Следующего клиента звали Сергей, и Петр Николаевич ожидал его без энтузиазма.

От встречи с ним в понедельник остался гаденький осадок, как и от встречи года полтора назад, когда Сергей пришел к Петру Николаевичу впервые.

Внешне Сергей был даже довольно приятен. При сухопарой фигуре, он имел широкую грудь и плечи. Он следил за одеждой и прической. Ему шло пальто и облегающие водолазки, которые он обычно носил. Густые черные волосы закрывали уши, объемистая челка красиво очерчивала лоб. Его лицо, с широкими скулами и орлиным носом, могло бы даже сойти за благородное и мужественное. Но все впечатление портили маленькие, затравленные, бегающие глазки и опущенные уголки губ. Очертания рта вопили о постоянном чувстве омерзения и ненависти ко всему человеческому роду.

Кроме того, его отличала гнусная манера говорить сквозь зубы, как будто он испытывает глубочайшее презрение, и при этом косить глазами куда-то на ухо собеседника, вместо прямого взгляда в глаза. Слушал Сергей нетерпеливо, судорожно сканируя пространство взглядом, избегая смотреть в лицо. Он то и дело порывался перебить, но сказав полслова передумывал и бормотал: «Нет, ничего, продолжайте».

На листе «желаемых результатов», Сергей не стал писать много, в отличие от большинства. Другие обычно велись на обещание, что после занятий все, написанное на «этой волшебной бумажке, сбудется, как в сказке; ваш мозг должен сосредоточиться на желаемом, а это произойдет, если вы все запишите». Некоторые исписывали по три листа, указывая точное место желаемой работы, уровень дохода, параметры фигуры будущей жены и даже марку машины. Встречалась и противоположность узким прагматикам, такие описывали свои притязания очень абстрактно: «хочу иметь признание», «высокий социальный статус», «быть любим друзьями», «разобраться в себе и понимать этот мир», «обрести гармонию» и даже «почувствовать, что такое настоящая любовь». Узостью желаний отличались, как правило, физически больные люди, мечты которых ограничивались избавлением от язвы желудка или кожной экземы. Запись Сергея на листе составляла две строки: «Всегда иметь вдоволь секса с привлекательными женщинами и не терпеть за это унижений».

Этим пожеланием он и запомнился Петру Николаевичу тогда, полтора года назад.

Та их встреча была короткой, но Петр Николаевич испытал бурю эмоций. Он еле сдержался от того, чтобы избить Сергея в тот раз, так нахально тот себя вел.

Началось с того, что Петр Николаевич еще даже не успел прочитать цель Сергея, а тот уже заявил, нервно и с вызовом:

— Если вы не беретесь за такое, то скажите сразу, что некомпетентны, и я пойду к другому специалисту.

— Я уже сказал вам, я решаю любые проблемы, — напомнил Петр Николаевич, сдерживая гнев; он почувствовал, что если Сергей будет разговаривать таким тоном всегда, он может стать вторым клиентом в его карьере, который слетит с лестницы и опрокинет цветочные кадки.

— Тогда давайте приступим к занятиям немедленно, я не хочу терять мое ценное время.

— Сначала вы в любом случае заплатите деньги, — сказал Петр Николаевич спокойно, взяв Сергея за локоть.

— Хорошо, — сказал Сергей, нетерпеливо освободив руку, и протянул ему две тысячи рублей. — Это за первое занятие, — он попытался нахально смотреть в лицо, Петр Николаевич ответил на взгляд, и Сергей почти сразу опустил глаза.

— У меня деньги платятся за весь курс. Я занял под вас эти часы на неделю вперед, — сказал Петр Николаевич.

— Деньги за весь курс разом вы не получите, пока я не посмотрю, на что вы способны, — перебил Сергей, рассматривая картины на стенах комнаты (синий лимон на песочно-красном фоне, окутанный дымкой, и линия каравелл, уходящая вдаль, навстречу закату).

— Вы плохо понимаете, куда пришли, — сказал Петр Николаевич, вставая. — У меня свои правила, если вы с ними не согласны, то дверь вон там.

Петр Николаевич чувствовал, что еще немного, и он заговорит совсем по-другому.

Это почувствовал и Сергей. Его голос дал слабину, но он еще держался за свое условие:

— Вы просто заберете у меня эти деньги, а завтра я вас здесь не найду. Или ваша терапия окажется пустышкой. Что тогда?

— Оказаться пустышкой можете вы, — сказал Петр Николаевич. — Двадцать процентов людей не поддаются лечению. Если вы относитесь к ним, я верну вам деньги и порекомендую обратиться в профильные учреждения.

— Я… просто хотел сказать, вы обязательно требуете все деньги сразу. Тогда, может, дайте мне расписку?

Сломать Сергея оказалось легко. Он уже боялся (хотя и пытался еще дерзить). По мнению Петра Николаевича, это было одно из мерзейших свойств натуры: испугавшись, продолжать тявкать. По его опыту, такие люди чаще всех получали по морде.

— Не отнимайте у меня время, — сдерживаясь, сказал Петр Николаевич. — Платите деньги и расписывайтесь, что оплатили курс — вот здесь. Или давайте распрощаемся.

— Почему это я должен расписываться? Вы же получаете деньги!

Этот разумный довод озвучивал, наверное, каждый десятый клиент. Остальные проглатывали уловку. Петр Николаевич придумал это для поддержания антуража серьезности. Требование расписаться присутствовало не только вначале, но и после каждого сеанса тьюнинга: под словами «чувствую себя хорошо» в конце протокола. Такое требование внушало клиентам чувство, что они маленькие неразумные дети, а Петр Николаевич во всем прав, и пока они его слушаются, проблем не возникнет. Те немногие, на которых это не действовало, как правило, действительно уходили после первого сеанса.

Петр Николаевич возвращал им деньги и про себя навешивал на них ярлык «социальных моллюсков», т. е. личностей, клинически не поддающихся излечению, в терминах парагмологии.

— Да потому что вы получаете сеанс терапии, — использовал Петр Николаевич свое стандартное объяснение. — И должно быть подтверждение, что вы его оплатили и прошли.

Какое-то время Сергей лихорадочно рассматривал обстановку комнаты и теребил пальцами рукав свитера. Наконец, он сказал:

— Хорошо, я заплачу и распишусь, но если ваша терапия не подействует, держитесь! Я разнесу вас, я найму адвокатов, я затаскаю вас по судам. Вы лишитесь лицензии! — он судорожно полез под свитер, видимо, в нагрудный карман рубашки, достал перехваченные резиночкой деньги.

Петр Николаевич положил ладонь на его руку, когда тот протянул деньги, и сказал:

— Я не буду с вами работать. Для плодотворной работы требуется сотрудничество.

Если вы с первых минут начинаете говорить о суде, значит, вы настроены иначе. Вам придется уйти.

— Но…

— Собирайтесь и уходите, — спокойно повторил Петр Николаевич. Он отлично знал, что обычно следует за этим его спокойствием. Нюх на опасность у Сергея оказался отличным. Тот не стал больше дерзить, быстро собрался и ушел.

Этим закончился первый контакт Петра Николаевича и Сергея. Тогда, полтора года назад, он еще мог себе позволить отшивать некоторых клиентов.

