Шел и удивлялся приступу оптимизма. Оказалось, что не так много и надо ему для счастья. Или хотя бы для радости. Подвернулась работенка, за которую сразу же заплатили, без волокиты и оскорбительных выхаживаний. И всего-то. Увы. У каждого времени свои радости. Вдобавок и книжку в букинисте купил. Казалось бы, еще месяц назад готов был отдать половину своей библиотеки за килограмм мяса и ведро картошки, а тут увидел и забылся, схватил по старой привычке, живучи они. Но не жалел. Да и не больно-то издержался, трамвайный билет дороже. Давно ли на книжной барахолке за нее пять номиналов требовали. А теперь — пожалуйста. Свободная продажа. И пиво на каждом углу, хотя крепко подорожало, в отличие от книг. И вдруг захотелось пивка. Гулять, так гулять. Мужик все-таки. Это ничего, что плывущие навстречу девушки смотрят мимо него. Для них он староват, все справедливо, какие могут быть претензии, если он вдвое старше, а может, и больше, чем вдвое. Сам-то он стариком себя не считает и возраста пока не чувствует. Бог с ними, с девушками. Пусть себе идут, пусть не смотрят. Да и «прикид» у него, как они теперь говорят, совковый. Не их герой. Так он и не напрашивается в герои. Просто случился хороший день, вот он и радуется, и легкая грустинка очень даже к месту на этом празднике.

Пока любовался чужими девушками, прозевал поворот к пивному ларьку, но возвращаться не стал — мало ли их понаставили. Через полтора квартала увидел прилепившийся к пятиэтажке вагончик.

Вошел и… Сколько лет, сколько зим! Однокашник! Три курса в одной комнате жили.

— Лет десять, поди, не виделись?

— Если не больше.

— Ты что, хозяин этого, — он замялся, не зная, как обозвать, и сказал якобы с юмором, — предприятия?

— Зять хозяин. Попросил подменить на пару дней. У него встреча с деловыми партнерами.

— Теперь это так называется?

— Он вроде не бабник. Сказал, что надо. Пытаюсь верить. Я вообще в его дела глубоко не вникаю. Ты-то как?

— Как и все.

— К сожалению.

— Я особо не жалею, смирился.

— Контора-то не развалилась?

— Держится кое-как. Щиплем по мелочам. Проблема с деньгами. Сначала ждешь, пока заказчик оплатит, потом — когда свое начальство выкроит.

— Из того, что заработал ты?

— И при этом благодетелей из себя корчат. Сами подталкивают договариваться напрямую. Недавно проектик подвернулся. За гроши сделал, но считаю, что повезло.

— У нас в институте еще хуже. Договоров нет. Зарплаты — тоже. Предлагают увольняться, но добровольно уходить никто не хочет, надеются на сокращение и выходное пособие. Хоть шерсти клок.

— Резонно.

— А начальство, чтобы пособие это не выплачивать заставляет сидеть от звонка до звонка. Надеется, что не выдержат и понесут заявления.

— Сволочи, измором берут.

— Именно так. Взрослых людей, серьезных специалистов, целый день балду гонять заставляют. У меня терпенья не хватило. Написал, хлопнул дверью. Теперь у зятя на подхвате. Представь себе, как бы ты гордился в наши дни, что у тебя знакомый в пивной точке.

— Ценнейший кадр. А я, кстати, пивка зашел выпить по случаю подачки фортуны, — он протянул деньги, и ему показалось, что однокашник несколько смутился, но деньги взял и торопливо открыл пиво, ему и себе. — Ну, давай! За нас!

— За нас! И хрен с ними!

Пиво было прохладное, с легкой горчинкой. Жадно влил в себя чуть ли не полбутылки. Громко выдохнул, изображая удовольствие. Напряженная получалась встреча. И он радостно вспомнил про книгу.

— Сейчас я тебя удивлю, заглянул в бук и вот что урвал, — опустил руку в сумку и выложил на прилавок томик Бабеля. — Помнишь?

— Отлично помню. Благодаря ему стал самым заметным парнем на курсе.

— Шестидесятилетняя Манька, родоначальница всех бандитов, вложив два пальца в рот, свистнула так, что ее соседи покачнулись.

— Маня, вы не на работе. Холоднокровнее, Маня.

Засмеялись и дружно приложились к пиву.

— Отлично помню. Поехал к деду в Кемеровскую область и без всякого блата купил в сельмаге.

