Глава 1

Понедельник, 10 июля

Хельсингёр, Дания, 30 миль к северу от Копенгагена

Эрику Янсену предстояло умереть. Правда, он пока еще не знал как. И почему.

Прочитав короткую молитву, Янсен поднял голову и попытался понять, где он, однако ничего не смог разобрать. От соленой воды горели глаза, зрение затуманивалось. Эрик хотел вытереть лицо, но руки были связаны за спиной. Их несколько раз обмотали толстой веревкой, прикрепленной к борту лодки. В точно таком же положении находились и ноги, так что никакой надежды на побег не оставалось. Он полностью в их власти. Кем бы они ни были.

Эрика схватили, когда он выходил из квартиры, и затолкали в кузов фургона. Без всякого шума, профессионально. Он даже не успел позвать на помощь. Не прошло и нескольких секунд, как он лежал без сознания после инъекции наркотика. Очнулся Эрик не на оживленной городской улице, а в открытом море. С момента похищения, видимо, прошли часы — день сменила ночь. Свобода осталась лишь в воспоминаниях. Да и жизнь подходила к концу.

Янсену очень хотелось закричать, однако он боялся, что это лишь ухудшит положение. Похитители Эрика не принадлежали к числу тех, кто совершает ошибки. На сей счет у него не оставалось ни малейших сомнений. Будь кто-то поблизости, ему обязательно заткнули бы рот кляпом. Или отрезали язык. Или сделали то и другое. В любом случае подобные люди никогда не подвергают себя риску. Он знал их меньше суток, но уже понял достаточно, чтобы сделать такой вывод. Эрик имел дело с настоящими профессионалами. Их наняли с единственной целью — убить его по одному Богу известной причине. Теперь его смерть — лишь вопрос времени.

Когда лодка достигла берега, Янсен почувствовал, как камни царапают днище. Звук напомнил ему какой-то первобытный вопль, но никто из похитителей не обратил на шум ни малейшего внимания. В полночь берег был совершенно безлюден. Никто не прибежит. Никто не придет на помощь. Теперь его судьба полностью в руках Божьих. Собственно, как и всегда.

Внезапно один из похитителей выпрыгнул из лодки в ледяную воду, схватил суденышко обеими руками и втащил на узкую отмель чуть пониже какой-то тропинки. Остальные трое последовали его примеру, и вскоре лодка уже была надежно скрыта среди деревьев, высокой оградой отделявших эту часть острова.

Они преодолели более тысячи миль, но их работа только начиналась.

Не произнеся ни единого слова, похитители ослабили путы и сняли Янсена с лодки. Один из них взвалил его на свои широкие плечи — предстоял долгий путь по суше. Янсен подумал, что ему представляется последний шанс для спасения, и стал биться подобно выброшенной на берег рыбе. Чем лишь вывел похитителей из себя. Несший Эрика на плечах со всего размаха ударил его лицом об острые камни, сломав нос и выбив зубы. Эрик потерял сознание. Его подняли и понесли к тому месту, где он должен был умереть.

Один из похитителей разрезал на Янсене одежду, остальные соорудили крест — из африканского дуба, семи футов в ширину и десяти в высоту. Все детали были заранее приготовлены, перекладины заняли свои места без особых усилий. Когда убийцы закончили работу, крест представлял собой гигантскую букву Т, распростертую на свежескошенной траве. Они знали, что эта форма введет в заблуждение многих, но не специалистов. Эксперты поймут, что она вполне аутентична. Такая, какой и должна быть. Такая, какой была и тогда…

В полном молчании Янсена подтащили к кресту и расположили его руки на patibulum — горизонтальной перекладине, — а ноги — на stipes. Видя, что все сделано так, как надо, самый рослый из похитителей взял деревянный молоток и вбил железный гвоздь в правое запястье Янсена. Кровь хлынула ярко-вишневой струей, залив лицо распинавшему, но он продолжал забивать гвоздь до тех пор, пока острие не достигло земли. Затем точно так же поступил с левым запястьем, после чего перешел к ногам.

Благодаря тому, что Янсен был без сознания, его ноги удалось поместить в нужное положение: левую поверх правой, пальцы опущены вниз; это очень понравится хозяевам. По одному гвоздю сквозь свод стопы на обеих ногах, прямо в метатарзальную область.

Блистательно. Просто блистательно. Так, как нужно.

Как только Янсен принял необходимую позу, появилось копье. Длинное, деревянное со стальным наконечником — абсолютно точная имитация. Самый высокий из похитителей схватил его и не моргнув глазом вонзил Янсену в бок. Ни малейшего сострадания. Ни малейшего сожаления. Он даже расхохотался, когда ребра Янсена хрустнули и острие прокололо легкое. Остальные последовали его примеру: рассмеялись, едва кровь потоком хлынула из раны. Они смеялись так, как много столетий назад смеялись римляне.

Главный сверился с часами и улыбнулся. Все шло по плану. Через несколько минут они снова будут сидеть в лодке. А через несколько часов окажутся совсем в другой стране.

Оставалась только надпись, которая должна быть сделана от руки. Табличку нужно прибить на самом верху креста высоко над головой жертвы. С помощью надписи они заявят всем о своем намерении. Она будет состоять всего из трех слов, известных большинству обитателей Земли. Три слова, которыми будет подписан смертный приговор христианству.

ВО ИМЯ ОТЦА.

 

Глава 2

Исправительная тюрьма

Памплона, Испания

Поток холодной воды отбросил заключенного к каменной стене и удерживал его там словно на липучке. Так он и стоял, пока охранник не закрутил кран в противопожарном шланге. Заключенный рухнул на пол.

— Hola, Secor Payne! Buenos dias!

— Buenos dias, идите вы в задницу!

Заключенный сидел в каталажке с пятницы, и вот уже третье утро подряд его будили с помощью пожарного шланга.

— А в чем, собственно, дело? — спросил его охранник, произнося английские слова с очень сильным акцентом. — Не рады меня видеть?

Джонатан Пейн поднялся с пола, распрямился во все шесть футов и четыре дюйма. Для своих тридцати пяти Пейн пребывал в весьма неплохой форме, но никакие занятия спортом не могут помешать возрасту взять свое. А если сюда еще добавить старые огнестрельные раны и несколько травм, полученных во время игры в футбол, то станет понятно, почему вставание с постели по утрам было не самым любимым его упражнением.

— Рад. Но не вас. Мне очень нравится каждое утро лицезреть ваши два зуба. А вот без чего бы я с радостью обошелся, так это без вашего будильника. Я ложусь спать в Испании, а просыпаюсь в Ниагарском водопаде.

Охранник покачал головой. Он был гораздо более хлипкого сложения и на десять дюймов ниже Пейна, но толстые стальные решетки придавали ему смелости.

— Все вы одинаковые, избалованные американцы. Я из кожи вон лезу, чтобы вы могли принять душ, не вылезая из постели, а вы только и знаете, что жаловаться. Завтра я вместо шланга воспользуюсь кнутом.

— Черт тебя возьми, Рикардо. Ты настоящий извращенец.

— О чем это ты?

Пейн пропустил вопрос мимо ушей и подошел поближе к полицейскому.

— Мне очень не хочется тебя разочаровывать, но твой начальник обещал разрешить мне сегодня позвонить по телефону. Из чего следует, что представители посольства будут здесь задолго до того, как ты успеешь продемонстрировать мне свой кнут, хлыст или чем ты там пользуешься для своих игр.

— Ну да, конечно, они все бросят и побегут спасать тебя и твоего дружка, — расхохотался охранник и пошел по коридору. Ткнув пальцем в сторону другого заключенного, он произнес: — Эй, hombre! Ты ведь тоже americano, а?

— Я? — переспросил заключенный, слегка гнусавя. — Да, сэр. Я из Бычьечлена, штат Техас.

— А почему ты попал в тюрьму?

Мужчина слегка покраснел.

— Меня поймали, когда я справлял малую нужду на одной из ваших улиц.

— Ах вот оно что! Знаменитый Памплонский Ссуль! Как же я мог о тебе забыть? — Расхохотавшись еще громче, надзиратель указал на промежность заключенного. — И давно вы сидите здесь со своим маленьким сеньором?

— Около двух недель.

— За то, что прилюдно помочился? — прохрипел Пейн. — И посольство до сих пор ничем вам не помогло?

— Я все еще жду и надеюсь, что кто-то появится здесь. Они ведь далеко, в Мадриде, а мы здесь, в Памплоне. Держу пари, сюда они не часто заглядывают.

— Сукины дети! — пробормотал Пейн. Он рассчитывал, что их с Дэвидом Джонсом освободят к концу уик-энда. Ну или хотя бы объяснят, за что их арестовали. Теперь его уверенность начала потихоньку иссякать. Если техасец прав, подумал Пейн, нужно совершить нечто из ряда вон выходящее, чтобы выбраться отсюда, ведь ему совсем не хотелось заживо сгнить в испанской каталажке. Особенно учитывая, что он не совершил ничего дурного.

Пейн провел в тюрьме уже целых три дня, и до сих пор ему не предъявили никаких обвинений. Три растреклятых дня!

Все началось на прошлой неделе. Они с Джонсом прибыли в Памплону на фиесту Сан-Фермина, более известную как «бег быков». Провели в городе пару дней, пили и осматривали достопримечательности, и вдруг их задержали прямо в отеле. Они до сих пор не могли прийти в себя от того внезапного налета.

Пейн приводил себя в порядок, готовился к обеду, когда вдруг кто-то постучал в дверь. Местная полиция. И не один полицейский, а сразу целая толпа. Они заявились, чтобы арестовать его. И что-то без умолку бормотали на ломаном английском о каком-то давно совершенном им преступлении. Задолго до нынешнего путешествия. Пейн ничего не понимал, до тех пор пока, бросив взгляд в коридор, не заметил Джонса в наручниках. И тут до него дошло, что скорее всего нынешнее задержание каким-то образом связано с их бывшей работой. А точнее, со службой в армии. Если это действительно так, то их дело швах.

Они вдвоем когда-то руководили элитной группой «Маньяки», организованной для подавления различного рода вооруженных выступлений и составленной из лучших солдат ВВС, флота, пехоты, береговой охраны. Сколько же дерьма им пришлось перевидать в операциях по спасению личного состава, борьбе с партизанами, в военных действиях с применением необычных видов вооружения в самых удаленных уголках земного шара! Больше, чем его видел самый опытный проктолог — шутили они. Впрочем, «Маньяки» не только видели дерьмо, но и сами бывали ему виной. Ведь фактически они занимались проведением подрывных операций в разных странах мира. Им поручали то, с чем не справился бы никто другой. За что просто никто бы не взялся. Команды поступали с самого верха. Прямо из Пентагона. Причина проста: чем меньше людей знают о «Маньяках», тем лучше. Они были тайным оружием правительства. Оружием, связь с которым их боссы никогда не признают. Не смогут признать.

Именно это и беспокоило Пейна. Если его арестовали за что-то такое, что он сделал, работая с «Маньяками», придет ли Пентагон на помощь? Как там отнесутся к перспективе разглашения некоторых не слишком лестных для них секретов?

Прошло уже три дня, и до сих пор ничего не слышно.

Три дня…

 

Глава 3

Орвието, Италия, 62 мили к северо-западу от Рима

Доктор Чарлз Бойд отбросил молоток и отправился в тень. Для пятидесятивосьмилетнего мужчины он был в неплохой форме, но жар, исходивший от прожекторов, переносил с трудом. Пот ручьем катился со лба.

— О Господи!.. — простонал Бойд.

Мария Пелати улыбнулась, тем не менее продолжила работу. Она была вдвое моложе своего преподавателя и обладала вдвое большей энергией. Бойд изнывал в традиционной одежде археолога — штанах цвета хаки, хлопчатобумажной рубашке, тяжелых ботинках, тогда как на девушке были лишь тонкая майка и шорты.

Последние несколько дней они с профессором занимались тем, что, подобно кротам, вскапывали плато, поднимавшее Орвието на высоту девятисот футов над виноградниками долины Палья. Упомянутое плато превращало Орвието в место настолько хорошо защищенное, что уже средневековые папы использовали его в качестве надежного убежища. Документы курии свидетельствуют, что папы сделали из Орвието второй Ватикан, сельскую укрепленную резиденцию в самую бурную эпоху в истории Римско-католической церкви. К несчастью, папским писцам было запрещено вдаваться в подробности из опасения, что информацию используют враги для планирования нападения на Орвието. Тем не менее никакие предосторожности не могли остановить распространение слухов.

Существовала легенда, что под городом находится еще один город — катакомбы Орвието, — где хранятся самые важные документы Церкви и самые ценные ее сокровища. Большинство ученых отвергало легенду о катакомбах как досужий вымысел пьяного монаха четырнадцатого столетия, но не доктор Бойд. Он не только твердо верил в существование катакомб, но и все свое свободное время посвящал их поискам.

— Профессор, когда я была маленькой, отец часто рассказывал о катакомбах, однако он никогда не говорил о них как о чем-то реально существовавшем. Он рассматривал их как нечто сродни Атлантиде. — Пелати глубоко вздохнула и смахнула волосы с глаз. Она делала так всегда, когда немного нервничала. — И, признаюсь откровенно, сэр, меня всегда удивляло, что вы так уверены в их существовании. Почему?

Бойд несколько секунд выдерживал ее взгляд, а затем попытался снять напряжение полуулыбкой.

— Поверь мне, дорогая, ты не первая, кто задает мне такой вопрос. Вопрос о том, какому ученому, сохранившему здравый рассудок, придет в голову тратить время на поиск катакомб. С таким же успехом я мог бы заняться ловлей лох-несского чудовища.

Мария рассмеялась.

— К тому же там, у озера, значительно прохладнее, знаете ли.

— Но, дорогая, я ведь все-таки сохранил здравый рассудок, что бы там обо мне ни говорили.

— Никогда не ставила это под сомнение, профессор.

— И тем не менее вы намекаете… Хотя, наверное, сами были бы безумны, не возникай у вас время от времени сомнения.

Девушка снова смахнула волосы с глаз.

— Между гением и безумцем пролегает очень тонкая грань, и я пока не замечала, чтобы вы ее переходили… Конечно, вы не слишком откровенны. Вы ведь еще ничего не рассказали мне о катакомбах.

— Ах да, о катакомбах… А вот вы сами скажите-ка мне, что вам известно о Римской империи?

— О Римской империи? — переспросила Мария удивленно. — Довольно много, я полагаю.

Не произнеся больше ни слова, Бойд вытащил из рюкзака и протянул помощнице несколько документов, а сам уселся в тени старой стены в ожидании реакции, которая обязательно должна была последовать.

— Пресвятая Мария! — воскликнула девушка. — Это же римские документы!

— Отсюда и мой вопрос относительно империи. Я полагал, что задал его довольно ясно.

Пелати покачала головой, а затем вновь обратила все внимание на документы. На первый взгляд перед ней была схема сложной системы туннелей, скрытой под улицами Орвието. Но удивили девушку не карта и не изображения, а язык, на котором к ним давались пояснения. Документы были рукописные и на совершенно незнакомой девушке разновидности латыни.

— Бумаги подлинные? — спросила Мария.

— Зависит от того, что вы имеете в виду. Вы держите в руках фотокопию свитка, который я обнаружил в Англии. К фотокопии, как вы понимаете, понятие подлинности неприменимо. Что касается оригинала, то он вполне аутентичный.

— В Англии? Вы нашли свиток в Англии?

— А почему это вас так удивляет? Даже Юлий Цезарь не брезговал посещениями туманного Альбиона. Равно как и император Клавдий.

— Но какое отношение они имеют к катакомбам? Ведь папы римские прибыли в Орвието через тысячу лет после падения Рима. Какая тут может быть связь?

Пелати прекрасно знала, что папа Григорий XI скончался в 1378 году, и освободившийся папский престол после него занял Урбан VI. Многие кардиналы не признали его избрание законным и потребовали повторных выборов. В результате был избран еще один папа, католическая церковь раскололась, каждая фракция поддерживала своего понтифика. Италия, Германия и большая часть Северной Европы признали Урбана VI, а Франция и Испания предпочли Климента VII.

Это соперничество, вошедшее в историю как Великая схизма западной церкви, раскололо католическую церковь почти на целых сорок лет. В результате оба папских двора оказались в опасности, исходившей не только от внешних врагов, но и от другого, враждебного папы. По названной причине итальянские папы проводили большую часть времени в Орвието, который практически неприступен благодаря удобному расположению на высоком плато. И именно там, в глубинах вулканического туфа, и были, как считали некоторые, выкопаны легендарные катакомбы.

Бойд улыбнулся, увидев замешательство на лице своей ученицы. Тем не менее ему не хотелось облегчать ей задачу, и он спросил:

— Скажите мне, моя дорогая, бывали ли вы когда-нибудь на римских развалинах в Бате?

— Нет, сэр, — с нескрываемой досадой ответила Мария. — А почему вы спрашиваете?

— А-а… — протянул профессор со вздохом, вспомнив старомодный изысканный городок на реке Эйвон. — Там вы, находясь в сердце сельской Англии, оказываетесь окружены останками древнего Рима. В этом есть нечто поистине сюрреалистичное. И знаете, что самое удивительное? Купальни действуют до сих пор. Теплые источники все еще бьют из-под земли, а над ними гордо возвышаются римские постройки. Античные колонны поднимаются к небесам из целительных вод у их подножия. Поистине удивительно!

Так ничего и не поняв из его рассказа, Пелати скорчила гримасу.

— Не хочу быть бестактной, профессор, но все-таки на что вы намекаете своей историей?

— Ну подумайте же, дорогая. Папы четырнадцатого века использовали катакомбы для защиты. Только это вовсе не значит, что они их и построили. Всем известно, что древние римляне намного опередили свое время. Ведь так? И я предположил, что если они были способны построить купальни, которые функционируют две тысячи лет спустя, то им не составило бы труда прокопать и туннели, которые в целости и сохранности просуществовали до времени папской схизмы.

— Подождите-ка! Поэтому-то и не сохранилось никаких документов, сообщающих об их строительстве. Они уже существовали на момент прибытия папы в Орвието!

Профессор кивнул на документы у нее в руках.

— Когда я обнаружил свиток, то подумал, что это подделка. Просто не мог поверить в его подлинность. Потом провел все необходимые анализы, и результаты не оставили никаких сомнений. Свиток старше схизмы более чем на тысячу лет и совершенно определенно доказывает, что катакомбы существовали на самом деле. Более того, они строились вовсе не для средневековых пап. Их построили древние римляне.

— А датировка? — спросила девушка. — Вы смогли точно датировать свиток?

— Вы прекрасно знаете, что углеродный анализ не может дать точной даты. Самое большее, на что я мог рассчитывать, — это установить эру, в которую он был написан. — Бойд замолчал, сделал глоток воды, а затем продолжил многозначительным тоном: — По моим данным, строительство катакомб Орвието совпадает с периодом жизни Христа.

 

Глава 4

Около трехсот тысяч туристов посещают ежегодно замок Кронборг, но никто из них никогда не видел ничего подобного. А те, кто увидел, теперь хотели поскорее об этом забыть.

Когда Эрика Янсена нашли, нижняя часть его тела приобрела серовато-белесый оттенок, ноги стали светло-лиловыми, как бывает у мертвецов по прошествии определенного времени после наступления смерти. Птицы уже начали клевать его плоть.

Обнаружила тело Янсена во дворе замка группа учащихся. Поначалу его приняли за какой-то исторический экспонат. Школьники подошли поближе, пораженные удивительной точностью и жизнеподобием деталей: цветом кожи; ужасом, запечатленным на лице; текстурой русых, песочного цвета волос, развевавшихся на ветру.

Школьники столпились вокруг него. Каждый хотел сфотографироваться рядом с таким удивительным экспонатом. Пока кто-то из них не почувствовал, что на него что-то капнуло. Всего одна капля. Но ее было достаточно. Одна капля крови вызвала хаос. Дети заплакали. Родители закричали. Учителя поспешили за помощью.

Вызвали местную полицию. Ни с чем подобным она никогда не сталкивалась. В полиции привыкли к дорожным авариям и мелким преступлениям. Убийства здесь вообще крайне редки. И конечно же, не убийства такого характера и масштаба. Можно ли вообразить нечто подобное в столь тихом месте, как Хельсингёр, расположенном на северо-западном побережье острова Зеландия, через пролив от шведского города Хельсингборга, вдали от шумной столичной жизни Копенгагена? Последнее жестокое убийство было совершено здесь нацистами в 1944 году.

И все-таки полицейским не следовало бы делать тех ошибок, которые они совершили. Чудовищных и непростительных.

Первое подразделение прибыло на лодке и высадилось на том же самом берегу, что и убийцы. Так как пляж у замка был частным владением, полицейским пришлось огородить территорию, чтобы защитить от повреждения те материалы, которыми в дальнейшем могло бы воспользоваться следствие. Все, что указывало на возможных убийц. На их количество. На время прибытия и отплытия. Свидетельства находились там, в песке, их нужно было только отыскать. Но оставались они там очень недолго, так как командир подразделения, человек весьма непредусмотрительный, решил почему-то пробежать по берегу, словно солдат при высадке в Нормандии. Его примеру последовали и остальные полицейские.

За одно мгновение от улик не осталось ничего.

Следующая ошибка была еще страшнее. Та самая, которую так часто делают в ситуации, когда вокруг кричат люди, воют сирены и нет времени и возможности для хладнокровного обдумывания. Когда полиция приблизилась к телу, кто-то рассказал о каплях крови, и полицейские решили, что Янсен еще жив. Достаточно было коснуться тела и ощутить его смертный холод, взглянуть на цвет, который приобрела кожа, чтобы понять, насколько они заблуждаются. Нет, полицейские выдернули крест из земли, попытались вернуть труп к жизни с помощью сердечно-легочной реанимации, чем добились практически полного уничтожения улик. Принципиально важных улик. Тех улик, при правильном истолковании которых можно было бы не позволить убийцам совершить следующие преступления.

Парадоксальным образом попытка полицейских спасти жизнь уже мертвой жертве гарантировала неминуемую гибель следующих обреченных.

Ник Дайал был американцем, и один этот факт делал его крайне непопулярным в отдельных уголках земного шара. Впрочем, как и его профессия. В Интерполе, крупнейшей международной организации по борьбе с преступностью, Ник руководил недавно образованным отделом по особо тяжким преступлениям. А следовательно, он имел дело с насильственными смертями во всех частях Старого и Нового Света.

Проще говоря, Ник координировал потоки информации между различными отделениями полиции в том случае, если масштаб расследований совершенного убийства выходил за пределы одной страны. В целом он отвечал за 179 стран, в которых проживали миллионы людей, говоривших на сотнях различных языков, и при этом располагал бюджетом, который показался бы нищенским даже районному управлению образования в каком-нибудь провинциальном американском городишке.

Одно из самых распространенных заблуждений относительно Интерпола касается его роли в предотвращении преступлений. На самом деле Интерпол редко направляет своих сотрудников для участия в реальном расследовании. В каждой стране, участвующей в работе Интерпола, имеется местный офис, именуемый Национальным центральным бюро. Все подобные бюро отслеживают ситуацию на территории своих государств и важную информацию направляют в штаб Интерпола в Лионе во Франции. Там все поступившие факты вводятся в центральную базу данных, к которой можно получить доступ через компьютерную сеть Интерпола. Здесь есть отпечатки пальцев, данные анализов ДНК, последние сведения о террористической деятельности и многое другое. Вся эта информация доступна в течение двадцати четырех часов в день.

К сожалению, зачастую ее оказывается недостаточно. Порой руководитель того или иного подразделения (по борьбе с наркоторговлей, коммерческой контрафакцией, терроризмом) вынужден садиться в самолет, лететь на место событий и лично приниматься за расследование. Иногда причина исключительно в препонах, расставляемых местной бюрократией. Иногда ему приходится выезжать, чтобы прояснить пограничный спор. А иногда просто, чтобы взять на себя общение с прессой.

Все перечисленное страшно не нравилось Нику. Он полагал, что в его деле значение должно иметь только правосудие. Необходимо ликвидировать последствия правонарушения и покарать преступников возможно более справедливым способом. В этом заключалось главное кредо Ника. И он считал, что если ему удастся успешно выполнить свою основную задачу, все остальное решится само собой.

Дайал прибыл в Хельсингёр ближе к вечеру. О сути дела он почти ничего не знал — за исключением того, что кого-то распяли и президент Интерпола хочет, чтобы расследованием занялся именно он. Такое положение вполне устраивало Ника, так как он любил составлять мнение, основываясь на собственных наблюдениях, а не полагаться на сведения, полученные из вторых рук.

Большинство следователей сразу же принялись бы за осмотр тела, но Дайал работал иначе. Он начинал со знакомства с окрестностями, в особенности в не известной ему местности. Случись убийство во Франции, он сразу бы направился к телу, так как прожил в этой стране целых десять лет и прекрасно знал менталитет французов.

Здесь, в Дании, Ник чувствовал себя в совершенно новом и не совсем ясном окружении. Вначале необходимо понять, что такое Дания — и датчане, — и только после попытаться осмыслить совершенное кем-то преступление. Поэтому вместо того чтобы осматривать труп, Ник проследовал по длинному коридору в поисках тех, с кем можно было побеседовать. Не допросить, а просто поболтать. Тех, кто смог бы охарактеризовать ему здешние места. Человека, говорившего по-английски, ему удалось найти лишь после третьей попытки.

— Простите, — начал Ник, демонстрируя свои документы. — Могу я задать вам несколько вопросов?

Мужчина кивнул, смущенный как интерполовским удостоверением Дайала, так и пристальным взглядом. Дайалу недавно перевалило за сорок, и лицо его создавало впечатление вырубленного искусным мастером из куска гранита: четкие линии, резко очерченные скулы, коротко остриженные черные волосы с едва начинающей проступать сединой. Не красавец, но мужчина в полном смысле слова, с зелеными глазами. Мужественность черт еще больше подчеркивала темная щетина, и ей не удавалось скрыть мощный подбородок, массивный, как у настоящей кинозвезды. Он завершал гранитный овал лица, вызывая ассоциации с Кирком Дугласом.

— Ну прежде всего — где здесь поблизости можно выпить чашечку кофе?

Мужчина улыбнулся и провел Ника в крошечный кабинет, все стены которого были увешаны рабочими планами и фотографиями Кронборга. В углу находился металлический стол. Дайал устроился поближе к двери, и ему почти сразу протянули большую чашку кофе.

— Значит, вы здесь работаете?

— Вот уже более сорока лет. Я старший гид по замку.

Ник широко улыбнулся. Он попал в самую точку.

— Знаете, я объездил большую часть мира, но никогда не видел подобной страны. Дания — просто потрясающее место.

Мужчина засиял от гордости.

— О, Дания — самый надежно припрятанный секрет старушки Европы.

— Но если я пообещаю держать рот на замке, мне-то вы его раскроете?

Их беседа продолжалась еще минут десять, и Ник узнал массу фактов и цифр о Дании. Время от времени он задавал собеседнику вопросы, стараясь направить разговор в нужное русло, хотя большей частью молчал и слушал.

— Мне интересно еще одно, — сказал он, — что за туристы к вам приезжают?

— В основном люди в возрасте от сорока до шестидесяти, примерно поровну мужчин и женщин. Хотя в течение учебного года бывает и много школьников.

— Большинство ваших туристов из Дании?

Он отрицательно покачал головой.

— Как раз напротив. Из соседних стран — Швеции, Германии, Австрии, Норвегии. К нам наезжает и много британцев — спасибо Шекспиру.

— Шекспиру? А какое он имеет к этому отношение?

— Вы в самом деле не знаете?

Ник покачал головой, хотя, конечно же, прекрасно знал, о чем идет речь. Тем не менее решил разыграть невежду перед гидом, чтобы услышать его версию.

— Сюжет шекспировского «Гамлета» развивается в замке Эльсинор.

— Эльсинор? Он что, где-то неподалеку?

— Вы именно в нем и находитесь! Эльсинор — это и есть Хельсингёр. События «Гамлета» происходили именно здесь! Иногда мы даже устраиваем спектакли во дворе замка. Если у вас будет время, можете остаться и посмотреть один из них.

Дайал скорчил гримасу.

— Не-ет. Я не большой любитель театра. Предпочитаю спорт… Но в интересах расследования я должен задать вам еще один вопрос. В «Гамлете» кто-нибудь погибает?

— О Господи! Конечно! Вся пьеса от начала и до конца об убийстве и мести.

— Весьма, весьма интересно, принимая во внимание последние события. Любопытно, существует ли какая-либо связь с пьесой?

Собеседник оглянулся, словно боясь, что их кто-то может услышать, а затем, понизив голос до шепота, произнес:

— Конечно. Она должна существовать. С какой стати в противном случае кому-то в голову пришла бы идея бросить труп здесь, если бы не было никакой связи с «Гамлетом»?

Дайал встал. Теперь он был готов к осмотру места преступления.

— Именно это мне и предстоит выяснить.

 

Глава 5

Марии поначалу показалось, что у нее обычный обман зрения, вызванный плохим освещением. Но стоило ей положить руку на камень, и она поняла, что не ошиблась: поверхность была слишком гладко отполирована.

— Профессор? У вас минутка найдется?

Бойд прошел по гроту, перешагивая через спутанные провода и пыльные инструменты, разбросанные по земле. Мария не отрываясь смотрела на стену, и он повернулся в том же направлении. Всего мгновение потребовалось доктору, чтобы понять, что перед ним, и от осознания этого у него подкосились колени.

Стена пещеры на трехфутовом отрезке становилась вдруг неожиданно гладкой, а затем снова делалась такой же грубой, как и во всех остальных местах, словно кто-то взял гигантский кусок наждака и потер им этот небольшой участок стены. Бойд протянул руку, боясь, что прожектора сыграли с его усталыми немолодыми глазами злую шутку. Ровная поверхность подтвердила, что зрение ему не изменило.

— Быстро! Мое оружие!

Оружием Бойд называл портативный воздуходув — небольшое археологическое приспособление, которое он использовал при раскопках. Размером с сотовый телефон, воздуходув был снабжен кислородным картриджем и мог выдувать грязь из крошечных трещин, причиняя гораздо меньше вреда, чем острые инструменты. Бойд очистил поверхность стены, воспользовавшись кистью и своим «оружием». К его ногам тяжелым дождем упал мусор, а в воздух поднялось облако пыли. Через несколько минут посередине пещеры стали проступать очертания трехфутового прямоугольника.

— Полагаю, вы действительно отыскали нечто крайне интересное.

Мария даже взвизгнула от радости.

— Я сразу поняла! Поняла, что этот камень отличается от всех остальных!

Расчистив три стороны шва: верхний, левый и правый, — Бойд смог измерить каменную плиту. Она оказалась шириной тридцать семь с половиной дюймов и глубиной пять с половиной. Мария подтащила один из прожекторов поближе и попыталась разглядеть что-то сквозь углы, но у стены имелась еще задняя кромка, из-за которой ничего не было видно.

— Профессор, как вы думаете, что здесь такое? Для двери она ведь слишком маленькая?

Бойд что-то записывал в свой блокнот.

— Возможно, сток. Может быть, акведук. Как только мы увидим, что находится на противоположной стороне, сразу же все поймем. — Бойд протянул девушке лом. — Так как вы нашли камень, я полагаю, вам принадлежит и привилегия сдвинуть его с места.

— Спасибо, — ответила девушка шепотом, засовывая лом в желоб. — Для меня это очень много значит, сэр. Мы ведь с вами одна команда.

— Не расстраивайтесь, если вам понадобится моя помощь. Такие камни могут быть очень упрямыми. Помню, как-то в Шотландии, когда…

Громкое эхо огласило помещение — массивный камень рухнул вниз. Оба археолога не верили своим глазам — в полнейшем изумлении они смотрели друг на друга, затем перевели взгляд на гигантскую глыбу, что лежала у них под ногами.

— О Господи! — воскликнул Бойд. — Вы что, принимаете стероиды?

В предельном замешательстве профессор опустился на колени и стал рассматривать камень, буквально выскочивший из стены. Он попытался перевернуть его на бок, однако не смог сдвинуть и на дюйм.

— Во имя всех святых, ответьте мне, как вам удалось его оттуда вышибить? Он весит тонну, никак не меньше. Тонну, без всякого преувеличения!

— Не знаю. Я даже особых усилий не прикладывала. Просто засунула лом — и… вот!

Бойд понимал, что римские инженеры намного опередили свое время. И тем не менее никак не мог взять в толк, зачем им понадобилось строить стену, в которой один из камней вышибался при минимальном усилии. Возможно, подумал он, это был какой-то запасной выход на случай опасности.

— Простите, профессор.

Бойд заморгал и вновь обратил все свое внимание на ассистентку.

— Извините, дорогая, я просто задумался. Вам что-нибудь нужно?

Мария кивнула.

— Я хотела узнать, а нельзя ли нам зайти внутрь?

Лицо Бойда слегка порозовело.

— Господи! Какой я глупый! Стою и размышляю над значением проклятого камня в тот момент, когда мы находимся на грани… — Он сделал глубокий вдох. — Да, конечно, в любом случае мы должны попытаться проникнуть внутрь.

Проход был очень узкий, им едва удалось влезть в него. Протиснувшись первым, Бойд подождал, пока Мария передаст ему оборудование. Увидев ее руку, он выхватил у нее фонарь и нащупал выключатель. Нарушив покой подземелья впервые за много лет, мощный луч света разогнал темноту, выхватив из многовековой тьмы потолок с высокими сводами, яркие росписи, покрывавшие гладкие стены.

— О Боже! — воскликнул потрясенный ученый. — Всеблагой Боже!

Несколько секунд спустя сквозь проход забралась Мария с видеокамерой в руках. Она пока еще не знала, на что с таким изумлением взирает Бойд, тем не менее решила во что бы то ни стало запечатлеть это на пленку. Но как только девушка вошла внутрь потайного помещения, то настолько прониклась красотой увиденного, что в растерянности опустила камеру на пол.

— Пресвятая Мария!

Пораженная, она вертела головой, стараясь вобрать взглядом все за один раз. Сводчатый потолок был довольно типичен для древнеримской архитектуры. Такая конструкция позволяла четырем стенам помещения удерживать основной вес потолка. Несмотря на упомянутый вполне утилитарный подход, здесь — по-видимому, исключительно в эстетических целях — были воздвигнуты также четыре колонны тосканского ордера, по одной в каждом углу.

Между колоннами в нижней части потолочного свода располагались четыре фрески, изображавшие сцены из библейской истории. Главной из четырех, вне всякого сомнения, была роспись с эпизодами из жизни какого-то неизвестного святого. Вдвое больше остальных, она находилась в центре правой стены прямо за каменным алтарем.

— Что это может быть такое? — прошептала Мария.

Бойд продолжал обводить взглядом помещение, потрясенный тем, что ему все-таки удалось найти легендарное подземелье.

— Архитектурный облик комнаты практически ничем не отличается от внутреннего вида зданий, строившихся в эпоху расцвета Римской империи. Однако росписи на стенах значительно более позднего происхождения. Скорее всего пятнадцатого или шестнадцатого века. — Он замолчал на мгновение, внимательно всматриваясь во фрески.

— Мария, а они вам не кажутся знакомыми?

Мария прошла вперед, вглядываясь в изображения на стенах помещения. Она не понимала, на что намекает профессор, но это ее не смущало. Девушка рассматривала фрески, пытаясь отыскать общую нить, которая бы связывала их.

— Господи! Да, конечно, я видела их раньше! Такие же фрески в Сикстинской капелле.

— Именно! — Бойд зааплодировал. — Адам и Ева, Потоп, Ноев ковчег. Три основных сюжета Микеланджеловых росписей потолка Сикстинской капеллы. Бесспорно, здешние фрески поразительно похожи на его творения.

Мария переводила взгляд с одного изображения на другое.

— В них на самом деле чувствуется его стиль, ведь правда?

— Мне очень не хотелось бы соглашаться с вами, дорогая, до того как мы получим более основательные подтверждения, но… Я не могу не задаваться вопросом, не поучаствовал ли сам Микеланджело в их создании?..

Глаза Марии расширились.

— Вы не шутите? Вы в самом деле думаете, что они могли быть его творением?

Бойд кивнул.

— Ну подумайте, Мария. Место, где мы сейчас с вами находимся, в течение многих десятилетий служило вторым Ватиканом. Когда настало время Великой схизмы, итальянские папы попытались укрыться в Орвието. В ту эпоху церковь пребывала в таком хаосе, что Верховный совет всерьез рассматривал перспективу переноса Ватикана сюда навечно. Они чувствовали, что это единственное место, которое может гарантировать им надежную защиту.

— И если Ватикану предстоял переезд, — усмехнулась Мария, — то папы желали, чтобы их новая резиденция была украшена живописью, ни в чем не уступавшей ватиканской.

— Именно! И если папе захотелось, чтобы росписи делал Микеланджело, то у художника, естественно, особого выбора не было. Он мог лишь согласиться. — Бойд осклабился, вспомнив биографию великого мастера. — А вам известно, что Микеланджело не хотел участвовать в оформлении Сикстинской капеллы? Существует мнение, что Юлию Второму, тогдашнему папе, пришлось прибегнуть к шантажу, чтобы заставить его. Один раз его якобы избили палкой, а в другой раз папа пригрозил вообще сбросить мастера с лесов… Поведение, как вы понимаете, не вполне достойное папы.

Мария покачала головой.

— И вы полагаете, что он заставил художника создать и эти фрески тоже?

Бойд на минуту задумался.

— Если мне не изменяет память, последним папой, жившим здесь, был Климент Седьмой во времена нападения испанцев на Рим в тысяча пятьсот двадцать седьмом году. Кажется, Микеланджело занимался оформлением Сикстинской капеллы примерно лет за двадцать до того. Значит, у него было достаточно времени, чтобы сделать здесь копию своего гениального творения.

— Или, — шутливо возразила Мария, — кто-то мог написать фрески вначале здесь, а Микеланджело затем просто скопировал их в Ватикане.

Бойд не смог скрыть волнения.

— Дорогая моя, вы даже не представляете, насколько правильной может быть ваша догадка! Если фрески, которые мы видим здесь, были созданы раньше, значит, Сикстинская капелла не более чем обычное подражание. Боже! Только представьте, какой шум начнется, если выяснится, что Микеланджело — обыкновенный имитатор. Нам этого не пережить!

Мария рассмеялась, подумав, что у ее отца был бы удар, если бы он узнал, что дочь замешана в подобном деле.

— Да, в здешних фресках явно есть какой-то намек на скандал. Не так ли?

И хотя их предположение действительно отдавало скандальностью, оно бледнело по сравнению с тем, что исследователям предстояло открыть в глубинах катакомб.

Пока Мария снимала росписи на видеокамеру, доктор Бойд спустился вниз по трем ступенькам, находившимся в левой части помещения. Дойдя до последней, он повернулся направо и стал всматриваться в темноту.

К своему удивлению, профессор обнаружил открытые гробницы. Их было так много, что они терялись в глубинах длинного коридора, куда уже не проникал и луч его прожектора. Потолок поднимался на высоту более пятидесяти футов, и с обеих сторон до самого верха выстроилась сложная система ниш, построенная специально для хранения останков. Названные loculi были высечены в туфовых стенах ровными рядами прямоугольников, каждый по шесть футов длиной, — как раз чтобы поместить тело.

— Потрясающе, — выдохнул профессор. — Просто потрясающе!

Мария проследовала за ним и направила камеру на одно из захоронений. Она рассчитывала получше рассмотреть проход, но он оказался слишком узок — не более трех футов от стены до стены, — и девушка не смогла протиснуться мимо Бойда.

— Скажите мне, Мария, — произнес он, — что вы видите?

Она улыбнулась:

— Мертвецов.

— Я тоже. Вам это не представляется несколько странным?

— Что вы имеете в виду?

— То, что мы видим тела. По обычаю большая часть loculi после помещения туда покойника запечатывалась плиткой и известью. Остальные накрывались мраморными плитами. Ничего подобного тому, что мы сейчас видим, я до сих пор не встречал. Почему тела здесь оставили открытыми?

Мария нахмурилась, вспомнив катакомбы святого Калликста в Риме. Они были построены христианами в середине второго века и занимали площадь в девяносто акров, имели четыре уровня, и их галереи простирались на двадцать миль.

Когда Марии было десять лет, она вместе с одноклассниками побывала на экскурсии по катакомбам. Они произвели на нее столь сильное впечатление, что по возвращении домой Мария бросилась к родителям и заявила, что хочет стать археологом. Мать улыбнулась и ответила, что их дочь может стать кем угодно, если будет усердно работать и учиться. Такой ответ не понравился отцу. Он пристально посмотрел Марии в глаза и сказал очень серьезным тоном, что ей следует отбросить всякие подобные бредни, немного подрасти и заняться поисками достойного и состоятельного мужа.

Эти слова отца она запомнила навсегда. И никогда ему их не простила.

— Поправьте меня, если я не права, — заговорила девушка, — но разве христианские захоронения в катакомбах святого Калликста не открытые, как и здесь? Я помню, что видела множество отверстий в стенах.

— Вы видели отверстия, но не тела. По традиции первые христиане, перед тем как запечатать покойников в loculi, заворачивали их в саван. Дыры, которые вы видели, проделали грабители и ученые. Здесь же совсем другое дело. Если вы посмотрите…

Бойд не договорил — его внимание привлекло что-то в проходе впереди. Что-то было не так. Коридор устремлялся вперед, в темноту, пробираясь между каменных стен подобно черной гадюке. Доктор попытался разглядеть противоположный конец зала, но не смог. Вокруг плясали странные тени, отбрасываемые человеческими руками, свешивавшимися из гробниц словно с намерением вырвать у Бойда прожектор. Как будто приход профессора и его юной ассистентки пробудил их от многовекового сна. В замешательстве он сделал шаг назад и ощутил на ноге ледяное прикосновение пальцев одной из протянутых рук. Возглас ужаса сорвался с его губ, за которым последовал вопль Марии.

— Что случилось? — вскрикнула она. — Вы что-то увидели?

Бойд сделал глубокий вдох и смущенно рассмеялся.

— О, извините… Я веду себя как полный идиот. — Профессор покраснел. — Я не хотел вас испугать. Клянусь. Я просто очень волнуюсь. Вот и все. Ну и… наткнулся на руку, что меня несколько… озадачило.

— На руку? Вы наткнулись на руку? Господи, профессор! Со мной чуть было не случился удар!

— Уж поверьте, я понимаю, о чем вы говорите. Я сам испытал почти то же самое.

Мария приложила руку к груди и закрыла глаза. Сердце у нее билось слишком часто. Девушка сделала глубокий вдох, пытаясь справиться с притоком адреналина.

— Вы в порядке, профессор?

Тот смущенно кивнул:

— Да, дорогая, все хорошо.

— Тогда пойдемте вперед. Мне нужно израсходовать всю накопившуюся энергию.

Они шли вместе несколько мгновений, минуя одну безымянную гробницу за другой, не останавливаясь, чтобы осмотреть тела. Для такого осмотра требовалось спокойствие, которого у них пока не было. Ярдов через тридцать коридор разделился на два рукава: левый вел к лестнице, спускавшейся еще глубже вниз, а правый продолжал путь мимо сотен и сотен мертвых тел.

Бойд повернулся к Марии.

— Выбор за дамой.

— Давайте спустимся; у меня ощущение, что там, внизу, великолепная сувенирная лавка.

Профессор кивнул и стал спускаться по ступенькам. Они были не более шести дюймов высотой — идеальный размер для прошлых столетий, но слишком маленький для современного путешественника. Чтобы было удобнее спускаться, профессор держался за выступавшие из стены камни.

Где-то посередине он остановился и повернулся к камере.

— Полагаю, мы находимся под основным помещением на глубине более двадцати футов. Какое удивительное творение эти катакомбы! Ведь лестницы и коридоры прокладывали в каменной толще. Сколько труда пришлось вложить, и притом тщательно скрыть все от внешнего мира. Просто потрясающе!

— Вы думаете, лестницы сделали в римские времена? — спросила Мария. — Или все-таки в Средние века?

Профессор ничего не ответил, пытаясь за одно мгновение охватить все вокруг: сводчатые потолки, высокие арки, цвета, запахи, звуки.

— Думаю, все-таки в римские, — ответил он наконец. — Во-первых, потому что ступеньки такие маленькие. Ну и потом, вся конструкция в целом. Она очень типична именно для античных времен.

Улыбаясь, Бойд неторопливо продолжил спуск. При других обстоятельствах он сбежал бы по ступенькам на предельной скорости, но жара во внешнем помещении лишила его энергии. А если к этому добавить еще и не слишком хорошее питание и недосыпание, то неудивительно, что ему хотелось поскорее добраться до конца лестницы.

— Профессор, как вы думаете, что там внизу?

Бойд уже начал было отвечать на ее вопрос, как вдруг их взглядам открылся обширный коридор, напоминавший русло пересохшей подземной реки. Никаких склепов, могил, дверей. Просто пустой коридор, теряющийся где-то в темной дали.

— Странно, — пробормотал профессор, — у меня такое чувство, как будто мы оказались в совершенно другом мире.

Мария кивнула.

— А у меня такое впечатление, что этот проход делали какие-нибудь меннониты.

Бойд не обратил внимания на ее комментарий и пошел по коридору в поисках хоть каких-то объяснений. Футов через пятьдесят он заметил на левой стене каменную плиту. Она была такого же коричневого цвета, как и вся остальная стена, но ее поверхность резко отличалась по фактуре. Не произнося ни слова, Бойд бросился к плите и приложил руки к ее холодной поверхности. И затем, подобно слепцу, читающему шрифт Брайля, начал водить по ней пальцами, осторожно и с нежностью касаясь всех шероховатостей и углублений.

Мария отошла назад, смущенная его странным поведением. Она хотела спросить его, что, черт возьми, происходит, почему профессор, обычно вселявший в нее уверенность своим абсолютно рациональным подходом к жизни, ведет себя как сумасшедший. Впрочем, достаточно было одного пристального взгляда, чтобы все стало ясно.

Ее наставник, человек, которому она свято верила и на которого полагалась практически во всем, что-то скрывал от нее.

 

Глава 6

Спускаясь к берегу у границы территории замка, Ник Дайал понял, что датской полиции никогда не раскрыть преступление. Если только, конечно, не найдется какой-нибудь свидетель, о котором ему пока ничего не известно, или одна из камер слежения случайно не запечатлела процесс убийства. В противном случае надеяться не на что. Работала здешняя полиция поразительно неаккуратно и непрофессионально. Они не только перенесли тело, но и не сделали ничего, чтобы сохранить в неприкосновенности место преступления.

Им следовало бы построить временные ограждения и отделить участок, где было совершено убийство, от остальной территории. Полицейские не только не сделали ничего подобного, но и разгуливали по берегу, словно вышедшие подышать морским воздухом отдыхающие, поднимая тучи песка ногами и игнорируя элементарные правила поведения на месте преступления.

— Извините, вы мистер Дайал?

Дайал повернулся направо и увидел женщину в деловом костюме. Она продемонстрировала ему свое удостоверение.

— Да, я Дайал, — ответил он после небольшой паузы.

— А я Аннета Нильсон из бюро Интерпола в Копенгагене. Это я сегодня утром передала вам сообщение о случившемся.

Дайал пожал Аннете руку и улыбнулся, удивившись тому, что здесь расследование столь серьезного преступления поручают женщине. Собственно, он ничего не имел против женщин-следователей, но Нику было хорошо известно, что большинство чиновников Интерпола гораздо более консервативны, чем он.

— Рад познакомиться, Аннета. А меня, пожалуйста, называйте просто Ником.

Она кивнула и достала блокнот.

— Я тоже рада, что вы приехали. Я пыталась добраться до местного начальника полиции, но он отделывается отговорками.

Очень характерно для них, подумал Дайал.

— Вам что-нибудь известно о жертве?

— Мужчина европеоидного типа, лет около тридцати пяти, без татуировок и пирсинга. Смерть наступила утром, вероятно, на рассвете. Сквозные раны в руках, ступнях ног и грудной клетке. Серьезные повреждения лица. Складывается впечатление, что его перед смертью жестоко избили, чтобы заставить повиноваться.

— Вам известно его имя?

Аннета пожала плечами.

— Местные полицейские сняли отпечатки пальцев, но о результатах я пока ничего не знаю.

— Каким образом они его сюда доставили?

— Скорее всего по берегу. Передняя часть замка хорошо освещена и неплохо охраняется. Так же как и внутренний двор. К сожалению, к тому времени когда я прибыла сюда, местные полицейские уже успели затоптать все следы на побережье.

— Количество нападавших?

— Их явно было много. Для одного человека крест — штука совершенно неподъемная.

— Что-нибудь еще?

— Они оставили послание.

— Что оставили? Покажите его мне.

Аннета подвела его к кресту, лежавшему на лужайке у кромки пляжа. Тела на нем не было.

— Надпись сделана на табличке из орехового дерева и прибита на самом верху креста с помощью длинного гвоздя.

Дайал прочел надпись вслух:

— «Во имя Отца».

Он опустился на колени рядом с крестом, чтобы внимательнее рассмотреть табличку. Буквы были примерно по пять дюймов величиной и от руки выкрашены в красный цвет. Все сделано очень аккуратно. Как будто убийца в свободное время брал уроки каллиграфии. Перед тем как заняться столярным делом.

— Полагаю, это не кровь.

— Красная краска, — подтвердила она. — В данный момент мы пытаемся найти производителя. Кто знает, возможно, мы отыщем целое ведерко на ближайшей помойке.

— Сомневаюсь. Надпись явно сделали не здесь. Убийцы принесли ее с собой.

— Почему вы так уверены?

Дайал принюхался к табличке.

— По трем причинам. Во-первых, надпись сухая, а здесь слишком высокая влажность, чтобы краска могла так быстро высохнуть. Во-вторых, если бы они стали писать ее где-нибудь поблизости, их труд был бы испорчен. Из-за сильного ветра песок налип бы на краску. Нет, здесь им просто было бы невозможно ее сделать. Она слишком аккуратно выполнена.

— А третья причина?

Ник встал и поморщился, понимая, что они имеют дело с первой из нескольких жертв.

— Надпись — что-то вроде приманки. Убийца таким образом хотел просто подразнить нас. Его истинный шедевр — само убийство, то, как он расправился со своей жертвой. Вот на чем мы должны сосредоточить внимание.

У них за спиной послышался звук аплодисментов и насмешливое восклицание: «Браво!»

Дайал глубоко вздохнул и обернулся. У него не было ни малейшего сомнения, что к ним подошел начальник местной полиции. Нику и раньше приходилось иметь дело с подобным типом идиотов, и они мало отличались друг от друга. Они страшно не любили Дайала, всячески его подначивали, потому что считали большой шишкой из Интерпола, вмешивающейся в их дела. Частенько Нику приходилось звонить их непосредственному руководству, после чего они уже готовы были лизать Дайалу задницу, публично демонстрируя самое неприличное подобострастие, и потом до конца пребывания в их местах интерполовца выполняли любую прихоть.

Впрочем, сегодня у Дайала не было ни малейшего желания разводить бюрократическую дипломатию с непрофессиональным придурком, который понятия не имеет, как вести себя на месте преступления, поэтому он просто повернулся и начал наступать на него подобно разъяренному носорогу.

— Где, черт возьми, вы были? Я ищу вас вот уже целых полчаса, а вы, наверное, так перепуганы, что носу не кажете.

— Простите?

Дайал вытащил удостоверение и сунул его в опухшую физиономию полицейского.

— Если вы здешний начальник полиции, то почему избегаете меня?

— Мне никто не сказал…

— Что? Что к расследованию привлечен Интерпол? Абсурдное оправдание, так как агент Нильсон находится здесь все утро. По ее словам, от вас до сих пор не было никакой помощи.

Шеф полиции взглянул на Нильсон, потом снова на Дайала, пытаясь придумать какое-нибудь удовлетворительное оправдание. Дайал решил не давать ему такой возможности. Ему слишком часто приходилось выслушивать массу подобных оправданий, и он не собирался тратить на них время сегодня. В деле, подобном нынешнему, любая упущенная минута может обойтись очень дорого.

— И даже не пытайтесь заводить здесь свою бюрократическую болтовню насчет юрисдикции. Жертву перевезли через пролив, половина которого принадлежит Швеции, а это значит, что данное преступление подпадает под международную юрисдикцию. А международная юрисдикция подразумевает участие Интерпола, а участие Интерпола, в свою очередь, подразумевает мое участие. Вы поняли? Мое участие! Из сказанного следует, что вы должны из кожи вон вылезти, но представить мне все необходимые данные. В противном случае, клянусь, я соберу сюда журналистов со всей Европы и сообщу им, что вы являетесь главной причиной того, что данное преступление до сих пор не раскрыто.

Полицейский стоял как громом пораженный и только моргал. Складывалось впечатление, что с подобным обращением ему еще ни разу не приходилось сталкиваться.

— Ах да, и кое-что еще, — добавил Дайал. — Я, конечно, рано или поздно сяду в самолет и уберусь из вашей Богом забытой страны, но отныне вы с вашими подчиненными будете относиться к агенту Нильсон со всем надлежащим уважением. Она работает на Интерпол, то есть является представителем моей организации. Вы поняли?

Начальник полиции кивнул Нильсон, а затем вновь воззрился на Дайала.

— Ну, дружище, что вы можете мне сообщить? Вы и так потратили слишком много моего времени.

Датчанин пыхтел и крякал несколько мгновений, пытаясь произнести что-то подобающее ситуации, и наконец выдал:

— Мы получили кое-какую информацию по жертве. Зовут его Эрик Янсен, тридцати двух лет, гражданин Финляндии.

— Финляндии? Это ж за тысячу миль отсюда. Каким образом он мог оказаться в Дании?

Шеф полиции пожал плечами.

— В нашей таможне нет никаких данных о пересечении Янсеном датской границы. Более того, он вообще никогда не бывал у нас в стране.

— Аннета, — Дайал повернулся к коллеге, — позвоните, пожалуйста, в центр и выясните, где он провел последний год.

Она кивнула и нажала кнопку быстрого набора номера на своем мобильном.

— Господин начальник, пока она звонит, позвольте мне задать вам еще один вопрос. Где находится тело?

— Мы перевезли его в морг.

— До или после того, как сфотографировали место преступления?

— Дело в том, — пробормотал датчанин, — что мои подчиненные пытались реанимировать жертву. Но сделать это можно было, только вырвав крест из земли.

Дайал скорчил гримасу.

— Скажите мне, пожалуйста, вы сделали снимки, перед тем как снять его с креста?

Шеф полиции кивнул и бросился за фотографиями. По крайней мере так он сказал Дайалу. На самом деле ему необходимо было найти предлог, чтобы сбежать от Дайала, и он не собирался возвращаться до тех пор, пока не сможет взять себя в руки настолько, чтобы успешно противостоять напору со стороны наглого офицера из Интерпола. Дайала это вполне устраивало, так как он оставался здесь полным хозяином ситуации. Кроме того — что тоже неплохо, — начальник полиции не услышал важной информации, которую агент Нильсон только что получила из Интерпола.

— В Риме, — сообщила она. — Янсен последние восемь лет жил в Риме, а не в Финляндии.

— В Риме? Что же он там делал?

— Убитый был священником и служил в Ватикане.

 

Глава 7

В последний раз Пейн видел Джонса в момент ареста. В тюрьму их отвезли в разных полицейских машинах, отняли одежду и все личные вещи и заперли в камерах, располагавшихся в противоположных концах здания. Вероятно, в целях безопасности охраны.

Это случилось в пятницу, семьдесят два часа назад.

Пейн лежал на своей койке и размышлял о том, что делать, как вдруг в камеру ворвалась группа охранников. Они сковали ему руки и ноги специальным приспособлением. Вошедшие были среднего роста и такой же средней физической подготовки, из чего Джонатан заключил, что при необходимости смог бы освободиться. Его протащили в отдельную хорошо изолированную комнату, где, как решил Пейн, его будут допрашивать. Или пытать. Или допрашивать и пытать одновременно.

В центре комнаты находился металлический стол, болтами прикрепленный к полу. По обе стороны у стола имелось по металлической петле, предназначенной для того, чтобы ограничить движения заключенных. Охранники посадили Пейна в петлю, применив все возможные меры предосторожности и удостоверившись, что у него нет ни малейшей возможности выскользнуть. Нужно быть крайне внимательными с таким заключенным, как Пейн, сказали им. Он очень опасен. Убедившись, что все в порядке, стражи вышли из комнаты, не произнеся ни единого слова. В полном молчании. Без слов, без приказаний. Пейн слышал только звон кандалов и собственное учащенное дыхание. В помещении стояла отчетливая вонь засохшей блевотины.

Они оставили его так на несколько часов. И Пейн сидел там в полной неподвижности, исходя потом. Кто-то хотел, чтобы он поразмышлял над всеми теми ужасами, которые с ним могут сотворить. В надежде, что он сдастся. Этот кто-то не понимал, что только зря тратит время. С Пейном можно делать все, что заблагорассудится, а он ничего не почувствует. Он ведь получил очень хорошую подготовку. Желающие попасть в «Маньяки» должны были пройти жесткий тест пытками, состоявший из двух частей: в первой пытали вас, во второй пытали вы сами. Пейн блестяще прошел оба испытания.

Поэтому, вместо того чтобы думать о возможной боли, которую ему могут причинить, он пытался сконцентрироваться на других вещах. В основном на событиях нескольких последних лет. На том, что и привело его в нынешнюю ситуацию.

К несчастью, семейные обязательства вынудили Джонатана уйти из армии гораздо раньше, чем он планировал. Умер дед, вырастивший его, и оставил Пейну семейный бизнес — громадную корпорацию «Пейн индастриз». По правде говоря, Пейна бизнес нисколько не привлекал. Это стало одной из главных причин, по которой он и ушел в армию, чтобы достойным образом уклониться от исполнения долга наследника. Ему хотелось сделать собственное имя, а не полагаться на достигнутое предшествующими поколениями. Пейн хотел быть самостоятельным. Все изменилось, когда умер дед. Внезапно Пейн ощутил обязанность вернуться домой и возглавить корпорацию. Она стала его судьбой. Его крестом.

«Пейн индастриз» была образцовым примером «американского успеха». И его долг состоял в том, чтобы сохранить достигнутое.

В молодости дед Пейна собрал все свои сбережения и основал небольшую компанию на берегу реки Огайо. В те годы процветала сталелитейная промышленность, и ее столицей был Питсбург. Воздух, казалось, приобрел черный цвет, а реки подернулись коричневой пленкой, но предприятие выпускало тонны востребованной продукции. Не успел он и оглянуться, как из бедняка превратился в крупного магната. Дед стал самым успешным польским эмигрантом в Америке за всю ее историю.

И вот теперь все — компания, земля, богатство — перешло к внуку, молодому человеку без всякого опыта.

Пейн сразу же почувствовал себя не в своей стихии, поэтому передал обязанности по руководству компанией совету директоров, а все свое время и энергию сосредоточил на благотворительности. На самом деле это была не совсем благотворительность — скорее вложение денег: Пейн дал Дэвиду Джонсу, демобилизовавшемуся практически одновременно с ним, стартовый капитал для открытия собственного дела. Джонс давно мечтал открыть детективное агентство, а у Пейна имелись средства помочь ему осуществить мечту. Поэтому Джонатан подумал и решил: а почему бы и нет? После смерти деда у Пейна оставался только один близкий человек — Джонс…

Как бы то ни было, в течение первого года Джонатан был по-настоящему счастлив. Он собрал большую сумму на Фонд Марио Лемье по борьбе с раком и на другие питсбургские филантропические организации, а тем временем Джонс рыскал по городу, выполняя заказы клиентов. Иногда Пейн помогал другу в раскрытии наиболее сложных дел, хотя большей частью они работали порознь.

К середине второго года Пейну начала надоедать его жизнь. Ему нравилось заниматься филантропией, но хотелось большего, нежели просто участие в организации турниров по гольфу и в проведении официальных приемов. Ему так не хватало напряжения и активности тех дней, которые он провел среди «Маньяков»; притока адреналина, который испытываешь, когда рискуешь жизнью; восторга от участия в каком-либо по-настоящему опасном деле. В мире бизнеса Пейн ни на что подобное рассчитывать не мог, только порезаться бумагой, поэтому он пытался найти компенсацию, все чаще и чаше помогая Джонсу. Они вновь стали напарниками. И продолжали влиять на этот мир, хотя и в значительно меньшей степени, чем раньше. Когда-то они спасали заложников и свергали правительства, а теперь выслеживали неверных мужей и искали потерявшихся домашних животных. Для обоих подобная жизнь стала серьезным разочарованием.

Так что им не оставалось ничего другого, как в свободное время искать любую возможность для искусственного притока адреналина. Все, что угодно, лишь бы ощутить то волнение, которое они когда-то испытывали, чтобы поддерживать себя в форме, чтобы чувствовать себя живыми. Они плавали среди акул в Австралии. Участвовали в автомобильных гонках в Бразилии. Занимались скай-дайвингом в Южной Африке и глубоководным плаванием во Флориде.

И вот наконец они приехали сюда, в Испанию, чтобы поучаствовать в знаменитом беге быков. Именно он и привел их в Памплону.

К несчастью, именно он и стал причиной их нынешнего трагического положения: в тюрьме, в одиночестве и без надежды на чью-либо помощь.

Они приехали в Испанию за адреналином, а угодили в каталажку.

 

Глава 8

Мария была убеждена, что Бойд что-то от нее скрывает. Типичный мужчина, подумала она. Важных вещей женщинам они не доверяют.

— Ну же, — умоляющим голосом произнесла она, — что там написано?

Бойд рассмеялся, отходя от каменной плиты.

— Вы хотите сказать, что не понимаете? Неужели? А я готов поклясться, что знание латыни было одним из важнейших академических требований на вашем факультете.

— Верно, но там не совсем латынь.

— Тут вы правы. Надпись здесь сделана на более древнем варианте латинского языка, который уже две тысячи лет назад не был особенно в ходу.

— Понятно! Поэтому я и… Минутку! Значит, этот этаж был построен древними римлянами?

Бойд кивнул:

— По-видимому, да. Хотя сомневаюсь, что они стали бы использовать устаревший язык на памятной плите, по крайней мере не на гробнице такого значения. — Он указал на большую арку, нависавшую над узким коридором. — Потерпите еще мгновение, и мы все узнаем.

Изготовленные из сероватого кирпича, основные части арки отличались изысканной резьбой. На каждой из них размещалось изображение эпизода распятия Христа. На двух самых нижних блоках, так называемых пятовых камнях, был запечатлен момент пригвождения Иисуса к кресту и поднятие креста группой римских солдат. На следующих — клинчатых камнях — Христос изображался уже висящим на кресте, жизненные силы постепенно оставляли его. На двух камнях, ближайших к замковому, находившихся у самой вершины арки, были представлены события, непосредственно предшествовавшие смерти Христа. На одном — сцена, когда Иисусу дают испить уксуса с иссопа, а у него под ногами распускаются цветы — вероятно, как символ воскресения. На втором — момент, когда голова уже умершего Христа опускается на грудь.

Странно, но сам замковый камень, наиболее важный в арочной кладке, принципиально отличался от остальных. Вместо ожидаемого изображения воскресения Христа и его вознесения и «сидения одесную Отца» центральный камень арки представлял собой реалистический бюст человека. Смеющегося человека. То, что он действительно смеется, становилось ясно при взгляде на разные части его лица: изгиб губ, легкомысленный блеск в глазах, выпяченную вперед челюсть. По какой-то непонятной причине он смеялся в самый неподходящий момент.

Мария подняла видеокамеру и засняла арку.

— Что это за место такое?

— На дощечке сказано, что здесь хранятся документы. Хотя, глядя на арку, можно заключить, что его предназначение со временем поменялось, сделавшись более религиозным. — Бойд положил руки на арку и провел ими по контуру нижних камней. — Напомните мне, дорогая, кто казнил Иисуса Христа?

Вопрос был настолько неожиданным, что ответила она не сразу.

— Римляне, в тридцать третьем году нашей эры.

— И почему они его казнили?

Мария скорчила за спиной у Бойда насмешливую гримасу. С какой стати ему пришло в голову устраивать ей подобный экзамен?

— За государственную измену, — ответила она. — Многие священнослужители полагали, что он агитирует против римского владычества. В общем, они решили, что легче избавиться от Христа, чем мириться с фанатиками, следовавшими за ним.

— А на момент казни они знали, что он Сын Божий?

— Конечно, нет. Если бы знали, то не распяли бы.

Бойд кивнул, вполне удовлетворенный ее ответами.

— Ну и почему же в таком случае мы находим здесь эту резьбу? С какой стати древние римляне стали бы увековечивать столь незначительное событие из своей истории? Если они считали, что Христос — ложный мессия, подобно десяткам других проходимцев, и до него называвших себя «сынами Божьими», зачем они увековечили эпизоды его гибели на столь величественном произведении искусства?

Заинтригованная Мария внимательно рассматривала изображения.

— Возможно, резьбу сделали на арке уже после того, как римляне приняли христианство? Они могли запечатлеть страдания Христа в середине четвертого века, и все равно это произошло примерно за тысячу лет до западной схизмы.

Бойд не отрываясь смотрел на центральное изображение, пораженный его реалистичностью. Бюст производил настолько живое впечатление, что казалось, еще мгновение — и станет слышен смех.

— Если правда то, что вы говорите, почему тогда фигура на замковом камне смеется? А? Римляне убили Сына Божьего, но со временем осознали свое заблуждение. И вот в мгновение раскаяния они обратились в религию назарянина и в память о нем и о его трагической гибели воздвигли смеющуюся статую… Мне такая версия представляется несколько нелепой.

— Наверное, вы правы, — согласилась девушка.

Полная решимости разгадать загадку, Мария сосредоточила внимание на арке и попыталась найти связь между бюстом и изображениями мучений Христа, которые окружали скульптуру. И чем больше она смотрела на лицо смеющегося человека, тем сильнее в ней росла уверенность в том, что она видела его где-то раньше.

— Профессор, это только мое впечатление или вы тоже узнаете лицо статуи?

— Я собирался задать тот же вопрос. Он выглядит чертовски знакомым, не так ли?

Мария копалась в памяти, перебирая сотни исторических фигур.

— Он знаменит, как Октавиан Август или Траян? Возможно даже, как Константин, первый император-христианин?

— Мне нужен специальный справочник, чтобы дать точный ответ. Бюст может изображать кого угодно.

Мария поморщилась, понимая, что Бойд прав.

— А, ладно, я обязательно вспомню. Возможно, я не очень сильна в архаичной латыни, но если я один раз увидела лицо, то никогда его не забуду.

— Ну что ж, если припомните, обязательно сообщите мне. Мне страшно хочется объяснить несоответствие между резьбой и скульптурой. Признаться, их подтекст ставит меня в тупик. Что, черт возьми, скульптор пытался сказать о Христе?

Стоило им пройти немного вперед, как прожектор Бойда высветил помещение поистине колоссальных размеров, раза в три больше того, с которого они начали свой путь. Площадью более шестидесяти футов на тридцать, оно было заполнено десятками каменных ящиков различной величины и формы, с резьбой, изображающей сцены из римской истории. И это было еще далеко не все. Стены помещения украшали фрески первого века нашей эры; все они по сюжету и цветовому решению были очень схожи с теми, которые они видели в первой из комнат.

— Боже! — выдохнул Бойд. — Взгляните! Инженеры Древнего Рима в самом деле намного опередил и свое время. Я и раньше упоминал, что очень многое из построенного ими выдержало проверку тысячелетиями и продолжает функционировать и поныне. Нам посчастливилось, что покой места, в котором мы сейчас находимся, не был нарушен ни бурением, ни эрозией почвы, ни даже сдвигом тектонических плит. Одного небольшого землетрясения было бы достаточно, чтобы уничтожить все это навеки.

Мария нахмурилась, представив себе подобный вариант развития событий.

— Вы не против, если я сниму комнату на пленку, на случай если что-то такое действительно произойдет?

— Великолепно, дорогая. А я пока займусь осмотром ящиков.

Нажав на кнопку, девушка приступила к съемке, тщательно фиксируя помещение и медленно продвигаясь слева направо по направлению к дальнему углу. Она начала с фресок, последовательно снимая одну за другой. Закончив с ними, перешла к арочному потолку и к десяткам ящиков, что заполняли комнату.

Мария не догадывалась, что в одном из каменных ящиков их ждет самое важное открытие всех времен.

Тайна, которая раз и навсегда изменит ее жизнь и историю мира.

 

Глава 9

Отец Эрик Янсен… Из Ватикана… Распят… В замке Гамлета…

Ник Дайал понимал, что средства массовой информации сделают из этого сообщения сенсацию, если ему не удастся с самого начала каким-то образом убрать всякую связь с Шекспиром. С религиозным аспектом преступления он ничего поделать не мог — тот факт, что распят именно священник, невозможно скрыть, — но упоминания о Гамлете, по-видимому, можно будет избежать.

К несчастью, Дайал очень плохо разбирался в литературе, поэтому решил позвонить Анри Тулону, заместителю начальника отдела по особо тяжким преступлениям. Француз Тулон, главной страстью которого было хорошее вино, мог часами рассуждать на любую тему. Касался ли вопрос квантовой физики, футбольной статистики или рецепта фондю, у Тулона всегда находилось что сказать.

— Привет, Анри. Это Ник. У тебя найдется минутка поговорить со мной?

— Ну конечно, дружище, — ответил Тулон хриплым голосом.

— Анри, с тобой все в порядке? У тебя такой голос, как будто ты немного простужен.

— Oui. Я в полном порядке. Просто вчера засиделся допоздна. Как обычно.

Дайал улыбнулся, нисколько не удивившись, что Тулон в очередной раз страдает от похмелья. Склонность француза к ночным увеселениям стала основной причиной того, что Дайал опережал его в продвижении по служебной лестнице. Впрочем, была и еще одна причина — стремление начальства Интерпола поручить руководство подразделения американцу, что в организациях с доминированием европейцев случалось совсем не часто.

— Ты не мог бы немного проконсультировать меня по поводу Шекспира? Ты много о нем знаешь?

— Больше его собственной матери.

— А о Библии?

— Больше Дэна Брауна. А почему ты спрашиваешь?

Дайал сообщил ему основные факты преступления и сказал, какая информация ему требуется. Ему нужно было ответить на вопрос: почему Янсена похитили в Риме, а убили в Дании?

— В шекспировскую эпоху и в его творчестве религия, конечно, играла большую роль, — ответил Тулон, — но я не могу припомнить ни одного героя Шекспира, которого бы распяли. В те времена подобное восприняли бы как ересь.

— В таком случае отвлечемся от распятия и сосредоточимся на убийстве. Кроме места преступления, ты не видишь в нем никаких других связей с «Гамлетом»?

— Сразу скажу: первое, что в нем привлекает внимание, — это надпись над крестом. Тот, кто ее придумал, несомненно, обладает блестящей фантазией. О каком «Отце» в ней идет речь? О Боге Отце, о персонаже шекспировской пьесы или о настоящем отце убийцы? На первый взгляд надпись намекает на пьесу. По ее сюжету принц Гамлет мстит за смерть короля, сын — за отца. В общем, идеальное соответствие. До тех пор, пока мы не начнем анализировать способ убийства. И тут очевидно одно: где распятие, там имеется в виду, несомненно, Христос, а отнюдь не Шекспир. Если бы убийце были важны ассоциации с «Гамлетом», он бы избрал меч или шпагу.

— Значит, все-таки религия?

— Совсем не обязательно. Возможно, речь идет об отце убийцы или отце жертвы. Но именно поэтому надпись и замечательна. Тебе придется отследить все названные варианты. По всей видимости, убийца хочет поиграть с нами в некую интеллектуальную игру.

— Возможно. Но тут есть и что-то еще, на что ты не обратил внимания.

— Например?

Дайал улыбнулся, с удовлетворением убеждаясь в том, что Тулону известно далеко не все.

— Убитый был священником. И надпись с тем же успехом могла относиться и к нему самому: Отцу Эрику Янсену.

— Это является еще одним свидетельством того, что надпись просто гениальна. Она легко запоминается и при этом настолько двусмысленна. Самый лучший способ привлечь внимание и, по сути, ничего не сказать.

— Поэтому я и решил позвонить тебе. Я подумал, что интеллектуальное совершенство можно победить лишь таким же интеллектуальным совершенством, — польстил Ник Тулону.

Тулон рассмеялся.

— Ладно, дай мне денька два, и я постараюсь что-нибудь раскопать. Кто знает, вполне возможно, я упустил и что-то еще.

— Спасибо, Анри, ценю твою поддержку. Но в конце хочу задать тебе еще один вопрос. И снова о религии. Ты представляешь, как выглядел крест, на котором распяли Христа?

Тулон глубоко вздохнул и запустил руку в седую копну волос, заканчивавшихся столь примечательным хвостом. Ему страшно хотелось закурить, но в здании Интерпола курить запрещалось. Порой он демонстративно нарушал запрет, чтобы показать, что он француз и ему наплевать на правила.

— Должен тебе сообщить, что ты не одинок в своих сомнениях. Большинство совершенно неверно представляют себе крест. А кстати, на каком кресте распяли твоего священника?

— На деревянном, из какой-то разновидности дуба.

— Я не о том. Какой он формы? Латинский? Тау? Греческий? Русский православный?

— Честно говоря, не знаю. Они все — и латинские, и греческие, и русские — для меня сплошная китайская грамота.

Тулон закатил глаза. «Ох уж эти безграмотные американцы…»

— Греческий крест очень просто определить. Он похож на знак «плюс». Все его перекладины одинаковой длины.

— Но не у креста Янсена. Он напоминает большую букву «тэ». Горизонтальная перекладина на самом верху.

Тулон тихо присвистнул.

— Тогда все верно.

— Верно? Что значит «верно»?

— Большинство полагает, что Иисус был распят на латинском кресте, то есть на таком, в котором перекладины пересекаются на расстоянии одной трети длины вертикальной перекладины от ее верха. Это заблуждение. Римляне использовали кресты в форме «тау», а вовсе не латинские.

— Вот как? Но почему тогда в церквях используют латинские кресты?

— Потому что в девятом веке христианские иерархи приняли его в качестве своего главного символа. Решение вызвало неоднозначную реакцию, так как первоначально крест такой формы был языческим символом, означавшим четыре главных ветра: северный, южный, восточный и западный. И все-таки христиане предпочли именно его кресту в форме «тау», так как последний в античном мире означал позорную смерть. Смерть преступника.

Дайал поглаживал свой массивный подбородок, размышляя над внезапно появившимся новым вариантом — что Эрик Янсен был преступником. Или столкнулся с таковым в исповедальне.

— А что ты можешь рассказать о распятии Христа вообще? Я, в общем, знаком с библейской версией, но известно ли нам, что произошло на самом деле?

— Полагаю, все зависит от твоего взгляда. Если ты христианин, библейская версия событий и есть то, что произошло на самом деле, вплоть до самой мелкой детали. Я к тому, что Библия должна восприниматься как Слово Божье.

— А если не христианин?

Тулон понимал, что предмет их разговора достаточно зыбкий. С тяжелым вздохом он сунул в рот потушенную сигарету и стал ее жевать.

— Истина заключается в том, что мы не знаем, как все было на самом деле. Христианские историки говорят одно, римские — совершенно другое. А кроме них, есть еще иудеи, буддисты, атеисты, и у каждого своя точка зрения. У каждого свое собственное мнение относительно того, что произошло, и, конечно же, никто ничего не знает наверняка, потому что все рассматриваемые события имели место две тысячи лет назад. У нас нет возможности просмотреть видеозапись и определенно сказать: было то-то и то-то. Мы можем только проанализировать имеющиеся у нас свидетельства, прочитать написанное нашими предками и попытаться прийти к собственным выводам, на которые неизбежно окажут влияние наше воспитание и уже сформировавшиеся убеждения.

— И что ты имеешь в виду под этим последним?

— Проще говоря, если родители воспитали тебя верующим христианином, ты скорее всего так верующим христианином и останешься. В том-то и состоит суть любой веры.

— А если ты неверующий?

— Ну, в таком случае, как мне представляется, все зависит от самого человека. Некоторые склонны скрывать свои сомнения, чтобы лучше вписаться в наш христианский мир; другие начинают посещать местную синагогу или храм и святилище любой другой нехристианской религии. Есть, правда, еще и третья группа. Своеобразные отщепенцы. Те, кому наплевать на то, что думают о них окружающие. Те, кому нравится раскачивать лодку. И если бы я был игроком на тотализаторе, как ты думаешь, к какой категории я отнес бы убийцу?

Дайал улыбнулся, подумав, как было бы хорошо, если бы все вопросы, возникавшие у него, были так просты.

— Спасибо, Анри. Мне нравится твоя прямота. Дай знать, если у тебя появятся еще какие-нибудь соображения.

— Конечно, Ник.

Дайал отключил сотовый и повернулся к агенту Нильсон, которая стояла рядом и улыбалась.

— Вы такая радостная. Что, хорошие новости? — спросил он.

— Я только что звонила в Рим. У отца Янсена была небольшая квартирка неподалеку от Ватикана. Когда он не появился на собрании в девять часов, ему позвонили домой, но никто не ответил. Поначалу этому не придали большого значения. И только когда утром он не пришел на работу, решили вызвать полицию.

— А какую работу выполнял Янсен в Ватикане?

— Я еще не до конца выяснила. С минуты на минуту мне должен позвонить его начальник. Надеюсь, он поможет ответить на ваш вопрос.

— Я бы не слишком рассчитывал на его откровенность. Мне приходилось раньше иметь дело с Ватиканом. Там, признаюсь вам, не очень склонны распространяться о том, чем занимаются. Впрочем, я их не виню. Я бы тоже начал скрытничать, если бы у меня в подвалах хранилась коллекция произведений искусства на миллиард долларов… Кстати, римская полиция подключилась к расследованию?

— Группа криминалистов обыскивает квартиру Янсена. Они пообещали позвонить мне, если найдут что-нибудь интересное. В любом случае завтра мы получим их донесение.

— Отлично, Аннета. Великолепная работа. Но сделайте мне одолжение, пожалуйста, поддерживайте связь с Ватиканом. Если они пообещали выслать вам доклад, это еще не значит, что вы его получите.

Про себя Дайал рассмеялся, подумав, что будет чудом, если упомянутый доклад действительно придет.

 

Глава 10

Мария ходила по периметру помещения, тщательно снимая на пленку десятки каменных ящиков, заполнявших его. Серые емкости, расставленные в несколько прямых рядов, разнились по размеру и форме: некоторые были похожи на небольшие видеомагнитофоны, другие — на массивные гробы. Но одно было общим для всех — художественное совершенство.

Стенки нескольких ящиков украшали изображения грандиозных батальных сцен, отмечавших важнейшие вехи начальных этапов истории Римской империи. Гордые военачальники, стоящие на колесницах, и легионеры, доблестно сражающиеся на поле битвы на заднем плане. Усталые воины с лицами, забрызганными кровью павших врагов, продолжают идти вперед, все дальше раздвигая границы империи и беспощадно сметая со своего пути все, что мешает их победоносному шествию. И герои Рима, чьи профили высечены в камне с удивительной точностью, так что…

— О Боже! — пробормотала Мария и поспешно нажала кнопку паузы на видеокамере. — Помните лицо на арке, которое производило впечатление смеющегося над смертью Христа?

Профессор подошел к ней поближе.

— Конечно, помню. Этот кощунственный образ навеки запечатлелся у меня в памяти.

Мария указала на каменный куб в два фута высотой, стоявший у ее ног.

— Вот он снова.

Бойд присмотрелся и понял, что она права. Вновь перед ними была та же физиономия с той же дьявольской ухмылкой, изображенной здесь в мельчайших подробностях.

— Я в полной растерянности. Что он здесь делает?

Мария провела рукой в перчатке по высеченным в камне чертам лица.

— Не знаю. Складывается впечатление, что он безумно рад чему-то.

— Мария, во время видеосъемки вы, случайно, не заметили его изображение где-нибудь еще?

Она отрицательно покачала головой.

— Я бы обязательно сказала вам.

— А его лицо? Вы не вспомнили, где видели его раньше?

Мария не отрываясь смотрела на улыбающуюся физиономию.

— Нет, хотя должна признаться, что мысль об этом сводит меня с ума. Я наверняка знаю, что где-то его видела. Но где?

Бойд поднялся и быстро осмотрел все другие ящики в помещении. Несмотря на то что они очень разнились по размерам, все представляли одну и ту же тему — войны. Все, за одним-единственным исключением — куба с изображением смеющегося человека.

— Скорее всего перед нами какой-нибудь император. Или по меньшей мере обладатель громадного богатства и влияния. Он единственный, чья гробница украшена портретом.

— Еще одним доказательством этому служит то, что его изображение есть на арке. Значит, он пользовался очень большим почетом.

— Но почему? — размышлял Бойд, водя пальцами по стене куба. После небольшой паузы он осторожно просунул руки под края крышки, чтобы удостовериться, достаточно ли она крепкая и не будет ли повреждена при движении. — Я понимаю, что делаю не совсем то, что полагается по правилам, которым я же вас и учил, но…

Мария понимающе кивнула.

— Вы хотите посмотреть, что там внутри.

— Я должен. Ничего не могу с собой поделать. Во мне проснулся юношеский задор.

— О, не беспокойтесь, профессор, если бы вы не захотели сдвинуть крышку, я бы нашла лом и сделала это сама.

Им потребовалось всего пять минут, чтобы сдвинуть каменную крышку с места. А вот поднять ее не составило никакого труда. Крышка оказалась легче, чем они ожидали.

— Осторожнее! — взмолился Бойд. — Она может содержать важные свидетельства, относящиеся к изображенному здесь человеку. Мы должны сохранить ее во что бы то ни стало.

Вдвоем они опустили крышку на пол, стараясь не поцарапать. Удовлетворившись ее положением, оба тотчас бросились к ящику, чтобы посмотреть, что там внутри.

— Поднесите свет поближе. Быстрее!

Мария схватила прожектор и направила его в ящик. Поток яркого света рассеял тьму, и они узрели единственный предмет, лежащий внутри, — изящный бронзовый цилиндр.

— Что это? — спросила Мария.

Бойд улыбался, извлекая рукой в перчатке восьмидюймовый бронзовый цилиндр.

— Близнец, моя дорогая. Абсолютно идентичный близнец.

— Близнец?

— Документы, которые я обнаружил в Англии и которые привели нас в катакомбы, хранились в точно таком же бронзовом цилиндре… Вы понимаете, что подобное может означать?

— Нет! И что же?

Бойд расхохотался.

— Не знаю, но уверен: нечто чрезвычайно важное!

Мария улыбнулась, хотя в глубине души понимала, что Бойд что-то от нее скрывает. Она видела, как он касается цилиндра, демонстрируя по отношению к нему родительскую нежность, какую обычно проявляют к новорожденным.

— Профессор, мне можно на него взглянуть?

Он поморщился, явно не желая расставаться с сокровищем.

— Будьте предельно осторожны, дорогая. Неизвестно, что там внутри — содержимое может оказаться очень хрупким.

Мария кивнула, хотя понимала, что профессор явно хочет произвести на нее впечатление. Тем не менее она выполнила его пожелание и отнеслась к таинственному артефакту с чрезвычайным уважением.

— Ой! Он необычайно легкий! Вы уверены, что это такой же тип цилиндра, как и тот, что вы нашли в Бате?

— Вполне! — Бойд поднес свой прожектор поближе к предмету и обратил ее внимание на несколько небольших изображений, которые едва можно было разглядеть. — Не уверен, что символ, который вы видите, можно перевести, но я обнаружил точно такой же на другом цилиндре.

Мария пробежала пальцами по треугольным знакам, вырезанным на загадочном предмете. Резьба была настолько тонкой, что она почти ничего не почувствовала.

— Она едва различима. Но почему?

— Не знаю, — ответил Бойд. — Возможно, стерлась от времени, а может быть, просто таков был стиль работы гравировщика. Я надеюсь только на одно — что содержимое футляра даст нам подсказку относительно той загадки, с которой мы столкнулись.

— Если там внутри действительно что-то есть.

Судя по выражению лица Бойда, реплику Марии он не воспринял как шутку. Профессор вырвал цилиндр у нее из рук.

— У нас нет необходимых инструментов, чтобы его открыть. За ними мне нужно подняться наверх. — Девушка поморщилась, не понимая, что вызвало внезапную перемену в его настроении. — Пока меня не будет, не теряйте зря времени и завершайте съемку.

— Да, конечно. Как вам будет угодно, сэр.

— Именно так мне и будет угодно. — Бойд сделал два шага по направлению к арке и резко остановился. — И ни к чему не прикасайтесь, пока меня не будет. Только снимайте.

Несколько мгновений Мария наблюдала за тем, как ее наставник шагает по каменному коридору. Свет его прожектора постепенно удалялся и наконец сделался совсем неразличим. Достигнув дальнего конца прохода, Бойд стал подниматься по узким ступенькам и вскоре полностью исчез из виду, оставив ассистентку одну посреди огромного подземелья.

Поднявшись вверх по лестнице, Бойд замедлил шаг у захоронений, стараясь не задеть руки трупов, высовывавшиеся в проход. Свет его прожектора плясал на стенах, создавая жуткую иллюзию, что мертвецы зашевелились. На какое-то мгновение почудилось, что один из пальцев дернулся, словно останки начали оживать. Профессор даже не смог удержаться и остановился, чтобы удостовериться в своей ошибке, прежде чем идти дальше.

Бронзовый цилиндр — бесценное сокровище, поэтому его необходимо хранить как зеницу ока. Профессор прекрасно это понимал, и потому, перед тем как пролезть в отверстие в стене, сунул его в самый глубокий карман. Бойд раздраженно открыл коробку с инструментами, отбросил в сторону отвертки и гаечные ключи, молотки и гвозди и тут понял: он не знает, что, собственно, ему нужно.

Несколько мгновений он стоял, размышляя над тем, что же все-таки он должен найти, когда вдруг, к своему чрезвычайному недоумению, обнаружил, что стены пещеры содрогаются, как будто пульсируют от каких-то энергичных толчков.

Ух! Ух! Ух!

Камни под ногами тоже задрожали.

Ух! Ух! Ух!

Приложив руку к стене, Бойд попытался определить источник колебаний, но практически вся она вибрировала с одинаковым ритмом. Тогда он приложил ухо к ее прохладной поверхности, стараясь установить происхождение странного звука. Парадоксальным образом сила его уменьшалась по мере приближения ко входу в пещеру.

Бойд попробовал с помощью математических расчетов определить, что могло вызвать столь необычный феномен. Резонанс, волновое движение, выброс какой-то энергии… После недолгого размышления он пришел к выводу, что причиной вибрации, вероятно, является какая-то внешняя сила. Но какая?

Продвигаясь по направлению ко входу на место раскопок, он почувствовал сильный перепад в температуре. Бойд уже успел адаптироваться к подземному холоду, а теперь он снова выходил на горячее итальянское солнце. Пот конденсировался на лбу профессора крупными каплями, которые, прочертив дорожку по покрытому пылью лицу, превращались в струйки грязи и падали на землю.

Глаза Бойда, привыкшие к тусклому свету туннелей, внезапно обожгло полдневное средиземноморское солнце. Свет его был настолько ярок, что пришлось прикрыть глаза ладонью, как это часто делают посетители кинотеатров, выходящие с дневного сеанса. Самым ужасным было то, что звук нарастал, и ему пришлось теперь не только прикрывать глаза, но и затыкать уши.

— Что за проклятый гул?! — крикнул профессор. — Откуда, черт побери, он взялся?

Ничего не подозревая о шуме и вызванном им замешательстве профессора, Мария плавно передвигалась по обширному помещению, тщательно фиксируя на пленку древние ящики. Несмотря на то что работа была простая, Мария понимала, что со временем отснятый ею материал будут просматривать крупнейшие археологи и историки мира, и от этой мысли чувствовала прилив вдохновения. Впрочем, энтузиазм, испытываемый девушкой сейчас, бледнел по сравнению с тем восторгом, который ее ожидал, когда она будет рассказывать отцу о своих открытиях. Та минута может стать для нее главным мгновением в жизни — ведь ему впервые придется вслух признать, что он гордится дочерью. Впервые, черт возьми!

И успех ее стал результатом многолетних трудов, учения, мечтаний. Первый большой успех в профессии, выбор которой отец Марии не одобрял с самого начала. Но теперь близится минута, когда ее отец, великий Бенито Пелати, вынужден будет признать, что женщина способна внести поистине грандиозный вклад в археологию.

Мария шла по направлению к заднему углу помещения, и на лице ее появилась улыбка. Девушка грациозно обогнула самый большой ящик, сосредоточившись на великолепной батальной сцене. Через несколько секунд в задней части камеры замигала красная лампочка. Садился аккумулятор.

— Черт! Как такое могло случиться? — Мария оглянулась по сторонам и поняла, что не сможет завершить работу. Чтобы закончить съемку, придется подняться наверх и взять запасной аккумулятор.

Черный вертолет завис рядом с плато, покачиваясь на сильном ветру. Пилот пытался бороться с воздушными потоками.

— Давайте посадим его, синьор. Ветер дует со стороны скалы. Не уверен, что смогу долго удерживать машину.

Единственный пассажир вертолета отвел бинокль от холодных черных глаз.

— Будешь удерживать его до тех пор, пока я не разрешу тебе приземлиться. Там, на скале, у меня два человека, и моя работа состоит в том, чтобы прикрывать их сверху.

— У меня тоже работа, — возразил пилот. — И ее невозможно выполнять в подобных условиях. Я немедленно сажаю вертолет!

— Если ты это сделаешь, то, клянусь Богом, ты у меня поплатишься! — Злоба, мерцавшая во взгляде пассажира вертолета, свидетельствовала о том, что он не шутит. Он пойдет на все, чтобы успешно завершить свою миссию. На все. Слишком многое было поставлено на карту. — Хорошо, продержись еще хотя бы пять минут, и все будет закончено.

 

Глава 11

Пьяцца Рисорджименто

Рим, Италия, 50 метров от Ватикана

Автобусы, забитые иностранцами, с шумом проезжали мимо него по направлению к главным воротам Святого ГОРОДА. Люди с видеокамерами и непослушными детьми проходили мимо скамейки, на которой он сидел, даже не подозревая о том, кто он такой и почему сидит здесь. Все они думали только о площади Святого Петра, Сикстинской капелле и прославленных шедеврах ватиканских музеев, и их совершенно не интересовали пожилой мужчина в дорогом костюме и пара телохранителей за его спиной.

Конечно, в том-то и состояла главная причина его постоянных посещений этого места — он получал странное, извращенное удовольствие от созерцания человеческих толп, тративших свои с большим трудом заработанные деньги на путеводители и экскурсоводов. А он тем временем сидел на скамейке, упиваясь сознанием того, что огромная часть ватиканских сокровищ надежно спрятана под мостовыми, по которым они ходят, в герметически закрытых подземных склепах. По сравнению с ними Форт-Нокс покажется мелковатым Диснейлендом. Он улыбался, вспоминая о том, что никто из проходивших мимо него людей, какими бы богатыми они ни были, никогда не увидит тех сокровищ, которыми он может любоваться практически ежедневно.

Содержимое Archivio Segreto Vaticano.

Официальный титул Бенито Пелати — министр по охране памятников старины, и он являлся его обладателем уже на протяжении тридцати лет. Неофициально он был известен всей Италии как «крестный отец» археологии, так как поклялся любой ценой защищать все древние реликвии, найденные на итальянской земле, даже если упомянутая защита подразумевала нарушение тех или иных законов. Находились те, кто весьма критически и даже презрительно отзывался о министре из-за его сомнительных методов работы, особенно в первые годы, когда Пелати только начинал создавать себе имя. Однако Ватикан всегда с одобрением относился к его деятельности. Там понимали: человек с его талантами бесценен. И дело было, естественно, далеко не только в академических познаниях, но прежде всего в способности Пелати переступить через все, что угодно, на пути к цели.

Люди, подобные ему, неоценимы в любой сфере, даже в столь высокоморальной, как церковь.

И все-таки вначале Пелати в первую очередь ценили именно за знания в мире искусства, а вовсе не за цинизм и целеустремленность. Кардинал Пьетро Бандольфо, бывший председатель Верховного совета Ватикана был другом детства Бенито и его главным союзником. Бандольфо гораздо лучше разбирался в политике, чем его коллеги кардиналы, и ему удалось убедить Ватикан в том, что единственный способ обеспечить себе достойное место в современном мире — это довериться такому человеку, как Бенито, получившему воспитание и образование вне церкви. Он сумеет обновить и сделать созвучной времени их устаревшую систему, поскольку не обременен многочисленными запретами католицизма, налагаемыми на священнослужителя. Постепенно кардиналу удалось убедить высшие чины Ватикана, и Бенито был принят на службу в качестве того, кому поручалось найти пути обновления ватиканской политики.

И его первый проект заключался в реорганизации их главной ценности — Тайного архива.

Бенито провел рукой по гладко причесанным седым волосам и вспомнил первый день, когда его привели в подземелье. Какая честь для него! Менее трех десятков человек были вхожи сюда: кураторы хранилища, высшие члены Священной конгрегации кардиналов и члены курии. Все они благочестивые католики, посвятившие жизнь Богу и всю энергию отдавшие на благо церкви. Но Бенито не таков. Он стал первым чужаком, которому был предоставлен неограниченный доступ к сокровищам, хранящимся в подвалах Ватикана. И от самой мысли о подобной привилегии его охватывал трепет. Никогда раньше не видел он такого количества прекрасных предметов искусства, собранных в одном месте.

Живописные полотна, статуи, сокровища заполняли одно помещение за другим. А сорок миль полок с документами! Свитки, пергаменты, каменные скрижали — и так пока хватает глаз.

К несчастью, стоило Бенито немного привыкнуть к красотам, окружавшим его, и начать всерьез задумываться о своей работе, как он тотчас понял, что каталожная система архивов пребывает в полном хаосе. Компьютеры оставались для них отдаленной перспективой, поэтому опись сокровищ, собранных в подземельях, производилась на обычные каталожные карточки, сходные с теми, которые ведутся в публичных библиотеках. Карточки, которые могут быть переставлены, потеряны или похищены. Дополнительным затруднением для Бенито стали сами кураторы. На протяжении многих столетий сотрудники, отвечавшие за сохранность содержимого архивов, совершенно по-разному вели каталог. Некоторые располагали карточки с регистрацией артефактов в зависимости от года их поступления, другие — от страны прибытия, третьи вели тематический каталог. А один куратор пользовался системой, принцип которой для Бенито оказался и вовсе не понятен. Его поразило увиденное. Перед ним была самая ценная коллекция в мире, которая пребывала в полнейшем беспорядке.

Тем не менее этот хаос захватывал Бенито. Не только потому, что он ощущал восторг от возможности поместить то или иное сокровище туда, где оно, по его мнению, должно было находиться, но и потому, что понимал: если самим кураторам толком неизвестно содержимое подвалов, то уж Ватикану и подавно. И если его предположение верно, то трудно вообразить, что можно обнаружить, если копнуть церковные тайники поглубже.

Бенито Пелати понимал, что получил возможность участвовать в самой грандиозной погоне за сокровищами в истории человечества.

Этот шанс изменил всю его жизнь.

Данте был одним из главных помощников Пелати, деловым парнем, который из кожи вон лез, чтобы угодить своему начальнику и отцу. Он прибыл вовремя и приветствовал Бенито поцелуем в обе щеки. Без слов, без обычных приличествующих случаю фраз. Встреча была деловая, а не светская. Поболтать они смогут и в другой раз. Если их вообще когда-либо посетит подобное желание.

Данте был гораздо крупнее Бенито и вдвое моложе. И в то же время они были очень похожи, особенно профилем, который древние римляне называли императорским, хотя Данте не заботила ни его внешность, ни одежда, ни модель автомобиля. Они для него абсолютно ничего не значили, так как главным в жизни для него была работа.

Проходила минута за минутой, Данте сидел и терпеливо ждал, пока Бенито заговорит. Старик был инициатором встречи, поэтому ее ход полностью зависел от него. Собственно, так было всегда, когда они встречались. Когда-нибудь Бенито умрет, и Данте займет его пост. А пока этого не произошло, Данте будет тихо сидеть, подобно верному псу, и всматриваться в проходящих мимо людей. Ожидая, пока отец начнет разговор.

— Сегодня был плохой день для церкви, — наконец произнес старик.

Данте продолжал молчать, понимая, что подробности отец будет выдавать постепенно, взвешивая каждое слово, прежде чем оно слетит с его уст. Так, словно Бенито был не уверен, правильно ли он ведет разговор со своим подчиненным.

— Нашли распятого священника… Первое предупреждение сделано… Совету нужна наша помощь.

В структуре управления Ватикана совет шел непосредственно вслед за самим папой. По крайней мере на бумаге. На самом деле семь кардиналов, составлявших совет — возглавляемых кардиналом Верчелли, заменившим на этом посту кардинала Бандольфо, умершего менее чем за год до того, — были самыми могущественными людьми в католической церкви. Они решали, что должен знать папа и чего знать не должен, и тем самым защищали папский престол от бюрократических проблем современности. Проще говоря, их задача состояла в том, чтобы сохранить репутацию понтифика в идеальной чистоте, за закрытыми дверями принимая за него ключевые решения. Те решения, которые могли запятнать и папство, и все христианство.

А когда возникали действительно серьезные проблемы, за помощью обращались в том числе и к Бенито Пелати.

В конце концов, после еще нескольких секунд молчания, Бенито повернулся к Данте.

— Мне нужно, чтобы ты поехал в Вену. Там проводятся раскопки, и я хочу, чтобы ты проследил за ними. Это очень важно…

— В Австрию? — переспросил Данте. — А у нас что, есть разрешение на раскопки там?

Бенито пристально взглянул Данте прямо в глаза, отчего тот, смутившись, опустил голову. Ему уже давно следовало бы отвыкнуть подвергать сомнению приказания Бенито.

— Все готово… Ты должен только пронаблюдать… Как только дело будет сделано, привези мне все, что обнаружишь.

 

Глава 12

Любопытство было главной страстью доктора Бойда. И хотя в данный момент все его внимание должно было сосредоточиться на бронзовом цилиндре, его страшно заинтересовал и странный звук. Оглушительный рев, обрушившийся извне, был слишком загадочен, чтобы его можно было проигнорировать.

— Эй! Здесь кто-то есть? — крикнул он по-итальянски с сильным английским акцентом.

Лопасти вертолета продолжали вращаться, издавая громоподобный звук прямо у самого входа в катакомбы.

— Всемогущий Боже! Что способно вызвать подобный шум? — продолжал размышлять Бойд, двигаясь ко входу в пещеру. — Людям следовало бы…

Вид большого вертолета, страшный рев турбин и целый ураган, который он поднял вокруг, лишили Бойда дара речи. Еще находясь в пещере, профессор предположил, что, видимо, наверху на плато работает какой-то механизм, но ему и в голову не могло прийти, что прямо над ним на высоте семисот футов в воздухе завис вертолет.

Человек на сиденье пассажира широко улыбнулся и приказал пилоту повернуть влево. Мгновение спустя из окна высунулась снайперская винтовка «М-501».

— Господа, — прошептал в микрофон человеке винтовкой. — Пути Господни неисповедимы.

Двое солдат прекратили свое восхождение на плато и взглянули вверх, хотя с того места, где они находились, вряд ли можно было увидеть что-то интересное.

— Что случилось, синьор? Все в порядке?

Человеке винтовкой прищурился, продолжая наводить прицел.

— Еще одно мгновение, и все действительно будет в порядке. Один выстрел — и наша самая главная проблема станет историей.

Остальные понимающе кивнули.

— Что мы должны сделать?

Снайпер приложил к плечу прокладку для смягчения отдачи.

— Продолжайте подниматься. Вы должны все уладить с девчонкой и опечатать пещеру.

Бойд прикрыл глаза ладонью, чтобы лучше рассмотреть вертолет, но пыль и яркий солнечный свет все равно мешали ему, и он ничего толком не разглядел.

— Эй! — крикнул он. — Я могу вам быть чем-нибудь полезен?

Ничего не услышав в ответ, профессор решил, что должен поступить по-другому, и стал просто размахивать рукой в направлении вертолета в надежде, что кто-то из пассажиров ответит ему тем же жестом.

— Выровняй машину! — приказал снайпер. — Ровнее!

Сделать это было практически невозможно. Ветер несся со стороны горного кряжа подобно лавине, с невероятной скоростью мчащейся вниз, в каменистую долину. Результатом был настоящий авиационный кошмар — возникавшая турбулентность не позволяла вертолету достичь нужной высоты и положения. Пилот делал все, что в его силах, однако почти ничего не мог добиться. Вертолет не был рассчитан на полеты в подобных условиях.

— Я теряю управление! — вскрикнул пилот. — Клянусь вам, я теряю управление!

С камерой в руках Мария прошла в расписанное фресками первое помещение, а оттуда к выходу из катакомб. Пробираясь через довольно узкий лаз, она услышала шум, который привлек и Бойда.

— Профессор?

Девушка продолжала подниматься по узкой тропе, что вела по скату, одновременно пытаясь прикрывать глаза от яркого солнечного света. От полной слепоты ее защищала темная мужская фигура, что стояла у входа в пещеру. По поджарым очертаниям Мария поняла, что перед ней Бойд.

— Профессор! Откуда этот страшный шум?

Прежде чем он успел ответить, девушка услышала отчетливый звук выстрела и, к своему ужасу, увидела, как Бойд повернулся и начал ползком спускаться вниз. Не колеблясь, он толкнул Марию плечом в живот, так что девушка упала на пол. Резко остановившись, профессор схватил ее за руку и потащил к ближайшему углу, туда, где в них не могли попасть пули снайпера.

— С вами все в порядке? — спросил он. — Вы не ранены?

Потрясенная Мария несколько мгновений молча ощупывала свое тело.

— Вроде нет.

Бойд поднялся на ноги и заглянул за ближайший выступ скалы. Снаружи продолжал доноситься рев вертолета.

— Кажется, у нас возникли серьезные проблемы. Там снаружи вертолет.

— Вертолет?

— Да! И в нем сидит мерзкий маленький пассажир. Стоило мне помахать ему, и он начал в меня стрелять! — Профессор вновь заглянул за выступ. — Но самое плохое не это. На самолете надпись «Полиция».

— Что? Вы серьезно?

— Конечно, серьезно. — Он схватил ее за руку. — Мария, слушайте меня внимательно. Мы в очень большой опасности. Но если вы будете меня слушаться, мы спасемся.

— Вы полагаете, мы сможем справиться с вооруженной полицией на вертолете?

— Да сможем, сможем! Нужно действовать очень быстро. Если они приземлятся и войдут сюда, мы погибли.

— Постойте! Вы что, собираетесь сражаться с вертолетом? Каким оружием?

Бойд бросился в угол и стал копаться в ящике с инструментами.

— Мы захватили с собой веревку?

— Веревку? Нет. Она оставалась в грузовике.

Бойд поспешно перевернул ящик, с грохотом вывалив его содержимое.

