Уаки инков. Рисунки из хроники Гуамана Помы

Уакой индейцы называли буквально все, чему человеку приходилось поклоняться. Уакой могло быть все, что окружало человека в реальной жизни и даже в помыслах. Солнце, будучи верховным божеством инков, также являлось уакой, только общеимперского масштаба.

Испанцы — потрошители ереси просто выходили из себя, когда обнаруживали или узнавали об очередной дотоле не опознанной и потому еще не разрушенной ими индейской уаке. Когда же выяснилось, что уакой является даже эхо в горах…

Однако мы не знаем, что именно случилось в тот тяжкий для католических монахов момент. Возможно, они попытались снести одну или несколько горных вершин, естественно, силами самих еретиков. Конечно, можно было бы поступить и попроще, например, переселить из опасного района проживавших там и поклонявшихся эху индейцев или сжечь их главных колдунов в назидание остальным еретикам. Такие или схожие меры перевоспитания язычников практиковались католическими монахами довольно часто. Впрочем, бывали случаи, когда сжигали не только колдунов, но и всю их «паству»…

Если в Тауантинсуйю проживало более десяти миллионов индейцев, то суммарное число уак должно было в несколько раз превысить эту огромную цифру. Ибо, помимо коллективных уак, как, например, упомянутое солнце, имелись и сугубо индивидуальные, сиюминутные и разовые. Иными словами, один человек мог поклоняться не одной, а нескольким личным, а также коллективным уакам.

Индивидуальную уаку тщательно скрывали, опасаясь, что ее чудодейственную силу могут сглазить чужие люди. Любой предмет, равно как и любой представитель животного или растительного мира, от которого согласно легенде брали начало племя, род, отдельная семья, считался коллективной уакой этих групп людей. То были языческие боги-идолы, сохранявшие элементы тотемного характера. И здесь нет ничего удивительного: практически все народы мира прошли такой же период восприятия окружающего мира.

Но уака обладала и более универсальными свойствами, которые делают ее похожей на талисман. Даже сегодня многие из нас бережно хранят свою уаку, называя ее не менее таинственным словом. В отличие от индейцев мы не столько боимся, сколько стесняемся показывать свои уаки, и лишь спортсмены и артисты побороли в себе эту стеснительность.

Думается, сказанного достаточно для того, чтобы убедить читателя в отсутствии необходимости перечислять предметы, которые числились уаками в Тауантинсуйю. Добавим только, что особо ценной уакой считалось любое отклонение от нормы, например яйцо с двумя желтками или шестипалая лапа, поскольку они действительно были чудом, правда, природы.

Значительно больший интерес представляет для нас попытка понять господствовавшую в Тауантинсуйю систему религиозных воззрений и роль государства в этом вопросе. В случае с Тауантинсуйю мы имеем дело с «учрежденной церковью» государства сынов Солнца, как справедливо подметил американский исследователь Дж. Элдон Мейсон. Он прав и в том, что подобное явление — уникальный случай в доколумбовой Америке. Если же выйти за рамки Нового Света, то роль религии в Тауантинсуйю по своему влиянию и значению в решении общегосударственных дел можно сравнить с Древним Египтом, а по веротерпимости — с Древним Римом.

Инки были язычниками, и в этом не может быть никаких сомнений. Любые попытки зачислить сынов Солнца в стихийные, тайные или иные католики полностью несостоятельны. Инки были солнцепоклонниками, но не препятствовали свободной деятельности великого множества других богов, лишь бы поклонявшиеся им народы признавали за Солнцем верховное положение. Вот почему пантеон богов Тауантинсуйю был буквально набит множеством всевозможных божеств провинциального значения.

Покорив царство, инки отправляли в Куско в качестве заложника главного идола покоренных. Его устанавливали в Куско в храме для чужих идолов. Чужой идол оставался божеством, а его «паству» обучали поклонению Солнцу, не запрещая местные обряды и ритуалы язычества.

Но не обилие индейских божеств и не бесчисленное множество уак — главное препятствие правильного понимания мировоззрения инков. Именно в вопросе религии, как ни в каком другом, субъективные факторы не просто вмешались в желание хронистов объективно изложить эту сторону духовной жизни индейцев Тауантинсуйю, но и оказали во многом решающее воздействие на ее искажение, чаще непреднамеренное, а в отдельных случаях и абсолютно сознательное. Ибо нельзя забывать, что именно эта сфера была самым опасным участком не только в борьбе за подчинение индейского населения колониальным властям католической Испании, но и публичного рассказа об инках-язычниках. Ведь даже неудачное выражение, не говоря уже о явных симпатиях к язычникам и идолопоклонникам, могло быть истолковано властями как отступление от ортодоксального понимания и толкования католических догматов. Церковь этого не прощала.

