Нарядная белая вилла стояла на холме в привилегированном предместье Рима — Париоли. Здесь, на тихих зеленых улицах, жили аристократы, дипломаты и королевские чиновники.

Поздней сентябрьской ночью Марио — сторож белой виллы — тихо открыл железную калитку и впустил трех человек: Николо, Алексея и Езика.

— Марио, это наши друзья, — сказал Николо. — Они будут у тебя жить.

Марио оглядел пришедших и, улыбнувшись, дружески поздоровался. На вид ему было не более сорока, хотя его и старила клинообразная бородка.

Массовые забастовки весны 1943 года объединили рабочих и ободрили антифашистов, а у сторонников фашистского режима вызвали растерянность. Началось повальное «бегство крыс». Из Рима бежали в Бриндизи, под охрану американского десанта, король Италии Виктор-Эммануил со своей семьей, правительство во главе с маршалом Бадольо и генералитет.

В числе сбежавших был и владелец виллы, дальний родственник короля, архитектор Джиберти.

После 8 сентября Северную и Центральную Италию оккупировали гитлеровцы. Правительство Бадольо надеялось, что фашистам удастся разгромить итальянское движение Сопротивления. Но они просчитались. Во главе патриотов встала Коммунистическая партия Италии.

Росла подпольная сеть, множилось число конспиративных квартир. Среди них оказалась и эта аристократическая вилла...

Марио познакомил «квартирантов» с их новым жильем. Алексея и Езика особенно заинтересовал кабинет архитектора. Между окон разместились два немецкие серванта. На одном из них были расставлены фигурки из саксонского фарфора, статуэтки из слоновой кости, китайские драконы, ларец для хранения писем; на другом — постные физиономии католических святых, кардиналов, нунциев и римских пап, вылепленные из воска.

Стены кабинета украшали фрески. Крупным планом была изображена казнь святого Джованни, которому турки отрезали голову. Тут же были воспроизведены и эпизоды из жизни папства: «Лев III коронует Карла Великого императором», «Торговля индульгенциями», «Крестовые походы», «Сожжение Джордано Бруно».

— Придется вам пожить среди пап, — пошутил Марио.

— Хорошо, что они молчат, — в тон ему ответил Алексей.

— А ты знаешь, как зовут вот этого папу? — Език кивнул на бюст длинноносого человека.

— Откуда мне знать? — усмехнулся Алексей. — Я и русских-то патриархов не знаю ни одного.

— Это Иннокентий Восьмой, — пояснил Език. — У нас, в Польше, католицизм, поэтому мы о папах знаем. Кстати, этот связан немножко и с вашей историей. На приемах у Иннокентия Восьмого русские послы сидели на самых почетных местах. А когда однажды один из кардиналов хотел посадить посла Данилу Мамырова где-то в углу, тот сказал: «Не быть по-вашему. Велико княжество Московское. И не подобает послу великого государя сидеть на задворках...» Пришлось кардиналу отступить.

— А это гороскоп хозяйского сына, Джованни, — сообщил Марио, показывая на небольшой металлический круг, похожий на карманные часы. — Когда Джованни убили, товарищи переслали гороскоп родителям. Видите, здесь, посредине — лев. Это небесный «знак бессмертия», под которым, считалось, родился архитекторский сын.

— От пули не спасет никакой гороскоп, — ответил Алексей, рассматривая альбом, — Смотрите! Это уж настоящие фашисты!

Возле берез, запорошенных снегом, стояли солдаты итальянской армии, закинув винтовки за плечи. Перед ними, среди беспорядочно раскиданной одежды, сидела полуобнаженная девушка. Рядом, прямо на снегу, сидели другие обреченные — мужчины, женщины, дети.

Под фотографией мелким, четким почерком было написано по-итальянски: «Так мы уничтожаем семьи русских партизан в орловских лесах».

Вагнер прочитал надпись и вопросительно поднял глаза на Алексея:

— Это там, где ты родился?

Алексея словно ударило. Лицо его побледнело, брови круто сошлись на переносице, на скулах заходили желваки. Теперь он вглядывался в фотографию с особым пристрастием. Ему казалось, что он отыщет среди этих несчастных кого-то из своих. Ведь отец его, наверняка, ушел в партизаны... Но лица были незнакомые. Впрочем, их трудно было разглядеть: многие плакали, обняв друг друга, некоторые отвернулись в сторону.

Алексей захлопнул альбом и порывисто поднялся. Глаза его потемнели.