Теперь он еле сводил концы с концами и, бывало, по две-три недели сидел совсем без работы, поэтому он согласился на предложение Сергея. Опасения, что Сергей будет хорохориться, оказались ошибочными. Он сразу расплатился, сразу заполнил лист целей (цель была такая же слово в слово, Петр Николаевич потом проверил по архиву) и выполнял все элементы ритуала безупречно.

Более того, Сергей не создавал проблем в тьюнинге. «Только с мертвым дривеном не возникает сложностей, — писал Бубард в одном из своих инструктивных писем. — Если в тьюнинге все проходит легко, без соскальзываний в другие случаи и застреваний на ленте времени, без приступов паники и истерик, без вспышек недоверия тьюнеру и желания бросить занятия, — это значит, что вместо тьюнинга вы занимаетесь чем-то другим, совершенно бесполезным. Самая частая подмена — выслушивание простых воспоминаний дривена, в то время как нужно, чтобы он не вспоминал случаи, а возвращался в них».

Сергей был именно таким «мертвым дривеном». Он показал полное отсутствие зрительных образов и эмоциональной вовлеченности. О случаях он рассказывал в прошедшем времени. Никогда не соскальзывал в другой случай, проходя приятное воспоминание. Никогда лица людей не превращались в черепа, из земли не начинала сочиться кровь, с горизонта не наваливалась черная буря.

По Бубарду, «мертвый дривен», или «закупоренный случай» — самое страшное бедствие для тьюнера, потому что требуется много возни, чтобы перестроить мышление такого человека на возвращения, от которых только и может быть польза. Петр Николаевич таких клиентов, наоборот, любил; «возиться» с ними он даже не думал. При таком подходе они были очень удобны, потому что не устраивали истерик и криков, и их никогда не рвало во время тьюнинга.

Однако с Сергеем все-таки было трудно. Его было просто гадко слушать. Все, что он говорил в тьюнинге, было сухими отчетами о случившихся с ним случаях секса, никаких других приятных моментов он вспомнить не мог. При этом никаких признаков эрекции, вроде ерзанья в кресле или перекрещивания ног, Петр Николаевич не замечал. У других клиентов эрекции во время тьюнинга не были редкостью.

С педантичностью патологоанатома Сергей описывал все детали прелюдии и процесса, вплоть до мелочей, которые нормальный человек не запомнит. Засунул он два пальца во влагалище или один. За ухо его укусили до того, как он ощутил приближение оргазма, или после этого. Если Петр Николаевич давал ему волю, Сергей мигом проскакивал события, предшествующие сексу, обстоятельнейшим образом описывал прелюдию, заканчивал описание сцены своим оргазмом, после чего говорил «Вот и все».

Сказав это, он, бывало, даже открывал глаза.

Если Петр Николаевич не давал ему добраться до постельной сцены и возвращал, снова и снова, к подробностям свидания, пути к дому, ужина и прочего, то Сергей с трудом вспоминал подробности, за исключением того, сколько потратил на девушку денег, и какие она давала намеки на то, что хочет секса. Запросы, вроде «Вернитесь в случай в детстве, когда вы рыбачили и были счастливы» или «Когда вы купались в море и радовались» или «Получили хорошую оценку в школе и рассказали об этом родителям», не давали никаких результатов. Сергей почти не помнил возраста до четырнадцати лет.

В четырнадцать лет у него начали расти волосы на лобке, и он стал мастурбировать, представляя соседку по даче. Эти детали он не проходил в режиме тьюнинга. Он просто открыл глаза посреди сеанса, сообщил это Петру Николаевичу, добавил, что с того лета помнит о своей жизни довольно много, и спросил: «То, что я сейчас рассказал, поможет терапии?» — «Терапии поможет все, что здесь происходит, — дежурно ответил Петр Николаевич. — Особенно, если вы не будете постоянно открывать глаза и выходить из режима тьюнинга», — добавил он.

Он терпеть не мог клиентов, открывающих глаза посреди сеанса.

Еще больше его раздражали те, кто притворялся, подсматривая сквозь ресницы.

Они составляли целый тип. Их он не жалел, просил открыть глаза и сообщал им, что они клинически неизлечимы. «Или, по крайней мере, — сообщал он после паузы, — вы физиологически не готовы к тьюнингу. Поэтому сегодня мы займемся обучающим курсом, вечером вы примете двойную дозу витаминов, а завтра мы продолжим».

Подглядыванием занимались только индивиды с глубокими расстройствами, на грани психбольницы. Они считали других людей злонамеренными, но тупыми тварями, которых приходится постоянно дурачить, чтобы «получить все-таки свою выгоду, вопреки из козням». Будучи пойманными на притворстве, эти люди начинали испытывать к Петру Николаевичу благоговейный страх с примесью затаенной ненависти. Угрозу Петра Николаевича перенести тьюнинг на следующий день они воспринимал как нечто смертельное. Им казалось, что их, таким образом, коварно лишают немыслимой выгоды, которая обратится в прах, если не получить ее тотчас. Поэтому они умоляли не прекращать тьюнинг. Многие плакали, некоторые даже падали на колени. Получив категорический отказ, они вели себя по-разному. Одни впадали в уныние, говорили вяло и односложно, слушались всех распоряжений Петра Николаевича. Другие симулировали припадки и бормотали «мне может помочь только тьюнинг».

Один поступил намного оригинальнее, добавив новые основания для нелюбви к физикам. Он был аспирантом физфака МГУ и в течение трех дней занятий звонил по вечерам, чтобы допытываться, что Петр Николаевич думает о непорочном зачатии Христа. У него были длинные и тонкие, похожие на пух, усики под носом. Они не были бриты, видимо, еще ни разу, и Петр Николаевич окрестил их про себя «мандой семиклассницы». После первого же сеанса, этот придурок, одеваясь в прихожей, доверительно сообщил, что всегда носит под штанами «ракушку» — защиту паха, используемую в единоборствах. «Я делаю это с десятого класса школы. Это чтобы никто не видел, если у меня эрекция, и мне надо, например, выйти к доске. Ну и защита тоже, потому что есть девочки, совсем больные, они, знаете, могут ни с того ни с сего подойти к парню и ударить его прямо туда. У них на эту тему вообще крыша едет у всех». Так вот, этот физфаковец, наказанный за подглядывание, стал требовать назад свои деньги. Не получив мгновенного согласия, завизжал «насилуют» в расчете на чуткий слух соседей.

Петр Николаевич отсчитал ему четыре тысячи за два оставшихся занятия, но тот потребовал деньги за три, потому что от сегодняшнего он «не получил ровным счетом ничего». Петр Николаевич согласился, чтобы снова не слышать воя. Одевшись, физфаковец попросился в туалет. Он вышел, держа одну руку в кармане, плотно закрыл за собой дверь и торопливо смылся. Его неестественность и отсутствие звука слива насторожили Петра Николаевича. Он открыл дверь, и в нос ударила вонь. Весь обод унитаза, сливной рычаг и часть стены были измазаны калом. В бешенстве Петр Николаевич бросился в погоню, но студент оказался шустрым. Когда Петр Николаевич выбежал из подъезда, тот уже голосовал машину у дороги. Не хватило буквально нескольких секунд. Он сел в машину, не торгуясь, и та сразу поехала. Петр Николаевич успел разглядеть, что одна рука этого урода была обмотана в полиэтиленовый пакет.