— Ну что ж, тогда придется воспользоваться этим.

Мария в полной растерянности уставилась на своего учителя.

— Вы только что спросили у меня о веревке, а сами стали рыться в ящике с инструментами. Вы не хотите поставить меня в известность о своих планах?

— Смотрите и учитесь, моя дорогая. Смотрите и учитесь.

Бойд отнес ящик ко входу в пещеру и уставился на вертолет, который представлял для них смертельную опасность. Машина зависла на расстоянии менее пятидесяти футов от входа. Сидевшие в ней люди злобно выглядывали из окна.

— Мария, подойдите сюда. Захватите камеру и все, что считаете нужным взять с собой. Сработает мой план или нет, в любом случае нам необходимо уйти отсюда как можно скорее.

— Мы уходим?

— Да-да, идем! — скомандовал он. — И побыстрее!

Бойд отважно шел вперед, прямо на линию огня. Он не знал точно, сработает ли его идея, но понимал, что лучше положиться на судьбу, чем остаться в ловушке катакомб без оружия.

— Привет! Ну давайте, подходите, берите меня!

Он быстро повторил фразу по-итальянски, чтобы убедиться, что его поняли. Вертолет мгновенно приблизился, пытаясь до минимума сократить расстояние между снайпером и его целью в надежде на этот раз избежать промаха. Маневр оказался тактической ошибкой. Как только машина продвинулась вперед, Бойд изо всех сил подбросил вверх ящик с инструментами. Ящик взлетел в воздух и попал в зону вращения лопастей несущего винта.

И тут только пилот понял, что может произойти. Он был настолько занят борьбой с резкими порывами ветрами и мыслями об опасности столкновения со скалой, что вообще не обращал никакого внимания на Бойда и его ящик. Это был несомненный промах, который теперь будет стоить ему жизни.

Бац!

Металл с отвратительным звуком ударился о металл. От удара разбились две из четырех лопастей и во все стороны разлетелась шрапнель из мелких осколков. Вертолет внезапно потерял высоту, рванулся вперед и пролетел всего в нескольких дюймах от выступа скалы. Пилоту на какое-то время удалось выровнять машину, с внезапной потерей высоты нельзя было справиться с помощью заднего винта, и вертолет, вращаясь подобно сломанному детскому волчку, стал падать по направлению к грузовику Бойда, припаркованному в семистах футах ниже. Прошло всего несколько секунд, и мощный взрыв сотряс ближние скалы и землю под ногами у профессора и его студентки.

— Блестяще! — торжествующе воскликнул Бойд. — Потрясающе!

Мария, все эти несколько мгновений находившаяся в пещере, услышав грохот, выглянула наружу.

— Профессор, вы… — Заметив огромный огненный шар, она осеклась на полуслове. Красно-оранжевые языки пламени поднимались высоко в воздух, а обломки вертолета покрывали облака густого черного дыма. — Пресвятая Мария! Вы взорвали вертолет! И наш грузовик!

Профессор кивнул, гордый своим подвигом.

— Слава Богу, он застрахован.

При других обстоятельствах слова Бойда вызвали бы у девушки бурю возмущения, но сейчас он просто не дал ей такой возможности. Профессор схватил ее за руку и втащил назад в пещеру, а сам стал собирать оборудование, и тут вновь раздался какой-то отдаленный грохот.

— Мария! Что там опять такое? Неужели еще один вертолет?

Девушка быстро подошла к выходу из пещеры. Откинувшись на каменную стену, она устремила взгляд на выступы скал над ней. Медленный ручеек из камней и всякого мусора катился вниз по крутому склону.

— О Боже!..

В одно мгновение Бойд понял, что происходит. Из-за взрыва в земле возникли колебания, вызвавшие самое страшное явление в горах.

— Лавина!

Оба со всех ног бросились от входа в туннель. Несмотря на то что выбор был довольно рискованным, они предпочли погибнуть под сыплющимися сверху камнями, нежели оказаться заживо замурованными в пещере. От летевшего мелкого горного мусора они могли уклониться, а вот если обрушится туннель, тут уже ничего не поможет.

Схватив Марию за руку, профессор повел ее по узкой тропинке вдоль поверхности скалы. В течение нескольких секунд они семенящей походкой двигались по краю пропасти, когда вдруг поняли, что им не ускользнуть от падающих сверху камней. Подножие оказалось слишком ненадежным, а камни летели постоянно и увернуться от них не представлялось возможным. Необходимо было найти какое-то укрытие и надеяться на лучшее.

Профессор с ассистенткой пробрались под большой выступ — в надежде, что он защитит их от падающих камней. К несчастью, как они очень скоро обнаружили, стоя под скальной плитой, в ней неподалеку от основания было уже несколько трещин и она могла в любой момент обломиться под тяжестью летящего сверху горного мусора.

— Ну пожалуйста, выдержи! — шептала Мария. — Ради Бога, выдержи!

Двое солдате ужасом и недоумением смотрели на вертолет, пронесшийся вниз мимо них. Языки пламени взметнулись вверх в небо подобно какому-то адскому гейзеру, заставив их прижаться к скале в поисках защиты. Впрочем, не жар был самой большой опасностью.

Оползень начался с небольшого ручейка камней. Вначале галька, затем камни покрупнее и, наконец, громадные булыжники. Вскоре половина чертова гребня неслась по направлению к ним, и солдаты поняли: пройдет совсем немного времени, и их командир радостно встретит их на том свете. Младшему посчастливилось: он умер мгновенно без страданий. Острый кусок скалы попал ему прямо в голову, раскроил череп и словно ударом топора отсек лобную долю мозга. Еще минуту назад он стоял рядом со своим сослуживцем, и вот уже его труп распростерт на горной тропе. Но всего на несколько мгновений, так как бешеный поток из камней и пыли подхватил безжизненное тело и понес с собой вниз.

Солдат постарше постарался забыть об увиденном, что было совсем непросто. Кусочки мозга товарища, словно объедки суши, прилипли к его лицу, а кровь попала в глаза, и теперь он почти ничего не видел вокруг. Несмотря на это, солдату удалось удержаться. Он стряхивал с себя падающие камни, отрывавшие куски одежды вместе с кожей, и молился о том, чтобы пережить выпавший на его долю кошмар и добраться до своего подразделения целым. Однако суждено ему было совсем иное.

Камень, определивший судьбу наемника, упал ему на правое плечо, с отвратительным хлюпающим звуком вырвал руку и раздробил ключицу, словно она была из хрупкого стекла. Несколько секунд раненый еще удерживался на краю — ровно столько, сколько потребовалось, чтобы издать душераздирающий вопль, который не смог заглушить даже рев огня внизу, — а затем с глухим стуком полетел в пропасть.

Четыре жертвы из-за одного небольшого ящика для инструментов?

Выступ дрожал и трясся на протяжении всего времени схода лавины. Мария напряженно наблюдала, как неслись мимо нее камни, но ни один, даже самый маленький, не задел их.

Как только поток камней и мусора стал иссякать, Мария произнесла короткую благодарственную молитву и повернулась к Бойду. Лицо его было бледнее обычного, на устах застыла самодовольная ухмылка.

— Вы в порядке, профессор?

Он глубоко вздохнул.

— В абсолютном. А вы?

— Я тоже. — Она продемонстрировала камеру, которую как главную драгоценность прижимала к груди. — И отснятый материал сохранился.

— О всемогущий Боже! А цилиндр?! — Бойд лихорадочно стащил с себя рюкзак в надежде, что драгоценный артефакт благополучно пролежал все это опасное время в заднем кармане его шорт. Когда ему удалось нащупать металл, профессор удовлетворенно улыбнулся — он понимал, что ему просто повезло.

— Ну что ж, дорогая, кажется, у нас сегодня не одни потери.

— Да, и все-таки. — Мария кивнула на вход в катакомбы. Он был закрыт огромными валунами. — Не думаю, что кому-то в ближайшем будущем удастся проникнуть туда.

Бойд вновь ухмыльнулся, вглядываясь в камни, загромождавшие вход.

— Прекрасно! А мы тем временем сможем передать отснятый материал властям в качестве доказательства нашего открытия. А потом вернемся с хорошей охраной, чтобы застолбить наши права на это место!

— Да, — вздохнула Мария, — если тут еще что-то останется.

— Не беспокойтесь. Я уверен, из Италии мы с пустыми руками не уедем.

Бойд был уверен в своих словах, так как, даже если катакомбы полностью разрушены, у него в руках остался тот предмет, ради которого он и приехал в Орвието.

Бронзовый цилиндр…

 

Глава 13

Миновало несколько часов, прежде чем за Пейном пришли. К тому времени его ноги совершенно потеряли чувствительность, превратившись в бессмысленные, безжизненные конечности, практически неспособные двигаться. Не сняв наручников, Пейна схватили и потащили наверх, где втолкнули в комнату для допросов с железными стенами. Там, в дальнем конце длинного стола, сидел Джонс, тоже в наручниках. Крупный незнакомец в темном костюме расположился слева от Джонса. Еще один человек, разговаривавший по сотовому, стоял в дальнем конце комнаты и с холодной сосредоточенностью наблюдал за происходящим.

Увидев Пейна, Джонс улыбнулся. Они впервые увидели друг друга со дня ареста.

— Привет, Джон, выглядишь совсем неплохо. Как спалось?

— Сплю как невинное дитя. Каждое утро просыпаюсь мокрым.

Друг понимающе кивнул:

— Долбаный шланг.

Пейна посадили напротив Джонса, и он стал рассматривать человека, сидевшего рядом. Тот был примерно такого же роста, что и Пейн, но фунтов на сто тяжелее. И притом на сто фунтов мышц, а не жира. Ну чисто снежный человек. Секунд пять Пейн смотрел на него, оценивая, и не смог обнаружить шею. Наконец, просто чтобы прервать гнетущую тишину, Пейн представился:

— Меня зовут Джонатан Пейн. А вас?

Йети воззрился на Пейна, однако ничего не ответил. Только издал странный звук, напоминавший тихое урчание.

Чернокожий Джонс расхохотался.

— Слава Богу, он и тебя ненавидит. Когда он отказался разговаривать со мной, я подумал, что он расист… Может быть, он просто глухой?

— Меня гораздо больше интересует ответ на вопрос, что с нами вообще здесь происходит?

— Не знаю. А ты?

Пейн отрицательно покачал головой.

— Мне обещали разрешить сегодня сделать телефонный звонок, но так и не выполнили обещания. Может быть, эти парни из посольства?

— Нет, — послышался голос человека с сотовым телефоном. — Мы не из посольства.

— О-о-о-о! — взвыл Джонс. — Оказывается, они умеют разговаривать!

— Да, мистер Джонс, мы умеем разговаривать. Но могу вам обещать, что разговор будет очень коротким, если вы будете продолжать издевательские комментарии на наш счет. Я не могу допустить подобного поведения со стороны заключенного.

Парень был ростом около шести футов, лет сорока пяти и явно высокомерный идиот. Последнее сразу бросалось в глаза. Что-то в его внешности как будто говорило: «Будете мне грубить, я вам покажу, где раки зимуют»; особенно раздражали его прилизанная прическа и глаза — холодные буркалы крупной рептилии. Как бы то ни было, не оставалось никаких сомнений — начальник здесь он.

— Ну-с, давайте решим, мне уйти прямо сейчас или вы заткнетесь и выслушаете меня?

Пейн отвык выполнять приказания с тех самых пор, как ушел из армии, но сейчас у него не оставалось выбора. Они либо внимательно выслушают этого придурка, либо снова надолго засядут в камерах.

— Конечно, тишину как-то можно организовать. Но только в том случае, если вы будете столь любезны и назовете нам свое имя и звание. Как мне представляется, наши требования не слишком обременительны и мы заслуживаем хотя бы такого элементарного уважения.

— Нет, мистер Пейн, вы ничего не заслуживаете. При тех обвинениях, которые вам будут предъявлены.

Он уселся с противоположного конца стола, вытащил из кожаного портфеля папку и минуту молча внимательно рассматривал ее содержимое. Единственным звуком, нарушавшим гробовую тишину в комнате, был шорох бумаги. Когда он заговорил, голос звучал не так грубо и резко, как вначале. Возникало впечатление, что он решил полностью изменить тактику.

— Как бы то ни было, мне кажется, что в соответствии с условиями моего предложения будет лучше, если мы сохраним вежливый тон нашей беседы.

— Вашего предложения? — переспросил Пейн.

— Прежде чем мы перейдем к нему, позвольте мне удовлетворить вашу просьбу. Меня зовут Ричард Манзак, я представляю Центральное разведывательное управление. — Он извлек удостоверение и протянул Пейну. Коллега Манзака сделал то же самое. — Мой коллега Сэм Бакнер. Он выполняет функции моего ассистента в данной… гм… ситуации.

Пейн внимательно рассмотрел удостоверения, затем передал их Джонсу.

— Ничего не понимаю. Какое отношение наше положение может иметь к ЦРУ? Разве это не дело посольства?

Манзак схватил свое удостоверение и скомандовал Бакнеру встать на страже на противоположной стороне комнаты. Пейну его поведение показалось крайне странным в столь хорошо охраняемом помещении. Как бы то ни было, здоровенный агент прошел туда, куда его просили, и прислонился задницей к двери, словно усталый лось.

— Это уже давно не дело посольства, — заверил его Манзак. — Посольство избегает совать свой нос в разбирательства преступлений подобного сорта.

— Преступлений? О чем вы? Мы никаких преступлений не совершали. Мы приехали сюда как туристы.

— Ну-ну, полно, мистер Пейн. Все здесь присутствующие прекрасно осведомлены об истинном характере тех «туристических» миссий, с которыми вы выезжали ранее в различные страны мира. Уверен, если вы хорошенько подумаете, то сможете составить обширный список тех видов своей деятельности, к которым испанское правительство вряд ли отнеслось бы с одобрением. — Манзак наклонился вперед, понизив голос до шепота. — На данный момент, я полагаю, будет лучше, если мы воздержимся от обсуждения деталей. Никогда не знаешь, кто может тебя услышать.

Пейн подумал о своей деятельности в рядах «Маньяков» и вспомнил, что сотни раз проезжал через Испанию на пути к месту назначения. Воздушная база в Мороне, расположенная неподалеку от Севильи, находилась как раз на полпути между США и Юго-Западной Азией, что делало ее удобным пересадочным пунктом при отправлении на задание. То же самое относится и к военно-морской базе Рота, размешенной на Атлантическом побережье поблизости от Гибралтара. Она предоставляла возможность доступа в Средиземное море и помощь в ходе проведения десантных операций. Добавив к перечисленному еще и базу ВВС в Торрехоне и некоторые другие свидетельства присутствия США на территории Испании, Пейн содрогнулся от мысли о том, какой информацией они могли обладать здесь по нему и Джонсу.

Черт, ведь каждый раз, когда вывозили оружие с базы, они нарушали принятые соглашения. Так же как и при пересечении границы вместе с гражданским персоналом. Или при полетах через воздушные трассы ограниченного пользования. Более того: практически все, чем занимались «Маньяки» в Испании — даже если при этом они выполняли свой воинский долг, — граничило с преступлением. Однако за подобные нарушения никого никогда не наказывали. Союзнические отношения между США и Испанией не продержались бы и дня, если бы испанское правительство стало преследовать американских военнослужащих в ходе выполняемых ими боевых задач. Тем не менее Пейна продолжало беспокоить одно обстоятельство: секретный характер их операций. Как он сможет защититься, если не имеет права публично заявлять о том, чем занимался?..

— Вы, безусловно, правы, — признал Пейн, — это действительно не дело посольства. Совершенно не в его компетенции. Подобные дела рассматриваются самим Пентагоном.

Манзак отрицательно покачал головой:

— Извините, джентльмены, ни на что подобное вы рассчитывать не можете. Пентагон был поставлен в известность сразу же, как только вас арестовали. К несчастью, там считают, что открытая демонстрация вашей связи с ними не пойдет на пользу их репутации. Вы можете представить себе тот кошмар, который начнется в прессе, как только Пентагон публично признает свою инициативу в операциях с вашим участием? Все могло бы быть по-другому, если бы вы и сейчас находились на активной службе. К сожалению, их желание помочь вам, как правило, прямо пропорционально той пользе, которую они сейчас могут от вас получить. А так как в данный момент вы не находитесь у них на службе, они полагают, что коэффициент вашей пользы для них равен нулю. — Манзак улыбнулся неприятной кривой улыбкой. — Мы живем в жестоком мире, не так ли, мистер Пейн?

Пейну захотелось вскочить, перепрыгнуть через стол и на деле показать Манзаку, насколько жесток мир. Просто заставить подонка заткнуться. Но он понимал, что сейчас не может так поступить. По крайней мере до тех пор, пока не выяснит, почему они находятся здесь и почему ЦРУ заинтересовалось ими. Как ни парадоксально, в сложившейся ситуации Манзак, вероятно, их единственный союзник.

— Ну а как же насчет вас? Ваша организация рассматривает нас как полезных?

Улыбка Манзака сделалась еще шире.

— Я не был до конца уверен, пока не прочел о вашей поездке на Кубу. Впечатляет. По моему мнению, каждый, кто способен на такое, очень, очень полезен… Та ваша операция до сих пор не выходит у меня из головы.

Пейн и Джонс озадаченно переглянулись. Предполагалось, что об их миссии на Кубе не знает никто, кроме высшего начальства Пентагона. Ни ЦРУ, ни ФБР, ни президент. Об их миссии там не знали даже сами кубинцы. И то, что Манзаку о ней известно, значило очень многое. Это значило, что перед ними сидел очень большой человек с серьезными связями. Тот, кто мог заключать солидные сделки.

— Превосходно, — произнес Пейн. — С домашним заданием вы справились. Но к сожалению, вы до сих пор не ответили на один важный вопрос. Зачем вы сюда приехали?

Манзак, спокойно откинувшись на спинку стула, внимательно наблюдал, как арестованные поеживаются на своих сиденьях. Большинство ответило бы на вопрос Пейна сразу же, но не Манзак. Он был очень хладнокровен. Чрезвычайно хладнокровен. Высшее воплощение самообладания. Наконец почувствовав, что они уже вот-вот потеряют терпение, он ответил:

— Я приехал сюда, чтобы выкупить вашу свободу.

Свободу. Ни Пейн, ни Джонс не знали, что он имеет в виду. А Манзак величественно восседал перед ними на стуле, подобно злому колдуну-кукольнику наслаждаясь властью, которой он обладает над этими двумя самоуверенными парнями. Он не улыбнулся, не нахмурился и даже не моргнул. Через несколько секунд полного молчания Манзак извлек из своего портфеля вторую папку в несколько дюймов толщиной, заклеенную скотчем.

На обложке было имя — «Доктор Чарлз Бойд».

— Джентльмены, испанское правительство предоставило мне возможность сделать вам предложение из разряда тех, которые выпадают раз в жизни. Если вы его примете, у вас появится надежда не провести остаток жизни за решеткой.

Джонс скорчил зверскую гримасу.

— Потрясно! И кого мы должны пришить?

Манзак бросил на него презрительный взгляд.

— Мне не известно, чем вы там занимались в своих «Маньяках», тем не менее могу заверить, что ЦРУ никогда не станет выступать в качестве посредника в заказных убийствах.

Джонс вытаращил на него глаза.

— Ну-ну, не будем! Могу назвать вам по крайней мере двадцать случаев, когда ЦРУ было причастно к гибели ведущих политиков, и это даже не считая семейства Кеннеди.

— Верите вы мне или нет, не имеет никакого значения. Гораздо важнее следующее: мое предложение не подразумевает ни убийств, ни вообще чего-либо противозаконного.

Скептическая ухмылка не сходила с лица Пейна.

— Что же в таком случае оно подразумевает?

— Поиски пропавшего человека.

— Простите? Они хотят, чтобы мы нашли пропавшего человека? И если мы согласимся, что они сделают? Отпустят нас? — Пейн прочел имя на папке. — Кажется, я догадался. Доктора Чарлза Бойда?

Манзак кивнул:

— Совершенно точно. Мы хотим, чтобы вы нашли доктора Чарлза Бойда.

Пейн умолк в ожидании дополнительной информации, а когда ее не последовало, спросил:

— И вы не сможете удовлетворить наше любопытство и сообщить нам, кто такой, черт возьми, этот доктор Бойд?

Вопрос был предназначен Манзаку, но Джонс потряс всех присутствующих тем, что сразу выдал ответ:

— Если не ошибаюсь, Бойд — английский археолог.

Манзак бросил на Джонса подозрительный взгляд.

— Откуда вам это известно?

— Откуда? Просто я очень умный. Что, по-вашему, чернокожий обязательно должен быть придурком?

Пейн поморщился наигранному возмущению друга и попросил:

— Ответь ему.

— Ладно, — ухмыльнулся негр. — Я видел Бойда по историческому каналу. Кажется, он профессор в Оксфорде или в какой-то другой британской школе для педиков. Может быть, в их Хогвартсе или как он там называется. Как бы то ни было, он болтал про Римскую империю и про то, какое влияние она оказала на современную цивилизацию.

Манзак что-то записал.

— И что еще вы узнали?

— До того я и не предполагал, что у римлян в домах был водопровод. Я всегда думал…

Манзак резко оборвал его.

— Что вы еще узнали о Бойде?

— Практически ничего. Он просто озвучивал отснятый материал, а сам на экране появлялся очень редко.

Пейн протер глаза, строя из себя немного туповатого ученика.

— Объясните-ка мне толком. Доктор Бойд — английский археолог, по-видимому, достаточно уважаемый, так как преподает в знаменитом на весь мир университете и ведет программы на историческом канале по телевидению?

Манзак кивнул, однако ничем не дополнил выводы Пейна.

— Ну ладно, но одного я все-таки не понимаю. Отчего такой шум поднялся? Я к тому, зачем испанскому правительству понадобился этот парень, да еще так сильно, что оно готово заключить сделку с двумя преступниками? И при чем здесь ЦРУ? Как-то все не складывается.

Манзак окинул его холодным, тяжелым взглядом, свидетельствующим о том, что он не готов открыть карты. Тем не менее Пейн выдержал его взгляд, он не собирался уступать. Он провел в тюрьме уже семьдесят два часа и был по горло сыт унижениями. Его упорство окупилось через несколько мгновений, когда Манзак откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул. По вздоху церэушника Пейн понял, что ему удалось загнать жертву в угол и она готова пойти на уступки.

Еще минуту Манзак молчал, словно раздумывая, правильно ли поступает, и наконец швырнул папку на стол:

— Доктор Чарлз Бойд — самый разыскиваемый преступник в Европе.

 

Глава 14

У каждого расследования должен быть свой командный пункт. Должно быть место, куда следователи могли бы приходить и писать там свои отчеты. Иногда это крошечная комнатушка в управлении, но всегда есть какое-то помещение, которое и становится центром расследования.

Правда, оно редко бывает столь роскошным.

Суперинтендант Кронборга хотел, чтобы Ник Дайал остался доволен приемом, и потому поселил его в королевских покоях, в нескольких комнатах, которые в течение целого столетия служили монаршей резиденцией. Она была построена для Фредерика II в 70-е годы XV века, и в ней до сих пор сохранилась мебель той эпохи. С потолка свисала золотая люстра, освещавшая огромный пиршественный стол, который для Дайала стал рабочим.

Дайалу редко выпадала возможность поработать над расследованием в тишине и покое, и условия, которые ему предоставили в Дании, казались запредельной роскошью. Здесь Ник мог остаться наедине со своими мыслями, и его уединение лишь изредка нарушалось визитерами, просившими вернуть папку с тем или иным делом, которую он позаимствовал из архивов датской полиции.

У каждого следователя есть своя собственная методика анализа имеющихся улик, свой способ добираться до сути. Некоторые работают с магнитофоном, наговаривают на него свои соображения. Другие вводят сведения в компьютер. Ни то ни другое Дайалу не подходило. Он свято верил в преимущества старой следственной школы в вопросе изучения улик. Дайал избегал технических соблазнов, предпочитая простоту обычной доски. Для него она была самым удобным способом все расположить в нужном порядке. Он передвигал по доске листочки бумаги со сведениями о совершенном преступлении до тех пор, пока они не складывались в идеально точный портрет убийцы.

Первое, что Ник поместил на доску, были фотографии места преступления. Они были сделаны с разных точек, и на каждой из них какая-то очередная отвратительная деталь преступления выступала с особой отчетливостью. Вот два ребра жертвы торчат, прорвав кожу, словно две палочки для еды, которые вонзили в еще сырое мясо. Вот отвисшая под жутким углом сломанная челюсть. Вот кровь, смешавшаяся с мочой и калом. Перед ним была обычная реальность жестокого преступления, тот материал, с которым Дайалу часто приходилось работать в поисках ответа на главный вопрос: кто мог совершить подобное?

Прежде всего необходимо было получить более подробную информацию об Эрике Янсене. Это самый очевидный путь к ответу на вопрос, почему именно он был выбран в качестве жертвы. А узнать о жертве — значит, уже кое-что узнать и о преступнике. И здесь нужно было начать с людей, которые лучше всего знали Янсена: с друзей, семьи, коллег. Конечно, на самом деле собрать такую информацию гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд, ведь они разбросаны по всей Европе. А если к упомянутой трудности добавить еще языковые барьеры и традиционную скрытность Ватикана, то сложность названной задачи превзойдет все допустимые пределы.

Понадобится целая команда профессионалов, чтобы получить необходимую информацию.

Дайал начал со звонка своей секретарше в Интерполе. Он поручил ей обзвонить национальные отделения в Осло и Риме и поставить их в известность о характере той информации, которая требовалась ее начальнику. А те, в свою очередь, должны были связаться с местными отделениями полиции и затребовать у них нужные сведения.

К сожалению, Ватикан не являлся членом Интерпола. Это значило, что ни в папском дворце, ни поблизости их отделений нет. Вывод отсюда напрашивался один: из Ватикана информацию получить будет затруднительно. Агент Нильсон попыталась обойти упомянутую трудность, напрямую позвонив в Ватикан, но, как и предполагал Дайал, никто ей не ответил.

Поэтому Дайал решил позвонить туда сам в надежде, что с помощью своего громкого звания заставит кого-нибудь разговориться. Он получил от Нильсон длинный список телефонных номеров и попросил ее сгруппировать их в зависимости от национальности владельцев телефонов, полагая, что датчане и норвежцы будут более склонны оказать помощь.

Немного поразмыслив, Дайал отбросил эту идею и начал поиски в противоположном направлении. Вместо того чтобы пытаться взглянуть на ситуацию с точки зрения жертвы, он предпочел посмотреть на нее со своей собственной. Кто с готовностью пошел бы навстречу Дайалу и согласился помочь? Необходимо было отыскать человека с которым он смог бы легко найти общий язык. Именно с такого подхода и следует начать, чтобы достичь каких-то реальных результатов, подумал Дайал.

Эрику Янсену уже не поможешь. А вот Нику Дайалу может помочь еще очень многое.

Кардинал Джозеф Роуз вырос в Техасе. Он любил оружие, говядину и ледяное пиво. Но больше всего на свете он любил Бога, и это стало главной причиной, по которой Роуз отправился за полмира, чтобы работать в Ватикане. В служении Господу было его призвание, и в нем он находил свое высшее удовлетворение.

Что вовсе не означало, что время от времени кардинал не чувствовал ностальгию по дому.

И вот в его офис позвонили, и секретарь сообщил, что на проводе некий Ник Дайал. Это имя ничего не говорило кардиналу, и он спросил секретаря, по какому поводу звонят. Тот пожал плечами и ответил, что названный Дайал не пожелал сообщить цель своего звонка, и добавил, что у звонившего сильно выраженный американский акцент. Не прошло и двух секунд, как Роуз поднял трубку.

— Чем могу быть полезен, мистер Дайал?

Дайал улыбнулся специфической техасской гнусавости в голосе кардинала. Для его ушей в ней звучала гармония родных мест.

— Спасибо, что ответили на мой звонок, ваше преосвященство. Пожалуйста, зовите меня просто Ник.

— Спасибо, Ник. Но только при условии, что вы будете называть меня Джо.

— Понятно.

— А кстати, из какой вы части Штатов?

— Из всех одновременно. Мой отец был тренером футбольных команд, поэтому я рос в самых разных университетских кампусах от Орегона до Пенсильвании и Флориды. Массу времени провел в Техасе.

Несколько минут они болтали о Штате одинокой звезды, затем Роуз спросил:

— Ну-с, и все-таки чем я могу быть вам полезен? Должен признаться, меня мучает любопытство, вы ведь ничего не сказали моему секретарю.

— О, простите. Я подумал, что будет лучше, если я сообщу все непосредственно вам.

— Сообщите непосредственно мне? Знаете, звучит не слишком оптимистично.

— Боюсь, что вы правы. Я руковожу в Интерполе отделом по особо опасным преступлениям. Прошлой ночью был найден убитым один из ваших священников.

Роуз изо всех сил пытался сохранить спокойствие.

— Один из моих священников? Вы хотите сказать, один из моих помощников?

— Возможно, — подтвердил Дайал. — Собственно, поэтому я и звоню. Нам известно имя жертвы и тот факт, что он работал на Ватикан, и у меня возникли трудности с дополнительной…

— Имя, — тотчас потребовал Роуз. — Пожалуйста, назовите мне его имя.

— Янсен. Отец Эрик Янсен.

До Дайала донесся вздох облегчения, из чего он заключил, что кардиналу убитый не знаком.

— Что все-таки произошло?

— Его распяли.

— Всемогущий Боже! — Роуз перекрестился. — Вы сказали, распяли?

— Да, сэр. Неизвестные похитили его, избили до бессознательного состояния, а затем пригвоздили к кресту.

— Когда? Где? Почему мне ничего об этом не известно?

Дайал поморщился, не зная, с чего начать.

— По нашим сведениям, его похитили прошлой ночью в Риме. Оттуда его перевезли в Данию, где и убили.

— В Данию? Почему в Данию?

— Неизвестно, сэр. Мы как раз пытаемся выяснить причины происшедшего. Видите ли, я отвечаю за расследование дела и заинтересован в том, чтобы собрать как можно больше материала, однако столкнулся с определенным сопротивлением. Я пытался дозвониться до нескольких людей в Ватикане…

— Да-да, я вас понимаю. — Роуз помолчал немного, пытаясь подыскать наиболее тактичный способ все объяснить. — У нас здесь традиция о многом умалчивать. Вероятно, поэтому я ничего и не слышал о трагедии. Знаете, в Ватикане не очень склонны к болтовне.

— Это вполне понятно, но…

— …не всегда приемлемо. Я вполне с вами согласен. — Роуз покачал головой, он явно чувствовал себя неловко. — Ник, давайте договоримся так. Я сам попытаюсь кое-что разузнать, даже если нарвусь на небольшой скандал. И как только мне что-то станет известно, я немедленно позвоню вам. В любое время дня и ночи.

— Вы обещаете? Несколько человек уже…

— Да, Ник, я обещаю. Я сделаю все, что в моих силах. Слово техасца.

Для Дайала оно значило гораздо больше, чем слово Роуза как церковного чиновника.

 

Глава 15

Джонса увлекали тайны, поэтому он и хотел стать детективом. Кто-то видит стакан полупустым, другие — кто-то полным, а Джонс смотрит на него и пытается выяснить, кто же выпил растреклятую воду.

Как бы то ни было, Пейна совсем не удивило, что Джонс опередил его, первым схватив папку агента ЦРУ.

— «Доктор Чарлз Бойд имеет оксфордский диплом по археологии и лингвистике, — прочитал Джонс. — В 1968 году принят на работу в Дуврский университет». Здесь говорится, что в 1991 году его назначили заведующим кафедрой… Ну и ну!

Манзака эмоциональные реакции Джонса совсем не удивляли.

— Читайте, читайте, мистер Джонс. Вас ждут еще бо льшие потрясения.

— Черт, Джон! Он не шутил. Посмотри-ка на это.

Пейн с трудом подавил усмешку, когда Джонс протянул ему фотографию доктора Бойда времен администрации Никсона. Фотография была того самого сорта, которая навеки вставляется в личное дело, и потом, какие бы усилия ты ни прилагал, чтобы от нее избавиться, как правило, ничего уже не помогает. На Бойде были твидовый пиджак, шелковый галстук-бабочка, а на голове самый потрясающий кок из всех, которые Пейну когда-либо приходилось видеть. Портрет производил впечатление крайне неудачной рекламы лака для волос.

— Мне кажется, я догадался! — воскликнул Джонс. — Его разыскивает полиция моды.

— Вы ошибаетесь! — резко ответил ему Манзак. — Он главный подозреваемый в преступлении, расследование которого Интерпол ведет вот уже два десятилетия. На нем масса всякого криминала — от подделок до контрабанды и похищения культурных ценностей. Он занимается всем перечисленным, причем на весьма высоком уровне. В настоящее время против Бойда заведены уголовные дела в ряде стран, в том числе во Франции, Италии, Германии, Австрии и Испании.

— В таком случае почему его никак не могут поймать? — удивился Пейн.

— Потому что Бойд — гений. Всякий раз, когда его почти настигают, ему удается ловко ускользнуть и замести следы. Каждый раз! Могу вас заверить, порой возникает подозрение, уж не экстрасенс ли он.

— Или обладает каким-то дополнительным источником информации, — предположил Джонс.

Пейну пришла в голову та же мысль.

— Ладно, будем считать, что все соответствует действительности. Но какое отношение это имеет к ЦРУ?

Манзак сделал жест в сторону папки.

— Давайте начнем с Испании. Доктор Бойд похитил ряд ценностей у испанского правительства, совершенно уникальные вещи. Настолько уникальные, что даже невозможно определить их стоимость. Нет нужды говорить, что испанское правительство готово на все ради их возвращения. К несчастью, вернуть их возможно, только задержав доктора Бойда и заставив его заговорить. На первый взгляд довольно простая задача, верно? Но до сих пор ему удавалось скрывать сотни различных объектов под самым носом у Интерпола, и никто не знает где. Испанское правительство опасается, что в ходе операции по задержанию Бойда могут убить, и тогда надежда отыскать похищенное будет потеряна. То же самое относится и к правительствам других стран. Все в абсолютной панике из-за него. Все. А паника, как известно, чудесная штука, особенно если уметь ею воспользоваться.

— Это ясно. Вы не ответили на мой вопрос. Какая выгода ЦРУ вмешиваться в дело Бойда?

Манзак наклонился вперед и улыбнулся той улыбкой, которая обычно именуется дьявольской.

— Скажите мне, мистер Пейн, что вам известно о ЦРУ?

— Я знаю, как это пишется. Относительно всего остального пребываю в полнейшем неведении. — Пейн повернулся к Джонсу. — Здесь есть человек, с которым вы могли бы побеседовать более содержательно. Когда-то он очень хотел поступить к вам на работу.

Манзак удивленно взглянул на него.

— Неужели?

Джонс кивнул.

— Если не углубляться, то вы, ребята, собираете сведения о зарубежных странах, анализируете их, а затем отсылаете выводы в Вашингтон вот в таких шикарных папочках.

Иронию в словах Джонса Манзак постарался пропустить мимо ушей.

— Конечно, все не так просто, как может показаться на первый взгляд. Иногда на выполнение задания требуется несколько лет. К примеру, мы забрасываем агента в какую-нибудь страну, он становится там частью системы, и только спустя несколько лет мы снова связываемся с ним, чтобы выяснить, какие сведения ему удалось собрать. До завершения задания могут пройти месяцы, а могут и годы. Поэтому в некоторых ситуациях мы вынуждены прибегать к более эффективным методам, к технологиям с более высоким КПД.

Джонс широко улыбнулся:

— Например, к пытке?

— Знаете правило «Ты мне, — я тебе»? Именно с его помощью мы получаем самую полезную информацию. Мы поставляем что-нибудь крайне необходимое: оружие, деньги, что угодно, — а взамен получаем сведения.

Пейн издал возглас понимания.

— Я, кажется, догадался. Мы с Джонсом являемся «чем-то необходимым».

— Не просто необходимым, а очень необходимым. Если вы поймаете Бойда, то поможете не только Испании, но и нам. Так как если именно американцы положат конец его преступлениям, Европа останется перед нами в неоплатном долгу. А самое главное — нам не придется рисковать своими оперативными работниками. Вы, джентльмены, выполните всю грязную работу за нас.

— Только в том случае, если мы согласимся. Видите ли, меня все еще беспокоит один вопрос. Насколько я понимаю, испанское правительство не склонно заключать с нами формальный договор об услугах?

— Совершенно верно, мистер Пейн. Наш договор во всех смыслах неофициальный. Никаких бумаг. Так будет безопаснее.

— Безопаснее для кого? Что помешает арестовать нас снова, как только мы поймаем Бойда?

Манзак пожал плечами:

— А что помешает вам отправиться домой сразу же после того, как вас отпустят? Ответ — ничего. Но скажу вам следующее: полагаю, что Испания демонстрирует гораздо больше доверия к вам, чем вы к ней. С вашей военной выучкой вы, ребята, можете при желании исчезнуть в любой момент, а в США они поймать вас не смогут. Поэтому что вы теряете? Если примете их условия, они вас отпустят… Если не примете, то сгниете у них в тюрьме.

 

Глава 16

Полиции в Орвието доверять было нельзя. Знак на борту вертолета — самое лучшее тому доказательство. Но насколько далеко простирается заговор? Смогут ли Бойд и Мария довериться полиции в соседнем городе? Точно ответить они не могли, поэтому и решили совершить двухчасовой автобусный переезд до Перуджи, города со стопятидесятитысячным населением, и искать защиты у тамошней полиции.

Усевшись на задние сиденья в автобусе, они выглянули в окно, боясь увидеть вооруженных людей, огни полицейских автомобилей или что-то еще подозрительное, но ничто не нарушало величественное спокойствие Орвието, кроме громких автобусных выхлопов.

Только когда они выехали за пределы Орвието и автобус помчал их по просторам сельской Италии, Бойд смог немного расслабиться. Дыхание снова стало нормальным, щеки порозовели. Напряжение внутри ослабло, прекратилось неистовое сердцебиение.

Как только к нему вернулась уверенность в себе, Бойд извлек из кармана цилиндр, который нашел в катакомбах, и уставился на него. Открытие катакомб, по его мнению, само по себе событие, способное потрясти археологическое сообщество, но оно бледнело по сравнению с тем предметом, который он держал в руках. Если в римском цилиндре действительно то, что он предполагал, не только жалкая горстка профессоров — весь мир застынет в молчании и будет внимать ему.

Первые полосы газет по всему миру. Фотография Бойда на обложках всех журналов.

Вдруг профессор подумал, что вначале следует удостовериться в наличии сокровища. Пока Мария дремала рядом, он поднес цилиндр к окну, чтобы убедиться, что ничего не упустил во мраке катакомб. За исключением надписи, сделанной гравером, цилиндр был абсолютно гладкий — ни граней, ни зазубрин, ни шероховатостей. Оба конца производили впечатление сплошных, словно в металле не было никаких швов. Впрочем, Бойд понимал, что на самом деле это не так.

Артефакт, обнаруженный им в Бате, также выглядел сплошным, однако после проведения серии анализов ученый пришел к выводу, что один из концов покрыт достаточно плотным, чтобы не пропускать влагу и воздух, но далеко не абсолютно непроницаемым слоем металла. Ему нужна была только отвертка, чтобы проникнуть внутрь загадочного объекта.

В поисках чего-то, что помогло бы вскрыть печать, Бойд заглянул под сиденье, затем проверил сумку с видеокамерой, но все застежки в ней были из пластика — слишком хрупкого материала, чтобы с его помощью можно было бы взломать цилиндр.

«Черт возьми! — подумал он. — Этот цилиндр — ключ ко всему. Должно же быть…»

И тут его осенило. Профессор сам только что назвал способ решения проблемы.

Бойд достал ключи от взятого напрокат грузовика и подцепил кончиком одного из них край бронзового цилиндра. Печать сломалась, цилиндр с шипением открылся, выпуская воздух двухтысячелетней давности. Дрожащими руками профессор еще дальше просунул ключ и снял тонкий слой металла. Но не до конца. Он не собирался извлекать хранившийся внутри документ, сидя в автобусе. Единственное, что было нужно Бойду, — это убедиться в его наличии.

Чтобы получше рассмотреть, Бойд поднял цилиндр вверх в надежде воспользоваться солнечными лучами в качестве подсветки. Стоило ему поднести отверстие цилиндра к глазам, как его отвлекли. Пейзаж, проносившийся за окном с постоянной скоростью, неожиданно пополз подобно черепахе. Внезапно прекратились рев мотора, шум ветра и болтовня пассажиров.

— Мария! — Бойд изо всех сил затряс свою спутницу. — Проснитесь! Остановка!

Девушка широко открыла глаза.

— Какая остановка? Где мы?

— Откуда мне знать!

Она заморгала спросонья, а затем выглянула в окно, пытаясь определить, где они. К несчастью, пейзаж, который увидела Мария, был совершенно непримечателен и характерен для большей части средней Италии — поля, засаженные подсолнухами, и обширные участки, заросшие густой зеленой травой. Определить их местонахождение точно было практически невозможно.

Двигаясь по проходу к кабине водителя, Мария попыталась разглядеть какой-нибудь дорожный знак или километровый столб. Единственное, что она увидела, — это множество ярко горящих фар впереди. Девушка бросилась обратно к Бойду.

— Проезд перекрыт!

Профессор смертельно побледнел.

— Они ищут нас! Я знал, что так и будет!

Мария понимала, что шанс того, что Бойд не ошибается, довольно велик.

— Насколько я вижу, у нас есть два варианта. Мы можем либо попытаться договориться с полицией, либо… — Она положила руку на дверь аварийного выхода и открыла ее. — Либо на все плюнуть и бежать.

Не дождавшись ответа профессора, Мария схватила видеокамеру и выскользнула из автобуса. Бойд последовал ее примеру и тоже вышел.

— Ну и что теперь? — спросил он. — Куда пойдем?

Мария осторожно выглянула из-за автобуса.

— Черт! А где движение по шоссе? Здесь должно быть много транспорта! — Она оглянулась на Бойда. — Неужели мы свернули на какую-то боковую дорогу, пока я спала? Мы явно не на шоссе.

— Не знаю. Я не обратил внимания. Я рассматривал цилиндр.

Девушка издала едва слышный стон.

— Черт! Нам придется бежать. У нас нет выбора. — Она огляделась по сторонам и поняла, что поле подсолнухов — самый лучший вариант. — Если мы спрячемся среди подсолнухов, то сможем переждать, пока полиция обыщет автобус и уедет.

Бойд кивнул и, словно участник эстафеты, еще крепче сжал в кулаке драгоценный цилиндр.

— Хорошо, дорогая. Ведите же меня.

Сделав глубокий вдох, Мария выскочила из-за автобуса и быстро нырнула в заросли золотых растений в семь футов высотой. Бойд следовал за ней сквозь лабиринт стеблей, пытаясь не потерять из виду мелькавшую впереди фигурку.

Водитель автобуса понял, что случилось нечто чрезвычайное, когда зазвонил его радиотелефон. За двадцать с лишним лет, которые он проработал в компании, полиция впервые радировала ему с новым набором указаний. Поначалу водитель решил, что впереди авария или какая-то необычных масштабов пробка, но когда заметил множество горящих фар на сельской дороге, то понял, что дело значительно серьезнее.

Они ищут кого-то из его пассажиров.

— Дамы и господа, — произнес он в микрофон по-итальянски, — пожалуйста, не пугайтесь. Обычная проверка документов, которую проводит местная полиция. Остановка продлится недолго.

— Вы уверены? — крикнул в ответ кто-то из пассажиров. — А я только что видел, как двое выскочили в заднюю дверь.

— Выскочили? — переспросил водитель. — О чем вы?

Не успел пассажир ответить, как один из полицейских, преграждавших им путь, поднял противотанковое ружье «М-72» и выстрелил. Выпущенный снаряд со свистом врезался в металлический радиатор.

Пламя с ревом пронеслось по центральному проходу автобуса, сжигая все на своем пути: сиденья, багаж, людей, практически расплавляя кожу и превращая пассажиров в жуткие огненные шары. Те несчастные, которым удалось пережить удар снаряда, отчаянно бились в непроглядном дыму в поисках выхода. Они неистово колотили по разбитым окнам и пытались протиснуться в образовавшиеся отверстия, не обращая внимания на то, что осколки стекла словно бритвой полосуют им тела и лица.

Наконец один из мужчин пришел в себя и открыл аварийный выход в задней части автобуса.

— Слушайте меня! — крикнул он в густое облако дыма. — Выходим через эту дверь!

Через несколько секунд он увидел невысокую женщину, пробивавшуюся сквозь царивший в автобусе ад. Она волочила за собой сильно обожженного мужчину, лицо которого выглядело так, словно его жгли паяльной лампой. Первый из мужчин, не зная, откуда у него взялись силы, сумел протащить тяжелораненого до заднего выхода.

— Ну вот, вы почти вышли, — заверил он женщину, помогая им спуститься на землю. — Мы свободны.

Она попыталась поблагодарить, но не смогла ничего произнести из-за сильнейшего кашля и удушья. По крайней мере она еще дышит, подумал мужчина. Ей ведь удалось пробраться через весь пылающий автобус и спасти еще одного пассажира. Каким-то чудесным, необъяснимым образом они сумели выжить в этом аду.

Во всяком случае, пока…

Выбираясь из автобуса, он заметил вдали полицейского и позвал его в надежде на помощь, не предполагая, что именно тот полицейский, к которому он обращался, и открыл огонь по автобусу. И человек в форме действительно бросился к ним. Только на уме у него было совсем иное.

Остановившись на расстоянии пятнадцати футов, полицейский опустил забрало своего огнезащитного шлема и нажал кнопку на огнемете, из которого в то же мгновение вылетел смертоносный поток студнеобразного пламени. Химикаты вспыхнули, покрыв жертвы, подобно напалму, и через несколько секунд превратив в обугленные трупы, еще некоторое время продолжавшие догорать, смешиваясь с обожженным асфальтом дороги.

Улыбнувшись, полицейский произнес в микрофон:

— Утечка ликвидирована.

 

Глава 17

Вторник,11 июля

Дувр, Англия, 80 миль к юго-востоку от Лондона

Пейн с Джонсом родились не вчера. У них было достаточно опыта сложных секретных операций, чтобы не заметить очевидного: Манзак явно от них что-то скрывает либо пытается ввести в заблуждение.

ЦРУ — организация, имеющая агентов и тайные связи во всех уголках планеты. Если их стремление отыскать и арестовать доктора Бойда вполне законно, не было нужды обращаться за помощью к двум аутсайдерам. И тем не менее по какой-то непонятной причине Манзак все-таки приехал в Памплону. По столь же непонятной причине он, чтобы выследить Бойда, пожелал прибегнуть к услугам людей, не связанных с ЦРУ, и его выбор пал на двух бывших «маньяков». Пейн не знал, чем объяснить решение агента ЦРУ, но у него было несколько предположений. Возможно, Манзак хотел на этом сделать карьеру и полагал, что наилучший способ достичь цели — лично поймать столь важного преступника. Или, может быть, когда-то давно Бойд каким-то образом оскорбил Манзака, и теперь тот пытался отомстить профессору. А возможно, все объяснялось совсем просто. Манзак хотел поймать Бойда, чтобы самому завладеть похищенным сокровищем.

В конце концов Пейн с Джонсом пришли к выводу, что гадать относительно истинных мотивов Манзака не имеет смысла. Главным в их нынешней ситуации было то, что он обладал необходимой властью, чтобы вызволить их из тюрьмы. Кроме того, они совершенно справедливо заключили, что, как только выйдут на свободу, у них будет масса времени, чтобы выяснить истинные цели Манзака, узнать, кто такой Бойд, и рассеять весь остальной мрак, окутывавший это дело.

Приняв предложение Манзака, Пейн с Джонсом собрали вещи, после чего их препроводили к вертолету и отправили из страны. Во время полета Манзак кратко посвятил их в суть задания и сообщил, каким образом они должны будут выйти на контакт с ним в том случае, если найдут Бойда. Им ни в коем случае нельзя было пользоваться телефоном, а только специальным суперсовременным радиомаяком, очень похожим на устройство для открывания гаражной двери. Затем они должны были спокойно ждать прибытия «кавалерии». Ну конечно, не в прямом смысле. Задание относилось к числу секретных операций, и потому меньше всего им нужен был скачущий галопом табун лошадей с трубящим в охотничий рог ковбоем во главе. Что-то в этом роде могло вполне пройти во время гей-парада, но не в ходе операции ЦРУ.

Как бы то ни было, их вертолет приземлился в понедельник поздно вечером в Бордо, во Франции, где приятелям предстояло провести ночь. Манзак дал им необходимые инструкции относительно вылета рано утром следующего дня, после чего они вместе с Бакнером исчезли. Как только Манзак уехал, Пейн с Джонсом сели за телефон. Вначале они позвонили в Пентагон, чтобы выяснить, действительно ли Манзак с Бакнером являются сотрудниками ЦРУ, а затем — в Дуврский университет, чтобы договориться о встрече с помощником доктора Бойда.

Англия по размерам меньше штата Алабама и тем не менее является обладательницей трех самых уважаемых университетов Европы: Оксфордского, Кембриджского и Дуврского. Лучше всего известны первые два, что вполне понятно. Оксфордский университет — старейшее англоязычное учебное заведение в мире, которое может похвастаться такими выдающимися выпускниками, как Джон Донн, Уильям Пенн, Дж. Р. Толкин и Билл Клинтон. Кембриджский университет на столетие моложе, но именно в нем учились Джон Мильтон, принц Альберт, Исаак Ньютон, Джон Гарвард и Чарлз Дарвин.

Однако в последние годы многие студенты начали сторониться двух старейших оплотов академической науки, и прежде всего потому, что при приеме оба университета стали больше внимания обращать на родословную абитуриентов, нежели на их успехи в учебе. Совсем другое дело Дуврский университет. Основанный в 1569 году королевой Елизаветой I, он отказал в приеме одному из ее потомков, так как тот не соответствовал академическим требованиям, предъявляемым к поступающим в это учебное заведение. Упомянутый эпизод мгновенно сделал Дувр одним из самых уважаемых британских вузов, и многие представители английской элиты стали отправлять своих отпрысков именно в Дувр, а не в Оксфорд или Кембридж.

По крайней мере именно такие сведения почерпнул Джонс в Интернете при подготовке к предстоящему путешествию.

На следующее утро они вылетели в Лондон, там на метро доехали до вокзала Виктория и на пригородном поезде до Дувра. От Дуврского вокзала уже пешком дошли до университетского кампуса, где ближе к вечеру у них была назначена встреча с помощником доктора Бойда Рупертом Пенсестером, бодрым пареньком, который явно станет предлагать им горячего чая, невзирая на то что погода солнечная и температура далеко перевалила за тридцать градусов.

Готовясь к встрече, Пейн с Джонсом решили появиться в университете пораньше и провести собственное расследование.

Факультет археологии входил в состав Кинси-колледжа, одного из тридцати трех колледжей Дуврского университета. Факультет располагался в северо-западной части кампуса — в общем, довольно далеко от обширной лужайки, вокруг которой разместились большинство других колледжей. Кабинет Бойда находился на третьем этаже здания, построенного величайшим английским архитектором, сэром Кристофером Реном. В здании было множество арок, аркбутанов и самых больших дверей, когда-либо виденных Пейном. К счастью, в массивные дубовые панели были вделаны вполне современные замки, которые Джонсу не составило ни малейшего труда вскрыть в течение каких-нибудь тридцати секунд.

Открыв дверь, он провозгласил:

— После вас.

Не было нужды зажигать свет, так как через несколько глубоких окон, расположившихся по всей длине стены, комнату заливал яркий солнечный свет. Стол Бойда находился в противоположном конце кабинета рядом с несколькими картотечными шкафчиками и книжными полками. Пейн надеялся отыскать компьютер с заметками Бойда и его расписанием, но профессор явно принадлежал к другому поколению, так как у него в кабинете не было абсолютно ничего современного. Даже часы выглядели так, словно были сделаны самим Галилеем.

Картотечные ящики были заперты, поэтому Джонсу опять пришлось заняться своим ремеслом, а Пейн тем временем рылся в столе Бойда. Он нашел там массу различного рода письменных принадлежностей и всяких безделушек, но ничего, что помогло бы в их поисках. Тогда Пейн обратился к полкам, заполненным книгами о Римской империи, об археологических раскопках в Италии и по раннелатинскому языку.

— С первым покончено, — похвастался Джонс, — можешь взглянуть, когда освободишься.

— Да, собственно, я уже свободен. У него тут ничего нет, кроме книг об Италии. Ну-ка посмотрим. Здесь у нас Рим, Венеция, Неаполь и Милан.

Джонс тем временем сосредоточился на втором замке.

— Ничего неожиданного. Его интервью по историческому каналу было посвящено Римской империи. Значит, Древний Рим — его специальность.

— Был его специальностью, — раздался голос с порога. — Также как и тайны истории. Поэтому его ящики и заперты. Или мне следовало бы сказать: были заперты?

Пейн взглянул на Джонса, а Джонс на Пейна. Оба побледнели и почувствовали себя примерно так, как Вайнона Райдер, которую застали за воровством в супермаркете.

— Послушайте, — начал было Пейн, — мы не…

— Ни слова больше, — прервал его джентльмен с произношением истинного аристократа. Это был молодой человек лет двадцати, в футболке и трусах красного цвета. На майке слева красовалась эмблема Дуврского университета. — То, чем вы здесь занимаетесь, меня не касается. Я зашел, только чтобы воспользоваться телефоном профессора и позвонить знакомым. Вы не возражаете?

— Нет, давайте звоните, — ответил Пейн, слегка опешив. Их только что застали за актом взлома чужого кабинета, но вместо возмущения они слышат просьбу воспользоваться телефоном. О Господи! Вот уж пресловутая английская вежливость!

— Кстати, — заметил вдруг парень, — вы, наверное, и есть те самые ребята, что звонили мне вчера вечером и договаривались о встрече. Если бы я знал, что вам нужно, возможно, смог бы ускорить события.

Пейн бросил взгляд на Джонса и заметил, что тот широко улыбается. Боги следствия на их стороне.

— Дело в том, что, — заговорил Пейн, — нам необходимо обсудить с доктором Бойдом один очень важный вопрос, и время не ждет. Вы не подскажете, где мы можем его найти?

— Единственное, что я могу вам сообщить с полной уверенностью, — в тех ящиках его нет. — Пейн подумал, что за ироничным замечанием последует улыбка до ушей, однако молодой человек сохранял абсолютную серьезность. — Последние несколько недель он находился в Умбрии, в Италии, а если уж быть совсем точным, то в городке Орвието. Я тоже собирался провести там лето, но Чарлз сказал, что здесь я нужнее. Как видите, знак не слишком большого доверия.

По обиде, прозвучавшей в голосе парня, они поняли все. Он зол на Бойда, поэтому решил отомстить ему и помочь им.

— Вам известно, где он остановился? — спросил Джонс.

Молодой человек отрицательно покачал головой.

— Орвието — очень маленький город. Вам будет нетрудно его найти. — С одной из ближайших полок он снял книгу, написанную Бойдом. — А вы знаете, как он выглядит?

Пейн кивнул.

— У нас есть одна его фотография с тех времен, когда был еще жив Уинстон Черчилль.

— Скорее всего из его оксфордских фотографий. Меня удивляет, что он вообще согласился сниматься. Когда речь заходит о фотокамерах, он превращается в настоящего отшельника.

Парень пролистал книгу и продемонстрировал им снимок на задней обложке. По всей вероятности, он был сделан на одной из лекций Бойда, так как на ней профессор стоял у доски с указкой в руке. Несмотря на то что на фотографии он выглядел старше, лицо и телосложение Бойда за тридцать лет принципиально не изменились. Исключение составляла только прическа. Свой вызывающий кок конца шестидесятых профессор сменил на… лысину.

— Не возражаете, если я возьму на время эту книгу? — спросил Джонс. — Мне бы хотелось с ней ознакомиться.

— Конечно, не возражаю. Можете брать здесь все, что посчитаете нужным. — Парень записал свой номер телефона на клочке бумаги и протянул его Джонсу. — Если возникнут еще какие-то вопросы, звоните, не стесняйтесь.

— Не постесняемся, — заверил его Пейн.

— Ну а теперь, если не возражаете, мне бы хотелось попросить вас, друзья, об одном одолжении. — На лице молодого человека наконец-то впервые за все время появилась улыбка. Коварная хитроватая ухмылка. — Когда вы найдете Чарлза в Орвието, прежде чем сделаете с ним то, что должны сделать, пожалуйста, передайте ему привет от меня, Руперта Пенсестера-четвертого.

 

Глава 18

Ник Дайал не сомневался: Роуз выполнит свое обещание, — однако был вовсе не уверен, что кардиналу в течение двадцати четырех часов удастся отыскать что-то представляющее реальный интерес. К счастью, кардинал Роуз оказался способен на сюрпризы.

— Вот что я для вас разузнал, — начал кардинал их вторую телефонную беседу. — Отец Эрик Янсен прибыл в Ватикан восемь лет назад из небольшого прихода в Финляндии. После приезда сюда он выполнял разные обязанности, но, в общем, ничего особенного. Правда, год назад все изменилось.

Дайал наклонился вперед.

— И что произошло год назад?

— Он был назначен на новый пост в Папской библейской комиссии.

— В чем заключались его обязанности?

Роуз тяжело вздохнул.

— Точно сказать пока не могу. Возможно, если бы у меня было больше времени…

— Я слышал об упомянутой вами организации. Но и только. Никакой определенной информации. Вы не могли бы меня немного просветить?

— С чего начать? Комиссия существует с начала века. Имеется в виду прошлый век. Возникла примерно в 1901–1902 годах. Основана папой Львом Тринадцатым с целью дать новые исчерпывающие интерпретации библейских текстов.

— И они были подготовлены?

— Несколько лет назад вышло исследование, в котором делается попытка найти соответствия между иудейским Писанием и христианской Библией в надежде сблизить обе конфессиональные группы.

Дайал задумчиво погладил подбородок.

— Производит впечатление чего-то довольно сомнительного, на мой взгляд.

— Вы совершенно правы. Да и к тому же любая попытка Ватикана изменить свое официальное толкование Библии неизбежно должна вызвать смятение в умах верующих.

— Итак, насколько я понимаю, названная комиссия — что-то вроде американского Верховного суда: обладает правом окончательного решения по многим вопросам.

Роуз улыбнулся, услышав сравнение.

— На самом элементарном уровне вы, наверное, правы. Главное отличие, по-видимому, состоит в том, что комиссия работает намного медленнее. Возьмите, к примеру, гебраистские исследования. Комиссии потребовалось десять лет, чтобы подготовить документ, излагающий основные подходы к ним.

— Десять лет? Я бы сказал, это уж чересчур.

— Понимаете, когда вопрос касается Слова Божьего, любая мелкая ошибка может повлечь самые трагические последствия.

Дайал качал головой, делая заметки.

— Не знаете, над чем они сейчас работают?

— Простите, но предмет их деятельности держится в строгой тайне и известен очень немногим.

— Янсен был членом комиссии?

— Главные члены комиссии занимают самое высокое положение в ватиканской иерархии и по возрасту старше даже меня. Сомневаюсь, чтобы в столь авторитетный орган был включен такой молодой человек.

— И тем не менее он работал в комиссии. — Дайал взглянул на доску с материалами следствия, куда была помещена и фотография мертвого тела отца Янсена. Да, согласился Дайал, даже по снимку понятно, что он был слишком молод для столь ответственного поста. — Может быть, он стажировался в комиссии или был чьим-то ассистентом?

— Последнее наиболее вероятно.

— Могла ли сыграть какую-то роль его национальность? Нет ли в комиссии финнов?

— Мне необходимо уточнить.

— Пожалуйста, узнайте также и насчет датчан. Ведь совершенно непонятно, почему Янсена привезли именно в Данию. Может статься, этим что-то хотели сообщить членам комиссии.

— Вы полагаете, что подобное возможно? — с удивлением произнес Роуз.

— Нам известно, что Янсен работал на одну из самых могущественных комиссий Ватикана. Данный факт сам по себе уже достаточное основание, чтобы предположить, что его смерть как-то связана с профессиональной деятельностью. Добавьте к сказанному еще и то, что его распяли, и что убийца оставил надпись, в которой цитируется Библия, и… Ну, вы понимаете, к чему я клоню.

— Минуточку! О каком цитировании Библии вы говорите?

Дайал улыбнулся. Роуз попался на приманку. Истина заключалась в том, что Дайал пытался скрыть библейский аспект от посторонних, опасаясь, что после публикации этих сведений в прессе все религиозные фанатики за мир начнут задавать ему вопросы по Библии, на которые он не сможет ответить. Тем не менее Дайал прекрасно понимал, что если он хочет узнать какие-то важные секреты от Роуза, ему придется раскрыть кардиналу и кое-что из своих секретов. Ничего особенно значительного. Просто чтобы у Роуза сложилось впечатление, что он получает информацию в обмен на сведения, собранные им для Дайала.

Поэтому он произнес заговорщическим тоном:

— Джо, у меня могут возникнуть большие неприятности из-за того, что я собираюсь вам сообщить. Но если вы пообещаете хранить информацию в тайне…

— Вы можете полностью на меня положиться, Ник. Все останется между нами. Обещаю.

Дайал удовлетворенно кивнул.

— Убийца оставил табличку со словами: «Во имя Отца». Прибил ее к кресту над жертвой. Так же как было при распятии Христа.

— Но зачем? — выдохнул кардинал. — Зачем ему это понадобилось?

— Не знаю, Джо. Именно поэтому мне необходимо получить как можно больше сведений об отце Янсене — его обязанностях, врагах, тайнах. Только тогда мы сможем остановить преступников и не позволить им совершить следующее злодеяние. И возможно, кого-то успеем спасти.

— О Господи! Неужели выдумаете, что они не остановятся на одном убийстве?

— Да, и я не удивлюсь, если они совершат его точно таким же способом.

— Вы имеете в виду, что потенциальные жертвы — священники?

— Нет, Джо, я имею в виду, что жертв будут распинать на кресте.

 

Глава 19

Дорога Ратчадаписек

Бангкок, Таиланд

Раджа Нарайяна баловали всю жизнь. Его отец был могущественным человеком в Непале, и Нарайян не забывал упомянуть об этом любому, с кем сводила его судьба.

Конечно, и в его жизни были свои недостатки, главный из которых состоял в том, что почти любой поступок Раджа сразу же становился известен по всей стране. Поэтому, когда Нарайян ощущал острую потребность совершить что-то дурное, ему приходилось уезжать из Непала в какую-нибудь страну, где его не знали. И вот он в очередной раз выехал в Таиланд.

На дороге Ратчадаписек полно ночных клубов, роскошных отелей и лучших ресторанов во всей Азии, но ничто из перечисленного не интересовало Нарайяна. Он ежемесячно совершал двухчасовой перелет в Бангкок с единственной целью — ради прославленных массажных салонов. В районе, занимавшем всего пять кварталов, располагалось более двадцати таких салонов. Все они предназначались для богатых иностранцев, готовых потратить за одну ночь больше, чем средний тайский рабочий зарабатывал за год.

Нарайяну недавно исполнилось тридцать, и он обладал довольно привлекательной наружностью: черные волосы, темные глаза и самоуверенность не меньше, чем у Мухаммеда Али. Он уже несколько раз посещал Бангкок и тратил в клубе «У Кейт», тихом заведении, расположенном вдали от главной улицы, так много, что владелец был готов к приезду Раджа выгнать всех других посетителей.

Радж потягивал бомбейский мартини, а девицы на высоких каблуках и в нижнем белье рассаживались в «аквариуме» — галерее, огражденной стеной из толстого стекла. Девушки в основном были из Восточной Азии — тайки, кореянки, китаянки и японки. Но самыми почитаемыми здесь считались белокожие красавицы, так как они производили впечатление особой чистоты, даже несмотря на то что чистота эта была фальшивой.

В мире Раджа внешность и производимое ею впечатление было главным.

Девушки подразделялись на четыре категории: «обычные», «супер», «свободные» и «модели». В зависимости от принадлежности к той или иной категории определялась и оплата их услуг.

«Обычные» девицы были самыми дешевыми — женщины старше двадцати пяти со смуглой кожей или те, у которых имелся излишек веса в несколько фунтов. Их ни в коем случае нельзя было назвать некрасивыми. Просто хозяева обнаружили у них крошечный дефект — например, маленький шрам, — который снижал их цену и статус.

В категорию «супер» входили не супермодели, а девушки, обладавшие великолепной подготовкой в искусстве супермассажа — особой технологии с использованием мыла и резиновых матов. В Таиланде он считался самым модным, и ему обучали на специальных курсах пожилые тайки, которые в силу возраста не могли работать в салонах. Для большинства иностранцев тайский массаж является воплощением высшего эротического наслаждения, и ради него они готовы были, забыв обо всем, лететь в Бангкок.

«Свободные» девушки были самыми непредсказуемыми из всех. Они приходили и уходили когда заблагорассудится. Иногда работали в нескольких салонах клубах одновременно. Обычно они сидели у барной стойки и старались поймать взгляд посетителя, уговорить его купить им выпивку, за чем, как правило, следовали дальнейшие услуги.

Нарайян не обращал на них ни малейшего внимания. Его совершенно не интересовали ни «обычные», ни «супер», ни «свободные» девушки. По мнению Раджа, они не заслуживали даже его взгляда и отношения с ними оскорбили бы его самолюбие и фамильную гордость. Для него значение имели только «модели». Они считались сливками этого общества. Лучшими из лучших. Настолько потрясающими, что многие из них появлялись на страницах таких американских журналов, как «Пентхаус» и «Шери».

Когда Нарайян видел таких женщин, он терял власть над собой. Они были потрясающе красивы. А как ходят по подиуму! А как сейчас смотрят на него сквозь стеклянную перегородку — так, словно он для них единственный человек в мире! А как они ласкают свою кожу легкими прикосновениями, шаловливо поглаживая выпуклости и впадины своего тела. Шелковое белье на них подобно росе на цветке лотоса. В их движениях и жестах всегда было что-то удивительно притягательное для Раджа, что-то одурманивавшее.

Нарайян затянулся сигаретой и выдохнул дым через нос, уподобившись голодному дракону. Он приказал, чтобы всех «свиней» выгнали из «аквариума», и сосредоточил все внимание на тех двадцати, что стояли перед ним, пытаясь решить, кто же из них сможет удовлетворить его желания лучше остальных. У всех девушек на белье были приколоты номера, словно они выступали в конкурсе красоты. Только в данном случае победительница получала не золотую тиару и титул «Мисс Таиланд», а приличную сумму и мужчину в постель на несколько часов.

Нарайян не спешил с выбором. Он внимательно рассмотрел каждую, представляя, чем она может порадовать его и чем он — ее. В принятии подобных важных решений торопиться не стоит. Когда же наконец выбор был сделан, Радж кивнул менеджеру, и тот подбежал к его столику словно угодливый официант. Внезапное и быстрое движение насторожило двух охранников Нарайяна, устроившихся рядом с выходами и готовых ко всему. Один из них оказался настолько туп, что выхватил пистолет и прицелился в менеджера. Это настолько вывело Раджа из себя, что он выгнал охранника из клуба, пригрозив собственноручно прикончить, если они вернутся до того, как он закончит здесь свои дела.

Менеджер, которому был хорошо знаком характер Нарайяна, сделал вид, что ничего особенного не произошло. Собственно, именно потому, что так хорошо знал своего лучшего клиента, он лично сам ему и прислуживал. Ему было хорошо известно, чего можно от него ждать.

— Как всегда, ваш любимый номер ждет вас. Вы уже выбрали себе спутницу?

Нарайян потушил сигарету о стол.

— Я хочу их всех. И на всю ночь.

В центре комнаты находилась круглая постель, а неподалеку горячая ванна. Зеркальные стены и потолок запотели от пара. Это несколько разочаровало Нарайяна: ему нравилось смотреть на свое отражение среди «моделей», их умащенных тел, скользивших по нему подобно сладострастным змеям, по очереди его ласкавших и покрывавших поцелуями. В такие мгновения он чувствовал себя царем.

Нарайян улыбался от сладостного предвкушения, сбрасывая на кушетку рубашку, затем брюки и трусы. В подобные минуты он позволял себе быть уязвимым, что случалось крайне редко. Сейчас такая «беззащитность» делала наслаждение еще более острым. Ни охраны, ни оружия, ни одежды. Никакой защиты, кроме презервативов.

Он включил музыку, настроил освещение на специальной панели так, чтобы помещение погрузилось в интимный полумрак. Раздался тихий стук в дверь, Радж разрешил девушкам войти, а сам отправился в ванную. Так как Нарайян был их постоянным клиентом, девушки хорошо знали, что следует делать. Они должны пройти в комнату, раздеться и лечь на постель подобно сахарной глазури на торте. Столько девушек, сколько может на ней поместиться. Другие будут стоять рядом и ждать своей очереди — того момента, когда он их поманит.

Нарайян слышал их шаги в комнате, и его сердце учащенно забилось. Он опустил руки в раковину и плеснул в лицо холодной воды, пытаясь сдержать возбуждение. Он с вожделением предвкушал наступление этого мгновения со времени своей последней поездки в Бангкок. В такие минуты Радж чувствовал себя самым могущественным человеком в мире.

— Вы готовы? — крикнул он по-тайски. — Я иду!

Женщина, стоявшая на пороге, была ослепительно хороша и совершенно обнажена. Так же как и та, что следовала за ней, и третья, и четвертая… Радж всех их по очереди, по мере того как они проходили мимо него, грубо хватал за разные части тела — кого-то за груди, кого-то за ягодицы, — чтобы показать им: на всю оставшуюся ночь он их повелитель и может делать с ними абсолютно все.

Он начал с того, что швырнул пять девушек на кровать и стал покрывать их тела жасминовым маслом, каждый уголок и углубление тел — все, к чему за долгую ночь ему захочется прикоснуться. Как только Радж убедился, что красотки блестят подобно цветкам лотоса, он лег с ними рядом. Девицы завопили от восторга — большей частью притворного — и стали тереться о Нарайяна, покрывая его маслом и доводя до предельного возбуждения. Затем они начали доставлять ему удовольствие бесчисленными им известными способами.

Час спустя, утомившись от первых пяти женщин, Радж велел им умыться и сменить простыни, а сам залез в горячую ванну с четырьмя другими «моделями», которые до того сидели в сторонке и наблюдали. Нарайян приказал одной девице сесть к нему на колени и мыть ему волосы, а другая сзади должна была тереть ему шею. Две другие по очереди натирали Раджу ноги, наперебой расхваливая его красоту и способность возбуждать женщин.

Их возбуждение испарилось в одно мгновение, как только в помещение ворвались четверо мужчин в капюшонах и, демонстрируя хорошую военную выучку, бросились к горячей ванне. Один из мужчин приставил пистолет к голове Нарайяна, скомандовав не шевелиться, а остальные тем временем окружили обнаженных «моделей» и попытались загнать их в соседнюю комнату. Задача была не так проста, как первоначально они полагали, — женщины были либо густо намазаны маслом, либо намылены, из-за чего постоянно скользили по мокрому кафелю и падали. «Модели» визжали и вопили, оступались, хватались за зеркальные стены и снова падали на пол. В конце концов их все-таки удалось вытеснить в соседнюю ванную комнату, куда большая их часть проследовала на четвереньках, выставляя напоказ голые задницы.

Сцена была бы, бесспорно, комической, если бы не жесткие взгляды четверых мужчин в капюшонах и не пистолет, приставленный к голове Нарайяна. Мужчины не только не смеялись, но даже не взглянули на процессию обнаженных женщин, что следовала мимо них. Они стояли, не шелохнувшись, словно каменные статуи.

Для бичевания было назначено другое место. Здесь находилось слишком много народу, да и охрана Нарайяна находилась неподалеку. Раджа отвезли в бунгало, расположенное в отдалении от дороги Ратчадаписек и все-таки достаточно близко, чтобы не тратить на поездку слишком много времени.

Они начали с того, что привязали свою жертву к раме кровати и заклеили скотчем рот. Руки и ноги Раджа были распростерты, как на известной гравюре Леонардо. Он был полностью во власти своих мучителей.

Человек с пистолетом засунул оружие за пояс и вытащил короткую кожаную плеть-треххвостку с прикрепленным к концу каждого хвоста свинцовым шариком. Именно такой плетью бичевали Христа. Она разрывает тело не хуже цепной пилы. Именно она лишила его сил задолго до того, как его пригвоздили к кресту. То же самое сейчас произойдет и с Нарайяном.

Первый удар вызвал тошнотворный хруст, за которым последовал приглушенный вопль Нарайяна. Но никто не придет ему на помощь. Сквозь толстый скотч крики практически не проникали, да и бунгало находилось слишком далеко от многолюдных улиц, чтобы привлечь чье-то внимание.

Человек с плетью бичевал Раджа еще несколько минут, пока ноги, плечи, спина жертвы не покрылись черными синяками, а кожа не могла больше выносить новых ударов и стала разрываться подобно оберточной бумаге. Кровь из вен и капилляров просачивалась в эпидермис, а когда очередные удары рассекли артерии в мышцах, она хлынула фонтаном.

В точности как две тысячи лет назад. В точности как перед смертью Христа.

Через какое-то время Нарайян потерял сознание, но не раньше, чем кожа, содранная хлыстом у него со спины, повисла подобно лохмотьям, выкрашенным в малиновый цвет.

Это было только начало. Дальше будет хуже. Намного хуже…

И будет продолжаться до тех пор, пока мир не поймет, чего они хотят.

 

Глава 20

Среда, 12 июля

Орвието, Италия

Пейн с Джонсом утренним рейсом прилетели из Лондона в Рим. В самолете Пейн позвонил служащему компании «Феррари», который давно пытался убедить его приобрести у них новую модель, и попросил автомобиль напрокат.

После посадки, получив багаж, они заметили, что какой-то прилизанный парень в еще более безупречном костюме держит в руках табличку с надписью «Пейн». Парень обнял и расцеловал их так, словно они были его ближайшими родственниками, схватил вещи и понесся по коридору. А еще через две минуты открыл боковую дверь и вывел их на стоянку для VIP-персон, заполненную лимузинами и другими шикарными автомобилями. В телефонном разговоре с боссом этого парня Пейн попросил высокоскоростную машину, не слишком бросающуюся в глаза. Даже необязательно новую модель. Но — по-видимому, по вине переводчика — его явно неправильно поняли, так как Марио подвел его к самой шикарной машине, которую он когда-либо видел. Перед ними стоял совершенно новый экземпляр «энцо-феррари», ярко-красного цвета, редкий, прямо из выставочного салона. Джонс издал сладострастный стон, за которым, вполне вероятно, последовало и семяизвержение — Пейн не стал уточнять.

— Дружище, — едва смог выговорить Джонс, — теперь я знаю, какой подарок хочу получить на Рождество.

Марио распахнул перед ними дверцу, похожую на крыло, и протянул ключи.

— Кто поведет?

Пейн глянул на «энцо» и представил себе его мотор «V-12» в 650 лошадиных сил, но понял, что не сможет втиснуть свою крупногабаритную фигуру за рулевое колесо, поэтому повернулся к Джонсу и сказал:

— Счастливого Рождества!

— Ты серьезно?

— Не слишком радуйся. Я, естественно, приобрел ее не для тебя — просто разрешаю немного порулить.

Джонс бросился в автомобиль, с восторгом разглядывая внутреннюю отделку, а Пейн с Марио занялись оформлением бумаг.

Пейн за свою жизнь побывал на всех континентах, включая Антарктику, где он чуть было не отморозил себе задницу, причем результатом экспедиции стал его проигрыш пари одному генералу по поводу исхода футбольного матча между командами пехоты и ВМС. Но ему никогда не приходилось бывать в какой-либо местности, которая хотя бы отдаленно напоминала итальянскую провинцию. От пасторальной прелести холмистого ландшафта в сочетании с остатками античной архитектуры захватывало дух. Орвието расположен на расстоянии шестидесяти двух миль к северо-западу от Рима, и это означало, что они смогут доехать туда за каких-нибудь десять минут. Однако поездка доставила напарникам такое наслаждение, что они растянули ее на целый час.

В отдалении белесо-серые скалы девятисотфутового плато поднимались над землей подобно массивной сцене, очерчивая контур Орвието на фоне темно-синего неба вверху и оливковых зарослей внизу. Джонс обратил внимание на явные оборонительные достоинства города, расположенного на вершине плато, и на то, что в его строениях преобладал один цвет.

— Могу поклясться, что когда-то это была крепость. Посмотри, как здания сливаются со скалами. Они сложены из туфа, из которого состоят и здешние горы, что служило городу превосходной маскировкой. Тот же случай, что и с греческими Микенами.

Друзья оставили машину на западной окраине Орвието, понимая, что автомобиль обязательно привлечет внимание. А так как никакого определенного плана дальнейших действий у них не было, они просто отправились по первой попавшейся улице, с восторгом рассматривая архитектурные шедевры, встречавшиеся по пути. Строения, хотя и сильно пострадавшие от времени, тем не менее сохранили свою великолепную форму, придавая городу удивительную привлекательность и ощущение иной, давно ушедшей эпохи. Единственным источником цветового разнообразия здесь были окна и балконы со множеством розовых, лиловых, красных, желтых цветов и густые заросли плюща на стенах зданий.

— А где же люди? — спросил Джонс. — Мы никого не встретили с тех самых пор, как вышли из машины.

Ни машин, ни торговцев, ни детей, играющих под горячим полуденным солнцем. И звук их шагов был единственным звуком, оглашавшим окрестность.

— Кажется, у европейцев есть обычай сиесты?

— Возможно, некоторые итальянцы ему и следуют, но не население же целого города. Видимо, что-то произошло.

Пять минут спустя они поняли, в чем дело.

Пройдя через высокую изогнутую арку, они увидели сотни людей, заполнивших площадь. Все стояли, склонив головы, повернувшись к массивному собору, казавшемуся странно неуместным в столь однообразном городе. Вместо того чтобы сливаться с белесо-серой гаммой, преобладавшей в Орвието, готическая церковь демонстрировала необычайное многоцветье. Ее фасад был изукрашен яркими фресками, запечатлевшими сцены из Нового Завета. Их окружали барельефы ручной работы и четыре рифленые колонны.

Подойдя к толпе, Пейн растерялся, не зная, что ему рассмотреть вначале — церковь или людей. Ему никогда раньше не приходилось видеть столь великолепный храм, и в то же время он понимал, что сюда они прибыли в поисках доктора Бойда и в первую очередь должны посмотреть, нет ли его в толпе. В их распоряжении оставалось всего несколько секунд, так как неожиданно со ступеней церкви зазвонил колокольчик и церемония закончилась. Без особой суеты жители Орвието вернулись к своим повседневным обязанностям.

— Что это такое было? Все как будто превратились в зомби.

— Не все. — Джонс указал на тучного мужчину, стоявшего в двадцати футах от них и делавшего снимки. — Похож на туриста. Может быть, он нам что-нибудь посоветует.

Они осторожно приблизились к нему, надеясь вначале определить, откуда он родом, а потом уже завязать разговор. Запах от него исходил чисто европейский, но майка с эмблемой университета Небраски, потрепанная ковбойская шляпа и шорты из плотной ткани свидетельствовали о том, что перед ними американец. Так же как и его огромное пузо, вываливавшееся из-за пояса словно гигантский мешок.

— Простите, вы говорите по-английски? — спросил его Джонс.

Лицо толстяка озарилось улыбкой.

— Черт, да! Меня зовут Дональд Барнс. — У него был характерный выговор человека со Среднего Запада и рукопожатие кузнеца, выработанное на бесчисленном множестве упаковок с кетчупом, которые он выжимал на свою обильную еду. — И я рад, что здесь кто-то еще, кроме меня, говорит на моем родном языке. Я соскучился по нормальному разговору.

— Обычная трудность за границей, — сострил Пейн. — Все почему-то говорят на иностранном языке.

— Это только одна из трудностей. У меня их появились горы, с тех пор как я сюда приехал.

— А что здесь за проблемы? Тут, кажется, собрался весь город.

Барнс кивнул:

— Да, они провожали в последний путь местного полисмена, погибшего в аварии в понедельник.

— В какой аварии? — спросил Джонс. — Мы только что приехали и ничего не знаем.

— Значит, вы пропустили самые важные события. Ужасная вещь, скажу я вам. Большой вертолет врезался в грузовик, припаркованный у подножия скалы.

Пейн тихо присвистнул.

— Ничего себе! И вы это видели собственными глазами?

— Нет, зато слышал. Взрыв был такой силы, что содрогнулся весь несчастный городишко. Я уж подумал, не началось ли снова извержение Везувия.

Джонс задумался над тем, что рассказал их земляк.

— Знаю, что мой вопрос прозвучит странно, но кому принадлежал грузовик? Кто-то потребовал за него страховку?

Барнс взглянул на Пейна, потом перевел взгляд на Джонса.

— Откуда вы узнали о пропавшем водителе? Копы ищут его по всему городу, всех спрашивают, не видел ли кто.

— И вы видели его? — поинтересовался Джонс.

Толстяк пожал плечами при этом шея его собралась в несколько больших складок жира.

— Они ведь даже не знают, как он выглядит, и я не знаю. Поэтому откуда, черт возьми, мне может быть известно, видел я его или нет?

С доводами Барнса трудно было спорить, хотя чуть исправить произношение и скорректировать диету не помешало бы.

Толстяк вдруг понизил голос до шепота и произнес:

— Некоторые думают, что грузовик принадлежал грабителю могил. Естественно, он не хотел, чтобы его видели. Ну как вам такая версия?

— Неплохо, неплохо, — прошептал в ответ Джонс, пытаясь подтолкнуть собеседника к дальнейшим откровениям.

— Знаете, я все фотографировал, пока не заявились полицейские и не приказали мне убрать камеру. Я уж собирался пожаловаться, а потом вспомнил, что я не в Америке и, возможно, у них тут свои правила, совсем не такие, как у нас. Но, скажу я вам, это была зверская картинка.

И весьма подозрительная, подумал Пейн. Вертолет случайно взорвался в том самом маленьком городе, где находился доктор Бойд, в городе, по которому ходил слух о загадочном грабителе могил. Скорее всего речь шла именно о Бойде. И Пейн спросил:

— Полиция все еще охраняет место катастрофы?

Барнс пожал плечами.

— С тех пор я туда не ходил, занимался осмотром достопримечательностей и всякого прочего дерьма.

Джонс кивнул.

— Мы тоже собираемся осмотреть достопримечательности и прочее дерьмо, но, мужик, нам было бы интересно взглянуть и на место аварии. Кстати, где оно находится?

Он махнул рукой на юго-восток, охарактеризовав им несколько приметных мест, мимо которых они будут проходить.

— Если не найдете, тогда ищите меня в восточной части города. Я слышал, там есть двухсотфутовый колодец, который обязательно нужно осмотреть.

Пейн и Джонс поблагодарили Барнса за информацию и направились к месту падения вертолета, не предполагая, что жить толстяку осталось меньше часа.

 

Глава 21

Галерея Виктора Эммануила II

Милан, Италия

Бойд сидел в кафе неподалеку от центра Галереи, крытом стеклянными панелями пассажа, включавшего четыре улицы в стиле неоренессанса. Мимо проходили толпы туристов, фотографировавших знаки зодиака на выложенном плиткой полу внутреннего дворика. Наибольшее внимание привлекал Телец благодаря местному поверью, что если постоишь на яичках быка, то удача тебе обеспечена.

— Профессор, — раздался голос у него за спиной.

Бойд в ужасе застыл. Сердце бешено заколотилось, но, обернувшись, он с облегчением вздохнул, увидев Марию. Несколько минут назад она прошла в туалет, и профессор сразу же забыл о ее существовании.

— Профессор, с вами все в порядке? Вы такой бледный.

— Я в абсолютном порядке. — Он огляделся по сторонам и убедился, что их никто не слышит. — Я размышлял о произошедшем. И все равно ничего не могу понять.

— Я тоже, — призналась Мария.

Бойд помолчал, прожевывая кусок абрикосового бисквита.

— А ваш отец? Как думаете, он согласится нам помочь?

— Может быть, и согласится, только потом будет напоминать мне об этом всю оставшуюся жизнь. — Она глубоко вздохнула, пытаясь сдержать эмоции. — Знаете, для него женщины всегда были слабым полом, поэтому с самого начала я стала для него разочарованием. У него уже было два сына от первого брака, но я почти уверена, что он хотел третьего. Потому-то я и уехала из Италии. Чтобы доказать ему, что смогу прожить сама, без его поддержки.

— Ваши слова означают, что к нему за помощью мы обращаться не будем?

Мария кивнула.

— Нет, если мое мнение хоть что-нибудь да значит.

Бойд почувствовал, что Мария чего-то недоговаривает о своем отце. В конце концов, речь шла о жизни и смерти, а не о простой услуге. Впрочем, и Бойд имел свои собственные секреты, поэтому не было особого резона давить на нее. Во всяком случае, пока.

— Ну конечно, значит, — заверил он девушку. — Хотя у нас вряд ли есть из чего выбирать. По крайней мере сейчас мне ничего не приходит в голову. Возможно, из-за недосыпания.

— Вы мне об этом говорите! В последний раз я чувствовала подобную усталость, когда всю ночь просидела в библиотеке.

Мария зевнула, вспомнив последние месяцы учебы в университете, когда по меньшей мере дважды в неделю она целую ночь просиживала за книгами. Она наливала в термос кофе, обкладывалась нужными фолиантами и погружалась в свои научные исследования до восхода солнца.

«Научные исследования». Слова эхом отозвалась у нее в голове.

Научные исследования. Вот чем им следует заняться прямо сейчас. Не сидеть здесь без толку, зевая и скуля, а идти в библиотеку и делать там то, ради чего они провели столько лет в университете.

— Профессор, — обратилась она к Бойду, — давайте все-таки узнаем, что в свитке.

— Ш-ш-ш! — Бойд оглянулся по сторонам, надеясь, что никто ее не услышал. — Говорите потише.

— Извините, — прошептала она, — но нам все равно нечего делать. Почему бы не заняться расшифровкой свитка?

— Каким образом? Этот текст не относится к числу тех, которые я могу перевести с листа.

Она подвинула свой стул поближе к профессору.

— И что вам необходимо для расшифровки?

— Во-первых, одиночество. Нам нужно найти такое помещение, где я мог бы работать несколько часов, чувствуя себя в полной безопасности. Во-вторых, мне необходимы справочники. Несколько книг на ранней латыни. Для перевода наиболее темных фрагментов.

— Что-нибудь еще?

— Да, наши главные «п»: принадлежности для письма и покой. Никакой перевод невозможен без них.

Мария улыбнулась, протянув руку за чеком.

— Если вам действительно больше ничего не нужно, тогда нам просто повезло. Здесь неподалеку два учебных заведения с библиотеками мирового класса.

Они сели на автобус до Католического университета в надежде, что там есть все, что требовалось Бойду.

Несмотря на то что у них не было университетского удостоверения, Марии удалось, воспользовавшись своим обаянием, уговорить парня-охранника пропустить их внутрь. Харизма девушки оказалась настолько велика, что она убедила его открыть им отдельный кабинет, чтобы они смогли заняться переводом в полной тишине и уединении. Как только они устроились на своем рабочем месте, каждый занялся поиском необходимых материалов. Бойд схватил карту и стал искать на ней место расположения в библиотеке собрания книг на латыни, а Мария тем временем уселась за компьютер и ввела в поисковую строку словосочетание «Ранняя латынь». Через несколько секунд на экране высветились названия лучших книг по данной теме. Впрочем, когда она пришла в библиотеку, Бойд уже выходил оттуда со стопкой книг в руках.

— Компьютеры, — рассмеялся он, — пустая трата времени и денег.

Они вернулись в комнату для занятий, и Бойд извлек бронзовый цилиндр. Во время путешествия в Милан профессор осмотрел свиток и пришел к выводу, что он написан на том же языке, что и его двойник, — на языке Римской империи. Теперь Бойду требовалось только время для перевода.

— Чем я могу вам помочь? — спросила Мария.

— Почему бы вам не воспользоваться своими хвалеными познаниями в компьютерных технологиях и не просмотреть произведения искусства Древнего Рима? Постарайтесь идентифицировать облик смеющегося человека из Орвието. Он где-то обязательно должен упоминаться.

Мария прошла к терминалу и ввела строку «Искусство Древнего Рима». Компьютер просмотрел библиотечные ресурсы и выдал длинный список. Сотни фотографий, очерков и карт — все с подробным и ярким описанием истории Римской империи. Мария схватила первые попавшиеся пять книг и уселась за ближайший стол.

Открыв первую книгу, Мария поняла, что у нее нет определенного плана поисков. Она, конечно, могла листать страницу за страницей в надежде натолкнуться на изображение смеющегося человека, но тем не менее понимала, что должен существовать и более эффективный способ поисков.

Подумав немного, Мария решила взглянуть в содержание в надежде, что верно предположение, зародившееся у нее еще в катакомбах, что смеющийся человек — один из правителей Римской империи.

Начав с императора Августа, она внимательно рассматривала статую за статуей, барельеф за барельефом, однако нигде не находила ни малейшего сходства со смеющимся человеком.

После Августа с 14 по 37 год Римом правил Тиберий. Именно в этот период жил Иисус Христос. Мария предположила, что второй римский император и должен быть тем, кого она ищет. Так как смеющийся человек изображен в самом центре арки с распятием, а Тиберий именно в то время являлся повелителем Рима, она и заключила, что передней именно его портрет. Вполне логично, не так ли? Но как только Мария увидела несколько статуй Тиберия, она сразу же поняла, что изображение на арке не имеет к нему никакого отношения. Между императором и тем человеком не было ничего общего.

— Черт! — выругалась девушка. — Кто же, черт возьми, ты такой?

Мария искала сходство с ним в портретах римских повелителей еще примерно два часа, пока не поняла, что ей нужно сделать перерыв. Бессонная ночь вместе с отсутствием каких-либо результатов поиска сработали как мощный наркотик. Поэтому она спустилась по лестнице в вестибюль и купила там самый большой эспрессо, какой только у них был. Ожидая, пока ей принесут кофе, она села и положила голову на стол. Звук шагов разбудил ее.

— «La Repubblica»? — предложил подошедший официант.

У нее не было сил читать газету, но она приняла ее с благодарным кивком. Как только официант отошел, Мария поднесла чашку с горячим кофе ко рту, с наслаждением вдыхая густой аромат, и сделала глоток.

— Аааа! — протянула она. — Намного лучше секса!

Через несколько секунд Мария ощутила прилив сил и начала пробегать глазами заголовки. Она не собиралась читать статьи полностью, главное было узнать основные новости: «Землетрясение в Индии…», «Убийство в Дании…», «Страшное преступление неподалеку от Орвието…».

— Что?! — От неожиданности у нее перехватило дыхание.

Девушка вновь вернулась к статье и заставила себя еще раз перечитать заголовок, надеясь, что это был обман зрения. Автор статьи бесстыдно заявлял, что неподалеку от Орвието имел место теракт.

Мария отставила эспрессо в сторону и начала читать заметку, буквально пожирая каждое слово. В ней говорилось, что доктор Чарлз Бойд взорвал автобус, в результате чего погибло сорок пассажиров. Далее заявлялось, что местонахождение преступника неизвестно, но добавлялось, что он вооружен и очень опасен.

В полном душевном смятении Мария собрала вещи и бросилась наверх сообщить Бойду о прочитанном. Она вбежала в комнату, ожидая найти его там склоненным над развернутым свитком, но профессора не было. Древний документ лежал в середине стола рядом с переводом текста, однако стул был пуст. Девушка не могла понять, что произошло. Почему профессор ушел и не спрятал свиток? Невозможно было представить, чтобы он оставил его на виду, а сам отправился в туалет или в зал каталогов. Никто лучше Бойда не понимал важности документа.

«Боже, — подумала она, — хоть бы с ним ничего не случилось».

Она прошла вперед к столу, рассчитывая найти там какое-то указание, что с ним все в порядке, какой-нибудь листок бумаги со словами «Я скоро вернусь» или конверт с ее именем. Вместо этого девушка увидела нечто такое, чего совсем не ожидала и что смутило ее еще больше. Доктор Бойд сидел на полу в углу, поджав колени и остекленевшим взглядом уставившись в противоположную стену.

— Доктор Бойд? С вами все в порядке?

Профессор заморгал. Поморщился. Все его тело содрогнулась, когда он попытался ей ответить, как будто слова, которые он хотел подыскать, лишали его последних остатков энергии. Наконец ему удалось прошептать два слова:

— Христос мертв.

— О чем вы? — в полном замешательстве спросила Мария.

— Наше открытие убьет Христа. Оно убьет Церковь.

— О чем вы говорите? Как можно убить Церковь? Это ведь организация, а не человек. Скажите, что случилось? Что происходит?

— Уж поверьте мне, вам лучше не знать того, что стало известно мне.

— Да перестаньте! Я ради вашего свитка жизнью рисковала. — Она протянула ему газету. — Нас разыскивают по обвинению в убийстве. Вас и меня. Власти обвиняют нас в убийстве четырех десятков человек. — На самом деле никаких обвинений в адрес Марии в газете не было, но она подумала, что такая ложь будет только во благо. — И если я не ошибаюсь, подобное обвинение дает мне право требовать полной информации.

Дрожащими руками Бойд схватил газету и прочел заголовок.

— О Боже! Этого не может быть! Они подчинили себе даже полицию. И естественно, средства массовой информации. Их ничто не остановит!

— О чем вы говорите? Кого ничто не остановит?

— Их! Должно быть, они знали о свитке! Только так можно все объяснить! Они знали, что он там! Знали все время.

— Кто знал? О ком вы говорите?

— Неужели вы не понимаете? Они не стремились заполучить свиток. Они хотели его защитить. Только так можно все объяснить. Они знали, где он!

— Профессор, я ничего не могу понять из того, что вы говорите. Мы нашли катакомбы. Если бы кому-то было о них известно, он давно заявил бы об этом в прессе.

— Вы заблуждаетесь! Мы имеем дело с той разновидностью открытия, которое вряд ли кого-то может обрадовать.

— О чем вы говорите? Открытие катакомб — грандиозный шаг вперед в исторической науке!

— Вы меня не слушаете. Я говорю не о катакомбах. Я говорю о свитке. Речь идет только о нем. Он ключ ко всему.

— Он важнее катакомб? Как такое может быть?

Бойд заморгал, пытаясь придумать какую-нибудь понятную ей аналогию.

— Катакомбы всего лишь коробка, а свиток — сокровище, которое хранится внутри ее.

— Свиток — сокровище?

— Да. В нем ключ ко всему.

— А фрески, гробницы, каменные ящики? Они что, не имеют никакого значения?

Бойд покачал головой.

— По сравнению со свитком — никакого.

В полном замешательстве Мария пыталась осмыслить услышанное. К несчастью, сказывалось недосыпание. Она ничего не могла понять.

«Наше открытие убьет Христа. Оно убьет Церковь. Катакомбы не важны. Свиток — истинное сокровище».

Что все это может означать?

Когда некоторое время назад она уходила от Бойда, он утверждал, что сможет перевести документ без особого труда. И вот теперь профессор пребывает в таком странном состоянии. Что могло за столь короткое время превратить его из самоуверенного профессионала в хнычущего зомби? Господи, подумала она, возможно, у Бойда какой-то психологический срыв. Наверное, случай с вертолетом, лавина и взрыв автобуса отразились на его психике. И он наконец понял, что их жизнь в страшной опасности…

Вдруг девушке пришло в голову, что ей неизвестно, о чем говорится в свитке. Она оставила Бойда наедине с документом, а когда вернулась, профессор лепетал о его важности, заявляя, что свиток — ключ ко всему. Ко всему! Тогда он, наверное, ключ и к его состоянию.

— О чем там говорится? — спросила она. — Если это так важно, я должна знать.

Бойд опустил глаза.

— Не могу вам сказать, дорогая. Не могу. Не имею права.

— Что?! После всего, что нам пришлось пережить, вы обязаны поставить меня в известность.

— Пожалуйста, не просите меня, — умоляющим голосом произнес профессор. — Я вовсе не пытаюсь играть роль плохого парня, я просто хочу спасти вас. В самом деле. Я стараюсь оградить вас от дальнейшей опасности…

— Какой-то еще большей опасности, нежели снайперы и взрывающиеся автобусы?! Вы, кажется, не заметили, но нас пытаются убить, и у меня есть странное ощущение, что они не остановятся, пока мы что-то не предпримем. Поэтому прекратите водить меня за нос и сообщите все, что вам известно.

Бойд молчал, не зная, как поступить. На протяжении всех лет своей научной деятельности профессор стремился к поиску исторической истины, но до сих пор ему не выпадала возможность найти что-то действительно важное. И вот сейчас все изменилось. Его нынешнее открытие способно потрясти всю систему верований человечества, изменить мир. О таком артефакте мечтают все археологи. Таком, который имел бы реальное значение для современности.

— Мария, я знаю, мои слова прозвучат мелодраматично, но то, что я собираюсь вам рассказать, настолько чудовищно, настолько разрушительно, что способно уничтожить христианство как религию.

— Вы правы, — хмыкнула она. — Звучит по меньшей мере нелепо. Как такое возможно?

Бойд глубоко вздохнул, пытаясь найти подходящие слова, чтобы предупредить ее.

— Если знание — враг веры, тогда свиток из Орвието — настоящий яд.

 

Глава 22

Арка Марка Аврелия

Триполи, Ливия

Ник Дайал предполагал, что одним распятием дело не ограничится. Его предположение подтвердилось, когда утром ему позвонили. Обнаружили еще одну жертву. На сей раз в Африке.

Когда Дайал прибыл в Триполи, он не знал, какой ему здесь окажут прием. Ливия являлась членом Интерпола, и местное отделение работало довольно активно, но все же сомнения не оставляли его. Он американец, входящий на территорию Муамара Каддафи через «задний двор». И при том американец безоружный.

В общем, довольно неуютное ощущение.

Конечно, он приехал сюда не на отдых, а в серьезную и не слишком приятную командировку. В аэропорту Ника встречал вежливый представитель местного отделения Интерпола по имени Ахмад, в котором не чувствовалось никакого явного предубеждения по отношению к Америке и американцам.

Пока ехали на место преступления, Дайал решил увести разговор в сторону от главной причины своего визита и заговорил о городе. Узкие улицы здесь были проложены в виде сложного запутанного узора, и многие заканчивались тупиками. Все это было сделано, чтобы запутать возможных захватчиков. Такой хитрости местных жителей научили римляне.

Большая часть того, что оставалось от Древнего Рима, было уже давным-давно разрушено, кроме Арки Марка Аврелия в Триполи. Высеченная из белого мрамора в 163 году, четырехарочная конструкция возвышалась на пятнадцать футов и завершалась восьмиугольным куполом. Время не пощадило внешние камни, осыпавшиеся по углам, но разрушение, казалось, придало памятнику древности еще больше величия. Также как и пальмы, окружавшие его подобно центурионам на страже. Они делали его похожим на мираж, на оазис, появлявшийся посреди рыночной площади. Кровавый оазис.

Убитого нашли на рассвете. Азиат, едва за тридцать. Атлетического сложения. Обнаженный. Он лежал под аркой подобно жертве языческим богам. Тело было распростерто на двух деревянных перекладинах и удерживалось тремя большими гвоздями. Два из них пробили ему руки, а еще один — ноги. Кровь забрызгала древний памятник, возвышавшийся над трупом подобно красной радуге, и продолжала капать на землю, где собиралась в лужицы малинового цвета.

Ахмад выехал на рыночную площадь и стал жать на клаксон в надежде очистить путь к монументу. Люди продолжали торговаться из-за овощей, сумок, рыбы, не обращая на сигналы ни малейшего внимания, как будто никакой машины и не было на площади. Дайал сидел, совершенно зачарованный увиденным, вбирая удивительный колорит местности, вслушиваясь в гортанную болтовню торговцев-арабов.

— Дальше не проехать, — провозгласил Ахмад, указывая вперед. — Толпа слишком большой.

Дайал кивнул, начиная понимать, что люди перед ними обсуждают не выпечку и не соломенные корзины. Они пришли сюда как зрители, надеясь разглядеть что-то на дальнем конце площади. Дайал заметил на противоположной стороне множество машин со спутниковыми антеннами — такими, с которых обычно ведут телетрансляции во все концы света.

Ник попытался открыть дверцу машины, но не смог — толпа прижала ее. Движущаяся раскачивающаяся волна из человеческих тел окружала автомобиль подобно тому, как океан окружает утлую лодку. Впрочем, это не остановило Дайала, он встал на сиденье и вылез наверх через люк в крыше. За ним последовал Ахмад, и вскоре они оба уже двигались сквозь толпу, отбрасывая людей с дороги, чтобы пробраться к памятнику. К арке, простоявшей здесь около двух тысячелетий. К древней реликвии, ставшей местом чудовищного преступления.

Дайалу достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что ливийская полиция лучше подготовлена к выполнению своих обязанностей, чем их датские коллеги. Солдаты, вооруженные русскими винтовками, стояли на постаменте из песчаника, отделявшем римскую площадь от толпы зевак. Каждый солдат при малейшем признаке беспорядков готов был мгновенно нажать на спуск. Ахмад жестом обратил на себя внимание одного из солдат, и тот позволил Дайалу перелезть через четырехфутовый барьер, затем проверил его документы и обыскал.

Это не удивило и не возмутило Ника. Он американец во враждебной стране. Чужак с претензиями на что-то. С какой стати они будут приветствовать его? Дайала удивило другое — то, что внутрь не пропустили Ахмада. И теперь Нику придется общаться с полицейскими без переводчика.

— Все будет в порядке, — заверил его Ахмад.

Дайал кивнул, однако промолчал. Его внимание привлекла внутренняя часть сада. Площадь тридцать на семьдесят пять футов была засажена цветами, оживлявшими скудный серый пейзаж вокруг. Но, подумал Дайал, по той же самой причине и арка выглядит столь величественно. Абсолютно белая, она производила впечатление явления из какого-то иного мира, будто айсберг, возникший посреди ада.

— Простите… мистер Дайал?

Ник повернулся и увидел пожилого мужчину, прислонившегося к одному из ограждений. Казалось, он пришел сюда, чтобы, подобно ящерице, погреться на камнях при ярком солнышке. На нем был костюм оливкового цвета и жилет, несмотря на то что температура перевалила за сорок градусов. Возникало впечатление, что незнакомец заряжается энергией от палящего солнца, так как он стоял, прикрыв глаза и наклонив голову набок.

— Насколько мне известно, нечто подобное вы уже видели в Дании.

Удивленный и заинтригованный, Ник сделал несколько шагов по направлению к собеседнику.

— Верно. А с кем имею честь?

— О, простите меня за бесцеремонность. — Мужчина открыл глаза и пожал руку Дайалу. — Меня зовут Омар Тамер. Я отвечаю за расследование этого дела. В другой ситуации, в случае обычного убийства, я бы, конечно, не стал прибегать к услугам Интерпола, но при данных обстоятельствах я подумал, что сотрудничество будет полезно для обеих сторон.

