Последний водитель

В городе его знали почти все. Человеком он был не очень приметным, но у него было одна безумная страсть — вождение автомобиля. Все остальное его не интересовало. Находясь за рулем автомобиля, он надолго забывал даже о еде. Рассказывают, что однажды, катаясь по городу, он не кушал целых два дня. И если бы ему не напомнили, что нужно покушать, он бы, наверное, так и умер от голода. Может, это просто легенда?..

Одевался он ужасно плохо, зато имел несколько хороших, пусть и не совсем новых, машин. Сколько их у него было и где он их брал, не знал никто. Зато все знали, что он который год живет без работы. Быть может, он зарабатывал деньги развозкой пассажиров? Но никто не видел, чтобы он бомбил. Никогда в его машинах не видели посторонних. Видимо, он все-таки боялся подвозить!? А вдруг выкинут из машины и угонят тачку! Сейчас ведь время такое!..

От других водителей в городе он отличался необыкновенной вежливостью и предупредительностью. Он никогда не мог проехать, не пропустив пешехода. Особенно он любил пропускать детей и женщин. Иногда он в знак приветствия помахивал им левой рукой. Редко когда ему отвечали тем же. Пеший конному не товарищ.

Ездил он обычно медленно, и всегда по первой полосе, прижимаясь к самому бортику, чтобы не задели бритоголовые лихачи на джипах. Наверное, он мог бы ездить и быстрее, но куда спешить? Все там будем. К тому же, говорят, тише едешь — дальше будешь. И добавляют: от той точки, куда едешь. Но он говорил редко. Чаще всего молчал и улыбался. Некоторые водители, обгоняя его, громко сигналили. В таких случаях он всегда отрывал руку от руля и махал ею: мол, обгоняйте!

Наверное, во всем городе не было водителя, который бы с большим усердием, чем он, выполнял правила дорожного движения. В особо людных местах он вел машину с минимальной скоростью. Когда он проезжал мимо школы, ребятишки смеялись над ним: «Тормоз поехал! Тормоз поехал!» Он не обращал на них никакого внимания. Он ездил так, как хотел.

Все люди в городе привыкли к необычному водителю. Его знали даже в ГАИ (простите, в ГИБДД!), как самого дисциплинированного водителя. Иногда гибэдэдэшники (гибоны, как их называют) даже в шутку отдавали ему честь, когда он проезжал мимо их поста. Он воспринимал это как должное и, как обычно, помахивал им левой рукой в ответ.

И вот этой осенью, когда он, покручивая руками воображаемый руль и, словно колесами, перебирая ногами грязный асфальт, вывел свою несуществующую машину на оживленный перекресток в самом центре города, его сбил джип «Шевроле-блэйзер» цвета морена. Ее водитель тогда даже не остановил машину.

Наш герой лежал в грязной луже на пешеходной дорожке с лицом, похожим на сплошной синяк, и, тупо глядя в сырое небо, повторял: «Он меня подрезал. Он меня подрезал». Несчастного увезли в больницу. Говорят, даже в последние минуты он смиренно улыбался и не отрывал рук от руля своей разбитой машины. Права у него так и не отобрали…

Водителя джипа потом все-таки нашли, но до суда дело, как вы понимаете, так и не дошло. «Мало ли психов на свете?! Всех их не передавишь!» — шутил он уже через две недели после дорожного происшествия. И смеялся, показывая золотые фиксы.

 

Подвиг разведчика

Какого хрена? Снимите наручники! Я ни при чем! Это она, она! Ведь говорил же, говорил! Не слушала! А сейчас лежит, раскорячилась, косит под мертвую! Нет уж, нас не проведешь!

Куда вы меня? Это не я! Я же сказал, она? Я ничего не сделал! Зачем же — по лицу? Я сам! Я все объясню! Это она! Я здесь совсем не причастлив, понимаете, совсем!..

Сейчас я! Сейчас? Я вам все, все? Еще благодарить будете? Благодарить и извиняться! Конечно, обстоятельно! Это Муська, моя жена! Я с ней давно! Я еще тогда, когда из армии! Но я не знал, не знал! Она законспирировалася!

