В этой главе я приведу некоторые высказывания, которые, как мне кажется, заслуживают отдельного комментария. Они могут быть связаны и не связаны с гибелью «Курска» и экипажа, они могут касаться истории флота, его бед, а также мыслей, которые в рамки остальных глав не укладываются.
Название этой главы весьма условное. Вообще-то вся эта книга, да и все противостояние с прокуратурой и с судами — по сути, диалог. Другое дело, что в реальной жизни этот диалог частенько напоминает разговор слепого с глухим.
Эту книгу, а заодно и мою позицию будут судить другие судьи, их мнение может быть самым разным, но важно то, что они будут независимыми. Многие из тех, кого я называю оппонентами, — весьма уважаемые мною люди, просто в чем-то я с ними несогласен.
Диалог № 1 с Игорем Спасским
В предисловии к книге «Курск». Операция «Подъем» авторы (читай — И. Спасский) пишут, что после гибели лодки в средствах массовой информации началась кампания по очернению флота: «Были предприняты многочисленные и очень искусные меры, чтобы использовать трагедию как информационный повод для подрыва того политического курса, который породил у населения даже еще не оптимизм, а надежду на оптимизм».
Мой комментарий:
Как же знакома эта риторика! Создается впечатление, будто мы вернулись во времена борьбы с троцкистско-зиновьевской бандой или как минимум — с безродными космополитами.
Не буду защищать и журналистов. К сожалению, они могут в угоду тиража, сенсационности, а иногда — и по прямому оплаченному заказу оклеветать, вмешаться в личную жизнь людей. Этим грешат не только журналисты, но также политики и коммерсанты. Я провел не один десяток процессов против редакций газет и телевидения, среди которых такие издания, как «Известия», «Комсомольская правда», «Московский комсомолец», «TB-Новости», Би-би-си, Washington Post, Gerald Tribune, а среди журналистов в числе моих «жертв» значатся В. Симонов, А. Хинштейн и А. Караулов. Однако если в трагические дни августа 2000 года и были недостоверные публикации, то обуславливались они двумя факторами: отсутствием достоверной информации и дезинформацией, источниками которой выступали пресс-службы СФ и ВМФ, официальные и неофициальные должностные лица. Но не стоит доводить проблемы безответственности и халатности адмиралов ВМФ России до абсурда и возводить до мнимого политического заговора против флота.
Здесь уместно привести «показание главного свидетеля» — генпрокурора Устинова из его книги: «Первое сообщение для прессы о том, что „на подводной лодке произошли неполадки, в результате которых она была вынуждена лечь на грунт в районе боевой подготовки Северного флота в акватории Баренцева моря“, было сделано пресс-центром ВМФ в 10:45».
Вот вам и дезинформация о мелких и несущественных «неполадках». Не надо искать козни журналистов там, где их нет. Мы с Владимиром Васильевичем Устиновым доказали вам это, уважаемые читатели.
Диалог № 2 с Игорем Спасским
Еще одна цитата из книги «Курск». Операция «Подъем»: «Но и в условиях этого информационного террора руководство страны, командование флота не потеряли хладнокровия».
Мой комментарий:
Руководство ВМФ России и Северного флота, представители ЦКБ «Рубин» не теряют спокойствия и сейчас. С помощью Главной военной прокуратуры и военных судов, по моим оценкам, они в любой момент готовы переложить ответственность на кого угодно — на политическую ситуацию в стране, на разваливших флот демократов, списать аварию на недостаток средств, на американский империализм, на экипаж, наконец. Только свои ошибки и свое бездарное руководство эти люди признавать не хотят.
Диалог № 3 с Николаем Черкашиным
Писатель Николай Черкашин: «По-видимому, мы никогда не узнаем, почему рванули торпеды в 1-м отсеке. Это не укладывается в голове. Это бесит. Это заставляет придумывать все новые и новые версии. Даже специалисты сбиваются в группы по принципу — „верю, не верю“.
Как же так, неужели наука не скажет своего слова? Но наука еще не научилась вызывать из небытия души тех, кто знает…».
Мой комментарий:
На самом деле наука сказала, отчего рванули торпеды, — из-за утечки окислителя, пожара и детонации боезапаса. Когда Николай Черкашин издал свою книгу, расследование еще не было завершено. А вот почему произошла утечка пероксида водорода из резервуара торпеды, ответа, по-видимому, не будет дано никогда. С этим придется смириться.
Произошло ли это через трещину в корпусе? Была трещина заводским браком или образовалась в процессе ненадлежащего хранения, транспортировки или погрузки торпеды на корабль? Стала ли утечка результатом повторного использования резиновых уплотнителей, потерявших свою эластичность, или всему виной неправильно подключенный прибор системы контроля окислителя?