— Спасибо за то, что вы обратились ко мне.

Тамер кивнул, смерил Дайала взглядом, а затем приступил к изложению подробностей. Дайал отплатил ему услугой за услугу, проинформировав об убийстве в Дании. Трудно было скрыть впечатление, которое происшедшее произвело на них обоих.

— Сегодня в пять тридцать утра торговец заметил красные пятна и остановился, чтобы получше рассмотреть. Он предположил, что видит просто краску, но почти сразу понял, что это кровь. — Тамер извлек ручку и указал на нижний левый угол монумента. — Убийцы начали красить здесь, а закончили вот здесь. На мраморе можно рассмотреть следы кисти.

Дайал наклонился, чтобы рассмотреть внимательнее.

— Какой кисти?

Тамер пожал плечами.

— С широким наконечником. Значительно шире, чем у той, которой они пользовались, когда делали надпись.

— О надписи поговорим позже. Если меня отвлекать, я могу запутаться.

Тамер улыбнулся:

— Как вам будет угодно.

— Эти пятна и полосы сделаны кровью жертвы? Или чьей-то еще?

— Кровью жертвы. В одном боку у него глубокая проникающая рана, нанесенная очень тонкой пикой. Возможно, я ошибаюсь, но мне представляется, что преступники несколько раз опускали в рану кисть.

— Почему вы сделали такой вывод?

Тамер присел на корточки и указал на грязь.

— Мы обнаружили тонкий след крови, начинающийся под грудью жертвы. След разветвлялся в нескольких направлениях. Полагаю, что они возвращались к телу несколько раз, и при этом кровь капала на землю.

Дайал кивнул — пояснение Тамера его вполне удовлетворило.

— Время наступления смерти?

— Примерно пять часов утра плюс-минус тридцать минут.

— В самом деле? Проявление какой-то исключительной наглости и подлости, на мой взгляд. Оставить кого-то умирать прямо перед восходом солнца. Зачем так рисковать? Почему бы просто не перерезать ему глотку?

— Не представляю. Но я ведь и не убийца, знаете ли.

— И к чему раскрашивать памятник? Кстати, а какой он высоты? Четырнадцать-пятнадцать футов? Значит, убийца должен был встать кому-то на плечи, чтобы завершить работу. Если он, конечно, не великан.

— Никаких признаков использования лестницы и присутствия великанов.

— А отпечатки пальцев? Возможно, убийца опирался о стену арки для сохранения равновесия.

— Отнюдь. Памятник абсолютно чист, и крест тоже. Никаких отпечатков. Нигде.

Дайал кивнул. Собственно, этого он и ожидал. Убийцы были столь же профессиональны и в Дании.

— А где крест сейчас? Я ведь обратил внимание, что его нет.

— Вы очень наблюдательны, мистер Дайал, — усмехнулся Тамер. — В целях сохранения от толпы мы перенесли крест, тело и все остальное в следственный отдел. Сейчас их изучают криминалисты.

— А фотографии? Я надеюсь, вы сделали фотографии?

Тамер кивнул:

— Да, конечно. Если желаете, мы можем пройти ко мне и взглянуть на них. Их уже проявили.

— Минуту, — прервал его Дайал. — Вначале расскажите мне о надписи.

Тамер улыбнулся:

— Вы уверены, что готовы? Я не хочу вносить путаницу в ваши мысли.

Дайал рассмеялся, почувствовав, что старик не лишен чувства юмора.

— Постараюсь справиться.

— Она сделана красной краской по-арабски, очень четко. Два простых слова. Очень ясных. Если пожелаете, я с удовольствием переведу их для вас.

Дайал отрицательно покачал головой.

— Я попробую догадаться сам. Возможно, «…и Сына»?

Тамер кивнул. Догадливость Дайала произвела на него впечатление.

— Как вы узнали?

— Потому что мне уже пришлось столкнуться с «отцом» в Дании.

— С отцом?

— Не имеет значения… Итак, что вы можете рассказать о жертве? Вам известно его имя? Я могу поискать соответствие его отпечаткам в нашей базе данных, если вы считаете, что это поможет.

— Нет необходимости. Его личность установлена.

— Прекрасно. Вы избавили меня от лишней работы.

Тамер на мгновение замер, не зная, шутит Дайал или нет. Потом решил, что не шутит.

— Неужели вам неизвестно, кто он такой? Не могу представить, что вам никто еще не сообщил. Я предполагал…

— Что предполагали? О чем вы говорите? Мне никто ничего не сообщал о жертве.

— Даже ваш помощник?

— Вы имеете в виду Ахмада? Он хотел обсудить происшедшее, пока мы ехали сюда, но я ему не позволил. Я предпочитаю делать выводы на основе увиденного собственными глазами, а не с чьих-то слов.

— А толпа? Как насчет толпы? — Тамер махнул рукой, как будто стараясь охватить тысячи людей, собравшихся на площади. — Вы не знаете, почему они здесь?

Дайал пожал плечами.

— Я решил, что это просто зеваки. То же самое относится и к телевизионщикам. А с толпами я сталкиваюсь постоянно. Они не всегда столь велики, но толпа в любой ситуации есть толпа.

— «Зеваки»? А кто такие «зеваки»?

— Извините. Обычное словечко. Означает «любопытные».

— Интересно. У нас в Ливии мы называем их «хиббеш».

— «Хиббеш»? Что это означает?

— «Зеваки».

Дайал улыбнулся. Ему редко приходилось встречаться с иностранным полицейским, у которого было бы такое чувство юмора.

— Ну скажите же мне, в чем дело. Я умираю от любопытства. Мне страшно хочется узнать, почему здесь собрались такие толпы. Если они не хиббеш, то кто?

— Некоторые действительно хиббеш, но в основном те, кто пришел отдать дань уважения.

— Уважения? Кому? Покойному?

Тамер молча кивнул.

— Ну продолжайте же! С какой стати они выражают ему свое уважение? Кто, черт возьми, он такой? Король Англии?

Тамер покачал головой и внезапно посерьезнел.

— Вы недалеки от истины. Радж Нарайян был непальским принцем.

 

Глава 23

Пейн заглядывал вниз в девятисотфутовую пропасть, пытаясь отыскать место, которое описал Барнс. Там не было ни вертолета, ни грузовика, ни каких-либо других материальных свидетельств происшедшего. Только плодородная земля долины к югу от Орвието.

— Но где произошла катастрофа? Где ее последствия? Там внизу должны быть следы серьезных разрушений. Обломки, обожженная земля и погубленная растительность.

На расстоянии примерно ста футов налево напарники заметили тропинку, которая крутым зигзагом спускалась с горы и в конце концов приводила на дно долины. Здесь они обратили внимание на следы от покрышек грузовика, которые сверху разглядеть было невозможно.

Джонс опустился на колени и стал рассматривать отпечатки колес — этому он научился во время службы в военной полиции.

— Здесь явно не более двенадцати часов назад проехали три грузовика, направлявшиеся на восток на небольшой скорости. Громоздкие промышленные грузовики. Груженные под завязку. Возможно, со спасательным оборудованием. Не ваши обычные пикапы четыре на четыре. Покрышки слишком велики.

— Значит, мы там, где надо?

Джонс кивнул:

— Кажется, да.

Они пошли на восток, двигаясь по следу колес подобно ищейкам. Машины следовали параллельно плато, между зарослями олив справа и скалой слева, никуда не отклоняясь. Следы прошли через огород, низенький деревянный забор, небольшой участок, заросший олеандрами, и остановились лишь у громадной груды камней. Передний край ее был выше уровня колен — тяжелый грузовик не смог бы преодолеть подобное препятствие, не вспоров себе брюхо. Должен был существовать другой выход, но друзья его не видели.

— Возможно, это были самосвалы?

— Возможно.

— А что, если грузовики приехали сюда с камнями? Они могли и разгрузить их здесь. Тогда был бы понятен и внезапный обрыв тропы. Она под камнями.

Джонс, размышляя над словами приятеля, прошел несколько метров к противоположной стороне груды.

— Наверное, ты прав. Здесь десятки следов, расходящихся в разные стороны под разным углом. И если я не ошибаюсь, глубина следа меняется. Что может означать только одно — у них резко изменился вес за короткий период времени.

— Из чего следует, что грузовики среди ночи приехали сюда и сбросили здесь по совершенно непонятной причине несколько тонн камней… В этом наш главный вывод?

Джонс покачал головой:

— Дело не ограничивалось только сбрасыванием камней. Кое-что они и подбирали. Кто-то не только опередил нас на пути к месту катастрофы, но и само место забрал с собой.

Туристы, как правило, единственные посетители иль поццо ди Сан-Патрисио — колодца Святого Патрика, артезианского колодца, построенного в 1527 году. Но из-за слухов, распространившихся по Орвието, местные жители стекались сюда, к кирпичному зданию бежевого цвета, словно любители пива к пивной.

Пейн с Джонсом заметили их с противоположной стороны пьяцца Кахен, обширной площади в центре города, и предположили, что это очередь желающих взглянуть на колодец. Они прошли мимо автобусной станции и приблизились к толпе. Сотни самых разных людей, старых и молодых, запрудили двор перед ними, со всех сторон обступив круглое здание. От них исходило то же молчаливое напряжение, свидетелями которого американцы стали во время похорон. Чтобы лучше рассмотреть, что здесь происходит, Джонс взобрался на расположенную неподалеку стену и стал искать взглядом Дональда Барнса. Ему хотелось увидеть сделанные Барнсом фотографии места катастрофы под Орвието в надежде, что на них можно будет обнаружить что-то действительно важное — возможно, причину, по которой остатки вертолета увозили глубокой ночью.

— Кажется, внутрь никого не пускают. Дверь вроде бы забаррикадирована.

— Возможно, туристов туда проводят только группами? Будем надеяться, что Барнс уже внутри и скоро выйдет.

Слова Джонса привлекли внимание очень темного брюнета, стоявшего неподалеку.

— Не хочу вас беспокоить, — произнес он на ломаном английском. — Но больше нет визитов из-за смерти. В иль поццо никого, кроме полиции.

— В самом деле? Они прекратили посещения из-за катастрофы, случившейся в понедельник?

— Нет, вы не понимать. Не понедельник. Сегодня. Другой человек мертв сегодня.

Джонс спрыгнул со стены.

— Что вы имеете в виду?

Мужчина нахмурился, словно не понял вопроса.

— А, как ваш друг говорит: два человека в понедельник и один человек сегодня. У нас в Орвието много времени нет преступлений, а теперь три человека мертвы, очень быстро. — Видимо, для еще большего впечатления он щелкнул пальцами. — Жизнь смешная, ведь так?

В голову американцам пришли совсем другие определения. Они прибыли в Орвието в поисках преступника, который, как им по крайней мере сообщил Манзак, не совершал убийств. И вот теперь в маленьком городе, где в последний раз видели Бойда, они сталкиваются с тремя смертями.

— Мне казалось, — произнес Пейн, — пилот был единственным человеком, погибшим в катастрофе в понедельник.

— Нет, нет, нет, нет! — воскликнул брюнет, размахивая руками для большего эффекта. — Пилот из Орвието. Очень хороший человек. Работал в полиции много лет. Я его знаю много времени. Другой человек, не отсюда. Он приходит в полицию, они летят и не возвращаются.

В голове Пейна зародилась версия.

— А вы, случайно, не знаете, тот, другой, был лысый?

— Лысый? Что значит «лысый»?

Пейн коснулся своей головы.

— Волосы? Были ли у него волосы?

— Si! У него волосы, как у вас. Короткие коричневые волосы.

Пейн бросил взгляд на Джонса.

— Кто это был, по твоему мнению?

— Мог быть кто угодно. Мы ведь даже не знаем, причастен ли Бойд к здешней истории. Мне представляется, что мы слишком торопимся с выводами.

— Кстати, а что вы можете сообщить нам о сегодняшнем убийстве? — продолжил Пейн свои расспросы.

Мужчина нахмурился, затем поднес к губам серебряный крестик, болтавшийся у него на шее, и поцеловал его.

— Ш-ш, — умоляющим шепотом произнес он. — Silenzio давно очень важная традиция в Италии. Мы уважаем мертвых. И не говорим много слов. Пусть мертвые спят спокойно.

Джонс не сдавался.

— Насколько я понимаю, вам запрещено говорить на эту тему, но ведь все равно здесь собрался почти весь город. Как подобное могло случиться? Они у вас что, все экстрасенсы?

Итальянец окинул взглядом толпу и широко улыбнулся:

— Иногда наш народ нехорошо хранить традиции. Слух о преступлении расходиться быстро.

Пейн улыбнулся:

— Вам что-нибудь известно об убитом?

Их собеседник понизил голос:

— Я слышал, его найти на дно колодца, на ослиный мостик. Он был… Как у вас говорится? — Он с силой хлопнул одной ладонью о другую. — Шлеп!

— Несчастный случай?

— Нет, я так не говорить. — Итальянец медленно провел пальцем вдоль горла. — Тяжело ему вниз без помощи. Окошки колодца очень маленький, а американец очень толстый. Ему нужно много помощи…

— Американец? — вырвалось у Пейна. — Убитый был американец?

— Да, так я слышал. Большой толстый ковбой.

Пейн глянул на Джонса, не скрывая досады. Описание, данное итальянцем, совпадало с внешностью Дональда Барнса.

Их собеседник заметил внезапно возникшее напряжение.

— Что-то не так? Я вас оскорбил?

— Нет, что вы! Все в порядке! Просто у нас создалось впечатление, что вы описываете одного нашего знакомого. Мы договорились встретиться здесь, но не нашли его.

Итальянец побледнел, пораженный внезапным открытием.

— Mamma mia! Извините меня. — Он схватил обоих американцев за руки и потащил за собой в толпу. — Пожалуйста! Я отводить вас к ваш друг. Я буду говорить с полиция, чтобы позволить вам отдать дань уважения! Идите со мной! Я проводить вас внутрь!

 

Глава 24

Когда в Ватикане принимали на службу Бенито Пелати, там знали, что к ним пришел один из крупнейших академических умов Италии, человек, страстно влюбленный в свою профессию и посвятивший всю жизнь изучению древностей и достигший в этом деле значительных высот. Но одна очень существенная деталь осталась им неизвестна — источник его страсти. Ибо если бы о нем узнали, Ватикан сделал бы все, чтобы избавиться от Бенито.

Избавиться в самом окончательном смысле слова: не просто уволить, но убить — до того как он успеет причинить непоправимый вред.

Причина же была проста: Бенито владел некой тайной, в течение многих столетий передававшейся от отца к сыну. Все началось в Виндобоне, в провинции Иллирия много поколений назад. Раздираемый муками совести человек на смертном одре впервые произнес ее. Загадочным образом тайна пережила множество войн, чумных эпидемий и всякого рода трагедий. Две тысячи лет сокровенные слова передавались шепотом и хранились как самое святое сокровище. И только одному семейству — семейству Бенито — была известна истина о том, что случилось много лет назад.

И тем не менее за все прошедшие столетия ни у кого не хватило смелости что-либо предпринять.

До тех пор пока отец Бенито не открыл тайну сыну.

С того момента и по сей день Бенито делал все, что в его силах, чтобы воспользоваться полученной информацией. Он учился упорнее других, работал больше, умел умаслить любого в церковных кругах. И делал все это с единственной целью — доказать правоту имевшихся у него сведений. В душе Бенито прекрасно знал, что они абсолютно правдивы. И тем не менее понимал, что ему необходимы неопровержимые свидетельства, которыми располагает только Ватикан. В противном случае все усилия предшествующих поколений его семейства на протяжении двух тысячелетий окажутся напрасными, так как ни один человек в здравом уме ему не поверит. Но цель жизни Бенито состояла в том, чтобы найти названные свидетельства. И он найдет их в архивах Ватикана или погибнет во время поисков.

Бенито проработал в Ватикане более десяти лет, прежде чем натолкнулся на первый намек на доказательство. За чисткой статуй и каталогизацией картин прошло двенадцать лет, когда он наконец набрел на каменный ящик, заполненный непереведенными свитками. Никто не знал, откуда они взялись и что в них говорится, из-за того, что написаны они были на слишком архаичном варианте латыни. И все-таки Бенито сразу ощутил в них нечто особенное, какую-то космическую связь, заставившую его отодвинуть в сторону все остальное и полностью сосредоточиться на свитках и барельефах на каменном ящике. Было что-то такое в главном персонаже этих барельефов, отчего у Бенито дрожь пробегала по телу. Во взгляде, в чертах смеющегося лица. Словно человек тот владел какой-то тайной и только ждал благоприятного момента. Бенито сразу его узнал.

Он не смог бы объяснить почему, однако практически с первой минуты понял, что сделал именно то открытие, к которому так давно стремился.

Слово за словом, строку за строкой Бенито переводил свитки. Каждый из них давал дополнительный ключ к решению той грандиозной загадки, что растянулась на два тысячелетия и вовлекла в свой круг миллиарды людей. Загадки, зародившейся в Риме, распространившейся в Британию и Иудею и в конце концов захороненной в мифических катакомбах Орвието, со временем забытых. Великий план, задуманный безрассудным императором и воплощенный в жизнь его дальним родственником — смеющимся человеком, навеки запечатленным в камне благодаря той тайне, которой он владел.

И вот наконец Бенито стал обладателем доказательств, о которых мечтал всю жизнь, которых на протяжении столетий ждало его семейство.

Теперь оставалось только решить, как ими воспользоваться.

Последнее было значительно более сложной задачей, чем он первоначально предполагал.

Когда Бенито выходил из своего кабинета, телохранители следовали за ним по пятам. Один из них нес зонтик, защищая лицо Бенито от жаркого солнца, пока тот следовал по виа дель Корсо. Мимо двигались бесконечные потоки туристов, направлявшихся к Пантеону, палаццо Венеция и к другим достопримечательностям в центре города. Откуда-то долетали звуки музыки, которые не мог заглушить даже грохот транспорта. А из пиццерии на углу доносился легкий запах чеснока.

Часом раньше Бенито пригласили в совет Ватикана для отчета по обстоятельствам смерти отца Янсена. Там хотели знать, что удалось выяснить с понедельника, когда его попросили изучить ситуацию и сделать выводы относительно того, что названное убийство может значить для Ватикана. Бенито отклонил приглашение, сказав, что не готов. Ему необходимо было время для расследования.

Это возмутило кардинала Верчелли, главу совета, привыкшего к раболепству и низкопоклонничеству со стороны всех за исключением, пожалуй, лишь самого папы. Бенито тем не менее настоял на своем, сообщив Верчелли, что его день заполнен срочными встречами, связанными с расследованием, и добавил, что сможет встретиться с советом только в четверг, не раньше. Последнее окончательно вывело Верчелли из себя. Впрочем, у него не было рычагов воздействия на Бенито Пелати, поэтому ему ничего не оставалось, как уступить.

Встречу назначили на четверг. На этой встрече Бенито поставит их в известность обо всем. Когда будет готов.

Чувствуя себя победителем и к тому же свободным от каких-либо срочных обязанностей, Бенито решил прогуляться.

 

Глава 25

Доктор Бойд знал, что у Марии обязательно возникнут сомнения по поводу документа, поэтому начал с самого начала:

— Я приехал в Италию с вполне определенной целью. В катакомбах Орвието я искал конкретный артефакт. Свиток, который для меня значительно важнее самих подземелий.

Мария указала на документ.

— Вы имеете в виду наш свиток? Вы прибыли сюда искать его и ничего мне об этом не сообщили? Пресвятая Мария! Не могу поверить! И что в нем такого особенного?

— Вместо того чтобы тратить слова, я вам лучше покажу. — Профессор извлек из рюкзака лист бумаги. — Перед вами фотокопия документа, найденного в Бате. Видите, почерк практически совпадает с письменами в свитке из Орвието. — Он подробно охарактеризовал ей сходство в начертании и величине букв. — Текст в первом свитке написан человеком по имени Tiberieum, больше известным как Тиберий Цезарь. Написан им собственноручно в тридцать втором году.

Глаза Марии расширились. Всего несколько часов назад она читала о втором римском императоре.

— Тиберием? Вы уверены?

— Настолько, насколько может быть уверен историк. Ну во-первых, документ был подписан и на нем стояла дата. Кроме того, я подверг папирус лабораторным анализам. Результат не оставляет никаких сомнений: документу из Бата примерно две тысячи лет.

— Разве он не мог быть написан кем-то еще — писцом или каким-нибудь помощником? Откуда вы знаете, что он принадлежит именно Тиберию?

— Хороший вопрос, — признал профессор. — И у меня есть ответ и на него. Взгляните на футляр, который мы нашли в Орвието. Помните гравировку, которую я вам показывал? В тот момент я решил вам не говорить, но там изображен очень специфичный знак, который был дан Тиберию решением римского Сената.

— С какой целью?

— В последние годы жизни Тиберий предпочитал уединение, избрав в качестве пристанища остров Капри, что было крайне неудобно для Сената. Все решения должны были пересылаться по морю, а затем на определенное расстояние по суше, что было весьма рискованно. И Сенат разработал специальный способ хранения документов в опечатанных металлических футлярах, а потом добавил и еще одно средство безопасности — особый знак Тиберия. Если подобный символ имелся на упакованном документе, как, например, на том, который мы нашли, это означало, что его содержимое написано рукой самого Тиберия и ни в коем случае не должно быть прочитано посыльным.

Мария размышляла над услышанным. Два свитка, написанные самим Тиберием, обнаруженные на расстоянии двух тысяч миль друг от друга. Впрочем, все это никак не объясняло странный приступ Бойда и не имело никакого отношения к Христу.

— Профессор, не хочу показаться навязчивой, но все-таки что же говорится в документе?

— Свиток из Бата адресован Пакцию, одному из самых крупных полководцев в армии Тиберия. Пакция вместе с его войсками направили в Британию с целью военного инспектирования области, за несколько десятилетий до того оккупированной Юлием Цезарем. Это была очень важная миссия, положившая начало дальнейшему расширению империи. К несчастью, во время пребывания Пакция в Британии в самом Риме что-то произошло, что заставило Тиберия послать за полководцем флот самых быстрых кораблей, чтобы отыскать его и потребовать немедленного возвращения.

— И что случилось?

— В документе не говорится определенно, только намекается на какие-то возмущения среди рабов Галилеи, из которых можно почерпнуть определенную выгоду. — Бойд сделал многозначительную паузу. — Но если хорошенько задуматься, то можно вспомнить, что история в данном случае дает неплохую подсказку относительно того, что же все-таки случилось. Какое важное событие произошло в тех местах менее чем год спустя?

Кровь отхлынула от загорелого лица Марии.

— Распятие Христа.

— Именно. Кажется, вы начинаете понимать значение наших находок.

Мария кивнула, стараясь не отвлекаться.

— И что там еще говорится?

— Тиберий писал, что, если он умрет до возвращения Пакция, полководцу следует завершить их план, воспользовавшись документами, которые будут спрятаны в незадолго до того построенном тайнике в Орвието. Он писал, что планы будут «закрыты в бронзе и опечатаны императорским поцелуем». Совершенно очевидно, что он имел в виду тот сосуд, который мы нашли.

— Так как свиток был опечатан, можно предположить, что Пакций вернулся еще до кончины императора, верно? У них, вероятно, была возможность побеседовать.

Бойд пожал плечами:

— Это не более чем предположение. Вспомните, ведь оба футляра были запечатаны. Не только тот, который мы обнаружили в Орвието, но и найденный в Бате.

— И что? Пакций так и не получил послания императора?

— Я не исключаю подобной возможности. Второй вариант — дублирование посланий. Зачем отправлять какому-то человеку один маленький футляр, притом что одновременно вы посылаете за тем же человеком целый флот? А что, если корабль с заветным посланием утонет? Свиток будет навеки утрачен. Поэтому для большей уверенности надо направить два, три, а возможно, и еще больше свитков.

Мария кивком выразила согласие с доводами профессора. Его гипотезы представлялись ей вполне разумными.

— А что говорит о Пакции история? Как дальше складывалась его жизнь?

— По непонятной причине обстоятельства его смерти неизвестны. Вторая по значимости персона в Римской империи вдруг исчезла. Испарилась без следа. Конечно, причин исчезновения могло быть очень много. Пакций мог умереть в Британии или утонуть на обратном пути домой. Или мог отправиться непосредственно в Иудею, чтобы исполнить повеление императора. — Бойд в некоторой растерянности покачал головой. — Что бы ни произошло, в одном я абсолютно уверен: Тиберий обладал тактическим гением, был известен блестящим умом и способностями удивительно точного планирования. И судя по этому свитку, он нашел способ использовать Христа как пешку в самом беспощадном заговоре в истории.

— Что же он планировал?

Бойд глубоко вздохнул, пытаясь подобрать подходящие слова. Можно ли подорвать основы веры человека и притом не расстроить его?

— Мария, — пробормотал он, — на чем основана ваша вера в то, что Христос — Сын Божий?

— Этому меня научили еще ребенком. Я была воспитана в христианской вере.

— Но вы ведь более не ребенок. Вы давно достигли возраста независимого мышления. На каком-то этапе вы перестали беспрекословно слушаться своих родителей. Вы начали подвергать сомнению то, что они говорят вам, чего бы ни касались их слова — Санта-Клауса или политики.

— Да, но…

— Но что? Нужно так же подойти и к религии. Ведь на самом деле религия должна быть первым, что мы подвергаем сомнению, так как она самое личное, что есть у человека. Религия — это то, во что вы верите, а не то, что вам говорят; то, что вы чувствуете, а не то, чего другие ожидают от вас.

— Но я верую в Христа! Я изучала Библию, ходила на мессу и беседовала со священнослужителями. И представьте, я действительно верую в Бога и в Иисуса Христа. Религия Христа кажется мне истинной.

Тон Бойда несколько смягчился.

— Если я поставлю под сомнение вашу веру, по-вашему, она выдержит давление моих аргументов?

— Уверена, что да. Я верю в то, во что верю. И ваши замечания ничего не смогут изменить.

— А как же насчет свидетельств? Ваша вера не рухнет перед лицом новых доказательств?

Мария задумалась над словом «доказательства».

— Вы имеете в виду нечто связанное со свитком? У вас появились новые свидетельства, касающиеся моей религии?

— Нашей религии. Я ведь тоже христианин.

— Значит, вопрос касается не Церкви? Он касается Христа?

Бойд кивнул, стараясь не встречаться с ней взглядом.

— И новости у меня не очень хорошие.

Мария еще не знала, что он имеет в виду, но жало сомнения уже пронзило ее веру. Если то, что говорится в свитке, действительно столь разрушительно, как утверждает Бойд, значит, вся ее вера может рухнуть.

— Что там говорится? Мне необходимо знать, что там сказано.

Бойд глубоко вздохнул.

— Я вас предупредил: если переступите этот порог, назад пути не будет.

— Мы уже давно переступили порог. Пожалуйста, скажите мне, что говорится в свитке.

— Хорошо. Но вначале я должен вас предупредить, что стиль той эпохи очень отличался от нашего. Были весьма распространены намеренно растянутые предложения с длинными риторическими периодами. Подобная болтовня могла продолжаться до бесконечности практически без изменения темы.

Марии все это было прекрасно известно из университетских курсов, и она понимала, что Бойд просто тянет время.

— Сэр, просто прочтите мне текст и все. Пожалуйста.

— Ладно, ладно. Итак, вот что писал император Тиберий:

«Тиберий Цезарь Август своим наследникам и потомкам.

Вопросы богатства, как колоссального, так и ничтожного, тяжким грузом давят на наши плечи, являясь главным предметом всех правителей как в прошлом, так и в настоящем до конца времен. Исполняя свой долг, я наполнил казну этого великого царства, отняв у каждого его жителя ту часть, которая по праву принадлежит Риму, должным образом сделав записи об их имуществе и тем самым уменьшив бремя, лежащее на империи. Увы, их даров оказалось недостаточно. Меркурий жаждет большего. После победы над британцами широта наших владений может в дальнейшем стать для нас большим затруднением. Управление землями, иссушаемыми солнцем или круглый год покрытыми снегом — пространствами, еще более отличными друг от друга, нежели Купидон от Марса, — будет становиться все более сложным. Разделение в народе, находящемся под нашей властью, будет возрастать, богатые с радостью станут наполнять свои сундуки сокровищами, привозимыми из дальних стран, а бедные будут стонать под тяжким ярмом долга. Чтобы избежать распространения нищеты среди наших подданных, необходимо как можно скорее принять решительные меры, государственная казна…»

— Постойте! Какое отношение все вами прочитанное может иметь к Иисусу?

Бойд тяжело вздохнул, видя ее нетерпение.

— Напрямую, конечно, никакого, но косвенно очень серьезное. Уменьшение доходов империи заставило Тиберия разработать решительный план. Как видно из текста, в этом главная причина его замысла, направленного против Христа.

Мария неуверенно кивнула, все еще не совсем понимая значения вводной части свитка.

— Там, где он говорит об отнятии у жителей части, по праву принадлежащей Риму, он, по-видимому, имеет в виду налоги?

— Конечно. Тиберий был известен, как первоклассный фискал. Большинство историков считают, что именно экономическая политика являлась сильной стороной его правления, по крайней мере до наступления у него психической деградации. В конце своего правления Тиберий, как известно, серьезно тронулся умом.

— А когда он писал о бремени, лежащем на империи, он имел в виду проблемы бюджета?

— Совершенно верно.

Мария радовалась своей понятливости. До нее дошло гораздо больше, чем она думала вначале.

— А что там насчет британцев? Вы прочли что-то о жаре и холоде, и я потеряла мысль.

— Не о жаре и холоде, — поправил ее профессор. — Тиберий упоминает о странах, иссушаемых солнцем или покрытых снегом, и пишет «управление землями, иссушаемыми солнцем или круглый год покрытыми снегом — пространствами, еще более отличными друг от друга, нежели Купидон от Марса, — будет становиться все более затруднительным», имея в виду, что после захвата Британии империя станет слишком обширной и ею будет сложно управлять. Римское государство протянется от земель, покрытых снегом, — Британии, до земель, иссушаемых солнцем, — Египта. А по мнению Тиберия, для экономики Рима это может стать непосильным грузом.

— Но если Тиберий понимал, что присоединение Британии может в конечном итоге повредить империи, почему же он стремился ее присоединить?

— Он утверждает, что завоевания осуществляются для Меркурия, римского бога торговли. Тиберий говорит, что Меркурий жаждет большего. Полагаю, тем самым он просто пытается сказать, что у него нет выбора. Он чувствует, что боги разгневаются, если Рим станет довольствоваться тем, что у него есть.

— Даже если приобретение большего может причинить вред?

Бойд кивнул.

— Его жадность этим не ограничивается. Вы не слышали еще и половины.

«Чтобы избежать распространения нищеты среди наших подданных, необходимо как можно скорее принять решительные меры, государственная казна должна быть наполнена любой ценой, так как неспособность поддерживать величие империи будет истолкована как слабость власти, что станет великим унижением для памяти и наследия Августа.

С востока пришло известие, что там явился новый мессия — человек, непохожий на десятки других приходивших до него, известный своим благочестием и бескорыстием; чародей, за которым следуют толпы учеников, обладающий великой силой убеждения и даром чудес. Из пустыни до нас доходят рассказы об исцелениях и воскрешениях, столь же многочисленные, как и скорпионы, обитающие там, но гораздо более опасные, поскольку их не так просто уничтожить. Ирод Антипа, правитель Галилеи, сообщает нам о растущей гордыне среди рабов, о бунтах против римской власти, о скоплениях больших масс народа у Капернаума. Некоторые считают, что этот пожар следует погасить в зародыше, уничтожить силой меча и императорской воли, задушить смуту в колыбели, как было сделано с младенцами вифлеемскими. Но мы не склонны соглашаться с такими советниками. Зачем убивать корову, преподносимую нам богами? Стоит ее подоить, и сладким молоком, полученным от нее, мы сможем кормиться еще очень долго».

Бойд сделал паузу, давая возможность Марии осмыслить среднюю часть свитка.

— Сомнений нет, рукопись действительно повествует о Христе, — согласилась она. — Слухи об исцелениях, воскрешениях, о больших толпах людей, собирающихся у Капернаума. Там-то Христос в основном и проповедовал, неподалеку от моря Галилейского.

Он кивнул.

— В Ветхом Завете оно обычно называется Генисаретским, но вы правы: Иисус использовал Капернаум как место сбора своей паствы.

— Не могу поверить. Перед нами документ, в котором о Христе говорится в настоящем времени. И в таких недостойных выражениях! Его сравнивают с дойной коровой!

— Но для Тиберия Иисус ведь не был Богом. Он был просто опасным проходимцем. И он же пишет здесь, что и до Иисуса появлялись десятки разных самозванцев, называвших себя мессиями, и за большинством из них следовали огромные толпы сторонников. Поэтому для Тиберия Иисус был просто еще одним наглым мошенником в их длинной череде.

— По-видимому, да, но… Я не знаю. Я не знаю, как мне относиться ко всему этому.

— Вначале надо изучить факты, дорогая, и только потом выработать отношение к ним. Постарайтесь воспринимать рукопись отстраненно, особенно ту ее часть, которую я собираюсь сейчас прочесть. Если не сможете отнестись ко всему с необходимым беспристрастием, вы будете излишне потрясены услышанным, так как оно значительно хуже того, что вы можете предположить.

«Если голодным пообещать хлеба, они будут драться за него, пока не наполнят брюхо. Это давно подтверждено историей. Названный закон доказывают все поступки человека и сам дух его. Но один вопрос тревожит мой сон: так ли уж важно, кто готовит пир? Отвергнет ли голодный пищу, предложенную ему врагом? Возможно, только из страха быть отравленным, но что, если еду ему преподнесут так, что он с радостью примет ее? Не прострет ли он тогда руки к хлебу врага? Думаю, что да. А народ иудейский жестоко страдает от голода и хватается за любую надежду и обещание спасения. Ему незнакомы боги Рима и правильный путь в жизни, он взыскует обетованного им, который должен явиться из их среды, того, кто будет их истинным мессией. И это ожидание ничем невозможно изгнать из их сердец; никакие войны, никакие наказания не смогут вычеркнуть пророчества о его неизбежном приходе из их писаний. Они ждут его, они молятся о его приходе, они ищут его и уповают на его явление, о котором однажды возвестит всеобщее ликование. Почему бы нам и не дать его им? Давайте же утолим их голод выбранной нами пищей, устроим им пир по поводу прихода их спасителя, чтобы смогли они насытиться, возрадовавшись учению своего мессии, словами, которые для нас не будут представлять никакой угрозы, ибо нам известно, что он всего лишь ничтожество, возведенное в ранг Юпитера.

Чтобы наша шутка удалась, у евреев не должно зародиться ни малейшего подозрения. Они должны собственными глазами узреть некое Божественное деяние, столь магическое и столь загадочное, что все последующие поколения будут вечно воспевать его величие. И таким образом закончится их ожидание прихода мессии, так как мы вселим в них уверенность, что он уже пришел. Вера в его приход должна распространиться повсюду, а не только по границам их выжженной солнцем земли; она должна передаваться из уст в уста, от одного путника к другому. Она зародится среди населения их земли и разойдется из центра Иерусалима подобно заразной болезни и словно голодный зверь будет пожирать всех обитателей Иудеи. Как только произойдет то, чего мы хотим, как только не останется никаких сомнений в приходе мессии, Рим окажется в весьма выгодном положении.

Мы используем еврейскую непреклонность против них же самих, и их богатства тоже начнут служить нам. Публично мы станем смеяться над их верованиями, а втайне будем собирать приношения. Мы будем требовать от них почитания римских богов, зная, что они будут держаться за своего мессию словно малые дети за материнскую грудь. Но именно это нам и будет нужно, так как чем больше они будут почитать своего ложного бога, тем слабее будут становиться. А мы воспользуемся их слабостью, мы будем управлять их телами и душами. Ради блага Рима нам следует начать исполнять наш план немедленно, воспользовавшись назареем как инструментом, как нашим избранным еврейским мессией.

Бойд отложил в сторону блокнот и весь напрягся в ожидании реакции Марии. По правде говоря, он предвидел полудюжину вопросов по тексту, которые она выпалит один за другим, или всплеска эмоций и решительного отрицания всего услышанного. Произошло прямо противоположное. Мария оставалась абсолютно спокойной, отстраненной, кровь отлила от щек, а глаза увлажнились.

Не было никакой нужды что-либо объяснять. Мария сразу поняла суть изложенного в рукописи. Если содержание свитка верно, значит, чудо Иисуса Христа и основание христианства зиждились на самом таинственном заговоре всех времен.

 

Глава 26

Кабинет был пуст за исключением минимального количества мебели и нескольких каталожных ящиков. Ничего индивидуального. Это была та самая разновидность кабинета, которая заставила бы Ника Дайала не раздумывая подать в отставку, если бы ему его навязали. Впрочем, именно нечто подобное он и ожидал найти в полицейском управлении Триполи.

Вошел Омар Тамер с фотографиями вскрытия и разложил их на столе. Застенчивым жестом Дайал извлек свои бифокальные очки и нацепил на нос, несколько смущенный тем, что его уже подводит зрение.

— Ну-с, Ник, что вы думаете? Есть какое-то сходство с датским преступлением?

Дайал кивнул, хотя видел фотографии впервые.

— У Янсена тот же самый физический тип, что и у Нарайяна. Примерно тот же рост и возраст. Оба находились в неплохой физической форме. Их выбрали не случайно. В том, что жертвами стали именно они, была своя причина.

— Почему вы так решили?

— Если бы вам нужна была легкая цель, разве вы выбрали бы этих ребят? Отнюдь. Вы стали бы искать кого-то значительно старше и с физическими недостатками. Кого-то, с кем легко справиться. Возможно, даже женщину. Но молодой мужчина в превосходной форме? Маловероятно. Очень многое сразу становится непредсказуемым.

— Что-нибудь еще?

— Раны примерно такие же, как у Янсена. Гвозди вбили в запястья и голени, когда он находился в бессознательном состоянии. В противном случае он бы сильно кричал. — Дайал отложил одну из фотографий вскрытия — с левым запястьем Нарайяна крупным планом. — Видите, как рана распространяется от гвоздя? То же самое мы наблюдали и в Дании. Тело слишком тяжело, чтобы удержаться на дереве. Что-то должно было не выдержать. И так как гвозди сидят прочно, то постепенно начинают разрываться соседние ткани, сосуды, сухожилия. Очень грязный способ казни.

Тамер кивнул.

— По мнению эксперта, смертельным стал удар в грудь.

Дайал пролистал стопку фотографий и вынул из нее снимок грудной клетки Нарайяна крупным планом.

— Также очень напоминает то, что было с Янсеном. Видимо, использовалось что-то вроде пики. По крайней мере так по Библии.

— А акт вандализма по отношению к памятнику? У вас есть какие-либо предположения относительно его причин?

Дайал пожал плечами.

— В Дании преступники стен не пачкали, несмотря на то что вокруг их хватало. Скорее всего их поступок с аркой был не спланированным, а чисто импульсивным.

Тамер нахмурился.

— Они пользовались кистью, Ник. Что говорит о запланированном действии.

— Возможно, да, а может, и нет. Кисть они могли постоянно возить с собой в машине, в коробке с инструментами вместе с гвоздями. Вы ведь не нашли следов лестницы. Значит, они не продумывали заранее «разукрашивание» арки.

— Да, но…

— Послушайте, я не исключаю вероятность того, что все было продумано заранее. В конце концов, это может оказаться чем угодно — от принципиально важной улики до просто попытки преступника отметить свою территорию. Вы себе представить не можете, сколько мне приходилось видеть трупов, залитых мочой убийц.

— В самом деле?

Дайала искренне удивило, что Тамер никогда ничего подобного не видел в Ливии. Вполне возможно, что подобная дикость отличает только Европу.

— Мы узнаем еще больше, когда обнаружим следующую жертву. Вероятно, начнет вырисовываться какая-то система.

— Следующую?

— Вы ведь не думаете, что на этом они закончат? Ведь должен еще появиться и Святой Дух.

— Святой Дух?

— Помните, Отец, Сын и Святой Дух? Жертва должна быть принесена и ему. А что потом? Кто знает? Закончив глумление над христианским Богом, циничные убийцы могут начать глумиться над Девой Марией.

Тамер нахмурился и сел за свой рабочий стол. Дайал почувствовал, что какая-то невысказанная мысль мучает его собеседника, и потому отложил фотографии и стал ждать, пока Тамер заговорит. Это была тактика, которая одинаково хорошо срабатывала как с преступниками, так и с полицейскими.

— Но почему они привезли его именно сюда? — начал он. — Здесь мусульманское, а не христианское государство. Каким образом их кощунство может нас задеть?

— Сдаюсь! Мне ничего не приходит в голову, — признался Дайал. — Возможно, преступникам захотелось найти для убийства какой-нибудь экзотически красивый фон. Я объездил почти весь мир, но никогда не видел подобной чудесной страны. Ливия — просто потрясающее место.

Тамер засиял от гордости, а именно на это и рассчитывал Дайал. Он понимал, насколько важно для него сохранить расположение Тамера. Без него он не сможет получить доступ к месту преступления.

— С другой стороны, на данные преступления еще рано наклеивать ярлык христианских. Ведь факты вовсе не столь однозначны. Нарайян, к примеру, был не христианином, а индусом, поэтому мотив его убийства мог быть вовсе не религиозным.

— Мне почему-то кажется, что вы сами не верите собственным словам.

— Верно. Хотя, по правде говоря, я сам не знаю, чему верить.

Дайал понимал: единственное, что объединяет оба преступления, — это способ убийства. Обе жертвы были похищены, перевезены в местность, достаточно отдаленную от страны их проживания, а затем распяты — так, как когда-то Иисус Христос. Но почему? Что пытались сказать преступники? Что общего у их жертв?

По сведениям Интерпола, практически ничего.

Янсен был очень набожным католиком из финской буржуазной семьи, вел идеальную, ничем не запятнанную жизнь — никаких проблем с наркотиками, сексом и законом, — и в очень раннем возрасте решил стать священником. Дайал ожидал поступления дополнительной информации от кардинала Роуза, но, по имевшимся у него предварительным сведениям, все знавшие убитого были о нем очень высокого мнения.

Нарайян — прямая противоположность Янсену. Половину времени он проводил в барах, а вторую — в постели с женщинами. Он был одним из нескольких непальских принцев. За последние годы в королевской семье этой страны свершилось несколько трагедий. Самая страшная из них произошла в июле 2001 года, когда наследный принц Дипендра на семейной вечеринке убил короля, королеву и принцессу.

Дайал качал головой, размышляя об обоих жертвах. Что же у них могло быть общего? Разные религии. Разные страны. Разные стили жизни. Единственное, что их связывало, был пол и то, как они погибли. После мучительных пыток их прибили гвоздями к кресту.

Распяли подобно Иисусу Христу.

 

Глава 27

Пейна и Джонса, назвавшихся друзьями жертвы, без всяких задержек пропустили в колодец Святого Патрика. Им в помощь отрядили молодого человека, который должен был спуститься с ними вниз на 248 ступенек, на самое дно колодца — памятника XVI века, названного так за его сходство с пещерой в Ирландии, где молился святой Патрик.

Когда начали спуск, Пейн немного отстал, стараясь выяснить, каким образом построен колодец. Две противоположные двери вели к разным лестницам. Одна как бы «накладывалась» на другую, что не позволяло спускающимся столкнуться с поднимающимися. Первоначальный план был придуман Леонардо да Винчи, который разработал его для лестницы в одном итальянском борделе, чтобы посетители могли приходить и уходить незамеченными. Последние были настолько довольны изобретением гения, что слух о нем распространился по всей стране, и подобная же структура затем использовалась во многих новых постройках, включая папский колодец. Еще одним проявлением гениальности стало то, как архитектор использовал естественное освещение. Лестница освещалась спиральной лентой из семидесяти окошек ручной работы. Свет проникал через отверстия в крыше и наполнял внешнюю окружность колодца, благодаря чему путникам с избытком его хватало, чтобы набрать воды.

— Джон! — крикнул снизу Джонс. — Ты идешь?

Пейн ускорил шаг и уже за следующим поворотом лестницы нагнал Джонса.

— Наш сопровождающий начал за тебя беспокоиться. Барнс погиб здесь примерно час назад, и полицейским не хочется иметь дело с новыми жертвами.

— Их за это винить нельзя. Отсюда тяжеловато убирать останки.

— Плюс не забывай, что мы находимся на территории исторического памятника. Когда папа Климент Седьмой скрывался в Орвието, он страшно боялся, что враги перекроют ему пути снабжения водой. Чтобы ничего подобного не случилось, он приказал прорыть здешний колодец шириной в сорок три фута и глубиной двести три.

— Черт! Папу, наверное, мучила сильная жажда.

— Колодец прорыли, конечно же, не только для него. Видишь, какие широкие здесь ступени? Чтобы стадо домашних животных могло спуститься вниз и не упасть по дороге. Зверям позволяли пить прямо из источника.

Пейн поморщился.

— Отвратительно. Неудивительно, что у Барнса началось расстройство желудка.

— К счастью, жители города давно не пользуются колодцем. В противном случае, бьюсь об заклад, у их воды в течение нескольких ближайших недель был бы весьма своеобразный вкус.

— И почему же?

Вместо ответа Джонс перевел взгляд вниз, на то, что зловеще мерцало в свете, проникавшем сквозь узкие оконца. Дональд Барнс лежал лицом вниз в центре колодца. Его крупное тело разделял надвое деревянный мостик, связывавший обе лестницы. Местные полицейские ощупывали тело в поисках каких-либо улик, а кровь тем временем лилась из разорванного живота Барнса и капала в воду, окрашивая ее в темно-красный цвет.

Полицейский, отвечавший за расследование, заметил американцев и попытался закрыть от них Барнса, распростертого в луже собственной крови. К несчастью, он оказался недостаточно расторопным.

— Мне очень жаль, — произнес он на хорошем английском. — Понимаю, насколько тяжело для вас, должно быть, подобное зрелище.

Пейн и Джонс кивнули, не зная, что ответить.

Детектив извлек записную книжку и ручку.

— Насколько нам известно, его звали Дональд.

— Да, — подтвердил Пейн. — Дональд Барнс. Американец.

— Так же, как и вы, — продолжил за Пейна детектив, не отрывая глаз от блокнота. Он записал их имена и адреса, а затем спросил: — Вы давно знаете покойного?

— Нет. Мы познакомились с ним сегодня на похоронах. — Пейн внимательно рассматривал полицейского, ожидая какой-нибудь реакции. — Он нам охотно помог. Показал дорогу, составил список достопримечательностей, которые необходимо посетить, ну и так далее. Он также сообщил нам о крушении вертолета, в котором в понедельник погиб ваш коллега.

Полицейский кивнул, вновь демонстрируя полнейшее равнодушие к словам американцев.

— Вам что-нибудь известно относительно того, откуда прибыл покойный и где он остановился?

Пейн пожал плечами:

— Откуда-то со Среднего Запада — возможно, из Небраски. По крайней мере название этого штата было у него на майке. А вот относительно его гостиницы нам ничего не известно. Мы были знакомы совсем недолго.

Едва Пейн закончил говорить, как к ним подошел молодой полицейский, их бывший сопровождающий. Он прошептал на ухо детективу несколько итальянских фраз, затем протянул ему ключ с монограммой «ГОР». Детектив довольно улыбнулся:

— Итак, господа, вы готовы к возвращению?

Джонс покачал головой и солгал:

— Собственно, есть еще одно. Мы с Дональдом сделали несколько фотографий перед собором. Нам можно взять пленку на память?

Детектив бросил взгляд на тело и нахмурился.

— Фотоаппарат? Мы не нашли никакого фотоаппарата. Не было ни бумажника, ни пленки, ничего ценного… По моему мнению, его гибель — результат неудавшегося ограбления.

Пейн с Джонсом понимали, что детектив несет полную чушь. Впрочем, меньше всего им хотелось откровенничать с полицией. Любая откровенность приведет только к тому, что им начнут ставить палки в колеса.

Когда вышли из колодца, Джонс угрюмо пробормотал:

— Цель убийц вовсе не ограбление, им просто нужно было от него избавиться.

Пейн пробирался сквозь толпу зевак.

— Избавиться? Почему ты так решил?

— Слишком много совпадений. В этом городке насильственных преступлений не было уже много лет, и вот за два дня сразу три убийства. А вдобавок у последней жертвы оказываются еще и снимки места падения вертолета. Как, по-твоему, подобное можно объяснить?

— Итак, давай подведем итог. Мы начали с одного дела, а теперь их у нас уже целых три: доктор Бойд, исчезновение всех следов гибели вертолета и Дональд Барнс.

— Да, по всей видимости, так оно и есть.

— Ну что ж, результаты пока оптимизма не внушают.

Джонс рассмеялся.

— И с чего мы, по-твоему, должны начать?

Пейн ответил:

— Все-таки с Бойда, ведь мы из-за него прибыли сюда. Давай будем исходить из того, что у подножия скалы находился его грузовик. На него никто не предъявил никаких прав. Кроме того, там над ним летал полицейский вертолет, а в здешних местах ходят слухи о грабителе могил. Из чего можно сделать вывод, что Бойд либо погиб во время взрыва, либо все еще находится в Орвието, либо покинул город каким-то другим способом.

— Вполне вероятно.

— И если у него нет сообщника, то он, по-видимому, либо угнал машину, либо выбрался из города на попутных.

— Либо воспользовался общественным транспортом.

— А поскольку здесь нет аэропорта, то скорее всего автобусом.

Пейн с Джонсом переглянулись, затем оба устремили взгляд на противоположную сторону площади, где в ряд выстроились несколько автобусов. Через минуту они уже были рядом с одноэтажным автовокзалом, располагавшимся на северной стороне площади. Автобус серебристого цвета стоял у входа в вокзал. Пожилой контролер успевал принимать билеты у пассажиров и время от времени хватать за задницы бабенок — видимо, знакомых.

— Поговорю-ка я с ним и покажу ему фотографию Бойда. А ты тем временем поищи карту, чтобы нам знать, куда ехать.

Пейн вошел в здание вокзала, оглянулся по сторонам и заметил у дальней стены полку с брошюрами. Это оказались путеводители по музеям, ресторанам, рекламные буклеты гостиниц — в основном на английском языке. Его внимание привлекла брошюра «Ла-Бадиа», монастырского комплекса двенадцатого века, превращенного в местный отель. От сочетания деревянных балок и туфа на Пейна повеяло глубоким Средневековьем, но тут в крошечном каменном углублении он заметил телевизор.

Пейн положил брошюру на место и взял другую, на сей раз рекламировавшую гранд-отель «Реале». Он не производил впечатления до последней степени модернизированного места, как «Ла-Бадиа», но у Пейна появилось ощущение, что гостиница представляет собой нечто особенное. Он с восторгом рассматривал великолепные фрески и старинную мебель в вестибюле и, конечно же, большой фонтан, высеченный из куска мрамора.

— Джон! Ты готов?

Пейн повернулся к Джонсу, стоявшему у выхода.

— Да, минутку. Я только… — Он не закончил предложение, вспомнив колодец Святого Патрика. Теперь Пейн просто не мог поверить, что у него так много времени ушло на то, чтобы понять такую простую вещь.

— Ты «только» — что? — Джонс прошел к нему. — У меня есть кое-какая интересная информация от кассиров и… С тобой все в порядке? Ты выглядишь несколько растерянным.

— Совсем наоборот; я, кажется, кое-что нашел. — И Пейн протянул ему брошюру гранд-отеля «Реале». — Что ты думаешь по этому поводу?

Теперь настал черед удивляться Джонсу.

— По какому?

— По поводу отеля. Он, случайно, не мог быть тем, в котором остановился Барнс?

Джонс пролистал брошюру.

— Не знаю. А почему ты так думаешь?

— Помнишь того молодого полицейского в колодце? Что он нашел в кармане у Барнса?

Джонс прокручивал эпизод в памяти.

— Ключ с его инициалами, так?

— Близко, но не совсем. На ключе были не его инициалы. «ГОР», а не «ДБ».

— Да, верно, «ГОР». Только какое отношение это имеет…

И тут Джонс понял то, что дошло до Пейна несколькими минутами раньше. На ключах была монограмма не Барнса, так как ключи ему не принадлежали. А где турист получает ключи? В отеле. А у какого отеля в Орвието аббревиатура «ГОР»? У гранд-отеля «Реале».

— Черт! Как ты думаешь, полиция уже там?

— Возможно, еще нет. — Пейн попытался просчитать в уме их шансы. — Одного своего офицера они потеряли в понедельник, остальные, наверное, все еще у колодца. Скорее всего в отеле никого из них нет.

— Ну и?.. — Озорной огонек, появившийся в глазах у Джонса, сразу сказал Пейну все. Он идет в отель независимо от того, присоединится к нему друг или нет. — Что ты думаешь?

Пейн улыбнулся:

— Думаю, нам стоит проверить, сколько времени у тебя уйдет на взлом итальянского замка.

 

Глава 28

Душу Марии Пелати раздирало множество противоречивых чувств. Один из самых важных документов в истории ей сейчас хотелось… предать огню. Если документ аутентичен, он принесет им такую славу и богатство, о каких она не смела и мечтать. И в то же время девушка понимала, что ни слава, ни деньги не дадут ей счастья из-за вечного сознания того, причиной скольких трагедий может стать пресловутый свиток.

Миллионы христиан, которые из-за обнаруженного ею документа поймут, что Иисус не был Мессией, ожидаемым иудеями.

В голове у девушки проносились десятки мыслей, и она не могла ни на чем сосредоточиться. Свиток… Возможные последствия его обнародования… Ее собственная вера… Необходимо было все самой осмыслить, но прежде она задаст доктору Бойду один простой вопрос. И его ответ поможет ей определиться с дальнейшими планами.

— Сэр, — тихо произнесла она, — а вы уверены, что свиток подлинный?

Звук ее голоса заставил вздрогнуть погруженного в размышления Бойда.

— Да, полагаю, что да. Мне, конечно, надо провести еще кое-какие анализы, чтобы полностью удостовериться. Как бы то ни было, величие катакомб говорит само за себя. Они слишком грандиозны, чтобы быть покровом для какой-то мелкой шутки.

— А ваш перевод… он точен?

— Конечно, есть шанс, что я неверно понял одно или два слова, но основное содержание очевидно. Тиберий воспользовался репутацией Иисуса как иудейского мессии ради финансовой выгоды империи.

— Как вообще подобное возможно? Как кто-то может создать Мессию?

— Это, моя дорогая, тайна, о которой в свитке ничего не говорится.

— А вы что думаете? По вашему мнению, подобное возможно?

Профессор молчал, ему требовалось немалое мужество, чтобы ответить.

— Признаюсь, вероятность чего-то подобного приходила мне в голову. Несмотря на то что я был воспитан христианином, я ведь ученый, а это означает, что я не должен ничего исключать с ходу. Даже если найденные свидетельства противоречат моей вере.

Он снова помолчал, раздумывая, какие еще аргументы привести.

— Мария, истина состоит в том, что мы обнаружили печать Тиберия на цилиндре и его почерк в рукописи, а это дает основания полагать, что именно он и является ее автором. А коль рукопись действительно принадлежит ему, мы будем полными идиотами, если не исследуем все проистекающие отсюда возможности, включая и вероятность того, что Тиберий нашел способ воплотить свой замысел в жизнь.

У Марии пересохло в горле.

— Даже если в результате поймем, что Иисус не был Мессией?

Бойд кивнул.

В течение нескольких минут в комнате царила тишина. Слышно было только постукивание кондиционера.

После долгой паузы Мария произнесла:

— Извините, профессор. Боюсь, я больше не смогу в этом участвовать.

Прежде чем он успел что-то ответить, Мария покинула библиотеку и пошла по улице, не подозревая о том, что очень скоро ей предстоит сделать ключевое открытие.

Туристы восторгались видом с крыши Il Duomo, а Мария Пелати неподвижно сидела в уголке, словно одна из 2245 мраморных статуй, украшающих собор. В другой день и с другим настроением она смешалась бы с толпой и стала бы тоже с восхищением созерцать шпили, взмывавшие к небесам, и размышлять о тех 511 годах, что ушли на строительство храма. Но сегодняшний день сильно отличался от других дней.

После размышлений над рукописью в течение целого часа девушка вышла из транса, внезапно почувствовав, что исходит потом. В поисках более прохладного места Мария спустилась по шиферной крыше, расположенной под углом в тридцать градусов к порталу в одном из шпилей, но там тоже не нашла ни прохладного ветерка, ни тени, на которые рассчитывала.

«Черт с ним! — подумала она. — Я все равно попаду в ад за то, что обнаружила свиток, поэтому вполне могу найти какое-нибудь местечко с кондиционером, пока у меня еще есть такая возможность».

Мария прошла мимо изысканного ряда статуй, запечатлевших смесь из святых, рыцарей и грешников в самых разнообразных позах. Несмотря на потрясающее искусство, отличавшее их, сегодня они оставили девушку совершенно равнодушной за исключением последней, изображавшей величественного человека в длинной тоге. Мария взглянула на него и, к своему удивлению, поняла, что лицо его ей знакомо. Насмешливый изгиб губ. Легкомысленное мерцание в глазах. Высокомерно выпяченная вперед нижняя челюсть. Презрительно-надменная улыбка на…

— О Господи! — вскрикнула она. — Смеющийся человек!

Потрясенная этой находкой, Мария хотела немедля броситься обратно к доктору Бойду и рассказать ему о своем открытии, однако поняла, что, если сейчас же не разыщет всю необходимую информацию, он настоит на их возвращении в церковь и тогда уже расследование будет вести сам. А этого она как раз и стремилась избежать.

Быстро оценив все возможные варианты, Мария пришла к выводу, что удобнее всего будет поговорить с одним из гидов. На крыше их было несколько, поэтому она присоединилась к одной из групп у самого высокого шпиля и прослушала всю лекцию экскурсовода.

— Башня возвышается на триста шестьдесят футов над площадью — потрясающая высота, если принимать во внимание возраст здания. Чтобы почувствовать, насколько высоко мы находимся, давайте подойдем к краю крыши…

Группа стала осторожно приближаться к краю, а Мария тем временем подошла к гиду, молодому человеку лет около тридцати.

— Простите, — произнесла она по-итальянски. — Не могли бы вы ответить на один вопрос?

Ему было достаточно одного взгляда в ее яркие карие глаза, чтобы он забыл об остальной группе.

— Да, гм, конечно. Что угодно.

— Заранее благодарю, — сказала она, взяла его под руку и отвела в сторону. — Вон там одна статуя, которая мне чем-то очень знакома. Вы можете просветить меня по ее поводу?

Экскурсовод уверенно улыбнулся:

— Буду рад. Я работаю здесь уже почти пять лет и знаю все о соборе.

— Все? Поразительно! Ведь собор такой огромный!

— И вы это говорите мне! — хвастливым тоном воскликнул гид. — Его длина составляет пятьсот двадцать футов, а ширина — двести восемьдесят четыре фута. Он занимает площадь большую, чем футбольное поле. Это третий по величине собор в мире.

— Вы так много знаете о нем. Должно быть, вы очень умный.

Гид просиял.

— О какой статуе вы хотели побольше узнать? Я вам многое могу поведать о любой из них.

Мария показала на смеющегося человека.

— Вот о нем.

Уверенная улыбка гида внезапно исчезла.

— Вот о нем-то как раз известно совсем мало. Перед вами одна из немногих статуй, окутанная завесой тайны. Когда я поступил сюда на работу, я спросил о ней куратора местного музея, и он ответил, что это одна из самых древних исторических реликвий в храме, старше других его статуй на несколько столетий. Кроме того, она изготовлена из совершенно другого камня. Большая часть собора сделана из каррарского мрамора, но не заинтересовавший вас господин. Он высечен из такой разновидности мрамора, которой в Италии нет. Единственное место, где его добывают, — небольшая деревушка неподалеку от Вены.

— В Австрии? Довольно странно.

Гид согласился.

— Еще более странно расположение памятника. Взгляните на другие статуи вокруг нас. Сразу бросается в глаза, насколько он чужд им. Они изображают многотрудный поиск человеком Бога. Притом простым человеком. Но он — все, что угодно, только не простолюдин. И все-таки кому-то из служителей церкви пришло в голову поместить его именно здесь. Почему было принято такое решение, нам неизвестно.

Мария закрыла глаза и вспомнила о катакомбах. И там, точно так же, как здесь, смеющийся человек казался абсолютно неуместным. Вначале он со своей сатанинской улыбкой появлялся в середине сцены распятия. Потом та же улыбка на ящике, в котором лежал свиток Тиберия. И вот теперь его необъяснимое появление на крыше собора.

У этого человека какая-то загадочная манера появляться там, где его меньше всего ждут. Но почему? Или, точнее, все-таки кто же он?

— Один вопрос, прежде чем я вас отпущу. У вас есть какие-нибудь предположения относительно того, кем он может быть?

Гид пожал плечами.

— Единственная зацепка — буква у него на кольце.

— Буква? Какая буква?

Экскурсовод указал на руку статуи.

— Вам все равно ее отсюда не разглядеть. Человек, убирающий здесь и чистящий статуи, заметил ее в прошлом году. Тем не менее у нас нет полной уверенности относительно того, является ли буква инициалом запечатленной в статуе личности, или самого скульптора, или… ни того ни другого.

— А какая буква? — спросила Мария.

— Буква «пэ», как в имени Павел.

Или в имени Пакциус, подумала девушка. В восторге от своей гипотезы она расцеловала гида в обе щеки.

— Спасибо! Огромное спасибо! Я и рассчитывала, что вы назовете именно эту букву.

— Вот как? Почему же?

Вместо ответа Мария бросилась к доктору Бойду, чтобы сообщить ему о своем открытии.

 

Глава 29

Ник Дайал открыл портфель и осторожно извлек из него содержимое. Внутри находилась переносная доска, на которую он постоянно наклеивал фотографии, заметки, карты.

Повесив ее на стену в полицейском участке здесь, в Ливии, Ник попытался установить, что еще ему нужно добавить. Очевидно, фотографии Нарайяна. А еще, по-видимому, несколько крупных планов окровавленной арки. Кроме того, следует начать отыскивать связи с делом Янсена, находя сходство между двумя убийствами, каким абсурдным бы это сходство ни казалось на первый взгляд. Дайал прекрасно знал, что порой за самой большой нелепостью может скрываться истина.

Взглянув на ту часть доски, которая была посвящена Янсену, он сразу обратил внимание на его идеально чистую кожу. Почему вторую жертву избили, не оставив на теле живого места, изодрав всю кожу в клочья, а первую оставили нетронутой? В случае с Янсеном у убийц не хватило времени? Или что-то их спугнуло? Или Дайал вновь столкнулся с той закономерностью, с которой не раз уже встречался в прошлом: чем больше убийств совершает преступник, тем наглее становится?

Или, подумал Дайал, это все-таки не имеет отношения к наглости. А скорее к религии. Какая-то связь, которую он не заметил. Чтобы поставить все точки над i, он решил позвонить Анри Тулону в центр Интерпола и получить от него дополнительную информацию относительно смерти Христа.

— Анри, — начал Дайал, — как ты себя чувствуешь после ночи, проведенной за рюмкой вина?

— А откуда ты знаешь, что я пил? — ответил Тулон заплетающимся языком. — Ты что, вернулся во Францию?

— Да нет, я просто знаю, что ты пьешь всегда.

— Oui, это верно.

— У тебя была возможность разъяснить вопрос, связанный с Шекспиром, который мы обсуждали прошлый раз?

На другом конце телефонной линии Тулон кивнул, по-лошадиному мотнув гривой волос, завязанных в хвост.

— Да, я кое-что посмотрел и пришел к выводу, что нас просто пытаются отвлечь таким маневром.

— Я так и думал, откровенно говоря. Нутром чувствовал, что нужно следовать за религиозной нитью, что я, собственно, и делал. Если бы в дело еще вмешался и «Гамлет», оно бы окончательно запуталось.

Тулон улыбнулся и сунул в рот потухшую сигарету.

— Что-нибудь еще?

Дайал бросил взгляд на фотографии вскрытия Нарайяна.

— Да, кое-что есть. Здешняя жертва очень отличается от Янсена. Я подумал, что ты можешь предложить свои соображения и на сей счет.

— И в чем же отличия?

Дайал пальцем провел по отметинам на спине Нарайяна.

— Здешнюю жертву били какой-то плетью. И очень сильно били. На нем осталось больше крови, чем кожи.

— Жертву бичевали?

— Бичевали? В Библии употребляется это слово?

— Не только в Библии. В те времена подобное наказание было настолько распространено, что святой Иоанн даже не стал разъяснять его в своем Евангелии. В Евангелии от Иоанна говорится: «Тогда Пилат взял Иисуса и велел бичевать Его». Без всяких дальнейших подробностей. Все прекрасно понимали, о чем идет речь.

— Все, кроме меня, — пробормотал Дайал. — Как выглядело орудие названной процедуры?

— Они пользовались плетью, называвшейся «флагеллум». По-латыни это значит «маленький бич».

— Раны на теле Нарайяна совсем не маленькие. У него все мышцы разорваны.

Тулон кивнул.

— К чему и стремились бичеватели. Флагеллум — кожаный бич с крошечными шариками на конце. Они изготавливались из кости или металла. В некоторых из них еще имелись крохотные коготки, подобные заостренным рыболовным крючкам. С каждым ударом плетки из тела вырывали куски плоти.

— Настоящее варварство!

— И тем не менее очень распространенное. В конечном итоге это делалось, чтобы ослабить преступника и чтобы он не так долго мучился на кресте. В каком-то извращенном смысле они наносили ему подобные увечья из жалости.

Дайал только головой покачал, услыхав такую логику. В ранах, которые он видел на жертве, не было ни малейшего намека на сострадание. Сквозь разрывы в коже Нарайяна виднелась грудная клетка.

— И сколько времени длилось бичевание?

— Римский закон ограничивал его сорока уларами. Большинство солдат заканчивали на тридцать девятом ударе.

— Еще один способ продемонстрировать человеколюбие?

— Именно. После чего патибулум — горизонтальная перекладина креста — привязывалась к плечам жертвы прямо за шеей.

— Словно спортсмен штангу?

— Да, только намного тяжелее. Весом примерно пятьдесят пять килограммов.

Дайал записал в свой блокнот: «Примерно 125 фунтов».

— И что потом?

— Жертву заставляли тащить ее до stipes crucis, которое было уже вкопано в землю.

— И сколько оно весило?

— Вдвое больше патибулума.

Дайал отметил, что целый крест был слишком тяжел, чтобы его мог протащить один человек.

— Кстати, а почему все-таки художники изображают Христа несущим весь крест, а не перекладину?

— Потому что так все смотрится гораздо более выразительно. Даже Мел Гибсон в своем фильме показал Христа несущим крест, хотя после бичевания это для него было бы просто физически немыслимо. Как известно, он трижды падал по пути на Голгофу.

— Верно! Я совсем забыл. И ведь руки у него были связаны. Поэтому, начав падать, он никак не мог удержаться. И падал на землю лицом вниз.

— Несомненно. Ведь именно ранами на лице из-за падений многие объясняют искажения на лике Туринской плащаницы. На ней четко заметен сломанный нос.

Дайал покачал головой. Его совсем не устраивало то, в каком направлении движется расследование дела. Он находится в Ливии, в двадцать первом веке, а беседует о распятии, о Туринской плащанице и шрамах на лице Христа, словно они могут иметь серьезное значение для расследования. И самое поразительное то, что они действительно имеют — и не только серьезное, но решающее значение. Наконец-то Ник понял, почему у Янсена был сломан нос. Скорее всего это не было случайностью. Возможно, убийцы стремились к тому, чтобы он как можно больше походил на Христа.

— Что-нибудь еще, Ник? Я умираю без очередной дозы никотина.

— Только еще один последний вопрос. Что тебе известно об истории распятий?

Тулон лизал сигарету, пытаясь получить удовольствие от ее вкуса.

— Предположительно их изобрели персы и передали карфагенянам, а те — римлянам. Большинство полагает, что распятие придумали римляне, однако это заблуждение. Римляне просто довели его до совершенства. Они настолько поднаторели в нем, что даже делали ставки на то, сколько времени протянет жертва на кресте в зависимости от погоды, возраста распятого и пищи, которую он употреблял перед казнью. «Повесь его повыше и растяни пошире» — была у них такая поговорка. После чего они начинали заключать пари.

— Все, что ты говоришь, отвратительно.

— Для тебя. А для них распятие было всего лишь необходимым злом в несправедливом мире. Самым быстрым и эффективным способом решения проблем.

Дайал задумался над комментарием Тулона. Не служили ли и расследуемые им преступления подобной цели? Но если так, то какие проблемы пытались решить убийцы?

Некоторое время спустя в дверь постучал Омар Тамер. Он ожидал застать Ника Дайала за столом, а не разгуливающим взад-вперед по комнате подобно пуме в клетке.

— Могу я вас побеспокоить? — спросил Тамер. — Я не…

— Да, конечно. Заходите. Мне лучше думается в движении. Наверное, больше крови приливает к голове.

Ливиец понимающе кивнул.

— А мне лучше думается, когда я босиком, когда ветер обдувает мне пальцы ног.

Дайал опустил глаза и заметил, что Тамер действительно босой.

— Интересно.

Тамер рассмеялся, когда увидел доску Дайала.

— Необходимо использовать все, что способно помочь, — заметил он. — Но здесь, у нас, я ничего подобного применить бы не смог. Слишком много любопытных глаз.

— Ваших коллег?

Он отрицательно покачал головой:

— Нет, военных.

Дайал не знал, что на это ответить, и потому промолчал.

— Если вы собираетесь провести у нас еще день, тогда будет лучше, если вы заберете все материалы с собой в отель. Невозможно предсказать, что может исчезнуть ночью за время вашего отсутствия.

Дайал кивнул — он прекрасно понимал, на что намекает Тамер. Его доступ к информации был гарантирован тем, что Ливия являлась членом Интерпола, хотя последнее вовсе не означало, что его здесь принимали как желанного гостя.

— Спасибо за совет.

На сей раз промолчал Тамер.

— Кстати, если бы я сегодня уехал, вы бы согласились держать меня в курсе расследования?

Ливиец кивнул:

— Конечно, если и вы ответите мне тем же.

— Мы поняли друг друга.

Тамеру хотелось сказать ему, что он не имеет ничего против пребывания Ника у них в стране просто ему хочется защитить его от возможных посягательств со стороны ливийского правительства. Дайал только понимающе кивнул. Ему не требовалось никаких объяснений. Он был американец, что делало его самым любимым или ненавидимым существом на свете — в зависимости от того, где он находился и когда.

Именно по названной причине Ник и собирал основные материалы следствия на переносной доске. Это наделяло его необходимой гибкостью и позволяло мгновенно сниматься с места без особых хлопот. Именно так поступил он и той ночью.

 

Глава 30

Доктор Бойд знал, что через какое-то время Мария вернется в библиотеку. Беспокоило его другое — в каком состоянии она вернется. Он вспомнил, что пережил сам, закончив перевод свитка (стать убийцей собственной религии — одно из самых тяжелых испытаний для души), и понимал, что Марии приходится еще тяжелее, ведь она гораздо более религиозна.

Впрочем, нет времени оказывать ей помощь в ее духовном кризисе — в своих руках он держит судьбы христианства и христианского мира. А значит, следует выбросить Марию из головы и полностью сосредоточиться на единственной проблеме, имеющей значение в данный момент: что делать со свитком?

Прежде чем Бойд смог принять какое-то решение, в комнату ворвалась Мария.

— Профессор, — крикнула она, — вы не поверите, что я сейчас видела!

Смущенный странным поведением помощницы, Бойд предложил ей сесть. Он ожидал увидеть девушку совсем в другом состоянии — предполагал, что она вернется в библиотеку, мучимая угрызениями совести, а не преисполненная энтузиазма подобно руководителю группы болельщиков.

— С вами все в порядке? У вас не было какого-нибудь нервного срыва, моя дорогая?

— Что? Нет, у меня не было никакого нервного срыва. А почему вы спрашиваете?

— Просто… ну, вы как-то уж очень взволнованы.

— А что? Нельзя?

— Конечно, можно. Но когда вы уходили отсюда, вы были совсем в другом состоянии.

— И у меня были на то причины. Я уходила отсюда, утратив надежду, а возвратилась с возрожденной верой. Я обнаружила новые свидетельства, способные опровергнуть то, что нам стало известно.

— Новые свидетельства? — В голосе профессора прозвучала нотка явного сомнения. — И где вы их раздобыли?

— В Il Duomo, — ответила Мария. — Я отправилась туда в поисках душевного успокоения. Решила, что если мне нужно поразмыслить о Боге, то там самое лучшее место в Милане для подобных мыслей. Как бы то ни было, я взобралась на крышу, едва выдержав жуткую жару, и тут увидела его.

— Вы увидели его? Там, по-видимому, было очень жарко.

— Нет, не Бога! Никакого Бога я не увидела. Я увидела смеющегося человека.

— И все-таки там, наверху, было очень жарко.

— Не во плоти, естественно. Я увидела его статую на крыше собора!

— Минутку. Вы серьезно?

— Абсолютно! Наш дружок из катакомб — на крыше собора.

— Что? Ерунда какая-то! Собор строили не древние римляне. Если я не ошибаюсь, его возвели в четырнадцатом веке.

— Постойте, я вам еще не все рассказала. — Мария радостно улыбалась в восторге от возможности поучить своего наставника. — На кольце у смеющегося человека буква. Конечно, никаких гарантий того, что это именно его инициал, нет, но все-таки вероятность достаточно велика.

— Какая буква? — спросил он. — Буква «пэ»?

Мария кивнула, разочарованная тем, что профессору удалось обо всем догадаться самому.

— «Пэ» значит «Пакций», ведь так?

Бойд поднял руку, чтобы немного успокоить ее.

— Возможно, но вовсе не наверняка. Не стоит делать никаких поспешных выводов. Нам необходимо найти значительно более веские доказательства.

— Ну, профессор, кто еще это может быть? Тиберий направил Пакция в Иудею для осуществления своего плана, основанием для подобного вывода является наш свиток. В том же самом году Пакций навсегда исчезает из римских хроник. Здесь не может быть простого совпадения. Я вам говорю, смеющийся человек — Пакций и никто другой! Он просто обязан им быть!

Бойд потирал глаза, размышляя о ее версии. Все вроде было вполне логично за исключением одного.

— Мария, мне вовсе не хочется портить вам настроение, но ваши сведения о Пакции только укрепляют основания антихристианской версии. Это значит, что Пакций получил свиток, а затем отправился в Иудею, чтобы осуществить план императора. Кроме того, у нас есть основания заключить, что результаты его деятельности в Палестине были настолько успешны, что Тиберий соорудил ему роскошную гробницу в подземельях Орвието.

— Верно, — согласилась Мария. — Однако мне представляется, что не я, а вы чего-то недопонимаете. Я уходила отсюда потерянная и подавленная, полная сомнений относительно нашего Господа, Христа и всего, чему я раньше свято верила. Чтобы собраться с мыслями, я отправилась в ближайшую церковь в надежде отыскать там что-то такое, что помогло бы мне справиться с духовным кризисом. И что я получила в результате? Огромный кусок из нашей головоломки. А потом говорите о том, что Господь не творит чудеса! Пресвятая Мария! Больше никогда у меня не возникнут сомнения в Божественном Провидении!

Девушка заметила в глазах Бойда прежнее сомнение.

— Я знаю, вы думаете, что я сошла с ума и все, о чем я вам сообщила, не более чем простое совпадение. Но я совершенно искренне верю, что таким способом Господь велит мне продолжать поиск, не сдаваться и не отчаиваться в своей вере. И в глубине души я чувствую, что если последую его совету, то все будет хорошо.

Знаете, профессор, я абсолютно убеждена в том, что мы действительно обнаружили нечто в высшей степени значительное. Исторические свидетельства сами по себе потрясающие. А добавьте к ним еще и попытки убийства, ложь в газетах, статую на крыше собора — и в результате мы получаем настоящий заговор мирового масштаба.

Бойд устремил на Марию взгляд холодных голубых глаз.

— Итак, вы полагаете, что мы имеем дело с какой-то хитроумной уловкой?

— Вовсе нет, — решительно ответила девушка. — Я верю в то, что мы действительно открыли катакомбы и свиток, но не верю, что Иисус был результатом жульничества каких-то нравственно нечистоплотных людей. Когда речь заходит о вере, мне нужны гораздо более основательные свидетельства.

— По правде говоря, я был бы сильно разочарован, будь у вас другая позиция.

— В самом деле?

— Конечно. Не забывайте, что с тех пор, как был написан наш свиток, прошло два тысячелетия и имело место множество разных событий, которые, конечно же, не мог предвидеть Тиберий. Как бы то ни было, я надеюсь, что вы сохраните критический подход на протяжении всего периода наших изысканий. Как только мы соберем все необходимые данные, сможем сесть и подумать над тем, что все-таки произошло две тысячи лет назад. А потом нам обоим придется отвечать за последствия нашего открытия. Правильно я говорю?

— Совершенно верно! — ответила Мария, вдохновленная тем, что он правильно понял и одобрил ее подход к делу. — Давайте начинать.

Воспользовавшись всеми сведениями, которыми они располагали на данный момент, Бойд и Мария начертили схему, пытаясь вместить в нее все имевшиеся у них факты.

— Если мои расчеты верны, — произнес Бойд, — Тиберий написал этот свиток примерно за восемь месяцев до гибели Христа. У Пакция было довольно времени, чтобы прочесть свиток, вернуться в Рим, а затем отправиться в Иудею выполнять поручение. Каким бы оно ни было.

— Я не понимаю одного: почему Иудея представлялась Тиберию настолько важной? Главным источником продовольствия для Италии был Египет благодаря своему относительно развитому сельскому хозяйству, Греция же считалась главным источником культурных ценностей. Но Иудея? Там не было ничего, кроме песков и постоянного готового к восстанию населения.

Бойд задумался над ее словами.

— Мы ведь не знаем сути его намерений. Возможно, Тиберий избрал Иудею потому, что она доставляла так много хлопот. Он полагал, что если ему удастся привести к повиновению евреев, то усмирить остальную империю будет гораздо проще.

Мария нахмурилась.

— Вы хотите сказать, что Иудея была чем-то вроде полигона?

Бойд кивнул, ему понравилось сравнение.

— Нам еще предстоит подтвердить факт присутствия Пакция в Иудее и выяснить, что он на самом деле хотел там осуществить, тем не менее мне представляется, что наша гипотеза не лишена смысла. Как вы думаете? Теперь главное, что мы должны сделать, — это заполнить некоторые лакуны в нашей схеме.

— Ну, кое-что нам уже известно, не так ли? Вот посмотрите. «Давайте же утолим их голод выбранной нами пищей, устроим им пир по поводу прихода их спасителя, чтобы смогли они утолить свой голод, возрадовавшись учению своего мессии… ибо нам известно, что он всего лишь ничтожество, возведенное в ранг Юпитера». Сказанное здесь значит, что Тиберий хотел создать для иудеев ложного бога. Он стремился к тому, чтобы евреи поверили в приход своего мессии.

— Да, моя дорогая, то, что вы говорите, совершенно очевидно. Но как возможно осуществить подобное? Если продолжите читать текст дальше, вы найдете следующие слова: «…у евреев не должно зародиться ни малейшего подозрения. Они должны собственными глазами узреть некое божественное деяние, столь магическое и столь загадочное, что все последующие поколения будут вечно воспевать его величие…» А это значит, что он намеревался устроить какое-то публичное зрелище, нечто такое, что заставило бы полностью замолчать даже самых отъявленных скептиков.

— Нечто подобное чуду?

— Или по меньшей мере какому-нибудь грандиозному фокусу. Не забывайте, что чудо, по определению, есть событие, противоречащее законам природы, нечто такое, что воспринимается как божественное деяние. И у меня есть странная уверенность, что небеса римлянам в их замыслах не помогали.

— А что говорит история? Если хитрость Тиберия действительно сработала, тогда в библейском фольклоре должны были сохраниться свидетельства о каком-то подобном «чуде».

— Я уже думал над этим, моя дорогая, но хроники жизни Христа настолько разнятся друг от друга, что в них очень трудно отличить факт от выдумки. В одних лишь Евангелиях говорится о тридцати шести чудесах, от превращения воды в вино до хождения по водам Генисаретского озера. И по моему мнению, ни одно из перечисленных событий не произвело того впечатления, на которое рассчитывал Тиберий. — Профессор смущенно покачал головой. — Кроме того, не следует забывать, что такое Новый Завет. Сочинения, предназначенные для проповеди христианства, а вовсе не собрание точных исторических фактов. Даже папа римский признал это.

Мария прекрасно знала, что такое Библия, тем не менее тон объяснения Бойда показался ей излишне резким. Возьмем, к примеру, Евангелия. Она знала, что в Евангелиях от Матфея, Марка, Луки и Иоанна подробно говорится о жизни Иисуса, и большинство христиан считают названные сочинения ни в чем не погрешающими против истины. Верующие не обращают внимания на тот факт, что Евангелие от Иоанна расходится с другими Евангелиями касательно ряда важнейших событий из жизни Христа, а следовательно, большие части Евангелий должны заключать в себе ложные сведения, так как они противоречат друг другу. Кроме того, Марии было известно, что, по мнению многих современных ученых, Евангелия от Матфея, Марка и Луки были написаны людьми, никогда не видевшими Христа (хотя многие раннехристианские ученые придерживались противоположной точки зрения), и примерно лет через сорок после распятия. Таким образом, получается, что ни одно из названных сочинений не является рассказом очевидца о жизни Христа. Все они основаны на слухах, легендах и преувеличениях, передававшихся из уст в уста на протяжении двух поколений, живших в состоянии жестокого религиозного хаоса.

Мария также понимала, что четвертое Евангелие, приписываемое Иоанну, на самом деле было создано неизвестным автором, хотя некоторые ученые настаивают, что оно принадлежит тому Лазарю, которого Христос воскресил из мертвых. Будь это действительно так, его версию жизни Христа ни в коем случае нельзя было бы считать объективной.

«Секундочку, — подумала она, — а не могло ли названное воскрешение и быть тем самым чудом, которое они ищут?»

— Вот, к примеру, Лазарь. Иисус воскресил его на четвертый день после смерти и погребения.

— Гм… признаюсь, запамятовал. Думаю, такое событие могло полностью устроить Тиберия в его поисках чего-то поистине необъяснимого. К сожалению, чудо с воскрешением Лазаря произошло не в Иерусалиме, там, где Тиберий хотел, чтобы евреи узрели своего мессию. Поэтому вряд ли могло иметься в виду именно оно.

— Ну хорошо, тогда скажите мне, какое из чудес Иисуса имело место в Иерусалиме?

— По правде говоря, ни одно из его чудес, как мне представляется, не удовлетворяет необходимым критериям. Ни одно из них не могло произвести того всесокрушающего впечатления, к которому стремился Тиберий.

— Ну и?..

— Чего-то мы явно не замечаем. Необходимо продолжать поиски до тех пор, пока мы не найдем какой-либо факт, крупный или незначительный, который будет соответствовать нашей гипотезе.

Мария разочарованно откинулась на спинку стула.

— Довольно неопределенно, сэр. Существует так много разных мест, где можно искать. Было бы гораздо проще, если бы мы знали, с чего начать.

— Верно, но так редко бывает. В нашем деле ничто не дается просто, чаще случается наоборот — самые простые истины приходится открывать с огромным трудом. До всего надо докапываться, перерыв громадные пласты пустой породы.

Впрочем, в данном случае профессор Бойд ошибался, так как ответ находился совсем недалеко от них. А если уж быть совсем точным, он лежал на столе перед ними.

 

Глава 31

Открытый в тридцатые годы двадцатого столетия, гранд-отель «Реале» когда-то считался самым элегантным в городе. Теперь фрески, украшавшие вестибюль, потемнели — следствие бесчисленных прикосновений, табачных пятен и многих лет пренебрежительного отношения. Пейн, пока они с Джонсом со всех ног бежали к черному ходу, обратил внимание, что и парадный вход в отель выглядит довольно блекло. Несколько минут спустя они уже были в номере у Барнса. Чтобы не оставлять отпечатков, они натянули на руки носки покойного. Поиски не заняли много времени.

— Так, так, так, — произнес Джонс. — Посмотри-ка, что у нас тут.

Пейн обернулся и увидел, что Джонс стоит на коленях и держит девятимиллиметровую «беретту». Выяснив, что оружие не заряжено, Джонс поднес дуло к носу и втянул воздух, пытаясь понять, давно ли из него стреляли.

— Нашел под кроватью. Кажется чистым.

— Оружие или носок?

Не обратив внимания на вопрос, Джонс передал ему оружие.

— Интересно, зачем оно ему понадобилось?

Пейн взял его рукой в носке и стал похож на участника кукольного спектакля, собирающегося застрелить Лягушонка Кермита.

— Кто знает? Он ведь путешествовал в полном одиночестве по чужой стране. Возможно, с оружием он чувствовал себя увереннее.

Джонс, продолжавший осматривать комнату, пожал плечами.

— Кстати, о чувстве уверенности. Думаю, «беретту» нужно позаимствовать. На всякий случай.

— Я не против. Только не заимствуй его часы или бумажник. Не забывай, мы пришли сюда за пленкой.

Пейн кивнул, копаясь в чемодане Барнса. Тот был до отказа набит рубашками, шортами и разнообразными туалетными принадлежностями.

— А если мы найдем пленку, что будем делать?

— Уйдем. Признаться, у меня появилось какое-то нехорошее ощущение.

Улыбнувшись, Пейн протянул ему сумку.

— Если так, тогда пошли.

Джонс расстегнул сумку и обнаружил в ней три коробки с тридцатипятимиллиметровой пленкой.

— Если повезет, то на одной из них мы увидим сцену вчерашней катастрофы.

— А если не повезет, то загорающего Дональда.

— Господи, только не это. Не думаю, что ЦРУ станет нам платить за такие развлечения. Не думаю, что их… Блин!

На лице Пейна отобразилось некоторое замешательство.

— В чем дело?..

Тут Пейн услышал шум и понял, что Джонс имел в виду. До него донесся звук вставляемого в дверь ключа и скрип поворачивающейся ручки.

— Блин! — повторял Джонс. — Блин! Блин! Блин!

Пейну пришла в голову неожиданная мысль — он толкнул Джонса к двери, заставив загородить ее собой. Тем временем сам пробежал глазами по комнате в поисках вещей, из которых можно было бы соорудить баррикаду, чего-то достаточно прочного и солидного, что смогло бы задержать незваных гостей по крайней мере до того момента, как он придумает какой-нибудь другой вариант.

— Кровать, — вырвалось у него, — давай придвинем кровать!

Он перескочил через матрац и толкнул всю широкую конструкцию вперед. Задача была вовсе не такой простой, какой казалась на первый взгляд. Ножки кровати, словно когти, вонзились в деревянный пол, и как только она сдвинулась с места, раздался такой скрежет, точно десять тысяч ногтей одновременно провели по школьной доске.

— Полиция! — крикнули из коридора. За возгласом последовал стук в дверь такой силы, что у Джонса завибрировала грудная клетка. — Aprire!

— Мы знаем, что вы находитесь в номере! — крикнул кто-то другой по-английски. — Открывайте, или мы будем стрелять по замку!

Глаза Джонса расширились от ужаса, когда он понял, что замок находится на уровне его ягодиц. В отчаянии он выпалил первое, что пришло ему в голову:

— Если вы начнете стрелять, мы расправимся с заложником!

— С заложником? — прошептал Пейн. — Прекращай издеваться над ними и дай мне руку.

Джонс прошел в противоположную часть комнаты и помог Пейну перевернуть на бок старинный комод и задвинуть его между кроватью и ближайшей стеной. Теперь дверь без динамита не откроешь.

— Превосходно! — прорычал Джонс. — Теперь они не войдут, а мы не выйдем.

— Не отчаивайся, выйдем. Расслабься. И не теряй уверенности в себе.

Впрочем, терпение потерял не только Джонс. Полицейские тоже вышли из себя. Они продемонстрировали свое раздражение тем, что нанесли по двери первый удар импровизированным тараном. Звук разнесся по комнате подобно выстрелу пушки времен Гражданской войны, хотя на баррикаду не произвел ни малейшего воздействия.

— Ну и что теперь? — спросил Джонс. — Единственный выход — дверь, а за ней полиция.

Бац!

— Не волнуйся, мы выйдем не через дверь. Мы пройдем вот здесь.

Джонс проследил взглядом за пальцем Пейна и понял, что тот имеет в виду окошко из цветного стекла в ванной.

— Не пойдет, Джон. Мы для этого великоваты. В особенности твоя жирная задница.

Пейн внимательно всматривался в окошко в течение нескольких секунд.

— Я неплохо оцениваю пространственные соотношения, и, по моим оценкам, у нас все должно получиться. Мы туда пройдем полностью, включая и мою задницу.

Бац!

— Не думаю, — возразил Джонс. — Кроме того, мы не одни.

Он указал на что-то за окошком. Какая-то тень, похожая на человеческую голову. Кто-то пытался заглянуть в комнату.

— Никаких проблем! — продолжал бахвалиться Пейн. И без дальнейших предупреждений он рванулся к окошку и, подпрыгнув, ударил ногами по стеклу. От удара оно мгновенно разлетелось на мелкие разноцветные кусочки, словно от взрыва на фабрике по производству «Скиттлз». У полицейского, стоявшего по ту сторону, весь рот был полон битого стекла, а кроме того, он ощутил ни с чем не сравнимый вкус башмака Пейна. К сожалению, физиономия копа прервала полет Пейна, иначе он обязательно оказался бы на противоположной стороне. Вместо этого Пейн рухнул на кафельный пол, а вокруг него с мелодическим звоном сыпались мозаичные осколки.

Джонс бросился к нему.

— Черт, Джон. Тебе следовало бы лучше поработать над способами приземления.

Какое-то время у Пейна ушло на то, чтобы отдышаться.

— Наверное, ты прав…

— А кстати, почему ты не воспользовался стулом, чтобы разбить окно?

Пейн сел и попытался вытрясти стекло из волос.

— Мои родители каждую неделю таскали меня в церковь, и я, сидя там, думал, а что будет, если я выпрыгну через стеклянный витраж в окне и убегу навстречу свободе. У меня так ни разу до сегодняшнего дня и не появилась возможность попробовать.

Бац!

Звук тарана вернул их к реальности. Приятели поспешили вылезти в разбитое окошко, перескочили через лежащего в полной отключке полицейского и незамеченными добрались до «феррари». Ожидая, пока Джонс откроет машину, Пейн обратил внимание, что у него почти отовсюду сочится кровь. В основном из царапин на руках и ногах. Внезапно мечта о том, чтобы выскочить через стеклянный витраж, показалась ему совсем не такой уж блестящей.

— Сделай одолжение, останови у первого магазина, который увидишь. Я должен себя немного подлатать.

— Без проблем. По дороге на Перуджу наверняка есть масса магазинов.

— Перуджу? А что там такого, черт возьми, в Перудже?

— Разве я тебе не говорил? Пока ты рассматривал карты на автобусной станции, я выяснил, куда направлялся Бойд. Парень в кассе понял, о ком я веду речь, еще до того, как я продемонстрировал ему фотографию, так как ему задавали этот вопрос раз сто.

— И?..

— И Бойд направлялся в Перуджу, небольшой городок на расстоянии двух часов езды отсюда.

Они проехали еще миль пятнадцать, прежде чем нашли заправку, на которой смогли закупить все необходимое, чтобы Пейн залечил раны. Он прошел в душ, чтобы промыть порезы, а Джонс тем временем приобрел бинты и медикаменты. Пять минут спустя он вошел в мужской туалет, держа в руках аптечку и номер местной газеты.

— Поторапливайся, — сказал Джонс. — Нам нужно кое-куда заехать.

— Обратно в тюрьму?

Его друг отрицательно покачал головой и протянул ему газету.

— На место еще одной катастрофы.

Пейн глянул в зеркало и попытался прочесть заголовок. К несчастью, два обстоятельства не позволили ему сделать это. Во-первых, в зеркале отражение газеты было перевернутым, и статья производила впечатление иллюстрации из какого-то прихотливого сборника головоломок. А во-вторых, чертова заметка была написана по-итальянски.

Тем не менее многое стало ясно по фотографиям на первой полосе. Всем ведь известна поговорка: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз прочесть». Увиденные им фотографии стоили гораздо большего, так как были поразительно яркие. Такие, от которых вывернуло бы даже мясника. В основном на них был виден остов сгоревшего автобуса, но Пейн разглядел оторванные и вывернутые под немыслимым углом руки и ноги, торчащие из-под обломков. А также чью-то голову, прижатую к земле массивной металлической панелью. Он мог только предполагать, что перед ним голова, так как сказать с полной уверенностью было невозможно. Волосы и кожа полностью сгорели, и она стала напоминать голову трупа, извлеченного из жерла вулкана.

На фотографиях были только обуглившиеся останки.

Пейн глубоко вздохнул, внутри у него закипал гнев.

— Я догадался. Автобус, в котором ехал Бойд?

Джонс ничего не ответил. Гнев и решимость, отразившиеся у него на лице, говорили о многом.

 

Глава 32

Один из главных недостатков использования эспрессо в качестве источника энергии — его расслабляющее воздействие на мочевой пузырь. Именно об этом думала Мария Пелати, во второй уже раз за час посещая библиотечный туалет. Выйдя из кабинки, она проследовала к длинному ряду рукомойников. И вот тут-то на нее сзади набросился неизвестный, зажал ей рот рукой и прижал к облицованной кафелем стене.

— Ни звука! — по-итальянски предупредил нападавший. — Вы меня поняли? Молчите!

При других обстоятельствах Мария не стала бы долго размышлять над адекватным ответом. Она укусила бы негодяя за руку, ударила его каблуком по ноге и заорала изо всех сил, но в данном случае решила подчиниться. Она точно не знала почему. Возможно, что-то в поведении мужчины или просто интуиция подсказали девушке, что он не причинит ей вреда. Как ни странно, она почувствовала, что он пришел помочь ей.

— Если вы пообещаете не кричать, я отпущу вас, — прошептал он. — В противном случае мне придется вас держать и дальше. — Несколько напряженных секунд он ожидал ее решения. — Ну, вы согласны?

Мария кивнула.

— Хорошо, — прохрипел мужчина, отводя руку. — Надеюсь, я вас не сильно напугал, но мне было очень важно как можно скорее переговорить с вами. И обязательно наедине.

— Вы хотели переговорить со мной? Почему?

— Почему? Да потому что вы находитесь в невероятной опасности.

Опасность. Это слово пробудило в девушке страшные воспоминания о нескольких прошедших днях. Обстрел с вертолета, лавина, затем жуткие вопли заживо сгоревших пассажиров автобуса. И в конце тошнотворный запах обожженной человеческой плоти.

— Кто вы такой? — спросила Мария. — И от чьего имени хотите говорить со мной?

Незнакомец печально улыбнулся:

— Неужели вы меня не помните? Я тот самый охранник, который пропустил вас в библиотеку. Вы даже со мной немного заигрывали.

От смущения Мария залилась краской.

— Вы? Но вы, кажется, были в форме.

Охранник кивнул, обрадовавшись, что она все-таки его вспомнила.

— Моя смена закончилась час назад. И вам повезло, потому что именно тогда я и понял, какая опасность вам угрожает.

— Опасность? Какую опасность вы имеете в виду?

— Неужели вы в самом деле не понимаете? По всем каналам в «Новостях» сегодня демонстрировали фотографии человека, который вас сопровождает. Неужели вы не знаете, что его разыскивает полиция? За ним охотятся все полицейские службы Европы.

Черт! — выругалась про себя девушка. Затем, сделав вид, что слова охранника не произвели на нее особого впечатления, сказала:

— Должно быть, вы все-таки ошибаетесь. Я знаю его много лет, и он никакой не преступник. Он известный профессор.

— По телевизору демонстрировали несколько его фотографий. Это точно он.

— Хорошо, — согласилась Мария, — допустим, вы правы. Как, по-вашему, мы должны поступить?

— Вам ни о чем не надо беспокоиться. Я все сделал.

Мария почувствовала, что у нее замерло сердце.

— Что вы сделали?

— Как только увидел его фотографию, я вернулся, чтобы удостовериться, что он все еще в кабинете. Затем дождался, пока вы уйдете от него — я не хотел, чтобы он использовал вас в качестве заложницы, — и позвонил в полицию. Надеюсь, они уже прибыли.

Марию охватила паника. Не задумываясь, девушка бросилась к двери в надежде предупредить Бойда, пока еще не поздно.

— У вас все равно ничего не получится. Вы не выйдете отсюда без ключа.

Тем не менее Мария дернула дверь, но, как и предупреждал охранник, та не открылась.

— Вы не имеете права удерживать меня здесь! — крикнула она. — Никакого права!

— Ошибаетесь. У меня есть на это полное право. Я впустил вас сюда без предъявления каких-либо документов, таким образом, несу за вас ответственность. — Он подошел ближе в надежде успокоить ее. — Давайте подождем здесь, пока не придут представители власти, тогда все выяснится само собой. Разве я предлагаю вам что-нибудь неразумное?

Мария вздохнула, затем одарила его самой теплой улыбкой, на какую только была способна в подобной ситуации.

— Возможно, вы действительно правы. Дело в том, что ситуация сложилась очень запутанная. Я до такой степени устала, что не могу сосредоточиться. Я не знаю. Возможно, подождать здесь будет самым разумным.

Охранник удовлетворенно кивнул и шагнул к ней. Как только он приблизился, Мария изо всей силы ударила его коленом в пах. Удар оказался таким неожиданным и таким болезненным, что парень скорчился, а Мария получила возможность довершить начатое, заехав ему ногой по подбородку, отчего он растянулся на кафельном полу.

— А может, и не очень, — мрачно провозгласила она.

Затем, не мешкая, девушка вытащила у охранника из кармана ключи и бросилась на подмогу Бойду. У них ушло меньше минуты на то, чтобы собрать все материалы и покинуть кабинет. Поздно — бойцы спецподразделения уже входили в здание библиотеки через главный вход. Это не испугало отважную парочку; они поспешно направились в противоположную сторону и пробрались к черному ходу в надежде выскочить незамеченными. Когда они шли мимо женского туалета, оттуда появился слегка очухавшийся охранник и попытался преградить им дорогу.

— Стоять! — крикнул он.

Беглецы не собирались подчиняться. Первым охранника ударил по голове Бойд, воспользовавшись бронзовым футляром Тиберия в качестве дубинки. Довершила дело Мария, свалив парня с ног толстенным латинским словарем, который прихватила с собой.

— Совсем неплохо! — крякнул Бойд.

Поднявшееся было настроение мгновенно испортилось, как только беглецы увидели группу полицейских, вошедших через черный ход.

Бойд остановился и провозгласил:

— Мы в ловушке!

— Нет. Мы можем подняться наверх. — Мария провела его к ближайшей лестнице и сказала: — Идите. Я задержу их.

— Не делайте глупостей, дорогая.

— Идите! — отрезала она. — Вы им нужны больше, чем я. Убирайтесь! Сейчас же!

Мария прислушивалась к удаляющимся шагам Бойда, а затем сосредоточила все свое внимание на двери на лестничную площадку. Несколько минут она возилась с ключами, отобранными у охранника, пытаясь всунуть один из них в замочную скважину, но безуспешно. Выругавшись шепотом, испробовала второй, затем третий и четвертый. И лишь с помощью пятого ей удалось запереть дверь как раз в тот момент, когда полицейские подошли к ней.

— Готово! — крикнула Мария и стала взбираться по лестнице в поисках Бойда. Он ждал ее на площадке третьего этажа.

— На всех окнах решетки, а передняя лестница закрыта на ремонт, — сообщил он. — Это единственный путь наверх и вниз.

— И грузовых лифтов нет?

— Здание слишком старое.

Мария задумалась.

— А что они ремонтируют?

Бойд ткнул пальцем вверх.

— Перекрывают крышу.

— Ах да, верно! Я сама обратила внимание по пути сюда. Пойдемте, у меня появилась идея!

Полная энергии, Мария бросилась вверх по лестнице с такой скоростью, что Бойд едва мог за ней угнаться. Добежав до верха, он, задыхаясь, прислонился к стене.

— Вы в порядке? — спросила она.

— Нет, — вырвалось у него. — Но переживу.

— Уверены? Потому что…

Девушка не договорила, так как внизу послышались голоса и шаги. Не раздумывая больше ни секунды, ключом охранника она открыла служебный выход на крышу и помогла Бойду выбраться наверх в тот момент, когда один из полицейских уже готов был схватить его за ногу. Бойд ударил его цилиндром по руке, а Мария захлопнула дверь.

— Уже во второй раз вы отстаете, — сказала она по-итальянски. — Если хотите догнать женщину, нужно учиться бегать быстрее.

Снизу ответили несколькими грубыми ругательствами и попытались выломать дверь.

— Боже! — воскликнул Бойд. — Кажется, они здорово расстроены.

— Они, по-вашему, злятся? Погодите, вот мы уйдем от них по-настоящему. Тогда увидите, что они будут вытворять.

Бойд рассмеялся, глядя, как она поднялась по двадцатифутовой лестнице, которая вела к люку в потолке, и стала открывать металлический запор. Пссссссссс. Зашипела гидравлика, люк открылся, и помещение наполнил яркий свет, на мгновение ослепивший девушку. Мария особенно не возражала. Никогда она так не радовалась солнцу.

— Там не опасно? — крикнул Бойд с нижней ступеньки лестницы. — Все в порядке?

— Секундочку, — отозвалась она и внимательно огляделась вокруг. — Все нормально.

— Слава Богу! — Бойд, едва переводя дыхание, взобрался на крышу. После короткой паузы он спросил: — Ну и что теперь? Так и будем сидеть здесь и ждать?

— Ждать? Конечно, нет! Сейчас я намерена отвинтить болты на лестнице, чтобы не позволить копам выбраться на крышу.

Бойд несколько мгновений не отрываясь смотрел на Марию, а затем хрипло рассмеялся.

— Вас раньше никогда не преследовала полиция? Вы производите впечатление человека очень опытного в этом деле.

Мария пожала плечами.

— Если бы вы просмотрели столько фильмов, сколько я, то были бы ко всему готовы.

— Очень хочется надеяться, так как наше положение остается весьма ненадежным… Или вы что-то от меня скрываете?

Мария рассмеялась.

— У любого человека есть свои секреты. Ведь так, доктор Бойд?

Отсоединить лестницу и втащить ее на крышу у нее заняло совсем немного времени. Чтобы еще больше задержать полицию, девушка засунула ключи охранника в щель между люком и крепким металлическим каркасом. Мария видела подобную хитрость в одном фильме с участием Брюса Уиллиса.

— Это их заставит потрудиться.

Бойд ничего не ответил, но его улыбка была для Марии хорошим знаком. А ведь всего несколькими минутами раньше она боялась, что у профессора случится сердечный приступ.

— Надеюсь, вам лучше, потому что для следующего трюка вам понадобится вся ваша сила.

