КОНКУРЕНТ И ЖЕРТВА ФЮРЕРА

Среди других представителей элиты национал-социалистической партии Гитлер выделялся качествами «пророка» и блестящего пропагандиста. У остальных руководителей партии не было таланта демагога, умения мобилизовать своих сторонников, заставлять их отчетливо видеть стоящие перед партией цели. Именно Гитлер 24 февраля 1920 г. обнародовал программу партии, в составлении и редактировании которой он сам принимал участие. Количество ее членов, к концу 1920 г. составлявшее 2000 человек, к августу 1921 г. выросло до 3300 человек. Поначалу зажигательные речи Гитлера вдохновляли представителей мелкой буржуазии Мюнхена, но затем на его сторону встали некоторые представители влиятельных общественных и политических кругов.

В отличие от Гитлера, умевшего упрощать проблемы и взывать к толпе, такие руководители нацистского движения, как Готтфрид Федер или Альфред Розенберг, увлекались идеологическими тонкостями, а не политической эффективностью идей и организационным талантом. Федер вскоре отошел на задний план, а Розенберг проявил вопиющую беспомощность, когда, во время пребывания Гитлера в тюрьме в 1924 г., ему было поручено ведение партийных дел.

Другой партийный руководитель, Рудольф Гесс, был лишен таланта демагога и с самого начала видел в себе лишь ученика Гитлера. Однако, став одним из самых фанатичных последователей Гитлера, он говорил о «мощи личности» фюрера, которая воздействует на всех, кто его окружает. Юлиус Штрейхер, пошлый расистский демагог, отличался ограниченными умственными способностями и был не в состоянии превратить свой навязчивый антисемитизм в стройную теорию. Герман Геринг был человеком действия, а не мыслителем и после непродолжительного пребывания во главе СА и неудавшегося Капповского путча на четыре года сошел с политической сцены. Эрнст Рем, один из создателей Немецкой рабочей партии, которая с 1920 г. стала называться Национал-социалистической рабочей партией Германии, был военным, умелым организатором, но у него не было ни широты взглядов, ни ораторского таланта. Грегор Штрассер также отличался организаторским талантом, но он не умел зажигать массы. Его брату, Отто, подобно многим видным деятелям нацистского движения, которые верили в чистую идею нацизма, было не по душе ее воплощение в лице руководителя. Йозеф Геббельс был последователем Гитлера, но не видной фигурой. Прочитав книгу «Моя борьба», Геббельс воскликнул: «Кто же этот человек? Полуплебей, полубог? Истинный Христос или же Иоанн Креститель?» Он считал фюрера гением и мечтал стать его другом, а 19 апреля 1926 г. в своем дневнике сделал такую запись: «Адольф Гитлер, я люблю вас».

Многие из тех, кто составлял непосредственное окружение Гитлера и постоянно сталкивался с ним, стали видеть в нем политического мессию. Правда, были и такие, как братья Штрассеры, которые выступали против усиливавшегося культа личности фюрера и встали в ряды оппозиции. Однако число сторонников Гитлера было больше. Так возникла основа «харизматического сообщества».

Уже после войны, находясь в нюрнбергской тюрьме, Альфред Розенберг признавался, что восхищался Гитлером с самого начала, видя в нем создателя нацистской партии и ее политической философии, лидера с прочной интеллектуальной основой, постоянно укрепляющего свое умение справляться с многочисленными проблемами. По его словам, фюрер обладал большой верой в свой народ и его миссию, был наделен энергией и железной волей. Ганс Франк, в январе 1920 г. впервые услышавший выступление Гитлера, понял, что только он может спасти Германию. Вступив в ряды СА в 1923 г., он был просто околдован личностью фюрера. Когда Гитлер лично обратился к нему с просьбой воздержаться от карьеры ученого-юриста, а вместе с ним идти вперед по сияющему пути, Франк не смог устоять. Впервые услышав в 1925 г. выступление Гитлера, Бальдур фон Ширах, впоследствии руководитель организации «Гитлерюгенд», был околдован его голосом и манерой говорить.

Если бы не сила личности Гитлера, вокруг которого был создан культ, сектантские тенденции разрушили бы партию. Гитлер стал магнитом, притягивающим к себе массы немецкого народа и голоса избирателей. Начиная с середины 1920-х гг. не только искренние сторонники Гитлера, но и такие руководители партии, как Грегор Штрассер, несмотря на критику в адрес Гитлера, были готовы принять участие в утверждении «культа фюрера».

Нужно сказать, что с самого начала основания нацистской партии в ней возникали различные споры относительно тактики, стратегии и идеологии. Сталкивались между собой отдельные личности. Гитлер сам впервые спровоцировал борьбу за власть в партии. Это произошло в 1921 г. После провала «пивного путча» в конце 1923 г. нацистская партия раскололась на ряд соперничающих группировок. Это соперничество продолжалось и после преобразования партии в 1925 г. Соперничество это представляло собой вызов Гитлеру. Даже в 1930 г., когда ведущая роль Гитлера была признана и нацистское движение все больше укреплялось, произошли события, которые угрожали партии. Опасность для партии представлял выход из нее важных ее членов — Отто Штрассера в 1930 г. и, в особенности, его брата Грегора Штрассера, второго по значению руководителя партии, вышедшего из НСДАП в конце 1932 г.

Грегор Штрассер родился 31 мая 1892 г. в Гейзенфельде близ Платгенхофена на р. Ильм. Отец семейства, Петер Штрассер, служил канцелярским советником в судах первой инстанции в Виндсгейме и Деггендорфе. Он любил, уединившись вместе с тремя старшими сыновьями, обсуждать вопросы истории, национальной экономики и повседневной жизни германской империи. Так, все вчетвером читали книгу Максимилиана Хардена «Будущее». Старший Штрассер и сам выступал в печати с политическими статьями.

С началом Первой мировой войны Грегор поступил добровольцем в 1-й баварский артиллерийский полк и окончил войну в чине обер-лейтенанта. Как и для всего его поколения, участие в войне явилось памятным событием. Жизнь в окопах, где не было никаких социальных различий, привела к возникновению «немецкого социализма». Это «чудо августа 1914 г.» и «органическое» единство народа, свидетелем которого было целое поколение, участвовавшее в сражениях, произвело на него глубочайшее впечатление. Штрассер сделал из этого вывод: «Будет заблуждением полагать, будто бы 60-миллионный народ, живущий в рациональном XX столетии, с помощью таких возвышенных чувств, как честь, любовь к отечеству и национальная гордость, можно заставить приносить бесконечные жертвы, с которыми сопряжена национальная освободительная борьба, если эта нация не являет собой единое, с теми же заботами, с теми же требованиями, с теми же чаяниями целое». Он хотел соединить все общество, прежде всего, трудовое население в органичную, не зависящую от сословий общину. В «социальной борьбе немецкого трудового народа» он видел «освободительную борьбу немецкой нации». Эта мысль, наряду с социал-революционными идеями, принесенными из родительского дома, а также представлениями, в основе которых лежало «чудо августа 1914 г.», сопровождала Грегора Штрассера в продолжение всей его политической карьеры.

В качестве бойца Добровольческого корпуса фон Эппа он участвовал в основании «Национального союза немецких солдат» и в Ландсхуте, где он в 1920-г. работал аптекарем, сформировал «Штурмовой батальон Нижняя Бавария». Таким образом он познакомился с тайным покровителем всех военных организаций генералом фон Людендорфом, а также с молодыми членами НСДАП, подчинявшимися Гитлеру. 11 марта 1923 г. он был назначен командиром «штурмового отряда Нижняя Бавария». 21 мая 1923 г. вместе с более крупным формированием СА он участвовал в демонстрации национальных союзов в Мюнхене. 9 ноября 1923 г. он один из руководителей штурмовых отрядов вовремя добрался до Мюнхена. Он выполнил распоряжение занять стратегически важный Виттельбахский мост и вместе со своей частью в полном порядке вернулся в Ландсхут, где, не став скрываться, был арестован.

После того, как руководители национал-социалистического движения оказались за решеткой и НСДАП была запрещена, для Штрассера пробил час. 6 апреля 1924 г. он был избран депутатом в Баварский ландтаг от националистического блока. В содружестве с Людендорфом и фон Грэфе во время «съезда единения» в Веймаре он основал Национал-социалистическую партию свободы и во время выборов 7 декабря 1924 г. был избран в рейхстаг. Пока Гитлер был в заключении, он стал одним из самых крупных деятелей националистического толка, действовавших на территории Германии. В качестве депутата рейхстага и одного из лиц, находящихся на вершине националистического лагеря, он начал приобретать опыт и знания как в организационных вопросах, так и в парламентской работе на государственном уровне.

Выпущенный на свободу Гитлер 4 января 1925 г. получил разрешение на воссоздание НСДАП, которое состоялось 27 февраля 1925 г. во время собрания его сторонников в мюнхенском «Бирбройкеллере». На этом собрании Штрассер не присутствовал. В это самое время он устроил в Штраубинге собственное представление. За несколько дней до этого, а именно 21—22 февраля в Хамме (Вестфалия) он провел конференцию с участием национал-социалистических группировок севера и запада Германии. За пять дней до официального основания партии он смог показать присутствующим подписанный Гитлером мандат и назначил соответствующих местных руководителей гауляйтерами от имени еще не существующей партии.

Утрируя, можно сказать, что НСДАП была основана дважды. Первый раз 27 февраля 1925 г. произошло официальное основание партии в рамках мюнхенско-баварской организации сторонников Гитлера, остававшихся верными ему с 1923 г. Во второй раз она возникла в результате соглашения, заключенного на государственном уровне между Гитлером и Штрассером, предположительно, 17 февраля в результате конференции, состоявшейся в Хамме. Вопросы идеологии и пропаганды и организационной работы были для него двумя разными сторонами одной медали. Здесь пригодилась его очевидная способность находить себе добросовестных сотрудников. Вся его политическая деятельность привлекала к себе все большее число толковых и явно преданных ему единомышленников и друзей, часть которых, после исключения Штрассера, сами вышли из партии, а после его убийства продолжали поддерживать дружеские отношения с его семьей. Характерным для него было то, что при подборе соратников, единомышленников и собеседников он ни в коем случае не ограничивал себя однопартийцами. Все, кто были настроены в патриотическом и немецком национальном духе, становились его партнерами.

Организационную работу Штрассера и его программные высказывания можно расчленить на три фазы. На этапе создания партии за пределами Баварии, которое вменялось ему в обязанность, помимо указанного мандата Гитлера Штрассер не обладал никакой легитимностью. Опираясь на поддержку некоторых молодых активных национал-социалистов, таких, как Карл Кауфман, Йозеф Геббельс, Франц Пфеффер фон Заломон, Виктор Лутце, которые желали видеть резиденцию их гау Эберфельд «Меккой немецкого социализма», он основал «Рабочее сообщество северо-германских гау НСДАП». Одновременно он попытался основать газету на высоком уровне и с большим тиражом, к работе в которой он пытался привлечь Оскара Шпенглера. 2 июня 1925 г. Штрассер ему писал: «Путь я вижу в издании научно-политической газеты, которая, по примеру социалистических ежемесячников, будет объяснять и освещать проблемы национал-социалистической внешней, внутренней и экономической политики независимо от всякого рода официального влияния».

Во время этой переписки Штрассер указывал на основные различия между НСДАП и другими национально ориентированными группировками. «Национально ориентированное движение, включая его так называемое политическое изъявление воли (организационно представленное народной партией свободы) и политико-экономической идеей власти национального социализма (с грехом пополам представленного национал-социалистической рабочей партией)! Речь идет о примитивном решении антисемитизма, питаемого одним из тысячи источников недовольства, а также откровенного и в то же время честного национализма для достаточно устойчивой эволюции различных проявлений реакции на войну и революцию; так что речь идет не о чем ином, как о сознательном желании наверстать достижения подлинной революции, утерянные благодаря трусости и неспособности руководителей, а также доктринерской ограниченности марксистского учения!»

Для того, чтобы действительно осуществить эту немецкую революцию, в объединении северо-германских гау (ОГ) обсуждалась новая партийная программа, и проводилась работа по ее оформлению. Этот проект программы, в котором пропагандировалась сословно-государственная модель, предусматривавшая контроль и общее владение экономикой, промышленностью и сельским хозяйством, на конференции, которая состоялась в Бамберге 14 февраля 1926 г., провалился. До сих пор объединение северно-германских гау не воспринималось как центр разработки программ для НСДАП. Однако, по мнению Штрассера, ОГ выполнило задачу внутрипартийной pressure group, и в этом отношении работу ОГ ни в коем случае нельзя назвать безрезультатной. 16 сентября 1926 г. Штрассер принял в Мюнхене руководство ведомством рейхспропаганды, сменив Германа Эссера, который был частым объектом нападок со стороны ОГ, называвшего его «хозяином мюнхенской фермы по выращиванию свиней и сволочей».

Пропаганда означала для Штрассера возможность обработки всей территории рейха с помощью ораторов, распространения пропагандистских материалов и демонстративных выступлений представителей партии. Для НСДАП, которая все еще была слаба в кадровом и финансовом отношении, это означало, что во время срочных и тематических подготовленных круговых поездок следовало использовать тех немногочисленных ораторов, которые были готовы к выступлениям. Именно этот факт был сформулирован в § 2 Устава ОГ: «По возможности всеобъемлющее объединение отдельных гау в вопросе организации, пропаганды, предоставления пропагандистского материала, обмена ораторами, ...обмена мнениями касательно политических и организаторских проблем, ...необходимости совместного подхода к решению политических вопросов». Штрассер включил своего руководителя Гиммлера в состав руководства ведомства пропаганды. В соответствии с установкой Штрассера в отношении организации, тематики, места и времени пропагандистских мероприятий, он пользовался широкой самостоятельностью. Такой порядок не изменился и после того, как в конце 1927 г. Штрассер отказался от руководства ведомством пропаганды, и формально его возглавил Гитлер, а 27 апреля 1930 г. руководство пропагандой было поручено Йозефу Геббельсу. Лишь после выборов в рейхстаг 19 сентября 1930 г. руководство этим ведомством перешло к Геббельсу и его сотрудникам, причем управлением II отделом ведомства стал заведовать Фриц Рейнхардт, в ведении которого находились подготовка агитаторов и снабжение их пропагандистским материалом. В январе 1928 г. Штрассер стал руководителем имперской партийной организации. Во время выборов в рейхстаг 20 мая 1928 г., которые оказались неблагоприятными для всего правого крыла, НСДАП получила почти столько же голосов, как в декабре 1924 г. Предпочтение оказывалось Народно-национальной партии, выступавшей в коалиции с Людендорфом и фон Грэфе. Если в тот раз в рейхстаг были выбраны всего четыре национал-социалиста, то теперь их стало двенадцать. Не только Грегор Штрассер, но также Гитлер и Геббельс расценили это как успех. Однако организационная структура все еще определялась условиями, существовавшими в начальной фазе движения. Штрассеру, стремившемуся к объединению сил, пришлось преодолеть два препятствия. К первому следует отнести финансовые затруднения. Имперское руководство получало финансовую поддержку, главным образом, от «гигантского гау» Бавария, поскольку от остальных гау средства поступали нерегулярно. Во-вторых, следовало преодолеть сопротивление Гитлера, который рассматривал Баварию как свою вотчину. Во время сессии с участием фюрера, состоявшейся с 31 августа по 2 сентября 1928 г., похоже, Штрассеру удалось преодолеть оба препятствия. Пункт 4 устава партии гласил: «Местные группы объединяются в гау таким образом, что находящиеся в пределах одного избирательного округа по выборам в рейхстаг местные группы образуют один гау НСДАП, который называется по наименованию избирательного округа». В соответствии с этим распоряжением 1 октября 1928 г. на территории Баварии было создано пять гау с гауляйтером во главе. 1 марта 1929 г. Штрассер сам основал резиденцию гауляйтера в Нижней Баварии, последняя резиденция гауляйтера была создана в Мюнхене 1 ноября 1929 г. Неприятным моментом для Грегора Штрассера оказался кризис, связанный с именем его брата Отто Штрассера, достигший наивысшей точки 4 июля 1930 г. Печать сообщила о нем: «Социалисты покидают партию». И все-таки значение этого события для Грегора Штрассера явно преувеличено. Во-первых, многие статьи, вышедшие в «Кампф-Ферлаг прессе» за подписью Грегора Штрассера, в действительности были написаны его братом. Во-вторых, Штрассер сам, самое позднее, в 1928 г. отошел от деятельности, связанной с этим издательством. Он быстро и решительно выступил против раскола в партии.

Вскоре новые события заставили забыть об этом кризисе. Под влиянием мирового экономического кризиса выборы в рейхстаг 14 сентября 1930 г. окончились разгромом партий, входивших в Веймарское правительство. Если до этого в рейхстаге было всего 12 депутатов от НСДАП, то теперь, выдвинув 107 депутатов в парламент, она стала второй по численности (после СДПГ) фракцией. Партия, так сказать, оказалась в преддверии власти. Штрассер был готов к такой ситуации. На чрезвычайном заседании по организационном вопросам уже в 1929 г. было принято решение: «По предложению руководителя организации Штрассера II организационный отдел передается в ведение партайгеноссе полковника в отставке Хирла, цель которого “обобщить все вопросы строительства движения и национал-социалистической государственной идеологии для того чтобы их изучать и систематизировать”». Хирл, которого Штрассер знал еще по «Танненбергбунду», занимался вопросами создания и расширения основы своего влияния в партии. В то время как сам Штрассер, работавший в I отделе, держал в руках саму партийную организацию, Хирл обеспечивал выполнение двух важных задач на будущее. К одной из них относилась разработка внутренней политики и политико-экономических проблем, которые предстояло в дальнейшем решить правительству. В организации имелись отделы права, культуры, аграрного сектора, валюты и финансов, торговли, социальной политики, межгосударственной экономики, занятости рабочей силы, ремесел, промыслов и экономических наук. Во-вторых, Штрассер создал «мозговой центр», который мог развивать идеи, связанные с программой партии. Однако эти «специалисты» дали ему возможность устанавливать контакты с другими политическими группировками, находящимися вне НСДАП, при этом не привлекая к себе внимания. Эти явления в особенности проявились при разработке программы развития экономики и занятости населения в 1931 и 1932 гг.

Летом 1932 г. последним шагом на пути к созданию партийной организации явилось создание четкой вертикальной структуры планирования и управления. Важным событием этой партийной реформы, при которой в структуру управления вновь было включено II управление, явилось создание имперских и земельных инспекций. В подчинении у Штрассера и его обоих рейхсинспекторов Шульца и Лея находились III главное управление и другие управления, ответственные за народное образование и печать, IV экономическое, V сельскохозяйственное, VI, отвечающее за НСБО (национал-социалистическая организация, ведающая производственными ячейками), VII, ведающее служащими, VIII, ведающее женскими организациями, IX, ведающее заботой о жертвах войны. Рейхсинспекторам I управления Шульцу (ответственному за Северную Германию) и II управления Лею (ответственному за юг страны) подчинялись земельные инспектора. Последним, обладавшим большой властью, распространявшейся и на персонал, подчинялись от трех до пяти гау. В соответствии с этой новой организационной структурой всем партийным подразделениям, в том числе и гауляйтерам, со всеми требованиями, пожеланиями и рекомендациями было обязательно обращаться по инстанциям. Согласно декрету касательно контроля над национал-социалистическими фракциями, устанавливалось централизованное и индивидуальное управление фракциями. «Все ходатайства в парламентские объединения, начиная от общины и кончая рейхстагом, должны предварительно представляться мне [Грегору Штрассеру]». Однако он не ограничивался пассивным контролем, но заранее составлял обращения в специализированные управления центральной организации, которые были обязательными для различных национал-социалистических фракций. Для страховки он отстранял специалистов, которые должны были поддерживать национал-социалистических депутатов. «Я запрещаю... всем ячейкам и членам партии самостоятельно публиковать данные о своей деятельности или финансировании», — писал он.

Штрассер все чаще вмешивался и в вопросы национал-социалистической пропаганды. «Необходимые для пропагандистской деятельности разработки главных управлений передаются через ОГ. Отдельные референты, сотрудничающие с ОГ, не вправе предоставлять никаких разработок имперскому руководству ведомства пропаганды без разрешения руководителя имперской организации или его заместителя в служебном порядке». Таким образом, у Штрассера появилась своего рода подручная печать. Он был издателем еженедельников и ежемесячных журналов — органов соответствующих главных управлений ОГ: «Национал-социалистическая сельская почта», «Национал-социалистка», «Забота о немецких жертвах войны» и «Трудовой люд». Последнее издание, орган НСБО, приобрело возраставшее значение, поскольку эта организация быстро увеличивалась, и газета эта все чаще становилась кумиром членов организации. Для многих она стала отправным пунктом, с помощью которого можно было стать членом этой массовой организации, не принадлежа ни к НСДАП, ни к сторонникам Гитлера. Опираясь на эту основу, Штрассер предложил на рассмотрение общественности «Экстренную экономическую программу» НСДАП, сделав ее обязательной для членов партии. Сначала он изложил ее в своих выступлениях в рейхстаге 10 мая 1932 г., затем она была издана в качестве пропагандистского материала для агитаторов во время предвыборной борьбы, окончившейся 31 июля 1932 г. Штрассер подверг критике существующий экономический порядок и выступил против «антикапиталистических настроений, которыми проникнут наш народ», уже «95% которого испытывают их». «Это является протестом народа против деформированной экономики, который требует от государства покончить с экономикой, основанной на экспорте и банковской системой, основанной на векселях и предоставить достойную жизнь за честно выполненный труд». Поскольку в наличии имеются рабочие кадры и ресурсы, а также потребность в товарах, необходимо, чтобы эти ценности совпадали. Он рассматривал этот процесс нарастающим по силе: «Я твердо убежден в том, что речь идет лишь о том, чтобы запустить мотор. Работа создает работу». Штрассер предложил выполнить имеющие общегосударственные интересы работы: 1. Окультуривание земли. 2. Жилищное строительство. 3. Строительство дорог, плотин и каналов, внутренних водных путей, развитие энергетики, ремонт жилых помещений.

Естественно, важным пунктом этой программы было ее финансирование. Штрассер предложил следующую модель. Поскольку все рабочие операции были связаны со значительными расходами по оплате труда, то около 30% расходов будут финансироваться за счет уменьшившихся выплат пособий безработным и дополнительные 5% за счет дополнительных поступлений в фонд выплат безработным. Дальнейшие 15% поступают от добавочных налогов, 20% должны выплачивать будущие пользователи этих работ, владельцы жилищ или крестьяне, чьи земли подлежат культивации. Оставшиеся 30% должны быть обеспечены за счет «продуктивного кредитования».

Штрассер давал такое объяснение своим предложениям: «Дополнительное кредитование обеспечивается кредитом государству от Рейхсбанка и подчиненных государству банков». Это «дополнительное финансирование» обеспечивалось за счет индоссированных средств, которые также являются государственными деньгами и в качестве таковых должны поступать в государственную финансовую и кредитную систему. Товарооборот и государственный кредит становятся основой денежного обращения».

Происхождение этих предложенных Штрассером принципов национал-социалистической экономической политики, которая впоследствии стала базой для начала работы национал-социалистического правительства, известной под названием «план Рейнхардта» мы не в состоянии исследовать более подробно. Однако круги, в которых обсуждались эти планы, любопытны сами по себе, поскольку дают представление о многообразии входивших в них лиц и о представлении Штрассера о возможности использования политических методов прихода к власти. Для политико-экономических реформаторов, для которых как экономическое и финансово-политическое учение Сильвио, так и достижения немецкой государственной конъюнктуры во время мировой войны дали толчок развитию мысли, в конце 1931 г. создали платформу основанного промышленником Дрегером и финансистом Дальбергом «Общества изучения денежного кредитования и финансирования». Здесь встречались такие профсоюзные деятели, как Войтински и Тарно, которые впоследствии вместе с Бааде предложили ВТВ план, а также Гроткопп, Грэвелл, профессор Вагеман, Фридлендер-Прехтл, такие национал-социалисты, как сотрудники экономическо-политического отдела из управления Штрассера, как Фриц Рейнхардт, Вернер Дайц, Герман Толенс, Артур Р. Геррман, Вальтер Функ и Кордеман.

Летом 1932 г. наметилась политическая обстановка, благодаря которой полгода спустя Шлейхер попытался основать свое правительство. Летом и осенью 1932 г. Штрассер сам находился на вершине своего могущества в НСДАП. Оказывая влияние на весь партийный аппарат в качестве своего рода «генерального секретаря», он, можно сказать, делил обязанности с Гитлером. В то время как он был исполнителем практической политической работы, Гитлер воплощал идею национал-социалистического движения. Штрассер никогда серьезно не думал о разрыве с Гитлером, поскольку понимал, что таким образом он лишится почвы под ногами. Он был убежден до конца, что, несмотря на их внутрипартийные споры, он оказывал большое влияние на фюрера.

Одновременно с усилением его влияния в НСДАП, он перерос рамки партии. Он стал веймарским политиком. Для многих граждан Германии, начиная с буржуазно-консервативных политиков и кончая некоторыми профсоюзными деятелями, Штрассер являлся влиятельной личностью, поскольку стал одной из фигур, которые могли объединить противоборствующие силы и указать на «третий путь», ведущий к спасению Германии из бедственного положения, в каком она оказалась в 1932 г. Самое позднее начиная с выборов рейхспрезидента в начале 1932 г. Штрассер пришел к убеждению, что, действуя в одиночку, НСДАП не сможет прийти к власти легальным путем. Оставив в стороне планы затеять путч и действовать-непарламентскими методами, можно было положиться лишь на опирающийся на авторитет рейхспрезидента кабинет меньшинства. Однако при этом, как убедился Штрассер, пришлось бы угождать рейхспрезиденту и его камарилье.

После крупного успеха НСДАП на выборах 31 июля Гитлер, вдохновленный поддержкой его сторонников, 13 августа потребовал от Гинденбурга назначения его на пост рейхсканцлера. Однако рейхспрезидент отклонил его кандидатуру, казалось, навсегда. Оставался лишь предложенный Штрассером путь прихода к власти, а именно, посредством вступления в коалицию, с тем чтобы обеспечить себе парламентское большинство: Наилучшими представлялись перспективы у НСДАП, располагавшей наибольшим количеством депутатских мест — 230. Это означало, что можно было вступить в коалицию с партией Центра, сделать основой работы правительства предложенную Штрассером программу занятости населения. Однако продолжительное время Штрассера привлекала идея создания «Фронта созидателей». Ему представлялось, что будущее Германии определяется «моделью сословного государства», ячейками которого он считал различные профсоюзные организации, которые, по договоренности с командованием рейхсвера, примут на себя организацию государства и тем самым сделают Германию независимой от то и дело меняющихся условий парламентской демократии. Располагая влиянием в правительстве, он имел возможность понять, что однажды НСДАП сама сумеет освоить такого рода модель государства. В случае необходимости он был готов сам «заполнить брешь», в том случае, если Гитлер в качестве вице-канцлера захочет войти в такой переходной кабинет. После того, как в итоге выборов в рейхстаг 6 ноября 1932 г. НСДАП, по-прежнему оставаясь сильнейшей фракцией, понесла заметные потери, с точки зрения Штрассера, положение усложнилось еще больше. С одной стороны, оказывая значительное влияние на Гитлера, с другой, ведя переговоры с силовиком из рейхсвера генералом Шлейхером, причем определенную закулисную роль играл «кружок людей дела», а именно Церер и Эльбрехтер, Штрассер снова попытался использовать «Фронт труда» для разрешения затянувшегося немецкого кризиса. Однако следует подчеркнуть, что его идеи никогда не были направлены против Гитлера и ни одно действие он не совершал без его ведома. Не желал он ни расколоть партию-ведь работа в партийной организации была делом его жизни, ни отделиться от Гитлера, по отношению к которому у него был удивительный «комплекс паладина». Штрассер лишь хотел направить его на тот путь, который считал верным. Но именно здесь Штрассера ждала неудача. Вместо того, чтобы 30 ноября приехать в Берлин и вместе со Штрайхером и Штрассе-ром обговорить последние варианты правительства Шлейхера, Гитлер отправился в Тюрингию для участия в предвыборной борьбе. Здесь, в узком кругу партийного руководства, Штрассер потерпел окончательное поражение. Гитлер не захотел идти по пути, предложенному им. Глубоко разочарованный, 8 декабря 1932 г. он отказался от всех постов и уехал в отпуск в Тироль. В середине января следующего года он еще раз, хотя и неуверенно, вышел на политическую сцену и мог иметь шанс собрать на выборах в рейхстаг определенное число сторонников, но, поскольку Штрассер не прошел на новых выборах, 30 января 1933 г. Гитлер, идя по своему пути, захватил власть. Штрассер же отстранился от дальнейшей политической деятельности, быстро утратив всякое влияние в партии. 30 июня 1934 г. с ним как с одним из возможных конкурентов фюрера расправились убийцы из СС.

