит, как придётся заняться важными делами, и боялась, что ей попросту недостанет сил для этих неотложных государственных дел.

Чашка опустела, тянуть время стало проявлением малодушия. Принцесса заставила себя отказаться от этой последней защиты, поставила чашку, даже отодвинула её в сторону, выпрямилась, не касаясь спиной спинки дивана, и отважилась посмотреть в лицо советнику Успенскому. Тот сделал лёгкий кивок и отодвинул от себя консоль.

— Ваше Высочество, господа! — несмотря на официальность произнесённого обращения, голос советника прозвучал спокойно, деликатно и мягко. — Обстоятельства требуют незамедлительных действий. Чуть позже я проинформирую вас о сложившейся ситуации, а в данную минуту вынужден быть предельно кратким.

Он окинул взглядом всех собравшихся, включая тех, кто сидели за его спиной.

— Чуть больше, чем через час, наступит ваше совершеннолетие, принцесса. Не позднее, чем через два часа, мы обязаны короновать вас! В нарушение траура, в обход многих правил и традиций, но, руководствуясь высшими интересами безопасности ваших подданных и вашей собственной безопасности, в соответствии с требованиями политического момента.

Княгиня Сербская пискнула, попытавшись что-то сказать, но закашлялась.

— Возможно, мне не до конца ясна суть происходящего, — с трудом подбирая слова, проговорила Афина. — Но я поняла смысл вами сказанного. Прошу привести хотя бы один аргумент в пользу такого решения.

— Право ваших родителей на Корону Империи, а следовательно, и на власть над Империей, никто не осмеливался не только оспаривать, но даже думать об этом. Ваше же право на Корону и престол может подтвердить лишь сама Корона, а значит, необходим обряд коронации. В противном случае уже завтра объявятся иные претенденты на Корону, что означает начало гражданской войны. Полагаю, этого довода достаточно.

— Да.

— Тогда я позволю себе отдать от вашего имени необходимые распоряжения. Прошу вас присутствовать при этом, чтобы вы могли лично утвердить всё сказанное мной или поправить меня.

 

Интерлюдия 4

Коронация

Коронация проходила в каком-то просторном зале. Лёхша даже не подозревал, что на борту звездолёта могут существовать такие огромные помещения. Сейчас невозможно было понять, для каких целей оно служило прежде, потому что в последние часы явно изменилось до неузнаваемости, — по периметру расположили почти три десятка огромных экранов, всюду змеились электрические кабели, для публики обустроили специальные места, расставив рядами кресла, стулья, скамьи. Похоже, для задних рядов приспособили обычные ящики, накрытые чехлами.

Трон Афи тоже до недавнего времени служил запасным креслом навигатора. Его наскоро обшили куском дорогой ткани. Спереди и с боков всё выглядело как подобает, а вот сзади, где стоял Лёхша Герейро, были видны плохо стянутые края. Свежеиспечённый советник принцессы стоял на полшага за троном, по левую руку от Афины. По правую, на ступню ближе, находилась Лина и Серхио.

Личный караул принцессы в составе двух дюжин гвардейцев выстроился за спиной Лёхши. Он даже ощущал их дыхание.

Почётные гости занимали места в первом ряду. Большинство так и не успели сменить парадные мундиры и платья, в которых прибыли на праздник и в которых их застала эвакуация из Города Трёхсот Башен. Лёхша не сомневался, что мало кто мог бы успеть переодеться дважды за то время, что было у них после бегства с планеты.

Видимо, им всем — и принцессе, и свите — подмешали в напитки что-то бодрящее и успокаивающее одновременно. Может, химию, может, магию. Скорее, и то, и другое. Мысли были чёткими, усталость отступила. Но на смену взвинченности и страху пришло отупляющее спокойствие, окружающее и происходящее воспринимались сознанием ярко и даже резко, но эмоций не касались.

Лёхша вдруг задумался о том, как за какие-то два часа удалось всё это организовать, и пропустил начало церемонии. Впрочем, ничего интересного, и тем более важного, в эти минуты не происходило. Советник Успенский и императорский герольд объявляли почётных участников церемонии, присутствовавших в зале, и представителей провинций Империи, которые наблюдали за церемонией по каналам дальней связи.

Наконец были названы арбитры, люди, которым предстояло удостоверить подлинность происходящего. Оркестр грянул марш. Лёхша, при охватившем его безразличии, всё же удивился тому, что здесь даже оркестр нашёлся. Публика оживилась в предвкушении зрелища. Как бы трагичны ни были обстоятельства, но увидеть своими глазами Корону Империи доводилось немногим и то, как правило, один-единственный раз в жизни.

Корону внесли в прозрачном футляре и установили на импровизированный пьедестал. Хранитель Короны сделал три шага в сторону и замер перед арбитрами.

Футляр растаял, открыв Корону взору собравшихся. Подобный трюк был доступен любому фокуснику, но публика ахнула. Лёхше показалось, что восторг был слишком преувеличен, потому что особо смотреть было не на что: семь лепестков из серого металла, похожие на листья агаша, были прикреплены к такому же серому обручу. В каждый из лепестков был вставлен массивный камень. Изумруд, сапфир, рубин и четыре камня, у которых не было названий, потому что ни один из них нигде в этом мире больше не встречался. Камни были крупными, но смотрелись невзрачно, потому что не были огранены и больше походили на щебень или, в лучшем случае, речную гальку.

Как-то внезапно все чувства Лёхши обострились, и негромкий голос советника Успенского заставил его вздрогнуть.

— Герцог Липень, кавалер ордена Превосходства, почётный член их Императорских Величеств Академии магических искусств, готовы ли вы лично и собственноручно удостовериться в подлинности находящегося перед вами артефакта и подтвердить это перед всем миром?

— Готов! — выкрикнул первый из арбитров, эмоции которого били через край, глаза лихорадочно блестели, а руки заметно подрагивали.

Лёхша вдруг осознал — то, что случится через секунду, не будет лишь пустой формальностью или данью традициям. Весь смысл церемонии состоял в том, что Корона должна была сама выбрать самого сильного. Не на сегодняшний день, возможно в будущем, но самого-самого. Таким магом мог оказаться любой из арбитров. Но могло быть и иначе — ни арбитры, ни претендент не будут признаны Короной. Последнее стало бы настоящей трагедией для всей Империи, причиной гражданской войны и других ужасных конфликтов.

Старенький герцог Липень подошёл к постаменту, двумя руками взял Корону и водрузил себе на голову. Поползли тягучие секунды — арбитр был обязан держать Корону на своей голове не менее минуты, но не более двух. Похоже, герцог использовал все сто двадцать отведённых ему секунд, но снимал с себя Корону он с абсолютно счастливым лицом, видимо, его нервозность исходила не из честолюбивого желания стать обладателем Короны, а от самой возможности подержать в руках этот магический символ власти, ощутить его силу.

— Подтверждаю подлинность артефакта! — выдохнул он и встал на своё прежнее место.

— Полномочный представитель Республики Недеф, министр магии Республики Недеф, барон фон Стил, готовы ли вы лично и собственноручно удостовериться в подлинности находящегося перед вами артефакта и подтвердить это перед всем миром?

— Готов!

Первое оцепенение в рядах публики прошло. Подавляющее большинство гостей взирали на развёртывающееся перед ними действо с искренним интересом, может даже с простым любопытством, но не более того. Лишь один человек наблюдал за церемонией в состоянии крайнего напряжения. Щека его нервно подёргивалась, руки впились в подлокотники кресла, по лбу катились капельки пота. Лёхша узнал в нём сына барона, выступавшего в эти секунды арбитром, и уже решил, что тот очень желает, чтобы Корона досталась отцу. Но этого не произошло, а юный барон неожиданно для Лёхши выдохнул с облегчением.

— Перед всем миром удостоверяю подлинность Короны Императоров! — произнёс представитель Республики Недеф и уступил своё место третьему арбитру, который через минуту подтвердил слова двух других.

— От лица Империи прошу уважаемых арбитров оказать нам честь — возложить Корону на голову принцессы Афины, законной наследницы престола! — произнёс советник первую часть ритуальной фразы и через паузу закончил её: — И удостовериться, избрала ли Корона принцессу Афину своей законной обладательницей или нет.

Вот тут напряжение стало вдруг ощутимым, как плотная волна тумана. Арбитры доверили нести Корону самому старшему из них, герцогу Липню. Афина встала со своего трона и сделала шаг ему навстречу. А Лёхше внезапно ни с того, ни с сего стало смешно. Если Корона не признает Афи, то каждый, здесь присутствующий, маг он или нет, сможет потребовать возложить Корону на него. Вот будет потешно, если Корона признает его, Лёхшу. Но тут же ему стало не до глупостей, он всем своим существом ощутил приближение Короны. Более того, если бы он не отвлекался на пустяки, то давно сообразил бы, что, едва лишь растаял футляр, он уже почувствовал её и даже различил мерцание внутри камней. Сейчас обод изнутри украшали неясные знаки и переплетение невидимых никому, кроме Лёхши, узоров, невероятно схожих с теми, что появлялись в глубине его клинка и на стенах грота в пещере под домом его отца. Ноги у него дрогнули, и он, в нарушение всех правил этикета, положил ладонь на спинку трона. К счастью, никому сейчас не было дела до какого-то там мальчишки, стоящего за троном будущей Повелительницы Империи. От знаков внутри Короны уставали глаза, и Лёхша на секунду зажмурился. Но наваждение не исчезло, наоборот, стало сильнее, а в тот миг, когда Корона оказалась над головой Афины, ему пришлось зажмуриться ещё раз.

Обод Короны, до этого слишком большой для её головы, пришёлся принцессе впору. От каждого из камней исходило по лучу, видимому уже каждому, а не только Лёхше и некоторым магам. Афина вытянула вперёд левую руку, и от неё пошла волна света, который окутал сначала арбитров, а затем распространился на весь зал.

Раздался вздох без малого тысячи человек. Вздох восторга у одних и разочарования у других. Немногих других.

А внутри Короны, каждого её камня, каждого лепестка, внутри обруча, стягивающего головку Афи, творилось невообразимое. Лёхша, повинуясь какому-то зову, выхватил из ножен клинок, отсалютовал своим оружием и взял его на караул. Он успел ощутить, как напряглись и тут же расслабились позади него телохранители. Его поступок был чудовищным нарушением этикета, но не столь опасным, чтобы принимать меры. Никто, даже маги, не видели, как между клинком и Короной прокатился шторм из волн и вихрей. Два артефакта признали друг друга и теперь делились своей силой, своими знаниями, возможно, даже рассказывали друг другу о своих скитаниях и приключениях.

Лёхша так и простоял со шпагой навскидку до конца церемонии, хотя волшебство закончилось быстро и артефакты перестали жить видимой ему жизнью.

Арбитры подтвердили, что Корона признала принцессу Афину своей законной хозяйкой. Советник Успенский произнёс церемониальную фразу: «Король умер! Да здравствует королева!» Адмирал флота первым принёс присягу новой Императрице. Начали присягать с экранов визиров провинции Империи:

— Ваше Величество! От лица подданных Империи, живущих в провинции Ашхад и закреплённых за ней планет, в силу данных мне полномочий прошу принять клятву верности!

 

Глава 1

Лёшка отодвинул мышь и дотянулся до телефона.

— Прочитал? — без всяких «здравствуйте вам» раздался из трубки вопрос.

— Только начал. У нас же разница во времени, а почта ночью пришла. Ну и в школу надо было. Страниц двадцать успел. Артём Николаевич, а зачем вы мне эту книжку прислали?

— Зачем книги присылают? Чтобы их читали. Ладно, дочитаете, не горит. Я вам сейчас ещё одно чтение перешлю. Вот с ним надо побыстрее управиться. Инструкции прилагаются, главное — изучите каждое слово и обсудите всей семьёй. Подтверждение, что получил и всё открывается, отправить не забудь. И Серёге передай, проконтролируй, с него станется забыть. Всё!

— Подождите! А что вы пришлёте?

— Получишь — увидишь.

В трубке зазвучали короткие гудки, а Лёшка снова полез в свой почтовый ящик. Новых писем пока не было.

То, что вся эта троица — Арон, Валентин и Артём Николаевич, — что-то затевает, ребята поняли ещё в Москве, когда премию получали. Да и после были свидетелями разных разговоров, из которых становилось понятно — да, точно, намечается что-то необычное. Но что? Ни прямые вопросы, ни попытки применить дедуктивный метод Шерлока Холмса ни к чему не привели. Туману студия «Троица» нагнала небывалого.

И указаний надавали таких, что пойди их выполни. Тем более что жизнь Лёшки и Серёги после показа передачи по Центральному телевидению стала невыносимой. Вроде и плакаты с их физиономиями везде поубирали, и в разных шоу они стали реже светиться, и на интервью их не так часто звали, но популярность всё нарастала и нарастала.

Прагматичный Серёга видел в этой ситуации одно положительное свойство — цены на их выступления в концертных программах и на корпоративных вечеринках выросли почти пятикратно. Но Лёшку это мало радовало. Во-первых, таких приглашений стало меньше, так что, если говорить про деньги, то они прибывали не в пять раз быстрее, а раза в два. Опять же расходы возросли: на городском транспорте ездить стало совершенно невозможно, а такси — дорогое удовольствие.

Но куда хуже то, что нельзя было шагу ступить, чтобы в тебя не ткнули пальцем и не заорали «Ой, смотрите! Это же Толик!», не полезли с глупыми разговорами, с ещё более глупыми вопросами или за автографами. Полине Лёшка категорически заявил, что никаких посиделок в кафе больше не будет. Разве что рай в неделю в «Андеграунде», где собиралась публика, по большей части настрадавшаяся от излишков славы. Или ждущая таких страданий. Так что там к ним лезли хотя бы не в массовом порядке.

В родной гимназии, к счастью, к популярности ребят привыкли быстро. Пришлось провести пару «творческих встреч», подробно рассказать о церемонии вручения премии, о знаменитостях, с которыми довелось встретиться, о посещении телецентра в Останкино и умолчать о «дальнейших творческих планах». И соучеников, и учителей это удовлетворило и к ним снова стали относиться, как к обычным людям. Лишь изредка кто-нибудь обращался за автографом.

— Серёга, Лёшка, вы уж извините, знаю, что вас задолбали, — смущённо подкрадывалась на перемене очередная просительница, — но ко мне сестра двоюродная приехала и сразу заладила «Ах, ты с ними в одной школе! Ах, покажи, ах, познакомь. Чё, дура, что ли, даже познакомить не можешь?! Ладно, раз нельзя познакомиться, хоть автограф для меня возьми!»

Лёшка втайне надеялся, что в следующий раз сниматься их позовут в Москву. Нет, он в столицу нисколько не стремился. Просто считал, что там-то они затеряются в толпе. Да и за звёзд их в Москве никто считать не станет, там знаменитостей без них навалом. Серёга эту тайную надежду разделял и даже разжигал. Но тут же впадал в уныние, говорил, что не факт, что их вообще позовут. А если и позовут, то сниматься новый проект будет не в Москве, а снова здесь, дома, а в Москве они никому не нужны, среди миллионов школьников всегда можно двоих отыскать.

Свой пессимизм, приправленный скромностью, то есть качеством ему не свойственным, Серёга чаще всего выражал в присутствии девчонок — Полины и Светки. Или Полины и Илоны. Светка с Илоной чередовались у него по точному графику. Понятно, что ни Лёшка, ни Полина на эту тему не распространялись. Но Лёшке казалось, что девчонки друг про друга знают. Знают, но терпят. Лёшка даже немного завидовал Серёге. Сам он вряд ли захотел бы встречаться сразу с двумя, но если теоретически предположить… Так вот выходило по такой теории, что его подружки точно устроили бы грандиозный скандал, едва узнав о существовании друг друга.

Жизнь в общем и целом шла своим чередом. Скучной назвать её было нельзя, всяческих приятных и неприятных событий в ней хватало. Но Лёшку никак не отпускало ощущение неполноты, что ли, такой жизни. Чего-то ему всё время недоставало, казалось — вот прямо сейчас это недостающее должно случиться. Но, как только оно случилось, он растерялся. Растерялся куда больше, чем обрадовался. Лёшка даже опешил, что это долгожданное нечто окажется таким… огромным… нет, тут больше подошли бы высокопарные слова. Жизнеопределяющее событие, например. Понятно, что вслух такие определения он произносить не стал, хотя с их сутью внутренне согласился. Догадался, что перемены в жизни ждут его значительные.

Обещанное Артёмом Николаевичем электронное послание пришло вечером. Режиссёр подробно написал, на что следует обратить особое внимание, но ещё раз напомнил, что изучить нужно каждое слово и каждую букву. Слов и букв было много. Почти пятьдесят страниц не самым крупным шрифтом.

Лёшка пробежал глазами начало, потом ещё раз и ещё. Потом запрыгал со страницы на страницу. Затем обратился к отцу. Тот тоже несколько раз прочёл самое начало и тоже стал прыгать через страницу, лишь изредка останавливаясь.

— Угу! Вот даже как? Занятно! — комментарии отца, произносимые довольно громко, привлекли внимание мамы. Она постояла за их спинами, скорее всего, поняла ещё меньше, чем они, и уж, конечно, не удержалась, чтобы не спросить:

— Это что за документ?

— Это — контракт! — хором ответили оба Кузнецовы.

— Теперь мне всё понятно! — кивнула мама. — Очень подробно объяснили.

— Читай, — предложил ей Кузнецов-старший и вновь открыл первую страницу. — Вслух, пожалуйста. А то мы, может, видим что-то не то.

— Контракт, — прочла мама слово, набранное заглавными буквами, — на исполнение главной роли в фильме «Корона для принцессы». А зачем вам это? Ой! Лёша! Там твоя фамилия!

— Значит, нам не померещилось! — с удовольствием констатировал папа. — Теперь можно и подробности изучить. Но лучше отложим это до утра.

— Зачем?

— Так утро же вечера мудренее.

— Ну, если ты так считаешь…

Короче говоря, семейство Кузнецовых дружно согласилось с предложением главы семьи лечь спать, а изучением контракта заняться на свежую голову. Благо, предстоял выходной день. Но сам же глава семьи всё испортил: он решил посмотреть что-то из того, что его особо заинтересовало, что-то переспросил у сына, в разговор вмешалась мама, началось обсуждение, которое заставило заглянуть ещё в один пункт контракта, и дискуссия затянулась далеко за полночь.

— Ой, Володя, а это что такое?

— «Условия бытового райдера»? Это, Ира, условия, которые должны быть созданы для твоего сына в период подготовки к съёмкам фильма и в ходе самих съёмок.

— Почему моего сына? Он и твой тоже.

— Моему такие условия вряд ли предложили бы.

— Я тебя серьёзно спрашиваю, а ты всё шутишь.

— Хорошо, нашего сына.

— Я не про это. Я про райдер тебя спрашиваю. Это что, нужно выбрать сорт минеральной воды, которую ему станут подавать на съёмках?

— Нужно.

— И что они там предлагают?

— Ира, да какая разница?

— Если в официальном документе написано, значит, есть разница. Лёша, ты что выберешь?

— Я поставлю галочку напротив варианта «Любой сорт из вышеназванных».

— А вот здесь, про горячие напитки?

— Горячий шоколад.

— Лёш, а не боишься, что тебя забалуют? И минералка, и шоколад, и преподаватели, и учёба в интернате — тут мама наконец поняла, о чём идёт речь, и осеклась, — а где это ваше кино снимать будут?

— Тут написано, что некоторые места ещё не выбраны, но в основном в Москве.

— Долго?

— Полгода. Или немного больше.

Мама ничего не сказала, только стала очень грустной. А Лёшка с отцом продолжили обсуждение, но уже не так весело. Лёшка и сам до этой минуты не задумывался над тем, что в приятной в целом новости есть такой грустный момент, как долгая разлука.

Мама стояла за их спинами и некоторое время в разговор не вмешивалась.

— Я правильно прочитала вот эти цифры? — наконец спросила она. — Это Лёшкина зарплата?

— Гонорар, — поправил её отец.

— Что-то слишком уж много!

— Раздели на почти год работы, и много не покажется, — посоветовал Кузнецов-старший. — Но ты не туда смотришь. Вот сюда посмотри.

— Ну «ноль целых пять десятых процента от кассовых сборов и всех иных видов доходов»…

— Вот! Сейчас, сейчас… — отец что-то набрал в поисковике. — Вот оно. Помнишь, какой фильм мы смотрели в последний раз? Так вот этот самый фильм собрал почти пятьдесят миллионов долларов. Полпроцента от этой суммы будет двести пятьдесят тысяч. Не наших рублей.

— Ты так уверенно считаешь, будто знаешь, что у фильма будет такой же успех…

— Так там же мой сын будет сниматься. Причём в одной из главных ролей.

— Почему это твой сын? Володя, перестань меня сбивать с мысли.

— Ты знаешь, Тёмный, то есть Артём Зимин, если за что-то берётся, то делает на все сто. Я думаю, что он этот пунктик про проценты вставил без усилий, потому как мало кто верит в успех. А он верит.

Лёшка отправлялся спать, когда услышал мамины слова:

— Боюсь я этого, Володя. Ну как он там без нас будет? И денег этих боюсь.

— Это ты про человека, который свои первые заработки тратил больше на нас, чем на себя? Кстати, где моя трубка?

Лёшка улыбнулся, потому что трубку отцу подарил он, и тот нянчился с ней, как с любимой игрушкой.

Контракт обсуждали целую неделю. Раз сто созванивались с Серёгой и его родителями, сравнивали, кто как понял некоторые сложные моменты или места, требующие знания юридических тонкостей. Но даже Лёшка с его памятью не мог запомнить всё досконально, потому что каждый пункт имел множество подпунктов и ещё больше всяких оговорок.

Он, к примеру, вспомнил короткий пункт в своём первом контракте (то есть в трудовом соглашении, конечно), где оговаривались всякие запреты. Здесь запретам отводилось несколько страниц.

— Подумаешь, нельзя волосы стричь, — говорил по этому поводу отец. — Это направо и налево делается. Помню, читал где-то, что одной актрисе было запрещено полнеть и выходить замуж. Другой запрещалось худеть, разговаривать с журналистами и носить брюки. И выходить замуж тоже запрещалось.

— Ну я замуж не собираюсь.

— Так я и говорю, тебе легче.

Лёшка пытался разобраться в правах, которые ему предоставлялись. Им места было отведено тоже немало, но меньше, чем обязанностям и запретам. Много было написано о том, в каких случаях нарушения контракта он имеет право требовать исполнения условий, в каких — компенсации за неисполнение, в каких — может вовсе отказаться от участия в работе. При этом отличить один случай от другого было практически невозможно.

В итоге он плюнул на все тонкости, решив, если что, просто заглянуть в эту бумагу и тогда уже разбираться, а в голове оставил только то, что им с Серёгой через месяц, сразу после Нового года, предстоит переезжать в столицу. Надолго. Лёшка очень надеялся, что скучать ему там не придётся. Хотя, конечно, скучать по дому, по родителям, может даже по школе, он всё равно будет.

Новый год был хорошим. Было тепло, и валил крупный красивый снег. Было весело и шумно. Мама, конечно, немного поплакала, но на следующий день успокоилась и целую неделю занималась сборами Лёшки в дальнюю дорогу.

В аэропорту их встретил не Арон, а какая-то девушка. Представилась Сашей и тут же затрещала по мобильному. И не прекращала трещать, пока они получали багаж, шли к машине и ехали до Москвы. Перерывы у неё случались, но настолько краткие, что она сказать ребятам ничего не успевала, к машине дорогу показывала жестами, не слишком заботясь, чтобы они не отстали.

Водитель оказался куда разговорчивее, целую тираду произнёс:

— Привет, пацаны. Меня все зовут Иваныч. А полностью Андрей Иванович. Всю жизнь артистов возил. Знаменитых и очень знаменитых. Так что вы меня не подводите и тоже становитесь знаменитыми.

Потом он уставился на дорогу и молчал, пока не подъехали к странному сооружению. Как позже выяснилось, это была пристройка к гостинице. На первом этаже её располагались магазины, на втором, куда вела наружная крутая лестница в два пролёта, — многочисленные офисы.

Девушка Саша, не отрывая от уха телефон, проводила их к невыразительной двери без всяких табличек или вывесок. За дверью оказалось светлое и просторное помещение, откуда направо и налево вели ещё две двери. Одна из них была распахнута. Саша заглянула туда, помахала кому-то рукой, указала мальчишкам на вешалку и стулья у стены и прикрыла дверь. Сама вышла в коридор продолжать своё суперэнергичное телефонное общение.

