Утро следующего дня я встретил на дощатом полу «Купера». Вынырнув из тревожного сна, наполненного ужасными тварями, я почувствовал, что меня пронзила ноющая боль.

— А ну вставай, бездельник, — раздался надо мной громоподобный голос старпома. — Все уже на палубе, а ты еще дрыхнешь, салага!

Вскочив, я вытянулся по струнке и, выслушав в свой адрес еще десяток бранных словечек, припустил вверх по лестнице, по дороге успев натянуть на себя форменные холщовые штаны, темную рубаху и красный жилет с гербом братства собирателей пара.

На корабле творилось нечто невообразимое — команда копошилась, словно груда насекомых, перетаскивая, перекатывая и волоча всевозможный инвентарь.

— Поторопись! Ты глянь на обезьяний парус! Он совсем ослаб!

— Бочки в трюм! Мешки в оружейную!

— Шевелите задницами, черепахи!

— Куда прешь?! Не видишь паровые емкости!?

Даже перед отплытием летные не работали с такой самоотдачей.

Процедив сквозь зубы острое словечко, мачтовый ударил меня в плечо, заставив пошатнуться. Сзади, непонятно от кого, прилетело еще пару крепких толчков.

— Гляди, еще не оперился, а уже любимчик капитана, — произнес рулевой.

— Кончай болтать! А то похлебку из помойной бочки вам обеспечу! — прикрикнул старпом, поднимаясь на командный мостик.

Воспользовавшись небольшой заминкой, я пристроился в ряд тружеников.

— И раз, и два! — выкрикивал впереди идущий, задавая темп.

Я катил бочку, успевая стирать со лба крупные капли пота. Полуденное солнце на Глааге палило с такой силой, словно его пропустили через линз-стекло, способное воспламенить даже бумагу.

Скинув куртку, я ловко заскочил на борт и стал проверять крепление тросов. Рядом оказался рыжий Свист — мой ровесник, числившийся на «Купере» юнгоном.

— Чего это ты так рьяно спину гнешь, рваные паруса? — поинтересовался он.

Я пожал плечами:

— Так же, как и все…

— А, понятно, не успел у капитана отпроситься, — со знанием дела заявил Свист.

— Слушай! — я резко бросил работу и гневно уставился на рыжего. — Брось молоть языком!

— А чего? — недовольно нахмурился Свист. — Все знают, что ты любимчик одноногого, рваные паруса. Скажешь, не так?

Я открыл было рот, а потом понял — объясняться бессмысленно. Да и что я скажу: капитан вытаскивает меня из скверной истории… или о том, что у нас с капитаном появились общие враги? Да кто мне поверит? Сплюнув, я отвернулся, решив оборвать неудачный разговор. Свист не возражал — оставшись при своем мнении, он продолжил смолить палубу, сделав вид, что меня не существует.

Работа продолжалась до полудня, а потом старпом объявил перерыв. Нам подали суп из каких-то водорослей и кислый эль местного разлива. Осилив обед лишь наполовину, я недовольно отставил тошнотворную похлебку, решив перекусить краюхой хлеба. В животе незамедлительно заурчало, заставив меня все-таки разделаться с жидкой отравой.

Летуны недовольно косились в мою сторону, словно я проиграл им в кости кругленькую сумму и не собираюсь раскошеливаться.

Грустно уставившись в пустую миску, я наконец осознал, что вновь стал изгоем. Ненужным винтиком в сложном механизме, где все детали отличались размером и резьбой. И как бы я ни старался, мне не стать одним из них. Увы, но свободные земли отнюдь не сулили свободу от привычных проблем.

— Поднимай свою задницу, пострел! — Пирси кинул к моим ногам сумку и не спеша направился к пирсу.

— Постой. Куда мы? — засуетился я, радуясь, что хотя бы ненадолго смогу вырваться из окружения этих недовольных гримас, напоминавших статуи восьми уныний в парке Эль-сад.

У самого схода дорогу нам перегородил старпом. Скрестив руки на груди, он уперся в нас взглядом, способным испепелить кого угодно.

— Кто позволил?

— Приказ капитана. Сопроводить этого сопленыша до «Башни на краю». Там его ожидает тэр Райдер.

Мне показалось, или весь корабль и вправду притих, прислушиваясь к дребезжащему голосу рулевого. Каждый, кто тихо ненавидел меня, теперь желал только одного — сбросить любимца капитана за борт, когда мы достигнем первого пика высоты.

Собрав в кулак всю твердость, которая у меня еще осталась на тот момент, я, гордо приподняв голову, стал спускаться вниз. Вступил на вытоптанную поверхность площадки, деловито отряхнул куртку и направился к въездным воротам. На Барибалу мое театральное представление не произвело должного впечатления, а вот Пирси, напротив, повел себя как истинный зритель — высморкался, вытер руку об штанину и, немного похлопав, выкрикнул «бравилья!», чем вызвал у меня еще большее раздражение.