Кроме того, сами хронисты были людьми верующими, и они излагали интересующую нас проблему с позиций своего мировосприятия и понимания чужой и чуждой для них религии.

Однако и этого оказалось мало. У инков не было письма, и, следовательно, не существует ни одного подлинного документа самих инков, который бы помог раскрыть хотя бы главные черты и особенности мировосприятия индейцев кечуа. Следует уточнить, что речь идет не о некой «великой книге» и не о способности или неспособности американских аборигенов создать свою индейскую библию, а о совсем другом: располагая только европейскими письменными источниками, мы вынуждены пропускать их через многочисленные «фильтры», чтобы выявить в хрониках все то, что преднамеренно или неумышленно приписали религии инков хронисты-католики.

Ограничимся несколькими примерами, которые предельно ясно показывают, как хронисты толковали на свой католический лад положения и явления языческой религии инков.

У инков гром, молния и удар молнии были объединены в божество, именовавшееся Ильяпа. Этого оказалось достаточно, чтобы Ильяпа стала фигурировать в качестве «троицы», естественно, в ее индейском варианте. Злое божество подземелий Супай стало индейским «дьяволом», хотя с позиций католической церкви все языческие божества являлись замаскировавшимися дьяволами. Христианские «дух» и «душа» сразу же обрели свой индейский эквивалент в виде слова «нуна» (на кечуа); точно так же христианские понятия и действа «молитва», «заклинание», «грех», «пост» и даже «исповедь» без затруднений нашли в языке кечуа свои эквиваленты, хотя подлинный смысл этих кечуанских слов не имел ничего общего с тем, как их понимали ревностные католики. Вот еще один пример: в индейском «Укчу пача» — «Мир подземелий» испанцы сразу же опознали христианский «ад». Это, как того требует логика, заставляло искать и индейский «рай», что искажало систему религиозных воззрений кечуа.

Вместе с тем хронисты стремились показать религию Тауантинсуйю как систему дьявольских проделок и ухищрений, не замечая при этом, что обнаруженные ими же католические понятия вступают в противоречия с догматами католицизма.

Однако известен и совсем иной вариант толкования инкского язычества — Инка Гарсиласо взял на себя миссию доказать, что «инки следовали подлинному богу, нашему господину».

Теперь хотя бы вкратце познакомимся с порядком, который царил в пантеоне божественного братства Тауантинсуйю.

На кечуанском Олимпе верховодили по меньшей мере два главных божества: Отец-Солнце (Инти) — божество вполне реальное и Кон Илья Тикси Виракоча — создатель вселенной и человека, невидимый и неосязаемый дух. (Здесь собраны вместе не только разные «имена», но и разные ипостаси этого божества.) Первый из них являлся прародителем инков, если следовать одной из легенд о начале начал Тауантинсуйю. Второй главный бог согласно некоторым из хроник был заимствован сынами Солнца у других индейцев; которые не принадлежали к кечуа. (Как видите, инки не стеснялись заимствовать не только оружие, но и богов, использование которых сулило им выгоды.)

Для всеобщего поклонения инки избрали божество с реальным обликом, хотя по формальным признакам дух-творец стоял, несомненно, выше уже потому, что именно он создал вселенную, включая само Солнце. Но деловой подход инков заставил их пренебречь подобными соображениями: солнце было у всех на виду, а существование бестелесного духа требовало доказательств. Да и как растолкуешь простому пуреху-земледельцу, что бестелесное и неосязаемое существо может нуждаться в абсолютно реальных и обильных жертвоприношениях? Другое дело солнце, от которого зависит главное богатство пуреха — урожай. Тут и объяснять ничего не нужно. Каждый с легкостью в сердце отдаст Солнцу солнцево, не забыв при этом поделиться своим богатством и с его сынами. Ну а если забудет, можно и напомнить, дело-то ведь божественное!