Судя по всему, их привели в приёмную. Напротив входа за столом сидела немолодая женщина и с невероятной скоростью стучала по клавиатуре. Мышью при этом она почти не пользовалась, а периодически изгибала пальцы самым невероятным образом, нажимая по две-три клавиши сразу.

— Здравствуйте, — сказала она, закончив печатать. — С приездом! Артём Николаевич через минутку освободится. Чаю хотите?

От чая они отказались. Женщина взяла распечатанные листы и скрылась за дверью. Вернувшись, затворять её за собой не стала. От этого пахнуло чем-то родным: дома, на ГТРК и на любом другом телевидении большинство дверей были вечно распахнуты. А здесь, в Москве, в том же Останкино, такого не водилось. Из-за двери послышались голоса.

— Если там, на заводе, ставить всё оборудование, то это обойдётся нам… — сказал неизвестный мужчина с оттенком раздражения в голосе.

— Ещё раз доступным языком повторяю, — перебил его Артём Николаевич. — Арендованный тобой павильон на киностудии обходится в очень кругленькие суммы. Нам же нужна будет почти неделя, чтобы сменить декорации. Так ты умножь стоимость часа на восемь, ещё раз на семь и получишь сумму заметно меньшую, чем аренда этого заводского корпуса вместе со всеми прочими затратами. Раза в два меньшую. Твоя задача проследить, чтобы обещанные силовые кабели были реально запитаны. Чтобы не заниматься этими вопросами, когда съёмки начнутся.

— Но, Тёмный…

— Не зови меня Тёмным.

— Но Валька же тебя так зовёт.

— Вальке можно. Кстати, ты его Валькой не называй.

— Вы ж его так сами с Арой зовёте!

— Про Арона говорить или сам дойдёшь?

— И как же мне к вам обращаться? На «вы» и с пришёптыванием?

— Можно на «ты». Мне можешь говорить просто Артём. Всё, вали отсюдова. Да не запирай ты двери!

В приёмную вышел мужчина приятной в целом наружности. Но было в нём что-то такое, что сразу портило впечатление. Может, бесцветные глаза, скользнувшие по Лёшке, как по пустому месту?

Не обратив на мальчишек внимания, он кивнул секретарше:

— Я на завод. Сегодня меня не будет.

И вышел.

— Людмила Васильевна, — крикнул из кабинета Артём Николаевич, — кого там Саша привезла?

— Нас! — крикнул в ответ Серёга.

— Так что вы здесь рассиживаетесь? — спросил режиссёр, появляясь на пороге. — Дайте хоть обниму вас, а то прям даже соскучился, хотя скучать мне не давали. Пойдём переговорим. Как долетели? Чаю хотите? А за компанию? Людмила Васильевна…

— Да уже готов чай, — ответила секретарша. — Несу.

— Вот спасибо.

— Артём Николаевич, а это что за тип у вас был? — спросил Серёга, усаживаясь на диване.

— Что, не понравился?

— Противный какой-то!

— Это, брат Гранаткин, господин Тихонов. И никак иначе. Должность у него красиво называется, на самом же деле приставлен он к нам блюсти интересы заказчика, — То есть фирмы, которая финансирует съёмки фильма. Чтобы мы в своих творческих стремлениях не зарвались в тратах. Но пока не слишком понятно, чьи интересы он блюдёт. Ладно, не люблю сплетничать. Рассказывайте, как дома, что нового?

Новости и приветы закончились очень быстро.

— А что у вас тут творится? — спросил Серёга.

— Подготовительный период! Готовимся к началу съёмок. Будет время, расскажу подробнее. А сейчас вот какой вопрос — сильно удивились, когда пришло приглашение?

— Честно сказать, до сих пор не верится, — ответил за двоих Лёшка.

— Мне тоже до сих пор не верится. Книгу я прочитал ещё до того, как в наш город на съёмки приехал. Пробовали мы с Валькой и Арой сразу пробить деньги на экранизацию, а нам сказали — вы докажите сначала, что хоть на что-то способны. Пришлось доказывать. Вроде получилось, вроде доказали.

— Так вот зачем вы такие сложные заставки делали и всё прочее! — протянул Лёшка.

— Справедливое замечание, формальные изыски могли бы быть и попроще, соответствующими содержанию. Но цель оправдывает средства. Мы не только премию отхватили, но и спонсора дожали.

Артём Николаевич довольно потёр руки.

— Могли бы с вами этими новостями поделиться и пораньше, — продолжил он. — Но не хотелось прежде времени что-либо обещать. Решили дождаться, пока всё окончательно не утрясётся. Это первое. Второе… По-честному и без обид. Арон, когда ещё с вами знаком не был, набросал, как он видит главных героев. Если не потерял, попросите его показать ваши портреты с натуры. И по характерам вы очень точно на главные мужские роли попадали. Но тем не менее решили мы кастинг до конца довести, вдруг попадётся кто-то ещё более соответствующий нашему и конкретно моему режиссёрскому видению. Не попались, хотя более или менее подходящие были. Это я к тому, что незаменимых людей не бывает. И есть призрачный шанс, что всё изменится не в вашу пользу. Да вы носы не вешайте! Главное — мы в вас верим, вот и вы в себя верьте. Конечно, ещё и попахать надо будет.

Серёга с Лёшкой переглянулись, но ни один так и не нашёлся, что сказать. Да и что тут скажешь?

Артём Николаевич подмигнул в ответ.

— Саша вас сейчас отвезёт к месту проживания и учёбы. Место шикарное, бывший санаторий какого-то министерства. Сейчас там дети всяких деятелей и предпринимателей, которым дома не сидится, учатся и живут. Родители всё больше по заграницам капиталы зарабатывают, так что детишки непростые. Учителя тоже из себя корчат чёрт-те что, на самом деле программа, как в обычной школе. Зато сервис — загляденье. Ну да сами всё увидите. А мы с Валентином и Ароном, может, к вечеру к вам нагрянем, о планах побеседуем.

До нового пристанища, несмотря на пробки, доехали быстрее, чем из аэропорта. Место и впрямь оказалось чудесным: сосновый лес, сугробы выше головы, а главное — полное отсутствие зимней московской слякоти.

Два трёхэтажных корпуса стояли под углом друг к другу, на уровне второго этажа их соединяла крытая галерея.

К некоторому удивлению Лёшки и Серёги, их ждали. Женщина в дорогом строгом костюме, со строгой причёской и строгим взглядом встретила их у самых дверей.

— Здравствуйте, я мастер-педагог Степанова Мария Фёдоровна. Сейчас я вас провожу в вашу комнату, а затем покажу наш интернат. Прошу следовать за мной.

— Серёг, а мастер-педагог — это как? — шёпотом спросил Лёшка.

— Типа завуч, — ответил тот не слишком уверенно.

Лёшка поёжился.

— Девушки проживают на втором этаже, третий этаж для юношей. На первом находятся столовая, медицинский кабинет, спортивный зал и бассейн. В подвальном помещении имеется прачечная. Для самостоятельных занятий разрешено пользоваться учебными классами и кабинетами, расположенными в учебном корпусе. Ну вот дошли. Прошу, располагайтесь, это ваша комната.

Лестница и коридоры особой роскошью воображение не поражали, но выглядели добротно. Картины на стенах, ковровые дорожки… Всё напоминало дорогой отель, а комната это ощущение только усилила — хороший двухместный номер с крохотной спальней на две кровати, просторной гостиной, ванной, оборудованной по последнему слову сантехники, и балконом. Огромный телевизор, микроволновка, настольный куллер, кофеварка и удобная стильная мебель превращали номер из хорошего в люксовый.

— Я зайду за вами через пятнадцать минут.

Ровно через четверть часа послышался стук в дверь.

— Пройдёмте в столовую. Ваш обед готов.

Лёшка с Серёгой переглянулись и дружно кивнули — такой сервис им нравился.

— Каникулы заканчиваются послезавтра, большинство учеников приедут завтра. Сейчас интернат почти пуст и в столовой все места свободны. Но у нас принято закреплять места за учениками. Обед для вас заказал ваш… э-э-э… опекун. Заказ на ужин из предлагаемого меню можете сделать самостоятельно.

— А если в меню нет того, что хочется? — зачем-то влез с неуместным вопросом Серёга.

— Тогда с вас возьмут дополнительную плату. Но как правило, наше меню всех устраивает, и дополнительные заказы делают лишь по случаю дней рождения или других событий.

Обед привезла на тележке официантка в белом передничке. Опекун (видимо, Артём Николаевич) заказал для них салат с креветками, рыбную солянку, стейки и пирожные. Напитки им предложили выбрать самостоятельно.

Любезная Мария Фёдоровна тактично исчезла, предоставляя возможность отобедать без её надзора, и объявилась аккурат в тот момент, когда Лёшка отложил салфетку в сторону. Она кратко ознакомила их со всем, что стоило узнать сразу, в заключение предложив отдохнуть с дороги.

Всё было очень здорово: и новое жильё, и обед. Вот только всякий раз оставалось ощущение, что им всё это дозволяют. Дозволяют умыться, дозволяют пообедать, дозволяют отдохнуть. Оставалось непонятным, нужно ли на все эти мелочи, не говоря о чём-то серьёзном, всякий раз испрашивать разрешения или можно проявлять инициативу? И возможно ли нарваться на отказ?

Обсудить эту животрепещущую тему не удалось: накануне оба поздно легли, встали ни свет ни заря, пролетели четыре тысячи километров. Так что обед произвёл на ребят действие снотворного.

Подремав минут триста, Лёшка с Серёгой в полусонном состоянии самостоятельно отужинали. За ужином в столовой наблюдалось некоторое оживление, но их стол по-прежнему пустовал, а другие ученики интерната на них никакого внимания не обращали.

Вскоре прибыли Арон Арнольдович, Артём Николаевич и Валентин Валентинович. Привезли две сумки со спортивной одеждой, сценарии, индивидуальные планы работы для каждого. Валентин подёргал их за отросшие волосы, пообещал на днях устроить первую стрижку.

— Ну как вам здесь? — спросил Арон.

— Неплохо. Но ещё не до конца разобрались, — ответил Серёга.

— Разберётесь, какие ваши годы.

— А во что это удовольствие обходится?

— Ты не поверишь, но всё на халяву, — развёл руками, будто сам в это не верил, Артём Николаевич. — Учреждение это принадлежит нашему спонсору. Он его когда-то создал, чтобы отпрыска своего без надзора не оставлять, так как сам, уже будучи вдовцом, по всей планете мотался. Ну и талант его на всём делать деньги сработал по полной программе — заведение процветает. Кстати, отпрыск этот, парень вполне ничего. Напросился к нам в съёмочную группу. Не в артисты, в ассистенты оператора. И пашет без оглядки на папочкины миллионы.

— Тёмка, пора нам уже! — прервал его Арон.

— Ладно, мужики! Давайте прощаться, и вправду пора нам. Завтра машина за вами в десять заедет, так что обед не заказывайте, но про ужин не забудьте. Рекомендую отоспаться. А то вон как носами клюёте, а с завтрашнего дня покой вам будет только сниться. Если поспать время найдётся.

Ребята решили воспользоваться советом. Но не успели на сон грядущий сходить в душ, как к ним в комнату бесцеремонно ввалились. То есть стукнули для приличия и, не дожидаясь ответа, вошли. Они не сразу поняли, парень это или девчонка, уж больно панковский вид имел посетитель в штанах-лохмотьях и с ярко-зелёным гребнем на голове.

— Новенькие, — обратились к ним слегка хриплым, но приятным девичьим голосом. По комнате прошла волна винного духа. — Новенькие, травкой не поделитесь?

Лёшка опешил от такого вопроса. Более шустрый Серёга подавил смущение в одну секунду:

— Не балуемся, мадмуазель. Пивка не желаете?

— Не-а. Градус понижать неохота. И так завтра головка бо-бо будет — я все семь часов из Нью-Йорка не просыхала. Отходила от общения с предками. Вы-то сами откуда?

— Ну нам всего четыре часа лёта досталось, — уклончиво сообщил Серёга.

— Вам легче. Ладно, пользуйтесь свободой, пока никого из надзирателей нет.

— Что, и почтенной Марии Фёдоровны?

— А то! Свинтила куда-то. Я специально звонила узнать, а то поехала бы в отель отсыпаться.

Гостья ушла, шаркая по коврам тапочками-зайцами, контрастирующими с драными джинсами, пирсингом в бровях и ушах и всклоченной двухцветной причёской.

— Лёш, а Лёш? Куда мы попали?

— Элитная частная школа-интернат!

— Умеешь ты сформулировать.

За завтраком Лёшка разглядел вчерашнюю гостью. Он едва узнал её: от прежнего прикида не осталось и следа. Все колечки поснимала и перекрасилась или, скорее всего, смыла с волос цветной гель. Серьёзная умненькая девушка. Симпатичная. Все прочие ранние пташки (правда, в воскресенье завтрак был на час позже обычного) тоже выглядели цивилизованно. Вот только многие налегали на напитки и совсем не касались закусок. Что заставляло этих отпрысков, как выразился Артём Николаевич, соблюдать видимость приличий, оставалось непонятным. Лёшка предпочёл бы нечто среднее между вчерашней расхристанностью и сегодняшним деланием хорошей мины при плохом самочувствии, но выбирать не приходилось, а три-четыре месяца они переживут здесь при любом раскладе.

Начало индивидуальных планов Лёшки и Серёги совпадало. Первым пунктом в них значилось «Собеседование артистической группы с режиссёром». Вёз их на эту встречу Андрей Иванович, а на входе встретила Саша. Без телефона возле уха. Они её даже сразу не узнали.

— Здравствуйте. Как устроились? — дежурным тоном поинтересовалась она. — Почти все в сборе, начальство с минуты на минуту будет. Пойдём с остальными познакомитесь.

Тут у неё зазвонил телефон.

— Да? Иду! Мальчики, вам туда, — указала она на зеркальные двери. — Не заблудитесь!

Они на секунду в нерешительности замерли перед дверями и шагнули в просторный полукруглый зал с розовыми стенами и почти красным потолком. Вдоль стены стояло больше дюжины кресел, ещё три располагались в центре перед низким столиком с микрофоном. Ясное дело, эти места в центре были не про их честь.

Большинство мест возле стены было занято. Пять мальчишек, семь девчонок примерно их возраста. Девчонки были разные, симпатичные и не очень. Большинство парней с длинными волосами. Один из мальчишек, щупленький и худенький, похоже, не был в парикмахерской уже несколько лет: волосы у него отросли до лопаток и были стянуты резинкой в жиденький рыжеватый узел.

Среди пустых кресел не было двух свободных подряд. Это вызвало ещё одну заминку.

— О! Прибытие особо важных и приближённых к императору персон было встречено бурными аплодисментами! — воскликнул один из парней, самый упитанный и, видимо, самый рослый. Его попытку зааплодировать никто не поддержал, и он с неожиданной злостью процедил: — Понаехали, блин!

— Сёма, по какому поводу истерика в этот раз? — небрежно спросила его одна из девчонок, очевидно, и не без основания, претендующая в этой компании на роль первой красавицы.

— А чего? — вскинулся Семён. — Мы тут два месяца на пробах корячились, а эти любимчики хреновы на всё готовенькое из своей Сибири приехали. Так какого хрена мне с ними любезничать?

— Семён, давно по губам не получал? — спокойно спросила его другая девчонка.

— Ах, пардон муа, принцесса! Забылся в присутствии особ королевской крови.

— Уважаемый, Семён! Уважаемые дамы и господа! — Серёга шагнул вперёд и поклонился. — Во избежание дальнейших недоразумений, позвольте прояснить ситуацию. Мы с уважаемым Лёшкой тоже прошли суровый отбор. Среди тысяч других претендентов Алексей был выбран исключительно за свой неподражаемый талант шевелить ушами. Алексей!

Лёшка хмыкнул, но решил, что поиграть в клоунов бывает полезно, тоже шагнул вперёд и задвигал ушами. Раздались хлопки и не слишком убедительные возгласы «Браво!»

— Вот. А вы, уважаемый Семён, обладаете подобным даром?

— А ты сам чем шевелить умеешь? — всё так же зло откликнулся Семён.

— Я, в отличие от вас, умею шевелить извилинами. Впрочем, это умение обретается лишь при их наличии, а потому полагаю, вам не за что корить себя.

Шутка получилась тяжеловесной, но большинству понравилась, народ захихикал, видимо, Семён успел всех порядком достать. До него самого смысл издевательства дошёл позже, чем до других. Вряд ли он был настолько глупым, просто не ожидал от новичков отпора, а потому растерялся, и парировать стало поздно, оставалось скрипнуть зубами и промолчать. Серёга тем временем сел рядом с той красивой девочкой и, само собой, тут же завёл с ней светскую беседу.

Лёшка в центр не полез, сел с левого края возле той девчонки, которую Семён обозвал принцессой. Впрочем, до него тут же дошло, что это не обзывательство, а именно она будет играть принцессу Афину. Держалась она уж точно с королевским достоинством. Лёшка был уверен, что он сам и любой другой стерпел бы от неё любое нелицеприятное замечание. Семён, правда, огрызнулся, но тут же и умолк.

Лёшка чуть скосил взгляд на соседку. Скорее, симпатичная, чем красивая. Глаза голубые, ресницы длинные, волосы такого оттенка, для которого у Лёшки названия не нашлось. Но на языке завертелось «цвета ржаной соломы», хотя какого цвета солома ржи и чем она отличается, к примеру, от пшеничной, он не знал.

— Как я поняла, вас Лёшей зовут? — спросила девочка, тряхнув своей ржаной копной, и Лёшка вдруг почувствовал, что краснеет.

— Совершенно верно, — ответил он как можно небрежнее. — А вас? Или мне необходимо дождаться официального знакомства?

Девчонка фыркнула, но не рассмеялась.

— Лена.

— Красивое имя…

— Главное — редкое.

На этот раз фыркнул Лёшка.

— Здравствуйте! — прозвучало от дверей.

В зал вошли четверо мужчин и одна женщина.

— Тёма… Кхм… Артём Николаевич, мы с Валентином вон там устроимся, — скромно сказал Арон и направился к свободным креслам у стены.

— Так, — сказал Артём Николаевич, усаживаясь по центру, взял в руки микрофон и постучал по нему пальцем. — Поставили никому не нужную вещь, да ещё и не включили!

Он широко улыбнулся и сверкнул глазами. Лёшка знал, что из-за таких улыбок большинство девчонок начинали вздыхать по режиссёру. Вот и сейчас все присутствующие здесь представительницы прекрасного пола отчаянно заулыбались в ответ, а Серёгина соседка ещё и кокетливо стрельнула глазками из-под чёрной чёлки.

— Давайте начнём нашу официальную встречу. Не стану говорить общих слов, что кино это коллективное искусство, что результат зависит от усилий каждого, что всем нам необходимо стать дружным и сплочённым коллективом. Всё так. И насильно мил не будешь, более того, конфликты почти неизбежны. Но при этом все личные взаимоотношения, да и вообще всё личное, вы должны будете оставлять за порогом студии.

Он ещё раз обвёл всех присутствующих улыбчивым взглядом.

— Это прямое и точное указание. Приказ, если хотите. Каждый из вас подписал контракт, а из него следует, что я имею право отдавать приказы и распоряжения. Можно считать все уже настроились на серьёзный лад? У нас будет ещё одна подобная встреча, когда съёмочная группа соберётся в полном составе. Но это произойдёт непосредственно перед началом съёмочного периода. Пока у нас период подготовительный. Большая его часть, для вас во всяком случае, будет проходить здесь, в этом культурно-спортивном комплексе. Нагрузка будет весьма неравномерной, для одних огромной, для других — не слишком, но это не даёт никому права отклоняться от индивидуального плана. В планах проставлены часы начала мероприятий, и это означает, что в указанное время они должны начинаться. Из этого следует, что вы обязаны прибывать к месту занятий за полчаса до начала, чтобы успеть переодеться, во многих случаях размяться, иногда загримироваться или подготовиться иным способом.

Всё это было сказано ровно и спокойно. Вопросов не последовало. Оратор удовлетворённо кивнул и продолжил:

— По условиям контракта ваша работа в фильме не должна мешать учёбе. Мы, кстати, обязательно станем следить за вашей успеваемостью. Но возможны всякие непредвиденные обстоятельства. Решать их вы будете совместно с Варварой Осиповной, помощником режиссёра. В том числе и по воспитательной работе.

— Мои телефоны есть в планах на последней страничке, — сказала Варвара Осиповна, — звонить прошу без стеснения. И не бойтесь, если вопросы кажутся вам неважными. У меня пока всё.

— Тогда я продолжу, — Артём Николаевич заглянул в блокнот. — Ещё раз о контракте. В нём много внимания уделено вопросам охраны труда и бытовым условиям. Если у вас возникнут проблемы или вопросы по этой части, прошу с ними обращаться к Михаилу Евгеньевичу, нашему «зам по тылу». Он же будет решать ваши финансовые дела.

Михаил Евгеньевич привстал со своего места, поприветствовал всех кивком головы и сказал:

— Мои телефоны у вас тоже записаны. Контракты у нас грамотные, но всё равно возможны в некоторых случаях разночтения. Не ждите возникновения конфликтной ситуации, а спрашивайте прямо здесь в конце встречи или потом можете позвонить. Продолжайте, пожалуйста, Артём Николаевич.

— В этом комплексе будут проходить занятия по фехтованию, подводному плаванию, хореографии, этикету, вокалу, ну и некоторые другие, не менее важные дела вроде примерки костюмов или адаптации к гриму. Ну и репетиции, само собой. Так что я представляю вам Валентина Валентиновича, главного художника по костюмам и главного художника по гриму. Поверьте, вы от него натерпитесь куда больше, чем от меня. Так, Кузнецов?

— Так, — с тяжёлым вздохом ответил Лёшка.

Кое-кто на этот вздох захихикал, но как-то не очень уверенно.

— Продолжаем знакомиться, — сказал Артём Николаевич. — Здесь присутствует самый главный специалист по спецэффектам Арон Арнольдович Вайнгартер. Во время репетиций, не говоря уже о съёмках, его слово для вас должно значить не меньше, чем моё.

— Можно я хотя бы сегодня промолчу? — ворчливо отозвался со своего места Арон.

— Как вам будет угодно, уважаемый Арон Арнольдович. Ну и чтобы знакомство не было односторонним, я сейчас представлю и вас. Пусть будет в том порядке, в каком вы сидите. Семён Лесков сыграет у нас Самюэля Гринвуда.

Семён встал, и Лёшка понял, что парень этот вовсе не упитанный, как ему показалось на первый взгляд, а очень накачанный.

— Ирина Самохина — Наталья Бестужева.

— Сергей Гранаткин — Серхио де Валентайн.

— Алиса Звонкова — Галина Сербская.

— Степан Кузин — Стефан фон Квинси.

— Елена Резникова — принцесса Афина. Прошу прощения, что пропустил титулы всех остальных, вы их ещё наслушаетесь.

Лёшка угадал: его соседка действительно должна была исполнять роль принцессы.

— Ну вот мы и разобрались ху из ху, — сказал Артём Николаевич, представив остальных. — Передаю слово Валентину Валентиновичу, который просил оставить его выступление на самый конец.

Валентин встал и повернулся лицом к ребятам.

— Дорогие наши артисты, у вас в планах есть такой пункт, как работа с парикмахером. Очень хорошо, что все вы с пониманием отнеслись к нашей просьбе отрастить длинные волосы. Но в силу индивидуальных особенностей ваших организмов и, так сказать, стартового капитала кто-то уже готов к тому, чтобы вами занялись наши мастера, кто-то ещё нет. Сейчас я каждого из вас осмотрю более тщательно, и мы распределим очерёдность. Сразу скажу, что большинство причёсок будут весьма экстравагантными. В наше время вас, да и окружающих трудно чем-либо удивить, но тем не менее в некоторых школах или у кого-то из родителей могут возникнуть претензии по этому поводу. Не стесняйтесь обращаться за помощью к Варваре Осиповне, она кого угодно убедит и поставит на место. Ну и сами отнеситесь к своим новым причёскам бережно и с пониманием, даже если вам покажется, что вас оболванили. Вопросы мне, если они есть, зададите по ходу нашего дальнейшего общения.

 

Глава 2

В Лёшкином расписании, то есть в индивидуальном плане, в первый день значилось:

1. Фехтование. 17 час.

2. Фехтование. 18 час.

3. Хореография. 19 час.

