В дополнение к уже называвшимся прототипам «Тихого Дона» приведем еще несколько обнаруженных краеведами имен, из числа 250 реально существовавших людей. И судьба каждого из них так или иначе пересекалась с судьбой Шолохова.
Аникушка — «безусый скобцеватый» Аникушка, «с голым бабьим лицом», балагур и весельчак, который и сам в романе был предметом постоянных шуток и розыгрышей. Прототип этого персонажа, — по словам Г. Я. Сивоволова, — Аникей Андрианович Антипов, сосед Шолохова в станице Каргинской71.
В 1908 году Аникея призвали на военную службу в 12-й Донской казачий полк, расквартированный в местечке Радзивиллово Волынской губернии, — тот самый, где служили Харлампий Ермаков и Павел Кудинов, а в романе — Григорий Мелехов.
«Аникей был среднего роста. Курчавый чуб лихо свисал из-под казачьей фуражки, — рассказывает Сивоволов со слов его младшего брата Петра Андреяновича Антипова. — На его щеках и подбородке не отрастал волос, и от этого круглое лицо казалось бабьим. Все сыновья уродились в отца — голощекие. <...> Весельчак и песенник, везде был своим человеком. Любил бывать на свадьбах, там заглядывался на подвыпивших жалмерок, а они с него не сводили глаз. <...> За веселый, открытый характер, простоту общения его любили, казаки постарше называли по-уличному — Аникушка»72.
Глубокой осенью 1917 года, когда казаки возвращались с фронта, вместе с фронтовиками-каргинцами возвратился домой и Аникей Антипов.
В 1919 году, рассказывает Сивоволов, в повстанческую сотню мобилизовали и Аникея. Он участвовал во многих боях с красными. После разгрома белоказаков под Орлом и Курском Донская армия покатилась на юг. В один из осенних дней Аникей вернулся домой.
Аникей Андрианович Антипов (1888—?). Репрессирован в 1937 году. Прототип Аникушки в романе «Тихий Дон». Фото 1930-х гг.
«До самого переезда на постоянное жительство в Вёшенскую Шолохов жил соседом Аникея Антипова, — рассказывает Сивоволов. — Евдокия (жена Аникушки. — Ф. К.) ходила в их колодец за водой, иногда переговаривалась с Анастасией Даниловной (матерью М. А. Шолохова. — Ф. К.). По возрасту Аникей и Михаил не могли быть близкими товарищами, и тем не менее они подолгу засиживались, беседуя. Аникей рассказывал ему о службе на германской, но об участии в восстании не распространялся, от таких “воспоминаний” уходили многие бывшие повстанцы. <...> В 1937 году он был репрессирован, из заключения не вернулся»73.
Шамили — так зовут в романе по-уличному братьев Шумилиных — Мартина, Прохора и Алешку-безрукого. Мы уже рассказывали об изысканиях вёшенских краеведов-учителей Н. Т. Кузнецовой и В. С. Баштанник о братьях Ковалевых как реальных прототипах братьев Шамилей.
Сивоволов приводит о них дополнительные подробности. В романе Шолохов описывает трех братьев Шумилиных. Ковалевых же было четверо: Алексей, Мартин, Иван и Аким. Иван в романе описан под именем Прохора, Мартин и Алексей под своими именами, Аким не упоминается. Кличку Шамили дал им писатель, взяв ее от настоящих Шамилей — братьев Лосевых, которые жили у самого Чира, на противоположном краю Каргина. Братья Лосевы получили кличку Шамили в наследство от деда, который принимал участие в пленении Шамиля. С тех пор и пошло: Шамили-разбойники. Братья Лосевы были известны на весь хутор как лихие наездники, драчуны. Рядом с их наделами существовал искусственный пруд. В хуторе его, — рассказывает Сивоволов, — называли и до сих пор называют Шамилевским прудом.
Многое в жизни шолоховских Шамилей напоминает жизнь братьев Ковалевых: расположение жилища около кладбища, поведение, их дела. Однако во многом они и не похожи.