Незримый и неосязаемый дух стоял особняком в идолопоклонстве инков. Его называют по-разному: у Инки Гарсиласо это божество именуется Пачакамаком (еще одна из его ипостасей?), хотя в других хрониках творца вселенной, как правило, зовут Виракочей. Утверждают, что это божество было приватным идолом исключительно одних инков, но даже сами сыны Солнца не имели права произносить его имя, с ним общались только в мыслях. Все это выглядит достаточно странно, ибо при отсутствии письма трудно понять, как вообще был налажен у инков контакт с Пачакамаком-Виракочей (мы будем называть его этими двумя именами) и особенно контроль за общением с ним рядовых членов клана инков?

Не совсем ясен и вопрос о происхождении Пачакамака-Виракочи. Удивляет не только то, что инки заимствовали его, но и то, что у сынов Солнца не было ни одного публичного отправления культа Пачакамака-Виракочи (правда, это соответствовало его положению неприкасаемого). Однако в Куско и в селении Кача находились храмы Виракочи. Особенно грандиозным был храм в Каче (тридцать километров от Куско). Судя по его развалинам, храм разрушили испанцы, он был трехэтажным — редчайшее явление во всей доколумбовой Америке! Прибавьте к этому, что по фасаду он имел длину около ста метров, а толщина его стен составляла почти два метра.

Столь реальное и, прямо скажем, грандиозное сооружение как-то не вяжется с исключительно мысленным поклонением этому божеству. Недоумение вызывает и другое обстоятельство: конечно, можно молча приказать, молча построить храм, но, если нельзя даже произносить имя бога, в честь которого возводится это сооружение, как тогда умудрился заказчик объяснить, что именно нужно построить и почему все обитатели Тауантинсуйю знали: этот храм сооружен в честь Виракочи?

Но мы знаем, что в истории инков фигурирует еще один божественный Виракоча, который вроде бы не имеет никакого отношения к Пачакамаку-Виракоче. Тот Виракоча помог разгромить чанков, предупредив принца-наследника о грозящей опасности.

Если взглянуть на создавшуюся в хрониках (а не в Тауантинсуйю) ситуацию с двумя Виракочами непредвзято, — все может встать на свои места при условии, что храмы в Куско и Кача были построены не в честь незримого бога, а в честь спасителя сынов Солнца. Но это только предположение…

К Богу-Солнцу инки относились иначе. Ему поклонялись в открытую. Более того, все остальные индейские божества как бы составляли его божественное окружение, а ближайшая к Солнцу небесная обитательница Луна и вовсе доводилась ему сестрой и супругой. Индейцы называли ее Мама Килья — Мать-Луна. Рядом с ними находился и Ильяпа, уже знакомый нам как «троица», а также некоторые из наиболее заметных на небе звезд, например Часка, то есть Венера. Среди божеств числилась также Куичи — Радуга, появление которой вызывало панический ужас у девственниц, поскольку они были твердо убеждены, что, от радуги можно забеременеть. Эти и другие божества обладали собственной сферой деятельности и решали самостоятельно свои и людские дела, не мешая друг другу.

В честь языческих божеств, в том числе и локального значения, в Тауантинсуйю было построено бесчисленное множество больших, средних, маленьких и совсем крохотных храмов. Но вот что удивительно: храмы кечуанских божеств были наглухо закрыты для основной массы верующих. Туда допускались только инки, а в местные храмы еще и местная знать. Само же поклонение богам (этот ритуал назывался «муча») происходило на площадях или в гальпонах — специально построенных для случаев непогоды крытых помещениях, где могло собраться, по утверждению хронистов, несколько тысяч человек. Во всяком случае, такой вместимостью обладали столичные гальпоны. Вся эта огромная людская масса была не зрителем, а непосредственным участником мучи, составной частью ритуала поклонения. Сыны Солнца играли в этом коллективном спектакле главную роль, а сапа инка даже кое в чем заменял Отца-Солнца. Но и остальные участники ритуала не были статистами, а активными и обязательными исполнителями мучи.

Мы уже говорили, что Солнце являлось общеимперской уакой Тауантинсуйю. Это именно его обслуживала «учрежденная церковь» инкского государства. Но слово «церковь» в данном случае следует понимать в самом широком его значении, поскольку в Тауантинсуйю мы имеем дело с государственной религией.