Хорошо, что от Сергея ничего подобного можно не ждать, — думал Петр Николаевич, продолжая выслушивать отчеты о стимулировании клиторов указательным пальцем правой руки. Когда Петра Николаевича стало совсем тошнить от историй в этом роде, он попытался запрашивать неприятные случаи. На таковые Сергей откликался моментально. Все они охватывали период последних трех лет его жизни и начинались одинаково: «Я купил им на тусовку два ящика пива, а в результате получилось вот что…»

Далее, Сергей рассказывал, что ни одна девушка на той тусовке ему так и не дала, так что он, считай, зря подогнал выпивку. После четырех повторений Петр Николаевич запросил:

«Есть ли в вашем прошлом случай с двумя ящиками алкоголя, который вас беспокоит и который произошел значительно раньше остальных?» — «Нет», — ответил Сергей. — «Тогда ответьте да-нет на вот какой вопрос: являются ли два ящика алкоголя реальностью?». Петр Николаевич почувствовал себя ищейкой, учуявшей зверя, настоящим психологом, чей взгляд просвечивает мозги клиентов насквозь. Ему казалось, он нашел патологию: иллюзорный предмет, — два ящика, — который блокирует все воображение Сергея. К его разочарованию, Сергей открыл глаза и сказал: «Да вы чего?

Разумеется! Я же два года снабжал каждую тусовку двумя ящиками пива, чтобы меня приглашали снова и снова, и я мог трахать еще женщин!».

На этом Петр Николаевич предпочел закончить тьюнинг и переместиться в другую комнату для занятий по базовому обучающему курсу: «Преодоление барьеров на пути к счастью». Сергей настороженно отнесся к смене занятия, спросив: «Почему мы прекратили сеанс? Я что, все-таки безнадежен? Зачем мне этот курс, я знаю свой барьер на пути к счастью — мне нужен секс. Мне нужно только одно: чтобы каждый день, когда я захочу и сколько угодно раз, у меня был секс!» — «Послушайте, вы не доверяете моему профессионализму? — спросил Петр Николаевич. — Вам снова показать мои дипломы и сертификаты? Я же лучше знаю, как решить вашу проблему. Сеансы тьюнинга поправляют эмоциональную сферу, это очень важно. Обучающие курсы выправляют мозги. Если даже вылечить ваши эмоции, вы все равно продолжите неправильно действовать, потому что не знаете, как правильно. А курс вас этому научит. И наоборот, если вы будете знать, как правильно, но вас будет давить груз эмоциональной боли, вы не сможете действовать правильно при всем желании. Поэтому одно без другого бесполезно.

Теперь вы понимаете, почему нужен обучающий курс, или мне объяснить еще раз?» — «Нет, я понял», — сдался Сергей.

Тем не менее, он не мог сосредоточиться на курсе и постоянно отвлекался, чтобы спросить Петра Николаевича: «А вот та толстая баба, у которой еще лифчик расстегивался спереди? Ну, я ее на такси с тусовки увез, я вам рассказывал. Почему она мне все-таки не дала? Я был не слишком настойчив, или что?». Петр Николаевич отвечал, что события, изложенные в тьюнинге, не обсуждаются. Тем не менее, Сергей был настойчив, и Петр Николаевич был вынужден отбрехиваться общими советами: нужно проявлять больше нежности и внимания, не скупитесь на то, чтобы просто посидеть и поговорить, не торопите события, будьте уверены в себе, не мямлите, и так далее. Сергей, однако, не остановился, даже когда исчерпал четыре неприятных случая из серии «два ящичка», успевшие всплыть на сеансе. Он стал рассказывать новые случаи целиком. Остановить его было невозможно. Он говорил, что это его «гложет», и пока он не разберется в ситуации, он совершенно не может сосредоточиться на курсе. В конце, уже в прихожей, он признался, что во время обучающего курса чувствует, что теряет время, потому что ему хочется заняться сексом, а заняться сексом не с кем, и обучающий курс не дает ему шанса познакомиться с новой женщиной. Когда он сексуально неудовлетворен, признался он, то всегда чувствует, что теряет время, если только не «мутит» с какой-нибудь женщиной или не зарабатывает деньги. Выходя из квартиры, он сообщил гордо: «Я по пути к метро обязательно попробую познакомиться с женщиной. Я всегда это делаю, стараюсь не упускать возможностей». Петр Николаевич пожелал ему удачи, закрыл дверь и прильнул к глазку.

Он всегда наблюдал в глазок за уходящими клиентами. Иногда подстерегал он и приходящих, вставая у глазка за пять минут до назначенного времени. Эти наблюдения вскрывали много интересного. В частности, Сергей (ответивший «нет» на стандартный вопрос Петра Николаевича «вы курите?») сейчас достал пачку, очень дымно раскурил, буквально в три затяжки покончил с сигаретой, зажег следующую и стал спускаться по лестнице.

Так закончилась встреча с Сергеем вчера, в понедельник. Сегодня Петр Николаевич не ожидал от него никаких сюрпризов. Ему казалось, что случай полностью ясен, перед ним озабоченный и трусоватый жлоб, которого надо рутинно таскать по одинаковым случаям в тьюнинге, убивая время, и хвалить за отличные успехи.

Сюрпризы с ним, однако, начались, с самого начала, и продолжились даже после ухода. Он не просто позвонил, но еще и нетерпеливо забарабанил, крича: «Откройте быстрее, ради бога». Ворвавшись, он захлопнул дверь, схватил Петра Николаевича за руку и взмолился: «Пожалуйста, заприте быстрее, пожалуйста. И прошу вас, говорите тихо».

Петр Николаевич предпочел пока не задавать вопросов и не шутить. Сергей был напуган всерьез. Раздевшись, Сергей попросил стакан воды, выпил залпом и попросил еще. Он признался: «Вы знаете, я на самом деле курю, я глубоко зависим от никотина. И сейчас мне очень нужно покурить. Я хотел накуриться перед занятиями, но не смог, я сейчас объясню. Можно я здесь покурю?», — он говорил шепотом. «Нет, здесь курить нельзя.

Квартира не должна пахнуть табаком, у меня бывают клиенты с серьезными аллергиями, — сказал Петр Николаевич. — Конечно, к концу терапии они могут хоть на химзавод идти работать, но во время, сами понимаете». Сергей, кажется, не услышал Петра Николаевича: «Пожалуйста, тише, тише. Можно я тогда покурю на балконе, хорошо?» — «Почему бы вам не покурить на лестничной клетке». Петр Николаевич чуть не сказал «как вы сделали это вчера», но вовремя прикусил язык. «Я не могу туда выйти, как вы не понимаете? — зашептал Сергей нервно. — Меня преследовали, я оторвался от них. Теперь они не знают, где я. Они могут рыскать по подъезду, мне нельзя выходить».