 

НАЧАЛЬНИК ШТАБА СА

На первый взгляд, благодаря его происхождению, Эрнсту Юлиусу Рему была уготована вполне нормальная жизнь, а не карьера радикального политика и противника «системы». Третий ребенок и второй сын, он родился 28 ноября 1897 г. в семье баварского железнодорожного обер-инспектора. После того, как Эрнст окончил гимназию, сбылась его детская мечта: он поступил на военную службу. В 1906 г. он стал знаменным юнкером, в 1907 г. поступил в офицерское училище и год спустя получил офицерский чин. Во время Первой мировой войны он служил командиром роты 10-го королевского баварского полка и был награжден Железным крестом 1-го класса. После трех тяжелых ранений (последнее он получил под Верденом) он был назначен на должность штабного офицера 12-го баварского пехотного полка. Будучи человеком действия, к этому назначению он, по-видимому, отнесся со смешанным чувством, однако с поставленными перед ним задачами справлялся хорошо и проявил себя выдающимся организатором. Это особенно проявилось во время немецкого отступления из Фландрии в сентябре 1918 г. После окончания войны стал одним из тех, кого называли «потерянным поколением», и в поисках места в жизни, влекомый тягой к приключениям, он вступил в вооруженную националистическую организацию «Добровольческий корпус». Невысокого роста, склонный к полноте, с изувеченным пулей красноватым лицом, он питал слабость к молодым мужчинам. Людей делил на военных и гражданских, друзей и врагов. Он признавался: «Поскольку я несозревший и злой человек, война и волнения привлекают меня в большей степени, чем добрый буржуазный порядок». Рем участвовал в заговоре против левого правительства в Мюнхене, который организовал Франц Ксавье Риттер фон Эпп. В качестве капитана рейхсвера вместе с другими честолюбивыми офицерами, вернувшимися с фронта, он пытался воспользоваться беспомощностью гражданских властей в условиях всеобщей неразберихи.

Таков был обычный биографический фон Рема, но вторая его особенность заключалась в латентном гомосексуализме, который, возможно, являлся следствием тесной привязанности к матери и испорченных отношений с сильным отцом, к которому он никогда не испытывал нежных чувств.

Эрнст Рем любил одеваться с иголочки-шла ли речь о военной форме или штатском платье. Он любил лошадей и был страстным конником. Хотя он не выносил запаха лошадиного пота, на стене его спальни висело седло. Он был превосходным поваром, умевшим готовить самые изысканные блюда. Лицо его было всегда немного нарумянено, ногти наманикюрены. Была у него и другая слабость. Некий дипломированный инженер доктор Белл попытался нажить капитал на прежней своей интимной связи с начальником штаба СА. Шеф службы безопасности СС в Мюнхене Рейнхард Гейдрих поручил начальнику охраны Рема штандартенфюреру Улю расправиться с упомянутым доктором Беллом. Уль, известный в мюнхенских партийных кругах как исполнитель приговоров, выполнил поручение. Состоя в ряде любовных связей, шеф СА испытывал эмоциональную неудовлетворенность: всех женщин, кроме матери и сестер, он презирал.

Боевые товарищи Рема объясняли отклонения у начальника штаба СА Рема ранением, которое он получил в 1914 г. при штурме высоты № 290 близ Сан-Мишеля, когда осколком снаряда ему изуродовало лицо и перебило нос. Правда, немецкий историк Лотар Махтан утверждает, что Рема преследовали женщины, несмотря на его изуродованное лицо. А любовники находили особую мужскую красоту в его изувеченном в боях лице. Ганс Франк, сослуживец Рема по Добровольческому корпусу, писал:

«Прежде я считал гомосексуальность характерной особенностью изнеженных, самовлюбленных, паразитирующих слабаков. Но Рем был абсолютным прототипом смелого воина, кому сам черт не брат».

Пластические операции, которые проводили врачи госпиталя, лишь частично исправили его внешность. После того, как в 1931—1932 гг. были опубликованы любовные письма Рема доктору Геймсоту (который был агентом советской разведки), старые члены партии обратились с просьбой к фюреру вновь отослать куда-нибудь подальше Рема, который только что вернулся из Боливии, где с 1928 по 1930 гг. он служил военным советником. Гитлер на это ответил: «Вполне возможно, что в письмах написана правда. Оттого, что долго живешь в тропиках, можешь заболеть тропическим бешенством. Мы должны создать Эрнсту Рему новую обстановку, тогда он придет в себя». Но этого не произошло.

Буржуазное общество, в котором сделал карьеру его отец, он отвергал, находя его продажным и прогнившим. Теплые чувства он испытывал лишь к королевской баварской армии. Проигранная война и свержение монархии, должно быть, нанесли ему двойной удар. Эта личная катастрофа привела к политизации его военного и организаторского таланта. Роль, которую сыграл Рем среди военных мирного времени, дала ему возможность отомстить ненавистному буржуазному обществу, которое, по его убеждению, обогатилось во время войны и стремилось достичь господствующего положения, заключив позорный мир с врагами Германии.

В июле 1919 г. вместе со своим подразделением Добровольческого корпуса примкнул к 7-й баварской дивизии. Там ему доверили приемку вооружений, которые западные союзники попытались спрятать. Затем он стал служить в военной разведке, благодаря чему ему удалось установить важные связи с праворадикальными организациями. Вскоре Рем стал одним из основателей тайной организации «Железный кулак», целью которой было объединение различных полувоенных формирований.

Именно тогда он познакомился с Адольфом Гитлером, который в это время был доверенным лицом рейхсвера. Он признавал его ораторский талант и способствовал его приему в организацию «Железный кулак». Вскоре Гитлер вступил в Немецкую рабочую партию (ДАП) и сообщил об этом Рему, который стал посещать собрания партии. Под впечатлением выступлений тогдашнего председателя ДАП Дрекслера Рем стал членом этой ячейки.

Гитлеру удалось при помощи Рема завязать отношения с баварскими политиками и военными, и Рему удалось склонить некоторых из них к вступлению в национал-социалистическую партию.

В начале 1920-х гг. и в особенности в кризисном 1929 г. значение Рема для НСДАП стало очевидным. Хотя баварское правительство с нескрываемой сдержанностью относилось к Веймарской республике, поведение праворадикальных группировок оно воспринимало не без скептицизма. Правительство понимало, что эти группировки не разделяли его ультраконсервативные взгляды. Хотя оно пыталось направить в нужное ему русло их антиреспубликанские стремления, тем не менее, оно ограничивало их деятельность.

В этом контексте следует понять важную роль Рема для Гитлера, которого он познакомил с ведущими баварским политиками и военными. К примеру, обратившись к командующему баварским рейхсвером фон Лоссову, вместе с фон Эппом Рем добился того, что в январе 1923 г. Гитлер беспрепятственно промаршировал вместе с 5000 своих полувоенных сторонников для участия в первом съезде НСДАП.

В начале и летом этого года Рем был посредником между рейхсвером и НСДАП. Он заботился о вооружении и строевой подготовке частей на армейских плацах, снабжал национал-социалистических активистов оружием и боеприпасами с основанных им тайных складов. При этом его — отчасти активно, отчасти пассивно — несмотря на указания из Берлина, поддерживал фон Лоссов. Однако помощь со стороны баварских военных была отнюдь не бескорыстной. Мнимое великодушие военных объяснялось их стремлением активизировать полувоенные формирования и привлечь их к служению консервативному баварскому партикуляризму. Однако эти их планы не увязывались с намерениями Гитлера, который рассчитывал на военную поддержку своей национальной революции.

Трения, возникшие между НСДАП и военными, имевшими совершенно разные цели, поставили в сложное положение Рема, который был связан с обеими сторонами. Пытаясь разрешить эту дилемму, Рем уволился из армии. Таким образом, из офицера баварской королевской армии он превратился в полувоенного авантюриста. Уже начиная с 1921 г. он стал работать на СА и в течение года организовал «Союз бойцов», организацию прикрытия СА, «Нагорный союз» и «Имперское знамя», которые стремились к революционному изменению государственного строя. 9 сентября он был назначен командующим «Имперским знаменем», которое стало отныне называться «Имперским боевым знаменем». Хотя эти группировки клятвенно заверяли Гитлера в своей преданности и хотя они надеялись, что Гитлер станет играть роль немецкого Муссолини, тот скооперировал их таким образом, чтобы спрятать в тень политическое крыло национал-социалистического движения с помощью вооруженных союзников. Гитлер решил было, что СА станет полутеррористической организацией, которая будет однозначно подчинена партии. Но теперь он видел себя в роли талантливого пропагандиста, призывающего к созданию широко разветвленной полувоенной организации прикрытия.

События 9 ноября 1923 г. привели к коренным переменам. Неудавшийся путч явился для Гитлера тяжелым, хотя и терпимым ударом по национал-социалистическому движению. Однако отныне Гитлер и его партия стали однозначно играть ведущую роль, в то время как полувоенные соратники отошли на задний план. Их значение стало ограниченным, поскольку Гитлер отказался от идеи захвата власти насильственным путем и стал придерживаться тактики «легальной революции».

После путча Рем провел пять месяцев в камере предварительного заключения, но 1 апреля 1924 г. был освобожден. Он стал депутатом рейхстага от национал-социалистического профсоюза, но, по его собственным словам, не добился особого успеха. Гораздо более существенным оказалось то, что он получил от Гитлера разрешение заново сформировать и возглавить части СА. Для того, чтобы обойти правительственный запрет национал-социалистических организаций, Рем основал «Военно-спортивный союз», «Фронтбанн», который представлял собой нечто среднее между партийным войском, которое было нужно Гитлеру, и обычными полувоенными формированиями. Несмотря на трения с властями, Рему удалось создать части численностью около 30 000 человек.

Однако освобождение Гитлера из заключения в декабре 1924 г. означало для Рема конец свободы действий, которой он пользовался во время пребывания фюрера в тюрьме. Тот потребовал от Рема распустить «Фронтбанн» и реорганизовать части СА таким образом, чтобы безусловно подчинить их ему лично и партии. Рем не захотел следовать таким указаниям и настаивал на создании совершенно независимого формирования. После того, как это ему не удалось, 1 мая 1925 г. он вышел в отставку. Впав в немилость у общественности благодаря’ своему участию в путче 9 ноября, отстраненный от национал-социалистического движения, Рем вступил в ряд гомосексуальных связей и отошел от вопросов политики. Вполне понятно, что он переживал личный, моральный кризис, по его собственным словам, словно больной зверь.

Наконец, в 1928 г. он с радостью откликнулся на предложение правительства Боливии отправиться в эту страну в качестве военного советника. Он получил чин подполковника и, оказавшись в новых условиях, вдали от тех мест, где его преследовали неудачи, ожил. Однако его прежние связи и старые товарищи никак не выходили у него из головы. Кризис национал-социалистического движения предоставил ему возможность вернуться из Боливии. Во время его отсутствия между СА и партией возникли напряженные отношения. Противоречия разгорелись прежде всего из-за стремления СА перейти к революционным действиям и желания партии следовать курсом на легальный приход к власти. К этому прибавились финансовые разборки, споры относительно пределов ответственности и того, каким должно быть политическое влияние СА на национал-социалистическое движение. В августе 1930 г. эти противоречия достигли предела, когда начальник штаба СА Франц Пфеффер фон Заломон захотел включить членов СА в списки кандидатов от НСДАП для участия в выборах в рейхстаг. Гитлер запретил ему это. Фон Заломон подал в отставку и был временно заменен Отто Вагенером. Однако фюреры СА потребовали разъяснения спорных вопросов, особенно после того, как в сентябре этого года Гитлер официально заверил рейхсвер, что его положение в государстве не будет поставлено под сомнение партией. Это торжественное обещание противоречило намерению СА заменить рейхсвер революционной народной милицией.

В этой напряженной обстановке Гитлер связался с Ремом и попросил его вернуться на службу в СА. Он надеялся, что Рему удастся справиться с штурмовиками, становившимися все более неуправляемыми. 5 января 1931 г. Гитлер назначил Рема на пост начальника штаба СА. В связи с явными расхождениями между Ремом и Гитлером, на первый взгляд, этот факт кажется удивительным, так что историки пришли к различным объяснениям такого решения фюрера.

После их разрыва в 1925 г. личные отношения Рема и Гитлера оставались определенно дружественными, поэтому Гитлер мог надеяться, что бывший руководитель СА выведет его из затруднения. Рем, с его стороны, рассчитывал, что Гитлер, оказавшийся в сложном положении, готов к уступкам по отношению к СА, на которые он не пошел в 1925 г. Равным образом возвращение Рема в руководство СА Гитлером можно рассматривать как признак уверенности последнего в том, что в конечном счете он возьмет верх. Будучи верховным командующим СА, в конечном счете Гитлер контролировал части СА, в то время как авторитет Рема как начальника штаба иерархические круги СА могли подвергнуть сомнению. На Рема косились за его быстрый взлет по служебной лестнице, но особенно осуждали его за свиту, которая заполонила руководство СА. Доверенные лица Рема, которых он привел с собой, славились своей коррупцией, распутством, жестокостью. Такие региональные руководители СА, как Вальтер Стиннес (Берлин), опасались, что в подобных обстоятельствах Рем будет определенным образом зависеть от Гитлера и без труда станет троянским конем, проникшим в партийную организацию, и в конечном счете сможет ввести тактику легальности и в части СА. В апреле 1931 г.

Стиннес запротестовал и заявил, что создаст независимую организацию СА. Поскольку за ослушником пошли лишь немногие рядовые штурмовики, Рему удалось справиться с бунтом, быстро укрепить свое положение в СА и тем самым разубедить Геббельса в своей неспособности осуществлять нужные операции.

Рем предпринял основательную реорганизацию СА и тем самым обеспечил условия для создания в дальнейшем армии для участия в гражданской войне. С самого начала СА сосредоточили все свои усилия на том, чтобы привлечь на свою сторону рабочую молодежь, добившись при этом поразительных успехов. В условиях экономического кризиса этот факт имел большое политическое значение. Рем придерживался того мнения, что привлечение в СА молодых безработных, а также крестьян и служащих сможет превратить эту организацию в действенный инструмент борьбы за ликвидацию существующей социальной и политической системы.

Благодаря политике привлечения новых кадров, проводимой Ремом, которую поддерживало большинство других руководителей СА, национал-социалистическому движению удалось вклиниться в социальные слои, которые обычно поставляли материал для КПГ и СДПГ. В результате левые партии потеряли своих сторонников, из которых национал-социалисты смогли создать бойцов, которые в уличных стычках выступят против левых. Действительно, до 1933 г. в СА вступала лишь незначительная часть безработной молодежи. Но национал-социалистам, в отличие от коммунистов, удалось эффективным образом организовать и использовать новое пополнение.

Однако к этому времени положение Рема в национал-социалистическом движении стало весьма неустойчивым. Его гомосексуальные связи подвергались активной критике со стороны различных политических кругов. Более чем критические слова находила для этого социал-демократическая печать, а также итальянское правительство; среди участников национал-социалистического движения все громче звучали голоса возмущения тем, что Рем все чаще ставит на командные должности в СА хорошо знакомых ему гомосексуалистов из числа бойцов «Добровольческого корпуса». Рем сам предоставил своим противникам как внутри, так и вне национал-социалистического движения убедительные аргументы своей нетрадиционной сексуальной ориентации, тем самым создав такую обстановку, которая могла сделать его положение в высшей степени взрывоопасным. Но затем жалобы, которые до этого громко звучали, поутихли, поскольку Рем проявил себя добросовестным и настойчивым руководителем СА.

У Рема все чаще появлялись сомнения относительно долгосрочных перспектив в отношениях между СА и партийной организацией. Он видел, что веймарская элита больше настроена против СА, чем против нацистской партии. В 1933 г. у него даже появилась мысль вступить в союз с впавшим в немилость фюрером СА Стиннесом, чтобы таким образом суметь реставрировать баварскую или прусскую монархию, но Стиннес отверг такое сотрудничество. В результате Рем остался верен фюреру и проводимой им «тактике легальности». В силу своего характера Рем был не способен проводить самостоятельную политику. Он всегда исполнял роль преданного слуги, что Гитлер особенно ценил.

Во время многочисленных предвыборных сражений 1932 г. национал-социалистам удалось привлечь на свою сторону СА обещанием скорой победы. Тем больше было их разочарование, когда после одержанной нацистами победы на выборах в рейхстаг в июле 1932 г. они остались ни с чем. По мнению многих штурмовиков, легальным способом победу было не одержать. Среди членов СА возникла атмосфера отчаяния и недисциплинированности, а осенью были зафиксированы случаи их сотрудничества с КПГ. Рем получил распоряжение навести порядок в СА и пресечь их выступления, что ему в той или иной степени удалось осуществить в тяжелые для национал-социалистического движения осенние месяцы 1932 г. Поскольку сам Рем утратил веру в тактику легальности и инстинктивно склонялся к активным действиям, выполнение задачи по наведению порядка среди СА доставило ему мало радости. Рему удалось пресечь излишнюю активность недовольных членов СА, что было существенно, поскольку он не должен был допустить репрессивных мер со стороны государства по отношению к СА. Но, с другой стороны, активность штурмовиков была необходима для того, чтобы продолжать оказывать давление на политических противников НСДАП. Рему предстояла неблагодарная задача — маневрировать между активностью недовольных членов СА и легальным курсом партии. В результате зазвучала критика из рядов СА, к примеру, в январе 1933 г. взбунтовался франконский руководитель СА Штегман. С другой стороны, гитлеровское окружение упрекало его за образ жизни и чрезмерное честолюбие. Однако Гитлер и Геббельс признали заслуги Рема и вступились за него.

События 30 января 1933 г., казалось, оправдали старания Рема. В последующие недели СА сыграли выдающуюся роль. В то время, как партия оказывала воздействие «сверху», используя средства, находившиеся у государства, СА служили инструментом открытого народного восстания и почти неприкрытого террора «снизу». С помощью сочетания «легальных» государственных мер и «давления со стороны улицы», которое обеспечивали члены СА, удалось устранить последние препятствия на пути к господству одной партии.

Во время избирательной кампании в рейхстаг 5 марта 1933 г. СА выступили против соперничающих политических партий и неудобных личностей. Штурмовикам быстро удалось приобрести новых членов, в том числе из лагеря коммунистов. После выборов штурмовики дали волю своей ярости, обрушившейся на оппозиционные партии, профсоюзы и церковь. В южногерманских землях они устроили мятеж, чем воспользовалось, как предлогом, гитлеровское правительство, чтобы сместить правительства этих земель. Хуже того, отряды штурмовиков все чаще стали сводить старые личные счеты и преследовать представителей национальных меньшинств, главным образом, евреев.

В середине 1933 г. исчезли основы создания союза между партией и СА. Рем заговорил о необходимости «второй революции». Напротив, Гитлер рассчитывал на профессиональные качества рейхсвера. Кроме того, после неудавшегося путча 1923 г. он стал придерживаться тактики, заключавшейся в том, чтобы сотрудничать с существующими органами и использовать их в собственных целях. В то время как после 30 января партия и СС смогли обеспечить себе важное значение, чем смогли воспользоваться многие их руководители, СА оказались не у дел. Поставленная ранее цель добиться контроля над рейхсвером, казалось, стала несбыточной. Напряженность усилилась, когда СА не только стали продолжать свои противозаконные действия, хотя они больше не соответствовали курсу партийного руководства, но и выступать против самой партии.

К этому времени, летом 1933 г., со всей остротой встал вопрос, сможет ли Рем приспособиться к Гитлеру или же успешно противостоять ему. Несмотря на его храбрость и организаторский талант, Рему недоставало определенных качеств, необходимых в политической жизни. Ненависть Рема к буржуазному обществу и упорядоченной обывательской жизни оставалась неизменной. К стараниям Гитлера приспособиться к определенным слоям этого общества и старой армии Рем отнесся с недоумением и растущим негодованием. Его сторонники не желали прекращать насильственные и противозаконные действия и даже выступали против хозяйственных руководителей, провоцируя забастовки. Рем не хотел или не мог положить конец этим эксцессам и не прекращал свои собственные нападки. Зачастую его речи были направлены против консервативных союзников Гитлера, в том числе рейхсвера, а также ведущих партийных функционеров. А в узком кругу он нападал даже на Гитлера, о чем тот вероятнее всего узнавал от честолюбивого сподвижника, а впоследствии преемника Виктора Лутце (предположение, прежде неоспариваемое, которое, в связи с появлением новых источников, подлежит проверке). Правда, в декабре 1933 г. Рем стал министром без портфеля, но скорее всего это была попытка Гитлера направить в определенное русло и обуздать деятельность СА, чем действительно жест доброй воли.

В начале 1933 г. Геринг посетовал, что тщеславие СА угрожает новому государству. Год спустя он и министр МВД Фрик потеряли всякое терпение в отношениях с штурмовиками. Гитлер оказался в трудном положении, поскольку критика в адрес нацистского государства звучала и со стороны консервативных сил, которые стремились к восстановлению монархического строя.

В конце концов, Гитлер оказался между трех огней: партийной организацией, консерваторами и СА. Значительная масса штурмовиков проявляла все большее недовольство, сочтя плату за проделанную ими работу со стороны нового государства недостаточной, тем более, что многие из них по-прежнему оставались безработными даже после того, как безработица в рейхе значительно сократилась. Рем не остановился перед критикой Гитлера и перед тем, чтобы напомнить фюреру о его скромных начальных шагах, о том, что он, Рем, сделал для него в начальные годы движения, за что тот перед ним в долгу.

Положение ухудшилось еще больше из-за того, что Рем злоупотреблял своей властью, чтобы следовать своим гомосексуальным наклонностям. Внимание общественности привлекли к себе интимные связи нескольких других высших руководителей СА.

У Рема нашлось множество противников: партия, честолюбивый Гиммлер и СС (которые формально продолжали оставаться в подчинении у СА), рейхсвер и, наконец, общественное мнение, возмущенное выходками СА. К фюреру он относился с иронией, к которой примешивалась горечь, хотя, в то же время, он почти сочувственно разглагольствовал о дружеском отношении к нему со стороны Гитлера.

Точный момент времени, когда Гитлер решил выступить против СА, до сих пор учеными не установлен, однако в июне 1934 г., по-видимому, окончательная расправа стала неизбежной. Будучи опытным офицером, Рем, должно быть, понимал, что успешный мятеж СА невозможен или сопряжен с риском разрушить национал-социалистическое государство, а вместе с ним и СА. Однако ходили слухи о предстоящем путче штурмовиков. Остается спорным вопрос, сам ли Гитлер поверил этим слухам или же он искал повод для того, чтобы напасть на СА. Но, как бы то ни было, Гитлер санкционировал убийство Рема. Его старый друг знал слишком много, поэтому пришлось бы или отправить его в ссылку или найти иной выход. Рема застрелили в камере тюрьмы Штадельхайм. Он не соответствовал даже искаженным представлениям о морали национал-социализма. Теперь на смену спонтанному насилию ремовских штурмовиков пришел бюрократизированный террор гиммлеровских эсэсовцев.

 

«НЕ ЛУЧШЕ ЛЬ НА СЕБЯ, КУМА, ОБОРОТИТЬСЯ?..»

Попробуем проследить жизненный путь Гитлера, этого «борца за нравственность». Вступив в Немецкую рабочую партию в сентябре 1919 г., он был никому не знаком. Но уже три года спустя он считался надеждой сторонников ультранационалистических идей. А в ноябре 1923 г. Гитлер даже решил выступить против слабого Веймарского правительства. Причины его быстрого взлета кроются в том, что ему покровительствовал ряд лиц. В их числе был Эрнст Рем.

Капитан Рем играл активную роль в жизни Гитлера начиная с марта 1919 г. Рем слушал выступление Гитлера в мюнхенском пивном подвале, где состоялось собрание членов Немецкой рабочей партии. Выступление молодого оратора произвело на него такое впечатление, что он сам вступил в эту крошечную партию. Рем регулярно поддерживал связь с высшими руководителями военных и добровольческих корпусов. В результате его поддержки Гитлер пошел в гору. Как признавался сам фюрер, ему очень повезло, что такой человек, как Рем принял в нем участие. Вскоре Гитлер сумел произвести благоприятное впечатление на влиятельных людей.

После разгрома Германской империи Эрнст Рем стал адъютантом фон Эппа, командующего Добровольческим корпусом. Вместе с бойцами фон Эппа он участвовал в разгоне Мюнхенской советской республики в апреле—мае 1919 г. Но и Веймарская буржуазная республика его не устраивала. На Эппа было возложено командование пехотными частями, расквартированными в Баварии, поэтому Рем приобрел важное значение. Оба военных имели в своем распоряжении средства, которые значительно повысили значение Гитлера как политика, который до сих пор был известен лишь как оратор с задатками актера. К примеру, в конце 1920 г. фон Эпп, ставший к тому времени командующим рейхсвером, передал лидеру партии средства из своего секретного фонда, в силу сугубо личных отношений, как объяснил он впоследствии. Рем познакомил Гитлера с молодыми кандидатами в члены партии, все из которых, по словам Гитлера, были энергичными молодыми людьми, привыкшими к дисциплине и воспитанными в армии на принципах, согласно которым не существует ничего невозможного.

Гитлеру удалось расположить к себе националистически мыслящие военные круги, которые стали видеть в нем единомышленника и руководителя. В этом ему помог Рем. По словам Герхарда Россбаха, покрывшего себя недоброй славой командующего Добровольческим корпусом, «Рем запихал в сапоги этого умного и слабого, но одержимого человека и подтолкнул его к действиям». Что касается умения принимать воинственные позы, то их он заимствовал у Рема. По его словам, одними словами ему бы ни за что не удалось заставить верных друзей вступить в партию.

На Гитлера сильное впечатление произвели солдатские манеры Рема, которые представляли собой смесь поведения штабного офицера и солдата-окопника. Рему было свойственно типично солдатское мнение, согласно которому немецкие ветераны должны получить свою долю в управлении страной. Такое кредо, естественно, усиливало презрение ко всем тем, кто изнежен и далек от солдатской службы. «Пустозвоны должны заткнуться, а принимать решения должны лишь настоящие мужчины. С политическими дезертирами и истерическими бабами обоих полов следует покончить».

