Вернувшись в офис, Глеб некоторое время молча сидел перед монитором. Нюра Степановна отвлекла его от чего-то важного, от какой-то мысли, напугавшей его и удивившей. Он нажал Alt-Tab и обнаружил, что полчаса, пока он отсутствовал, общение на канале продолжалось без него. Het ушел, потом появился Undi, потом ушел и он, и SupeR остался один. Глеб пролистнул несколько экранов назад и вдруг увидел, что SupeR закинул туда лог какой-то старой сессии. Похоже, разговор происходит вечером того дня, когда погибла Снежана.

В тот раз их было трое: Snowball, SupeR и het. Они поздравляли Снежану с днем рождения, она рассказывала, сколько пришло гостей (между делом упомянула, что скоро на канале появится новый человек), а потом сообщила, что хотела бы показать им одну штуку. Дальше шла ссылка, но Глеб не пошел — и так понял, что увидит.

"Иероглиф", — сказал SupeR.

"Могу объяснить, что такое, но лень писать", — сказал het.

"het: ну?" — ответила Снежана

"Snowball: Проще на бумаге. — ответил het, — Давай через полчаса на лестнице".

"het: Забились", — ответила Снежана.

Это была ее последняя реплика. Глеб пролистнул страницу оживленного обсуждения и убедился, что не он один, но и двое других любовников Снежаны тоже поняли, что именно het выманил Снежану на лестницу. Выманил, чтобы убить.

Глеб встал и вышел в большую комнату. Там сидели Муфаса, Андрей и Арсен. Муфаса смотрел телевизор, а Андрей с Арсеном обсуждали будущий журнал.

— На обложке надо изобразить ширинку, — говорил Андрей. — Просто взять и отсканировать. Будет очень оригинально и, как сказал бы Бен, круто.

— Лучше жопу, отец, — предложил Арсен. — На кооперативных пакетах обычно жопу изображали.

— Начать с того, что кооперативных пакетов давно нет, — сказал Андрей.

— Простите, ребята, — перебил их Глеб. — Я тут только что узнал важную вещь. Про Снежану.

Они прошли в офис, и Арсен углубился в лог. Андрей только раз взглянул и сказал:

— Я знаю уже. Это же я там был, — и он ткнул пальцем в ник Undi.

— А я — kadet, — признался Глеб.

— А то я не догадался, — ответил Арсен, показывая на колонку справа. Сейчас там оставался только «kadet», все остальные участники покинули канал.

Через полчаса обескураженный Глеб сидел перед монитором. Его прозрение оставило всех обитателей Хрустального совершенно равнодушными.

— Какая тебе разница, кто вызвал ее на лестницу, — сказал Шварцер. — Известно ведь, что ее убили какие-то посторонние. Жалко девку, конечно, но давайте к делу вернемся.

— Дело, — сказал Арсен, — это где мы деньги возьмем.

— Крутицкий нам отказал окончательно, — сказал Шаневич. — Он будет свой бизнес делать.

— Ты скажи, — начал Шварцер, — может, удастся все-таки… — но Арсен его прервал:

— Поздно пить воду, святой отец, когда печень отвалилась.

Этим людям не было дела до жизни и смерти Снежаны. Для них она была лишь одной из жительниц Хрустального. Пришла — и ушла, была — и нет. Ничего не поделать, и Глеб понял, что остается одно — написать Юлику Горскому.

Выйдя на кухню заварить чай, он спросил Муфасу:

— Послушай, а вы со Шварцером до концерта доехали?

— Когда?

— Ну, после Снежаниного дня рождения.

— Да, конечно, — сказал Муфаса. — Сразу у дома поймали тачку. А что?

— Нет, ничего, — ответил Глеб и вычеркнул Шварцера из числа подозреваемых.

В Калифорнии было раннее утро, но Горский откликнулся почти мгновенно, и через четверть часа они уже беседовали на IRC. По счастью, у Горского были установлены русские шрифты, так что общение шло кириллицей. Глеб, передав приветы от Антона и Олега, коротко рассказал о смерти Снежаны и о логе, который прочитал сегодня.

— То есть это het попросил ее выйти? — уточнил Горский.

— Да, — ответил Глеб, — но я не знаю, кто это такой.

— Формально то, что он попросил ее выйти, ничего не значит, — написал Юлик. — Попросить мог один, а убить другой. Но все равно, хорошо бы понять, кто это.

— В квартире было восемь мужиков, — ответил Глеб. — Антон, Шаневич и Арсен были на кухне; остаются Луганский, Ося, Бен и Андрей. И я, конечно. Четверо подозреваемых, одним словом.

— Я все равно не возьмусь, — написал Горский. — Я не особо люблю все эти детективные расследования.

— Я тебя понимаю, — быстро печатал Глеб, — но, знаешь, мне обидно: всем просто дела нет. Менты сказали — какой-то пьяный или наркоман, все и поверили. С одной стороны, понятно: убийца же — один из них.

— Дело не в этом, — ответил Горский, — просто эти ребята не особо подозрительны. Вот однажды мне уже пришлось столкнуться с убийством, и там участвовали с одной стороны новые русские, а с другой — любители психоделии.

Строчки вылезали на экран порциями и, прочитав реплику Горского, Глеб собрался уже было спросить, что из этого следует, как появился следующий кусок:

— У тех и других паранойя очень высокая — одни все время с бандитами имеют дело, другие — чуть что, на измену садятся. Ну, и в результате — гора трупов, как в «Гамлете».

— Но у меня не паранойя, — ответил Глеб. — Это просто справедливость. Ведь не все равно — кто убил.

— Не знаю. Мне кажется, справедливость обеспечивается законом кармы. И он не нуждается в моей помощи. И в твоей тоже. Да и какие мотивы могли быть у убийцы?

— Деньги, — ответил Глеб, — какие же еще?

Как мог коротко, он рассказал историю несостоявшихся инвестиций Крутицкого в веб-студию Шварцера и журнал Шаневича.

— Снежана могла знать, кто такая эта Марусина. А тот, кто придумал Марусину, мог иметь свои виды на деньги Крутицкого. И не говори мне, что из-за пятидесяти тысяч нельзя убить. В России из-за бутылки убивают.

— Нет разницы, из-за чего убивать, — ответил Горский, — потому что убивают всегда не из-за материальных причин. Даже если сам преступник уверен в обратном.