— А могу ли я узнать, что у вас на уме, моя дорогая?

Вместо ответа Мария помогла Бойду встать и подвела к краю крыши.

— Если вы готовы, то, я думаю, мы можем просто прыгнуть вниз.

— Что?! Вы издеваетесь надо мной?

Мария указала на длинную металлическую трубу, которая спускалась с крыши под углом в семьдесят градусов и доходила до самой земли. Это был своеобразный мусоропровод, предназначавшийся для сбрасывания отходов во время ремонтных и строительных работ. Вместо того чтобы выносить мусор по лестнице или просто сбрасывать его с крыши, рабочие спускали его по изящной трубе, из которой он падал прямо в бак.

— Я обратила внимание на него, когда шла в собор, — пояснила Мария. — Думаю, если он выдерживает кирпичи и доски, то и нас выдержит.

Бойд постучал по трубе, пытаясь выяснить, на какой вес она рассчитана. Затем, посчитав что-то в уме, глянул вниз на кучу мусора и понял, что приземление будет не очень мягким.

— Хорошо, дорогая. Я попробую, хотя, мне кажется, будет лучше, если мы спустимся по очереди. Не следует резко увеличивать нагрузку на трубу, залезая в нее одновременно.

— Не могу не согласиться, профессор.

— Теперь единственное, что нам остается решить, — кто прыгнет первым. В большинстве ситуаций я придерживаюсь старого правила вежливости и настаиваю на том, чтобы пропускать дам первыми. Однако…

— Великолепно! Меня это вполне устраивает!

Прежде чем Бойд успел возразить, Мария ухватилась за верхнюю часть трубы, пролезла внутрь и изо всех сил оттолкнулась, после чего понеслась по трубе вниз подобно бобслеисту на Олимпийских играх. Завершение спуска показалось ей несколько жестковатым — она влетела в громадную кучу из стружек и обломков досок и штукатурки, — но девушка решила, что так все же лучше, чем быть расстрелянной на крыше злобными полицейскими.

Мария отряхнулась, глянула на крышу и, подняв большой палец, дала Бойду знак к спуску. С большой неохотой профессор кивнул, сделал глубокий вдох и, следуя ее примеру, прыгнул в трубу.

По правде говоря, их приключения только начинались. И самое невероятное было еще впереди.

 

Глава 33

Джонс немного понимал по-итальянски, поэтому общее содержание статьи о трагедии с автобусом уяснил без особого труда. И главное — что это была не авария. В статье утверждалось, что доктор Бойд был не просто аферист и вор. Он был также сверхталантливый каскадер и гениальный взрывотехник, способный подорвать автобус на глазах у половины итальянских сотрудников полиции и притом остаться в живых и как ни в чем не бывало скрыться с места преступления. Нечеловеческие способности, не так ли?

В статье говорилось, что Бойд сбил вертолет, затем захватил первый автобус, выезжавший из города, и поехал на нем по дороге, которую полиции удалось заблокировать. Остановившись, Бойд взорвал всех находившихся в автобусе, а сам благополучно скрылся, пока героические полицейские, рискуя жизнью, вытаскивали несчастных жертв из пламени.

Пейн расхохотался. Полная галиматья! Худшее, что может сделать преступник, — это убить полицейского, так как в подобном случае коллеги убитого, чтобы отомстить, пойдут на все, вплоть до нарушения закона. Почему? Да потому что в полиции знают: если они оставят такое преступление без ответа, любой подонок с оружием не моргнув глазом пристрелит постового. А затем дойдет очередь и до других.

Поэтому Пейн сразу уловил главную ложь в статье. Невозможно представить себе, чтобы подразделение полиции, окружившее автобус, который захвачен человеком, убившим полицейского, позволило преступнику уйти. Ни при каких обстоятельствах! Каким же образом в таком случае Бойду удалось выжить? Более того, какой взрывчаткой он пользовался, чтобы уничтожить автобус, а самому остаться невредимым? Такие взрывчатые вещества были неизвестны Пейну, а он их знал практически все.

Вот такие мысли проносились у Пейна в голове, пока он слушал газетную статью. Примерно о том же думал и Джонс, говоря, что необходимо посетить место катастрофы до наступления темноты.

Чтобы добраться до него — а оно располагалось на расстоянии менее десяти миль от той заправки, на которой Пейн залечивал свои раны, — напарники съехали с шоссе на проселочную дорогу, проложенную явно не для автобусов и уж тем более не для «феррари». Они не доехали нескольких миль до места, когда на пути возникло деревянное заграждение. Его окружали венки, цветы, фотографии жертв, оставленные родственниками. Многим удается не обращать внимания на подобные вещи и спокойно проезжать дальше, как мимо знаков дорожного движения или почтовых ящиков. Пейн не мог позволить себе подобного равнодушия. Его родителей сбил пьяный водитель, когда сам он был еще подростком, и потому всякий раз, когда он замечал букет цветов на обочине, ему в голову приходили мрачные мысли и воспоминания. Джонсу о Пейне было известно все, поэтому он вылез из машины один и подошел к заграждению.

Сколько Пейн себя помнил, в те минуты, когда к нему возвращались тяжелые воспоминания о трагедии с родителями, ему становилось немного легче от любимой музыки. Поэтому он решил проверить аудиосистему в новом автомобиле. К несчастью, единственные станции, которые ему удалось поймать посреди Апеннин, были заполнены печальными мелодиями в исполнении Андреа Бочелли и Марчеллы Беллы. Не совсем то, что помогало Пейну в подобных ситуациях. Он переходил от станции к станции в надежде отыскать что-то более жизнерадостное, но тут Джонс крикнул ему:

— Назад! Снова найди предыдущую станцию! Скорее!

Пейн выполнил просьбу друга, надеясь, что, когда он вернется на предыдущую станцию, там не будет очередной оперной арии. К своему великому удивлению, Пейн не обнаружил там никакой музыки, а только быструю болтовню на итальянском местного диктора. Это могло быть что угодно, от прогноза погоды до описания ситуации на дорогах. Пейн ничего не понимал, так как те несколько итальянских слов, которые ему были известны, он узнал из сериала «Клан Сопрано». Впрочем, о чем бы там ни говорилось, информация явно пришлась по душе Джонсу, так как он сразу заулыбался во весь рот. Пейну показалось, что болтовня на итальянском длится целую вечность, хотя на самом деле продолжалась она всего две минуты, после чего Джонс выключил приемник и избавил Пейна от слащавого пения Паваротти.

— Ты не поверишь! — воскликнул Джонс. — Бойда только что видели в Милане.

Пейн вытаращил глаза.

— Да ты что?

— Клянусь, Джон! Его только что видели в Милане. Полицейские попытались схватить Бойда, но он сбежал. Опять.

— Секундочку. Ты что, серьезно? Как ему удалось сбежать?

— Он скрылся из университетской библиотеки. И обрати внимание — не один, а в сопровождении женщины.

— Бойд взял заложницу?

Джонс отрицательно покачал головой;

— Нет, нашел себе напарницу. Она тоже в деле.

 

Глава 34

Распятие, имевшее место в Дании, прошло практически незамеченным в Соединенных Штатах, и он не мог понять почему. В этом убийстве было все, что так привлекает американцев: жестокая расправа, исторический фон и священник из Ватикана в качестве жертвы, — и тем не менее единственного упоминания названное преступление удостоилось в коротенькой заметке Ассошиэйтед Пресс. Ни слова в «Ю-эс-эй тудей», ни слова в «Нью-Йорк таймс», ни слова в «Нэшнл инкуайрер».

Господи, что с ними со всеми случилось? Они что, действительно настолько отупели от своих фильмов ужасов и видеоигр, что их даже не заинтересовал распятый священник? Кого же и каким способом в наше время надо убить, чтобы привлечь их внимание? Их долбаного президента?

Нет, это будет уже слишком. Ему хотелось как можно больше внимания, а не войны. Только таким способом ему и его сподвижникам удастся достичь своих целей.

По его мнению, второе убийство было шагом в правильном направлении. Си-эн-эн направила съемочную группу в Триполи и Непал в надежде узнать реакцию королевской семьи. Отснятый ими материал появился в новостных программах по всем Соединенным Штатам. Девяносто процентов американских газет опубликовали статьи о жестоком преступлении. Достаточно громкие, чтобы привлечь внимание Ватикана. А именно для этого и предназначались убийства.

Часы отсчитывали минуты, и ставки были очень высоки. Пришло время закручивать гайки.

Прозванный за свою фамилию Святым Игроком, Орландо Поп был одним из лучших бейсболистов. Он великолепно бил по мячу, быстро бегал и делал все то, что в конечном итоге приносило его команде победу. Короче говоря, он был тем самым парнем, за которого любой клуб готов выложить какую угодно сумму. В течение неигрового сезона две команды — «Ред сокс» и «Янкиз» — сделали все возможное, чтобы заполучить его. Они стремились не только к непосредственному заключению контракта с игроком, что было бы, конечно, грандиозной победой, но хотя бы к тому, чтобы он не оказался в списках другой команды, а это в каком-то смысле даже важнее. Почему? Да за всю историю бейсбола не было двух команд, которые больше ненавидели бы друг друга, нежели «Ред сокс» и «Янкиз». Игроки ненавидели друг друга. Болельщики ненавидели друг друга. И даже города ненавидели друг друга.

Как будто Спарта вновь выступила против Афин, только не с копьями в руках, а с битами.

Торговля за Попа шла почти целый месяц. Десять миллионов. Пятьдесят миллионов. Сто миллионов. И даже больше. В конце концов Поп подписал контракт с «Янкиз». Это сразу сделало его врагом номер один в Бостоне.

В соответствии с расписанием матчей команды должны были встретиться в Бостоне в следующий уик-энд. Бостонского матча с нетерпением ожидали болельщики всей Новой Англии.

В Бостоне Попу была уготована особая встреча.

Орландо Поп был далеко не в восторге от того внимания, которое привлекал к себе как самый высокооплачиваемый игрок в спорте. Ему нравились восторги болельщиков, когда он находился на бейсбольном поле, где чувствовал себя уверенно и на своем месте, но в личной жизни слава претила ему. Орландо родился и вырос в Бразилии в смешанной семье — черный отец и белая мать, — что вызвало у него ряд психологических проблем. Кто же он, белый или черный? Или то и другое вместе? В конце концов Орландо понял, что его не устраивают ни те ни другие, и стал проводить большую часть времени в полном одиночестве за чтением книг и просмотром фильмов в своем роскошном пентхаусе, вместо того чтобы наслаждаться статусом спортивного героя Нью-Йорка.

По своему опыту он знал, что люди приносят с собой проблемы, поэтому решил держаться подальше от кого бы то ни было.

Пицца, которую заказал Орландо, опаздывала уже на целых сорок минут, и он начинал злиться. Недавно он приобрел DVD-плейер самой последней модели, и ему не хотелось приступать к просмотру до того, как принесут еду. Ничто до такой степени не выводило Орландо из себя, как досадные задержки во время просмотра любимых фильмов.

Он уже подумывал о том, чтобы позвонить и пожаловаться, как вдруг услышал стук в дверь. Взяв бумажник, Поп открыл замок и снял цепочку, не удосужившись взглянуть в глазок.

Что и стало самой большой ошибкой в его жизни.

На площадке стояли четверо.

Совсем не те, что выполняли работу в Дании и Ливии. Но пришедшие с той же самой целью. Взять жертву, отвезти в заранее намеченное место и прибить к кресту.

У главного в руке был «тазер» серии «М». Он выстрелил Попу в грудь, прежде чем тот успел как-то отреагировать. Сильный электрический разряд вызвал непроизвольное сокращение мышц, и мгновение спустя один из лучших спортсменов мира лежал на полу в позе эмбриона, не в силах защищаться.

Остальное не представляло никакого труда. Отнести Попа в грузовик, отвезти в намеченное место, а потом ждать новостей. И это будет новость так новость!

Настоящий рекорд среди новостей, самый грандиозный рекорд.

Любое убийство — ключ к какой-то тайне. А тайна способна изменить мир.

В конце концов Ватикан окажется беспомощен. Совершенно беспомощен.

Наконец-то можно отдать долг предкам, жившим две тысячи лет назад.

 

Глава 35

Четверг, 13 июля

Милан, Италия

Пейн с Джонсом, добираясь до северной Италии, проехали несколько сот миль. Благодаря довольно либеральным правилам езды по автостраде и великолепным возможностям «феррари» они въехали в Милан вскоре после полуночи. Проявлять пленку Барнса было уже поздно, но заняться расследованием еще было можно. И потому друзья не стали терять времени и направились прямо к кампусу Католического университета.

— Прежде всего мы должны установить, не пойман ли Бойд. Поэтому я разведаю тут и, возможно, поговорю с парочкой репортеров, а ты походи вдоль периметра территории и посмотри, нет ли где у них тут лазеек. Вполне вероятно, что в случае неудачи нам придется проникнуть внутрь тайком.

— Ага, и чем быстрее, тем лучше. Если все будет и впредь развиваться по нынешнему сценарию, Бойд наверняка скоро взорвет библиотеку, чтобы замести следы.

Усмехаясь собственной шутке, Пейн проследовал по одной из улочек и сразу обратил внимание на группу полицейских, внимательно рассматривавших мусоропровод и бак для строительных отходов. Ему совсем не хотелось сталкиваться с ними, поэтому Пейн прошел мимо главного входа в надежде, что на противоположной стороне здания полицейских будет меньше. У центральных дверей он заметил охранника, очень напоминавшего дискотечного вышибалу. В мгновение ока планы Пейна переменились. Теперь, вместо того чтобы проникать в библиотеку тайком, он решил добиться «официального приглашения».

У Пейна не было никаких видимых признаков властных полномочий, поэтому он понимал, что придется навешать парню на уши лапши погуще. Кроме того, он подозревал, что скорее всего охранник говорит по-английски примерно так же, как сам он по-итальянски, чем тоже решил воспользоваться. Пейн подумал, что сумеет сделать свое присутствие рядом с охранником настолько неприятным и неудобным для последнего, что тому ничего не останется, как пропустить его внутрь, лишь бы от него избавиться. Поэтому он подошел прямо к охраннику и начал бормотать что-то с утрированным акцентом, заявляя, что представляет британское посольство и прибыл для защиты законных прав доктора Бойда. Охранник не обратил ни малейшего внимания на то, что голосом и произношением Пейн напоминал Ринго Старра, был весь в бинтах, а в шортах у него лежал краденый пистолет. Парень пожал плечами и пропустил его в библиотеку. Не задав ни одного вопроса.

Походив по первому этажу, Пейн попытался найти что-то такое, что объяснило бы визит доктора Бойда в библиотеку. По-видимому, какое-то извращение, так как вход в женский туалет был заклеен желтой лентой, на которой значилось: «Полиция». Поразмыслив, Пейн пришел к выводу, что его первоначальное предположение нелогично, так как Бойд слишком хитер, чтобы заниматься чем-то таким, что привлечет к нему внимание, — например, подглядыванием в женском туалете. Возможно, это имело какое-то отношение к той загадочной женщине, о которой упоминали по радио. Вероятно, вход в женский туалет заклеили из-за нее. И вполне возможно, что она и является причиной нынешнего бегства Бойда после стольких лет игр с Интерполом.

Как бы то ни было, необходимо выяснить, что же случилось в туалете.

Не без опасений он приблизился к двери, не зная, что может обнаружить внутри. Мертвое тело? Избитую женщину? По меньшей мере он надеялся подслушать какие-нибудь пикантные факты о Бойде и его сообщнице, однако вместо этого увидел криминалиста, ищущего отпечатки пальцев. В полнейшем разочаровании он отошел от двери и направился по коридору, когда вдруг почувствовал, как кто-то схватил его за руку.

— Куда собралось? — спросил его какой-то человек с сильным итальянским акцентом.

Черт! — выругался про себя Пейн. По-видимому, охранник, стоявший у входа, успел сообщить о нем полицейским, и вот теперь они собирались вышвырнуть его отсюда. Пейн повернулся, ожидая увидеть пистолет, приставленный к его груди. Вместо этого он обнаружил крошечного человечка с улыбающейся физиономией и с обилием курчавых волос на голове — наверное, самых курчавых из когда-либо им виденных.

Пейн был настолько потрясен, что стал сбивчиво что-то лопотать:

— Я был, только… э-э… я был…

— «Только» что? Пробежать мимо и не представиться?

В полнейшем смущении Пейн стоял на месте, оглядывая мужичка, который был по меньшей мере на целый фут ниже его самого, в светло-сером костюме и накрахмаленной белой рубашке. К нагрудному карману приколот бейджик с фотографией, но надпись на нем была такой мелкой, да и к тому же на итальянском, что Пейн, конечно же, ничего не разобрал.

— Ладно, — произнес мужичок, — если вы не говорить, говорить буду я. Меня зовут Франческо Чионе. Мои друзья из Англия и Америка называть меня Фрэнки. Я представлять пресс-служба университета, которая, как вы может убедиться по моим ногам, делает меня самым занятым человеком в Милан — по крайней мере сегодня ночью.

Пейн мгновенно понял, что Фрэнки может стать его самым важным союзником.

— Вы действительно являетесь пресс-секретарем по делу Бойда? — прошептал Пейн.

Заинтригованный приглушенным голосом Пейна, Фрэнки огляделся по сторонам, словно пытаясь убедиться в отсутствии посторонних ушей.

— Да, я пресс-секретарь этого учебного заведения. А почему вы спрашивает?

Пейн приложил палец к губам.

— Ш-ш-ш! Только не здесь. Есть тут место, где мы смогли бы побеседовать?

— Наедине? — переспросил мужичок тихо. — Да, я могу устроить. Я могу все устроить. Следуйте за мной.

По правде говоря, Пейну нечего было ему сказать. По крайней мере сейчас. Опасно стоять посреди коридора, когда в любой момент там может появиться десяток полицейских. К тому же в любом случае нужно объяснить Фрэнки свое присутствие в библиотеке, и Пейн полагал, что, пока они будут идти до самой укромной ее части, он сможет придумать что-нибудь вполне правдоподобное.

Фрэнки провел Пейна в небольшой читальный зал, от пола до потолка уставленный фолиантами в кожаных переплетах. Войдя, он спросил:

— Ну что? У вас какой-нибудь секрет?

Пейн ответил вопросом на вопрос:

— А вы знаете, кто я такой?

Маленький человечек отрицательно покачал головой.

— Один из охранник говорить мне, что вы из британское посольство, но, послушав ваш голос, я понимать, что он не прав. Вы американец.

— Превосходно! — воскликнул Пейн. — Это доказывает, что вы намного умнее своей охраны.

Улыбнувшись сомнительному комплименту Пейна, Фрэнки попросил:

— Ну все-таки скажите мне, кто вы такой.

— Пока не могу. Подождите секундочку. Вначале я должен задать вам один вопрос. Вам нравится ваша работа? У меня складывается впечатление, что вы способны на значительно большее. Мне думается, вы можете сами творить новости, а не только помогать другим их распространять. И знаете что? Я ведь именно тот человек, который сумеет вам в этом посодействовать. Если вы, конечно, не против.

Явно заинтригованный предложением Пейна, Фрэнки предложил американцу сесть.

— Вы что, волшебник? Вы может делать вот так — пуф! — и моя жизнь изменится?

— Как вы посмотрите на то, что я предложу вам помочь моей группе поймать доктора Бойда? Не какая-нибудь работенка на подхвате, а та, в которой вы сами будете одним из главных участников. Ну как, я вас заинтересовал?

Изо рта у итальянца почти текла слюна от предвкушения чего-то крайне увлекательного.

— Заинтересовали? Mamma mia! Я всю ночь стараться помочь полиция, но они не обращать на меня никакое внимание. Итак, слушаю вас.

— Подождите минутку, и я вам все объясню. Но вначале мне нужна ваша помощь в одном очень простом деле.

— Вам нужна моя помощь до того, как вам понадобится моя помощь. Очень странно. И что же вам нужно?

— Мне нужно совсем немногое — чтобы внутрь пропустили одного моего сотрудника.

— И только? Я могу выполнить ваша просьба с завязанные глаза.

Фраза о завязанных глазах прозвучала несколько неуместно, но Пейн не решился поправлять итальянца. Вместо этого он предоставил ему всю необходимую информацию, сообщив, где найти Джонса.

— Прежде чем вы отправитесь выполнять мою просьбу, позвольте мне представиться. Меня зовут Джонатан Пейн, я работаю на ЦРУ.

— На ЦРУ? На то самое, что в кино? Для меня огромная честь познакомиться с вами, синьор Пейн. Да, огромная честь… Может быть, вам нужно что-нибудь еще, кроме вашего друга?

— Да, Фрэнки, спасибо за любезность, у меня действительно к вам есть еще одна просьба…

Данте прошел в библиотеку так, словно она была его собственностью, мимо толпы зевак, мимо бесполезных охранников и дюжины полицейских в вестибюле. Он ни на мгновение не замедлил шаг, чтобы переброситься с кем-то парой слов, не предоставил никому возможности спросить о том, что он здесь делает и куда идет, пока не дошел до дверей женского туалета.

— Что случилось? — прорычал он, обращаясь к главному детективу.

Офицер мгновенно узнал его. Ему было прекрасно известно о том, как близок их нынешний визитер к самому Бенито Пелати.

— Несколько случаев физического насилия и хорошо спланированное бегство. Они ускользнули от группы быстрого реагирования словно от статуй.

— На кого было совершено нападение?

— На охранника библиотеки. Несколько раз. Вначале его ударила девушка. Затем Бойд. Затем снова девушка. Она, вероятно, находилась под воздействием наркотиков, так как, по свидетельству охранника, обладала силой десятерых мужчин.

Данте брезгливо поморщился, удивившись доверчивости детектива. Неужели ему неизвестно, что у любого парня, которого побила девица, найдется сотня фантастических оправданий?

— Каким образом им удалось скрыться с крыши?

— По мусоропроводу. Они спустились по нему в переулок.

— У нас есть какие-нибудь фотографии?

— Возможно. В данный момент идет просмотр видеозаписи, сделанной камерами слежения.

Данте нахмурился. Меньше всего ему хотелось, чтобы пачка таких фотографий попала в печать. Он понимал, что подобное предотвратить будет сложнее, чем расследование обстоятельств взрыва автобуса.

— А отпечатки? Вы вообще уверены, что это был именно Бойд?

Детектив пожал плечами. Мимо них по коридору прошли два человека: один очень низкого роста, другой — негр.

— Охранник клянется, что опознал Бойда. Несколько других свидетелей подтверждают его слова. Наверняка мы сможем сказать позже. В подобном здании огромное количество самых разных отпечатков.

Чем позже, тем лучше, подумал Данте. Потребуется немало времени, чтобы представить СМИ устраивающую всех версию событий.

— И последний вопрос: вам известно, что они здесь делали?

— Занимались какими-то исследованиями, я полагаю. Большую часть дня они просидели в комнате для занятий — по всей видимости, работали над каким-то проектом. Я могу провести вас туда, если желаете.

Данте кивнул в надежде, что они все-таки работали над чем-то другим, а не над тем, что нашли в Орвието. Это было единственное, что он не сможет остановить, если Бойду придет в голову обнародовать результаты своих изысканий.

Джонс в полной растерянности проследовал в библиотеку. Он стоял на улице, стараясь найти кого-нибудь, с кем можно было бы побеседовать о Бойде, как вдруг какой-то крошечный человечек схватил его за руку и потащил за собой вверх по лестнице. Первой реакцией Джонса было вырваться, что представлялось не слишком сложным, если принять во внимание размеры Фрэнки. Но тут Фрэнки заявил, что он друг агента Пейна и что Джонсу необходимо срочно пройти в библиотеку.

Пока шли по коридору, Джонс постоянно вертел головой, пытаясь запомнить расположение здешних помещений и понять, что же произошло в библиотеке. Убийство? Похищение? Изнасилование? Единственное, что ему удалось заметить и что представляло некоторый интерес, была желтая полицейская лента на входе в женский туалет. Джонс хотел было заглянуть туда, но путь ему преграждал высокий импозантного вида мужчина в шикарном костюме, который о чем-то расспрашивал детектива, хотя по идее детектив должен был бы допрашивать его. Джонсу это показалось крайне необычным, и он решил повнимательнее присмотреться к внушительному джентльмену, вполне резонно полагая, что может столкнуться с ним снова.

Вряд ли мог он предполагать в тот момент, что пути их действительно пересекутся и результат будет очень печальным.

 

Глава 36

Потягивая кофе, Пейн листал документы полиции, дожидаясь, пока Фрэнки приведет Джонса. Когда они вошли, Пейн сразу понял, что Джонс взволнован, так как его уши приобрели красноватый оттенок. Подобное случалось с Джонсом, только когда он был напуган, или смущен, или возмущен.

— Рад, что ты смог пройти. Нам очень многое надо обсудить.

Джонс глянул на Фрэнки, затем снова на Пейна, пытаясь выяснить суть их отношений. Но потом решил, что проще будет спросить.

— Джон, можно мне поговорить с тобой наедине?

Пейн повернулся к Фрэнки.

— Будь другом, приготовь для моего сотрудника чашку кофе.

Джонс дождался, пока Фрэнки выйдет из комнаты, а затем сказал:

— Что, черт возьми, происходит? Я просил тебя разведать здесь, а не вербовать всяких придурков.

— Успокойся. Фрэнки введет нас в курс дела. Он уже сделал больше, чем ты можешь себе представить.

Джонс закатил глаза.

— И что такого важного он сделал?

— Ну во-первых, Фрэнки совсем не придурок. Он что-то вроде пресс-секретаря этого университета, а значит, что прежде чем данные, полученные полицией, попадут в прессу, с ними знакомится он. — Пейн в качестве зримого доказательства своих слов продемонстрировал другу стопку документов. — Во-вторых, он имеет свободный доступ во все здания на территории университета, что может быть нам весьма полезным. И в-третьих, он великолепно готовит кофе. Тебе следует попробовать.

Взгляд Джонса смягчился, красноватый оттенок исчез с ушей.

— А что ему известно о нас? Надеюсь, я не подвел тебя, назвав Джоном?

— Нисколько. Я с самого начала был с ним абсолютно честен. Я сообщил наши настоящие имена и что мы работаем на ЦРУ — ищем Бойда. Я также объяснил ему, что мы не хотели бы бросаться окружающим в глаза, поэтому он обеспечил нас этой укромной комнаткой.

— А почему? Что он будет иметь взамен?

— Определенный шанс осуществить свою мечту. Ты не единственный, кто хотел бы стать супершпионом.

Джонс сделал вид, что его не задели слова Пейна.

— И что еще твой новый дружок рассказал?

— Создается впечатление, что, пока их не застукал охранник, Бойд с той женщиной пробыли в здании библиотеки несколько часов — занимались какими-то исследованиями. Когда охранник попытался задержать женщину, она сбила его с ног и бросилась предупреждать Бойда. Затем каким-то образом им удалось пробраться на крышу, с которой они и улизнули на глазах у целого взвода быстрого реагирования.

— С крыши? С помощью еще одного вертолета?

Фрэнки, входя в комнату, услышал последний вопрос Джонса.

— Что значит «еще одного»?

Пейн попытался объяснить маленькому итальянцу суть предшествующих событий.

— Полиции почти удалось поймать Бойда в Орвието, но он сбил их вертолет.

— Сбил вертолет? Каким образом? С помощью большое орудие?

Пейн пожал плечами.

— Мы попытались обследовать место падения вертолета, но все обломки убрали до нашего прихода.

— Это нормально?

Пейн отрицательно покачал головой.

— Там, откуда мы прибыли, подобное исключено.

— Один наш коллега сделал несколько фотографий места падения вертолета, однако у нас не было возможности проявить снимки. Мы надеемся, что они помогут нам прояснить тайну крушения.

Брови Фрэнки вопросительно изогнулись.

— Пленка все еще у вас?

— В общем, да, — ответил Джонс. — А что?

— У нас здесь есть университетская фотолаборатория. Я могу проявить ваши снимки, если вы не против.

Обрадованный представившейся возможностью, Пейн с благодарностью взглянул на Фрэнки и произнес:

— Да, конечно, мы не против.

— Превосходно! Давайте мне пленка, я постараюсь сделать все как можно скорее.

Нехотя Джонс протянул пленку Фрэнки и не сводил с него глаз, пока тот не вышел из комнаты. Как только они снова остались одни, Джонс процедил сквозь зубы:

— Надеюсь, ты не ошибся насчет этого парня. Мы только что передали очень важные улики человеку, которого практически не знаем. Мы даже…

— Расслабься! У меня хорошее предчувствие относительно Фрэнки. Он нам очень поможет.

Словно услышав его, Фрэнки появился в комнате, держа в руке фотокопию.

— Специально для вас, синьор Пейн. Думаю, вам нужно это посмотреть. — Он подчеркнул свои слова, поцеловав по итальянской традиции кончики пальцев. — Охранник прав. Та женщина, которая сбежать отсюда, была bellissima!

— В самом деле? — Джонс выхватил фотографию из рук Фрэнки прежде, чем Пейн успел ее увидеть. — Ух ты! Он в самом деле не шутит. Она восхитительна. Где вы взяли снимок?

— Полиция обнаружить его на одной из камер слежения, и я забирать его у них. Надеюсь, вы довольны.

— Очень доволен, — отозвался Пейн. — В высшей степени.

Фрэнки широко улыбнулся, услышав его похвалу.

— Отлично! Возможно, я смогу быть чем-нибудь еще полезен, до того как идти проявлять пленку?

Пейн отрицательно покачал головой и повернулся к Джонсу. Тот так увлекся созерцанием портрета загадочной женщины, что почти забыл об их существовании. По тому как его друг вперил взгляд в фотографию, Пейн понял, что интерес у него, мягко скажем, не профессиональный.

Чтобы отвлечь его от разглядывания снимка, Пейн громко произнес:

— Ну, как ты думаешь, нам нужно что-нибудь еще?

Джонс ответил ему улыбкой:

— Только время. Дайте мне время, и эта женщина будет моей.

 

Глава 37

Заброшенный склад кишел пауками, но Мария Пелати не возражала, так как здесь они могли чувствовать себя в относительной безопасности. Доктор Бойд в конце концов согласился с ней, хотя на то, чтобы смириться с нынешним положением, у него ушло значительно больше времени. Сама мысль о необходимости скитаться и искать ночлег, подобно бомжу, вызывала у него содрогание. И только когда профессор растянулся на бетонном полу, он почувствовал, что благодарен судьбе даже за такое удобство.

— Профессор, — позвала Мария, подкладывая какое-то тряпье себе под голову. — Можно мне задать вам один личный вопрос? Меня всегда интересовало, были ли вы когда-нибудь женаты.

— Я давно предчувствовал, что вы когда-нибудь обязательно спросите меня об этом. На протяжении десятилетий он преследует меня. Нет, моя дорогая, я никогда не был женат. Занимаясь преподаванием, путешествиями, исследованиями, я так и не нашел достойную женщину… А вы? Почему в вашей жизни нет мужчины?

— В каком-то смысле, наверное, потому, что я следую по вашему пути. Я слишком много и долго работала, чтобы теперь все испортить, особенно когда так близка защита докторской. Но могу обещать вам одно: как только получу степень, моя жизнь тут же кардинальным образом изменится.

— Неужели?

— Да, именно так, как я сказала, — заверила его Мария. — Я всегда мечтала иметь семью. Поэтому в самом недалеком будущем настанет такой момент, когда личная жизнь выйдет для меня на первое место. И когда это произойдет, берегитесь! Ни один мужчина на планете не будет в полной безопасности.

— Такой красивой девушке будет нетрудно найти поклонника. И даже целую сотню их. А что родители думают о вашем замужестве? Я слышал, как вы частенько ворчали по поводу отношения к вам отца. Он что, действительно с таким презрением относится к тем решениями, которые вы принимаете?

Мария еще сильнее покраснела.

— Мне кажется, он с еще большим презрением относится ко мне, чем к моим решениям. У моего отца старый европейский менталитет, и для него женщины — слабый и глупый пол. Он совершенно искренне полагает, что мы созданы только для того, чтобы служить мужчинам.

— Да уж, действительно старый менталитет! А как ваша мать смотрит на подобные варварские взгляды?

Мария ответила не сразу.

— К сожалению, я уже никогда этого не узнаю… Моей матери не стало до того, как я смогла задать ей подобный вопрос.

— О, Мария. Я не знал. Извините меня за бестактность.

— Все в порядке. Мне полезно будет выговориться.

Бойд улыбнулся Марии, лег и стал слушать.

— Когда я была маленькой, мы с матерью очень дружили. Мы вместе играли, вместе ходили в парк, вместе читали книги. Отец не позволял ей заниматься никакой работой — у нас в доме был целый штат прислуги, — поэтому у мамы было много свободного времени, которое она проводила со мной. Она была самой лучшей мамой на свете. Такой любящей, такой заботливой. Она всегда говорила, что я должна стремиться воплотить свои мечты в жизнь. Любой бы позавидовал тому, что у меня такая мама…

Голос ее вдруг сорвался, она не могла подыскать нужных слов.

— К сожалению, отношение отца было совсем другим. По крайней мере ко мне. У меня было два сводных брата. И отец носился с ними, как с сокровищами. В особенности с Роберто. Все внимание было обращено на него. Отец постоянно хвастался его способностями и талантами. Часто брал его с собой на работу и в командировки. Но я не завидовала. У меня была мама, а у моих братьев отец. И я даже думала, что в нашем мире все так устроено. — Девушка замолчала и перевела взгляд на лунный луч, что проникал в склад сквозь грязные окна. — Так я считала до девяти лет.

Мария глубоко вздохнула.

— До того времени я никогда не была свидетелем столкновений между родителями. Настоящего скандала. С криками, плачем, угрозами разного рода. И когда он случился впервые, это был истинный кошмар. Два человека, дороже которых для меня в мире не было никого, сошлись в настоящей битве. С точки зрения ребенка, в таком сражении не бывает победителей. Само по себе происшедшее было отвратительно, но оно показалось мне еще более ужасным, когда я узнала его причину.

— И в чем была причина?

— Во мне. Они поругались из-за меня.

Мария медленно опустила голову, словно все еще никак не могла смириться с тем, что произошло так много лет назад.

— Они были на кухне, и отец бросал грубые обвинения прямо в лицо маме. Вены у него на шее вздулись. Поначалу я не могла поверить в это, но потом убедилась, что отец действительно запретил ей общаться со мной. Он заявил ей, что я девочка и ничто не способно изменить мой пол, — следовательно, я бесполезна. После чего начал настаивать, чтобы она больше внимания уделяла моим братьям, так как у них еще был шанс достичь чего-то в жизни. Вы можете поверить в подобное? Мне всего девять лет, и отец уже фактически отрекается от меня, ставит на мне крест.

Бойд не знал, что ей ответить.

— Мать пыталась возражать ему, говорила, что я могу стать не хуже любого мужчины, а он только смеялся. В буквальном смысле смеялся ей в лицо. Немного успокоившись, отец сообщил ей, что отсылает меня в специальный интернат для девочек, чтобы я больше не могла стать причиной их конфликтов.

— Вы шутите, дорогая!

Слеза скатилась по щеке Марии.

— В то время я даже не знала, что такое интернат, и тем не менее по реакции матери поняла, что в нем нет ничего хорошего. Она сразу же разразилась слезами и выбежала из кухни.

— О Господи! И вас отправили в интернат?

Мария кивнула.

— Мне было девять лет, когда меня отвезли в Челтенхемскую школу для девочек.

— В Глостершире? Это учебное заведение высочайшего класса, моя дорогая.

— Не спорю, но никакие его академические стандарты не могли заменить мне то, что я утратила.

— Мария, я вовсе не хотел сказать…

— Я поняла вас. По крайней мере у них хватило совести дать мне хорошее образование, ведь так? Впрочем, и тут я должна благодарить мать, а не его. Мама решила, что если не сумеет отговорить отца от мысли отослать меня, то хотя бы настоит на том, чтобы мне подыскали школу, где к женщинам относятся с уважением. Ну и дальше все складывалось, в общем, совсем неплохо. Как только закончился начальный период адаптации, мне в школе стало очень нравиться. Я познакомилась с девочками из разных стран. Выучила полдюжины языков. Было даже время, когда я стала свысока и с презрением смотреть на все итальянское — язык, культуру, еду. Я решила, что если я недостаточно хороша для Италии, значит, Италия недостаточно хороша для меня. Прошло очень много времени, прежде чем моя нога вновь ступила на родную землю.

— И вы не приезжали даже на каникулы?

— А зачем мне портить себе каникулы? В Риме был только мой отец, и он не хотел меня знать.

— А ваша мать? — спросил он осторожно. — Судя по тому, что вы говорите, она умерла вскоре после вашего отъезда?

Мария вновь глубоко вздохнула.

— Мать позвонила мне через несколько недель после моего приезда в Англию. Подобные звонки были запрещены правилами школы, но ей удалось добиться разрешения на разговор, заявив, что в семье произошло чрезвычайное событие. Я ожидала ужасных новостей — директриса, когда приглашала меня к телефону, была бледна как полотно, поэтому мне на ум приходили самые жуткие предположения, — но я глубоко заблуждалась. Мать радостно сообщила, что все это время пыталась найти способ вернуть меня домой и вот теперь наконец отыскала. Она не стала по телефону вдаваться в подробности, однако заверила, что очень скоро мы снова встретимся. Ну, как вы понимаете, я тоже страшно обрадовалась. Я побежала по коридору в свою комнату и начала собирать вещи, ожидая, что мама приедет за мной тем же вечером. Конечно, никто не приехал. И на следующий вечер тоже никого не было. Так продолжалось несколько недель, за которые я не получила от нее ни единой весточки. Наконец спустя два месяца директриса вновь пригласила меня к себе; ее лицо было еще бледнее, чем в первый раз. Я взяла телефонную трубку, ожидая услышать голос матери. Это была не она, а мой брат Роберто. Не удосужившись даже поздороваться со мной, он сообщил, что мама умерла несколько недель назад, но официальное расследование обстоятельств ее смерти закончилось только накануне. Итальянский суд пришел к выводу, что она покончила с собой на почве депрессии, вызванной моим отъездом.

Бойд поморщился. Он ожидал услышать совсем другое.

— Чудовищно было уже само известие о смерти матери, но узнать, что ее причиной была я… — Мария замолчала, чтобы немного отдышаться. — Хуже того, это трагическое известие через несколько недель после ее смерти сообщил мне один из тех людей, что были виновны в моем отъезде.

Бойду всегда казалось, что Мария — избалованное дитя богатых родителей, которое ждет не дождется, когда наконец унаследует трон своего отца — хранителя древностей. Теперь он понял, что заблуждался. Их совместное путешествие раскрыло ту сторону в характере девушки, о существовании которой профессор раньше и не догадывался. Она была настоящим бойцом.

— Кстати, каковы ваши нынешние отношения с отцом?

Мария, вытирая глаза, подбирала нужные слова.

— Не могу назвать их теплыми, но он, без сомнения, очень важная фигура в моей жизни.

— Вы серьезно? Это по меньшей мере странно, принимая во внимание все, что вы только что мне поведали.

— Не поймите меня неправильно, профессор. Я его ненавижу за все, на что он обрек меня и мою мать. Однако, хорошенько поразмыслив над своей жизненной ситуацией, я поняла, что было бы глупо полностью порывать с ним.

— Почему же?

— Почему? Да потому что я хочу доказать ему, что мать была права и что его «ни на что не годная девчонка» способна на великие достижения. Я хочу утереть этому подонку нос своими реальными жизненными достижениями. Для чего, собственно, мне и нужно поддерживать с ним отношения.

 

Глава 38

Все документы полиции были на итальянском, поэтому Пейну было нечем заняться, пока Джонс переводил их и делал выписки. Минут через десять Пейну это надоело. Ему необходимо было найти какую-то работу, пока Фрэнки проявляет пленку. В противном случае он от скуки полез бы на стену. Джонс почувствовал настроение друга.

— Ты что, забыл прихватить свой риталин?

— Черт! Меня воротит от всякого офисного дерьма.

Джонс рассмеялся, извлекая из бумажника номер телефона.

— Помнишь Рэнди Раскина? Я познакомил вас два года назад.

— Программист из Пентагона?

— Да, он. — Джонс протянул Пейну визитную карточку. — Его номер. Позвони и скажи, что мне нужна его помощь. Он поймет, что я имею в виду. Пусть поищет в своей системе какую-нибудь информацию по Бойду — узнает, встречается ли он с кем-то, был ли когда-нибудь женат. Возможно, эта женщина — его давно потерянная и вновь обретенная дочь.

— А как насчет Дональда Барнса? Возможно, и на него есть какая-то интересная информация.

— Да, и на Манзака и Бакнера. У меня не было времени посмотреть их дела.

К счастью, Рэнди Раскин оказался значительно более полезным, чем кто-либо из программистов, ранее попадавшихся Пейну. Раскин снабдил Пейна очень полезной информацией. Пейн изо всех сил старался успеть записать все, что ему диктовал Раскин по поводу доктора Бойда и их «дружков» из ЦРУ Манзака и Бакнера.

Как бы то ни было, закончив телефонный разговор с Раскином, Пейн поспешил к Джонсу, чтобы поставить его в известность об основных результатах своей беседы.

— Начнем с Бойда. Он преподает в Дуврском университете уже целых десять лет. За указанное время он несколько раз брал отпуск для поездок на археологические раскопки в разные концы света, включая финансируемые из частного фонда раскопки у Орвието.

— Пока ничего из ряда вон выходящего.

— Подожди. Я перехожу к самому главному. Дополнительно к средствам, которые он получал от частных лиц, он также пользовался ежегодным грантом от Центра управления ресурсами. — Джонс бросил взгляд на Джонса в ожидании реакции. — Тебе ничего не говорит упомянутое название?

— Ничего.

— А должно было бы. Мы не раз выполняли их поручения.

И тут только Джонс все вспомнил. Центр управления ресурсами не коммерческая компания. Название было чисто номинальным, подобно многим организациям, заинтересованным в услугах «Маньяков». Деньги на операции, проводившиеся «Маньяками», должны были откуда-то поступать, и источник явно не мог быть официальным — это вызвало бы серьезные нарекания со стороны налогоплательщиков. Поэтому создавались мнимые компании с целью оплаты сделок. ФБР породило таким образом «Ред-Ривер Майнинг», ВМС — «Пасифик Сэлвидж», а уж Пентагон сотворил такое их количество, что и названий их Пейн не помнил.

Но случай с ЦУР был особый, так как люди, руководившие упомянутой организацией, отличались такой самоуверенностью, таким нахальством, что даже почти и не скрывали сути своей деятельности. Стоило лишь переставить инициалы — и вы сразу обнаружили бы наименование материнской организации, ибо «ЦУР» означало ЦРУ.

— Итак, что же это значит? — спросил Джонс, пытаясь расставить все точки над i.

— То, что ЦРУ было известно, что Бойд находится на грани какого-то значительного открытия, и оно хотело воспользоваться его плодами. Финансируя его раскопки, оно получало определенные права на сделанные им открытия.

— Вот почему Манзаку так хотелось отыскать профессора. Он считал, что Бойд нашел нечто такое, в чем могла быть заинтересована и их организация, но попытался скрыть находку, — усмехнулся Джонс. — Послушай, я чувствую себя такой пешкой! Мы ведь для Манзака обычные собиратели долгов.

— Не совсем… Дальше тебя ждет информация еще хуже.

Джонс бросил на Пейна тревожный взгляд.

— По поводу наших дел здесь?

— Не только. Меня насторожила одна история с Манзаком и Бакнером.

— О Господи! Что сотворили эти придурки?

— Кажется, их убили.

— Они мертвы? Мертвы по-настоящему? Кто же их пришил?

— Как ни странно, группа сербов на косовской границе.

— На косовской границе? А что, черт возьми, наши «друзья» там делали? Мы ведь совсем недавно беседовали с ними… — Щелк! У него в мозгу загорелась лампочка. — Вот суки! В каком году они погибли?

— По данным Пентагона, в девяносто третьем. ЦРУ, конечно же, не вычеркивает их из своих списков, так как не может признать не только факта их гибели, но даже факта их пребывания в Косове. Ведь подобное признание способно вызвать скандал.

Джонс вздохнул, пропустив мимо ушей сарказм Пейна. Джонатан почувствовал, что друг раздражен: если бы они располагали этой информацией двумя днями ранее, то радикальным образом изменили бы планы. Вместо того чтобы заниматься поисками доктора Бойда, они направили бы все усилия на выяснение личности Манзака и чего от них хотят.

— Вот почему я не нашел на них никакого компромата, когда попытался самостоятельно получить информацию, — сделал вывод Джонс. — У меня был только частичный доступ к базе данных, а там они числятся как действующие агенты с хорошей репутацией.

— Конечно, с хорошей. Трудно испортить себе репутацию, будучи мертвым.

— Да уж, пожалуй.

— Должен признаться, у меня появилось сильное подозрение, что нам уготован тот же конец, если мы как можно скорее не выясним, во что ввязались.

Джонс кивнул. Они имеют дело не с мелкими уголовниками, которые позволят им смыться, не выполнив условия договора. Они столкнулись с людьми, обладавшими возможностью заключить сделку с испанским правительством и выдать себя за погибших сотрудников ЦРУ, без особого труда получив секретную информацию о них. Нет, такие люди ни при каких обстоятельствах не позволят Пейну с Джонсом уйти, не выполнив обязательств по поимке Бойда.

Впрочем, поймают они Бойда или нет, Пейн с Джонсом не знали, как поступят с ними их «работодатели» в дальнейшем.

Поэтому они решили продолжать. Чем больше козырей будет у них в руках, тем большую безопасность они смогут себе обеспечить.

Манзак и Бакнер погибли в 1993 году, однако Пейн несколько дней назад беседовал с ними, и вовсе не на спиритическом сеансе. Доктор Бойд, вполне вероятно, связан с ЦРУ определенными финансовыми обязательствами, хотя «мертвецы» об этом ни словом не упомянули. Кроме того, на текущей неделе более сорока человек погибли рядом с Орвието, и Пейн не знал причины трагедии. И ее виновников. И куда исчезли все улики. Вот что Пейн обсуждал с Джонсом по пути в университетскую фотолабораторию. Там их ждали снимки, проявленные Фрэнки.

— Знаешь, — признался Пейн, — чем больше я копаю в «деле Бойда», тем меньше в нем понимаю.

— В самом деле? А я, наоборот, вижу в нем очень четкую логику. Предположим, Бойду заплатили за то, что он похитит какие-то древние артефакты из крупных европейских государств. И тогда, в случае если ЦРУ понадобится какая-нибудь важная секретная информация, оно обменяет ее на хранящиеся в подвалах управления бесценные артефакты. Предположим, что Бойдом овладела внезапная алчность и он решил оставить драгоценности себе. Как же в таком случае должны были поступить Манзак с Бакнером или те, кто скрывается под их именами? Преследовать Бойда по всей Европе с риском быть схваченными? Зачем заниматься таким опасным делом, если для выполнения упомянутой задачи можно за не слишком высокую плату нанять двух бывших «Маньяков»?

Неплохой вариант, подумал Пейн. Конечно, теория Джонса оставляет без объяснения ряд деталей — взрыв автобуса, очаровательную брюнетку и то, кто такие Манзак с Бакнером, — но все остальное в нее неплохо вписывается. Правда, ни у Пейна, ни у Джонса не было самого главного — доказательств версии Джонса. Впрочем, Пейн не был полицейским, поэтому ему было глубоко наплевать на доказательства. Единственное, что его сейчас заботило, — это поимка доктора Бойда. Пейн решил, что если профессор попадет к ним в руки, то станет тем рычагом, с помощью которого они смогут давить на этих двух подонков, Манзака с Бакнером.

Как бы то ни было, через несколько минут приятели пришли в фотолабораторию и обрадовались, увидев, что там их ждет Фрэнки с пленкой.

— Не знаю, можете ли вы тут разобрать, — произнес он. — Вот отель, вот церковь, вертолет… Орвието очень красив, не так ли?

— Очень, — отозвался Пейн, проглядывая снимки. — Вы сразу узнали город?

— Орвието знаком всем итальянцам. Все египтяне знать пирамиды в Гизе, а китайцы — Сиань, мы знать Орвието и легенды о его сокровищах.

— Сокровищах? — переспросил Джонс. — Каких сокровищах?

— Mamma mia! Вы там быть и не знать о его сокровищах! Как такое возможно?!

— Понимаете, мы там были не совсем как туристы.

— Ах да, я забыть! Вы там по делам. Пожалуйста, если это так, позвольте мне объяснить вам Орвието. Мои слова позволят вам — как вы там говорите? — лучше понять снимки.

Джонс отрицательно покачал головой.

— Наверное, все-таки немного позже. Сейчас мы очень торопимся.

— Ну пожалуйста! Вы понимать, зачем dottore Бойд ездить в Орвието и чего он хотеть. Легенды об Орвието ходить много лет. Когда папа искать убежища во время священной войны, люди говорить, что он не жить на верху скалы. Они говорить, что он жить под скалой, глубоко в земле. Никто не знать, как такое возможно, никто для него ничего не копать, но ходить слишком много историй, чтобы я им не доверять.

— Так вы говорите, он жил под землей? — переспросил Пейн.

— Да! Он быть так напуган, что сделать что мог. Он прорыть туннели, чтобы спрятаться. Он растить зерно, чтобы есть. Он делать колодец, чтобы пить. И все это прятать от врагов.

— Мы видели колодец, — признался Пейн. — К сожалению, его видел и наш друг, которому принадлежал фотоаппарат.

— А туннели? Вы видеть туннели? Они проходить под улицей, как канализация. Я чувствовать, как Индиана Джонс, когда ползать по ним!

Пейн улыбнулся:

— Вы упомянули о каком-то сокровище…

— Si! Грандиозное сокровище, которого никто не находить.

Джонс покачал головой.

— Извините, мне трудно в это поверить. Я большой любитель истории, но никогда ничего не слышал о сокровище Орвието. Оно не может быть знаменитым, если я о нем ничего не слышал.

Фрэнки пожал плечами:

— Возможно, в ваша страна оно не быть знаменито. Я не знаю. В моей стране Орвието быть очень знаменито. Катакомбы быть знамениты. Все в моей стране знать катакомбы.

— Ладно, — согласился Джонс. — Если дело действительно обстоит так, то почему никто до сих пор не отыскал сокровище? Если в холмах Орвието спрятано золото, кто-то обязательно уже нашел бы его.

— Нет! Землю под городом копать нельзя. Она запретна. Никаких искатели кладов. Никто не иметь права. Если вас поймать, вас отправлять в тюрьму. Большая гора, как старая шахта, в ней много пещер. Люди бояться, что если кто-то копать, то весь Орвието проваливаться! — И Фрэнки хлопнул в ладоши, употребив при этом слишком резкое и не слишком уместное нецензурное английское выражение.

Пейн расхохотался и смеялся бы еще долго, если бы вдруг не заметил, что Джонс сохраняет удивительную серьезность.

— С тобой все в порядке?

Джонс заморгал.

— Знаешь, я кое-что начинаю понимать в нашем деле. То, что от нас все время ускользало. А что, если мы ввязались в охоту за сокровищами? Тогда становится понятно присутствие Бойда в Орвието и интерес к нему ЦРУ. Если федералы даже в обмен на несколько безделушек могут добиться ценных сведений, то представь, что они способны получить за целую сокровищницу. — Он помолчал. — Более того, джекпот таких масштабов может объяснить и поведение итальянских властей. Я к тому, что местная полиция не смогла бы устроить мероприятий по заметанию следов, свидетелями которых мы стали. Чтобы скрыть последствия крушения вертолета и манипулировать общественным мнением по поводу аварии автобуса, надо располагать поддержкой очень серьезных кругов.

— Верно, но мы-то как во все это вписываемся?

— Нашим «друзьям» из ЦРУ скорее всего было известно, что Бойд что-то замышляет. Поэтому они запаниковали, когда он исчез. Они поняли, что если первыми его найдут итальянцы, то ЦРУ лишится сокровищ, поиск которых финансировало на протяжении столь долгого времени. Поэтому и обратились к нам. Им необходимо было найти его как можно скорее, и они полагали, что мы справимся с задачей.

Пейн подумал и пришел к выводу, что версия его друга звучит вполне правдоподобно. Он, конечно, понимал, что еще более правдоподобно она звучала бы, будь у них больше информации о катакомбах.

— Эй, Фрэнки, расскажите-ка нам поподробнее о сокровищах.

— Наш народ говорить, что Климент Седьмой бояться за богатства Церкви. Даже когда папа возвратиться в Ватикан, он все равно бояться за него. Поэтому люди говорить, что он оставлять лучшие вещи в Орвието.

Джонс тихо присвистнул, подумав о сокровищах Ватикана.

— Фрэнки, если бы мы захотели начать раскопки в Орвието, у кого нам нужно было бы просить разрешения? Есть там какое-нибудь учреждение, которое могло бы дать нам разрешение на это?

— Нет, во всей Умбрии ничего такого нет… А вот в Риме — да, в Риме есть такое учреждение. Оно называться департамент по охране памятников старины. Он иметь очень большая власть в правительство.

— Каким образом? — спросил Пейн.

— Министр по охране памятников старины — Бенито Пелати, он очень важный человек. Он очень старый и очень уважаемый во всей Италии. Он сделать так много — спасать наши сокровища, нашу культура, — что люди готовы целовать ему ноги.

— А этот самый Пелати имеет полномочия разрешить кому-то проводить раскопки в Орвието?

— Si, но синьор Пелати никогда не разрешать ничего такого. Мы, итальянцы, очень гордые. И из-за наша гордость иногда мы очень упрямые. Очень долго синьор Пелати говорить мой народ, что катакомбы в Орвието — выдумка. Он даже выступать по телевизору и говорить, что их нет, чтобы люди забыть всякие выдумки, потому что они ложь. Но некоторые ученые хотеть иметь доказательства. Они даже не хотеть копать. Они только хотеть сделать рентген земля, чтобы знать, есть ли что-то там под ней. Но он не позволять даже это. Он многое поставить на карта.

Пейн понимающе кивнул.

— А кстати, каким способом господину Пелати удается предотвращать незаконные раскопки?

— Он иметь специальные люди, которые жить в Орвието и все наблюдать. Многие разные люди проникать в Орвието, чтобы искать сокровища в катакомбы, и не возвращаться назад. Но потом никто больше не ходить за сокровища… Миф не стоить жизни.

— Чисто гипотетически, — спросил Джонс, — если кому-то пришло в голову начать там раскопки, что ему потребовалось бы?

Фрэнки пожал плечами.

— Разрешение от синьор Пелати. Но, как я говорить, такого никогда не быть. Синьор Пелати никому не позволять находить сокровища в Орвието. Бенито Пелати — важный человек в Италия; лучше умереть, чем быть дураком.

Пейн с Джонсом еще некоторое время продолжали беседу с Фрэнки, но тут коротышку позвали в библиотеку по какому-то делу. Друзья остались в фотолаборатории и, разложив снимки на рабочем столе, начали внимательно их рассматривать. Все они были сделаны с верхней части плато. На первом открывался широкий панорамный вид роскошного пейзажа, за ним следовали изображения потерпевшего крушение вертолета, в основном его левой части, а также грузовика Бойда. Большая часть кормовой части вертолета полностью обгорела. Тем не менее три последние цифры его серийного номера можно было разобрать без особого труда.

Как ни странно, последние две фотографии были сделаны с противоположного конца гребня — видимо, Барнс прошел несколько сот футов, чтобы заснять сцену крушения с обратной стороны. С точки зрения Пейна, прогулка Барнса была чудовищной тратой времени, так как на снимках не нашлось никакой ценной информации: в основном обгорелая трава, громадные камни и осколки обожженного металла.

— Ну и что мы узнали?

— Мы узнали, что Барнс говорил правду. Вертолет упал на грузовик, хотя грузовик и не упоминается в газетных публикациях. Что странно.

— Возможно, это как-то связано с расположением грузовика, — предположил Пейн. — Внизу плато нет дороги, а Бойду нужно было обязательно там оказаться. Зачем? Если он на самом деле вор, как утверждает ЦРУ, зачем ему рисковать, спускаясь туда на машине, если в этом не было никакой необходимости? Если бы он не хотел привлекать внимания, то оставил бы грузовик на стоянке, там, где и мы, а затем прошел бы в Орвието пешком, как обычный турист.

Джонс кивнул.

— Более того, если бы Бойд занимался незаконными раскопками, он тем более не оставил бы грузовик внизу, опасаясь людей Пелати, которые, по словам Фрэнки, рыскают повсюду. Они бы обязательно его заметили. Но может быть, он не боялся людей Пелати… Постой-ка, а если в этом как раз и заключается недостающее звено? Что, если он не скрывался от Пелати, потому что работал на него?

— И что он для него делал? Искал спрятанные сокровища?

— Почему бы и нет? Тогда становится понятным, почему грузовик Бойда оставался в долине. Бойда не беспокоило, что его кто-то заметит, а оборудование должно было находиться как можно ближе к месту раскопок.

— А вертолет?

Джонс пожал плечами:

— Кто знает? Возможно, он находился там для защиты Бойда, а кто-то другой сбил его. А может, принадлежал охотникам за сокровищами и сбили его люди Пелати.

— Или он принадлежал ЦРУ. Тебе такая возможность приходила в голову?

— Приходила. — Пейн внимательно всматривался в снимок задней части вертолета. — Как мне кажется, эта пташка изготовлена Беллом. Вероятно, часть его серийного номера двести шесть. Возможно, «L-1».

— Ты с такой уверенностью говоришь на основании всего одного снимка?

— Поверь мне, здесь снят вертолет той же модели, которую использовали Манзак с Бакнером. И такого же цвета. Такой же черный, как мой дядя Джером.

Пейн взял фотографию из рук Джонса.

— Вероятно, не простое совпадение, а?

— Вероятно, нет.

— Значит, один вертолет был в Памплоне, а второй — в Орвието.

Джонс кивнул.

— С этого момента начинаются сложности. Неизвестно, что там делал вертолет. Более того, мы даже не знаем, с кем мы беседовали в Памплоне, ведь Манзак с Бакнером мертвы. Далее, зачем было убивать Дональда Барнса и всех пассажиров автобуса?

— Да, как-то все не очень схо…

Телефонный звонок прервал его на полуслове. Возможно, Пейну не стоило на него отвечать, но было уже далеко за полночь и его разбирало любопытство. К счастью, он поступил правильно, так как звонил Фрэнки, который взволнованным голосом произнес:

— Я сейчас уходить из библиотека. Приносите фотографии и ждите меня в мой кабинет. Обещаю, вам понравится! Быть хорошо!

 

Глава 39

Мысль о том, что можно обратиться к отцу за помощью, лишила Марию сна. Как она ни пыталась рационально отнестись к этой возможности, Мария никуда не могла уйти от главной идеи, на которой базировалась жизненная философия ее отца. Женщины — слабые, мужчины — сильные. Боже, как злил ее подобный подход! Как мог человек, живущий в двадцать первом веке, держаться такой устаревшей идеологии? Хуже того — стоит ей попросить отца о поддержке, и он сразу воспользуется ее просьбой как дополнительным доказательством своей теории: когда у женщины на жизненном пути возникают настоящие сложности, она тотчас пытается укрыться за спиной мужчины.

Но есть ли у нее выбор? Мария понимала, что, если она хочет обнародовать информацию о катакомбах, ей в любом случае понадобится помощь департамента ее отца. В противном случае их с Бойдом заклеймят как грабителей и они потеряют права на все свои находки. Их научным исследованиям не должно мешать то, что синьор Пелати — отъявленный женофоб и очень плохой отец. Он официальное лицо, руководитель департамента по охране памятников старины, и его нужно немедленно поставить в известность обо всем.

Они с Бойдом это прекрасно понимали. И все-таки Марии очень не хотелось беседовать с отцом об их открытиях.

Одна мысль о том, что он пообещает ей спасти ее, была невыносима для девушки. Подонок отверг ее, когда она была совсем крошечной, и отвернулся от дочери в тот момент, когда она больше всего нуждалась в его поддержке. Вот и теперь Мария решила не обращаться к нему. Даже в самом крайнем случае. Ни при каких обстоятельствах.

— Профессор, — прошептала Мария, — пора вставать. Вот-вот взойдет солнце.

Бойд открыл сначала один глаз, затем другой, отчаянно пытаясь понять, где он. Первое, что он заметил, был сложный узор паутины на потолке. И практически сразу ощутил спиной ледяной холод бетонного пола. Сделав глубокий вдох, профессор почувствовал в воздухе отчетливый запах мочи. Ах, понятно! Воспоминания о нескольких последних днях захлестнули его. Они провели ночь на заброшенном складе.

— Ну же, вставайте, — поторапливала его Мария. — Нам нужно выбраться из города еще до завтрака.

— Но почему, дорогая?

— Потому что наши фотографии на первых полосах всех местных газет. Как только люди выйдут на улицы, шанс ускользнуть незамеченными будет практически равен нулю.

Как только Пейн с Джонсом вошли в кабинет Фрэнки, стало ясно, что их новый друг преисполнен какого-то необычного энтузиазма.

— Часть моей работы — делать ежемесячный бюллетень для наш университет. Много фотографии, много истории, много всякое. — Фрэнки покопался среди бумаг на столе и извлек один из старых выпусков упомянутого бюллетеня. Такие вещи обычно распространяются среди выпускников и богатых спонсоров. — Я все здесь делать сам.

— Великолепно! — отозвался Пейн. — Но какое это имеет отношение к нам?

Фрэнки проследовал к своему компьютеру и открыл сканер.

— Мы сканировать фотографии. Мы делать фотографии большие, на экран. Мы знать, почему фотографии так важны. Хорошая идея, да?

Пейн согласился и протянул ему фотографии. Фрэнки положил в сканер первую фотографию и нажал на кнопку «старт».

Основная цель сканера состоит в том, чтобы преобразовать документ в цифровой формат (то есть в компьютерный файл), чтобы его можно было хранить на диске и производить с ним те или иные манипуляции на экране. Друзьям нужно было воспользоваться второй опцией — увеличить снимки Барнса в несколько раз. Прошло десять секунд, прежде чем на экране начали появляться первые признаки цвета. Все трое пристально вглядывались в картинку, медленно заполнявшую экран. Радуга разноцветных точек здесь, какие-то расплывчатые очертания там. Спустя некоторое время стало ясно, что они смотрят на перевернутую фотографию. Из всех присутствующих самый большой опыт работы с компьютерами был у Джонса, поэтому он предложил свои услуги.

— Не беспокойтесь, все будет в порядке, — заверил он. Джонс коснулся мыши, изображение увеличилось втрое и продолжало расти. — Итак, на что вы хотите взглянуть вначале?

Пейн указал на фотографию с обломками.

— Увеличь вертолет. Мне хочется знать, сможем ли мы разобрать больше цифр в серийном номере.

Джонс нажал несколько кнопок на панели. Изображение обломков обгоревшего металла заполнило весь экран, тем не менее разобрать еще какие-то цифры, кроме трех, известных им с самого начала, было невозможно.

— И что теперь?

— Не знаю. Я рассчитывал, что на снимке с вертолетом мы найдем что-то полезное. Возможно, если мы… — И тут Пейну пришла в голову другая идея. — Эй, Фрэнки, дайте-ка мне фотографии. — Он просмотрел всю стопку, пока не нашел ту, которую искал. — Попробуем-ка эту.

Фрэнки положил снимок в сканер, и вскоре на экране появилось изображение.

— Увеличь ту часть, где грузовик, — попросил Пейн. — Может быть, нам удастся установить марку машины.

Джонс подвигал мышью по столу.

— И какой нам будет прок, если мы ее установим?

— Могу поспорить, что грузовик Бойда был взят напрокат. И если мы сумеем установить, где он его взял, то сможем получить массу дополнительной информации, верно?

Когда изображение грузовика заполнило весь экран, напарники сразу же поняли, что находятся на пороге значительного открытия. Джонс с остервенением набросился на клавиатуру в надежде еще больше увеличить картинку. Вскоре они разглядели марку машины, а также ее номера.

— Mamma mia! — вырвалось у Фрэнки. — Вы, ребята, хороши!

— Спасибо, — поблагодарил его Джонс, посылая изображение на принтер. — Но мы еще не закончили.

Через несколько секунд Джонс вошел в Интернет на свой личный веб-сайт и ввел секретный код. Несмотря на то что Джонс редко использовал его за пределами своего кабинета, он имел к нему доступ с любого терминала в любом конце света. Как только пароль был принят, Джонс ввел номер грузовика, и компьютер почти сразу выдал ему название компании, которой принадлежала машина, — «Золотые колесницы», агентство по прокату автотранспорта, расположенное на окраине Рима. Следующим щелчком мыши он вышел на веб-сайт компании в надежде найти там что-нибудь такое, что поможет им в их дальнейших поисках.

— Что вы искать? — спросил Фрэнки. — Имя? Адрес? Квитанция?

Джонс отрицательно покачал головой.

— Мне нужен номер, по которому я мог бы позвонить в любое время дня и ночи.

Фрэнки указал на экран.

— Смотри! Вот! Вот номер!

Джонс кивнул.

— Ну, раз вы его нашли, вы и позвоните.

— Я? Почему я? Почему я звонить?

— Фрэнки, расслабьтесь. От вас требуется только набрать этот номер и сделать вид, что вы менеджер местной гостиницы. Не важно какой, придумайте сами. Согласны? Затем выясните, говорит ли представитель агентства по-английски. Если говорит, то скажите ему, что один из ваших постояльцев желает побеседовать с ним об аренде автомобиля. Понятно?

— Si, понятно. А если он не говорить по-английски?

— Если не говорит, тогда мне придется беседовать с ним по-итальянски.

Фрэнки кивнул и набрал номер, не понимая толком, что задумал Джонс. Не знал этого и Пейн, тем не менее похлопал Фрэнки по плечу и заверил его, что все будет в порядке. После четвертого гудка ответил женский голос. Фрэнки быстро затараторил по-итальянски, объяснил, кто он такой и зачем звонит. К счастью, женщина сказала, что говорит по-английски и с радостью побеседует с Джонсом. Фрэнки передал ему трубку и шепотом добавил:

— Ее зовут Джиа.

Джонс поблагодарил его, подмигнув.

— Джиа, извините за звонок в столь поздний час, но я попал в аварию.

— С вами все в порядке? — спросила она на почти идеальном английском.

— В полном. Машину немного помяло, но, в общем, все в порядке. Хотя вот что касается вашего грузовика…

— Он сильно поврежден?

— Да, один бок у него полностью раздавлен. Я въехал в него.

— Простите? — переспросила она в некотором замешательстве. — Я вас не совсем понимаю. Вы что, врезались в свой собственный грузовик?

— Что? Нет! — Джонс очень громко вздохнул, так, чтобы она его хорошо расслышала. — Извините, вижу, что очень плохо объясняю. Вы должны меня понять. Я никак не могу забыть то, что мне пришлось испытать.

— Никаких проблем, сэр. Переведите дыхание и попробуйте рассказать мне все с самого начала.

Джонс с шумом вдохнул воздух.

— Давайте попробую еще разок. Я взял автомобиль напрокат в одном агентстве, не в вашем, в другом. И когда выезжал на нем со стоянки, въехал в один из ваших грузовиков. Конечно, это полностью моя вина, так как мне следовало быть внимательнее. Но въехал я в него серьезно.

Ответной реплике предшествовал отчетливый звук клавиш, набирающих какой-то текст.

— Машина сильно повреждена?

— Да, мэм. Одна сторона полностью раздавлена, лобовое стекло разлетелось вдребезги.

Вновь звук клавиш.

— А почему вы звоните нам, а не тому, кто брал машину напрокат?

— В том-то все и дело. Я не знаю, кому принадлежит машина. Думаю, что кому-то из проживающих в гостинице, так как она находилась на тамошней стоянке, но кому точно, не знаю. Я зашел в гостиницу и спросил у менеджера — он тоже не знает. Он предложил позвонить вам, чтобы все выяснить.

Стук клавиш…

— Вы уверены, что врезались в одну из наших машин?

— Думаю, что да. Когда я заглянул внутрь, то обнаружил там на переднем сиденье рекламную брошюру вашей компании. Именно оттуда я узнал ваш номер.

Воцарилась тишина, продлившаяся несколько долгих секунд.

— У вас есть еще какая-нибудь информация, сэр? Марка грузовика, регистрационный номер или…

— Я записал его номер. Вам это поможет?

— Да, сэр, конечно. Очень поможет.

Джонс продиктовал цифры и стал ждать ответа.

— Извините, сэр, боюсь, здесь какая-то ошибка. Машина с номером, который вы мне продиктовали, действительно принадлежит нашему агентству, однако в ее маршруте не указан Милан. А вы ведь именно там находитесь, не так ли?

— Да, мэм.

— В таком случае я не могу понять, каким образом вы могли врезаться в упомянутый грузовик. В данный момент он должен находиться в Орвието, а не в Милане.

— В Орвието? — с притворным смущением переспросил Джонс. — Это где-то неподалеку?

— Отнюдь, довольно далеко. Поэтому-то я и решила, что вы, вероятно, ошиблись.

— Я уверен, что не ошибся и что врезался именно в ваш грузовик. Если вы мне не верите, могу позвать к телефону менеджера отеля, и он вам все подтвердит. Грузовик находится на расстоянии двадцати футов от нас.

Вновь раздался стук клавиш.

— Подождите, сэр. Я вновь проверю документацию. Еще раз назовите мне, пожалуйста, номер машины.

Джонс снова продиктовал цифры, начиная сомневаться в успешности своего плана. Если женщина до такой степени не склонна поверить тому, что грузовик в Милане, то уж тем более не станет отвечать ни на какие вопросы о Бойде.

— Сэр, — произнесла она наконец, — когда я сейчас искала номер машины в наших документах, я обратила внимание на одну деталь. Клиент, которого вы ищете, действительно находится в Милане.

— В самом деле?

— Мой компьютер показал, что она взяла напрокат еще одну машину.

— Простите. — Прошло несколько секунд, прежде чем Джонс понял суть ее слов. — Минуточку! Вы говорите, она?

— Да, сэр. Водитель грузовика только что в отделении нашей компании взяла напрокат «форд».

Джонс повернулся к Пейну, беззвучно выругался, затем снова обратился к Джиа:

— И когда это произошло?

— Около минуты назад, сэр. Сведения об аренде только что поступили на мой компьютер.

 

Глава 40

Парк Фенвей

Бостон, Массачусетс

Ник Дайал давно хотел посетить парк Фенвей. Было что-то в прославленном «Зеленом чудовище», отчего у него всегда захватывал дух. Мечта побывать в парке Фенвей зародилась у Ника еще в детстве, летом, которое он провел в Новой Англии. Они с отцом любили слушать репортажи о бейсбольных матчах по радио, затем отправлялись во двор и пытались подражать там своим любимым игрокам.

Дайал улыбался, предаваясь воспоминаниям во время перелета из Европы в Бостон. Он пытался представить, как в парке пахнет трава, какое ощущение вызывает тамошняя грязь и как выглядит знаменитое «Чудовище». Он ждал этого момента почти всю свою жизнь, и теперь ему не терпелось как можно скорее там оказаться.

Все изменилось, когда Дайал вышел из туннеля и увидел место преступления. Поле его мечты было запятнано отвратительными следами того, с чем он в своей профессии привык сталкиваться постоянно. Мрачная реальность разрушила прелесть детских фантазий.

Дайал прибыл сюда вовсе не на бейсбольный матч. Его задача состояла в том, чтобы поймать убийцу. Крест был установлен на месте подающего, жертва находилась лицом к основной базе. Мускулистые руки распятого были устремлены в направлении мест первого и третьего игроков, а ноги изогнуты под углом к месту питчера. На голову жертве нацепили полиэтиленовый пакет для мусора, чтобы папарацци, которые уже роились вокруг поля, не смогли узнать убитого. Тем временем несколько полицейских обыскивали местность вокруг креста.

К своему удивлению, у самого «Зеленого чудовища» Дайал увидел еще одну группу полицейских. Он попытался понять, что они там делают, но изгородь располагалась на расстоянии трехсот футов, а его и без того плохому зрению сильно мешал свет прожекторов. А если вспомнить обычную мощность стадионного освещения, то можно понять, почему Дайал чувствовал себя так, словно стоял в ярких лучах полдневного солнца, несмотря на то что в Бостоне была уже полночь.

— Эй ты, — крикнул ему какой-то полицейский с густым местным выговором, — выметайся-ка отсюда! Стадион закрыт, и доступ сюда запрещен.

Дайал продемонстрировал ему свои документы.

— Где я могу найти того, кто отвечает за расследование?

— Наверное, отливает где-нибудь. У нашего капитана предстательная железа распухла, и теперь он каждые десять минут бегает по нужде.

Дайал кивнул и вытащил блокнот.

— Что вы можете мне сообщить о жертве?

— Жертва была сущее дерьмо. Отличный игрок, но еще тот дрочило. Будь он в составе нашей команды, «Янки» бы нас никогда не побили.

— Постойте. Убитый был бейсболистом?

Полицейский уставился на Дайала. В его взгляде изумление смешалось с отвращением.

— Именно так, французишка. Он был игроком в бейсбол. У вас там, в Париже, есть бейсбол? Или вы там только и делаете, что жрете сыр и без конца смотрите фильмы с участием Джерри Льюиса и на спорт у вас времени не остается?

Анри Тулон сообщил Нику о преступлении совсем немного — собственно, только то, что обнаружена третья жертва. Дайал понимал, что, если он хочет увидеть жертву еще на месте преступления, ему необходимо как можно скорее прилететь в Бостон даже при том условии, что он не получит всей предварительной информации об убийстве.

И вот теперь приходится расплачиваться за спешку.

Нет, ситуацию необходимо как-то изменить в его, Дайала, пользу.

Он сделал шаг по направлению к полицейскому.

— Ну во-первых, ты, бобовое дерьмо, если бы у тебя была хотя бы треть тех мозгов, которые требуются хорошему полицейскому, ты бы обратил внимание на то, что я говорю по-английски намного лучше тебя. Поэтому твое предположение, что я француз, столь же необоснованно, как и мое предположение, что ты в стельку пьян, так как ты все-таки не какой-нибудь бродяга, а бостонский полицейский. Во-вторых, я вырос в Новой Англии, поэтому знаю об истории «Ред сокс» больше, чем знают сами игроки команды, что в общем-то тоже небольшая заслуга, так как почти все они иностранцы. И последнее: если бы ты приложил некоторые усилия и прочел то, что написано на моем удостоверении, ты бы понял, что в Интерполе я руковожу отделом по особо тяжким преступлениям. А это значит, что если где-то на планете Земля кого-то зверским образом убивают, то очень велик шанс того, что расследование убийства буду вести я. Дошло? А теперь беги-ка, как прилежный подавальщик мячей, к своему капитану и скажи, что приехало начальство.

Полицейский озадаченно моргнул несколько раз, а потом поспешил выполнять приказ. Пять минут спустя Дайалу представился капитан Майкл Кавено, крепко пожав гостю руку.

— Извините нас за недостаток гостеприимства. У нас тут дел невпроворот. Черт, если бы мы могли предположить, какой большой человек к нам едет, сам мэр пришел бы вас поприветствовать.

— Рад, что он этого не сделал. Я приехал искать убийцу, а не для того, чтобы мне лизали задницу.

Кавено рассмеялся и похлопал Дайала по плечу.

— Ну, тогда я полностью к вашим услугам. Скажите, какая нужна информация, и я буду рад помочь.

— Можем начать с имени жертвы. Насколько я понимаю, он спортсмен.

— Да, и не просто спортсмен. По правде говоря, мы с нетерпением ждали возможности освистать подонка. Полагаю, сам Господь решил защитить его от наших оскорблений.

Да уж, защита! Никому не пожелаешь! Получается, распятый мог быть только одним человеком. Самой ненавидимой личностью в Бостоне — Орландо Попом. Потрясенный Дайал попытался понять, как он вписывается в череду жертв. Вначале поп — с маленькой буквы, — затем принц и, наконец, Поп — с большой. Возможно, преступникам до такой степени не нравится буква «п»? Тогда, вероятно, следующим будет повар.

— Не возражаете, если я взгляну?

— Я не возражаю, если он не возражает.

Дайал кивнул. Он часто сталкивался с убийствами — имитациями ранее совершенных. Поэтому прежде всего необходимо выяснить, был ли Поп жертвой номер три или его убили имитаторы, дабы похитить частичку славы у реальных преступников.

Большинство сыщиков начали бы с тела, только не Дайал. Ему было хорошо известно, что имитаторы особенно ловко умеют обходиться с трупами. В таких случаях частенько приходится привлекать криминалистов, чтобы они с помощью своей суперсовременной техники обнаружили массу мелких нестыковок. Главные ошибки имитаторы совершают в таких мелочах, которые никогда не воспроизводятся в отчетах прессы о преступлениях и о которых нельзя судить даже по тщательному изучению фотографий в Интернете.

В его профессии тривиальное подчас гораздо важнее существенного.

Дайал начал осмотр с креста: удостоверился, что древесина по цвету и возрасту похожа на дуб, из которого был изготовлен крест в Ливии. Затем осмотрел три гвоздя, оценил их длину, перешел к положению тела жертвы и убедился, что поза у распятого такая же, как и у предыдущих двух.

И только закончив со всем этим, Дайал приступил к непосредственному осмотру тела. Вначале он оглядел раны на спине, разрывы кожного покрова от ударов плетью с металлическим наконечником, затем внимательно исследовал грудную клетку, пальцем в перчатке ощупал проникающую рану в надежде, что кончик копья отломился и остался в груди жертвы.

— Что ищете? — спросил Кавено. — Рана совершенно чиста.

— Такова моя работа. Я должен проверить и перепроверить абсолютно все.

— Я заметил.

Дайал улыбнулся, затем взглянул на вертолеты, зависшие у них над головами.

— Вы не можете как-нибудь от них отделаться? Мне необходимо снять мешок, чтобы осмотреть надпись.

Кавено уставился на него как на сумасшедшего.

— Там нет никакой надписи. Только мерзкая физиономия Попа, которую мы стараемся скрыть от газетчиков. — Он осклабился. — Его и без того уже достаточно распинали в наших спортивных изданиях.

Дайал пропустил неуклюжую шутку мимо ушей. Типичный полицейский юмор.

— Черт возьми! Ничего не понимаю. Самая знаменитая жертва на сегодняшний день, а преступники обходятся без надписи. С чего бы?

Кавено пожал плечами:

— Не понимаю, о чем вы говорите. Какую надпись вы ожидали увидеть? Ничего ни о каких надписях я не слышал.

— Только потому, что мы о них не распространялись. — Дайал сделал шаг по направлению к Кавено и, удостоверившись, что их никто не слышит, сказал: — На первых двух трупах были надписи: «Во имя Отца» — на первом, «Сына» — на втором. Я ожидал, что она будет и на третьем. А теперь у меня появились сомнения, не имеем ли мы дело с имитацией.

Кавено кивнул, понемногу начиная понимать, о чем идет речь.

— Нет, это не имитация. Могу поклясться.

— В самом деле? И откуда такая уверенность?

— Из-за надписи.

Дайал поморщился.

— Какой надписи? Кажется, вы сами говорили, что не было никаких надписей.

— Я говорил, что никаких надписей нет под мешком. — Кавено внимательно взглянул Дайалу в глаза. — Вы, наверное, еще не выходили в дальнюю часть поля?

— В дальнюю часть поля? — И тут только до Дайала дошло. — Ах, черт возьми!

Он глубоко вздохнул и перевел взгляд на левую часть поля, где находилась высокая стена, которая из-за большого расстояния и ослепительного света прожекторов превратилась для него в туманное пятно. Там все еще стояли несколько полицейских, и теперь Дайал понял, что они снимали на пленку послание преступников, попутно обсуждая вопрос, следует ли смыть кровь со стены или пока оставить надпись как вещественное доказательство.

Кроме того, они пытались понять, что имели в виду убийцы, когда писали: «И СВЯТОГО».

 

Глава 41

Аэропорт Линате находился на расстоянии примерно четырех миль от кампуса Католического университета. Фрэнки описал Пейну и Джонсу самый короткий путь туда. Они надеялись, что он окажется достаточно коротким, чтобы поймать Бойда, если тот вообще там появится. Так как оба автомобиля арендовала женщина, это могло означать, что Бойда там не будет. Если он приедет с ней в аэропорт, они захватят Бойда раньше, чем профессор поймет, с кем имеет дело. Но если все-таки им не повезет и женщина будет одна, они проследят за его сообщницей в надежде, что она выведет их на его укрытие.

— Нам известно, какого цвета машина? — спросил Пейн.

Джонс отрицательно покачал головой.

— По словам сотрудницы проката, «Фиат-98». А так как «фиат» означает «Fabbrica Italiana Automobili Torino», в Италии их должно быть бесчисленное множество.

Было раннее утро, и напарники добрались до офиса прокатной компании меньше чем за пять минут. Они остановили машину на противоположной стороне улицы и сразу же заметили женщину. На голове у нее был шелковый шарф, но остальная одежда ничем не отличалась от той, которую они видели на фотографии в газете.

Неужели все настолько просто?

Охваченная манией преследования, Мария бросила тревожный взгляд в зеркало заднего обзора, однако не увидела ничего, что подтвердило бы ее опасения. Движение близ аэропорта было минимальным, свет же исходил только от железных фонарных столбов, что возвышались вдоль безлюдных улиц пустынного района текстильной фабрики. Если повезет, они выберутся из города до того, как он наполнится миланцами, спешащими на работу и бросающими по сторонам любопытные взгляды.

Таков был план Марии. Возвратилась она к заброшенному складу без происшествий. В качестве дополнительной меры предосторожности девушка дважды объехала здание по периметру, чтобы убедиться, что за ней никто не следит. Наконец Мария остановила желтый «фиат» на булыжной мостовой переулка рядом со складом, за большим баком для мусора. Чтобы было легче отыскать дорогу, она оставила фары включенными.

Вначале Мария хотела взять Бойда с собой в агентство по прокату автомобилей, однако после долгих споров они решили, что будет лучше, если она пойдет одна. Конечно, вдвоем они управились бы быстрее, но профессор справедливо заключил, что во все аэропорты разосланы его фотографии и чем дальше он будет находиться от аэропорта, тем лучше. Приехав туда, Мария убедилась, что учитель был прав. У входа на территорию она заметила нескольких полицейских, и почти все они держали в руках портрет Бойда.

— Профессор! — позвала Мария, входя в здание. — Я вернулась.

Из темноты появилась фигура Бойда, он приветствовал девушку радостной улыбкой.

— Слава Богу, дорогая. Я уже начал беспокоиться. У меня появились жуткие мысли, что вас могли заметить и арестовать.

В ответ Мария просто отрицательно покачала головой, сняла шелковый шарф и вместо него надела вязаную шапочку.

— Готовы? Необходимо воспользоваться темнотой, пока у нас еще есть такая возможность.

— Вне всякого сомнения. Позвольте, я соберу вещи, и мы тотчас отправимся. Всего одну минуту. — Он исчез в темноте.

— Профессор, — поторопила она, — нужно выезжать как можно скорее. Пожалуйста, поспешите.

Ответа девушка не услышала. Более того: единственный звук, который до нее доносился, был стук ее собственного сердца. Звук, который с каждой секундой делался громче и сильнее.

Слегка обеспокоенная, Мария стала осторожно пробираться за несколько рядов пустых ящиков, за которыми они провели сегодняшнюю ночь. Чем дальше внутрь здания она продвигалась, тем темнее становилось вокруг, и вскоре девушка поняла, что не может идти из-за практически полной темноты.

— Профессор? Где вы? Что случилось?

Не услышав ответа, Мария не на шутку испугалась. А что, если профессор кого-то обнаружил? А если он оступился в темноте и что-нибудь сломал себе? А что, если кто-то?..

В это мгновение Мария услышала за спиной какое-то движение. Она пригнулась, чтобы не зацепиться за широкий паутинный навес, обошла гору ящиков и стала двигаться в сторону света фар. К немалому удивлению, выйдя в переулок, девушка обнаружила Бойда у машины. Он присел на капот автомобиля.

— Профессор! Я вас повсюду ищу! Как вы здесь оказались?

— Без особого труда, моя дорогая; правда, не без помощи…

Мария улыбнулась, радуясь, что нашла его в добром здравии.

— Включенных фар?

Он вздохнул.

— К сожалению, нет.

— Нет? Тогда чего же?

И тут появился Пейн.

— Он пытается объяснить вам.

Мария повернулась и увидела его «беретту». Глаза Пейна полностью закрывали большие темные очки.

— Кто, черт возьми, вы такой? — спросила она по-итальянски. — Что вам от нас надо?

Пейн ничего не ответил. Вместо этого он схватил девушку за волосы и притянул к машине. Мгновение она пыталась сопротивляться, пока он решительно не дал ей понять, кто из них сильнее, прижав к теплому металлу «фиата». Резким толчком Пейн просунул колено между бедер девушки и навалился на нее всем весом своего мощного тела. В такой позе он смог быстро обыскать ее, а затем связать руки за спиной куском проволоки, которую отыскал на складе. Закончив с этим, Пейн произнес:

— Ну, о чем вы там спрашивали?

Мария смотрела на него в полном замешательстве. Вначале из-за темных волос и «беретты» она предположила, что Пейн из итальянской полиции, но как только услышала его голос, сразу же поняла, что он американец.

— Кто вы такой? — спросила она по-английски. — И что вам, черт возьми, надо?

Пейн широко улыбнулся ее наигранной, как он полагал, наивности.

— Эй, док! Где вы ее нашли? Она у вас явно с придурью.

— Вы не ошиблись, я действительно с придурью. А вот с какой, вы поймете, если не ответите на мой вопрос прежде, чем я начну кричать.

— Простите? — Пейн сделал шаг к ней и приставил пистолет к подбородку. — Послушай-ка, милашка. Кажется, ты не совсем понимаешь, в какую переделку попала, поэтому мне придется кое-что тебе растолковать. Прежде всего назови-ка мне свое имя. Сдается мне, с тобой нет смысла обращаться как с порядочной женщиной, пока ты ведешь себя как шлюха.

— Мммрия.

Он чуть ослабил давление, чтобы понять, что она говорит.

— Меня зовут Мария.

— О’кей, Мария. Ситуация такова: в данный момент к твоей глотке приставлен мой пистолет. Чувствуешь?

Она осторожно кивнула.

— Прекрасно. Такое трудно не почувствовать, верно?

Она снова кивнула.

— А ты становишься сообразительной. Теперь я задаю вопросы, а ты на них отвечаешь. Очень тихо. О’кей? Никакого крика, никакого хамства — в общем, никакого базара. Мужчины с оружием не любят базара. Ты меня поняла? — Девушка вновь кивнула. — Ну а теперь у нас с напарником есть к вам, ребята, несколько вопросов, которые мы давно уже хотели задать.

— С напарником?

Дверь «фиата» приоткрылась, и появился Джонс.

— О! — прохрипела она.

— О? — передразнил ее Джонс. — Я так внезапно появляюсь на сцене, и единственное приветствие, которым меня встречают, — какое-то жалкое «О!».

Мария презрительно усмехнулась:

— И что же вы хотели от меня услышать?

— Уж и не знаю. Я думал, что такая хорошенькая бабенка, как вы, по крайней мере попытается меня как-то умаслить. Ну, понимаете, задействует сексуальное обаяние, чтобы хоть немного облегчить свое положение. А если это не сработает, то попробует сбить меня с ног, как того охранника в библиотеке.

Мария побагровела.

— Могу поклясться, я не хотела причинять вреда тому парню. Я просто хотела, чтобы он от меня отстал. Вот и все. Я должна была предупредить…

Пейн ждал, пока она закончит фразу, но так и не дождался.

— И кого вы должны были предупредить? Своего дружка?

— О Господи! — вмешался Бойд. — О чем вы толкуете? Я ей не дружок. За кого вы меня принимаете? Мария — моя ученица. И ничего больше!

— Всего лишь ученица? — переспросил Пейн. — Ученица в науке преступлений, по-видимому. Да уж, ребята, вы поработали на славу. Вертолет в Орвието, взрыв автобуса, избитый охранник в библиотеке. Ай-ай-ай! Вам должно быть стыдно!

— Стыдно? — воскликнула Мария. — Мы не сделали ничего дурного! Вертолет и охранник — только результат самообороны. А автобус сгорел из-за покушения на нас.

— На вас?! Ах, оставьте! Зачем кому-то понадобилось убивать стольких людей из-за вас двоих?

Мария уже была готова ответить, но тут заметила, что Бойд отрицательно качает головой.

— Ну давайте-давайте, говорите, — подтолкнул ее Пейн. — Нам все известно относительно сокровища из катакомб. Может быть, есть еще какой-то секрет, который вы хотите скрыть от нас?

Бойд от удивления не смог сдержаться.

— Но как? Каким образом? Кто?.. Кто вы такие?

— Док, с какой стати мы должны отвечать на ваши вопросы? Вы, ребята, не отвечаете на наши. Так что не теряйте попусту время.

Джонс ухмыльнулся:

— А может быть, нам все-таки стоит представиться? С нашей стороны это будет актом доброй воли.

— Возможно, ты и прав. — Пейн повернулся к Бойду и широко улыбнулся. — Привет! Меня зовут Джон, рядом со мной мой друг — Ди-Джей. Мы работаем на ЦРУ.

— На ЦРУ? — повторил за ним Бойд.

— Да, герр доктор! — ответил Пейн, имитируя густой немецкий акцент. — И нам известно, что ви есть шпион!

— Шпион? Что вы такое говорите?

Джонс рассмеялся.

— Заканчиваем игры, док. Нам все известно о вашем прошлом.

— О моем прошлом?

— О том, что вы похищали древние сокровища из половины европейских стран, а затем прятали их. Неплохо задумано. Только вот зачем такому хитрецу, как вы, док, пришло в голову переходить дорогу Манзаку и Бакнеру? Ребята они страшноватые.

Внезапно в глазах Марии появилось сомнение.

— Профессор?

— О Господи, да не верьте вы этим американцам! За всю свою жизнь не слышал подобной ерунды! Переходить дорогу ЦРУ? Какая-то немыслимая нелепость!

Пейн продолжал давить на профессора:

— А как насчет Центра управления ресурсами? Вам ничего не говорит название этой организации?

Во внешней броне Бойда появились трещины.

— Да, но…

— Но что? Она финансирует вас уже много лет, не так ли?

— Да, но упомянутый вами факт не означает, что…

— Не означает чего? Не означает, что вы связаны с ЦРУ? Ну-ну, док, не будем строить из себя младенцев. У меня имеется информация непосредственно из Пентагона. И мне прекрасно известно, что вас финансирует ЦРУ.

Бойд нервно заморгал.

— Хорошо, пусть так, только это вовсе не означает, что я кому-то переходил дорогу. Я хочу сказать, что… — Его голос сорвался.

— Продолжайте, — настаивал Пейн. — Что именно вы хотите сказать? Вы совершили что-то такое, отчего их так сильно пробрало. Они бы не привлекли нас к решению проблем, если бы ваше дело не стало для них важнейшим.

Внезапно в глазах Бойда появился совершенно искренний ужас.

— Они что?

— Вы меня прекрасно слышали. Они привлекли нас к решению проблем с вами, попросили выследить вас. Мы — те, кого вы называете профессионалами.

— Постойте, постойте! Одну минуточку. Значит, вы все-таки не сотрудники управления?

— Черт! Конечно, нет! — ответил Пейн. — Мы искатели сокровищ мирового класса, нанятые, чтобы схватить вас за задницу, док. — Он сунул руку в карман и вытащил устройство слежения, которое ему дал Манзак. — Достаточно одного прикосновения к этой кнопке — и наши обязанности закончатся. Они тут же появятся здесь, а мы отправимся домой.

Бойд несколько мгновений внимательно разглядывал прибор.

— Да, друзья, — произнес он наконец, — вы отправитесь домой… но в сраном мешке для перевозки трупов.

У Марии от ужаса и удивления отвисла челюсть. Она впервые за все время услышала, как профессор употребил грубое слово.

— О Господи! — воскликнул Бойд. — Откройте же свои гребаные глаза! ЦРУ никогда ни к кому не обращается за помощью. В каждой стране у него есть свои агенты, в любой момент готовые решить любую возникающую проблему. Чтобы поймать меня, они ни при каких обстоятельствах не стали бы обращаться к кому-то за пределами агентурной сети. Это не их стиль работы!

— Ах вот как! — парировал Джонс. — Значит, вы такой великий знаток их методов. И каким образом вы им стали?

Бойд взглянул Джонсу прямо в глаза.

— Дело в том, что я и есть один из упомянутых агентов.

— Простите? — переспросил Пейн.

— Что?! — вскрикнула Мария.

— Вы меня хорошо слышали. Я работаю на них уже много лет, а профессорское звание дает мне хороший предлог для поездок за рубеж.

Джонс вытаращил глаза.

— Да ладно. Оставьте! Какой тайный агент станет сам себя выдавать и признаваться, что он работает на разведку? По крайней мере настоящий никогда не будет этого делать.

— Откуда вам это может быть известно? Впрочем, да, вы правы. В большинстве ситуаций такое невозможно. Даже в случаях, угрожающих изменой. Боюсь, мы столкнулись с крайне необычной ситуацией. Из-за ложных обвинений в прессе моя шпионская карьера, вне всякого сомнения, закончена. Кроме того, у меня есть очень серьезное предчувствие, что если вы сейчас нажмете кнопку на вашем интересном устройстве, то закончится и моя жизнь. Поэтому мне, собственно, нечего терять.

— Секундочку! — прервал его Пейн. — Вы пытаетесь убедить нас в том, что являетесь агентом ЦРУ? Бросьте свои детские шутки, док. Придумайте что-нибудь более достоверное.

— Конечно, я мог бы придумать и что-нибудь попроще специально для вас Все дело в том, что я действительно сказал вам правду. Естественно я совсем не похож на агента. Но и большинство других сотрудников управления совсем не похожи на киношных джеймсов бондов. В противном случае нас можно было бы узнать с первого взгляда.

Джонс улыбнулся логике профессора.

— В принципе небезосновательно.

— Что? Ты поверил этому старому лжецу? Он тридцать лет проработал в Дуврском университете!

— Да, но до меня доходили слухи о том, что у ЦРУ повсюду «носы», основная задача которых состоит в том, чтобы тихо сидеть и ждать поручений из центра.

Пейн знал, что «нос» значит «неофициальный сотрудник» — сотрудник правительственного учреждения США, работающий за границей и не имеющий дипломатического иммунитета, — однако не понимал, на что намекает Джонс. Поэтому Пейн схватил друга за руку и, не сводя глаз с Бойда и Марии, оттащил его в сторону.

— О чем ты, дружище? Ты что, считаешь, что мы должны поверить этому старому пидеру?

— Я ничего подобного не говорил. Конечно, есть шанс, что он пытается нас обдурить, чтобы спасти свою задницу. Но с другой стороны, вполне возможно, что он говорит правду. Честно, я не знаю.

— Тогда давай нажмем кнопку и побеседуем с Манзаком. По правде говоря, меня ни черта не колышет, что с ними произойдет, как только мы сами выйдем из игры. Нам в любом случае придется с ним связаться, поэтому чем раньше мы это сделаем, тем лучше. Ведь все равно хуже не будет.

— Не нажимайте кнопку! — взмолился Бойд. — Я вам клянусь, что, как только вы нажмете кнопку, мы все погибнем. Точно так же, как пассажиры автобуса. Неужели вы не понимаете? Ребята, которые послали вас сюда, не могут позволить себе оставлять свидетелей. Судьбы религии зависят оттого, насколько чисто все будет ими сработано.

Пейн расхохотался.

— От чего зависят? От спрятанных сокровищ? О какой религии вы говорите? Об алчностизме?

— Алчность? Неужели вы в самом деле верите, будто все, что здесь происходит, продиктовано алчностью? Черт возьми, молодой человек, вы абсолютно ни в чем не разбираетесь! В свитке, который мы нашли в катакомбах, говорится не о деньгах. В нем говорится об истине! Он способен пробудить сомнения относительно всего, чему вас учили верить. Даже относительно самого Христа.

— Профессор!

Бойд повернулся к Марии, чтобы объяснить ей свое поведение.

— Им необходимо это узнать, дорогая. Если он нажмет кнопку, мы все погибнем, а вместе с нами и наша тайна. Все очень просто. Церковь не может допустить, чтобы подобные сведения вышли на поверхность. Они могут подорвать основы христианства.

Пейн взглянул на Джонса и присвистнул.

— Ну, мне все понятно. Я нажимаю кнопку. Сам посуди, вначале он утверждает, что работает на ЦРУ, теперь говорит, что Церковь пытается с ним расправиться. Наш док совсем свихнулся.

Джонс пристально всматривался в Бойда.

— Лично у меня всегда была масса сомнений относительно папы. Нельзя доверять человеку, который носит такую шапчонку.

— Всемогущий Боже! — закричал Бойд. — Я о папе не говорил ни слова! Но кто-то в Церкви, несомненно, имеет к этому делу какое-то отношение. Иначе и быть не может. Я хочу сказать, что они единственные, кто… — Бойд внезапно замолчал и по совершенно необъяснимой причине поднял голову вверх. — О Боже, нет!

— Ну что теперь? — спросил Пейн. — Неужели с вами заговорил сам Господь Бог?

— Ш-ш! — прошептал профессор. — Тот самый звук! Неужели вы не слышите? Тот, который я слышал в Орвието.

Пейн с Джонсом не понимали, о чем говорит Бойд, но на мгновение прислушались. Кроме гула мотора «фиата», был отчетливо различим какой-то другой звук. Понять точно, откуда он исходит, было невозможно из-за эха в переулке, тем не менее звук становился все громче.

Джонс заглушил мотор машины и шепотом спросил:

— Ты, случайно, не нажал кнопку?

Пейн отрицательно покачал головой, отошел в глубь переулка футов на пятьдесят и прислушался.

— Вертолеты, — заключил он. — И их несколько. Они летят сюда.

— Как они нас нашли?

— Не знаю. Возможно, это устройство все время передавало им наши координаты. — Он швырнул прибор на землю и раздавил. — Не имеет значения. Если мы не захотим, они нас все равно не найдут.

Пейн подошел к Бойду и приставил ему к подбородку пистолет.

— Где вы родились?

Бойд глубоко вздохнул, а затем спросил:

— Вам нужна правда или моя легенда?

Шутливое настроение Пейна прошло, поэтому он еще сильнее надавил своей «береттой» профессору на глотку.

— Ладно, — прохрипел Бойд, — Сиэтл, штат Вашингтон.

— Образование?

— Военно-морская академия США. Затем Оксфорд.

Пейн слегка ослабил давление.

— Мимо цели, док. Так случилось, что мне кое-что известно об академии.

— Превосходно! Задайте мне любой вопрос! Только быстрее, иначе мы все очень скоро погибнем.

Пейн мгновение молчал.

— Назовите дорогу на территории академии.

— Что? Там же их несколько…

— Называйте одну, или я буду стрелять.

— Ладно, э-э… Кинг-Джордж-стрит. — Названная улица действительно была главной проезжей магистралью в кампусе академии. — Могу продолжить, если желаете, Вуд-стрит, Док-стрит, Блейк-роуд, Дикейтор-роуд, Колледж-аве…

Удивленный Пейн кивнул.

— Где проводились занятия во время войны?

— Какой войны?

— Говорите!

— Полагаю, что вы имеете в виду Гражданскую войну, так как только во время Гражданской войны занятия проводились за пределами академии. Ответ — в Ньюпорте, штат Род-Айленд. Перебазирование осуществлялось из соображений безопасности.

— Неплохо, — вынужден был признать Пейн. — Но вот последний вопрос будет решающим! Любой выпускник академии должен ответить на него мгновенно. Вы готовы? Потому что именно от него будет зависеть, останетесь вы живы или умрете. Поняли? Как во времена вашей учебы там называлось женское общежитие?

Бойд улыбнулся:

— Увы, никак. К моему великому сожалению, женщин стали принимать в академию только после моего окончания. Примерно около 1976 года, если не ошибаюсь.

Пейн недовольно опустил пистолет.

— Значит, вы учились в академии?

Бойд кивнул.

— Насколько я понимаю, вы тоже ее выпускник.

— Да, сэр. Джонатан Пейн, к вашим услугам.

— Ну-с, мистер Пейн, если вы действительно хотите еще какое-то время погулять по земле, я настоятельно рекомендовал бы вам немедленно отправляться в путь. В противном случае мы все будем убиты, не выходя из этого переулка.

 

Глава 42

Это случилось много лет назад, вскоре после обнаружения в тайных подвалах свитков — документов, о существовании которых не знали даже самые высокопоставленные лица в Ватикане. Следуя сложным рекомендациям, изложенным в них, Бенито Пелати отправился в Орвието и сделал снимки территории, используя сверхсовременное геологическое оборудование из Германии, к которому никто больше не имел доступа. Это позволило нанести на схему каждый дюйм городской земли от поверхности и до глубин более чем в сто футов.

Нет нужды говорить, что для этого существовали более чем серьезные основания.

Под городом обнаружилось более пятидесяти туннелей. Все они начинались под одним частным владением и затем разветвлялись в туфовой породе подобно сети артерий. Большинство внезапно обрывались — либо копавшие натыкались на камень, который не могли пробить, либо им надоедало и они забрасывали работу, — другие же туннели пересекались с соседними. Самым глубоким был туннель, заходивший под землю на двадцать три фута. Бенито прекрасно знал, что катакомбы существуют. Или существовали… Об этом свидетельствовали обнаруженные им свитки, равно как и другие документы, которые он прочел в тайном архиве. Но до начала исследований Бенито не был уверен, что катакомбы сохранились до нынешнего времени. В одном ватиканском документе упоминалось о серьезном обвале в катакомбах, который произошел вскоре после Великого раскола. Если он действительно имел место, то мог уничтожить все, что надеялся отыскать Бенито Пелати. Все доказательства, которые ему были нужны.

К счастью, все складывалось более или менее удачно. Достаточно было одного взгляда на отчет о геологической экспертизе, чтобы понять — катакомбы сохранились и находятся в неплохом состоянии. В папских документах времен раскола упоминался один уровень с помещениями и туннелями, но на деле их оказалось значительно больше. Множество уровней… Лестниц… Пелати предположил, что древние римляне в самом низу соорудили гробницу, а затем сразу замуровали проход в нее со стороны верхних помещений. Зачем это было нужно римлянам, он не понимал, но если верить легенде, передававшейся из поколения в поколение в их семействе, именно там и находилось доказательство, которое он искал.

Конечно, до начала поисков Пелати необходимо было решить ряд и других вопросов.

Прежде всего следовало наложить строжайший запрет на любые раскопки в Орвието. Больше всего Бенито опасался еще одного обвала, поэтому отправился к начальнику местной полиции и заявил ему, что, по данным геологической экспертизы, Орвието в случае продолжения несанкционированных раскопок может провалиться под землю. Чтобы подкрепить свои доводы, он продемонстрировал полицейскому чиновнику проведенные им сейсмические исследования, естественно, ни словом не упомянув о катакомбах.

