Князь Корней выглядел совсем плохо. Бледное опухшее чело с огромным кровоподтёком слева, замотанная какой-то грязной тряпицей рука, которую Корней прижимал к груди, и всё время баюкал другой рукой. А больше всего мне не понравились его тоскливые потухшие глаза. Тверские мечники, звероподобно косясь, завели его в комнату вслед за шествовавшим спереди боярином Романом, и остановились посередине светёлки. Боярин, подозрительно оглядев помещение, мотнул ближнику головой в направлении кровати. Когда выяснилось, что ни под ней, ни за горкой подушек, ни за занавесью с двух сторон охватывавших боярское дубовое ложе никто не прячется, Роман Кириллович отпустил мечников.

— На дворе ждите, кликну как понадобитесь, — и, вальяжно раскинувшись на лавке, произнёс:

— Егорка, пойди, принеси хоть квасу, что ли… А ты, князь, давай присаживайся, поговорим.

— Ты кто будешь? — вяло спросил Корней, опускаясь на край лавки по другую сторону стола.

Боярин Роман, видимо, решил не обижаться на неучтивость колодника.

— Посол я московский, звать Романом Кирилловичем, из ростовских бояр Всесвятских. Не слыхал?

— Нет.

— Ну, ничего, ничего голубь… Послан князьями Юрием да Иваном Московскими ко князю Михаилу розыск произвести насчёт помершей княгини Агафьи.

— Ну?

— Не веришь, вижу. А вот приятель твой шустрый мне сразу поверил. Санька-мечник. Позавчера мы за этим столом угощались, он и открыл мне про вас всё! Молодцы, одно слово — молодцы! Так вляпаться — это не у каждого дури хватит. Сашка твой, может, и выкрутится, в лесу отсидится, а твои дела плохи совсем. Ладно я вовремя вмешался, кланялся вчера князю Михаилу о тебе…

— Ну и…

— Не нукай, не запряг. Согласился Михаил показать тебя мне. Но злы на тебя тверяки, так ты их раззадорил — в ложке утопить готовы.

— Что ж не утопили? — сумрачно протянул Корней.

— Мыслю, не хочет сейчас Михаил лишний раз с Юрием цепляться, лета ждёт, в Орду ехать на разбор тяжбы. Да и я просил за тебя. Если б ты чем помог, глядишь, он и сменил гнев на милость. Тебе охотник, у которого вы квартировали, ничего про свою избушку в лесу не говорил? Нет? Ну, что ты, что ты сразу щетинишься? Экий горячий. Это я так, спроста спросил. Знаешь, я ведь, пожалуй, мог бы помочь. Тут про тебя такого мне нарассказывали… А ты парень ничего, и огонь у тебя из ноздрей не пышет и серой не пахнет. Такому помощнику любой князь рад будет. Вот и князь Михаил может по-человечески уважить. Он — строгий, но отходчивый…

Скрипнула дверь, вошёл давешний боярев ближник и, согнувшись, быстро просеменил к столу. В руках он держал большущую пузатую братину, по бокам которой висели три серебряных ковша. На крышке ведёрной посудины, заключавшей в себе, судя по всему, вожделенный боярский квас, и мотавшей Егорку из стороны в сторону, накреняясь, стояло блюдо с мочёной брусникой.

— Тебя только за смертью посылать! — ругнулся боярин и, зацепив ковшичком в братине, залпом выпил.

— Ты, князь, испить не желаешь? Хотя, конечно, квасок не тот… — в этот миг квасок выстрелил в посольский нос — боярин замер на полуслове, повращал глазами, выдохнул и закончил. — Нежели у нас в Ростове.

— Или у нас в Москве, — досказал я, вылезая из-за поставца, за которым битый час просидел, скрючившись в три погибели, укрытый пыльной половицей.

— Чёрт! Чтоб тебя разорвало! — боярина потянуло на святотатство.

Егорка-постельничий вдруг сорвался с места и бросился к выходу. На пути его ждала некстати вытянутая из под стола нога князя Корнея и кстати подвернувшийся мой кулак. Постельничий, ухватясь за расшибленную губу, отполз обратно на лавку. Старичок-посол удивительно быстро разобрался в обстановке.