Казалось бы, что в условиях господства земледелия было бы логично включение в число общеимперских уак и Пача Мамы — Матери-Земли. Однако Пача Маме хотя и поклонялись повсеместно, но это поклонение не оформилось в общегосударственный культ земли. Столь странному, на наш взгляд, явлению нет убедительных объяснений, кроме одного: Единственному Инке должно было соответствовать единственное верховное божество «общеимперского масштаба». Примерно также обстояло дело с океаном, который кормил прибрежное население Тауантиисуйю.

Но Пача Мама заготовила еще одну и, возможно, даже более сложную загадку. Слово «пача» воспринималось индейцами кечуа не только как «земля». Оно имело и другие значения, в частности «мир», «вселенная», а также… «время». Но не просто время. В своем последнем значении «пача» образовывала сложное символическое и в определенном смысле философское понятие «пространство-время», объединявшее в единый понятийный комплекс космическое пространство и временные циклы.

Известная перуанская исследовательница Виктория де ла Хара, изучающая много лет инкскую символику на знаменитых деревянных сосудах «кэро», утверждает, что ей удалось выявить символ или знак, обозначающий понятие «пача» (сама исследовательница полагает, что это не символ, а слово, как, впрочем, и остальные знаки на кэро, которые составляют своеобразное письмо инков). Она считает, что именно этот знак-слово лежит в основе всех космогонических построений философов Тауантинсуйю — их называли «амаутами». Дела Хара установила, что знак «пача» часто изображается в сочетании со знаком, который она определяет как «анан» («ханан»), что, как мы знаем, означает «верхний». Их сочетание, полагает исследовательница, образует понятие «верхний мир», то есть небо, но не в обычном, а в мировоззренческом понимании. Правда, ее смущает одно обстоятельство: знак «анан-пача» всегда окрашен в красный цвет, что не соответствует цвету неба, а в символике подобное несоответствие не только маловероятно, но и недопустимо.

Правда, нам кажется, что пугаться красного цвета не следует. Он вполне мог символизировать Солнце, особенно у солнцепоклонников, а заодно и главного из сынов небесного светила — сапа инку. Последнее имеет косвенное доказательство: на кипу цвет инки-правителя всегда был красным, красной была и налобная повязка инки. Если высказанные предположения правильны, то тогда сочетание знаков-символов обретает куда более важный смысл, ибо они изображены не где-нибудь, а на подлинных документах сынов Солнца, каковыми являются кэро.

Теперь будем рассуждать вместе. Солнце не могло не иметь своего собственного изображения в инкской символике. Не мог остаться без персонального символа и сапа инка. Зачем же тогда, спрашивается, окрашивать знак — символ неба в цвет Солнца и инки? Не проще ли поместить их персональные символы прямо на знаке «ханан» (либо в каком-то сочетании с этим знаком), чтобы тем самым показать, что автор «текста» в силу определенных обстоятельств собрал их вместе, дабы выразить некую конкретную идею? Ведь так проще и понятнее.

Но автор «текста» так не поступил. А это значит, что, окрашивая синее небо в красный цвет, составитель документа ставил перед собой какую-то иную задачу. Но какую?

Хозяином космического времени-пространства мог быть только сам творец времени и пространства. Это Пачакамак-Виракоча. Поскольку сыны Солнца не решались коснуться, этого имени даже своими устами, можно предположить, что изображать его в символах было еще более страшным кощунством.

Но интересы дела требовали его фиксации на кэро. Следовательно, нужно было как-то обойти этот строжайший запрет, обмануть самого себя, а заодно и грозных блюстителей чистоты поступков и помыслов сынов Солнца. Легче всего такой обман достигался с помощью знака «пача». Попробуй придерись, а «всем» все сразу понятно. (Мы поставили слово «всем» в кавычки, ибо в условиях Тауантинсуйю под ним понимается слишком узкий круг людей.)

Теперь наступает принципиально важный момент: что мог добиться философ изображением вместе знаков «пача» и «ханан»?

На первый взгляд ничего особенного: «верхний мир», правда выкрашенный в неестественный красный цвет. Однако именно с таких «ничего особенного» обычно и начинается самая страшная крамола. Ведь, по существу, если очень внимательно вчитаться в знаки, автор «текста» соединил в нем вместе символы двух верховных божеств инков: Отца-Солнца (красный цвет) и Пачакамака-Виракочи (знак «пача»), божества реального и божества невидимого и неосязаемого (как будто бы кто-то осязал солнце!).

