На вращающемся столике, перевязанная ярко-желтой бечевой, лежала пачка газет. Пейн уже несколько дней не смотрел новости по телевизору, поэтому ему очень хотелось узнать, что сейчас пишут о событиях в Орвието. Он перелистал всю стопку и отыскал одно англоязычное издание. Пейн взял его с собой наверх, нашел там спокойное место, где без помех смог ознакомиться с новостями о «самом опасном» человеке в Европе.
Во всех заметках доктор Бойд изображался кровожадным убийцей, способным на любое преступление ради достижения своих целей, хотя ни в одной из статей не уточнялось, каковы конкретно могут быть эти цели. По мнению авторов репортажей, он опасный преступник, которому каким-то загадочным образом удается скрываться от полиции и который повсюду, где появляется, оставляет за собой жуткий кровавый след и горы человеческих трупов. Ни слова о катакомбах или вертолете, с которого была предпринята попытка расправиться с «негодяем». Ни слова и о его преподавательской карьере в Дуврском университете и об авторитете в научных кругах. Но почему? Потому что подобные сведения, по мнению бойких журналистов, только помешали бы общей картине и, возможно, вызвали бы у читателей сочувствие к этому «монстру». В общем, вполне человечные, нормальные чувства. А как всем хорошо известно, все человечное очень плохо продается. Хорошо продается только насилие. Именно его вожделеют читатели газет. Именно за счет насилия и существуют газеты.
В данной связи внимание Пейна привлекла заметка, непосредственно примыкавшая к статье о Бойде. Огромные черные буквы заголовка сразу же бросались в глаза: «Маньяк-распинатель». Ниже находился снимок крупным планом какого-то несчастного, недавно убитого в Дании. При других обстоятельствах Пейн просто пропустил бы статью. От заголовка и фотографии веяло демонстративной сенсационностью — несмотря на то что их окружали другие новости, по своему значению намного превосходившие сообщение о гибели одного человека, какой бы жестокой и необычной она ни была, взгляд невольно обращался к мрачному снимку. Пейна в упомянутом репортаже заинтриговало слово «распинатель». Он быстро пробежал глазами текст, в котором кратко сообщалось о событиях в Хельсингере и Ливии. Он заканчивался словами «Третья жертва — Поп» и редакторской отсылкой за подробностями в спортивный раздел газеты.
— Черт побери! — пробормотал Пейн. Он понял, о ком идет речь, еще до того как перелистал газетные страницы.
Имя Орландо Попа было одним из самых знаменитых в спортивном мире. По сравнению с его смертью меркли все остальные новости в мире, оттесняя на задний план даже «чудовищные преступления» пресловутого доктора Бойда. Пейн лихорадочно перелистал страницы, дошел до спортивного раздела, однако не нашел ничего, кроме коротенького абзаца, сообщавшего, что Попа нашли распятым в Фенвей-парке. Никаких других подробностей не приводилось. Никаких фотографий, комментариев и сообщений о реакции на происшедшее других членов команды. Самое главное спортивное событие за целое десятилетие, и Пейну ничего о нем не известно!
Потрясенный прочитанным, Пейн схватил газету и бросился к Джонсу с новостями. В это время Джонс и Мария беседовали с Бойдом, просматривавшим современный очерк истории Хофбурга и всех монархов, которые когда-либо жили в нем. Бойд хотел узнать, кто из них построил ту часть дворца, где находилась статуя смеющегося человека.
— Что-нибудь нашли? — спросила Мария.
Вначале Бойд вообще не откликнулся на ее слова и продолжал читать, а затем, повернувшись к ним, пробормотал:
— Гм? Что? Что такое?
Мария улыбнулась. Доктора Бойда не способны изменить никакие обстоятельства.
— Вы что-нибудь нашли?
— Разные мелочи, моя дорогая. Разные мелочи. Найти бы хоть какую-то подсказку, уверен, я бы сразу со всем разобрался. — Бойд взмахнул рукой, жестом окинув всю библиотеку. — Я убежден, ответ где-то здесь.
— Согласна, — улыбаясь, отозвалась Мария. — Тут у Ди-Джея появилась одна версия, которую вам неплохо было бы выслушать.
Бойд глянул на Марию, потом на Джонса, пытаясь понять, не шутит ли она. По их лицам он понял, что они настроены вполне серьезно.
— Ну что ж, я слушаю.
Пейн также приготовился слушать. Однако прежде чем Джонс успел произнести хоть слово, внимание Пейна отвлек какой-то шум в противоположной части библиотеки. Вначале звук открывающейся двери, затем приглушенные шаги. Множество шагов. В библиотеку вошла группа люди — возможно, уборщики или вооруженная охрана, по звуку шагов Пейн определить не мог. В любом случае им грозила серьезная опасность.
— Спрячь их! — скомандовал Пейн Джонсу.
Тот сразу понял, что ему следует сделать. За долгие годы совместных операций они научились понимать друг друга с полуслова.