Впервые за несколько лет Петр Николаевич ощутил настоящий страх. «Такие озабоченные жлобы, как Сергей, не способны вдруг заболеть манией преследования, — подумал он. — Они слишком рациональны. Значит, он действительно что-то натворил, и за ним действительно охотятся. И они могут не остановиться ни перед чем», — так Петр Николаевич объяснил себе приступ страха. Тем не менее, объяснение было слабым. В конце концов, у него самого дома лежало смазанное и заряженное ружье, он был мастером рукопашного боя и находился за двойной железной дверью. В том, что у страха была особенная природа, Петр Николаевич не признавался себе еще несколько дней, пока все не зашло слишком далеко.

Сергей как будто передал ему инфекцию.

«Это чувство заражения бывает, когда у тебя уже начинает слегка побаливать горло, и вдруг ты наталкиваешься на человека со зловонным дыханием. Ты оказываешься близко к нему, например, во время давки в трамвае, и он выдыхает тебе в нос, на твоем вдохе, весь свой букет. И ты чувствуешь, как в тебя что-то внедрилось. Оно обволакивает носоглотку и проникает в бронхи. Ты хочешь откашляться и отплеваться и даже выходишь на первой же остановке, чтобы сделать это. Но харканье не помогает. И ты покупаешь в ларьке на остановке сигареты, хотя никогда в жизни не курил, и пытаешься убить то, что вошло в тебя, никотиновым дымом. Поскольку он жжет с непривычки, тебе кажется, что ты проникшую в тебя мерзость. Это как жжение от йода. Оно убеждает человека, что инфекция убита. Но ты продолжаешь думать о случившемся, и не проходит пяти минут, как ты понимаешь, что сигарета не помогла. Ты очень сосредоточен на ощущениях в горле, и тебе кажется, что с каждой минутой боль нарастает. Ты начинаешь ощущать мерзкий комок в носу. Как будто густая слизь от воспаления копится в самом основании носа, но в гнойные сопли она перейдет лишь спустя два или три дня. И ты связываешь все эти новые ощущения с человеком, который обдал тебя зловонным дыханием. Ты уже мечтаешь найти его и убить, но не знаешь, где он теперь. И вот, ты наедине с чувством, что ты заражен, что ты уже обречен, и осталось только ждать, когда заболевание разовьется. Осталось ждать последствий».

Описание принадлежало одному из клиентов Петра Николаевича. Тот в свободное время отстреливал из усиленного пневматического карабина бездомных собак и птиц, Мотивацией было то, что дикие животные в городе — переносчики инфекций. Он до смерти боялся фурункулеза. Поэтому он носил с собой мыло и полотенце и первым делом бежал мыть руки и лицо «после улицы». Он занимал очень приличную должность в западной компьютерной компании, но курил дешевую «Яву крепкую». Выкуривал он по две пачки в день. Сюжет про зловонное дыхание и заразу он озвучил, когда объяснял, как пристрастился к курению. К Петру Николаевичу он пришел с целью бросить курить, потому что врачи сказали, что ему такими темпами недалеко до рака гортани. В результате, целых две недели Петр Николаевич занимался с ним исключительно тьюнингом, без обучающих курсов, проходя бесконечно эпизод со зловонным дыханием.

Клиент рвался в бой. Казалось, ему доставляло мазохистское удовольствие проходить случай в первозданном виде снова и снова. Впрочем, трансформировать эпизод ему тоже нравилось. Фантазии сводились либо к мощному ответному удару на зловонное дыхание, либо к абсолютной защите. Клиент превращался дракона или доставал огнемет, чтобы спалить весь трамвай. Или же на нем был противогаз, он находился внутри непроницаемой эластичной сферы и, наконец, он был железным големом и вообще не имел органов дыхания.

После первой пятидневки занятий эта дрянь начала сниться Петру Николаевичу по ночам. После второй ему казалось, что он сам вот-вот или закурит, или заболеет ангиной.

Третьей пятидневки он не выдержал бы. К концу второй результат оказался нулевым, Петр Николаевич взбесился, разбил клиенту нос, оттащил его на кухню и сказал:

«Доставай свои чертовы сигареты и кури, пока не убил». Клиент послушно достал и стал курить. После третьей он пожаловался, что заболеет раком гортани. «Кури, или ты у меня заболеешь раком всего», — прорычал Петр Николаевич. Когда тот выкурил всю пачку, Петр Николаевич оттащил его в прихожую и сказал на прощание: «Узнаю, что продолжаешь курить, найду и ноги переломаю. Я знаю твой адрес и домашний телефон, ты понял меня, козел?» Петр Николаевич вытолкал его за дверь и следом бросил вещи (такая модель действий не была для Петра Николаевича очень уж большой редкостью).

Когда он это делал, им не руководило ничто, кроме бешенства. Скоро он стал сожалеть о своем поступке. Человек все-таки на приличной должности, думал он, и может запросто раскрутить дело до того, что придется убегать в другой город. К неожиданности, спустя месяц он обнаружил в почтовом ящике конверт с приличной суммой и запиской: «Петр Николаевич! Спасибо, что излечили меня от курения навсегда! Я просто восхищен вашим методом! Я всем друзьям о вас рассказываю! Искренне ваш…».

Теперь, когда ворвавшийся Сергей заразил его страхом, Петр Николаевич прочувствовал до костей сюжет про зловонное дыхание.

— В чем проблема, мы сейчас вызовем милицию, и все, — сказал он.

— Нет, ни в коем случае! Милиция с ними не справится. Они действуют очень тонко. Я вообще не уверен, что они люди. Это сложно объяснить, только не думайте, пожалуйста, что я схожу с ума… Мне очень надо покурить, извините…

На балкон он вдвинулся на корточках. Он выкурил две сигареты, зажег третью и стал высматривать сквозь щели в гофролистах, которыми был обшит балкон. Третья сигарета истлела и погасла, забытая.

Спустя пятнадцать минут, Петр Николаевич открыл дверь балкона. Сергей не дал ему сказать, шикнув и прижав палец к губам. С пальцем у губ он вполз на корточках обратно. Губы его посинели, и он крупно дрожал от зимнего мороза. Поскорее закрыв балконную дверь, Петр Николаевич спросил, куда тот дел окурки.

— Конечно же, я сложил их в карман. Не буду же я выбрасывать их с балкона! Они бы сразу меня вычислили, если бы я так сделал.

— Кто они?

— Ну, они. Это тяжело объяснить. Они объявились три месяца назад. Просто я, идиот, не придал значения. Теперь они взялись за меня всерьез. Их двое, один пониже ростом, другой повыше. У них все время разные обличия. Продавцы, патруль в метро, два моих новых соседа-педика. Они часто выглядели несуразно и смешно. На самом деле, они ужасны. Я точно не знаю, чего они хотят. Возможно, они просто запугивают меня за то, что я… такой. Думаю только о сексе и радовался смерти мамы. А может быть, они ее и прикончили, — в этот момент он перешел с нервного монолога на истерику; сквозь сдавленные рыдания он прошептал: — Это какой-то кошмар, я не могу так жить. Их лица, самое ужасное, их лица, они, они постепенно снимают маски. За ними чудовища. Их лица не настоящие, не настоящие, понимаете, они размываются, повисают в пространстве. Вместо голов у них что-то другое, но они скрывают от всех. Я уже почти могу рассмотреть. Но я не хочу это видеть, не хочу — какое-то время он раскачивался взад-вперед, сидя на корточках, потом судорожно достал пачку сигарет, уронил ее несколько раз. Наконец достал сигарету и закурил.