Рассказав историю рода Ковалевых-Шамилей, Сивоволов продолжает: «Шолохов правильно дает портрет Мартина и Алешки Шамилей. Автор этих строк помнит Мартина Ковалева до войны: низкорослый, коренастый в стареньком чекменишке и чириках; никогда не носил усов и бороды, а тут отпустил. Алешка-безрукий также ходил в стареньком казачьем мундире, по воспоминаниям, носил словно выращенную на солонцах реденькую бороденку. У него не было кисти левой руки (у Алешки Шамиля рука была оторвана по локоть), за что его в хуторе называли Алешка-косорукий. Давным-давно на военной службе во время стрельбы ему оторвало кисть руки...»74.
Как инвалид Алешка-косорукий не подлежал мобилизации, не принимал участия в восстании; все эти дела, приписанные ему писателем, являются художественным вымыслом.
Крайний справа — Мартин Петрович Ковалев, прототип Мартина Шамиля. Умер в 1947 году
Мартин Петрович Ковалев третьеочередником был мобилизован на германскую войну; как казак по мобилизации принимал участие в восстании.
Мартин и Алешка-косорукий после Гражданской войны вернулись в Каргинскую.
«Зимой 1933 года во время так называемого саботажа на Дону, не взывая о помощи и сострадании, опухший от голода Алешка-косорукий умер тихо и неслышно, лежа на застывшей лежанке. Жена его ослепла. Приемные дети покинули Алешкину хату и ослепшую мать. Хата сохранилась и поныне — из самана, низкая, с земляным полом, крытая камышом и соломой.
Мартин Петрович Ковалев умер в 1947 году.
По воспоминаниям сына Мартина, до революции Александр Михайлович Шолохов не раз бывал у них в доме. На глазах Мартина рос и сам М. Шолохов»75.
Такова еще одна трагическая судьба героев «Тихого Дона».
Христоня — Хрисанф Токин, по уличному прозвищу Христоня, один из заметных персонажей романа. Из ближайшего окружения Григория Мелехова он старше всех. Во время службы в лейб-гвардии Атаманском полку принимал участие в разгоне студенческих демонстраций, проходивших в 1905 году. Тогда ему, очевидно, было 22—23 года. Следовательно, родился он не ранее 1882 года.
По внешнему виду Христоня — здоровенный («на нем бы четырехдюймовые возить»), с клешнями-руками и разлапистыми ногами, придурковатый казак; обладает огромной силой. Появляется Христоня с первых страниц романа.
Кто же из казаков был в поле зрения молодого писателя, когда он писал Хрисанфа Токина? — задается вопросом Сивоволов. И называет два имени: Федора Стратоновича Чукарина, и каргинского казака Христана Дударева.
В начале 1920 года, — замечает Сивоволов, — Александр Михайлович Шолохов жил с семьей по близкому соседству с братьями Дударевыми — Иваном (Ванюрой) и Христаном. «У каждого из них была своя интересная история и, возможно, собирая материал для своего героя, Шолохов имел в виду их обоих»,76 — заключает он.
По описанию краеведа, Христан Дударев был огромного роста, сухой и костлявый, с лицом чернее земли. Глядя на него снизу вверх, старые казаки не в шутку говорили: «Христан — чистый азиат». Бабы, завидев издали его колесом согнутую фигуру, с огромным сучковатым костылем, переходили на другую сторону улицы или сворачивали в проулок. В кругу старых казаков он, как правило, молчал, лишь изредка вставлял: «Тах-то, тах-то», а когда начинал говорить — голос его гудел, как из двухведерного чугуна. В молодые годы Христан Дударев служил в Атаманском полку.