Нужно отметить, краеугольными камнями фашистской культуры, связывавшей мужчин до 1933 г., были идеологически заряженный гомосексуальный эротизм и сексуальность. Доктор Карл-Гюнтер Геймсот, близкий друг и сослуживец Рема по Добровольческому корпусу в своей статье «Дружба или гомосексуальность», напечатанной в 1925 г., показывает, как просто воинственная стилизация «мужского гомосексуального эротизма» может быть заряжена расовыми идеями и использована против «низменного феминизма и семитизма». Вот в каком мире жил Рем, вот какие идеи он пытался навязать послереволюционному немецкому обществу, главным образом, с помощью грубой атаки на ценности и представителей демократической политической культуры. Эротические фантазии Рема противоречили его эстетическим взглядам. Судя по его мемуарам, опубликованным в 1928 г., он был прекрасным мастером слова. Он был также неплохим оратором и любил музыку, особенно Вагнера. Внешне грубый, в личной жизни он умел быть нежным, о чем свидетельствуют его письма к своему протеже и «милашке», студенту, изучавшему искусства, Мартину Шатцлю.

Каким образом Рем решал свои наклонности, можно увидеть из статьи «Национал-социализм и гомосексуальность», которая если и не была написана им лично, то была им одобрена. Ее анонимный автор утверждал, что он выражает не просто «личное мнение, но и взгляды самого фюрера». Суть статьи была в том, что следует выполнять долг солдата и товарища. Всякий, кто так поступает, в частной жизни может заниматься чем угодно, лишь бы он скрывал тайную сторону своей жизни от посторонних взглядов. Своему другу Геймсоту Рем признавался в 1929 г., что он «голубой», но узнал об этом лишь в 1924 г. «Я вспоминаю серию гомосексуальных чувств и актов, относящихся к моему детству, но я имел также связи и с многими женщинами. И никогда они не доставляли мне большого удовольствия. Три раза я болел триппером, что я впоследствии воспринял, как наказание природы за неестественные сношения. Теперь я ненавижу всех женщин, особенно тех, которые пристают ко мне со своей любовью, а таких немало».

Утверждают, что до Первой мировой войны у Рема была невеста, но, очевидно, их связь продолжалась недолго. После этого он попал в исключительно мужское общество фронтовиков и членов Добровольческого корпуса, где ему не надо было скрывать свои гомосексуальные наклонности. Есть основания полагать, что в 20-х годах у него были продолжительные сексуальные отношения с Эдмундом Хейнесом, еще одной «милашкой». Но другие источники утверждают, что он впервые узнал о своей «голубой» ориентации в 1923-1924 гг., когда сидел в Штадельбургской тюрьме после участия в «пивном путче». Как бы то ни было, Рем принимал себя таким, каким он был, и в 1929 г. он признавался, что был вполне доволен своей «голубизной». Он заявлял, что не принадлежит к числу «паинек», и настаивал на том, что моральность моралистов редко бывает подлинной. Впоследствии выяснилось, что в 1920-е гг. он не только покровительствовал продажным мужчинам, но и открыто выступал за отмену статьи 175 немецкого уголовного кодекса, осуждающего гомосексуальность.

Когда Рем и Гитлер встретились впервые, капитан был совсем не тем толстяком с толстым животом и бычьей шеей, которого стали знать впоследствии. А его изуродованное шрамами лицо придавало его чертам особую привлекательность. Многие источники утверждают, что между Ремом и фюрером была сексуальная связь. Об этом, к примеру, говорится в упоминавшемся нами анонимном дневнике генерала рейхсвера, изданном за рубежом. Но Лотар Махтан, современный немецкий историк, сомневается в этом. Правда, в мемуарах близкого друга фюрера Эрнста Ганфштенгля, опубликованных на немецком языке в 1970 г., содержится намек на то, что в 1923 г. их отношения перешли за рамки обыкновенной дружбы. Однако и он считал, что такие слухи были сильно преувеличены.

Гитлер признавал талант Рема как планировщика и организатора. Он научился от него уверенной, мужественной манере вести себя, и вскоре даже бывалые солдаты начали воспринимать его всерьез. Что касается Рема, то он признавал в Гитлере талант политика, харизматического лидера, который способен зажигать массы. Оба взаимно дополняли друг друга. Они прекрасно уживались как братья по оружию. Их объединяла любовь к музыке. Кроме того, тот факт, что оба были «голубыми», их связывал.

Как писал в своих мемуарах Рем, «нас с Гитлером связывали узы искренней дружбы». Даже тогда, когда они разошлись в 1925 г., они продолжали оставаться верными друзьями. В 1924 г., после того, как Рема выпустили из тюрьмы, Гитлер назначил его командиром штурмовых отрядов. Весной 1925 г. потерял работу и был вынужден перебиваться случайными заработками. Когда в декабре 1928 г. ему предложили должность военного советника боливийской армии, он с готовностью принял ее. Осенью 1930 г. он получил письмо от Гитлера, в котором тот предложил ему стать начальником штаба СА. 5 января 1931 г. Рем занял этот пост и вскоре приобрел политическое влияние. В конце 1933 г. фюрер назначил его на должность министра без портфеля. Но уже спустя несколько месяцев, 30 июня 1934 г., по приказу «боевого товарища» Адольфа, он был застрелен эсэсовскими палачами в тюремной камере. Что же лежало за этой сменой событий? Лотар Махтан считает, что ответ отчасти кроется в гомосексуальности Гитлера.

Почему Гитлер вновь предложил ему командовать СА, несмотря на их былые размолвки-это вопрос, на который нельзя ответить, не изучив политическую обстановку, существовавшую в Германии в 1930—1931 гг. После вывода Рема из состава руководства партией в 1925 г. Гитлеру сначала удалось получить поддержку со стороны членов НСДАП своего нового взгляда на СА как на силу, специализирующуюся на запугивании и пропаганде во время выборов. Но после выборов в рейхстаг, состоявшихся 14 сентября 1930 г., Гитлер решил, что должен уступить взглядам традиционных элитарных кругов на мораль в области политики. Штурмовики таким взглядам не соответствовали. Они чересчур буйствовали и горлопанили. Вальтер Стиннес, командир берлинских формирований СА, отрицавший стратегию прихода к власти легальным способом, открыто выступил против мюнхенского руководства партии, и его СА захватили берлинскую штаб-квартиру НСДАП. Лишь с большим трудом Гитлеру удалось взять под контроль разбушевавшихся коричневорубашечников. Потому-то он и обратился за помощью к Эрнсту Рему.

Более разумного решения он не мог принять: Рем был из тех же кругов, что и СА, разговаривал на их языке и разделял их воззрения. Будучи одним из первых партийных активистов, он имел значительный вес в НСДАП. Два этих обстоятельства служили гарантией, что дальнейшего распада СА и партии не произойдет. Однако фюрер понимал опасность, которая кроется в том факте, что он вновь возвысил Рема, который не скрывал своей «голубизны» и поэтому был объектом критики как со стороны оппозиции, так и со стороны членов партии. Но открыто выступить против гомосексуализма Гитлер не смог. 3 февраля 1931 г. он издал декрет, осуждающий «нападки на частную жизнь высших и старших офицеров СА». Он утверждал, что СА — «это не институт благородных девиц, а объединение крепких бойцов... Их личная жизнь не может быть объектом пристального наблюдения, если она не нарушает главные принципы национально-социалистической идеологии». Гитлер хотел показать, что он выше таких вопросов, и в то же время ему надо было оказать Рему ту поддержку, в которой он нуждался. Такое отношение шло вразрез со взглядами противника «голубых» Йозефа Геббельса, который писал в дневнике 27 февраля 1931 г., что он всячески будет сопротивляться превращению национал-социалистической партии в «Эльдорадо» гомосексуалистов.

Эрнст Рем вскоре оправдал ожидания, возложенные на него Гитлером. Ему удалось прекратить разгул штурмовиков и уменьшить трения между своими СА и партийными организациями. СА получали новых членов не только из Добровольческого корпуса, но откуда только придется. Даже Геббельс признал его заслуги: «Начальник штаба СА Рем сотворил чудо. Из разрозненных, рыхлых групп он создал прочную организацию соединенных в один кулак бойцов». СА разделяли курс Гитлера, направленный на приход к власти легальным путем и отказались от всякой идеи путча. Но своими успехами Рем был обязан не только умению командовать подчиненными, но и проводимой им политике. На важные посты в СА он назначал людей с гомосексуальными наклонностями, а те, в свою очередь, подбирали себе в помощники своих единомышленников. Одним из них был уже упоминавшийся нами Эдмунд Хейнес, партнер Рема по любовным играм в 1920-х гг., с которым, по слухам, в близких отношениях был и Гитлер. Он получил назначение на должность заместителя Рема в Силезии, получив чин обергруппенфюрера СА. Были и другие примеры.

Для Гитлера «нетрадиционная» сексуальная ориентация СА стала поводом для атак со стороны соперников и моралистов в партийных рядах. И этому не могли помешать даже успехи Рема.

Одним из таких моралистов был гауляйтер доктор Йозеф Геббельс. Согласно сообщению в коммунистической газете «Роте Фане», берлинская штаб-квартира гауляйтера превратилась в рассадник коррупции и интриг с целью ниспровержения Эрнста Рема всеми доступными средствами. В редакционной статье в газете «Дер Ангрифф», которую редактировал Макс Аманн, ярый сторонник Гитлера, Геббельс потребовал, чтобы тот от имени членов партии Северной Германии отправил в отставку начальника штаба СА.

Геббельс был не одинок в таком отношении к Рему. Его разделял Пауль Шульц, преемник Стиннеса. В конце мая 1931 г. они посетили Гитлера, находившегося в гостинице «Кайзергоф», с целью получить его поддержку, привлечь его внимание к той опасности, которую таит использование морально нечистоплотных лиц на ответственных постах. Однако фюрер не стал к ним прислушиваться. Помимо Рема Шульц назвал Карла Эрнста, Пауля Рорбейна, адъютантов Рема Рейнера и графа Дюмулен-Эккарта, а также его «доверенное лицо» д-ра Мейера. Эти лица создали «голубую» цепочку, которая шла от Мюнхена к Берлину. Хуже всего то, подчеркивал Шульц, что Рем совершенно не стесняется своих наклонностей. Напротив, он гордится своим отвращением к женскому полу и публично заявляет об этом. «Дело дошло до того, мой обожаемый фюрер, — писал Шульц, — что в марксистских кругах утверждают, будто вы тоже гомосексуалист».

Вполне возможно, что Шульц направил копию статьи Грегору Штрассеру, своему другу и начальнику, поскольку в конце июня его брат Отто отправил газету редактору газеты «Мюнхенер Пост» с намерением нанести удар по фюреру и движению. Опубликованному в газете письму Гитлер не стал придавать большого значения, хотя д-р Мейер, один из друзей Рема 1920-х гг., опубликовал несколько статей, рассказывавших о гомосексуальных наклонностях Рема. 15 декабря 1931 г. д-ра Мейера нашли повешенным в тюремной камере, куда он был заключен по обвинению в мошенничестве. Официальная причина смерти: самоубийство.

Но на этом Рем не успокоился. Он приложил все усилия к тому, чтобы устранить Пауля Шульца, однако они не увенчались успехом. Каково же было отношение фюрера к возникшей ситуации? Вполне возможно, что «дело Рема» он рассматривал как своего рода пробный шар, чтобы оценить реакцию общественности на обвинения его самого в гомосексуальных наклонностях. А ему следовало отвечать критериям, соответствовавшим будущему главе государства: Гитлеру предстояло соперничать на выборах с Гинденбургом, который выдвигал на второй срок свою кандидатуру в качестве рейхспрезидента.

22 февраля 1922 г. главный пропагандист партии Геббельс начал избирательную кампанию, которая сводилась к тому, чтобы превознести фюрера не только как блестящего политика, но и как безупречной чистоты личность. Для этого Геббельс составил ряд сценариев появления фюрера на публике. Сам Гитлер, чтобы добиться большей популярности, сделал это за счет своего близкого друга. 7 марта 1932 г. левая газета «Вельт ам Монтаг» напечатала три письма Эрнста Рема. Через два дня они были перепечатаны газетой «Мюнхенер Пост», а затем вышли в виде брошюры. Авторство их не вызывало сомнения. Письма, о которых шла речь, относились к 1928— 1929 гг. и были чрезвычайно интимного свойства. Они были адресованы другу и личному доктору Рема Карлу Гюнтеру Геймсоту, который поддерживал связи и с другими нацистскими лидерами-гомосексуалистами. В первом письме Рем ополчился против этого тупицы Альфреда Розенберга, чьи враждебные статьи «были главным образом направлены против меня, поскольку я не скрываю своей сексуальной ориентации». Второе, написанное в Ла Пасе, столице Боливии, 25 февраля 1929 г., содержало ссылки на его «гомосексуальные чувства и поступки», а также на его отвращение к «неестественной» связи с женщинами. В третьем письме, датированном 11 августа 1929 г., написанном также в Боливии, он восхищался берлинскими удовольствиями: «По моему мнению, паровая баня — это вершина человеческого счастья. Я особенно наслаждался тем, что там творится... А теперь передай нашему общему другу Фрицу Ширмеру мой горячий привет и поцелуй его от меня... Кстати, забыл сказать, что твой муж (или жена?) не вложила свою фотографию. Люди здесь весьма чувствительно относятся к таким вещам».

Лицом, получившим эти письма и напечатавшим брошюру, был некий Гельмут Клотц. Морской офицер во время Первой мировой войны, впоследствии он вступил в Добровольческий корпус и был одним из основателей СА. Однако в дальнейшем он стал убежденным сторонником Веймарской республики. После прихода Гитлера к власти Клотц был вынужден эмигрировать. Но после того, как в 1940 г. Франция была оккупирована, его заставили под пытками рассказать, что произошло в 1932 г. Клотц признался, что публикация писем Рема была предпринята по инициативе прусского МВД и, в частности, регирунгсрата Рудольфа Дильса. Внешне пылкий республиканец, в действительности Дильс был одним из членов СА начиная с 1932 г. и поддерживал удивительно тесные связи с фюрером. Став в 1933 г. главнокомандующим СА, Гитлер назначил Дильса почетным офицером этой организации. В своей автобиографии «Люцифер на пороге», опубликованной в 1949 г., Дильс собрал сведения, компрометирующие Рема, собранные им по прямому указанию фюрера.

Чтобы понять, каким образом Дильс получил эти материалы, следует вернуться к 1931 г., когда берлинский прокурор предъявлял Рему обвинения «в сексуальных преступлениях». По подсказке Отто Штрассера, 13 июля 1931 г. власти произвели обыск жилища корреспондента Рема доктора Геймсота и конфисковали три особенно красноречивых письма, которые впоследствии были напечатаны в виде брошюры. Письма эти были переданы в мюнхенскую прокуратуру. Вскоре стало очевидно, что, хотя Рем признался в том, что он «двояко сексуально ориентирован» и «часто имел отношения с молодыми людьми», он не захотел сознаться, что вступал в преступные сношения, предусмотренные статьей 175 уголовного кодекса-стандартный аргумент, приводившийся всеми обвиняемыми, который было трудно опровергнуть. Поэтому дело в отношении Рема было закрыто. Однако в феврале 1932 г., незадолго до того, как было объявлено, что Гитлер выставит свою кандидатуру в рейхспрезиденты, дело Рема всплыло снова. Прусское МВД получило документы из Мюнхена, и Дильс смог допросить Гельмута Клотца лишь спустя несколько дней.

В феврале 1932 г., накануне президентских выборов, Гитлер решил объединиться с теми, кто разоблачал Рема. На это у него были две причины. Во-первых, он решил забрать в свои руки власть над руководителем штурмовиков. Ряд современных наблюдателей догадывались о том, что происходит. В их числе был прежний начальник СА — Франц Пфеффер фон Заломон. После войны он заявил следующее: «Гитлер назначил его на этот пост не вопреки его нетрадиционной сексуальной ориентации, а, пожалуй, благодаря ей». «Дело Рема» является характерным примером стратегии, которую Гитлер выработал относительно своих ближайших соратников. Он ставил перед ними «великие» задачи и назначал их на ответственные должности, предоставлял им широкие полномочия, затем находил у них слабые места, а затем шантажировал этим своих друзей. В результате они становились целиком зависимыми от него. В 1932 г. Рем признался, что благодаря своей «уязвимости» он оказался целиком в руках у Гитлера, в результате чего он слепо выполнял все его указания.

Вторая, более важная причина, заключалась в том, что Гитлер хотел застраховать себя от подобных атак. Ходили слухи, что Гитлер сам имеет нетрадиционную ориентацию. Некоторые лица, в том числе берлинский шеф полиции Альберт Гжезинский был убежден в справедливости этих слухов. Однако Гитлер отказывался сместить Рема, изображал из себя верного товарища, человека чести, которому претило выступать с отвратительными обвинениями в адрес боевого друга, которому абсолютно нечего скрывать.

Левая оппозиция участвовала в выборах под лозунгом борьбы с «Ремом и его окружением». Они с жадностью набросились на документы, которые оказались у них в руках, надеясь, что факты, подтверждающие гомосексуальные наклонности начальника СА, погубят их ненавистного противника, и не поняли, что противник кинул им эту наживку для того, чтобы возвысить самого себя. В то время как его противники сосредоточились исключительно на Реме, Гитлер как бы встал над схваткой, благодаря чему его популярность усилилась во время этого скандала.

На пост рейхспрезидента был переизбран Гинденбург, но и Гитлер получил больше голосов, чем прежде. В апреле ему удалось завоевать прусский ландтаг, и на выборах в рейхстаг, состоявшихся 31 июля, НСДАП одержала блестящую победу. Теперь она стала самой мощной партией в Германии.

На этом на карьере Рема можно было бы поставить точку. В узком кругу Гинденбург заявил, что при кайзере такому офицеру, как Рем, положили бы на стол пистолет. А если бы он не понял намека, то его с позором изгнали бы из общества. Но ничего подобного с Ремом не случилось. К концу года он чувствовал себя еще более уверенно, чем прежде. В 1933 г. он вновь считался одним из самых влиятельных лиц на партийном небосклоне. Официальная пропаганда утверждала, что он стал жертвой самых отвратительных нападок со стороны «марксистских кругов и всей еврейской прессы». А в декабре Рем даже был назначен министром.

Гитлер ничуть не колебался, когда продвигал по службе друзей Рема. Одним из них был Карл Эрнст, которого он назначил начальником формирования СА Берлин-Бранденбург. Таким образом бывший официант — свой человек в кругу гомосексуалов — стал генералом. В начале лета 1933 г. фюрер сказал Герману Раушнингу: «Я не стану портить жизнь никому из моих людей. Если я требую от них выполнения самых трудных задач, то должен разрешать им выпускать пар так, как они желают, а не так, как это угодно набожным старухам... Я не интересуюсь их личной жизнью и не потерплю, чтобы совали нос в мою». Рем мог не бояться за то, что его станут обвинять в старых грехах.

Тем удивительнее то, что спустя несколько месяцев произошла расправа над Ремом и его сообщниками. По некоторым данным, после того, как закончилась кампания, направленная против него, Рем отказался от прежней слепой веры в Гитлера и решил проводить собственную политику. Для этого он обзавелся шпионами и информаторами. В апреле 1931 г. он поручил агенту Георгу Беллю создать разведывательную службу СА. Сначала ее цель заключалась в устрашении политиков в рядах НСДАП, которые желали использовать в своих целях сложную натуру Рема. Но после опубликования «ремовских писем» Белль нашел общий язык с оппозиционными кругами. Он договорился о встрече с бывшим сослуживцем Рема по рейхсверу, прежним офицером-разведчиком Карлом Майром, который после этого вступил в СДПГ. С его помощью бывший руководитель СА попытался обнаружить подлинных авторов кампании, направленной против него. Он стал сотрудничать с противниками нацистов вроде Курта фон Шлихера, не испугавшегося угроз фюрера. «Если Гитлер кричал, — вспоминал его адвокат, — то Рем кричал еще громче». Фриц Гюнтер фон Чиршски, сотрудник вице-канцлера Франца фон Папена случайно подслушал такую перебранку в рейхсканцелярии в начале 1934 г. «Совершенно ясно, что в кабинете Гитлера происходит ожесточенный спор,-вспоминал он. — Вскоре я спросил у Брюкнера (адъютанта Гитлера): “Кто это там? Уж не убивают ли они друг друга?” Брюкнер ответил: “Там Рем. Он настаивает на том, чтобы Старик (он всегда называл так Гитлера) отправился к рейхспрезиденту и заставил того удовлетворить его просьбу”. Я стал ждать. Поскольку дверь была тонкой, можно было расслышать обрывки разговора... Я несколько раз услышал фразу: ”Я не могу. Ты просишь от меня невозможного!” Но впоследствии я узнал, что Гитлер все-таки передал Гинденбургу просьбы Рема».

Просьбы эти сводились к тому, чтобы вынудить Гитлера обсудить вопрос так называемой «второй революции» и будущего рейхсвера, с которым она была связана, хотя собственные взгляды фюрера отличались от ремовских. Руководителю СА пришлось заплатить высокую цену за свою былую политическую наивность, и теперь он хотел компенсации. Рем не только знал сомнительные факты, связанные с началом политической карьеры Гитлера, но и был одним из немногих, кому были известны гомосексуальные наклонности фюрера. Должно быть, Гитлер с ужасом ждал дня, когда Рем начнет кампанию по его очернению.

Гитлер находился в затруднительном положении. Если бы у него самого не было рыльце в пушку (ведь он сам был «голубым»), то он смог бы уволить Рема. В целях самосохранения он решил ускорить события. А для того, чтобы исключить распространение сведений о его «голубизне», он решил убрать опасных свидетелей. В главе списка возможных шантажистов был Эрнст Рем. Если верить шефу гестапо Рудольфу Дильсу, то он вел наблюдение за Ремом начиная с января 1934 г. Судя по документам, рейхсвер занимался тем же самым начиная с февраля того же года, а в апреле, если не раньше, к такого рода деятельности примкнул рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, получивший дополнительные полномочия. К нему присоединился и его приспешник Рейнхард Гейдрих. В середине мая был принят закон об условиях тюремного заключения. Закон этот ограничивал возможности адвокатов выступать в защиту своих клиентов и тем самым открывал возможности для произвола гестапо.

Рем и старшие фюреры СА поставили часовых в своих штабах и вооружили своих людей. По словам Карла Эрнста, берлинского фюрера СА, в это время Рем начал прятать важную информацию в безопасное место, потому что, по его словам, «мы должны быть готовы ко всему». Рем догадывался о том, что что-то назревает.

Однако Рем переоценил свои возможности, когда решил создать собственную армию. Это шло вразрез с интересами рейхсвера, ставшего главным союзником Гитлера в его борьбе с Ремом. Гитлер привлек на свою сторону других партийных боссов. Гиммлеру не хотелось находиться в подчинении у СА. Гейдрих рассчитывал на быструю карьеру. Геббельс хотел рассчитаться с Ремом со времени мятежа Стиннеса. Геринг хотел занять место наци № 2.

В начале июня 1934 г. Гитлер добился от Рема обещания отправить в четырехнедельный отпуск личный состав СА. Рем неохотно согласился на этот шаг. «Если враги СА рассчитывают, что члены СА не вернутся из отпуска, а если и вернутся, то не все, то пусть они пребывают в этом заблуждении, — говорил Рем. — Мы дадим им надлежащий ответ и надлежащим образом». В пьяном виде во время вечеринки, состоявшейся в штаб-квартире СА 6 июня 1934 г., Рем бранился, кричал, угрожал. Ганфштенгль, присутствовавший при этом, заподозрил, что «за кулисами происходит какая-то зловещая игра».

Заставив отправить СА в отпуск, Гитлер лишил своего противника главной поддержки. Он также убедил Рема провести несколько недель в курортном местечке Бад Висзее на озере Тегернзее. После этого перешел в наступление. Спустя всего лишь несколько дней после разговора Гитлера с Эрнстом Ремом Рудольф Гесс распорядился о том, чтобы расформировать службу разведки СА. 21 июня в поместье Гинденбурга Нойдек Гитлер получил одобрение рейхспрезидента начать силовую акцию, направленную против фюреров СА. Затем СС, руководимые Гитлером, на основании высосанных из пальца показаний о преступлениях СА, при участии таких партийных боссов, как Геринг и главный партийный судья Бух, составили расстрельные списки. 25 июня Геббельс произнес длинную и угрожающую речь, которая передавалась всеми немецкими радиостанциями, где он ссылался на жестокую борьбу за власть. На этом необходимые приготовления закончились. За четыре дня договорились обо всем. Участие рейхсвера в этой акции было исключено. Гитлер якобы заявил 30 июня в Мюнхене: «Армия не имеет никакого отношения к происходящему. Мы сами будем стирать свое грязное белье».

Согласно опубликованным данным, в период с 30 июня по 3 июля Гитлер уничтожил около 150 «противников режима». Однако, судя по дневнику Альфреда Розенберга, опубликованному после войны, число убитых за эти три ночи превысило 1076 человек, а количество арестованных составило 1124 человека. Во время проведения акции Герман Геринг распорядился о том, чтобы были уничтожены или конфискованы все соответствующие документы. После этого правительство приняло закон относительно чрезвычайных мер по защите государства, согласно которому кровавая расправа была названа «законной акцией». Таким образом, судебные инстанции были лишены возможности расследования преступления.

Естественно, потрясенная общественность ждала, когда ей разъяснят происшедшее. 1 июля, когда расправы все еще продолжались, Геббельс выступил по радио. Он говорил о жалкой клике профессиональных саботажников, которые «не пожелали оценить нашу терпимость». Сейчас идет чистка гнезд коррупции и разврата, которые выжигаются каленым железом. Геббельс заявлял, что фюреры СА «были готовы бросить тень на все руководство партии, которую можно было бы обвинить в постыдном и отвратительном пороке-ненормальной сексуальной ориентации». Нужно отметить, что никто из граждан Третьего рейха даже не слышал о том, что «все руководство» НСДАП могло оказаться гомосексуалистами.

В своем докладе, с которым Гитлер обратился к кабинету 3 июля 1934 г., он открыл подлинные причины происшедшей кровавой расправы с фюрерами СА. «Клика, руководимая Ремом, — заявил он, — которая была связана вместе особыми отношениями, подвергла его клеветническим нападкам». Гитлер обвинял бывшего начальника штаба СА в «неискренности и неверности». Рем угрожал ему, но угрозы эти были всего лишь наглый шантаж. «Предметный урок», который он, фюрер, преподал, покажет каждому, кто «каким-то образом участвует в заговоре против существующего режима, что он рискует своей шеей».

Гитлер не останавливался ни перед чем; поэтому немногих из тех, кто знал, что он и сам был «голубым», пришлось ликвидировать или застращать до полусмерти. Это становится очевидно, если мы изучим список жертв. В числе тех, кто был умерщвлен или заключен в тюрьму, были гомосексуалисты Рем, Эрнст и Хейнес, являвшиеся близкими друзьями Гитлера; Грегор Штрассер, который до сих пор был «близким другом» фюрера, крестного отца детей Штрассера; Карл-Гюнтер Геймсот и Пауль Рорбейн, которые были близкими друзьями бывших соратников Гитлера, хотя они давно отошли от «Рема и его партнеров»; высшие государственные служащие, имевшие доступ к потенциально опасным документам, разоблачающим Гитлера. В их числе находился Эрих Клаузенер, начальник полицейского ведомства прусского МВД и начальник отдела Ойген фон Кессель; бывший министр рейхсвера и эксканцлер Курт фон Шлейхер; его правая рука генерал-майор Фердинанд фон Бредов; шеф мюнхенской полиции Август Шнейдгубер; адвокаты Рема, Штрассера, Карла Людеке (партнера Гитлера в первые годы его пребывания в Мюнхене) и других высших членов НСДАП, которые узнали опасные факты от своих клиентов и из судебных материалов; и, наконец, мюнхенский журналист Фриц Герлих, который, по-видимому, знал о Гитлере и его ближайшем окружении больше, чем любой другой газетчик этого периода.