Хорошо, я спокойнее. Только не надо! Ладно. Ага, через два, через два года я впервые, что она как-то странно ведет. Принимала у себя каких-то незнакомых, имела с ними какие-то непонятные дела…

Уже тогда я заподозрил. Но у меня не было доказательств. Я не знал, как… Я же даже школу не закончил! Я грузчик. А она хитрее, она в отделе кадров! Бумажки там всякие будто бы, но я-то догадывался!..

Эх, если б я знал! Детей, говорит, нельзя, зачем нищету плодить? А у самой задание! Задание! Я ее раскусил! И мужчин этих, ее сообщников, на Джеймса Бонда похожих.

Я начал слежку. Было страшно, но я не спал. Она вставала, ходила! Голая, совершенно голая! А иногда в трусах! Но меня с панталыги не сбить! Я наблюдал. Она будто в туалет, а на самом деле нет, на кухню, а там у нее будто бы радио, а на самом деле передатчик. Она там на нем кнопки нажимала, а когда я зашел, испугалась и выключила. Но я-то все понял!

Я ей сказал, что знаю, чем она там по ночам занимается. Я сказал, что она бросает тень. Из-за нее мои действия становятся известны. Известны всему населению.

Как я и ожидал, после этого за мной начали следить, как за шпионом. И все из-за нее, из-за нее. Но я был крайне осторожен. Я уже знал, что в счетчике — приборы для подслушивания, более того, я даже обнаружил в доме какую-то электропроводку. Я наконец понял, какую гадюку я пригрел.

Теперь-то я знал точно, что Муська участвует в шпионской деятельности. Я даже слышал, как она с кем-то шепчется и разговаривает по телевизору. Оставалось только обезвредить ее. Вы знаете, что это самое сложное. Помог случай. Этой ночью я искал микропленки в цветочных горшках. Думал, в герани там или в бегонии, обычно они все там прячут, и тут, представляете, стук в дверь. У нас есть звонок с пятнадцатью мелодиями, а тут стук. Причем, два раза — «тук! тук!»

Я сразу понял — что-то нечистое. Это для отвода глаз! Я ведь сам перед тем, как лечь, стучу два раза, — чтобы победить нечистую. Очень просто — ногой по полу! А тут они — специально, чтобы я ничего не заметил.

Я на кухню, приготовился, схватил нож. Ящик чуть не выдал. Муська уже открыла. Я увидел сообщника. Высокий такой, представительный на вид, а тоже, гад, изменник Родины. В плаще и с дипломатом, а в дипломате — техническая аппаратура.

Да ведь хватит уже! Сколько можно? И так организовали приемнопередаточный шпионский центр! Прекратите!

Я нанес удар, удар по голове. Красные брызги, целый фонтан. И крик, крик — как у Рината на заводе, когда ему руку по локоть. Но я не испугался, даже бешенство пришло какое-то. Я на лестницу. А тот уже все, ушел. Поздно. Там только топот. И дипломат на пороге.

Я взял его. Я знал, что там. Я должен был уничтожить эти шпионские снасти. Лишить их средства связи. Я в спальню. Там шмотки жены, тряпки всякие. Комбинашки, лифчики, халаты — я разжег из них целый костер! Я бросил дипломат. Он зашипел, но не взорвался. Он горел, а я прыгал вокруг. Я обезвредил их, обезвиедил!

А потом ворвались вы и пожарники, но я-то не знал, что вы не с ними заодно. Те ведь тоже не гнушатся никакими средствами. идут на переодевания всякие, лишь бы обмануть. Поэтому и схватил топор, поэтому и нападал. Это, конечно, я зря.

А об остальною не жалею. Кто-то же должен думать о безопасности родины. И вообще, так было нужно. Мне были голоса. Они в уши говорят по-разному. Но все согласны со мной. Я поступил правильно. А вот вы…

Я подозреваю, что за этими стенами происходят что-то непонятное, подозрительное такое. Мне кажется, совершается колдовство. Точно какое-то колдовство, я же не сумасшедший!

Муська, вставай! Хватит валяться! Что, совсем? Погодите! Она прикидывается. Куда вы меня? Я же все объяснил! Отпустите! Ой, не надо!..