— Здесь нельзя курить, потушите немедленно, — сказал Петр Николаевич шепотом, хотя хотел в полный голос.

— А мне плевать, — Сергей вдруг вскочил и надвинулся на Петра Николаевича, глядя ему в глаза. Этот новый, ровный взгляд полностью поменял его образ. — Я, возможно, уже труп. Они меня, скорее всего, больше не отпустят. Мне нечего терять. И я не буду делать в штаны перед жалким психологом. Захочу и буду курить здесь, захочу и затушу этот чертов бычок об твой…

У Петра Николаевича сработали рефлексы. Сергей только начал поднимать руку, чтобы взять сигарету изо рта, и сразу получил кулаком в солнечное сплетение. Он отлетел к стене и сполз на пол, бледнея на глазах. «Только бы не сдох», — взмолился Петр Николаевич. Это была почти неотъемлемая мысль в таких ситуациях. Противники Петра Николаевича, действительно, раза два чуть не отправлялись на тот свет. Он так и не научился толком соизмерять силу удара. Он думал о силе удара вплоть до последней грани конфликта. Но перейдя черту, Петр Николаевич терял над собой контроль. И когда он участвовал в «боях без правил» — тоже же самое. Давали свисток, потом он мало чего помнил, а потом вдруг видел поверженного противника, недоумевал, как же все это произошло, и молился: «Только бы не сдох».

Пока Петр Николаевич ходил за водой, Сергей очнулся и наблевал на ковролин.

— Попробуешь тут курить — получишь еще, — сказал Петр Николаевич и пошел за шваброй и пылесосом.

Он держал наготове все средства на такой случай, в том числе пылесос для влажной уборки. Рвота клиентов во время тьюнинга не была редкостью. Некоторые даже делали в штаны. В группе риска была примерно половина клиентов — все те, кому часто снятся сны, кто может вызывать перед глазами цветные образы и кто погружается в тьюнинг с головой.

Пока он убирался, Сергей лежал, растянувшись на полу, и ошалело глядел в потолок.

— Послушайте, вы действительно решаете проблемы людей? — спросил он наконец. — Вы не шарлатан? Признайтесь мне, я не потребую денег назад и никому не скажу.

— Разумеется, помогаю. Но какая разница. Вряд ли мы с вами продолжим занятия.

— Как раз наоборот. Я очень хочу продолжить. И я хочу поменять список целей.

Петр Николаевич посмотрел на часы:

— Хорошо. У вас осталось чуть больше часа. Еще минут десять я буду пылесосить.

Пока что умойтесь и попейте воды.

Сергей зачеркнул свою старую цель, порвал листок и попросил новый. На нем он написал: «Хочу навсегда избавиться от двоих, которые меня преследуют».

Поведение Сергея в тьюнинге изменилось кардинально. Стоило ему закрыть глаза, как начали подрагивать веки: по наблюдениям Петра Николаевича, признак того, что человек готов к настоящему погружению в тьюнинг. Он не успел сформулировать первый запрос, а Сергея уже потянуло в какой-то случай. Его «засасывало» в какое-то место под водой, поросшее гигантскими кораллами, между их ветвями он то и дело видел размытые тени, и они вызывали ужас. «Снова, вон она слева, — вскрикивал он, подпрыгивая в кресле и поворачивая голову. — Мне надо бежать отсюда, вытащите меня отсюда!». Вся сцена была буквально пропитана страхом. Вариант: «встаньте с тем, чего вы боитесь лицом к лицу» привел только к тому, что Сергей стал молча мотать головой. Описанная Бубардом метода начинала впервые за десять лет работать так, как изложена. Петр Николаевич вспомнил вдруг, что в одном из курсов для тьюнеров было сказано: «Если эмоциональный фон дривена 25 % (страх), ни в коем случае не просите его встать со страхом лицом к лицу. Это вытолкнет его на внешнюю ленту времени (за пределами текущей жизни) и вызовет у него субъективное чувство, что время свернулось в точку.

Возможно, он станет мотать головой из стороны в сторону. Он может начать бубнить «времени нет», «время истекло», «у меня совсем нет времени». Учтите, это отнюдь не фразы из инцидентов боли в настоящей жизни. Поэтому здесь не сработает требование повторять фразу снова и снова, до тех пор, пока заряд боли не сотрется. Эти фразы про время — реальное мнение дривена о ситуации, в которую он попал. В особо тяжелых случаях у дривена может наступить кататония». Петр Николаевич вспомнил «единственный способ выбраться из тупика», он сводился к фразе: «Переместитесь в настоящую жизнь и запустите время!» Холодея, Петр Николаевич произнес эту фразу и щелкнул пальцем. К его изумлению, способ сработал. Сергей перестал трясти головой и сказал «Да». После этого он снова закричал, что его «засасывает» и он видит гигантские кораллы. Петр Николаевич замолк, растерявшись. Вся уверенность покинула его.

Все эти годы он «как бы верил» в методы парагмологии, что позволяло подходить к процессу творчески, то есть говорить во время сеанса почти все, что ему вздумается, и не напрягаться. Теперь в голову полезли все предостережения и запреты из «высших» обучающих курсов. Сергей начал вопить: «я проваливаюсь туда». Петр Николаевич вспомнил: «Не оставляйте дривена без контроля. По крайней мере, щелкайте пальцами, чтобы щелчки удерживали его от падения вниз по ленте времени». Он сказал: «Все внимание на щелчки пальцев», — и стал щелкать, судорожно думая, что делать дальше.

Сергей послушался. Он как будто парил где-то на ленте времени, в неустойчивом равновесии, в любой момент готовый сорваться вниз. «Что…», — начал Петр Николаевич, но закашлялся. «Что вы видите перед собой?» — выговорил он. — «Я вижу огромную тень, — начал Сергей и перешел на крик. — Я боюсь, спасите меня!» — «Остановите картинку, как бы сделайте стоп кадр, нажмите кнопку пауза на пульте управления», — профессиональный лоск фраз стал возвращаться к Петру Николаевичу после растерянности. — «Остановил… но я с трудом удерживаю ее» — «Продолжайте удерживать ее и ответьте на вопрос: как давно произошел этот инцидент?» — «Больше… — в голосе Сергея прорезалось изумление, — триллиона лет назад» — «Когда я щелкну пальцами, вы покинете этот инцидент и вернетесь в настоящую жизнь, в настоящее время, вы поняли меня?» — «Да» — Петр Николаевич щелкнул пальцами: «Вы вернулись в настоящее время?» — «Нет! — захныкал Сергей. — Я застрял. Меня держит какая-то сеть, она проникает в меня, мне очень больно».

«Только не это», — подумал Петр Николаевич. Он вспомнил одну из самых поздних книг Бубарда, которую даже в Московском Центре Парагмологии обучавшиеся на «высших» тьюнеров называли между собой «наркоманские байки». Брошюра называлась «Нейтринные инциденты: черное и белое».