Такое сочетание (или объединение в символах) могло означать только одно — реальный шаг инков в сторону монотеизма! И если наши построения и стоящие за ними Предположения хоть на какую-то долю верны, то мы имеем чрезвычайно любопытную картину. Ибо мы получили возможность увидеть самый первый и пробный шар, пущенный пока еще робкой рукой амауты в разноликую и многоголосую толпу кеглей-идолов из пантеона богов Тауантинсуйю. Первый шаг от малонадежного и не очень послушного язычества к «божественному абсолютизму», куда более соответствовавшему деспотизму сынов Солнца.

Трудно сказать, насколько сами инки понимали необходимость подобной реформации в своих религиозных делах. Кроме того, переход к монотеизму потребовал бы от них отказа от реального Бога-Солнца в пользу абстрактного бога-духа, что неизбежно привело бы к ломке великолепно отлаженного религиозно-церковного аппарата, а заодно и к изменению всей системы повинностей и налогообложения, опиравшейся на миропонимание инков-солнцепоклонников.

Предложенные здесь читателю возможные или как минимум допустимые построения опираются не только на выдвинутую в наши дни гипотезу перуанской исследовательницы Виктории де ла Хара. Ведь еще Инка Гарсиласо всеми, доступными, и даже не очень дозволенными средствами стремился доказать, что инки знали истинного господа бога, то есть Иисуса Христа (хронист делал это в тщетной надежде защитить индейцев от католических монахов, искоренявших ересь вместе с ее носителями). Конечно же, он заблуждался в главном, но, может быть, в свете высказанных здесь соображений Инка Гарсиласо прав, когда называет невидимое божество инков Пачакамаком, особенно если принять во внимание значение слова «пача»? Вот как сам хронист объясняет значение этого имени: «Пачакамак означает: тот, кто вселяет душу во вселенную… тот, кто делает со вселенной то, что душа с телом».

Нельзя не учитывать и то, что философы-амауты, во всяком случае их лучшая и передовая часть, не могли топтаться на места в своих философско-космогонических и чисто теологических построениях. Они должны были искать и искали более разумное и совершенное объяснение окружавшего их реального мира, философского осмысления явлений природы. Они, несомненно, искали и пути совершенствования и укрепления власти клана инков, поскольку многие принадлежали к нему. В духовной сфере идеальной моделью, соответствовавшей новым социально-экономическим преобразованиям, которые стремительно развивались в Тауантивсуйю, был монотеизм. Утверждение Отца-Солнца инков главным божеством всей империи было первым конкретным шагом на этом пути. За первым шагом должен был последовать и второй… Но в этот решающий момент развития созданного сынами Солнца общества вмешалось нашествие европейских завоевателей.

Путь к монотеизму был для инков естественным путем их дальнейшего развития. Может быть, именно поэтому нам сегодня более отчетливо видятся его отдельные черты, ускользнувшие от внимания или просто не понятые хронистами. Может быть, именно время и есть самое лучшее «увеличительное стекло» для подобных поисков в древней истории?

В любом случае к моменту появления на землях Тауантинсуйю испанских конкистадоров ни о каких реформах в области религии сынов Солнца речи пока еще не шло. Идолопоклонство процветало и властвовало в империи. Храмы Куско были забиты своими, инкскими, и чужими языческими божествами, которых сыны Солнца умело использовали в политических интересах. Очень точно сказал об этом Мариатеги: «Инкская церковь больше стремилась подчинить себе богов этих народов, чем преследовать и покорять их».

Религиозный мир царства Тауантинсуйю оставался сложным, многоликим, но предельно ясным и понятным для тех, кто его создавал в бесплодной попытке и постоянном поиске объяснений тех чудес, с которыми человек ежеминутно сталкивался в своем общении с природой. Постепенно этот мир усложнялся, неумолимо удаляясь от простого человека, пока не стал привилегией и собственностью правителей и жрецов. И тогда выяснилось, что именно он, мир религиозных воззрений, стал также выразителем и хранителем морали. Как пишет Мариатеги, «религия кечуа была, прежде всего, сводом правил морали, а не метафизической концепцией». В основе этой религии находились «не не понятные никому абстракции, а всем доступные простые аллегории… Племена империи скорее верили в божественную сущность инков, чем в божественность какой-то их религии или их догматов».