— Это еще до книголюбского бума?

— Или в самом начале.

— Надо было брать несколько пачек.

— На какие шиши? И главное, не приучены были. Спекуляция не только властями преследовалась, приличные люди тоже брезговали.

— Тогда брезговали, теперь гордятся. А бум начался все-таки попозже. Я на лекции по научному коммунизму переписывал из твоей книги рассказ «Король». «Положите, прошу вас, завтра утром под ворота на Софийевскую, 17, — двадцать тысяч рублей».

— Пока переписывал, выучил наизусть?

— Не весь, но самые сочные места. Даже теперь помню. Вот, послушай: «Он опрокидывал корову с одного удара и погружал нож в коровье сердце. На земле, залитой кровью, расцвели факелы, как огненные розы, и загремели выстрелы».

— Красиво.

— Хотел еще один рассказ переписать, но не успел, книгу вроде как зачитали.

— Преподаватель по гидравлике.

— Дворкин, хорошо помню, я ему экзамен два раза пересдавал.

— А я с первого раза пятерку получил. Он еще в середине семестра узнал от кого-то про книгу и попросил на недельку. Взял и забыл. А напомнить я постеснялся.

— Подобное стеснение квалифицируется как взятка. Надо было на комсомольском собрании тебя проработать.

— А его на партийном.

Засмеялись и чокнулись бутылками. Однокашник открыл еще пару и поспешил предупредить:

— За счет заведения. Пожалуйста, выпивайте и закусывайте, пусть вас не волнует этих глупостей.

— И это помню. А вот еще…

Поднял палец, а сказать не успел. Дверь в ларек открылась, но сначала в нее влетел обрывок песни «Владимирский централ, ветер северный…», а уже за нею вошли с напускной вальяжностью два бритоголовых парня в спортивных костюмах.

— Ну что уставился, не узнаешь?

— Вроде нет.

— Не надо, папаша, не крути.

— Вы откуда?

— От верблюда! Слышал о таком?

Однокашник, видимо, о чем-то догадался. Богатое мимикой лицо его сделалось неподвижным и серым. Чужой и механический голос как будто выдавился из самой глубины.

— Я не хозяин.

— А где хозяин?

— Завтра будет… Или послезавтра.

— Что ты с ним базаришь, — занервничал второй спортсмен. Велено семнадцатого, значит, семнадцатого.

Нервозность показалась какой-то наигранной. Он повернулся на голос, даже не повернулся, а всего лишь повел плечом. Собирался посмотреть, а может, и одернуть перевозбужденного мальчика совсем не богатырского сложения. Но его опередили. Первый удар пришелся в основание шеи с правой стороны. Бутылка с пивом выпала из руки и покатилась по полу. Второй удар уже по левому боку, там, где почки. Он поскользнулся и не устоял на ногах. Пиво, разлитое по затоптанному полу, еще пенилось и почему-то пахло мочой. Может, потому что, когда падаешь мордой в пол, грязь на нем приобретает особый запах, запах унижения и страха. Третий удар был уже для острастки, по прилавку, но достался книге, и она, раскрывшись на лету, шлепнулась в пивную лужу.

— Слушай сюда! Передай своему хозяину, чтобы завтра ждал нас чисто выбритым и в парадной форме… Не слышу ответа?

— Передам, — выдавился все тот же механический голос однокашника.

— Однозначно, завтра! — А потом уже лениво поинтересовался у напарника: — А мужика-то зачем отоварил?

— Он бутылкой на меня замахнулся.

— Показалось, наверное…

Дверь после них осталась открытой. Все тот же заунывный голос продолжал петь:

…Но как-то под вечер в подъезде, К нему подкатил я слегка. Он нес тебе розы, а я ему свесил От всей души, с левой, крюка.

Потом фыркнул двигатель, и песня уехала.

Он встал, поднял книгу. Страницы, намоченные пивом, уже разбухли. Первое желание было выбросить ее в урну. Словно избавиться от свидетеля. Но делать это при однокашнике он постеснялся. Завернул в пакет и опустил в сумку. Рука ныла.

— Он что, резиновой дубинкой меня?

— Обрезком кабеля. Очень больно?

— Пальцы слушаются, значит, не смертельно.

— Извини, что так получилось. Удружил зятек.

И замолчали. Не было желания ни обсуждать, ни объяснять. Поскорее разойтись и забыть. Оставалось вымучить прощальные слова, чтобы уход не показался бегством.