«Жена Ванюры (тоже атаманского роста, по прозвищу Самогуда) рассказывала мне, каков был Христан Миронович Дударев, — пишет Сивоволов. — “Ростом был в полнеба!.. С табуретки головы не достанешь!.. Вербу надо срубить, чтобы для его чириков сделать колодки!..”» (Вспомним в романе: «Христоня кладет на ребро аршинную босую ногу»)77. В 1937 году Христана Дударева арестовали. «Обвинили в троцкизме. Судили. В заключении он и умер»78.
Сравнивая шолоховского Христоню с Христаном Дударевым и Ванюрой, трудно сказать, кто из них в большей степени заинтересовал писателя. Шолохов понемногу взял от каждого. Что касается имени Христиан, то оно было редчайшим и, пожалуй, единственным в округе Каргинской станицы, — замечает краевед.
В отношении некоторых героев «Тихого Дона» не надо искать прототипов — они выступают под собственными именами: тот же Харлампий Ермаков, Павел Кудинов, командиры дивизий — сотник Меркулов, есаул Егоров, подхорунжий Медведев, хорунжий Ушаков, двоюродные братья Богатыревы, начальник штаба 1-й дивизии сотник Копылов, есаул Сенин. В этом же ряду — священник Виссарион, который выступает в романе под своим подлинным именем. Под именем благочинного отца Панкратия, по мнению Сивоволова, в романе выведено тоже реальное лицо — священник Покровской церкви благочинный отец Николай.
Как говорится в романе, «два священника — отец Виссарион и благочинный отец Панкратий — дружбы с Сергеем Платоновичем не вели, были у них давнишние счеты. Между собой и то жили неладно. Строптивый кляузник отец Панкратий умело гадил ближним, а вдовый, живший с украинкой-экономкой отец Виссарион, от сифилиса гундосый, от природы приветливый, сторонился и не любил благочинного за непомерную гордыню и кляузный характер».
Шолохов вспоминал, что близко знал отца Виссариона. В беседе с журналистом В. Засеевым в 1975 году он рассказывал:
«— В те времена, когда я был мальчишкой, в станице Каргинской жил образованный поп — отец Виссарион. Жил он один и имел богатейшую библиотеку по истории и этнографии Донского края.
Сам отец Виссарион читал много, но книг своих никому никогда не давал. Не знаю, как мне удалось завоевать его доверие, только начал он подпускать меня к своим высоким шкафам»79.
Дом отца Виссариона в станице Каргинской. Отец Виссарион — Виссарион Васильевич Евсеев (1853—1927) — реальное историческое лицо, действующее в романе «Тихий Дон»
Сивоволов установил, что отец Виссарион имеет реального прототипа — Виссариона Васильевича Евсеева (1853—1927). Происходил он из казачьего сословия и вышел из семьи известного в Вёшенской священника. Отец Виссарион был высокого роста, тучен, с пышной седой бородой. Гундосил от рождения, а не от сифилиса; этот дефект с годами усиливался, мешал говорить, читать проповеди.
В 1901 году у отца Виссариона от чахотки умерла жена. На богатом, черного мрамора, памятнике, установленном за церковной оградой, золотыми буквами он распорядился сделать такую надпись:
«Здесь погребена жена священника Дарья Викторовна Евсеева. Скончалась в августе 1901 г. 43 лет. Вечный мир и радость во Христе тебе, моя дорогая и незабвенная супруга».
До конца жизни отец Виссарион оставался вдовцом, жил, как и написано в романе, с украинкой-экономкой, взятой из слободы Астахово монашкой, и приемным сыном. Из всех священников, — рассказывает Сивоволов, — отец Виссарион «заметно отличался мягким характером, душевной простотой, был приветлив и щедр: как правило, всегда раздавал всё, что приносили в церковь на пожертвования. Приходили к нему немощные старцы, полуглухие звонари. По тогдашним временам он имел большую библиотеку; на полках стеклянного шкафа рядами были расставлены тома Гоголя, Чехова, Пушкина и других писателей. После отлучения Толстого от церкви отец Виссарион не снял с полок его произведения. <...> Шолохов вспоминал, что в юности (1920—1921) он приходил к попу Виссариону и брал у него книги. Были они в хорошем состоянии, хозяин просил обращаться с ними бережно»80.