Подобное восприятие религии в целом, в том числе к тех католических догматов, которые испанские священники стремились внушить индейцам, стояло непреодолимым препятствием на пути христианизации аборигенного населения Нового Света во время конкисты и в первые годы колонии. Индейцы без особого сопротивления позволяли себя крестить, но вместо «непонятных абстракций» искали и не находили в католических догматах доступные для них «простые аллегории». Подобное поведение индейцев проще всего было расценить как сознательное сопротивление «истинной вере» и стойкую приверженность своему язычеству. Испанцы не сомневались, что имеют дело с проделками нечистой силы, ну а то, что следовало делать в подобных ситуациях, монахи прекрасно знали еще по своему испанскому опыту.

Однако вернемся к религии сынов Солнца. Свод правил морали, содержавшийся и выражавшийся в их религиозных воззрениях, не был одинаковым для основной многомиллионной массы подданных Тауантинсуйю и для клана правителей царства.

Если о подлинном содержании религии инков приходится судить по тем отрывочным и искаженным данных, которые дошли до нас в хрониках в уже препарированном на католический манер виде, то чисто внешние проявления и отправления язычества индейцев Тауантинсуйю пострадали гораздо меньше в процессе их транспортировки через разделяющие нас и инков столетия. Видимо, писать о языческих ритуалах было куда менее опасно, нежели пускаться в рассуждения о том, сколько и каких богов было у сынов Солнца, чем они занимались и как им поклонялись индейцы.

Инка Гарсиласо, например, воссоздал подлинные картины языческих торжеств. Но наш рассказ о ритуалах и религиозных праздниках сынов Солнца мы начнем здесь с типично языческого церемониала, существование которого у инков хронист Инка Гарсиласо полностью отрицает. Речь идет о человеческих жертвоприношениях, или капаккоче.

Все хронисты написали о практике человеческих жертвоприношений — обязательном обряде религиозных торжеств сынов Солнца. Написал о них и Инка Гарсиласо, но только для того, чтобы опровергнуть эти «измышления» испанцев. Ссылаясь на своего отца, капитана конкистадоров, и его товарищей, метис из Куско утверждает, что инки не только не практиковали принесение в жертву человека, но и повсеместно запретили его, равно как и ритуальное каннибальство.

Скажем сразу, что в этом отвратительном ритуале не было ничего необычного, поскольку он отражал не какие-то особые свойства той или иной этнической группы, а уровень ее общественного развития. Как не неприятно об этом говорить, но практически все человечество, за малым исключением, прошло через это. Инки, также не избежали этого ритуала, но с позиций своей цивилизаторской миссии сочли более правильным утверждать, что ничего подобного не было в их царстве.

Следуя за инками, хронист Инка Гарсиласо несколько раз повторил решительное «нет» о человеческих жертвоприношениях, пока однажды не проговорился, что ему знаком ритуал капаккочи: «Возвращаясь к жертвоприношениям, мы говорим, что инки не имели и не разрешали приносить в жертву взрослых и детей, пусть даже речь шла о болезни их королей…»

Но именно этими словами хронист признал, что ему известен ритуал капаккочи, о котором он сам ни разу не упомянул: в его «Комментариях» даже нет слова «капаккоча». Хрониста подвела свойственная ему скрупулезная точность.

Но раньше чем разоблачить великого метиса, необходимо сказать несколько слов в его оправдание. Прежде всего, нужно иметь в виду, что все написанное Инкой Гарсиласо об инках и их империи имеет уникальную ценность. Более того, без его «Комментариев» современная историческая наука не обладала бы и половиной тех знаний о Тауантинсуйю, которыми она располагает сегодня. Мы считаем также, что и сами «Комментарии» все еще не изучены должным образом, хотя о них написано огромное количество статей и книг. Нельзя не отметить и такую важную деталь: каждый раз, когда обнаруживаются новые документы, относящиеся к периоду конкисты, они неизменно подтверждают и никогда не опровергают содержание «Комментариев».

Мы отвергаем и обвинение в пристрастии к своим родичам инкам, исказившее якобы подлинность изложенной Инкой Гарсиласо истории государства сынов Солнца. Подобное обвинение просто выдвинуто не по адресу, ибо хронист сам неоднократно повторял, что он только лишь рассказал те «сказки» и «легенды», которые еще в детстве узнал от своих родичей — чистокровных инков. И это особенно ценно, ибо «сказки» — подлинный, почти оригинальный вариант истории сынов Солнца, составленный и отредактированный самими инками.