Отчего фехтование стояло дважды, он сразу спросить забыл, а сейчас было не у кого. Вездесущая Саша со своим любимым мобильником проводила его до нужного места, ткнула пальцем в дверь раздевалки, потом в дверь с надписью «Зеркальный зал» и, не переставая говорить по телефону, повела куда-то дальше Серёгу, у которого на сегодня планировались вокал, фехтование и хореография.

Раздевалка была пуста. Лёшка переоделся в спортивный костюм. На часах было 16.25, но не стоять же перед зеркалом? Он сунул вещи в шкафчик, повернул ключ в замке и пошёл в зал осмотреться. Да и разминаться требовали заранее.

Зал он мог оценить по достоинству: зеркальная стена с хореографическим станком, шведская стенка напротив, высокий потолок с тремя рядами светильников-таблеток и шикарный пол из тонких деревянных брусков, сверкающих лаком. При этом пол не был скользким, хотя обувь и не прилипала к нему.

В дальнем углу кто-то разминался, да так, что завидки брали. Человек кувыркался назад через голову, становился на руки, делал два оборота, разводил ноги в широкий шпагат, демонстрируя потрясающую растяжку, вновь ложился на пол и перекатывался, словно перетекал, через голову назад. Противоположной стены он достиг после трёх таких переворотов и, лёжа на спине, посмотрел в сторону Лёшки. Неуловимым движением качнулся всем телом и лёгким прыжком вскочил на ноги. Махнул приветливо рукой и пошёл навстречу.

Лёшка увидел, что длинные, стянутые лентой на затылке волосы не обесцвеченные, как ему показалось, а седые. И лицо выглядело не на двадцать лет, как тело, а на все пятьдесят. Но глаза светлые и чистые, молодые глаза, несмотря на морщинки вокруг них.

— Алекс? — спросил мужчина.

Лёшка кивнул.

— Филипп, — мужчина чуть склонил голову. — Parlez-vous français?

Лёшке жутко захотелось сказать «oui» и начать лёгкий, непринуждённый разговор на французском. Но, кроме «oui» и «parlez-vous français?» он знал ещё два-три, ну может, пять слов на этом языке. Так что ответил он честно, но почему-то по-английски:

— Sorry. I don't speak French.

— Doesn't matter, — сказал Филипп по-английски. — Just a moment.

Слева от входа стояла стойка с оружием. Обычные спортивные сабли, рапиры и шпаги. Ещё какое-то оружие в ножнах. Несколько непривычного вида пистолетов в кобурах. Новый знакомый жестом руки указал на ряд спортивного оружия и вопросительно взглянул на Лёшку. Оба движения Филиппа и рукой, и головой показались ему очень красивыми и элегантными. Плюс благородная седина и тонкий нос с горбинкой. «Ему бы Атоса в „Трёх мушкетёрах“ играть, — подумал Лёшка, рукой показывая на сабли. — Или короля Людовика». Филипп обеими руками взял два спортивных клинка и тот, что оказался у него в левой, небрежно кинул Лёшке. Бросок и в самом деле выглядел небрежным, но рукоять сабли сама легла в Лёшкину ладонь.

— En garde! — сказал Филипп.

Это слово Лёшке было хорошо известно: «К бою!»

Они отсалютовали друг другу оружием, и Филипп тут же атаковал. Лёшка едва успел принять третью защиту. Клинок противника моментально сменил направление и показал направление атаки слева, затем в голову. Пришлось резко менять защиты: из третьей в четвёртую, из четвёртой в пятую. Ему едва ли не впервые пришлось фехтовать без маски, но он совсем не боялся — был уверен, что его нынешний соперник, который с лёгкостью был способен пробить любую его защиту, не нанесёт сильного удара и не допустит, чтобы Лёшка достал его самого. Ощущение собственной неуклюжести на фоне элегантности противника было единственным неприятным моментом. Но Филипп неожиданно улыбнулся и сказал по-русски:

— Хорошо!

— Trois, cinq, quatre. Quatre, cinq, trois, — стал подсказывать учитель, заметно ускорив темп движений. Лёшка, к своему удивлению, справился и даже стал получать наслаждение от урока.

— Stop! — скомандовал Филипп.

Лёшка заметил, что в зале появился третий человек. Молодой мужчина в деловом костюме, при галстуке. Он тут же заговорил с Филиппом по-французски. Дважды произнесённое «pardonner» и указание рукой на настенные часы дали возможность понять, что молодой человек просит прощения за опоздание и говорит, что на самом деле он не опоздал, просто урок начался раньше времени. Филипп непринуждённо отмахнулся от извинений.

— Добрый день, Алексей, — обратился к Лёшке пришедший. — Меня зовут Владислав, можно просто Влад. Я ваш переводчик. Правда, Филипп сказал, что вы и без меня нашли общий язык, но от моих услуг отказываться не стал. Он предлагает продолжить, ты готов?

Лёшка с учителем встали в позиции к бою.

— Лёша, Филипп говорит, что у тебя правильная спортивная стойка, но она слишком низкая… я правильно сказал? Слишком низкая для кино. Он предлагает стоять чуть выше, так будет гораздо кинематографичное. Посмотрись в зеркало.

Филипп помог Лёшке найти нужное положение, двигая его за плечи.

— Удобно?

— Нормально.

— Тогда сейчас для привыкания в очень медленном темпе. Три, четыре, пять. Это понятно? — добавил Влад от себя лично. — Прости, что переспрашиваю. Я на фехтовании в первый раз, боюсь переврать.

Они ещё несколько раз повторили нехитрые упражнения и поменялись местами. Теперь Лёшка атаковал, партнёр защищался. Затем Филипп предложил от простых защит перейти к круговым и через раз к защите с ответом. Несколько раз он требовал не забывать о стойке, то ускорял, то замедлял темп, иногда подправлял Лёшкины движения.

— А сейчас Филипп предлагает разучить новый элемент, — перевёл Влад. — Защита пять.

Лёшка поднял саблю вверх, клинок, развёрнутый горизонтально, перекрыл голову и плечи. Филипп осторожно положил свой клинок на его.

— На носке правой ноги разворачивайся вправо, клинок продолжает держать клинок противника, но даёт тому перейти с сильной части на слабую.

Лёшка развернулся. Теперь получалось, что его клинок направлен ему за спину, а клинок Филиппа скользнул по нему от рукояти к краю. Филипп чуть усилил давление, заставив Лёшкино оружие опуститься вдоль спины.

— Филипп предлагает тебе самому решить, как можно атаковать из этой позиции.

Пришлось задуматься. Сейчас Лёшка стоял вполоборота к противнику, левым плечом к нему. Правая рука над головой держала оружие, клинок которого шёл вертикально вниз и нижним своим концом удерживал клинок противника. Понятно, что, если развернуться налево, клинок противника просто соскользнёт с его клинка и тогда можно будет провести атаку. Но оставалось большим вопросом, не откроется ли он сам удару соперника? Пришлось мысленно поставить себя на его место. Вышло, что самым правильным будет не только развернуться, но одновременно разорвать дистанцию, то есть отступить на шаг или хотя бы на полшага. Лёшка аккуратно всё это проделал и коснулся клинком плеча Филиппа. Тот улыбнулся и отдал следующую команду.

— Ещё раз, медленно, но не прерывая движения, — перевёл Влад.

Они повторили всё это раз сто, потихонечку ускоряя темп. И сразу после этого стали репетировать тот же приём в связке с предыдущими. Начинал атаковать Лёшка, Филипп перехватывал инициативу и атаковал в голову, после чего Лёшка и исполнял новый трюк. Такой номер у него вряд ли бы вышел с настоящим соперником, но когда тебе мастерски подыгрывают, то всё получается замечательно. И со стороны должно красиво смотреться. Вон Влад уже начинает хлопать в ладоши.

Отведённый им час вместе с прихваченным дополнительным временем пролетел незаметно. Филипп жестом предложил поставить сабли на стойку. Сам взял оружие в ножнах, к которым в нижней и верхней частях были прикреплены шнурки. Филипп ловко привязал их за спиной так, что рукоять оружия оказалась над правым плечом.

— Он спрашивает, занимаешься ли ты гимнастикой по утрам? — перевёл Влад прозвучавший вопрос.

Лёшка почувствовал, что краснеет. От окончательного смущения его отвлекло то, что и Влад начал краснеть, хотя его этот вопрос не касался. Филипп понял всё без слов и громко захохотал.

— Теперь тебе придётся делать некоторые упражнения ежедневно и в обязательном порядке, — сказал переводчик. — А мне он тоже обещал придумать упражнения.

Новое оружие было не спортивным, а почти самой настоящей шпагой с широким лезвием и элегантной, но крепкой гардой. Филипп красиво выдернул клинок из ножен и с ловкостью фокусника отправил его обратно в ножны. Повторил несколько раз и передал оружие Лёшке. Оказалось, что извлечь клинок из-за спины непросто, а уж вернуть его обратно и вовсе невозможно. Пришлось по совету Филиппа помогать левой рукой. Но всё равно получалось неуклюже, даже когда учитель показал, как правильно держать оружие и как можно упростить дело, перехватив его за клинок ниже рукояти.

— Это первое упражнение, второе такое.

Филипп извлёк из кармана шарик, походящий на те, что используют в пинг-понге, и кинул его в стену возле дверей, где не было ни зеркал, ни шведской стенки. Шарик прилип. Мастер вытянул левую ногу и стал перекатывать его по стене вверх, пока тот не очутился выше его головы. После этого он сменил ногу и правой скатил шарик вниз.

— Повтори.

Лёшка прокатил шарик до уровня своего живота, а тут ещё оказалось, что правой ногой он и до такой высоты недотягивается. Но Филиппа это не огорчило.

— Через месяц ты должен делать так же, — с явным сочувствием и плохо скрываемым сомнением в голосе перевёл Влад. — Начинать нужно с той высоты, на которую способен на данный момент. Но каждый день прибавлять хотя бы один сантиметр. А теперь он благодарит тебя за урок и предлагает передохнуть.

— Это я вас должен благодарить за урок, учитель, — галантно произнёс Лёшка и даже поклонился.

Филипп со смехом похлопал его по плечу.

— Он сказал, что хороший ученик также достоин благодарности, как и хороший учитель.

Лёшка, чувствуя, как гудят ноги, руки и отчего-то шея, плюхнулся на скамеечку, а неутомимый Филипп принялся выделывать непостижимые па с многочисленными кувырками, кульбитами и даже сальто.

— Здорово у вас получалось, прямо как в кино, — сказал Влад, присаживаясь рядом. — Лёш, можно мы сразу на «ты» будем? Я вот, правда, по поводу мячика засомневался. Чтобы уже через месяц выше головы! Я бы не смог.

— Я тоже сомневаюсь, а что делать?

В дверях появились некоторые артисты из их группы. Естественно, там и застыли, засмотревшись на Филиппа. Из-за их спин вышла официантка с подносом:

— Ваш чай, ваш шоколад, — протянула она чашки Владу и Лёшке.

— Ну растудыть! — тут же раздался голос Семёна. — «Ваш шоколад!» Я ж говорил — любимчики.

Филипп, видимо, услышав эту реплику, подозвал к себе Влада, чтобы тот перевёл. Выслушав, Филипп со смехом прошёл к стойке, выхватил сабли и швырнул одну Лёшке. Движение вновь показалось небрежным и даже грубым, но рукоять, как и прежде, сама легла точнёхонько в Лёшкину ладонь. На ходу натягивая перчатку, Лёшка вышел в центр зала.

— Филипп предлагает повторить ту связку, что вы только что репетировали, — негромко сказал Лёшке Влад.

Лёшка кивнул и встал в стойку. Тут же вспомнил замечание Филиппа и исправился, встав выше.

Они дважды поменялись направлениями атак и закончили трюком с переводом клинка соперника за спину и ответным ударом в плечо. Всё это было несложно, в их секции любой смог бы этому научиться за полчаса, но Лёшка знал, что при хорошем темпе движения со стороны всё должно смотреться очень эффектно. Поэтому аплодисменты воспринял как должное и посчитал правильным раскланяться публике вместе с учителем.

Филипп же осмотрел всех насмешливым взглядом и сказал несколько слов, адресовав их в первую очередь Семёну.

— Тот, кто готов повторить, тут же получит двойную порцию шоколада, — перевёл Влад и добавил, скорее всего, от себя лично: — Короче, будет каждому кофе и какава с чаем. Есть желающие?

Желающих не было. Лёшка вернулся на скамейку и нахально и демонстративно стал прихлёбывать ещё не остывший шоколад, который пришёлся очень кстати — всё-таки сегодняшние киноспортивные подвиги дались ему непросто.

— Кузнецов, не будь ты таким гадом! — жалобно попросил Серёга из-под одеяла. — Кончай пыхтеть! Дай поспать человеку!

— Я не пыхтю. Я дышу.

Лёшка сам придумал сочетать упражнение по перекатываю мячика по стене с дыхательной гимнастикой. Так было интереснее. Но над Серёгой он всё же сжалился и пыхтеть перестал. Да и вообще закончил махать ногами и переключился на руки. Теперь он принялся доставать клинок из-за спины и вкладывать его обратно в ножны.

— Кузнецов, я тебе этого никогда не прощу, — угрожающе пообещал Серёга. — Перестань своей саблей бренчать!

— Это не сабля, а шпага.

— Да без разницы. Чего тебе не спится?

— Мне спится. Но я должен исполнять условия контракта. Мне, в отличие от тебя, на одном обаянии и фотогеничности пролезть не получится.

Серёга нырнул поглубже под одеяло.

— Вставай, Серёга! — из вредности заорал Лёшка. — Завтрак проспишь.

— Я тебя когда-нибудь точно убью. Терплю токмо матери твоей ради, — пробурчал Гранаткин, но одеяло откинул. — Я б и на завтрак не пошёл, но с тобой всё равно не выспишься.

Серёга скрылся в ванной, а Лёшка вдруг отвлёкся на некоторые размышления. Кто бы ему сказал, что он сам станет подниматься ни свет ни заря, чтобы поупражняться? И что бы он на такие глупости ответил? Про контракт понятно, контракт и Серёгу подстёгивает. И даже Семёна. Но только ли в контракте дело?

Филипп сказал, что у Лёшки в фильме будет три фехтовальных сцены и что режиссёр просил натаскать его до такого уровня, чтобы дублёр был нужен по минимуму. Но сам Филипп считал, что они смогут обойтись без дублёра. Это было очень приятно и, несомненно, подстёгивало.

Не меньшим стимулом было и то, что, помимо разучивания фехтовальных трюков, теперь они занимались ещё и акробатическими и всякими там приёмами рукопашного боя, причём уже не на пару с учителем, но и с двумя людьми, к ним добровольно присоединившимися. Первым испросил разрешения заниматься Влад. Правда, он мог участвовать только во второй части урока. Когда Филипп работал с Лёшкой, им обоим было не до Влада. Но его это не смущало. Он запросто соглашался быть «болваном», то есть чем-то наподобие манекена, на котором Филипп показывал отдельные приёмы, и был на подхвате в любых других случаях. А когда начиналась вторая часть занятий, он успевал и переводить, и выполнять все упражнения. Филипп не ограничился тем, чтобы научить ребят просто выхватывать шпагу из ножен или пистолет из кобуры, но и отрабатывал с ними простейшие фехтовальные движения. И девчонок, которые появлялись в зеркальном зале, тоже учил. Прежде всего метать ножи и какие-то другие, не очень понятные, предметы, вероятно специально придуманные для фильма.

Филипп поинтересовался, кто каким видом спорта занимался. На сообщение Семёна о его занятиях бодибилдингом он никак не отреагировал, а вот всех остальных спортсменов выделял из общих рядов. Даже Стёпку, который увлекался настольным теннисом. А уж тому, что Лена, которая играла принцессу Афину, занималась акробатикой и даже была чемпионкой России среди юниоров, он просто возрадовался. И потребовал, чтобы она также занималась с ним по индивидуальной программе. Для Лены ради этого перекроили индивидуальный план, подсократили занятия по этикету и танцам, и теперь она приходила на фехтование вместе с Лёшкой. Это его и смущало, и радовало, и подстёгивало больше, чем всё остальное. Смущало чаще всего в тех случаях, когда им приходилось в спарринге разучивать некоторые борцовские и каратистские приёмы. Тут волей-неволей приходилось достаточно крепко прижиматься друг к другу. Ну ещё капельку оттого, что он ей в чём-то уступал. Она зачастую проявляла большую гибкость, изворотливость, ловкость. Радовало, потому что Лена оказалась очень приятным человеком и товарищем. Ну и очень красивой, себе-то уж врать не нужно, что это не важно.

— Привет, что, тоже не спится? — спросил Серёга их одноклассника Юрку Фролова.

Фролов был неплохим парнем, но знакомство с ним получилось не самым гладким.

В интернате учёба, мягко говоря, не напрягала, хотя преподаватели были самые лучшие, по большей части доценты и кандидаты наук из московских университетов. У них даже учебников не предусматривалось, а каждый преподаватель готовил свой урок и распечатывал его с разными дополнительными сведениями, домашним заданием, списком литературы и раздавал каждому ученику. Распечатки были с цветными иллюстрациями и сшиты в брошюры. Достаточно было собрать все эти брошюрки, и получался шикарный учебник. Даже если ты пропустил занятие, можно было взять, например, тетрадку «Биология. Урок № 5» в учительской или просто скачать с сайта. Но пропускали занятия здесь крайне редко. Зато на уроках по большей части гоняли балду.

Учителя с этим почему-то мирились. Вот и на первом уроке физики молодой доцент в очках предложил освежить забытое за каникулы без малейшего расчёта на отклик учеников. Лёшке его даже жалко стало, и он вызвался к доске и, как обычно, предложил не один, а сразу три варианта решения. Учитель оживился, они обсудили достоинства каждого из вариантов и даже ненадолго завладели вниманием остальных двенадцати учеников класса.

Фролов на перемене подошёл к Лёшке:

— Новенький, у меня тест по физике за прошлое полугодие не сдан. Сделай, а?

Лёшка подумал, что ему хватает Серёги, второй год сидящего на шее, и вежливо отказал.

— Да я же не задаром, — пояснил Фролов. — Я денег дам. Десять баксов сейчас, ещё двадцать — после.

Лёшка очень не любил такие разговоры. Правда, выпендриваться, а тем более кидать деньги на ветер, он любил ещё меньше, но в этот раз понял, что Фролова, а заодно и всех остальных новых одноклассников, нужно ставить на место. Поэтому достал из кармана пятьдесят долларов и сунул их Фролову:

— Даю тебе полтинник прямо сейчас и добавлю ещё столько же, когда сам свой тест сделаешь и сдашь.

Выходку оценили, Фролов обиделся, а Серёга потихоньку пообещал, что за такие деньги готов решать контрольные самостоятельно, но боится, что ему их всё равно не заработать. После уроков Фролов пришёл к ним в комнату, вернул деньги и вполне по-человечески попросил у Лёшки помощи. Чисто дружеской.

— Понимаешь, мне к преподам на консультацию записываться нельзя, я их тоже сдуру обидеть умудрился. А наши все такие же тупые, как я. У нас здесь всё прощают, кроме двух вещей — пропусков уроков и несданных тестов. Выручай, Кузнецов!

Лёшка тесты за Фролова делать не стал, а просто подготовил их вместе с ним. Тот очень удивился, что, стоило ему чуть пошевелить извилинами, и он справился с большей частью задания самостоятельно, а с оставшейся — под чутким Лёшкиным руководством. Друзьями они, конечно, не стали, но в случае чего поддерживали друг друга.

Сегодня Юрка Фролов был единственным, кто составлял им компанию за столом.

— Хочу в город сгонять, — ответил он на Серёгин вопрос. — Дела с утра пораньше образовались. А вы, как всегда, на съёмки?

— До съёмок ещё дожить надо. А пока над нами издеваются все кому не лень. Кто по чуть-чуть, а кто на полную катушку.

— Кругом одни садисты, — кивнул Фролов. — А как издеваются?

— Ну меня, к примеру, учат на флейте играть.

— Ну?

— Что ну? Ты на флейте играешь? Нет? Не играешь и ничего от этого не потерял. А я не могу врубиться, на фиг мне этому учиться, если в кино достаточно её ко рту поднести и пальцами пошевелить, а музыку потом всё равно отдельно запишут.

— Круто, — согласился Фролов, прожёвывая кусок ветчины.

— А я что говорил! Сегодня в бассейне занятия. Подводное плавание будет.

— Жесть! — сказал Фролов. — Но я бы не отказался. Вот в прошлом году…

И он рассказал, как год назад нырял в Австралии, зацепился за коралл и порвал плавки. Все трое громко расхохотались. По утреннему воскресному времени, когда народ ещё толком не проснулся, их веселье показалось редким посетителям столовой особо неуместным.

Скоро у ребят появилось новое развлечение — обсуждение причёсок. Наверное, всё могло быть не так весело, если бы первым в лапы гримёра попал не Стёпка, а кто-нибудь другой. Дело в том, что рыжий длинноволосый Степан Кузин был напрочь лишён такого чувства, как застенчивость. Он не был нахалом, но стесняться просто не умел. А потому, впервые появившись перед всей честной компанией в новом образе, он тут же начал едва ли не хвастливо рассказывать, как его стригли в четыре руки, как заплетали косички, украшали всякой дребеденью и тысячу раз фотографировали.

Причёска и впрямь была нестандартной. До этого Стёпка просто игнорировал парикмахерскую, и вид у него был не самый модный: как попало отросшие волосы жиденькими рыжими прядями спадали на плечи или по большим праздникам были стянуты на затылке резинкой. После стрижки от прежней причёски остались три длинные пряди — самая длинная сзади от темечка, другая чуть короче справа от середины головы до шеи, третья, заметно короче двух других, слева. Всё остальное было либо выстрижено под ноль, либо торчало в виде коротких прядей разной длины.

— Прикиньте, — рассказывал Стёпка всем, кто его слушал. — Мне вот эти длинные патлы заплетали в косички и скручивали калачами. В короткие ещё бантики заплетали и длинные шпильки втыкали, как у японок. Кино и немцы! Уж не знаю, на кого я был похож, но страшненький вышел, на ночь лучше не смотреть.

Тут же родилась присказка «Стёпка рыжий первым пострижен». И каждый, побывавший в руках Валентина Валентиновича, считал нужным изложить процедуру стрижки самым подробным образом и желательно самоуничижительно рассказать, как всё ужасно выглядело и сколько времени продолжалась фотосессия. А ещё все дружно вертелись перед зеркалом, корчили рожи и требовали, чтобы их признали самыми страшными. На самом деле девчонки получались очень красивыми. В общем, победителем признали Семёна, и любитель покрасоваться неожиданно загордился, даже злиться на всех и каждого перестал.

Лёшке с Серёгой победа в конкурсе не грозила. Их стрижки, одинаковые у обоих, были не особо интересными: на висках очень коротко, сверху чуть длиннее и на прямой пробор, сзади широкая длинная прядь, которую, как выяснилось, нужно было ещё отращивать и отращивать.

Сегодня перед «этикеткой» их всех причесали, заплели косички, завязали бантики, чёрт-те чего напихали в волосы и конкурс возродился с новой силой.

Сам урок этикета в этот раз заключался в том, как правильно подавать и целовать даме руку в разных ситуациях, как обмениваться рукопожатиями, как кланяться, ненаигранно обниматься и всё такое. При этом все эти церемонии заметно отличались от общепринятых и даже виденных в кино. Всё проделывалось с разными выкрутасами, нередко очень сложными — их для фильма придумывали специально.

А вот сидеть за столом и пользоваться кучей вилок, вилочек, ножей и ножичков учили по-настоящему.

— Теперь, если попаду на приём к английской королеве, так могу и съесть чего-нибудь. А то побоялся бы что-то перепутать и сидел голодный, — сказал Лёшка.

— Ага. Надо Марии Фёдоровне идею подкинуть, чтобы она в интернате такую учёбу устроила. Может, отпрыски хотя бы чавкать перестанут, — поддакнул Сергей.

Но уже на следующем занятии «по застолью» он забрал свои слова обратно. В этот раз урок проходил не в «замке» или «дворце», а в «сельской харчевне». Там мясо подавали огромными кусками на деревянных досках, посетители сами рубили его большущими тесаками, а ели, само собой, руками — хапнул кусок потолще и грызёшь. Еда была настоящая, и все наелись до отвала. И перевозюкались тоже. Хорошо ещё, что ручки дамам целовать не нужно было. В общем, повеселились от души.

Бассейн располагался тут же, в центре, но попали они сюда впервые.