 

В Париже идет дождь…

Тихое место в городском парке. Голубая скамейка, краска на которой, кажется, высохла еще не совсем. (Интересно, какой идиот мог ее выкрасить в такой маркий цвет?) На скамейке сидят двое — юноша и девушка примерно одного возраста, похоже, что еще школьники, и, вероятно, одноклассники. Юноша в темно зеленой футболке с надписью «Adidas», в неглаженных светло серых брюках и в разноцветных кроссовках. Девушка — в легком белом платье и в туфлях, надетых на босу ногу. Ярко светит солнце. Жарко, но листва узловатой березы спасает от прямого попадания лучей. Юноша курит, а девушка покорно глотает дым.? А ведь в Париже, наверно, идет дождь, — задумчиво говорит юноша.? Что? Дождь? — не понимает девушка.? Да это я так! — отмахивается юноша.? В Париже? Дождь? — переспрашивает девушка.? Да это я так, про себя, — объясняет он, уже ругая себя за то, что брякнул невпопад не то, что надо.? Что? Неужели дождь? — беспокоится она.? Да я так, образно, пошутил, — оправдывается парень.? А откуда ты знаешь? — не слушает его девушка.? Понимаешь, по радио передавали. — уже совершенно серьезно говорит юноша, и в сторону добавляет. — Бывает и хуже!..

Он бросает недокуренную сигарету и нервно топчет ее ногой.? Да не может быть! — не верит девушка. — Ты шутишь!? Я серьезно! — настаивает парень.? В Париже, и дождь? — мечтательно произносит она, смотря ему в глаза.? Сам слышал. Собственными ушами, — подтверждает он.? Да разве по радио есть прогноз в Париже? — прищурив глаза, спрашивает девушка.? После утреннего выпуска новостей, в семь-пятнадцать, напрополую врет парень.? И там — про дождь в Париже? — не верит она.? Да, да, и не только! Там и про пожар в Риме, и про наводнение в Токио, и о землятресении в Берлине! — не выдерживает тот. — Там…? Думаешь, я поверила? — оскорбляется девушка. — Да кем ты меня считаешь? Думаешь, один ты такой, а все остальные…? Да нет, я очень к тебе отношусь, — оправдывается парень.? Знаю я ко мне твое отношение! Ты меня считаешь, считаешь! — кричит она.? Да нет же, нет! — кипятится парень.? Как же, конечно, у тебя папочка директор магазина, а у меня мамочка…? Да при чем здесь это? При чем?? А при том, при том! Нечего меня считать!..? Да никем я тебя не считаю! — срывается он.? Ты — меня — считаешь — никем? — говорит девушка.? Да я не это имел, не это, — теряется парень.? Ах вот ты, значит, какой?! — кричит девушка. — Кто носит майку «Adidas», да?

Девушка плачет. Юноша не знает, что делать.? Да я не это имел в виду, — тупо повторяет он.? Уж я-то знаю, что ты имеешь в виду. Знаю! — в истерике кричит она. — Я знаю, теперь я знаю, какие вы все. Вы все такие!

Девушка встает со скамейки и делает несколько шагов в сторону. Юноша смеется.? Ты чего? — испуганно вскрикивает девушка и останавливается.? Ничего, ничего ты не знаешь! — качает головой юноша.? О чем ты? — с надеждой спрашивает она. — О чем?? Полосы! У тебя на спине — голубые полосы! — отвечает он. Затем встает, идет к ней, обнимает ее.? Ой, действительно! Полосы! Голубые полосы! И у тебя, у тебя тоже! — смеется сквозь слезы девушка. — На нас — голубые полосы…

Счастливые, они обнимаются и целуются.? А ведь ты наврал, что в Париже идет дождь… Признайся, ведь наврал? — спрашивает она.

Юноша молчит. Поют птицы.