И только в одном вопросе Инка Гарсиласо позволил себе отступить от истины — в вопросе религии. Он поступил так абсолютно сознательно, ибо хотел защитить индейцев от жестоких преследований католической церкви и испанских властей, активно использовавших сам факт язычества для физического уничтожения индейцев-еретиков. Отрицая существование человеческих жертвоприношений у инков, хронист пытался выбить из рук завоевателей главную козырную карту, которую испанцы неизменно пускали в ход для оправдания массовых убийств аборигенов Америки.

Он не мог поступить, иначе, ибо не видел других средств борьбы против одной из величайших трагедий в истории человечества, унесшей миллионы жизней, каким было завоевание Нового Света и превращение индейцев-язычников в христиан.

Теперь вернемся к тексту «Комментариев». В приведенной нами цитате мы выделили слова «взрослых и детей». Имеющаяся здесь возрастная дифференциация неопровержимо убедительно говорит о том, что Инка Гарсиласо знал о ритуале капаккочи, поскольку она как раз и состояла в принесении в жертву в том числе и детей. «Капаккоча… значит зарыть живыми в землю несколько детей пяти и шести лет, преподнесенных дьяволу с великой церемонией, и множеством сосудов из золота и серебра» — таково свидетельство хрониста Сармьенто.

В июне и декабре, в дни летнего и зимнего солнцестояния, инки-жрецы закапывали в землю по 500 детей, чтобы отметить это особое положение солнца на небе. Таково свидетельство индейца Гуамана Помы. Хронист указывает, что было запрещено брать из семьи больше одного ребенка. Противореча своему же утверждению о закапывании жертвы, он сообщает, что «заклание жертв» происходило в храме Кориканча.

Сьеса де Леон также пишет о человеческих жертвоприношениях у инков. Он указывает, что рядом с храмом Кориканча находилось помещение, где «размещали белых лам, и детей, и взрослых, которых приносили в жертву». Хронист утверждает, что капаккоча совершалась не повсеместно, как пишут многие испанцы, а только в некоторых храмах и в жертву приносилось лишь малое число людей. Разоблачая своих соотечественников, твердивших о массовых жертвоприношениях в Тауантинсуйю, Сьеса де Леон прямо говорит, что испанцы «стремились тем самым прикрыть наши крупнейшие ошибки и оправдать дурное обращение, которое мы к ним проявили».

И хотя свидетельств этих выдающихся хронистов вполне достаточно, чтобы со всей уверенностью утверждать, что инки практиковали человеческие жертвоприношения, мы, однако, считаем необходимым еще задержать внимание читателя на этом вопросе.

Известно, что испанцы в столице ацтеков городе Теночтитлане увидели целые горы, сложенные из черепов принесенных в жертву людей. Практиковали ацтеки и ритуальное каннибальство. В Тауантинсуйю этого не было. Даже хронист Сармьенто говорит, что в жертву приносилось лишь малое количество детей, а о ритуальном каннибальстве вообще не упоминает. Но ведь он, выполняя задание испанского вице-короля Франсиско де Толедо, должен был опираться именно на подобные факты, чтобы доказать незаконность власти сынов Солнца.

Чем же объяснить столь разительное отличие в этом вопросе ацтеков от инков? Может быть, действительно прав Инка Гарсиласо, настойчиво пропагандирующий высочайший гуманизм клана правителей Тауантинсуйю?

Мы не склонны приписывать инкам, подобное отношение к одному из главных ритуалов язычества. Более того, мы убеждены: если бы инки посчитали, что для решения какого-то конкретного и чрезвычайно важного для их царства вопроса необходимо принести в жертву не сотню людей, а целый народ, они не задумываясь осуществили бы подобную акцию по спасению, например, жизни своего правителя.

Но инки, судя по всему, уже перешагнули в своем развитии исторически неизбежный период столь нерадивого отношения к жизни не только соплеменников, но и пленных врагов, черепа которых у ацтеков все еще составляли главное украшение столицы. Напротив, сыны Солнца высоко ценили человеческую жизнь, достаточно бережно относясь к каждой паре рабочих рук. Таково было требование новых социально-экономических условий, а не результат божественного откровения Отца-Солнца. Об этом с ясной убедительностью говорят многие факты, и прежде всего активная и чрезвычайно эффективная политика инков по поощрению деторождения в Тауантинсуйю. Ограничимся только одним примером: при рождении каждого нового ребенка семейный надел земли пуреха увеличивался.