Можно бесконечно гадать о том, успели ли доложить о протечке «толстушки» командиру и дал ли он приказ отстрелить ее. Мы никогда не узнаем о том, открыли ли моряки торпедный аппарат, чтобы посмотреть, что там происходит, или просто недовернули кремальеру задней крышки аппарата. Это до конца дней будет волновать тех, кто хоть как-то причастен к трагическим событиям августа 2000 года.
16 августа 2006 года мы встретились с Николаем Черкашиным в передаче «Ищем выход» на «Эхе Москвы», которую вела Ксения Ларина. Он всегда отдавал предпочтение версии столкновения «Курска» с американской подводной лодкой, но опровергнуть мои доводы не смог.
Диалог № 4 с Вячеславом Поповым
Вячеслав Попов: «В 1987 году, когда группа советских атомных подводных лодок, отклонившись от обычного маршрута, только вошла в западную часть Атлантики, в американском парламенте начались истерические запросы по поводу того, куда смотрит Пентагон и зачем русские подводные лодки идут к берегам Америки.
Замечу, что до тех берегов были еще тысячи миль. А здесь международная группировка из трех атомоходов рыскает у самой кромки морской госграницы России, да еще в полигоне, где проводятся учения со стрельбой».
Мой комментарий:
На месте Попова я бы не стал строить глазки. Дескать, советский или российский флот святее папы римского, а вот американцы — настоящие стервятники. Напомню адмиралу Попову, как осенью 1966 года подводная лодка «К-181» осуществляла слежение за авианесущей ударной группировкой в составе авианосца, крейсера и пяти фрегатов, находясь в середине ордера, передавая радиограммы и фотографируя авианосец с большим риском.
В период Карибского кризиса вблизи Перл-Харбора действовала подводная лодка «Б-88». В 1963 году у побережья США были развернуты подводные лодки «Б-139», «Б-77», «Б-74», «К-153», а «С-141» подверглась бомбометанию со стороны американских кораблей.
Напомню также, что и «К-19» затонула не в Клязьминском водохранилище, а в Северной Атлантике близ норвежского острова Ян-Майен, где дислоцируется станция дальней навигации (Loran-C), а «К-8» погибла в 300 милях к северо-западу от Испании. Ни для кого не секрет, что в период холодной войны, когда была возможность, наши атомоходы бороздили океаны. Это было оправдано.
Да и в 1999 году Попов сам отправил «Курск» в Средиземное море не медуз пугать. Будь сегодня у России возможности, то под каждым американским кустом сидело бы по подлодке.
Но суть не в этом. По словам Попова, три подводные лодки НАТО находились в районе учений, а противолодочные корабли не смогли их даже обнаружить, не говоря уже о том, чтобы вытеснить. Более того, корабли, которые предназначены для обнаружения, а в военное время — для потопления неприятельских субмарин, позволили им подавать сигналы SOS, имитируя аварию!
Скажите мне, господин Попов, чего стоит такой флот под вашим руководством? Чего стоите Вы как командующий таким флотом? Простите меня, но я вам не верю. Вы клевещете и на флот, и на моряков, и на себя. Не было никаких подводных лодок НАТО в полигоне. Нет ни одного достоверного свидетельства их пребывания в районе гибели атомной подводной лодки «Курск».
Давайте обратимся к свидетельству адмирала Олега Ерофеева, который имеет опыт противостояния американскому флоту.
«А самое главное в опровержении версии столкновения является то, что наши торпеды не могут взрываться при столкновении лодки с другим кораблем, льдиной, при навале на причал, посадке на мель и в других случаях физического контакта торпедного аппарата с препятствием, поскольку имеют не менее четырех ступеней предохранения, срабатывающих от разных датчиков и в строго определенной последовательности, достичь которую при случайном столкновении просто невозможно.
Эти вопросы следовало бы знать профессионалам, а не вводить в заблуждение обывателей и не пугать наших партнеров подобными заявлениям и о технических характеристиках нашего оружия.
Теперь что касается преднамеренной атаки торпедным оружием нашей лодки. Отдельные крупные начальники говорят о том, что, обнаружив приготовление нашей торпеды к выстрелу (по данным гидроакустики), у командира американской лодки не выдержали нервы, и он упредил нашу лодку в применении торпед. Чем можно возразить на данную фантастику?
Во-первых, наша подводная лодка находилась на перископной глубине, а, как известно, перископные атаки не выполняются на нашем флоте со времен Великой Отечественной войны. Кроме того, выполняя перископную атаку, командир АПРК „Курск“ сразу же, еще до стрельбы, обрекал свой корабль на снижение оценки за боевое упражнение, поскольку атака в этом случае выполнялась бы нескрытно (см. руководящие документы по оценке торпедных стрельб). Я знаю, что Геннадий Петрович Лячин был умный и грамотный командир и никогда не позволил бы себе такой глупости.