За двадцать лет до ее издания появился курс «Тьюнинг прошлых жизней». Там утверждалось, что лента времени простирается в прошлое далеко за пределы текущей жизни, и Духовная Сущность прошла почти всю линию эволюции, успев побывать млекопитающими, рептилиями, рыбами и даже моллюсками. Пребывание большинства людей в теле моллюска наложило, как говорилось там, самый негативный отпечаток на современное общество. В «инцидентах моллюска» не было возможности убежать от пожирания, и попытки защититься захлопыванием створок были тщетны. Именно эти инциденты — причина всех расстройств общения, вплоть до аутизма, и всех отклонений, связанных с «бегством от общества». Петр Николаевич в свое время воспринял это «откровение» как высочайший градус кипения бреда.

Однако «Нейтринные инциденты…» в этом смысле шли гораздо дальше. Там говорилось, что лента времени простирается на сотни триллионов лет в прошлое.

Духовные Сущности пережили несколько физических вселенных, были свидетелями космических империй, войн, уничтожавших галактики, принципиально иных форм жизни.

Эти воспоминания, если их грамотно извлечь, могут служить стимулом для молниеносного технического прогресса и экспансии в космос. Смутные отблески этих событий (загороженные более поздними случаями боли) породили все сюжеты научной фантастики, утверждалось в книге. Но самое страшное, писал Бубард, это «области ленты времени между вселенными». В периоды между вселенными Духовные Сущности сталкивались с принципиально другой структурой материи и, не в состоянии осмыслить ее, замыкались в сверхпрочные капсулы. Эти капсулы по какой-то неясной причине не давали покоя «владыкам области между вселенными».

В начале каждого такого периода владыки еще знали о мире слишком мало и потому занимались выстраиванием капсул в вереницы и их транспортировкой из одного сектора пространства в другой. Позже они овладевали «продвинутой техникой» и совершали попытки вскрыть капсулы. При этом они использовали, «если проводить грубые аналогии с нашей структурой материи, потоки излучения сверхвысокой частоты (или потоки мелких частиц, не имеющих массы и электрического заряда; именно это сходство с нейтрино и дало название книге)». Пока «техника владык» была примитивной, облучение повреждало только верхние слои капсул. При этом «отдача» наносила ущерб самим владыкам. Владыки не могли погибнуть, но могли постепенно деградировать под влиянием причиняемой им боли и достигнуть самого дна на «шкале этики». (Вообще, надо сказать, что Бубард очень любил все ранжировать, так что парагмология кишит шкалами).

Итак, поначалу владыки были наверху шкалы этики и занимались транспортировкой капсул из соображений красоты. Позже они пытались вскрыть капсулы из тяги к познанию (более низкий уровень на шкале этики). Постепенно они деградировали до желания наносить вред. Самым страшным было то, что деградация по шкале этики сопровождалась техническим прогрессом. В конечном счете, владыки додумывались до способа проникать внутрь капсул (это достигалось с помощью еще более жесткого излучения). Они больше не пытались их вскрыть и изучить, вместо этого просто били по капсулам, так что Духовные Сущности внутри «поджаривались как улитка в духовке», не в состоянии ничего сделать. Это не просто причиняло им боль, но калечило их. «Излучения приближались по своим параметрам к тем излучениям, из которых, как было установлено парагмологией, состоят Духовные Сущности. Таким образом, владыки областей между вселенными подобрались ближе всего к уничтожению бессмертной души. Поэтому библейский ад есть не что иное как метафора областей между вселенными», — писал Бубард.

В первой книге Бубарда утверждалось, что все беды людей — от случаев боли в детстве (тогда он много воровал у Фрейда). Позже врагом номер один стали «инциденты моллюска». Наконец, под конец своей жизни Бубард передал эстафетную палочку «нейтринным инцидентам».

Ситуация с Сергеем заставила Петра Николаевича переосмыслить эту книгу (которую он временами использовал как фантастическое чтиво на ночь). Фраза Сергея про сеть отвечала описанным в книге симптомам: «Знайте, — писал Бубард. — Профессиональный тьюнер никогда не позволит дривену провалиться в нейтринный инцидент. Есть единственный способ по-настоящему стирать эти инциденты: выводить дривена с ленты времени (в параллельную реальность), чтобы он оттуда заливал ленту белым цветом, отрезок за отрезком. Изнутри нейтринного инцидента стереть его невозможно. Тьюнер должен наизусть знать симптомы попадания в нейтринный инцидент, потому что от его знания зависят жизни людей, которые верят нам и идут за нами. Итак, симптомы таковы: неспособность двигаться по ленте времени и чувство, будто капсула, сеть или облако игл окружает со всех сторон, давит и постепенно проникает тело. Во всех этих инцидентах, несмотря на колоссальные энергии, доминирует черный цвет. Область между вселенными и все, что с ней связано, ассоциируется у Духовных Сущностей с черным цветом. Смена черного цвета на белый — единственный способ спасти жизнь дривена, попавшего в нейтринный инцидент. Поэтому, как можно быстрее попросите дривена залить все вокруг белым цветом. Требуйте делать это снова и снова, не скупитесь на метафоры: «реки белого молока», «снежная буря», что угодно. Вы должны помогать дривену генерировать белый цвет. Как только ему станет легко делать это, требуйте вернуться в настоящее время. По возвращении, немедленно прекращайте сеанс тьюнинга. Не обманывайте себя: этот способ не поможет разрядить нейтринный инцидент. Разрядка происходит только при выходе с ленты времени и заливке белым цветом больших ее отрезков (чтобы раскрыть в дривене такую способность, может понадобиться от двухсот до тысячи часов тьюнинга)».

У Петра Николаевича ощутимо забилось сердце. Никогда раньше, — даже когда клиенты бились в истерике, блевали и мочились, — ему не приходило в голову, что с ними может случиться что-то действительно плохое. Такое, за что его привлекут к уголовной ответственности.

Теперь, чудом, симптомы полностью совпадали с таковыми в книгах Бубарда. А там не раз говорилось об опасности потери рассудка, увечий и смерти. Когда-то в начале карьеры Петр Николаевич почти верил в это, но разуверился довольно быстро. Нынешнее чувство, что все по-настоящему, оказалось неожиданным и крайне болезненным.

— Все внимание на цвет. Заливайте все вокруг белым цветом. Когда я щелкну пальцами, вы затопите все океаном белого молока, — щелк.

— Затапливаю, пытаюсь, тут дамбы, его не пускает…

— Повысьте уровень океана, чтобы он преодолел дамбы.

— Повысил, он заливает, заливает все, залил… Молоко впитывается. Это черное дно оно как губка, оно все впитывает. Оно сейчас снова все впитает… Нет! Сеть, она давит меня, — Сергей стал ерзать в кресле, как будто в него действительно что-то впивалось со всех сторон.

— Продолжайте заливать белым цветом, — сказал Петр Николаевич, после паузы он вспомнил про щелчок пальцами. — Когда я щелкну пальцами, вы зальете все белым цветом…

Это мука продолжалась два часа. Хорошо, что после Сергея не были назначены клиенты. Наконец, удалось вернуть его в настоящее время. После этого он сразу перестал ерзать, дергать нижней челюстью, хныкать и судорожно крутить головой.

— Как вы себя чувствуете, — рутинно спросил Петр Николаевич, когда Сергей открыл глаза.

Он настолько привык к однообразию ответов, что даже начал писать заранее: «чувствую себя хорошо, бодро».

