Арбат, Арбатецкая, Первый и Второй Арбатецкие переулки, Арбузовский переулок, Аристарховский переулок, Армянский переулок, Первый Архивный…

Никто из почтальонов не признал надпись за свою, но на этом проверка не закончилась. Представляясь контролерами Управления связи, проверяющих работу почтовых отделений, сотрудники МУРа посетили пятые квартиры в домах номер три, поговорили с жильцами, выписывающими «Правду» (в каждой квартире хотя бы один такой человек находился). Везде обращали внимание на номер от тринадцатого июня, тот самый, который был оставлен в машине преступниками. В субботу, когда многие люди были дома, всех удалось застать на месте. Если дом номер три был нежилым, как, например, в Армянском переулке, то его вычеркивали, потому что трудно, почти невозможно было бы предположить, что преступники взяли газету в какой-нибудь конторе. Что им там делать? Кто бы им газету дал? Газеты — они ведь для сотрудников выписываются, а не для посетителей. Единственное исключение было сделано для автобазы, находившейся по адресу: Арбузовский переулок, дом три дробь пять. Во-первых, автобаза место бойкое, кого там только не бывает, во-вторых, газету мог взять почитать кто-то из водителей, а у того ее мог позаимствовать какой-нибудь пассажир. Ни один водитель при случае не упустит случая слевачить. В-третьих, почтальон, разносивший почту в Арбузовский переулок, был единственным, кто на предъявленную ему фотографию надписи на газете, сказал:

— Может, и моя рука, товарищи. Впопыхах пишем, один раз так выходит, другой раз — этак.

Дежурные диспетчера автобазы и начальник моторного цеха, бывший в субботу за старшего, по поводу газет ничего сказать не могли, потому что ими занималась секретарша директора. Секретаршу, пожилую, болезненного вида женщину, срочно вызвали на работу и попросили показать номер газеты «Правда» за тринадцатое июня. Секретарь язвительно осведомилась, стоило ли из-за газеты вызывать ее из дома, но достала подшивку «Правды», пролистала ее и сказала:

— Нету, наверное, директор взял или секретарь парткома для политинформации.

— Но вам этот номер доставляли? — спросил Алтунин, отрабатывавший Арбузовский переулок.

— Доставляли, — уверенно ответила секретарша. — Иначе бы я позвонила на почту. Я слежу за тем, чтобы нам приносили всю прессу.

Вызвали директора и секретаря парторганизации. Директор сказал, что в среду он, как обычно, прочел передовицы в «Правде» и «Известиях», а затем вернул обе газеты секретарше.

— Не помню только — в руки ли отдал или на стол положил, — добавил он.

Секретарь парторганизации в ответ на вопрос виновато развел руками и сказал:

— Со вторника, товарищи, по пятницу, комиссия из райкома у нас была, учет проверяли и все остальное. Поэтому на работе мне было не до газет, и «Правду» я читал дома. Я домой много газет выписываю, у нас семья читающая…

По просьбе Алтунина директор с секретарем парткома проверили свои кабинеты, секретарь заодно и в Красном уголке посмотрел, но номера за тринадцатое июня нигде не было.

Алтунин не знал, радоваться такой удаче или огорчаться. С одной стороны, вроде как удача, попадание, нить. С другой стороны, сейчас придется гадать, кто мог взять эту газету и в какой день — в среду, в четверг или же в пятницу. Да, и в пятницу утром, часов до двенадцати, преступник мог раздобыть газету, если не сделал этого накануне. Нападение-то случилось уже после полудня. Значит, надо проверять три смены, но не всех, а только тех, кто приходил в приемную директора.

Немного подумав, Алтунин поинтересовался у секретарши директора, когда именно она подшивает газеты и делает ли она это ежедневно.

— По-разному получается, — ответила женщина, — когда время есть, но непременно в тот же день. У меня привычка такая — уходить от пустого стола, чтобы ничего на нем не лежало. Вы же видели, когда пришли, что у меня кроме телефонов и письменного прибора ничего нет. Подшиваю и в шкаф кладу.

Можно было ограничиться одной средой.

— Вы меня простите великодушно, Прасковья Васильевна, — сказал секретарше Алтунин. — Вам, может, кажется, что я из-за какой-то блажи людей в выходной день на работу дергаю…

— Ну что вы… — вежливо возразила секретарша, хотя по выражению ее лица было заметно, что именно так она и думает.

— Но речь идет о деле особой важности, поверьте, — Алтунин положил правую ладонь на середину груди. — Газета — это ниточка к опасной банде. Я не могу вам всего рассказать, сами понимаете, но прошу понять меня и отнестись к моей просьбе очень серьезно. Давайте мы с вами, Прасковья Васильевна, постараемся вспомнить всех, кто побывал в приемной в среду. С утра, с момента доставки почты, и до того момента, как вы подшили газеты. Только поподробнее вспоминайте, не пропустите никого.

— С момента доставки вспоминать не надо, — возразила Прасковья Васильевна. — Утром газеты брал Евгений Владимирович. Надо с десяти часов, он раньше десяти газеты никогда не возвращает. Но, знайте, товарищ капитан, что я несколько раз за день отлучалась в туалет ненадолго и один раз по поручению Евгения Владимировича ходила на склад запасных частей за старшим кладовщиком Агейкиным, до которого нельзя было дозвониться, потому что он впопыхах плохо положил трубку на аппарат. Я примерно на четверть часа отлучилась, и все это время в приемной никого не было, а на телефонные звонки отвечал Евгений Владимирович.

— И обедать, наверное, ходили, — предположил Алтунин, думая о том, что стянуть газету из пустующей приемной проще простого.