Благочинный отец Николай (Виноградов Николай Николаевич, 1860—1934), по роману — отец Панкратий, доводился отцу Виссариону родным племянником, происходил из казачьего сословия, сын протоиерея, родился в станице Мигулинской.
«В Каргине духовные отцы Виссарион и благочинный отец Николай имели собственные рубленые дома с дворовыми постройками. Дом Виссариона (ныне сохранился), крытый железом, стоит на высоком фундаменте. Во дворе флигель (также сохранился) под жестью. С угла на угол — мужское приходское училище.
Дом отца Николая с флигелем и дворовыми постройками (конюшня, каретник, коровник) стоял на другом углу квартала, ростом ниже, выбеленный. Вокруг в рост человека плотный забор, крашенный в зеленое»81. Все, как в романе!
Лукешка-косая. С Лукешкой Поповой мы знакомимся в романе в связи с приездом Штокмана в хутор Татарский, где он снимает у вдовой бабы Лукешки-косой две комнаты. В «Тихом Доне» читаем: «Поселился слесарь Штокман у косой и длинноязыкой Лукешки. Ночь не успел заночевать, а по хутору уж бабы языки вывалили» (2, 139).
«Лукешка-косая — реальное лицо, только фамилия ее была не Попова, а Каргина, — сообщает Сивоволов. — Автор этих строк в тридцатые годы знал ее лично. Жила она с дочерью на соседней улице. Была вдовой; с глазами у нее действительно было не в порядке — один смотрел прямо, другой — вбок. Худенькая, невысокая, подвижная, в постоянных хлопотах. Своей голосистостью (дишканила так, что весь хутор слушал, замирая), острым и длинным языком была известна на весь хутор. <...>
В двадцатых годах Шолохов жил на той же улице, что и Лукешка (ныне главная), в центр станицы ходил мимо ее хаты <...> знал Лукешку не только как “длинноязыкую” хуторскую бабу, но и как подругу своей родственницы Прасковьи Герасимовны Черниковой.
Лукешка-косая умерла перед самой войной. Прошло много десятков лет, а многие каргинские старожилы помнят ее и поныне»82.
Михаил Иванков. Эпизодический персонаж романа, появляющийся в связи с воинским «подвигом», — как писала пресса, — еще одного персонажа романа, имеющего прототипом реальное историческое лицо, — усть-хоперского казака Козьмы Крючкова, который одолел с помощью Иванкова и других казаков группу немцев. За этот бой он получил Георгия, его перевели в штаб дивизии, позже добавили еще три Георгия, а товарищи по схватке остались в тени. Правда, Иванкова наградили медалью.
Михаил Павлович Иванков (1891—1969) — казак хутора Каргина, служивший в 3-м казачьем полку. 1915 г.
Иванков рассказывал Сивоволову:
«— О том, как на германской я и Крючков воевали, меня расспрашивал Шолохов. Однажды он позвал меня к себе домой. Сидим в комнате за столом: он по одну сторону, я — по другую. Смотрит мне в глаза, спрашивает подробно, как и что было, а сам карандашом о стол постукивает. Я ему все чисто рассказал — и как дражнили Крючкова, и как рубились. Шолохов слушал меня внимательно, но на листе так ничего и не записал. Я посчитал, что это ему вовсе не нужно, мало ли таких случаев на войне было. А потом, видите, все-таки написал»83.