Стремясь во что бы то ни стало избежать компромата, Гитлер расправился с возможными противниками жесточайшим образом, с тем, чтобы выбить почву из-под ног тех, кому захочется строить против него козни. Беспощадным образом он расправился и с теми, кто мог стать опасными свидетелями. К их числу принадлежал Карл Центнер, 34-летний владелец мюнхенского ресторана «Братвурстглокль», в присутствии которого Геббельс неосторожно отпустил пару шуток насчет Гитлера, назвав его «Оперной дивой». Ресторан этот находился в двух шагах от мюнхенского собора. Беднягу убили прямо на лестнице его заведения, а заодно и двух подвернувшихся под руку официантов.

Далекий от политики Центнер принадлежал к ремовскому окружению «голубых» и был близким и давним другом Эдмунда Хейнеса. Оба руководителя СА были постоянными посетителями ресторана, куда иногда заглядывал и Гитлер. Помещение на верхнем этаже Bratwurstglockl было предназначено для частных встреч этих видных представителей нацистской верхушки. Центнер имел обыкновение обслуживать их сам, поэтому неизбежно подслушивал факты, в том числе и те, что касались фюрера. Лишь по этой причине он должен был умереть.

Был убит и Мартин Шатцль, 25-летний мюнхенский художник, сопровождавший Рема в его поездке в Боливию.

Хотя их отношения не переросли в любовную связь, в течение двух лет Шатцль был ближайшим спутником Рема в чужой стране. Шатцль вступил в СА после того, как Рем стал начальником штаба CA. 1 февраля 1934 г. он был назначен сотрудником штаба. Оба, очевидно, часто беседовали друг с другом, и нередко предметом их бесед была дружба Рема с Гитлером. По этой причине у молодого человека не оставалось никаких шансов на то, чтобы остаться в живых.

Генерала фон Бредова, который ушел в отставку после прихода Гитлера к власти, избили до смерти в полицейском фургоне, после чего его тело выбросили в кювет. Причина? В тот период, когда рейхсканцлером был Генрих Брюнинг, фон Бредов возглавлял военную разведку. Кроме того, в течение полугода он был правой рукой фон Шлейхера, на смену которому пришел Гитлер. Благодаря своей должности фон Бредов мог ознакомиться с рядом компрометирующих фюрера документов, в том числе, докладом о встрече Младогерманского Ордена 169, состоявшейся 3-4 июля 1932 г. Основные вопросы, подлежавшие обсуждению, были следующими: министр рейхсвера фон Шлейхер поддерживает НСДАП потому, что им руководят, главным образом, гомосексуалисты, и, как свидетельствует Отто Штрассер, министр рейхсвера сам имеет нетрадиционную сексуальную ориентацию... Кроме того, во время продолжительного пребывания у него дома герра Гитлера Отто Штрассер наблюдал факты, которые свидетельствуют о ненормальной сексуальной ориентации этого господина.

По этой причине безупречно честный генерал вынужден был умереть, как и его начальник, который, как известно, уходя в отставку, прихватил с собой копии конфиденциальных документов.

Тем же лицам, которые уцелели после «Ночи длинных ножей», сообщили, что они тоже были в расстрельных списках и должны считать себя счастливчиками из-за того, что остались в живых. Даже близкого друга Гитлера Рудольфа Дильса коснулась эта угроза. Гейдрих заявил ему прямо в лицо, что, к сожалению, его имя вычеркнул из списка Герман Геринг.

На основании этих фактов можно заключить, что операция 30 июня была не упреждающим ударом по фюрерам СА и их реакционным сообщниками, а тщательно спланированной кампанией, направленной против тех людей, которые знали или предположительно знали слишком много о Гитлере.

Объявление чрезвычайного положения имело целью дать возможность властям захватить документы, которые Гитлер и его режим считали опасными. Из 1100 с лишним лиц, арестованных во время «чистки» осенью 1934 г., 34 человека все еще находились за решеткой. Их частные бумаги были проверены со всей тщательностью. Судя по речи, произнесенной фюрером 13 июля, он использовал конфискованный материал — письма, дневники и другие «шокирующие документы».

Основная причина акции, предпринятой Гитлером“ против Рема и его друзей — его боязнь разоблачений и шантажа. Горы захваченных документов не использовались ни в каких процессах, а были переданы в гестапо, откуда попали к самому фюреру. Устранение свидетелей и фактов — вот какова была причина этой жестокой расправы над мнимыми заговорщиками.

Но печати, находившейся в эмиграции, рот было трудно заткнуть. 5 июля 1934 г. коммунистическая газета «Дойче Фолькс-Цайтунг», издававшаяся в Париже, заявила, что Гитлер ликвидировал людей, которые стали слишком опасны — причем тех, кто знал о личной жизни фюрера, о том, что он сам был гомосексуалистом. Несмотря на закон, принятый полгода спустя после «Ночи длинных ножей», который грозил наказанием за явно клеветнические заявления в адрес руководителей НСДАП, такого рода заявления продолжали звучать. Летом 1935 г. один инженер-гомосексуалист, который в течение десяти лет состоял в НСДАП, получил два года тюрьмы за то, что приставал к одному молодому человеку со словами: «Посмотри на нашего фюрера: он тоже развлекается с молоденькими мальчиками». В 1937 г. один штурмовик, который заметил, что Гитлер тоже мог бы пройти «по 175 статье», как и Рем, два года провел за решеткой. Подобная судьба ожидала и журналиста Ганса Вальтера Ауста в 1942 г., когда он (вполне справедливо) заметил, что Гитлер завел себе молодую девушку (Еву Браун) «с единственной целью скрыть свои гомосексуальные наклонности от окружающих». Год спустя такого рода заявления наказывались бы смертью.

Совершенно очевидно, что Гитлер пуще смерти боялся того, что гомосексуальная среда, к которой он некогда принадлежал, живя в Вене и Мюнхене, выдаст позорные, возможно, даже касающиеся его самого тайны. По этой причине он принял дальнейшие предупредительные меры. Так, в 1937 г. были приняты дальнейшие шаги, укрепляющие статью 175 уголовного кодекса. Отныне было достаточно намека на «непристойное поведение», чтобы оказаться арестованным. Это развязывало руки полицейским, которые могли творить произвол. Началось систематическое преследование лиц «нетрадиционной сексуальной ориентации». К 1939 г. число лиц, находившихся под наблюдением, достигло 30 000. Многие мужчины были заключены в тюрьму, от 5 до 15 тысяч помещены в концлагеря, где смертность среди заключенных, носивших «розовый шеврон», была исключительно высока.

В результате гомосексуальность стала привилегией, зарезервированной для некоторых избранных партнеров фюрера, который был единственным лицом, в отношении которого судебные меры никогда не принимались. В 1934 г. Гитлер убедился, что национал-социалистическое движение впредь не потерпит гомосексуалистов в своей среде. А тот факт, что он якобы разгромил «путч», укрепил политическое положение фюрера и сделал его «спасителем нации». В результате хор похвал в его адрес заглушил критику со стороны зарубежных наблюдателей.

Тот факт, что национал-социалистическое движение было проникнуто теорией и практикой гомоэротизма, в 1933 г., спустя полгода после прихода Гитлера к власти, подтвердил еврейский писатель Людвиг Левисон. А нетрадиционные сексуальные отношения царили в среде германских милитаристов задолго до появления нацистов.

Окончив школу в 16 лет, Гитлер переехал в Вену, где он дважды тщетно пытался поступить в Академию искусств. Вскоре после появления Адольфа в Вене, у него поселился его земляк, Август Кубичек, вместе с которым они жили четыре месяца. Чрезвычайно ревнивый, Гитлер писал Кубичеку: «Не могу смириться с тем, что ты общаешься и разговариваешь с другими молодыми людьми».

Приехав в сексуально раскрепощенную Вену, где все было для него вновь, юный Адольф сделал выбор в пользу гомосексуализма и в течение нескольких лет бесцельно блуждал по столице. Несмотря на невероятные старания нацистских пропагандистов стереть из памяти современников как можно большую часть его прошлого, в том числе посредством уничтожения многочисленных полицейских протоколов, Лотару Махтану удалось обнаружить бесспорные свидетельства жизни Гитлера среди гомосексуалистов. К примеру, в течение пяти месяцев Адольф жил в мужском общежитии, считавшемся клубом для «голубых». У него завязались близкие отношения с несколькими мужчинами. Что же касается женщин, то в течение всей своей жизни фюрер был к ним равнодушен.

В мае 1913 г. вместе с одним молодым человеком Гитлер переехал в Мюнхен, который пользовался репутацией «Эльдорадо для гомиков», и в сентябре 1914 г. вступил в ряды баварской армии. Всю войну он провел в тылу, служа посыльным в штабе, где наслаждался продолжительной и активной связью с другим курьером, Эрнстом Шмидтом. По окончании войны Гитлер вернулся в Мюнхен и продолжил свою «голубую» жизнь. Тогда-то он и познакомился с Эрнстом Ремом, армейским офицером с хорошими связями, который вскоре предложил ему работу пропагандиста, работающего на благо только что созданной в недрах армии рабочей партии. Никому неизвестный в 1919 г. ефрейтор через три года приобрел большое влияние и стал надеждой ультранационалистических кругов.

Своим возвышением Гитлер был обязан двум талантливым гомосексуалистам — своему сверстнику Рему, известному педерасту, и Дитриху Эккарду, который был на 21 год старше. Капитан Рем, профессиональный военный, служивший в штабе во время войны, имел доступ к секретным армейским фондам и был связан с военными и такими правыми объединениями, как ультранационалистический, антисемитский и проникнутый гомоэротическими идеями Добровольческий корпус. Он состоял из антикоммунистических террористических формирований, которые возникли в восточной Германии как реакция на политический хаос, образовавшийся в первые годы существования Веймарской республики. Эккарт был журналистом и драматургом, проповедывавшим экстремистские антисемитские взгляды, который преподал Гитлеру уроки политической тактики, ввел его в мюнхенское и берлинское общество и познакомил с состоятельными людьми, жившими в разных частях страны.

В апреле 1923 г. за свое участие в путче, направленном против баварского правительства, едва не закончившемся успехом, Гитлер был судим за государственную измену и приговорен к пяти годам тюремного заключения. Однако через девять месяцев его освободили. После этого он начал собирать вокруг себя преступные элементы и гомосексуалистов, которые должны были создать ядро его новой партии. С самого начала это было сексуальное болото, преступное сообщество, члены которого знали о тайных преступлениях друг друга. Именно страх, что Рем и другие откровенно «голубые» нацисты раскроют секреты его самого и его партнеров, явился одной из причин убийства Рема.

Благодаря политике террора и заговоров, НСДАП получила 37% голосов и в январе 1933 г. пришла к власти. А уже в июне следующего года Гитлер приказал убить Рема, своего бывшего наставника, ближайшего друга и командующего трехмиллионным войском штурмовиков, вместе со многими «голубыми» членами партии и сотнями своих противников нормальной сексуальной ориентации. Это было началом разрушения законности в Германии, которое в конечном счете привело к усилению роли СС и Службы безопасности. Вместо государства штурмовиков, о котором мечтал Рем, возникло государство эсэсовцев и милитаристов. Государство, которое возглавил бывший партнер Рема Адольф Гитлер.

Многие утверждают, будто бы национал-социалисты преследовали гомосексуалистов столь же активно, как и евреев. Газета «Мюнхенер Пост», анализируя деятельность НСДАП в 1931 г., обвинила партию в «отвратительном лицемерии. В то время, как внешне она выступает против гомосексуализма, в ее рядах расцветает самая бесстыдная практика этого порока». «Всем известно, — продолжала газета,-что в рядах гитлеровской партии распространены самые отвратительные формы гомосексуализма, осуждаемые статьей 175 Уголовного кодекса».

После «Ночи длинных ножей» законы, направленные против гомосексуалистов, были ужесточены. Но Гитлер приспособил их к собственным политическим и личным потребностям.

 

НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКИЙ ИДЕОЛОГ И ЕВРЕЙСКИЙ ЗАСТУПНИК

Д-р Вернер Бест, скончавшийся 23 июня 1989 г., не принадлежал к «старым бойцам» НСДАП, а воплощал современный тип национал-социалистического интеллектуала, который слишком охотно предоставил свои несомненно блестящие таланты на службу новым властителям. Кто был этот полный идей, владеющий пером юрист, который видел основы своего политического мышления воплощенными в принцип народности и рядом с Рейнхардом Гейдрихом сделал молниеносную и блестящую карьеру? Каким образом обергруппенфюрер СС и специалист по вопросам управления Вернер Бест, который постоянно дистанцировался от национал-социалистического режима и его руководства, несмотря на это, мог усердно трудиться на них за письменным столом?

Карл Рудольф Вернер Бест родился 10 июля 1903 г. в Дармштадте. Он был первым сыном почтового чиновника Георга Конрада Беста и его супруги Каролины. В августе 1914 г. их семья переехала в Гонесенгейм близ Майнца, где юный Вернер Бест до 1921 г. учился в гуманитарной гимназии. Хотя он принадлежал к поколению той молодежи, которой «не повезло с открытием войны», что было травмой его юности, как впоследствии охарактеризовал это состояние Бест, для которого мировая война стала решающим фактором воспитания. Одиннадцатилетний гимназист Вернер Бест рано проявил политическую сознательность и, прежде всего, проникся «ненавистью к французам». Юноша мечтал о том, чтобы, устроив тризну по отцу, павшему во Франции, сражаться за отечество. Так Вернер Бест стал «ярым националистом», который еще во время войны подпал под влияние Всегерманского союза. Крах 1918 г. и продолжавшаяся целых одиннадцать лет французская оккупация его родной Рейнской области стали вторым решающим событием в его юности. Жаждавший участвовать в молодежном движении Вернер Бест одновременно сочувствовал «национальному движению», возникшему в неоккупированной Германии. Гимназист, которому исполнилось всего 16 лет, в 1919 г. вступил в Немецкую национальную народную партию и в том же году создал местную ячейку Немецкого национального союза молодежи.

Изучая юриспруденцию в тревожные годы, с 1921 по 1925 гг., Вернер Бест активно участвовал в борьбе за освобождение Рура. Юный боец сопротивления, который за свою подрывную деятельность был дважды судим французскими судом и полгода провел за решеткой, задался одной целью: «Снова сделать Германию свободной и сильной, сильнее ее исконного врага Франции».

Годы спустя Вернер Бест описывал национализм как «внутреннее состояние», которое согласовывалось с действительностью, полной борьбы и напряженности, в котором пребывал мир: «Борьба — это необходимые, вечные задачи, цели борьбы обусловлены временем, они меняются вместе с ним. Поэтому успеха в борьбе достигнуть невозможно». Речь может идти лишь о «честной борьбе», а не о «благородной цели» или успехе. «Поэтому мерилом нравственности остается не ее содержание, не ”что”, а "каким образом", то есть форма. Так из реалистического одобрения действительности возникает героическая нравственность; по этой причине [...] внутреннее состояние, несущее в себе национальное чувство, воспринимается как героически-реалистическое начало». Увлеченный студент-правовед, который нашел свою политическую родину в младоконсервативных антидемократических кругах и националистических объединениях, отрицал «индивидуалистическую и гуманитарную» конституцию Веймарской республики. Национально-революционно настроенный Бест противопоставлял ей «народную жизненную конституцию», на соблюдение которой должны быть ориентированы все основы человеческой воли и поступков. На осуществление его народных идей рассчитывал переведенный в 1927 г. в Гейдельбергский университет юрист посредством «революции сверху» с помощью рейхспрезидента, рейхсвера и национальных объединений. Возмущенный политикой НННП и «парламентского театра», в 1929 г. он вышел из партии и 1 ноября 1930 г. вступил в НСДАП. Сугубо национально ориентированный юрист, он до тех пор не посещал национал-социалистических собраний, но чувствовал, что его прежде всего привлекают экономическо-политические идеи северозападного крыла НСДАП. В программе «продуктивного кредитования» Грегора Штрассера он видел последнюю возможность преодолеть «смертельную опасность прогрессирующей безработицы».

С сентября 1929 г. Бест выступал в качестве судебного заседателя в различных гессенских судах первой инстанции. В этот период своей жизни ему пришлось считаться с отчаянным экономическим положением и напоминающими гражданскую войну беспорядками в рейхе, сопровождавшимися вооруженным восстанием коммунистов. «Если бы победил [...] большевизм, уничтожив прежнюю государственную власть и конституцию, — рассуждал Бест, — то всякий, кто не захотел бы признать владычества большевиков, оказался бы в их власти». Летом 1931 г. он по своей инициативе составил своего рода каталог экстренных ситуаций на тот случай, если НСДАП «после устранения высших государственных властей и победы над коммуной в одном из регионов» возьмет в свои руки политическую власть. В начале августа 1931 г. Бест предложил проект такой разработки своим товарищам по партии во время совещания, состоявшегося на хуторе Боксгеймер неподалеку от Бюрштадта. Его «экстренные требования», нацеленные на «бесцеремонный захват власти вооруженным путем» с помощью СА и региональных армейских частей, предусматривали смертную казнь за оказание сопротивления и владение оружием. Тайные планы Беста, направленные на национал-социалистический переворот, некоторое время спустя выдал один его прежний «партайгеноссе»; они были названы «боксгеймеровскими документами» и послужили причиной самого большого политического скандала за всю осень 1931 г. Результат не заставил себя ждать: Беста тотчас же уволили из гессенских судебных органов, обвинив его в государственной измене, однако, вследствие недостаточности улик, оправдали. По мнению партии, которая в это время стремилась прийти к власти сугубо легальными методами, он нанес ей большой ущерб. Тем не менее Гитлер протянул юристу руку помощи. Как и для многих его современников, для Вернера Беста Гитлер в те годы оставался «последней надеждой немецкой нации». «Подлинный» Гитлер, по мнению Беста, до 1933 г. был все тем же Гитлером так называемого периода борьбы, который, как действующий пророк, убеждал его в истинности своих идей. Таким образом, события, связанные с «боксгеймеровскими документами», ни в коем случае не означали конца политической карьеры Вернера Беста, а, напротив, послужили трамплином для его блестящей карьеры после 1933 г., сделав Беста известным самым широким партийным кругам.

В начале 1933 г. Вернер Бест вернулся на государственную службу. 13 марта правительство земли Гессен назначило его на должность «статскомиссара по вопросам полиции». Теперь Бест мог приступить к осуществлению своих представлений о народном «государстве, руководимом фюрером». Сохранению и требованиям народа, по его словам, «высочайшей жизненной ценности», следует посвятить все остальные ценности, в том числе и отдельные жизни, которыми, если нужно, можно и пожертвовать». Тому, кто так думает, нетрудно теоретически узаконить наличие полицейского государства и превентивного заключения. «Всякая попытка создать иную политическую систему, — полагал юрист,-или же только оправдать ее, должна рассматриваться, как проявление болезни, которая угрожает здоровью целого народного организма, независимо от субъективной воли ее переносчика. Политическая полиция, — полагал он, — является организацией, которая внимательно следит за состоянием политического здоровья немецкого народа, своевременно устанавливает каждый симптом болезни, выявляет [...] опасные микробы и всеми доступными средствами ликвидирует их [...], не прибегая к каким-то особым законодательным мерам». Наряду со знатоком национал-социалистического права Гансом Франком Вернер Бест стал одним из ведущих юристов и специалистов по конституции в Третьем рейхе. Касательно фразы правоведа Карла Шмитта «Фюрер защищает право», Бест выразил свое мнение: «Право творит и изменяет действовавшее до этого право по воле руководства, независимо от того, в какой форме она выражается [...]». Является ли Гитлер высшим выразителем этой воли, действовал ли он при этом справедливо или нет, юриста не интересовало. «Вопроса о справедливости не стояло, стоял вопрос о судьбе» как единственно имеющий значение для истории. В качестве статскомиссара в марте 1933 г. он направил в «Гессенское полицейское ведомство» в Дармштадте самостоятельное управление политической полиции. 10 июля от имперского управляющего в Гессене Бест получил звание «земельного полицай-президента» и тотчас возглавил отдел 1а (полиция) гессенского МВД. В возрасте 30 лет Вернер Бест стал правительственным советником и унтерштурмфюрером СС.

Однако вскоре молодой и прагматично мыслящий полицай-президент поссорился с гессенским гауляйтером и имперским наместником Якобом Шпренгером. Последнему не понравилась та предметно-критическая дистанция, на какой Бест держался относительно различного рода просьб партии. В начале сентября 1933 г. «за непослушание» он был смещен с его должности и уволен с государственной службы. Вновь впавший в немилость специалист по вопросам управления познакомился в это время с Генрихом Гиммлером, который был занят тем, что хотел объединить полицейские управления отдельных земель. Предложение Гиммлера создать такую объединенную имперскую полицейскую службу пришлось по душе Вернеру Бесту. Отныне с рейхсфюрером СС у Беста завязались такие же доверительные отношения, как и с Гитлером. Гиммлер познакомил Беста с оберфюрером СС Рейнхардом Гейдрихом, который, в качестве руководителя «Службы безопасности рейхсфюрера СС (СД)», подыскивал юристов, которые обладали бы специальными знаниями, связанными с управленческой наукой, и могли бы помочь ему при создании еще неоперившейся в 1933 г. СД. Для своего непосредственного начальника Рейнхарда Гейдриха, благодаря исключительным профессиональным знаниям и организаторским способностям, Бест оказался поистине незаменим. Теперь он принадлежал к исключительному кругу молодых интеллектуалов СД, которые, в качестве мыслящих юридическими категориями ученых, должны были возглавить «мировоззренческую борьбу» руководимой партией политической разведывательной службы. Прежде чем возглавить отдел имперской полиции он, находясь в Штутгарте, возглавлял юго-западное управление СД. После этого Бест, которому присвоили звание гауптштурмфюрера СС, согласно пожеланию Гиммлера, предпринял первые шаги к объединению в рамках рейха земельных полицейских управлений. В марте 1934 г. он принял на себя обязанности по организации южного управления СД в Мюнхене. В качестве руководителя местного управления СД он был непосредственно замешан в осуществление акций во время так называемого путча Рема. Хотя меры, которые ему было приказано провести в связи с этой «несчастной датой» 30 июня 1934 г., как отозвался о ней Бест после войны, не соответствовали его представлениям о правовых принципах, будучи «национально мыслящим» юристом, он придерживался «того мнения, что во время чрезвычайного положения, объявленного в государстве, правомерны любые действительно необходимые меры».

В сентябре 1934 г. Вернер Бест, получивший чин оберштурмбаннфюрера СС, последовал за Рейнхардом Гейдрихом в Берлин, чтобы служить в прусском ведомстве государственной тайной полиции — гестапо. В течение следующих пяти лет ему пришлось стать ближайшим, но в то же время самым неудобным сотрудником Гейдриха. В гестапо Бест возглавлял Управление I (администрация и право) и в начале 1935 г., в качестве комиссара, руководил также Управлением III (разведывательная полиция), которое возглавлял до 1939 г. Занимая подобное положение, а также возглавляя отдел административного управления и права созданного в 1936 г. Главного управления полиции безопасности при имперском МВД, Бест теоретически и практически занимался созданием полицейского аппарата Третьего рейха. Хотя гестапо прибегало не только к методам физического насилия, но также действовало как «полиция, контролирующая образ мыслей», желая при этом располагать неограниченными человеческими ресурсами, оно отнюдь не представляло собой для Беста «преступную организацию». Если бы такое определение было справедливо, основываясь на выводах одной из многочисленных апологетических работ Беста, появившихся после войны, его можно было бы назвать «пропагандистской фальшивкой». Ведь, по мнению адвоката методов гестапо и заместителя Гейдриха, действия полиции никогда не были противоправными, поскольку они основывались на приказах начальства, вплоть до высшего руководства: «Пока полиция выполняет волю руководства, она действует согласно закону». В эти годы в своих многочисленных статьях Вернер Бест оправдывал тоталитарную практику «национал-социалистического государства, руководимого фюрером», включая процесс централизации всей германской полиции, который он называл «огосударствлением»,-объединение полиции с СС, нацеленные на придание полиции статуса государственного института. Бест оправдывал и всемогущество гестапо, которое, являясь одним из независимых инструментов внутреннего управления, осуществляющих власть фюрера, согласно закону, свободно от любого правового контроля и при исполнении «воли фюрера» не требует никакого дополнительного законного подтверждения.

После того, как в июне 1936 г. Гиммлер стал также шефом немецкой полиции и, по существу, единственным руководителем полицейского аппарата, Бест заявил: «Немецкая полиция под руководством рейхсфюрера СС стала точкой пересечения движения и государства». Она перестала действовать как чисто охранительный орган государства и отныне перешла в наступление для того, чтобы «исполнять волю государственного руководства, а также создавать и поддерживать нужный ему порядок». При этом задача государственной полиции должна заключаться в том, «чтобы выявлять врагов государства, наблюдать за ними и в нужный момент обезвреживать», а также бороться и подавлять любую деятельность, сознательно направленную на нарушение «народного порядка» даже в том случае, «если она не нарушает или еще не нарушает внешний порядок».

Превентивная охрана народного порядка называется «осуществлением предупредительных мер», и Бест показал, каким образом можно работать, обходясь без судебного разбирательства, руководствуясь лишь распоряжениями о предварительном аресте. В качестве правовых основ предварительных мер по предотвращению преступлений с помощью полиции он снова опирался на народное восприятие права как государственными учреждениями, так и отдельными согражданами, которые видели в них «органы народа», «действовавшие в интересах народного порядка и согласно установленным руководством правилам достижения народных целей». Эти «органы» работали также и В целях предотвращения преступлений. При этом активную роль играла полиция, а «пассивную преступник, по отношению к которому принимались предварительные меры».

В качестве руководителя административного управления зипо Вернер Бест принимал участие в проведении мер, направленных против евреев. В сентябре 1938 г. власти германского рейха велели на все паспорта, владельцами которых были евреи, наклеить большую красную букву «Е». Циркуляр, требовавший эту меру, датированный 5 октября 1938 г., был подписан чиновником центрального аппарата д-ром Бестом. Уже в 1931 г. в своих «боксгеймеровских документах» он требовал особого отношения к евреям, которых он называл «чужеродными элементами» в отличие от немецких «сограждан». Позднее, став руководителем военной администрации Франции, Вернер Бест в известной степени нес ответственность за меры, направленные против евреев. Однако его нельзя назвать фанатическим ненавистником евреев типа Юлиуса Штрайхера или Йозефа Геббельса, поскольку антисемитизм не был составной частью его национального мышления. В то же время он не боялся узаконивать уничтожение народов, хотя и не уточнял, каких именно, определенно имея в виду еврейский народ: «Уничтожение и вытеснение чуждых нам народов не противоречит [...] законам жизни в том случае, когда они осуществляются целиком».

После войны Вернер Бест охотно называл себя «типичным чиновником» и в то же время не склонным к политике «сторонником объективности», который, исполняя свой долг, разрабатывал основные принципы и персональную политику. Однако именно благодаря своим персонально-политическим решениям он не пользовался расположением своего начальника Гейдриха. Несмотря на сопротивление своего шефа, Бест твердо придерживался принципов кадрового чиновничества и тем самым препятствовал стараниям Гейдриха политизировать администрацию своей империи посредством «революционной динамики» убежденных товарищей по партии. Гейдрих относился к независимо работавшему Бесту с его юридическим образом мышления как к все более неконтролируемому лицу и наблюдал за ним с растущим недоверием. С гармоническим сотрудничеством у них ничего не получалось, тем более, что Бест наводил на многие размышления и тем самым становился все большим тормозом для беспринципного руководителя зипо и СД.