До недавнего времени на корабле ко мне относились вполне сносно. Не принимая в свой круг, члены команды скорее терпели мое присутствие. И мне было этого вполне достаточно. Но сегодня все изменилось. Я, словно чужую одежду, примерил на себя ярмо прокаженного. Осторожные взгляды сменились презрительными, едва слышное перешептывание — громкими насмешками, и даже слепой Керк и тот успел прошамкать своим беззубым ртом в мой адрес очередное проклятие. И только грозный нрав капитана удерживал их от скорой расправы надо мной.

Неудачи, ошибки, крупные и мелкие неприятности — все списывалось на мое скромное существование. Даже неудачный картежный кон имел прямое отношение к любимчику капитана.

— Пирс, скажи, за что они все на меня так ополчились? — не удержавшись, поинтересовался я у рулевого.

— А за что тебя любить-то? Ты ж не мадама на выданье! — уклончиво ответил старик, почесав щетинистую щеку.

Поняв, что и здесь не добьюсь внятного ответа, я отчаянно махнул рукой и, сбавив шаг, пропустил рулевого вперед.

После вчерашней встречи с ночным хищником Глаага уже не казалась мне такой приветливой. Вроде бы те же дома, жители, скрипучие повозки — ровным счетом никаких изменений. И все-таки город стал другим. И парящий среди изнуряющей жары ветерок враждебности был лишним тому доказательством.

Я попытался заглянуть в глаза случайного тянульщика — тот смущенно отвел взгляд. Или не смущенно… Скорее испуганно. Ему было неприятно. Так же как и летным. Погодите. Вовсе нет. Причина не в этом.

«Он видел нашу схватку с ноэлем!»

Меня словно осенило.

Опустив голову ниже, тянульщик попытался как можно скорее покинуть поле моего зрения, ухватив повозку посильнее, и едва не опрокинул ее на повороте, когда резко сменил направление.

— Вот это устроил, — довольно хмыкнув, Пирс проводил взглядом покачивавшуюся тележку.

— Одним словом — островитянин, — попытался я поддержать беседу.

— Что верно, то верно, — откликнулся рулевой.

Я решил не упускать шанса и поинтересовался:

— Скажите, а на других островах жители такие же чудные?

— Еще какие, Итар их побери! — Пирс задумчиво почесал затылок и продолжил: — Помнишь людоедов с пересадки? — и, дождавшись моей реакции, продолжил: — Под сводами небесных океанов почитай сорок островов, и на каждом своя беда. Вот на Роксте-веле, например, местные аборигены при свете луны оборачиваются хвостатыми рыбинами — сверху вроде как люди, а снизу твари подводные. А на Бекстери правят песочные люди…

— Как это?

— Да очень просто. Прилетаем мы, стало быть, на остров. Берег пустынный в скалы упирается, а чуть выше непроходимые джунгли. Мы вроде осмотрелись, лагерь разбили. Капитан даже позволил бочонки с ромусом открыть. Ночью все было тихо, а утром мы обнаружили, что наш корабль почитай на десять футов в землю ушел. Болоны слегка сдуты, сам на бок лег, и вокруг горы песка, стало быть. Знаешь, словно ветрище барханы намел. Мы особо не рассуждали, взялись за лопаты и стали раскапывать, а оно гляди как вышло…

Желваки на скулах рулевого заходили ходуном. Тяжелые воспоминания захлестнули старика с головой, и он был не в силах докончить начатое. Видимо, встреча с жителями Бексте-ри обошлась для команды «Купера» слишком дорого, и я мог только догадываться, сколько летных погибло в то утро на песчаном берегу.

Мы миновали еще пару улиц перед тем, как я вновь решил заговорить.

— Скажите, за что они так со мной? Что я им сделал? — вопрос получился расплывчатый и корявый, но Пирс меня понял.

Он кинул на меня небрежный взгляд, насупился и начал объяснять:

— Ты поменял наш привычный образ жизни, сынок. Может быть, ты и не хотел, но что случилось, то случилось. Знаешь, летные не любят перемен, какие бы они ни были. Мы летали от острова к острову, торговали понемногу, если повезет, собирали серый пар — отдавали на очистку кранксам, взамен получали от Райдера звонкую монету и веселились в Булиарских кабаках. Так было до тех пор, пока не появился ты. И капитан стал другим. Забыл об обязательствах перед торговой гильдией, сборщиками. Бросил все на самотек. Понимаешь? Вместо Фергары прилетел сюда, на Глаагу, да еще маршрут избрал, что врагам не пожелаешь. Это же надо — тащиться через Два Небесных океана! Уму непостижимо! Все равно что к рачерту в клетку сунуться. И все из-за тебя. Вначале мы решили, мол, нет у капитана детей, вот и решил тебе помочь, от бедовых орков спасти. Добросит до ближайшего островка, пристроит к одному из мастеровых и дело с концом. Так нет же, все наперекосяк пошло! Не пойми зачем забрались на Глаагу, а сегодня утром и того хуже — Райдер объявил, что табак, который мы везли на продажу в Ферг-ду, нужно распродать по местным лавкам, а наш дальнейший путь лежит в Западные пределы! А это, стало быть, почище Небесных океанов будет. Там такие страхи водятся — куда там здешним чудищам! А я, знаешь ли, так запросто голову терять не собираюсь.