— Наш инструктор по плаванию Антонина, чемпионка мира, между прочим, — представила им Саша нового преподавателя и исчезла.

— Шестикратная чемпионка, — вслед ей задумчиво произнесла инструктор. — Ну да ладно. Здравствуйте всем. Землякам отдельный привет.

Она подошла и персонально пожала руки Лёшке и Серёге.

— Всем в душ, через пять минут встречаемся у бортика.

В пять минут, конечно, никто не уложился, но к воде вышли быстро и дружно, в душевой задержался только Семён.

— Я-то думал, этот качок первым выпрыгнет мышцóй покрасоваться, — сказал Серёга не особо громко, но стоящие вблизи услышали.

Наконец и Семён появился. Непривычно тихо и неуверенно приблизился к группе и встал за спинами тех, кто повыше ростом. Причина такого поведения стала ясна уже через несколько секунд, потому как Антонина первым делом спросила:

— Есть такие, кто плавать не умеет?

Никто не отозвался, а потому робкий голос Семёна прозвучал громко:

— Я.

— Что я?

— Я не умею.

— Ничего страшного. Займёмся тобой по отдельному плану, — пообещала Антонина и отвернулась, пряча улыбку.

Остальные такой тактичности проявить не смогли и отвели душу по полной программе.

После бассейна их встретил Михаил Евгеньевич.

— Ребята, понимаю, что вы устали, но повод, по которому я предлагаю вам задержаться, серьёзный. Дело в том, что наш бухгалтер завтра уезжает в командировку и поэтому хотел бы уже сегодня вручить вам полагающуюся за этот месяц зарплату. Кто не хочет ждать, может получить и через неделю.

Естественно, ждать целую неделю никто не пожелал. Ребята гурьбой пошли в бухгалтерию.

— Так, — сказал бухгалтер Вениамин Ефимович, когда все набились в его небольшой кабинет. — Кто не помнит, напомню. Ваш гонорар за участие в фильме состоит из нескольких частей. В том числе из ежемесячных выплат. Для каждого мы открыли дебетовые, то есть накопительные счета в банке. Так что я сейчас выдам вам не деньги, а пластиковые карты. В последующем платежи будут зачисляться на них без наших встреч. Вот ещё что. Счёт состоит из двух подсчетов: основные выплаты будут начислены на ту часть, которая будет доступна только вашим родителям, а зарплаты и суточные, по договоренности с ними же, вы можете тратить по своему усмотрению. А сейчас кыш все в коридор, буду по одному вызывать.

Кое-кто слинял сразу после получения карты. Но половина народу задержалась. Три девчонки: Лена, первая красавица Алиса, которую Лёшка с некоторых пор таковой не считал, и Иришка. Мужскую часть представляли Семён, Стёпка и Серёга с Лёшкой.

— Поступило предложение весело отметить первую зарплату, — сказал Семён. — Тут неподалёку есть ночной клуб. Вход сорок баксов, но тянет на все сто.

— А фейсконтроль? — спросила Алиса.

— Всё схвачено, — небрежно бросил Семён.

— Не, народ. Я домой, — отказался Стёпка. — В следующий раз я с вами, а сегодня надо мамку порадовать, а то у нас и пожрать-то нечего.

Лёшка с уважением посмотрел на Стёпку и даже в знак солидарности собрался тоже отказаться. Тем более что все кафе, а заодно и ночные клубы, он возненавидел ещё дома. Заметив его колебания, Лена обратилась ко всем оставшимся:

— Нет, а правда? Я уже месяц, кроме школы и этого центра, ничего не видела.

Понятное дело, что после такого заявления Лёшку уговаривать уже не пришлось.

Они скромненько стояли в сторонке, пока Семён пытался договориться с охранником. Парень был на голову выше рослого Семёна, не говоря уже о всех остальных из их компании. Сломанный нос делал его физиономию довольно свирепой, а пудовые кулаки и вовсе заставляли трижды подумать, прежде чем вступать в спор, не говоря о том, чтобы напрашиваться на конфликт. Так что Семён вернулся обескураженным.

— Блин. Мой знакомый сегодня не работает, а с этой гориллой не договоришься. Пошли в кафе, что ли?

— Подожди, — неожиданно встрял в ситуацию Лёшка. — Серёга, пошли.

— Чего ты затеял?

— Чего, чего? Попробуем физиями поторговать.

— Ага, как же! Тут, брат, столица. Это дома мы с тобой были первые парни на деревне.

— Нашу программу опять крутят. И этот охранник посмотрел на нас так, как будто узнал. Попробуем?

— Рискнём.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Лёшка. — Тут такая история. Нам ваше заведение самым наилучшим образом отрекомендовали, но не предупредили, что есть возрастные ограничения. А у нас сегодня искать ещё что-то просто сил нет. И другой случай не известно когда выдастся.

— И чем же вы так заняты? — хитро прищурившись, спросил охранник.

— Съёмки, — тяжело вздохнул Лёшка.

Охранник поманил его пальцем и, наклонившись к уху, спросил:

— Автографы будут?

Лёшка кивнул.

— У меня сеструха от вас тащится. Я ей ща звякну, пусть подходит, а?

— Нет проблем, — обрадовался Лёшка, не ожидавший, что всё решится так просто.

Через пять минут они были уже в клубе. То, что клуб хороший, Семён не соврал: кроме танцпола, где грохотала музыка, было ещё несколько залов. В самом тихом они и устроились. Девчонки отлучились на минутку, Семён пошёл делать заказ.

— Чего это ты, Лёха, сегодня такой активный? — спросил Серёга. — Вернее, из-за кого?

— Просто захотелось! — соврал Лёшка.

— Ну да, — вдруг бац! — прорезалась любовь к злачным местам. Ну да флаг тебе в руки. Хотя, по-моему, зря всё это.

— В каком смысле?

— В том, что твоей Елене ровным счётом всё равно, с кем сюда прийти.

Лёшка нахмурился.

— Может, я и не прав. А давай проверим?

— Это как?

— Ну я за ней поухаживаю, и станет ясно.

— А Алиса? — спросил Лёшка.

— Ну ты за ней ухаживай.

Лёшке очень захотелось отказаться, но он промолчал.

Они пили коктейли, потом Серёга пригласил Лену танцевать, и они ушли на танцпол. Семён почти сразу увёл туда же Иришку. Лёшка же заблаговременно сообщил, что у него после фехтования и плавания ноги не шевелятся, чем избавил себя от необходимости танцевать с Алисой. Но развлекать её чем-то было нужно, и он рассказал целую дюжину баек про телевидение, которых наслушался за время своей телевизионной карьеры. Алиса хохотала. Ребята приходили и уходили. Лёшка заливался соловьём. Алиса, в очередной раз утерев слёзы, выступившие от смеха, посмотрела на часы:

— Ой, мне пора. Лёш, проводи меня до выхода, я там попрошу такси вызвать.

Лёшка, конечно же, проводил и даже подождал, пока подъедет машина. Заодно узнал, как добраться до интерната, куда ещё надо было суметь проникнуть после полуночи. На прощание Алиса чмокнула его в уголок губ.

— Пока, Лёш. Спасибо за чудесный вечер.

И уехала. Лёшка вернулся в зал. Ребята сидели за столиком. Лена как-то странно на него посмотрела.

— Лёшка, ты бы хоть помаду стёр, балбес, — шепнул ему Серёга.

Вскоре все засобирались по домам. До интерната ехали молча. Лёшка не хотел разговаривать, Серёга о чём-то размышлял. К счастью, проникнуть в интернат оказалось проще простого. Гранаткин сунул вахтёру двадцать долларов, и они потихоньку поднялись на свой этаж.

— У-у-у! — прогудел Серёга. — Ну и денёк выдался. Выходной называется. Ты чего на меня волком смотришь?

— Помаду вытри. А то другим советуешь…

Серёга свалился с приступом смеха на кровать.

— Нет, Лёха! Ты полный идиот. Это меня Ирка поцеловала у тебя на глазах, кстати, за компанию с тобой. А Ленка твоя весь вечер только про тебя расспрашивала.

— Ага. А танцевала с тобой.

— Так ты же танцевать сразу и наотрез отказался. Что девчонке было делать, сидеть и твоего приглашения дожидаться? Не слишком будет жирно для некоторых? А то, что ты в помаде заявился так, может, и к лучшему. Пусть немного поревнует. Это полезно.

 

Интерлюдия 5

Мятеж

Лёхша Герейро сидел в центре небольшого помоста в гимнастическом зале. Спина прямая, руки на коленях. Возле ног ножны, рядом его любимая игрушка — шпага с чёрным клинком, которую он рассматривал через полуприкрытые веки.

— Привет, Лёхша, — окликнула его Афина.

Кавалер легко и грациозно вскочил на ноги, повернулся к Афи лицом и тут же, безо всякого перехода, стал неуклюже и чуть косолапо переминаться с ноги на ногу.

— Привет… доброе утро, Ваше Величество.

— Будешь обзывать меня «Величеством», я стану обращаться к тебе «ваша светлость».

— Как вам будет угодно, — легко согласился парень. — То есть как так? Какая «светлость»?

— Советник императрицы должен иметь соответствующий титул. Я только что подписала указ.

— Стоило вставать так рано из-за ерунды, — вслух подумал Лёхша и осёкся.

Он и раньше нередко смущался в её присутствии, а уж после Коронации, похоже, совсем не знал, как себя вести. Афине очень хотелось думать, что это смущение вызывалось не только её положением. Но кто его поймёт, этого Лёхшу?

— Не объяснишь, чем ты тут занят? Медитируешь или просто размышляешь?

— Размышляю.

— Ну?

— В смысле о чём? — Лёхша неожиданно улыбнулся и заговорил страшным голосом: — О самых кровожадных в мире вещах.

И умолк так надолго, что вновь пришлось его подгонять с разъяснениями.

— Ну, например, если бы моя шпага была не просто оружием, а артефактом… Бывает же такое оружие? Так вот я не могу понять, почему такое магическое оружие тратит силы, в нём заложенные, чтобы убить кого-то.

— И вправду кровожадно! Но что здесь странного? Смерть — это разрушение, для разрушения нужна сила.

— Не проще ли забрать силу того, кого собираешься убить? И пополнить ею свою собственную вместо того, чтобы тратить.

— Весело утро начинается. И далеко ты продвинулся в своих изысканиях?

Лёхша хотел соврать, что это всего лишь досужие мысли, но потом собрался с духом и решил сказать всю правду, но не успел.

Загудел какой-то зуммер, и почти сразу от двери раздался громкий голос:

— Ваше Величество! На корабле чрезвычайная ситуация, и я прошу вас проследовать за мной в безопасное место.

По большому счёту, в этом не было чего-то выходящего за рамки событий последних дней. Единственное, что показалось Лёхше странным, — это что за принцессой, вернее, Императрицей прислали не людей из её охраны, а обычного офицера, судя по нашивкам, капитана. Но и это ещё куда ни шло, если бы не второй человек, сын посла Республики Недеф. Лёхша насторожился, увидев его здесь. Гость, даже высокопоставленный, был обязан сейчас находиться в своей каюте, а не разгуливать по кораблю, на котором объявлена чрезвычайная ситуация.

Афина помедлила с решением, но всё же сделала попытку пройти вслед за офицером. Лёхша заступил ей дорогу.

— Прошу вас представиться, господин офицер, — вежливо, но твёрдо попросил он.

— Капитан флота Её Величества барон фон Корф. Умоляю вас не медлить и пройти со мной как можно быстрее.

Но Лёхша не собирался выполнять эту просьбу и тем более допустить, чтобы её выполнила Афи. Он наконец понял до конца, что ему не нравилось — на боку сына посла висела кобура с бластером. А этого просто не могло быть! Носить энергетическое оружие на корабле не имел права никто, включая министров, адмиралов и личную охрану императора. Десантники всегда оставляли такое оружие на борту посадочных модулей.

Сын посла проследил за его взглядом и скривил губы. Но промолчал, а секунду спустя извлёк оружие из кобуры и направил его на Лёхшу.

— Не советую глупить, — потребовал он, и глаза его из почти бесцветных стали совершенно белёсыми, лишь зияли тёмными провалами расширенные зрачки. — Ваше Величество, вы арестованы, корабль захвачен. Так что следуйте за нами без глупостей.

Настал черёд Лёхши криво усмехнуться.

— Вы если не полный идиот, то весьма близки к этому, сэр Стил, — раздражённо бросил капитан. — Хватило ума тащиться со мной да ещё с этой побрякушкой, постарайтесь проявить толику сообразительности и убрать её подальше.

— Я хотел слегка попугать этого нахала, — без тени смущения ответил Стил. — Мне прекрасно известно, что на корабле невозможно применять энергетическое оружие.

— Известно вам, известно и ему, — капитан Корф повернулся к Лёхше. — Сынок, перестань глупить. Мне нет охоты с тобой церемониться. Да и нужды такой у меня нет. Ты нам не нужен ни живой, ни мёртвый. Так что выбор за тобой.

Капитан вынул из кармана игломёт, в котором толку было много больше, чем в любом излучателе. Даже несколько игл могли остановить человека без специальных доспехов, плотная очередь разрезала его пополам. А если иглы отравленные… Капитан, видимо, понял, что творится в голове у Лёхши, и демонстративно переключил игломёт на «плотный огонь».

— Лёхша, — еле слышно прошептала за его спиной Афи. — Я поставила защиту. Против иголок она устоит.

Это, пожалуй, выход. Не единственный, может не самый верный, но других он пока не видел. Лёхша носком сапога подкинул лежащую у его ног шпагу, поймал и прыгнул вперёд. Очередь игл встретила его в тот момент, когда он перекатывался по полу через голову, преодолевая последний метр дистанции, разделявшей его с капитаном. Магическая защита Афи выдержала вихрь металла. В следующее мгновение он атаковал капитана, но офицер оказался хорошим бойцом и успел принять клинок рукоятью игломёта. Игломёт вырвался из руки и отлетел в сторону. Но капитан не стоял на месте: прыжком разорвал дистанцию и выхватил из ножен флотский кинжал, едва ли уступающий в длине шпаге Советника Императрицы. Лёхша успел увидеть, как Афина тоже прыгнула с помоста и, ещё не коснувшись пола, выбросила метательный нож, спрятанный в рукаве. Лезвие воткнулось в правое предплечье сэра Стила. Лёхша не ожидал от принцессы такой прыти, но ему некогда было удивляться — капитан устремился в яростную атаку. Некоторое время пришлось отбиваться, не помышляя о том, чтобы атаковать самому. Наконец соперник потерял темп и дал ему возможность проверить прочность своей защиты. Несколько раз они атаковали попеременно и без всякого успеха. Сын посла предпринял попытку вмешаться, едва не поймал ещё одно метательное лезвие, после чего счёл благоразумным держаться в стороне.

Противник, искушённый в фехтовальном мастерстве, был, несомненно, более выносливым. Так что затягивать поединок было нельзя. Лёхшу немного разочаровал клинок, от которого он ждал помощи: тот себя не проявлял. Оставалось рассчитывать лишь на себя.

Помогла случайность. Зуммер, замолчавший было, вновь запищал. Кажется, корабль должен был выполнить срочный и неожиданный манёвр. В таких случаях полагалось как можно надёжнее зафиксироваться, но ни капитан, ни Лёхша этого не сделали. Корабль резко тряхнуло, их обоих отбросило к стене. Лёхша оказался в удобной позиции. Он отдал противнику инициативу и позволил атаковать себя, но так, как ему было выгодно. Манёвр корабля не завершился, пол был немного наклонён, капитану, находящемуся выше, было сподручно атаковать в голову. И Лёхша, дождавшись такой атаки, принял удар над головой, крутнулся на пятке, дал шпаге противника соскользнуть по своему клинку за спиной и сделал обратный разворот, метя оружием в не защищённый теперь левый бок капитана. Тот предпринял отчаянную попытку уклониться, и она ему почти удалась. Клинок Лёхши лишь самым кончиком коснулся его плеча, нанеся небольшую царапину. Капитан ухмыльнулся в лицо своему, по сути, беззащитному противнику, взял всё ещё касающееся его остриё двумя пальцами, желая отвести его в сторону и показать, что на такие пустяки он внимания не обращает. Но замер, так и не сделав последнего движения, лицо его стало наливаться смертельной бледностью, и через секунду он рухнул к ногам своего победителя.

Забытый в суматохе сын посла оказался вновь в поле зрения. В руках он держал игломёт. В этот раз сановник не стал тратить время на разговоры, а просто выстрелил, выстрелил в тот самый момент, когда тело офицера перестало заслонять Лёхшу. Едва ли Лёхша сумел бы хоть как-то среагировать на этот выстрел, но клинок сам занял самую правильную позицию и принял на себя всю очередь из нескольких сотен иголок. Удар был настолько сильным, что заставил Лёхшу отклониться назад. Возможно, благодаря этому движению самая последняя игла лишь едва скользнула по его лбу, разодрав кожу, но не причинив серьёзного вреда. Сэр Стил швырнул в него игломёт и выскочил вон.

Афина очень быстро — Лёхша даже не понял, где она пряталась и откуда появилась, — оказалась рядом с ним.

— Афи, нам нужно выбираться отсюда. Этот, — Лёхша кивнул в сторону двери, за которой скрылся Стил, — может привести подмогу. Раз сюда никто не пришёл, значит, в их словах есть правда. На корабле мятеж, и нужно найти безопасное место.

— Необходимо связаться с Успенским, — сказала Афи. — Из моей каюты, она самая ближняя.

— Да. И забрать Корону.

— И ребят вывести.

— Что? Ещё и ребят?! Ладно, шучу.

Лёхша подхватил ножны, приложил платок ко лбу и кинулся вслед за Афиной.

 

Глава 3

Жизнь, которой Лёшка с Серёгой жили в Москве, вряд ли была лёгкой, но зато жутко увлекательной. Больше всего Лёшке нравилось, что учёба его не напрягала, он её просто не замечал. С тестовыми заданиями даже Гранаткин справлялся самостоятельно, уж, во всяком случае, приставал к Лёшке за помощью реже, чем дома.

Серёга изредка начинал ныть, причём по самым пустяковым поводам и, возможно, делал это для проформы, а не из-за того, что его в самом деле что-то не устраивало. Лёшку же устраивало всё. Немного портило жизнь то, что с Леной у них отношения стали совсем хорошие. В том смысле, что до похода в клуб, она нередко раздражалась, например из-за Лёшкиной неуклюжести, могла просто покапризничать. Сейчас же стала такой вежливой, что у него во рту порой становилось кисло.

А в целом всё было здорово. Он в какой-то момент начисто забыл, ради чего вся эта суматоха с танцами, фехтованием, этикетом, нырянием, причёсыванием и так далее. Он чувствовал во всём этом какой-то внутренний самодостаточный смысл, и его это устраивало.

Как часто случалось и раньше, из душевного равновесия его вывел, по сути, пустяк. Ему принесли новый клинок, тот, с которым предстояло сниматься в кино. Они с Филиппом давно уже, с третьей или четвёртой тренировки, перестали пользоваться спортивными шпагами и саблями и фехтовали примерно таким оружием, какое будет в фильме. У этих шпаг, чуть более тяжёлых, была непривычно массивная рукоять и сложная гарда с захватами для клинка соперника. Хват от этого получался непривычным: если спортивной саблей можно было управлять большим и указательным пальцами, то здесь была задействована вся кисть и большая нагрузка ложилась на запястье. Правая рука первое время жутко болела, но это быстро прошло.

Они с Филиппом продолжали отрабатывать всё те же нехитрые фехтовальные связки, но почти каждое занятие добавляли к ним то удары руками и ногами, то кульбиты и перекаты. Артём Николаевич, заглянув к ним однажды, только покачал головой и показал большой палец.

С точки зрения техники фехтования в новом оружии не было ничего особенного. Правда, цвет у клинка был необычный: в центре он сверкал полированной сталью, и этот светлый стальной оттенок перетекал к краям в полную черноту. Арон рассказывал, что на экране по клинку будут пробегать разноцветные блики и возникать магические руны. Не огненные, как в других кинокартинах, а какие-то особые, эксклюзивные вайнгартеровские. Лёшка попытался всё это представить и неожиданно для себя погрузился в философскую задумчивость.

Он не заметил, как подошли Филипп с Владом.

— Месье Филипп спрашивает, что повергло тебя в такую глубокую задумчивость? — перевёл Влад.

— А? Да так, ерунда всякая в голову лезет. Глупости разные.

— Глупости, вызывающие размышления, уже не могут быть просто глупостями. Давай рассказывай, мне тоже интересно.

— Да чего рассказывать? Просто подумал, зачем всё это? Вот Арон объяснял, как будет выглядеть клинок на экране. Значит, он мог бы и многое другое пририсовать. И вместо меня мог бы каскадёр выступить. Серёгу заставили выучить мелодию на флейте, хотя записывать музыку будут отдельно. Натаскивают, как правильно вести себя за столом, а по сценарию выходит, что каждый в этой сцене лишь мелькнёт в кадре…

Филипп сел напротив. Влад тоже примостился на полу, обхватив колени руками.

— Знаешь, — медленно произнёс Филипп, — я работал над очень большим количеством фильмов. Даже со счёта сбился…

— Этот сто двадцатый, — подсказал Лёшка. Он давно уже нашёл в Интернете всё что можно про своего учителя.

— Да? — искренне удивился тот. — Но я не об этом. Я работал со многими звёздами. И знаешь, большинство из них изо всех сил стремятся исполнять трюки сами. Я спрашивал, зачем вам это надо? Всё равно половину трюков будет делать каскадёр, почему ему не сделать все?

— И что они отвечали? — оживился Лёшка.

— Говорят, сами не знают. Но я знаю. Когда играешь героя или просто крутого парня, очень важно самому почувствовать себя героем. У тех, кто сам делает опасные трюки, глаза становятся другими. Зритель им верит больше, потому что правды в картине становится больше. Чем больше правды, тем больше веры. На компьютере нарисовать можно почти всё, но получится мультфильм.

Филипп начал подниматься, но снова сел и спросил:

— Знаешь, почему я здесь так давно? Ваши бои я мог бы поставить с профессионалами за два дня. Ну ещё два дня были бы нужны, чтобы обучить всяким пустякам вас, хотя это мог бы сделать кто-то другой и не за такие огромные деньги, которые платят мне. Так вот ваш режиссёр сказал мне: «Есть у меня талантливый актёр. Он очень похож на своего персонажа, но тому надо будет стать героем. Ему нужно поверить в себя, самому чуть-чуть стать героем». Мне понравилась такая работа, и я приехал.

Лёшку кольнула иголочка лёгкой ревности: оказывается, с ним тут занимаются лишь потому, что есть свободное время от работы с кем-то ещё. И он недовольно пробурчал:

— Ну и как этот ваш талантливый актёр? Почувствовал себя героем?

Влад странно посмотрел на него, наверное, осуждал за грубость. Филипп же опрокинулся на пол и стал сучить в воздухе ногами. На его обычные спортивные выкрутасы это было не похоже, но Лёшка не сразу сообразил, что он смеётся. Влад почему-то тоже засмеялся.

— И чего такого смешного я сказал? — спросил Лёшка, и тут до него начало доходить, о ком шла речь. Правда, осталось непонятным, смеяться ему самому или всплакнуть от собственного идиотизма.

— Ну, Лёшка! Сама скромность! — сказал Влад со смехом и неожиданно стал серьёзным. — А знаешь, почему я напросился с вами тренироваться? Я в детстве мечтал стать мушкетёром. Не космонавтом, не моряком или врачом. Мушкетёром! Знал, что их уж триста лет не существует, но всё равно мечтал. Только ничего для своей мечты не делал. А тут вдруг понял — надо хоть что-то сделать. Обязательно. Научиться фехтовать, пусть совсем немного, может, и не получится, так научусь хотя бы шпагу держать. Ну и научился. И ты за это время многому научился. Я тут с первого дня, мне и тогда жутко нравилось, как вы фехтуете. Но теперь-то я могу понять, что тогда была художественная самодеятельность. А сейчас всё профессионально, всё, как в настоящем кино!

— Нам надо сегодня очень внимательно отработать все нюансы, — вставая сказал Филипп. — Завтра приедет твой настоящий противник, не хотелось бы перед ним краснеть.

В общем-то, Лёшка задумался о том, к чему они тут готовятся, очень даже своевременно, потому что уже назавтра состоялась обещанная Артёмом Николаевичем встреча съёмочной группы в полном составе.