Следующим шагом Бенито Пелати стало приобретение земли над двадцатитрехфутовым туннелем. Он заявил, что правительству необходимо провести в этом месте работы, в противном случае Орвието может опуститься в подземные пустоты. Владелец земли был настолько потрясен информацией, представленной ему Пелати, и подавлен возможной чудовищной перспективой для его родного города, что без лишних разговоров продал все Бенито. Естественно, тот не собирался засыпать подземелье. Напротив, он хотел углубить туннель до тридцати шести футов, ведь именно на этой глубине начинались катакомбы.

Весь процесс занял несколько недель. Бенито старался привлекать как можно меньше внимания, поэтому пользовался не бросавшимся в глаза оборудованием и крошечной группой шахтеров из Восточной Европы, которые не умели ни говорить, ни читать по-итальянски. Бенито прекрасно понимал: найми он местных рабочих, хорошо знавших легенды о катакомбах Орвието, они очень скоро разгадают его намерения. А вот несведущих иностранцев не было необходимости заставлять молчать. По крайней мере до того момента, когда они достигли глубины в тридцать пять футов. На один фут выше истории. Больше Бенито не мог рисковать, используя наемную рабочую силу, какой бы она ни была. За работу он отблагодарил шахтеров банкетом, на котором каждый получил пулю в затылок. Затем закопал трупы их собственными лопатами. Подобно всем великим исследователям прошлого, его значительно больше заботила слава, чем судьбы людей, помогавших эту славу добывать.

С тех пор как обнаружил свитки в Ватикане, Бенито утратил чувство жалости. Раньше он был просто ученым, который страстно увлекался исследованиями, не боялся рисковать и отстаивать свои взгляды, но стоило обнаружить свитки, и он стал постепенно меняться. Мало-помалу он сделался жестоким негодяем. Злобным. Аморальным. Все перечисленное подпитывалось мыслями о том, что могли ему дать свитки. Власть и немыслимое богатство.

С того момента Бенито больше не заботили ни его рабочие, ни город Орвието, ни святость католической церкви. Единственное, о чем он теперь думал, был он сам и тайна его семьи.

Тайна, сокрытая на протяжении нескольких столетий. И Бенито намеревался раскрыть ее внезапно и разрушительно, подобно эпидемии чумы.

Несколько лет назад Бенито привел свой план в действие: назначил встречу в Ватикане с целью обсуждения своего открытия.

И тут внезапно привалила неожиданная удача, из-за которой пришлось несколько изменить планы.

Переводчик, работавший на Бенито, обнаружил в древнем манускрипте упоминание о доме одного римского героя, жившего у подножия Виндобоны в Иллирии. В мраморную гробницу тот поместил некую реликвию и описание распятия Христа устами очевидца. По всей видимости, там содержалось нечто такое, что должны были знать мир и Церковь относительно давних событий в Иерусалиме.

Подробности подготовки казни Христа, самой казни и ее последствий.

Старший сын Бенито, Роберто, полагал, что встреча в Ватикане должна состояться так, как было запланировано. Он исходил из того, что их организация готова к нанесению удара и любое промедление может повредить их целям. Бенито не согласился с ним. Он отменил встречу, заверив сына, что его открытие прибавит им козырей в переговорах с верхушкой католической церкви. Роберто ничего не оставалось, как смириться с решением отца.

С этого момента отыскание гробницы стало важнейшим приоритетом в жизни Бенито.

Все остальное можно было отложить до тех пор, пока в холмах Иллирии не будет обнаружено древнее захоронение.

И вот его цель достигнута…

 

Глава 43

Тот же план, другие исполнители. Именно к такому выводу пришел Дайал, рассматривая то, как хаотически была разбрызгана кровь по «Зеленому чудовищу», и то, как была нанесена надпись — без шикарной вызывающей торжественности, без наглого демонстративного принятия ответственности за все совершенное. Здесь она была сделана как бы между делом, грубо и наспех. Преступниками ни при каких обстоятельствах не могли быть те же люди, что убили священника в Дании, решил Дайал. Первая надпись была нанесена с точностью и изысканностью каллиграфа, а последняя производила впечатление детской мазни. Словно ее рисовал кто-то, не понимая, что и зачем он делает, просто выполняя условия договора. Чисто механически…

Увы, тем более загадочным становилось второе распятие. Надпись в Ливии исполнена с тщательностью, но кровь была разбрызгана по всей римской арке, словно в каком-то внезапном порыве ярости.

Почему преступники проявили и аккуратность, и небрежность в ходе одного и того же убийства? — размышлял Дайал. Возможно, ливийское распятие было делом рук какой-то третьей группы? Или в ней люди и из первой, и из второй? Впрочем, какая разница? Лучше сосредоточиться на содержании послания, а не раздумывать об убийцах. Дайал углубился в свои мысли так, что перестал замечать что-либо вокруг. Вдруг кто-то тронул его за плечо. Ник обернулся и увидел какого-то азиата.

— Чем могу быть полезен? — спросил Дайал.

Тот кивнул, порылся в карманах и вытащил свое удостоверение. Марк Чанг был агентом отделения Интерпола в Бостоне, но работал всего лишь год.

— Извините, что не связался с вами раньше. Я, конечно, поспешил бы это сделать, если бы знал.

Дайал внимательно оглядел парня и пришел к выводу, что тому никак не больше двадцати двух.

— Знали о чем?

— Знал о вашем приезде. Мне никто не сказал, могу поклясться. Как только я услышал о вашем прибытии, сразу же со всех ног бросился сюда.

Судя по его внешнему виду, парень говорил совершенную правду. Создавалось впечатление, что он запрыгнул в первый проходивший автобус, одеваясь на бегу.

— Не беспокойтесь, Чанг, я сам только в последнюю минуту принял решение. Взял билет на последний рейс из Парижа и…

— Минутку. Из Парижа, из Франции?

— Да, такая большая страна на противоположном берегу Атлантического океана. Она есть на большинстве карт.

— Да, сэр, мне известно, где расположена Франция. Я просто удивлен… как вы успели? Я думал, вы уже были в городе, когда совершилось убийство. Но прилететь из Франции… Тело Попа нашли меньше двух часов назад — значит, ваш самолет должен был…

— Постой-ка, постой, сынок. Повтори еще раз.

Чанг сверился с записями в своем блокноте.

— По сведениям «девять-один-один», охранник сообщил о гибели Попа в одиннадцатом часу. После чего бостонская полиция информировала Интерпол, а Интерпол час назад поставил в известность меня. — Он еще раз сверился с часами. — Не понимаю, сэр. Как вы могли оказаться здесь так быстро?

Дайал не стал отвечать на его вопрос. Повернувшись спиной к Чангу, он принялся прокручивать в голове события последних двадцати четырех часов. Свой день он начал в Ливии, откуда вылетел во Францию. Именно туда Нику позвонил Анри Тулон и сообщил, что найден еще один убитый, на сей раз в Бостоне, и Дайал немедленно вылетел в Америку.

А это могло означать только одно: они знали о третьей жертве за несколько часов до того, как тело было обнаружено полицией.

— О черт! Над нами явно кто-то насмехается. — Дайал схватил блокнот Чанга, чтобы убедиться в правильности своих расчетов. — Получается, я знал об убийстве до того, как оно совершилось! Подонки поставили нас в известность десять часов назад.

— Они… что? Но зачем?

— Чтобы посмеяться над нами, Чанг. Подразнить.

— Да, но…

— Они демонстрируют нам, что мы не можем их остановить, даже когда они дают нам фору. Как будто говорят, что мы можем вести расследование, как нам заблагорассудится, но это ни черта не изменит. Мы не сумеем их остановить до тех пор, пока они сами не решат остановиться.

— И когда же они примут подобное решение?

— Скоро. У них слова заканчиваются.

— Слова?!

— Да, Чанг, слова. Знаете, такие маленькие, черненькие, и их много в словарях. Не могу поверить, чтоб вы не знали, что такое слова. Неужели английский не ваш родной язык?

— Родной, сэр. Я родился здесь в…

Дайал вытаращил на него глаза. Начинающие сотрудники иногда бывают до невозможности тупы.

— Шутка, сынок. Просто шутка.

— О, но…

— Послушай, Чанг, ты мне нравишься, поэтому позволь дать тебе один совет, который когда-то дал мне мой капитан. Просто заткни свой матюгальник и слушай. Понял?

— Понял, сэр. Я слушаю.

— Нет, все-таки не понял, Чанг. Это и был совет: «Просто заткни свой матюгальник и слушай». Понятно? Нет никакой необходимости повторять то, что я говорю, и переспрашивать по любому поводу. Твоя главная задача как начинающего агента состоит в том, чтобы как можно больше наблюдать. Изучай основные методы, выполняй простейшие задания, которые я буду тебе давать, и постарайся запомнить все, что я тебе говорю. Не подвергай сомнению мои слова, а просто запоминай, записывай, если нужно. Понял? Между слушанием и говорением существует огромная разница.

Чанг молча кивнул.

— Видишь? Понемногу начинает получаться… Теперь ты готов приступить к работе?

Чанг снова кивнул, на сей раз с улыбкой.

— Превосходно. То, что надо.

 

Глава 44

Пейн с Джонсом имели очень слабое представление о расположении улиц Милана, поэтому скрыться от вертолета им было затруднительно. Особенно в «фиате». Они, конечно, могли бы попытаться это сделать в «феррари», но для четырех человек он был явно маловат, а делиться на группы в создавшихся обстоятельствах им совсем не хотелось. Оставалось только два варианта: либо спрятаться на складе, либо сдаться.

И как вы думаете, что они решили? Они все, как один, проголосовали за вариант номер два.

Ну конечно, не без лукавства. На самом деле они вовсе не собирались сдаваться. Пейн понимал, что если он предложит Бойда в качестве жертвенного агнца, тогда, возможно, у них с Джонсом появится возможность придумать какой-нибудь способ «чудесного избавления». По крайней мере Пейн надеялся на это. Если же нет, он понимал, что будет жалеть о совершенном все то короткое время, которое останется ему до конца собственной жизни.

Приняв окончательное решение, Пейн, не сводя глаз с неба, вытащил Бойда на середину улицы, слабо освещенной предрассветными лучами солнца. Почти в ту же минуту два вертолета приземлились на расположенную неподалеку площадку. Поток воздуха от несущих винтов поднял целый ураган пыли и песка, но Пейн прекрасно все видел благодаря солнцезащитным очкам. Они не только защищали его от буйства стихий, но и помогали скрывать эмоции, что было гораздо важнее для успешного исполнения их замысла.

— Ну что ж, пора начинать, — громко произнес Пейн, пытаясь перекричать шум вертолетов. — Только, пожалуйста, не воспринимайте это как выражение моих личных чувств к вам.

Он резко толкнул Бойда на землю, понимая, что за ними наблюдают Манзак и его друзья. Пейн продолжил игру, опустившись на колени рядом с профессором и сделав вид, что проверяет надежность веревок у него на запястьях. Бойд подыгрывал ему, отчаянно извиваясь и издавая яростные повизгивания, словно старшеклассница, участвующая в драке подушками в девичьем общежитии. Пейн дал ему понять, что он несколько переигрывает, слегка ударив по затылку.

— Кончай, Сьюзи, веди себя как настоящий преступник.

В первом вертолете открылся люк и оттуда вылез Манзак. Без улыбки. Без приветственного взмаха рукой. Не подав Пейну никаких знаков одобрения. Другими словами, он демонстрировал то же полнейшее внешнее безразличие, с которым они были знакомы по Памплоне. Наполовину убийца, наполовину робот. Но в целом полнейшее дерьмо. К несчастью, Пейну было неизвестно, собирался ли Манзак выполнять условия их первоначального договора. Конечно, Пейн понимал, что имеет дело не с настоящим Манзаком, но, с другой стороны, у него не было никаких гарантий, что «ненастоящий» Манзак не работает на ЦРУ, — ведь хватило у него влияния вытащить Пейна из тюрьмы. Вполне возможно, ЦРУ дало имя Манзак нескольким оперативным сотрудникам с целью намеренного внесения путаницы.

И замысел сработал, потому что Пейн действительно запутался. Он не знал, заберет ли Манзак Бойда в ЦРУ для допроса или пустит ему пулю в затылок, как только тот отойдет от Пейна. Он — так же как и его друг — не знал, кому и чему верить. Они не знали, совершал ли Бойд те преступления, которые ему приписывали: подделки, контрабандный вывоз ценностей, взрыв автобуса, — или он был жертвой сложного заговора. Проще говоря, Пейн с Джонсом по большому счету ничего не просекали.

Как бы то ни было, Манзак крикнул:

— Отличная работа, Пейн! Вы действительно профессионал с большой буквы.

— Да и вы профессионал в ясновидении, как оказалось. Как вам стало известно, что он в наших руках?

— У нас есть свои способы. И мы редко ошибаемся.

— Рад за вас, — отозвался Пейн, пытаясь придать своей физиономии предельно равнодушное выражение. — Каковы наши ближайшие планы?

Манзак приблизился к нему.

— Мне необходимо побеседовать с вами, перед тем как я приму решение.

— Чего же в таком случае мы ждем? — спросил Пейн. — Какой из этих двух вертолетов мой?

— Вы полетите в первом вместе со мной. — Манзак сделал еще шаг по направлению к Пейну. — Но вначале мне необходимо вас обыскать.

— Простите?

— Послушайте, Джон, я прекрасно понимаю, что вы можете подумать. Тем не менее не могу позволить не агенту взойти на борт вертолета без предварительного обыска. Таково правило нашего управления.

Несколько мгновений Пейн внимательно всматривался в Манзака, чувствуя сильнейшее искушение врезать ему по физиономии, хотя и понимал, что это может повредить исполнению их плана. Поэтому, решив не совершать глупостей, положил руки на затылок и нехотя согласился на обыск.

— Старайтесь не прикасаться к моей заднице, хорошо? Не хочется вызвать ревность у Бакнера… Кстати, где он? Мне очень не хватает вашего амбала и его в высшей степени интеллектуальных бесед.

— Скоро он появится.

— А я уж подумал, он дома и готовит вам обед.

Манзак натужно рассмеялся.

— Знаете, Джон, я нахожу ваш юмор несколько парадоксальным. Ведь не я здесь, а вы проводите время с дружком. А кстати, где ваш возлюбленный Джонс? Полирует ногти?

— Черт возьми! Вот так шутка! Не смешная, но все-таки шутка. Я обязательно перескажу ему. Он мне просто не поверит.

— Но вы не ответили на мой вопрос. Где ваш напарник?

— За углом, в нашем «феррари». Если я дам ему сигнал, он тут же появится вместе с девицей. Вы что-нибудь о ней слышали?

— Да, конечно, мы слышали о Марии и о вашем «феррари». Хотя из соображений безопасности пусть они лучше там пока и остаются.

— Ах вот как? И почему же?

Вместо ответа Манзак извлек из кармана пальто детонатор и нажал кнопку. Мгновение спустя «феррари» взлетел на воздух, языки пламени и обломки поднялись над крышей склада более чем на двадцать футов, увлекая за собой корпус автомобиля. Затем все стало сыпаться обратно, сотрясая землю словно при калифорнийском землетрясении.

В иной ситуации Пейн отпрыгнул бы в сторону и бросился бежать, но не сегодня. Не тогда, когда языки пламени в небесах бледнели по сравнению с огнем, пылавшим у него в глазах.

Он наконец нашел доказательство, которого ему недоставало.

Ни слова не говоря, Пейн сделал шаг по направлению к Манзаку, жалея о том, что не может повернуть голову на триста шестьдесят градусов, как это делала та сучка из «Экзорциста». К несчастью, наступление Пейна было прервано роем пуль, что прожужжали у него над головой. Предупредительные выстрелы Бакнера, вылезавшего из вертолета.

— Не шевелицца! — прохрипел он с сильным европейским акцентом. — Я прослежу.

Манзак широко улыбнулся ему.

— Теперь вы понимаете, почему он молчал в Памплоне. Отто не силен в английском, зато в качестве телохранителя не имеет себе равных.

Его телохранитель? Кто же в таком случае эти ребята? Пейн убедился, что они не сотрудники ЦРУ, в тот самый момент, когда они взорвали «феррари». И поначалу решил, что скорее всего парни входят в состав той итальянской группы, которая организовала два предыдущих инцидента. Теперь, услышав акцент Отто, он понял, что, по-видимому, ошибался. Тот явно не итальянец. Скорее всего немец.

«Черт, — размышлял Пейн, — сколько же стран участвуют в нашей заварушке?»

— Поднийми доктор и подводи его ко мне!

У Пейна возник соблазн тут же прикончить его, но одного взгляда на «Калашников» в руках Отто оказалось достаточно, чтобы он изменил решение. При желании Отто мог разнести Пейна на мелкие кусочки одним прикосновением пальца.

Нет, решил Пейн, наверное, все-таки будет лучше, если он поднимет доктора и будет сохранять молчание.

Во всяком случае, пока.

Еще совсем недавно Джонс смотрел на фотографию Марии и мечтал о романтических перспективах их знакомства. И вот теперь он лежит рядом с ней в полной темноте, не зная, удастся ли кому-нибудь из них остаться в живых.

— Так как мы вместе рискуем жизнью, — заметил Джонс, — нам стоит познакомиться. Меня зовут Дэвид Джонс. Сокращенно Ди-Джей.

Она пожала ему руку.

— Мария Магдалина Пелати. Тяжеловато произносить, правда?

— Пелати? — переспросил он. И несколько мгновений размышлял над странным созвучием, но потом все-таки пришел к выводу, что это просто какое-то совпадение. Тем более что девушка произнесла свое имя с явным английским акцентом. — Итальянское имя?

Мария кивнула.

— Большую часть жизни я провела в Англии, поэтому почти и не считаю себя итальянкой. И англичанкой тоже не считаю. Черт, я сама не знаю, кто я такая.

— Как насчет того, чтобы считать себя экзотической соблазнительницей?

Залившись краской, девушка улыбнулась его словам.

— Принимается.

— Превосходно! Если вы наконец поняли, кто вы такая, давайте перейдем к делу. Видите вон те два вертолета? Один из них я должен уничтожить.

— И каким же образом?

— Извините, вам придется подождать и посмотреть. Хочу сделать вам маленький сюрприз.

Мария разочарованно вздохнула.

— Ладно, но по крайней мере вы предупредите меня, когда…

Именно в это мгновение взорвался их «феррари», осветив небо языками пламени, от которых сердца у них в груди забились как от сильнейшего импульса дефибриллятора. Джонс инстинктивно прикрыл своим телом Марию, сохранив достаточно самообладания, чтобы прошептать:

— По-видимому, как раз сейчас и настал удобный момент.

Выполняя приказ, Пейн подошел к доктору Бойду, поднял его с земли и прошептал на ухо:

— Старайтесь не шевелиться… Начинаются интересные дела.

— Молчать! — крикнул Отто с расстояния в несколько футов. — Никакие разговоры с доктор!

Пейн кивнул и положил руку профессору на поясницу.

— Черт! Я просто хотел убедиться, что с ним все в порядке. Ну проявите хоть немного сострадания.

— Сострадания? — прохрипел Манзак. — Никакого сострадания не было во времена крестовых походов, не будет его и сейчас. Разве вы еще не поняли? Мы ведем священную войну, и только отсутствие всякого сострадания может обеспечить нам победу.

Пейн резким движением поднял рубашку Бойда и вытащил оттуда «беретту», которую заблаговременно там спрятал.

— Разве это не противоречит тем принципам, которые вы якобы защищаете?

— Вам неизвестно, что я пытаюсь защищать! Вы, видимо, считаете, что я сражаюсь за Христа или за какое-то другое человеческое заблуждение. Вы ошибаетесь. В моем мире подобные вещи не имеют никакого значения, ибо я знаю истину. Я знаю, что произошло две тысячи лет назад. И я знаю, кто истинный герой.

Пейн не имел ни малейшего представления, о чем толкует Манзак, но понял, что у того хорошее настроение. А раз так…

— Вы имеете в виду свиток? Черт, да мне все о нем известно. Бойд был настолько потрясен своим открытием, что всем, с кем встречался, болтал о нем. Как вы думаете, почему мы нашли его так быстро?

Манзак побледнел.

— Будем надеяться, что вы преувеличиваете. Ради их же блага. Мне бы не хотелось, чтобы количество смертей среди населения этой страны резко возросло.

— Да бросьте! Что значит еще один взорвавшийся автобус или даже два, когда вокруг кипит священная война? Просто продолжайте перекладывать всю вину на доктора Бойда, и ваши руки останутся чисты.

— По правде говоря, — ответил Манзак, — мы уже изрядно попользовались старым мерином. В целях безопасности необходимо ввести в игру двух молодых жеребчиков, известных своим участием в военных конфликтах и прочих сомнительных предприятиях. Лично я думаю, что прессе будет гораздо легче поверить, что истинными хладнокровными убийцами ни в чем не повинных граждан были вы с вашим дружком.

Все наконец прояснилось. Напарников наняли не только для того, чтобы выследить и схватить Бойда. У обоих было достаточно «отягощенное» прошлое, делавшее их великолепными кандидатами в козлы отпущения за любое кровопролитие, каковое могло случиться в ходе этого дела. Труп здесь, взорвавшийся автомобиль там. Все можно свалить на них.

Конечно, Манзаку — или как его там на самом деле — для исполнения подобных замыслов необходима поддержка могущественной организации, обладающей возможностью получать секретную информацию из министерства обороны США, подделывать удостоверения агентов ЦРУ и манипулировать мировыми СМИ. Организации, на которую ни при каких обстоятельствах не падет подозрение, какие бы жестокости ни совершались. Организации, готовой пойти на любые преступления, ибо все, чем она владела, было поставлено на карту.

Существует только одна могущественная организация, у которой есть достаточно власти, чтобы затеять нечто в этом роде. И адрес ее — Ватикан.

 

Глава 45

Металл заскрежетал, когда Джонс сунул лезвие своего автоматического складного ножа в шов. Как только лезвие проникло достаточно глубоко, Джонс стал пилить, пока бак с горючим не вскрылся. Джонсу в нос ударил резкий запах авиационного топлива. Он снял рубашку и заткнул ею отверстие. Таким образом, Джонс не позволил парам выходить наружу, а кроме того, в дальнейшем мог использовать материю в качестве фитиля для «кабины Молотова» — своей версии знаменитого русского коктейля. Ну а там достаточно одной искры, чтобы устроить в вертолете настоящий ад. В самом прямом смысле слова.

Пейн наблюдал за всем тем, что совершал Джонс, хотя их противники видеть этого не могли. Он добился такого преимущества, правильно расположив Бойда.

— Ну, — продолжал насмехаться над ним Манзак, — где же ваше прославленное остроумие? Минуту назад вы так смело высмеивали меня. И вот появляется Отто — и вы замолкаете. Признаюсь, ваше поведение выглядит крайне жалко.

— Не беспокойтесь. Не все мои заряды еще израсходованы.

— Ах вот как? И чего вы в таком случае ждете?

В голове Пейна пронеслось несколько остроумных замечаний, однако он промолчал, решив, что пусть уж лучше последнюю реплику «произнесет» за него вертолет. Едва пламя достигло горючего, вертолет взорвался, разбрасывая вокруг потоки огня и раскаленных обломков металла. Пейн воспользовался возникшим замешательством, выхватив «беретту» из-за спины Бойда и выстрелив в самую крупную мишень, которая была у него перед глазами. Первой же пулей он пробил Бакнеру ключицу на шесть дюймов ниже того места, в которое целился. Второй выстрел оказался точнее. Пуля, ударив в переносицу, разнесла громиле череп. Брызги серого мозгового вещества разлетелись во все стороны, в том числе и на физиономию Манзака.

Вид и вкус мозга Отто вызвал у Манзака панику. Вместо того чтобы по-мужски наброситься на Пейна и начать отстреливаться, он попытался бежать, чему Пейн помешал, прострелив ему левое колено. И Манзак рухнул на землю подобно подстреленной летучей мыши. Образ, который почему-то очень ему шел.

По правде говоря, Пейну страшно хотелось прикончить его прямо там. Это было бы нетрудно и даже доставило бы ему наслаждение. Выстрел в затылок — и точка. Останавливало Пейна лишь желание найти ответы на многочисленные вопросы, которые роились у него в голове. Уничтожить Манзака они всегда успеют. Поэтому Пейн прыгнул ему на спину и быстро обыскал. Забрал нож и «ЗИГ-зауэр».

— Ну, Дик? Как дела? Неважно?

Манзак ответил таким душераздирающим воплем, что заглушил рев пламени вокруг.

— Вот так, правильно. Покричи-покричи, малыш, у тебя же коленочка бо-бо. Правда, тебе бы следовало подумать об этом раньше, до того как ты попытался взорвать моих друзей. Видишь, как тебе удалось меня разозлить.

Манзак вновь завопил, на сей раз добавив к воплю несколько грубых ругательств.

— Поругайся, поругайся. Совсем неплохая идея в твоем положении, дружок, когда к виску приставлен пистолет. Ах да, оружие. — Пейн бросил взгляд на Бойда, который сидел на земле в состоянии, близком к шоку. — Эй, док. Даже не думай бежать за винтовкой Отто.

— Не бойтесь. У меня руки завязаны за спиной каким-то невероятным узлом.

— Авторский узел Пейна. От него невозможно освободиться без помощи ножа. — Пейн бросил взгляд в сторону Джонса и заметил, что тот поднимает пальцы вверх, торжествуя победу. — Вы ведь можете двигаться? Подойдите к Ди-Джею и попросите, чтобы он вас освободил. Не хочется мне тупить лезвие ножа до операции.

— Операции?

Пейн мрачно взглянул на него, как бы говоря: «Вы должны понимать меня без слов».

— Извините, док. Это касается только меня и Манзака.

— Ах да. Я сглупил. Может, будет лучше, если я вообще покину операционную?

Пейн не сводил глаз с Бойда, пока тот не дошел до Джонса. После чего смог немного расслабиться и полностью сосредоточить свое внимание на агенте Манзаке, который продолжал извиваться под ним.

— Знаешь, Дик, неприятно признаваться в подобном, но мне хотелось причинить тебе очень сильную боль с самого первого мгновения нашего знакомства. Не знаю уж, чем тебе удалось пробудить во мне такие чувства. Может быть, тем, как ты пытался меня шантажировать, или тем, что ты не моргнув глазом взорвал дорогой автомобиль. Какой бы ни была истинная причина, хочу, чтоб ты знал: я постараюсь получить наибольшее наслаждение от твоего нынешнего положения, душка.

С садистской улыбкой Пейн продемонстрировал своему пленнику палку, найденную на дороге. Она была не более шести дюймов в длину — как раз идеальный размер для его целей.

— Я как-то беседовал с одним военнопленным, который сказал мне, что самую сильную боль в своей жизни он пережил от простого куска дерева. Трудно поверить, не правда ли? Но если ты хорошенько подумаешь, то, конечно же, сможешь представить некоторые жутковатые и варварские варианты причинения боли при помощи такой вот палочки. Ведь сможешь, Дик?

Манзак не смог противиться своему воображению, которое представило ему те чудовищные действия, которые смог бы сотворить с ним Пейн с помощью палки. Выколоть глаза. Пробить барабанные перепонки. Засадить в задницу самую большую в мире занозу. Что бы ни выбрал из перечисленного Пейн, Манзак в любом случае останется калекой на всю жизнь.

Именно на такую реакцию и рассчитывал Пейн.

Готовясь к деятельности в рядах «Маньяков», он узнал одну очень важную деталь: наиболее эффективный способ получения информации от пленного не сама пытка, а ее ожидание. Посейте семена ужаса и ждите, пока они прорастут в настоящую панику. Если названным способом правильно воспользоваться, некоторые из пленников наделают в штаны, даже если вы к ним и пальцем не прикоснетесь. Конечно, простые угрозы действуют далеко не на всех, однако Пейн понимал, что тот, кто ездит с телохранителем, расколется только от одних страшных мыслей.

— Эй, Дик, ты ведь читал мое личное дело, правда? — спросил Пейн. — И прекрасно знаешь, что я умею готовить хороший кебаб. Ведь знаешь?

Манзак сморщился и кивнул.

— Превосходно! А теперь нужно просто ответить на несколько моих вопросов, и у тебя появится шанс остаться в живых. Если я почувствую, что ты лжешь, или если ты предпочтешь отмолчаться, я покажу тебе хороший вьетнамский фокус. Понятно?

Манзак снова кивнул.

— Ну что ж, начнем с самых простых вопросов. Чтобы помочь тебе развязать язык… Откуда вам стало известно, что мы взяли Бойда?

— Благодаря вашей машине. В вашем «феррари» был «жучок». И мы постоянно следили за ней.

— Не вешай мне дерьмовую лапшу! — Пейн саданул Манзака по почкам. — Ты помнишь, что я тебе пообещал в случае лжи? Ну, говори, как вы нас нашли!

Манзак ловил ртом воздух, но все-таки смог произнести:

— Я же сказал…

— Так не пойдет! Даже если вы выследили автомобиль, вы никак не смогли бы узнать, что Бойд при нас. Как вы узнали, что мы его поймали?

— В аэропорту… у нас есть человек в аэропорту… Когда мы зарегистрировали там ваш маяк, мы поручили ему выяснить… чтобы убедиться, что вы не уезжаете из страны… Он вышел и увидел девушку… Тогда он и связался с нами… из аэропорта… Клянусь!

Пейн чуть было не рассмеялся. Манзак раскалывался проще, чем античная чашка, но Пейн понимал, что смех может внести ненужное расслабление. Чтобы психологическая тактика сработала, он должен сохранять суровый и злобный вид палача.

— Где у вас еще есть люди? — спросил он. — Вы за нами следили постоянно?

— В этом не было необходимости. Слежка осуществлялась с помощью маяка. Можно сказать, мы следили за вами на расстоянии.

— Дик, Дик, Дик. Так сложно поверить твоим словам. — Пейн вдавил кусок дерева в шею Манзака. — И у вас, к примеру, никого не было в Орвието?

— Нет! — крикнул он. — У нас никого не было в Орвието. Бойда там не могло быть ни при каких обстоятельствах!

— Ты меня разочаровываешь, мужик. Я собирался пустить палочку в ход на действительно важном вопросе, но если ты будешь продолжать лгать, придется испытать ее уже сейчас.

— Я не лгу! — истошно вскрикнул Манзак. — Клянусь Богом, не лгу!

— Значит, ваших людей не было в Орвието?

— Не было!

— И вы не имеете никакого отношения к смерти Барнса?

— Кто такой Барнс, черт возьми?

— Дональд Барнс, американец, которого убили вчера у колодца Святого Патрика. Тебе что-нибудь говорит это имя?

— Вчера? Клянусь, мы не имеем никакого отношения к тому, о чем вы говорите. В подобном убийстве не было никакого смысла. В Орвието и так слишком много полиции. С какой стати мне увеличивать ее число?

Вопрос был интересный. И Пейн решил позже разобраться с ним поподробнее. Тем не менее слова Манзака напомнили ему, что сюда, вероятно, уже спешит миланская полиция, и если он не поторопится, то не получит всей нужной ему информации.

— Итак, на кого ты работаешь? Только не говори мне про ЦРУ, потому что это дерьмо мы уже слышали!

Манзак молчал, поэтому Пейну пришлось, чтобы придать подонку решимости, изо всей силы садануть ему по плечу.

— Не заставляй меня повторять вопрос! На кого ты работаешь?

— Я не скажу! — крикнул он по-итальянски. — Никогда! Что бы вы со мной ни делали!

Пейн улыбнулся, чувствуя, что победил, даже несмотря на то что не понял ни слова из воплей Манзака. Сам выбор языка многое для него прояснил.

— Ах, значит, итальянский твой родной язык, милашка? Как естественно он звучал в твоих устах.

Манзак понял свою ошибку и попытался вырваться из крепких объятий Пейна. Однако тому не составило особого труда вернуть его в привычное положение: он схватил итальянца за волосы и ударил его физиономией об асфальт.

— Меня это начинает утомлять, Дик. Полагаю, тебе настало время принять судьбоносное решение, от которого зависит исход наших переговоров. Пришло время выбирать между истиной и палкой в задницу. Тебе решать.

И вновь Манзак отказался говорить. И вновь Пейн схватил его за волосы и стал бить головой о землю, с каждым ударом громко выговаривая по отдельному слову:

— Истина… или… палка… в задницу…

Со лба Манзака хлынула кровь, однако Пейн не чувствовал к нему ни малейшей жалости. К человеку, который пытался убить Джонса и Марию, который собирался покончить и с самим Пейном.

— Ну, Дик, одумайся. Говори сейчас же! На кого ты работаешь?

— Делай со мной что хочешь. Я все равно ничего не скажу!

Пейн покачал головой.

— Тупой ублюдок. А все ведь могло быть так просто. Ответил бы на мои вопросы, и я бы тебя отпустил. Но не теперь. Теперь тебе придется помучиться.

— Нет! — крикнул в ответ Манзак. — Это вам, а не мне, придется мучиться, когда вы откроете правду! Что бы вы мне ни сделали, моя боль продлится недолго, а ваша будет вечной.

Пейн на мгновение задумался над его словами. А затем продемонстрировал то, что можно сделать с помощью одной-единственной палочки.

Когда Пейн влезал в вертолет, он напоминал мясника после долгой смены. Лицо и руки у него были в крови, кровь сочилась и из кармана рубашки. Джонс ничего не сказал, сосредоточив все свое внимание на ближайших линиях электропередачи и огнях, что светились под ними на земле. Прошло некоторое время, прежде чем друзья вновь почувствовали себя в безопасности. И тогда Джонс повернулся к Пейну.

— Фокус с палочкой?

— Да, — ответил тот и спросил: — «Кабина Молотова»?

Джонс рассмеялся.

— Как ты узнал?

— На тебе нет рубашки.

— Какой наблюдательный! Кстати, раз уж мы завели речь о рубашках, что у тебя в кармане?

Пейн пожал плечами.

— Кое-что на память.

— О чем?

— О тех ребятах. Манзак не пожелал назвать свое имя, поэтому мне пришлось позаимствовать несколько пальцев.

— Значит, фокус с палочкой не сработал?

— Я бы сказал, он даже слишком хорошо сработал. Подлец то и дело терял сознание.

— Такое частенько случалось и в прошлом… Ну и что ты с ним сделал?

— То же, что и с Отто.

— С Отто? А кто такой Отто?

— Отто — настоящее имя Бакнера. Он телохранитель Манзака.

— Бакнер — его телохранитель?

Пейн кивнул.

— И представь, говорил с немецким акцентом.

— Отто говорил? А я думал, он не умеет.

— Ты прав, больше он ничего не скажет.

Джонс улыбнулся:

— Ну что ж, шутник, куда мы теперь отправимся?

— А какой у нас выбор?

Джонс проверил топливомер.

— Наверное, в Швейцарию или в Австрию. На более дальние расстояния рисковать нельзя.

Пейн нажал кнопку и заговорил с Бойдом, находившимся на заднем сиденье вертолета.

— Эй, док, у вас есть какие-либо предложения относительно того, где мы могли бы приземлиться?

Прежде чем ответить, Бойд несколько мгновений обсуждал этот вопрос с Марией.

— В Кюсендорфе имеется неплохой исследовательский центр, в котором нам помогут с нашими изысканиями.

Пейн бросил взгляд на Джонса.

— А что ты думаешь?

— Что я думаю? Я думаю, мы были бы полными идиотами, если бы полетели прямо туда. Велик шанс, что за нами следит радар, и я не могу рисковать.

— И что ты предлагаешь?

На губах Джонса появилась улыбка.

— Не волнуйся. Пока у нас есть деньги и несколько кредитных карточек, я уверен: они нас не найдут.

Эскадрилья черных вертолетов зависла над аэропортом Берн-Белпмос, расположенным в шести милях к юго-востоку от Берна, в поисках одного из своих. Как только один из пилотов заметил вертолет в дальнем конце аэродрома, он отдал приказ диспетчерам перевести весь поток воздушного транспорта на другие швейцарские аэродромы. Самолеты, пояснил он, не должны приземляться на месте преступления.

Несколько человек с автоматами окружили вертолет, затем проникли внутрь и обыскали кабину. Но так ничего и не обнаружили за исключением холодного двигателя, свидетельствовавшего, что машина находится на земле по меньшей мере минут двадцать. А возможно, и дольше.

Старший группы сообщил по рации:

— Птичка пуста. Начинаем осмотр местности.

— Будьте осторожны. Эти люди хитры и очень коварны. Все перепроверяйте дважды и затем радируйте мне. Понятно?

— Не беспокойтесь, сэр. Мы их найдем или погибнем.

Собравшись лететь в Швейцарию, Пейн с Джонсом поняли, что нужно принять еще одно решение. В эту историю они впутались исключительно из-за того, что пошли на договор с Манзаком и Бакнером. Теперь же, когда и тот и другой мертвы, Пейну с Джонсом предстояло сделать выбор относительно своей дальнейшей причастности к делу.

— Как ты думаешь, мы свою часть сделки выполнили? — спросил Пейн.

— Технически, в общем, да. Мы нашли Бойда и передали его Манзаку в соответствии с соглашением. Правда, ты убил Манзака в ходе обмена.

— Да ладно тебе! Не надо все на меня сваливать. Ты ведь сам взорвал вертолет. А второй угнал.

— Верно, но только после того, как они взорвали наш «феррари». Кому-то же надо расплачиваться.

Пейну совсем не хотелось вспоминать про автомобиль, так как внутреннее чувство подсказывало ему, что за машину придется расплачиваться ему самому.

— Ну, как думаешь? — снова спросил он. — Может, нам стоит завязать с этой историей?

— Думаю, что пока рановато. Во всяком случае, до тех пор, пока не узнаем, кто всем заправляет и почему им была так нужна наша помощь. Ведь если прямо сейчас выйти из игры, нам всю оставшуюся жизнь придется скрываться.

 

Глава 46

Кюсендорф, Швейцария, 82 мили к юго-востоку от Берна

Кюсендорф — селение в Тичино, швейцарском кантоне, граничащем с Италией, примостившееся на южных склонах Лепонтинских Альп. Здесь проживает не более двух тысяч человек. Известное благодаря своим живописным пейзажам и местной разновидности швейцарского сыра, Тичино также является местом, где расположен Архив Альстера, одна из лучших в мире частных коллекций редких документов.

Сами рукописи размещаются в хорошо охраняемом шале. Построенное в качестве временного пристанища австрийским филантропом Конрадом Альстером, со временем оно стало его вторым домом, в котором он провел остаток своих дней. В начале 1930-х Альстер, страстный коллекционер редкостей, почувствовал, что обстановка у него на родине становится крайне нестабильной, и понял, как велика опасность захвата его бесценного собрания нацистами. Чтобы спастись самому и сохранить коллекцию, он перевез ее через швейцарскую границу в товарных вагонах под тонким слоем лигнита, бурого угля низкого качества, а затем до самого конца Второй мировой войны старался избегать внимания публики. Скончался он в 1964 году, но, выражая глубочайшую признательность народу Швейцарии, передал все состояние своей новой родине, Кюсендорфу, при том условии, что его коллекцию сохранят в неприкосновенности, сделав ее доступной для выдающихся ученых всего мира.

Пейн был совсем не уверен, что группу странных беглецов здесь примут за крупных исследователей. Так или иначе, им предстояло это выяснить, как только утром хранилище откроется. А пока в местной гостинице Пейн снял большой номер и с помощью внушительных чаевых добился от ночного портье, чтобы тот открыл магазинчик в вестибюле и продал им новую одежду и кое-что перекусить. Час ушел на приведение себя в порядок, после чего все четверо встретились в гостиной, чтобы обсудить характер и масштаб связей Бойда с ЦРУ.

— Конечно, я понимаю, что не располагаю блистательной внешностью Джеймса Бонда. Но мне в ней не было никакой нужды. Почти три десятка лет я проработал преподавателем в Дуврском университете. Иногда, правда, меня просили выполнить то или другое задание. Впрочем, это случалось совсем не часто. Иногда задания бывали совсем простые, как, например, вывоз документов из страны. Порой посложнее. К примеру, убедить дипломата изменить родине. Суть в том, что я никогда не знаю заранее, что меня попросят сделать, до того как поступит поручение.

— И что же вас попросили сделать в данном случае? — спросил Пейн.

— Вы, вероятно, не поверите, но в данном случае не было никакого задания. Раскопки имели чисто академический характер. По крайней мере планировались как таковые. И никакого отношения к ЦРУ не имели. Абсолютно никакого.

Пейн скорчил недоверчивую гримасу.

— Вот отсюда у нас как раз и начинаются проблемы. Насколько мне известно, большинство чисто, как вы их называете, академических раскопок не подразумевает участия в них вертолетов, оружия последнего образца и взрывов автобусов с пассажирами. Верно?

Бойд уже хотел было начать пересказывать историю катакомб, но передумал, решив воспользоваться более современным способом изложения фактов. Он предпочел продемонстрировать им видео, отснятое Марией. Пейн и Джонс ошалело смотрели на экран, на котором перед ними предстало все величие катакомб. Увидели они и бронзовый футляр со свитком Тиберия. Там, где была необходимость, Бойд делал словесные комментарии. По правде говоря, Пейн с Джонсом его практически не слушали, так как увиденное на экране в достаточной мере убедило их: Бойд и Мария вовсе не современные Бонни и Клайд.

Когда отснятый материал закончился, к Бойду обратился Джонс:

— В Милане вы говорили, что ваше открытие способно убить религию. Что вы имели в виду? На пленке я не увидел ничего такого, что могло бы нанести какой-то вред Церкви.

Бойд покачал головой.

— Тот последний предмет, который вы видели, найденный нами бронзовый цилиндр, содержит папирусный свиток. В нем находятся свидетельства, которые бросают тень сомнения на все христианство. Если их обнародовать, будет подорвана христианская вера. Церкви рухнут. Золото превратится в прах. Одним словом, последует крах как духовный, так и финансовый.

Джонс взглянул на Марию, затем снова на Бойда.

— Звучит весьма драматично. Признаюсь, я далеко не самый религиозный человек на свете, но даже если бы я им был, то не думаю, что на мою веру мог оказать серьезное воздействие какой-то древний листок бумаги.

— Что ж, — ухмыльнулся Бойд, — посмотрим. Подождите, и я покажу вам документ, из-за которого вы ощутите себя идиотом.

До того момента, пока Бойд не вышел из комнаты, Мария сохраняла молчание. Едва они остались одни, она извинилась за тон учителя.

— Не воспринимайте его замечания как личные оскорбления. Думаю, таким образом он просто пытается выпустить пар… Кроме того, у вас действительно должны оставаться сомнения относительно обнаруженного им документа. Это вполне естественно. И у меня они были. Даже по поводу самих катакомб. Самое лучше доказательство — возможность все увидеть собственными глазами. И опровергнуть то, что вбивалось вам в голову на протяжении всех детских лет.

Джонс улыбнулся и спросил:

— Всех детских лет? Так сколько времени вы знаете доктора Бойда?

— Нет, вы меня неправильно поняли; я имела в виду не его, а своего отца. Когда речь заходила о катакомбах, он всегда демонстрировал недоверие к любым свидетельствам их существования. И уж поверьте мне, его слова значили намного больше слов любого другого человека. Он ведь настоящий эксперт.

Было что-то в словах девушки, что заставило Джонса вспомнить их разговор в Милане. Мария Магдалина Пелати… Ее зовут Пелати, а ее отец — эксперт в вопросах, касавшихся Орвието. Внезапно Джонс понял, что это не простое совпадение.

— Мария, — медленно произнес он, — вашего отца зовут Бенито?

— Да, — ответила она с удивлением. — А откуда вы знаете?

Джонс протер глаза.

— Черт возьми! Значит, вы его дочь. Дочь Бенито Пелати!

Пейн поморщился.

— Что? Почему вы раньше не сказали нам, что вы его дочь?

— Я не знала, что вам известно, кто он такой. Кроме того, какое отношение он имеет к нашему делу?

Пейн изумленно уставился на нее.

— Вы что, притворяетесь наивной дурочкой? Он имеет к нему самое прямое отношение. Он же, черт его возьми, настоящий «крестный отец» Орвието! Он фактически правит городом.

Услышав громкие голоса, Бойд вышел из соседней комнаты.

— Люди, что случилось?

— Мы только что выяснили, кто она такая, — ответил Пейн. — Она дочь Бенито Пелати.

— И вы сильно из-за этого расстроились? Почему же?

Пейн взглянул на профессора, широко открыв рот от удивления.

— Вы что, издеваетесь? Ее отец фактически управляет Орвието. Ему подчинены тамошние силы безопасности. И вы полагаете, что он не имеет никакого значения? — Пейн глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. — Неужели вам никогда не приходило в голову, что солдаты, стрелявшие в вас в Орвието, могли действовать по его приказу? И что они хотели помешать вам вести раскопки?

— Ерунда! — отмахнулся Бойд. — Прежде всего, вы должны иметь в виду, что учреждение, руководимое Бенито Пелати, дало нам разрешение на проведение раскопок. Никакие раскопки невозможны без оформления соответствующей документации. Если бы вы начали копать без официального разрешения, вас арестовали бы на месте.

Разрешение? Значит, у них было разрешение? Тогда, с точки зрения Пейна, все лишалось смысла. Если Бенито Пелати действительно хотел спасти свою репутацию ученого, как утверждал Фрэнки, тогда почему он позволил Бойду проводить раскопки? Ну и, конечно, своей дочери. Не оказался ли он в еще более идиотском положении в глазах общественности, если бы его собственный ребенок — причем ребенок женского пола — обличил его заблуждения?

С другой стороны, возможно, он и выбрал Марию потому, что она родственница. Может быть, Бенито всегда было известно о существовании катакомб, и он решил, что если их обнаружит Мария, ему перепадет часть ее славы. Он сможет сообщить представителям СМИ, что получил новые свидетельства о существовании катакомб и направил в Орвието свою дочь, чтобы раз и навсегда установить истину.

Пейн с Джонсом некоторое время перебирали возможные варианты, пока Бойду не удалось сменить тему, убедив их, что есть гораздо более важные темы для обсуждения. Свиток и текст на нем.

— Джонатан, — обратился он к Пейну, — не могли бы вы помочь мне кое в чем? Боюсь, я запамятовал слова, которые выкрикивал Манзак в Милане. Что-то о войне. Вы не могли бы воспроизвести их поточнее?

Пейн кивнул.

— «Никакого сострадания не было во времена крестовых походов, не будет его и сейчас. Мы ведем священную войну, и только отсутствие всякого сострадания может обеспечить нам победу».

— Именно! Священную войну! — Бойд с особым пафосом повторил фразу. — И что-то о Христе. Что он сказал о Христе?

— Будто он сражается не за него, и что его нисколько не интересует Христос, так как ему хорошо известно, что произошло в те времена и кто истинный герой.

— Истинный герой! Да, именно таковы были его слова! Великолепно, просто великолепно!

— И вы их понимаете?

— Возможно… Возможно… — Профессор схватил чистый листок бумаги. — А когда вы остались наедине, он вам что-нибудь еще говорил? Что-нибудь о Боге, свитках или священной войне?

Пейн попытался припомнить разговор с Манзаком. Главная сложность, с которой сталкивается следователь при проведении допроса, состоит в отделении существенной информации от чепухи и случайных фактов в сведениях, полученных от подозреваемого.

— Он говорил что-то об истине, и его слова немного смутили меня.

— Об истине? — переспросил Бойд и бросил взгляд на Марию.

Девушка пожала плечами.

Пейн продолжил:

— Он сказал, что его боль продлится недолго, потому что он знает истину, а моя будет вечной, так как я ее не знаю.

— Значит, он утверждал, что ему уже известна истина?

— Примерно так.

— Чертовски странно! Если ему известно, о чем говорится в свитке, значит, свитков много. Но как такое может быть?

В разговор вступила Мария:

— Если Тиберий направил несколько свитков Пакцию в Англию, разве не мог Пакций направить ему в Рим несколько свитков с описанием своего успеха?

— Пакций? — растерянно пробормотал Джонс. — Тиберий?

— Конечно! — воскликнул Бойд. — Какой я кретин! Пакцию было необходимо ставить императора в известность о своих действиях в Иерусалиме, и любой, кто прочел эти послания, сразу же понял их замысел. Даже если не имел никаких сведений о нашем свитке!

— Но неужели?..

— Постойте! — вмешался Пейн. — Мы от вас несколько поотстали. Вы начинаете обсуждать какие-то другие свитки, ничего не объяснив относительно первого.

Джонс кивнул:

— Джон прав. Если вы рассчитываете на нашу помощь, то прежде всего должны посвятить нас в свои секреты. И самый лучший способ — начать с самого начала.

— Это займет много времени.

— Не беспокойтесь, — ответил Пейн. — У нас с вами есть некоторый его запас.

Ларс знал, что его командиру необходимы последние сведения, но страшно не хотел в очередной раз с ним встречаться. По крайней мере не сейчас, не с такими неприятными новостями.

Поначалу он решил, что миссия будет очень простой. Особенно когда узнал, что Пейн воспользовался кредитной карточкой, чтобы купить четыре билета до Женевы на местном железнодорожном вокзале. Каково же было разочарование Ларса, когда выяснилось, что, пока он улаживал вопрос с возмущенным кондуктором у Фрайбурга, Джонс с Бойдом взяли напрокат автомобили в каком-то бернском агентстве. В полном замешательстве Ларс отправил половину своих людей обратно, а другой половине скомандовал продолжать осмотр поезда.

И это было только начало.

Прежде чем его люди вернулись, Ларс получил информацию, что Мария наняла лимузин до Цюриха. Все попытки установить контакт с ее водителем ни к чему не привели из-за сильных радиопомех в Альпах. Затем Ларсу сообщили, что американец по имени Отто Бакнер (а по внешности — Пейн) приобрел шестнадцать билетов на восемь разных автобусов, следовавших по территории Швейцарии, которые в данный момент уже находились в пути и все в разных направлениях.

Конечно же, все приобретенные автобусные билеты предназначались лишь для того, чтобы сбить преследователей с толку. На самом деле Пейн с Джонсом нашли свой транспорт на стоянке в Бернском аэропорту. Они просто дождались, пока какой-то бизнесмен заехал туда, затем Мария начала флиртовать с ним и получила необходимую информацию о том, куда он направляется. Как только она узнала, что он улетает в Париж на целую неделю, Пейн с Джонсом поняли, что смогут взять «БМВ» бизнесмена и доехать на нем до Кюсендорфа, не опасаясь, что о пропаже машины заявят в ближайшее время.

Доктору Бойду удалось разъяснить американцам все, что им было необходимо знать: о своем открытии в Бате, о гипотезах относительно императора Тиберия и о переводе текста свитка. Как только он ответил на все вопросы, Мария подробно осветила загадку смеющегося человека, описала статую на крыше Миланского собора, а также сообщила несколько фактов о правой руке Тиберия, генерале Пакции.

Нет нужды говорить, что в конце всех этих рассказов у Пейна с Джонсом голова шла кругом.

Чтобы хоть чем-то расплатиться со спутниками, Пейн с Джонсом посвятили их в некоторые факты из прошлого, в свои дела с Манзаком и Бакнером и во многое другое, что смогли вспомнить. К тому времени, когда взаимный обмен информацией завершился, оставались только две вещи, относительно которых все были согласны. Во-первых, все четверо пребывали в полнейшем недоумении по поводу имевшейся у них информации. А во-вторых, если они действительно хотели узнать что-то важное в Архиве Альстера, им прежде всего было необходимо хорошенько выспаться.

Так как завтрашний день обещал им еще больше волнующих впечатлений, чем сегодняшний.

 

Глава 47

Ник Дайал снял комнату в гостинице на расстоянии нескольких кварталов от места преступления, чтобы иметь возможность добраться пешком до Фенвея даже ночью, если у него возникнет желание еще раз его осмотреть. И, по правде говоря, он именно так и должен был поступить, ведь психологически Ник все еще продолжал жить по европейскому времени. Или по африканскому? Честно признаться, точно сказать он не мог, так как за последний день ему пришлось проследовать через восемь часовых поясов.

Дайал сверил часы и решил, что, возможно, ему еще удастся застать кардинала Роуза в Ватикане. Они не беседовали со вторника, и он надеялся, что Роуз отыскал дополнительную информацию по отцу Янсену. Дайал знал, что Янсен был связан с Папской библейской комиссией, хотя так и не смог выяснить, чем конкретно занимался священник. Теперь нужно было узнать, проходил ли Янсен там практику под руководством какого-то кардинала из Дании или Финляндии или его функции в комиссии были более значительными.

Ник услышал восемь гудков, прежде чем на противоположном конце провода подняли трубку.

— Кардинал Роуз слушает.

— Джо? Это Ник Дайал из Интерпола.

— Ник! Я уже заждался, когда ты наконец дашь о себе знать. Я ведь оставил несколько сообщений на твоем автоответчике.

— О, извини. Последние два дня были просто сумасшедшие.

— Си-эн-эн только что сообщила, что обнаружен еще один убитый в Бостоне. Правда?

— Да, правда. Я только что вернулся из Фенвей-парка.

— И жертва снова священник?

— Нет. На сей раз Поп.

— Простите, я вас не понял.

— Жертва — Орландо Поп, — пояснил Дайал, — бейсболист из команды «Янки».

Роуз на несколько мгновений замолчал, раздумывая над полученной информацией.

— Мы явно имеем дело не со случайным совпадением.

— Видимо, вы правы.

— И послание тоже было?

Дайал широко улыбнулся:

— Вы уверены, что являетесь кардиналом? У вас интонация как у настоящего следователя.

— Извините, мне совсем не хотелось бы вмешиваться в чужие дела. Мне просто нужно получить возможно более ясное представление о случившемся. Полагаю, при моем знании Ватикана и при вашем знании подробностей совершенных преступлений мы можем во многом друг другу помочь.

— И я такого же мнения. Итак, что вам удалось узнать об отце Янсене?

— Боюсь, ничего существенного. Я беседовал со своими знакомыми из Библейской комиссии, всех их крайне расстроила утрата. Создается впечатление, что Эрик принадлежал к числу весьма порядочных людей, был одним из тех, кого все знают и любят. И чем больше я узнавал о нем, тем больше сожалел, что мне не довелось с ним встретиться при его жизни.

— А его профессиональные обязанности? Вы выяснили, в чем они заключались?

— Всего понемногу. Отчасти священнические, отчасти исследовательские, отчасти информационные. Он был мастер на все руки, пытавшийся овладеть очень многими умениями.

— А как насчет чего-то не слишком достойного? Секс, наркотики, ну и так далее?

Роуз глубоко вздохнул.

— Парень был абсолютно чист.

Дайал задумался.

— Значит, не он был истинной целью преступления. И именно на это вы и намекаете, не так ли? Отец Янсен был жертвой, но не настоящей целью преступления.

Роуз кивнул:

— Именно так.

— Ну а Ватикан? Там не происходит ничего такого, на что мне следовало бы обратить внимание?

— На что вы намекаете? Что мы каким-то образом причастны к преступлениям?

Дайал отрицательно покачал головой:

— Вовсе нет. Я просто спрашиваю, не происходит ли у вас чего-то такого, что я должен принять во внимание? Какие-то скандалы? Существенные разногласия? Столкновения различных группировок? Помогите мне, Джо. Люди гибнут, а я не знаю почему.

Мгновение Роуз молчал, собираясь с мыслями. Когда он наконец заговорил, голос его звучал значительно тише:

— У любых организаций, даже у самых безобидных, есть враги. Чтобы вы ни делали, плохое или хорошее, все равно вы кого-то обязательно заденете. Наверное, мне не нужно вам это говорить, но в адрес католической церкви поступает больше угроз, чем в адрес какой-либо другой организации в мире. Мы даже вынуждены содержать специальный штат людей, которые только тем и занимаются, что сортируют получаемую нами почту и отделяют реальные угрозы от ложных.

— Вот как? И что они делают с реальными?

— Думаю, все зависит от характера угрозы. У нас великолепная служба безопасности, которая хорошо справляется со своими обязанностями на территории Ватикана. Все остальное — дело полиции.

— Об угрозах какого типа мы ведем речь?

— Об угрозах взрывов, поджогов, убийств. Практически любых. Конечно, бывают угрозы и более цивилизованного характера. В наши дни очень популярны угрозы судебных исков. Шантаж. По известной модели: «Вы выплачиваете мне миллион долларов, в противном случае я заявляю в прессе, что священник пытался изнасиловать моего сына».

— Вы шутите!

— К сожалению, я говорю вполне серьезно, Ник. К несчастью, именно в таком мире мы сейчас живем. Хорошо известно, что деньги — корень всех зол… Сказавший это первым был очень мудрым человеком.

Бенито Пелати провел ночь в своем кабинете в ожидании новостей. Двадцать лет назад он сам бы отправился в Милан и сам бы всем занялся. Ведь недаром в те годы ему удалось завоевать репутацию самого опасного человека в Италии. Теперь Бенито был вынужден доверяться другим, и прежде всего Данте. Не то чтобы Данте не справлялся со своими обязанностями, он справлялся с ними, и неплохо, но Бенито полагал, что все-таки будет лучше, если Данте поедет в Вену следить за ведущимися там раскопками, столь много значившими для их общего дела.

Когда наконец зазвонил телефон и Бенито передали последние новости, его ярость не имела границ. Он не терпел и никому не прощал халтуры.

— Почему ты так долго не звонил? Я уже несколько часов жду.

— Я бы позвонил, если бы не она, — ответил Данте. — Ее участие все усложняет.

Эти слова поразили Бенито. Он не привык к возражениям, от кого бы они ни исходили.

— О чем ты? Чье участие?

— Я смотрю на фотографии с камер слежения из библиотеки. На них Мария вместе с Бойдом. Знаете, я давно задаюсь вопросом, почему ваши люди в Орвието так долго терпели его? Бойда следовало убрать уже в самом начале.

— Мария? Но почему? Почему она рискует всем тем, что мы надеялись достичь?

— «Мы»? Она перестала относиться к «нам» с тех самых пор, как вы отослали ее в школу. Не знаю, скоро ли вы это поймете, но чем скорее, тем лучше будет для вас. Поверьте мне, если мы не сможем в ближайшее время обезвредить ее, она провалит все, что мы запланировали. И притом с огромным удовольствием.

Бенито помолчал. Через несколько часов он должен встречаться с представителями Верховного совета Ватикана, и любые посторонние мысли могут ему помешать. Он слишком много и тяжело работал ради своей главной цели, чтобы позволить непокорной дочери в одночасье все испортить. Бенито готовился к тому, чтобы сбросить на Ватикан самую страшную бомбу, и ему была необходима предельная сосредоточенность.

— В таком случае, я полагаю, тебе известно, как ты должен поступить, — ответил он.

Данте кивнул, улыбнувшись. Он ждал этих слов с тех самых пор, как Бенито отослал Марию в Англию.

 

Глава 48

Архивы Альстера располагались у выступа скалы, защищавшего деревянную крепость от альпийских ветров, дующих в этом регионе практически в течение всей зимы. Основная часть шале из древесины орехового цвета, того же, что и у окружавших здание деревьев, великолепно сочеталась с широкими фронтонами и консолями крыши. В переднем фасаде через равные промежутки были проделаны квадратные окна, прекрасно дополнявшиеся застекленным треугольником, вырезанным на самом верху у завершения арочного свода. Через всю середину фронтона здания вертикально шло большое венецианское окно, благодаря которому посетители, проходившие по главной лестнице библиотеки, могли наслаждаться потрясающим видом Альп.

— Неужели это и в самом деле библиотека? — спросил Джонс, когда они подходили к воротам. — Что-то не похоже.

— Потому что на самом деле это не совсем библиотека, — ответил Бойд. — Цель данного заведения не в том, чтобы предоставлять книги для чтения, а в том, чтобы постараться хоть как-то заполнить все увеличивающуюся пропасть между учеными и любителями. Вам, конечно же, известно, что некоторые величайшие сокровища скрыты от публики их эгоистичными владельцами, не желающими никого подпускать к своей собственности. Кроме того, знаете ли вы, что даже обычный музей, располагающийся в крупном городе, как правило, выставляет всего пятнадцать процентов имеющихся в нем экспонатов? Сказанное означает, что бо льшая часть исторических сокровищ находится в глубоких подвалах в заколоченных ящиках.

Пейн тихо присвистнул.

— Восемьдесят пять процентов!

— Увы, и это только музеи. А если вы прибавите к ним еще и миллиардеров, коллекционирующих произведения искусства и развешивающих бесценные творения Моне у себя в ванных и туалетах, то общий итог далеко перевалит за девяносто процентов. К счастью, на свете еще есть учреждения, подобные этому. С момента его открытия Фонд Альстера исповедовал важнейший принцип обмена бесценными экспонатами между всеми, кто ими располагает.

— Простите, я не совсем вас понимаю, профессор, — признался Пейн.

— Предположим, вы преподаете в университете Аль-Азар в Каире и завершаете книгу. И тут вдруг понимаете, что вам не хватает очень важной информации о нубийских поселениях в Судане — данных, которые можно отыскать в архиве. Как вы должны поступить? Прилететь сюда и воспользоваться их источниками? Вовсе нет. С точки зрения здешнего фонда подобный подход был бы проявлением эгоизма. Вы одалживаете фонду какой-то артефакт, который может представлять интерес для других исследователей — ну, к примеру, нечто, найденное вами во время раскопок в Гизе, — а в обмен архив предоставляет вам доступ к необходимым материалам.

Джонс кивнул.

— Мне нравится этот принцип. Он очень справедлив.

— Думаю, — возразил Бойд, — что через несколько минут, когда мы войдем в архив, ваш энтузиазм по его поводу несколько ослабнет, так как нам нечего им предложить. Да, конечно, у нас сеть свиток, но я очень сомневаюсь, что в данный момент его безопасно предъявлять на всеобщее обозрение. Нам еще предстоит разгадать массу загадок, прежде чем мы сможем официально о нем объявить.

— А отснятые вами материалы? — предложил Пейн. — Наверное, не будет никакого вреда в их обнародовании?

— Материалы, отснятые в катакомбах? — Бойд несколько мгновений размышлял над предложением Пейна. — Увы, съемка делалась не мной. Поэтому мы должны обращаться к юной мисс Пелати. Дорогая, не хотели бы вы выступить в роли режиссера на премьере своего фильма?

Широкая улыбка осветила лицо Марии.

— Неплохая идея… А как вы на это смотрите, Дэвид?

Джонс взглянул на нее и подмигнул.

— В данном случае полностью полагаюсь на ваше решение, Мария.

— Блестяще! — воскликнул Бойд. От него совершенно ускользнули эротические нотки в голосах обоих. — Ну что ж, тогда идемте. Мне не терпится узнать, что мы сможем там найти.

— Мне тоже, — пробормотал Джонс, — мне тоже.

Группа вооруженных охранников проводила четверых гостей по заросшей деревьями территории в вестибюль шале, где их уже ждал директор архива. Петр Альстер, внук основателя учреждения — толстяк чуть за сорок, с густой русой бородой, покрывавшей бесчисленные подбородки, — несмотря на тучность, производил впечатление бойкого мальчишки. Вероятно, прежде всего благодаря юношескому блеску в глазах и страсти к познанию.

— Здравствуйте, — произнес он с легким швейцарским акцентом. — Меня зовут Петр, и знакомство с вами для меня большая честь. Чем я смогу быть вам полезен?

При других, обычных обстоятельствах доктор Бойд сразу бы ответил, подробно объяснил, кто он, откуда и зачем прибыл, но его нынешнее положение человека, находящегося в международном розыске, делало это крайне непрактичным, поэтому Пейн взял роль руководителя группы на себя.

— Приятно познакомиться с вами, Петр. Меня зовут Джонатан Пейн, а рядом со мной участники моей исследовательской группы: Ди-Джей, Чак и Мария.

Альстер всем по очереди пожал руку.

— И каков предмет вашего исследования?

— Он несколько конфиденциального свойства. — Пейн кивнул на охрану. — Здесь есть место, где мы могли бы поговорить наедине?

— Конечно. Следуйте за мной.

И Альстер энергично зашагал по коридору по направлению к своему кабинету. Почти все помещение в нем занимали книжные полки со старинными фолиантами в кожаных переплетах. Свободные участки деревянных стен были увешаны фотографиями альпийских пейзажей.

— Должен сознаться, — сказал Альстер, — меня сразу же очень заинтриговало ваше появление. Большинство ученых, как правило, перед приездом в Кюсендорф звонят. Крайне редко они появляются просто так, без предупреждения.

Пейн уселся рядом с Альстером.

— Простите, но я тоже должен вам кое в чем признаться. Я не ученый.

— О? В таком случае я вдвойне удивлен вашим приездом. Так что привело вас сюда?

— Дело в том, что я являюсь исполнительным директором американской компании «Пейн индастриз».

Альстер просиял:

— Значит, бизнесмен! Как чудесно! Прошло довольно много времени с тех пор, как нас в последний раз посещал американский коллекционер. Скажите мне, какая область вас интересует?

— По правде говоря, Петр, я не коллекционер. Я скорее спонсор.

— Потрясающе! Просто потрясающе! — Он похлопал Пейна по колену. — Мой дед преклонялся перед филантропами. Он встретил бы вас с восторгом.

Пейн не знал, как относиться к энтузиазму Альстера и к его явно избыточному употреблению наречий; американцу очень хотелось порекомендовать внуку великого коллекционера немножко убавить свои восторги.

— Какое интересное совпадение! — воскликнул Пейн. — Вы вспомнили своего деда. А ведь он, насколько мне известно, прибыл в Швейцарию в поисках того же самого, что теперь ищем и мы.

— В самом деле? И что это?

— Убежища. — Пейн наклонился почти вплотную к Альстеру и шепотом произнес: — Мы достигли критической ступени в своих изысканиях, и есть опасность, что, если слухи о результатах наших исследований просочатся в прессу, соперничающая группировка сможет ими воспользоваться против нас.

— Соперничающая группировка? — Альстер потер руки, предвкушая захватывающую историю. Было ясно, что подобные впечатления — редкость в его размеренной и однообразной жизни. — И какую информацию вы ищете?

Пейн кивнул на Бойда.

— Чак, объясни ему, пожалуйста.

— Мы ищем информацию об императоре Тиберии и его правой руке, Пакции. Преимущественно данные касательно последнего периода правления Тиберия.

— А, таинственный Пакций. Слава Богу, у нас имеется несколько документов времен империи, которые могут вас заинтересовать. Вам повезло: мой дед питал особую склонность к римским древностям, поскольку когда-то именно римляне оккупировали его родину — Австрию.

— Великолепно! Просто потрясно!

— К сожалению, определенные обстоятельства могут затруднить ваши исследования, ибо ряд документов из его коллекции так и не был переведен, а многие другие попросту не внесены в нашу картотеку.

— Не беспокойтесь, — заверил его Пейн. — Закончив работу, мы будем рады оставить вам свой перевод. По крайней мере ту его часть, из-за которой у нас не возникнут дополнительные неприятности.

Альстер громко фыркнул.

— О, Джонатан, вы чрезвычайно загадочный человек! Я, конечно, очень рад знакомству с вами, и тем не менее, прежде чем вы подниметесь наверх, боюсь, должен задать вам тот вопрос, который мы задаем всем нашим гостям.

— И какой же?

— Что вы можете предложить нашему учреждению в качестве платы за услуги?

— Не знаю. Мы, в общем, путешествуем налегке. В основном занимаемся полевыми исследованиями. А кстати, пожертвования какого типа вы принимаете?

— Я был бы рад дать вам ясный и четкий ответ. Однако, к несчастью, мне не известен характер ваших исследований и цели экспедиции, и потому весьма затруднительно ответить на ваш вопрос конкретно. Может быть, вы дадите какую-нибудь подсказку? И тогда я смогу помочь вам в выборе.

— Подсказку?

Альстер кивнул и пододвинулся еще ближе к Пейну.

— Ну, самую крошечную. Могу вас заверить: все то, что вы мне сообщите, останется строго между нами. Документы, собранные в этом шале, никогда бы не пережили войну, если бы не принцип строжайшей секретности. Мой дед всю свою деятельность основывал на ней и научил меня ценить ее. Поэтому будьте уверены, я никогда не оскорблю его память нарушением данного вам слова.

Пейн оглянулся по сторонам и заметил в одном углу комнаты телевизор с огромным экраном. Может очень пригодиться, подумал он.

— Петр, я вам говорил, что я бизнесмен, а не ученый. И как бизнесмен, перед тем как согласиться на те или иные условия, я должен разъяснить свои.

Альстер наклонился вперед.

— Ну что ж, я весь внимание.

— Видите ли, моей группе требуется не просто доступ к архиву. Пока мы здесь, нам нужен постоянный круглосуточный доступ, отдельная комната для проведения исследований плюс ваша помощь в качестве ассистента. Я полагаю, никто не знает документы лучше вас.

— Моя помощь? О Джонатан! Вы меня убиваете! Тем не менее, боюсь, подобные условия требуют серьезного обдумывания. Очень, очень серьезного. Давайте будем говорить начистоту. Что вы можете предложить в обмен на столь значительные затраты моего времени?

Петр Альстер начал отменять все свои запланированные встречи задолго до того, как завершился просмотр отснятых видеоматериалов. Он всегда твердо верил в реальное существование катакомб, и теперь, получив зримое подтверждение своей уверенности, сразу забыл обо всех остальных важных делах. Пейн и словом не упомянул о свитке, не намекнул на религиозную подоплеку их изысканий, а Альстер уже метался по комнате, словно разгоряченный козел.

— Скажите мне, — взмолился он, — что вы ищете? Это, должно быть, нечто чрезвычайно важное — в противном случае вы не стали бы замалчивать подобное открытие.

Бойд кивнул:

— Вы правы. Дело в том, что у нас есть определенные сомнения относительно целей строительства катакомб. Мы полагаем, что они знаменовали собой заключение тайной сделки между императором Тиберием и Пакцием, но у нас недостаточно доказательств.

Альстер вскочил с кресла.

— В таком случае чего мы ждем? Давайте посмотрим, что есть у нас!

Римская коллекция размещалась в самом большом зале шале. Общая конструкция помещения тем не менее мало чем отличалась от других хранилищ: полы из огнеупорной древесины — из панелей, покрытых смолой на водной основе, — белые стены и потолок обработаны огнезащитными спреями. Сами же тексты находились в массивных несгораемых шкафах за пуленепробиваемыми дверями.

Перед тем как подойти к пульту управления, Альстер попросил своих гостей сесть. Как только он ввел десятичный код, комнату огласил специфический сигнал, а затем раздался грохот раздвигающихся перегородок. Ручки на сейфах стали одновременно вращаться, и все они открылись.

— Вы уже решили, каким образом будете проводить поиск? Как я говорил, большая часть здешней коллекции не каталогизирована и не переведена.

— А та часть, которая все-таки была каталогизирована?

— Размещается в сейфах в зависимости от даты или темы, а из этих двух принципов я всегда выбираю тот, который в наибольшей степени соответствует моему настроению.

Бойд глубоко вздохнул. Поиск предстоит значительно более сложный, чем он первоначально предполагал.

Джонс в данный момент находился далеко от дома, тем не менее ему не составило труда войти в банк данных своего питсбургского офиса, чтобы получить информацию по Бойду и Марии. Прежде всего информацию, касающуюся связей Бойда с ЦРУ и семейной истории Марии. Если им с Пейном придется работать с ними бок о бок, необходимо располагать возможно большими сведениями.

Настоящее имя Бойда было Чарлз Ян Холлоуэй, в начале шестидесятых годов он закончил Академию ВМС в Аннаполисе. С того момента его биографию покрывала пелена тумана. Он поступает на службу в Пентагон, откуда «командируется с рядом временных поручений», и с тех пор полностью исчезает из анналов академии. Больше никаких сведений. Никаких адресов. Ничего. Холлоуэй был полностью стерт из их системы. И, как заключил Джонс, именно тогда на свет и появился Чарлз Бойд, начавший свою новую карьеру в ЦРУ.

Чтобы удостовериться в этом, Джонс направил Рэнди Раскину в Пентагон фотографию Бойда из местной газеты, заключив послание вопросом: «С Чаком можно выпивать без опаски?»

Рэнди без труда поймет вопрос, истолковав его так: «Не представляет ли Бойд опасности для Соединенных Штатов?» Если бы Джонсу захотелось узнать о доступе Бойда к секретной информации, он бы спросил: «Безопасно ли с Чаком обедать?» Если бы в ответе Раскина упоминался «обед из одного блюда», такая формула означала бы, что с ним можно обсуждать документы первого уровня секретности. «Обед из двух блюд» значил второй уровень, и т. д. Впрочем, Джонса подобные вещи мало интересовали. Никаких государственных тайн он с Бойдом обсуждать не собирался. Ему просто нужно было узнать, в каких отношениях с управлением находится профессор в данный момент.

Джонсу также хотелось выяснить, почему Раскин не предупредил их о связях Бойда с ЦРУ, когда Пейн звонил ему из Милана. Это показалось Джонсу крайне нелогичным.

Ожидая ответа Раскина, Джонс решил заняться сведениями о Марии и нашел их быстро и без особых сложностей. Она родилась и выросла в Риме, затем еще в детстве ее отправили в закрытую школу для девочек в Англии, закончив которую, она поступила в Дуврский университет. В документах Интерпола говорилось, что Мария очень редко выезжала из Англии даже на каникулы, что могло означать только одно — ее отношения с отцом были весьма натянутые.

Единственным продолжительным визитом Марии в Италию за прошедшее десятилетие был нынешний, начавшийся две недели назад совместным с Бойдом вылетом из Лондона в Рим. Далее Джонс смог проследить их путь до Орвието и пребывание там с помощью наблюдения за операциями с кредитными картами. Оплата гостиничного счета там, покупки в универмаге здесь, весьма скромные, — ничто не указывало на то, что Бойд с Марией были охотниками за сокровищами, ожидающими крупной добычи.

Расследования Джонса были прерваны электронным письмом от Раскина. Открыв его, Джонс прочел:

Пей без опаски, но не на людях. Иностранные вышибалы могут потребовать ваши документы.

 

Глава 49

Поначалу Пейн подумал, что доктор Бойд пошутил, когда попросил его выйти из помещения с Римской коллекцией, так как ему якобы не хватает пространства. Затем профессор стал говорить о своей клаустрофобии и о том, что для такого количества людей, рассевшихся за столом, явно недостаточно воздуха.

Пейн был потрясен. Однако поразмыслив над требованием Бойда, пришел к выводу, что профессор прав: в их исследованиях Пейн лишний. Он не знал ни слова по латыни и не мог заниматься каталогизированием древних рукописей. И у него не было тех блестящих умений работы с компьютером, которыми обладал Джонс. По сути дела, он способен был лишь стоять на страже у дверей и приносить коллегам сандвичи, когда проголодаются.

Тем не менее Пейн смирился со своей скромной ролью и решил не устраивать сцен. Он подошел к Альстеру и спросил, можно ли воспользоваться его кабинетом и поработать над собственным проектом. Альстер рассмеялся и сказал, что Пейн может распоряжаться комнатой по своему усмотрению, что было, вероятно, ошибкой с его стороны, так как Пейн решил снять отпечатки с тех пальцев, которые позаимствовал в Милане.

Процесс сам по себе был до предела прост. Опускаете палец в чернила, а затем ставите им отпечаток на бумаге. Примерно так, как делают малыши в детском саду. Только в данном случае Пейн использовал для игры чужие пальцы.

Закончив работу, Пейн снова положил пальцы в коричневый бумажный конверт с надписью «Не ешьте меня» и сунул в холодильник Альстера. Затем отослал отпечатки по факсу Рэнди Раскину, заключив, что только он сможет выяснить, кем были Манзак с Бакнером. В конце послания Пейн сделал приписку о том, что ответ нужно прислать как можно скорее на компьютер Джонса.

Завершив и это дело, Пейн, которому было нечем заняться, решил обследовать архив. Он ходил взад-вперед по коридорам, разглядывая все, что попадалось по пути: картины, статуи, стенды. Больше всего ему понравилась серия черно-белых фотографий, сделанных дедом Альстера в Вене в тридцатые годы. Большая часть запечатленных на них достопримечательностей была незнакома Пейну, но снимок липицианских жеребцов сразу же согрел его сердце.

Однажды, когда Пейн был совсем маленьким, родители убедили его посмотреть передачу по телевидению про великолепных белых лошадей, сказав, что это единороги, потерявшие свой рог. Пейн поверил им, так как никогда в жизни не видел более блистательного выступления. Лошади вошли в Императорский крытый манеж в Хофбурге под звуки скрипок, исполнявших «Арлезианку» Бизе. Затем последовала череда потрясающих пируэтов, курбетов и каприолей. До того момента Пейн не предполагал, что животные могут танцевать и вращаться на одном месте.

Он снял фотографию со стены и осторожно провел пальцами по выцветшему снимку. Все лошади, изображенные на нем, умерли задолго до рождения Пейна, но благодаря тщательной селекции — каждый липицианец имел специальную метку, означавшую его принадлежность к их аристократической породе, — они казались невероятно похожими на тех, что он видел в детстве. Те же благородные длинные шеи, мощные стройные ноги, мускулистые спины, густые гривы и поразительно большие влажные глаза, с какой-то загадочной мудростью взирающие на вас.

— Вы знаете, что вы спасли их жизни? — прогремел чей-то голос в коридоре. — Ja, ja, это так.

Пейн изумленно уставился на старика, тяжело тащившегося по направлению к нему. Его звали Франц, и он был самым близким Альстеру человеком из всех его сотрудников.

— О чем вы? — спросил его Пейн.

— Вы ведь американец? Ja, вы спасли этих лошадей.

— Я? Черт, каким образом?

Улыбка озарила морщинистое лицо Франца.

— Не вы лично! Но другие люди из Америки. Ja, ja! Они рисковали своей жизнью, чтобы спасти их.

Пейн не понимал, о чем говорит старик, и попросил его объяснить.

— В сорок пятом году Вену сильно бомбили союзники. Полковник Подхайский, начальник кавалерийской школы, очень боялся за своих лошадей. И не только из-за бомбардировок, но и из-за множества голодных беженцев, метавшихся по городу в поисках еды. — Улыбка исчезла с лица старика. — Так как в Вене лошадей оставлять было опасно, полковник переправил их за много миль к северу. И там он встретил одного своего старого друга, который пообещал ему помочь защитить животных. И знаете, что это был за человек?

Пейн никогда не слышал о Подхайском и потому, естественно не мог ничего знать и о его друзьях.

— Сдаюсь. И кто же?

— Американский генерал Джордж Смит Паттон.

— В самом деле? Откуда же он знал Паттона?

Франц удовлетворенно ухмыльнулся:

— Представьте себе, они познакомились на Олимпийских играх двенадцатого года. Ja, ja, именно так! На Стокгольмских играх оба участвовали в соревнованиях по пятиборью.

— Паттон принимал участие в Олимпийских играх? Не знал.

— Это как раз ерунда. Подождите-ка, что я вам еще расскажу. Чтобы убедить Паттона в том, что лошади заслуживают особого внимания и их нужно во что бы то ни стало спасти, полковник устроил представление с ними прямо на поле боя. Вы можете вообразить подобное зрелище? Лошади танцуют, а вокруг идет страшная война! — Франц рассмеялся так громко, что у Пейна даже в ушах зазвенело. — Генерал был до такой степени потрясен выступлением, что взял лошадей под особую опеку американской армии до самого момента освобождения Вены.

Пейн улыбнулся, глядя на фотографию.

— Наверное, мои родители были правы. Они волшебные.

— Гм… О чем вы?

— Ничего, — отмахнулся Пейн, немного смутившись. — А можно мне на несколько минут позаимствовать фотографию? Там наверху сидит один мой дружок, который постоянно стремится произвести на меня впечатление своей эрудицией. Впрочем, я сомневаюсь, что ему известна эта история. Петр не рассердится, если я возьму снимок с собой наверх?

— Петр! — воскликнул вдруг Франц. — Как хорошо, что вы назвали его имя! Я совсем забыл сказать, что он послал меня за вами. Он хочет, чтобы вы немедленно поднялись наверх.

Предвкушая новые открытия, Пейн поблагодарил Франца за новости и поспешил наверх, держа фотографию в руках. Войдя в зал, он сразу понял, что его историям придется подождать.

Цвет лица Бойда сделался значительно бледнее обычного, из-за чего темные мешки у него под глазами стали напоминать синяки бывалого боксера. Мария, сидевшая слева от него, закрыла лицо руками. А Альстер, у которого, по мнению Пейна, на физиономии как будто навеки застыла улыбка, теперь был мрачен и, по-видимому, сурово хмурился. Точнее описать его выражение было невозможно из-за клочковатой растительности, именовавшейся бородой. На Джонса Пейн обратил внимание в самую последнюю очередь, так как тот сидел в дальнем углу, однако, именно взглянув на него, Пейн все понял.

По какой-то пока еще неясной причине их миссия столкнулась с весьма сложными непредвиденными препятствиями.

Так как именно Альстер послал за Пейном, он решил начать с него.

— Франц сказал, что вы хотели меня видеть. Надеюсь, не случилось ничего страшного?

— В метафорическом смысле слова мы столкнулись с айсбергом. — Он ткнул пальцем в свиток, лежащий на столе. — Это один из документов в коллекции моего деда. Он был послан Тиберию раненым центурионом сразу же после войны в Британии. Если посмотрите внимательно, то увидите, где солдат держал его, так как на папирусе остались пятна крови.

Пейн заметил пятна, однако кровь двухтысячелетней давности его мало интересовала.

— И что в нем говорится?

— Он извиняется за послание, каковое является немыслимым нарушением законов поведения центуриона, затем сообщает Тиберию, что враждебное силурийское племя атаковало его подразделение во время ночного сна, перебив сотни римлян.

— Это так важно?

— Само по себе нет, но вот следующая часть. Видите ли, солдат упоминает о том, что одной из первых жертв нападения стал военачальник по имени Пакций. Его закололи кинжалом во сне.

— Да, плоховато дело.

— Плоховато? — прорычал Бойд из противоположного угла помещения. — Чудовищно! Если Пакций был убит, он не мог организовать заговор против Христа. Ведь так?

— Думаю, что не мог, хотя не понимаю, почему его неучастие в заговоре против Христа так ужасно. Напротив, вы ведь фактически «оправдали» Христа. И как христианин, я полагаю, вы должны быть счастливы. И вы тоже, Мария.

Она вздрогнула, услышав свое имя, удивленная тем, что Пейн захотел узнать ее мнение.

— Мне очень жаль, но вы ошибаетесь. Нам удалось лишь прояснить вопрос с исчезновением Пакция. Мы наконец поняли, почему он так и не был прославлен в римских анналах. Пакций умер позорной смертью. Его закололи во время сна.

— По-моему, подобная информация должна положить конец всем спекуляциям относительно миссии Христа.

Мария отрицательно покачала головой.

— Теперь, когда стало ясно, что Пакций вне подозрений, мы не знаем, к кому другому мог обратиться Тиберий.

— Почему он вообще должен был к кому-то обращаться? Почему вы так уверены, что он довел свой план, направленный против Христа, до конца?

— Потому что об этом свидетельствуют росписи и рельефы катакомб, — ответила Мария. — Вспомните рельеф с изображением распятия. Фигура на замковом камне смеется над Христом, практически высмеивает его смерть. С какой стати было устанавливать подобную скульптуру в подземелье, сооруженном Тиберием, если заговор провалился? Рельефы исторически точны — значит, они явно были созданы после распятия Христа. Только таким образом можно объяснить точность всех деталей.

Пейн наконец-то понял, в чем дело.

— А, ясно… Видите ли, я совершенно иначе интерпретировал то, что увидел на вашем видео. Вы говорите, Тиберий был в таком восторге от совершенного, что решил восславить своего «сообщника» в каменном изваянии и приказал высечь его скульптурный портрет в награду за хорошо выполненную работу.

— Абсолютно верно. Только теперь мы не знаем, кто помог Тиберию и как он убедил народ в том, что Иисус — ожидаемый евреями мессия. Судя по тексту свитка, Тиберий хотел устроить нечто грандиозное, о чем люди говорили бы потом на протяжении многих лет. Но мы не знаем что.

— Не знаете?

— Не знаем. В противном случае мы могли бы искать нечто конкретное. А теперь мы даже не имеем представления, в какую сторону обратить свой поиск. Гибель Пакция оставила нас без главного ориентира.

Пейн в полнейшем изумлении откинулся на спинку кресла. Как такие умные люди могут быть слепы по отношению к столь очевидным вещам?!

— Не хочу показаться выскочкой, но думаю, что могу вам помочь.

— Вот как? — откликнулась Мария. — И каким образом?

— Разъяснив, как римлянам удалось поразить Иерусалим.

— Джон, — прошептал ему на ухо Джонс, — сейчас совсем не время для шуток.

— Какие шутки? По правде говоря, у меня есть своя версия относительно Тиберия. Более того, я весьма удивлен, что вы до сих пор сами до нее не додумались. Это очевидно.

— Очевидно? — рявкнул Бойд. — Мы размышляем над проблемой вот уже целых два дня, пытаемся ухватить ускользающий от нас смысл, и вот приходите вы и заявляете, что для вас все очевидно.

— Секундочку. Я вовсе не хотел вас оскорбить. Разве вы не знаете, что порой человек бывает настолько погружен в предмет своего исследования, что перестает замечать то, что лежит на поверхности. И мне представляется, что вы стали жертвой упомянутого феномена, так как я точно могу вам сказать, что сделали римляне, чтобы обмануть евреев. Помните, я говорил, что несколько иначе интерпретировал изображение на арке? Если не возражаете, могу изложить вам свои соображения. Уверен, все сразу станет ясно.

— Ваша теория сможет все объяснить? — расхохотался Бойд. — О, тогда это должна быть великая теория!

— Профессор! Вы ведете себя неприлично! Если бы не Джонатан, мы скорее всего были бы уже на том свете.

Пейну было приятно, что хотя бы один человек здесь принимает его всерьез.

— Я не очень хорошо осведомлен об Иерусалиме первого века, но если правильно помню, вы ищете то событие в жизни Христа, которое всех поразило.

— Позвольте мне вас прервать, — вмешался Бойд. — Мы проанализировали все чудеса, совершенные Христом: превращение воды в вино в Кане Галилейской, насыщение голодных в Вифсаиде и так далее, — и среди них не нашли ни одного такого, которое могло бы потрясти массы. Кроме того, Тиберий в посланиях заявляет, что нужное ему событие должно произойти в Иерусалиме, а свои чудеса Христос творил в других местах.

— Док, если я не ошибаюсь, Тиберий говорил об одном событии, столь чудесном, что люди, как бы ни старались, не смогли бы его не заметить?

— Да, нечто в этом роде.

— Но только одно событие, не два и не три?

Бойд кивнул:

— Верно. В свитке упоминается одно событие, которое будут вечно воспевать последующие поколения. Нечто загадочное и фантастическое в самом центре Иерусалима.

Слова Бойда вселили в Пейна еще большую уверенность в своей правоте.

— Если это действительно так, тогда в жизни Христа есть лишь одно событие, которое удовлетворяет вашим критериям… И уж поверьте мне, люди до сих пор говорят о нем.

 

Глава 50

Анри Тулон имел давнюю привычку опаздывать на работу, а домой уходить раньше положенного. Поэтому Ника Дайала совсем не удивило, что, когда он позвонил в Интерпол, Тулона там не оказалось. Не в первый раз им приходилось конфликтовать. Отчасти потому, что Дайалу досталось то место, на которое претендовал Тулон, а отчасти потому, что Тулон по природе своей был провокатором, любившим устраивать стычки с кем попало. Тем не менее Дайал мирился с этими неприятными качествами Тулона, так как тот выполнял свою работу гораздо лучше любых других сотрудников Ника.

Оставив сообщение на автоответчике, Дайал, находившийся в номере бостонского отеля, полностью сосредоточился на доске с материалами следствия. Он внимательно всматривался в фотографии со всех трех мест преступления, пытаясь установить, есть ли между ними какая-либо связь. Священник из Финляндии, которого похитили в Италии и убили в Дании. Непальский принц, похищенный в Таиланде, но убитый в Ливии. Бейсболист из Бразилии, похищенный в Нью-Йорке и распятый в Бостоне. Что их связывает?

Янсен, Нарайян и Поп — здоровые мужчины на четвертом десятке. Все холостые, бездетные, без каких-либо постоянных связей. Более того, можно совершенно определенно сказать, что они прилагали особые усилия, чтобы названных связей избежать. Янсен принял обет безбрачия, Нарайян предпочитал проституток, а Поп просто был самым настоящим отшельником. С другой стороны, список отличий между ними мог быть вдвое длиннее. Они являлись последователями разных религий, принадлежали к разным национальностям и происходили из разных концов Земли. Говорили на разных языках, имели разные профессии, разное социальное положение. Главным сходством между ними были обстоятельства их смерти.

Дайалу уже давно стало ясно, что целью всех трех преступлений была не сама расправа с жертвами, а некое пока не расшифрованное послание.

Потягивая кофе, Дайал решил внимательнее проанализировать сами места преступлений. Раньше, как правило, ему приходилось работать с одной картой, так как его предшествующие дела были привязаны к довольно ограниченному географическому пространству. В данном же случае необходимо было принимать во внимание практически весь мир.

Чтобы нагляднее представлять ситуацию, Ник пользовался набором булавок с разноцветными головками. Каждый цвет имел свое значение. Названия тех мест, где жертвы родились, Дайал обозначил белыми булавками: Локк в Финляндии, Катманду в Непале, Сан-Пауло в Бразилии. Голубыми булавками он отметил места похищения: Рим, Бангкок, Нью-Йорк. И наконец красными — места гибели.

В общей сложности девять булавок, рассеянных по карте мира. Три в Европе, две в Азии, две в Северной Америке, одна в Южной и одна в Африке. Свободными оставались только два континента: Австралия и Антарктида, что вполне устраивало Дайала, так как его не прельщала перспектива гоняться за собаками динго по австралийским пустошам и мерзнуть на Южном полюсе.

Телефонный звонок вернул его к реальности. Дайал поспешил к рабочему столу.

— Дайал слушает.

— И что же он слушает? — издевательским тоном отозвался с противоположного конца провода Анри Тулон.

Дайал пребывал совсем не в игривом настроении, поэтому сразу перешел к делу:

— Вчера вечером по прибытии в Бостон я обнаружил интересный факт относительно последней жертвы… Этот человек не был мертв.

— Что? Ты хочешь сказать, что он жив? Я слышал…

— Нет, Анри, сейчас-то он мертв, но когда я приземлился в Логане, он еще был жив. Полиция узнала о случившемся, когда я уже прилетел в Америку.

Мгновение Тулон молчал, пытаясь осмыслить услышанное.

— Как подобное возможно? Нам прислали факс об убийстве еще прошлым вечером.

— В том-то и дело. Мы знали о преступлении еще до того, как оно было совершено. Такое впечатление, что нас кто-то взялся дразнить.

Тулон пробормотал несколько ругательств по-французски, затем по-немецки подозвал одного из своих помощников. Свободное владение Тулоном несколькими европейскими языками делало его совершенно незаменимым сотрудником. Он говорил на десятке разных языков, что позволяло ему без затруднений общаться почти со всеми работниками Интерпола, свидетелями, представлявшими самые разные национальности, и полицейскими чиновниками из разных концов света.

— Извини, — снова обратился он к Дайалу, — факс лежал на столе, но какая-то сучка из вечерней смены снова копалась в моих бумагах. Я тебе уже тысячу раз говорил, Ник, если ждешь от меня хорошей работы, ты должен предоставить мне отдельный кабинет.

— Я сейчас не в настроении обсуждать подобные проблемы, Анри. Мне нужна информация о факсе.

— Он поступил с полицейского участка в Бостоне примерно за десять минут до того, как я позвонил тебе на сотовый. В факсе говорилось, что на стадионе в Бостоне обнаружена еще одна жертва и требуется кто-то из наших сотрудников, чтобы проверить возможную связь с предыдущими преступлениями.

— У тебя осталось название, номер или место расположения участка?

— Абсолютно все было на факсе, Ник. Он был на обычной почтовой бумаге.

Дайал тихо застонал. У них имелась лучшая из возможных нитей, и кто-то из сотрудников их же учреждения потерял ее.

— Ник, — сказал Тулон, — Ганс в данный момент проверяет аппарат. Он сохраняет в памяти пятьдесят последних документов, поэтому есть шанс, что мы сможем распечатать еще одну копию. Кроме того, я возьму распечатку телефонных звонков на наш номер, чтобы узнать, откуда поступил факс. Возможно, тебе удастся еще до своего отъезда обнаружить тот подозрительный полицейский участок, с которого нам прислали эту информацию.

Дайал сделал глубокий вдох. Возможно, в конце концов, это и не столь уж большая катастрофа, как он предположил вначале.

— Пожалуйста, проинформируй меня как можно скорее. Если мы обнаружим, откуда поступил факс, то, возможно, наконец получим решающую нить в расследовании.

Фрэнки Чионе понравилось общаться с Пейном и Джонсом. Он не знал, что в них вызывало его симпатию: хладнокровие, добродушная насмешливость или то, что они такие высокие. Фрэнки знал, что они какие-то особые. Они не только постоянно подчеркивали его значительность — что его друзья и коллеги делали крайне редко, — у него возникло ощущение, что он нравился американцам сам по себе, а не потому, что мог сделать что-то полезное.

После того как Пейн с Джонсом уехали из Милана, Фрэнки стал обдумывать, как продолжить сотрудничество с ними. В конце концов он пришел к выводу, что они оставили у него нечто такое, на что он мог опереться, включая фотографии места гибели вертолета и сведения из агентства по прокату автомобилей. Конечно, Фрэнки не знал, куда это может его завести, но сама мысль о том, что он сумеет им как-то помочь, вдохновляла.

«Франческо Чионе, частный детектив из Италии. Никакая загадка не кажется мне слишком большой, несмотря на то что я совсем маленький».

Смеясь про себя, Фрэнки понял, что удобнее всего начать с фотографий Орвието, так как Пейн с Джонсом ушли из его офиса, не успев их все увеличить и рассмотреть.

Прежде всего он решил взглянуть на ту фотографию, которую отсканировал Джонс. Фрэнки не торопясь изучил каждый сантиметр снимка, увеличив его и просмотрев под разным углом, прежде чем решил, что настало время перейти к другому. Удалив файл с компьютера, он пролистал остальные фотографии и остановился на двух последних.

На первый взгляд какой-то определенной причины такого выбора не было. Просто Фрэнки решил, что если Дональд Барнс был таким тучным, каким его описали Пейн с Джонсом, то у него должна была быть серьезная причина, чтобы пройти половину плато и сделать дополнительные фотографии разбившегося вертолета. А так как ничего особенного он не заметил, то решил увеличить фотографию.

Двигая мышкой, Фрэнки мог перемешать изображение в любом направлении, что позволило ему во всех подробностях рассмотреть отдельные участки места падения вертолета, которые Пейн с Джонсом так и не увидели.

На первом фрагменте фотографии он не отыскал ничего, кроме тени от дыма и солнечных лучей. На втором разглядел камень, частично покрытый зеленым мхом, а на третьем — обломок лопасти несущего винта, который Бойду удалось разбить с помощью ящика с инструментами. А вот четвертый фрагмент оказался самым сложным для идентификации. Настолько сложным, что его пришлось увеличить впятеро, затем с помощью специальной функции сделать пиксели изображения ярче, и только тогда Фрэнки начал кое-что понимать. После всех названных операций у него практически не осталось сомнений относительно того, что изображено на фотографии, так как увиденное было поистине чудовищно.

Под камнями и мусором у самого основания скалы было распростерто раздавленное тело итальянского солдата. Голова его была раздроблена первым ударом лавины, остальное довершило падение с высоты в четыреста футов. Конечности вывернуты, внутренности вывалились наружу. И вся земля под ним в крови.

— Mamma mia! — пробормотал Фрэнки. — Вот почему убили того толстяка! Совсем не потому, что он беседовал с моими друзьями. Он погиб, потому что сфотографировал этот труп!

И он, несомненно, был прав. Хотя увиденное Фрэнки было ничтожно по сравнению с тем, что ему предстояло вскоре обнаружить. Со сведениями, которые помогут Пейну с Джонсом объяснить все.

 

Глава 51

Тишина, воцарившаяся в комнате, напомнила Пейну время, проведенное в «Маньяках». Все уставились на него, ожидая самой важной, решающей информации. Первой не выдержала Мария:

— Ну скажите же нам, что вы имеете в виду? Мы умираем от любопытства!

Пейн усмехнулся:

— Вот вы сами употребили это слово — «умирать», — а оно имеет непосредственное отношение к моей гипотезе.

И тут все поняли, что он имеет в виду распятие. То самое главное распятие. Событие, с помощью которого Тиберий надеялся соблазнить народ. Только оно могло иметь то особое значение, о котором говорилось в свитке. В особенности если вспомнить росписи и барельефы катакомб.

По мнению Пейна, барельефы на арке вовсе не высмеивали смерть Христа. Напротив, они запечатлели особый, чрезвычайно важный момент в римской истории. Но сделать распятие Христа важным для римлян могло только одно — то, что оно, это распятие, не было настоящим. Оно должно было стать хитрой уловкой, особым маневром Тиберия, предназначенным для того, чтобы помочь властям империи подчинить себе новую религию и направить поток пожертвований в имперские кладовые.

«Ради блага Рима нам следует начать исполнять наш план немедленно, воспользовавшись назареем как инструментом, как нашим избранным еврейским мессией».

Бойд задумался над предположением Пейна.

— Почему вы так уверены, что Тиберий инсценировал распятие?

— Почему? Потому что если Иисус не был мессией, как можно объяснить Его воскресение? Либо Тиберий инсценировал распятие, чтобы все выглядело так, словно он воскрес из мертвых, либо оно было истинным и тогда Иисус на самом деле мессия. У нас есть только два варианта.

По мнению Пейна, как человека реалистически мыслящего и атеиста, без помощи Рима простой смертный не мог обмануть смерть и с триумфом вернуться из ее царства в человеческое общество. По крайней мере после всех тех мук, на которые обрекли его римляне, такое возвращение было немыслимо. Или упомянутые муки тоже были только инсценировкой? Если Иисус не был еврейским мессией и спасителем, то спасти его жизнь могло лишь милосердие империи. А как известно, Римская империя всегда отличалась большим дефицитом милосердия.

— Мне не хотелось бы исполнять роль адвоката дьявола, но тем не менее… — начала Мария. — Разве возможно было инсценировать распятие в Иерусалиме первого века? Они ведь не располагали тогда всей той машинерией, которая имеется у современных фокусников. Кроме того, им пришлось бы, по-видимому, столкнуться с определенным сопротивлением.

— Имейте в виду, что вы беседуете со специалистом в данной области, — заметил Джонс, указывая на Пейна. — Сколько я его знаю, Джон всегда интересовался фокусами.

Джонс был прав. Пейна увлекали фокусы с тех самых пор, когда он еще под стол пешком ходил и когда его дед часто демонстрировал свой любимый трюк, неожиданно извлекая из уха монетку в двадцать пять центов. Его интересовали сами фокусы. Фокусники. История их ремесла. И он сделался настоящим знатоком в этой области.

Приняв позу заправского лектора, Пейн произнес:

— Первый документированный случай демонстрации фокусов имел место в Древнем Египте за три тысячи лет до возникновения Римской империи. И фокусы древних были очень разные по своему характеру, от очень простых и примитивных — типа чашки с шариком, как и в наши дни, — до довольно сложных. Около две тысячи семисотого года до нашей эры египетский фокусник по имени Деди прославился тем, что вначале обезглавил двух птиц и быка, а затем возвратил их головы на место.

— В самом деле? — воскликнул Альстер. — И как ему это удалось?

Пейн пропустил вопрос мимо ушей.

— При тех финансовых возможностях, которыми располагали римляне, и при хорошей подготовке они могли найти блестящий способ осуществить свой план. Более того, мне представляется, что им исполнить это было даже легче, чем Деди, так как его публика ожидала от него фокуса, а жители Иерусалима ждали реального распятия. Ведь никто в данном случае не предполагал возможного мошенничества или какой-то подмены, ибо все рассчитывали стать зрителями настоящего распятия.

Мария поморщилась.

— Ладно, все понятно. А как бы вы сами организовали нечто подобное, если бы вам в голову пришла такая идея?

Пейн задумался.

— Ну, предположим, распятие можно инсценировать, накачав жертву какими-нибудь наркотиками. И в этом случае будет создаваться впечатление, что он действительно умер на кресте. При стечении большого количества народа. А потом его можно спрятать на какое-то время, до тех пор пока не придет в себя. И все будут думать, что он воскрес.

В комнате воцарилась гробовая тишина — все задумались над гипотезой Пейна.

— Конечно, самым сложным в описываемом плане было отыскать необходимый препарат и установить точную дозу. Кроме того, препарат пришлось бы применять на глазах у публики, что могло представлять значительную сложность.

— Как известно, — заметил Альстер, — фармакология в Риме была на очень высоком уровне, а уж об искусстве смертной казни и говорить не приходится. Иногда они без особого труда убивали по пятьсот пленников за день, поэтому не думаю, что такие мелочи могли вызвать у них затруднения. Им нужно было только каким-то образом ввести жертве наркотик, пока она находилась на кресте, а через несколько минут человек впал бы в комоподобный сон.

— Каким образом можно было это сделать? — спросил Джонс. — Ведь в тот момент Иисус был окружен учениками. Они могли стать серьезной помехой.

Мария покачала головой.

— В Библии говорится что Иисусу, когда он висел на кресте, на конце копья поднесли уксус, что было довольно распространенной практикой во время распятия. Никто просто не обратил бы внимания на такое.

— В источниках я встречал несколько упоминаний о мандрагоре, — добавил Бойд — растении, которое до сих пор растет в Израиле. Римляне использовали его корень в качестве примитивного анестезирующего средства.

— Более того, — заметил Альстер, — использованием мандрагоры можно объяснить и то, что смерть Христа наступила так быстро.

— Каким образом? — заинтересовался Пейн.

— Распятие представляло собой довольно длительный процесс, который, как правило, длился более тридцати шести часов, а иногда девять и даже десять дней. В конце концов жертва чаще погибала не от кровотечения, а от голода и последствий длительного висения на кресте. — Альстер замолчал, подыскивая нужные слова. — Иногда, когда римлянам нужно было ускорить процесс, они перебивали жертве голени молотком или дубинкой. Жертва не могла более опираться на гвоздь, проходивший сквозь ступни, благодаря чему резко возрастала нагрузка на руки и грудь, дышать становилось все труднее, и человек очень быстро задыхался.

— Но ведь с Христом они ничего подобного не делали? — спросил Пейн.

— Нет, не делали, — подтвердил Бойд. — И это один из вопросов, которым на протяжении столетий не перестают задаваться историки. Как только что напомнил Петр, большинству жертв удавалось продержаться на кресте по меньшей мере тридцать шесть часов, а Христос умер очень быстро, проведя на кресте не более нескольких часов. Однако не забывайте: Христос был распят вместе с двумя разбойниками, и им-то как раз голени перебили, чтобы ускорить смерть. А когда римлянам все-таки пришла мысль поступить так и с Христом, то оказалось, что он уже мертв.