Теперь все встало на свои места. Познакомившись с капитаном, я оживил в нем воспоминания, связанные с Рифтом, круто изменив его привычную жизнь. Но еще сильнее на Райдера повлияла моя встреча с Белым Хвостом. Глубокая рана старых обид открылась и стала кровоточить. Я знал о таком не понаслышке и прекрасно понимал, что теперь капитан ни перед чем не остановится, пока не отомстит. Его ненависть к гному растет с каждым днем, и никакие уговоры не смогут заставить его свернуть с намеченного пути. С командой или без нее, независимо от обстоятельств, он вернется на материк и вынудит моего бывшего наставника ответить за грехи прошлого.

Только рулевому об этом знать было не обязательно. Даже под страхом смерти я не посмел бы выдать тайну капитана. Поэтому, немного подумав, я скупо произнес в ответ:

— Капитан сам решает, куда и зачем ему лететь.

Получилось вполне убедительно. По крайне мере Пирс не стал приставать ко мне с расспросами и прекратил бессмысленные упреки. Райдеру действительно было видней — забыть о давних обидах или встретиться лицом к лицу с прошлым.

* * *

Высоченная каменная башня, укутанная в плотные заросли плюща, находилась на восточном краю города. Одинокий каменный выступ, торчащий, словно больной зуб, казалось, пошатывался на ветру.

Осторожно приблизившись к обрыву, я посмотрел вниз, и у меня сразу же перехватило дыхание: минимум один фарлонг , если не больше. И зависшее на самом краю строение в ответ на мои мысли отозвалось протяжным скрипом, словно уставшая от бесконечного роста мачтовая сосна.

— Эй, чего встал, пошли, — позвал меня рулевой.

Сделав шаг назад, я еще раз взглянул на утопающую в облаках башню, на вершине которой виднелось несколько круглых выступов, и подошел к Пирсу.

— Чего угодно гостям?

Дверь открыл пожилой островитянин. Такой же, как и все: невысокий, широкоплечий, облаченный в свободную рубаху до колен и широкие шаровары. В его черные кудрявые волосы уже закралась седина, а обветренное лицо украшала паутина морщин.

— У нас встреча с капитаном Райдером, — отчеканил рулевой.

— Конечно, проходите, — сложив руки лодочкой, островитянин низко поклонился и любезно пропустил нас внутрь.

Следуя за Пирсом, я ощутил охватившее его напряжение. Сильнее сжав рукоять сабли, он поцеловал висевший на груди медальон, пригнулся, чтобы не удариться о низкий потолок и шагнул в полумрак башни.

Проводник провел нас по темному коридору до винтовой лестницы и, остановившись, вновь низко поклонился:

— Дальше гостей проводит мой помощник. А теперь прошу меня извинить, гости, мне надлежит удалиться. Да благословит вас всевидящий покровитель.

Пирс коротко кивнул, а я успел заметить, как из тени выскользнул невысокий человек в халате до пят.

Повторив привычную для нас процедуру приветствия, он перемолвился парой слов с проводником и подал рукой короткий знак следовать за ним.

— Кабусовы дети, как нашего капитана занесло в такое место? — едва слышно прошептал рулевой.

— А где мы? — только сейчас такой простой вопрос соблаговолил прийти мне в голову.

— Шут его знает, сынок. Но что бы здесь ни творили эти маленькие хорьки, клянусь Икаром, оно мне не по нраву.

Чугунная лестница, напоминавшая хрупкий каркас одного из творений виртуоза Босвела, которое носило название «верховоз», закончилась небольшим коридором, ярко освещенным десятком факелов. Закопченные стены создавали ощущение затхлости, но когда наш новый проводник распахнул двери и пригласил нас в огромный зал, все изменилось. В глаза ударил яркий свет, и я едва устоял на ногах, пытаясь сориентироваться в пространстве.

Не успев прозреть, я услышал сотни всевозможных звуков: крики, клекот, треск и даже стрекотание, напоминающее шум цикад. Щурясь, мне все-таки удалось сделать неуверенный шаг. Протянув руку, я облокотился на некую деревянную преграду и услышал оглушающий крик младенца.

— Милостивый гомункул, куда мы попали! — голос рулевого едва прорвался сквозь невообразимое завывание.

Я схватился за уши и, еще сильнее зажмурив глаза, застыл, надеясь, что эти мучения вскоре закончатся. Так оно и случилось.

Недолгая пауза вернула мне зрение и возможность безболезненно воспринимать окружающий мир.

Открыв глаза, мне удалось различить сначала проводника, а затем и ошарашенного Пирса, не выпускавшего из рук обнаженную саблю.

— Успокойтесь, гости. Здесь нет ничего страшного. Просто наши воспитанники немного волнуются, когда к нам приходят посторонние, — отвесив очередной поклон, пояснил островитянин.