В их центре — они давно уже начали считать это место своим — нашёлся и большой зал, куда набилась добрая сотня человек. Замелькали такие известные лица, что все ребята стали чувствовать себя неловко. Один Стёпка не тушевался, наверное, он был настоящим, природным феноменом.

Большинство из вновь приехавших были знакомы друг с другом. Кто радовался встрече искренне, кто не слишком. Впервые за этот месяц объявился представитель спонсора, которого они видели в день своего приезда, — господин Тихонов. Он делал вид, что знает всех и что все должны знать его. Со стороны это выглядело смешно и как-то неприятно.

Наконец Артём Николаевич предложил всем присесть и успокоиться. Независимо от степени звёздности все послушно исполнили требование. Молодёжь постаралась забиться на галёрку, только Стёпка плюхнулся в первый ряд в компанию к самым именитым звёздам.

— Почти все в сборе, — сказал режиссёр. — Почти, потому что некоторые исполнители эпизодических ролей будут появляться к тому времени, когда дойдёт дело до самих эпизодов. Здесь нет массовки и каскадёров. И по разным причинам нет американских коллег по спецэффектам, которых мы решили не отрывать от работы и не тащить через океан. Но полагаю, молодёжь может составить себе представление о масштабах того, чем мы собираемся заняться.

Он рассказал, где и когда будут проходить съёмки. «Молодёжь», да и некоторых знаменитостей особенно взбудоражило сообщение, что натурные съёмки будут проходить в Казахстане, где-то в пустыне, и в Испании, аж в трёх её провинциях.

Сказано было много, начиная с очень серьёзных дел и заканчивая формальными мелочами типа получения пропусков на «Мосфильм» и новых индивидуальных планов и расписаний.

— Блин! Опять всякой ерундой занимаются, — прошипел Семён. — В третьем фильме снимаюсь, нигде никаких планов и другой такой фигни не было.

— Что это на него опять нашло? — спросил Лёшка у Серёги. — Совсем уж было нормальным человеком стал, а тут опять психует.

— У него отец снова запил, — сказала сидящая за Серёгой Ирка. — Вы на него внимания не обращайте, он меньше злобиться станет. О, Стёпка сюда решил перебраться.

Но оказалось, что Степан направляется вовсе не к ним. Он несколько бесцеремонно подошёл к одной из актрис и сказал:

— Здравствуйте. Всё не было случая сказать вам, что в детстве, ну лет пять назад, я был в вас влюблён и собирался на вас жениться.

— Это ты, что же, — без особого удивления ответила ему актриса, — предложение мне делаешь?

— Наоборот, — ответил Стёпка, сделав совершенно невинное лицо. — Подошёл сказать, что раздумал.

— С чего вдруг?

— Я теперь не вполне уверен, что вы меня достойны.

Актриса слегка прокашлялась и поманила Стёпку пальцем поближе к себе. Склонилась к нему и зашептала на ухо Так, что слышно было всему залу:

— Ты хоть понимаешь, что, как честный человек, после всего сказанного тобой был бы обязан жениться на мне? Так вот я за своё бесчестие тебе отомщу. Страшно отомщу и в самом скором времени.

Все вокруг, исключая, конечно, самого Стёпку, слегка напряглись — уж очень искренне и даже немного жутко прозвучали слова о мести. А актриса взяла и внезапно гавкнула своему несостоявшемуся жениху прямо в ухо. То есть — очень громко крикнула «Гав!». Вздрогнули буквально все. «Жених» с места отпрыгнул ступеней на пять вверх. Вольные и невольные очевидцы схватились за животы в приступе хохота, актриса раскланялась. Стёпка, дождавшись тишины, задумчиво, но тоже громко сообщил:

— Правильно я раздумал. С такой женой никаких нервов не хватит.

Лёшка, ничего не видя от слёз, ухватился за руку стоявшего рядом Серёги и по ней сполз на колени.

— Ну-ну, ещё одно предложение руки и сердца, — услышал он ехидный голос Алисы. Лёшка удивился, с чего бы его могли заподозрить в таком странном деле по отношению к Серёге, но, вытерев глаза, увидел, что стоит на коленях перед Леной и держится за её руку. То ли он случайно промахнулся, то ли это Гранаткин ему удружил, но видок у него должен был быть тот ещё!

На его счастье, зазвонил мобильный, так что объяснений удалось избежать. В зале стало слишком шумно, и он потихоньку выскользнул в фойе.

— Мама, ну какие могут быть новости, если я тебе по два раза в день звоню? Да не похудел я. Поправился даже. Правда на полкило всего. Сейчас у нас рабочее совещание со съёмочной группой. Тут столько всяких артистов знаменитых, глаза разбегаются. Я тебе потом всех перечислю. Да, твой любимый тоже будет. Нет, самый любимый. Костолевский, ага.

Лёшка поднял глаза и увидел прямо перед собой знаменитого артиста, о котором шёл разговор. Тот подмигнул ему и спросил:

— Можно твоей маме привет передать, раз уж я её любимый артист?

— Мама, он тебе хочет привет передать. Нет, он сам хочет. Я ему трубку даю.

— Здравствуйте… — артист посмотрел на Лёшку, и тот подсказал, — здравствуйте, Ирина Михайловна. Я познакомился с вашим сыном, узнал, что вы моя поклонница, и позволил себе лично поблагодарить вас за интерес к моей скромной персоне… И вам того же.

Костолевский вернул аппарат, подмигнул во второй раз и с довольным видом удалился. Лёшка приложил трубку к уху и услышал мамин голос:

— Это Гранаткин пародию исполнял? Или ты голоса подделывать научился?

— Да нет, — растерялся и даже обиделся Лёшка. — Это в самом деле Костолевский.

— Да шучу я, шучу, — рассмеялась мама. — Обиделся? А сам так всё время шутишь.

Они ещё немного поговорили, тут Лёшку позвали в зал, пришлось скомканно прощаться.

Новые планы вступали в силу со следующей недели, а два оставшихся дня предстояло отработать по старым. Лёшка поприсутствовал на хореографии, где на него особого внимания не обращали, и отправился в зеркальный зал на очередной урок с Филиппом. На пороге он застыл с раскрытым ртом.

Лёшка не только не спрашивал, кто будет его партнёром по съёмкам, но даже не задумывался над этим. Увидев своего партнёра, он просто впал в ступор. Окажись кто случайно рядом со звездой из Голливуда, и то, наверное, растерялся бы. А если с этой звездой предстоит в кино сниматься?

Звезда сама подошла и протянула руку:

— Привет. Я Жан!

Хорошо, что Влад пришёл на помощь, а то Лёшка всё ещё соображал туго и даже столь очевидного не понял бы.

— Лёшка, — ответил он, с трудом избавившись от хрипоты в голосе.

— Познакомились? — спросил Филипп. — Разминайся и начнём репетировать.

Императорский дворец отстроили в огромном павильоне на студии «Мосфильм». Там и была разбита на счастье традиционная тарелочка, там прошёл первый съёмочный день.

— Прошу всех посмотреть на мониторы, — обратился к присутствующим Арон. — Примерно так должна выглядеть сцена бала. Это, скорее, эскиз, черновик, а не окончательный вариант, но мне кажется, что он поможет всем поймать нужное настроение.

Эскиз здорово отличался от декораций в павильоне, состоящих из колонн и зелёного экрана. На картинке всё было нарисовано — при первом взгляде хотелось сказать сфотографировано — очень тщательно. Купол с невероятными по форме светильниками, стены с картинами, статуи в нишах за колоннами. А потом Арон включил всё это в динамике, и началось волшебство. Пол под ногами танцующих превращался в луг, на котором вырастали цветы невероятных форм и расцветок, а над цветами порхали бабочки и стрекозы. Из колонн тянулись вверх ветки деревьев, на них тоже распускались цветы и осыпали танцующих своими лепестками. На месте цветов созревали фрукты, которые желающие срывали и с аппетитом съедали.

— Это общая картина на первый танец. Для других фрагментов будут другие эффекты, но они будут готовы позже. Так что вы их увидите уже в фильме.

Впечатление Арон произвёл нужное. Массовка сосредоточилась, артисты настроились.

Лёшка был занят лишь в нескольких кадрах в общем танце, который снимали чуть ли не десятком камер одновременно. Потом просто постоял со скучным лицом, прислонившись к колонне. И наконец сняли его уход из зала. Со спины. Но он с удовольствием провёл бы здесь весь день, если бы его не ждали Филипп с Жаном. Пришлось идти к гримёрам, расплетать косы, стирать грим. Нос ему отклеивать не стали. Валентин сказал, что его нужно проверить на прочность в бою. Бутафорский нос, по сути, повторял его собственный, но был чуть прямее и тоньше. А крохотная горбинка придавала его лицу испанский колорит. В общем, Лёшка остался с носом и в таком виде поехал в павильон, организованный в заводском цеху. Там уже были почти готовы декорации для съёмок других эпизодов картины, и их нужно было обживать. Завтра закончат съёмки танцев и целый послезавтрашний день станут готовить пиршественный зал дворца. Чтобы не было простоев, требовался ещё один павильон, вот его-то и организовали в заводском корпусе из желания сэкономить. Декорации здесь были довольно простыми, хоть и изображали космический корабль.

Обошлось без пробок на дорогах, и приехали они с Иванычем чуть ли не на час раньше, чем нужно. Лёшка собрался, пользуясь свободной минутой, осмотреться как следует, но в павильоне царила кромешная тьма.

— Эй, есть тут кто живой? — прокричал Иваныч, из чистого любопытства увязавшийся вместе с Лёшкой.

— Да полно народу, — ответил кто-то непонятно откуда.

— Ефремов, ты, что ли? Почему темно?

— Сейчас дадим огня, — пообещал невидимый Ефремов.

Света, вопреки обещанию, пришлось дожидаться долго. Наконец зажглись какие-то тусклые лампы, затем яркие киношные прожектора. Последние, впрочем, далеко не все и вполсилы.

— Привет, Иваныч, — сказал Ефремов вытирая руки о штаны и протягивая правую ладонь водителю. — Тут этот гадёныш наш, можно сказать, бомбу подложил. Саботаж устроил.

— Ты про Тихоню?

— Про него. Про господина Тихонова. Мы кабель силовой на пять квадратов, как положено, кинули. Всё проверили-выверили ну и пошли вчера отдыхать. Сегодня прихожу пораньше, там на рубильнике гайки недоставало, хоть и без нужды она, но, раз положено, надо прикрутить. Глядь, а вместо нашего кабеля уже дохлая кишка на двоечку торчит.

— Ну? — поторопил электрика шофёр.

— Не нукай. Тут охрана должна была стоять. Наша. Но не стояла. А так-то на проходной ребята грамотные. Ну я и решил, что не мог наш кабель далеко сбежать, на заводской территории должен был остаться. Опять же новый кто-то подключил грамотно. Я к тутошним электрикам, вроде как по делу какому, а сам по сторонам глазею. Ну и углазел. Пристыдил мужиков, они всё вернули.

— Ты начальству доложил?

— Первым делом. Кого другого и покрыл бы, но не этого змеёныша. Евгений Михайлович сам сюда примчался, его притащил. Устроил разнос. Тот кричит «Не виноватый я». Но долго не поотпираешься, когда все улики налицо. Стал трындеть, что, мол, экономии ради не со вчерашнего, а с сегодняшнего дня решил охрану поставить. Евгеньевич его отправил за свой счёт кабель покупать! Он уж было поплёлся с деньгами прощаться, да увидел, как кабель на место ставят. Вот такие пироги! Не, главное ведь что? Не будь этой растреклятой гайки, я б в рубильник и не полез. И могли бы мы завтра при полной нагрузке полыхнуть синим пламенем.

Лёшка всё это слушал в пол-уха. Не догадывался, чем ещё, помимо синего пламени, экономия может обернуться. Для него лично. Тут подъехали Жан и Филипп, он и вовсе об этом происшествии забыл.

Через день начались съёмки эпизода «с поножовщиной», как его именовал Арон. По большому счёту, всё это время Лёшка готовился именно к нему. Нет, понятное дело, и к другим эпизодам тоже, но этот казался ему едва ли не самым главным. Больше он боялся только сцены с поцелуями. Но до поцелуев ещё дожить нужно было, а сегодняшние съёмки были уже на носу.

Гримировали Лёшку рядом с Жаном, тот балагурил то по-французски, то по-английски. Влад не всегда успевал переводить, больше смеялся в одиночку. Пришли журналисты, которым Жан то ли обещал, то ли обязан был дать интервью. Их сфотографировали на пару с Лёшкой: оба в необычного вида военных мундирах, с нашивками на рукавах. Лёшка в этот раз был без косичек и прочей белиберды в волосах, его «хвост» был прихвачен простой заколкой. Фотограф стал просить гримёров сделать Лёшке причёску как накануне, но Жан, возмущённый такой наглостью, сказал, что времени у них больше нет, и попросил оставить «звёзд» в покое. Он так и сказал про «звёзд», во множественном числе. Лёшке стало приятно. А когда Жан признался, что до сих пор волнуется перед началом съёмок, Лёшка вдруг почти успокоился.

Серёга и все остальные ребята, которые не были сегодня заняты на площадке, собрались в павильоне поболеть за них троих: Жана, Лёшку и Лену. Она тоже участвовала в этом эпизоде, и даже в самой схватке.

Хлопушка стукнула как-то буднично, и они отработали первую часть эпизода, сняв семь или восемь коротких кадров по три дубля. Жан при этом смешно коверкал русские слова, но никто не смеялся — все знали, что озвучивать его будет другой актёр, да и ситуация к смеху не располагала.

Сделали короткий перерыв, и Артём Николаевич снова скомандовал «Мотор!»

Схватка была разбита на двенадцать небольших фрагментов, так что у Лёшки даже дыхание не сбивалось, хотя ритм Жан задавал бешеный и ему приходилось не реагировать на движения его клинка, а заранее выставлять руку туда, куда должен был быть направлен удар. Ошиблись они всего раз. Точнее, Жан ошибся, атаковал в незащищённое место, но вовремя смягчил удар, и Лёшка его едва почувствовал.

Снова сделали перерыв. Лёшка удивился, что перерывы такие частые, но ему сказали, что необходимо изменить наклон пола и что они работают уже три часа, — этому он удивился ещё больше. Лёшка попил воды и попросил у Жана посмотреть его шпагу, которую принесли сюда перед самым началом съёмок. Шпага по сравнению с его выглядела нарядной, гарда украшена стразами, клинок разрисован узорами.

Оставалось снять самую длинную связку, в конце которой Лёшка должен был поймать противника на тот самый трюк, которому Филипп научил его в первый день. По сценарию, его противник был разозлён неуступчивостью мальчишки, хотел расправиться с ним побыстрее, атаковал с особой яростью, вкладывая в удары всю силу, но в конце попадался на приём и падал, истекая кровью.

Жан начал свою атаку, обозначив сначала удары слева и справа, а затем ударив сверху. Лёшка поднял руку в защиту. Его оружие по классическим канонам должно было бы находиться не прямо над головой, а чуть впереди, но для трюка пришлось подать его сильно назад, почти к затылку. Лёшкино оружие приняло удар Жана, но клинок сломался, а оставшаяся в руках Жана часть с острым сколом полоснула Лёшку от верхней части лба до самой брови. Лёшка попробовал утереть залившую левый глаз кровь, но от резкой боли опустился на пол.

Несколько секунд он ничего не слышал, в глазах потемнело, но постепенно боль утихала. Было очень странно, но глазом, который не заливала кровь, он видел всё вокруг чётко-чётко. И слышал каждый звук, даже те, которые доносились с дальнего конца павильона.

— Лена, отойди, весь костюм перепачкаешь, — сказал Ленке, склонившейся над ним, Артём Николаевич. Филипп с Жаном присели на корточки возле Лёшки. Остальные толпой сгрудились за их спинами.

— Да пропустите же врача, — потребовал суровый женский голос.

Доктор, к Лёшкиному удивлению, оказалась молодой и уж никак не грозной.

— Парень, подержи ему голову, — попросила она Жана. Тот понял без перевода, опустился на колени и двумя ладонями подхватил Лёшкин затылок. Лёшке стало легче, оказалось, что на держание собственной головы затрачивается уйма сил.

— Всем отойти, мне свет нужен.

Все сделали пару шагов назад, а Арон ещё и крикнул:

— Добавьте сюда свет!

Лёшке слишком яркий свет, бьющий в глаза, не понравился, но он промолчал.

Врач чуть приподняла его голову за подбородок, протёрла лёгкими движениями лоб и глаз.

— Скажите, чтобы принесли носилки.

— Зачем носилки? — испугался Лёшка. — Не надо носилок.

— Тебя не спросили.

Похоже, что врач всё же была грозной, но посмотрела на него ласково:

— Да не бойся, я тебя сейчас перевяжу, а вот швы лучше наложить в больнице. Ну и на сотрясение мозга проверить нужно.

— Нет у меня никакого сотрясения.

— Ну да, конечно. И мозгов нет.

Пришлось подчиниться. Пока Лёшку забинтовывали, в павильоне появился господин Тихонов. Арон взял его за грудки и оттащил подальше в сторону. Но Лёшка всё слышал, настолько у него слух обострился.

— Ты где взял эту хрень? — ласково спросил Арон.

— Какую?

— Сабельку вот эту, — Арон ткнул обломок шпаги под нос представителю спонсора.

Тихонов икнул и, наверное, проглотил язык.

— Ты чего в молчанку играешь? Не хочешь со мной говорить? Хорошо, в прокуратуре объяснения давать будешь.

Арон отпустил Тихонова и даже шагнул от него в сторону. Но тот вцепился ему в рукав.

— Я же в мастерской заказал! Богом клянусь!

— Вот я тебя и спрашиваю, в какой такой мастерской заказал?

— В сувенирной, — выдохнул Тихонов.

Арон молча ткнул ему кулаком в нос. Тихонов взвыл и заорал благим матом:

— Я всех вас засужу! У меня свидетели!..

— Что случилось? — наигранно удивился Арон. — И где ты видишь свидетелей?

— Господа, вы видели, как он меня ударил? Видели? Свидетели есть? Я в долгу не останусь.

Все молчали. Вдруг откуда-то из-за спин вышел Стёпка.

— Дяденька, я свидетель. Я всё видел.

— Э-э-э… — чуть растерялся Арон. — И что ты видел?

— Я, дяденьки, видел, как этот гражданин шёл-шёл и как вдарится носом об угол. Он это специально сделал, чтобы страховку получить. Страховка у него на миллион долларов.

Тихонов, уже успевший обрадоваться поддержке, снова взвыл.

— Утихомирьте этого гражданина, — сказала доктор. — А то его усыпить придётся.

Она стала завязывать бинт узлом, у Лёшки в глазах снова потемнело, и в следующий раз сознание вернулось уже в машине «Скорой помощи».

В больнице ему сделали два укола прямо в лоб. Лёшка всегда боялся уколов, и, наверное, по этой причине шприц показался ему огромным и страшным. Но боли он почти не почувствовал, а вскоре начало действовать обезболивающее. Швы оказались металлическими скрепками и вставляли их каким-то блестящим медицинским степлером. Больно не было, а вот противно было до дрожи: собственный лоб казался ему стеклянным, и в это стекло с жутким скрежетом втыкали скрепки. Потом ему дали выпить что-то пахнущее валерьянкой, очистили тампонами лицо от крови, руки он вымыл сам.

Процесс мытья рук, как ни странно, взбодрил его, и Лёшка даже засобирался покинуть больницу. Но не тут-то было: его проводили в кабинет и велели лежать на кушетке.

— И сколько мне тут валяться?

— А сколько понадобится.

Лёшка решил хотя бы на время быть послушным, а то упекут его в палату и будет он там неделю куковать.

Пришёл невропатолог, помахал перед носом молоточком, порадовал, что сотрясения нет, пообещал пару уколов от бешенства и ушёл. И почти сразу в дверях объявился Серёга.

— Чего разлёгся? Там съёмки срываются!

— Так я это, знать не знаю, где нахожусь. И все деньги в гримёрке остались.

— Мы тут с Иванычем за тобой прибыли. Пойдём. Постой, я дорогу проверю.

— Так мы что, нелегально?

— Да ты представляешь, сколько бумажек нужно подписать, чтобы тебя на законных основаниях выпустили? Нет, если хочешь, оставайся.

— Да не хочу я. Пойдём уже.

В машину они прошмыгнули незамеченными.

— Травмоопасная у нас с вами, мужики, работа, — сказал Иваныч. — Ну что, едем?

По дороге Серёга рассказал, что ситуация сложилась неважная. Жан должен был улетать из Москвы сегодня ночью, попробовал по телефону договориться, чтобы ему разрешили задержаться ещё на день, но не получилось. Стали искать дублёра, новый костюм и шпагу. Вот тут Серёга и решил навестить друга.

— Думаю, если жив, нужно тебя привезти. Уж как-нибудь доиграешь. Потихоньку. Не нужны нам дублёры, правильно? Опять же когда с ними репетировать, если времени в обрез? Ой, Лёш, у тебя фингал под глазом расплывается!

— Серёга, возьми в бардачке термос и чаю пару пакетиков, — велел Иваныч. — Ты чай в кипятке подержи, потом, как примочки, Лёшке поставь. Остудить не забудь, а то ему ещё и от ожогов лечиться придётся.

Лёшка кивнул и понял, что зря он раскивался. Наркоз отходил, и в голове сразу застучали молоточки. А про то, как доиграть эпизод, он даже думать не хотел.

Серёга высунул заваренные пакетики в окошко, остудил и прилепил ему на щёку.

— Ну где моя чашка горячего шоколада? — спросил Лёшка, появившись в павильоне. — А то перерыв уже заканчивается.

Шоколад притащили мигом. Пока он пил горячий напиток, Арон, Филипп, Жан и Артём Николаевич спорили, разрешить Лёшке сниматься или запретить. Позвали врача, которая уже давно вернулась из больницы и заняла свой пост в машине «Скорой помощи» возле входа в павильон.

— Я бы не разрешила, — сказала та. — Но у меня официального права нет.

Арон подпрыгнул, Филипп с Жаном пожали руки, Артём Николаевич пожал плечами.

— Ребята, вы аккуратненько работайте. Можно медленно-медленно, — попросил Арон. — Я потом до нужной скорости сам доведу.

— Иди уже отсюда, — сказал ему Валентин, собственноручно начавший гримировать Лёшку. — Так не больно? Ну и ладушки. Если бы не отёк, так и проблем не было бы. Ара! Когда надо, тебя не докричишься. Вы с Тёмным покумекайте, чтобы этот глазик особо в кадр не брать. Или ты опухоль замазать сумеешь?

— А мы и так и этак, — пообещал Арон и умчался на совещание с режиссёром и оператором.

Привезли новый костюм, но он не подошёл. Решили, что пятна крови, если их чуть застирать, на экране видны не будут. Доставили новую шпагу, пришлось клинок от неё вставлять в рукоять от старой, сломанной об Лёшку. Приехал каскадёр. Ему велели сидеть в стороне и ждать. Артём Николаевич всем объяснил, что сцену необходимо снять с одного дубля. Сделать пришлось четыре. Лёшка между вторым и третьим опять попросил шоколад. В общем, он чувствовал себя терпимо и, кажется, с работой справился.

— На сегодня всё, — Артём Николаевич с облегчением выдохнул. — Крупные планы с Алексеем придётся доснимать позже.

— Так я могу мальчика забрать? — вдруг объявилась доктор.

— Куда?

— В больницу, пока не в морг, — мрачно пошутила врач.

— А надо?

— Надо! Вы только свои пластыри с него отклейте.

Валентин за «пластыри» не обиделся и стал осторожно разгримировывать Лёшку. Артём Николаевич, видимо, включил своё обаяние на полную катушку, потому что врач заулыбалась и разрешила пострадавшему ночевать не в больнице.

Потом все долго прощались с Жаном. Наконец Иваныч повёз Жана с Артёмом Николаевичем в аэропорт. А Арон забрал Лёшку с Серёгой к себе на квартиру, потому что в интернат они попали бы в лучшем случае к первому уроку.

Ночью Лёшке потребовалось в туалет, он глянул на себя в зеркало и не испугался только потому, что до конца не проснулся. Синяк под глазом расползся уже по всей правой стороне лица. Он представил, как в таком виде появится на съёмках, и ему отчего-то стало вдруг весело. Лоб болел, но не настолько, чтобы не уснуть, а потому он и проспал как убитый почти до обеда.