 

Слепой и глухой

Зал ожидания в старом здании железнодорожного вокзала. Грязные и ободранные деревянные скамьи, на которых вповалку спят измученные дорогой и утомленные длительным ожиданием несчастные люди. Кто спит, а кто и «бодрствует». Среди них выделяется мужчина лет тридцати пяти, одетый, несмотря на жару, в спортивный шерстяной костюм синего цвета с олимпийской символикой. На его голове под шапочкой с клоунской кисточкой видны наушники. В руках он держит плэйер и раскачивается в такт им одним слышимой музыки. Между рядами неуверенно проходит мужчина лет сорока пяти в изъеденной молью серой тройке и читает журнал «Голос разума». В профиль он похож на советского разведчика. Его глаза скрывают солнцезащитные очки. Он немного отклоняется от прямого курса и пинает по ноге сидящего мужчину.? Че за нафиг? Куда прешь? — вскидывается тот.? Ой, кажется, я что-то задел, — бормочет несчастный.? Смотреть надо! Ослеп, что ли? — не унимается сидящий.? Извините, я действительно немного слепой! — озираясь по сторонам, признается мужчина в темных очках.? И вообще, нефиг тут шляться! Тут люди спят! Воткнулся носом в журнал, да в очках еще страшных, — ворчит мужчина в наушниках.? Извините меня, извините, но я действительно не заметил, потупясь, говорит мужчина в очках и порывается уйти, но сидящий явно не собирается его отпускать.? В очках каких темных, подозрительный такой, вверх-ногами журнал читает какой-то, — уж не знак ли это? — нафталином в лицо дышит, — долдонит он.? Да поймите вы, я чуток слепой, я не хотел! — не выдерживает мужчина в очках.? Журнал запрещенный, наверно, я такой в киосках не видел, а костюм сто будто лет в шкапу провисел, или это для конспирации? — бурчит мужчина в нашниках.? Да не вижу я ничего! Я слепой! — кричит мужчина в очках. И добавляет в сторону: Он придурок, что ли?? Ботинки драные, «прощай, молодость», кажется, штанины мятые, пинджак искусанный, нет, видать, не шпиен, те за видом следят внешним, а энтот так, промышляет только. — все тем же ворчливым тоном продолжает говорить мужчина в наушниках. И хоть бы извинился, извинился хоть бы… Точно шпиен!..? Да пошел ты, тряпун говорливый! — орет на весь зал мужчина в очках. Он пытается идти дальше, но глухой хватает его левой рукой за локоть, а правой бьет по лицу. Очки падают и разбиваются. Глухой в ужасе отшатывается от слепого, увидев высохшие глазницы. Тот закрывает лицо руками. Трудно разобрать, плачет он или смеется.

Слепой под перекрестными взглядами полусонных пассажиров медленно проходит между скамеек. Глухой задумчиво смотрит ему вслед и качает головой в шапочке с клоунской кисточкой.

— Так бы сразу и сказал, а то огрызаться, ворчать… Точно как рыба!..

 

Арнольд и черепашки

Старая песочница в центре двора. Вокруг нее разместились новые девятиэтажки, а совковый грибок с высохшей шляпкой и с червивым стволом остался стоять. Под ним сидят два мальчика. Одному, одетому в синие джинсы и в зеленую водолазку, одиннадцать лет, а другому, одетому в коричневые шорты и в белую футболку, четырнадцать.? Нет, ты скажи, кто сильнее — Арнольд Шварцниггер или черепашка-ниндзя? — спрашивает первый, ковыряясь палочкой в сыром песке.? Я думаю, все-таки Арнольд, — весомо и со знанием дела отвечает второй, смотря на носок своей правой кроссовки, на котором сидит божья коровка.? А почему? Ведь Арнольд без оружия? — не унимается младший мальчонка.? Ну, вот, например, в Терминаторе, оружие было, — наморщив лоб, вспоминает старший.? Я имею в виду живого Арнольда, — уточняет младший.? А черепашки-ниндзя разве живые? Это же мультяшки! — не сдается старший.? Зато они вооружены! — парирует его младший.? Ну, я не знаю, нужно их столкнуть, что ли, — сдается старший мальчик. Он смотрит на божью коровку, которая расправляет свои крылья, но не может взлететь.? И кто победит, как ты думаешь? — спрашивает младший.? Да, наверно, все-таки черепашки, ведь они не одни, — с плохо скрываемым безразличием отвечает старший.? А какая из черепашек с ним разделается быстрее? Рафаэль или Леонардо? — настаивает младший.? Ну, я не помню по именам, — признается старший. Он с досадой пинает правой ногой воздух. Божья коровка взлетает.? У Микеланджело нунчаки, у Рафаэля клинки, Донателло с палками, а у Леонардо, у того мечи, — живо, как на духу, выдает младший.? Как — мячи? — изумляется старший.? Нет, мечи, длинные такие, острые, — поясняет младший.? Ну, я не знаю, наверно, Микеланджело, — гадает старший и отвернувшись в сторону, вздыхает.? Почему? Ведь у него нунчаки? — напоминает младший, все еще чертя палочкой знаки на влажном песке.? Ну, и что? Он что, слабый? — не понимает старший.? Он сильный, но у него всего лишь нунчаки, — говорит младший и вопросительно смотрит на старшего.