И только после его слов я наконец заметил многочисленные стеллажи деревянных клеток, на одну из которых я, видимо, и имел неосторожность опереться. Но самым удивительным было не это. Из-за деревянных стен, имевших множество крохотных отверстий, на нас с интересом взирали тысячи глаз.

Птицы. Именно, к этому виду я бы отнес тех существ, что томились внутри клеток. Имеющие окрас от ярко-розового до темно-фиолетового, они обладали огромным тонким клювом, похожим на долото, и, как я успел убедиться, невероятно пронзительным голосом.

— Что за чудо! — Пирс убрал оружие в ножны.

— Самые лучшие почтари на всем просторе Небесных океанов, — улыбнувшись, промурлыкал проводник.

— Как их называют?

— Латосас, — охотно ответил островитянин. — Они живут высоко в горах и, чтобы отловить одного из них, охотники порой тратят целую луну.

— Луну? — не понял я.

— Лунный цикл, — буркнул рулевой.

— Все верно, — согласился проводник. — Мы считаем их добрыми вестниками покровителя, поэтому позволяем им совершить всего один полет, а потом отпускаем. Иначе можно разозлить Калуку. А разозлить Калуку означает смерть.

— Неужели эти птахи такие умные, что сами находят адресата? — поразился рулевой.

— Вестники покровителя не могут быть глупыми, — осторожно ответил проводник и с опаской посмотрел по сторонам, словно нас могли подслушивать. — Но для того, чтобы выполнить поручение, все-таки необходимы определенные навыки.

— И как же вы им втолковываете, куда надобно отправить послание? — не унимался Пирс.

— Именно втолковываем, — на лице проводника застыла загадочная улыбка.

— То есть?

— Мы с ними говорим. Я же вам объясняю — они очень умные птицы.

— И они понимают?

Островитянин выдержал паузу, его улыбка поменялась на сдержанную, и он произнес:

— Следуйте за мной, господа, и вы сами все увидите.

Следующий зал был чуть меньше предыдущего и походил на ученический класс, завешенный всевозможными картами, черными досками и массивными полками с книгами, и только вместо привычных парт вдоль стен тянулись жердочки. Вся комната разделялась на ровные участки. Мой бывший учитель Босвел назвал бы их квадратурином.

Проводник повернулся к нам лицом и, приставив указательный палец ко рту, попросил вести себя тише. В комнате шел урок.

Почти на цыпочках мы приблизились к одному из учителей: тощий кривоносый островитянин, приспустив очки на самый кончик переносицы, громко размахивал руками и что-то курлыкал, будто настоящая птица. Я обратил внимание на сложную схему, нарисованную на доске. Мел кое-где стерся, из-за чего общая картина походила на неразборчивую мазню разбаловавшихся школяров.

Учитель продолжил свои странные манипуляции и, судя по его надрывному голосу и отчаянным взмахам, он почти выбивался из сил. В отличие от него, птицы, сидевшие на своих ученических местах, вели себя довольно смирно. Вылупившись на островитянина, они лишь изредка издавали довольное кряканье, видимо подтверждая тем самым, что прекрасно понимают, о чем идет речь.

— Как продвигаются дела, мастер Лопло-Вега? — поинтересовался проводник.

Учитель отвлекся, растеряно оглядел нас с ног до головы и, тщательно вытерев выступивший на лбу пот, изрек:

— Данные великие особи весьма сообразительны. Треть морского пути я уже объяснил, осталось еще тридцать миль сушей, горный перевал, и они с легкостью доберутся до адресата. — В конце он издал некий свист и радостный гогот, сравнимый с гусиным кряканьем.

— Тогда не будем вам мешать, мастер.

На этот раз проводник поклонился еще ниже — чуть ли не до самого пола. Повернулся к нам и указал на массивную дверь в конце зала.

— И как долго они шныряют туда-сюда? — явно утомившись долгим экскурсом, спросил рулевой, не забыв при этом сладко зевнуть.

— Я же говорил: всего один раз, — пропел в ответ островитянин.

— Как один? В чем же тогда смысл так долго и упорно вдалбливать в их крохотные головки маршрут?!

Проводник остановился и уставился на нас так, словно мы несмышленые ребятишки.

— Поймите, — с должным терпением пояснил он, — латосас просто оказывают нам услугу. Мы взываем к могущественному покровителю, тот, в свою очередь, откликается на наши молитвы и дарует нам возможность прибегнуть к помощи его пернатых слуг. Но если мы задержим их больше, чем нужно, Калуку может разгневаться. Поэтому только один раз в своей жизни латосас несут письмо в далекие страны и, если того требуют условия сделки, возвращаются обратно. В знак признательности они получают от нас серебряное кольцо, и мы обязуемся никогда больше не обращаться к ним с новой просьбой…

— По-моему, он слегка того, — не дослушав проводника до конца, шепнул мне Пирс.

Я не мог с ним не согласиться.