В больницу идти всё-таки пришлось. Но не в обычную, а в клинику пластической хирургии. Отвёз его туда Валентин. Врач, даже без халата, зато с трубкой в зубах небрежно, но безболезненно сдёрнул пластырь. Глянул, обозвал врачей из травматологии коновалами и велел готовиться к операции. От этого слова Лёшке стало сильно не по себе, но врач сказал, что, если он не хочет на всю жизнь остаться «мальчиком со шрамом на лбу», то придётся потерпеть.

Лёшку усадили в кресло, очень похожее на стоматологическое, откинули голову немного назад и зафиксировали зажимами. Несколько раз приложили ко лбу вокруг раны какой-то пистолетик, который впрыскивал лекарство под кожу не через иглу, а как-то по-другому. Лоб занемел настолько, что снова стал бесчувственным и словно стеклянным. Ещё бы не видеть и не слышать, как выдёргивали с противнейшим скрежетом металлические скобочки и как они побрякивали, когда их бросали в хромированную миску, было бы вообще хорошо. Может, это и не мужественно закрывать глаза во время операции, но Лёшка плюнул на условности и сидел крепко зажмурившись.

— Ну что сказать? — наконец задумчиво произнёс врач, на этот раз одетый в белый с зелёными листочками халат. — На лбу шрам получится нитевидным и практически незаметным. В верхней части лба, там, где рана рваная, след будет более видным, но не бросающимся в глаза. При соответствующей причёске его и вовсе не углядишь. Хотя, по мне, так это никак не отразится на общем впечатлении. Вот если бы клиенту ещё немного укоротить нос и прижать уши, то мы получили бы весьма приятную физиономию.

— Василий, ты мне человека не запугивай, — сказал Валентин Валентинович. — Не надо ему уши пришивать, он и так славный и фотогеничный.

— Я рекомендовал не пришить, а прижать. И не рычи на меня. Шагайте в кассу и в аптеку. В кассе скажи, что я лично распорядился о пятидесятипроцентной скидке. Над аптекой у меня власти нет.

Доктор тяжело вздохнул каким-то своим мыслям.

— Василий, не вздыхай прежде времени. У нас на эту ценность в лице слегка пришедшего в негодность, но успешно возвращённого к первоначальному состоянию молодого человека…

— Эко как загнул!

— Короче, у нас солидная страховка на него. Так что получишь по полной программе, только бумажки правильно оформи.

— Вот! — хохотнул доктор Василий. — Иной раз полезно бывает оказать дружескую услугу без надежды на вознаграждение!

Варваре Осиповне пришлось отмазывать Лёшку с Серёгой из-за пропусков занятий. Но Мария Фёдоровна сдалась сразу, едва взглянув на Лёшкино лицо. Мастер-педагог даже не удосужилась спросить, отчего пропустил уроки Гранаткин, который выглядел красивым и ухоженным, как сиамский кот.

По поводу полученной производственной травмы шуток было немало. Больше, конечно, из-за посещения пластического хирурга, хотя было непонятно, откуда о нём узнали. Не Валентин же рассказал? В любом случае, это было лучше, чем выражения соболезнования и прочая ерунда. То, что Лёшка с покарябанным лбом доиграл свой эпизод, никто подвигом не называл, но старшее поколение после этого приняло его в свои ряды как равного.

Жизнь налаживалась. Лёшку, правда, гримировали дольше и тщательнее, чем всех остальных, а в перерывах умудрялись грим снимать, чего раньше никогда не делали, чтобы смазать лицо очередной порцией мази, но он с этим как-то сразу смирился. До него дошло, что всё могло закончиться много хуже.

Съёмки продолжались своим чередом. А дня через три в павильоне, как ни в чём не бывало, объявился господин Тихонов. Ходил туда-сюда с умным видом, даже указания давать пробовал. Но на его замечания по большей части никто не реагировал. В крайнем случае, переспрашивали у тех, кому доверяли.

— Арон, скажите, чего вы этого гада терпите? — спросил как-то Серёга. — Мелкий пакостник какой-то и диверсант.

— Мелкий? Нет, Серёга. Пакостник он крупный! А терпим оттого, что финансирует всё наше предприятие некий господин Истомин. Ну помнишь классику: владелец заводов, газет, пароходов? Словом, буржуй с большими миллионами и притом неплохой мужик. Но сам он где-то в Европе торчит, а тут всеми делами его молодая супруга заправляет, которой он сдуру полностью доверяет. А та, с ещё большей дури, доверяет Тихонову. Про её дурь, впрочем, всё понятно. Ей-богу, никогда не был стукачом, но вернётся наш олигарх, найду момент настучать на эту парочку. А пока приходится терпеть. Ради общего, так сказать, дела.

Подошёл любимый мамин артист.

— Привет, старик, — обратился Косталевский к Лёшке. — Ну что, сегодня нам на пару работать? Мама как?

— Привет передаёт.

— Спасибо. Ты ей тоже привет передай. Честно и положа руку на сердце, да вот и Арон соврать не даст, я здорово удивился, что меня ещё кто-то помнит. В сериалах я не снимаюсь, в кино сто лет не звали. Так что скажи маме, я ей здорово благодарен. И хочется надеяться, что после этого фильма будут вспоминать не только тебя, но и меня. Пойдём текст прогоним?

Лёшке очень нравилось, что почти все артисты относились к ним, как к равным. Или, скажем так, на съёмочной площадке к ним таким образом относились все, а за её пределами — почти. Некоторые звёзды позволяли посмотреть на кого-нибудь свысока, но не особо заносчиво, как-то по привычке, что ли. А режиссёр уж точно никогда не делал различий между ребятами, играющими свою первую роль, и народными артистами, известными всей стране.

Лёшка с Леной готовились к своему выходу на площадку, где в этот момент снимали сцену с той самой артисткой Андреевой, на которой собирался жениться Стёпка.

Андреева выскочила с площадки в слезах, пнула какой-то ящик и закричала:

— Убью! Сволочь, мерзавец!

— Анна Петровна, что случилось? — вскинулась Лена. — Вас кто-то обидел?

— Кто-то? Ваш любезный Артём Николаевич! Убью гада!

И вдруг успокоилась, промокнула глаза платком и даже улыбнулась.

— Нет, каков подлец! — сказала она почти восхищённо. — Как умеет женщину до слёз довести! У меня сцена не шла никак. Это бывает. Ваш Тёмный сначала всё настроить меня пытался, а потом шепнул на ухо такое, что я взвыла. А он прыг из кадра. «Хлопушка! Мотор!» Ну я доиграла и в слёзы. Нечестно с его стороны такими методами своего добиваться. А с другой стороны, если с каждым нянькаться, никакого кино не снимешь. Только всё равно зря он так со мной. Я ж придумаю, как отыграться!

И замолчала со зловещей улыбкой. Вскоре улыбка стала обычной, почти доброй. Наверное, Андреева придумала, как отомстить режиссёру. Не иначе, всё должно получиться жёстко и смешно одновременно.

 

Интерлюдия 6

Начало похода

Стеф сидел, вертел в руках отвёртку и без толку пялился в недра железной коробки, с красивым и мудрёным названием мультигенератор внепространственных возмущений.

— Ну? — нетерпеливо спросил Серхио.

— Что?

— Долго думать будешь?

— Долго. Ты же знаешь, для меня это сложная штука — думать.

— Стеф, перестань дурить! Пожалуйста!

— Вот были бы здесь проводки, можно было бы подумать, какой перерезать: красный или чёрный.

— Так тут нет никаких проводков? — искренне удивился Сами.

— А я что сказал? Нет тут никаких проводков. Зато вот эта медуза торчит.

В центре прибора в самом деле располагалось нечто, напоминающее медузу. То есть мешочек с бледно-голубой субстанцией, со свисающими по краям шнурочками, концы которых утопали в блестящих разъёмах. Но на проводки они похожи не были, скорее, всё же на щупальца. Стеф вдруг ткнул в центр «медузы» отвёрткой. «Медуза» лопнула, её содержимое потекло из отверстия по бокам, медленно застывая и обретая вид засахарившегося сиропа.

— Ой! — воскликнул Стеф. — Сломалась!

— Ты что наделал? — заорал Сами. — Я тебя сейчас прибью, диверсант проклятый!

— Не ори, — остановил его Серхио, справедливо рассудив, что диверсию никто, даже Стеф, устраивать не станет. Но всё же повторил вопрос Сами: — Ты зачем это сделал?

— Последняя проверка. Это желе называется магическим генератором внепространственной связи. Он вырабатывает те самые волны, при помощи которых…

— Не тяни.

— Так вот он сдох. До смерти сдох. Всё остальное вроде цело, а прибор не работает. Значит, сдох. В живом состоянии его из пушки не пробить, вот я и попробовал устроить последний экзамен. Раз проткнулся, значит, сдох.

— Ну и что теперь делать?

— Запасной купить.

— Где? — истерично спросил Сами. — Планета же необитаемая.

— Ну раз на нашем корыте такой штуковины нет…

— Есть! Вспомнил, есть! — выкрикнул Серхио и почти сразу стих, сообразив, что не прав. Но мысль свою закончил: — Такие генераторы есть в каждом скафандре, на грузовой платформе тоже есть, и запасные имеются. Только все они очень маленькие. Но может, их все вместе?..

— Это же не батарейка! Даже если бы можно было соединить их последовательно… или параллельно?.. без разницы, как ни соединяй, мощи хватит разве что со спутником связаться. Кстати, у этой планеты есть спутники? Нет? И здесь неудача.

Все замолчали и задумались. Вернее, задумались Серхио и Стеф. Сами просто молчал, негромко сопел и уж точно ни о чём не думал.

— Слушайте, вы, пилоты? А как мы сюда попали? — прервал молчание Стеф, почесав отвёрткой кончик носа. — Тьфу, нос испачкал!

— Ты что, сам не помнишь, как мы сюда попали?

Стеф всё помнил, но сейчас спрашивал не об этом.

— Я говорю, с чего мы оказались именно здесь? Как вы местечко для нас подбирали?

— По маяку, как ещё? — пробурчал Сами, взявшийся тогда управлять кораблём. — Я ж не навигатор, чтобы курс прокладывать. Поймал сигнал маяка и по нему задал координаты перехода.

— О! А говорил, что папочка тебя учил яхтой управлять.

— Ну учил. Управлять учил, а навигации не успел.

— По правде, ты и управляешь не так чтобы очень.

Сами надулся, но смолчал. Шатл угробил он, и ему доставало ума себе в этом признаться. Хотя остальным он и вещал, что, мол, повреждения, полученные посадочным модулем при бегстве, оказались несовместимыми с его нормальным функционированием… Ну и дальше в том же духе, и побольше всяких умных слов.

— Где этот маяк находится? — прервал грустные мысли Стеф. — На орбите, на планете, далеко, близко?

— На поверхности. Да мы на него до последней секунды ориентировались. Потом, когда управление отказало, пришлось отклониться.

— Можешь определить расстояние и направление?

Сами кивнул.

— Серхио, глянь в информаторе, что за аппаратура на маяке стоит. Он же волны излучает? Значит, по сути, это генератор связи.

Аппаратура маяка оказалась подходящей, чтобы послать сигнал бедствия. Более того, там имелись кое-какие запасы и настоящий центр связи на случай прибытия таких вот кораблекрушенцев. Расстояние до маяка тоже не казалось непреодолимым — 350 километров. Двести через пустыню, в центре которой они приземлились, ещё сто через джунгли, и последний этап по морскому песчаному берегу. Будь у них любой нормальный вид транспорта, всё это заняло бы час, максимум два. Но единственным подвижным средством оказалась транспортная тележка, а говоря научным языком, платформа на антиграве, с колёсным ходом про запас, дистанционным пультом для управления со стороны и джойстиком для управления с самой платформы. Грузить на неё можно было до пяти тонн, они все вместе даже со скарбом и провиантом весили едва ли половину. Так что запас оставался огромный. Вдоль бортов соорудили пару скамеек. Последним и неразрешимым неудобством оказалась скорость — не более пяти километров в час.

— Если управлять по очереди, можно двигаться по двадцать часов в сутки, то есть по сто километров в день, — сказал Лёхша. — Как-нибудь дотерпим.

— А почему не круглосуточно?

— Без остановок не получится.

Стеф посмотрел на Лёхшу с уважением и некоторой опаской. По большому счёту, хоть между ними особой дружбы не водилось, Стеф считал Лёхшу самым близким человеком в свите. Во-первых, потому что тот был вторым после самого Стефа, кто так же любил почудачить, повалять дурака и изобразить шута горохового. Во-вторых, Лёхша никогда не раздражался на проделки Стефа. Но после бегства с охваченного мятежом линкора он чуть-чуть, самую малость, стал Лёхшу побаиваться.

Стефа мятеж застал в кафе-баре для старшего офицерского состава. Делать ему там было нечего, но, поскольку его никто оттуда не прогонял, он решил там пообедать. И тут появились мятежники. Под стволами игломётов не побалуешь, и большинство предпочли выполнить команду и поднять руки вверх. Тех, кто дёрнулись, в упор прошили иглами. Стеф, по самому ему неведомой причине, никогда и ни при каких обстоятельствах ничем не смущавшийся и не терявший присутствия духа, прикинулся дурачком, захныкал и попросился в туалет. Ему велели катиться куда подальше. Уходя он умудрился незаметно стащить со стола игломёт, который туда положил один из мятежников, видимо, оружие мешало тому отдавать приказы. Шагнув в коридор, он первым делом разбил стекло на тревожной кнопке и вдавил её что было силы. Взревел сигнал. К нему подскочил какой-то мятежник, Стеф стрелять не решился, но пнул того и мгновенно скрылся за поворотом. В кают-компанию, где очень вовремя собралась вся свита, он вбежал на несколько мгновений раньше Афи и Лёхши. У Лёхши на лбу была рваная рана, вся физиономия вымазана в крови, и вид он имел жутковатый. Но именно Лёхша первым сообразил связаться с Успенским и получил совет, а скорее, приказ пробираться на шестнадцатую палубу и покинуть линкор на одном из шатлов. Именно Лёхша провёл всех по лабиринтам коридоров, переходов, трапов, через какие-то самые дальние закоулки. То, что Лёхша Герейро способен запомнить любой маршрут с одного раза, знали все, но что он сможет так вот запросто вывести их в нужное место, обходя лифты, перекрёстки и прочие места, где могли располагаться посты мятежников, никто и не предполагал. На один пост они, впрочем, нарвались. Вот тут и произошло то, из-за чего Стеф стал побаиваться Лёхшу. Он своей шпагой уложил всех, никто и глазом моргнуть не успел. Лёхша со своим фамильным оружием всегда возился, как с любимой игрушкой, может, даже спал с ним, как с плюшевым медвежонком. А тут оказалось, что это очень страшное оружие!

Пока шла посадка на шатл — хотя какая это посадка, попрыгали, толкаясь кто как мог, — и подготовка к старту, Лёхша стоял у входа с оружием в руках. Вернее, в одной руке он держал шпагу, а в другой — какой-то контейнер. Это потом все узнали, что в нём находится Корона Империи. Тогда Стефу контейнер показался чемоданчиком, и он про себя восхитился, что Лёхша успел даже личные вещи прихватить. Стеф встал рядом с ним, взяв игломёт наизготовку. Но стрелять не пришлось.

Единственным, кто смог разобраться с управлением шатла, оказался Сами. Отстыковался он уверенно. Потом стал готовить судёнышко к прыжку, а оно тем временем получило в борта несколько зарядов. Если бы их хотели уничтожить, то сделали бы это легко и быстро. Но мятежникам нужен был не линкор, а принцесса, вернее, императрица! И Корона. Так что они смогли уйти. Но при посадке почти всё на шатле стало давать сбои, а потом Сами допустил какую-то грубую ошибку и они едва не разбились. К счастью, а может, благодаря предусмотрительности советника Успенского, у шатла оказалась магическая подушка безопасности, и приземлились они не смертельно жёстко. Взлететь уже было невозможно, а тут ещё и трижды продублированная аппаратура связи полностью, во всех своих растреклятых трёх экземплярах вышла из строя. Намертво.

Теперь им предстояло тащиться по неведомой и необитаемой планете к маяку, чтобы подать сигнал бедствия.

Платформа вскарабкалась на первый из барханов, медленно перевалилась через песчаный хребет и поползла вперёд. И ползла час за часом. С остановками через каждые четыре часа.

Почти всех здорово укачивало, даже специальные таблетки не помогали, но приходилось терпеть. Самым неприятным было то, что всякий раз, когда крен менялся, все начинали сползать, наваливаясь друг на друга, то вперёд, то назад. Таля, сидевшая на корме, однажды задремала, свалилась на склон бархана и скатилась по нему. Закричать она то ли побоялась, то ли не смогла, и её исчезновение заметили лишь через пару минут.

На исходе первого дня пути случилось происшествие, ещё более неприятное, когда за бортом оказались все. Тележка была глупой, единственное, на что ей хватало примитивных железных мозгов, — это помнить общее направление движения. Да ещё не лезть туда, где она могла опрокинуться. Из-за этого маршрут постоянно вилял, а значит, удлинялся. Пришлось перейти на ручное управление. Под вечер Лина, сидевшая за рукояткой управления, с запозданием стала принимать вправо, чтобы не подниматься по слишком крутому склону. Транспортное средство накренилось на правый борт, все сидевшие слева попадали на тех, кто сидели справа, и этого оказалось достаточным, чтобы платформа опрокинулась. Стеф и Таля оказались под тележкой, остальные успели откатиться в сторону. Скафандры придавленных выдержали нагрузку, но самих их пришлось вытаскивать, откапывая песок вокруг. Ещё хуже дело обстояло с попыткой перевернуть платформу. Как они ни старались, руками этого сделать не удалось. Лина, чувствовавшая себя виноватой, смогла исправить положение с помощью магии. То, что для взрослого мага было делом плёвым, высосало из неё все силы, и ей долго пришлось отлёживаться на полу платформы между скамейками.

Но и это происшествие вскоре стало восприниматься как пустяк. Потому что вечером следующего дня произошла, по сути, катастрофа.

Барханы кончились ещё накануне, и пустыня превратилась в почти гладкую каменистую равнину. Продвигаться стало легче, спокойнее и быстрее. Но возникли проблемы другого характера: всё вокруг просматривалось на многие километры. Так что, когда появился участок, усыпанный крупными, в рост человека, валунами, остановку сделали сразу, не задумываясь об осторожности. Девчонки побежали направо, мальчишки — налево.

Почти все уже собрались возле тележки, когда где-то за камнями громыхнуло. С той стороны неожиданно подул резкий ветер, потянуло чем-то тухлым.

— Ого, как бабахнуло! — обеспокоенно воскликнул Серхио. — А где Сами со Стефом?

— Кажется, как раз в той стороне, — неуверенно протянула Лина.

Грохот повторился, а затем его раскаты стали доноситься всё чаще, сливаясь в настоящую канонаду.

— Всем стоять здесь! — впервые за всё время отдал команду Серхио, назначенный в этом походе командиром. — Лёхша, пошли взглянем.

Они пропетляли между несколькими валунами, осторожно выглянули и решили, что можно без особой опасности забраться на ближайший камень, чтобы оглядеться.

Зрелище, им открывшееся, стоило того, чтобы попыхтеть. Чуть дальше между камнями были довольно обширные свободные участки, по одному из которых скакали Сами и Стеф. Через каждые пять-шесть шагов из земли маленькими молниями били змеящиеся искры электрических разрядов, заставлявшие с грохотом разлетаться мелкие камни. К тому же в полусотне метров позади образовался самый настоящий смерч, который следовал по пятам за беглецами и тоже то и дело сверкал молниями.

— Вот это да! — опешил Серхио. — И чего их туда понесло?

В этот момент Сами наступил на оказавшийся на его пути плоский камень, из-под пятки выскочила тоненькая змейка электрического разряда, а вслед за ней полыхнуло так, что в глазах надолго остались огненные росчерки.

Сами упал плашмя. Тоненький и невысокий по сравнению с Сами Стеф остановился, всплеснул руками и, схватив товарища за ноги, стал тащить его в сторону Лёхши и Серхио. Голова Сами время от времени подпрыгивала на камнях и рытвинах.

— Бежим поможем, а то он его сейчас добьёт таким спасением, — сказал Серхио, спрыгивая вниз.

Они несколько мгновений постояли в нерешительности. Стеф их сразу увидел, но продолжал молча тянуть свою ношу. Лёхша сделал осторожный шаг, ничего не произошло. Тогда они плюнули на все предосторожности и побежали. Первые молнии под их ногами засверкали, когда до Стефа и Сами оставалось всего ничего. По мышцам ног при каждом разряде пробегала волна неприятного зуда, но двигаться это почти не мешало.

Втроём они дотащили Сами до тележки, когда их догнала волна электрических разрядов. Молнии, засверкавшие под ногами, заставили девчонок завизжать и начать прыгать с места на место.

— Стоять! От прыжков только хуже, — с трудом крикнул запыхавшийся Стеф. Все замерли, но лишь для того, чтобы через секунду дружно шарахнуться в сторону от своей платформы. Под ней грохнуло так, что все оглохли и ослепли. Тут же до них добрался смерч, раскидал всех в разные стороны, некоторых прокатил по камням. Рты и носы забило песком, в ушах стоял звон, в глазах рябило от белых кругов и щипало от пыли. Как только оправились от потрясения, выяснилось, что они лишились транспорта — разряд угодил в двигатель, и от него остались лишь дымящиеся клочья.

Наступившее оцепенение прервал Лёхша:

— Я бы не особо переживал по такому поводу. До джунглей осталось пара километров, а там тележку всё равно пришлось бы бросить.

— С чего это? — поинтересовался пришедший в себя и уже стоящий на ногах Сами.

— Она не поднимается больше чем на полметра, — пожал плечами Лёхша и счёл, что такого объяснения будет достаточно.

О чём шла речь, как ни странно, первым сообразил Сами:

— Так ты с самого начала знал, что полпути нам придётся тащиться пешком? И молчал?

— А что, вас бы это сильно вдохновило?

Вскоре выяснилось, что тележка не единственная их потеря. Практически всё, что работало на электричестве — кондиционеры скафандров, фонари, приборы связи и прочие мелкие, но такие нужные вещи, — всё это вышло из строя. Не понятным, но приятным исключением оказался единственный в их отряде лучемёт, с которым, не расставаясь, таскался Серхио.

Впереди было сто пятьдесят километров пути, сто из них по джунглям дикой планеты.

 

Глава 4

В начале апреля молодёжный состав выехал на натурные съёмки в пустыню.

Этому событию предшествовали тщательные приготовления и всяческая суета. Наконец исполнительный продюсер Михаил Евгеньевич, которого все называли зам по тылу, собрал молодёжь для последнего инструктажа.

— Завтра те, у кого загранпаспортов не было, их получат. Всех прошу ещё раз проверить и заранее приготовить все необходимые документы. Семён, где доверенность от родителей?

Ребята притихли. Каждый, так или иначе, знал о семейных проблемах Сёмы, и многие испугались за него — вдруг его любезный папаша снова запил и не в состоянии подписаться под разрешением выехать в другую страну? Но Семён передал Михаилу Евгеньевичу бумагу.

— Простите, но мы к нотариусу только вчера смогли попасть.

Народ с облегчением выдохнул. Семёна недолюбливали, но всё равно он был свой.

— Ещё раз напоминаю про тёплую одежду. По ночам будет очень холодно. В принципе всё необходимое для вас приготовлено, но запас никому не повредит. Вдруг кто ноги промочит или ещё что?

— В пустыне? — удивилась Алиса.

— Пустыня для этого самое подходящее место, — как всегда непонятно, всерьёз или шутя, высказался Стёпка.

— Отставить шуточки и глупые вопросы, — скомандовал Михаил Евгеньевич. — В пустыне в это время могут быть дожди. Но главное не в этом. Нам предстоит побывать и в прибрежных районах, и на самом берегу Каспия. Там будут даже подводные съёмки. Так что посерьёзнее. Чартер вылетает из Внуково в 6 часов утра. Накануне всех собирает по домам автобус. Саша каждому будет звонить за пятнадцать минут до прибытия. Лёшку с Серёгой из их санатория заберёт Иваныч. Суточные я вам перевёл на карточки, хотя, ей-богу, не представляю, зачем они вам могут понадобиться в пустыне.

— Слушай, Кузнецов, а чартер — это как? — спросил Стёпка.

Лёшка задумался. Он знал ответ, но нужно было как-то сформулировать.

— Ну вот футбольная команда из нашего города в Москву прилетает не на обычном рейсе, а на чартерном. Они прилетели, а самолет их ждёт, чтобы обратно везти.