— «Кость Его да не сокрушится», — шепотом процитировала Мария Писание. — Смерть Христа стала подтверждением пророчества. Пророчества, о котором должны были знать римляне.

Бойд кивнул.

— Так же как и действия Лонгина, пронзившего Христа копьем уже после его смерти. Иоанн говорит: «Воззрят на Того, Которого пронзили». Со временем римляне стали смотреть на Иисуса как на своего Бога. Именно к этому и стремился Тиберий.

— Кстати, а есть ли у нас какие-либо доказательства того, что наркотик в самом деле применялся?

Бойд нахмурился.

— На одной из панелей арки Христос изображен пьющим с иссопа. Поначалу я не обратил внимания на упомянутое изображение, так как не придавал ему особого значения. Но вот теперь, снова задумавшись над ним, я что-то не припоминаю ни одного другого воспроизведения в камне данного события.

— И я не помню, — подтвердил Альстер. — А вы, Мария?

— Вроде бы нет. — Наступила короткая пауза, которую Мария прервала восклицанием: — Подождите-ка! Арка! Я кое-что вспомнила по ее поводу. — Она вскочила и бросилась к двери. — Все оставайтесь на своих местах. Я должна кое-что проверить. Я скоро вернусь.

Все четверо одновременно кивнули в полнейшей растерянности.

— Черт, Ди-Джей, мы упускаем мое любимое шоу! — Пейн схватил фотографию лошадей и бросился в коридор.

Джонс со смехом последовал за ним.

Пейн с Джонсом спустились по деревянным ступенькам и нашли Марию в кабинете Альстера. Она просматривала свое видео, пытаясь найти в нем новые свидетельства о распятии.

— Вы, наверное, подумали, что я совсем сбрендила, когда выбежала из комнаты. Но дело в том, что благодаря разговорам об арке я кое-что поняла. Я думаю, что на одном из барельефов имеется ключ ко всему.

Брови Джонса вопросительно изогнулись.

— Что за ключ?

— До того момента как Петр заговорил об использовании мандрагоры римлянами в качестве наркотика, я об этом практически не задумывалась. Его слова открыли мне глаза на возможность одного интересного варианта.

— Секундочку, — прервал ее Пейн. — О какой такой мандрагоре вы ведете речь? О каком-то экзотическом яде?

— Не совсем, — ответил Бойд, входя в кабинет. За ним следовал Альстер с раскрасневшимися от быстрой ходьбы щеками. — Мандрагора — растение с раздвоенным корнем, очень напоминающим человеческое тело. Благодаря такому сходству представители многих древних цивилизаций полагали, что оно обладает магическими свойствами. Поэтому она и получила свое имя, так как происходит от латинского mandragora, что значит «наполовину человек, наполовину дракон».

— Как я уже говорила, — продолжала Мария, — мне удалось найти некоторые новые свидетельства, которые могут пролить свет на события, связанные с распятием Христа. Я абсолютно уверена, что в одном из барельефов есть определенная странность.

— Странность? — переспросил Бойд. — Какая странность?

Вместо ответа Мария нажала кнопку воспроизведения на видеомагнитофоне, а сама отошла в сторону, чтобы все могли без помех увидеть трагедию, воплощенную в камне. Изображения из катакомб тяжело проплывали перед их глазами подобно танкам, направляющимся к беззащитной деревушке. Мария понимала, что, как только камера приблизится к арке, традиционным обывательским представлениям о начале христианства предстоит пережить серьезное испытание.

— По правде говоря, я удивлена, что никто из нас раньше не обратил на это внимание. Посмотрите на арку. Внимательно рассмотрите различные эпизоды распятия. Замечаете что-то такое, что явно не стыкуется со всем остальным?

На барельефе на двух нижних блоках было изображено, как Иисуса пригвождают к кресту и как затем группа римских легионеров поднимает крест. На следующей паре барельефов был запечатлен Христос, висящий на кресте; из его рук и ног кровь струится на землю, а над головой висит надпись со словами «Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum». Камни у самого верха арки повествовали о событиях, непосредственно предшествовавших гибели Христа: о мгновении, когда он испил уксуса с губки, и о мгновении, когда голова его упала на грудь, смиренно приемля приход смерти.

— Извини, дорогая, но мне кажется, наши поиски совершенно бессмысленны. Я не вижу здесь никаких странностей.

— Ну посмотрите же внимательнее! — настаивала Мария. — Забудьте все то, что вы, по вашему мнению, знаете о распятии Христа, и постарайтесь воспринять эти барельефы свежим взглядом. Что их создатель говорит нам о происходящем?

Тяжело вздохнув, Бойд стал внимательнее всматриваться в барельефы. Он считал подобное занятие пустой тратой времени, так как изображения на арке, как ему казалось, навеки засели у него в памяти. И все-таки в душе он надеялся, что на видеопленке разглядит нечто такое, что упустил в катакомбах. Возможно, какое-то имя или лицо, которое он просмотрел. Или даже местонахождение еще одного свитка.

— О Господи! — У Альстера от неожиданности перехватило дыхание. — Взгляните на изображение земли на пятом барельефе! — Чтобы сделать свои слова яснее, он подбежал к телевизору и ткнул пальцем в блок, находившийся слева от смеющегося человека. — Смотрите сюда, чуть-чуть ниже моего пальца, рядом с основанием креста.

Пейн внимательно рассматривал изображение.

— Похоже на цветок.

— Не просто на цветок, — уточнил Альстер. — А на особый цветок.

— Особый? В каком смысле? — Пейн бросил взгляд и на другие изображения на арке и постепенно понял, что цветок есть только на одном из барельефов — там, где Иисус был изображен пьющим с иссопа. Кроме того, это был единственный барельеф, на котором вообще имелся фон, — факт, исполненный особого значения для всех присутствующих. — Минутку! Вы хотите сказать, что?..

Пейн взглянул на Марию, она кивнула, и все поняли, что Альстер нашел именно то, что она имела в виду. Она сразу узнала на барельефе цветок, определить который было несложно для человека, знакомого с растениями необычного вида. Перед ними была Mandragora officinarum, растение, из которого изготавливался самый популярный наркотик в Римской империи.

Тот, благодаря которому теперь могла произойти настоящая революция в истории религии.

Во второй раз за последние две тысячи лет.

 

Глава 52

Римско-католическая церковь — одна из богатейших организаций на Земле; ее собственность превышает триллион долларов. Кроме бесценных коллекций искусства она владеет акционерным капиталом, недвижимостью и золотом в количествах больших, чем у девяноста пяти процентов государств на планете. И при этом, как ни странно, представители католической церкви постоянно твердят, что они на грани банкротства. Из-за необходимости заботиться о более чем миллиарде верующих по всему миру они реально не располагают теми фондами, которые многие эксперты приписывают церкви. Более того, некоторые официальные лица из Ватикана неоднократно заявляли, что на самом деле католическая церковь каждый год теряет огромные средства и уже почти десятилетие существует в условиях острейшего дефицита.

Бенито Пелати расхохотался, когда впервые услышал подобные разглагольствования, так как прекрасно знал истину о состоянии финансов Ватикана. Он знал о существовании различных счетов в британских банках Ротшильдов, в «Швейцарском кредите» в Цюрихе и в «Чейз Манхэттен бэнк». Он знал и о золотых слитках, которые Ватикан хранит в Федеральном резервном банке США и в швейцарских депозитариях. Знал во всех подробностях…

Черт, благодаря своему лучшему другу кардиналу Бандольфо он собственными глазами видел все соответствующие документы.

Еще несколько месяцев назад Верховный совет Ватикана возглавлялся Бандольфо, харизматическим оратором, способным убедить кого угодно и в чем угодно. Не будучи ни излишне льстивым, ни заносчивым и дерзким, он так убедительно выражал свою точку зрения, что остальные члены совета редко возражали ему. Именно благодаря кардиналу Ватикан обращался к услугам Бенито, когда католической церкви требовалось осуществить что-то в обход законных путей. Половина совета восхищалась Бенито, его методами и результатами, которых он достигает. Вторая половина глубоко презирала его. Но в конце концов именно Бандольфо всегда удавалось убедить совет снова и снова прибегать к услугам Бенито.

Теперь многое должно было поменяться. Три месяца назад Бандольфо не стало.

Когда Бенито вошел в комнату, он сразу все понял. Верховный совет пребывал в глубокой печали. Его членов расстраивала сложившаяся ситуация и обилие негативной информации о церкви, но более всего — результаты его деятельности. То, что начиналось с одной-единственной смерти, грозило перерасти в серьезный кризис. Он был обязан им все объяснить. Лично. А то, что Бенито отказался встретиться с ними в среду, еще больше настроило их против него. В особенности кардинала Верчелли.

Верчелли, римлянин по рождению, являвшийся председателем совета, настаивал, что во всем необходимо придерживаться правил и законов церковной этики, дабы сохранить святость Церкви. Тем не менее даже он прекрасно понимал, что Бенито принадлежит к числу самых уважаемых людей в Италии. Прежде всего потому, что большинству было абсолютно безразлично, какими методами он выполняет свою работу, — главное, что он выполняет ее хорошо. Верчелли отдавал себе отчет в том, что будет очевидной глупостью бросать вызов Пелати без явной провокации с его стороны. Поэтому кардинал предпочел ждать, пока Бенито совершит нечто настолько предосудительное и непростительное, что у совета не останется другого выхода, как отказаться от его услуг.

Проще говоря, Верчелли уповал на сегодняшний день — день, когда он сможет воспользоваться любой оплошностью своего противника.

Он не знал, что Бенито тоже ждал. Ждал удобного момента, чтобы нанести смертельный удар христианству.

Поэтому встреча обещала быть крайне интересной.

— Как всем вам хорошо известно, — обратился Бенито к членам Верховного совета, — первое послание пришло в офис кардинала Верчелли в пятницу седьмого июля. Требования были предельно просты: один миллиард долларов, или конфиденциальная информация о Церкви попадет в прессу. Подобные угрозы поступают к нам почти каждый день. Поэтому его преосвященство поступил совершенно правильно, присоединив и это послание к системе.

Верчелли, сидевший во главе стола, произнес:

— Я сделал все в соответствии с известными вам правилами.

Правила включали контакты с Конгрегацией вероучения, разведывательной организацией, действовавшей внутри Ватикана, которую часто сравнивали с советским КГБ. Пятьсот лет назад те же функции выполняла святая инквизиция. Теперь она имела гораздо более невинное название.

— Дополнительно к подключению усилий Конгрегации вероучения его преосвященство счел необходимым прибегнуть к помощи человека со стороны, который ставит интересы совета выше собственных.

Все присутствующие кардиналы одновременно кивнули. Они знали, почему Бенито находится здесь и что может для них сделать. Конгрегация вероучения была подотчетна непосредственно самому папе, в то время как Бенито Пелати имел возможность выполнять поручения кардиналов. К этому средству совет прибегал не раз и раньше.

— Второе письмо прибыло в субботу, и оно было значительно более конкретным, нежели первое. В нем назывался счет в офшорном банке, на который следовало перевести деньги. В послании также содержалось предупреждение, что если требования не будут выполнены в течение сорока восьми часов, то в СМИ появится первый намек на предмет их разоблачения.

— Намек какого рода? — спросил испанский кардинал, делавший заметки.

— На сей счет в письме ничего не говорилось. Но они давали понять, что требуемая сумма будет возрастать, по мере того как в СМИ будут появляться все новые намеки. Кроме того, они предупреждали, что их жертвой может стать кто-то из членов совета, если они поймут, что их требования воспринимаются недостаточно серьезно.

Внимательным взглядом Бенито окинул всех присутствующих, чтобы убедиться, что его слова произвели на них должное впечатление. Всем было прекрасно известно, что произошло с отцом Янсеном, священником, исполнявшим секретарские обязанности на заседаниях совета.

Тем не менее о его смерти впервые публично говорилось в данном зловещем контексте. Бенито намеренно подчеркнул, что убийство Янсена служило предупреждением.

— Если бы они выбрали кого-то из вас, — продолжал Пелати, обращаясь к кардиналам, — неизбежно было бы начато расследование, которым занималась бы Конгрегация вероучения, служба безопасности Ватикана и итальянская полиция. На финансовые счета был бы наложен запрет, и вам пришлось бы выступить с официальным заявлением. Избрав в качестве жертвы отца Янсена, злоумышленники достигли своих целей, не вызвав лишнего шума.

Кардинал Верчелли откашлялся и произнес:

— Если вы полагаете, что распятие отца Янсена не вызвало шум…

— Далеко не такой большой, как тот, который начался бы, будь на его месте кардинал. Уж поверьте мне, ситуация была бы во много раз хуже. А что, если бы выбрали вас? Согласитесь, скандал был бы невероятный. Убийство отца Янсена, вызывающе наглое и подлое, свидетельствует о том, что мы имеем дело с профессионалами. Это не мелкие гангстеры, желающие заработать легкие деньги. Мы столкнулись с людьми, которым хорошо знаком внутренний механизм Ватикана; с людьми, знающими нашу систему; с людьми, которых мы должны опасаться.

— Именно поэтому я и связался с вами в понедельник, — произнес Верчелли. — С вашим непревзойденным знанием преступной психологии вы, как мне казалось, способны быстро остановить убийства. По крайней мере я надеялся на вашу помощь.

Бенито не обратил внимания на откровенное оскорбление, содержавшееся в словах кардинала. С Верчелли он разберется позже.

— Третье письмо мы получили в понедельник, через двенадцать часов после обнаружения тела отца Янсена. Они требовали уже миллиард сто миллионов долларов. В послании сообщалось, что четыре человека будут распяты в четырех концах света, и каждый из них будет привлекать все больше внимания к грехам Церкви — грехам, которые мы сокрыли в Орвието.

— В Орвието? — переспросил австрийский кардинал, самый молодой член совета. Его ввели в состав сразу же после смерти Бандольфо. — Что мы сокрыли в Орвието?

— Прошлое, — пробормотал испанец. — Мы сокрыли там прошлое.

В то время как между кардиналами начались перешептывания, Верчелли почувствовал, что настало время для решительного вмешательства. Ему была прекрасно известна церковная история, и он любил демонстрировать свои познания.

— Когда в католичестве возник раскол, папа нашел прибежище в холмах Орвието. Он провел там много лет, и к нему присоединились представители некоторых богатейших семей Европы — католики, опасавшиеся за свою жизнь из-за верности Святейшему престолу. Как вы прекрасно понимаете, для прибывающих беженцев требовалось все больше места, которого явно не хватало. Со временем Церковь прибегла к компромиссу: допуск в город дозволялся тому, кто предлагал наивысшую цену. Позже, когда междоусобицы прекратились и папа вернулся в Рим, взаимная вражда между представителями обеих фракций сохранялась, и это привело к принятию Церковью ряда сомнительных решений. Видите ли, пока упомянутые богатые покровители скрывались в Орвието, многие из них отошли в мир иной. Тела нужно было похоронить, поэтому Церковь решила разместить их в древних туннелях, которые были обнаружены в недрах плато под Орвието.

У австрийца от удивления перехватило дыхание.

— В катакомбах Орвието?

Верчелли кивнул.

— С течением столетий легенда набирала силу и популярность. То, что поначалу было не более чем подземным мавзолеем, превратилось в захоронение грандиозных размеров.

— Ну-ну, — прервал его бразильский кардинал. — Все, что вы говорите, полная ерунда, и вам это прекрасно известно. Вы так часто на протяжении многих лет рассказываете одну и ту же историю, что уже начинаете смешивать выдумки с реальными фактами. — Он повернулся к австрийцу. — Нам некого винить, кроме самих себя. Если бы мы не лукавили с самого начала, то давно положили бы конец распространению мифов. Итальянские кардиналы свято хранили тайну Орвието на случай возникновения еще одного раскола и были вынуждены постоянно лгать. Единственным выходом для них было заявлять, что никаких катакомб не существует. Их ложь и породила все наши нынешние проблемы.

— Каким образом? — спросил австриец.

— Самым прямым! Мы католическая церковь, а не американский сенат. И мы просто не умеем лгать. И эта неуклюжая ложь может стать причиной нашего падения.

— Случайно, не в катакомбы? — сострил кто-то. Все рассмеялись, что сразу разрядило напряженную обстановку в зале.

Верчелли прервал всеобщее веселье:

— Проблема возникла, когда упомянутые семейства покинули Орвието. Они рассчитывали на то, что смогут перезахоронить своих предков в фамильных склепах так, как делали на протяжении столетий. Однако тогдашние власти Ватикана решили, что будет лучше, если тела останутся в катакомбах по крайней мере до тех пор, пока Церковь не будет уверена, что раскол не повторится.

— Проще говоря, — прощебетал бразилец, — мы сохранили тела в качестве выкупа. Семейства пообещали хранить молчание относительно катакомб Орвието, а мы, в свою очередь, поклялись им вечно хранить их дорогих покойников. По крайней мере на словах. Два месяца спустя главный вход рухнул, и мы не располагали возможностями, достаточными для его восстановления. И вот тогда-то мы решили умыть руки. С того момента для Римско-католической церкви катакомбы официально перестали существовать. Мы устранили все ссылки на них из наших документов и с тех пор стали решительно отрицать факт их существования.

— Неужели все это правда? — спросил австриец.

Кардинал из Бразилии кивнул.

— Не забывайте, все описанное произошло несколько столетий назад, задолго до того, как родились все здесь присутствующие. Уверен, что у святого отца были основания для такого решения, которое, несомненно, помогло нам пережить одну из самых тяжелых смут в нашей истории.

Верчелли оглядел собравшихся в зале и, убедившись, что никто больше ничего не желает сказать, произнес:

— Вопрос, который мы ныне должны задать себе: стоит ли нам и впредь хранить эту тайну? Я со своей стороны не понимаю, почему кому-то пришло в голову, что она может стоить миллиард долларов. Кроме того, я не могу взять в толк, почему наш уважаемый друг Бенито Пелати не сумел сам решить обсуждаемую нами в данный момент, в общем-то достаточно тривиальную проблему.

Он с демонстративным неодобрением во взгляде воззрился на Бенито, сидевшего в противоположном конце стола.

— Насколько мне известно, вы единственный человек из присутствующих здесь, которому есть что терять, так как от сохранения тайны Орвието зависит ваша личная репутация. Ведь несколько лет назад вы публично поклялись в СМИ, что катакомбы никогда не существовали… Я не ошибся?

Температура в комнате, казалось, поднялась на несколько градусов, пока кардиналы ждали ответа Бенито. Они знали, что он не растеряется и найдет должный ответ — вероятно, громкий и убедительный, — но не были готовы к тому, что он собирался им сообщить. Никогда в жизни не смогли бы они предположить, что он обратится против них и против всего того, что было для них свято. Никогда в самых страшных снах они не могли услышать нечто настолько скандальное, по сравнению с чем даже вопрос шантажа отступал на второй план. Но ведь никто из них не знал тайны, которой владел Бенито Пелати.

И того, как долго ждал он этого мгновения.

 

Глава 53

Доктор Бойд мерил шагами кабинет Альстера, пытаясь уяснить цель изображения мандрагоры на арке. Если наблюдение Марии верно, значит, они раскрыли самый грандиозный подлог в истории. Они смогут поколебать систему верований огромной части человечества. Уничтожить самую популярную религию на планете. Подобная перспектива начинала серьезно волновать Бойда.

— Неужели вы не понимаете, что это может означать?! — крикнул он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Христианство создали римляне. Не апостолы, не евреи, не Иисус, а чертовы римляне! Вы можете поверить? Сам Тиберий создал его.

— Но зачем? — воскликнул Пейн. — Зачем Тиберию понадобилось его создавать? Самого основного я-то как раз и не понимаю.

Бойд остановился.

— Ответьте мне, молодой человек, что вам известно о религиях?

— О религиях? Религия — это комплекс верований и представлений человека о Боге.

Бойд кивнул.

— И что вам известно о происхождении религий?

— Очень немногое. Мне известно кое-что о Христе из уроков в воскресной школе, ничего больше.

— Я имел в виду не христианство, мой мальчик. Я говорил о происхождении религии вообще, а не какой-то конкретной веры… Вам известно, почему религии вообще появились в нашем мире? Проще говоря, религии появились потому, что с их помощью было легче управлять людьми. На самом рудиментарном уровне религия — попросту организованная система управления, которую используют высшие классы, чтобы держать в повиновении низшие. Следовательно, обладатель доступа к «Божьим ушам» является весьма могущественным человеком.

— Звучит вполне логично, — согласился Пейн.

— Весьма. Настолько логично, что умные люди на протяжении многих столетий успешно пользовались гневом Божьим в качестве эффективного орудия, с помощью которого подчиняли себе массы. Конечно, данный метод управления народом не может действовать постоянно, так как у мира есть неудобная особенность постоянно меняться. Свою роль в истории сыграли социальное развитие, войны, технический прогресс. Они подтачивали структуру отдельных обществ, на деле доказывая, что все человеческое смертно. Прошли сотни лет, прежде чем рухнула древнеегипетская цивилизация и вместе с ней вера в то, что творцом Вселенной был бог Ра. Потом появились греки со своим Зевсом. У инков был Виракоча. У индейцев майя — Хунаб Ку, у викингов — Один. Всем упомянутым божествам в течение столетий поклонялись легионы фанатичных верующих. А сегодня мы воспринимаем их как давно устаревшие суеверия невежественных предков.

— И все-таки какое отношение это имеет к Тиберию? — спросил Пейн.

— Самое прямое, юноша, самое прямое! Видите ли, структура религии Древнего Рима была заимствована непосредственно из Греции, похищена с высот Олимпа. Существует даже термин «interpretatio Romana», означающий римское понимание того или иного явления. Корни ее уходят в третий век до нашей эры, когда римляне, по сути, стянули у греков их религию и сделали ее своей собственной. До того миром управлял Зевс, теперь им стал управлять Юпитер — тот же бог, но с римским именем. Посейдон сделался Нептуном, Аид — Плутоном, Эрот — Купидоном и так далее.

Бойд огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что все хорошо его поняли.

— Без сомнения, переход такого рода требовал определенного инкубационного периода. Из того, что правительство желает, чтобы народ исповедовал официальную религию, автоматически не следует, что он будет это делать. Кроме того, нельзя забывать, что большинство римских граждан вовсе не были римлянами в прямом значении слова. Видите ли, Древний Рим представлял собой нечто вроде громадного плавильного котла, в котором под одним имперским штандартом смешивались многочисленные и весьма разнородные культуры. К несчастью, в отличие от Соединенных Штатов, куда их граждане, как правило, прибывали по собственной воле, у большинства жителей Римской империи никакого выбора не было. Греки, галлы, британцы, евреи были покорены римлянами и насильственно ассимилированы, так же как египтяне, иллирийцы и армяне. Ко времени прихода Тиберия к власти в четырнадцатом году Римская империя протянулась от Северной Атлантики до Красного моря.

— «Земли, иссушаемые солнцем или круглый год покрытые снегом», — процитировала Мария. — Так писал Тиберий в свитке. Он говорит, что необходимо совершить нечто потрясающее, так как империя стала слишком велика и ею тяжело управлять.

— И этим потрясающим должно было стать мнимое распятие Христа?

Бойд кивнул, радуясь, что Пейн начал хоть что-то понимать.

— Как я уже говорил, умные люди пользовались силой религии на протяжении столетий. Одно дело — держать народные массы в повиновении с помощью страха телесных наказаний, и совсем другое — грозить им вечными муками ада. Тиберий, естественно, не мог воспользоваться названным инструментом, так как большинство римских простолюдинов, особенно тех, что жили на дальних границах империи, верили совсем в других богов, нежели он. Поэтому реальной духовной власти над ними он никогда не имел. А следовательно, и над их имуществом.

— Ну вот, — признался Пейн, — теперь я начинаю понимать. Он мог объединить всех, только заставив поддерживать нечто одно. И так как они никогда не объединились бы во имя Рима, он решил дать им альтернативу. Нечто такое, во что они смогли бы поверить.

Бойд кивнул.

— Тиберий создал христианство с одной целью — получить полный контроль над подданными империи. Он знал о волнениях в Иудее и решил, что лучший способ успокоить евреев — это дать им давно обещанного мессию. А стоит евреям поверить в Христа, как Тиберий отнимет у них мессию и получит контроль над новой религией.

— Каким образом? — спросил Альстер. — Ведь Иисус должен был принимать участие во всем?

Бойд отрицательно покачал головой:

— Необязательно, если они накачали его наркотиками, как предположил Джонатан. Задумайтесь. Иисус очнулся в гробнице, принадлежавшей Иосифу Аримафейскому, ученики сказали ему, что он умер на кресте и что Господь воскресил его. Более того, если бы скептикам были нужны свидетельства подлинности совершившегося, они могли сделать то, что описано в Библии, так как эта часть процедуры распятия, вероятно, не была сфабрикована. В Евангелии от Иоанна Фома говорит другим ученикам Христа, что не поверит в его воскресение, пока не вложит персты в раны его от гвоздей и не вложит руки в ребра. Восемь дней спустя Иисус явился Фоме и дал ему возможность развеять сомнения.

— Ладно, — согласился Пейн. — Предположим, что все так и было и что Тиберий инсценировал смерть Христа ради блага империи. Каков же в таком случае был его следующий шаг?

Мария ответила за Бойда:

— Дав им нового бога, Тиберий, по всей вероятности, в дальнейшем планировал усилить единство империи, отыскав общего врага.

— Общего врага? Какого же?

— Рим, — ответила она. — Тиберий на самом деле хотел, чтобы они объединились против империи.

Бойд усмехнулся:

— Неужели вы не понимаете? Чтобы план сработал, власти Рима не могли отойти и созерцать все происходящее со стороны. Им необходимо было делать вид активного противостояния новой религии — или по крайней мере тому, чему разрешал противостоять Тиберий, — в противном случае народ очень скоро бы понял, что здесь что-то не так. Это одна из главных причин, по которой Тиберию так хотелось, чтобы за развитием ситуации в Иерусалиме следил Пакций. Император не только полностью доверял своему полководцу, но и знал, что у того достаточно опыта, чтобы разыграть активное противодействие христианству, которое со временем, по его мнению, должно было стать самой великой победой для Рима.

Пейн с отвращением покачал головой.

— Конечно, — продолжал теоретизировать Бойд, — у Тиберия, если он на самом деле хотел, чтобы империя получила от его замысла реальную выгоду, должен был иметься долговременный план, так как переход к христианству от традиционного римского язычества не мог совершиться за одну ночь. Прошло целых три столетия, прежде чем Рим сделал христианство своей официальной религией.

— Вы сказали, три столетия?

Бойд кивнул и немного помолчал, чтобы понимание этого факта дошло до сознания Пейна.

— Это, в свою очередь, означает, что Тиберий не мог совершить подобное в одиночку. Ему нужен был сподвижник, некто, находившийся на момент смерти Христа в Иудее. Более того, Тиберий, конечно же, прекрасно понимал, что если он действительно хочет блага империи от своего замысла, то должен будет поставить в известность о нем своих наследников и уповать на то, что они и в дальнейшем станут поступать в соответствии с его планом. В противном случае трудно рассчитывать на реальный результат.

— Возможно, именно поэтому Тиберий и построил катакомбы, — предположил Джонс. — Может быть, он построил их, чтобы сохранить свою тайну. Здесь, вероятно, и кроется причина, почему он сделал их такими грандиозными. Это могло убедить будущих императоров, что в данный план вложено слишком много средств, каким бы безумным он им ни казался. И если они сохранят верность первоначальному замыслу, выгода от него будет еще большая.

Мария с уважением взглянула на него.

— Неплохая мысль!

— Неплохая, — согласился Бойд. — Конечно, никакая величина катакомб не могла гарантировать, что потомки исполнят его пожелания. Дошедшие до нас документы свидетельствуют, что в последние годы жизни Тиберий очень боялся за свою безопасность. Поэтому он оставил Рим и до самой смерти жил на Капри, крошечном островке неподалеку от западного побережья Италии. На протяжении всего этого времени он общался только с наиболее доверенными приближенными. И позднее они признали, что к концу жизни он сошел с ума. Кто знает? Возможно, из-за его безумия позднейшие императоры отвергли замысел Тиберия как плод больного воображения.

— И что тогда? — спросил Пейн.

— А то, что мы столкнулись с еще одним препятствием. Сейчас у нас имеется три совершенно равновероятных варианта развития событий. И насколько я понимаю, у нас недостаточно сведений, чтобы полностью подтвердить ни один из них.

— Три?

— Да, именно три, — подтвердил Бойд. — Первый: события развивались по сценарию Тиберия и власти империи использовали христианство в своих целях в течение почти трех столетий, до того как сделали его официальной религией. Второй: замысел с инсценированием распятия Христа был осуществлен, однако императоры, наследовавшие Тиберию, отвергли его замысел и, таким образом, не смогли получить всех тех выгод, на которые рассчитывал его инициатор.

— А третий?

— Гибель Пакция или какое-то другое непредвиденное препятствие помешали довести план Тиберия до успешного завершения. А это значит, что Христа распяли по-настоящему, он умер, был погребен, а затем воскрес, доказав тем самым, что он есть Сын Божий.

В комнате вновь воцарилась гробовая тишина. Все в некоторой растерянности размышляли над последним вариантом.

Наконец Джонс откашлялся и произнес:

— И каков ваш вывод? Мы что, застряли?

Бойд кивнул:

— Похоже, что так. Если только вы что-то от нас не утаиваете.

— Боюсь, мне нечего утаивать. Да и у меня голова идет кругом от всего, что я узнал. — Джонс повернулся к Пейну. — А ты, Джон? Ты ничего не утаиваешь?

Пейн поднял глаза от фотографии с липицианскими жеребцами, пораженный увиденным. Он протер глаза и снова взглянул на снимок.

— Черт возьми! Кажется, я действительно что-то утаиваю.

— Да?

Кивнув, Пейн протянул ему фотографию.

— Посмотри на нее. Что ты там видишь?

Джонс взглянул на фотографию.

— Если я не ошибаюсь, это липицианские лошади… О, я, наверное, не рассказывал историю про них и про генерала Паттона?

Пейн вытаращил на него глаза, радуясь, что не упомянул о ней раньше.

— Да брось ты, Ди-Джей, сосредоточься! Неужели ты думаешь, что сейчас самое время распространяться про Паттона и лошадок-альбиносов?

— Ты прав, не время, — откликнулся тот немного озадаченно.

— Скажи мне, что ты видишь за лошадьми.

— За ними? — Он внимательно рассматривал здание на заднем плане. — Точно не знаю. Возможно, дворец Хофбург в Вене?

— Верно. А теперь взгляни на статуи на фасаде.

— На статуи? А какое отношение…

— Черт, Ди-Джей! Просто без лишних слов внимательно посмотри на снимок!

На черно-белой фотографии были изображены лошади, грациозно выступающие по каменным плитам перед Хофбургским дворцом. Пейн попросил друга не обращать внимания на их великолепие, а полностью сосредоточиться на слегка расплывчатом заднем плане изображения, на тенях и изгибах здания, забыв о сути снимка. И когда Джонс наконец увидел то, на что намекал Пейн, на его лице появилось выражение неожиданного просветления.

— О Господи! Где ты это нашел?

Пейн решил не отвечать. Он просто откинулся на спинку кресла и рассмеялся.

 

Глава 54

Фрэнки был официальным представителем Католического университета, поэтому его хорошо знали в полицейском участке, расположенном на территории учебного комплекса. Он кивнул сержанту, сидевшему за столом при входе и сразу сделавшему вид, что ему сейчас не до жалкого карлика из отдела по связям с прессой. Именно на такую реакцию и рассчитывал Фрэнки. Чтобы план успешно сработал, ему необходимо было на несколько минут остаться в одиночестве.

Как только сержант, чтобы избавиться от надоедливого посетителя, удалился, Фрэнки, проверив список полицейских, узнал, кто из них закончил смену, после чего отправился в один из их опустевших кабинетов. Не медля ни секунды, он включил компьютер и вошел в базу данных полиции, чтобы отыскать имена погибших в Орвието.

Почти сразу же после того, как Фрэнки разглядел на снимке первую жертву, он обнаружил и второго солдата — на расстоянии примерно двадцати футов от первого. Итак, жертвами несчастного случая стали не двое, а четверо, и это показалось Фрэнки крайне подозрительным. Что делали там двое солдат в момент крушения вертолета? И почему они были не внутри вертолета? В высшей степени нелогично. Столь же нелогично, как и поспешная попытка скрыть следы крушения. Зачем убирать остатки вертолета до того, как их осмотрят эксперты?

Фрэнки чувствовал, что дело попахивает серьезным заговором. Но вот каким, понять не мог.

Он загрузил фотографию первого трупа, затем сузил параметры поиска, отбросив всех мужчин старше сорока пяти лет. Определить точный возраст жертвы было очень трудно, так как тело было практически раздавлено, но Фрэнки предположил, что мужчина, по всей вероятности, был довольно молод. Военный старше сорока пяти лет не стал бы карабкаться по почти отвесной скале.

На экране монитора появились фотографии. Они мелькали одна за другой, иногда задерживаясь на мгновение, пока программа оценивала особенности внешности изображенных на них людей: высоту лба, изгиб челюсти, длину носа. Так продолжалось несколько минут. По экрану лица проносились подобно пассажирам скорого поезда. Наконец компьютер издал характерный сигнал, свидетельствовавший о том, что объект обнаружен.

Жан Келлер, тридцати трех лет, родился и учился в Швейцарии, затем переехал в Рим и в возрасте двадцати лет поступил на службу в элитное подразделение швейцарских гвардейцев. В соответствии с традицией у гвардейцев была одна обязанность — охранять папу, и Фрэнки не мог понять, что папские телохранители делали в Орвието. Более того, его настолько поразило досье гвардейца, что он дважды перепроверил адрес Келлера и перечитал подробности его биографии, прежде чем окончательно убедился, что тот действительно был гвардейцем.

Отчего у Фрэнки возникло еще больше вопросов.

Впрочем, он решил воздержаться от поспешных выводов и начал поиски данных по второй жертве. Детали этой фотографии были еще менее ясны, чем первой. Труп Келлера освещали яркие лучи солнца, вторая жертва находилась в тени. Фрэнки тем не менее не терял надежды.

Через десять минут итальянец нашел данные, которые искал, — сведения столь потрясающие, что он сразу же, не теряя ни минуты, бросился к телефону.

Фотография с липицианскими жеребцами висела на стене Архива Альстера в течение многих десятилетий. Сам Альстер проходил мимо нее тысячи раз и никогда не замечал ничего, кроме лошадей. И вот теперь Пейн обнаружил, что прямо за лошадьми находится статуя смеющегося человека. Статуя, украшающая знаменитый венский дворец Хофбург.

Пока Бойд, Мария и Джонс спорили по поводу значения статуи, Альстер спустился вниз, чтобы разузнать побольше о фотографии. Ему было известно только то, что дед сделал ее в тридцатые годы. Он не знал, находится ли статуя до сих пор в Вене или стала одной из жертв Второй мировой войны. Впрочем, даже если случилось самое худшее, у них все равно остается фотография, на которой есть неоспоримое свидетельство существования статуи смеющегося человека, и они всегда смогут связаться с историками в Хофбурге и запросить дополнительную информацию.

Пока волнение вокруг открытия Пейна нарастало, сам он сидел в углу и размышлял, не стоит ли им вообще выйти из игры. Еще две недели назад они с Джонсом спокойно обедали в Питсбурге. Теперь они находились в Европе, в исследовательском центре, в поисках свидетельств, которые могли уничтожить одну из самых влиятельных религий в мире.

Ему предстояло решить, хочет ли он быть причастен к этому.

И если да, то чью сторону примет: христиан или римлян?

На первый взгляд задача предельно проста. Он должен сражаться за Христа. Но что, если они найдут неоспоримые свидетельства того, что Тиберий все придумал, что он выдал Иисуса за иудейского мессию и сумел ввести в заблуждение массы евреев? Должен ли он позволить Бойду и Марии предать гласности свои открытия? Или, напротив, необходимо сделать все, чтобы скрыть их? Может, ему стоит позвонить в Пентагон и попросить там совета? Или обратиться к какому-нибудь священнику?

В первую очередь он решил посоветоваться с Джонсом, но в эту минуту зазвонил сотовый. Пейн взглянул на дисплей и обнаружил неизвестный номер. Международный звонок. Он показал номер Джонсу, и тот его тоже не узнал.

— Ты уверен, что твоя программа защиты достаточно надежна? — спросил Пейн.

Джонс кивнул. Несколько недель назад он вставил в телефон Пейна специальный микрочип, который должен был надежно его замаскировать. Передающие станции не могли точно определить, откуда исходит сигнал.

— Чип надежно действует на протяжении минуты. Может, немного более. Все зависит от того, кто тебя ищет. Для полной уверенности отключись через сорок пять секунд, и все будет в порядке.

Пейн нажал на таймер на своих часах и ответил на звонок.

— Алло?

— Синьор Пейн, это вы?

Пейн сразу же узнал Фрэнки.

— Да, я.

— О, я быть так рад. Я не быть уверен, что вы ответить мой звонок.

— У нас нет времени для светской беседы, Фрэнки. Нас могут запеленговать.

— Но это быть очень важно. Жизнь или смерть.

Пейн взглянул на часы.

— Если я прерву разговор, подожди примерно час, а потом перезвони. Понял?

— Si, никаких проблем. Один час.

— С тобой все в порядке?

— Si, signor, со мной полный порядок. Я беспокоиться о вас и ваш друг.

— О нас? И почему ты о нас беспокоишься?

— Я только что узнать такое, что вы не знать.

Осталось двадцать пять секунд.

— Что?

— Я узнавать, почему они убивать ваш американский друг.

Пейн удивленно приподнял бровь.

— Друга? Ты хочешь сказать, Барнса?

— Да, толстяк с красная шея.

Двадцать секунд.

— Фрэнки, кажется, я предупреждал тебя, чтобы ты не влезал в эти дела. Все может обернуться очень плохо.

— Да, и для вас тоже. Я узнавать, почему они прятать тела.

— Тела? Какие тела? О чем ты?

— Когда я смотреть внимательно пленку, я их видеть. Два тела при катастрофе. Один, два!

— Да, пилот и снайпер.

— Нет, синьор, не внутри. Снаружи.

Десять секунд.

— Снаружи? О чем ты? Снаружи вертолета?

— Si! Они падать со скалы!

— Значит, было четверо погибших? Двое внутри и двое снаружи?

Пять секунд.

— Si! И вы не поверить, кто один из них!

— Кто? Скажи мне кто!

— Я идти в полицейский участок и…

— Имена! — крикнул Пейн. — Назови имена!

К несчастью, прежде чем Фрэнки успел ответить, секундная стрелка на его часах достигла нулевой отметки.

— Черт! — воскликнул Пейн, отключая телефон. Ему совсем не хотелось этого делать, но другого выхода не было. Они не могли рисковать. — Почему же он не назвал чертовы… — Пейн замолчал на полуслове и сделал глубокий вдох. Все уставились на него.

— Что сообщил тебе Фрэнки? — спросил Джонс.

Пейн перевел взгляд на Бойда и Марию, пытаясь уловить их реакцию.

— Насколько я понимаю, ящик с инструментами доктора Бойда обладал значительно большей убойной силой, нежели мы предполагали поначалу. Фрэнки увеличил фотографии Барнса и обнаружил, что убитых было четверо. Двое в вертолете и двое на склоне горы.

— Бессмыслица какая-то! — воскликнула Мария. — Зачем им понадобилось лазать по скале, если у них был вертолет?

— Насколько я понимаю, они шли убивать вас. Лично и с близкого расстояния.

— У парня в вертолете было оружие.

— Не пытайтесь обмануть себя, Мария. У них у всех было оружие. — Пейн взял листок бумаги и начертил простую диаграмму. — Классическое формирование — два на два. Двое на скале были атакующей группой. Двое в вертолете — группой поддержки. — Он начертил еще несколько линий. — Они планировали войти в катакомбы и убедиться, что заставили вас навеки замолчать. Доктору Бойду посчастливилось, что он вовремя услышал звук вертолета, в противном случае они спокойно пристрелили бы вас, и вы теперь гнили бы в том подземелье вместе со всеми остальными трупами.

— Но как они…

— Да-да, и я хотел задать тот же вопрос, — перебил ее Пейн. — Если ваше открытие было такой уж тайной, кто сообщил им о нем?

Бойд и Мария молча смотрели на Пейна.

— В Милане вы говорили нам, что у вас было разрешение на раскопки в Орвието, — напомнил Джонс. — Тем не менее, по словам нашего друга, только что звонившего Пейну, всем известно, что Бенито Пелати… — он взглянул на Марию, — …что ваш папаша никому не позволяет приближаться к катакомбам… У меня создается впечатление, что вы все-таки сумели убедить папочку.

Мария залилась краской.

— Ничего подобного мне просто не могло прийти в голову. Я никогда ни о чем не стану его просить. Доктор Бойд вам подтвердит. Профессор хотел, чтобы я позвонила отцу, как только мы прибыли в Милан, но я отказалась. Я скорее умру, чем обращусь к нему за помощью.

— Возможность этого, кстати, весьма велика, если мы как можно скорее не выясним, кто за вами охотится. — Пейн бросил взгляд на Бойда, у которого был глубоко несчастный вид. — Док, признавайтесь, как вам удалось получить разрешение? Или вы просто в очередной раз солгали и у вас никакого разрешения не было?

Бойд перевел виноватый взгляд на Марию.

— Клянусь, если бы мне была известна суть ваших отношений с отцом, я бы никогда не воспользовался вашим именем…

— Что?! — Глаза Марии наполнились неподдельным возмущением. — Вы воспользовались моим именем для чего?

— Чтобы получить разрешение.

Мария вскочила со стула.

— О Господи! Я не верю своим ушам!

— Мария, послушайте. Я не говорил с вашим отцом. Клянусь! Я попытался оформить все документы законным путем, но…

— Но что? Вам везде отказали, и вы решили прибегнуть к моему имени?

— Нет, вовсе нет…

— Вы поклялись, что пригласили меня как вашу лучшую студентку, а не из-за моего имени. А теперь вижу, что оно было единственным моим достоинством, в котором вы нуждались!

— Мария, клянусь вам, это не так.

Пейн положил руку Бойду на плечо и отвел его в противоположный угол. Тем временем Джонс обнял Марию за талию и тоже попытался ее успокоить. Они понимали, что самым неприятным в сложившейся ситуации будет, если Мария начнет ненавидеть своего старого учителя.

— Док, — сказал Пейн, — поговорите с ней позже, когда она успокоится. А сейчас я хотел бы, чтобы вы сосредоточились и вспомнили одну очень важную деталь. Кто дал вам разрешение на раскопки в Орвието?

— Что? — рассеянно переспросил профессор.

— Вы только что утверждали, что никогда не говорили с отцом Марии об Орвието. Кто же в таком случае дал вам разрешение?

Бойд заморгал.

— Какой-то парень по имени Данте, работающий на ее отца. Я объяснил ему, что мы с Марией хотели бы заняться раскопками в Орвието, и он заверил меня, что позаботится об этом. Через неделю он позвонил мне и сказал, что все улажено.

— Значит, вы не беседовали с самим Бенито?

— Нет, клянусь вам. Данте все очень хорошо организовал. Разрешения… Получил все необходимые подписи, оповестил полицию. Он решил все бюрократические вопросы меньше чем за неделю.

— А вы уверены, что разрешение было законным?

— Конечно, уверен. От нас его потребовали в первую же минуту, как только мы прибыли в Орвието. Более того, полицейские еще раз проверили наши документы перед началом раскопок. Уверяю вас, у нас были самые что ни на есть законные документы на разрешение раскопок.

Пейн, внимательно всмотревшись в лицо Бойда, понял, что тот говорит правду. До той минуты Пейн полагал, что за всем насилием в Орвието стоит Бенито Пелати, пытавшийся сохранить катакомбы в тайне и делавший все, чтобы не позволить Марии и Бойду обнародовать свои открытия. Теперь Пейн не знал, что и думать.

— Вам что-нибудь подсказывает ваша интуиция, профессор? — спросил он.

— По поводу чего?

— По поводу всего этого насилия. Кто пытался убить вас в Орвието? Кто взорвал автобус?

— Не имею ни малейшего представления.

— Ну-ну, док. Не надо вешать мне лапшу на уши. Я все равно не поверю. Вы ведь сотрудник ЦРУ. У вас уже должна была сформироваться какая-то версия. У ЦРУ всегда масса самых разных версий.

Бойд отрицательно покачал головой:

— Не в данном случае. Откровенно признаюсь, меня слишком увлекала тайна катакомб, чтобы я мог задумываться о собственной безопасности. Единственное, что меня занимало, был свиток.

— Свиток? Кто-то пытается вас убить, а вы думаете только о свитке? Придумайте что-нибудь подостовернее. В это я не поверю. В какой-то момент, как бы вы ни были увлечены своими научными поисками, инстинкт самосохранения должен был в вас проснуться. Неизбежно. Такова человеческая природа.

— В самом деле? — насмешливо переспросил Бойд. — Если самосохранение столь уж важно, почему в таком случае вы находитесь здесь?

Это был тот самый вопрос, на который Пейн безуспешно искал ответ в течение нескольких последних дней. И, по правде говоря, нашел его только сейчас, под давлением Бойда.

— Наверное, прозвучит дико, но я думаю, что нахожусь здесь только для того, чтобы выяснить, для чего я здесь нахожусь.

— Несколько парадоксально, не так ли?

Пейн кивнул:

— Однако, если вдуматься, в таком подходе есть свой смысл. Манзаку по какой-то безумной причине захотелось втянуть нас в это дело. И теперь я чувствую себя обязанным найти ответ на вопрос: зачем?

 

Глава 55

Как только все успокоились, Пейн рассказал Джонсу об отпечатках пальцев Манзака и Бакнера. Компьютер Джонса находился в зале Римской коллекции, и они поспешили наверх узнать, не прислал ли Рэнди Раскин из Пентагона результаты анализа. И там их уже ждало электронное письмо.

Привет, ребята!

Я проверил наши архивы. Ни один из тех парней не работал в ЦРУ. По крайней мере они не настоящие Манзак и Бакнер. Вам следует быть более внимательными… Я проверил их отпечатки по нескольким европейским базам данных и получил два совпадения. Результаты весьма интересные. Во что это вы ребята вляпались?

P.S. Я, кажется, упомянул о том, что вам следует быть внимательными?

Пейн, читая сообщение через плечо Джонса, почувствовал, как друг его напрягся, когда дошел до последней строчки. Джонс всегда гордился тем, что во всех ситуациях бывал предельно внимателен. Может быть, поэтому Раскин дважды употребил это слово. Зачем нужны друзья, если не для таких подколок? Пейну совсем не хотелось, чтобы у Джонса испортилось настроение, поэтому он сказал:

— Кому-нибудь в Пентагоне явно надо заняться образованием Раскина и научить его выделять обращения запятыми.

Джонс с усмешкой открыл первое приложение.

Мерзкая рожа Сэма Бакнера заполнила весь экран. Или, точнее, физиономия Отто Гранца — именно так громилу звали на самом деле. Родился в пригороде Вены, в возрасте восемнадцати лет призван на военную службу в австрийскую армию. Отслужив обязательный шестимесячный срок, он решил остаться там еще на десять лет. Потом разъезжал по всей Европе, выполняя различные задания, обычные для наемника, и наконец обосновался в Риме.

Последнее место работы — неизвестно. Последнее место пребывания — неизвестно.

— Можно послать сообщение Раскину, чтобы он обновил второй пункт: «Последнее место пребывания — мостовая на окраине Милана».

Джонс кивнул:

— Наверное, надо. Чтобы он не считал нас недостаточно внимательными.

Пейн рассмеялся, а Джонс открыл второе приложение. Друзья понимали, что главный — Манзак, поэтому, если выяснится, на какую организацию он работал, будет получен ответ на основной вопрос.

— Ну-ка, Ричард Манзак, выходи. Ты ведь у нас второй участник соревнования…

И тут они увидели его настоящее имя. Имя, которое заставило их мгновенно заткнуться.

— Не может быть! — воскликнул Джонс. — Он, наверное, издевается над нами.

Пейн уставился на физиономию Манзака. Это определенно был он. Пейн никогда не забывал лиц своих жертв. Джонс тоже его узнал. Правда, ему было труднее освоиться с информацией, которую они получили. В основном потому, что Джонс был неравнодушен к Марии и понимал, что именно ему придется сообщить ей о происшедшем. Он прямо сейчас должен пойти к ней и задать вопрос, на чьей она стороне. Ее реакция будет ответом. И им все сразу станет ясно. На кого она все-таки работает?

Джонс просмотрел личное дело Манзака, распечатывая копию, которая могла им еще пригодиться. Закончив, сказал:

— Теперь нам нужна она. Необходимо с ней поговорить.

Пейн кивнул.

— Иди первый. Я прикрою тебя.

Если бы он мог представить в то мгновение, насколько пророческими были его слова.

Как только они вышли на лестницу, Пейн бросил взгляд в окно на отдаленную вершину, ожидая увидеть снег. Вместо этого он заметил, как что-то мелькнуло у него на границе зрения во дворе архива. Человек. И притом явно не желавший, чтобы его заметили.

— Стой! — произнес он, схватив Джонса за плечо. — Осторожно! Сто двадцать градусов.

Достаточно было одной простой фразы — и Джонс переключился в боевой режим. Из мирного исследователя за полсекунды он сделался солдатом, словно Пейн нажал на какую-то кнопку у него на затылке. Никаких вопросов и недоумения. Он достаточно доверял своему другу, чтобы знать: если Пейн чем-то обеспокоен — значит, для такого беспокойства есть вполне основательная причина.

Они находились примерно посередине лестничного пролета, поэтому Джонс поспешил вниз, а Пейн вернулся наверх, решив, что обзор с двух разных перспектив лучше, чем с одной. В левой стене в деревянных панелях было небольшое вертикальное углубление. Пейн втиснулся в него в надежде обеспечить себе хороший обзор, а самому оставаться невидимым. Солнце уже начало заходить за западные склоны гор, и это означало, что очень скоро из-за света в помещении их будет очень легко разглядеть с улицы. Пейн огляделся по сторонам в поисках выключателя, однако ничего не обнаружил.

— Ты кого-нибудь видишь? На улице?

У Джонса было зрение превосходного снайпера: пока большинство солдат продолжали целиться, он уже нажимал на спусковой крючок.

— Пока нет… Подожди! Там внизу какой-то человек. Триста тридцать градусов, рядом с валуном.

Из-за выступа в стене Пейн не видел ничего слева от себя. Он лег на пол, прополз к противоположной стене и взглянул туда, куда указывал Джонс. Там он увидел охранника, лежащего лицом вниз. На спине у него расплывалось большое красное пятно.

— Иди за Бойдом и Марией, а я найду Петра.

Джонс распахнул нижнюю дверь, а Пейн тем временем бросился в противоположном направлении. Ни у одного из них не было оружия, так как в архив его вносить запрещалось. Однако у напарников имелись сомнения относительно того, что их нынешний враг станет соблюдать правила.

Был вечер, и большинство сотрудников архива отправились по домам, что несколько облегчало задачу Пейну. Защищать двадцать человек гораздо труднее, чем одного. Пейн несколько раз позвал Альстера в надежде привлечь его внимание, но его услышал только Франц, старик, рассказывавший ему о липицианских жеребцах.

— Что случилось? — спросил он.

— На архив совершено нападение. Один охранник убит. Нам нужно каким-то образом вывести отсюда всех людей.

Пейн снова позвал Альстера.

— Нам нужно оружие. У вас оно есть?

— Ja, в подвале. Там арсенал. Много оружия.

«Слава Богу!» — подумал Пейн.

— А ключи у вас есть?

— Ja, у меня есть ключи.

— Тогда вы пойдете вместе со мной.

— А Петр? Нам необходимо его найти.

— Как только у нас будет оружие, мы его обязательно найдем. Мы не сможем спасти Петра голыми руками.

Франц двигался поразительно быстро для человека его возраста. Через две минуты они уже стояли у входа в подвальный арсенал. Дверь туда была изготовлена из немецкой стали и могла выдержать даже атомную бомбардировку. «Взломать ее и мне не удастся», — подумал Пейн. К счастью, старик знал код, и они вошли внутрь практически сразу же. Бетонированное помещение было гораздо меньше, чем предполагал Пейн, но оружия, хранившегося в нем, хватило бы, чтобы совершить государственный переворот в какой-нибудь центральноамериканской стране. Вдоль противоположной стены в ряд выстроились винтовки, а с деревянных крючков свисали пистолеты. Справа от Пейна находилось несколько деревянных полок, забитых боеприпасами, там же лежали военные каски и много… О черт! Пейн перевел взгляд на каски. Немецкие, времен Второй мировой войны.

И тут он все понял. Он находился не в обычном арсенале двадцать первого века, а в музее. Растреклятом военном музее. И все вокруг было намного его старше.

Франц почувствовал растерянность Пейна.

— Не беспокойтесь, — заверил он его, — здесь все прекрасно действует. Я собственными глазами видел.

Пейн не стал больше тратить времени на пустые разговоры. Схватив мешок, он засунул туда три винтовки, пять пистолетов и груду боеприпасов. Франц сделал то же самое. Кроме того, Пейн зарядил три девятимиллиметровых пистолета «Люгер Р-08» и протянул один из них Францу. По выражению его лица он понял, что старик прекрасно знает, как обращаться с этой вещью, и что он не раз бывал здесь и раньше.

Франц улыбнулся и сказал:

— Пойдемте попробуем спасти нескольких лошадей.

Пейну старик все больше нравился.

У Джонатана были две главные цели, когда он выходил из подвала: найти членов своей группы и затем всем вместе покинуть помещение архива. Кюсендорф расположен вдали от крупных центров, практически на вершине горы, значит, помощи от полиции ждать не приходилось. Впрочем, даже если бы здесь поблизости и была какая-то полиция, больших надежд на нее он тоже не возлагал. Воинские доблести швейцарцев весьма сомнительны. Полицейские могут появиться и с радушной улыбкой провозгласить: «Мы пока посмотрим, как вы тут сражаетесь, а потом угостим победителей чашкой горячего шоколада». Короче говоря, педики, что с них взять. По мнению Пейна, швейцарцы еще хуже французов.

Как бы то ни было, до первого этажа они дошли более или менее спокойно, хотя, когда они открывали дверь подвала, их ожидал сюрприз — отчетливый запах дыма. Архив Альстера представлял собой шале с деревянной облицовкой, до отказа забитое тысячами книг и рукописей. Самое страшное, что могло ожидать обитателей такого места, — это запах дыма. Самый жуткий кошмар всех библиотекарей.

— Насколько надежна ваша противопожарная система? — шепотом спросил Пейн.

— Самая лучшая из возможных. Все помещения закрываются несгораемыми дверями. В случае пожара они заполняются двуокисью углерода, защищающей сейфы с документами.

И тут Пейн услышал какой-то грохот у них над головой. Как будто кто-то двигал концертный рояль по коридору. Звук раздался вначале слева от Пейна, затем справа, а вслед за этим внезапная симфония непонятных звуков наполнила все здание. Грохот был настолько сильный, что на стенах задрожали картины и под ногами затрясся пол. Пейн вопросительно взглянул на Франца, и тот спокойно кивнул. По всему архиву закрывались несгораемые двери. Вскоре изо всех разбрызгивателей польется вода.

— А что будете людьми, находящимися внутри помещений? Они окажутся в ловушке?

Франц отрицательно покачал головой.

— На всех дверях есть специальная кнопка. Находящиеся внутри могут выйти, но не могут потом опять вернуться туда. До того момента пока система не будет отключена.

Пейн внимательно вглядывался в глубь коридора. С потолка текла вода, все двери закрывались. В помещения, где они не смогут найти убежища. На протяжении следующих пятидесяти футов они были практически беззащитны. Они не могли вернуться, не могли нигде спрятаться. Их без особого труда расстреляет даже слепой. Пейну не хотелось думать, что мог бы с ними в такой ситуации сделать хорошо тренированный военный.

— Как ваше сердце, Франц?

— В порядке… А как ваш мочевой пузырь?

Старик умел ответить. Несмотря на всю серьезность ситуации, Пейну это нравилось.

— Я пойду первым. Следуйте за мной только тогда, когда я достигну конца коридора. Если что-то случится, запритесь в арсенале.

Франц похлопал Пейна по плечу.

— Не беспокойтесь, все будет хорошо.

Пейн бросился вперед по коридору, стараясь передвигаться как можно тише. Оружие свисало с правого плеча, иногда во время движения ударяя по ногам. Два «люгера» он сжимал в руках. Он никогда не пользовался подобным оружием в деле, тем не менее несколько раз стрелял из него в учебном тире. Оставалось только надеяться, что оно не даст сбой при таком ливне с потолка.

Дойдя до середины коридора, Пейн услышал шаги за спиной. Он упал на одно колено и резко повернулся, наводя пистолет на цель. Тревога оказалась ложной — просто Франц не подчинился его приказу. Пейн взмахом руки скомандовал ему возвращаться, но тот продолжал упрямо бежать за ним.

— Что случилось? — возмущенно воскликнул Пейн.

Старик опустился на колени рядом с ним.

— Я подумал, что вы достигли конца коридора.

Пейн пристально взглянул ему в глаза. Франц был предельно серьезен.

— У вас близорукость?

— Ja. И близорукость, и дальнозоркость и среднезоркость. Я старый человек, чего еще вы ожидали?

Ситуация усложнялась с каждым мгновением.

— В таком случае не стреляйте до тех пор, пока первым не выстрелю я. Поняли?

— Ja, Ja. — Старик насмешливо отсалютовал Пейну и вдобавок пробормотал несколько грубых слов по-немецки.

Пейн возобновил свое движение по коридору, за ним следовала его дряхлая тень. Когда они достигли конца коридора, то услышали шаги у себя над головой и голос Марии — она что-то говорила шепотом. Десять минут назад этот звук обрадовал бы Пейна, но теперь он не знал, что думать в свете новой информации, полученной из Пентагона. С кем она там шепчется? С Джонсом или с кем-то из врагов? Может быть, именно она и вызвала сюда солдат? Или кто-то из сотрудников архива просигнализировал? Пейн понимал: несколько следующих секунд смогут на многое открыть ему глаза.

Он сделал знак Францу спрятаться за него, а сам устроился на полу справа рядом со стеной. Такое положение давало ему возможность открыть в случае необходимости стрельбу по противнику, а самому оставаться вне его видимости. Так он просидел примерно секунд тридцать, пытаясь разобрать, что говорит Мария. Внезапно ее шепот прекратился. Либо они повернули в противоположном направлении, либо сделали то же самое, что и Пейн: присели и ждут. Скорее всего последнее, подумал он. Дыма становилось все больше, поэтому проходить дальше в глубь здания не имело особого смысла. Риск был слишком велик.

По правде говоря, Пейн мог бы просидеть таким образом всю ночь или пока не почувствовал бы запах гари, так как знал, что терпение — лучший друг солдата. Однако передышка закончилась довольно быстро, как только он заметил, что из-под основания арки появилось лезвие ножа. Кто-то просовывал лезвие, словно в грейпфрут, и Пейн мгновенно понял, что происходит: Джонс пытался узнать, кто находится в коридоре, взглянув на отражение в нержавеющей стали клинка.

— Брось нож, солдат! — прохрипел Пейн.

Джонс помолчал, а затем ответил:

— Иди сюда и попробуй отнять!

Пейн улыбнулся и глянул на Франца.

— Он на нашей стороне. Не стреляйте.

И вновь Франц пробормотал что-то по-немецки. Те же слова, что и раньше.

Первым в коридоре появился Джонс, за ним следовали Альстер, Мария и Бойд. У последнего на плечах висел рюкзак. Пейн с облегчением вздохнул, увидев всю группу в полном составе, так как был совсем не готов к проведению спасательной операции наверху. Где-то над ними загорелись огнеупорные панели. То же ожидало ковры, картины и другие мелкие вещи. Оставалось рассчитывать лишь на то, что на всех этажах сработают разбрызгиватели, иначе архиву суждено превратиться в грандиозный погребальный костер.

Пейн протянул свой мешок Бойду и попросил сложить туда оружие с боеприпасами. Мария тем временем просто стояла рядом в растерянности, не зная, что делать. Пейн отвел Джонса в сторону и спросил:

— Ты уже сказал ей всю правду?

Тот отрицательно покачал головой:

— Как-то не до того было.

— Мы можем доверить ей оружие?

Джонс бросил через плечо взгляд на Марию. Она ответила ему очаровательной улыбкой.

— Возможно, винтовку. Ей будет трудновато повернуть ее против нас.

— Ладно. Но за ней нужен глаз да глаз. Одно неуклюжее движение с ее стороны, и мне придется решать вопрос кардинальным образом.

Джонс кивнул.

— Не убивай, а просто попытайся вывести из строя. Она может располагать важной информацией.

Его ответ не удивил Пейна. В течение многих лет им приходилось слышать слишком много жутких историй о том, как солдаты погибали из-за несвоевременного проявления эмоций. Именно поэтому Пейн решил сам стать палачом, понимая, что надеяться на Джонса в таком деле нельзя. Гормоны Джонса могут помешать ему мыслить здраво. Решив сменить тему, Пейн спросил:

— Кто против нас?

— Четыре человека в камуфляжной форме со стороны фасада. Охраны не видно. Главные сложности — это гора позади и забор вокруг архива… Мы вдвоем смогли бы выбраться, но…

Пейн окинул взглядом всю группу. Престарелый агент ЦРУ, возможная лазутчица, дряхлый австриец и толстяк с бородой. Не говоря уже об оружии времен Второй мировой.

Принимая все перечисленное во внимание, Пейн пришел к выводу, что шанс у них есть.

 

Глава 56

Булавки в карте начинали бесить Ника Дайала. Предполагалось, что они должны помочь ему сосредоточиться — отметив, в каких местах осуществлялись похищения, где жертв распинали и откуда были жертвы родом, — но результат оказался прямо противоположным. Одна булавка здесь, другая — за тридевять земель от нее. Без всякой определенной причины, без всякой логики. Случайные точки на карте.

И все-таки Дайал в глубине души чувствовал, что он чего-то недопонимает. Здесь должна присутствовать какая-то закономерность. На данный момент ему удалось обнаружить только две характеристики, связывавшие все жертвы. Возраст и пол — вот два критерия, которые связывали всех троих и Христа. Дайал пока не мог с уверенностью сказать, что это не случайное совпадение, тем не менее на данном этапе следствия он не мог ничего сбрасывать со счетов.

Найдешь логику в преступлениях — найдешь убийцу. Таково было правило. Трех совершенно разных мужчин убили преступники трех разных групп одинаковым способом? Нечто неслыханное!

Дайал раздраженно выдернул булавки белого цвета, обозначавшие места, где родились жертвы, и отбросил их в сторону. В специальном выделении мест их рождения не было смысла. Ведь Эрик Янсен не жил в Финляндии много лет, а Орландо Поп покинул Бразилию еще совсем ребенком, поэтому родина жертв — не показатель.

Затем очередь дошла до голубых булавок. Они были приколоты в местах похищения жертв. Одна соответствовала квартире в Риме, другая — салону в Таиланде, а третья — пентхаусу в Нью-Йорке. В двух из перечисленных мест жертвы также проживали, но этого было явно недостаточно, чтобы найти между ними какую-то логическую связь. Ее можно было отыскать, приняв во внимание только нечто постоянное, неизменное на протяжении достаточно долгого времени. Необходимо было установить некое правило, которое, несомненно, скрывалось за всем кажущимся хаосом загадочных убийств. А потом на основе тщательного анализа такого правила он сможет выйти и на убийцу.

Впрочем, и голубые булавки не подсказали ничего определенного, и Ник с раздражением вырвал их из карты.

Оставались только красные, обозначавшие места, в которых были совершены убийства. Одно в Дании, одно в Ливии и одно в Америке. Три жертвы, распятые в трех разных точках планеты. Все три преступления совершены на разных континентах, в разных странах. Какая связь может быть между ними? А с другой стороны, между ними обязательно должна быть какая-то связь! Возможно, настолько незначительная, что он сотни раз не обращал на нее внимания. Просто надо набраться терпения и поискать еще.

— Мне нужно время, — пробормотал Ник, — просто еще чуть-чуть времени.

Он глубоко вздохнул и выглянул в окно. Мимо не торопясь фланировали люди в шортах и теннисных туфлях. Прошло так много времени с тех пор, как Дайал в последний раз брал отпуск, что уже практически забыл, что такое просыпаться с ощущением полной свободы, завтракать с газетой в руках, а не с актом криминалистической экспертизы по очередному преступлению, провести день на пляже, или в музее, или… за осмотром какой-либо достопримечательности, в каком-нибудь Диснейленде или Гранд-Каньоне, или на Эйфелевой башне, или у какого-нибудь знаменитого замка, или исторической арки, или на прославленном бейсбольном стадионе.

В таком месте, куда приходят тысячи людей. Десятки тысяч. Может быть, даже миллионы. Каждый день, каждый год…

Черт! Вот в чем дело! Нитью, связывающей места преступления, могут послужить большие скопления народа. Убийцам нужны были толпы. Большие толпы. Громадные толпы. Но зачем? Зачем им нужны были толпы?

Люди… Убийцам нужны были люди. Внимание со стороны большого количества людей. Самых разных рас и национальностей. И религий.

О Господи! Ах вот, значит, почему все жертвы были такие разные. Они представляли человеческие типы.

Дайал ринулся к своей доске. В голове у него мелькали факты, связанные с преступлениями. Янсен. Священник. Распят. В Дании. «Во имя Отца». Начало молитвы. Что это значит?

Следующее преступление. Нарайян. Принц. Распят. В Ливии. «И Сына». Вторая часть молитвы. Той же молитвы.

Священник, затем принц. Отец, затем Сын.

Идем дальше. И мыслим в том же направлении. Сведем их воедино. Соединим.

Третье преступление. Поп. «Святой» игрок в бейсбол. Распят. В Бостоне. «И Святого». Третья часть молитвы. Сложим все. Сложим все вместе.

Священник, принц и Поп. «Во имя Отца и Сына и Святого…»

Но что может означать подобное послание? Что хотели сказать преступники миру?

Священник — отец.

Принц — сын.

Орландо Поп — «святой» игрок. Просто «святой». Поп — святой.

Отец, Сын и Святой… Черт! Чего-то явно не хватает. Духа не хватает!

Где Дух? Куда подевался Дух?

Минутку! Значит, еще не все закончено. Значит, еще должно быть совершено четвертое убийство. Где оно произойдет? Тоже у какой-нибудь достопримечательности? Да, это должна быть какая-то достопримечательность. Но какая и где? «Думай, Ник, думай. Следуй их логике. Найдешь логику в преступлениях — найдешь убийцу».

Так в чем же логика?

«Дух… Найдешь Дух — найдешь убийцу». Кто, черт возьми, может быть связан с Духом? Он не знает никакого Духа. Где искать Дух? Какая-то нелепость! Необходимо заранее узнать место. И опередить там убийц. «Не беспокойся по поводу Духа. Просто найди место».

Дайал всматривался в карту в отчаянной попытке найти место следующего преступления.

— Люди, — бормотал он. — Миллионы людей. Где будет много народу в ближайший уик-энд? — Он перебрал в уме десятки разных планировавшихся мероприятий. — Думай! Где будет больше всего народу? В чем логика? В чем эта чертова логика?

Дания. Ник приставил палец к красной булавке, отмечавшей Хельсингёр.

Ливия. Он перевел палец на юг, к иголке в Триполи.

Америка. Провел пальцем через Атлантический океан и остановился у Бостона.

Ник взял четвертую булавку, не зная, куда ее воткнуть.

— Черт! Черт! Черт! — выругался Дайал и стал от злости изо всей силы колотить по стене кулаком. Он понимал, что находится очень близко к разгадке; чувствовал, что вот-вот эта загадка поддастся его интеллектуальным усилиям. Ему нужно только до конца понять их логику, и игра будет окончена.

«Думай, Ник, думай. Где они нанесут свой следующий удар?»

В сильнейшем волнении Дайал тер глаза, стараясь таким образом отогнать нараставшую усталость. Простое, даже примитивное движение, тем не менее было в нем что-то такое — в прикосновении руки к лицу, — что помогло ему ухватить недостающее звено в преступной логике. Движение руки, простой жест, совершаемый христианами.

«Во имя Отца». Рука поднимается ко лбу.

«И Сына». Рука направляется вниз.

«И Святого». Рука движется влево.

«Духа». Рука перемещается вправо.

Дайал взглянул на карту и понял, что Дания располагается наверху. Далеко наверху. Как и Отец. Как и лоб Ника. Начало молитвы.

Следующее преступление произошло в Ливии. Далеко внизу. Это Сын.

Третье — в Бостоне. Слева. Это «Святой».

Остался Дух. Где-то справа. Но где справа?

Дайал нащупал карандаш и линейку. Затем приложил к булавке в Дании и соединил ее линейкой с булавкой в Ливии. Ник собирался провести линию между ними, когда понял, что такая линия уже существует.

Он разглядел на своей карте очень тонкую голубую полоску, которая шла от самого верхнего угла листа к низу, слегка изгибаясь где-то посередине, но проходя немного правее и Хельсингёра, и Триполи. Всмотревшись пристальнее, он понял, что это меридиан 15° восточной долготы, что означало: через оба города, в которых были совершены два первых преступления, проходил меридиан 12° восточной долготы.

Их разделяли тысячи миль, но соединял один меридиан.

Затем Ник перешел к Бостону, стараясь сохранять спокойствие и не потерять хладнокровия, хотя понимал, что загадка, по сути, разгадана. Он приставил линейку к булавке и провел карандашом линию чуть правее, на пять градусов ниже сорок пятой параллели, около сороковой.

Он продолжил линию через Атлантический океан, Францию, Италию, Боснию и дальше — через Китай, Японию, закончив в Тихом океане. Затем провел по ней пальцем в поисках крупных городов.

Во Франции ничего значительного. В Италии тоже. Не привлекли его внимание и опустошенные войной земли Восточной Европы. За пустыней Гоби у самого Японского моря и теплых вод Тихого океана Ник обнаружил место, которое искал. Идеальное место для подобного преступления. То, которое полностью вписывалось в логику убийц. Город, находившийся к востоку от Бостона. Очень далеко к востоку. Почти на прямой линии. Рядом с сороковой параллелью.

Город в Китае, самой многолюдной стране мира. Стране, в которой миллиарды жителей внезапно обратились на Запад в поисках организованной религии. Место, где убийцы смогут наделать гораздо больше шума, чем где бы то ни было еще.

Дух погибнет в Пекине.

 

Глава 57

Запретный Город

Пекин, Китай

Им предстояла особая акция. И не только потому, что она должна была иметь место так далеко, а прежде всего потому, что ею ставилась последняя точка в грандиозной загадке, которой предстояло изменить историю религии. Это будет pièce de rèsistance, которое раскроет их тайну миру.

Знак креста будет окончательно запечатлен на карте мира.

Запретный Город, по-китайски называвшийся «Гугун», в течение многих столетий был императорским дворцом. До 1911 года простым людям было запрещено входить на его территорию. Огражденный рвом глубиной двадцать футов и стеной, возвышавшейся более чем на сто футов, Запретный Город представляет собой квадрат, внутри которого, на 183 акрах земли, располагается 9999 зданий. В его возведении участвовали более миллиона строителей. Большая часть камней, использовавшихся при его сооружении, добывалась в каменоломнях Фаньшана, пригорода Пекина, а затем перевозилась в столицу в зимние месяцы по громадным ледяным колеям. Через каждые пятьдесят футов были прорыты колодцы, чтобы при необходимости можно было без труда набрать воды и восстановить ледяной путь.

В настоящее время Гугун является одной из самых популярных достопримечательностей в Азии, ежегодно привлекающей миллионы туристов различных национальностей, возрастов и социального положения. С камерами и блокнотами. Таких, как Тэнк Харпер. Правда, от остальных туристов он отличался тем, что в течение нескольких последних дней снимал не произведения искусства и святилища богов, а места расположения вооруженной охраны и проходы в Запретный Город. Так как в отличие от многочисленных туристских групп, которые помогали ему затеряться в толпе, Харперу было глубоко наплевать на Китай со всей его нищенской коммунячьей культурой.

Почему? Да потому что Харпер не был туристом. Он был палачом.

Месяц назад с ним связался человек по имени Манзак, наслышанный о подвигах Харпера в качестве наемника в Азии. Слово за слово, и Манзак предложил ему работу. Весьма солидную работу. За огромную сумму. Такую, что после ее выполнения Харпер мог спокойно уйти на заслуженный отдых.

После перечисления условий Харпера попросили выбрать трех человек, с которыми ему приходилось работать в прошлом и на которых он мог бы полностью положиться. Манзак записал их имена, затем провел тщательный анализ досье каждого. Все они были прирожденными убийцами, подонками, каких поискать, такими, которые на самого Сатану способны нагнать страху.

Короче говоря, идеальный выбор.

Манзак настаивал на немедленной встрече со всеми четырьмя. В каком-нибудь отдаленном и не бросающемся в глаза месте. Не имеет большого значения где. «Просто найдите такое место, — сказал он, — и я буду там. Какую бы точку на планете вы ни назвали».

Харперу захотелось проверить Манзака и узнать, не бахвалится ли он. И он выбрал один бар в Шанхае, у реки Хуанпу — место, известное только жителям города. Манзак не смог бы его найти ни при каких обстоятельствах. Сколько бы ни искал.

Когда Харпер прибыл, Манзак ждал его у бара. Он не улыбался и не торжествовал победу. Он даже не пил. Просто сидел и ждал, словно говоря: «Больше никогда не сомневайтесь во мне». Неудивительно, что вечером того же дня Харпер и его компания приняли все условия Манзака.

Правила игры Манзака были очень просты. Он отыскал шестнадцать человек, которые должны были распять четырех намеченных жертв. Он также выбрал и четыре места для совершения акции.

— Не обсуждайте свою задачу на публике. Всегда держитесь вместе. Если кто-то из вашей группы будет арестован или убит, считается, что вся четверка не выполнила задание. То же самое, если кто-то из вас окажется болтуном или попытается сбежать. Убийства следует исполнять точно по заданной схеме. Тела должны быть оставлены так, как описано в инструкции. Никакие импровизации при выполнении задания не допускаются. У каждой детали есть своя цель и свой смысл, даже если они вам непонятны.

В конце недели все должны были встретиться неподалеку от Рима, где выжившим предстояло разделить между собой шестнадцать миллионов долларов. Другими словами, если его группа выполнит задание, Харпер мог рассчитывать самое меньшее на миллион долларов. А если другие группы облажаются, он увезет домой целых четыре миллиона.

Неплохая плата за то, что, помимо всего прочего, обещало доставить ему большое удовольствие.

Пол Адамс родился в Австралии, в Сиднее. Он был единственным ребенком в семье миссионеров, которые потратили жизнь на попытки сделать мир лучше. Доставка продовольствия голодающим Индии или организация прививок в Африке — их единственной целью было помочь обделенным судьбой.

Как ни странно, Пол Адамс полюбил миссионерский стиль жизни еще совсем маленьким ребенком. И здесь с ним не могли сравниться даже родители. Адамс умел получать удовольствие от таких условий существования, при которых многие дети на его месте просто не выдержали бы. Он умел не обращать внимание на нестерпимую жару, на укусы насекомых, на отсутствие элементарных удобств, так как никакой другой, более комфортабельной жизни не знал. С какой стати тратить драгоценное время на то, чтобы смотреть телевизор, если можно использовать его на помощь ближнему? На нечто действительно важное.

Когда Адамсу исполнилось двадцать, он понял, что настала пора покинуть родительский кров и начать собственную миссионерскую деятельность. Не потому, что он не любил родителей или ему надоело жить вместе с ними, — просто он знал, что один добьется гораздо большего. И все вокруг тоже это понимали. Адамс обладал невероятной энергией, великолепным соединением нравственной силы и врожденной харизмы, которая притягивала к нему людей и была той энергией, что заставляла многих безоглядно следовать за ним и выполнять его поручения, какими бы сложными они ни были.

На родине Адамса, в Австралии, аборигены называют подобное «золотым духом». Они считают, что такой дар дается богами раз в столетие. В их культуре он является высшим качеством, которым способен обладать человек и которое могут определить только старейшие и, следовательно, мудрейшие члены племени, те, кто ближе всего к богам. И старейшины признали, что у Пола Адамса этот дух есть.

Он был тем, кто мог изменить мир. Избранником своего времени.

С точкой зрения старейшин согласились и СМИ. Журнал «Тайм» назвал его «матерью Терезой нового тысячелетия», а «Ньюсуик» — «святым Сиднеем». Адамс был молод, харизматичен и любим во всем мире. И именно поэтому он был избран в качестве следующей жертвы.

Солнце близилось к закату, и у Тэнка Харпера с помощниками оставалось совсем немного времени. Они захватили Пола Адамса два дня назад — похитили в австралийском Морейфилде по пути в Брисбен. Операцию осуществили настолько блестяще, что создавалось впечатление, будто Адамса сам Господь забрал живым на небо.

Никаких свидетелей. Никаких улик. Никаких проблем.

На следующий день преступники уже были в Пекине, где собрались для планирования дальнейших действий. Из предварительного анализа ситуации стало ясно, что невозможно проникнуть в Запретный Город незамеченными. Он окружен рвом и почти отвесными стенами, на которые, наверное, можно было бы взобраться, имея при себе легкое снаряжение, но не с пятисотфунтовым крестом и стосемидесятипятифунтовой жертвой. Это означало, что придется найти какой-то другой путь проникновения внутрь. Нечто такое, что станет для китайцев полной неожиданностью.

Харпер продумал множество самых разных вариантов — от системы лебедок, с помощью которых можно перекинуть крест через стену, до гигантского троянского коня, но все пришлось отвергнуть. И вот тут-то он услышал старую китайскую пословицу о сокровищах, падающих с неба. И тогда Харпер понял, что с самого начала неверно подходил к проблеме.

Зачем подниматься, если гораздо легче спуститься?

 

Глава 58

Когда дым наполнил коридор и заработали разбрызгиватели, Пейн понял, что чего-то не хватает. Не хватало звука пожарной сигнализации. Обычно порядок такой: огонь, дым, тревога, а затем разбрызгиватели. Но не сегодня. Он спросил у Альстера, в чем причина и не свидетельствует ли это о каком-то серьезном сбое.

— Сирена должна была включиться, — заверил его Альстер. — Как здесь, так и в пожарном депо в Бьяске… Действительно, наверное, что-то не сработало.

У Пейна возникли сомнения.

— Ее можно было отключить вручную?

Альстер кивнул:

— Да, с помощью специального ключа.

— У кого находятся ключи?

— У меня, у Франца и у всех охранников.

Убить охранника, забрать у него ключи и затем отключить систему, пока пожарники еще ничего не знают. Именно так поступил бы Пейн, если бы хотел, чтобы помощь не подоспела вовремя.

— Где выключатель?

Альстер указал в сторону восточной части здания.

— Там в заднем коридоре электрическая панель. Оттуда всем можно управлять.

— Значит, туда нам и нужно.

Альстер взглянул на Пейна так, словно тот сошел с ума. Такое же выражение было написано на лицах у Бойда, Марии и Франца. В помещении становилось все жарче, дыма было все больше, а Пейну хотелось пройти еще дальше внутрь. И только Джонс понял замысел Пейна, потому что им и раньше приходилось попадать в подобные переделки. Они знали: в ситуациях, когда противник превосходит силой, надо попытаться его перехитрить. Нужно осуществить какой-то неожиданный маневр или распрощаться с жизнью.

— Положитесь на меня. Я знаю, что делаю.

Все неуверенно кивнули.

— Петр, ведите. Ди-Джей, доктор и Франц последуют за вами. Мария, вы пойдете пятой. Я буду замыкающим. — Пейн передал ей винтовку. — Из нее легче целиться, чем из «люгера».

По страху в глазах Марии Пейн понял, что она встревожена. Что вызвало тревогу: солдаты, пожар или он сам, — Пейн не знал. По правде говоря, чтобы расставить все точки над i, ему хотелось тут же прямо сообщить ей, что им известно о ее связи с Манзаком. Если бы удалось выяснить ее отношение к происшедшему с Манзаком, он мог бы основное внимание уделить ситуации, а не следить за девушкой. Тем не менее Пейн понимал, что, если сейчас расскажет Марии все, у нее может случиться истерика, с которой будет еще тяжелее справиться. Поэтому он решил подождать. Сообщит ей новости позже. Если, конечно, они оба выживут.

Вода из разбрызгивателей летела сквозь густой дым, создавая ощущение черного дождя. Он застилал глаза и затруднял дыхание. Все шестеро продолжали продвигаться в глубь здания, наклонившись как можно ближе к полу.

Когда подошли к последнему коридору, Джонс сделал знак всем остановиться и махнул рукой Пейну, чтобы тот подошел к нему. Не сводя глаз с Марии, Пейн прошел вперед. Здесь он повернулся к Альстеру и сказал:

— Мария слишком нервничает из-за стресса. Попробуйте ее успокоить. — Он крепко сжал ему руку, давая понять, что вопрос достаточно серьезен. — И если заметите, что она собирается совершить какую-то глупость, попросите у нее винтовку якобы для осмотра и не возвращайте обратно. Мне очень не хочется, чтобы она сама причинила вред себе или кому-то из нас.

Альстер кивнул и направился к Марии. Несколько мгновений Пейн наблюдал за ними, затем повернулся к Джонсу.

— Что дальше?

— Ты ведешь, я следую за тобой.

— Согласен. — Пейн сделал шаг вперед и заглянул за угол.

По словам Альстера, панель находится на левой стене коридора, поэтому Пейн решил держаться как можно ближе к ней, надеясь укрыться от глаз находившихся там людей. Если там вообще кто-то есть. По правде говоря, все это не более чем предположение. Ведь пожарная сирена могла выйти из строя по какой-то другой причине, и получается, что он рискует жизнью напрасно. С другой стороны, попытайся они покинуть здание через главный вход, их всех перестреляют еще до того, как они добегут до забора.

Сейчас по крайней мере у них есть шанс выжить.

Сделав три шага от поворота, Пейн услышал приглушенные голоса. Он коснулся уха и поднял сразу оба «люгера», дав таким образом понять Джонсу, что слышит голоса двух мужчин. Джонс скользнул за Пейном, махнув пистолетом у самого пола, из чего Пейн заключил, что напарник будет стрелять снизу. Пейн кивнул и сделал еще шаг вперед. Один из мужчин говорил по-итальянски, другой отвечал ему на немецком диалекте, которым пользуются большинство швейцарцев. В одной команде, а говорят на разных языках… Пейн надеялся, что Джонс хорошо их слышит.

Конечно, содержание их беседы они обсудят потом, а сейчас их нужно просто обезвредить.

Пейн коснулся своих часов, а затем одними губами произнес:

— Три… два… один… вперед!

Их движение было настолько стремительным, что солдаты не успели отреагировать. Оба были в военной форме и в противогазах — отсюда и приглушенные голоса. С плеч свисали «АК-47» на ремнях.

При обычной атаке Пейн вначале приказал бы им сдаться и только потом перешел к более решительным действиям, но не теперь. Помимо всего прочего, приходилось принимать во внимание и языковой барьер, поэтому Пейн решил сразу перейти к активным действиям. Его первая пуля пробила итальянцу бицепс, в то время как пуля Джонса поразила солдата в икру одной ноги, разорвала мышцу и засела в другой ноге. Корчась, солдат рухнул на пол. Кровь текла у него сразу из нескольких ран. Швейцарец тем временем замер и тупо смотрел перед собой, не понимая, что происходит, хотя Пейн с Джонсом, находившиеся в конце коридора, были очень хорошо ему видны.

Пейн понимал, что они могут заставить его вывести их из здания, и решил оставить солдата в живых. Вместо этого он бросился вперед, разоружил обоих, сорвал с них противогазы, приставил «люгер» к подбородку швейцарца, хотя и знал, что дуло у пистолета раскаленное.

— Ты говоришь по-английски? — процедил Пейн сквозь зубы, услышав шипение горящей кожи.

— Да, — прохрипел швейцарец. — Да.

— Значит, так: либо ты будешь отвечать на мои вопросы, либо умрешь. Сколько человек в вашей команде?

— Шестеро… Мы плюс еще четверо.

Итальянец продолжал корчиться на полу от нестерпимой боли. Джонс резко пнул его и приказал заткнуться.

— Где остальные? — спросил Пейн.

— Снаружи. Все снаружи.

— Каким образом вы поддерживаете с ними связь?

— По рации… она у меня в кармане.

Джонс вытащил ее и прежде всего убедился, что их разговор не передается.

— А почему вы здесь? — спросил Пейн. — В чем заключается ваша задача?

— Чтобы вы не могли вернуться обратно.

Его слова означали, что стоило Пейну с его группой выйти из архива, как эти двое сразу же преградили бы им путь к отступлению обратно в здание. И их всех без труда перебили бы во дворе.

Пейн еще сильнее прижал «люгер» к подбородку швейцарца.

— И чего вы ждали? Какого сигнала?

— Сообщения от них. Мы ждали сообщения от них.

Пейн покачал головой.

— Планы изменились. Передавать сообщение будете вы, в противном случае умрете. Понятно?

Швейцарец попытался кивнуть. Джонс протянул ему рацию и сказал, что он должен передать находящимся во дворе. После чего Пейн заверил солдата, что Джонс говорит на нескольких языках и, если услышит какие-то слова, которые напомнят ему предупреждение, подаст Пейну знак нажать на спуск. Пейн почувствовал, что швейцарец не верит ему, и тогда Джонс произнес по паре слов по-немецки, по-итальянски и еще на нескольких языках. У парня челюсть было отвисла от удивления, но Пейн быстро возвратил ее на место с помощью пистолета.

— Ну, — прохрипел Пейн, — посылай сообщение! Немедленно!

Солдат включил микрофон и произнес на родном наречии:

— Макс, они уходят! Здесь есть подземный туннель! Они уходят вдоль основания горы! Идите за ними! Скорее!

Джонс выхватил у него из рук рацию и похвалил за естественность и эмоциональность речи. Пейн, конечно, не понял, что сказал парень, но почувствовал, что в свои слова тот вложил всю душу. Спектакль спас ему жизнь. А также всем членам команды Пейна.

Они стояли и терпеливо ждали реакции Макса. Через десять секунд из рации полился поток быстрой речи. Вначале Макс. Затем кто-то еще. Потом снова Макс. Пейн повернулся к Джонсу в ожидании перевода, однако тот сделал ему знак подождать. Еще чей-то голос. Затем голос Макса. И снова Макс, только на сей раз значительно более раздраженным тоном.

Наконец Джонс услышал то, чего они с таким нетерпением ждали.

— Они попались на нашу удочку и направляются к задней части здания, к подножию горы.

Пейн улыбнулся:

— Вы можете назвать меня безумцем, но я предлагаю вам пройти к центральному входу.

Все, кроме двух солдат, рассмеялись. Те понимали, что через несколько минут их вытащат на улицу и здорово шибанут по голове, чтобы ничего не видели и не слышали.

 

Глава 59

Кюсендорфская гостиница располагалась на расстоянии двух кварталов и, по всей вероятности, находилась под наблюдением. Это значило, что им нужно было найти альтернативное средство передвижения. Франц предложил воспользоваться одним из архивных фургонов, которые размешались на специальной стоянке за пределами территории архива.

В каждом фургоне было два места в кабине водителя и двадцать мест сзади. Франц согласился вести машину, так как ему были хорошо известны здешние дороги, а Альстер составил ему компанию в кабине. Все остальные устроились в задней части фургона, среди коробок и ящиков. Здесь имелся верхний свет, что для Пейна было самым важным. Он настроился на серьезный разговор с Марией, и ее реакция могла быть красноречивее слов, поэтому ему было необходимо видеть лицо девушки.

Как только все расселись по местам, Пейн забрал у товарищей оружие, сказав, что антикварное вооружение требует осмотра и просушки. Никто не заподозрил в его словах никакого лукавства. Затем Пейн спросил Бойда, что у того в вещевом мешке, и профессор ответил, что там видеопленка, свиток и книги, много книг.

— Ладно, — пробормотал Джонс, разворачивая распечатку электронного послания от Раскина. — Нам нужно кое-что обсудить.

Пейн сел справа от Джонса, сделав вид, что протирает под завязку заряженный «люгер», который был постоянно нацелен на Марию. Она сидела, поджав ноги, как раз напротив Пейна, а Бойд сидел рядом с ней на полу.

— Перед тем как на нас напали, мы получили информацию из Пентагона. Я как раз успел ее распечатать. Создается впечатление, что один из вас кое-что хранил от нас в секрете. Сведения о вашей связи с людьми из Милана.

Бойд взглянул на Марию, Мария — на Бойда. Они явно не понимали, о чем идет речь. Джонс применил тактику, благодаря которой по поведению подозреваемых часто удавалось понять, что они на самом деле скрывают.

— Вы не могли бы быть более… — начала Мария.

Джонс резко прервал ее:

— Отвечайте на мой вопрос. Нам необходимо знать все, здесь и сейчас, в противном случае мы передадим вас полиции. И последствия нас уже не будут интересовать.

Бойд с Марией уставились друг на друга. Оба пребывали в полной растерянности.

Наконец Бойд сказал:

— Хватит играть с нами! Я получил хорошее образование и прекрасно понял вашу тактику. Совершенно очевидно, что вы хотите, чтобы кто-то из нас раскололся и сообщил вам какую-то важную информацию. Тем не менее могу вам поклясться, что ни я, ни она ничего от вас не скрываем. — Он ткнул пальцем в бумагу, которую Джонс держал в руках. — Прочтите, что там написано, и, я уверен, мы сможем все логически объяснить.

Джонс глянул на Пейна, и тот кивнул. Пришло время раскрыть карты.

— Что вы делали в Милане, когда Мария брала напрокат автомобиль? — спросил Джонс.

— Ждал на складе, — ответил профессор.

— Мария, вы звонили кому-нибудь в аэропорту?

— Кому я могла звонить? Была глубокая ночь, и мы пытались ускользнуть из города. Мне и в голову не приходило пользоваться телефоном.

Джонс кивнул.

— А люди в вертолете вам, случайно, не знакомы?

Бойд отрицательно покачал головой:

— Мне нет.

— А вам, Мария? Вам они знакомы?

Она в растерянности взглянула на Бойда.

— Вы были со мной все время. И прекрасно знаете, что я никого не видела. Было очень темно, и мы находились слишком далеко от вертолетов.

— Верно, — признал Джонс. — Абсолютно верно.

Мгновение он молчал, ожидая, пока напряжение достигнет предельной точки. Этого оказалось достаточно, чтобы довести Бойда до предела.

— Хватит! Мы хотим знать, что происходит, и требуем, чтобы вы немедленно все объяснили! Мы на вашей стороне! Неужели вам до сих пор непонятно? Не на их!

— Вот как? — вмешался в разговор Пейн. — Нам бы очень хотелось вам верить. Однако полученная информация вызвала у нас определенные сомнения. В особенности после того, как мы узнали, что наш враг — брат Марии.

Услышав его слова, Мария и Бойд побледнели, затем уставились друг на друга. Так ничего и не поняв, они молча воззрились на Пейна с Джонсом.

— Ну и в чем связь? — спросил Джонс.

— Никакой связи нет. Я даже не знаю, о каком брате вы ведете речь.

— Роберто, — ответил Пейн. — Мы ведем речь о Роберто. Именно он приехал в Памплону и выдал себя за Ричарда Манзака. Того, кто явился по наши души в Милане.

— Тот, кого вы убили? — выдохнула Мария.

— И пытал. И искалечил. — Пейн намеренно старался вывести ее из себя. — Разве я не говорил вам, что сделал с ним, пока вы сидели в вертолете? Мне необходимо было узнать его имя, но он не желал называть его ни под каким видом, и мне пришлось прибегнуть к импровизации.

Вдруг Пейн вскочил, схватил ее за руку и резко рванул вниз. Затем развел ей пальцы на грязном полу и постучал дулом своего «люгера» по костяшке указательного пальца. Он стучал и стучал, снова и снова. Мария ощущала болезненное прикосновение холодного металла и представляла, что мог чувствовать тогда в Милане ее брат. Пейн делал все это в надежде заставить ее заговорить. Он поступал так без особого желания — но ради безопасности всех остальных необходимо был проявить жестокость.

Он обязан выяснить, с кем она. Иначе все они погибнут.

— Лезвие вошло вот здесь. Пронзило кожу, сосуды и кость. Я перепилил его палец и верхнюю фалангу положил в карман, чтобы потом снять отпечаток. Да, в тот момент, когда вы находились в вертолете. Я нес палец вашего брата, и с него капала кровь вашей семьи.

Оливковая кожа Марии приобрела бледный оттенок, и Пейн предположил, что это результат его слов. А потом она сообщила нечто такое, о чем все они забыли — простой факт, который открыл глаза Пейну и Джонсу на многое.

— Вы кое-что забыли, — заметила Мария. — Той ночью в Милане, когда появился Роберто, вы сказали ему, что я в «феррари», верно? И что я там прячусь вместе с Джонсом.

Пейн кивнул.

— И чем он ответил на ваши слова?

«О черт!» — пронеслось в голове у Пейна. Как он мог быть таким идиотом?! Как мог не обратить внимание на подобный факт?! Роберто не раздумывая нажал кнопку на детонаторе, словно наступил на муравья. Без малейшего чувства вины. Или сожаления. Без всяких колебаний. Более того, создавалось впечатление, что он получал от этого особое удовольствие. По какой-то загадочной причине сама мысль о том, что он убивает свою младшую сестру, доставляла Роберто особо острое наслаждение.

Внезапно Пейн все понял. Больше ни в каких доказательствах он не нуждался. Мария и Роберто были по разные стороны баррикад.

 

Глава 60

Бенито Пелати не кричал. Он вообще не повышал голоса. Бенито полностью сохранил присущее ему хладнокровие. Он просто с улыбкой откинулся на спинку кресла. Такой реакции кардинал Верчелли и другие члены совета не ожидали.

— Возможно, я чего-то не понял? — спросил Верчелли. — Несомненно, ваша репутация может самым серьезным образом пострадать, если мы позволим шантажистам раскрыть глаза общественности на истинное положение дел с катакомбами. Я надеюсь, вам это понятно?

В течение многих лет Пелати хранил тайну катакомб. Отчасти из уважения к своему лучшему другу, кардиналу Бандольфо, который не вынес бы его предательства, отчасти же потому, что он до сих пор надеялся получить из гробницы в Вене рассказ очевидца о распятии Христа. Теперь, после того как Бандольфо скончался и в Вене начались раскопки, а также после убийства его собственного сына Роберто, Бенито решил, что настала пора действовать.

— Почему вы улыбаетесь? — спросил Верчелли. — У вас что, есть какие-то особые причины улыбаться?

— Собственно, это у вас нет никаких причин улыбаться.

Верчелли промолчал. Было что-то в тоне Бенито, что заставило его насторожиться. Тон был слишком холодный и уверенный. Как у убийцы, приготовившегося нанести удар. Все присутствовавшие на заседании совета ощутили примерно то же самое. Взгляды всех кардиналов устремились на Бенито, когда тот встал и проследовал к Верчелли.

— Совет поручил мне найти человека, ответственного за смерть отца Янсена и за шантаж. И я выполнил поручение совета. Разве я не имею права радоваться?

— Вам известно имя виновника? — спросил кардинал из Бразилии. — Тогда скажите нам, кто он.

Бенито взглянул ему прямо в глаза.

— Я.

— Вы?! — воскликнул Верчелли. — Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что вы слышали. Я тот самый человек, который несет ответственность за его смерть. Более того, все нынешние распятия на моей совести.

Последние слова не сразу дошли до потрясенных умов членов Верховного совета. Но как только они поняли суть услышанного, зал сотряс взрыв негодования. Своды дворца готовы были рухнуть от возмущения, переполнявшего присутствующих. А Бенито получал ни с чем не сравнимое наслаждение. Он впитывал его всеми фибрами души, радуясь оскорблениям словно аплодисментам. В этих выкриках он каким-то извращенным образом находил оправдание своим злодеяниям. Дойдя до конца стола, до места председателя совета, Бенито наклонился и шепнул на ухо Верчелли:

— Вы заняли мое место.

Чтобы смысл слов дошел до кардинала, он схватил его за голову и ударил лицом о стол. Кровь потоком хлынула из носа и рта Верчелли, окрасив алую кардинальскую мантию в еще более темный оттенок красного цвета — того самого цвета, который символизировал желание при необходимости умереть за веру. Однако никакого намека на ожидавшееся от него мужество в поведении Верчелли не было. Он просто встал и без дальнейших настояний со стороны Пелати уступил место. Все остальные кардиналы мгновенно замолчали, про себя задаваясь вопросом о намерениях Бенито. Они не исключали того, что он вооружен и собирается их всех перестрелять.

Впрочем, это вовсе не входило в планы Пелати. Он собирался уничтожить не их самих, а их религию.

Совет нанял его для отыскания преступника, а преступником оказался он сам. Нанятые им люди находили по всему миру и убивали невинных с единственной целью привлечь внимание. Их жертвами становились жители различных континентов, последователи разных религий. Пелати была необходима огласка в СМИ, чтобы иметь возможность еще больше надавить на совет. Бенито хотел, чтобы члены совета поняли: он с его безжалостными методами не остановится ни перед чем ради получения того, что ему нужно.

Впрочем, с этим он разберется позже. А сейчас ему очень хотелось увидеть выражение физиономии Верчелли, когда тот услышит наконец, в чем заключалось истинное предназначение катакомб. Когда он сообщит ему, что под церковными захоронениями находится тайное помещение, в которое ведет специальная лестница. О его существовании Ватикану ничего не было известно. А в том помещении хранится великая загадка. Та, которая уничтожит христианство.

Наконец после столь долгого ожидания Бенито и его семейство получат то, что заслужили.

 

Глава 61

Пятница, 14 июля

Китай, Дасинь, 20 миль к югу от Пекина

Грузовой самолет поднялся с небольшого аэродрома, о существовании которого знали совсем немногие. Единственная взлетно-посадочная полоса заросла травой и скорее напоминала заброшенное поле. А единственным «авиадиспетчером» здесь был местный крестьянин, отгонявший скот при первых отдаленных звуках приближающегося самолета.

План пришел в голову Тэнку Харперу, когда он размышлял над тем, как переправить массивный крест через стены Запретного Города. После долгих раздумий он понял, что проще сбросить крест сверху, нежели поднимать его снизу. Им не только будет гораздо легче скрыться, но происходящее как раз и привлечет то внимание СМИ, которого они добивались.

Тем не менее Харпер понимал, что, прибегая к такому способу выполнения задания, он нарушает ряд правил Манзака и тем самым рискует своей долей вознаграждения. Поэтому в начале недели он позвонил ему в надежде получить разрешение. Манзака настолько восхитила идея Харпера, что он пообещал ему в случае удачного ее исполнения прибавить к исходной сумме вознаграждения еще дополнительные сто тысяч долларов. После этого пути назад не было. Идею Тэнка, или, как он ее сам называл, «приход Иисуса сверху», необходимо было реализовать во что бы то ни стало.

Перед вылетом Харпер и его люди сделали то же самое, что делали остальные группы со своими жертвами. Бичевали Адамса кожаными плетьми до тех пор, пока кожа на спине не начала отрываться клочьями. Затем прибили к кресту, забивая последовательно по одному гвоздю. Повесили над жертвой надпись. Кроме того, им необходимо было удостовериться, что несколько видоизмененный крест — укрепленное основание, стальные крючки наверху — устоит. В противном случае все будет испорчено и план провалится.

— Две минуты, — сказал пилот, оглядывая горизонт. — Можем спуститься немного ниже, если желаете.

— Держись плана, — прохрипел в ответ Харпер.

Импровизировать было опасно. В самом начале недели он проделал все необходимые вычисления, после тренировочного прогона еще раз перепроверил все цифры и внимательно просмотрел схему Запретного Города в поисках лучшего места для приземления. Единственное, что теперь оставалось, — в точности следовать предварительным расчетам, и все будет в порядке.

— Крест — в стартовое положение, — скомандовал Харпер.

Два других члена группы вскочили и продвинули крест с Адамсом к специальному люку, через который большие грузы сбрасывались с самолета на позиции противника. Над дверцей располагалось несколько зажимов, соединенных с парашютом, прикрепленным к кресту. Они должны были гарантировать, что сорокафутовый купол раскроется в нужный момент.

— Тридцать секунд! — крикнул пилот.

Харпер бросил взгляд на часы. Все идет по плану. Оставалось только нанести окончательный удар, перед тем как выбросить Адамса из самолета.

— Последнее слово?

Адамс попытался что-то произнести, но не смог из-за кляпа во рту. Все находившиеся в самолете расхохотались, увидев, как Харпер приложил руку к уху, сделав вид, что старается разобрать слова жертвы.

— Двадцать секунд, — предупредил пилот.

Харпер улыбался, взяв в руки копье со стальным наконечником. Он ждал этого мгновения целую неделю.

— Так как вам, по-видимому, нечего сказать, то, я полагаю, вы готовы умереть.

— Пятнадцать секунд.

Грузовой люк распахнулся в то же мгновение, когда Харпер вонзил копье в бок Адамсу. Рев ветра за бортом заглушил звук ломающегося ребра и хлюпанье проколотого легкого. Кровь хлынула из раны будто из разбитой бутылки кьянти, заливая тело жертвы. Харпер не мог рисковать, поэтому вогнал копье еще глубже, пока металлический наконечник не вышел наружу с другой стороны. Только после этого он извлек копье.

— Пять секунд.

Харпер извлек изо рта Адамса кляп, а его подчиненные обрубили канаты, привязанные к основанию деревянной конструкции. И вот широко развернулся купол парашюта и с шумом потащил крест за собой. Распростертый на нем Адамс стал медленно опускаться на территорию Запретного Города.

Катрина Коллинз некоторое время оттачивала свой журналистский профессионализм в «Вашингтон пост» и в «Нью-Йорк таймс», прежде чем перешла на работу в Си-эн-эн. Она привыкла жить на чемоданах, сразу же вылетая туда, где ее ждали самые горячие новости. В прошлом Катрина, как правило, в одном месте проводила не более недели — во всяком случае, на три месяца ей задерживаться не приходилось нигде. А вот теперь ей предстояло на все лето застрять в Пекине. Невероятно скучное лето.

Катрине поручили освещать серию экономических саммитов, которые были намечены на это время в Дальневосточном регионе. Представители разных стран мира прибыли в Китай обсудить преимущества капитализма и те блага, которые он обещает Азии. Конечно, новости далеко не первостепенные, но тем не менее достаточно важные.