Хотя, вне всякого сомнения, Вернер Бест был убежденным национал-социалистом, при всех его теоретических устремлениях к народному «государству, руководимому фюрером», в нем «оставалась малая толика юриста, позволявшая ему сохранять нормальное мышление». Так, в 1939 г. в одном из меморандумов, предназначенных для Гиммлера и Гейдриха, он осудил вторжение в Прагу. Ему было непонятно, зачем Гитлеру понадобилось подмять под себя чехов; этот шаг противоречил его народному восприятию жизни, которое он всегда считал «основой национал-социализма». Он также критиковал в одной из опубликованных в 1942 г. работ спесь расы господ, присущую нацистскому режиму: «В соответствии с законами жизни [...] существование каждого народа признается, как самоцель жизни», и народ этот имеет право на существование наряду со всеми другими народами. Исторический опыт показал, что все «господствующие» народы, которые вообразили себя владыками порабощенных народов, в конце концов погибали от «смешения крови».

Несмотря на подобного рода убеждения и часто высказывавшуюся им критику «антинародной» политики Гитлера, на чиновнике центрального аппарата и бригадефюрере СС Вернере Бесте как руководителе одного из ведомств РСХА, лежит значительная вина за преступления, совершенные немцами в Польше в начале Второй мировой войны. В этой связи в конце 1960-х гг. берлинская прокуратура обвинила его как руководителя ведомства I (организация, администрация и право) в создании «карательных отрядов полиции безопасности» во время немецко-польской войны, одним росчерком пера приговорившего к смерти 8723 польских еврея, священника и деятеля культуры.

Вернер Бест, который, благодаря его теоретическим изысканиям и свойственному ему таланту претворять их в практику, способствовал созданию политической полиции Третьего рейха и, прежде всего, помог приходу к власти своих начальников в критические начальные годы, теперь был потеснен в РСХА и в конце мая 1940 г. покинул ряды этой организации. Почти семь лет он проработал рядом с Гейдрихом, тщетно пытаясь заручиться личной дружбой своего более молодого руководителя. Однако отношения между Бестом и Гейдрихом с годами по сугубо личным причинам настолько ухудшились, что Гейдрих в неприятном «отщепенце» почуял конкурента и стал его ненавидеть.

После того, как 36-летний Вернер Бест летом 1940 г. окончил двухмесячные курсы по подготовке пехотинцев, в августе того же года верховным командованием сухопутных сил он был назначен начальником административного отдела при штабе командующего войсками во Франции в Париже. Отдел Беста занимался вопросами организации и деятельности местной администрации в оккупированной части Франции. Помимо наблюдения за полицией, на его отделе лежала обязанность подавлять французское движение Сопротивления.

Благодаря его деятельности во Франции Вернер Бест изучил проблемы администрирования оккупированной страны и поэтому предложил свою кандидатуру на вакантный пост имперского уполномоченного в Дании. После его перехода в ведомство иностранных дел в начале 1942 г. Бест занял эту должность. Новый имперский уполномоченный и представитель МИДа в Копенгагене с помощью политики «мягкой руки» хотел осуществить свою концепцию немецкой «наблюдательной администрации» в условиях наименьших персональных и организационных расходов. Бест сомневался в успехе оккупационной политики, основанной лишь на жесткости, и верил, вполне в духе свойственного ему народного мировоззрения, «что продолжительное руководство не может осуществляться без или против воли управляемого населения». В конце концов, согласно мнению главного управления СС, датчане должны войти в состав германского сообщества. Поэтому, проводя прагматическую, характеризующуюся разумностью и предусмотрительностью оккупационную политику, Бест избегал всякого рода излишних ущемлений суверенитета страны. Однако попытка осуществить примирительную и основанную на взаимопонимании политику и тем самым подтвердить немецкую позицию в «образцовом протекторате»-Дании — ему не удалась. Поскольку после поражений немецких войск в 1943 г. движение Сопротивления в Дании становилось все более организованным, а количество актов саботажа постепенно росло, появилась угроза, что примирительная политика Вернера Беста буквально взлетит на воздух. Правда, он все равно пытался найти политическое решение проблемы и даже вступил в конфликт с Главной квартирой фюрера. Гитлер принудил своего имперского уполномоченного к принятию жестких мер и приказал осуществлять контртеррор по отношению к участникам датского движения Сопротивления, за одного уничтоженного немца ликвидируя пятерых датчан. Бест выступил против этого решения из политических соображений. Он не верил, что подобного рода акты возмездия смогут испугать террористов и «сообщников союзников» и помешать им проводить дальнейшие акты саботажа; они только настроят датское население против немецких оккупационных властей. После того, как в конце августа 1943 г., в связи с увеличившимися актами саботажа в Дании было объявлено военное положение и датское правительство подало в отставку, честолюбивая политика сотрудничества Беста, похоже, в конце концов, дала сбой. Для него, как пожаловался Гиммлеру Бест, «Дания — этот политический конь для парадов» — приказал долго жить.

Одновременно с объявлением военного положения в Дании ведомство иностранных дел подняло вопрос о датских евреях. До сих пор Бест проявлял недостаточный интерес к этой проблеме и неоднократно отговаривал руководство от проведения акции в отношении евреев, поскольку такой шаг повредит его политике взаимопонимания с датчанами. Несмотря на это, в январе 1943 г. Бест призвал к «последующему тотальному разрешению еврейского вопроса в Дании» вслед за систематическим отстранением всех евреев от общественной жизни и немецко-датского товарооборота. 8 сентября 1943 г. Бест все-таки предложил имперскому министру иностранных дел фон Риббентропу использовать военное положение для «разрешения еврейского вопроса» в Дании. Имперский уполномоченный в той же телеграмме указал на негативные в политическом отношении результаты такого рода мер. С помощью такой сложной двойной игры, как утверждал Бест после войны, он хотел помешать «реакции евреев». Хорошо известно лишь то, что Бест, после того как 17 сентября 1943 г. Гитлер отдал окончательный приказ о депортации датских евреев, 28 числа того же месяца Бест информировал уполномоченного по вопросам судоходства Георга Фердинанда Дуквица о дате предстоящей акции. Какая причина побудила Беста сделать этот шаг и какую роль сыграл он на подготовительном этапе «еврейской акции» в Дании, как и прежде остается невыясненным. Однако ранние данные указывают на то, что Бест воспрепятствовал проведению «еврейской акции» или, по крайней мере, отодвинул ее на более поздний срок из-за того, что РСХА предоставило ему недостаточное количество полицейских, вследствие чего он опасался, что это повредит успешному проведению операции.

Во всяком случае, благодаря предупреждению Беста относительно «окончательного решения еврейского вопроса», о котором Дуквиц сообщил датским и шведским кругам, оно провалилось. Благодаря помощи датчан в начале октября 1943 г., в результате беспримерной спасательной операции, удалось доставить в Швецию большую часть 7000 евреев. Однако в глазах Вернера Беста цель «еврейской акции» была достигнута: «Начиная с сегодняшнего дня, можно считать, что Дания очищена от евреев», докладывал он 2 октября 1943 г. в Берлин.

Своей гибкой политикой сотрудничества, которую он до того времени использовал и при проведении «имперской линии», Вернер Бест уберег датчан от многих трудностей и неприятностей. На открытое противостояние Бест решиться не мог, однако, принимая собственные меры, он саботировал многие попытки центральных имперских властей повлиять на судьбу этой страны.

В 1948 г. копенгагенский городской суд приговорил Вернера Беста к смертной казни, но уже два года спустя третья инстанция изменила приговор, осудив его на 12 лет. тюремного заключения, и уже в 1951 г. он был освобожден. Вернувшись в ФРГ, он работал в эссенской прокуратуре у своего бывшего соратника Эрнста Ашенбаха. С 1953 г. до начала 1960-х гг. Бест служил юрисконсультом в концерне Стиннеса. Лишь в процессе расследований деятельности бывших ведущих чиновников РСХА в 1969 г. берлинская прокуратура возбудила против него дело по подозрению в участии в карательных действиях «айнзатц-групп» в Польше и арестовала его. Однако после трехлетнего разбирательства в 1972 г. Бест снова был выпущен на свободу в связи с возрастными заболеваниями. В конце 1983 г. высший земельный суд Дюссельдорфа окончательно прекратил судебные разбирательства против него вследствие «неспособности подсудимого принимать участие в судебном разбирательстве».

Идеолог нацистского движения, Вернер Бест собственным примером доказал, что, не отходя от буквы (нацистского) закона, можно служить как фюреру, так и общечеловеческим ценностям. Также не вполне национал-социалистических, а куда более либеральных взглядов придерживался Йозеф Бюркель, известный как «красный гауляйтер».

 

СОЦИАЛИСТ ОТ НАЦИЗМА

30 сентября 1944 г. в газетах появилось сообщение о смерти человека, которого считали, возможно, последним сторонником «социалистов» среди членов НСДАП. Как гласило коммюнике для прессы, гауляйтер Вестмарка Йозеф Бюркель скончался 28 сентября после непродолжительной, но тяжелой болезни — от воспаления легких, сопровождавшегося острым нарушением системы кровообращения, однако вскоре после этого громко зазвучали голоса сомнения.

Подобно тому, как это случилось со многими «старыми бойцами» и руководящими кадрами НСДАП, вследствие опыта, полученного в окопах Первой мировой войны, и событий послевоенных лет произошла радикализация политических взглядов Бюркеля, приведшая его в ряды национал-социалистов. Но какие именно события послужили причиной этому, нам неизвестно. Во всяком случае, опыт социального равноправия «братьев по оружию» явился фоном его утопического народного содружества и привел его, как и Гитлера, через ноябрьскую травму 1918 г. и события, происходившие на фронте и дома, к его социально-политической ангажированности и восприятию социализма.

Родившийся 30 марта 1895 г. в Лингенфельде (Пфальц) в старинной католической семье ремесленников Бюркель, окончив реальное училище, а затем педагогическое училище в епископской резиденции Шпейере, в пылу энтузиазма, охватившего весь народ, в 1914 г., не закончив последний курс, ушел добровольцем на фронт. В 1916 г. как непригодный к прохождению воинской службы он был демобилизован и продолжил учебу. В 1919 г. в Шпейере он сдал экзамен на профпригодность и получил должность помощника учителя в рабочем поселке Родальбен неподалеку от г. Пирмасенс. В 1921 г. он примкнул к зарождавшемуся тогда национал-социалистическому движению, которое располагало первыми опорными пунктами на территории Пфальца. В 1924 г. молодой учитель участвовал в штурме окружного управления в Пирмасен-се, занятого пфальцскими сепаратистами, вследствие чего ему пришлось искать на непродолжительное время убежища на правобережье Рейна. После возрождения НСДАП в августе 1925 г. Бюркель вступил в партию Гитлера, стал партийным агитатором и в следующем году был назначен гауляйтером Пфальца. В 1930 г. он стал депутатом рейхстага и отошел от учительской деятельности. В 1933 г., после прихода национал-социалистов к власти, в знак признания успехов партии на выборах в Пфальце, Гитлер назначил его уполномоченным НСДАП в Саарской области, отделенной от Германии, и в 1934 г. сделал его представителем Саарской области в имперском правительстве и, тем самым, де факте руководителем борьбы за возвращение Саарской области национал-социалистической Германии. После 90% вотума доверия со стороны по большей части католического населения Саара, проголосовавшего за присоединение области к гитлеровской Германии, на Бюркеля посыпался град должностей одновременно с большим доверием, которое проявил Гитлер к человеку из Пфальца.

Вслед за этим фюрер назначил его рейхскомиссаром по воссоединению с рейхом Саарской области, в 1936 г. рейхскомиссаром Саарской области. Бюркель продвинулся и по партийной части, став гауляйтером вновь образованного гау Саар-Пфальц. В 1938 г. Гитлер поручил своему специалисту по референдумам реорганизацию НСДАП в Австрии и подготовку к намеченному там народному волеизъявлению. После «аншлюса» Австрии и оккупации Судетской области Бюркель выполнял, помимо государственных и партийных обязанностей в Саар-Пфальце, поручения, возложенные на него как рейхскомиссара по воссоединению Австрии с германским рейхом и главы гражданской администрации в Моравии. В 1939 г. он был назначен на должность гауляйтера Вены, а год спустя стал имперским наместником. По окончании немецко-французской войны перед Бюркелем на Западе возникли новые проблемы. В 1940 г. назначенный Гитлером главой гражданской администрации Лотарингии начиная с 1941 г. он соединил обязанности имперского наместника и гауляйтера Вестмарка — сочетания гау Саар-Пфальц с аннексированным департаментом Мозель. Став рейхскомиссаром по вопросам обороны военного округа XII в 1942 г., Бюркель достиг зенита своего могущества.

Прочное положение во властном национал-социалистическом аппарате и сравнительно большая популярность среди населения восходили к «периоду борьбы» пфальцской НСДАЛ. Бюркелю рано удалось превратить Пфальц в «образцовое гау» партии и достичь значительных результатов на выборах, несмотря, а возможно, вследствие принятого им социал-революционного курса. Антикапиталистические и «социалистические» идеи Бюркеля навели мосты между Политической организацией НСДАП и СА, которые охотно подчинились примату политического руководства и даже активно поддерживали его. В отличие от других областей, среди членов НСДАП из пфальцского гау было довольно мало расхождений и внутрипартийных распрей.

Очень рано Бюркелю удалось создать партийную прессу, принадлежащую гау. В результате ему, как и коллеге — гауляйтеру Коху в Восточной Пруссии, удалось воплотить в жизнь намерения рейхсляйтера по вопросам печати НСДАП централизовать органы прессы НСДАП и суметь использовать выручку от продажи печатных изданий для финансирования своих пропагандистских и социал-политических акций.

В кругах НСДАП гау Бюркеля Рейн-Пфальц обычно считался «красным» или, намекая на организационного рейхсляйтера партии Грегора Штрассера, «штрассеровым гау». Начиная с 1929—1930 гг. Бюркель старался не противопоставлять партию Веймарской республике, а выставлять перед общественностью «положительный» характер социалистической рабочей партии. Так, в 1930 г. он участвовал в геббельсовской акции «На предприятия!» и активно поддерживал создание производственных ячеек НСБО, в результате чего гау Рейн-Пфальц до 1933 г. вышло на первое место в рейхе по пропаганде производственных ячеек. Партийный орган — «НСЦ-Рейнфронт» — изобиловал социал-революционными обещаниями и предсказывал осуществление «немецкого социализма» и «штрассеровской программы занятости». Сутью Бюркелевой «модели социализма» было требование распределения «между всеми трудящимися доходов от производства», необходимость активной социальной политики и вмешательство государства в частную экономику. Подобно Штрассеру, Бюркель был убежден в том, что в пролетарской массе тлеет глубоко затаившееся «чувство ненависти к капиталистам», которое НСДАП должна использовать. Когда осенью 1932 г. все стали считать, что звезда Грегора Штрассера заходит, Бюркель, единственный из всех гауляйтеров Южной Германии, выступил в поддержку его политики и требовал от преемника Штрассера Роберта Лея революционного воплощения в жизнь «немецкого социализма» с помощью НСДАП и угрожал руководителям округов, что станет «рвать на куски всякого, кто посмеет что-нибудь сказать или предпринять против Грегора». В связи с этим последовательным левым курсом неудивительно, что НСДАП удалось в Пфальце собрать гораздо больше членов и избирателей среди пролетарского населения, чем в других регионах рейха, и перед 1933 г. пфальцская партия представляла собой «группировку лиц, работающих по найму, принадлежащих, главным образом, к горожанам». Лишь сильная позиция в качестве гитлеровского уполномоченного от НСДАП по Саарской области и будущего руководителя кампании по проведению референдума в Сааре, как нам представляется, спасла Бюркеля в 1934 г. от карательных отрядов СС в связи с мнимым «путчем Рема».

Первый крупный успех, отозвавшийся во всех регионах рейха, принесли 13 января 1935 г. Бюркелю голоса жителей Саарской области, которые были отданы за ее воссоединение с германским рейхом. Выбросив удачный пропагандистский лозунг «Я не признаю ни одной партии, кроме немецких», он сумел создать надпартийное движение за присоединение области к рейху, от которого отпали все несоциалистические партии, включая партию Центра и НСДАП, однако в дальнейшем национал-социалисты сказали свое веское слово. Одновременно Бюркель превратил референдум в неполитизированное мероприятие и на эмоциональном уровне свел его к альтернативе: «Ты за Германию или за Францию?» И если он с помощью тактически своевременного роспуска НСДАП выбил почву из-под ног антифашистской оппозиции, то сделал это, воззвав к национальному чувству рабочих, противостоять которому было невозможно. Созданной все еще свободной саарской прессой картине варварского насильственного национал-социализма он противопоставил социал-революционный образ немецкого социализма. Расчеты Бюркеля оправдались. Свыше 90% жителей Саарской области, в том числе почти все сторонники партии Центра и две трети бывших избирателей КПГ и СДПГ проголосовали за воссоединение с рейхом и против свободы. Этот первый крупный внешнеполитический успех нового режима, приписанный Гитлеру, но подготовленный Бюркелем, предопределил его дальнейшие, более важные задачи.

Непосредственно подчиненному Гитлеру, наделенному почти неограниченными полномочиями доверенному лицу, ответственному за референдум в Австрии, Бюркелю удалось в течение нескольких дней, подавив разрозненную «национальную оппозицию», создать боевую избирательную организацию. Как это произошло в Сааре, он заручился поддержкой австрийского духовенства, включая венского кардинала архиепископа Инницера, который в конце марта 1938 г. опубликовал рекомендацию, призывавшую голосовать за аншлюс. Подобно тому, как он действовал в Сааре, с помощью обещаний, убеждений и неприкрытого террора Бюркель организовал избирательную кампанию, в которую были вовлечены почти все слои общества, и, как показали 10 апреля 1938 г. результаты референдума, 99,7% населения Австрии проголосовали за присоединение к рейху. Результаты превзошли таковые, достигнутые тремя годами ранее в Саарской области.

Высшая задача политики Бюркеля заключалась в жившей в нем с 1920-х гг. мечте завоевать, точнее, объединить национальной политикой разрозненный, отравленный идеями пацифизма рабочий класс. Как ему представлялось, задачу эту можно было выполнить, не прибегая к приевшимся консервативным и национальным политическим моделям, а лишь посредством осуществления «национального социализма». Первая мировая война явилась и для Бюркеля моделью желанного национального и обороноспособного национального содружества, которая была средоточием всех его устремлений. Но высшая цель всякой политики и, следовательно, наивысшая цель социализма представляет собой готовность умереть за общее дело, каким его представлял себе пролетариат, сидевший в окопах мировой войны. Социализм трудно сформулировать понятным образом, как это делают марксисты, его можно «понять и претворить в действительность сердцем и кровью... Социализм — это не что иное, как верность, товарищество и преданность народу». По Бюркелю, лишенное содержания, сведенное к чисто суггестивному чувству понятие о социализме было синонимом духа солидарности, устранения классовых и социальных перегородок. Для того, чтобы вернуть немцам внутренние силы для выполнения задач, стоящих перед нацией, необходимо, чтобы совокупность этих понятий для всех имела одинаковую ценность. Однако, как писал Бюркель в работе, критикующей кайзеровскую Германию, это происходит лишь в том случае, когда все представители нации наделены одинаковыми правами. Обязанности отдельных членов общества по отношению ко всей нации должны быть сопоставимы с обязанностями нации в отношении ее отдельных членов. Кто готов, как заявлял Бюркель, выражая эгалитарные взгляды, основанные на опыте мировой войны, «отдать все, что у него есть, умереть за отечество, тому должны принадлежать все права и их осуществление». И когда отдельный пролетарий, сидящий в окопах, уже был готов пожертвовать жизнью за нацию, то и нация должна быть готова наделить его равными правами и, в случае необходимости, позаботиться о нем. Следовательно, социализм — это необходимая предпосылка национализма. Таким образом, социализм в своей высшей форме реализуется не в виде требований, а как готовность к самоотречению во имя народа; национализм, по существу, выдвигает на первое место активную социальную политику и осуществление материального равноправия: «Не может идти речи о национализации, когда беднейшим слоям нации отказывают в их правах».

Таким образом, у Бюркеля было двоякое представление о «национальном социализме». В своих публицистических и политических выступлениях он подвергал нападкам эксплуатацию трудящегося на его рабочем месте, вздутие цен, обсчет и несправедливое отношение к труженику. Капитализм стал могущественным лишь благодаря несправедливому отношению к другим людям. Тем самым марксизму были настежь открыты двери. В национал-социалистическом государстве доходы и прибыль должны изыматься у частных предпринимателей и распределяться исключительно в соответствии с народными принципами морали. Бюркель неоднократно критиковал практику предпринимателей, превращающих людей в машины, обвинял «обирал и тех, кто взвинчивает цены» в «пособничестве большевикам», объявлял о том, что пришел конец некоторым любителям наживы и предупреждал, что те, кого не устраивает социализм, будут считаться «саботажниками, подрывающими народное содружество». Он открыто требовал выплаты рождественских премиальных служащим и рабочим и введения шестичасовой смены для шахтеров. «Алчным врагам народа» он угрожал закрытием их предприятий и концлагерем. Это было отнюдь не пропагандистским трюком. К примеру, в 1938 г. он распорядился, чтобы гестапо арестовало директора одного крупного завода в Кайзерлаутерне за то, что он ввел скандальную аккордную систему и самоуправно увеличил продолжительность рабочего дня до 14 часов. За год до этого Бюркель вывел из наблюдательного совета предприятие акционерного общества «Сааргрубен», поскольку оно вело социально вредную политику и отдельным его руководителям не удалось прийти к соглашению со своими сотрудниками и добиться создания настоящего производственного коллектива.

Другая сторона популистского антикапитализма Бюркеля заключалась в разработке активной социальной политики. В рядах НСДАП он считался передовиком решения социальных вопросов. Уже в 1933 г. вместе с «Народно-социалистической организацией самопомощи» он создал социал-политическую организацию взаимопомощи, которая посредством принудительных налогов финансировала лучших государственных и коммунальных служащих. В Саарской области, присоединившейся к рейху, он занялся борьбой с безработицей. Помимо программы создания рабочих мест развернулся широко разрекламированный проект «социального строительства», предусматривавший создание новых жилищ, сопровождавшийся зрелищным сожжением жалких бараков как «последнего свидетельства классовой ненависти», введением выплаты премий к праздникам на предприятиях, рождественских прибавок для рабочих, а также уравниванием зарплаты саарских рабочих с зарплатой в остальных регионах рейха. Бюркель демонстративно противопоставил объявленному в 1936 г. Геббельсом экономическо-политическому боевому лозунгу «Пушки вместо масла!» свой лозунг: «Пушки вещь хорошая, но гораздо полезнее их дома для рабочих!» Доверие к рабочему, заявлял Бюркель, гораздо более прочный фундамент будущего Германии, чем сговор с капиталом. От бывших членов КПГ и СДПГ он также не открещивался. К тем марксистам, которые «честно пытались бороться с системой с тем, чтобы у их детей появился хлеб, а сами они нашли место под солнцем», он относился с большим уважением, чем ко многим прилипалам НСДАП. Он прощал их прежние грехи и протягивал им руку. По мнению Геббельса, Бюркель чересчур увлекался социальной политикой. В своем дневнике он назвал его «безответственным радикалом», который стремился к популярности, «в то время как ответственность ложится на нас». Социальные требования Бюркеля бесили и Гитлера.

С началом войны социально-государственная модель народного содружества поблекла, уступив место пропаганде национальной военной мощи и производительности. Теперь Бюркель призывал рабочих строить побольше танков и стал сторонником отказа от зарплаты и увеличения продолжительности трудового дня.

Утопия народного содружества и обещание национального социализма были лишь лицевой стороной политической модели Бюркеля, которая больше подчеркивала социалистические традиции НСДАП, чем это происходило в остальных гау. Темная сторона уже меньше отличала его от других коллег-гауляйтеров. По его понятию, народное сообщество исключает тех, кто в силу политических, социальных или расовых причин недостойны принадлежать к нему: прежде всего, к ним принадлежали католические священники и епископы, которые противопоставляли его светской модели общества свою христианскую утопическую модель, а также евреи, которые выходили далеко за рамки народного сообщества.

В соответствии с изречением «кесарю — кесарево, Богу — Богово», Бюркель подчинял церковь примату политического руководства и ограничивал ее компетенцию сугубо религиозными вопросами. В центре его церковной политики находилась борьба с религиозным образованием, которое, он полагал, представляло собой средневековый анахронизм, раскалывающий общество и лишающий смысла земное существование. В апреле 1938 г. он всех поразил, став первым в рейхе гауляйтером, открывшим национал-социалистическую общинную школу. С выступившим против него католическим священником он расправился, запретив ему преподавание, выслав, а затем и арестовав его. Находящимся в компетенции его гау епископам Трирскому и Шпейерскому он пригрозил преследованием, если они не захотят вписаться в рамки нового государства.

Что касается так называемого еврейского вопроса, то начиная с 1933 г. Бюркель проводил собственную политику, которая, согласно традиции Штрассеровой группы, отличалась от погромного антисемитизма штурмовиков, но имела с ними общую цель. В отличие от большинства руководящих национал-социалистических функционеров, «еврейский вопрос» он рассматривал не столько в расово-идеологическом аспекте, сколько с прагматической народно-хозяйственной и административно-технической точки зрения. При этом главную роль для него играли три момента: евреи безусловно должны быть отстранены от экономической жизни и высланы из Германии; эта «деевреизация» должна осуществляться сугубо законным путем, и она не должна нанести ущерба внутренней и внешней торговле. Бюркель неодобрительно относился к разжигающим расовую ненависть тирадам Штрайхера в «Штурмовике», призывающим к избиению евреев и грабежу их имущества. «Еврейский вопрос» Бюркель намеревался решить исключительно за счет эмиграции и высылки иудеев из страны. Уже в 1933 г. его определенной целью было создание «свободного от евреев» гау Рейн-Пфальц, для чего сразу же после прихода Гитлера к власти он составил депортационные списки и в этом же году отдал распоряжение о первой нелегальной депортации из Пфальца так называемых «восточных евреев». После создания в Вене центрального пункта по высылке евреев, где его заместителем стал Адольф Эйхман, Бюркель форсировал массовую отправку из страны австрийских евреев. Высшим достижением предпринятой по инициативе Бюркеля политики высылки явилась массовая депортация 1150 иудеев из Саара-Пфальца в октябре 1940 г. в лагерь в южной части французских Пиренеев. Бюркель смог первым из гауляйтеров доложить Гитлеру в Берлин о том, что его гау «очищено от евреев».

Жесткого курса придерживался Бюркель в отношении населения аннексированной Лотарингии. На свой счет он мог записать насильственное переселение нескольких десятков тысяч франкоговорящих жителей департамента Мозель и жесткую кампанию по «очистке от иностранцев земли и населения», как называлась эта операция на жаргоне нацистов.

Как никакой другой гауляйтер Бюркель был сторонником государственной модели, нацеленной на разрушение прежних государственных структур — на их эрозию, как определил этот процесс Франц Нойман. Его четко выраженное стремление к автократической власти и автономии сталкивалось как с ограниченной компетенцией и политическими возможностями гауляйтера, так и с принципами объединенной и централизованной государственной бюрократии. Руководствуясь лозунгом «Я не стану править в прежнем обычном стиле, а буду руководить в политическом стиле», он стремился добиться независимости согласно примату политического руководства относительно государства. По примеру Гитлера, являвшегося руководителем партии и рейхсканцлером, Бюркель мечтал соединить в одном лице государственное и партийное руководство, ограниченное лишь волей фюрера, мечтал о сосредоточении власти в руках гауляйтеров — этих региональных князьков. На практике такое отношение к государству сводилось к устранению дуализма партии и государства, а также к ликвидации традиционного государства в пользу партийно-политической целесообразности и организованного по воле фюрера государства со всеми его мероприятиями. Эта модель государства, к которой стремился Бюркель, не только не устраивала традиционные институты нормального государства, но также сталкивалась с конкурирующими организациями, осуществляющими национал-социалистические мероприятия, в первую очередь, СС.