— Как смеете… — начал он, но, видя что сила на нашей стороне, возмущаться передумал. — Славные, однако, помощнички у князя Ивана! Всю Тверь перебили, теперь вот за своих принялись!

— Здравствуй, Роман Кириллович, — сказал я. — Уж не обессудь, так получилось. Ты скажи своему пареньку — пусть не дёргается. Мы вам зла не хотим. За князем я пришёл.

Корней молчал, переводя взгляд с меня на посла и обратно. Постельничий озабоченно промакивал кровь с губы на край рукава.

— А зачем тебе князь? — посол, не торопясь, полез ковшичком в квас, зачерпнул и, не спеша, осушил. — Кто ж тебе его отдаст? Вот, коли я за него похлопочу, может, Михаил Ярославович и согласится уважить просьбу посла. Глядишь, хоть содержать не в такой строгости станут.

— Князь, ты давай быстрее просыпайся, — обернулся я к Корнею, — нам спешить надобно, дел много. Или обратно в клетку захотел?

С лица Корнея ушла так поразившая меня баранья бессмысленность. Он полез из-за стола.

— Попрощайся с боярином, — подсказал я.

— Благодарствую, боярин! — послушно просипел Корней.

— Подождите, подождите… — заспешил посол, беспомощно оглядываясь на окна светёлки. Не иначе ожидал снова увидеть там верёвку. — Как так, я ж под свое поручительство узника взял…

— Сбежал, скажешь, князь… А для правдоподобия мы, пожалуй, замкнём вас тут.

— В окошко кричать станем, там стража!

— Обязательно, боярин, кричите. Но не раньше, как мы из терема уйдём. А то вернёмся. Нам терять будет нечего!

— Ну, Сашка, — сказал озлившийся Роман Кириллович, — Бог даст встретимся у Ивана Даниловича под рукой. Ответишь за все выкрутасы.

— Будь покоен, ваша милость. А ключик я прямо у дверей положу. Вас быстро отопрут, испугаться не успеете…

В потёмках коридора подле заднего крыльца владычьего дома нас поджидал невысокий грузный дядька — полусотник из московской сотни посла.

— Кто прёт? — прогудел он.

— Это я — Сашка. Ну, как, готово?

— Готово. С этого хода я стражей отпустил: на улице скоморохи пляшут, так ушли посмотреть.

— Пошли…

Мы перебежали неширокий задний двор, заросший молодой крапивой и кустами смородины, пустившими буйную свежую зелень. Под частоколом, ограждавшим епископское домовладение, обнаружилась глубокая нора, прикрытая кучей старой травы.

— Самолично копал, — прошептал, озираясь, полусотник. — Тайно, как ты наказывал.

— Спасибо, Василий Терентьевич, за князем Иваном не пропадет. Правда, если мы до него дойти сумеем, — ответил я и полез в дыру. Корней молчал, но, похоже, ему это начинало нравиться.

— Погоди, Сашок, — придержал меня служивый. — Потратился я… Скоморохи такую цену заломили, паскуды. Ни в какую не хотели перед епископским двором пляски устраивать. Знаешь же, что с ними за такие шутки сделать могут?

— Всё, что есть…. Извиняй, Василий. В Москве сочтёмся. И… хотел повиниться перед тобой за обидное слово. Ну, помнишь, в тот раз?

Васька-Свинина, а это был он, жалобно вздохнул, совсем не слыша моих расшаркиваний, а думая о своем опустевшем кармане:

— Что ж, бегите с Богом. Пойду этих бесовых детей с улицы турну. Совсем охамели — у владычного двора непотребством занимаются!

Уже спеша за мной по деревянному пешеходному настилу на улице посада, Корней спросил:

— А этого доброхота ты где откопал?

— Да случайно в первый день наткнулся на него. Ходил вокруг да думал, как к боярину на разговор попасть, глядь — среди стражников знакомец старый.

— И не отказал?

— Догадывается, что неспроста мы здесь оказались. Вот и помог землячкам. Надеется, конечно, что князь Иван о нём узнает… Всё, сворачивай в проулок и давай к лесу. Вроде ушли!