Коллинз проснулась рано утром в пятницу, с ужасом думая о необходимости идти на работу. Если придется выслушать еще одну лекцию о свободной торговле, ее стошнит прямо там же. К счастью, позвонили из Си-эн-эн и сказали, что какой-то неизвестный подбросил им информацию о том, что рядом с Запретным Городом должна состояться демонстрация. Звонивший не представил никаких конкретных деталей — просто сообщил, что там может быть применено насилие. А «насилие», как хорошо известно, — магическое слово для всех телевизионщиков.

Катрину несколько разочаровало то, что представители ряда других информационных агентств опередили ее. Когда она прибыла туда, Эй-би-си, Си-би-эс, Эн-би-си и «Фокс» уже были на месте. А также масса репортеров с разных концов света. Тем не менее никто из них точно не знал, что здесь должно произойти, — все располагали теми же сведениями, что и Си-эн-эн.

— Кэт, — позвала ее Холли Адамсон, репортер из «Чикаго сан-таймс». — Что ты здесь делаешь?

Катрина улыбнулась и обняла Адамсон.

— Освещаю экономические саммиты. А ты?

— Сферу специальных интересов. — В журналистском мире ее слова значили: «Ничего не могу рассказывать». — А что тебе известно о сегодняшнем событии?

Катрина пожала плечами.

— Совсем немного. А тебе?

— Еще меньше.

Коллинз рассмеялась.

— Ты прекрасно знаешь, чем заканчиваются все эти анонимные звонки. Обычная туфта.

— Если действительно все окажется ерундой, хлопнем по пивку или чего-нибудь покрепче. Ведь сегодня все-таки пятница.

— А знаешь что? Действительно неплохая идея…

Внезапно внимание обеих женщин привлекли щелчки камер. Они повернулись к фотографам и увидели, что те направляют свои объективы в небо. Коллинз прикрыла глаза ладонью от солнца и попыталась разглядеть, что там наверху такого интересного.

— Что, черт возьми, это такое? — спросила Адамсон.

Коллинз пожала плечами и повернулась к своей операторской группе.

— Шон, снимаешь?

Шон Фарли крутил объектив.

— Пока не могу точно сказать, что там такое, но снимаю.

Коллинз вытащила из сумки с аппаратурой бинокль. Щелканье камер доносилось отовсюду.

— Что там такое? Парашют?

— Точно, парашют. Красного цвета. Непонятно, кто на нем спускается.

— Надеюсь, что не бомба. Тогда день у нас будет явно испорчен.

— Кэт, — произнес оператор совершенно серьезным тоном. — Возможно, у меня галлюцинации, но там, по всей видимости, человек.

— О! Китайский скай-дайвер. Действительно сенсация.

— И создается впечатление, что он… гм… — Фарли увеличил картинку и не поверил своим глазам: — Он на кресте! Да-да, прибит к кресту.

Коллинз была хорошо осведомлена о всех трех распятиях, имевших место в последнее время, и часто заходила в Интернет, чтобы узнать, продвинулось ли расследование этих в высшей степени необычных дел. Она начинала свою журналистскую карьеру в качестве обозревателя уголовной хроники, поэтому в историях о серийных убийцах всегда находила что-то ностальгическое. Не теряя времени она решила позвонить боссу.

— Вы не поверите, если я скажу вам, свидетелями какого зрелища мы только что стали.

— Попробую угадать. Плакат с портретом обнаженного Яо Мина.

Его шутку она пропустила мимо ушей.

— Четвертого распятия.

— Извини, что-то не понял.

— И вы не поверите, когда узнаете, откуда появилась жертва. Богом клянусь, не поверите.

— И откуда же? — спросил он.

Катрина продолжала наблюдать за медленным спуском парашюта.

— С неба.

 

Глава 62

Австрийское скоростное шоссе

Швейцарско-австрийская граница

Переход границы может стать очень трудным делом, особенно если у пограничников есть ваша фотография и за вас пообещали большое вознаграждение. Поэтому Пейн решил, что будет лучше, если Альстер с Францем высадят всех пассажиров за милю от границы, чтобы те смогли добраться до австрийской территории пешком. Пейн полагал, что еще достаточно темно, лес вокруг — густой, а у них с Джонсом достаточно опыта, чтобы помочь Марии и Бойду. Услышав предложение Пейна, Альстер рассмеялся. Он заявил, что на здешнем пропускном пункте все пограничники ему хорошо знакомы и не станут обыскивать фургон, так как у них имеется предварительная договоренность.

Как ни удивительно, Альстер оказался прав. Десять минут спустя беглецы уже были на пути к столице Австрийской республики. Вена находится на северо-востоке Австрии, и в ней проживает примерно два миллиона человек. С городом связаны имена многих великих музыкантов прошлого — например, Моцарта, Бетховена и Брамса, а также величайшего психиатра всех времен Зигмунда Фрейда, но самой потрясающей достопримечательностью австрийской столицы остается Хофбург — грандиозный, занимающий обширную территорию дворец. Он располагается на площади 2,7 миллиона квадратных футов, и в нем размещено более миллиона произведений искусства. Хофбург стал официальной королевской резиденцией в 1533 году, когда Фердинанд I, принадлежавший к династии Габсбургов, сделал из него свои императорские апартаменты. С тех пор на протяжении пяти столетий в Хофбурге проживали правители разных государств, столицей которых была Вена: императоры «Священной Римской империи» (1533–1806), императоры Австро-Венгрии (1806–1918), — а в настоящее время во дворце размещается резиденция федерального президента Австрии.

Но самой интересной особенностью здания был не список селившихся в нем правителей, а то, что все они с ним сделали во время своего пребывания там. С 1278 по 1913 год каждый монарх считал своим долгом что-то добавить к конструкции дворца в характерной для его времени манере. Результатом стала невероятная мозаика стилей, разместившаяся в восемнадцати флигелях дворца и девятнадцати внутренних дворах, включающая барокко, французский и итальянский ренессансный стиль, готику и немецкий классицизм.

Тем не менее единственным украшением, в данный момент представлявшим для них интерес, была статуя смеющегося человека, которую Пейн заметил на фотографии из Архива Альстера. Статуя, находившаяся внутри парадных ворот австрийского «Белого дома». Необходимо было каким-то образом найти способ осмотреть скульптуру и при этом остаться в живых и на свободе.

Прокручивая в голове различные сценарии, Пейн слушал, как Мария с Бойдом обсуждают значение статуи. Половина их доводов тонула в шуме мотора, однако страстность, с которой они разговаривали, компенсировала недостающие слова. Бойд настаивал, что статуя смеющегося человека в Вене является несомненным доказательством того, что замысел императора с мнимым распятием удался. Зачем в противном случае воздавать ему подобный почет?

У Марии этой уверенности не было. Она напомнила Бойду о том, что видела смеющегося человека на крыше собора в Милане. И там никто не знал, чья это статуя и как она попала на крышу. Более того, так как тамошняя скульптура была изготовлена из венского мрамора, Мария настаивала на том, что, по всей вероятности, они имеют дело с произведением местного мастера. Таким образом, хофбургская статуя могла быть просто копией миланской. Или наоборот.

Джонс сидел рядом с Пейном и рассматривал Хофбург в путеводителе, обнаруженном им в одном из ящиков.

— Когда-нибудь слышал о Венском хоре мальчиков? Каждое воскресенье они поют на мессе в Хофбурге. Если дождемся начала службы, то сможем пройти внутрь вместе с другими прихожанами.

Упоминание о еженедельной мессе в правительственном здании вызвало удивление у Пейна. Это не только совершенное безрассудство с точки зрения принципов безопасности, но и свидетельство существенной разницы между Соединенными Штатами и Австрией. Разрешая проведение церковных служб в Хофбурге, австрийское правительство тем самым фактически демонстрировало официальный статус католичества в стране.

— А они вообще что-нибудь слышали об отделении Церкви от государства? — спросил Пейн.

Джонс постучал пальцем по путеводителю, где говорилось о взаимоотношениях между Австрией и Римско-католической церковью. Они рассматривались как трон и алтарь — две структуры, действующие рука об руку ради процветания католицизма.

— Здесь написано, что существует соглашение, по которому Ватикану гарантирована финансовая поддержка австрийского правительства. Граждане Австрии могут исповедовать любую религию, тем не менее один процент их доходов в соответствии с упомянутой договоренностью поступает Римско-католической церкви.

— В самом деле? Никогда ни о чем подобном не слышал!

— Я тоже. Однако мне представляется, что в названном союзе есть определенный смысл: ведь ему уже больше двух тысяч лет и его корни уходят в те времена, когда Вена была военным форпостом Рима. Ты не поверишь, кто был одним из отцов-основателей Вены. Не кто иной, как сам Тиберий. Он командовал римским гарнизоном, оккупировавшим подножия Альп. Находясь там, Тиберий сразу понял значимость региона для Рима и отдал приказ своим людям захватить кельтский город Виндобону. После захвата город на протяжении следующих пяти столетий был надежной военной цитаделью римлян.

До этого момента Пейн не был уверен, стоила ли статуя смеющегося человека десятичасовой поездки. Какие-то подробности они, конечно, смогли бы узнать, но стоило ли так рисковать, в особенности учитывая тот факт, что Хофбург является государственным учреждением? Могли бы возникнуть непредвиденные обстоятельства. Здание, вне всякого сомнения, набито хорошо обученной охраной. И все-таки, несмотря на все его аргументы, Мария с Бойдом продолжали настаивать на поездке в Вену.

То, что Пейн услышал от Джонса, помогло ему понять, почему они так хотели попасть в австрийскую столицу.

Как ни парадоксально, связь, несомненно существовавшая между Тиберием и смеющимся человеком, по какой-то загадочной причине никак не была отражена в исторических анналах. А значит, кому-то было очень важно ее скрыть. И как только возникла опасность раскрытия названной тайны, этот кто-то запаниковал, направил убийц в катакомбы, чтобы устранить Бойда и Марию, взорвал автобус, чтобы избавиться от тех, кто мог услышать разговоры профессора с девушкой.

Но почему? И, что более важно, кто? Никто не пошел бы на подобные усилия и такой риск, если бы не знал, что упомянутая тайна может иметь грандиозные последствия для жизни современного мира. И она явно как-то связана с Христом и с верующими в него. Другого объяснения столь отчаянному поведению быть не могло.

— Что ты думаешь по поводу католической церкви? — шепотом спросил Пейн Джонса. — Она не может стоять за всем этим?

— Очень сложный вопрос. Большинство склонно считать свою Церковь непогрешимой. Но ведь она состоит из людей, а люди, как известно, — существа грешные, и, значит, все становится возможным. — Джонс немного помолчал, размышляя над тем, что собирался поведать, затем продолжил: — Тебе что-нибудь известно о папе Иоанне Восьмом? Легенда гласит, что он был англичанином-писцом, а потом стал папским нотариусом. Через много лет служения Церкви он сделался папой. Вдохновляющая история, не правда ли? Однако с трагическим концом. Вскоре после восшествия на папский престол во время одной из процессий ему стало плохо. И прежде чем ему успели оказать помощь, папа скончался прямо посреди римской улицы на глазах у народа… И знаешь, почему он умер?

— Попробую догадаться. Наверное, был отравлен?

— А вот и нет. Он умер при родах. Иоанн Восьмой на самом деле был женщиной и к тому же беременной.

— Женщиной?

— Потрясающе, не так ли? Глава Римско-католической церкви лгала всем на протяжении нескольких лет, чтобы получить от жизни все, что ей хотелось. Для нее ничто не имело значения. Обеты. Церковное право. Единственное, что ее интересовало, был папский престол. И она стала папессой Иоанной.

— Папессой Иоанной? Так ее звали?

— На самом деле, конечно, нет. Так назвали ее только в четырнадцатом веке.

Легенда о папессе Иоанне уходит далеко в глубь веков. Даже в средневековой колоде карт таро есть карта «папесса».

— И она ведь не единственная, кто нарушал церковные законы. Насколько мне известно, папы, пренебрегая законом о безбрачии духовенства, имели бессчетное потомство. Кроме того, хорошо известно, что многие папы захватили папский трон незаконными способами: подкупом, шантажом, вымогательством. Иные не остановились и на этом. Они совершали чудовищные преступления, уже будучи папами, начиная от мелкого воровства до самых жестоких убийств.

Пейн выслушал друга и наконец сказал:

— Если бы ты работал на Ватикан и до тебя дошли слухи, что обнаружен древний свиток, который угрожает всему тому, чему ты посвятил свою жизнь, что бы ты сделал?

— Боюсь, ты задал не совсем корректный вопрос. Надо было бы спросить: «Чего бы ты не сделал?»

Фургон остановился на расстоянии четверти мили от дворца. Пейн подошел к кабине, намереваясь поговорить о Хофбурге с Альстером и Францем. Он знал, что тот и другой бывали там, но не знал, насколько хорошо они осведомлены о расположении внутренних помещений дворца и о том, как он охраняется.

— Сколько раз вы бывали во дворце?

— Сложный вопрос, — ответил Франц. — Я уже и счет потерял. Наверное, тысячу раз.

— Вы серьезно?

— Ja! Разве Петр не говорил вам? Из Вены к нам в архив постоянно приезжают ученые, в основном из-за деда Петра. Хофбург является национальным музеем и поддерживает связь с несколькими крупными музеями. Их кураторы привозили в архив экспонаты для исследования. Иногда они бывают довольно больших размеров, а иногда слишком ценны, чтобы их можно было перевозить без охраны. Для этого мы и завели фургоны.

— Из ваших слов я делаю вывод, что вам известна и охрана дворца.

Франц улыбнулся:

— Ja, ja! Я их всех знаю по именам.

Значит, проникнуть в Хофбург вовсе не так сложно, как поначалу казалось Пейну.

Джонс остался в фургоне вместе с Альстером и Францем, а Пейн тем временем прошел через Фольксгартен, роскошную парковую зону вокруг здания парламента. За ним следовала Мария, надвинув на лоб элегантную шляпку, а лицо прикрыв громадными солнцезащитными очками, купленными у уличного торговца. Дальше шел доктор Бойд. Он больше всего беспокоил Пейна, так как его фотография была на первых полосах всех европейских газет. К счастью, Бойд превосходно вписался в группу туристов из Шотландии, которая тоже направлялась к Хофбургу. Бледную физиономию и лысину скрывала широкая панама. Нос профессора был покрыт густым слоем окиси цинка. Поначалу он пытался протестовать, говоря, что будет выглядеть совсем дряхлым стариком. Пейн попытался убедить его, что это вовсе не так плохо, как ему кажется. Вся Европа ищет жестокого убийцу, а вовсе не старую развалину с одутловатой физиономией.

Через несколько минут они уже были на Хельденплатц, центральном дворе перед Хофбургом. Пейн, заметив, что Мария с Бойдом немного отстали, сделал вид, что ему надо завязать шнурок, и дождался их. Затем они пересекли двор у ряда фиакров, которые в течение трех столетий служили главным транспортом в городе.

— Как мы поступим? — спросил Бойд. — Наверное, мне следует подойти к статуе и осмотреть ее?

— Почему бы и нет? — ответил Пейн. — Но как только приедет фургон, мы тут же уходим. — Он указал на конную скульптуру рядом с внешними воротами. — Я буду прохаживаться вон там и наблюдать за вами. За это время сделайте одолжение и все-таки выясните, над чем смеется этот ублюдок.

Статуя смеющегося человека в Вене оказалась абсолютно идентична миланской. Правда, мрамор здесь был значительно сильнее подпорчен более жестким австрийским климатом, и тем не менее у Марии не возникло ни малейших сомнений относительно того, что они обе созданы одним скульптором. Это ввело Бойда в некоторое замешательство. Зачем скульптору тратить время на изготовление двух совершенно идентичных статуй? Почему немного не изменить положение фигуры или выражение ее лица? И почему на всех изображениях смеющегося человека присутствует одна и та же неприятная широкая ухмылка?

— Существует ли какой-нибудь способ узнать имя скульптора? — прошептала Мария.

Бойд, усмехнувшись, ответил:

— Как странно, что вы задали тот вопрос, который я только что сам собирался задать. Увы, полагаю, любое исследование в данном направлении закончится тупиком. Несмотря на то что со времен Римской империи до наших дней дошло очень много скульптурных изображений, имена подавляющего большинства их авторов нам не известны. Творения древних мастеров должны были радовать глаз, а не прославлять своих создателей.

— И даже имена самых выдающихся неизвестны?

Бойд отрицательно покачал головой.

— Скажите мне, дорогая, кто построил Колизей? Или Пантеон? А мы ведь говорим о двух самых прославленных зданиях в мире, но имен их создателей назвать не может никто. Таков был подход римлян к искусству. Они совсем не ценили его творцов.

— В таком случае бог с ним, со скульптором, давайте попробуем узнать что-нибудь об истории самой статуи. Если римляне действительно так серьезно, как вы говорите, относились к документированию даже самых незначительных событий, возможно, нам удастся установить, когда были созданы статуи и почему их установили в разных городах. Кто знает, возможно, все, что мы ищем, находится внутри здешних стен.

Бойд вздохнул.

— Надеюсь, дорогая. В противном случае истина о Христе так навсегда и останется недоступной.

 

Глава 63

Австрийская национальная библиотека

Территория дворца Хофбург

Вена, Австрия

Франц загнал фургон на Йозефплатц, небольшую площадь с восточной стороны Хофбурга. Полвека назад американские солдаты, рискуя жизнью, спасали липицианских лошадей от немцев, тайком вывозя их из Вены. Теперь Франц возвращал долг американцам, тайком провозя их туда, где когда-то размещались лошади, мимо охранника, отец которого во Второй мировой войне сражался на стороне Гитлера.

Восхитительная ирония истории!

Карл, сидевший в будке охраны, моментально узнал фургон, нажал кнопку — и массивные железные ворота, увенчанные многочисленными декоративными пиками, медленно, с жутким скрежетом начали отодвигаться. Франц въехал в узкий дворик, постаравшись, чтобы его физиономия не попала в объектив камер слежения.

— Привет! — крикнул ему по-немецки старик охранник. — Уж и не знал, увидимся ли мы когда-нибудь снова, дружище.

Франц вылез из фургона и крепко обнял друга.

— Почему же, Карл?

— Я думал, что хотя бы один из нас уже в лучшем из миров.

Франц рассмеялся и указал на место рядом с водительским.

— Ты помнишь моего начальника, Петра Альстера?

— Ну конечно! — воскликнул Карл. — Семью Альстер в наших краях почитают.

Альстер пожал руку охраннику.

— Рад был снова с вами встретиться.

Все трое проследовали к задней части фургона. Как правило, Карл бывал гораздо более осторожен с приезжавшими в Хофбург машинами, но только не сейчас, когда речь шла о машине Франца. Они так часто встречались, что между ними завязалась давняя и теплая дружба.

— Знаешь, тебе посчастливилось, что я вообще открыл ворота.

В голове Франца сразу же мелькнуло самое страшное подозрение.

— Что стряслось?

— В здании начали генеральную уборку, и большая часть помещений закрыта для посетителей до воскресенья.

— Мы не хотели бы причинять вам никаких неудобств, — заметил Альстер. — Возможно, нам лучше приехать в другой раз?

— Нет, герр Альстер, для вас мы всегда готовы сделать исключение. — Карл смотрел, как Франц открывает дверцы. — Вы сегодня забираете или оставляете что-то?

Альстер с улыбкой ответил:

— Оставляем. Определенно оставляем.

Здравый смысл подсказывал Пейну, что проникнуть в здание, где хранится множество величайших сокровищ мира, окажется вовсе не так просто, как утверждал Франц. Однако старик не бахвалился — Карл помог вынести один из ящиков, а на остальной груз просто не обратил никакого внимания. Поэтому они просто дождались, когда Карл войдет внутрь дворца, и выскочили из фургона.

Затем все четверо проследовали на первый этаж того крыла Хофбурга, которое было построено в XVIII веке, рядом с входом в Австрийскую национальную библиотеку, одно из крупнейших хранилищ книг и рукописей в мире. Грандиозная центральная часть библиотеки называлась Большим залом и тянулась на всю длину Йозефплатц. Галерея была 250 футов длиной, 46 шириной и 65 высотой, уставлена резными книжными шкафами и увешана полками, украшена фресками, коринфскими колоннами и несколькими мраморными статуями. Сегодня библиотека была закрыта для посетителей, поэтому помещение освещалось только солнечным лучами, проникавшими внутрь сквозь круглые окошки в куполе потолка.

Первым в помещение библиотеки вошел Пейн. Высоко подняв голову, с широко открытыми глазами, Пейн бесшумно прошествовал по узорчатому каменному полу больше пятидесяти футов, внимательно оглядывая балконы, которые сделали бы честь роскошному оперному театру. Единственным, что грубо контрастировало со всем здешним интерьером, был принесенный ими большой деревянный ящик, стоявший в центре зала. Франц с Альстером заявили, что такова обычная процедура: ящик с материалами заносят в библиотеку, а там его открывает кто-то из сотрудников. На сей раз они собирались открыть его сами. Пейн вернулся к основной части группы и шепотом спросил:

— С чего начнем?

Бойд оглянулся по сторонам, окинув озадаченным взглядом длинные ряды полок. Всего в библиотеке размещалось более двух с половиной миллионов книг, 240 тысяч карт, 280 тысяч зарисовок различных местностей, 43 тысячи рукописей VI века и более 24 тысяч автографов.

— Нам следует искать каталог скульптур Хофбурга или алфавитный указатель австрийских мастеров со времен Христа. К сожалению, если что-то подобное и обнаружится, текст явно будет не по-английски.

— Ну, тогда я вам ничем помочь не смогу, — отозвался Пейн. — Если только вы не найдете для меня какую-то другую работу.

— Вы отличаетесь чрезвычайной наблюдательностью, и у вас глаз наметан на самые мелкие детали, — заметил Бойд. — Может быть, вы поищете здесь изображения нашего смеющегося друга? Кто знает, возможно, он стоит где-нибудь неподалеку и ухмыляется нам из-за угла.

Пейн кивнул, обрадовавшись, что на сей раз не придется что-либо взламывать, куда-то врываться или кого-то убивать.

— А где вы будете?

— Большая часть старых изданий хранится на третьем и четвертом этажах. Если посчастливится, мы с Марией, возможно, найдем какие-нибудь документы времен Христа.

— Я пойду с ними, — вызвался Джонс. — Мало ли какая опасность может ждать наверху.

Пейн наблюдал, как они, выбиваясь из сил, тащат ящик с книгами. Он знал, что ему предстоит заняться значительно более важными вещами, нежели подъем тяжестей. К примеру осмотром первого этажа на предмет наличия там охраны. Конечно, он поищет и смеющегося человека, но пока не убедится, что здесь они одни, главной его заботой будет безопасность.

Прежде всего безопасность, а потом уже успех — таково всегда было его кредо.

С пистолетом в руках Пейн проследовал в заднюю часть Большого зала, прошел под украшенной фресками аркой, которую поддерживали древовидные колонны. За ней располагалось самое потрясающее зрелище во всей Национальной библиотеке. На девяносто футов над Пейном поднимался грандиозный купол, сквозь который внутрь помещения проникал солнечный свет. Купол напоминал до отказа забитую театральную галерку, только фигуры на вогнутой поверхности купола были нарисованы Даниэлем Граном в 1730 году. Пейн уже стоял в самом центре помещения, не сводя глаз с изображений наверху, когда у него на бедре завибрировал телефон.

— Алло? — шепотом произнес он в трубку.

— Синьор Пейн? — послышался голос Фрэнки. — Это вы? Быть не уверен, что вы ответить на звонок. Я звонить вам каждый час со вчера. Почему вы не отвечать?

У Пейна не было времени на подробный ответ, необходимо было уложиться в полминуты, в противном случае его могли засечь. Поэтому он ответил:

— Я отключил телефон, чтобы не разрядилась батарея.

— А! Хорошо. Пользоваться только в экстренной ситуации. Очень мудро!

На Пейна нахлынули воспоминания о вчерашних событиях. Не только потому, что пришлось прервать разговор с Фрэнки, но и потому, что на них самих было совершено нападение в Кюсендорфе меньше чем через час после беседы с итальянцем. Возможно, все эти разговоры по его сотовому не так уж и безопасны?

— Напиши все, что ты собирался мне передать, абсолютно все. Я перезвоню тебе позже и назову номер факса, на который ты сможешь переслать сообщение. Ни в коем случае не посылай с собственного факса. Только с такого, который невозможно отследить. Понятно?

— Да, но…

— И прекрати звонить по сотовому. Это небезопасно.

Пейн отключил телефон, прежде чем Фрэнки успел произнести следующее слово, и преисполнился гордостью, оттого что ему удалось уложиться в двадцать три секунды.

Увы, его предусмотрительность на сей раз оказалась совершенно бессмысленной — их обнаружили всего через несколько минут.

У Ника Дайала не было ни времени, ни соответствующих документов, чтобы лететь в Китай. И тем не менее, едва решив загадку со знаком креста, он тут же позвонил в интерполовский офис в Пекине.

Поначалу полицейские весьма скептически отнеслись к его предупреждениям. Их реакция несколько изменилась, когда сотрудники различных СМИ получили сведения о намечающейся демонстрации с намеком на ожидающееся насилие. Это было то основание, которого не хватало китайским властям для решительных мер. В течение нескольких минут для охраны крупнейших туристических объектов города были направлены войска. Они должны были делать все от них зависящее, чтобы произвести на представителей прессы впечатление абсолютной надежности.

Катрина Коллинз принадлежала к сотрудникам СМИ. Она стояла у Запретного Города абсолютно зачарованная, взгляд ее голубых глаз был прикован к гигантскому кресту, который плыл по небу. Повсюду слышалось щелканье фотоаппаратов, журналисты оглядывались по сторонам, прикидывая, где может приземлиться парашют. Солдаты с «М-14» в руках держали его под прицелом, ожидая приказов, а их командиры пытались выяснить, насколько велика угроза.

Что там: бомба, террорист или четвертая жертва маньяка-распинателя?

Директор отдела новостей Си-эн-эн кричал в телефон, что через минуту они будут на месте. Шон Фарли, ее оператор, должен был снимать все происходящее, а сама Коллинз давала комментарии тому, что видела на небольшом мониторе.

— Черт, черт, черт! — бормотала она. Нужно было подправить косметику, да она и не знала толком, что ей следует говорить. — Да уж, счастье привалило!

Директора совершенно не интересовали ее эмоции.

— Ты в эфире. Три… два… один.

И кадр с медленно опускающим крестом появился на экранах телевизоров по всему миру.

— Я нахожусь в Пекине, у стен Запретного Города, где несколько мгновений назад в небе высоко над городом заметили парашют… Как вы уже, наверное, поняли, мы видим четвертую жертву загадочной череды распятий, которые в последнее время привлекли внимание всей мировой общественности.

Бегущей строкой внизу шла информация о предыдущих трех преступлениях.

— На сей раз жертва, по всей видимости, белый мужчина лет тридцати. Он прибит к кресту несколькими гвоздями, примерно так же, как и Христос.

В наушниках послышался голос ее директора:

— Черт возьми! Никакой связи с религией!

Коллинз попыталась собраться с мыслями.

— Видно, как кровь струится из рук и ног жертвы, стекая по кресту словно в жутком фильме ужасов. — Фарли попытался сделать план покрупнее, сохранив при этом четкость. — Видно, как кровь потоком хлещет из раны в боку, как… О Боже! Взгляните на его лицо! Он открыл глаза! Всемогущий Боже! Он жив!

— Твою мать! — выпалил директор. — Перестанешь ты наконец поминать Господа Бога по поводу и без повода? Из-за тебя весь «Библейский пояс» встанет на дыбы.

Коллинз пыталась сохранять спокойствие.

— Все улицы вокруг заполнены солдатами, которые не знают, что предпринять. Мне не совсем ясно, понимают ли они, что жертва еще жива, что есть шанс спасти этого человека и таким образом получить информацию об убийце. — Она бросила взгляд на монитор, лихорадочно соображая, что еще можно сказать телезрителям. — Сейчас я смотрю на небо, ищу самолет, но ничего не вижу и не слышу, что делает происходящее еще более таинственным. Откуда появился крест? Почему убийца избрал Китай? Что значат его преступления? Какой смысл он вкладывает в них?

Крест продолжал медленно опускаться к внутреннему дворику Запретного Города.

— К сожалению, крест вот-вот исчезнет из поля видимости наших камер. В настоящий момент он находится на высоте примерно пятисот футов над большим дворцом — местом, куда не разрешено входить представителям СМИ. Мы будем продолжать наблюдение и вести трансляцию, пока возможно. Солдаты бегут к ближайшим воротам, все вооружены на случай возможного теракта… Среди них я не вижу медиков. Надеюсь, они уже внутри Запретного Города в ожидании приземления парашюта.

Фарли следил за движением парашюта, пока тот не скрылся за массивными стенами бывшего Императорского дворца, затем быстро перевел камеру на Коллинз. Она смотрела прямо в объектив.

— Я много лет работаю комментатором и ведущим новостных программ, но никогда не видела ничего столь жуткого и одновременно столь загадочного. И благодаря магии телевидения у вас есть возможность также стать свидетелями происходящего.

В бостонском гостиничном номере Ник Дайал сидел у телевизора и кивал в такт ее словам.

Затем выключил звук и подошел к рабочей доске. Четыре красные иголки отмечали места преступлений. Четыре разных континента, четыре разных жертвы. Их соединяют на карте мира две прямые линии. Линии, образующие гигантский крест. Линии, пересекающиеся в Италии.

Но где конкретно в Италии? Вот в чем вопрос. Центр креста находится где-то на расстоянии примерно пятидесяти миль от Рима и Ватикана. Это удивило Дайала, так как и тот и другой, так же как и расследуемые им преступления, были теснейшим образом связаны с историей христианства. Кроме того, Рим — прославленный город, притягивающий миллионы туристов. Тем не менее центр креста, по расчетам Дайала, находится где-то в Умбрии, среди маленьких, ничем не примечательных селений.

Дайал наклонился поближе, внимательно рассмотрел местность и сразу понял: ему нужна более подробная карта Италии, чтобы установить, где точно пересекаются линии широты и долготы, так как теперь он нисколько не сомневался, что в ближайшем будущем там должно произойти чрезвычайно важное событие. Он не сомневался — место это ключ к сути события.

И он понимал, что расположено оно как раз в центре креста.

 

Глава 64

Бойд с Марией рыскали по верхним этажам библиотеки в поисках информации о смеющемся человеке. Делали они это поодиночке, что позволило Джонсу провести некоторое время с Марией наедине. Он нашел ее на третьем этаже рядом с отделом рукописей.

— Что вы ищете?

— Иголку в стоге сена, — ответила она.

Джонс вместе с Марией погрузился в книжные сокровища библиотеки.

— Довольно большой стог… А как выглядит ваша иголка? Я смогу помочь?

Мария пожала плечами.

— Не имею ни малейшего представления…

— Великолепно! Это сводит зону поиска к нулю.

Мария подошла к нему, ласково проводя пальцем по корешкам книг.

— В нашем пребывании здесь есть какая-то ирония судьбы. Мы оказались именно в Хофбурге и ищем здесь свидетельства гибели Христа. И все из-за копья.

— Копья? Какого копья?

— Копья Судьбы. Того, которым пронзили Христа. Оно находится здесь, в Хофбурге.

— О?! То самое копье?

Мария кивнула.

— Первое, что сделал Гитлер после присоединения Австрии в 1938 году, — приехал сюда и забрал копье. Историки говорят, что оно поддерживало в нем стремление захватить весь мир. Гитлер впервые увидел его, еще будучи студентом, и ему было видение, что копье сделает его непобедимым.

Гитлер был не единственным, кто верил в магическую силу копья. В соответствии с легендой любой, кто завладеет им, одновременно получает способность покорить мир. Но легенда также гласит, что если владелец копья терял реликвию, то его ждала скорая и неминуемая смерть. Пророчество сбылось и в случае с Гитлером, который покончил с собой через восемьдесят минут после того, как американские войска захватили бункер, где хранилось святое копье. Некоторые объясняют случившееся простым совпадением, другие же считают его смерть подтверждением древней легенды.

История святого копья уходит в далекое прошлое, однако никто не может сказать наверняка, им ли римский центурион Лонгин в свое время пронзил Христа. Некоторые историки считают, что двенадцатидюймовый наконечник копья изготовлен спустя несколько столетий после гибели Христа и представляет собой обыкновенную подделку.

Некоторые библеисты идут еще дальше, заявляя, что не только копье — фальшивка, но и сам Лонгин — личность вымышленная, так как его имя ни в каких источниках и документах не упоминается до появления в 715 году Евангелия Никодима. Кроме того, так как имя Лонгин, вполне возможно, является латинизированным вариантом греческого слова «лонгие», «копье», скорее всего оно было придумано Церковью для совершенно до того времени безымянного персонажа.

— В Евангелиях говорится, — продолжала Мария, — что удар копьем удостоверил смерть Христа. Вот и суть совпадения: мы находимся там, где хранится легендарное копье, и ищем доказательства того, что Христос не умер на кресте. Удивительно, не правда ли?

Джонс помолчал немного, а потом задумчиво произнес:

— А что, если это не простое совпадение? Что, если существует какая-то вполне определенная причина того, что и копье, и смеющийся человек находятся здесь? А что, если Лонгин и есть тот самый смеющийся человек?

Мария рассмеялась.

— Вы шутите?

— Вовсе нет, — ответил Джонс. — Лонгин участвовал в распятии. Правильно? Тем не менее никто не может дать точное описание его внешности, о нем не упоминается ни в каких исторических хрониках до момента гибели Римской империи. Не кажется ли вам это довольно странным, если вспомнить, насколько скрупулезно римляне вели свои анналы? Возможно, все данные о нем были засекречены самим Тиберием. И он же своим повелением мог убрать их из исторических хроник.

— А как же буква «пэ»? На кольце на пальце у смеющегося человека выгравирована буква «пэ». Она что-то должна означать.

— Наверное, должна. Но что, если имя Лонгин действительно вымышленное, как утверждают некоторые историки, а настоящим его именем могло быть Петр, или Павел, или какое угодно другое? Я к тому, что, если Лонгин стоял прямо рядом с крестом, именно он мог дать Христу напиток из мандрагоры. Кроме того, он мог сообщить толпе, что Христос мертв, и доказать это, пронзив его копьем.

Мария молча слушала своего спутника, сравнивая его доводы с тем, что ей было известно из истории. Интуитивно она чувствовала, что чего-то в его версии не хватает. Какой-то весьма существенной детали.

Не пройдет и нескольких часов, как она найдет разгадку.

Ник Дайал листал атлас. Наконец он дошел до страницы с подробной картой Италии. Провел две перпендикулярные линии по цветной поверхности листа, время от времени переводя взгляд на красные булавки, торчавшие на большой карте. Он понимал, что стоит ему отклониться всего на какую-нибудь четверть дюйма, и он пройдет мимо цели на целых пятьдесят миль.

Как Ник и ожидал, обе линии пересеклись в Умбрии, плодородном крае, больше известном своим сельским хозяйством, нежели историческими достопримечательностями.

Заинтригованный, Дайал поправил на носу свои бифокальные окуляры и сосредоточился на месте пересечения.

— Орвието, — прошептал он. Что-то в этом названии показалось ему очень знакомым. И совсем недавно слышанным.

Дайал проверил почту на своем ноутбуке. В нескольких сообщениях говорилось о взрыве автобуса, имевшем место несколько дней назад около Орвието, и продолжающихся поисках доктора Чарлза Бойда.

Дайал схватил сотовый телефон, набрал номер местного интерполовского офиса, и его соединили с кабинетом Анри Тулона. Тот ответил после третьего гудка.

— Ник, дружище, откуда ты мне сегодня звонишь?

— Из Бостона, но скорее всего я здесь надолго не задержусь.

— О? Неужели ты решил уйти в отставку и передать мне свое место? Очень мило с твоей стороны…

— Бойд, — оборвал он словоохотливого француза, — доктор Чарлз Бойд. Что ты мне можешь о нем сообщить?

— В настоящее время весьма популярная личность. Вся Европа занимается его поисками. А почему ты спрашиваешь?

— У меня появилось чувство, что он может быть связан с расследуемыми мною преступлениями. Ты можешь прислать какую-нибудь информацию о нем?

— Какую угодно… Но я в некотором замешательстве. Как он может…

— Просто хочу проверить, могу ли я доверять своей интуиции. Ты можешь переслать эти сведения поскорее? Мне они нужны до вылета.

— Вылета? Ты еще не завершил расследование в Бостоне. Я получил информацию, которую ты запрашивал относительно факса.

Черт! — подумал Дайал. Он совсем забыл о пресловутом факсе. Человек, пославший его в Интерпол, заранее знал о гибели Орландо Попа. Если бы Дайалу удалось его обнаружить в Бостоне, многое бы прояснилось.

— Хорошо, давай, только побыстрее. Мне все равно нужно успеть на самолет.

— Ник, ты ведь не думаешь…

— Давай, Анри! Я сегодня не в настроении выслушивать твои шуточки. По крайней мере не сейчас. Пришли мне то, о чем я тебя прошу. Не потом, не после следующей выкуренной сигареты, а не-мед-лен-но! Ты меня понял? Не-мед-лен-но!

Тулон расхохотался. Ему нравилось сажать начальство в лужу. А Дайала в особенности, так как тот опередил его в продвижении по служебной лестнице.

— Расслабься, Ник! Проверь свою почту. Информация уже давно ждет тебя.

Ник Дайал понимал, что факс с предупреждением об убийстве был чрезвычайно важен для его расследования. Он знал, что если ему удастся найти отправителя, то, вероятно, можно будет выйти на убийцу и его сообщников. Тем не менее Дайал решил, что в данном деле существовали и более важные вопросы, поэтому он позвонил в местное отделение Интерпола Чангу и попросил его заняться этим.

— Только постарайся ничего не напортачить, — говорил Дайал, торопливо пробираясь по территории аэропорта Логан. — Как только получишь нужную информацию, особенно никуда не рвись. Не пытайся раскручивать никакие другие нити. Никому ничего не рассказывай. Занимайся только ею. Понял меня? Я позвоню через несколько часов из самолета.

— Никаких проблем. Я отправляюсь домой и там буду ждать вашего звонка… Что-нибудь еще, сэр?

— Да. Найди как можно больше сведений о ситуации в Пекине. На момент нашего следующего разговора мне будет нужна вся последняя информация.

— Да, сэр.

Дайал взглянул на настенные мониторы, пытаясь понять, куда ему нужно идти на посадку.

— Ты когда-нибудь бывал в Китае?

— Нет, сэр, не бывал.

— А твои родители? Откуда они?

— Из Ноанка.

Дайал поморщился.

— Ноанк? Никогда не слышал. Это неподалеку от Пекина?

— Нет, сэр. Это в Коннектикуте.

Дайал почувствовал себя идиотом, поэтому решил сменить тему.

— В общем, собери мне ту информацию, о которой я тебя просил. А я позвоню тебе из самолета.

— Сэр? Позвольте спросить, а сколько времени вы будете лететь до Китая?

— До Китая? Я не в Китай лечу. Я лечу в Италию.

— Постойте, — озадаченно произнес Чанг. — Я думал, вы собираетесь расследовать сегодняшнее преступление?

— Нет. Я лечу в Италию, чтобы попытаться предотвратить следующее.

Данте Пелати вошел в кабинет отца и увидел, что тот сидит за рабочим столом и сжимает в руках семейную фотографию. Отец был крайне замкнутым человеком и держал всех на расстоянии. Единственным исключением был старший брат Данте. Роберто был «первородным» сыном Бенито, и тот считал его настоящим кронпринцем. Между ними существовала некая тайная связь, рассчитывать на которую Данте никогда не мог. По крайней мере, не при жизни Роберто.

— Ты получил мое сообщение? — спросил Бенито. Его глаза налились кровью, а на щеках были заметны следы слез — ничего подобного Данте раньше никогда не видел. Тем не менее эта картина доставила ему совершенно искреннее удовольствие.

— Я сразу же отправился к вам, — шепотом ответил Данте. — Чем могу быть полезен?

Бенито поставил снимок на стол и повернулся к Данте. Он понимал, что теперь в Данте воплотились все его надежды — его и семейства Пелати, ожидания многих столетий. И Бенито должен был пойти на нечто такое, от чего он уже заранее почувствовал себя крайне неуютно. Ему предстоял личный доверительный разговор с младшим сыном.

— Я знаю, что далеко не всегда был тебе… хорошим отцом… Теперь я понял свою ошибку… и очень сожалею…

Данте был потрясен. Он целую жизнь ждал от отца этих слов, часто думая, что нужно сделать, чтобы добиться отеческой любви. И вот теперь он понял.

— Я мог бы сидеть здесь и дальше извиняться перед тобой… но понимаю, что все это бессмысленно… Ты заслуживаешь большего… Ты заслуживаешь правды.

Бенито откинулся на спинку кресла. Было видно, что ему тяжело дышать. Когда-то он уже произносил эти слова. Очень давно, когда Роберто достиг совершеннолетия. Но сегодняшний разговор будет совсем другим. Бенито будет говорить не о тайнах, сокрытых в Орвието, и о своих надеждах ими воспользоваться. Он раскроет перед своим вторым сыном суть того грандиозного плана, который уже действует. И близок к завершению.

— Отец, — спросил Данте, — правды о чем?

— Правды о нашей семье.

 

Глава 65

На вращающемся столике, перевязанная ярко-желтой бечевой, лежала пачка газет. Пейн уже несколько дней не смотрел новости по телевизору, поэтому ему очень хотелось узнать, что сейчас пишут о событиях в Орвието. Он перелистал всю стопку и отыскал одно англоязычное издание. Пейн взял его с собой наверх, нашел там спокойное место, где без помех смог ознакомиться с новостями о «самом опасном» человеке в Европе.

Во всех заметках доктор Бойд изображался кровожадным убийцей, способным на любое преступление ради достижения своих целей, хотя ни в одной из статей не уточнялось, каковы конкретно могут быть эти цели. По мнению авторов репортажей, он опасный преступник, которому каким-то загадочным образом удается скрываться от полиции и который повсюду, где появляется, оставляет за собой жуткий кровавый след и горы человеческих трупов. Ни слова о катакомбах или вертолете, с которого была предпринята попытка расправиться с «негодяем». Ни слова и о его преподавательской карьере в Дуврском университете и об авторитете в научных кругах. Но почему? Потому что подобные сведения, по мнению бойких журналистов, только помешали бы общей картине и, возможно, вызвали бы у читателей сочувствие к этому «монстру». В общем, вполне человечные, нормальные чувства. А как всем хорошо известно, все человечное очень плохо продается. Хорошо продается только насилие. Именно его вожделеют читатели газет. Именно за счет насилия и существуют газеты.

В данной связи внимание Пейна привлекла заметка, непосредственно примыкавшая к статье о Бойде. Огромные черные буквы заголовка сразу же бросались в глаза: «Маньяк-распинатель». Ниже находился снимок крупным планом какого-то несчастного, недавно убитого в Дании. При других обстоятельствах Пейн просто пропустил бы статью. От заголовка и фотографии веяло демонстративной сенсационностью — несмотря на то что их окружали другие новости, по своему значению намного превосходившие сообщение о гибели одного человека, какой бы жестокой и необычной она ни была, взгляд невольно обращался к мрачному снимку. Пейна в упомянутом репортаже заинтриговало слово «распинатель». Он быстро пробежал глазами текст, в котором кратко сообщалось о событиях в Хельсингере и Ливии. Он заканчивался словами «Третья жертва — Поп» и редакторской отсылкой за подробностями в спортивный раздел газеты.

— Черт побери! — пробормотал Пейн. Он понял, о ком идет речь, еще до того как перелистал газетные страницы.

Имя Орландо Попа было одним из самых знаменитых в спортивном мире. По сравнению с его смертью меркли все остальные новости в мире, оттесняя на задний план даже «чудовищные преступления» пресловутого доктора Бойда. Пейн лихорадочно перелистал страницы, дошел до спортивного раздела, однако не нашел ничего, кроме коротенького абзаца, сообщавшего, что Попа нашли распятым в Фенвей-парке. Никаких других подробностей не приводилось. Никаких фотографий, комментариев и сообщений о реакции на происшедшее других членов команды. Самое главное спортивное событие за целое десятилетие, и Пейну ничего о нем не известно!

Потрясенный прочитанным, Пейн схватил газету и бросился к Джонсу с новостями. В это время Джонс и Мария беседовали с Бойдом, просматривавшим современный очерк истории Хофбурга и всех монархов, которые когда-либо жили в нем. Бойд хотел узнать, кто из них построил ту часть дворца, где находилась статуя смеющегося человека.

— Что-нибудь нашли? — спросила Мария.

Вначале Бойд вообще не откликнулся на ее слова и продолжал читать, а затем, повернувшись к ним, пробормотал:

— Гм? Что? Что такое?

Мария улыбнулась. Доктора Бойда не способны изменить никакие обстоятельства.

— Вы что-нибудь нашли?

— Разные мелочи, моя дорогая. Разные мелочи. Найти бы хоть какую-то подсказку, уверен, я бы сразу со всем разобрался. — Бойд взмахнул рукой, жестом окинув всю библиотеку. — Я убежден, ответ где-то здесь.

— Согласна, — улыбаясь, отозвалась Мария. — Тут у Ди-Джея появилась одна версия, которую вам неплохо было бы выслушать.

Бойд глянул на Марию, потом на Джонса, пытаясь понять, не шутит ли она. По их лицам он понял, что они настроены вполне серьезно.

— Ну что ж, я слушаю.

Пейн также приготовился слушать. Однако прежде чем Джонс успел произнести хоть слово, внимание Пейна отвлек какой-то шум в противоположной части библиотеки. Вначале звук открывающейся двери, затем приглушенные шаги. Множество шагов. В библиотеку вошла группа люди — возможно, уборщики или вооруженная охрана, по звуку шагов Пейн определить не мог. В любом случае им грозила серьезная опасность.

— Спрячь их! — скомандовал Пейн Джонсу.

Тот сразу понял, что ему следует сделать. За долгие годы совместных операций они научились понимать друг друга с полуслова.

Пейн вытащил из-за пояса «люгер» и стал бесшумно продвигаться по третьему этажу меж колонн и статуй. Тысячи книжных полок защищали его сзади, а спереди он мог рассчитывать на толстые деревянные перила. Он находился на высоте примерно пятнадцати футов над вторым этажом. Пейн пригнулся, просунул голову между двумя резными стойками и оттуда смог обозреть большую часть зала.

Два человека в деловых костюмах стояли у главного входа, а третий тем временем что-то нащупывал за гобеленами, развешенными на правой стене. Сейфа там, где ходят посетители, быть не может, значит, в стене находится система безопасности или электрическая панель. Ответ не заставил себя долго ждать. Послышалось два щелчка, и весь потолок ярко осветился.

Пейн не сводил глаз с мужчин, которые проследовали на середину зала. Они находились от него на расстоянии примерно ста футов, и потому Пейн почти ничего не видел и не слышал. Мужчины что-то горячо обсуждали между собой, но он не понимал даже долетавших до него обрывков слов: отчасти из-за расстояния, отчасти из-за языкового барьера. Как бы то ни было, он так и не смог выяснить, что это за люди и с какой целью сюда заявились.

Что-то подсказывало Пейну, что они ищут не их. В противном случае эти люди не стояли бы посередине библиотеки и не устраивали бы столько шума. Они бы неслышно скользили вдоль стен, устремляя дула своих винтовок и автоматов во все углы и за все повороты, до тех пор пока не нашли бы их. Ничего подобного Пейн не заметил. Значит, пока можно тихо сидеть в своем укрытии.

Предположения Пейна были опровергнуты минуту спустя, когда один из мужчин выпалил:

— Бойд, нет никакого смысла прятаться. Мне известно, что ты здесь. Выходи, будь мужчиной.

За многие годы службы Пейну пришлось видеть массу всяких глупостей, но впервые в жизни он столкнулся с тем, что кто-то в открытую бросал вызов конкретному члену его подразделения. Подобная ситуация совершенно не укладывалась в стереотип военных столкновений в современном мире. Еще более удивительным было то, что доктор Бойд действительно ответил на призыв — вышел из-за книжных полок. С выражением глубочайшего презрения на лице, выражением, которое заставляло заподозрить, что он готовится совершить нечто уж совсем идиотское — например вызвать того парня внизу на дуэль, — Бойд прокричал на весь Большой зал:

— Иди и попробуй взять меня, ты, грязный дрочила!

При этих словах Пейн чуть было не наделал в штаны. Происходящее казалось ему чудовищно, необъяснимо абсурдным. С какой стати оперативник, получивший хорошую подготовку в ЦРУ, а кроме того, ученый, многими почитаемый чуть ли не за гения, решается вот так глупо, по-детски рисковать всем, чего они добились? Идиот! О чем, черт возьми, он думает?

Бойд стоял на расстоянии двадцати футов, не подозревая о том, что Пейн сидит под одним из столов. В какое-то мгновение у Пейна появился соблазн заставить старого кретина замолчать и тем самым спасти остальных. Парочка пуль в колено, и он кувырнется через перила подобно мамаше Дэмиена, когда тот сбил ее на своем трехколесном велосипеде в «Омене». Впрочем, Пейну пришлось отказаться от своего намерения, как только он заметил, что за спиной у Бойда появилась Мария. Все представления о мире у Пейна перевернулись с ног на голову. Что-то происходило, но он не мог понять что. Может быть, они окружены со всех сторон, а он просто не видит? Или Бойд с Марией решили сдаться? Или их с Джонсом все-таки обвели вокруг пальца?

Пейн получил ответ на все свои вопросы, как только разглядел, кто находится внизу. Там стоял Петр Альстер и широко улыбался, а его красные щеки сверкали от яркого света. Он поднял глаза на Пейна и произнес:

— Джонатан, мой мальчик! Вот и ты. Полагаю, ты не будешь возражать против подкрепления.

Все спустились вниз, где новоприбывшие познакомились с неизвестными им американцами, а доктор Бойд с радостью пожал руку своему старому коллеге, доктору Герману Ванке, на котором была официальная рубашка с галстуком, на ногах… домашние тапочки. Он заявил, что в них производишь меньше шума, двигаясь по Хофбургу, однако по хитроватому блеску в глазах Пейн понял, что пожилой ученый решил надеть тапки просто так, ради развлечения. Большинство считало Ванке крупнейшим специалистом в истории Австрии, поэтому он полагал, что может позволить себе быть эксцентричным. Впрочем, Пейна совершенно не интересовала его обувь. Главным был ответ на вопрос, сможет австриец помочь им в их поисках или нет. Пейн спросил Ванке, откуда тот знает Бойда, и ученый разразился пятиминутным монологом об их совместной учебе в Оксфорде, где, по его словам, оба были одинаково блестящими студентами, несмотря на абсолютно разное происхождение.

Также среди прибывших был Макс Хохвельдер, ассистент Ванке. По-видимому, он был значительно старше Пейна, хотя точно это определить было затруднительно, так как Макс оказался крайне неразговорчив, а его короткие светлые волосы блестяще маскировали любые следы седины. Он застенчиво пожал руку Бойду, а затем снова как будто затерялся среди выдающихся научных авторитетов, сделавшись совершенно незаметным.

Как бы то ни было, через несколько минут, проведенных за светской беседой, Пейн решил, что пора вернуться к делу. И он начал с самого элементарного вопроса. Почему Ванке находится в Хофбурге?

— Научные исследования, герр Пейн, научные исследования. — Его английский был совершенно безупречен, практически без малейших признаков акцента. Однако время от времени, чтобы придать своей речи больше местного колорита, Ванке вставлял в нее какое-нибудь немецкое словечко. — Я собирался взглянуть на одну из королевских коллекций, когда вдруг заметил своих старых друзей: Петра и Франца. Я сразу понял, что они что-то задумали, и решил немного с ними поразвлечься. — Он проиллюстрировал свои намерения, выкрикнув несколько австрийских слов, которые в его устах прозвучали подобно воплям какого-нибудь лагерного надсмотрщика из давних нацистских времен. — И когда они подняли руки вверх, я понял, что они готовились совершить нечто поистине скандальное, нечто такое, во что и мне не помешало бы ввязаться.

Альстер виновато потер лоб, из чего Пейн заключил, что появление в зале Ванке никоим образом не запланировано.

— Все остальное оказалось чрезвычайно несложным, — продолжал Ванке. — Я послал Франца, чтобы он отвлек охранника, а Петр тем временем сообщил мне самые основные факты. Как только я услышал имя Чарлза, я тут же понял, что обязан помочь. Хочет он того или нет.

— Надеюсь, ничего страшного не произошло, — извиняющимся тоном произнес Альстер. — Знаю, не следовало вовлекать Германа в наши дела, однако поразмыслив и приняв во внимание специфику его научных интересов, я понял, что он может быть для нас небесполезен. По крайней мере, я надеюсь на это. Мне очень не хочется думать, что я сильно навредил.

Бойд взглянул на Пейна и пожал плечами, так словно хотел сказать: «Ну все равно уж ничего не поделаешь». Какой смысл теперь орать на Альстера или набрасываться с кулаками. Он пригласил помочь в их расследовании одного из старых друзей Бойда, человека, знавшего об истории Австрии гораздо больше всех остальных, вместе взятых. Если Альстеру суждено было кому-то проболтаться, это самый лучший выбор из возможных. К счастью, Альстер оказался вовсе не так болтлив, как они поначалу предполагали. Он сообщил Ванке кое-что о смеющемся человеке, но не произнес ни слова о катакомбах. Бойд добавил ему еще кое-какой информации, и Ванке из блаженного старичка мгновенно превратился в историка с мировым именем.

— С чего начать? С чего начать? — бормотал он шепотом. Затем, не произнося больше ни слова, направился в самые глубины библиотеки. За ним последовали Бойд, Мария, Альстер и его похожий на тень ассистент. Пейн схватил Джонса за руку в тот самый момент, когда тот готов был двинуться за остальными, и сказал, что им необходимо кое о чем переговорить.

— Что случилось? — спросил Джонс.

— У меня появилось ощущение, что мы так много времени тратим на беспокойства по поводу Бойда, что потеряли целостное представление о происходящем. Ведь дело-то не сводится только к проблеме катакомб.

— Не сводится к проблеме катакомб? Да мы вот-вот докажем, что Христос не был распят. Вот это проблема так проблема, по-моему.

— Да, я понимаю, но… У меня начинает складываться впечатление, что здесь есть что-то еще.

Джонс пристально взглянул Пейну в глаза.

— Мужик, только не говори, что у тебя снова разыгралась интуиция.

— На сей раз дело далеко не только в моей интуиции. — И Пейн протянул другу газету. — То, что здесь описывается, слишком грандиозно, чтобы быть простым совпадением.

— И что это?

— А то, что мы расследуем историю распятия, а вокруг нас одного за другим распинают людей. Первым убили священника из Ватикана, затем непальского принца, а прошлой ночью они уж совсем обнаглели и добрались до Орландо Попа.

— Святого игрока?

Пейн кивнул.

— Его нашли в Фенвее.

— Без дураков? — Джонс замолчал и задумался. — Думаешь, это имеет отношение к нам?

— А знаешь, когда начались распятия? В понедельник. В тот же день, когда Бойд обнаружил катакомбы и когда взорвался автобус. В тот же день, когда нас ввели в игру… Считай меня параноиком, но это не может быть простым совпадением.

— Ну почему же? — возразил Джонс. — Черт, возможно, здесь всего лишь…

— Что? Счастливое совпадение? Напомни-ка мне, когда мы в последний раз читали газетную заметку о распятии. Боюсь, что, как ни старайся, все равно не вспомнишь. А когда в последний раз убивали священников из Ватикана? Ты можешь привести хоть один пример за последние двадцать лет?

Пейн сделал вид, что ждет ответа, который так и не последовал.

— Я говорю тебе, Ди-Джей, все эти события связаны между собой. Не знаю, каким образом и почему, но мы оказались замешаны во что-то гораздо более значительное, чем какой-то доктор Бойд. И я нутром чую, что, если мы в самое ближайшее время не выясним, в чем тут дело, всем нам — да и не только нам — придется ох как не сладко!

 

Глава 66

Тэнк Харпер со своими людьми прибыл на аэродром Дасинь до того, как тело четвертой жертвы коснулось земли. Пилот делал низкие и широкие круги, зная, что о радарах беспокоиться нечего. По крайней мере в Китае. К тому времени, когда поисковые самолеты поднимутся в воздух, всю посадочную полосу заполонит скот, а самолет Харпера будет надежно скрыт в зарослях.

Именно по этой причине его и выбрал Манзак. Он знал, что Харпер не попадется.

Манзак не мог предположить, что Харпер с самого начала раскусит его тайные намерения. По опыту Харпер знал, что в его деле самое сложное не выполнение задания, а получение вознаграждения за него. Упомянутая задача доставляла ему больше всего хлопот — и притом весьма опасных! — но и больше всего наслаждения, в особенности в том случае, если он работал на нового клиента. Которого он практически не знал. Которому не мог доверять. В общем, такого, как Ричард Манзак.

Тот позвонил Харперу в начале недели и сообщил, что вознаграждение будет поделено между всеми участниками в субботу на вилле в Риме. Единственное, что требовалось от Харпера, — это прибыть туда вовремя. Харпер улыбнулся, услышав слова Манзака, и затем напрямую спросил:

— А вы сами там будете?

Манзак заверил его, дав слово джентльмена, что лично их встретит.

Конечно, Харпер не поверил ни единому его слову. Манзак не просто назвался чужим именем — на самом деле его звали Роберто Пелати, — но по какой-то причине взял в качестве псевдонима имя пропавшего без вести оперативника ЦРУ. Зачем? Почему он не предпочел взять вымышленное имя?

Харпер не нашел удовлетворительных ответов на свои вопросы, и тем не менее главное уяснил отлично — Пелати вовсе не собирался с ним расплачиваться. Более того, Харпер понимал, что на вилле в Италии, должно было произойти нечто грандиозное. Нечто по-настоящему кровавое. Нечто жуткое и жестокое.

Впрочем, это его не пугало.

Харпер надеялся на миллион долларов, но теперь его устроил бы и скальп негодяя.

Крест, сброшенный Харпером, приземлился на главном дворе Запретного Города, где его сразу окружила группа солдат в масках. Представители местного отделения Интерпола стояли поодаль. Они прибыли сюда вовремя благодаря звонку Дайала, который умолял их насколько возможно сохранить улики.

Специальная антитеррористическая группа осмотрела крест на предмет возможной опасности и радировала о результатах в центр. Прошло несколько минут, прежде чем военным медикам было разрешено осмотреть жертву. Врачи пришли к выводу, что у Пола Адамса еще есть шанс выжить, но только в том случае, если его немедленно доставят в больницу и срочно прооперируют. Командир подразделения поблагодарил их и пообещал добиться соответствующего разрешения. Кивнув, врачи вернулись к Адамсу без единого слова возмущения. Им было хорошо известно, что в их стране возмущением они ничего не добьются, а только наживут неприятностей себе и своим семьям.

Час спустя поступило решение сверху: вывозить умирающего с места преступления запрещено. Адамсу не разрешается покидать пределы Запретного Города, даже если ему грозит смерть.

Пейн с Джонсом догнали остальных в отделе библиотеки, который был заполнен тысячами экземпляров одной и той же книги. По крайней мере, именно так показалось Пейну. Все тома были переплетены в красный, голубой и позолоченный сафьян, и на каждом стояла печать в виде герба принца Евгения, представителя одного из самых аристократических семейств средневековой Европы.

Евгений родился в Париже, но, несмотря на это, его очень почитали в Австрии, где принц прославился участием в сражениях с турками за «Священную Римскую империю». Позднее к воинской славе он добавил еще и славу мецената, передав свою библиотеку — десятки тысяч томов, среди которых были редчайшие рукописи, полученные из Италии и Франции, — дворцу Хофбург, где ею смогли бы пользоваться все жители Вены. И вот по прошествии нескольких столетий она все еще продолжала выполнять свою великую просветительскую миссию.

Доктор Бойд и доктор Ванке сидели поодаль и листали книги. Заметив Джонса, Бойд подозвал его к столу.

— Мария рассказала мне о вашей гипотезе относительно Лонгина. И я восхищен вашей проницательностью. Именно центурионы находились ближе всего к распятому, поэтому один из них вполне мог участвовать в заговоре, если таковой вообще имел место… К несчастью, как вам, наверное, прекрасно известно, большинство ученых убеждены, что Лонгин никогда не существовал, что он был просто плодом богатого воображения автора Евангелия.

— Возможно, они и ошибаются, — вмешался Ванке. — Мне кажется, я кое-что нашел.

— Что еще за «кое-что»?

— Вам нужна была информация о статуе. Вот я и нашел ее.

Ванке поднял одну из книг принца Евгения, открыл и продемонстрировал всем черно-белый рисунок статуи смеющегося человека, выполненный местным художником в 1732 году. Рядом находилось подробное ее описание, сделанное по-итальянски и по-немецки одним из придворных Евгения. Там говорилось о периоде времени, охватывавшем около двух тысяч лет.

— В тексте рассказывается, что когда-то давно в Виндобону прибыла значительная персона, не пожелавшая раскрыть имя, но охраняемая несколькими центурионами, так словно была членом императорской семьи. Ему предоставили участок земли на окраине города неподалеку от мраморных каменоломен. Он щедро расплатился с обитателями города за строительство дома, который окружали громадные стены и защищали мечи его стражей. Упомянутый неизвестный прожил там следующие три десятилетия, пока не стал жертвой тяжелой болезни. Безымянный человек делал все, что было в его силах, чтобы приобрести популярность среди местных жителей: предоставлял работу крестьянам, наставлял детей в премудростях религии, щедро делился временем и деньгами с любым, кого почитал достойным. Он сделался настолько любим и почитаем здесь, что обитатели города прозвали его Святым из Виндобоны.

— И он тебе известен? — спросил Бойд.

Ванке кивнул, отложив книгу.

— Думаю, что да. Хотя мифы, доходившие до меня, скорее всего не соответствуют тем фактам, которые вы ищете. Как гласят упомянутые легенды, Святой из Виндобоны был одним из первых последователей Христа и страстным проповедником христианства.

— Христианства? — произнесли все одновременно.

Ванке улыбнулся.

— Я предупреждал, что-то может не сойтись.

— Расскажи нам о статуе, — попросил Бойд. — Кто ее создатель?

— Хороший вопрос, Чарлз. Я как раз собирался к нему перейти. — Ванке перевернул еще несколько страниц. — Через несколько лет после прибытия этого святого в Виндобону город посетила группа римских скульпторов, присланных императором Калигулой специально, чтобы почтить этого человека, запечатлев его образ в нескольких мраморных статуях.

— Ты сказал, Калигулой? Блестяще! Теперь у нас есть почти точная дата! Скульпторы прибыли сюда между тридцать седьмым и сорок первым годами.

— Гай Цезарь, более известный как Калигула, правил в течение четырех лет сразу же после кончины в тридцать седьмом году Тиберия, которому он приходился внучатым племянником. Одним из первых деяний Калигулы на императорском троне стало публичное признание преемственности по отношению к Тиберию, включая и оплату ряда заказов на произведения искусства. Все это делалось для завоевания популярности среди населения Рима. Тем не менее на деле все получилось совсем иначе. К примеру, Калигула уничтожил большую часть личных документов Тиберия ради сохранения доброго имени семьи. Это была вынужденная мера, поскольку к концу жизни разум покинул Тиберия.

Парадоксальным образом значительно больший вред репутации семьи нанес сам Калигула. Четыре года его правления запятнаны историями о таких безумствах и столь немыслимом распутстве, что способны шокировать даже привыкшего ко всему современного человека. Среди них демонстративное сожительство с собственными сестрами, пытки и казни заключенных в качестве развлечения за обедом, выступления с политическими речами в женской одежде, насилие, совершаемое над женами сенаторов и военных на глазах у их потрясенных супругов, ну и прославленное производство любимой лошади в римские сенаторы.

— Выполняя предсмертную волю Тиберия, император Калигула приказал высечь из местного мрамора несколько статуй, — продолжал Ванке. — На лице каждой из них следовало запечатлеть торжествующее выражение, так словно она, владея некой великой тайной, смеется над миром, пребывающим в заблуждении. По завершении проекта одна из статуй должна была украшать жилище святого, располагающееся высоко на белых холмах Виндобоны. Все остальные следовало поровну распределить между землями, иссушаемыми солнцем и круглый год покрытыми снегом.

У Марии перехватило дыхание, когда она услышала эти слова. Они встречались в свитке из Орвието.

— Со временем святого утомило созерцание собственной физиономии. Говоря о необходимости смирения, он приказал удалить статую и впоследствии уничтожить. У центурионов не хватило духу исполнить его повеление — статуя была прекрасна. Они поместили ее на отдаленной окраине города, где статуя вскоре сделалась объектом поклонения для жителей города и где они отдавали долг доброте и милосердию святого. Так она и простояла там несколько столетий, до начала строительства Хофбурга. И вот тогда-то ее перенесли снова в центр города и с честью поместили в качестве одного из украшений дворцового фасада.

В библиотеке воцарилась тишина.

Спустя некоторое время первым заговорил Бойд:

— Что-нибудь еще известно? Имя этого человека или какие-то его дела?

— Нет, абсолютно ничего. Дошли только легенды о его захоронении в белых холмах.

— Да, возможно.

Ванке несколько мгновений пристально всматривался в Бойда, прежде чем заговорить снова.

— Чарлз, прости меня за нескромный вопрос: что конкретно ты ищешь? Это должно быть нечто чрезвычайно важное, в противном случае ты не стал бы так себя вести.

Бойд ответил таким же пристальным взглядом, но подтверждать его предположения не стал, — отчасти из-за того, что не хотел подвергать опасности своего австрийского друга, отчасти из-за элементарной жадности. Для Бойда открытия, сделанные в Орвието, были его и только его открытиями, и от мысли о том, что кто-то может похитить хотя бы частичку его славы, особенно на заключительной стадии поисков, ему делалось дурно.

— Герман, ты мне доверяешь?

— Думай обо мне что угодно, но я не принадлежу к числу тех, кто помогает беглым преступникам.

— В таком случае выслушай меня. Тебе не нужно знать, что мы ищем. За прошедшую неделю погибли десятки людей, невинных людей, и все из-за упомянутой тайны. — Бойд вспомнил о пассажирах автобуса; у него в ушах до сих пор звучали их предсмертные вопли о помощи. Ему совсем не хотелось, чтобы в такой же ситуации оказался и один из его друзей. — Герман, сделай одолжение: забудь о том, что меня сегодня видел. Как только все уляжется, клянусь, я свяжусь с тобой и все объясню. А до того момента, пожалуйста, храни всю информацию о нашей сегодняшней встрече в тайне. Твое благополучие и даже жизнь полностью зависят от этого.

 

Глава 67

Они оставались в Хофбурге еще несколько часов, пока ставшая уже обычной мания преследования и мысли о вооруженных до зубов солдатах, врывающихся в библиотеку, не заставили их задуматься об уходе.

Кроме того, у многих возникла необходимость воспользоваться телефоном. Петру Альстеру нужно было позвонить в Кюсендорф и установить масштаб повреждений, вызванных пожаром. Джонсу хотелось дозвониться до Пентагона и узнать последние новости относительно распятия Орландо Попа. Пейн пообещал направить Фрэнки номер факса, по которому тот смог бы переслать свою информацию. Только Бойду и Марии не нужно было никуда звонить. Кроме того, они были настолько заинтригованы дневниками, на время позаимствованными из собрания принца Евгения, что уселись на скамеечке в фургоне Альстера и стали обсуждать прочитанное.

Вся группа решила предпринять вылазку в интернет-кафе в центре Вены, прямо посреди Рингштрассе, бульвара, протянувшегося на две с половиной мили, со множеством памятников, парков, школ и прославленной на весь мир Венской оперой. На северо-востоке виднелся четырехсотпятидесятифутовый шпиль собора Святого Стефана, врезавшийся в небо подобно готическому сталагмиту. Кафе было большое, но почти до отказа забитое посетителями — туристами, жующими бутерброды и запивающими их кофе и одновременно просматривающими свою электронную почту.

Пейн связался с Фрэнки и попросил его отправить факс. Джонатану не хотелось давать номер факса кафе, так как он вполне резонно считал, что телефон Фрэнки прослушивается. В конце концов Пейн все-таки нашел выход. Единственная сложность состояла в том, что ему пришлось дождаться, пока Фрэнки найдет «чистую» линию.

Тем временем Джонс дозвонился до Раскина в Пентагоне и узнал, что только что в Пекине была распята четвертая жертва. Информация о происшедшем тут же разошлась по всему миру. Джонс попросил Пейна отыскать телевизор с каналом Си-эн-эн, а сам принялся собирать сведения по другим трем преступлениям. Репортажи, передаваемые по телевидению, потрясли его. Человек, пригвожденный к кресту, медленно плыл по воздуху, и кровь струилась у него из ран в руках, ногах и боку. Телекомментатор нудным голосом что-то вещал о недавней цепи трагедий. Затем последовало интервью с экспертом, заявившим, что он пребывает в полной растерянности и не имеет ни малейшего представления, почему были совершены все перечисленные преступления.

Пейн не отрываясь несколько минут смотрел на экран телевизора, пока не почувствовал, что кто-то положил руку ему на плечо. В прикосновении не было ничего угрожающего — напротив, скорее просьба о помощи. Он обернулся и увидел Альстера. Владелец архива был бледен, на щеках слезы. Он только что беседовал с Кюсендорфом, и полученные новости потрясли его до глубины души. Пейн помог Альстеру дойти до ближайшего кресла, усадил и стал ждать, пока тот будет готов сообщить ему подробности происшедшего. В свое время Пейну часто приходилось утешать солдат, потерявших близких друзей, и он знал, что в подобных случаях самый лучший способ — просто посидеть рядом и подождать.

Прошло несколько минут, прежде чем Альстер заговорил об ущербе, причиненном архиву. Он оказался гораздо серьезнее, чем Альстер первоначально предполагал. Все хранилища выдержали и уберегли наиболее ценную часть коллекции от огня и воды. Тем не менее большая часть внешних стен архива была разрушена, в связи с чем можно ожидать дальнейших значительных повреждений всего комплекса хранилища. Несмотря на то что в данный момент большинство артефактов целы, они будут неминуемо уничтожены, если здание обрушится.

— Я должен вернуться, — решительно произнес Альстер. — Меня не интересует, рискую я жизнью или нет. Я должен вернуться.

Пейн согласился с ним, хотя понимал, что возвращением в Кюсендорф Альстер подписывает себе смертный приговор. Солдаты, конечно, все еще там и ждут не дождутся его приезда, чтобы схватить и под пытками заставить рассказать им о Бойде, катакомбах и обо всем остальном. В другой ситуации Пейн предложил бы Альстеру в спутники себя, но не сегодня. При том, что происходило в мире, услуги Пейна нужны в Вене и в том месте, куда они в самое ближайшее время отправятся.

Впрочем, это вовсе не означало, что он собирался бросить Альстера на произвол судьбы.

— Вы не могли бы подождать двенадцать часов?

Альстер несколько раз озадаченно моргнул, затем растерянно взглянул на Пейна.

— А зачем?

— Всего двенадцать часов. Вы можете отложить свое возвращение ровно на двенадцать часов?

— Джонатан, мы оба прекрасно понимаем, что вы не можете сопровождать…

— Вы правы, поехать с вами я не смогу. Однако это вовсе не значит, что я не могу помочь. Дайте мне двенадцать часов, и я обещаю, что найду вооруженную группу, которая сумеет вас защитить. Более того, я подыщу вам лучших инженеров, которых только можно найти за деньги, и они помогут вам сохранить архив. Уж поверьте мне, они гораздо лучше справятся с подобной задачей, чем любые местные компании по спасению имущества.

Альстер тем не менее готов был отказаться от предложенных услуг — Пейн это понял по выражению глаз швейцарца. Он собирался поблагодарить Пейна за любезность, а затем вежливо отклонить ее, сославшись на расходы, чувство собственного достоинства и сотню других причин, которые ему могли в ту минуту прийти в голову. Пейн и сам в подобной ситуации поступил бы точно так же, а потому решил воспользоваться своим последним козырем и напомнить Альстеру об их соглашении.

— Когда мы с вами встретились, я пообещал, что если вы предоставите мне неограниченный доступ к архивам и свою помощь, то я хорошо расплачусь. И вот настало время платить по счету. — Пейн попросил Альстера посмотреть на часы. — Скажите Францу, чтобы он отправлялся в путь, но вел машину очень медленно. А через двенадцать часов на швейцарской границе вас будут ждать мои люди. Вы поймете, что они работают на меня, по нашему особому паролю.

— Паролю? — переспросил Альстер, и у него на глаза навернулись слезы. — Какому паролю?

Пейн взял его руку и пожал.

— По паролю «Друг».

Пейн позвонил нескольким коллегам в Америку, и они заверили его, что прекрасно знают, как нужно поступить в подобной ситуации. С этого момента он был спокоен за судьбу Петра Альстера и его архива.

Тут зазвонил сотовый, заставив Пейна сосредоточиться на их нынешнем положении в Вене. Фрэнки хотел узнать номер факса кафе. В ответ Пейн спросил его:

— За тобой никто не следил?

— Нет, — успокоил его Фрэнки. — Я очень осторожный.

— Тогда записывай. — Он продиктовал номер и велел уничтожить листок с номером. А также попросил очистить память факса. — Где я смогу тебя найти?

— Мой кабинет. Я быть мой кабинет.

Пейн застонал. Меньше всего ему хотелось, чтобы Фрэнки пользовался своим рабочим телефоном.

— Иди в какое-нибудь другое место, только не домой. Там тебя будет очень легко выследить.

— Я могу идти отель.

— Великолепно! — отозвался Пейн. — Расплачивайся наличными и только под вымышленным именем, таким, которое ты не сможешь случайно забыть. Ну например, что-нибудь вроде… Джеймса Бонда.

— Si! — выпалил Фрэнки. Ему явно понравилось предложение Пейна.

Затем он назвал Пейну первый пришедший на ум отель.

— Как только со всем закончишь, отправляйся туда. Номер и обслуживание оплачу я. Согласен?

— Si! — повторил Фрэнки.

— И ни в коем случае не пользуйся своей кредитной карточкой!

— Не пользоваться кредитная карточка! Обещаю.

— Спасибо, Фрэнки. Я скоро с тобой свяжусь.

Тридцать четыре секунды. В общем, неплохо. Особенно если сведения, присланные Фрэнки, помогут что-то выяснить. Откровенно говоря, Пейн очень в этом сомневался. Что, черт возьми, такое мог знать Фрэнки, о чем уже не было бы известно Пейну?!

Несколько минут спустя он получил ответ на свой вопрос. Жалкий коротышка, как оказалось, спас ему жизнь.

Бойд с Марией принесли дневники принца Евгения в кафе и заняли место перед одним из компьютеров. Мария села за клавиатуру, а Бойд, все еще с остатками нелепого крема на носу, начал ей диктовать. Пейна мучило любопытство, но он не мог отойти от факса до прихода сообщения от Фрэнки.

Через минуту появился Джонс. Он только что закончил двадцатиминутный разговор с Рэнди Раскиным.

— Как же мне нравится звонить в Пентагон! — воскликнул он. — Все разговоры за счет налогоплательщиков.

— Звонок из Австрии? Примерно тысяча долларов.

— Оно того стоит. — Он перелистал свои записи. — На данный момент имели место четыре распятия: в Дании, Ливии, США и Китае. Все преступления слишком похожи, чтобы быть делом рук какого-то подражателя.

— Другими словами, работа одной преступной группы.

Джонс отрицательно покачал головой.

— Четырех разных групп.

— Четырех? Четыре убийства в четыре разных дня? Я тебя правильно понял?

— Верно. Но похищения двух жертв произошли в один и тот же день. Если к этому добавить еще время на путешествие из разных точек земного шара и разницу, связанную с временными поясами… Ну, в общем, в полиции полагают, что действовали разные группы. Если не четыре, то по крайней мере две.

Пейн задумался, пытаясь понять, какую выгоду мог получить загадочный организатор преступлений от распятия четырех, очевидно, совершенно случайных людей?

— А жертвы что-нибудь связывало?

— Ничего! Разные страны, разные сферы деятельности, разное буквально все за исключением того, что все они мужчины и каждому перевалило за тридцать. Как Христу в момент распятия.

— Иисусе! — выдохнул Пейн.

— Именно. Как бы то ни было, я поставил Рэнди в известность, что распятия могут быть как-то связаны с нашим делом, и попросил проверить все звонки агенту Манзаку, то бишь Роберто Пелати. Ты не поверишь, но в течение последних шести недель он звонил в Данию, Китай, США, Таиланд и Непал. Либо он планировал какое-то сверхграндиозное турне, либо он тот, кто…

— Кто что?

Джонс пожал плечами.

— Вопрос на миллион долларов.

Вопрос на миллион долларов… Да уж, шуточка! В наше время она утратила прежнее значение. Теперь чуть ли не у каждого есть миллион долларов. У участников телеигр, победителей реалити-шоу, посредственных игроков в бейсбол. У Пейна на самом деле возникли сомнения, что Роберто Пелати мог пойти на подобные вещи за жалкий миллион долларов. За миллиард — другое дело. Но, конечно же, не за миллион. Для современного преступника это смешные деньги.

Хотя, с другой стороны, у кого в мире есть свободный миллиард? У Билла Гейтса, Теда Тернера и других ребят из списка в «Форбсе». Возможно, еще у какого-нибудь шейха или у двух. У какого-нибудь монарха. А кроме них, потребовалось бы найти по-настоящему крупное государство, которое смогло бы потратить подобную сумму, да так, чтобы этого не заметили его граждане.

Если только не… секундочку… если только не…

Черт! Если только это не госуд без граждан.

Госуд, припрятавшее в своих тайниках миллиарды долларов, о существовании которых никому не известно.

Госуд, которое потеряет все, что имеет, если нынешний скандал станет достоянием общественности.

Бог ты мой! Значит, все дело в деньгах! В деньгах Ватикана.

Все, с чем они столкнулись в последнее время: катакомбы, распятия, поиски доктора Бойда, — все из-за денег. Банде Пелати нужны деньги, и она пойдет на все ради них.

В этом и только в этом вся суть.

Попискивание факса вывело Пейна из состояния ступора. Он не знал, что содержится в послании Фрэнки, но ему очень хотелось, чтобы сообщение итальянца подтвердило его предположения. В противном случае все вновь низвергнется в состояние хаоса и неопределенности, прежде чем он успеет с кем-либо поделиться своей догадкой. Как бы то ни было, Пейн схватил первую страницу факса и пробежал ее взглядом. Каким-то образом Фрэнки с помощью снимков Дональда Барнса удалось установить личности погибших во время крушения вертолета и прояснить некоторые детали их биографий. Почти весь текст в сообщении Фрэнки был отпечатан за исключением небольшой приписки в конце, где говорилось, что снимки и схема придут позже.

Пейн расхохотался. Он, наверное, шутит!

Фрэнки не шутил. Дальше действительно последовали фотографии всех четырех погибших (до и после гибели). К снимкам Фрэнки приложил схему: где трое солдат проходили подготовку и сколько месяцев провели вместе, прежде чем были направлены на выполнение рокового задания. В примечании Фрэнки сообщал, что пилотом был полицейский из Орвието, не принадлежавший к остальной группе, так как он, в отличие от них, не был швейцарским гвардейцем.

Швейцарские гвардейцы… Это уже явная улика — свидетельство в пользу его версии, от которого не так-то просто отмахнуться. Если к их делу причастны швейцарские гвардейцы, отсюда может следовать только один вывод: Ватикан тоже к нему причастен, так как всем известно, что основная обязанность гвардейцев — защищать папу. Ну конечно, если только за нападением не стоит сам Бенито. Возможно, он нанимает отставных гвардейцев для выполнения своих преступных заданий?

— Знаешь, — обратился Пейн к Джонсу, — мне кажется, мы нашли то, чего недоставало.

И он поделился с ним своей версией о деньгах и убийствах, а также предположениями относительно Бенито. Пейн понимал: большая часть того, что он говорит, — всего лишь домыслы. Но они с напарником имели на них право. Ведь они не были полицейскими, на них не лежала обязанность вынесения справедливого приговора. Они просто стремились установить истину, в чем бы она ни заключалась.

Ну и, конечно, надеялись, что у них будет возможность наказать по заслугам тех, кто втянул их в это дело.

Самым чудесным образом их надеждам суждено было оправдаться меньше чем через час.

 

Глава 68

Чанг услышал звонок, взглянул на дисплей телефона, уменьшил звук телевизора, по которому шел репортаж из Пекина, и снял трубку. Через просторы Атлантики до него долетел голос Ника Дайала:

— Мне нужна информация о факсе.

Чанг открыл блокнот.

— Я ходил на тот участок, откуда поступил факс, и беседовал с тамошним начальником. Ну и… мне кажется, что мы получили неверную информацию.

Дайал прислонил голову к внутренней обшивке самолета.

— Что ты имеешь в виду?

— Факс не мог поступить с указанного номера — данная машина не работает на отправление, только на прием. Это связано с тем, что сотрудники полиции зачастую использовали аппарат в личных целях.

Дайал озадаченно хмыкнул. Он понимал, что с помощью современной техники можно без труда изменить номер отсылающего устройства. Возможно, в данном случае он имел дело еще с одной ловушкой, предназначенной для того, чтобы отвлечь следствие на то время, пока убийцы готовили очередное преступление.

— Ладно. Как там в Китае?

Чанг сообщил ему последнюю информацию о событиях в Пекине, включая и пока не подтвержденные сведения о том, что последней жертвой стал Пол Адамс, известный во всем мире как Святой Сидней благодаря своим делам милосердия.

— Черт меня возьми! — пробормотал Дайал. — Вот они разделались и с Духом.

В глубине души именно на такие новости Ник и рассчитывал. Они доказывали справедливость его версии о знаке креста и то, что если преступники продолжат действовать по своей обычной схеме, то в Италию они прибудут одновременно с ним.

Альстер и Франц отправились обратно в Кюсендорф, поэтому группа осталась без машины. Решить проблему можно было лишь двумя способами: либо взять такси, либо угнать автомобиль. Посовещавшись, они остановились на втором варианте.

Некоторое время они бродили по улицам, пока не набрели на машину, которая их полностью устраивала. Это был внедорожник «Мерседес G-500». Его водитель даже не озаботился вынуть ключи из замка зажигания, чем значительно облегчил задачу. Тем не менее Джонсу пришлось немного повозиться с системой электропитания, чтобы их не отследила европейская мобильная коммуникационная служба, аналог американской «ОнСтар». На угнанной машине они поехали по узкой улочке мимо Фермелунгсбруннен, гигантского фонтана, изображавшего Марию и Иосифа. Все невольно поежились от возникших ассоциаций — они пытаются развеять миф о распятии под строгим взором земных родителей Христа.

За фонтаном располагался Верхний рынок, место, где в свое время вешали приговоренных к смерти преступников. Но спустя столетия археологи пришли к выводу, что рынок был построен там, где когда-то находилось римское поселение Виндобона, а также те самые воинские бараки, в которых, возможно, в 180 году скончался римский император Марк Аврелий.

Историки никак не могут прийти к согласию относительно того, на самом ли деле великий философ и правитель Рима посещал Виндобону. Некоторые утверждают, что он приезжал сюда с целью расширения северо-восточных границ империи; другие, напротив, считают, что скончался он в Сирмиуме, местечке на территории современной Сербии, что чуть дальше пятисот миль от Вены. Излишне говорить, что упомянутые противоречия сделались поводом для множества различных спекуляций и горячих споров. Бойд высказал мнение, что причиной названной разницы гипотез является цель предсмертного путешествия императора. А что, если Марк Аврелий, прославившийся как самый жестокий гонитель христиан, прибыл в Виндобону, чтобы установить истину о смеющемся человеке? Эта гипотеза могла бы объяснить, почему в римские анналы попали две различные версии его поездки. Истинная и «прикрытие»: в последней утверждалось, что целью Марка Аврелия было расширение пределов государства — задача обычная для правителей Рима.

Однако Пейн сразу уловил одну существенную логическую нестыковку в рассуждениях Бойда. Марк Аврелий, как римский император, заметил он, должен был знать абсолютно все о смеющемся человеке. Если Тиберий действительно хотел, чтобы империя выиграла от его замысла, он должен был организовать все таким образом, чтобы секрет передавался от одного императора к другому. Только тогда Рим получил бы действительную выгоду от христианства, ведь сам Тиберий умер через каких-нибудь пять лет после распятия Христа.

Бойд, в свою очередь, заметил, что не стоит забывать о безумии Тиберия. Наследовавший ему Калигула уничтожил большую часть его записей и документов, прекрасно понимая, что если они попадут в чужие руки, то смогут навлечь на Рим несмываемый позор. Из-за этого, по мнению Бойда, вряд ли кто-то из правивших после Тиберия Римом знал о его замысле и о том, что на самом деле произошло при распятии Христа.

Выехав за пределы Вены, они сосредоточились на карте ее окрестностей.

— Как сказано в дневниках принца Евгения, — сообщил Бойд, — Святой из Виндобоны жил к северу от города, неподалеку от мраморных каменоломен, известных далеко за пределами этих мест. Именно там родились статуи смеющегося человека, там же добывался материал для строительства самого городка.

Бойд протянул Пейну книгу с гравюрой, представлявшей возможный вид данной местности в первом веке нашей эры. Разумеется, никакого сходства с нынешним ее обликом.

— Ну и как мы будем искать?

— Герман говорил, что нам следует ехать на север до тех пор, пока неподалеку от шоссе не увидим белую гору. Там частное владение, которое на протяжении многих поколений принадлежит одному семейству. Легенда гласит, что рудники там функционировали до тех пор, пока несколько столетий назад на шахте не произошел грандиозный обвал. И по сей день из соображений безопасности вся гора обнесена забором.

Сколько все-таки совпадений, подумал Пейн. Их пытались убить, а вот теперь они будут играть в Индиану Джонса на горе, которая в любой момент может рухнуть прямо у них под ногами.

— А каков наш план после прибытия туда?

Улыбнувшись, Бойд похлопал Пейна и Джонса по плечу.

— А я уж надеялся, что кто-то из вас сможет нам предложить какой-нибудь остроумный способ проникновения внутрь. Знаете, что-нибудь потрясающе противозаконное.

Небо приобрело синюшный оттенок, серую пелену прорезали черные и лиловые полосы, что свидетельствовало о приближающейся буре. Пейн просунул руку в окно, чтобы проверить, насколько повысилась влажность, и определить, сколько у них есть еще времени до того, как разверзнутся небеса. Если повезет, минут тридцать, наверное.

Впрочем, найти белую гору оказалось значительно проще, чем они предполагали. Не успели они проехать трех миль к северу, как заметили ее вершину, взмывавшую над окружающей местностью подобно громадному айсбергу посреди зеленого леса. Джонс отыскал ответвление от главного шоссе, ведущее к центральным воротам. Земельное владение было огорожено пятнадцатифутовым стальным забором с колючей проволокой поверху и несколькими табличками с предупреждением на разных языках: «Осторожно, камнепад!»

Джонс пытался справиться с замком, а Пейн тем временем ходил вдоль периметра участка в надежде отыскать какой-нибудь пролом на тот случай, если бы им пришлось срочно уносить ноги. К несчастью, забор был на удивление прочный. Странным было уже то, что земля, на которой, как считалось, давно никто не жил, так тщательно охранялась, на что кто-то явно тратил очень большие деньги. Даже замо к оказался намного сложнее обычных запоров, так что Джонсу потребовалось вдвое больше времени, чем обычно, чтобы его открыть.

Когда они вернулись в автомобиль и стали петлять по лесному лабиринту, с неба начали падать крупные капли дождя. Задача еще больше усложнилась, когда они выехали на большую лужайку у подножия горы. У самого входа в каменоломни перед ними выросло деревянное заграждение с табличками, напоминавшими об опасности. Пейн внимательно огляделся по сторонам, прежде чем смести заграждение. То, что издалека создавало впечатление горы, на самом деле было только оболочкой от нее. Рабочие изрыли всю вершину, проделав несколько троп, которые поднимались под углом в сорок пять градусов от основания до макушки. Меловой осадок, рассыпанный по склонам, напоминал белые кровоподтеки на ее теле. Пейн попытался разглядеть то, что маячило сквозь туман и мглу на самой ее вершине на расстоянии тысячи футов над землей, но усиливавшийся дождь и сумерки помешали ему.

Он нырнул от дождя в машину.

— Какова наша основная цель здесь? — справился он.

Бойд взглянул на гору и пожал плечами. Сведениям, почерпнутым из дневников принца Евгения, более двухсот лет. И невозможно было сказать, что сейчас находится на вершине горы. Возможно, развалины дома. А может быть, могила смеющегося человека. Они могли с громадным риском для жизни взобраться на гору и ничего там не найти.

На помощь пришло содержимое багажника угнанной машины. Джонс обнаружил там фонарь и трос, который намотал на плечи и вокруг талии.

— Никогда не знаешь, что найдешь, что потеряешь.

Пейн кивнул: он знал, что, когда выполняешь задание в плохую погоду, все неожиданности нужно свести к минимуму. И это тем более важно, если под твоим началом неопытные люди. Здравый смысл подсказывал Пейну, что лучше отложить восхождение до завтра, однако он понимал и другое — пройдет совсем немного времени, и их обнаружат.

— Ладно, уважаемые леди и джентльмены, мы только зря теряем время. Перед нами вершина, которую мы должны покорить.

Конечно, если бы Пейн знал, что двоим из них не суждено вернуться, решительности у него поубавилось бы.

 

Глава 69

Если бы не дождь, Пейн гораздо раньше заметил бы засаду. Тропы, проделанные в склонах горы, были покрыты густым слоем белого песка, напоминавшего грубый тальк, который лежал здесь с тех самых пор, как закончилась разработка каменоломен. Группа с большим трудом поднималась по тропе. Их следы ожидала та же судьба, что и отпечатки ног туристов, прошедших по тропическому пляжу накануне большого прилива. Вот они отчетливо видны на песке, но пройдет всего несколько минут — и благодаря ливню ничего не останется, как будто покой этих гор никем и не нарушался.

Капли дождя, падавшие на тропу, вздымали фонтан меловых брызг, из-за которых ноги путешественников приобрели сходство с конечностями призраков. По причине дождя восхождение с каждой минутой становилось все более опасным. Пришлось обвязаться веревкой на случай, если кто-то вдруг поскользнется и поедет вниз по тропе. Впрочем, даже если бы нечто подобное и случилось, он смог бы проехать не более ста футов, так как у всех поворотов тропы на ней имелись прочные каменные заграждения, служившие надежной защитой. Однако если кто-нибудь оступится и покатится не назад, а вбок, подобное падение может оказаться значительно более опасным.

Имея в виду все перечисленное, Пейн возглавил цепочку в надежде, что его немалый вес в случае необходимости выполнит функцию якоря. За ним шел Бойд, потом Мария, а замыкал цепь Джонс. Они прошли примерно половину пути, когда Пейну бросились в глаза первые настораживающие признаки. Вдали сверкнула молния, всего на несколько кратких мгновений, однако и этого хватило, чтобы заметить какое-то движение на вершине. Тонкая пелена тумана ухудшала видимость еще больше, чем дождь, поэтому поначалу Пейн посчитал, что ему просто что-то померещилось.

— Мы не могли бы остановиться у следующего поворота? — крикнул Бойд. Из-за шума ветра его почти не было слышно.

— Зачем? Что-то случилось? — встревоженно отозвался Пейн.

— Ничего не случилось, — ответил Бойд, тяжело дыша. — Я просто хочу оглядеться.

Пейн понял, что пожилой профессор попросту устал, ему нужно хоть немного передохнуть, и решил, что это, в общем, неплохая идея, несмотря на то что от вершины их отделяло всего два поворота. Когда люди устают, вероятность несчастных случаев резко возрастает. Чего греха таить — Пейн и сам устал. Прежде чем прислониться к каменному заграждению, он проверил его надежность. Тем временем Бойд и Мария повернулись в противоположную от Пейна сторону и, склонившись над обрывом, стали высматривать там внизу следы каких-нибудь руин. Джонс дождался, пока пара, увлекшись разглядыванием долины, совсем забудет о существовании американцев.

— Мне все это совсем не нравится, — прошептал он. — Территория поддерживается в очень хорошем состоянии. Песок насыпан совсем недавно — здесь копали незадолго до нашего прихода. Вопрос: что искали?

— У нас есть только один способ найти ответ. — Пейн потянул за веревку, чтобы привлечь внимание Бойда. — Пора идти.

Последние футы пути оказались самыми сложными. И не только потому, что они уже устали, но и потому, что сверху им навстречу стекали ручьи дождевой воды. Один раз они все вчетвером не удержались на ногах и вывалялись в белой меловой грязи. Восхождение сделалось настолько трудным, что Пейну пришлось встать на четвереньки. Он впивался в землю пальцами словно когтями, и на это уходили остатки сил. Когда же наконец Пейн достиг вершины, он резко повернулся, уперся ногами в большой камень и стал тянуть на себя веревку, словно участвовал в суперматче по перетягиванию каната. Мышцы у него горели от напряжения, ноги немели, облегчение доставляло только одно — подъем закончен. Минуту спустя рядом с ним оказался Бойд, за ним Мария и наконец Джонс, совсем белый от мела.

Пейну хотелось сказать что-нибудь остроумное, но даже на шутку требовались силы, которых у него не было. Поэтому он просто лег в меловую жижу, закрыл глаза и широко открыл рот, чтобы проглотить как можно больше дождевых капель и заглушить нестерпимое жжение в горле. Через несколько секунд боль переместилась в грудь и под ложечку, и когда Пейн открыл глаза, то обнаружил, что к его телу приставлено несколько стволов. Их окружили солдаты в зимнем камуфляже, совершенно неразличимом на фоне меловых склонов горы.

— А, черт! — процедил сквозь зубы Пейн. — Эй, Ди-Джей, тебе стоит полюбоваться на это.

— На что? — откликнулся тот, не без труда приподнявшись на локтях. Оглядевшись по сторонам, заметил солдат, окруживших их, и решил, что, наверное, лучше не вставать. — Скажи им, пусть убираются, — прохрипел он. — Я отдыхаю.

— Кто там? — спросила Мария. Она почти ничего не видела, так как глаза ей залепило грязью.

— Мы, — ответил ей единственный человек, стоявший среди солдат без оружия. До той минуты он скрывался за их спинами.

Мария вздрогнула и инстинктивно попыталась встать при звуке его голоса. Пейн подумал, что она просто сильно перепугалась, но через несколько мгновений понял, что дело совсем в другом, в чем-то значительно более серьезном.

— Что ты здесь делаешь?

— Отец послал меня за тобой. — На мужчине было прозрачное пластиковое пончо поверх пиджака и черные горные ботинки, доходившие почти до колен. — Ты о-очень перед ним провинилась.

Потрясенный Бойд попытался разглядеть человека, беседовавшего с ними.

— Данте? Это вы?

Пейн начал понемногу понимать, что к чему. На вершине горы их встретил Данте Пелати, сын Бенито и сводный брат Марии. Она упоминала о Данте, когда они спрашивали ее о старшем брате, Роберто. Позже Бойд сообщил им, что именно от Данте они получили разрешение на проведение раскопок в Орвието.

— Чарлз, — ответил Данте, — целую неделю я с нетерпением ждал возможности побеседовать с вами. Как вы себя чувствуете?

Пейн не понимал, почему Пелати демонстрирует расположение к ним: потому ли, что радуется тому, что разом заполучил Марию и Бойда, или просто ломает комедию? И Пейну захотелось как можно скорее расставить все точки над i, поэтому он громко произнес:

— Кажется, нас еще не представили. Меня зовут Джонатан Пейн.

И протянул руку Данте. Данте с презрением взглянул на него.

— Должен принести вам свои извинения, однако пожимать вам руку не в моих интересах.

— Она что, слишком грязная для вас? — Пейн вытер руку о штаны. — Так лучше?

— Дело не в грязи, мистер Пейн. А в том, что я прекрасно знаю, кто вы такой. Ведь стоит мне протянуть руку, как вы схватите меня и уложите на землю, сделав своим заложником еще до того, как мои люди успеют выстрелить. Согласитесь, не слишком привлекательная перспектива.

Данте отвернулся от своего собеседника и заговорил с солдатами по-итальянски. Было понятно, что он отдает им какие-то команды. Вслед за этим Пейна и остальных подняли на ноги и отвели на большую поляну, расположенную в центре плоской вершины. Здесь совсем недавно что-то копали. Вокруг гигантской ямы были установлены прожектора, в данный момент выключенные. Поверх раскопа был натянут широкий тент для защиты от дождя.

Пока шли к яме, Пейн подумал, что можно сбить с ног одного из солдат и выхватить у него из рук оружие, однако отказался от своей идеи, как только вспомнил, что все они обвязаны одним канатом. Результатом любого резкого движения станет такой узел, который даже бойскаут не распутает. Кроме того, у Пейна появилось предчувствие, что вскоре ему представится более удобная ситуация для нанесения удара.

Войдя под тент, солдаты опустили на лица защитные маски с затемнением. Затем ударами заставили всех опуститься на колени и включили прожектора. А так как снаружи была абсолютная тьма, лишь изредка прорезываемая вспышками молнии, внезапный яркий свет ослепил их. Несколько мгновений Пейн прикрывал глаза рукой, но вот перед его взглядом предстали вначале тени, потом какие-то неопределенные очертания чего-то и наконец те детали, по которым он кое-что смог разобрать. Что там в яме, ему видно не было, однако он с уверенностью мог сказать, что она в несколько футов глубиной.

— Должен признаться, я удивлен вашими успехами, — начал Данте. — Я и не предполагал, что вы способны зайти так далеко. Наше семейство очень гордится умением защищать свою собственность и тайну, хранителями которой мы являемся. Ведь даже я, будучи членом семьи, не знал о существовании того места, в котором мы сейчас с вами находимся. И вероятно, никогда бы не узнал, если бы не помощь мистера Пейна.

Джонс взглянул на друга, словно спрашивая: «О чем он?» Пейн только пожал плечами — он совершенно искренне ничего не понимал.

Данте продолжил:

— Если бы вы не убили Роберто, отец ничего бы мне никогда не рассказал. У нас так заведено: тайна передается только старшему в семье.

Тайна? Какая тайна? Они набрели на это место благодаря сочетанию удачи и мудрого расчета. Ничего более. А Данте полагает, что им уже все известно. Впрочем, Пейн и не собирался его разуверять, у него самого в голове роилась масса вопросов, на которые не было ответа.

Поэтому он только произнес:

— Парень, твой брат быстро разговорился, особенно когда я начал его пытать. Он говорил и об отце, и об Орвието. Выкладывал одну тайну за другой… Ведь так, Мария?

Девушка сразу уловила замысел Пейна.

— Да, он просто не мог остановиться. Было даже как-то стыдно видеть такое его поведение.

Данте внимательно всматривался в лицо сестры, пытаясь понять, не лжет ли она.

— Ты хочешь сказать, что спокойно наблюдала, как Роберто пытали, и не попыталась помешать этому? Как ты могла? Ведь он был твоим братом!

— Моим братом?! Он перестал им быть в тот момент, когда решил убить меня… Точно так же как и ты перестанешь быть моим братом, если попытаешься причинить нам вред.

Данте уязвили ее слова. Пейн видел, что в его взгляде перемешались потрясение, чувство унижения и глубокая обида. Джонатану очень хотелось, чтобы Мария взяла свои слова обратно, извинилась за излишне резкие фразы, но он понял, что уже поздно: шанс разыграть семейную карту был потерян.

— Развяжите ее и посадите в вертолет! — злобно крикнул Данте. — И профессора тоже. Мне необходимо допросить их до встречи с отцом.

Один из солдат перерезал веревку в двух местах, другой тем временем пристально следил за Пейном. Свободный конец веревки упал на ноги Пейну, когда один из людей Данте рывком поднял Бойда на ноги. То же самое произошло с Джонсом, когда они высвободили Марию. Снаружи взревел мотор вертолета, и Пейн увидел, как Бойда с Марией вывели на улицу под нескончаемый ливень.

Данте остался сидеть у ямы, устремив взгляд себе под ноги и явно размышляя, как поступить дальше.

— Подождите, пока дождь прекратится, а затем загрузите это во второй вертолет. Мы не можем допустить, чтобы оно промокло.

Не в силах сдержать любопытство, Пейн продвинулся вперед, стараясь разглядеть, что находится внизу, но один из солдат поднял винтовку и приставил к виску Пейна.

— Извините, — произнес Джонатан виноватым тоном, — у меня просто затекли ноги.

Данте улыбнулся, понимая, что тот лжет.

— Поразительно, что он в течение столь долгого времени сохранился практически в полной неприкосновенности, если учитывать, как много земли было здесь перекопано. В этом смысле его судьба схожа с судьбой катакомб. Кто-нибудь скажет, его спасло Божественное вмешательство, но я-то знаю правду. Его сохранила моя семья. Они делали все, чтобы защитить его, включая самые жестокие и не всегда понятные посторонним вещи. Как, например, то, что они отвергли Марию и меня… Впрочем, долгая история близится к концу. Настала пора всем узнать правду о Христе, готовы они к ней или нет.

Пейн надеялся, что после столь многозначительного вступления Данте продемонстрирует им то, что находится в яме, однако тот схватил большой кусок черного брезента и накрыл им яму — так отец накрывает в колыбели своего долгожданного новорожденного сына.

— Охраняйте его и следите, чтобы оставался сухим, — приказал Данте охране. А затем, словно вспомнив о чем-то в высшей степени второстепенном, добавил, повернувшись к Пейну и Джонсу: — А с ними вы сами знаете, что делать.

Охрана понимающе кивнула, а Данте вышел из-под тента и залез в вертолет. Через несколько секунд шум винтов сделался оглушительным — пилот готовился к непростому взлету. Пейн понимал, что дождь, частые грозовые разряды, ветер, почти сбивавший с ног, могли серьезно затруднить не только подъем вертолета, но и выполнение миссии солдатам, остававшимся на земле. Ливень будет хлестать в лицо, слепить глаза, и всем здесь, на горе, очень скоро придется прикрывать голову от этого кошмара.

Пейн не раз попадал в подобные ситуации. Даже если у вас на голове шлем, забрало и затычки для ушей, в таких условиях, как сегодня, вы чисто рефлекторно будете пытаться прикрыть лицо. А рефлексами иногда очень легко воспользоваться.

— Джон! — крикнул Джонс, хотя на фоне грохота винтов вертолета его крик прозвучал почти как шепот. — На «три»?

Пейн держал руку на бедре до тех пор, пока шум ветра и винтов не достиг предельной степени. И вот тогда-то он начал отсчет, разгибая пальцы, которые были видны только Джонсу.

Один… два… три… пошли!

Они одновременно поднялись на ноги и бросились к выходу. Джонс опередил Пейна меньше чем на ярд, но стоило выбежать из-под тента, и Джонатан потерял друга из виду. Глаза Пейна привыкли к яркому свету прожекторов, и теперь, оказавшись в полной темноте, он не мог ничего разглядеть. А если добавить к этому еще и ливень, ветер, грохот вертолета, то неудивительно, что Пейн почувствовал себя подобно Дороти, захваченной торнадо в «Волшебнике страны Оз».