— А-а! Я подумал, что это когда к чёрту на кулички лететь. Вообще ни разу не летал, а тут бац и чартер!

Лёшка смеяться не стал, Стёпка хоть и прожил большую часть своей жизни в столице, но жизнь у него была несладкой, такие вещи, как чартерные рейсы в ней, до сей поры даже возникнуть не могли. А вообще-то, Степан Кузин был умным мальчишкой, немного наивным, немного хитрым. Но хитрость его была чистой и безобидной, вроде защитного окраса у хамелеона: надо же как-то спрятаться, а то сироту каждый обидеть норовит.

В позапрошлом году Лёшка с родителями ездил на автобусе по Европе. Сильнее всего его удивляло не то, что за окном Германия, Франция или Италия, а то, что перед ним Саксония, Ломбардия, Прованс и другие провинции с красивыми названиями. Объяснялось это просто: про Германию с Италией он слышал чуть ли не каждый день по телевизору, а вот названия провинций чаще встречались в книгах и кино и поэтому казались загадочными.

Вот и сейчас факт прибытия в Казахстан его никак не волновал. Но разные места, куда им предстояло отправиться — Кара-Кум, Мангышлак, Жигылган, Шергала, — звучали, как из сказки про тысячу и одну ночь. Но до них ещё предстояло добираться, а пока все ждали багаж в крохотном аэровокзале.

— Лёшка, Серёга, пойдём местное чудо покажу, — позвала их Ирка и подвела к одиноко стоящему в углу киоску. Киоск был жутко несовременным, витрины были закрыты фанерными щитами, на двери висел амбарный замок. Но поверху шла надпись на трёх языках, извещавшая о том, что здесь расположен магазин беспошлинной торговли — duty free.

Этот самый duty free и во Внуково ни на кого не произвёл впечатления, включая тех, кто видел его в первый раз. Но здесь всё выглядело совершенно анекдотично. Все, кто бывали за границей, стали вспоминать, где и что они покупали, по какой цене. Стёпка, как всегда, удивил народ неординарностью мышления, спросив:

— Про Лондон и Барселону я понял. А чем могут торговать здесь, не понимаю.

Все начали выдвигать свои предположения: кумыс, коврики из верблюжьей шерсти, тюбетейки, кто-то упомянул верблюжью колючку.

Объявили, что можно получить багаж, который выдавали под навесом с металлической сеткой вместо стен. У входа в «Пункт выдачи багажа справа от здания аэровокзала», как было написано на стрелке-указателе, стоял двугорбый верблюд и меланхолично двигал челюстями. Что он там жевал, никто не знал, а проходить рядом с верблюдом было страшновато. Но тут появился его хозяин с папиросой в зубах, не в тюбетейке, а в огромной кепке, отвязал поводья и повёл животное в сторону. Верблюд на ходу выхватил у него прямо изо рта горящую папиросу и задвигал челюстями более энергично. Хозяин пробормотал что-то нелестное в адрес четвероногого транспортного средства и полез в карман за папиросной пачкой.

— А я не курю! — крикнул вслед верблюду Стёпка.

— Ты и верблюжью колючку не жуёшь, — прокомментировал Семён.

Автобус был шикарным снаружи и изнутри. Что особо радовало — с кондиционером. Они прилетели ближе к полудню, но воздух ещё не был раскалённым, на улице была весна, а не лето. Лето наступило часа через два. На окраине города автобус присоединился к большой автоколонне. Несколько огромных грузовиков, автобусов и других машин с оборудованием они видели ещё в Москве, почти вся эта техника приезжала к павильону на заводе. Один фургон был начинён аппаратурой для записи звука и назывался «тонваген». Были ещё светобаза с осветительными приборами; электростанция — «лихтваген»; «гримваген» для костюмеров и гримёров; операторская машина «камерваген». Из нового для них была пиротехническая машина, внешне ничем, кроме надписи на борту, не выделяющаяся, домики на колёсах — «рулоты» и ветродуй. И ещё три грузовика с армейскими номерами, два с будками, один с брезентовым пологом.

Колонну сопровождали машины ГИБДД, цистерны с горючим и водой и автокран. Выглядело всё очень солидно. Вот только пришлось пересаживаться из автобуса, нанятого для поездки по городу, в машины экспедиции.

Наконец колонна тронулась, около часа ехала по плохо асфальтированной дороге и остановилась перед поворотом на фунтовую. Гаишники остались на шоссе, остальные машины осторожно с него съехали.

Машины ползли, как черепахи, подпрыгивали и раскачивались на ухабах. Но самое неприятное началось позже, когда с каменистой дороги свернули на песчано-глинистую. Ехать стало мягче, но из-под каждого колеса теперь вздымались огромные клубы пыли. Пыль толстым слоем покрыла все стёкла, внутри стало темно, так что пришлось включить дворники.

Лагерь разбили, на удивление, быстро. Машины встали полукругом, в центре появилась большая палатка столовой, рядом с ней задымила полевая кухня, застучали электрогенераторы. Последнее оказалось очень вовремя, потому что быстро темнело.

За ужином начались страшные рассказы о ядовитых пауках каракуртах, тарантулах, скорпионах и, конечно, змеях.

Стёпка умудрился одну змею отловить, пугать никого не стал, но уловом в мужской компании похвастался. Потом попросил никому не рассказывать и отнёс змею за пределы лагеря. Лёшка всех этих рассказов, а тем более живую змею, боялся не меньше девчонок, но показывать это было никак нельзя. Так что он лишь шепнул Серёге на ухо:

— Я уж думал, что страшнее завучей никого нет!

Тот счёл это удачной шуткой и пошёл пересказывать всем подряд.

Утром наступили трудовые будни. Причём самым ранним утром, а с учётом разницы во времени так и вовсе ночью. Все понимали, что сниматься в полуденное пекло будет гораздо мучительнее, чем вставать в такую рань, но легче от этого не становилось. Тут выяснилось, что большая часть группы во главе с режиссёром уже выехала к месту съёмок, и нытьё поутихло.

Лёшка, Лена и Стёпка, дождавшись своей очереди, отправились в гримёрный вагончик. Стёпку причесали и раскрасили первым. Он сел на откидной стульчик возле открытого окошка. Вдруг в оконный проём протиснулась голова верблюда. Стёпка от неожиданности замер, потом медленно дотянулся до какого-то баллончика, скорее всего, с лаком для волос и брызнул зверюге прямо в ноздрю. Верблюд дёрнулся, долбанулся макушкой в край окна, заставив содрогнуться весь автобус, потом затряс головой, наконец, выдернул её из окошка, сделал пару шагов назад и плюнул. Стёпка ловко отскочил в сторону, а одна из гримёров, Настя, заинтересовавшись непонятной суетой, в этот самый момент шагнула к окну. Ей всё это и прилетело. К счастью, не в лицо, а на халатик.

Лёшка дёрнулся от смеха, и вместо ресниц ему раскрасили щёку. Второй гримёр, Григорий Алексеевич, уронил банку с гелем. Содержимое выплеснулось на пол, и Григорий Алексеевич в него наступил и поскользнулся. Чтобы не упасть на пол, он схватился за стоявшую рядом третью гримёршу и в результате шмякнулся вместе с ней.

Сидя на полу, Григорий Алексеевич спросил:

— Что это было?

— Не волнуйтесь, — невозмутимо сказал Стёпка. — Это верблюд приходил.

— Зачем?

— Может, его тоже нужно гримировать, — пожал плечами Кузин. — У вас там в списке верблюды не значатся?

— Чует моё сердце, натерпимся мы от этого верблюда, — потирая ушибленный бок, сказал Григорий Алексеевич и оказался прав. Верблюд стал приходить чуть ли не каждый день. Для начала сжевал Настин халатик, который она с трудом отстирала, потом стал совать свою наглую морду куда ни попадя: бесцеремонно отбирал у людей бутылки с минералкой и ловко их осушал, запрокинув голову высоко вверх.

После гримировки на армейском грузовике ребята отправились к месту первой съёмки на натуре.

— Ого! Барханы! — закричал Стёпка.

Действительно, впереди показались самые настоящие барханы.

— Ну теперь ты счастлив? — усмехнулся Семён. — Верблюда лицезрел, барханы, вот они.

— Так я всё сразу хотел. И верблюдов, и барханы. Не по отдельности.

— На тебя не угодишь, — проворчал Семён.

За время до их прибытия здесь успели снять несколько эпизодов с луноходом. Луноход (название возникло как-то само собой) представлял собой тележку на восьми больших шарообразных колёсах, которые были полыми и сделанными из проволоки. Сверху, на платформе тележки, были установлены две скамейки и кресло для водителя. Вместо руля торчала рукоятка, вроде штурвала в самолёте-истребителе. Двигателя у лунохода не было, зато у каждого колеса имелся собственный моторчик. Если тележку поднимали краном в воздух, колёса при помощи моторчиков складывались и прятались под платформой.

По сценарию космический корабль приземлялся на каменистый участок рядом с тем местом, где начиналась песчаная пустыня. Платформу выгружали из трюма космического шатла, и свита принцессы Афины на ней отправлялась через пустыню к маяку.

Никакого корабля на самом деле не было, его должна была нарисовать команда Арона. На месте корабля красовались лишь его опоры. Автокран опускал между ними платформу, а на экране всё должно было выглядеть, будто её выгружают из трюма. Всё это ребята пропустили, сейчас им предстояло сесть на платформу и отправиться в путь по барханам.

— Кадр шестьдесят семь. Дубль первый, — помощник режиссёра стукнула хлопушкой, и работа началась.

— Кадр шестьдесят восемь. Дубль четвёртый.

Вновь стукнула хлопушка. Платформа тронулась и медленно поползла по пологому склону бархана.

— Луноход оставляем на месте. Кран тащим на бархан, — прокричал Артём Николаевич в мегафон. — Остальным перерыв.

Ребята сбежали с бархана. Вернее, кто-то сумел с него сбежать, кому-то пришлось скатываться.

— Артём Николаевич! — спросила Алиса, добравшись до режиссёра. — Здесь столько следов наезжено и натоптано. На плёнке же их видно будет.

— Будет. Особенно это станет заметным, когда тележка будет не ползти, а «лететь». Но это всё уберётся, подчистится. Не самая сложная задача для Арона Арнольдовича.

Все перекусили и отдохнули. Становилось жарко. Особенно в съёмочных костюмах. Лёшка, когда читал сценарий, представлял себе эти костюмы похожими на те, что носили в «Звёздных войнах» имперские солдаты. На деле всё выглядело по-другому, настолько непривычно, что он и описать бы их облачение толком не смог. Костюмы напоминали одновременно и средневековые латы, и космические скафандры. Арон обещал ещё добавить на компьютере много всяких трансформаций.

Скафандры смотрелись здорово, только в них было ужасно жарко. Хорошо, что не было нужды надевать шлемы. Шлемы мигом запотевали изнутри, пот катился градом, и дышать было трудно.

Оставалось доснять всего несколько кадров, но дело вдруг застопорилось из-за того, что одно из колёс тележки не желало складываться. Ребятам приходилось сидеть в подвешенной над верхушкой бархана и раскачивающейся тележке и ждать, пока колесо отладят. Выяснилось, что Иришку укачивает. Она и в самолёте чувствовала себя нехорошо, а здесь качка была почти, как в море, да ещё и жарко.

Артём Николаевич обругал Ирку, а за компанию и остальных, что не сказали сразу. Прибежал доктор, велел попить много холодной воды, а лучше холодного чая. Чай, правда баночный, нашёлся. А ещё нашлись холодные минералка и кола для всех остальных, что было очень своевременно, потому что до лагеря нужно было ещё добираться.

Несколько дней они разъезжали по разным местам в окрестностях лагеря, а потом лагерь снялся с места и совершил довольно продолжительный марш. Приехали затемно, утром никто не понял, ради каких таких красот нужно было ехать так далеко. Тут же выяснилось, что до места съёмок они пока не добрались. Но, как только добрались, все ахнули.

В низкой ложбине среди скал лежало небольшое озеро с изумрудной водой. Неподалёку был разбит небольшой лагерь, где заранее разместилась группа каскадёров. Два дня каскадёры прыгали, точнее, падали со скалы в озеро вместо Лёшки с Леной. Сами они тоже прыгали, но не со скалы, а со специального двухметрового трамплина. Остальным довелось лишь забраться в воду и нырнуть. Правда, это самое «лишь» оказалось не столь простым. Сухие костюмы не желали тонуть, шлемы и вовсе, точно поплавки, держали головы над водой. А намокнув, амуниция становилась такой неподъёмной, что выбраться из воды своими силами удавалось не всем.

— Обычно, чтобы уменьшить плавучесть, надевают пояс с грузом, — объяснял консультант по подводным съёмкам. — А тут попробуй всплыви с грузом в намокшем костюме! Опять же голова гораздо плавучее получается, чем… нижняя часть. Придётся нагружать голову, а точнее, подкладывать груз на плечи и страховать каждого канатами. Другого выхода не вижу.

— Раз нет другого выхода, придётся так и поступить, — согласился Артём Николаевич. — Вы поэкспериментируйте с грузами, ребятам всё равно отдых нужен.

— Да будь у нас точно такие костюмы, мы давно бы уже всё подготовили, — вдруг закипел консультант. — Какого чёрта у нас обычные водолазные костюмы с дурацкими нашлёпками?

— Долго объяснять, Паша, — грустно сказал ему Артём Николаевич.

— А коротко?

— Коротко? Есть у нас в группе саботажник.

— Тот придурок с белёсыми глазками? — догадался консультант.

— Очень точная характеристика!

От озера двинулись в обратный путь, но с остановками для съёмок, одна из которых стала бенефисом Степана Кузина.

Место, выбранное для эпизода, оказалось очень живописным: по равнине было разбросано множество огромных камней — красноватых, чёрно-синих, серо-зелёных — самых разных размеров и форм.

Между камнями пиротехники устроили «минное поле», заложив огромное число зарядов. Пыли и дыма от них должно было быть много, но по мощности они не превосходили новогодние петарды. Артистов, занятых в этой сцене без каскадёров, никто об этом предупреждать не стал, чтобы было интереснее.

Бегать по минному полю предстояло Стёпке с Семёном. Оба отнеслись к этому с нескрываемым энтузиазмом, и оба жаловались только на одно обстоятельство: что дублей им обещано слишком мало. Но Семёну хватило одного.

Ребята несколько раз прорепетировали пробежку, чтобы поточнее попадать на метки, под которыми скрывались заряды. Пиротехники рванули парочку для проверки, да и чтобы артисты привыкли к взрывам.

Заработали камеры, Стёпка с Семёном припустили по полю, а большая часть экспедиции выступала в этот момент в роли зрителей. Под ногами артистов начали взрываться мины. Стёпка при каждом взрыве подпрыгивал и выделывал ногами в воздухе такие кренделя, что зрители начали аплодировать. Семён же вздрагивал всем телом. Добравшись до места, где ему нужно было упасть от особо сильного взрыва, он вдруг застыл столбом. Стёпка, бегущий сзади, едва на него не налетел. Здесь, видимо, ещё и пиротехник чуть поспешил, а может, просто растерялся и нажал кнопку, когда этого не стоило делать. Бабахнуло не под ногами, а чуть впереди. При этом что-то полетело прямо в лицо Семёну. Что, никто разглядеть не успел. Но Семён стал оседать на землю.

Стёпку отклонение от сценария не смутило. Он схватил товарища за ноги и поволок вперёд. Голова Семёна безжизненно подпрыгивала и стукалась о камни.

— Стоп! — наконец пришёл в себя режиссёр и первым кинулся к ребятам.

— Что случилось? — спросил он у Стёпки.

— Ничего страшного. Обморок у него. С перепугу.

— Ты можешь понятнее объяснить, пока я сам в обморок не грохнулся? — взмолился режиссёр.

— С какого места начать? — поинтересовался Стёпка, но, увидев глаза Артёма Николаевича, поторопился. — Бежим мы, значит, и тут Сёмка как затормозит, я его чуть не сбил даже. Посмотрел, куда он уставился, а там змея. Вот такенная!!! — Стёпка развёл руки в стороны. — Свернулась кольцом прямо на той метке, куда Сёмке наступать надо. Ну мы ничего сообразить не успели, вдруг под змеёй мина как рванёт! Змею напополам. Одна половина в сторону отлетела, другая Сёмке в морду. Он шарах на землю и глаза закатил. Я его хватаю за ноги и давай сюда тащить. Думаю, либо снимут всё как надо, либо к докторам поближе дотащу. У него вон хвост торчит, как раз за воротник угодила гадина.

Стёпка, как ни в чём не бывало, вытащил из-за воротника товарища кусок змеи, оказавшийся не хвостом, а головой.

Семён пришёл в себя, обвёл всех мутным взглядом, потрогал затылок, слегка расцарапанный о камни, и громко выдохнул:

— Ох чуть не сдох!

Получилось в рифму и очень смешно. Правда, смех вышел немножко нервным.

Артём Николаевич посовещался с операторами, посмотрел снятое и решил, что одного этого дубля будет достаточно. А если ничего не случится с материалом, снятым камерами, бравшими крупные планы Семёна, то будет видна и взорванная змея. Зрелище получится потрясающее. Никакие спецэффекты не нужны.

 

Глава 5

Они всё же сумели уложиться в график и вернулись в Москву, где их уже ждали джунгли, сооружённые на киностудии, и подводное царство, устроенное в одном из бассейнов на окраине Москвы.

Лёшка долго пытался решить, где сниматься интереснее. В павильоне происходило больше всяких событий. Под водой было интересно само по себе. То есть интерес представлял сам процесс съёмок. В конечном итоге он определил для себя, что в бассейне труднее, но интереснее, а в павильоне легче, но тоже увлекательно.

В этот день он вылез из воды последним и стоял возле тренерской комнатушки в ожидании, когда с него стечёт вода. В общем, подслушивать он не собирался, так само получилось, что он стал невольным свидетелем разговора режиссёра с представителем спонсора.

— Что конкретно вы от меня хотите, господин Тихонов? — спросил Артём Николаевич.

— Сокращения времени съёмок.

— Мы работаем в строгом соответствии с графиком.

— Но можно чуть ускориться, — почти ласково возразил Тихонов. — Нужно просто удлинить рабочий день. И тогда число этих дней сократится.

— Во-первых, это будет несущественно. Может, выиграем один-два дня, но не больше. Во-вторых, в съёмках заняты дети. Есть законы, регламентирующие их работу. Тяжёлую, между прочим, работу.

— Если вы их попросите, они согласятся работать на пару часов дольше. А можно и не просить, и так никто не заметит, для них сниматься чистое удовольствие.

— Вы в армии служили?

— Это здесь при чём?

— Если служили, то вам наверняка приходилось надевать ОЗК. Общевойсковой защитный комплект. Надевали?

— Бог миловал.

— Поверьте на слово — удовольствие то ещё. Через несколько минут костюм превращается в сауну, тело начинает задыхаться. Те костюмы, в которых снимаются дети, очень похожи на ОЗК по своему воздействию на организм. Желаете, чтобы по вашей милости случился летальный исход? Один раз мы уже были близки к этому.

— Тёмный, ты передёргиваешь. Всё можно решить.

— Не называйте меня Тёмным. Я уже просил.

— Ну вот что, дорогие мои! — перебил их резкий женский голос. — Я требую исполнения распоряжений господина Тихонова как моих собственных! Иначе прекращаю финансирование.

— Извините, мадам Истомина, — спокойно ответил Артём Николаевич. — У нас есть договор, по которому средства на создание фильма поступают независимо от обстоятельств. И договор заключён не с господином Истоминым, а с фирмой, являющейся акционерным обществом. Как мне кажется, решение о приостановке финансирования нашей работы может принять лишь собрание акционеров.

— Акционеры сделают так, как скажу я, — с ядом в голосе ответила женщина. — Вы же имеете полное право посоревноваться с моими адвокатами.

— Хорошо, — согласился режиссёр. — Я жду распоряжений. Лучше в письменном виде.

— Нет проблем, — проворковала дама. — Получите и в письменном. А пока я приказываю удлинить съёмочный день до семи часов.

— Благодарю вас, — галантно произнёс Артём Николаевич. — Моё заявление об увольнении вы получите в письменном виде не позднее завтрашнего утра. Пока примите его в устной форме.

— Как вам будет угодно.

Из комнатушки вышла молодая очень высокая женщина в чёрном пальто, чёрном костюме с невероятно короткой мини-юбкой под ним. Затем появился господин Тихонов. Следом вышли Валентин, Арон, Артём Николаевич и сценарист, имя которого Лёшка слышал лишь однажды и сейчас никак не мог вспомнить. Троица выглядела невозмутимо, чего не скажешь о сценаристе — на том лица не было.

Тихонов протянул руку для прощания Валентину. Тот скривил губы и процедил жеманно:

— Уйди, противный!

Вроде как сказано было в шутку, но прозвучало, как грубое ругательство, а то и как пощёчина. Тихонов руку отдёрнул и пошёл догонять даму в чёрном. Вслед за ними потрусил, оскальзываясь на мокром полу, сценарист.

Лёшка, как болван, стоял столбом возле края бассейна.

— Вот как бывает, Ляксей Володимирович! — повернулся к нему Валентин. — Всякие редиски приличным людям жить не дают.

— А что случилось?

— Умер Истомин. Сын улетел во Францию по поводу похорон суетиться, а молодая вдова дела принимает. Наследница, видишь ли.

— Как была стриптизёршей, так ею и осталась, — проскрежетал Арон. — В траурных одеждах зад свой умудряется демонстрировать.

Переодевался Лёшка как никогда долго, даже гримёр Настя, самая терпеливая из всей гримёрной бригады, укорила его за задержку. И Серёга, дожидавшийся в холле, тоже накинулся с упрёками:

— Кузнецов, тебя за смертью посылали? Иваныч уже рвёт и мечет, у него ещё и другие дела есть, кроме как нас ждать.

Но Лёшка, вместо того чтобы поспешить к выходу, застыл как вкопанный посреди фойе. С улицы возвращались весёлый Тихонов и унылый сценарист. Лёшка вспомнил, что у того очень смешная фамилия — Кирдяшкин. Саша Кирдяшкин. Интересно, будет он псевдоним брать?

Неожиданно для себя Лёшка шагнул к сценаристу и человеку, с так и не ставшей ему понятной должностью. Тихонов со стороны казался высоким, но, впервые оказавшись с ним рядом, Лёшка понял, что ему не надо смотреть на того снизу вверх или становиться на цыпочки, чтобы заглянуть в глаза. Вот он и заглянул, воспользовавшись моментом.

— Вам не кажется, господин хороший, что вы поступаете опрометчиво, увольняя Артёма Николаевича? — не спеша, очень внятно проговорил он. — У нас в контрактах написано, что режиссёром должен быть Артём Николаевич. То есть мы все можем отказаться от участия в картине.

— Мальчик, тебя, видимо, сильно по головке стукнули, вот она и повредилась, — засмеялся ему в лицо Тихонов. Потом склонился чуть ближе и зашипел, брызгая слюной: — Тебя, гадёныш, вместе с твоим контрактом…

Лёшка спокойно вытащил платок — тот оказался на месте, что случалось не так часто, — вытер лицо и снова посмотрел в глаза человека, по вине которого он получил свою рану. Тот неожиданно захихикал.

— Тебя, гадёныш, я просто убью! — радостно сообщил Тихонов. — Сашок, старик, сможешь переписать сценарий так, чтобы этого убогого там дальше не было? Убей его как-нибудь красиво, чтобы в этой сцене каскадёр смог сыграть.

Сашок отвел глаза в сторону и промямлил:

— Если нужно, то, само собой, перепишу… Надо только посмотреть, разрешается ли это правами на экранизацию…

— Засунь все эти права знаешь куда! — рявкнул Тихонов и повернулся снова к Лёшке. — А ты уж точно свой контракт засунь именно туда. Будучи человеком добрым, дам тебе совет: не лезь в суд со своими бумажками и претензиями. Ты и так ни гроша не получишь, не разоряйся на судебные издержки.

Лёшка никогда не бил человека по лицу, у него за всю жизнь и мысли такой не возникало, но тут нестерпимо захотелось. Но он упустил момент, потому что Тихонов с видом победителя хлопнул его по плечу и сказал:

— Оказывается, у вас в Сибири ещё остались полные инвалиды ума. Ни одному москвичу такое в голову не пришло бы. Хотя, может, и в Сибири не все из ума выжили? Иди сюда, как тебя там? Серёга! Серёга, ты, может, тоже чем-то не доволен и желаешь нас покинуть?