Хлопает дверь. Из подъезда ближайшего дома выходит девочка с косичками в розовом ситцевом платьице.? Смотри, Нинка пошла, — говорит старший, провожая ее долгим взглядом.? А как она может победить, а? — спрашивает младший, заглядывая ему в глаза.? Кто? — ошарашенно глядя на него, переспрашивает старший.? Ну, черепашка-ниндзя! — пожимая плечами, напоминает младший.? Да отвяжись! Надоел уже! — срывается старший. Он встает и уходит, оставляя младшего мальчика одного.

 

Окно в большой мир

Надежда Ивановна прожила долгую жизнь, а когда пришла пора подводить итоги, то оказалось, что она не понимает, зачем жила. Оборонное предприятие, на котором она проработала почти всю жизнь, закрылось. Ее единственный сын Петенька едва подрос, как тут же был призван в армию, направлен в Чечню и там убит. Да и с мужем ее Глебом Никифоровичем случилось большое несчастье — он сел на стакан.

Все, что у нее было — это старенький черно-белый телевизор «Нейтрон», который вечно барахлил, и рыжий бандитский кот Васька, который драл обои в коридоре. Но даже и они не радовали уже Надежду Ивановну, потому как в стране начался очередной экономический кризис. Деньги обесценивались прямо на глазах, поэтому все спешили их на что-нибудь потратить. Получив пенсию в 400 рублей, старушка решила купить на эти деньги мешок сахара — иначе ведь их все равно пропьет этот ирод окаянный, этот супостат (зла на него не хватает!).

Мешок сахара на оптовом рынке стоил как раз столько, сколько у нее было. Дорого, конечно. Но завтра будет еще дороже! Она встала в очередь и стала терпеливо ждать. И вдруг люди, стоящие в очереди, стали оборачиваться друг к другу и шепотом повторять одно и то же слово — «Налоговая! Налоговая!». Что это такое, Надежда Ивановна не знала, а спрашивать было неудобно. Она увидела только, что к продавщице подошли двое высоких молодых людей в кожаных куртках, встали с ней рядом и стали наблюдать. «Видать, это что-то вроде КГБ», — подумала она. А когда стала подходить ее очередь, она с удивлением услышала, что мешок сахара стоит не 400, а всего лишь 150 рублей.

Она увидела строгие лица молодых людей, их нахмуренные брови. Она увидела дрожащие руки продавщицы с массивными золотыми перстнями, ее стыдливо опущенные крашеные глаза. «Мне три мешка!» — буркнула она, протягивая сложенные деньги. Продавщица недовольно взяла их, расправила и положила в кассу. Отбила чек. Зло крикнула: «Иваныч! Три!» Два мужика с сигаретами в зубах вынесли ее мешки и бросили на асфальт.

Она попросила их помочь уложить мешки на тележку. Грузчики нехотя побросали мешки куда она хотела и ушли. Теперь еще нужно было допереть этот сахар до дома. С раскрасневшимся лицом катила она тележку с мешками. Верхний мешок несколько раз падал и пришлось останавливаться и водружать его назад. Люди смотрели на нее с интересом, но она не обращала на них никакого внимания. Они не знали, как ей повезло. Парень, немного похожий на Петеньку, помог докатить тележку до подъезда. Надежда Ивановна все боялась, что он укатит ее куда-нибудь не туда и все время приговаривала: «Сюдой! Сюдой!»