Затем провалился план имперской реформы, согласно которой имперские гау должны были, с целью ограничения влияния ненадежных чиновников, принять на себя обязанности исполнительного аппарата, которые до сих пор осуществлялись имперскими министерствами. Он встретил сопротивление рейхсминистра внутренних дел, который опасался «притока партийных бонз». Лишь благодаря закону о временном управлении Саарской областью от 1935 г. Бюркель получил полномочия имперского наместника и начальника управления первой, непосредственно подчиненной рейху, территории, которая была предназначена для осуществления разработанной Гитлером политики и служебного надзора со стороны рейхсминистра внутренних дел. Бюркель преднамеренно назначил на ключевые должности нового рейхскомиссариата доверенных лиц из Пфальца, которые помогали ему в отстранении от должности традиционного управленческого чиновничества. Далеко идущие планы административно соединить Саар с Пфальцем, создав новый гау, и тем самым поднять этот регион на государственный уровень пока осуществить не удалось. Лишь с новыми территориальными приобретениями рейха после 1938 г. и, наконец, с началом войны Бюркелю удалось осуществить свои планы единого управления Пфальцем и Сааром, которые открыли перед ним новое поле деятельности. Теперь он без помех мог заняться организацией и персональной политикой общей администрации и разрабатывать идею примата политики. Новые полномочия, помимо его должности имперского наместника, позволили Бюркелю получить 1 апреля 1940 г. пост имперского наместника Остмарка, который, в соответствии с указанием имперского министра внутренних дел относительно «политического доверенного лица фюрера», должен был оказать влияние на всю администрацию его имперского гау. Поскольку он был в то же время гауляйтероц от НСДАП, Бюркель имел возможность передавать политическую волю партии всему аппарату гражданской администрации своего гау. Таким образом, стало возможно осуществить на высшем уровне примат политического руководства и всячески противостоять влиянию высших имперских властей. После возвращения в Пфальц Бюркель смог объединить управление рейхскомиссариатом Саара с должностью председателя правительственного президиума Пфальца. Соединив посты рейхскомиссара Саара-Пфальца с вновь созданной должностью главы гражданской администрации Лотарингии в ранге имперского наместника Вестмарка 11 марта 1941 г., Бюркелю наконец-то удалось создать на западе империю гау, управляемое им вассальное государство, подчиненное Гитлеру. Здесь он был неограниченным, покорным одному лишь Гитлеру, владыкой всех партийных инстанций и гражданских учреждений.

В системе конкурирующих между собой внутрипартийных властных группировок Третьего рейха автократические устремления и представления Бюркеля о примате политики неизбежно столкнулись с претензиями на руководящую роль со стороны гиммлеровских СС, которые были созданы как государство в государстве. Но как СС, так и зависящее от них гестапо являлись для Бюркеля всего лишь вспомогательными организациями партии в борьбе за сохранение власти. Как результат у него оказалось недостаточно полномочий, необходимых для борьбы с политическими противниками и решения вопросов, связанных с немецкой народностью. В то же время занимавшему неустойчивое положение Бюркелю как главе гражданской администрации в Лотарингии приходилось считаться с руководством СС, поскольку оно, являясь высшим органом надзора, могло отдавать распоряжения высшему руководителю СС и полиции, а также шефу полиции безопасности и СД.

Конфликт между Бюркелем и СС, похоже, определялся тремя факторами. Это была антипатия к основанному на расово-биологических идеях отбору и элитарному принципу СС, который противоречил его представлению о немецкой народности; личная неприязнь к рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру и, наконец, отрицание СС как элитарной и жаждущей власти партийной клики. Резкую критику со стороны кругов СС вызвала защита Бюркеля со стороны лишь одного офицера вермахта, назвавшего СС пошлой полицейской бандой, а также ограничение полномочий СС при их преследовании противников. Несмотря на противодействие гестапо, Бюркель освободил в Вене почти тысячу заключенных тюрем и концлагерей. В 1941 г. он воспрепятствовал заключению в лагерь будущего французского министра иностранных дел Роберта Шумана, а в 1942 г. отменил распоряжение обергруппенфюрера СС Мюллера из РСХА об отправке в концлагерь арестованных лотарингских партизан. Начиная с 1942 г. Бюркель, должно быть, все чаще выступал с критикой акций СС, а летом 1944 г. осудил проведение бессмысленных укрепительных работ в Вестмарке, который стал театром военных действий. Из-за подобных «разногласий с имперским руководством», как рассказывала впоследствии жена Бюркеля, в сентябре 1944 г. партийная канцелярия освободила его от всех постов, что, вероятнее всего, 28 сентября того же года довело его до самоубийства. Несмотря на все несуразицы, связанные с точными обстоятельствами его смерти, можно сделать определенный вывод. Ослабленный болезнью красный властелин Вестмарка больше не вписывался в политический ландшафт и был не в состоянии противостоять интригам и планам лишить его полномочий, затеянным недругами.

После смерти Бюркеля партийная печать назвала его убежденным типом национал-социалистического «антибонзы», каковым он, пожалуй, и являлся. Будучи популистом в социальных вопросах, он умел как чувствовать «антикапиталистические настроения» масс, так и выражать скрытый пролетарский национализм. Будучи убежденным защитником национал-социалистической модели общества, он в то же время находился в явной конфронтации по отношению к промышленности, а также католической церкви, что не вызывало к нему симпатий. В результате выигранных им референдумов в Сааре и Австрии Бюркель стал одним из могущественнейших гауляйтеров НСДАП, автократические тенденции и регионалистская ориентация которого противоречили национал-социалистическому централизму и укрепляли обособленность региональных структур. Завоевывая симпатии рабочего класса, он проводил активную социальную политику, подавлял деятельность гестапо и проводил сравнительно умеренный курс при решении «еврейского вопроса». Видная фигура, Бюркель выступал против занятия партией государственных структур. Что касается его внутрипартийных отношений, то его автократическое стремление к власти вступало в противоречие с СС, в компетентности которых в вопросах руководства он сомневался. В то же время Бюркель был верным вассалом Гитлера и важной движущей силой модели национал-социалистического государства, руководимого фюрером. Благодаря успешному проведению референдумов в Сааре и Австрии он решительным образом способствовал внутриполитической стабилизации национал-социалистического режима.

 

КУРТ ДАЛЮГЕ — ТИП ЛОЯЛЬНОГО НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТА

Курт Далюге, оберстгруппенфюрер СС и начальник полиции порядка, был представителем среднего звена функционеров, который способствовал созданию и укреплению Третьего рейха. Своего положения он добился благодаря тому, что стал одним из первых и ревностных сторонников национал-социалистического мировоззрения, был целиком предан Адольфу Гитлеру, много работал, бесцеремонно расправлялся с противниками и обладал даром оказываться в нужное время в нужном месте. Однако его бестактность, склонность легко поддаваться чужому влиянию и переоценка собственных сил наряду с другими факторами привели его к неожиданному падению.

Далюге родился 15 сентября 1897 г. в Кройцбурге (Верхняя Силезия) в семье чиновника средней руки — земельного обер-инспектора по вопросам мелиорации. Его волевой отец внушил сыну свои антисемитские воззрения и обостренное чувство национализма. В отличие от тех подростков, которые видели в своих родителях подходящих друзей, юный Далюге искал товарищей в рабочей среде. Он ненавидел престижную реальную гимназию, в которую его отправили учиться и где его неизменно спрашивали прежде всего: «Кто твой отец?». Он примкнул к молодежному движению «Перелетные птицы», привлеченный его отрицанием «бесплодной» современной культуры, акцентированием «натуры» и стремлением создать «бесклассовое» общество и возродить культуру, уходящую корнями в немецкую народность. Высокий, атлетически сложенный и энергичный, он стал руководителем одного из отрядов «Перелетных птиц». В Первой мировой войне он участвовал в качестве добровольца, был награжден за храбрость и успешно учился в офицерской школе. Однако, тяжело раненный в апреле 1918 г., он шесть месяцев пролежал в лазарете и получить офицерский чин не сумел. Военный опыт научил его ставить интересы группы выше собственных и на всю жизнь выработал в нем стремление к «фронтовому братству», к обществу людей, которые вместе с ним побывали в опасных ситуациях.

Лежавший в лазарете во Франкфурте-на-Одере Далюге был огражден от фронтовых реальностей, и поэтому поражение Германии явилось для него шоком. Он примкнул к «Организации самообороны Верхней Силезии» (ОСВС), одной из многих полувоенных группировок (добровольческих корпусов), которые возникли для того, чтобы бороться с большевизмом и тиранией держав-победителей. Одновременно он работал целый день на машиностроительной фабрике. Его роль как руководителя ОСВС в 1918— 1921 гг. во время постоянных стычек между национальными группировками в Верхней Силезии, которую вновь образованное польское государство вздумало аннексировать, завершилась сражением под Аннабергом (май 1921 г.), во время которого коалиции немецких добровольческих корпусов удалось сорвать последнюю попытку поляков силой захватить этот регион. После этого Далюге отправился в Берлин, где стал изучать подземное строительство в Технической высшей школе в Шарлоттенебурге. Одновременно он возглавил берлинское отделение Добровольческого корпуса Росбаха.

В ноябре 1922 г. Далюге оставил добровольческий корпус и вступил в авторитарный, антисемитский «Немецкий национальный союз защиты и наступления» — прусское подобие Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП), которая отличалась более жесткой организацией и ставила перед собой более четко сформулированные цели. В начале 1923 г. он встретил в Мюнхене руководителя НСДАП Адольфа Гитлера. На него произвели большое впечатление речи и личность Гитлера, и он стал безусловно преданным ему человеком. Во время гитлеровского «пивного путча» в ноябре 1923 г. вместе с тремя десятками людей Далюге ждал в Берлине телефонного звонка из Мюнхена. Ждал напрасно. Чтобы обойти запрет, наложенный на НСДАП, вместе с рядом единомышленников Далюге основал новую полувоенную организацию — берлинский «Фронтбанн». Это был также псевдоним, придуманный для того, чтобы избежать роспуска «партийной армии» НСДАП, частей СА, созданных в Баварии.

Начиная с 1923 г. членов «Фронтбанна» можно было постоянно видеть на берлинских улицах: они нападали на евреев и иностранцев, устраивали демонстрации против Веймарской республики, вступали в ожесточенные стычки с социал-демократами и коммунистами. Появились жертвы. Самого Далюге после одной из таких стычек сочли мертвым. Несмотря на непрерывную политическую деятельность, в 1924 г. он смог сдать экзамен на дипломированного инженера по подземному строительству, жениться на члене национал-социалистической партии Кете Шварц и до января 1933 г. целыми днями работать инженером.

Возникновение новой НСДАП в начале 1926 г. раскололо берлинский «Фронтбанн», количество членов которого выросло до 2000 человек. Лишь 450 человек из них решили официально вступить в НСДАП в качестве берлинских СА (в их создании 26 марта 1926 г. участвовал Далюге). Число берлинских СА, их агрессивность и нелады с берлинским партийным руководством, где заправляли братья Грегор и Отто Штрассеры, которых Далюге считал чересчур «кроткими», быстро усиливались. Дело дошло до раскола, и 9 ноября 1926 г. Гитлер назначил Йозефа Геббельса гауляйтером Берлина. Затем Далюге выдвинул собственную кандидатуру, но впоследствии вместе со своими СА подчинился Геббельсу.

Геббельс решил использовать берлинские СА, к тому времени насчитывавшие несколько тысяч человек, для того, чтобы склонить Берлин на сторону НСДАП, сочетая слово (памфлеты, плакаты, выступления и т.д.) и дело (заранее спланированные марши протеста, демонстрации, собрания и насильственные действия). Они также служили для охраны выступавших. В 1927 г. Далюге стал посредником в ожесточенной перепалке между Геббельсом и Отто Штрассером и тем самым смог предотвратить дальнейший раскол в берлинской организации НСДАП. Несмотря на рост его значения, при реорганизации СА на имперском уровне в 1928 г. Далюге все же не получил чина оберфюрера одного из семи округов СА. Возможной тому причиной был тот факт, что его работа инженера оставляла ему слишком мало времени для службы в СА, но, быть может, его холерический темперамент или, порой, наивность, за которую получил прозвище «олух». Обиженный Далюге снова занял пост руководителя берлинских СА и в течение полугода держался в стороне от активной службы. В июле 1929 г. его наконец включили в состав имперского руководства СА. Однако он получил лишь почетную должность фюрера СА «для особых поручений» (эвфемизм, означавший, что он может обладать значительной властью, чего в действительности он не имел).

В начале 1930 г., как и многие другие «старые бойцы» СА, Далюге почувствовал холодок по отношению к себе. Из-за мирового экономического кризиса в рядах СА появилось много людей, которых совершенно определенно привлекала партийная кормушка, а не сама партия. Вальтер Стиннес, бывший харизматический офицер добровольческого корпуса, которого Далюге продвинул по службе и назначил оберфюрером СА зоны Ост (Берлин), упрекнул НСДАП в том, что она «обуржуазилась», построила новую роскошную партийную канцелярию вместо того, чтобы как следует платить штурмовикам. Он потребовал включить в партийные списки кандидатов в депутаты рейхстага и ландтагов имена фюреров СА. Для того, чтобы уравновесить уход Стиннеса, Гитлер поручил Далюге возглавить берлинские СС — в то время небольшой элитарный отряд личной охраны. Под руководством Гиммлера, в 1929 г. ставшего рейхсфюрером СС, части СС полностью преобразовались. Подчеркивание ими своей элитарности и абсолютной преданности Гитлеру были по душе Далюге. Он оставил ряды СА и 25 июля 1930 г. вступил в СС. Находясь в полной независимости от Гиммлера, из берлинских СС он создал организацию тайной службы НСДАП для слежки за внешними противниками и СА, целиком преданную партии боевую группу.

Перед самыми выборами в рейхстаг в сентябре 1930 г. Стиннес организовал забастовку СА против НСДАП, чтобы заставить Гитлера увеличить жалованье штурмовикам и наделить фюреров СА большей властью. Семь месяцев спустя, в апреле 1931 г., во время так называемого «путча Стиннеса» он попытался сделать СА Северной и Восточной Германии независимыми от партии. Во время обоих кризисов берлинские СС Далюге оставались верными Гитлеру, хотя им и не удалось спасти все партийное имущество от нападок превосходивших их числом штурмовиков. После мятежа Гитлер присвоил Далюге тот же чин в СС, какой имел в СА Стиннес. После того, как во время «путча» у Стиннеса кончились деньги и большинство сторонников оставили его, берлинским эсэсовцам наконец-то удалось нанести ответный удар, вернуть утраченное партийное имущество и посчитаться с противниками.

«Путч Стиннеса» укрепил положение Далюге в глазах Гитлера и обозначил начало его карьеры. В один момент, когда засомневались (совершенно напрасно) в лояльности даже Йозефа Геббельса, Далюге проявил себя абсолютно преданным бойцом. Гитлер назвал его «мой отважный Курт» и написал ему хвалебное письмо, заканчивавшееся словами: «Эсэсовец, Твоя честь-это верность». Впоследствии Гиммлер велел выбить на пряжках поясных ремней эсэсовцев надпись: «Моя честь — это верность».

В 1932 г. Далюге не только получил чин группенфюрера СС (что соответствовало генерал-майору), но и стал депутатом прусского ландтага. В ландтаге он был членом «Чикаго» и полицейского комитета (последний вскоре стали в шутку называть «комитетом Далюге»). Занимая такую должность, он использовал информацию, собранную значительно разросшимися кадрами берлинских СС, позволившую производить расследования фактов коррупции и жестокости полиции. Эти факты он применял в пропагандистских целях, разжигая ненависть к евреям и Веймарской республике. Кроме того, в газетных статьях и выступлениях Далюге энергично выступал за назначение Гитлера рейхсканцлером.

После прихода Гитлера к власти Далюге, которого тревожили полчища рвущихся к власти партайгеноссе, устремившихся в Берлин, обратился к Герману Герингу, ставшему наиболее могущественным лицом в Пруссии, чтобы получить должность. По совету Геринга он использовал акты берлинских СС для того, чтобы очистить от «нежелательных элементов» фирмы и полицию. Утверждают, будто бы Далюге вместе с Герингом участвовали в заговоре с целью поджога рейхстага. Однако эта гипотеза однозначно противоречит фактам: Далюге, как и Геринг, верили в предстоящее коммунистическое восстание и использовали поджог рейхстага как повод для того, чтобы арестовать или ликвидировать многих лиц, которые были внесены в заранее составленные «черные списки».

11 мая 1933 г. Геринг назначил Далюге начальником прусской полиции, а Далюге, в свою очередь, помог Герингу превратить политическую полицию Пруссии в личный инструмент власти. Однако это пришлось не по вкусу рейхсфюреру СС Гиммлеру, который хотел контролировать всю имперскую полицию и был убежден, что Гитлер, в конце концов, согласится с его планом прекратить постоянные стычки между конкурирующими органами полиции как на региональном, так и на имперском уровне.

Гиммлер попытался вразумить Далюге. Однако последний упирался, поскольку отныне стал фактически независим от рейхсфюрера. В результате ловких манипуляций своих сотрудников и влекомый собственным тщеславием, Далюге попытался использовать связи с Гитлером, Герингом и другими лицами для того, чтобы самому возглавить имперскую полицию. В марте 1933 г. он даже отказался принять приехавшего к нему из Мюнхена в качестве посланника Гейдриха — «правую руку Гиммлера». Гиммлер решил сместить Далюге с поста руководителя берлинских СС, чтобы заполучить находящиеся у них документы. Далюге ответил возмущенным письмом, в котором отметил, что пользуется особым расположением Гитлера.

Однако в декабре 1933 г. Далюге стал замечать куда дует ветер. Министр внутренних дел Вильгельм Фрик тоже стремился заполучить контроль над всей имперской полицией, и постоянная борьба за власть создала в полицейских управлениях невыносимую атмосферу интриг. Положение усложнялось тем, что Эрнст Рем, начальник штаба СА, и его многочисленная организация становились непокорны и предъявляли к Гитлеру свои требования. Основываясь на опыте отношений со Стиннесом, Далюге, должно быть, догадывался, что Гитлер использует гиммлеровские части СС для того, чтобы устранить опасность, исходившую от СА. Он начал заигрывать с Гиммлером, причем в начале 1934 г. помог перевезти штаб-квартиру СС из Мюнхена в Берлин и снабдил рейхсфюрера СС материалом, который тот собирал против Геринга.

В апреле 1934 г. Геринг передал прусскую тайную государственную полицию в руки Гиммлера и Гейдриха, которые создали единую политическую полицию для всего рейха — гестапо. Несколько недель спустя Далюге, с согласия Гиммлера и Фрика, стал шефом остальной полиции Германии. Несмотря на это сближение с Гиммлером, Далюге не был посвящен в планы, направленные против СА, которые разрабатывали Геринг, Гиммлер и Гейдрих. Возможно, они не хотели, чтобы успех предприятия был приписан и ему; возможно, также, они опасались, что он станет просить Гитлера пощадить его старых товарищей-штурмовиков. 30 июня 1934 г. Далюге растерялся и возмутился тем, что Геринг через его голову распоряжался частью подчиненных ему полицейских отрядов. Впоследствии, когда он узнал о масштабах кровавой бани, то подумал, что хотели покончить и с ним. Находясь под этим впечатлением, он обратился к тайным организаторам «путча Рема». Узнав, к своему облегчению, что его жизни ничто не угрожает, Далюге решил, что его прежние друзья действительно затеяли опасный заговор против Гитлера. Оробевший было Далюге снова воспрял духом, когда Гитлер, в обход Гиммлера, присвоил ему чин обергруппенфюрера СС. Он заключил союз с Фриком, который все еще надеялся убедить Гитлера назначить Далюге шефом всей немецкой полиции, включая гестапо, которому поручается и контроль над рейхсминистром внутренних дел.

Далюге представил этот план Гитлеру в феврале 1936 г. Но, поскольку 17 июня 1936 г. была создана единая немецкая полиция, фюрер назначил ее шефом Генриха Гиммлера. Однако фюрер настоял на том, чтобы Далюге был номинальным заместителем Гиммлера и руководителем одного из двух вновь созданных управлений полиции, а именно, полиции порядка (орпо). Таким образом, отныне под его началом находились все полицейские части в форме, а также все пожарные части Германии. Однако Далюге пришлось уступить криминальную полицию Гейдриху, поскольку его полиция безопасности (зипо) включала криминальную полицию и гестапо. Тем самым Гейдрих получил большую власть, чем Далюге, хотя последний был выше чином. Этот относительный успех Далюге поразил многих. В марте 1936 г. его поразил инфаркт, вызванный врожденным сифилисом. В кругах СС ходили слухи, что бездетный Далюге в 1937 г. был объявлен врачами бесплодным, с тем, чтобы его жена могла взять приемного сына. После этого Кете Далюге смогла произвести на свет троих собственных детей, после чего разговоры о его импотенции стихли. Однако гипотеза, что болезнь подействовала на его душевное здоровье, существовала долгое время.

Желая доказать, что он вполне трудоспособен, Далюге работал изо всех сил над организацией и модернизацией орпо. Благодаря его хорошим отношениям с Гитлером, Гиммлер поручил ему во время ежегодного финансирования выбивать деньги не только для орпо, но и для зипо. Далюге принимал участие в перевооружении Германии. Начиная с 1933 г. он создал воинские части, замаскированные под региональных полицейских, которые в 1935 г. влились в состав вермахта. Теперь он располагал батальонами орпо, которые ничем не отличались от вермахта.

Перед аннексией Австрии, Судетской области и «остальной Чехии», а также перед нападением на Польшу и Россию Далюге разработал точные планы, в рамках которых частям орпо предписывалась определенная роль. Подразделения орпо выполняли полицейские задачи, охраняли пленных, захваченное добро и «усмиряли» гражданское население, причем подавляли сопротивление с помощью «вспомогательной полиции», которая набиралась из местных национальных меньшинств, недовольных прежней властью, вооружалась, а затем распускалась или систематически использовалась для того, чтобы ликвидировать евреев и других неугодных штатских. Части орпо в Восточной Европе пользовались дурной славой. Уже в феврале 1940 г. командование немецких войск потребовало вывести из Польши все соединения орпо и заменить их другими частями. На территории рейха орпо выполняли такие задачи, как охрана угнанных на принудительные работы рабочих и военнопленных, обслуживание зенитных батарей и расчистка развалин после бомбардировок. В феврале 1943 г. части орпо насчитывали почти 3 млн. человек.

Подразделения орпо принимали активное участие в уничтожении евреев. Перед войной Далюге как убежденный антисемит выступал за неукоснительное применение нюрнбергских законов. Он участвовал в планировании и разработке погромов во время «Хрустальной ночи», а также в последовавшем разграблении имущества немецких евреев. В октябре 1941 г. он подписал первый приказ о депортации немецких евреев в Польшу. С этого момента орпо занялись геноцидом, в Германии и оккупированной Европе сгоняя евреев с их насиженных мест. Начиная с 1941 г. батальоны орпо систематически расстреливали сотни тысяч евреев и других «нежелательных лиц».

27 мая 1942 г. в Праге было произведено покушение на Гейдриха, который был не только шефом зипо, но и заместителем рейхспротектора Богемии и Моравии. Далюге и Гейдрих успели договориться, что если с одним из них что-то случится, то второй сохранит его пост в руках СС (Гейдрих, который был моложе и во всех отношениях более подходящим, рассчитывал первым воспользоваться этой договоренностью). Далюге полетел в Прагу, и Гитлер назначил его временно исполняющим обязанности рейхспротектора. Таким образом, он стал могущественнейшим лицом в Богемии и Моравии, поскольку номинальный рейхспротектор, барон Константин фон Нейрат впал в немилость и был отправлен в отпуск. К досаде Карла Германа Франка, заместителя Гейдриха в рейхспротекторате, который рассчитывал стать его преемником, после того, как в начале июня Гейдрих умер от ран, Далюге был назначен его постоянным преемником.

Роль Далюге в расследовании покушения на Гейдриха и сопутствующих репрессалиях не вполне ясна. Как следует из частной переписки Далюге, он разделял (справедливое) предположение гестаповского служащего Гейнца Паннвица, что террористы были подосланы чешским правительством в изгнании, однако (ошибочно) полагал, что они опирались на поддержку местного населения. Поскольку он опасался восстания, то использовал многочисленные отряды орпо и войск для гигантской операции по обыску домов и дал себя убедить Франку (который, очевидно, пошел навстречу Гитлеру, желавшему использовать Далюге как прикрытие), настоявшему на принятии драконовских мер, например, казнить всякого, «кто одобрял покушение». Это нисколько не облегчило поиск террористов.

Дело дошло до массовых арестов и казней согласно определенной системе. Две деревни, жителей которых заподозрили в предоставлении крова диверсантам, были сравнены с землей. Их мужское население было расстреляно на месте, женщины отправлены в концлагерь, а часть детей последовала за матерями, другая часть была передана для усыновления в семьи эсэсовцев. Паннвиц утверждает, что Лидице, самая большая из двух деревень (около 400 жителей), была выбрана Карлом Беме, начальником «зипо» в рейхспротекторате, после чего Гитлер дал указание Франку, чтобы тот провел операцию по ликвидации Лидице. О каждом случае расправ Далюге узнавал лишь после проведения акции, однако именно он подписывал все последующие приказы и распоряжения.

В качестве заместителя рейхспротектора Далюге удалось выполнить нормы производства вооружений, а также поставки рабочих для принудительных работ. Однако он не принадлежал к таким людям, какие были нужны Гитлеру, чтобы находить общий язык с коллегами. Он часто вступал в споры с Франком и злоупотреблял своей двойной ролью начальника орпо и рейхспротектора. Кроме того, он разозлил Гиммлера тем, что позволил одному из своих сотрудников, шефу правового отдела орпо, заставить себя выступить против гиммлеровского плана объединения СС с полицией и попытаться добиться определенной независимости полиции. Наконец, Далюге назначил одного своего старого друга, сомнительного типа по имени Вальтер Юрк, управляющим конфискованным еврейским предприятием в протекторате. Юрк исчез вместе со множеством ценностей, и, вполне возможно, кое-что перепало и Далюге. Это стало известно общественности и вызвало скандал.

Второй инфаркт Далюге в июне 1943 г. дал Гиммлеру шанс не только снять его с поста начальника орпо, но и оттеснить его от управления рейхспротекторатом. Однако Гитлер, в 1942 г. присвоивший Далюге высокий чин оберстгруппенфюрера СС (соответствовавший званию генерал-полковника), не хотел отдавать его. Тогда рейхсфюрер СС окружил больного заботой, но приказал эсэсовским врачам отнестись к пациенту с особенным вниманием и распространить мнение, будто бы Дал юге душевнобольной. Изолированный от сотрудников, друзей и родственников, Далюге пришлось подчиняться врачам, что ему едва не стоило жизни. Дело дошло до того, что он попросил Гитлера предоставить ему годовой или двухгодовой отпуск. Гитлер подарил ему поместье, а Гиммлер позаботился о том, чтобы оно оказалось неподалеку от Берлина. Далюге стали систематически лишать персональных привилегий. Наконец он понял, что Гиммлер решил отстранить его от общественной жизни и, написав ему полное горечи письмо, порвал с ним.