Пейн вытащил из-за пояса «люгер» и стал бесшумно продвигаться по третьему этажу меж колонн и статуй. Тысячи книжных полок защищали его сзади, а спереди он мог рассчитывать на толстые деревянные перила. Он находился на высоте примерно пятнадцати футов над вторым этажом. Пейн пригнулся, просунул голову между двумя резными стойками и оттуда смог обозреть большую часть зала.
Два человека в деловых костюмах стояли у главного входа, а третий тем временем что-то нащупывал за гобеленами, развешенными на правой стене. Сейфа там, где ходят посетители, быть не может, значит, в стене находится система безопасности или электрическая панель. Ответ не заставил себя долго ждать. Послышалось два щелчка, и весь потолок ярко осветился.
Пейн не сводил глаз с мужчин, которые проследовали на середину зала. Они находились от него на расстоянии примерно ста футов, и потому Пейн почти ничего не видел и не слышал. Мужчины что-то горячо обсуждали между собой, но он не понимал даже долетавших до него обрывков слов: отчасти из-за расстояния, отчасти из-за языкового барьера. Как бы то ни было, он так и не смог выяснить, что это за люди и с какой целью сюда заявились.
Что-то подсказывало Пейну, что они ищут не их. В противном случае эти люди не стояли бы посередине библиотеки и не устраивали бы столько шума. Они бы неслышно скользили вдоль стен, устремляя дула своих винтовок и автоматов во все углы и за все повороты, до тех пор пока не нашли бы их. Ничего подобного Пейн не заметил. Значит, пока можно тихо сидеть в своем укрытии.
Предположения Пейна были опровергнуты минуту спустя, когда один из мужчин выпалил:
— Бойд, нет никакого смысла прятаться. Мне известно, что ты здесь. Выходи, будь мужчиной.
За многие годы службы Пейну пришлось видеть массу всяких глупостей, но впервые в жизни он столкнулся с тем, что кто-то в открытую бросал вызов конкретному члену его подразделения. Подобная ситуация совершенно не укладывалась в стереотип военных столкновений в современном мире. Еще более удивительным было то, что доктор Бойд действительно ответил на призыв — вышел из-за книжных полок. С выражением глубочайшего презрения на лице, выражением, которое заставляло заподозрить, что он готовится совершить нечто уж совсем идиотское — например вызвать того парня внизу на дуэль, — Бойд прокричал на весь Большой зал:
— Иди и попробуй взять меня, ты, грязный дрочила!
При этих словах Пейн чуть было не наделал в штаны. Происходящее казалось ему чудовищно, необъяснимо абсурдным. С какой стати оперативник, получивший хорошую подготовку в ЦРУ, а кроме того, ученый, многими почитаемый чуть ли не за гения, решается вот так глупо, по-детски рисковать всем, чего они добились? Идиот! О чем, черт возьми, он думает?
Бойд стоял на расстоянии двадцати футов, не подозревая о том, что Пейн сидит под одним из столов. В какое-то мгновение у Пейна появился соблазн заставить старого кретина замолчать и тем самым спасти остальных. Парочка пуль в колено, и он кувырнется через перила подобно мамаше Дэмиена, когда тот сбил ее на своем трехколесном велосипеде в «Омене». Впрочем, Пейну пришлось отказаться от своего намерения, как только он заметил, что за спиной у Бойда появилась Мария. Все представления о мире у Пейна перевернулись с ног на голову. Что-то происходило, но он не мог понять что. Может быть, они окружены со всех сторон, а он просто не видит? Или Бойд с Марией решили сдаться? Или их с Джонсом все-таки обвели вокруг пальца?
Пейн получил ответ на все свои вопросы, как только разглядел, кто находится внизу. Там стоял Петр Альстер и широко улыбался, а его красные щеки сверкали от яркого света. Он поднял глаза на Пейна и произнес:
— Джонатан, мой мальчик! Вот и ты. Полагаю, ты не будешь возражать против подкрепления.
Все спустились вниз, где новоприбывшие познакомились с неизвестными им американцами, а доктор Бойд с радостью пожал руку своему старому коллеге, доктору Герману Ванке, на котором была официальная рубашка с галстуком, на ногах… домашние тапочки. Он заявил, что в них производишь меньше шума, двигаясь по Хофбургу, однако по хитроватому блеску в глазах Пейн понял, что пожилой ученый решил надеть тапки просто так, ради развлечения. Большинство считало Ванке крупнейшим специалистом в истории Австрии, поэтому он полагал, что может позволить себе быть эксцентричным. Впрочем, Пейна совершенно не интересовала его обувь. Главным был ответ на вопрос, сможет австриец помочь им в их поисках или нет. Пейн спросил Ванке, откуда тот знает Бойда, и ученый разразился пятиминутным монологом об их совместной учебе в Оксфорде, где, по его словам, оба были одинаково блестящими студентами, несмотря на абсолютно разное происхождение.
Также среди прибывших был Макс Хохвельдер, ассистент Ванке. По-видимому, он был значительно старше Пейна, хотя точно это определить было затруднительно, так как Макс оказался крайне неразговорчив, а его короткие светлые волосы блестяще маскировали любые следы седины. Он застенчиво пожал руку Бойду, а затем снова как будто затерялся среди выдающихся научных авторитетов, сделавшись совершенно незаметным.