На материке никогда с таким трепетом не относились к птицам. Конечно, их не истребляли почем зря, но и не ставили в один ряд с великим Икаром. Хотя, по слухам, некоторые механикусы, пытаясь выведать у пернатых секрет свободного полета, усыновляли целые стаи голубей, изучая их особенности. На подобные чудачества все смотрели сквозь пальцы — среди представителей Цеха Изобретателей мало кого можно было назвать нормальным.

Следующий этаж башни растворился в полумраке тусклого света. Сотни свечей будто прорастали сквозь деревянные столешницы огромных рабочих мест, где трудились повторятели. Со всей скрупулезностью они копировали строчки из оригинального письма на свежий лист бумаги. Букву за буквой, слово за словом.

Щурясь, они внимательно изучали все завитушки, наклоны и угловатости почерка. Взмах — и письмо получало великолепную копию, а иногда две, три — столько, сколько прикажет хозяин «Башни на краю».

Сложный механизм работал как часы и не останавливался ни на минуту. Когда один из повторятелей уставал, он поднимал руку и на его место вставал новый. Письма ложились на поднос ровными стопками: оригинал — слева, копия — справа.

— Зачем они это делают? — устало спросил рулевой.

— На случай, если послание не сможет достигнуть адресата, — без особого интереса ответил проводник.

— Хотите сказать, что птицы не всегда добираются до цели? — вопрос сам сорвался с моих губ.

— Это довольно частое явление, — кивнул островитянин и, уставившись на наши удивленные лица, поспешил продолжить: — Понимаете, жизнь латосас коротка. В лучшем случае это один небесный оборот. Но зачастую они сгорают гораздо чаще.

— Вы хотели сказать — умирают?

— Нет, — нахмурившись, проводник явно обиделся моей смелой догадке. — Слуги покровителя бессмертны. Закончив свой короткий земной век, они вспыхивают в буквальном смысле этого слова. И тогда пепел тех грехов, что латосас забрали у нас, превращается в прах, а очищающий дым их душ возносится ввысь.

Закончив говорить, он заметно погрустнел и не произнес больше ни слова. Но на меня его рассказ произвел должное впечатление. Здесь, в мире, лишенном машинерий, любая работа выполнялась с таким усердием, что «Пышка» виртуоза Босвела и другие изобретения показались мне сущей бессмысленностью.

И в ту же минуту мне стало жалко этих голосящих крох.

— Одного не могу взять в толк, — уперев руки в бока, фыркнул Пирс. — Какого руйя здесь забыл наш капитан?!

— О, уважаемый летный напрасно волнуется, — замахал руками проводник. — Ваш капитан для нас лучший клиент за всю историю башни.

Только новость отнюдь не успокоила рулевого, а, напротив, заставила нахмуриться.

— Вы, видно, тронулись головой! Чтобы капитан строчил послания, словно слезливая дуреха… Да еще платил за это деньги… Не поверю ни за что на свете.

— И все же придется, — без тени сомнения заявил проводник. — Прошу за мной. Сейчас вы сами все увидите.

* * *

Бескрайний океан хлестал соленым кнутом прибрежные скалы, шипя и плюясь от злости. Он гнал свое нескончаемое воинство на отчаянный приступ серой твердыни волну за волной. И, не в силах победить неуступчивого противника, лишь сглаживал его острые грани. Только в узком глазке подзорной трубы не было видно и десятой части всей этой прелести, поскольку взор смотрящего вдаль капитана был направлен в небеса. Он ждал последнего, девятнадцатого по счету, посланника.

— Тэр, — нерешительно произнес Пирс.

Райдер поднял левую руку, замер. Труба медленно опустилась вниз, и на нас нацелился отрешенный взгляд человека, лишенного последней, самой призрачной надежды.

— Я привел ваших гостей, — совершил привычный ритуал приветствия проводник.

— Благодарю Бао-Лога.

— У вас будут какие-нибудь распоряжения?

— Не сейчас.

Островитянин все понял с полуслова и уже через секунду бесшумно исчез за массивной дверью.

— Капитан, ваше распоряжение исполнено, — по-военному отчеканил рулевой.

Я облегченно выдохнул. В обществе капитана я чувствовал себя намного спокойней, нежели под неусыпным оком Пирса.

— Благодарю. Я знал, на тебя можно положиться, — устало произнес Райдер и обессиленно повалился в глубокое кресло.

Еще никогда я не видел капитана таким беспомощным.

— Рад стараться!

Заметив слабость одноногого, рулевой не спешил предлагать свою помощь. Даже в свободных землях существовали незыблемые правила поведения в присутствии благородного тэра. Именно они запрещали воздушным странникам оказывать своему капитану излишнюю заботу. Поскольку бессилие летунов начиналось с бессилия их лидера и главной задачей каждого члена корабля было не выносить это самое бессилие на всеобщее обозрение.

Безусловно, я тоже знал данный постулат и поступил так, как подобало поступить настоящему летуну. Опустив взор, я дождался, пока капитан немного придет в себя и продолжит разговор.

— Сти, присядь рядом, — Райдер указал на соседний с ним стул. — А ты, Пирс, возвращайся-ка на «Купер» и проследи, чтобы всем дали двойную порцию похлебки. Завтра мы отчаливаем.