С утра пьяный Глеб Никифорович помог поднять мешки на третий этаж. Сначала он не мог поверить, что все это она купила на одну пенсию. А когда поверил, выпил еще и стал ее ругать на чем свет стоит. Кричал: «Все равно я изведу все на брагу!» Надежда Ивановна закрылась в своей комнате и читала газеты.

А к вечеру приехали родственники, живущие в области. Как они объяснили, отовариваться. «Твой-то что, опять пьяненький? А мы думали, оптовый рынок нам с утра покажет!» Надежда Ивановна не будь дурой, возьми и предложи им сахар по новой цене. «Возьмете? У меня три мешка есть!» «Возьмем, конечно! — ответили те. — Нам бы еще пару мешочков муки только!» Загрузили мешки с сахаром в машину и поехали на какой-то склад за мукой.

Всю ночь Надежда Ивановна не сомкнула глаз. А утром встала пораньше и поехала искать магазин, где продают телевизоры. Нашлатаки, да вот беда! В магазине уже поменяли все ценники. Поздно, видимо, пришла. Расстроилась Надежда Ивановна. Прошла старушка вдоль прилавков, глянула, и видит… В дальнем углу стоит телевизор за 1200 рублей. Цветной. Маленький. Японский.

Купила она его. «Повезло, бабуля! Телевизор этот последний по старым ценам», — объяснил ей статный продавец в белой рубашке с черной бабочкой. Поставили коробку с телевизором на ту же самую тележку. И покатила она ее, радостная, домой. Люди навстречу шли мрачные, смурные, а ей было так хорошо… После мешков с сахаром коробка с телевизором казалась такой легкой!

Теперь Надежда Ивановна гладит рыжего бандитского кота Ваську и смотрит новый телевизор. Цветной. Маленький. Японский. На улице уже снег, а по телевизору показывают жаркие страны — и на душе у Надежды Ивановны тепло. А Глеб Никифорович по-прежнему пьет. Ну, что с ним сделаешь?

 

Огненная вода для тушения бурных страстей

В одной отдельно взятой стране государь был тяжело болен, но еще шевелился. Даже приближенные, и те уже начали шептаться, что страна никак осталась совсем без правителя, что нужно, дескать, что-то делать. И вот однажды государь этот задумал доказать своим подчиненным, что он еще что-то может, ну и решил заодно спасти страну.

Самой главной статьей дохода в былые времена была торговля огненной водою. Вот и надумал государь снова поторговать самым доходным товаром. Однако советники шепнули ему на ухо, что сейчас даже налог на огненную воду не смог бы пополнить казну. Что же делать? Выход был один: нужно было срочно увеличивать потребление алкоголя. Но как? «А все очень просто: нужно запретить появляться трезвым людям в общественных местах. — подсказал самый мудрый советник. — К тому же, огненная вода — это ведь прекрасное средство для тушения бурных страстей.»

Сказано — сделано. Государь стряхнул с себя песок и принялся диктовать писарям указы. Народ отнесся к этим писулькам несерьезно. Люди смеялись и крутили пальцами у висков. Но смеялись они недолго. Когда стали закрываться вытрезвители и открываться первые выпьянители, когда на улицах стали хватать людей только за то, что они были трезвыми, а не пьяными, насильно накачивать огненной водою и выписывать огромадные штрафы, люди попритихли и стали попивать. Сначала понемногу, потом все больше и больше.

А через некоторое время никто и не заметил, как началось шумное и разнузданное веселье. И не было чужих на этом празднике жизни. Вся страна погрузилась во всеобщее узаконенное пьянство. Все проблемы были забыты. Какие, к черту, проблемы? Лишь бы была выпивка да закуска. Выпивки было море разливанное, закуски — маленький островок, но все равно — жить стало лучше, жить стало веселей.

Каждого обязали выпивать в день не меньше бутылки огненной воды. Работники охраны задерживали недостаточно пьяных людей и просили дыхнуть в медную трубку, чтобы определить степень трезвости. Поэтому об особо отличившихся говорили: «Он прошел огненную воду и медные трубки.» Были, конечно, и противники всеобщего пьянства, но только поначалу. С трезвой оппозицией расправлялись, делая ее нетрезвой. Поили огненной водой. Нейтрализовали, так сказать, на корню. И былые враги становились друзьями. Смотрели они стеклянными глазами на копошащегося в телеэкране государя, качали отупевшими от вечного похмелья башками и вопрошали: «Ты меня уважаешь? Нет, ты меня уважаешь?» Все было чики-брики.