Дед Гришака. Так звали в хуторе Каргине Григория Федоровича Фадеева, дом которого был по соседству с куренем Иванкова и которого Г. Я. Сивоволов называет прототипом Григория Коршунова, «деда Гришаки», как зовут его в романе. «Каргинский казак Григорий Федорович Фадеев, — пишет Г. Я. Сивоволов, — оказался весьма похожим на шолоховского дела Гришаку, он, как и Григорий Коршунов, участвовал в русско-турецкой кампании 1877—1878 гг., был награжден двумя Георгиевскими крестами и медалями. Молодым казаком Фадеев был призван в 12-й Донской казачий полк <...> За войну Фадеев совершил немало героических подвигов, а грудь отяжелела от крестов и медалей. Закончив войну, возвратился в родной хутор Каргин <...>
Фадеев регулярно <...> при всех регалиях, расчесав гребенкой реденькую бороду, нахлобучив на самые уши выцветшую казачью фуражку, в шароварах с лампасами, седой и длинный, с тростью в руках шел в церковь... Казаки, издали завидев его, идущего посредине улицы неторопливым генеральским шагом, говорили: “Дед Гришака идет в церковь!” За ним стайкой бежали казачата, заглядывая на выпяченную грудь, где перезванивали кресты, горели начищенные о сукно медали.
Фадеев в Каргинской был заметным казаком, и Шолохов не мог пройти мимо него, описывая жизнь казаков»84.
Казак хутора Каргинского Григорий Федорович Фадеев (1839—1922), прототип деда Гришаки (Григория Коршунова) в романе «Тихий Дон»
Знал Шолохов и о том, что с приходом красных, как и герой романа дед Гришака, Григорий Фадеев по-прежнему продолжал ходить в церковь в казачьем мундире при крестах и медалях, и, невзирая на все угрозы, снимать кресты не желал. Как и дед Гришака, Фадеев любил рассказывать о своих подвигах, во многом совпадающих с подвигами деда Гришаки из романа «Тихий Дон». По свидетельству Г. Я. Сивоволова, Шолохов безусловно знал Фадеева, бывал в его дворе, возможно, беседовал с ним или присутствовал при его рассказах.
Федор Лиховидов — атаман Каргинской станицы, с которым мы встречаемся в пятой части романа, — также реальное историческое лицо. Авантюрная история его жизни подробно изложена в романе:
«Весною 1918 года, после дела под Сетраковым, его прокатили в атаманы. Вот тут-то и развернулись во всю ширь необъятные способности Федора Лиховидова. В столь жесткие руки попала станица, что неделю спустя даже старики головами покачивали» (3, 318).
В романе Шолохов оставил без изменения его фамилию, имя и отчество. «Федор Дмитриевич Лиховидов был действительно “человеком далеко не заурядным”», — пишет Сивоволов. — При нем хутор Каргин был преобразован в станицу, был он первым и единственным станичным атаманом, носившим офицерский чин85.
Дом каргинского атамана Федора Дмитриевича Лиховидова (1880—1920), являвшегося реальным историческим лицом, действовавшим в романе «Тихий Дон»
Родился Лиховидов, — пишет Сивоволов, — в 1880 году в хуторе Гусыно-Лиховидовском. Образование получил в Каргинском приходском училище, потом в Новочеркасском юнкерском училище.
Начались волнения в Персии. Для их усмирения в Новочеркасске стали вербовать казаков-добровольцев. Жаждущий подвига, полный мечтаний о дальних походах, Федор подал рапорт о направлении его в Персию.
На усмирении бунтовавших персов Лиховидов заметно отличился, заработал покровительство самого шаха и был принят с казаками в состав его личной охраны. После усмирения персов Лиховидов возвратился на Дон.
В родном хуторе Федору Дмитриевичу было скучно, тесно и неинтересно. Как застоявшийся конь, в лихой удали он «скакал по хуторам на снежно-белом, красивейшем, тонконогом коне, по-лебединому носившем голову, въезжал на нем по порожкам магазина Лёвочкина, покупал что-нибудь, расплачивался, не слезая с седла, и выезжал в сквозную дверь» (3, 319), — так пишет Шолохов в «Тихом Доне». Такой случай в Каргинской действительно был, и никто не смел урезонить расходившегося под хмельком атамана: приказчики (среди них был и Александр Михайлович Шолохов) услужливо подавали ему, что было нужно. Потом Федор Лиховидов исчез так же неожиданно, как и приехал, — рассказывает Сивоволов, — и объявился в Албании. С кем он поехал на Балканы, зачем — никто не знал. Видно, надежды тех, кто его посылал — вначале в Турцию, потом — на Балканы, Федор Лиховидов оправдывал.