Приставив к виску два пальца, рулевой отдал честь и направился к выходу. Всего на секунду он задержался у дверей. Сдвинул брови, немного подумал и, проглотив горькую пилюлю обиды, вышел вон. Только ни я, ни капитан не придали этому значения.

Пирс был старым летуном и умел хорошо служить, а стало быть, и хорошо подчиняться, — и капитан ценил его за столь нужное качество, никогда не переходя тонкой грани, возникавшей между командиром и подчиненным. И никакой юный летун, стоявший на много ступеней ниже Пирса, не должен был нарушать этой четкой границы. Но вышло все иначе. В одно мгновение между Пирсом и Райдером возник «след черной кошки», как говаривали в таких случаях. Одной короткой фразой капитан умудрился посеять в душе рулевого ядовитый росток обиды.

Весь обратный путь до корабля Пирс ломал голову над сложной задачкой: почему капитан променял его и остальных членов команды на чужака? Зачем заставил сопровождать, назначив его чуть ли не нянькой? А когда надобность в нем пропала, отпустил восвояси, дозволив сопляку сидеть в присутствии тэра!

Так или почти так размышлял в тот момент рулевой — мне неизвестно. Только именно это недопонимание явилось началом череды довольно неприятных, а вернее будет сказать — весьма трагичных событий.

— Скучаешь по материку?

Повертев в руке мятое послание, капитан отбросил его в сторону — к куче таких же бесполезных скомканных листов.

— В первые дни думал, что да, а потом понял, что мне страшно возвращаться назад.

Отчего-то мой ответ совсем не удивил капитана.

Подхватив бутылку ромуса, Райдер наполнил кружку и залпом осушил крепкий напиток.

— Чего же ты боишься?

— У меня много страхов, — честно признался я. — Но определиться с главным трудновато.

— Разве ты клятвопреступник? Или совершил еще какой-то Итаров грех?

Я вздрогнул, вспомнив блюстителей, колонну арестантов и безумные взгляды контрабандистов. Неприятная картинка сменилась ощущением абсолютной свободы — мой первый полет на крылоплане.

— Я никого не предавал, — решительно ответил я.

— Тогда в чем же дело?

Разговор, стряхнув с себя налет недосказанности, обещал превратиться в исповедь. И я был несказанно рад такому повороту. Мне необходимо выговориться, сняв с себя невыносимый груз вины.

— Мне кажется, я запутался. До недавнего времени жизнь сводила меня с людьми, которые предоставляли мне кров, заботились и давали работу, и я считал их хорошими. Но со временем я понимал, что ошибался. Я старался платить добром за добро, а мне давали пинка при первом удобном случае.

— Ты сейчас говоришь про своего учителя, мистера Босвела, — догадался капитан.

— Все верно, тэр.

— Продолжай.

— Все дело в том, что мастер Хвост… то есть, я хотел сказать: если рассуждать о тех днях, что я провел в ангаре… в целом он ведь не такой плохой…

— Ты уверен?

— Не совсем так… — я слегка запнулся и замолчал.

«Сомнение», — вот какое слово вертелось у меня на языке. Чувство, которое заставляет ошибаться в самые неподходящие моменты. Только благодаря ему летные капитаны выбирали неверный путь, а механикусы так и не решались совершить по-настоящему великое открытие. Именно оно заставляло довериться слепой удаче и в итоге оступиться, стоя на краю пропасти, и только из-за него я до конца так и не смог довериться Райдеру, назвав моего второго наставника врагом.

Я прекрасно понимал, что Белый Хвост был больше, чем рядовой механикус. Он работал на Рифте, знал его как свои пять пальцев и с легкостью обходил ловушки Ржавого города. Уживаясь под одной крышей с контрабандистами, он пользовался непререкаемым авторитетом у служителей ангара. Кем же он был на самом деле? Талантливым самоучкой в услужении жадного леприхуна? Или мятежником, чей непокорный дух требовал новых жертв во имя высшей цели?

Сомнение — враг не только знати, но и простолюдинов — теперь заключило в свои крепкие объятия вашего покорного слугу. И теперь все суждения не стоили жалкого оловянника, поскольку каждый новый вопрос лишь порождал очередную неуверенность моих суждений.

Не отрываясь, капитан опустошил еще один стакан ромуса, задумчиво побарабанил по столу и, указав на рваные клочки бумаги, начал говорить:

— Ты, наверное, хочешь спросить: по какой причине я оказался здесь? — подхватив кувшин с вином, он наклонил его, и тонкая струйка протянулась красной нитью от медного носика до неровной поверхности ненужных обрывков, навсегда связав прошлое с настоящим. — Это все весточки свободных островов. А знаешь, что в них? Ни-че-го. Пустота. Одна пустота. Все, кто смог выжить в ту роковую ночь, кто проклял Рифт, назвав его стальной плитой для неудачников, мертвы. Икарова участь настигла их всех до одного. Мы бороздили небеса, расспрашивали пилигримов, переворачивали вверх дном города в поисках Хрома. Мы жаждали мести, но он успел ускользнуть и от регулярной армии, и от нас. Ему удалось стереть собственный след, оставив после себя лишь горькие воспоминания… Бесконечная гонка окончилась много лет тому назад, когда нам удалось-таки обнаружить обоз из маленького города Желзна, того самого, что стал единственным пристанищем и единственным напоминанием о былом величии Рифта.