Теперь подлинную власть в рейхспротекторате Богемия и Моравия приобрел Франк. Гиммлер принялся за объединение полиции и СС, а Далюге, после долгих колебаний, в конце 1944 г. вместе с семьей отправился в свое поместье на Востоке. Однако вскоре ему пришлось вернуться в Берлин, а затем в Любек, где в начале мая 1945 г. он попал в плен. После этого его отправили в Люксембург, а затем в Нюрнберг. Когда ему сообщили, что он является одним из главных военных преступников, его словно поразила молния. Он еще не знал, что чешское правительство требовало его выдачи. Далюге был известен союзникам главным образом в связи с жестокими расправами в Лидице. Чехи были готовы выдать барона фон Нейрата, которого союзники хотели предать в Нюрнберге суду, если взамен получат Далюге. В конце 1946 г. было объявлено о таком обмене. Ничего не знавший об этом Далюге в мае был доставлен в Прагу, полагая, что должен давать показания против Карла Германа Франка. Приехав туда, он узнал, что будет начат процесс и против него. Его многочисленные отчаянные протесты против этого «настоящего предательства» и его попытки перенести суд в Нюрнберг остались не услышанными. Далюге знал (из разговоров с его главным обвинителем Ярославом Драбеком), «чего он может ожидать от пражского суда».

Известная ирония заключена в том, что гораздо уместнее было бы провести процесс против Далюге в Нюрнберге. В связи с предъявленным ему обвинительным материалом его наказание, вынесенное там, вряд ли было бы меньшим. Решение передать его Праге объяснялось ролью, которую он сыграл, проводя репрессии после убийства Гейдриха, хотя при самых жестоких репрессиях он был всего лишь их инициатором. Зато, вне всяких сомнений, он нес ответственность за гораздо более опасные преступления, а именно за подготовку войны и участие орпо как в зверствах «умиротворения» в оккупированных немцами регионах, так и в депортациях и массовых казнях Холокоста.

Во время процесса против Франка Далюге не удалось приписать репрессии по делу Гейдриха на счет своей мнимой душевной болезни. Во время процесса над ним самим в октябре 1946 г. ему был предъявлен длинный список его собственных преступлений. Помимо всего прочего, при занятии чешских территорий он способствовал уничтожению и изъятию имущества у чехов, которых отправлял на принудительные работы, и использовал свое положение для личного обогащения. Он заверял, что его намерения были добрыми, что его совесть чиста, что его «любили 3 миллиона полицейских».

Его вера в Гитлера оставалась непоколебимой, и он, похоже, был потрясен, когда суд отверг его объяснение, что он лишь постоянно выполнял приказы Гитлера. Далюге утверждал, что больше не может ничего вспомнить, опровергал письменные свидетельства его вины и пытался свалить ответственность на казненного к тому времени Франка. 15 октября он даже попытался имитировать душевное заболевание, возможно, в надежде, что, если его признают душевно больным, то к нему отнесутся более благосклонно. Однако он признался, «что никто ему не верит».

На следующий день, когда Драбек потребовал для Далюге смертной казни, тот произвел впечатление спокойного, почти уравновешенного человека. В последнем слове он объяснил, почему вступил в НСДАП. Он подчеркнул при этом, что «благо общества ставил выше блага отдельного человека». Он просил о помиловании ради семьи, которой не видел несколько месяцев. 23 октября 1946 г. вследствие оккупации чешской территории, вследствие ряда совершенных им особо тяжких репрессий в ответ на покушение на Гейдриха и за то, что он посылал чехов на принудительные работы, Далюге был приговорен к казни через повешение. Как ни странно, но обвинения, связанные с Лидице и растратой конфискованных сумм, были с него сняты. Казнь состоялась в тот же день. Сидя в камере, каким-то обломком он вскрыл себе вены, но это вовремя заметили и перевязали раны. Его последние слова, как и многие в его карьере, были словами преданного национал-социалиста: «Я умираю не как Христос, а как государственный преступник. Моя работа в качестве шефа орпо не была признана».

 

НАЦИОНАЛЬНЫЙ СОЦИАЛИСТ ИЛИ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТ?

Отто Штрассер, с которым связана история левого крыла национал-социалистов в период с 1925 по 1938 гг., родился в 1897 г. в состоятельной, традиционно христианской семье баварского чиновника, отличавшегося националистическими взглядами. В 1914 г. юный Отто добровольцем поступил на военную службу. За боевые заслуги он был неоднократно награжден и получил офицерский чин.

Утратив ориентиры после окончания войны, вместе со своим братом Грегором он вступил в Добровольческий корпус фон Эппа и участвовал в ликвидации «Красной Армии», созданной в Баварии. Когда его брат Грегор в июне 1919 г. начал националистическую агитацию и впервые встретился с Адольфом Гитлером, Отто отправляется в Берлин, вступает в СДПГ и начинает изучать экономические науки. Год спустя он основывает «Социалистический союз бывших участников войны». Его избирают в студенческий парламент. В качестве независимого корреспондента сотрудничает с газетой «Форвертс». Командуя тремя «красными сотнями», участвует в подавлении Капповского путча. В апреле 1920 г. Отто Штрассер выходит из СДПГ, обвиняя ее в том, что она предала рабочих во время восстания в Руре. В действительности социал-демократическое правительство бросило рабочих на произвол судьбы по настоянию командующего Добровольческим корпусом Ваттерса. Вернувшись в Баварию, Отто впервые встречает Гитлера. Между ними возникает взаимная неприязнь. Отто Штрассер не решается примкнуть к недавно возникшему национал-социалистическому движению. Некоторое время спустя в Халле он знакомится с Григорием Зиновьевым, одним из советских руководителей, который объясняет ему значение большевистской революции, убеждает его в том, что Германии необходимо идти по тому же пути, что и Россия. Он уверен в необходимости сближения двух стран.

В конце 1920 г., под влиянием различных политических течений, включая революционный социализм, национализм, христианство, умеренный антисемитизм и, наконец, скорее, романтическую, чем идеологически проверенную ориентацию на Советскую Россию, он пытается создать некое учение, которое он излагает в своих работах.

С 1920 по 1925 гг. Отто Штрассер занимается экономикой и становится ведущим сотрудником одного промышленного концерна. В свободное время он углубляет свои политические знания благодаря контактам с консервативной и националистической молодежью, а также чтению работ Освальда Шпенглера и Меллера ван ден Брука. Однако примкнуть к какой-то определенной организации не решается.

Его брат Грегор успел покинуть Баварию и в мае и декабре 1924 г. участвовал в выборах в Северной Германии в качестве организатора и руководителя отдела пропаганды Немецкой народной партии свободы. Поскольку постепенное возвращение к нормальным условиям экономики в конечном счете грозило отрицательно воздействовать на национал-социалистическое движение, сплочение его различных течений стало еще более настоятельным. Освободившись из заключения после неудавшегося путча, Гитлер стал вождем воссозданной НСДАП. Однако для того, чтобы национал-социалистическое движение превратилось в массовую партию, было необходимо освободиться от группировок путчистского толка.

Опираясь на свой опыт руководителя избирательной кампании 1924 г., Грегор Штрассер понимал трудности, возникшие перед развитием в основном расистского и националистического движения, в условиях экономических и социальных структур Северной Германии. Многочисленный промышленный пролетариат, организованный в СДПГ и КПГ, представлял собой малоблагоприятную для нацистской агитации почву. Программа НСДАП, состоявшая из 25 пунктов, относящаяся к 1920 г., была явно ориентирована на завоевание средних слоев населения и рабочего класса. Грегор Штрассер, сила которого была не столько в области идеологии, сколько в области стратегии, оказал своему брату поддержку при разработке национал-социалистической идеологии, которую, в связи с изменившейся политической и экономической обстановкой, следовало видоизменить и обновить. За такую задачу Отто Штрассер, убежденный тезисами Меллера ван ден Брука, с охотой ухватился. Оба брата разделили между собой работу согласно их способностям. Отто стал «северо-германским идеологом» и начал снабжать брата статьями и текстами речей, которые публиковались под его именем. В таком качестве «серого кардинала» Отто Штрассер не получил официальной должности в партии, поскольку оставался неизвестен и его влияние на руководящие кадры Северной Германии оказалось ограниченным.

В сентябре 1925 г. Грегор организовал в Хагене (Вестфалия) съезд, цель которого заключалась в принятии независимой от Мюнхена, обязательной для всех организаций НСДАП Северной Германии, программы, которая соответствовала бы местным экономическим и социальным условиям. Основание «Рабочего сообщества северо-и западно-германских гау НСДАП», во главе которого находились братья Штрассер, Карл Кауфман, будущий преемник Рема Виктор Лутце и Йозеф Геббельс, решили тем самым продемонстрировать право на собственный путь.

В 1926 г. руководители левого крыла предложили переработанную после октября 1925 г. программу, в которой отмечалась ориентация «Рабочего сообщества» на экономические, внутри-и внешнеполитические условия региона. Таким образом были созданы основы доктрины, которая, в принципе, сохранялась вплоть до ликвидации в 1934 г. левого крыла НСДАП и нашла развитие в программах руководимых Отто Штрассером группировок 1930—1938 гг. Левые национал-социалисты по-прежнему поддерживали разработанную в 1920 г. программу партии, состоявшую из 25 пунктов, при этом подчеркивая необходимость национализации и ограничения частной собственности. Кроме того, они требовали создания германо-советского альянса с целью ведения национальной освободительной войны против империалистических держав Запада.

Гитлер, который был убежден в необходимости чистки партии от этих «большевиков», в период с 1926 по 1930 г. старался ослабить левое крыло национал-социалистов и вогнать клин между братьями Штрассер, не рискуя при этом расколом северо-германской организации партии. В 1926 г., с выходом из этой организации Йозефа Геббельса, ему удалось нанести первый удар. Заявление Гитлера о том, что партийная программа 1930 г., состоящая из 25 пунктов, остается неизменной и не должна ни видоизменяться, ни дополняться, означала для Штрассера, что если он станет продолжать разработку своей идеологии, то может быть заклеймен как враждебный партии фракционер.

Однако, руководствуясь тактическими соображениями, Гитлер назначил старшего Штрассера на должность руководителя отдела пропаганды. В январе 1928 г., став шефом партийной организации рейха, Грегор Штрассер отнесся к своим назначениям с надеждой, что ему удастся склонить Гитлера к социалистическим идеям. Отто Штрассер и горстка партийных функционеров, придерживавшихся социалистической программы, с помощью усиленной пропаганды социалистических тезисов пытались привлечь на свою сторону единомышленников Гитлера. Но при этом все высшие руководители социалистической ориентации-такие, как гауляйтеры Силезии Розикат, Померании Вален и Саксонии фон Мюкке — были исключены из НСДАП и заменены верными линии партии руководителями.

Разразившийся в 1929 г. экономический кризис означал конец равновесию, установившемуся между различными национал-социалистическими группировками. В изменившихся социальных и экономических условиях Гитлер так обозначил стратегическое направление политики своей партии: уважение законных учреждений и принципа состязательности на выборах, ограничение антикапиталистической агитации, ориентация на консерватизм и союз с католической церковью, а также усиление антимаркистской и антисемитской пропаганды.

В отличие от этой стратегической концепции и сближения НСДАП с Немецкой национальной народной партией в своих статьях Отто Штрассер неустанно упрекал Гитлера в предательстве социализма и его потакании силам реакции. По его словам, «создание Третьего рейха» возможно лишь с помощью национальной революции, бок о бок с марксистами, при отрицании национал-социалистами классовой борьбы и пролетарского интернационализма.

Противоборство Геббельса и Отто Штрассера в конечном счете привело к выходу из НСДАП Штрассера и его последователей. Когда в марте 1930 г. младшему Штрассеру удалось превратить еженедельник «Национальный социалист» в ежедневную газету, Геббельс испугался за утрату им своего влияния в гау и потребовал от Гитлера оградить его от нападок Штрассера. В мае месяце Гитлер дважды имел беседы с Отто Штрассером, во время которых он указал на неизбежность разрыва. Но лишь 4 июля заявил: «Социалисты покидают НСДАП». Возникло «Боевое сообщество революционных национальных социалистов» (БСРНС). Несмотря на призыв Грегора Штрассера к членам НСДАП сохранять верность своему фюреру, БСРНС развивалось быстрее, чем ожидало мюнхенское руководство партии. Усиление БСРНС можно расчленить на два периода. Во время первого из них, относящегося к июлю и августу, благодаря притоку новых членов, вышедших из НСДАП, был создан костяк руководства новой партии. В период с августа по декабрь произошла ее консолидация и укрепление, а в сентябре—октябре 1930 г. произошел «национал-большевистский» кризис.

БСРНС, руководимое Отто Штрассером, Гербертом Бланком и Бруно Эрнстом Бухруккером, бывшим шефом «Черного рейхсвера», в декабре 1930 г. насчитывало 5000 сторонников, к которым принадлежали гауляйтеры Бранденбурга и Данцига Эмиль Хольц и Бруно Фрике, представители гитлеровской молодежи и СА, а также многие местные руководители НСДАП из Тюрингии, Саксонии, Бранденбурга, Шлезвиг-Гольштейна и Рурской области. В конце мая 1931 г., после этапа организационного укрепления, БСРНС снова занялось привлечением в свои ряды новых членов, в результате чего в 90 местных группах насчитывалось 6000 его сторонников. Началось издание еженедельника «Немецкая революция» с тиражом в 10 000 экземпляров и теоретического журнала под названием «Национал-социалистические письма».

Однако вскоре внутри БСРНС возникли разногласия. Левое, национал-большевистское крыло требовало радикальной социализации и введения плановой экономики. Сторонники этого направления критиковали экономические взгляды руководства БСРНС, называя их «реформистскими». Однако, несмотря на внутренние разногласия, в апреле 1931 г. во время восстания берлинских СА группа Штрассера добилась новых успехов.

В момент путча Стиннеса БСРНС пришлось полагаться на союзников, которые распространяли революционные настроения за пределы своей организации, вплоть до высшего руководства СА, где недовольство существующим положением разгоралось с новой силой. Кроме того, группа Штрассера работала с полувоенным объединением «Вервольф-Бунд», насчитывавшим 10000 членов, а также с крылом Движения крестьян, которое насчитывало 2000—3000 сторонников в Шлезвиг-Гольштейне и Саксонии.

В мае 1931 г. по инициативе Эрхардта, в 1920-х гг. бывшего одним из руководителей Добровольческого корпуса, произошло объединение группы Стиннеса с БСРНС в «Национал-социалистическое боевое сообщество Германии» (НСБСГ). Однако Эрхардг оказался правительственным агентом. Его цель заключалась в том, чтобы объединить вокруг БСРНС и его союзников все активные полувоенные группы, создав из них оппозицию Гитлеру.

Но в июле 1931 г., когда БСРНС усилило свою деятельность, революционной национал-социалистической динамике пришел конец. К этому времени обрели свою окончательную форму идеологические основы революционной национал-социалистической мысли. В результате возникла коалиция, в которую входили Стиннесово крыло СА, «Вервольф», остатки бригады Эрхардта и несколько провинциальных группировок. Возникла сила, однозначно стоявшая вне НСДАП.

Однако внутри этого союза возник ряд ссор, размолвок. Если по своей натуре Стиннес был личностью активной, то Штрассер был интеллектуалом социалистического толка, а Эрхардт правительственным агентом. У них у всех были разные цели, и продолжительное сотрудничество между ними стало невозможным. Эта разница интересов вызвала развал БСРНС, обусловивший новый «национал-большевистский» кризис группы Штрассера, масштабы которого превзошли масштабы кризиса 1930 г. С самого основания БСРНС в его рядах произошел рад расколов, многие бывшие члены НСДАП вышли из этой организации и примкнули к КП Г. Вплоть до самого своего запрещения в 1933 г. БСРНС выполняло роль своего рода буфера между гитлеровским национал-социализмом и коммунизмом.

Причина этого национал-большевистского кризиса заключалась в слабости идеологии БСРНС, которое не могло выдержать интеллектуальной борьбы с марксизмом. Группа Штрассера была не в состоянии противостоять грубой силе НСДАП и СА. Союз со Стиннесом и «Черным фронтом» в 1931—1933 гг. не помог сторонникам Отто Штрассера устоять перед гитлеровским террором. Атмосфера неуверенности, усиленная нападениями штурмовиков на собрания революционных национал-социалистов и на отдельных штрассеровцев, привела местные группы в объятия коммунистов. КП Г оказалась единственной политической силой, способной дать отпор гитлеровскому террору.

Осенью 1931 г. после роспуска БСРНС у активистов, сгруппировавшихся вокруг Стиннеса, как и у всего левого крыла боевого содружества, не оставалось шансов выжить. Отто Штрассер решил создать «Черный фронт», неформальное объединение «Вервольфа» с рядом местных групп «Нагорного союза» и остатков движения селян. Органом этого альянса стал «Ди Тат» — газета, выходившая под редакцией Фердинанда Фрида. Ее цель заключалась в создании единого фронта, направленного против Гитлера, который объединил бы революционных национал-социалистов, профсоюзных лидеров наподобие Лей-парта, а также таких лиц, как Курт фон Шлейхер, и представителей христианско-консервативного лагеря. В мае 1932 г. БСРНС, превратившееся в горстку активных членов с 1500 сторонников, представляло собой секту, сгруппировавшуюся вокруг Отто Штрассера.

Кризис НСДАП, наступивший осенью 1932 г., и выход из партии Грегора Штрассера в начале декабря того же года, привел к тому, что ее покинуло множество ее членов. Это привело к притоку новых людей в обескровленное БСРНС. К концу 1932 г. БСРНС пополнили 4000 противников Гитлера, которым, к сожалению, не удалось помешать ему занять пост канцлера. Успех гитлеровской тактики прихода к власти легальным путем даже вызвал одобрение Отто Штрассера.

После того, как отряды Штрассера подверглись выборочной ликвидации уже в первые месяцы «унификации» с помощью облав и арестов, он с удвоенной силой повел борьбу как в пределах, так и за пределами рейха. До 1934 г. она велась в Австрии, а до 1938 г. он руководил ею из Чехословакии. Благодаря поддержке консервативных кругов, сгруппировавшихся вокруг Эдгара Юнга, автора нашумевшей книги «Господство посредственностей», до 1935—1936 гг. Отто Штрассеру удавалось сохранить ряд нелегальных групп, действовавших на территории Германии, и с их помощью продолжать борьбу против гитлеровского режима. Однако начиная с 1936—1937 гг. эффективность репрессий свела его влияние почти на нет и вскоре привела к бегству Отто Штрассера от преследования гестапо в Европу, а затем и в США.

Согласно идеологии Отто Штрассера, перед каждым индивидом стоит задача социального и этического отношения к самопожертвованию ради сообщества. Во всех работах Штрассера-младшего присутствует мотив самопожертвования. Именно это самопожертвование оправдало Первую мировую войну, оно же будет причиной неизбежных потерь в грядущей борьбе за освобождение Германии от цепей Версальского кабального договора. По его мнению, за последние 150 лет маятник истории западного общества колебался в сторону то индивидуализма, то коллективизма.

В отличие от Эдгара Юнга, Отто Штрассер придавал мало значения политическому настоящему, которое было лишь переходной фазой в рамках циклического развития истории. Провал Веймарской республики, а также мировой экономический кризис он рассматривал как формы проявления закономерного вырождения общества. По его мнению, будущее, разумеется, принадлежит революционным национал-социалистам. Для того же, чтобы ускорить ход истории, необходимы такие личности, как Кромвель, Ленин и Штрассер.

Отто Штрассер мечтал о переделке общества с помощью уничтожения промышленного общества и насильственной переориентации горожан на творческую работу на земле. В своих теоретических работах он выглядит как аграрный экстремист-консерватор. Его цель — расчленение предприятий тяжелой промышленности на мелкие, децентрализованные структуры, в рамках которых будут трудиться сельскохозяйственные рабочие. Сокращая потребности в предметах первой необходимости, будет достигнуто определенное сокращение промышленного производства. Постепенно будет ликвидироваться капитализм. Крупные сельскохозяйственные площади будут разбиты на мелкие поместья, а на смену банкам шаг за шагом появится международный товарообмен.

Зачастую значение Штрассеровой модели «социализма» недооценивают. Разумеется, «социализм» Отто Штрассера значительно отличается от марксистского представления о социализме. Однако реализация его концепций привела бы к такому же радикальному изменению существующего общественного порядка в Германии, как это произошло в России после Октябрьского переворота. По его словам, он придерживался третьего пути, отличавшегося от либерализма и марксизма. Но, в то же время, он сохранял тактический союз с КПГ и относился к ряду коммунистических тезисов с терпимостью, считая необходимой скорейшую выработку у рабочего класса революционной воли. К Гитлеру, «барабанщику» немецкой революции, он относился, как к Керенскому, возглавившему выступление масс против царского режима. Вместе с Юнгером и Геббельсом он ценил пользу пропаганды для мобилизации масс и признавал бесспорный талант Гитлера выступать в качестве политического катализатора. Однако его собственные теории были бесплодны. Это выяснилось в 1933 г., когда Гитлеру удалось воплотить в жизнь социальную и экономическую стабильность, которой желал немецкий народ.

Штрассер сумел разглядеть в национализме разрушительный элемент империалистических западных держав. По его мнению, ослабление таких противников Германии, как Франция и Англия, должно опираться не на поддержку национальных освободительных движений в колониях, а на развал мнимых национальных государств наподобие Франции или Великобритании. Именно Отто Штрассер обратил внимание на движения за независимость этнических группировок-таких, как бретонцы, фламандцы, валлийцы, шотландцы. Десять лет спустя его разработки были использованы генеральным штабом СС для реорганизации Европы по этнически-языковому принципу. Такого рода разработки были использованы немецкими идеологами и во время войны с Советским Союзом. Немецкие политики составили особые карты территорий, где происходили военных действия с указанием народностей, населяющих те или иные районы.

Отто Штрассер подчеркивал значение естественной склонности нации к эндогамии (вступление в брак с представителями своей расы) и отвергал всяческие чуждые культурные влияния. Он настаивал на уменьшении политического и культурного влияния евреев и не исключал «окончательного решения еврейского вопроса». Свой аграрный экстремизм Отто Штрассер противопоставил ориентации Гитлера на развитие промышленного общества. Вне всякого сомнения, реализм Гитлера восторжествовал над идеализмом Штрассера-младшего.

 

ЗАБЫТЫЙ ПРЕДШЕСТВЕННИК РЕМА

Отто Вагенер родился 29 апреля 1888 г. в Дурлахе (земля Баден) в семье выходца из Брауншвейга, состоятельного фабриканта, принадлежавшего к евангелической церкви. Вагенер-старший стал директором фабрики по изготовлению швейных машин и велосипедов в Карлсруэ. Там-то и провел свое детство юный Отто. По окончании гимназии он поступил в берлинскую Прусскую военную академию. Во время Первой мировой войны он получил чин капитана и командовал ротой, а затем батальоном, воюя на Западном фронте. В 1916 г. он стал служить в генеральном штабе. После войны вместе с частями Добровольческого корпуса в качестве офицера воевал с поляками и большевиками в Прибалтике, где был ранен. В конце 1919 г. Вагенер вернулся в Германию и в 1920 г. в составе Добровольческого корпуса принимал участие в различных столкновениях в Верхней Силезии, Саксонии и Рурской области. После разгрома Капповского путча в марте 1920 г. на непродолжительное время был заключен в тюрьму. После освобождения написал книгу, в которой яркими красками описал битвы бойцов Добровольческого корпуса и выражал глубочайшее презрение к руководителям Веймарской республики, называя их предателями, вонзившими нож в бок своему отечеству. В этой же книге он выражал свое активное неприятие большевизма.

В 1920-х гг. Отто Вагенер занялся экономикой. После непродолжительного изучения народного хозяйства в течение нескольких месяцев занимал должность заместителя директора фабрики по изготовлению насосов и различного оборудования. Затем стал работать на предприятии своего отца, где быстро поднялся по служебной лестнице, заняв пост директора и став членом совета управляющих своей фабрики и ряда других фирм. Начиная с 1925 г. он занялся торговлей и стал совладельцем фирмы по продаже фанеры в Филлингене. Помимо коммерции, Вагенер занимался и политической деятельностью, примкнув к правым кругам. В 1920 и 1921 гг. он возглавил баденский филиал ультра-консервативной националистической организации самообороны, состоявшей, главным образом, из бывших бойцов Добровольческого корпуса. В 1925 г. он примкнул к блоку правых и участвовал в выборах рейхспрезидента, голосуя за кандидатуру Карла Ярреса. После того, как после первого тура выборов Яррес снял свою кандидатуру, была выдвинута кандидатура фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга. Благодаря его коммерческой и общественной деятельности, у Вагенера появился широкий круг знакомств, в том числе и среди научной общественности. В знак признания его финансовой щедрости университет, в котором он выступил с рядом докладов, присвоил Отто Вагенеру ученую степень почетного доктора наук.

Бывшие сослуживцы увлекли его идеями национал-социализма. По настоянию прежнего боевого товарища Роберта Вагнера, ставшего гауляйтером Бадена, в 1927 и 1928 гг. Отто Вагенер прослушал ряд докладов Готфрида Федера и Грегора Штрассера.

Отто Вагенер был одной из заметных фигур в национал-социалистическом движении. С октября 1929 и до конца 1930 г. он был начальником штаба СА, предшественником Эрнста Рема. Однако он окончательно связал себя с нацистской верхушкой в августе 1929 г., когда тогдашний шеф СА Франц Пфеффер фон Заломон, с которым они вместе воевали в рядах Добровольческого корпуса в Прибалтике и Верхней Силезии, пригласил его на партийный съезд в Нюрнберг. Там Вагенер встретился с рядом знакомых ему бывших офицеров, занимавших ответственные посты в СА. На него произвели большое впечатление воинственный дух и дисциплина, царившие в рядах национал-социалистической партии.

После первых встреч с Гитлером на партийном съезде Вагенер оказался под влиянием его личности. Даже после того, как его сняли с руководящих постов, и позднее, после краха Третьего рейха, Отто Вагенер сохранил непоколебимую веру в фюрера. По его мнению, Гитлер был наделен гениальностью. Рассказывая в своих мемуарах об одной из встреч с ним, он писал: «Гитлер и не сидел, и не стоял, он весь превратился в "слово", взор его сверкал, лицо светилось. Я запомнил только его глаза и звук его голоса». Гитлер говорил, как провидец. «Своим взглядом он пронзал мрак грядущего, как бы лучом прожектора высвечивая такие предметы и явления, которые недоступны нашему пониманию», — вспоминал Вагенер. Главными недостатками фюрера, по его мнению, были незлобивость и доверчивость. По этой причине он стал жертвой таких лжесоветчиков, как Геринг, Геббельс и Гиммлер, которые его, в конце концов, и погубили.

На партийном съезде, состоявшемся в 1929 г., Гитлер предложил Вагенеру занять вновь созданный пост начальника штаба СА. Вагенер оставил свою экономическую деятельность. Он был сравнительно молод (ему был сорок один год), не имел семейных обязанностей, так как находился в разводе, и полностью отдался службе национал-социализму. Невысокого роста, коренастый, Вагенер обладал непривлекательной внешностью, не был красноречив и не умел произвести впечатления на окружающих. Став начальником штаба СА, он главным образом занимался вопросами организации и улучшением материального положения СА. Свой штаб он укомплектовал бывшими армейскими офицерами. Затем занялся рационализацией операций СА, приведением в порядок финансов организации и поисками дополнительных источников ее финансирования. В качестве начальника штаба он принимал различные меры для улучшения организации. С целью накопления денежных средств для страхования членов СА, которое было введено еще раньше, для покрытия расходов на медицинские услуги по лечению штурмовиков, раненных в уличных столкновениях, он ввел систему уплаты членских взносов по образцу той, которая существовала на промышленных предприятиях. Чтобы получить дополнительные средства, он обеспечил получение части прибыли от продажи новой марки сигарет под названием «Штурм». В качестве компенсации он обещал изготовителю потребовать от членов партии, чтобы они приобретали эти сигареты. После основания Национал-социалистического корпуса автомобилистов (начиная с 1931 г. он стал называться Национал-социалистическим корпусом водителей — НСКК) он предложил членам партии, имевшим легковые и грузовые автомобили, добровольно предоставлять в распоряжение СА свои машины, тем самым увеличив мобильность частей СА.