Сивоволову повезло: он застал в живых Евгению Семеновну Каргину, в прошлом служанку в семье атамана, которая была настолько близким ему и его жене человеком, что когда атаман Лиховидов ушел в отступление в 1920 году со всей семьей, он взял ее с собой. Она рассказала краеведу о смерти лихого атамана от тифа во время тяжелейшего пути в Новороссийск.
Стала ясной еще одна загадка «Тихого Дона»: почему столь яркий персонаж действует только в одной главе, где рассказывается о разгроме мигулинцами Тираспольского красного полка под хутором Сетраковым в 1918 году. А где же был Федор Лиховидов в 1919 году, во время Вёшенского восстания? Почему он исчез из романа? Этот упрек был высказан в книге «Стремя “Тихого Дона”» автору, а точнее — мнимому «соавтору» «Тихого Дона», который будто бы по злой воле выбросил из развития сюжета в период Вёшенского восстания такое важное действующее лицо, как Лиховидов. Но автор книжки «Стремя “Тихого Дона”» не знал того, что знал Шолохов: в начале 1919 года, когда верхнедонцы открыли фронт красным, атаман Каргинской станицы и член Войскового круга Федор Дмитриевич, как и подавляющее большинство офицеров, богатых и служивых людей, ушел вместе с семьей в «отступ» — в Новочеркасск, а потому участия в Вёшенском восстании не принимал. Вернулся он в Каргинскую после соединения повстанцев с Донской армией. «Что делал Федор Лиховидов за Донцом, никто не знал. Заявился он в Каргинскую в июне уже в чине есаула. Приехал с женой <...> и со всем тем, что зимой увозил в окованных сундуках»86.
Есаул Федор Попов (1897—1953) — также реальное лицо. Его имя и фамилию Шолохов оставил в романе без изменения. Когда красные обстреливали Каргинскую из пулемета, в ответ, пишет Шолохов, «...немногочисленные казачьи части пытались заслонить отступавших: пехота цепью легла за ветряком, 36-я Каргинская батарея под командованием каргинца, есаула Федора Попова, обстреляла беглым огнем наступавших красных, но вскоре взялись на передки».
«Федор Николаевич Попов родился 10 августа 1897 года в хуторе Каргине. Это его отец был управляющим паровой мельницей, хорошо известного нам Тимофея Каргина. Мои родители и родители Федора Попова при всем неравенстве положения были знакомы, — рассказывает Сивоволов. — Мои братья и сестры дружили с младшим братом Федора Петром и его сестрами, ныне живущими в Вёшенской, я же поддерживаю с ними добрые отношения и сегодня. Они передали в мое распоряжение весьма ценный архивный материал, бережно сохраненный, несмотря на огромные трудности, выпавшие на их долю»87.
Краевед подробно рассказывает о жизни вначале хорунжего, потом — подъесаула, вскоре — есаула Федора Попова, его боевом пути в Гражданскую войну, жизни в эмиграции. Федор Попов похоронен в Париже на русском кладбище. На его обелиске сделана такая надпись:
Войск. стар. Дон. Арт.
Ст. Каргинская В В Д
Федоръ Николаевичъ Поповъ
10.08.1897—5.08.1955
Theodor POPOFF
Василий Стороженко только раз упоминается в романе «Тихий Дон», — в связи с готовившимся весной 1918 года по распоряжению атамана Федора Лиховидова арестом всех каргинских фронтовиков, сочувствовавших красным.
«Из иногородних лишь несколько молодых солдат, предводительствуемые Василием Стороженко, служившим в 1-м пулеметном полку, бежали к красногвардейцам».