— И что же вы обнаружили? — с замиранием сердца спросил я.

— Доказательства, жезийские лжецы! Все, что мы увидели в тот день, было очередным обманом. И он достиг своей цели. Мы наконец поверили, что наше преследование увенчалось успехом… Нападение на обоз произошло утром, когда Хром достиг Южной границы Рифта. Используя зажигательные смеси Болди и мощные самозарядные винтовки, мы сделали акцент на внезапность и не прогадали. Засада не была раскрыта, и нам удалось застать их врасплох. Мы не встретили серьезного сопротивления — три крытых повозки горели не больше минуты. Никакого шума и криков. Короткий бой, два десятка выстрелов — и исход оказался предрешен. Тогда у нас не возникло сомнений. Нам казалось, что сам Икар в тот миг осенил нас своей дланью. Каждая пуля нашла свою цель. У нас ни одного раненого, у противника — один выживший, непонятно отчего решивший пустить себе пулю в сердце. Хотя о чем я? Он, безусловно, поступил правильно. Я никогда не любил наемников, и если бы нам удалось взять его в плен, ему бы не поздоровилось. Тогда нами руководил слепой гнев, способный разорвать в клочья жизнь любого, кто попытался бы встать на нашем пути.

— И в одной из повозок вы обнаружили тело вашего врага, — сгорая от нетерпения, прошептал я.

— Все верно. Но самым ужасным было то, что мы не почувствовали желаемого облегчения. Нас словно выбросили на берег, как беспомощную рыбешку. Получалось, что все наши усилия, долгие годы стараний закончились, а Хром так просто взял и ушел в иной мир. Нет, не такой легкой смерти мы ему желали. Нам нужен был суд и мучительные пытки, чтобы каждый из нас высказал все, что накопилось у него на душе. Мы хотели произнести сотни имен. Тех, кому не удалось покинуть Рифт живым. Имена детей и их матерей, мужей и подростков, стариков и старух. Уж поверь, список у нас был подлинней министерских указов. Но, увы, он покинул наше общество, так и не успев выслушать наших проклятий.

— Так вы считали, пока не услышали мою историю, — догадался я.

Капитан кивнул и загадочно улыбнулся:

— Ты можешь мне не верить, но я словно заново родился, когда услышал от тебя о гноме-великане с металлической рукой. Признаюсь, он ловко обвел нас вокруг пальца. «Но тем хуже для него, — подумал я тогда. Теперь-то мы уж точно захватим его и завершим задуманное. Суд состоится по всем канонам свободных людей Рифта. И каждый будет вправе спросить с него лично за давнишние грехи». Но, милостивый Икар! — как я ошибался! Время, к сожалению, сыграло злую шутку не с нашим врагом, а с его преследователями. Я остался абсолютно один. Мне некому сообщить радостную весть и некого позвать с собой в новый праведный поход.

Повесив голову, капитан уставился на ворох посланий.

Сомнения — чем они могут помочь? Уберечь от неверного шага или заставить заново проверить все расчеты и не допустить ошибки? Как ни крути, человек сам выбирает, стоит ли доверять своим чувствам.

И я сделал свой выбор.

— Я готов.

— Что? — не понял капитан.

— Я готов отправиться с вами в поход.

Сдвинув брови, Райдер растерянно посмотрел в мою сторону. Правда, его взгляд так и не смог сфокусироваться на мне, а завис в полумраке комнаты.

— Ты уверен?

Я кивнул.

— В приюте мне говорили, что мои родители трудились на Рифте. Если бы они выжили, то непременно нашли бы меня даже на краю света… Думаю, у меня тоже есть причины поквитаться с мистером Хромом.

Оглушительный писк раздался возле моего уха, заставив меня закрыть уши и спасти от внезапной атаки бедные перепонки, которые уже порядком настрадались за сегодняшний день.

Розовый латосас, распрямив крылья, плавно приземлился на спинку стула и, гордо выпятив грудь, протянул капитану послание.

Дрожащей рукой Райдер принял конверт, скрепленный крохотной сургучовой печатью. Я успел заметить, что ни одно из предыдущих писем не имело подобного клейма.

— Мученик Икар, неужели кто-то откликнулся?

Неровно надорвав конверт, капитан приблизился к свечам, сощурился и стал читать. Его губы беззвучно шевелились, словно разъясняя хозяину смысл незнакомых ему слов. Несколько раз Райдер замирал, склонялся еще ниже и, по всей видимости, начинал перечитывать письмо заново.

Ожидание превратилось для меня в настоящую пытку. Не смея нарушить тишину, я сгорал от нетерпения узнать, что за весть принесла капитану умная птица.