— Какого черта, до каких пор мы будем сидеть без дела? — глухо произнес он, шагая по кабинету.

Вагнер вздохнул.

— Терпение, мой друг!

Утром пришел Николо. Алексей набросился на него:

— Я так больше не могу! Должны же мы хоть что-то делать!

— Конечно, — спокойно отозвался Николо. — И мы уже кое-что для вас придумали. Слушайте...

Поздно ночью Алексей, Вагнер и Марио, вооружившись красками и кистями, незаметно вышли из виллы. Вернулись лишь под утро.

Всюду, где прошли эти трое, на стенах домов, на тротуарах появились карикатуры на Гитлера и Муссолини и надписи: «Да здравствует СССР!», «Смерть Гитлеру!», «Да здравствуют партизаны Италии!», «Долой фашизм!», «Долой дуче!»

Большинство лозунгов Алексей и Език с помощью Марио написали по-итальянски. Но потом Алексей не выдержал и вывел на стене «Смерть Гитлеру!» — по-русски. А Език тщательно вырисовал по-польски: «Да здравствует свобода!».

Подобные опасные задания приходилось выполнять часто. Алексей был рад, что угнетающее безделье окончилось.

Иногда они слушали антифашистскую радиостанцию «Милано-Либерта» и Москву. Все передачи подробно записывались, а, утром Марио относил записи редакциям подпольных газет.

Приближалось 7 ноября 1943 года — 26-я годовщина Октября. Простые люди Рима решили отметить этот праздник. На стенах домов и тротуарах появились приветствия героическому советскому народу. В ночь на 7-е на площадях и высоких зданиях были вывешены красные флаги. Фашистам удалось снять их лишь к полудню.

Во многих районах города состоялись митинги. Под охраной патриотов на улице Витторио-Венето, где помещалось главное немецкое командование, выступил коммунист Галафати. «Граждане Рима! — говорил он. — Сегодня, 7 ноября, годовщина русской революции... Славная Красная Армия гонит нацистского зверя в его берлогу... Смерть немецким захватчикам! Смерть фашистским наемникам!».

Когда немцы бросились на улицу Витторио-Венета, их встретили выстрелами и ручными гранатами.

В боевой группе охраны находились и Алексей с Вагнером...

Так была начата вооруженная борьба населения итальянской столицы против гитлеровцев и итальянских фашистов.

* * *

Вечером, под новый 1944 год, Марио сказал Алексею и Езику:

— Сегодня пойдем в гости.

Друзья посмотрели на него с удивлением. Марио улыбнулся:

— По-настоящему в гости. Не верите? Встречать Новый год, С рабочими, которые живут в пещерах... Захватим кое-что из запасов архитектора.

Они взяли с собой вина, закусок, сигарет.

Пещеры — это, конечно, не сладко. Но то, что увидели Алексей и Език, потрясло их. Тесные, мрачные подземелья. Мрак, сырость, холод. Среди взрослых, как привидения, маячили дети — оборванные, худые, с большими, болезненно блестевшими глазами.

Нежданным гостям все были несказанно рады.

— Мы пришли к вам, чтобы встретить Новый год, — сказал Марио и представил им друзей: — Вот это — Алессио, русский матрос, а это — Език, поляк.

Их сразу окружили ребятишки. Пришлось всю закуску раздать им, а Марио откомандировать за добавочным продовольствием.

Встреча Нового года затянулась за полночь. Пили вино, произносили тосты.

Возвращаясь, они молчали. Уж подходя к вилле, Алексей задумчиво сказал:

— Какие чудесные люди! И как плохо живут.

Марио, шедший рядом, вздохнул и сказал на ломаном русском языке:

— Вас, возможно, скоро повезут в партизанский отряд...

— Вот хорошо! — вырвалось у Алексея.

Уже дома, на вилле, Марио снова вернулся к этому.

— Может быть, мы больше не увидимся, — заговорил он приглушенным голосом. — И вот что я хотел вам сказать, Алексей. У меня в России есть один очень хороший знакомый. Если вы вернетесь домой, постарайтесь отыскать его и передать от меня большой сердечный привет.

— Кто он такой?