Вспышка молнии убедила Пейна в том, что он следует в правильном направлении, так как впереди виднелась фигура Джонса. Однако и солдаты могли воспользоваться блеснувшей молнией, поэтому Пейн сделал резкий поворот влево на случай, если они откроют огонь. Теперь прямо перед ним был вертолет, и из-за его грохота он больше ничего не слышал — ни выстрелов, ни Джонса, ни даже ударов грома. Из-за практически непроницаемой темноты он перестал что-либо видеть, а из-за грязи и дождя потерял и прочую чувствительность. Единственное, на что Пейн мог теперь полагаться, были его инстинкты, а они подсказывали ему бежать вперед.

В небе появился ослепительный луч света. На сей раз это была не вспышка молнии, а прожектор, который помог Пейну рассмотреть местность, лежащую перед ним. Валун слева, расщелина справа и Джонс впереди. На мгновение Пейна охватил ужас, что их выследят с вертолета, как часто делает городская полиция в Лос-Анджелесе, однако Данте явно не интересовало происходящее внизу. Они использовали прожектор, только чтобы осветить ближайшие холмы и ни на что случайно не напороться в такую жуткую погоду.

Когда шум вертолета немного стих, Пейн услышал за спиной шаги. И крики. Множество голосов. Люди, казалось, появились ниоткуда. Из-за камуфляжа они были практически не видны до тех пор, пока не нагнали Пейна. Ему удалось увернуться от одного, потом от другого, сбить с ног третьего резким ударом в лицо. В любой момент он ожидал выстрела, предчувствовал обжигающий удар пули, разрывающей тело. Его спасла темнота. При таком количестве беспорядочно бегущих солдат они не могли рисковать и стрелять по практически невидимой мишени.

— Сюда! — крикнул Джонс, находившийся на расстоянии примерно десяти футов от Пейна. И тут же исчез, будто по мановению волшебной палочки. Вначале ноги, потом грудь и наконец голова. Одно мгновение назад он был виден, а в следующее его не стало. Он достиг края плато и начал спуск вниз.

Пейн хотел было последовать за ним, и тут путь ему преградил солдат с винтовкой. Он прицелился в беглеца и крикнул что-то на незнакомом языке. Это ставило Пейна перед выбором: он мог либо остановиться для поспешных объяснений, либо ринуться прямо на врага и тем самым решить все вопросы. Второй вариант казался разумнее, поэтому он ударил солдата головой в грудь, отчего тот полетел вниз. Однако противнику удалось ухватиться за Пейна и не отпускать его, даже когда оба рухнули на тропу.

Очередная вспышка молнии позволила Пейну взглянуть парню в лицо, пока тот скользил по склону на спине. Солдат был очень молод и насмерть перепуган. Пейну было достаточно одного взгляда, чтобы понять это. Впрочем, увиденное не вызвало в нем ни капли сострадания. Рядом враг, и необходимо как можно скорее от него избавиться.

Пейн воспользовался своим шансом, как только они достигли первого поворота тропы, которого солдат вовремя не разглядел. Пейн же заметил и сумел отклониться в то самое мгновение, когда они въехали в каменное ограждение. Послышался отвратительный хруст — солдат головой врезался в камень, сыграв роль буфера и смягчив столкновение Пейна с оградой. А через пять секунд Джонатан, сняв с парня шлем и забрав винтовку, уже съезжал вниз по другому склону с единственной целью — нагнать Джонса раньше, чем его самого кто-нибудь догонит.

Мимо с головокружительной быстротой проносились кусты, лужи, меловые проплешины. Глаза Пейна уже привыкли к темноте, но из-за дождя, ветра и брызг грязи он все равно почти ничего не видел. Он очень быстро приноровился к длине спусков и вскоре мог заранее рассчитать, где находится ближайший поворот с ограждением, так что они перестали представлять для него опасность. Пейн напоминал пловца в неосвещенном бассейне, который знает, когда нужно оттолкнуться и повернуть назад, хотя и не видит стенок. Так продолжалось до самого подножия горы, где его ждал Джонс в «мерседесе» с включенным двигателем.

— Вас подбросить? — раздался его голос, и пассажирская дверца распахнулась. — Постарайтесь держать ноги на коврике, иначе испачкаете мне весь автомобиль.

Пейн залез в машину, с него капала жидкая грязь вперемешку с кровью, но он все равно чувствовал себя превосходно. Совсем не редкое ощущение в ситуации, когда вам чудом удалось избежать смерти.

— Куда теперь?

— В Италию, — ответил Джонс, нажимая на газ. — Нужно поймать вертолет, пока они не наломали дров.

 

Глава 70

Суббота, 15 июля

Аэропорт Леонардо да Винчи, 19 миль к юго-западу от Рима

Ника Дайала встретил начальник службы безопасности аэропорта, помог миновать таможенный досмотр, а затем прокатил на громадной тележке для гольфа. Они со скрежетом затормозили у офиса отдела безопасности, с работой которого Дайала кратко познакомили. Первое помещение было оборудовано десятками экранов, где отображались различные части аэропорта, от багажного отделения до автомобильных стоянок.

Марко Рамбальди, начальник отдела, приложил свое удостоверение к электронному устройству идентификации и дождался, пока откроется следующая дверь. Марко принадлежал к классическому типу красивого итальянца, с волосами цвета воронова крыла, к которым совсем не шли уже начавшие седеть брови. Дайал подумал, что он, по-видимому, бывший полицейский, занимавшийся борьбой с терроризмом. И его привлекли к работе в аэропорту с тем, чтобы не допустить в Италии повторения одиннадцатого сентября.

— Мы не очень распространяемся об этом помещении, — заметил Рамбальди, как только дверь открылась. — Чем меньше преступников о нем знают, тем лучше.

Дайал проследовал за хозяином и увидел компьютерную сеть, очень напоминавшую те системы обеспечения безопасности, которые ему приходилось встречать в Лас-Вегасе: сочетание мониторов, спутниковых каналов связи и новейших устройств идентификации. Как только человек входил в аэропорт, делалась его мгновенная фотография, которая в течение нескольких секунд переводилась в цифровой формат, после чего происходило сличение полученной информации с базами данных по террористам. Если данные совпадали, за подозреваемым начиналась слежка, продолжавшаяся до тех пор, пока в аэропорт не прибывали представители специальных служб по борьбе с терроризмом.

Рамбальди уселся за один из компьютеров.

— Мы можем сосредоточиться на вылетах, прибытиях — в принципе на чем угодно. Ваш помощник, агент Чанг, сообщил мне, что убийцы прилетают в Рим сегодня. Это верно?

— Таково наше предположение.

— Вам неизвестны их имена, внешность или более точное время прибытия?

Дайал поморщился. Он понимал, насколько шатко выглядят все его подозрения в глазах итальянского полицейского.

— Вам придется исходить только из моих предположений. Я не отношусь к числу копов, которые…

Рамбальди поднял руку и сделал знак, что ему все понятно без слов.

— Кто я такой, чтобы подвергать сомнению ваши методы? Вы руководите подразделением в Интерполе и знаете свою работу… Скажите только, что требуется от меня.

Дайал сжал плечо Рамбальди в знак признательности за доверие.

— Мы ищем наемников, высококвалифицированных киллеров с опытом участия в военных действиях.

— А почему? — спросил Рамбальди, изменяя программную конфигурацию. Теперь система вместо террористов сосредоточилась на выявлении наемников. — Какая связь?

— Все убийства были совершены с удивительной точностью в разных местах земного шара. Мы подозреваем, что преступники — люди с военным прошлым, знающие, как быстро и без проблем преодолевать границы, со связями в разных уголках мира. — Дайал подождал, пока Рамбальди закончит стучать по клавишам. — А так как все жертвы были молоды и сильны, полагаю, нам следует искать людей в возрасте от двадцати пяти до сорока лет.

— Великолепно. Это уже что-то. Чем конкретнее ваши данные, тем легче искать. Если вам придут в голову еще какие-то сведения, немедленно сообщите мне. Мы сможем уточнить параметры поиска в любую минуту.

Дайал кивнул.

— А в других аэропортах тоже имеются такие системы?

В противоположной части Рима крупнейшим аэропортом был Чампино.

— Да, подобные нашей. Если хотите, мы можем и им направить параметры поиска.

— Замечательно. А я поставлю в известность своих агентов в Чампино.

— А более мелкие аэропорты? У нас их несколько вокруг Рима.

— Мы направляем своих людей и туда, однако у меня предчувствие, что эти парни прилетят в какой-нибудь крупный аэропорт. Там легче затеряться в толпе.

У Пейна с Джонсом не было выбора. Нужно было лететь в Италию. Только так они могли догнать Бойда и Марию. Они подсчитали, сколько времени займет перелет до Рима, и пришли к выводу, что, так как самолеты летают гораздо быстрее вертолетов, у них есть шанс догнать Пелати — если удастся вылететь немедленно. Впрочем, это была только одна из множества проблем. Они с ног до головы в грязи, ехали на краденой машине, не могли пользоваться кредитными карточками и не имели точного представления о том, куда направляются.

Джонс понимал, что без помощи им не обойтись, поэтому он позвонил Рэнди Раскину и спросил, не сможет ли он что-то для них сделать.

— Ди-Джей! — воскликнул Раскин. — Какой приятный сюрприз! — Сарказм в его голосе не могло скрыть даже расстояние в половину земного шара, разделявшее их. — Ты понимаешь, что я работаю? И что я работаю не на тебя.

Время было на вес золота, и потому Джонс сразу перешел к делу. Он объяснил ситуацию, в которой они оказались, опустив только религиозный ее аспект, и попросил помощи. Наверное, Раскин почувствовал признаки отчаяния в голосе Джонса, потому что прекратил брюзжать и стал что-то набирать на клавиатуре.

Спустя несколько минут он сообщил:

— Через час из Вены вылетает транспортный самолет ВМС. Мест там, правда, не много, зато не много будет и вопросов. Они летят в Мадрид, но думаю, мне удастся уговорить их сделать для вас остановку в Риме.

— Будем весьма признательны, — выдохнул Джонс.

— Никаких проблем… А еще, полагаю, вы не отказались бы от чистой одежды. У вас такие же размеры, как в те времена, когда вы служили в «Маньяках»? Могу посмотреть ваши личные дела и подыскать что-нибудь. Будет сидеть идеально. Так, словно вы вышли от самого лучшего парижского портного.

Ангар находился в отдельной части летного поля далеко от терминала. Раскин позвонил пилоту и сообщил, что нужно Пейну и Джонсу. Возможно, в его интерпретации это прозвучало несколько более официально, чем требовалось. Когда напарники прибыли, их ждало все необходимое вплоть до чистого белья. Самолет еще загружали, и у друзей было немного времени, чтобы принять душ и перекусить. Из-за погоды все отложили: вылеты, загрузку самолетов. Как известно, самолеты поднимаются выше облаков, а потому для них грозы и бури не так страшны, как для вертолетов. Таким образом плохая погода была друзьям на руку.

Пусть дождь идет как можно дольше.

Полет продолжался восемьдесят минут, и за это время они смогли решить, куда отправятся после приземления. Джонс дозвонился до одного из детективов, работавших на его агентство, и попросил собрать информацию по Бенито Пелати. Он нашел адрес офиса в центре Рима, двух расположенных неподалеку квартир, где Пелати, вероятно, держал подружек (распространенная практика среди итальянских богачей), и роскошного поместья на озере Альбано. Из слов Данте они поняли, что тот летел на беседу с отцом, и Джонс предположил, что разговор будет в высшей степени конфиденциальным. Это исключало все городские адреса. Значит, нужно следовать к его владениям у Альбано. Кроме того, если он все-таки ошибся, они всегда смогут выпытать (в самом прямом значении слова) более точный адрес того места, где скрывается Бенито, у его прислуги.

Вскоре после вылета пилот сообщил в Рим о выдуманной неисправности и запросил разрешения приземлиться на одной из запасных полос. Это позволило Пейну с Джонсом покинуть самолет в служебной зоне аэропорта и выскользнуть оттуда незамеченными.

К счастью, все прошло идеально. По крайней мере им так показалось.

Они пытались договориться с одним из сотрудников аэропорта, чтобы он доставил их до озера Альбано, и тут услышали за спиной специфический электронный звук. Под сень громадного ангара с освещенной солнцем территории въехала тележка службы безопасности. Охранник внимательно слушал в наушники инструкции, а друзья тем временем делали все от них зависящее, чтобы не бросаться ему в глаза. Он что-то пробормотал в микрофон, потом снова стал слушать. Наконец охранник направил свою тележку к Пейну и Джонсу.

— Прошу вас, пройдемте со мной, — произнес он с сильным итальянским акцентом.

— Зачем? — откликнулся Пейн, демонстрируя полнейшее недоумение. — Мы только прилетели.

Кивнув, охранник указал на крошечную камеру в углу ангара.

— Мы знаем.

Через несколько минут Пейна и Джонса ввели в офис службы безопасности аэропорта, где усадили за металлический стол, привинченный к полу. Они прошли через достаточное число допросов, чтобы понять, к чему все идет. Бесконечные вопросы, специальная тактика запугивания, сдабриваемая отвратительным кофе.

Джонс обвел комнату взглядом и поморщился.

— Знакомое местечко.

— Если вон в ту дверь войдут Манзак с Бакнером, клянусь, я наделаю в штаны.

Манзак с Бакнером не появились, но Пейн чуть было не исполнил свое обещание, когда в комнату вошел мужчина. Было достаточно увидеть один массивный подбородок, ведь именно на него Пейн всегда обращал внимание, когда беседовал с Ником Дайалом. На здоровенный горбыль вместо подбородка.

Дайал вошел в комнату с мрачным выражением лица и что-то прошептал на ухо охраннику, сопровождавшему Пейна и Джонса. Как только дверь за охранником захлопнулась, Дайал крепко пожал Пейну руку.

— Сколько лет мы не виделись? Пять или шесть?

— Наверное, больше.

— Выглядишь ты ужасно, скажу я тебе… Так же как и твоя сестричка.

Джонс расхохотался.

— Слышишь, что он говорит, детка?

И все трое стали вспоминать те годы, когда Пейн с Джонсом служили в «Маньяках», а Дайал работал в Интерполе. Американские бары разбросаны по всей Европе. Там соскучившиеся по дому туристы или бизнесмены могут ненадолго ощутить себя снова на родине. Чаще всего подобные заведения посещают солдаты, чтобы хоть как-то смягчить ощущение одиночества, к которому невозможно привыкнуть.

Как-то вечером Пейн с Джонсом резались на бильярде в заведении под названием «Звезды и полосы», когда до них донесся жаркий спор о футболе. Один из спорщиков — им был Дайал — упомянул, что его отец тренировал Питта. Пейн не смог остаться равнодушным к этому, и спустя несколько минут они уже вместе пили пиво, травили анекдоты — в общем, хорошо проводили время. В течение нескольких лет они старались не терять связи. Время от времени, когда оказывались в одном городе, вместе обедали. К сожалению, из-за особенностей деятельности «Маньяков» им нечасто случалось встречаться.

Как бы то ни было, их нынешняя встреча была чем-то почти сюрреалистическим. Для них всех. Дайал не представлял, зачем Пейн с Джонсом тайком проникли в Италию. А они — почему их задержал Дайал.

Закончив обмен любезностями, Дайал сделался чрезвычайно серьезен.

— У нас небольшая проблема, парни. В данный момент мы в этом аэропорту отслеживаем всех пассажиров с военным прошлым. И, насколько нам известно, вы принадлежите именно к названной категории плюс проникли в страну незаконным путем.

— У нас на то имеются основательные причины, — заверил его Пейн. — Можешь мне не верить, но дело в том, что двух наших друзей только что захватили в Вене и мы прилетели сюда, чтобы их вытащить.

— Ты прав, в такое поверить трудно. Почему вы просто не обратились в полицию?

— Не могли. Возникло бы слишком много вопросов.

— И почему же?

— Вы уже их ищете.

— Вот как? — Дайал наклонился вперед, еще больше помрачнев. — И как их зовут?

— Ник, я не могу назвать их имена. Мы не можем.

— Джон, если ты хочешь, чтобы они остались в живых, назови мне имена. В противном случае они погибнут, пока мы тут, в этой комнате, будем обмениваться загадками.

Доводы Дайала звучали логично, поэтому Пейн с Джонсом решили посвятить его в некоторые подробности своих приключений, опустив практически все, что касалось истории Христа и катакомб, но снабдив Ника всей остальной необходимой информацией. Пейн продемонстрировал ему заметки, касавшиеся адресов Пелати, и объяснил, почему они направлялись к озеру Альбано, а не в город.

— Итак, давайте расставим все точки над i. Значит, Пелати несет ответственность за все: за убийства, насилие, похищения, — а доктор Бойд всего лишь пешка?

— Да, — отозвался Пейн, — примерно так.

Дайал откинулся на спинку кресла и улыбнулся. Его реакция была бы совсем иной, если бы они не были когда-то так дружны. Пейн видел, что Дайалу очень трудно поверить в то, что он только что услышал.

— Ладно, ребята, будем считать, что я вам поверил. Но и я в сложном положении. Я ведь не могу просто так позвонить в местное отделение полиции и заявить, что один из самых могущественных людей Италии виновен в столь серьезных преступлениях. Ведь у меня нет никаких доказательств.

— У тебя есть доказательство! — возразил Джонс. — И это мы! Мы свидетели.

— Свидетели чего? Вы ведь не видели, чтобы Бенито лично совершал какие-то преступления. Более того, ребята, вы проникли в Италию нелегально, и вас официально здесь нет. Вы персоны нон грата.

— Ладно, — разочарованно протянул Пейн. — Но сделай же что-нибудь. Ты можешь хотя бы послать на озеро каких-нибудь агентов Интерпола. Клянусь, Мария и Бойд в серьезной опасности.

— Джон, пойми, не могу. Помимо тех доводов, которые я уже привел, у нас так много дел, что мы не можем ввязываться еще и в ваше.

Дайала прервал телефонный звонок. Он раздраженно взглянул на аппарат, однако увидев, кто звонит, вскочил на ноги, извиняясь перед друзьями за вынужденную паузу в беседе.

— Дайал слушает.

— Ник, говорит кардинал Роуз. Извини за столь поздний звонок, но ты сам просил держать тебя в курсе всех последних ватиканских сплетен. И то, что я собираюсь тебе сообщить, действительно потрясающе.

В течение нескольких следующих минут Роуз пересказывал ему поведение Бенито Пелати на последнем заседании Верховного совета Ватикана. По крайней мере то, что ему во время совместной выпивки выболтал американский представитель, присутствовавший там. Роуз рассмеялся и добавил:

— Я бы, наверное, узнал и больше, если бы у меня не кончился бурбон.

Дайал поблагодарил кардинала и вернулся за стол совсем в ином настроении. Всего несколько минут назад он ворчал по поводу отсутствия доказательств и невозможности вовлечь в это дело своих агентов, а теперь улыбался и в глазах у него горел озорной огонек.

— Итак, ребята, — спросил он, — вы когда-нибудь бывали на озере Альбано?

 

Глава 71

Вилла Пелати

Озеро Альбано, Италия, 11 миль к юго-востоку от Рима

Вертолет с ревом пронесся над спокойными водами озера и приземлился на выложенном каменными плитами дворе на расстоянии ста метров от главного здания виллы. Построенная в XVI веке, она располагалась на самом краю кратера доисторического вулкана, и из нее открывался замечательный вид на озеро, лес и виноградники.

Воспоминания детства нахлынули на Марию, когда она выглянула из окна вертолета и увидела то место, которое когда-то называла домом. Воспоминания о матери и детских играх на берегу Альбано вызвали в ней приступ ностальгии, тут же сменившейся отвращением.

— Сколько времени прошло? — спросил Данте, открывая люк. — Лет десять?

Мария сделала вид, что не расслышала вопроса. Ей не хотелось беседовать с человеком, силой возвращавшим ее в прошлое. По ее мнению, он уже однажды чуть было не разбил ей жизнь и теперь намеревался сделать это вторично.

Парадокс их отношений состоял в том, что в детстве Мария и Данте были очень близки. Несмотря на то что матери у них были разные и их разделяли двенадцать лет, у них было общее бремя непервородных детей в семействе Пелати: отсутствие внимания со стороны отца, холодность и постоянные разочарования. В то время как к Роберто все в доме относились как к наследному принцу, на Марию и Данте смотрели как на детей второго сорта, и они не получали и сотой доли той любви и тепла, которыми пользовался старший брат. Правда, со временем Бенито несколько смягчил отношение ко второму сыну, заметив, что Данте — способный юноша, и незадолго перед тем как Марию отправили в школу в Англию, сделал его компаньоном в семейной фирме. Неудивительно, что Мария, чувствуя глубокую обиду на отца, перенесла часть ее и на Данте.

По ее мнению, Данте отвернулся от нее, чтобы заслужить расположение отца.

Это был тот его грех, который она не могла ни забыть, ни простить.

Мария вылезла из вертолета и теперь ждала Бойда. Все время полета они молчали, что еще больше расстроило Данте. Он пытался расспрашивать их, но обнаружив, что они не желают говорить, отстал. Данте понимал, что средств воздействия на земле будет гораздо больше.

А пока они шли по роскошному саду к широкой аллее, вымощенной булыжником, что вела к дому. За деревьями мерцала озерная вода. Слева мраморные колонны окружали сверкающее озеро, а справа аллею обрамляла череда статуй. Широкая лестница вела в открытое патио, а оттуда к заднему входу в дом.

Данте ввел код.

— Отец до утра будет в Ватикане. Нам нужно кое-что обсудить до его приезда.

У Марии все внутри сжалось от слова «отец». Она выросла практически без отца, и у нее не было ни малейшего желания, чтобы он снова появлялся в ее жизни. Не теперь, когда ее, по всей вероятности, собираются убить за то, что она совершила. Это самый страшный способ казни — заставить ее посмотреть ему в глаза перед смертью.

— Ты помнишь его кабинет? — спросил Данте. Вестибюль, в который они вошли, был примерно двадцать футов высотой, поэтому слова Данте разносились вокруг гулким эхом. — Я читал тебе книги там у камина. А твоя мать злилась на меня из-за того, что самые страшные я оставлял напоследок, чтобы прочесть перед сном. И я так пугал тебя, что ей приходилось на полночи оставаться с тобой в спальне.

Мария невольно улыбнулась. Это было совсем другое время, другая жизнь. В те годы она чувствовала себя счастливой, и все вокруг было гораздо проще.

Кабинет отца остался примерно таким же, каким она его помнила. Старинный стол стоял слева, справа располагался камин. Пространство между ними занимали кожаный диван, два кресла и стеклянный стол. Книжные полки и картины вместе с изысканной подборкой древностей на мраморных подставках закрывали практически все стены. На полу лежал разноцветный ковер, от которого в комнате возникало ощущение тепла и уюта. Мария почувствовала в этом особую зловещую иронию, вспомнив, кому принадлежит кабинет.

— Садитесь, — предложил Данте, указав на диван, и повернулся к охране. — Синьоры, полагаю, что с дальнейшим смогу справиться без вашей помощи. Прошу вас, подождите в коридоре.

Они закрыли дверь, впервые за весь вечер оставив Данте наедине с Марией и Бойдом.

— Я чувствую, что у вас ко мне есть вопросы. — Данте снял пиджак и повесил на стул. Мария и Бойд увидели под мышкой кобуру. Это усилило напряжение, и без того царившее в комнате. — Для нас всех неделя была крайне беспокойная.

Мария закатила глаза. Она не представляла, каким образом Данте собирался вести беседу. Они ведь не союзники, а заклятые враги.

— Прежде всего, — обратился Данте к Бойду, — позвольте мне принести извинения за то, что я не смог поддерживать с вами связь, профессор. Как только вы уехали из Орвието, я не мог вас найти.

На лице Бойда отобразилось явное облегчение.

— Я хотел позвонить вам, но был чрезвычайно напуган нападением. Я не мог представить, кто за ним стоит: вы или кто-то еще.

— Еще раз вынужден извиниться. Мне ничего не было известно относительно их планов до вечера понедельника, то есть до того момента, когда вы уже покинули катакомбы. Если бы я знал, что они планируют, я бы вас предупредил.

Мария была потрясена его словами. Ее брат беседовал с Бойдом так, словно они партнеры. Характер их разговора оказался для нее настолько неожиданным, что несколько минут у девушки ушло на то, чтобы освоиться с происходящим.

— О Господи, о чем вы, профессоре? Вы разговариваете с ним словно друзья.

— Почему вы удивлены, моя дорогая? Ведь он дал нам разрешение на раскопки.

— Верно, — ответила она, пытаясь подыскать верные слова, — но ведь он собирается нас убить.

— Убить? — усмехнулся Данте. — С какой стати я должен вас убивать? Мне кажется, напротив, я вас спас.

— Спас?! — вскрикнула Мария. — Ты нас силой, под страхом смерти притащил сюда. И это ты называешь спасением?!

— Называю. И ты согласишься со мной, если узнаешь, сколько людей хотят вашей смерти.

— Да, но…

Бойд похлопал ее по плечу, убеждая успокоиться.

— В оправдание Марии должен сказать, что и я до последнего мгновения не был уверен в вашей искренности. Вы блестяще умеете скрывать свои намерения за бесстрастным выражением лица.

Данте рассмеялся.

— Позвольте мне и за это извиниться. Не забывайте, что люди, которые нас окружают, работают на отца, а не на меня. Если мы хотим, чтобы наш замысел удался, нам необходимо и впредь поддерживать видимость.

— О чем ты говоришь? Какую видимость? — озадаченно переспросила Мария.

— Видимость того, что я на стороне отца. — В его голосе послышалась горечь, которой раньше не было. Последнее, самое важное, слово он произнес с откровенной неприязнью. — Ты ведь должна понимать меня лучше, чем кто-либо другой.

— Но… — начала было Мария и запнулась, не находя нужных слов.

Бойд поднял руку, призывая ее остановиться.

— Побеседуете о вашей общей ненависти к нему позже. У нас есть более важные темы для обсуждения.

Данте и Мария встретились взглядами. Ему так много нужно было ей сказать, но он понимал, что сейчас не время и не место.

— Знаешь, он прав. У нас очень насыщенный план. Мне еще предстоит раскрыть тебе семейную тайну.

Шофер остановил автомобиль у главных ворот виллы.

Бенито сидел сзади и размышлял обо всем, что произошло в последнее время. О страшных событиях в Орвието, о том, что случилось в Ватикане, о гибели сына. И все же, несмотря на многочисленные неприятности, у него было предчувствие, что удача ждет за углом, что все его труды скоро будут вознаграждены.

Конечно, он не мог и предположить, какой будет эта награда.

Бойд и Мария внимательно наблюдали за Данте, когда тот шел к своему столу. Он со вздохом опустился в отцовское кресло, словно тайна, которую он собирался поведать, тяжелым грузом давила на него.

— В течение многих лет я чувствовал, что что-то происходит, — начал он. — Стоило мне войти в комнату, и отец тут же прекращал беседу с Роберто. Поначалу я думал, что они говорят обо мне. А потом понял, что дело в чем-то значительно более важном.

Данте взял со стола какой-то брелок и стал вертеть в руках, стараясь не смотреть на собеседников.

— Я начал просматривать их документы, перепроверять все, что они просили меня сделать, и в результате обнаружил, что многое из этого концентрируется вокруг Орвието. Дополнительная охрана, дополнительные расходы и много чего еще дополнительного. Там происходило что-то такое, что от меня тщательно скрывали.

Данте был явно подавлен тем, о чем ему приходилось рассказывать. Он раздраженно отбросил в сторону брелок и продолжил:

— Однажды мной до такой степени овладело любопытство, что я пошел к отцу и попросил, чтобы он сообщил мне правду о катакомбах и о том, куда идут наши деньги. Он только отмахнулся от меня и потребовал, чтобы я оставил его в покое. Он просто наплевал на меня. Я сразу понял, что он никогда ничего мне не расскажет.

Мгновение Данте молчал, затем взглянул на Бойда.

— И вот тогда-то я решил найти человека, которому мог бы доверять.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Мария.

— Извини, Мария, тебя, наверное, оскорбит мое признание, но я в течение многих лет следил за тобой. В течение всех лет твоей учебы я следил за твоей частной жизнью, за твоими связями. В конце концов, ты моя сестра. Я не мог тебя забыть, даже если ты этого очень хотела.

Мария напряженно молчала, пытаясь понять его мотивы. Да она и не знала, что ему ответить.

— И вот тогда-то я получил сведения о докторе Бойде, — продолжал Данте. — Я следил за тобой и узнал о его страстном интересе к катакомбам. Поначалу я даже счел неким чудом то, что судьба свела вас двоих вместе. А потом понял, что здесь не простое везение. Ты поехала в Дувр с определенной целью. Ты поехала туда, чтобы побольше узнать об Орвието. Ты стала студенткой Бойда из-за такого же любопытства.

Из глаз Марии покатились слезы. Она попыталась смахнуть их, так чтобы никто не заметил, но от Данте не могло укрыться ее состояние и он улыбнулся. Он понял, что следует по правильному пути. За долгие годы его сестра совсем не изменилась.

— Год назад я просматривал запросы на получение разрешения на раскопки, и мне впервые встретилось имя Бойда. Я сразу понял, что это великолепный предлог для того, чтобы завязать общение. И я позвонил ему по поводу катакомб.

Мария уставилась на профессора обвиняющим взглядом.

— Вы беседовали с Данте год назад, и не сказали мне ни слова?!

Бойд попытался оправдаться.

— Клянусь, Мария, я не знал, что он ваш брат. Он сказал только, что зовут его Данте и что он ассистент вашего отца. Больше он мне ничего не сообщил. Он вообще о себе никогда ничего не говорил.

— Профессор говорит абсолютную правду, — заверил ее Данте. — Я не хотел, чтобы ты знала об этой договоренности, так как ты сразу же порвала бы отношения с Бойдом. Мне хорошо известно, насколько ты упряма. У меня большой опыт.

По лицу Марии было ясно, что она немного смягчилась. Девушка медленно повернулась к Данте.

— В течение нескольких месяцев я обменивался информацией с доктором Бойдом. Он сообщал мне о своих находках, а я ему — о своих, в надежде, что нам удастся провести удачные раскопки. Конечно, я не мог отправиться с ним в Орвието — мое участие не укрылось бы от отца, — но меня вполне удовлетворило, что в них будет участвовать один из нас. То есть ты.

У Марии из глаз вновь покатились слезы.

— Значит, вот что ты скрывал? Вот в чем заключается семейная тайна?

Данте рассмеялся над ее наивностью.

— Вовсе нет. Отец скрывал нечто от нас обоих на протяжении всей нашей жизни, скрывал то, что мы должны были знать уже давно. Я могу поклясться тебе, что пребывал в неведении до вчерашнего дня. Когда отец узнал о гибели Роберто, он пригласил меня к себе и все рассказал. Он сообщил мне правду о катакомбах, о распятии и о нашем происхождении. Видишь ли, катакомбы Орвието были построены специально для нас. Для нашей семьи. В честь нашего предка.

— О чем ты говоришь? Какого предка?

Вместо ответа Данте кивнул на изображение, которое было сделано по требованию их отца вскоре после первого его посещения катакомб. Оно было очень похоже — хотя и значительно меньше по размеру — на то, которое Бойд с Марией обнаружили в первом помещении катакомб. То, которое вызвало в Марии уверенность, что она видела его где-то раньше, но где, припомнить не смогла. И тут она поняла, почему ее подвела память.

— Смеющийся человек? — выдохнула она. — Смеющийся человек — наш родственник?

Данте нахмурился.

— Что еще за смеющийся человек?

— Он, — ответила она. — Так мы его назвали, мы ведь не знали его настоящего имени. Катакомбы полны его изображений. На стенах, на барельефах, на гробнице. С тех пор мы пытались узнать, кто он такой.

— Значит, ваши поиски закончены, теперь вы знаете его имя.

— Знаем?

Данте кивнул.

— Это и твое имя тоже.

— Мое имя? Что ты хочешь сказать? Что его звали Пелати?

— Нет, — ответил Данте. — Имя изменили, чтобы защитить нас от последствий его грехов… Его звали Пилат.

— Пилат?

Данте кивнул.

— Понтий Пилат. Он был нашим предком. А мы его потомки.

— Мы его… кто? — Мария уставилась на Данте, затем перевела взгляд на Бойда и вновь на Данте. — Что ты такое говоришь?

— А то, что настоящее имя нашей семьи не Пелати, а Пилат. Оно было изменено, чтобы защитить наших с тобой предков от преследования.

— Значит, смеющийся человек — Понтий Пилат?

Данте кивнул.

— И мы все от него происходим.

Прошло некоторое время, прежде чем Мария все осознала. И как только это произошло, она тихонько застонала, будто получила удар под дых. Ей хотелось спорить, хотелось драться, однако в глубине души Мария прекрасно понимала, что брат никогда не стал бы лгать о таких вещах. Значит, все рассказанное — правда.

Они связаны родственными узами с самым ненавидимым убийцей всех времен.

Медленно, в полнейшем отчаянии она повернулась к доктору Бойду, стоявшему теперь рядом с ней.

— Профессор? Неужели подобное возможно? Неужели хотя бы часть этого правда?

Бойд закрыл глаза и задумался над услышанным.

— Да, дорогая, вполне возможно.

— Но… каким образом?

Он глубоко вздохнул, пытаясь подыскать нужные слова:

— Как ни странно, о Понтии Пилате известно совсем немногое. Большинство ученых сходятся на том, что он стал прокуратором Иудеи в двадцать шестом году и через десять лет покинул названный пост. Однако ничего не известно ни о его рождении, ни о его смерти, хотя на сей счет существует масса противоречивых сведений. Некоторые историки полагают, что Пилат был казнен по постановлению римского Сената вскоре после смерти Тиберия в тридцать седьмом году. Другие считают, что Пилат покончил с собой, утопив свою нечистую совесть в озере неподалеку от Люцерна в Швейцарии. Кстати, озеро расположено на горе Пилат. Однако в немецком фольклоре бытуют легенды, что Пилат прожил долгую и счастливую жизнь в Вене на Роне, где до сих пор находится пятидесятидвухфутовый памятник, который называют гробницей Пилата. Несмотря на столь значительные расхождения, — подчеркнул Бойд, — существуют абсолютно точно установленные факты относительно личности Пилата. Самый интересный из них касается его жены Клавдии Прокулы. Очень немногим известно, что супруга Пилата была внучкой Августа и приемной дочерью императора Тиберия.

— Что?! — Мария заморгала. — Тиберий был тестем Пилата?

Бойд кивнул.

— Держу пари, об этом вы ни разу не слыхали на занятиях в воскресной школе.

— Не слыхала, — выдохнула Мария. Внезапно версия о сотрудничестве Пилата и Тиберия показалась ей вполне реальной. Они были не просто политическими союзниками. Они были родственниками.

— А знаете ли вы, — продолжал Бойд, — что коптская церковь в Египте и абиссинская в Эфиопии всегда считали, что Понтий и Клавдия приняли христианство после распятия? Они почитают их как святых и двадцать пятого июня празднуют день их памяти!

— Простите, доктор Бойд, но мне кажется, вы упускаете здесь нечто весьма существенное. То, что вы говорите, не столь уж и важно. Нас должен интересовать только сам факт распятия и больше ничего.

— Именно к этому я и приближаюсь, — ответил профессор, отмахнувшись от Данте. — В течение многих лет я полагал, что они просто идиоты, почитая Понтия Пилата как героя. Называя его христианином. Теперь я знаю, что они абсолютно правы. О Господи! Ведь Пилат и является создателем религии. Я сам полный идиот, так как не понял столь очевидного факта раньше.

— Вы чувствуете себя идиотом?! — воскликнула Мария. — А как должна чувствовать себя я? Мы носились по всей Европе в поисках… моего родственника. А портрет смеющегося человека все время висел на стене в кабинете моего отца! — Она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. — Но как мы могли забыть о Пилате? Ведь он столь очевидная кандидатура. Мы должны были о нем вспомнить.

— Ну-ну, дорогая, в этом вы не одиноки, — постарался успокоить ее Бойд. — Мы все не обратили внимания на Пилата. Выше голову! Еще не конец света.

— Вы заблуждаетесь, — произнес чей-то голос с порога. Потрясенные, они обернулись и увидели, что в комнату входят Бенито Пелати и четверо вооруженных охранников. — Для Данте он наступит сейчас.

И Бенито подтвердил свое заявление выстрелом. Фонтан крови вырвался из груди Данте, залив изображение Пилата и всю стену за спиной у младшего сына Бенито. Затем, словно при замедленной съемке, его безжизненное тело съехало с кресла и рухнуло на пол. Увиденное пробудило в Марии такую ярость, что она бросилась к отцу и попыталась выбить оружие у него из рук. На ее пути встал охранник, и она набросилась на него. Мария успела расцарапать ему лицо, пока тот не опомнился и не нанес ей удар головой в нос. Завершил охранник расправу резким хуком в подбородок, от которого девушка отлетела к стеклянному кофейному столику, разбив его вдребезги.

На Бенито решительность дочери произвела сильное впечатление. Пристально взглянув на нее, он произнес:

— Кто бы мог подумать?! Из всех моих детей настоящим мужчиной оказалась только дочь!

 

Глава 72

Мария пришла в себя и обнаружила, что привязана к стулу. Из носа и рта капала кровь. Все тело было изрезано. Кусочки стекла торчали отовсюду, словно колючки у дикобраза. Голова кружилась.

Мария заморгала, пытаясь сосредоточиться и рассмотреть, что за человек стоит перед ней. Размытые очертания фигуры бросились ей в глаза сразу же, как только она очнулась. Ей казалось, что все вокруг окутывает какой-то туман. Он замутнил ей зрение, память, даже слух, а в голове, словно отдаленное эхо, звучало ее собственное имя. Кто-то что-то ей говорил. Мария снова заморгала, стараясь понять, кто же это такой.

— Мария? — повторил ее отец. — Ты меня слышишь?

— Что? — пробормотала она. — Где я?

— Ты дома, Мария. После стольких лет ты наконец дома… Думаю, твое возвращение стоит отпраздновать. — Один из охранников передал Бенито бутылку граппы, которую он тут же опрокинул ей на голову. Огненная жидкость мгновенно проникла в раны, вызвав сильнейший приступ боли, словно ножом пронзивший все тело. Мария не смогла сдержать крик. Бенито расхохотался. — Пока чувствуешь боль, можешь быть уверен, что еще жив.

Внезапно понимание ситуации вернулось к Марии, словно молнией осветив ее сознание. Она вспомнила, где находится и что с ней происходит. А самым страшным было то, что она вдруг поняла, кто стоит перед ней и злобно смеется. В одно мгновение все ее самые страшные кошмары сделались реальностью. Рядом с Марией был отец.

— Я знал, что когда-нибудь снова тебя увижу, — заметил Бенито, — но не думал, что наша встреча будет такой.

— Я тоже, — процедила она сквозь зубы. — Только я надеялась, что в следующий раз буду стоять у твоего смертного одра.

Бенито покачал головой.

— Все получилось как раз наоборот: теперь я стою у твоего.

Мария оглянулась по сторонам в поисках хоть какой-то надежды. Или оружия. Или пути для побега. Хоть чего-то. И тут заметила, что рядом с ней привязан доктор Бойд. Голова старого профессора упала на грудь. Вся рубашка была в крови. Глаза и щеки распухли от бесчисленных ударов.

— Боже мой! Что ты с ним сделал?

— Я ничего с ним не делал. Делали мои люди. Их просто разозлило то, что он не отвечает на мои вопросы. — Бенито внимательно всматривался в темно-карие глаза дочери, радуясь, что видит в них ужас. Он уже однажды наблюдал подобный взгляд много лет назад в подобной ситуации и в этой же комнате. — Надеюсь, к тебе не придется применять те же методы воздействия, чтобы ты разговорилась.

— Можешь не рассчитывать на мою сговорчивость.

Бенито пожал плечами.

— Очень жаль. В таком случае, полагаю, тебя ждет судьба твоей матери.

— Судьба моей матери? О чем ты?

Бенито улыбнулся. Он знал, что она попадется на приманку.

— Ну, Мария, не думаешь ведь ты в самом деле, что она покончила с собой! Ты знала ее лучше, чем кто-либо. Твоя мать никогда не принадлежала к тому типу женщин, которые способны совершить самоубийство.

У Марии голова снова пошла кругом. Конечно, она всегда сомневалась в самоубийстве матери. И теперь к ней вернулись вопросы, которые когда-то давно она уже задавала себе. Каким образом умерла мать? Что случилось на самом деле? Может быть, ее убили? Или она стала жертвой несчастного случая? Ей хотелось спросить человека, стоявшего перед ней, об очень многом, но девушка не могла выговорить ни слова.

— Вот что я тебе скажу, Мария, — предложил ей Бенито. — Давай обменяемся информацией. Ты отвечаешь на мой вопрос, а я отвечаю на твой… Ну как, согласна?

Она кивнула, приняв договор с дьяволом.

Он подвинул себе стул и сел напротив нее, надеясь сразу заметить, если она начнет ему лгать.

— Кому известна правда о катакомбах?

— Половине Европы, — простонала девушка, все еще ощущая, как горит кожа. — Люди говорят об этом уже на протяжении многих лет.

Бенито поморщился, ему было неприятно ее вызывающее поведение. И он дал почувствовать ей свое отношение, ударив по осколку стекла, торчавшему у Марии из бедра. Ее крик огласил комнату, а брезгливое выражение на физиономии Бенито превратилось в улыбку.

— Зачем ты создаешь для себя лишние сложности? Мне нужна только правда. Если ты не будешь артачиться, то получишь в обмен ответы на свои вопросы… А если будешь лгать, то тебя ждут сильные мучения… Поняла?

Мария кивнула.

— Кому известна правда о катакомбах?

— Только нам… Бойду и мне… Мы больше никому не доверяли… поэтому хранили тайну.

— А остальным? Петру Альстеру? Пейну и Джонсу? Что им известно?

— Ничего, — ответила она, с трудом переводя дыхание. — Им известно, что мы искали катакомбы, но они не знают, что мы их нашли.

Бенито кивнул. Без ведома Марии доктор Бойд во время допроса сказал Пелати то же самое, и поэтому Бенито пришлось поверить словам дочери. Позже его люди применят к ним обоим дополнительные методы, и тогда, возможно, станут известны какие-то другие факты.

— Теперь моя очередь, — прохрипела она. — Что случилось с моей матерью?

— Времени зря не теряешь, дорогая. Ну что ж, тогда и я не буду тратить его впустую. Твою мать убили.

— Убили? Кто?

— Извини, Мария. Теперь моя очередь задавать вопрос. На твой я уже ответил.

— Но…

— Никаких «но»! — Он надавил пальцем на осколок стекла, чтобы продемонстрировать, кто здесь хозяин. — Что вы забрали из катакомб?

— Свиток. Только свиток. Больше ничего.

— Точнее, пожалуйста, — потребовал он. — О свитке поподробнее.

— Нет, это уже следующий вопрос.

Бенито покачал головой:

— Это не вопрос, а приказ. Говори о свитке. — И он еще сильнее надавил на стекло. — Твой ответ был неполон.

— Хорошо, — прохрипела она, с каждым мгновением все больше ненавидя его. — Мы нашли его в бронзовом цилиндре. В подвале.

— В комнате документов. Внутри каменного ящика с его изображением. — Бенито перевел взгляд на портрет у себя за спиной. — Верно?

Мария кивнула в некотором замешательстве.

— Откуда ты знаешь?

— Откуда? Я сам его там оставил. Неужели ты думаешь, что стала первооткрывательницей катакомб?.. Потрясающе! Как наивны могут быть женщины!

— Что? Минуточку! Ты хочешь сказать, что был там, внутри?

— Конечно, был. И я открыл их. Точнее, открыл заново. Церкви было известно об их существовании на протяжении столетий.

— Но свиток? Если они знали о свитке, почему же оставили его там?

На устах Бенито заиграла покровительственная улыбка. Она действительно поразительно тупа.

— Церкви ничего не было известно ни о свитке, ни о нижнем уровне. Римляне опечатали вход на лестницу две тысячи лет назад. Туда невозможно было проникнуть до тех пор, пока я не провел соответствующие исследования на плато и не обнаружил нижний уровень.

Он усмехнулся, подумав о странности местонахождения свитка. Папа Урбан VI избрал Орвието в качестве идеального места для защиты Ватикана на период Великого раскола. А гораздо большая опасность — документ, который был способен потрясти основы христианства и Церкви! — все это время была сокрыта в катакомбах. Бенито понимал, что если бы служители папского престола обнаружили тайный вход на лестницу, свидетельство о плане Пилата было бы уничтожено церковью еще в XIV веке. К счастью, свиток остался для них недосягаем.

— Моя очередь, — решительно произнесла Мария. — За что убили мою мать?

— За что?.. За тебя.

— Что? Что значит — за меня?

Он поднял палец в знак того, что теперь вопросы должен задавать он.

— Вы перевели свиток?

Марии хотелось солгать. В то же время она понимала, что если он почувствует, что она лжет, то не станет больше отвечать на ее вопросы. Рисковать девушка не могла. Для нее тайна смерти матери была гораздо важнее всех тайн свитка.

— Да, мы перевели его в Милане.

Бенито ожидал подобного ответа.

— Значит, ты знаешь правду. Центральным персонажем истории о распятии был не Христос. Главным героем был Пилат, твой предок. Его афера породила величайшую религию всех времен и народов.

Мария неопределенно пожала плечами, выразив этим жестом полное равнодушие.

— Почему ее убили из-за меня?

— Ты что, не слышала, что я тебе сказал? Ты родственница Понтия Пилата. Он был твоим предком.

— Ну и что? Меня гораздо больше интересует судьба моей матери. За что ты убил ее?

Он улыбнулся ее наглости и решил вознаградить ответом.

— За что? За то, что она хотела тебя вернуть. Ты была ее любимой малышкой… С того момента, как ты пошла в школу, с ней стало все труднее справляться. Она понимала, что я не собираюсь ей уступать, и прибегла к внешнему давлению в надежде заставить меня поменять решение.

— И какое же давление?

Бенито отрицательно покачал головой. Его вопрос.

— Когда Роберто пытали, что он рассказал?

— Не знаю. Меня там не было.

— Мария, — мрачно произнес Бенито и коснулся осколка стекла.

— Я говорю совершенно искренне. Меня там не было. Именно поэтому Пейн отрезал Роберто палец, чтобы узнать, кто он такой. Если бы я была рядом, то не стала бы скрывать, кто такой Роберто.

Бенито задумался, затем кивнул.

— Какое давление? — повторила она.

— Твоя мать нашла информацию о катакомбах у меня в кабинете. Она пригрозила обнародовать ее, если я не верну тебя домой.

Наконец Марии все стало ясно. Вот почему мать позвонила ей в школу и попросила собирать вещи. Она полагала, что информации о катакомбах будет достаточно, чтобы добиться возвращения Марии. Она заблуждалась.

— И ты приказал ее убить?

— Вовсе нет. Я сам ее и убил. Прямо здесь, в этой комнате. — Бенито улыбнулся, вспомнив тот день. Она была его женой, поэтому он считал, что имеет полное право распоряжаться ее жизнью. Убийство жены было для него примерно тем же, чем для других бывает умерщвление больной собаки. — Ни одной женщине не позволено командовать мной. Ни здесь, в моем доме, ни в Орвието. Кроме того, речь шла о моей семейной тайне, а не о ее. Похитив сведения о тайне катакомб, она совершила преступление, за которое заслуживала смерти.

 

Глава 73

По дороге на озеро Альбано Пейн кратко рассказал Нику Дайалу о Бенито Пелати и его телохранителях. Бывшие военные, в прошлом служившие в швейцарской гвардии, — тот тип ребят, с которыми «Маньяки» неплохо управлялись. Дайал понимал, что без помощи друзей ему не обойтись, поэтому взял их себе в сопровождение в качестве официальных сотрудников Интерпола. Правда, Пейн с Джонсом подозревали, что их назначение было не совсем законным.

У въезда в поместье их встретили железные ворота и пустая будка охраны. Пейн помог Джонсу и Дайалу перелезть через забор, затем перебрался сам. Двор был большой и темный. Они побежали к дому, пробираясь меж кустов и деревьев, стараясь не попасться на глаза службе безопасности. Вокруг было так тихо, что у них даже возникли сомнения, а есть ли кто на вилле. Вдруг донесся звук выстрела. Потом второй. Два совершенно одинаковых звука, раздавшихся где-то внутри здания. Это был сигнал к решительным действиям. Напарники не знали, что там происходит и с чем могут столкнуться, но их подобные мелочи не заботили. Выстрелы в доме никогда не могут означать ничего хорошего.

Джонс шел впереди, Дайал прикрывал сзади. Пейн продвигался вдоль периметра здания, заглядывая в окна, пытаясь составить примерный план расположения внутренних помещений. Он прикидывал, каким образом можно будет ускользнуть, отмечал слабые места строения, запоминал размеры комнат. На карту была поставлена жизнь множества людей, и он прекрасно понимал это. Чем большей информацией он будет располагать, тем больше трупов будет на выходе. Вражеских трупов, конечно. Главным для Пейна в ходе выполнения заданий всегда было сохранить жизнь своих парней.

Пейн достиг главного входа на виллу как раз в тот момент, когда Джонс закончил с замком. Пейн кратко сообщил о своих наблюдениях и предложил войти в дом первым. Возражений не последовало. Вторым шел Дайал, за ним Джонс. Две широкие лестницы поднимались с обеих сторон вестибюля и соединялись на втором этаже. Стены украшали картины и статуи, с высокого потолка свисала шикарная люстра. Она была погашена, поэтому при входе в дом их встретила почти полная темнота, лишь откуда-то из глубины сочился тусклый свет. Они решили идти по направлению к источнику этого света.

Чем дальше они следовали по коридору, тем слышнее становился шум: вопли ужаса и муки, удары. Теперь Пейн не сомневался: пытали доктора Бойда. И не один человек. Дверь в кабинет, откуда доносились жуткие звуки, была заперта, только сквозь щели пробивался свет. Именно он, словно маяк, и привел их сюда.

Джонс осмотрел замок и понял, что ему как минимум лет сто. Такого он никогда прежде не встречал. Он сказал Пейну, что, возможно, и сумеет его вскрыть, но шанс невелик. Самое главное, что он явно не сможет сделать это тихо. Пейн отрицательно покачал головой, давая понять, что ломать замок слишком рискованно. То же самое касалось и выбивания двери. У него не было опыта работы с подобными старыми дверями. Если не удастся выбить ее с первой попытки, эффект неожиданности будет потерян. А так как им было неизвестно, сколько человек находится внутри и чем они вооружены, то риск был слишком велик.

Пейн повернулся к Дайалу и прошептал:

— Нам нужно зеркало. Такое, чтобы пролезло под дверью.

Тот понимающе кивнул.

— Дайте мне две минуты.

Прежде чем Пейн успел что-то возразить, Дайал проскользнул дальше по коридору. Он плевал на темноту, плевал на осторожность. Для Дайала значение имела только цель. Через полторы минуты он вернулся с куском разбитого зеркала. Пейн хотел было спросить, как ему удалось разбить его, не нарушив тишину, потом понял, что на расспросы нет времени. Не говоря ни слова, он опустился на колени и просунул осколок под дверь. Наклоняя его край в разные стороны, он смог разглядеть все происходящее в кабинете. Бойд был без сознания, кровь капала у него с лица. Рядом с ним сидела Мария — ее допрашивал пожилой, не знакомый Пейну мужчина. Пейн предположил, что это скорее всего ее отец. В комнате также находилось трое вооруженных охранников: рядом с Бойдом, рядом с Марией и за спиной у старика.

Как ни странно, Пейн нигде не видел Данте. Он просунул зеркало еще дальше, надеясь поймать отражение дальнего угла комнаты. Смелость едва не сослужила Пейну дурную службу, когда он вдруг обнаружил, что просунул осколок между ног одного из охранников. Четвертого, которого Пейн не видел, так как парень стоял у самой двери.

Он тут же убрал зеркало, схватил Джонса и Пейна, поспешно оттащил их в глубь коридора и быстро описал увиденное. Четыре вооруженных охранника. Сам босс. Два пленника. Диван и несколько стульев. Большой письменный стол. Окон и боковых дверей нет. Только один вход, который хорошо охраняется. Бойд в полной отключке, а Марию как раз допрашивают.

— Что будем делать? — спросил Дайал.

Джонс взглянул на Пейна.

— Быстро и жестко?

Пейн кивнул. Другого выбора у них не было. Если они попытаются выманить охрану из кабинета, те могут позвать подкрепление с озера. Или еще откуда-нибудь. Если что-то подобное произойдет, с группой Пейна будет покончено. С другой стороны, если они вызовут местную полицию и будут дожидаться ее приезда, очень велик шанс, что к моменту ее прибытия кто-то из пленников будет уже мертв.

Нет, нужно немедленно идти в атаку. Прямо сейчас. Решительно и резко, забыв обо всем.

Пейн объяснил свой план, и Дайал взглянул на него как на безумного. Джонс кивал, полностью соглашаясь с другом, восхищенный его отвагой и умом. Пейн понимал, что их единственный шанс — во внезапности. А значит, нужно проникнуть в комнату с первого же раза. О взламывании замка не могло быть и речи, ведь охранник стоял у самой двери. И дело не только в том, что он мог их услышать, — скорее всего он задницей упирался в механизм замка, поэтому любая малейшая вибрация в нем повлечет их неминуемую гибель.

С другой стороны, Пейн был совсем не уверен, что ему удастся вышибить дверь: большую и крепкую, держащуюся на железных петлях, которые на вид были такие древние, словно их изготовил сам Леонардо да Винчи. Джонатан и представить не мог, что они способны выдержать. То же самое касалось и замка. Разлетится ли он от первого удара, как почти любой современный замок, или устоит даже при штурме с помощью средневекового тарана?

Как бы то ни было, Пейну не хотелось, чтобы успех всей операции зависел только от силы его правой ноги, поэтому он решил подстраховаться. Вместо того чтобы атаковать дверь в одиночку, он попросил Джонса ровно за полсекунды до удара по двери выпустить по замку очередь в надежде на то, что выстрелы ослабят запор. Конечно, если Джонс ошибется, или выстрелит чуть позже, или пуля рикошетирует в Пейна, он рискует потерять пару пальцев на ноге.

Ну что ж, усмехнулся Пейн, всегда есть шанс, что они потом отрастут.

Не медля ни секунды, Джонс прицелился, а Пейн рассчитал силу удара. Он отмерил три шага, с которых нанесет удар по двери. Именно эти три шага должны были все решить. Дайал находился прямо за спиной у Джонса, он готов был ворваться в кабинет следом за ним и устранить охранника, стоявшего рядом с Бойдом. Джонс должен был управиться с тем, что расположился рядом с Марией, а Пейн — с третьим, который прикрывал Бенито сзади. Оставался четвертый — тот, который задом упирался в замок. Пейн надеялся, что с ним будет покончено в первое мгновение атаки. Если же нет, кому-то из них придется взять на себя двойную задачу. И шанс того, что двойную нагрузку придется выполнять именно Пейну, был довольно велик. Впрочем, он не жаловался. Подобные ситуации составляли часть его профессии.

Так как у Дайала оказалось меньше всего обязанностей, ему поручили вести отсчет.

Три! Джонс направил оружие на дверь.

Два! Пейн принял стартовую позицию, оперся на противоположную стену.

Один! Пейн приготовился к удару.

Джонс начал стрелять за полсекунды до того, как нога Пейна коснулась двери. Металл застонал, дерево хрустнуло, и дверь рухнула на четвертого охранника, сбив его с ног. Пейну чудом удалось сохранить равновесие, и он первым ворвался в комнату. За ним влетели Джонс и Дайал.

Атака была так хорошо рассчитана и так точна, что им удалось обезвредить охранников до того, как те поняли, что происходит. Пейн въехал локтем в физиономию намеченной жертве, завершил расправу ударом колена в подбородок, и страж рухнул на своего товарища, который уже лежал на полу без сознания: его придавило дверью, а очередь Джонса, прошив замок, вошла ему в спину.

Закончив с этим, Пейн схватил оружие обоих охранников, а затем окинул взглядом своих бойцов. Джонс уже расправился со своим объектом, одним ударом перебив ему глотку, и поспешил на помощь Бойду. Дайалу пришлось нелегко. Ему не удалось сразу вывести из строя охранника, и тот уже начал одолевать его. Подоспевший Пейн саданул охранника прикладом по затылку, а затем швырнул лицом об стену.

Виновато улыбаясь, Дайал глянул на Пейна, будто говоря: «Когда я появляюсь, мои клиенты, как правило, уже мертвы».

Тем временем Джонс оказался рядом с Бенито. Он уже успел обезоружить его, затем обхватил рукой шею старика и потянул. Одного небольшого нажатия хватило, чтобы тот перестал сопротивляться. Без угроз. Без борьбы. Без попыток подкупа. Для Джонса в этом было что-то поистине трагическое и жалкое. Он ожидал гораздо большего от печально знаменитого Бенито Пелати.

— Убей его! — крикнула Мария. Она все еще была привязана к стулу и не сводила с отца глаз. По выражению безумной ярости, застывшему на ее лице, все поняли, что говорит она вполне серьезно. Мария хотела, чтобы Джонс без лишних слов свернул Бенито шею. — Он убил мою мать. Он убил моего брата. Он заслуживает смерти.

— Возможно, ты и права, но…

— Но что? Неужели ты не понимаешь? Они никогда не посадят его в тюрьму. Ему слишком многое известно о Церкви! Против него не смогут выдвинуть никаких обвинений. Никто не сможет! Его просто освободят, как вас в Памплоне.

Пейн слушал, одновременно осматривая помещение в поисках возможных сюрпризов. Один он все-таки нашел за письменным столом. Там в луже крови лежал Данте.

— Мария, — откликнулся Джонс. — Я не могу. Не могу…

— Тогда разреши мне сделать это! Только развяжи меня. Скажем, что он погиб во время операции. Никто ничего не узнает.

— Я узнаю, — провозгласил Дайал с противоположного конца комнаты. — А так как я здесь несу за все полную ответственность, я просто обязан вас остановить.

— Кроме того, — заметил Пейн, прощупывавший пульс у Данте, — вы ошибаетесь по поводу брата. Он жив.

Полиция прибыла через несколько минут, и у Дайала была возможность позвонить сотрудникам Интерпола в аэропорту. Они сообщили ему, что одна из групп распинателей схвачена и сейчас выкладывает все относительно остальных. Ну что ж, подумал Дайал, вполне вероятно, что к утру будут арестованы все преступники. И жуткая эпопея с распятиями будет закончена.

— А я? — спросил Бойд. Его левый глаз совершенно затек. Большую рану на лбу уже успели замотать бинтом. — Моя репутация безнадежно испорчена?

Дайал поморщился.

— На ее восстановление может уйти определенное время. Хотя могу вам обещать: сделаю все, что в моих силах.

— Да уж надеюсь, — откликнулся Бойд. — И чего вы ждете? Идите и делайте все, что в ваших силах. Я ведь занятой человек, мистер Дайал. У меня масса дел, и мне нужно повидаться с очень многими людьми.

Рассмеявшись, Дайал попрощался с ним и направился в соседнюю комнату.

— Хороший парень, — обратился Пейн к Джонсу, и тот кивнул в знак согласия. — Слава Богу, ушел.

Пейну все еще не было известно, что произошло в течение нескольких последних часов, и ему не терпелось получить самую свежую информацию не только о смеющемся человеке, но и о семействе Пелати. В последний раз, когда они встречались с Данте, тот силой усаживал Бойда и Марию на вертолет. Теперь она умоляла врача спасти ее брата, бессознательное тело которого на носилках затаскивали в машину «скорой помощи».

Пейн понимал, что они явно пропустили нечто чрезвычайно важное.

Дом заполнился разными людьми, поэтому им пришлось пройти к озеру, где доктор Бойд рассказал все, закончив описанием ненависти Данте к отцу. Он также сообщил им о своей предыдущей беседе с Данте, и эта информация поначалу страшно разозлила Пейна с Джонсом. Они успокоились только когда до них дошло, что упомянутая беседа имела место задолго до событий в Орвието и не имела принципиального отношения к их безопасности. Бойд до самого последнего момента, до их прибытия на виллу, не знал, на чьей стороне Данте, поэтому держал информацию при себе.

— Секундочку! — вмешался Джонс. — Вы говорите, в каменоломне нам не угрожала опасность? Бросьте, неужели вы думаете, что мы вам поверим? Его охрана совсем не намеревалась отпускать нас оттуда.

Пейн согласился с другом.

— Он прав, док. В качестве доказательства могу продемонстрировать синяки, которыми усеяно все мое тело.

Бойд нахмурился, ему совсем не хотелось заводить разговор о ранах. Его собственное лицо служило крайне болезненным напоминанием о них.

— Охрана работает на Бенито, а не на Данте. Поэтому ему приходилось хитрить и с ними.

Джонс почесал затылок.

— Если все так, как вы говорите, почему же Данте привез вас обоих сюда? Если бы его действительно заботила ваша безопасность, он должен был увезти вас как можно дальше отсюда.

— Если он выживет, спросишь его сам. А пока у нас есть более важные вопросы. — Пейн повернулся к Бойду. — Что вам удалось выяснить по поводу смеющегося человека?

— По поводу кого? — усмехнулся Бойд. — Ах да, загадочного смеющегося человека. Создается впечатление, что в нем нет ничего особенно загадочного.

 

Глава 74

Нику Дайалу очень хотелось уехать с места преступления и отправиться в аэропорт. Ему было неприятно, что одного из подозреваемых допрашивает не он. В конце концов, именно Дайалу удалось раскрыть загадку знака креста, и ему было обидно, что кто-то другой будет пожинать плоды его сообразительности. Ничто не доставляло Нику большего удовлетворения, чем возможность заставить преступника говорить.

И уж ни при каких обстоятельствах он не мог упустить шанс допросить самого Бенито Пелати. Адвокатов пока не было, а местные полицейские были заняты собиранием улик и не обращали никакого внимания на беседу Дайала и Пелати. По их мнению, так как именно Дайалу удалось захватить Пелати, он имел преимущественное право на допрос. Они даже предложили ему понаблюдать, чтобы во время допроса ему никто не помешал.

Когда Пелати ввели в одну из задних комнат для допроса, он производил впечатление короля, лишившегося трона. Его одежда была столь же безупречна, сколь величественна походка. Он держал голову высоко поднятой, словно собирался приветствовать подданных с балкона своего дворца. На руках у него были наручники, но их скрывали манжеты рубашки, поэтому они нисколько не нарушали ту иллюзию, которую Пелати так настойчиво поддерживал.

Увидев, как Пелати входит в комнату, Дайал понял, что их беседа будет совершенно бессмысленной. Он почувствовал, что из Пелати ничего не вытянуть. Тем не менее Ник сделал попытку и стал задавать ему вопросы о семье, о распятиях и обо всем остальном. Пелати и бровью не повел. Он просто сидел с непроницаемым лицом, делая вид, что глубоко разочарован в Дайале и уже не верит в то, что тот один из лучших сотрудников Интерпола.

Однако простой стук в дверь все изменил. Вначале Дайал не обратил на него внимания, но его повторение вывело его из себя.

— Что такое? — крикнул он. — Неужели вы не видите, что я занят?

— Сэр, — прошептал ему на ухо полицейский, — пришел кардинал Роуз. Говорит, у него очень важное дело к вам.

Дайал улыбнулся. Он хорошо помнил рассказ кардинала о многочисленных попытках негодяев шантажировать Церковь. Кроме того, Ник не исключал, что кардинал располагает дополнительной информацией, которую можно использовать при допросе Пелати.

— Хорошо. Я сейчас выйду к нему.

Хотя они никогда раньше не встречались, Дайалу не составило труда узнать Роуза. Не только потому, что тот был в алом кардинальском облачении и в красной шапочке, но и по специфической техасской походке. Роуз следовал по коридору словно шериф, идущий выяснять причины перестрелки. При других обстоятельствах Дайал, наверное, задрал бы кардиналу мантию и посмотрел, не носит ли тот сапоги со шпорами.

— Джо, я Ник Дайал. Мне очень приятно, что мы наконец-то встретились. — Они тепло пожали друг другу руки. — Итак, что случилось? Мне сообщили, что ты хотел передать мне нечто чрезвычайно важное.

Роуз кивнул:

— Я получил кое-какую информацию о Бенито Пелати, которая, как мне кажется, тебе поможет. Но если я не вовремя…

— Ерунда. Неужели я похож на человека, который стал бы тебя выпроваживать? Кроме того, я как раз беседую с Бенито Пелати, и этот разговор ставит меня в тупик. Синьор Пелати либо вообще отказывается говорить, либо туманно намекает на какую-то тайну. Я пытался на него надавить — ничего не помогает.

— И он не делал никаких намеков на свою тайну?

— Если бы! Моя работа была бы в тысячу раз легче… Но он ни черта не хочет говорить… О, извини!

Роуз, как видно, не обращал внимания на богохульства. В противном случае ему трудновато пришлось бы в Техасе. Нигде так не чертыхаются, как там.

— А ты расспрашивал членов его семьи? Возможно, им что-нибудь известно. Я с ним лично никогда не встречался, поэтому мне трудно судить.

— Полагаю, его сыну было что-то известно. Вероятно, поэтому Бенито всадил две пули ему в грудь. Чтобы он ничего никому не разболтал.

Роуз перекрестился, услышав о судьбе Данте.

— А его телохранители?

— Они не говорят по-английски. У меня такое впечатление, что это было чуть ли не главным требованием при приеме к нему на работу. Оно позволяло Пелати сохранять необходимую секретность.

— Хитрец! Великолепный способ избежать утечки информации.

— Кстати, о хитрецах. У меня почему-то появилось подозрение, что тебе известен секрет господина Пелати. Поэтому-то ты и здесь?

Роуз пожал плечами:

— Возможно, возможно… Неисповедимы пути Господни.

«Слава тебе, всемогущий Боже!» — произнес про себя Дайал.

— Названная тайна как-то связана с Церковью? В этом суть шантажа? Он узнал что-то нехорошее о Церкви и решил подзаработать пару долларов?

— Ник, послушай, я не могу ничего тебе сказать. Ничего.

Дайал не мог удержаться от улыбки.

— Но…

Роуз расхохотался.

— Но, как мне кажется, если мне удастся заставить его заговорить на названную тему, самому не упоминая о ней…

— …то я получу все, что мне нужно, а ты сохранишь совесть чистой.

Кардинал кивнул:

— Именно так.

Дайал взглянул на часы и понял, что времени у них не так уж и много. Адвокаты Пелати прибудут с минуты на минуту.

— Хорошо, тогда нужно поторапливаться.

Роуз поднял руку.

— Не беспокойся и положись на меня.

Все еще с улыбкой на лице Дайал проследовал в комнату, за ним шел Роуз. Кардинал несколько раз видел Пелати в Ватикане, но никогда не беседовал с ним лично, в основном потому, что беседовать им было не о чем. Роуз все отдавал Церкви, ничего не требуя взамен. Пелати был его полной противоположностью. Роуз привык отдавать. Пелати — брать и отнимать. Ни того ни другого ничто не способно было изменить.

Пелати увидел, как кардинал и агент Интерпола вошли в комнату, и как будто очнулся от транса. Он сосредоточился на человеке в красном, и тот ответил ему таким же пристальным взглядом.

— Мистер Дайал, будьте добры, представьте мне вашего друга.

— Кардинал Джозеф Роуз из Ватикана. Он прибыл, чтобы проконсультировать меня по ряду вопросов, связанных с вашим делом, и я подумал, что он может присоединиться к нашей беседе.

— О? Вот как? Неужели я не устраиваю вас в качестве собеседника?

— Как раз напротив! У меня сложилось впечатление, что я не устраиваю вас как собеседник. Видите ли, вы постоянно говорите о чем-то мне неизвестном, поэтому мне пришлось прибегнуть к услугам эксперта, который поможет мне разобраться.

Пелати вызывающе ухмыльнулся:

— Этот человек — эксперт? По каким же проблемам? По проблеме Христа?

— Нет, — возразил Роуз. — Я эксперт по тайнам.

— Тайнам? И каким же? Моим, к примеру?

Роуз кивнул и сделал шаг к Пелати.

— О, превосходно! В таком случае нам предстоит чудесное развлечение. Пожалуйста, садитесь, ваше преосвященство. Мне не терпится услышать, что вам известно обо мне и моей тайне.

Роуз отрицательно покачал головой.

— Садиться нет необходимости. Я обещал Нику, что буду краток, и сдержу слово.

— Как угодно, ваше преосвященство… Всегда восхищался теми, кто держит слово.

Роуз подошел еще ближе.

— Как раз именно это меня всегда и беспокоило в тайнах. Ведь люди, как правило, редко держат слово, и, следовательно, тайна недолго остается тайной.

Пелати кивнул.

— Кардинал Роуз, осмелюсь спросить, что заставляет вас сообщать мне подобные банальности? Вы пытаетесь убедить меня в том, что вам известна моя семейная тайна? Я правильно вас понял?

— Напротив, я хотел убедить вас в прямо противоположном. Вы единственный, кому тайна известна. Она не известна никому, кроме вас. Вы меня слышите? Ни единой душе!

Пелати нахмурился. Подобного хода он не ожидал.

— И вы пришли, чтобы мне это сообщить?

Роуз улыбнулся, не сводя глаз со злобной физиономии собеседника. Его послал сюда Верховный совет для защиты Церкви, и он доведет дело до конца.

— Нет, я пришел сюда, чтобы увидеть выражение ваших глаз, когда я скажу, что… — кардинал вдруг выхватил из складок мантии пистолет, — …ваша тайна умрет сегодня.

Прежде чем Дайал смог осознать происходящее, Роуз приставил пистолет к голове Пелати и выстрелил.

Движимый инстинктивным импульсом, Дайал рванулся к Роузу, намереваясь вырвать у него оружие из рук, но кардинал опередил его. Отступив в дальний угол комнаты, Роуз приставил еще горячее дуло пистолета к своему виску и приказал Дайалу оставаться на месте.

— Не делайте этого! — крикнул Дайал. — Прошу вас, остановитесь!

— Я должен, Ник. Все должно закончиться именно так.

— Но почему? — крикнул Дайал, и в это мгновение группа полицейских ворвалась в комнату. — Скажите же — почему?

Роуз улыбнулся и, перед тем как нажать на спусковой крючок, произнес:

— Потому что Христос — мой Спаситель.

 

Глава 75

Пейн с Джонсом не услышали выстрелов. Когда кардинал Роуз открыл огонь, они находились у озера и обсуждали события последней недели. Звуки выстрелов оказались поглощены сиренами полицейских машин и шумом подлетевшего вертолета.

Позже, когда они узнали о происшедшем, Пейн выразил сожаление, что не присутствовал при «казни» Бенито. Когда видишь, как столько людей погибает по вине одного человека, хочется посмотреть на смерть виновника трагедий, каким бы патологическим и безнравственным ни выглядело подобное желание. По крайней мере таким образом удается поддерживать в душе ощущение морального равновесия в мире. Ну хоть на какое-то время…

Однако, подумал Пейн, если бы он находился внутри здания в тот момент, когда прозвучали выстрелы, то пропустил бы самый грандиозный сюрприз. Нечто настолько неожиданное, что он до сих пор не знал, как к этому относиться.

Пейн сидел между Джонсом и доктором Бойдом, не отрываясь смотрел на мерцающую голубую воду и думал о религии. За последние несколько дней он узнал о христианстве больше, чем за все предыдущие годы, но ему хотелось узнать еще. Любая разгаданная загадка порождала десяток новых. И каждая была сложнее предшествующей. Пейн поделился своими мыслями с доктором Бойдом, и тот ответил, что в подобном парадоксе и состоит суть религии: чем больше узнаешь, тем меньше знаешь.

— Ну что ж, — шутливо отозвался Пейн, — значит, профессор, по сравнению со мной вы ни черта не знаете!

Ко всеобщему удивлению, Бойд громко расхохотался.

Пейн повернулся к Джонсу, ожидая увидеть улыбку и на его лице, но встретил задумчивый взгляд, по которому понял, что его друг все еще пытается собрать воедино кусочки той головоломки, что мучила их на протяжении последних дней: катакомбы, свиток, тайна семьи Пелати, — но у него ничего не получается.

— Ты в порядке? — спросил Пейн.

Джонс кивнул, хотя Пейн понимал, что его друга что-то сильно мучает. Что-то очень значительное. Наконец Джонс спросил:

— Док, скажите, а что с ним все-таки произошло?

Бойд поморщился.

— С ним? С кем «с ним»?

— С Иисусом. Если он не умер на кресте, что тогда с ним произошло?

— А-а! — По голосу Бойда было понятно, что он ждал этого вопроса целую неделю. — Зависит от того, кому вы зададите свой вопрос. Разные специалисты дадут вам разные ответы, кое-какие из которых будут немного безумны. Самая популярная в наши дни версия сводится к тому, что Христос прямо после суда в Иудее нашел себе жену и отправился с семьей в Марсель. Мне приходилось читать множество французских источников, настаивающих на том, что царская кровь Христа течет в жилах современных французов.

Джонс слышал об упомянутой Бойдом теории, а Пейн, кроме того, знал, что некоторые считают женой Христа Марию Магдалину. Конечно, он не мог судить, правда это или просто очаровательная поэтическая выдумка.

— Значит, вы тоже думаете, что Христос отправился во Францию?

Бойд пожал плечами.

— Некоторые действительно склонны так считать. Другие, напротив, полагают, что риск в подобном случае был бы слишком велик. Ведь если бы Христа обнаружили, все члены его семьи были бы беспощадно уничтожены на месте.

Джонс поморщился.

— И куда он в таком случае отправился?

— Исламская традиция гласит, что он направился на Восток, где через несколько десятилетий скончался в индийском городе Кашмире. Другие думают, что он переселился в Египет, в Александрию, где помог христианизировать город. Мне даже приходилось читать один источник, в котором говорится, что Иисус погиб при обороне Масады в семьдесят четвертом году, когда римлянам удалось захватить иудейскую крепость.

Ни одна из перечисленных гипотез не удовлетворила Джонса. Разочарованный, он швырнул камешек в спокойные воды озера. По воде разошлись широкие круги.

— Другими словами, никто ничего не знает.

Бойд покачал головой.

— Думаю, что да.

— Значит, при том, что нам удалось разузнать, — Джонс широко взмахнул рукой, — мы все равно ничего наверняка не знаем.

— Наверное, нет… И скорее всего никогда не узнаем.

Доктор Бойд извинился и проследовал в дом за льдом и пузырьком тайленола.

Пейн с Джонсом провожали профессора взглядом, и тут их внимание привлек звук вертолета. Поначалу они думали, что это полицейский вертолет, которому предписано вести наблюдение, потом пришли к выводу, что скорее всего он принадлежит каким-то СМИ. Там, вероятно, сидят папарацци и пытаются снять место преступления. И тут Джонс обратил внимание на одну странность: на вертолете не было никаких огней. Ни прожекторов, ни проблесковых маячков — вообще ничего. По какой-то причине ему хотелось остаться незаметным, слиться с темным ночным небом.

— Ты ведь не думаешь, что…

Джонс кивнул. Он понял, что у Пейна на уме.

— Второй вертолет из Вены.

Прежде чем покинуть каменоломни, Данте отдал своим людям приказ ждать, пока погода улучшится, а затем загрузить откопанное ими сокровище во второй вертолет. После этого его следовало доставить на виллу, где он планировал встретиться с отцом.

Джонс улыбнулся:

— Давай посмотрим, а не захочет ли он к нам присоединиться.

Пейн церемонно поклонился:

— После вас, мой хитроумный друг.

Личный вертолет Данте все еще стоял на взлетно-посадочной площадке на территории виллы. Там хватило бы места для приземления и второго вертолета. Нужно только убедить пилота приземлиться. Пейн предложил передать ему сообщение световой азбукой Морзе с помощью фонарика. Впрочем, Джонс придумал кое-что получше. Он залез в вертолет Данте и надел наушники. Нажал на несколько кнопок — и не прошло и минуты, как он уже командовал в микрофон.

— Чего вы ждете? — по-итальянски крикнул Джонс. — Садитесь!

Прошло секунд тридцать, прежде чем пилот ответил:

— А как же полиция?

— Они здесь по другому поводу. В доме была стрельба. Данте об этом позаботится.

Пилот некоторое время размышлял над его словами, потом зажег боковые огни. Через несколько минут он уже совершил посадку на заднем дворе.

— А что теперь?

— Выносите груз и убирайтесь. Мы вас позовем, если понадобитесь.

Как по волшебству шестеро солдат в одно мгновение вынесли груз из вертолета и поставили на траву. Пейн с Джонсом решили не рисковать и остались сидеть внутри первого вертолета, хотя подобная предосторожность, по всей вероятности, была излишней. Ребята из второго вертолета были настолько напуганы полицией, что даже не смотрели в их сторону. Не прошло и минуты, как машина снова поднялась в воздух и продолжила свой путь в Рим или в Вену, не важно куда. Пейн с растерянным недоумением наблюдал за происходящим.

— Все прошло великолепно! — смеясь, воскликнул Джонс. — Надеюсь, они не оставили нам бомбу.

Друзья прошли по поляне к предмету, лежащему на траве, не представляя, с чем им предстоит столкнуться. Небо сделалось совсем темным, луна почти скрылась за большим облаком. В этой части двора практически не было освещения, и Пейн едва удержался, чтобы не зажечь фонарь, когда увидел саркофаг. Он был из белого мрамора и украшен серией барельефов, напоминавших те, что он видел на кассете Марии.

На какое-то мгновение Пейн подумал, что здесь кроется причина, по которой Данте решил привезти Бойда и Марию на виллу. Чтобы они помогли ему понять смысл изображений на саркофаге. А может быть, и посоветовали, что делать дальше. Однако он быстро отбросил свои догадки как не имеющие принципиального значения и полностью сосредоточился на каменном артефакте.

Пейн, проводя пальцами по древним барельефам, чувствовал себя слепцом, читающим текст, напечатанный шрифтом Брайля. И вот тут из-за туч появилась луна, и он увидел Христа на кресте и стоящего рядом смеющегося человека. Вот несколько центурионов несут тело в пещеру. Затем изображение человека, выходящего оттуда. Тем временем Джонс рассматривал барельефы на противоположной стороне саркофага и вслух описывал увиденное.

Солдат. Большое судно. Горы. Острие меча.

Ни Пейн, ни Джонс не могли понять в точности, что означают барельефы на саркофаге. Они знали, что помочь им могут только Бойд с Марией.

Тем не менее они решили не прибегать к их помощи, а самостоятельно осмотреть внутренность саркофага. Они не думали, что могут причинить какой-то вред его содержимому, ведь заглянут всего на несколько секунд: сдвинут крышку, посмотрят и тут же захлопнут ее. Никто никогда не узнает. Это так и останется навсегда их секретом.

Они внимательно осмотрели конструкцию ящика и пришли к выводу, что крышку следует поднимать со стороны Пейна. С улыбкой они сосчитали до трех и одновременно навалились на нее. Каменная крышка задрожала и застонала от их усилий, затем сместилась вправо дюймов на пять. В нос ударил запах многовековой затхлости, но напарники даже не заметили его.

Они были потрясены увиденным.

 

Глава 76

Понедельник, 31 июля

Кюсендорф, Швейцария

Вертолет висел над Архивами Альстера всего несколько секунд. Вполне достаточно для Пейна и Джонса, чтобы убедиться, что ремонт и восстановление здания ведутся достаточно энергично. Прошло меньше трех недель со времени пожара, а работа уже кипела. Бульдозеры копали траншеи. Грузовики завозили нужные материалы. Рабочие пилили доски и забивали гвозди. Все выглядело превосходно, по крайней мере на взгляд таких непрофессионалов, как Пейн с Джонсом.

К несчастью, с христианством дела обстояли прямо противоположным образом.

Пейн с Джонсом в течение двух недель занимались тем, что изучали все доступное по данной теме. Исключительно для утоления собственного любопытства. Читали книги, беседовали со специалистами. Они делали все, чтобы отыскать ответы на мучившие их вопросы. От некоторых ответов напарники пребывали в полной растерянности.

К примеру, до сих пор им не было известно, что в Коране, священной книге мусульман, сказано, что распятие Христа было инсценировано. Да, инсценировано! С другой стороны, в исламе Христос почитается как пророк наравне с Авраамом, Моисеем и Магометом, поэтому Пейн с Джонсом были поражены тем, что мусульмане усомнились в честности Иисуса. Как бы то ни было, в Коране говорится, что он не был распят. Вот как звучит упомянутый отрывок:

«…и за их слова: «Мы ведь убили Мессию, Ису, сына Мариам, посланника Аллаха» (а они не убили его и не распяли, но это только представилось им)…» [33]

Как ни странно, этот стих никто не прятал в тайном свитке и не запирал в подвалах Ватикана. Миллиард мусульман по всему миру знает его наизусть. Тем не менее ни Пейн, ни Джонс ни разу не слышали о том, что распятие могло быть инсценировано, до того как встретились с Бойдом и Пелати.

Как такое возможно?

Почему на стих, столь существенный для западного мира, никто не обращал внимания?

Суть не в том, правдив он или нет. Пейн не мог понять, почему приведенные строки ни разу не обсуждались публично. Почему ни у кого не возникло желания исследовать их смысл и значение?

— Как жаль, — шутливо воскликнул Пейн, — что «Страсти Христовы» снял не Оливер Стоун! В его версии фильм закончился бы совершенно иначе — раскрытием жуткого заговора. Впрочем, возможно, Мел Гибсон планирует снять продолжение.

Затем они обнаружили несколько интересных фактов о Понтии Пилате. Самым поразительным из них была довольно близкая дружба Пилата с Иосифом Аримафейским, сыгравшим значительную роль в истории с распятием и предоставившим место для захоронения Христа. Во всех четырех Евангелиях говорится, что тело Христа положили в гробницу на земле, принадлежавшей Иосифу, несмотря на то что по римскому закону распятых было запрещено хоронить. В те времена трупы несчастных оставляли гнить на кресте в течение многих дней, пока их в конце концов не обклевывали птицы. Римляне настолько строго придерживались названного правила, что приставляли к кресту специальную стражу, дабы не позволять родственникам или друзьям казненного прикасаться к его телу.

Однако Пилат пошел наперекор закону и передал тело Иисуса Иосифу Аримафейскому, несмотря на то что у него не было никакого права снимать его с креста. Если только Пилат и Иосиф заранее не договорились об этом.

Еще более загадочны слова в Евангелии от Марка. В оригинальном греческом тексте, когда Иосиф просит Пилата отдать ему тело Христа, он употребляет слово «сома», означающее «живое тело», а не «птома» — «труп». Короче говоря, Иосиф попросил у Пилата еще живое тело Христа. Приведенные строки со временем были изменены в латинском и английском переводах Библии, так как переводчики воспользовались такими словами, по которым невозможным однозначно заключить, был ли Христос мертв или жив, когда его снимали с креста. Однако, как мы видим, в оригинальной версии Евангелия Марк совершенно определенно говорит, что Христос был жив, когда его передавали Иосифу.

Таких несоответствий, о которых вы не услышите ни в одной церкви, хотя все они результат серьезных научных исследований, Пейн с Джонсом обнаружили огромное количество. Пейн не знал точной причины подобного замалчивания — заговор? невежество? что-то еще? — но они продолжали свои разыскания. Именно по этой причине они и вернулись в архив.

Чтобы найти там ответы на волновавшие их вопросы.

Как только Пейн с Джонсом приземлились, Петр Альстер бросился к ним с объятиями. От печали, свидетелями которой они были в Вене, не осталось и следа. Глаза хозяина архива радостно сверкали, а с уст не сходила улыбка. В общем, он казался самым счастливым человеком из всех, которых когда-либо знал Пейн.

— Джонатан! Ди-Джей! Как я рад вас видеть снова! Какая удача, что вы смогли приехать.

— Мы всегда держим слово, — ответил Джонс.

Пейн кивнул, соглашаясь с другом.

— Вижу, вы не сидите без дела.

— Да уж! — отозвался Альстер. — А вообще все прекрасно. Я всегда мечтал расширить архив, и теперешняя реконструкция дала мне для этого превосходный повод. Если пожертвования не прекратятся, мы сможем вдвое увеличить его размеры.

Пейн даже присвистнул от восторга.

— А как насчет документов? Что-нибудь погибло во время пожара?

— Ничего из того, что обладает высочайшей ценностью. Только несколько личных вещей, которые были дороги для меня как память. К примеру, коллекция фотографий, принадлежавшая моему деду.

Пейн застонал от обиды.

— Те, что висели в коридоре? Как они мне нравились!

— Мне тоже. Впрочем, благодаря вам одна фотография все-таки уцелела.

— В самом деле?

Он кивнул.

— С липицианскими лошадьми. Помните, вы сняли ее со стены, чтобы показать нам смеющегося человека? Благодаря этому фотография сохранилась.

— Вы настоящий американец! — послышался хрипловатый голос за спиной у Пейна. — Снова спасаете наших лошадей. — Пейн повернулся и увидел Франца. — Ja! Ja! Верно. Настоящего солдата всегда видно.

Пейн улыбнулся и крепко пожал старику руку.

— Как поживаете, Франц? Отдыхаете после нашего маленького приключения?

— Приключения? Ерунда! Вот моя недавняя поездка в амстердамский квартал «красных фонарей» — это действительно было приключение!

От мысли об обнаженном Франце Пейну с Джонсом чуть было не сделалось дурно.

— Ну и зачем вы прилетели? — спросил он. — Помочь? Мы бы не отказались.

— Франц! — воскликнул Альстер с укором в голосе. — Они наши гости, не забывай!

Франц отмахнулся от его слов.

— Да что ты, Петр! Даже женщина работает, помогает нам.

— Какая женщина? — спросил Джонс.

— Ваша женщина, — ответил Франц. — Ja! Ja! Она приехала сюда вчера вместе с доктором Бойдом.

— Моя женщина? Вы имеете в виду Марию? Она здесь?

Пейну понравилось выражение лица Джонса. Смесь восторга, смущения и потрясения.

— Ах да! — воскликнул Пейн. — Разве я не говорил тебе? Извини, должно быть, совсем вылетело из головы.

— Секундочку! Тебе было об этом известно?

— Ну а как же! Поэтому я и запланировал наш прилет сюда.

— А я думал, она в Италии с братом, разбирается с семейными делами.

— Уже нет, — ответил Пейн. — А кстати, когда Мария стала твоей женщиной? Она-то хоть сама знает о такой чести?

— Нет, но…

— Но что? Женщины не чья-то личная собственность. Их нельзя присваивать.

— Я понимаю, однако…

— Может быть, тебе немного больше везло бы с женщинами, если бы ты проявлял к ним уважение. Но прежде чем ты побежишь и попытаешься упрочить свою победу над Марией, не забывай, что у нас есть здесь и другие дела.

— Дела? — Он взглянул на Пейна в замешательстве, однако быстро вспомнил, о чем идет речь. — Ах да! Наши дела. Я уже почти и забыл о наших делах.

Альстер с Францем смотрели на американцев как на сумасшедших. Каковыми отчасти они и были. Ведь недаром их относили к «Маньякам».

— Когда мы с Ди-Джеем были в Италии, — обратился Пейн к Альстеру, — мы наткнулись на один артефакт, который, как нам кажется, превосходно бы смотрелся в вашем архиве. Это одна из тех вещей, возможность изучать которую должна быть у всех, а не только у нескольких старцев из Ватикана.

— Если не захотите принять наш дар, — добавил Джонс, — мы не обидимся. Мы поймем. Ведь это довольно неудобный предмет. Хотя, поскольку вы строите дополнительное крыло, думаю, найдете там место и для нашего скромного приношения.

— Что это? — спросил Альстер.

— Можем показать, если хотите. Мы привезли его с собой.

— Вот как?

Пейн открыл задний люк вертолета. Альстер с Францем заглянули внутрь и обнаружили там каменный саркофаг, запакованный в высококачественный пластик.

— Нам не хотелось отдавать его во власть капризных стихий, и доктор Бойд объяснил, каким образом можно его защитить. Надеемся, что вы найдете более достойный способ его хранения.

Стараясь рассмотреть что-нибудь сквозь пластик, Альстер пробормотал:

— Уверен, что-нибудь мы придумали бы. Вот только бы знать, что там такое… Надеюсь, не труп?

Джонс расхохотался.

— Когда мы его в первый раз вскрывали, я боялся того же самого. Как оказалось, он заполнен кое-чем гораздо более… гм… шокирующим.

— Шокирующим? — переспросил Альстер.

Вместо ответа Пейн извлек из кармана несколько фотографий и протянул их Альстеру. На них саркофаг был представлен в различных ракурсах, как открытый, так и закрытый. Последние снимки запечатлели артефакт, находящийся внутри саркофага и сохранившийся на протяжении двух тысячелетий в целости и сохранности. Свидетельства Пилата в подтверждение его варианта истории Христа. Или по меньшей мере часть их. Остальному объяснение давалось в отдельном документе.

У Альстера перехватило дыхание, когда он увидел то, что находится внутри саркофага.

— Перекладины креста?

Пейн с Джонсом кивнули. Вертикальный столб был перепилен надвое, но поперечная перекладина сохранилась полностью. Ученые из Питсбурга, которым кусочек от нее отправляли на экспертизу, подтвердили, что в гробнице находится древесина африканского дуба первого века нашей эры.

Что и предполагалось.

— Вы хотите сказать, — заикаясь, пробормотал Альстер, — то, что я вижу, его крест?

Пейн пожал плечами.

— Мы надеемся, что вы сможете это подтвердить. Если у вас будет время и желание.

— Конечно, — выдохнул Альстер. — У меня есть и то и другое.

— Там было и кое-что еще. — Пейн достал из вертолета небольшой ящик. — Вот еще один артефакт из саркофага. Мы его пока не вскрывали. Решили, что будет лучше, если им займетесь вы с Бойдом и Марией.

Дрожащими руками Альстер открыл ящик и увидел бронзовый цилиндр, похожий на тот, который Бойд нашел в катакомбах. Но вместо печати Тиберия на цилиндре стоял официальный знак Понтия Пилата — эмблема, которая не использовалась со времен Христа.

— Не представляю, что там может быть внутри. Если повезет, мы узнаем, что же произошло на самом деле.

И им повезло…

По сведениям Пейна, вся правда была известна только шестерым (Данте, Марии, Бойду, Альстеру, Джонсу и ему самому). Под всей правдой он имел в виду факты о катакомбах и то, кем на самом деле являлся смеющийся человек. Еще несколько человек — Франц, Ник Дайал, Рэнди Раскин, не говоря уже о тех неизвестных сотрудниках Пентагона, которые прослушивали звонки Раскина и Раскину, — знали отдельные и, в общем, бессвязные факты. Пейн понимал, что им будет очень сложно связать все воедино из-за недостатка информации и доказательств, обладателями которых были Пейн и его друзья.

Насколько понимал Пейн, только им шестерым была известна тайна, которая, по мнению кардинала Роуза, умерла навеки в момент гибели Бенито Пелати. К счастью, Роуз был плохим детективом.

Другими словами, Пейн на самом деле не знал, что известно Ватикану (и что ему неизвестно) относительно их приключений. Впрочем, и спрашивать об этом у Пейна желания не было. Старая мудрость гласит, что глупых вопросов не бывает. Что ж, возможно, и так. Как бы там ни было с глупыми вопросами, Пейн по опыту знал одно: опасные вопросы существуют.

Особенно если ответ желает знать тот человек, которому его знать не положено.

Или если, узнав ответ, он хочет сохранить его в тайне.

 

Эпилог

Свиток был в превосходном состоянии, если принимать во внимание то, что он был написан Понтием Пилатом на смертном одре. Сокрытый среди холмов Виндобоны, пергамент пролежал в неприкосновенности почти две тысячи лет. От времени и стихий его защищали бронзовый цилиндр, каменный саркофаг и семья, строго хранившая свою тайну.

Поколение за поколением мужчины из семейства Пелати приходили на могилу их предка Понтия Пилата, считая его настоящим героем. Истинным основателем христианства. Верным слугой императора Тиберия, который однажды призвал его к себе и предложил ради блага Рима инсценировать смерть мессии. Они верили и в то, что, восхищенный тем, как Пилат исполнил его волю, Тиберий приказал запечатлеть его подвиг в камне, обессмертив образ самого Пилата и его деяния в катакомбах Орвието. Тем не менее ни Бенито, ни Роберто, ни Данте и никто из их предков за исключением самого великого Понтия — не знал всей истории распятия целиком до тех пор, пока Мария не вскрыла печать на цилиндре.

Когда Мария перевела последние слова Пилата, у нее перехватило дыхание от того, что она узнала. Перед ней лежал документ, который еще раз подтверждал то, во что она давно и свято верила, — пути Господни воистину неисповедимы.

Моим сыновьям и наследникам.

Понтий Пилат

Я стою на пороге смерти, приготовившись к суду за дела, которые я совершил и которые надеялся совершить. Это вовсе не значит, что мне не довелось быть свидетелем славы Божьей, ибо ее я видел собственными глазами, и величие ее сделало меня тем, чем ныне я являюсь.

Мне стало известно о назарянине задолго до того, как я увидел его. Слухи о его последователях и чудесах, творимых им, распространялись по пустыне, подобно чуме, угрожавшей миру и процветанию земли, доверенной под мое попечение. Я знал, что очень скоро слух дойдет и до Рима и от меня потребуют растоптать смутьяна, пока его последователи не возрастут в числе настолько, что властям будет трудно с ними справиться. Но случилось неожиданное, ибо, когда пришло известие от моего повелителя, я нашел в нем спокойную просьбу поддерживать пламя разгоравшегося пожара до тех пор, пока мы не сможем воспользоваться его жаром для наших целей. Я не знал, что задумал мой господин, но позволил пламени разгораться, пока оно не раскалило стены Иерусалима. К тому времени я получил наставления, которых мне недоставало, и предписания, каковым я должен был строжайше следовать, ибо исходили они от самого Тиберия-кесаря. Мне было приказано возвеличить назарянина над всеми прежними лжемессиями и предоставить евреям необходимое подтверждение того, что это и есть их истинный Бог. [37]

Было решено, что подобное можно совершить лишь посредством смерти и воскресения или видимости таковых, ибо оно есть чудо, которое невозможно подделать и которое убедит даже сомневающихся. В положенное время назарянина привели на суд к его же соплеменникам, и за жалкие гроши мне удалось обеспечить принятие необходимого решения. И завершил я представление публичным умыванием рук, так словно никак не участвовал в вынесении приговора. Мое поведение рассердило Клавдию, ибо она полагала, что мне следует применить власть прокуратора, дабы защитить праведника, являвшегося ей в сновидениях. Но я был не в силах исполнить пожелания моей любезной супруги из опасения разгневать властителя империи, который и был источником и вдохновителем моего обмана.

Чтобы обман воскресения был более убедителен, назарянина подвергли жестоким пыткам и надругательствам на глазах у толпы. К концу дня ни у кого не должно было остаться сомнения, что в этом человеке, прошедшем подобные муки, жизнь поддерживается только благодаря особому благоволению небес. Меня не было рядом с крестом, так как человек моего положения не должен проявлять интереса к судьбе простого преступника, одного из многих, глотку которым приходилось затыкать практически ежедневно в пору моего правления. Люди из моей личной охраны наблюдали за казнью, и им было поручено довести до конца задание, полученное мной от Тиберия. За точное исполнение моего повеления им были обещаны во владение земли в далеких уголках империи. Однако им не суждено было воспользоваться этим богатством, ибо я знал: их молчание может обеспечить только меч. Мессии дали снотворное, создающее полную иллюзию смерти, а на самом деле вызывающее лишь глубокий сон, от которого он должен был пробудиться спустя определенное время. Но либо доза была слишком велика, либо он сам уже слишком ослаб, однако до меня дошел слух, что назарянин не выдержал испытания. Я сразу же отправился на место, дабы лично все проверить в надежде, что он пребывает в глубоком сне и по прошествии положенного времени проснется. Однако придя, я, к своему великому разочарованию, обнаружил, что человек сей на самом деле покинул мир живых и перешел в обитель мертвых.

Вдали от глаз Тиберия, но полностью в его власти, я знал, как мне следует поступить, если я не хочу разделить участь мессии, только моя жизнь будет окончена без утешения, даруемого мандрагорой, и без славы, добываемой в бою. Сторонников у меня было немного, и выбор небольшой. И вот после ночи, проведенной без сна, я принял решение: я должен бежать, так как только бегство могло спасти мне жизнь. Я спешно начал готовиться к побегу, не сообщив о своих планах никому, даже моей любезной Клавдии, ибо был уверен, что тут же распространятся слухи и на меня со всех сторон обрушатся вопросы, которые поставят под угрозу успешность моего предприятия. Так продолжалось до третьего дня — дня, который я назначил для исполнения своего намерения, когда ко мне явился один из моих людей, человек, которому я глубоко доверял и на которого мог без колебаний полагаться в труднейшие мгновения своей жизни. Он принес мне известие, которое было превыше человеческого разумения, известие, которое заставило меня по-новому взглянуть на мир, — назарянин восстал из мертвых и живым вышел из своей гробницы.

Я не знал, как подобное могло свершиться, ибо ни одному человеку не дано пробудиться от смертного сна. Я же был свидетелем того, что назарянин мертв: я ощущал ледяной хлад его тела, зрел кровь, загустевшую в его жилах, не слышал биения сердца, приложив ухо к его ребрам. И вот спустя два дня праведник из Назарета, человек, которого я отправил на казнь ради блага Рима, волею небес сбросил с себя ярмо смерти и восстал из гробницы, что была по моему повелению запечатана навеки.

Оглядываясь назад, умудренный опытом многих прожитых лет, последние из которых я провел здесь, в этих отдаленных краях, в покаянии, пользуясь богатствами, дарованными мне за тайное поручение, каковое я так и не исполнил, я сожалею лишь об одном: что, узнав о Его исходе из гробницы, я не бросился на улицы Иерусалима искать Его и не пал к Его ногам, моля о прощении за все, мной совершенное. Я презираю себя за то, что не присоединился к Его последователям и не стал распространять Его слово, так как мое свидетельство как римлянина о Его победе над смертью, без сомнения, помогло бы распространению Его учения и спасло бы от смерти многих Его учеников. Вместо этого я совершил самый трусливый и позорный поступок из тех, на которые был способен, — я отправил известие в Рим о том, что все свершилось так, как было задумано повелителем империи, известие о мнимой смерти мессии и о его возвращении к последователям. Однако непредвиденные события помешали полному воплощению плана Тиберия. Император предполагал, что религия мессии должна сразу же распространиться в народе, и евреи должны прославить своего спасителя, уверовав в то, что мессия пришел в соответствии с их древними пророчествами. И все обитатели империи до самых отдаленных ее уголков должны были, по его замыслу, объединиться в ликовании и почитании мессии, что принесло бы Риму громадные выгоды.

Кто-то, наверное, спросит меня, зачем я пишу это теперь, почему я так долго ждал, чтобы поделиться своим рассказом. И ответ мой будет горек, ибо я прожил свою жизнь как жалкий трус, а вовсе не как герой, к которому с таким почтением относился Тиберий. Но приближение смерти дает мне то мужество, которого я был лишен все годы своей жизни, и, воодушевляемый им, я обращаюсь к моим сыновьям и сыновьям моих сыновей с единственной просьбой: почитать Иисуса из Назарета как истинного Мессию.

 

От автора

(Предупреждение. В этом разделе рассматриваются некоторые важнейшие нити повествования, поэтому если вы не прочли книгу до конца, вам не следует знакомиться с данным текстом. Иначе все удовольствие от чтения романа будет испорчено.)

Идея «Знака креста» зародилась в 1998 году. Я преподавал английский в средней школе и работал над своим первым романом «Плантация». Мне одинаково нравились идеи обоих произведений, но я решил пока отложить «Знак креста», так как понимал, что работа над ним потребует таких изысканий, которые, живя вдали от крупных городов, я осуществить не мог.

Оглядываясь назад, я понимаю, что, как автор, принял тогда самое верное решение. И не только потому, что, переехав в Питсбург, я получил возможность работать в нескольких библиотеках мирового класса, но и благодаря активному развитию Интернета. Это позволило мне просмотреть документы из библиотеки Ватикана, ознакомиться с рукописями из Кумрана и прочесть послания, написанные самим Тиберием. Все перечисленное позволило мне расширить первоначальный сюжет далеко за пределы исходного плана.

«Знак креста» грозил растянуться страниц на тысячу. Мой агент настоял, чтобы я ограничил первую черновую редакцию 711 страницами, хотя материала у меня хватило бы на гораздо более обширное повествование. Теперь я, конечно, весьма благодарен ему за то, что он вовремя остановил меня. В противном случае на издание романа потребовалось бы свести чуть ли не все экваториальные джунгли. Правда, мне очень жаль, что большую часть собранных материалов я припас для завершения исходной версии романа, а в его укороченный вариант втиснуть не смог. Как бы то ни было, если «Знак креста» когда-нибудь экранизируют, оставшийся материал будет представлен в специальном разделе на DVD.

А пока, если вас заинтересуют нетрадиционные версии истории христианства, могу обратить ваше внимание на ряд научно-популярных книг, в которых описываются последние годы жизни Христа. Наиболее дурной славой из них пользуется знаменитая «Священная Кровь, Святой Грааль». Она была опубликована в 1983 году, и в ней представлено множество различных гипотез относительно распятия Христа, которые я решил в свою книгу не включать. Среди других источников, на которые я ссылаюсь в своих материалах (что вовсе не обязательно свидетельствует о том, что я их прочел), — «Откровение тамплиеров» Линн Пикнетт и Клайва Принса; «Росслин: хранители тайны Святого Грааля» Тима Уоллеса-Мерфи и Мэрилин Хопкинс; «Иисус и потерянная богиня: тайные учения первых христиан» Тимоти Фрика и Питера Гэнди.

Полный список источников вы сможете найти на моем вебсайте: www.chriskuzneski.com.

В заключение мне хотелось бы обратить внимание еще на один момент. Прочитав «Знак креста», многие интересовались, какие части моей книги основаны на фактах, а какие вымышлены. Я воспринимаю упомянутый вопрос как самый большой комплимент автору. Значит, мне удалось создать вполне достоверный мир, в который несложно поверить. И потому я не намерен никому (в том числе и собственной матери) открывать свой главный секрет, объясняя, какие факты в романе реальны, а какие вымышлены. Ведь именно по этой причине я и стал писателем: я всю жизнь мечтал стереть границу между фактом и вымыслом и при этом не дать никому никаких объяснений.

Другими словами, все, что вы только что прочли, на самом деле имело место в моей личной вселенной. Кроме того, Джонатан Пейн решил мне больше ничего не рассказывать. Негодяй.