Да, действительно, американские подводники ведут упрямые, настойчивые, иногда наглые действия по вскрытию особо охраняемых тактикотехнических характеристик приготовления к боевому применению нашего как торпедного, так и, особенно, ракетного оружия, впрочем, как и наши подводники. Но подобная разведка всегда ведется с соблюдением повышенных мер безопасности, а в данном случае американцам достоверно было известно о проводимых нами учениях с применением практического оружия (мы сами давали оповещение о закрытии районов учения).
Кроме того, я уверен, что подобные сведения о наших тридцатилетней давности торпедах они имели значительно раньше, то есть рисковать своим кораблем и кораблем партнера ради получения сомнительной информации было бы просто неразумно.
В моей практике было два случая, когда нашим подводникам при проведении практических стрельб приходилось применять оружие по американским подводным лодкам, но несмотря на это американские моряки в ответных действиях никогда не позволяли себе подобного поведения, о котором говорят сегодня досужие эксперты.
Первый раз это было на Тихоокеанском флоте, когда мы выполняли практическую торпедную стрельбу по своей лодке-цели. После получения приказания из-за технических причин подводная лодка-цель не сумела погрузиться, а стреляющая лодка погрузилась первой. Обнаружив подводную лодку-цель, наша лодка атаковала ее с применением практической торпеды.
Мы наблюдали наведение торпеды на цель, которая с обнаружением залпа увеличила ход и стала интенсивно уклоняться. Только после всплытия мы узнали, что наша лодка-цель не погружалась, а после разоружения торпеды был установлен факт не только ее наведения, но и неоднократного срабатывания неконтактного взрывателя. Ясно, что мы стреляли по иностранной лодке, и к чести ее командира надо признать, что он действовал хладнокровно и грамотно с соблюдением международных правил плавания. А это было в разгар „холодной войны“, когда ответный залп можно было бы убедительно обосновать, но американцы этого не допустили.
Второй случай произошел уже в 1990-х годах при утилизации наших новейших баллистических ракет методом отстрела со стратегической подводной лодки. Несмотря на оповещения об этих действиях и приглашение наблюдателей из Соединенных Штатов Америки, американцы для записи шумовых характеристик при подготовке и проведении стрельбы послали свою подводную лодку, которая была обнаружена нашими силами, но попытки вытеснить ее из района стрельб результатов не дали.
Тогда было принято решение произвести глубинное бомбометание. И только после этого американская подводная лодка вышла из запретного района, но при этом не применила в ответных действиях своего оружия. Так что американцы очень пунктуально выполняют международные соглашения по безопасности плавания».
А мой свидетель господин генеральный прокурор Устинов еще раз подтверждает это на страницах своей книги «Правда о „Курске“».
«Осмотром самого подводного крейсера, а также поверхности морского дна на территории четырех квадратных миль не было обнаружено присутствия каких-либо следов другой подводной лодки или предметов, оставшихся от нее».
Диалог № 5 с Владимиром Устиновым
Владимир Устинов уделяет в книге много внимания запущенности военно-морского хозяйства, дырам в военном обеспечении флота, низкому уровню исполнительской дисциплины, разгильдяйству.
Мой комментарий:
По сути, я согласен с Устиновым, все это имеет место. Но он рассуждает об этом не в связи с посещением Центрального военно-морского музея, а в связи с гибелью 11 8 человек и корабля многомиллионной стоимости в долларах, а также в связи с утратой боевой единицы флота. Уместно ли в таком случае мыслить категориями не юриста или генерального прокурора, а девки, лузгающей семечки на завалинке?
Скажите, Владимир Васильевич, было ли внесено представление на увольнение Главкома ВМФ Владимира Куроедова, отвечающего за бардак, о котором Вы говорили? Мне об этом ничего не известно. Хотя, если честно, мне Куроедов импонирует. Веселый мужик, с юмором, на пианино играет. Может пошутить так, как с «Петром Великим»: весь мир лежит, сначала — от страха, потом — от смеха.
Диалог № 6 с Владимиром Устиновым
В книге Устинова есть упоминание гибели линкора «Новороссийск» и экипажа в результате подрыва.