— Я здесь обедаю, товарищ капитан, с собой приношу. У нас столовая, знаете ли, не из лучших, никакой сытости, одна изжога. Значит, записывайте — наша бухгалтер Вартик приходила, после нее кадровичка Пахотина, затем водители Феонова и Сироткина вместе пришли, но их можно в расчет не брать, потому что я их с порога развернула и отправила в кадры к Пахотиной, она по их поводу приходила к Евгению Владимировичу…

Последняя фамилия в списке оказалась тридцать восьмой по счету. «Они тут ничем больше не занимаются, кроме как к директору шастать», — с тоской подумал Алтунин и попросил Прасковью Васильевну вычеркнуть тех, кто никак не мог взять газету, иначе говоря, тех, про кого она точно помнила, что они не подходили к ее столу, как водители Феонова и Сироткина, или уходили без газеты в руках или, скажем, в кармане пиджака. Прасковья Васильевна наморщила лоб, погрызла кончик карандаша и вычеркнула из списка целых семнадцать фамилий. Из оставшихся сотрудников пятерых — трех ремонтников и двоих водителей — Алтунин нашел на территории автобазы. Все они наотрез отрицали, что брали газету, смотрели при этом прямо в глаза, не запинались и вроде как не врали. Во всяком случае, Алтунин не почувствовал, что ему врут.

Причину интереса он объяснил просто — дескать, засунула секретарша случайно в газету совершенно секретное письмо из горкома партии, настолько важное, что его поисками озаботилась милиция. Люди верили, жалели Прасковью Васильевну и, кажется, ничего не заподозрили. Секретное письмо — важная штука, почему бы милиции его не искать? Чтобы люди не пугались, что их могут обвинить в краже секретного документа (мало ли что?), Алтунин особо подчеркивал, что речь идет о помощи, ни о чем более, и говорил, что за помощь в поисках директор выпишет премию аж в размере двух месячных окладов. Если бы кто-то помог, навел бы на след бандитов, не будучи причастным к их делам, то премию ему Алтунин бы обеспечил. Вместе с благодарностью от Управления НКВД и каким-нибудь ценным подарком.

Оставшихся шестнадцать, несмотря на то, что проживали они не слишком далеко от автобазы, в южной и юго-восточной частях Москвы (только двое водителей, братья Малышковы — в подмосковном Коломенском), Алтунин в одиночку окучить бы не сумел. Он позвонил в отдел, очень удачно застал там Данилова и продиктовал тому восемь адресов. Себе оставил семь, но зато один дальний, в Коломенском, к двум братьям. Загадал, чтобы все оказались бы дома, поблагодарил Прасковью Васильевну за помощь и поехал по адресам. Начал с дальнего, в Коломенском. Четыре или пять раз останавливал попутный транспорт, предъявлял удостоверение и просил подбросить. Очень удачно застал дома всех без исключения. Рассказывал байку про секретное письмо, расспрашивал, обещал премию, но так ничего и не узнал. В одиннадцатом часу вечера приехал в МУР, злой и уставший настолько, что голода не чувствовал, хоть и ни ел ничего весь день. Минут через двадцать приехал Данилов, тоже злой, уставший и ни с чем. Спать хотелось ужасно, но Алтунин с майором Гришиным до четырех часов утра рылись в оперативно-справочной картотеке, выбирая оттуда возможные связи Феди Половника. Гришин занимался «подвигами» Половника до войны и много чего помнил, память у него была отменная.

— Особое внимание обрати на эту особу, — посоветовал он, передавая Алтунину очередную карточку. — Вера Станиславовна Будницкая, сценический псевдоним Ванда. Поет в «Метрополе», проституцией тоже не гнушается. Холеная такая особа, изображает из себя аристократку, светскую даму. Федя с ней не то чтобы роман имел, но навещал время от времени. Думаю, что он с ней сейчас может встречаться…

— Почему? — спросил Алтунин. — Ресторан при центральной гостинице — место людное, надо ли Половнику там светиться? Или…

— А кто его там знает, кроме Будницкой? — ответил вопросом на вопрос Гришин. — Ему по малинам светиться не захочется, чтобы свое «воскрешение» из мертвых не афишировать, а в «Метрополь» можно. Да и не обязательно в «Метрополь», можно Ванду дома навещать, в Большом Каретном, дом семнадцать. Наверняка утверждать я не возьмусь, но вероятность того, что Половник встречался с Будницкой есть. Опять же — у нее широкие связи в самых разных сферах, Федя может с ней не только приятно время проводить, но и с пользой. Хочешь смейся, хочешь верь, но какое-то шестое чувство на седьмом киселе подсказывает мне, что гражданку Будницкую стоит поспрашивать…

Всего набралось восемь карточек. Алтунин списал себе в блокнот данные, вернулся в отдел, сел на неудобный жесткий диван, который сейчас показался мягче мягчайшей перины, и тут же заснул крепким сном, несмотря на светящую прямо в глаза лампочку.

Ему приснился сон. Танцплощадка в Парке Горького, задорная музыка вальса, партнерша в белом платье, которую Алтунин легко кружил в танце. Все было хорошо, все было замечательно, только вот лица партнерши он никак не мог разглядеть, то тень на него падала, то она отворачивалась в сторону и Алтунин видел только алебастровое точеное ухо и трогательный завиток светлых волос. Так и проснулся, не поняв, с кем же он все-таки танцевал во сне. Удивился тому, что может сниться человеку без всякой связи с действительностью и забыл про сон, словно его и не было.

Ровно через неделю, в следующее воскресенье, на Красной площади должен был состояться парад в честь Победы.

Одна неделя…

Семь дней…

Сто шестьдесят восемь часов…

Десять тысяч восемьдесят минут…

Это не отрезок времени, а так — сугубая мимолетность. Раз — и прошла!