Как бы то ни было, через несколько минут, проведенных за светской беседой, Пейн решил, что пора вернуться к делу. И он начал с самого элементарного вопроса. Почему Ванке находится в Хофбурге?
— Научные исследования, герр Пейн, научные исследования. — Его английский был совершенно безупречен, практически без малейших признаков акцента. Однако время от времени, чтобы придать своей речи больше местного колорита, Ванке вставлял в нее какое-нибудь немецкое словечко. — Я собирался взглянуть на одну из королевских коллекций, когда вдруг заметил своих старых друзей: Петра и Франца. Я сразу понял, что они что-то задумали, и решил немного с ними поразвлечься. — Он проиллюстрировал свои намерения, выкрикнув несколько австрийских слов, которые в его устах прозвучали подобно воплям какого-нибудь лагерного надсмотрщика из давних нацистских времен. — И когда они подняли руки вверх, я понял, что они готовились совершить нечто поистине скандальное, нечто такое, во что и мне не помешало бы ввязаться.
Альстер виновато потер лоб, из чего Пейн заключил, что появление в зале Ванке никоим образом не запланировано.
— Все остальное оказалось чрезвычайно несложным, — продолжал Ванке. — Я послал Франца, чтобы он отвлек охранника, а Петр тем временем сообщил мне самые основные факты. Как только я услышал имя Чарлза, я тут же понял, что обязан помочь. Хочет он того или нет.
— Надеюсь, ничего страшного не произошло, — извиняющимся тоном произнес Альстер. — Знаю, не следовало вовлекать Германа в наши дела, однако поразмыслив и приняв во внимание специфику его научных интересов, я понял, что он может быть для нас небесполезен. По крайней мере, я надеюсь на это. Мне очень не хочется думать, что я сильно навредил.
Бойд взглянул на Пейна и пожал плечами, так словно хотел сказать: «Ну все равно уж ничего не поделаешь». Какой смысл теперь орать на Альстера или набрасываться с кулаками. Он пригласил помочь в их расследовании одного из старых друзей Бойда, человека, знавшего об истории Австрии гораздо больше всех остальных, вместе взятых. Если Альстеру суждено было кому-то проболтаться, это самый лучший выбор из возможных. К счастью, Альстер оказался вовсе не так болтлив, как они поначалу предполагали. Он сообщил Ванке кое-что о смеющемся человеке, но не произнес ни слова о катакомбах. Бойд добавил ему еще кое-какой информации, и Ванке из блаженного старичка мгновенно превратился в историка с мировым именем.
— С чего начать? С чего начать? — бормотал он шепотом. Затем, не произнося больше ни слова, направился в самые глубины библиотеки. За ним последовали Бойд, Мария, Альстер и его похожий на тень ассистент. Пейн схватил Джонса за руку в тот самый момент, когда тот готов был двинуться за остальными, и сказал, что им необходимо кое о чем переговорить.
— Что случилось? — спросил Джонс.
— У меня появилось ощущение, что мы так много времени тратим на беспокойства по поводу Бойда, что потеряли целостное представление о происходящем. Ведь дело-то не сводится только к проблеме катакомб.
— Не сводится к проблеме катакомб? Да мы вот-вот докажем, что Христос не был распят. Вот это проблема так проблема, по-моему.
— Да, я понимаю, но… У меня начинает складываться впечатление, что здесь есть что-то еще.
Джонс пристально взглянул Пейну в глаза.
— Мужик, только не говори, что у тебя снова разыгралась интуиция.
— На сей раз дело далеко не только в моей интуиции. — И Пейн протянул другу газету. — То, что здесь описывается, слишком грандиозно, чтобы быть простым совпадением.
— И что это?
— А то, что мы расследуем историю распятия, а вокруг нас одного за другим распинают людей. Первым убили священника из Ватикана, затем непальского принца, а прошлой ночью они уж совсем обнаглели и добрались до Орландо Попа.
— Святого игрока?
Пейн кивнул.
— Его нашли в Фенвее.
— Без дураков? — Джонс замолчал и задумался. — Думаешь, это имеет отношение к нам?
— А знаешь, когда начались распятия? В понедельник. В тот же день, когда Бойд обнаружил катакомбы и когда взорвался автобус. В тот же день, когда нас ввели в игру… Считай меня параноиком, но это не может быть простым совпадением.
— Ну почему же? — возразил Джонс. — Черт, возможно, здесь всего лишь…
— Что? Счастливое совпадение? Напомни-ка мне, когда мы в последний раз читали газетную заметку о распятии. Боюсь, что, как ни старайся, все равно не вспомнишь. А когда в последний раз убивали священников из Ватикана? Ты можешь привести хоть один пример за последние двадцать лет?
Пейн сделал вид, что ждет ответа, который так и не последовал.
— Я говорю тебе, Ди-Джей, все эти события связаны между собой. Не знаю, каким образом и почему, но мы оказались замешаны во что-то гораздо более значительное, чем какой-то доктор Бойд. И я нутром чую, что, если мы в самое ближайшее время не выясним, в чем тут дело, всем нам — да и не только нам — придется ох как не сладко!