— Ужасно! Изможденным. У меня раскалывается голова. Мне кажется, если я попытаюсь встать, у меня потемнеет в глазах и я упаду.

Петр Николаевич молча уставился на него.

— Можете это не писать, я не буду расписываться. Какая разница. Принесите воды. Боюсь, я не в состоянии пока встать.

Петр Николаевич пошел за водой. Прежде чем нести Сергею, он сам выпил полный литровый графин. Сергей жадно прильнул к стакану и сказал:

— Вы ужасно выглядите. Лицо мокрое, волосы мокрые, подмышки мокрые. И еще у вас трясутся руки.

— Скажите, Сергей, это был розыгрыш? — глупо спросил Петр Николаевич.

— Какой розыгрыш? Я думал, я сдохну! Мне казалось, меня поджаривают электрошоком. Знаете, по-моему, вы к такому не готовы. Вы даже не уверены в реальности того, что я пережил. Да я и сам струшу входить снова в тьюнинг. Пока я с открытыми глазами, это все как будто прижато крышкой. Оно хочет выплеснуться наружу, но не может. А в тьюнинге эта крышка открывается, и оно все лезет наружу, и не видно этому конца. Уж лучше я не буду ее трогать. Правда, она может полезть во сне, я не знаю. Посмотрим. Наверное, я больше не приду к вам. Я не прошу назад денег, я просто сообщаю. Чтобы вы планировали время. У меня нет на это сил. К тому же, я не знаю, доживу ли до завтра. Все зависит от этих двоих, пощадят они меня пока или прикончат сразу.

Петр Николаевич вспомнил другой фрагмент из «Нейтринных инцидентов»: «После возвращения дривен будет чувствовать себя отвратительно. Как минимум, у него будет раскалываться голова. Ему будет казаться, что вся боль, от которой он отгородился с помощью белого цвета, может в любой момент выплеснуться и заполнить ум до краев. В эту ночь ему гарантирована бессонница. Очень вероятны проблемы со здоровьем на третий день (как правило, простуда с высокой температурой или острое расстройство кишечника). После попадания в нейтринный инцидент дривен станет очень скептически относиться к тьюнингу и тьюнеру. Он может попросить смены тьюнера или вообще отказаться от занятий. На некоторое время он получит эмоциональный фон 1 % (апатия), и его действия (бездействие) будут пропитаны безответственностью и тягой к смерти».

Сергей встал и, пошатываясь, пошел в прихожую. Петр Николаевич молчал, охваченный чувством стыда за свой непрофессионализм. Последний раз он испытывал это чувство больше пяти лет назад, еще на молочном заводе. Одевшись, Сергей сказал на прощание:

— Скорее всего, они ждут меня внизу. Но чему быть, того не миновать. Искренне желаю, чтобы вы с ними никогда не столкнулись. Если что, признак их появления в вашей жизни такой: осколки начинают складываться в очень красивую картинку, все налаживается, на вопросы появляются ответы. Проще говоря, сбываются ваши мечты. Не дай бог, с вами это произойдет. Тогда бегите от удачи сломя голову, пренебрегайте возможностями, лишайте себя счастья, делайте все против здравого смысла. Возможно, тогда можно от них спастись. Но если вы обнаружите их слишком поздно, когда они уже давно ходят за вами по пятам и когда их лица уже смазаны, тогда вам кранты. Вот мне, например, кранты. Я не надеюсь дожить до утра.

Он вышел, закуривая, и стал медленно спускаться по лестнице.

Петр Николаевич долго смотрел в глазок. Ничего не происходило, лестница оставалась пуста. Наконец, он оторвался и пошел поставить чайник. Наливая воду, он услышал стремительный топот ног по лестнице. Он бросился к глазку, но топот был уже где-то внизу. Он побежал на кухню и выглянул в окно. Дверь подъезда открылась, и в стуженую февральскую темень вышли двое. На них были тулупы и шапки ушанки. Руки они держали в карманах, а в зубах было по сигарете. Это их он встретил в парке во время утренней пробежки. Торопливо они направились к метро, мотая на ходу головами из стороны в сторону. Он уже собирался задернуть штору, как вдруг увидел, что от стены его дома отделилась фигура и побежала к проезжей части. Петр Николаевич распознал Сергея. Выскочив на проезжую часть, Сергей смотрел налево и назад, видимо, в сторону тех двоих, что побежали к метро. Он не посмотрел направо, когда достиг встречной полосы. Петр Николаевич закричал: «Куда!», и на стекле образовалось мутное облачко от горячего дыхания. Завизжали сигналы, раздался скрежет шипованной резины об асфальт, и Сергей исчез под колесами микроавтобуса.

Петр Николаевич продолжил смотреть. Вскоре образовалась пробка в обоих направлениях. Водители встречного потока замедляли ход напротив аварии и еле ползли.

Сзади им нетерпеливо сигналили, но, поравнявшись с местом происшествия, смолкали. На той стороне улицы собралась толпа зевак. Петр Николаевич перебирал в голове варианты: не оставлял ли он Сергею каких-нибудь бумаг, например, обучающих курсов, или своей визитки, или чего-то еще. Кажется, нет. Это было хорошо.

Через несколько минут двое в ушанках вернулись, все так же по зажженной сигарете в зубах. Они подошли к двери в подъезд, но не стали входить, а медленно пошли вдоль стены дома, отшвырнув сигареты. Иногда они присаживались на корточки и вытягивали шеи. Потом они вставали, почти прижимались лицами к стене дома и двигали головами из стороны в сторону. У Петра Николаевича создалось полное впечатление, что они принюхиваются. Ему стало жутко. Двое закончили обследование, зажгли по новой сигарете, засунули руки в карманы и побежали в точности по следам Сергея.

Протиснувшись сквозь плотный поток еле ползущих машин, они вынырнули на противоположной стороне улицы и побежали во дворы. Их фигуры стали размазываться.

Петр Николаевич даже надавил пальцами на глазные яблоки, решив, что у него что-то со зрением, однако это не помогло. Когда они скрылись за углом дома на той стороне улицы, из-за угла еще какое-то время выпирал темный шлейф, в котором угадывались смазанные очертания их ног, локтей и голов и две ярко-оранжевые волнистые нити, видимо, от сигаретных огоньков. Прошло несколько секунд, и шлейф растаял.

Петру Николаевичу стало не по себе. Он пошел проверить, заперта ли входная дверь, и по пути включил свет в санузле и коридоре. Проверив замок, он опустил крышечку дверного глазка. Проверил балконную дверь и окна в большой комнате, включил свет в спальне. Наконец, вернулся на кухню, поставил перед собой стопку и полупустую бутылку текилы, включил телевизор, откинулся на спинку стула и вытянул ноги. Чувствовал он себя неважно, спина болела все сильнее, по телу разливалась нездоровая слабость. Петр Николаевич, не закусывая, выпил две стопки подряд.

Целебного эффекта алкоголь не оказал, только усилилась тяжесть в голове, и потянуло закрыть глаза…

Он проснулся от настойчивого звонка в дверь. Вначале он не понимал, сколько времени и каковы обстоятельства. В телевизоре два молодых человека в спортивной форме, поднимая гантели, обменивались глубокомысленными фразами. Новая реклама «Найка».