Наконец Райдер закончил читать. Откинул бумагу, но мять ее не стал. Затем закрыл лицо рукой и, отвернувшись, уставился на клонившееся к горизонту солнце, которое окрасилось в мрачные тона приближающейся ночи. Решив не спрашивать разрешения, я осторожно поднял с пола пару рваных посланий.

«Простите, но мистер Морган умер по старости лет».

«Смею заверить вас, что Чейз-Синкли скончался от страшнейшего недуга».

«Сожалею, но мистер Горди наложил на себя руки накануне дня Урожая».

Короткие, неровные строчки, способные поставить жирную точку в любой, даже самой богатой биографии.

Я покосился на капитана. Он пребывал в таком же положении, как и минуту назад. Тогда я набрался смелости и притянул к себе последнюю весточку. Листок податливо пополз по столу и перекочевал на мою сторону. Обладая прекрасным зрением, я без труда смог прочитать послание от начала до конца…

Мой дорогой Рай. Прости, что вновь докучаю тебе своим стариковским ворчанием, но на этот раз, как мне кажется, мои предрассудки не лишены смысла. Конечно, ты можешь решить, что я в очередной раз потерял свой новый осенний шарф или обнаружил возле калитки подозрительного типа, — спешу тебя разуверить: это не так.

Последнее время меня вновь стала мучить подагра — видимо, дни мои на этом свете сочтены и вскоре я отправлюсь в царство мученика Икара.

Старый я ворчун, опять морочу тебя своими проблемами. Пора переходить к главному. Ты, наверное, еще не страдаешь провалами в памяти и прекрасно помнишь те славные деньки, когда мы все-таки ухватили за хвост этого бромвиноского нава — Хрома! В ту минуту я радовался больше всех, представляя, как он будет жариться в подземелье Итара. И больше всех убивался, когда оказалось, что ему удалось избежать праведного суда.

Десять лет я неустанно молился, желая повернуть время вспять. Потому что не такая участь должна была ждать это чудовище. Он обязан был захлебнуться собственной кровью, метаться в агонии мучительной болезни, а не погибнуть от случайной пули, пускай и выпущенной одним из охотников.

Похоже, я опять забылся. Прошу меня простить великодушно.

Не прекращая финансировать своих ищеек, которых я выкупил из тюрьмы Антир-нак, я, кажется, сделал невозможное. Благодаря чудесному провидению я напал на след Хрома. Да-да, мой дорогой Рай, именно так. Не сочти за похвальбу и прими слова старика за чистую монету, на время отложив все сомнения в ящик для старого хлама. Не кривя душой, скажу: я и сам не сразу поверил донесениям моих верных помощников, но факт остается фактом — нашему врагу удалось перехитрить нас.

Скажу больше — его помыслы вновь прикованы к Рифту. Уж не знаю, что он задумал, только попахивает эта новость весьма скверно.

А теперь о главном. Обитает наш старый приятель в Плакте, пограничном городе, но основную часть времени он проводит в Желзне. Да-да, мой доверчивый Рай, именно в Желзне, а не где-нибудь на Марлайском побережье. Положи вещь на видное место, и ты никогда в жизни не отыщешь ее, если забыл, куда подевал.

Пожалуй, мне больше нечего тебе сказать, милый мой соратник по охоте. Жаль только, что мне так и не повезет лицезреть финал этой великой гибели мерзкого чудовища, поэтому всецело вверяю свою судьбу и судьбы моих убиенных братьев и сестер в ваши руки. Будьте тверды и непреклонны. Да благословит вас Икар!

P. S. Не ищите помощи у Ристера, Брокка и Вальза — их души уже в мире более светлом и добром, нежели наш.

— Где ты добыл его? — голос капитана заставил меня резко поднять глаза и отстраниться назад.

Птица подошла к Райдеру и стала что-то шептать ему на ухо.

— Молодец, — дослушав, он погладил ее по голове.

— Что она вам сказала?

— Усадьба моего старого приятеля давно разорена, остались только дырявые стены и остатки крыши. Латосас не стал улетать и ждал несколько дней. Упорная птица. На утро второго дня в заброшенном саду появилась женщина. Она была стара и медлительна. Долго копошилась у заросшей тропинки, ведущей к дому, а потом приблизилась к птице и передала вот это письмо, сказав, что ее господин давно ждал посыльного.

— Получается, ваш приятель знал, что вы направите к нему латосас?

— Я с легкостью допускаю такую возможность. Мистер Филдж был весьма прозорливым кранксом, — заметил капитан.

Но меня не устроили такие объяснения. На материке, в мире рациональности и порядка, не было и не могло быть подобных совпадений.

— И все, что вы мне рассказали, вам сообщила птица?

— Именно за такие вещи их и ценят служители «Башни на краю».

Заметив мое желание продолжить расспросы, Райдер быстро встал со своего места, убрал доставленное латосас письмо во внутренний карман куртки и, внимательно посмотрев на меня, сказал:

— Похоже, нас ожидает славная охота, партнер.