Кто такой Василий Стороженко? Существовал ли он в действительности? Да, — отвечает Сивоволов.
«Василий Васильевич Стороженко — реальное лицо, выведенное в “Тихом Доне” под своим именем. Родился он 20 января 1897 года в хуторе Каргине, из иногородних. Отец его, Василий Иосифович, работал ночным сторожем купеческих магазинов Лёвочкина, Каргина, Татаринова, Солодкова <...>
Василий Васильевич Стороженко (1897—1946), из иногородних станицы Каргинской, сочувствующий большевикам, позже — генерал Красной армии. Реальное историческое лицо, действующее в «Тихом Доне»
Василию Стороженко не минуло и 12 лет, как по окончании церковноприходской школы отец отдал его в ученики приказчика в торговый дом купца Лёвочкина»88.
В мае 1916 года Василия Стороженко призвали на действительную военную службу в пехотный полк, где он вскоре получил звание младшего унтер-офицера. На русско-германском фронте не был. В Каргинскую вернулся в конце 1917 года. Стороженко и его товарищи сразу же примкнули к революционно настроенным фронтовикам, участвовали в митингах и собраниях. Предупрежденные о готовившемся по распоряжению атамана аресте, они в темную мартовскую ночь тайком ушли из Каргинской.
По рассказам каргинцев, иногородних солдат той ночью увел с собой Михаил Сивоволов (брат Г. Я. Сивоволова. — Ф. К.), и ночевали они в Астахове у знакомой тавричанки, которая впоследствии стала его женой. Михаил Сивоволов был старше и опытней своих товарищей, захватил конец германской войны, где служил в автомобильной роте, с войны принес большевистские убеждения, но самое главное — он обладал незаурядными ораторскими способностями. На митинге в Вёшенской выступал с призывом поддержать каменских фронтовиков и идти на помощь Подтелкову, с таким же призывом выступал на митинге в Каргине.
Михаил Сивоволов, из иногородних станицы Каргинской, сочувствовавший большевикам, сподвижник Василия Стороженко. Брат каргинского краеведа Г. Я. Сивоволова, автора книги «”Тихий Дон”: рассказы о прототипах» (Ростов-на-Дону, 1991). Фото 1918 г.
Петр Семигласов (1893—1919) — каргинский коммунист, иногородний, убит в 1919 году. На фотографии — крайний слева. Реальное историческое лицо, действующее в романе «Тихий Дон» под фамилией Семиглазов. Фото 1917 г.
В рядах Красной Армии, — сообщает Сивоволов, — Василий Стороженко воевал на Юго-Восточном и Северо-Кавказском фронтах, после окончания Гражданской войны остался служить в Красной армии. В 1923 году окончил двухгодичную Петроградскую Военно-инженерную школу, стал красным командиром. Отечественную войну закончил в звании генерал-майора авиации.
В 1946 году генерал Стороженко умер, похоронен на Новодевичьем кладбище.
Сивоволов, на труды которого прежде всего мы опирались в данной главе, исследовал только тот жизненный материал по проблеме прототипов и реальных лиц, действующих в «Тихом Доне», который касается его родной станицы Каргинской. Можно ожидать, что работа по выявлению людей, попавших в поле зрения автора «Тихого Дона» и так или иначе получивших отражение на страницах романа, которые жили в других станицах и хуторах Верхнего Дона, будет продолжена и даст столь же впечатляющие результаты.
Однако уже и то, что сделано Г. Я. Сивоволовым в отношении жителей Каргинской, присутствующих на страницах «Тихого Дона», дает достаточно полное представление, насколько мощна документальная, личностная основа этого романа, насколько глубоки и неопровержимы связи Шолохова как автора «Тихого Дона» с родной землей. Большинство действующих лиц романа имеет свои прототипы, так или иначе связанные с биографией именно Шолохова, а не кого-то другого, ибо жили эти люди, большею частью в тех же местах, где прошли детство, отрочество и юность этого великого русского писателя.