На фоне подобных фактов трудно поверить в практику массовых человеческих жертвоприношений в Тауантинсуйю. Но не менее очевидно и то, что инки при надобности практиковали этот языческий ритуал. Между прочим, тот же Инка Гарсиласо привел в «Комментариях» одно из таких важных событий, чрезвычайно типичное в целом для язычества: когда умирал сапа инка или один из главных кураков, наиболее близкие ему слуги и любимые жены убивали себя, ибо «…они хотели бы пойти служить своим королям и господам в другой жизни».

Словно испугавшись признания, хронист тут же уточняет: «Они сами обрекали себя на смерть, и много раз их оказывалось столько, что начальники удерживали их, говоря им, что в настоящее время хватит тех, кто уходит с умершим…»

Чтобы закончить рассказ о солнцепоклонниках из Тауантинсуйю, остается лишь указать, что у инков было четыре главных праздника. Все они связаны с культом Солнца и его сынов. Один из них нам уже знаком. Это праздник Вараку. Он был вторым по значению праздником сынов Солнца.

Третий главный праздник отмечался после завершения посева кукурузы, когда ее зелёные ростки начинали пробиваться сквозь землю. Он назывался Кусирайми и был обращен к Солнцу. Инки молили своего божественного отца не посылать на землю холода, чтобы урожай получился обильным.

Четвертый главный праздник носил название «Ситва». Он имел прямое отношение к проблеме охраны здоровья населения Тауантинсуйю. Ситве предшествовал суровый пост, а собственно праздником был финал, когда из всех городов и селений царства изгонялись болезни, недуги и иное зло. Изгнание происходило ночью. Весь Куско заполнялся живыми огнями факелов. Огни дружно летели по улицам и площадям, пока не добирались до окраин. Огонь очищал город и его жителей, уничтожая зло и все беды. Интересная деталь: если все остальные праздники непосредственно были связаны с Богом-Солнцем инков и их ритуалы либо начинались, либо заканчивались в храме Солнца, Ситва считалась как бы открытой войной со злом. Вот почему этот праздник начинался не в храме Солнца, а в крепости Саксайуаман.

Из крепости в назначенный час выбегал воин инка с копьем. Он направлялся на центральную площадь Куско, где его ожидали четыре других воина, принимавшие от первого эстафету. Воины бежали по четырем царским дорогам, изгоняя по четырем главным направлениям все имевшееся зло. Через определенные промежутки пути и на развилках дорог их поджидали новые воины, уносившие все дальше и дальше свою эстафету и зло. Так они продвигались до самых границ Четырех сторон света. Повсюду вдоль улиц и дорог стояли толпы жителей. При приближении воинов они начинали трясти свою одежду, словно сбрасывая с нее недуги и иные неприятности, которые либо убивались воинами, либо изгонялись за пределы страны.

Именно такой была официальная часть торжеств. Ночью же в борьбу с оставшимся злом включался весь народ, вооруженный факелами. Существовала примета, что тот, кто повстречает даже истлевшие остатки факела — их выбрасывали в реки, — обязательно попадет в беду. Видя их в воде или на берегу, индейцы с воплями бежали прочь.

Но самым главным по своему значению, по пышности ритуалов и богатству, угощений и взаимных подношений был Интип Райми — Торжественный праздник Солнца. Его отмечали в связи с июньским солнцестоянием, ибо земледельцы-солнцепоклонники во все времена и у всех народов мира особо внимательно наблюдали за положением небесного светила на небосводе, чтобы точно знать, когда и какие сельскохозяйственные работы следует начинать. Обнаружив особые дни в поведении Солнца — солнцестояние и равноденствие, — они клали их в основу календаря, превращая именно эти даты в главные торжества языческой веры. Этим путем люди как бы согласовывали с Солнцем и сроки посевов, и надвигавшийся период уборки урожая, и время ожидания дождей, и возможное наступление непогоды. Люди понимали свое бессилие перед капризами природы и поэтому надеялись на всесильных богов, не забывая задобрить их ревностным служением и обильными подношениями.

Задолго до наступлении этого торжественного дня Куско начинал готовиться к великому празднику Интип Райми. В священную столицу спешили караваны носильщиков, доставлявшие со всех концов необъятного Царства обильные яства, дорогие подарки и подношения, а также самих инков и курак, удостаивавшихся высокой чести лицезреть в столь торжественный день Единственного…