«Видимо, пришел мой особый ученик с бутылкой текилы», — решил Петр Николаевич. Циферблат на кофеварке, однако, показывал только половину шестого.

Рановато для него.

Петр Николаевич пошел открывать. Глянув в глазок, он увидел черноту. Глазок был чем-то загорожен.

— Кто там?

— Откройте, я к вам по важному делу.

— Кто вы?

— Я просто узнал, что здесь живет психолог, и хотел поговорить, — что-то в тоне парня было стрёмное. Да, именно такое слово: стрёмное. Он, казалось, говорил насмешливо, но тщательно скрывал иронию.

— Я не даю бесплатных консультаций.

— Почему бесплатные? Вы гляньте в глазок.

На этот раз черноты не было. На лестничной площадке стоял незнакомый молодой человек со взмокшими волосами, в коричневом шерстяном костюме, пиджак поверх футболки. Держал он перед собой веер зеленых банкнот.

— Сейчас, — и Петр Николаевич пошел в спальню. Вытащив из-под дивана коробку, он замешкался, решая, чем вооружиться: мачете, газовым пистолетом или двустволкой.

— Ну, скоро вы там? — раздался приглушенный голос.

Петр Николаевич вздрогнул. Взял газовый пистолет и пошел к двери. Приоткрыв дверь и высунувшись, он удивился: парень был старше и сложен плотнее, чем показалось в глазок. И костюм на нем, казалось, имел более светлый оттенок. Волосы, впрочем, были взмокшие.

— Как вас зовут? — улыбнулся парень, достал из кармана все ту же пачку банкнот и стал пересчитывать.

— Ефим Трофимович, — сказал Петр Николаевич.

— А я Вадик. Или Кирилл, как хотите. Можно и так, и так. Но пока Вадик.

— Хорошо, Вадик, что вы хотите? Учтите, ко мне скоро придут гости, у меня мало времени.

— Да, гости действительно к вам скоро придут, — ответил Вадик.

Петр Николаевич напрягся. Парень говорил слишком вальяжно, но, похоже, был на взводе. Как будто впервые решился на мокрое дело.

— Так что вам надо?

— Ну что вы, Петр Николаевич? Я не собираюсь вас убивать, — вдруг сказал Вадик. — У меня этого и в мыслях не было, вас убивать.

Петр Николаевич поднял пистолет:

— Проваливай отсюда, щенок.

Парень не отреагировал. Он продолжал пересчитывать банкноты, шепча тихо: «Двадцать девять, тридцать».

— Собственно вот, — сказал он, протягивая меньшую пачку. — Здесь тридцать сотен. Надеюсь, этого достаточно для внеочередного тренинга? Дело в том, что я очень нуждаюсь в психотерапии. Очень.

Петр Николаевич не удержался и посмотрел на купюры, но тут же спохватился и поднял взгляд.

— Вам не нужны деньги? — изумился Вадик. — А! Вы не доверяете! Вы думаете, здесь подвох. Вообще, вы очень странный психолог. К вам приходят с проблемой, а вы говорите «проваливай отсюда» и ругаетесь. Вам предлагают деньги, а вы воротите нос, как будто вам принесли головы убиенных младенцев. Разве так можно?

— На сегодня прием окончен. Приходите завтра, в шестнадцать-тридцать и деньги приносите в рублях.

— Но тогда я принесу ровно десять тысяч, — предупредил Вадик. — Это, — он отщепил часть от пачки банкнот, — цена вопроса.

— А я не стану заниматься с вами за десять тысяч. Я возьму вдвое за срочность.

— Но вдвое за срочность завтра это все равно втрое меньше, чем я даю сейчас, — на лице парня выразилось мучительное недоумение. — Я нуждаюсь в вашей помощи срочно, понимаете? Мне нужен тьюнер для инцидента на внешней ленте времени.

— Откуда вы знаете эти слова? — Петр Николаевич нахмурился, потом вдруг изменился в лице. — Вот что, козел. Будешь дальше околачиваться — выйду и переломаю ребра. Одного я уже спускал по лестнице. Я тебя предупредил! — и он захлопнул дверь.

Все было просто. В «Церкви Парагмологии» о нем вновь вспомнили и подослали агента проведать, как идут дела. Можно было ожидать бесконечных телефонных звонков.

Это на их жаргоне называлось «жарить быка», по аналогии с готовкой на вертеле очень большого шмота мяса: требуется много времени и терпения, но результат оправдывает затраты. Рядового члена секты сажают на телефон с приказом вновь и вновь звонить по одному и тому же номеру. В результате, адресат не только доводится до бешенства, но и лишается линии связи с окружающим миром. Недели «жарки быка» обычно достаточно, чтобы дезориентировать жертву и сломить ее волю. Особенно силен эффект, когда человек меняет номер телефона, но звонки продолжаются (секта никогда не скупилась на взятки, чтобы вовремя получить нужную информацию). При этом секте «жарка быка» не стоит ровным счетом ничего. Рядовые члены получают нищенские зарплаты, которые тут же тратят на сектантские обучающие курсы. По сути, они выполняют всевозможную грязную работу (от уборки территории до запугивания людей) за еду и надежду на свое светлое духовное будущее. Даже на заре своего существования, в начале девяностых, еще нищий и убогий, Московский Центр Парагмологии мог в течение часа мобилизовать около ста фанатиков. Теперь, когда секта укоренилась, скупила много земли в Подмосковье и получала пожертвования от одураченных предпринимателей в десятки тысяч долларов, она была гораздо опаснее. Об этом следовало всерьез подумать. Те двое, что преследовали Сергея, могли быть агентами секты. Нужно было узнать, не появился ли хвост у Олега и Дмитрия, его особого ученика. Впрочем, — Петр Николаевич радостно хлопнул себя по лбу. — Сергей сам мог быть подставкой секты, очень, надо сказать, профессиональной.

То, что его симптомы сегодня были «по книжке», могло означать только одно: он досконально знаком с «нормальной методой» парагмологии.

Последний вывод очень обрадовал Петра Николаевича. Все вставало на свои места.

Получалось, что он подвергся очень тонкому злому розыгрышу со стороны секты.

Петр Николаевич вернулся на кухню, допил, из горла, остатки текилы и заел черным хлебом. Думая о преследователях из парагмологии, он вспомнил про камеру видеонаблюдения. Он так давно ей не пользовался, что забыл, как стирать пленку, отматывать назад и ставить на запись. Он смутно помнил, что пленка забита под завязку, и именно проблемы со стиранием вынудили его когда-то бросить затею. Съездить на Митинский радиорынок и купить запасные кассеты не доходили руки, да и стоить они должны были, предполагал Петр Николаевич, крайне дорого. Бросив пустую бутылку в мусорное ведро, Петр пошел в прихожую и отодвинул вешалку, за которой была смонтирована панель управления. Он безрезультатно провозился до прихода Дмитрия.

Когда же Дмитрий ушел, Петр Николаевич был так раздосадован случившейся ссорой и чувствовал себя таким разбитым, что не стал возвращаться к видеокамере.

Большой нужды, в конце концов, не было. Вряд ли могло что-то случиться за час утреннего бега, зарядки и посещения магазина. А больше Петр Николаевич толком никуда не ходил.

Он еще не знал, что утреннему бегу и зарядке случиться не суждено.