Мой комментарий:
Во-первых, подрыв — не более чем одна из версий (см. книги «Гибель линкора „Новороссийск“». Документы и факты./Сост. и автор коммент. Каржавин Б. А. СПб.: Политехника, 1992. 208 с.; Костиченко В. В. Гибель без тайн: Трагедия линейного корабля «Новороссийск». Приложение к журналу «Страницы морской истории». Севастополь, 1999. 36 с.; Никольский Н. И., Никольский В. Н. Почему погиб линкор «Новороссийск»? М.: Сезам-Маркетинг, 1999. 120 с., Каржавин Б. А. Тайна гибели линкора «Новороссийск»: Документальная историческая хроника. СПб.: Политехника, 1 991. 271 с. — эти книги есть у меня в библиотеке, на самом деле литературы значительно больше).
В выводах правительственной комиссии так и указано: «…п. 3. Нельзя полностью исключить, что причиной подрыва линкора является диверсия».
На линкоре погибли 609 человек и были ранены 129 моряков при численности экипажа линкора 1542 человека. И, наконец, гибель линкора послужила поводом для расправы с Главкомом ВМФ СССР адмиралом флота Советского Союза Николаем Герасимовичем Кузнецовым. Хотя правительственная комиссия претензий к главкому не предъявила, так как он в течение нескольких месяцев до гибели «Новороссийска» был болен и не исполнял свои обязанности, постановлением Совета министров СССР Кузнецов Н. Г. 8 декабря 1955 года был снят с должности, а в начале 1956 года понижен в звании и уволен без объяснения причин.
Решение было политическим. На заседании правительства вопрос о причинах и виновных не рассматривался, а 16 ноября 1955 года этот вопрос был рассмотрен Президиумом ЦК КПСС. А как у нас? Узнаем, если доживем.
Диалог № 7 с Владимиром Устиновым
Владимир Устинов: «Вообще-то я считаю, что еще больший ущерб причинила политическому реноме России (а в свое время — СССР) практика умолчаний и оглашения полуправды, которая бытовала в те времена. И с этим надо было когда-то все же покончить».
Мой комментарий:
Согласен, с Вами, Владимир Васильевич, что бытовала практика умолчаний и полуправды, согласен, что с этим надо покончить. Причем не на словах, а на деле. И неплохо было бы начать с себя.
Диалог № 8 с Владимиром Устиновым
Устинов пишет: «Совместными усилиями следственной группы Генпрокуратуры и госкомиссии удалось описать практически целиком картину произошедшей катастрофы и роль основных действующих лиц в этой драме. Я буду свидетельствовать об этом, хотя для прокурора, особенно генерального прокурора мировой державы, роль свидетеля — не слишком привычная роль.
Зато я с уверенностью могу сказать, что мое свидетельство — чистая, правда. Не скрою, многим моим сотрудникам понадобилось определенное гражданское мужество, чтобы расследовать все обстоятельства времени и места этой трагедии, а также все доказательства представить в том виде, как они есть. А это не всегда оказывается просто».
Мой комментарий:
Возможно, потому, что роль свидетеля для прокурора, особенно генерального прокурора мировой державы, — не слишком привычная роль, господин Устинов не знал, а может, знал, но забыл, что за дачу заведомо ложных показаний свидетелем установлена уголовная ответственность по статье 307 Уголовного кодекса Российской Федерации.
Но генеральному прокурору волноваться не стоит, хотя его свидетельство, мягко выражаясь, — не совсем чистая правда. Он же — не свидетель с точки зрения уголовного процесса. Кроме того, должно быть предупреждение об ответственности за отказ от дачи показаний или за дачу заведомо ложных показаний. А его не предупредили.
Диалог № 9 с Владимиром Устиновым
Владимир Устинов:
«Если честно, как генеральный прокурор я чувствовал тогда тяжелейший груз на своих плечах, словно звезды на погонах превратились в пудовые гири. Ведь я не мог объявить то или иное свое мнение стране, не подкрепив его полноценными и обоснованными доказательствами. Впервые, наверное, я с такой ясностью понял, что вообще-то не имею сейчас права на собственное мнение. На самую малейшую отсебятину. Я должен отталкиваться только от конкретных материалов дела. А мое решение должно основываться на здравом смысле и быть в полном смысле слова государственным и в высшей степени обоснованным».
Мой комментарий:
Тяжело в погонах, понимаю. Не мучайтесь. Мне тоже было тяжело много лет назад. Снял погоны в 38 лет, не мучился и не жалею. Зато приобрел возможность говорить то, что думаю. А если и оглядываюсь, то исключительно на закон.
Есть одна хорошая пословица, которую я впервые услышал в прокуратуре Российской Федерации. Из-за грубых и простонародных выражений я ее перефразировал: если организм не хочет выполнять функцию, возложенную на орган, то не нужно мучить этот орган.
Что касается отсебятины, то я согласен: ее не надо пороть и начинать опять же нужно с себя.