— О, это длинная история. — Марио вздохнул и, засунув руки глубоко в карманы, прошелся по комнате. — Но рассказать ее вам я должен... Садитесь, я тоже присяду... Это было летом сорок второго года. В составе восьмой итальянской армии я дошел до берега Волги. Я был тогда капралом и носил большие пушистые усы. Да-да, — усмехнулся он и показал: — вот такие... Бои шли большие. Немцы бросили на Волгу массу танков, артиллерии, авиации. Вместе с ударным батальоном СС мы закрепились на набережной, обороняли один дом. У меня в то время было всего лишь тринадцать солдат. Пытались сдаться в плен, но ничего не вышло: немцы были бдительны. Тогда мы решили помочь русским. Ночами стали воровать у немцев пулеметы, автоматы, гранаты, патроны. Когда немцы узнали об этом, командир батальона майор Миллер решил нас расстрелять. Но не успел — красноармейцы двести третьего полка семидесятой стрелковой дивизии уничтожили весь его батальон, а нас вместе с Миллером взяли в плен. Это было в конце декабря.

Допрашивал нас комиссар полка капитан Ильиных. Вот это и есть мой знакомый... Он очень хорошо отнесся к нам, итальянцам. В январе сорок третьего года нас привезли в один старинный город. Этот город я знал из истории.

Лагерь военнопленных находился около завода. Держали нас, итальянцев, вместе с румынами и венграми. Каждый день ходили на завод работать. Здесь мы увидели сплоченный рабочий класс, который делал все возможное, чтобы приблизить победу. В городе в то время работала антифашистская школа для военнопленных. В марте меня зачислили туда. Три месяца учился. Изучали русский язык, внутреннее и международное положение Советского Союза, военную и политическую обстановку на фронтах, положение рабочего класса в странах, захваченных Гитлером.

Была у нас своя художественная самодеятельность, проводили различные вечера. Несколько раз приносили нам книги на итальянском языке.

Школа помогла мне окончательно определиться в жизни. Я стал антифашистом.

Немцы даже в лагере стремились командовать своими «союзниками», унижать их. Таков уж «арийский дух». Некоторые из них пролезли в повара, в хлеборезы, устраивались бригадирами, нарядчиками, лагерными комендантами. На этой почве между немцами и военнопленными других национальностей возникали довольно серьезные трения. Особенно пренебрежительно они относились к итальянцам, называли нас «макаронниками»...

Марио, минуту помолчав, продолжал:

— В июне сорок третьего года небольшая группа итальянских антифашистов была направлена в Москву. А в начале июля нас на транспортном самолете отвезли к партизанам Югославии. У них мы пробыли неделю, через город Триест перебрались поодиночке в Италию. И вот, как видите, я остался верным тому, чему научили на вашей родине.

Марио помолчал.

— А вот моему брату Винченцо пришлось навсегда остаться в России...

— Убили? — глухо спросил Алексей.

— Да. Его расстреляли немцы.

Он опять замолчал, но Алексей ничего больше не спрашивал, ждал, и Марио стал рассказывать:

— Винченцо служил вместе со мной, в одной дивизии. Однажды немцы приказали ему и еще десяти итальянцам расстрелять тридцать семь русских заложников — стариков, женщин, детей. Винченцо был парень горячий, фашистов ненавидел, особенно после того, как насмотрелся на их зверства в России. И вот мой братишка подговорил своих товарищей отпустить всех заложников. Ребята согласились. Но немцы вместе с ними послали для наблюдения двух эсэсовцев.

Марио встал, закурил, прошелся по комнате.

— Расстрел русских должен был произойти в пять часов вечера. А в семь наш батальон подняли по тревоге. Оказалось, что Винченцо и его товарищи убили обоих эсэсовцев. А заложников отпустили... Эсэсовцы, не дождавшись двух своих, подняли тревогу и вскоре в лесу напали на след итальянцев. Ребята хотели сдаться русским. Но не успели. Они отстреливались от немцев, положили их, наверное, с десяток, но силы были неравны. Немцы взяли живьем только двух. Винченцо был вторым. Но лучше бы его убили в перестрелке! Немцы ужасно избивали его и расстреляли только на второй день. Мне не дали повидаться с ним. Но ребята говорили, что Винченцо умер храбрецом.

Марио притушил сигарету, вздохнул:

— Да, Муссолини втянул нас в эту грязную войну. Во все времена русским и итальянцам не о чем было спорить, нечего было делить. Разве не так? Вот только в прошлом веке Наполеон насильно потащил за собой в Россию тридцать тысяч итальянцев. А вернулось домой всего триста с небольшим. Но Муссолини не хотел заглядывать в историю! Что ж, он дорого заплатит за это...