И результаты превзошли все ожидания. Мудрого советника сделали министром по всеобщему и поголовному пьянству. Страну переименовали в Пьяньландию. Самой прочной опорой в государстве был провозглашен столб. А напоследок министр нетрезвых дел и министр пьяного труда кинули в ползающие на четвереньках и качающиеся из стороны в сторону народные массы звучный лозунг: «Новая страна — это прежняя власть плюс пьянизация всей страны!» Или еще такой: «Истребим непьющих как класс!» Все были в экстазе. Наступило время единения народа. Все выходили на улицы, братались и сестрились. И ликовали.

И какой же у этой сказочки конец? Хэппи-энд, конечно. Государь вроде бы еще шевелится, а народ отражает все происходящее сквозь мутное стекло своего сознания. Все довольны — и господа правители, и товарищи рабы.

Да и разве может быть у сказки конец несчастливый? А, может, и не конец это вовсе, а только начало? Ну и что с того, что начало? Зато, в отличие от конца, счастливое…

 

Пчелы и мед

На одной солнечной поляне стоял старый деревянный улей. В улье этом жило много-много трудолюбивых пчел. Но среди них самыми маленькими были Бука, Бяка, Бека и Бока. Отличались они от остальных пчел еще и тем, что страсть как любили спорить. Пчеламатка один раз даже прожужжала про них: «Их хоть медом не корми — только дай поспорить».

Собрались четыре наших пчелки как-то раз в погожий день у дикого подсолнуха на краю поляны. «Вот мы все такие хорошие. А все-таки интересно, которая из нас самая лучшая?» — пропищала Бока. «Да, наверное, та, которая больше всех меда соберет! — воинственно сказала Бека. — Ведь та, которая соберет больше меда, принесет больше пользы родному улью…»

И как начали они спорить. «Я больше всех меду соберу!» — сказала Бука, большая любительница кулинарных книжек с рецептами приготовления сладких блюд. «Нет, я!» — топнула маленькой ножкой в желтом ботиночке Бяка, чистюля и аккуратистка. «Да нет же, я!» — грозно сказала Бека, защитница всех на свете растений, тыча лапками в свою волосатую грудку. «Не спорьте, я!» — пропищала Бока, прижимая к щеке малюсенькую подушечку. «А ты вообще лежи, Бока!» — цыкнули на нее все, зная про ее любовь ко сну. И Бока надула губки и замолчала.

«Я знаю, где донник растет. Это такая полезная желтая трава! А как она цветет! Ах, если бы вы только это знали!» — закатив глаза к небу, сказала Бука. «Зато я знаю, где цветет липа! У нее такой душистый нектар!» — похвасталась Бяка. «А я знаю, где цветет много-много гречихи! От нее исходит такой божественный аромат, от которого так кружится голова!» — сказала Бека. «А я-то знаю, где растут полевые цветы! Вот!» — показала язык Бока. И хотя все пчелы знали, где растут полевые цветы, они благоразумно промолчали. Зачем снова обижать Боку?..

«Полетели собирать! — жужжа крылышками, воскликнула Бука. — Кто больше соберет, тот из нас и самый лучший!» «Полетели!» — подхватили ее другие пчелки. И пчелки разлетелись в разные стороны собирать нектар.

А к вечеру они вернулись назад в улей уставшие, но довольные. Сели они к столу пить чай. А какой чай без меда? Бука поставила на стол банку с донниковым медом. Бяка поставила на стол банку с липовым медом. Бека поставила на стол банку с гречишным медом. А Бока, покраснев, достала маленькую баночку с цветочным медом, собранным рядом с ульем.

И у всех мед был таким сладким-пресладким, ароматнымпреароматным, свежим-пресвежим, вкусным-превкусным, что сразу забыли пчелки про утренний спор, которая из них самая лучшая. С тех пор они не только кушают, но и работают вместе. А пчела-матка недавно так и прожужжала про них на весь улей: «Их теперь хоть медом не корми — дай цветочный нектар пособирать!»