— Я? — Гранаткин не спешил с ответом. — Ну мало ли чем я могу быть не доволен? Это ещё не повод уходить из картины.

— Жаль. Мы бы вашей парочке такую красивую и героическую смерть организовали! Правда ведь, Сашок?

Лёшка повернулся, сунул Серёге свой скомканный платок, буркнул зло:

— Сопли утри! — и спокойно пошёл к выходу.

Иваныч попытался в воспитательных целях заговорить о пунктуальности и вежливости, но как-то сразу умолк. Серёга и вовсе не проронил ни слова до самого интерната.

В комнате Лёшка, не раздеваясь, рухнул на кровать. И вдруг вспомнил, что это уже не его комната, не его кровать. Всё это было предоставлено на время съёмок фильма, а съёмки как-то неожиданно закончились. Для него закончились. Он встал и принялся собирать чемодан.

— Кузнецов, у тебя что? Правда крыша едет? Ты чего за чемодан хватаешься?

Лёшка не ответил.

— Лёш! Ну не гони волну. Ты это из-за Зимина? Так на Артёме свет клином не сошёлся! Ещё не факт, что Зимина уволят, — продолжал бубнить Серёга. — Может, всё образуется? Но тебя уже не простят, если ты прямо сейчас не передумаешь.

Лёшка задумался, можно ли ему прихватить, а попросту говоря, спереть свою шпагу? Ту, с которой он тренировался здесь, в интернате. Она, может, и не собственность студии. Или про неё все забыли, а у него хоть что-то останется на память.

— Лёш, прекрати, — жалобно скулил Серёга. — Чёрт с тобой! Если считаешь, что я не прав… Я завтра сам напишу заявление или как там…

— Я не из-за Артёма Николаевича, — сказал Лёшка. — И не зови его Зиминым.

— Что? Тогда почему?

— Потому что всё стало неправильно.

— Несправедливо в смысле? Так где ж ты её видел? Где ты справедливость видел, я спрашиваю? Давай кончай дурить.

— Серёга, перестань бубнить. Мне завтра сранья в Домодедово, хочу поспать. Жаль, что сегодня уже поздно.

— Так с утра же рейсов к нам нет.

— Через Новосиб полечу. Дай поспать.

Лёшка снова плюхнулся на кровать. Встал, снял ботинки и надел тапочки. И опять лёг, отчего-то в тапочках.

Серёга время от времени начинал свой бубнёж, а он лежал неподвижно с закрытыми глазами. Рядом лежала шпага. Он так и не решил, как с ней поступить.

 

Интерлюдия 7

Западня

Маяк был прекрасно виден. Бетонный серый куб в два этажа, с крохотными круглыми окнами на втором. Последним препятствием на пути к цели стала мерзкая расщелина семи-восьми метров шириной и почти такой же глубины. С отвесными мокрыми стенами и ручьём, гремящим по дну.

Вниз, наверное, можно было как-то спуститься, если свить подобие верёвки. Но как подняться потом? Все пребывали в задумчивости и растерянности.

— Нашли проблему, — хмыкнул Лёхша. — Вот же мост!

Он ткнул рукой в дерево, стоящее в полутора метрах от края.

— Чем ты его рубить будешь, умник? — мрачно усмехнулся Сами. — Ножичком?

Дерево в обхват толщиной, ножом его не взять. Нужно было найти другое место для переправы, вот только сил прожить в джунглях лишний день или даже несколько часов уже ни у кого не осталось.

— Не надо было кабана лучемётом жарить, — огрызнулся Лёхша.

— Сам, между прочим, мясо трескал, — не остался в долгу Сами. Хотя мог бы и припомнить, как Лёхша уговаривал его поберечь батареи.

Лёхша махнул рукой и шагнул к дереву, выдернул шпагу из-за спины, представил, как и куда нужно ударить, чтобы дерево легло точно через расщелину.

Сами глупо захихикал:

— Чем твоя железяка лучше ножичка?

Лёхша не ответил, замахнулся и со свистом рубанул. Со стороны, скорее всего, показалось, что он промахнулся или в последнюю секунду передумал рубить, ведь и впрямь шпага явно не подходила для такой цели. Как бы то ни было, движение клинка выглядело так, будто он не встретил препятствия на своём пути. Да и сам Лёхша почти не ощутил сопротивления. Дерево сползло с подрубленного наискось пня, ударилось нижним концом о землю и завалилось поперёк расщелины. Почти так, как он хотел. Но это «почти» не имело значения — мост получился.

— Прошу, дамы и господа! — чуть картинно произнёс Лёхша и первым впрыгнул на лежащий ствол.

Близость к цели придала сил, и они добрались до маяка за считаные минуты. На двери не было запоров, хотя маленькая хитрость от дикого зверья имелась, но с ней они справились легко. Первой через порог шагнула Афи, потом все остальные. Народ от усталости повалился на пол, забыв, что наверху должны быть более приспособленные для отдыха комнаты с диванами и кроватями. Один Лёхша остался стоять посредине небольшого квадратного зала, все стены которого от пола до потолка были заняты металлическими шкафами с оборудованием.

— Что стоишь, падай уже, — посоветовал Серхио. — Ох, ноженьки мои!

Вместо того чтобы сесть на пол и прислониться к стене или подняться наверх по узкой лестнице, Лёхша вдруг рванул из ножен свой клинок и резко крутнулся на пятке.

— Но-но! — остановил его чужой голос. — Не стоит дёргаться, гадёныш. Здесь не корабль, а у нас в руках бластеры. Сообразил? Положи железку, или я пристрелю кого-нибудь исключительно с целью доставить удовольствие лично тебе.

Лёхша осторожно положил шпагу возле своих ног.

— Молодец. Собственно говоря, никто, кроме принцессы, пардон, кроме Императрицы и Короны, нам не нужен. Но при хорошем поведении мы заберём всех с собой, а не бросим подыхать здесь.

Старый знакомый хорошо подготовился к встрече. Рядом с ним стоял вооружённый тяжёлым излучателем солдат. Двое других неведомо как оказались у лестницы на второй этаж. Сейчас по этой лестнице спускалась женщина с красивой причёской. То ли из-за этой причёски, которая на фоне плохо вымытых и спутанных волос у всей их честной компании просто вопила о роскоши и каждодневном уходе, то ли ещё почему, но женщина, одетая в такую же робу, как и все её спутники, выглядела так, будто пришла на светский приём.

Она прошла через помещение, окинув всех пренебрежительным взглядом, и встала рядом с сыном посла.

— Полагаю, переговоры не будут долгими? — чуть скривив губы, спросила она.

— Разве я посмею утомлять вас? — сын посла обернулся в сторону оставшегося распахнутым входа. — Любезный, прошу вас!

В дверь неловко протиснулся ещё один человек.

— Приступайте, господин маг.

— Э-э-э… — промямлил маг.

— Ах да! Эй, храбрец, тебе нужно объяснять или ты сам догадаешься, что от тебя нужно?

Лёхша обвёл взглядом товарищей. Некоторые из них успели встать на ноги, другие так и остались сидеть на полу в самых неудобных позах. Лина, высоко вскинув голову и закусив губу, кажется, пыталась сплести заклинание. На лбу у неё выступили капельки пота, в глазах начинало проявляться отчаяние. Афи, похоже, тоже пыталась что-то сделать, но, видимо, с тем же результатом. Ни Серхио, ни Сами, ни Вольдемар, ни Стеф даже не пробовали ничего предпринять. Впрочем, по поводу Стефа он ошибся. Тот изобразил самую глупую и наивную физиономию из своей коллекции и уже достал из кармана игломёт. Лёхша, встретив его взгляд, чуть качнул головой, давая понять, что это оружие будет бессильно против доспехов и армейских излучателей. Да и господин маг наверняка постарался не только заблокировать попытки магического удара с их стороны, но и приготовил магическую защиту для своих хозяев. Стеф хлюпнул носом от обиды, но послушался и сунул игломёт в какую-то щель.

— Долго ждать? — с милой улыбкой поинтересовался сэр Стил и повёл своим стволом в сторону ребят.

Лёхша осторожно, без резких движений стал снимать со спины контейнер с Короной.

— Соображаешь, когда захочешь, — засмеялся ему в лицо соперник. — Открой ящик и сделай два шага назад!

Лёхша помедлил, и ствол бластера снова повернулся в сторону друзей.

— Я полагаю, — вдруг заговорил Серхио, — что в данной ситуации самым правильным будет сотрудничество.

— Я тоже придерживаюсь такого мнения, — тут же откликнулся сын посла.

Лёхша скрипнул зубами, открыл замки, откинул крышку и боковые стенки контейнера, медленно отступил назад. Маг, стараясь не смотреть ему в глаза, подошёл к контейнеру и коснулся рукой прозрачного футляра. На Лёхшу повеяло огромной магической силой, но совсем не той, что он ожидал. Стало жутко обидно, что все эти долгие недели он таскал на себе фальшивку. И ещё стало страшно от того, что сейчас произойдёт, едва подмена обнаружится.

— Всё в порядке, — обернулся маг к своему хозяину. — Это она!

Лёхша не смог скрыть своего удивления, мгновенно превратившегося в радость, — советник Успенский и тут сумел всё рассчитать на много ходов вперёд. Фальшивка, несомненно, была мощным артефактом и, пока обнаружится подмена… будет время, чтобы всё исправить. Не у него, конечно, это ему тоже было понятно. Стало невыносимо горько, потому что ему уже не доведётся узнать, чем вся эта история закончится.

Маг закрыл контейнер и, как величайшую драгоценность, понёс на вытянутых руках к выходу.

— Эй, любезный! — остановил его Стил. — Один момент! Не могли бы вы превратить этого юнца в крысу или жабу?

— Э-э-э… вряд ли это целесообразно… — не догадавшись о скрытой сути вопроса, попытался дать уклончивый ответ маг.

— Ну раз вы так считаете… Жаль, искренне жаль, — сын посла поднял ствол своего оружия и выстрелил Лёхше в левую половину груди. Лёхша упал на колени, левой рукой зажал рану, а правой дотянулся до своего клинка. И рухнул. Сначала на бок, потом на спину.

— Хотела тебя остановить, но ты же всё равно бы не послушался, — засмеялась женщина.

— Только один раз! Только одно непослушание! Господин маг, а не стоит ли нам прихватить его оружие? — сын посла кивнул на шпагу Лёхши.

— Если вас интересует металлолом, то извольте! — ответил маг, которого в данную секунду не интересовало ничто, кроме сильнейшего и самого загадочного артефакта, который, как он считал, находится в его собственных руках.

— Вот как? — вскинул брови Стил. — А мне показалось, что это не простое оружие. Ну да доверимся специалисту. Уходим!

— Все на выход, — отдал команду один из солдат.

Афи шагнула мимо него к лежащему на полу Лёхше, опустилась на колени. Солдат не посмел ей запретить. Афина скрестила Лёхше руки на груди, поправила зажатый в кулаке эфес шпаги, потом сам клинок, чтобы тот лежал вдоль тела, и случайно задела пальцем остриё. Алая капелька коснулась металла. И тут принцесса левой рукой, что было силы, сжала лезвие, порезав ладонь. И стояла так, пока боль не утихла. Наконец разжала пальцы, поднесла их к глазам и с удивлением увидела, что на ладони нет крови, а порезы затягиваются сами собой.

— Это, конечно, трогательно, — сказала женщина, — но не заставляйте нас ждать слишком долго, Ваше Величество.

Афина поднялась и первой вышла наружу. Солёный ветер с моря одним дуновением высушил уголки её глаз.

~~~

Через два часа приехал Арон. Может, Серёга ему настучал, может, сам посчитал нужным объявиться.

— Привет, поборник чести.

Лёшка сделал вид, что спит. Ему ни с кем не хотелось говорить, даже с Ароном.

— А ну-ка встать, когда с дядей Арой разговариваешь! — рявкнул по-гусарски Арон. — Или хотя бы сядь.

— А я и не разговаривал, я спал, — сказал Лёшка, но сел.

— Оно ещё и шутит! Трам-тара-рам! Слушаем мою команду…

Лёшка попытался перебить Арона, сам не зная, что он хочет сказать, но не тут-то было.

— Отставить! — не дал ему и рта открыть Арон. — Как говорят в моей родной Одессе, перестаньте сказать и делать лимонные морды! Тьфу ты, забыл, о чём сам сказать собирался. Ты не помнишь? Ладно, так и быть, само всплывёт. Нет, эти двое на пару возлегают себе в прострациях и с убитым видом, а дядя Ара носится тудой-сюдой и нянькается с ними. Надо вас с Тёмным в одну кучу, что ли, свезти? Всё легче станет. А, вспомнил. Даю команду сидеть здесь, никуда не уходить! Всё, побежал!

— У меня самолёт утром! — буркнул Лёшка.

— Слушай, ты! Чукотский мальчик! Старших надо, что? Старших надо слушаться! А дядя Ара вам плохого не посоветует. Ежели шибко приспичило, улетишь послезавтра.

Арон убежал и объявился снова часа через два вместе с Валентином. Если в первый приезд Арон явно делал хорошую мину при плохой игре, то сейчас его оптимизм, кажется, имел некоторые основания.

— Нет, я так больше не играю. Четвёртого демарша за день мне не выдержать. У меня сердце так и скачет. Ты коньяк не забыл?

— Ара, пить коньяк при детях антипедагогично, — сказал Валентин, извлекая из кармана фляжку. — Где тут водятся стаканы? Оп-па! Тут даже рюмки и фужеры имеются! Для каких таких целей?

— Так мы сок тут пьём, — неуверенно ответил Серёга. — Из фужеров.

— А из рюмок парное молочко? — вскинул брови Валентин. — Ладно, будем считать, посуда осталась со времён санатория для взрослых. Серёга, а на кой ты четыре рюмки достал? Мы пить с детьми не станем, даже если они попросят им налить. Правильно, Ара?

— Ну не знаю, — задумался тот. — Может, этому убитому двадцать капель на пользу пойдут?

Убитый отказался. Но всё же заставил себя встать с кровати и перебраться в гостиную.

— Почему никто не спрашивает о третьем демарше? — вопросил Арон. — Или настолько расслабились, что даже таких оговорок не замечаете? Артисты тоже мне!

— Спрашиваем, — вяло отозвался Лёшка, которого реально оставили все силы.

— А правда, кто? — неуверенно спросил Серёга.

— Лена! — многозначительно произнёс Арон. — Тут, вообще-то, все скопом собирались в отставку подавать, но у них достало ума встретиться, обсудить и обратиться за советами к мудрым людям. Ко мне и Вальке, если кто не понял. А Лена взяла и сначала о своём решении сообщила Тихонову, а потом уж нам.

— Но надо сказать, что с такими тылами, она могла себе это позволить, — вставил слово Валентин.

— В смысле? — не понял Арон.

— Ты про тылы? Как Ленкина фамилия? — спросил Валентин Валентинович Лёшку.

— Ну Резникова.

— Ничего не напоминает?

— Композитор такой есть.

— Вообще-то, поэт, и не Резников, а Резник, — поправил его Валентин Валентинович, но не о нём речь. Папаша Елены адвокат, — пояснил Валентин, обращаясь уже ко всем присутствующим. — Наикрутейший адвокатище! И наизнаменитейший! Девочка папе, конечно, пожаловалась, тот, как умный человек, расспросил всё подробненько, справки навёл. После Ленкиного отказа Тихонову пришлось репу чесать, потому как её из сценария никаким местом не вымараешь и остаётся только один вариант — всё с самого начала переснимать. А тут ещё звонит ему супер-пупер адвокат и говорит пару ласковых слов. Типа, что интересы дочери защищать будет он. Полагаю, господину Тихонову после таких разговоров пришлось поменять брюки.

— Мы тоже успели кое-что предпринять, — перехватил инициативу Арон. — Так что драка только-только начинается. Плохо, что всё это может затянуться, но есть у меня вариант кредит взять на съёмки, под судебное решение в нашу пользу. Клиент дозревает, но ему уже ведомо, кто дело будет вести, так что недолго будет думать. Нужно ещё на вдовушку управу найти, чтобы эта голозадая не упёрлась рогом и не вставляла палки в колёса.

— А я подумал, что вы… — растерянно произнёс Лёшка.

— Сволочь ты, Лёшка, — обиженно, даже со слезой в голосе сказал Арон. — Я тебя, как родного сына, полюбил, а ты про меня такое надумал! Да и чёрт со мной, но про Вальку!

— Ладно, не разоряйся, — спокойно сказал Валентин. — А что ему думать было? Он сам на голых эмоциях свою бучу отчебучил, всё нашему злодею изложил, а дядя Ара и дядя Валя у него на глазах спокойненько промолчали.

— Нет, блин! Мы тоже должны были лапки кверху и в отставку?! А кто битву затеет? Кто будет ковать оружие победы? — Арон глотнул из горлышка и немного успокоился. — Я вот до сих пор не понимаю, как Валька его не пришиб. Вы в курсе, что Валька чемпион по карате?

— Тхэквондо, — поправил его Валентин.

— Хрен редьки не слаще. Он вот этот шкаф кулаком насквозь пробить может!

— Не надо! — попросил Лёшка, которому стало жалко и шкаф, и кулак Валентина. Вдруг Арон преувеличивает? Ну никак Валентин Валентинович не походил на костолома из боевиков.

Зазвонил телефон. Все долго соображали чей, и, пока выяснилось, что Лёшкин, вызов прекратился. На дисплее остался высвечен номер Лены. Со многими Лёшка перезванивался, но только не с ней. Она впервые ему позвонила, а он опоздал взять трубку.

— Чего задумался? — спросил Арон.

— Не успел ответить.

— Так перезвони — и все дела, тупица ты этакий! Валька, хватит пить без закуски. Разливай остатки и поехали в ресторан с жареными слонами. Жрать хочу. Вы сами-то жевали или так и живёте натощак?

Лёшка вышел в спальню и нажал кнопку вызова.

Все проблемы разрешились быстрее и проще, чем можно было представить.

Лёшка гулял с Леной по парку возле интерната в отличном настроении. Он в очередной раз удивился, что времена года стали проскакивать с невообразимой скоростью. Вот ведь совсем недавно, когда они приехали сюда в первый раз, был самый разгар зимы. А сейчас уже летом пахнет. Трава зеленеет, первые листочки пробились на отдельных кустах, на деревьях почки набухли.

— Нет, это даже хорошо, что у нас перерыв образовался. У меня голова уже кружилась от этой карусели. Я многих друзей по нескольку месяцев не видела и даже не звонила.

— Спасибо, — невпопад ляпнул Лёшка.

— Ты про что?

— Ну многим не звонила по нескольку месяцев, а мне позвонила.

— Кузнецов! Ты точно балбес!

— Наверное, — легко согласился Лёшка. — А у нас ещё холодно. Даже снег не везде сошёл. В городе-то, конечно, растаял, а в лесу ещё наверняка сугробы.

— Тебе больше поговорить не о чем? Или ты со мной говорить не хочешь?

— Хочу.

— Ну так придумай про что. Мне, конечно, интересно про погоду в Сибири, но не сейчас.

Лёшка стал искать подходящую тему и задумался. Видимо, слишком сильно, потому что Лена не выдержала и засмеялась.

— Будешь таким разговорчивым, все мухи вокруг с тоски перемрут.

— То-то я смотрю — мух нет!

— А я на тебя ужасно рассердилась. Тогда, после ночного клуба. Я думала, что ты с Алисой целовался.

— Смешно.

— Кузнецов, я тебя сейчас своими руками задушу. Что смешного я сказала?

— Ничего.

— А почему ты говоришь «смешно»?

— Я тогда подумал, что ты с Серёгой целовалась.

— Я тебе смешнее скажу. Про нас девчонки шептались, что мы с тобой целовались.

И замолчала.

— Ну и?..

— Ну и я тогда подумала, пусть лучше у них повод будет, чем они попусту языками молоть будут. А потом мы пошли в этот клуб. Потом я на тебя сердилась, потом не знала, как подойти, а ты вёл себя, как осёл.

— Можно мне попробовать всё исправить? — прошептал Лёшка.

— Что?

— Своё ослиное поведение. И… повод девчонкам дать, — набрался он смелости.

Но получить ответ не вышло, телефоны зазвонили сразу у обоих.

— Да. Здравствуйте, Артём Николаевич. Как через час? Куда? В бассейн?! А что случилось? Ну потом так потом.

— Хорошо, Валентин Валентинович. Подъеду, — Лена сложила мобильник и сунула в карман куртки. — Вот мы и предоставим всем повод, — вздохнула она.

— Не понял.

— Ну сейчас все увидят, что я на съёмки приехала вместе с тобой.

— Э-э-э… Серёга ещё будет.

— Серёга в Москву уехал. Ты разве не в курсе? Так что он на метро подкатит. Пойдём к корпусу машину ждать.

— Я, может, и балбес, — сказал Лёшка, — но точно знаю, что даже Иваныч не примчится сюда за пять минут.

— Тогда…

— Что?

— У тебя есть время исправить своё ослиное поведение!

— И повод дать?

Ответа Лёшка ждать не стал.

— Представляете, — рассказывал новости Иваныч. — Наши уж в суд собрались лезть, судиться с этой чёрной вдовой, а дело просто разрешилось. Тёзка твой, сынок Истоминский вернулся. Завещание огласили. А в завещании вдове только пенсия положена чуток повыше прожиточного минимума — мне б такую! — и всё. Всё остальное сыну отходит. Вдова в трансе. Тихоня наш с горя так назюзюкался, что ему морду в ресторане набили, а после в вытрезвитель загребли. Эх, жаль меня не было, когда ему рожу чистили. Я б от себя прибавил.

Лёшка с Леной сидели на заднем сиденье. Её рука лежала рядом с Лёшкиной, и на поворотах они касались друг друга. Лёшка знал, что ему можно просто взять Лену за руку, но им обоим нравилась эта игра в случайные прикосновения.

 

Интерлюдия 8

Воскрешение

Прошёл почти час с того момента, когда на берегу затих рёв двигателей. Капли крови должны были подсохнуть, но всё ещё выглядели свежими. Вдруг они начали превращаться в струйки рыжего пара. Образовалось небольшое облачко, оно закрутилось крохотным торнадо, прокатилось по поверхности клинка от рукояти до острия, как бы втягиваясь в него и, достигнув края, исчезло.

От дикой боли Лёхша вздрогнул всем телом. Но тут же обрадовался этой боли, потому что она была куда приятнее, чем то ничто, в котором он только что побывал. Боль вскоре отпустила, и он обрёл возможность соображать.

Не открывая глаз, Лёхша прислушался. Сначала к себе. Было очень странно осознавать, что всего лишь несколько мгновений назад он был мёртв. Там, где он лежал, остро пахло расплавленным металлом, какой-то химической дрянью и гарью. Видимо, солдаты, прежде чем покинуть маяк, разрядили целую батарею в аппаратуру связи. Непонятно зачем, если на планете не оставалось ни одного живого человека? Может, перестраховывались, может, со злости. Неважно! А вот то, что они не удосужились спуститься в подземную часть маяка, было важно. Там было всё, чтобы отремонтировать аппаратуру, которая осталась на брошенном шатле.

Лёхша вдруг изумился тому, откуда он всё это знает. Про запчасти понятно, он сам помогал Серхио искать в информатории сведения о маяке. Но откуда ему известно, что там, в хранилищах, никто не побывал? Что оборудование на маяке починить нельзя, а на шатле можно? Что он один на этой планете, а все остальные — друзья и враги — покинули её больше часа назад? Или, например, откуда он знает, что на крыше маяка сидит какая-то большущая птица и клюёт пойманную в океане рыбину?

Придётся поразмышлять об этом на досуге, решил Лёхша. А сейчас перво-наперво нужно было собраться с духом и встать. Потом обязательно поесть, спуститься в подвал и собрать всё нужное. Потом надо будет пройти пятьсот метров по пляжу, пятьдесят километров вдоль края джунглей, ещё сто через сами джунгли — проклятое болото он на этот раз обойдёт севернее, — затем по пустыне, желательно подальше от долины, стреляющей молниями, дальше по барханам до шатла. Там нужно будет починить передатчик и послать сигнал. Дождаться, когда прилетит помощь. Убедить советника Успенского и кучу всяких министров, генералов и адмиралов в том, что никто, кроме него, не сможет сделать то, что нужно. Ну и сущий пустяк — найти где-то в галактике принцессу Афину, передать ей настоящую Корону и вместе со всеми вернуться. Вот в целом и всё!

Тем более что самое главное он уже сделал — встал на ноги.