После того, как его друг Пфеффер фон Заломон порвал с Гитлером и оставил свой пост верховного фюрера СА, Вагенер продолжал оставаться начальником штаба СА, став вторым лицом (после Гитлера) в руководстве этой военизированной организации партии. Когда возникали напряженные отношения между СА и Гитлером, Отто Вагенер неизменно вставал на сторону вождя партии, под политическим руководством которого находились штурмовые отряды. Пребывая в должности начальника штаба СА, он все больше интересовался экономической политикой НСДАП. Вопросами экономики он интересовался давно и разработал ряд теорий, которые хотел увидеть использованными партией. После того, как Гитлер убедил Эрнста Рема, вернувшегося в начале 1931 г. из Боливии, занять пост начальника штаба СА, Вагенер попросил, чтобы его направили в аппарат руководства партией с тем, чтобы он смог заняться вопросами экономики. Гитлер пошел ему навстречу, и Вагенер принялся за создание так называемого экономическо-политического управления, которое он сам и возглавил. В 1931 г. ЭПУ стало издавать экономический еженедельник «Экономическо-политическая служба печати», который должен был знакомить партийных чиновников с вопросами экономики. В начале 1932 г. Вагенеру удалось привлечь Вальтера Функа, шеф-редактора экономического отдела «Берлинской биржевой газеты» к редактированию своего информационного бюллетеня. Вагенер рассматривал этот печатный орган как штаб планирования, задача которого состояла в том, чтобы выработать экономическую политику будущего национал-социалистического государства. Готтфрида Федера, экономические идеи которого вначале оказали влияние на Гитлера, он презирал. В книге «Моя борьба» фюрер с похвалой отозвался о Федере, а его работу, где тот комментировал партийную программу, назвал «катехизисом национал-социализма». По мнению Вагенера, Готтфрид Федер был чересчур высокого мнения о себе, был безнадежным путаником и своими идеями создавал помехи национал-социализму.

Чтобы поставить на службу партии работы теоретиков экономики и разработчиков экономической политики, Отто Вагенер пытался добиться доверия со стороны Гитлера. Этому способствовало то обстоятельство, что его контора оказалась поблизости от «Коричневого дома», куда в начале 1931 г. переехала главная штаб-квартира партии. Там он имел возможность встречаться с фюрером. Не имевший семьи и располагавший известными средствами, Вагенер мог сопровождать Гитлера в его поездках по Германии. Таким образом он оказался в свите фюрера и имел возможность вести с ним продолжительные беседы, которые он впоследствии воспроизвел в своих мемуарах. Он разделял многие предрассудки Гитлера, в том числе склонность к экономической автаркии и фанатический антисемитизм — области, где взгляды обоих совпадали. Областью, где их воззрения отличались, была внешняя политика. Как отмечал в своих мемуарах Вагенер, он выступал против планов Гитлера захватить Россию, а также был склонен привлечь Англию на сторону Германии в качестве союзника или, по крайней мере, в случае войны заставить ее соблюдать нейтралитет.

Отто Вагенер, подобно Отто Штрассеру, выступал за третий путь — нечто среднее между капитализмом и социализмом, которое он назвал «социальной экономикой». Он отвергал национализацию предприятий и ратовал за постепенную передачу существующих предприятий в руки тех, кто на них трудится. Государство должно было обеспечить этот процесс.

Начиная с января 1931 и кончая сентябрем 1932 г. он возглавлял экономический отдел руководства рейхом. В апреле 1933 г. Вагенер был назначен рейхскомиссаром по вопросам экономики. Но в конце июня 1933 г. его сместили со всех партийных и правительственных постов. В период прихода НСДАП к власти его имя очень редко упоминалось в печати. Лишь после выхода в свет в 1978 г. его посмертных мемуаров, написанных им три десятка лет тому назад в британском концлагере, стала известна его роль в «эпоху борьбы за власть».

Вагенер предложил модель «сословного самоуправления», которое должно было рекомендовать правительству меры по совместному управлению предприятиями и распределению доходов между их владельцами и работниками. Филиалы производств на местном уровне следовало организовать в «экономические советы», в которых капиталисты и рабочие должны быть представлены в равной пропорции. Эти местные советы должны были посылать своих представителей в региональные экономические палаты, которые, в свою очередь, направляли собственных представителей в имперский экономический совет, задача которого заключалась в даче рекомендаций политическому руководству будущего национал-социалистического государства. С помощью такой структуры можно было бы равномерно распределять прибыль между заинтересованными лицами и финансировать программу обеспечения благосостояния населения. По мнению Вагенера, правительство должно было обладать правом вмешиваться в экономику, однако ее большая часть должна была оставаться в частном владении.

Как вспоминал Вагенер, Гитлер с интересом прислушивался к его планам и активно обсуждал их вместе со своими сотрудниками. Зачастую вождь партии реагировал положительно и признавался, что не чувствовал себя связанным экономическими условиями партийной программы, состоявшей из 25 пунктов. Однако он настаивал на том, чтобы планы Вагенера оставались строго засекреченными до тех пор, пока НСДАП не придет к власти, с целью исключить их использование противниками во вред партии. Между тем своеобразие его планов и благосклонность Гитлера к нему, как вспоминал Вагенер, настроили против него ряд влиятельных лиц в руководстве партии, в особенности, Геринга и Гиммлера, которые назвали Вагенера реакционером.

В начале 1932 г. его влияние на фюрера ослабло, когда появились два новых соперника, которые стали претендовать на ведущее положение в руководстве экономикой. Одним из них был Вальтер Функ, которого год назад Вагенер сам приблизил к себе. Связи с кругами крупных предпринимателей он использовал для того, чтобы добиться влияния на Гитлера, став, тем самым, независимым от Вагенера. Вторым был Вильгельм Кеплер, бывший коммерсант, который вступил в партию и добился расположения к себе Гитлера. С согласия вождя партии в начале 1932 г. Кеплер образовал кружок экономических советников, представлявших промышленность и сельское хозяйство, которые не являлись членами партии.

Противоречия между бывшими друзьями обострились в апреле 1932 г., после того, как в партийном издательстве Эгера была напечатана экономическая программа Вагенера. Федер, считавший себя знатоком экономических проблем, выступил против распространения этой брошюры. Его поддержали Функ и Рудольф Гесс, заместитель фюрера. С этого момента влияние Вагенера стало быстро сходить на нет. Он перебрался в Берлин. Осенью и зимой 1932 г. он вел агитацию за НСДАП в кругах военных. В августе этого же года он обратился к штабу генерала фон Шлейхера за поддержкой кандидатуры Гитлера на пост рейхсканцлера. Однако, поскольку он был всего лишь отставным капитаном, военные к нему отнеслись несерьезно, так что, по существу, никакой роли в том, что Гитлер достиг вершин власти, Вагенер не сыграл. После прихода наци к власти в конце января 1933 г. Вагенер снова привлек к себе внимание общественности. Во главе отряда штурмовиков он занял берлинскую резиденцию «Имперского союза германской промышленности» и принялся за «унификацию» и «ариизацию» этого объединения. Министр экономики Альфред Гугенберг одобрил эти шаги, назначив Вагенера рейхскомиссаром по вопросам экономики.

Вечером 28 июня 1933 г. Отто Вагенер был вызван в рейхсканцелярию. Впоследствии он рассказывал, что в тот момент, как он ждал в приемной фюрера, в кабинет вошел его исконный враг Герман Геринг. После того, как его наконец позвали в кабинет, Гитлер встретил Вагенера очень недоброжелательно. Он заявил, что сначала хотел назначить его на пост статс-секретаря министерства экономики, но из-за его мнимых интриг вопрос этот больше не стоит на повестке дня. Гитлер приказал арестовать сотрудников Вагенера, впрочем, оставив его самого на свободе. Преемник Гугенберга Курт Шмитт сместил Вагенера с должности рейхскомиссара по вопросам экономики и отменил все его распоряжения.

Поскольку Отто Вагенер занимал важный пост в руководстве СА, во время расправы эсэсовцев над верхушкой СА в конце июня и первых числах июля он был арестован. Как он впоследствии рассказывал, избежать смерти ему удалось совершенно случайно: автомобиль, на котором его везли во двор кадетского училища, где происходили расправы, вышел из строя. Благодаря вмешательству его родных и друзей два дня спустя его освободили из-под ареста. После этого он вернулся в поместье в Саксонию, где стал вести жизнь частного лица. Вагенер был избран депутатом рейхстага и получил почетный чин группенфюрера СА. В последующие годы с Гитлером он встречался лишь во время крупных мероприятий. С началом Второй мировой войны он вернулся на военную службу и дослужился до генерал-майора. В качестве последнего командующего восточной части Средиземноморья в 1945 г. он передал англичанам остров Родос. После семилетнего заключения в лагере для военнопленных в Великобритании и Италии в качестве военного преступника, он вернулся в Германию. Там он занялся предпринимательской деятельностью, участвовал в работе консервативных политических организаций. Отто Вагенер скончался в Баварии в 1971 г. в возрасте восьмидесяти трех лет.

 

ПРЕЕМНИК ГЕЙДРИХА

Гитлер ценил честолюбивых соратников, для которых общественные интересы совпадали с личными. Именно к этой категории сотрудников принадлежал Эрнст Кальтенбруннер, последний руководитель главного управления имперской безопасности (РСХА). Фанатичный последователь национал-социалистической идеологии и целеустремленный прагматик, умевший разбираться в хаосе Третьего рейха, он в короткий срок выдвинулся на один из самых важных постов в государстве.

Непоколебимая вера Кальтенбруннера в такие принципы национал-социализма, как «расовое единство», завоевание «жизненного пространства» и «государство, руководимое фюрером», вероятно, являлась следствием почти патологического страха, который испытывали многие представители среднего сословия «немецкой Австрии» в продолжение последних десятилетий существования монархии Габсбургов. Настойчивые требования других национальностей, входивших в Австро-Венгерскую империю, предоставить им равные права в управлении страной, получении должностей и образования, а также соперничество языков привели к тому, что немало австрийских немцев стремились к присоединению к Германской империи, мечтая о «Великогерманском рейхе», который должен был объединить всех граждан «немецкой расы». Опираясь на социал-дарвинистские теории неравенства и, как результат, вечной битвы между «расами», уже тогда проникнутые чувством своей «немецкости», ультра-националисты монархии Габсбургов были готовы покончить с «коновцами» (включая в это понятие полностью ассимилировавшихся евреев) и другими ненемецкими национальностями, «неполноценными» как с биологической, так и с культурной точки зрения. Те, кто выступал против таких устремлений, причислялись к смертельным врагам. В их число входили как католические круги, так и чересчур терпимые либералы и ортодоксальные марксисты; как венгерские сепаратисты, славянофилы и панслависты, так и начавшие тут и там возникать сионисты.

До начала Первой мировой войны «великогерманский» шовинизм нигде не имел столько сторонников, как среди членов немецких студенческих корпораций в университетах. Всякое компромиссное решение считалось предательством «идеи». Жесткие нормы и установившиеся среди корпорантов обычаи (к примеру, дуэли и диспуты) усиливали специфический духовный настрой членов корпораций: жесткие требования, предъявляемые к себе самим и надменное, презрительное отношение к «неполноценным» людям считались добродетелями. С 1893 до 1898 гг. отец Эрнста был также активным членом немецкой шовинистической корпорации «Арминия» при университете Граца. Уже в то время это объединение не допускало в свои ряды евреев, принимало участие в антиславянских демонстрациях и поддерживало политику Георга фон Шенерера, предшественника Адольфа Гитлера.

Эрнст Кальтенбруннер родился 4 октября 1903 г. в семье получившего ученую степень адвоката в Риде (округ Инна). Детство и юность он провел в Раабе (Верхняя Австрия) и Линце, который в его семье называли «немецким городом». Отец его, полностью вписавшийся в местное общество, и по тогдашним меркам вполне состоятельный господин, был в то же время ярым поборником «аншлюса». Как в Раабе, так и в Линце он ограничивал свои контакты с местными евреями рамками профессиональной необходимости. Будучи убежденным антиклерикалом, он был взбешен, когда сын стал прислуживать на литургиях в школе. Однако тревога отца за сына, которого он считал подпавшим под сильное влияние церковников, оказалась беспочвенной. Уже учась в реальной гимназии Линца (1913-1921), Эрнст стал активным членом откровенно антиклерикальной организации учащихся «Гогенштауфен», а не просто «попутчиком».

С 1921 по 1926 гг. Кальтенбруннер-младший учился на юридическом факультете университета Граца, где он установил такие же связи, как и его отец. В качестве активного члена студенческой корпорации «Арминия» он вместе с другими студентами организовал демонстрации и бойкот, направленный не только против студентов и профессоров-евреев, но и против католической легитимистской корпорации «Каролина», а также различных иностранных студенческих групп. Шовинистическое наследие предвоенного времени и связанные с ним «образы врагов» впоследствии почти не изменились, хотя обстоятельства, в которых теперь приходилось действовать «Арминии», стали иными. Проигранная война и революция в глазах многих из членов корпорации казались осуществлением мечты, к воплощению которой они стремились в течение полувека: коалиция клерикалов и марксистов, которая, казалось, господствовала в изувеченной стране, от которой осталась одна Австрия, делала неизбежным присоединение к Германии, чему препятствовали державы-победительницы. Кальтенбруннер и его друзья полагали, что кукловодами появившихся после развала Австро-Венгерской империи стран, а также правительств в Риме, Париже, Лондоне, Москве и Вашингтоне являются евреи, а не только западные державы, которые препятствуют объединению немцев с помощью мирных договоров, а также немыслимых репараций, тем самым подрывая национальную экономику и способствуя центробежным силам и «социальной напряженности» для того, чтобы еще больше ослабить Австрию и сделать совершенно невозможным укрепление немецкой Австрии. Особенное недоверие вызывали на этом фоне все меры венских чиновников, направленные на благо евреев огрызка, в который превратилась Австрия. Такие меры рассматривались перекрасившимися антисемитами, которые были таковыми в течение многих поколений, показателем предоставления-по их мнению, незаслуженно — национальному меньшинству все больших привилегий, которые воспринимались антисемитскими кругами как прямое «поощрение культурного угнетения» и «сексуального порабощения коренного населения». Многие десятилетия спустя Кальтенбруннер весьма гордился тем, что, будучи юным студентом, боролся с «чуждыми немецкой нации нравами и культурой» и «теми, кто их пропагандировал», и, несмотря на то, что был заклеймен как антисемит, продолжал настойчиво бороться с ними.

Как следствие, в 1930 г. Кальтенбруннер вступил в НСДАП, а в 1931 г. в СС. Экономические причины играли в его выборе лишь второстепенную роль. В 1929 г. кандидат в адвокаты вступил в «организацию самообороны» принца Стархемберга. После безуспешных переговоров Стархемберга с национал-социалистами, Муссолини и христианскими социалистами, Кальтенбруннер, разочарованный нерешительностью Стархемберга и смещением «организации самообороны» в фарватер клерикалов, в конечном счете проголосовал за НСДАП. Его вступление в СС — элитные формирования — находилось вполне в «антипролетарских» традициях студенческих корпораций.

Ни зигзагообразный курс партии, ни его отставка с должности статс-секретаря по вопросам безопасности не заставили изменить политические взгляды Кальтенбруннера, высшего руководителя СС и полиции Вены (1938— 1943). Он достиг исполнения своих желаний 30 января 1943 г., когда Гиммлер назначил его преемником Гейдриха на посту руководителя созданного в 1939 г. Имперского управления безопасности, возглавившего гестапо, криминальную полицию и СД.

Как и прежде, его высшей целью был объединенный, однородный в расовом отношении рейх. При нем в качестве «врагов рейха» все так же преследовались евреи, славяне, коммунисты, социал-демократы, католические священники, центристы, масоны, профсоюзные деятели, «исследователи Библии» и другие лица, которые отвергали национал-социалистическую идеологию. В оккупированных областях обстановка была более сложной, и с продолжением войны приходилось мириться со все большими «отклонениями» от прежней генеральной линии НСДАП. В связи с военной обстановкой, в тактических целях в 1943—1944 гг. службе безопасности приходилось вступать в контакты с некоторыми представителями «недочеловеков».

При Кальтенбруннере РСХА была готова на уступки даже в «еврейском вопросе», над «окончательным разрешением» которого Кальтенбруннер работал даже усерднее, чем его вышестоящий начальник Генрих Гиммлер. Когда в феврале 1943 г. Кальтенбруннер предложил очистить Терезиенштадт, отправив 5000 старых и немощных евреев в Аушвиц, он получил отказ от рейхсфюрера СС. В качестве юриста Кальтенбруннер всегда старался соблюдать формальные правовые нормы, даже когда речь шла о депортируемых или депортированных евреях. К примеру, хотя в 1943 г. министерство юстиции и МВД часть таких постановлений считала устаревшими, Кальтенбруннер настаивал на выполнении распоряжения, согласно которому имущество депортированных евреев после их смерти становилось достоянием государства. Иностранные евреи, оказавшиеся на немецкой территории, в правовом отношении считались местными, в результате чего обладателей иностранных паспортов можно было включить в программу уничтожения и т.д. После оккупации Венгрии в марте 1943 г., когда появилась возможность депортации венгерских евреев в Аушвиц, Кальтенбруннер лично отправился в Будапешт, чтобы обсудить с экспертами «по еврейским делам» нового правительства принципы их ареста и депортации. Он действовал не только благодаря появившейся возможности, но и на основании убеждения, что евреи являются самыми опасными врагами Германии, в чем он признался после войны, отвечая на вопросы Нюрнбергского трибунала, утверждая, что евреи не только являлись главными выразителями большевистского мышления, но и движущей силой всякой враждебной акции. Дело в том, что на востоке Европы евреи остались, по существу, единственными уцелевшими интеллектуалами, исключительными владельцами ремесленных предприятий «и вообще той прослойкой, которая располагала достаточным умом для того, чтобы обеспечить идеями соответствующего актера для воплощения их в жизнь».

С такой же жесткостью и беспощадностью Кальтенбруннер разбирался с другими противниками национал-социализма. 5 ноября 1942 г. РСХА издала распоряжение, согласно которому преступления, совершенные гражданами Польши и Советской России, отныне находились в компетенции не органов юстиции, а полиции, на том основании, что «враждебные немецкой нации и неполноценные в расовом отношении лица» представляют особую опасность для немецкого народа. В своем распоряжении от 30 июня 1943 г. Кальтенбруннер разъяснил, что при рассмотрении органами государственной полиции такого рода преступлений следует иметь в виду, что поляки и советские русские в силу одного лишь своего присутствия на территории, принадлежащей немцам, представляют опасность для «немецкого порядка», поэтому речь идет «не столько о том», чтобы определить кару за совершенные ими преступления, сколько о том, чтобы предотвратить «дальнейшую угрозу» «немецкому порядку».

Кальтенбруннер проявил плохое понимание немецких национал-консервативных противников национал-социалистического режима не столько потому, что людей такого типа, по его мнению, хорошо изучил по собственному опыту, сколько потому, что он обижался на них за то, что, несмотря на их «расовую пригодность», к национал-социалистам они не примкнули. Кальтенбруннер считал их, в известной степени, предателями немецкой народности и национал-социалистической «идеи». Для него национал-социализм был «вечной религией» его собственного народа. По этой причине зачастую замкнутый шеф РСХА не скрывал своего разочарования, доходившего до патологической ненависти по отношению к офицерам, которые, несмотря на то, что присягали фюреру, уклонялись от выполнения некоторых пунктов национал-социалистического режима. Участников Сопротивления из окружения Канариса он преследовал до самой смерти, не только по долгу службы, но и из чиновничьего рвения. Он с интересом наблюдал за следствием, связанным с покушением на Гитлера 20 июля 1944 г. Он не только воспользовался случаем указать Гитлеру на многочисленные и отчасти давно известные службе СД недостатки и неполадки в работе руководящего аппарата партии, но и настойчиво предупреждал фюрера об опасности возникновения известного рода «реакционных» ячеек, прежде всего, в офицерском корпусе. В одном из очередных докладов, составленных в октябре 1944 г. относительно якобы аполитичного поведения ряда «профессиональных военных», шеф РСХА дошел до того, что стал утверждать, будто бы определенная часть офицерства «совершенно» не чувствует себя преданной национал-социалистическому государству и его фюреру и исполняет присягу Адольфу Гитлеру не в большей мере, чем она делала это по отношению к президенту Эберту.

Озлобленность Кальтенбруннера по отношению к немецким «реакционерам» проявлялась даже во время Нюрнбергского процесса. Кальтенбруннер, которого защищал адвокат-католик, поневоле признавший вину подзащитного, яростно набросился на защитника организации СС, утверждая, будто бы обвиняемые и их «соратники» пытались воздвигнуть «плотину, преграждающую путь наводнению, идущему с Востока», «кровью и живыми телами». В результате им это не удалось. «Мы оказались чересчур мягки. Нас подвели такие люди, как вы». Похоже, в конце своей жизни Кальтенбруннер был действительно убежден, что при проведении чисток действовал недостаточно решительно и последовательно. Своих детей он убеждал в том, что было «столько предательства и подлости», что теперь даже самые бестолковые смеют говорить о каком-то «вырождении» национал-социализма. В действительности были отдельные люди, совершавшие ошибки, но не нашлось «никого, кто направил бы их на верный путь».

Его твердое убеждение в неопровержимости «идеи», несмотря на внешние обстоятельства, помогло Кальтенбруннеру сохранить выдержку до самой казни, состоявшейся 16 октября 1946 г. Обращаясь к своему защитнику, он однажды заметил, что «произнесенные сегодня слова» он воспринимает не так трагично. Во всяком случае, ему оставалось лишь мыслить категориями вечности и высказывать свои мысли. Как и прежде, он твердо придерживался своих принципов. Он до конца был уверен, что лишь посредством национал-социализма, который считает «расу» «основной ценностью», в Германии можно преодолеть политические и религиозные противоречия. Иным способом подлинной общности людей достичь невозможно. Только национал-социализм смог бы повернуть вспять разрушительные процессы, начало которым положила Французская революция. Иначе будет невозможно обеспечить социальное самосознание и стремление к «лучшему обществу», которые преодолеют индивидуализм. Характерным для помешанности Кальтенбруннера было желание, чтобы его собственные дети были окружены такими друзьями, для которых национал-социализм воспринимался бы как «любовь к ближнему».

Само собой, для достижения политической власти политической «ортодоксальности» недостаточно. В бюрократической путанице системы, столь ловко приспособленной к потребностям диктатора, определенно требовалось немало ловкости, чтобы осуществление мер, считавшихся Гитлером важными, сочетать с собственной карьерой. Во время подъема по ступеням австрийских СС Кальтенбруннер делал ставку на личную преданность Гиммлеру. Кроме того, он умел «предусмотрительно» указывать на извивы австрийской внутренней политики в соответствии с меняющимися интересами руководства СС. Благодаря руководителю австрийского Национал-социалистического крестьянского союза Рейнталлеру, с которым он сблизился в 1934 г. в «базовом лагере» Кайзерштейнбрух (близ Нойзидль-ам-Зее), Кальтенбруннер довольно рано понял, что Дольфус и Шушниг будут свергнуты с помощью террора, пропагандистской кампании или путча. Ему показалось знаменательным постепенное ослабление государственного аппарата за счет наплыва «шибко националистов» наподобие Зейсс-Инкварта. Перед неудавшимся государственным переворотом 25 июля 1934 г., в котором Кальтенбруннер не участвовал, Рейнталлер нажал на все рычаги, действуя в среде сочувствующих нацистам представителей «национального» лагеря, для того чтобы добиться поблажек НСДАП, запрещенной в мае 1933 г., которая, естественно, действуя в нелегальных условиях, старалась «обработать» перспективные группы населения.

Вполне возможно, что именно Рейнталлер познакомил Кальтенбруннера с Гиммлером и Гейдрихом, а затем и с Дарре. Во всяком случае, благодаря Гейдриху Кальтенбруннер сблизился с «людьми из Каринтии», которые после июльского путча встали у ключевых позиций в партии (Райнер, Глобочник, Клаузенер). В качестве командира 37 штандарта СС (Линц) начиная с 1934 г., но, главным образом, в 1936—1937 гг. Кальтенбруннер использовал любую возможность, чтобы стать незаменимым для ведущих актеров спектакля. Опираясь на австрийские правительственные учреждения, поддерживаемый такими «националистами», как Зейсс-Инкварт и Глез-Орстено, которые считались доверенными лицами австрийского бундесканцлера, при восстановлении верхнеавстрийских СС он позаботился о том, чтобы, по возможности, отказаться от насильственных действий и не отклоняться от эволюционного курса политики аншлюса. Это сочеталось не только с новой политикой Гитлера относительно Австрии, что выразилось в договоре от 11 июля 1936 г., но и с соответствующими директивами Гиммлера. В определенной степени такие шаги были на руку и режиму Шушнига, который слишком полагался на сохранение «спокойствия и порядка». Вопреки сопротивлению Йозефа Леопольда, гауляйтера Нижней Австрии, используя свои связи с Гиммлером и Гейдрихом, Кальтенбруннер постарался сделать приемлемым для Берлина Зейсс-Инкварта (которого Райнер и Глобочник попытались использовать в качестве марионетки вместо Шушнига). Когда эта тактика в 1937 г. принесла первый успех, рейхсфюрер СС приписал заслугу не одному только Кальтенбруннеру. Райнер и Глобочник были также вознаграждены за помощь Кальтенбруннеру, которого они щедро снабжали информацией о внутренних делах партии и в дальнейшем выступали перед берлинским властями в качестве экспертов по проблемам Австрии. Кальтенбруннер располагал рядом доверенных лиц в австрийском государственном аппарате и благодаря небольшой группе СД, находившейся в Вене, постоянно находился в курсе происходящего, вследствие чего ему было нетрудно получать от уполномоченного Гитлера по австрийским делам, группенфюрера Кепплера, подчас «ежедневно два раза в сутки через Зальцбург» самые свежие данные.

Благодаря жесткому руководству 37 штандартом СС и четкому, соблюдению условий договора от 11 июля 1936 г. в январе 1937 г. Гиммлер назначил Кальтенбруннера руководителем всех частей СС Австрии, в то время как его предшественник, оберфюрер СС Карл Таус, получил приказ больше не возвращаться в Австрию. Выступая на Нюрнбергском процессе, Зейсс-Инкварт назвал Кальтенбруннера «полицейским 11 июля», имея в виду его роль гаранта упомянутого договора.

Позднейшим назначением на пост руководителя РСХА Кальтенбруннер был, по-видимому, обязан своей верности Гиммлеру, которого он почитал, как отца родного, но, главным образом, своим качествам образцового разведчика. Хотя Гейдрих старался отрешить Кальтенбруннера от проблем, связанных с венской полицией безопасности, Кальтенбруннер неизменно стоял , на страже политических интересов СС и полиции относительно вермахта, партии и государства и активно способствовал слиянию СС и полиции, на котором настаивал Гиммлер, что не осталось незамеченным в Берлине. Прежде всего следовало по-другому решить проблемы, доставшиеся ему в наследство от Гейдриха. Уже в октябре Гиммлер предложил направить Кальтенбруннера рейхскомиссаром Бельгии и Северной Франции. Почему после долгого колебания Кальтенбруннер отказался от выгодной должности, приходится только догадываться. Может быть, Гиммлер предпочел более слабого человека, поскольку он больше опасался таких соперников, как Штрекенбах, Небе или Мюллер? Почему он остановился не на испытанных знатоках восточных проблем, как Прюцман или Йекельн, а на энергичном, способном дипломате из Остмарка, который всю войну просидел в Вене и ни разу не побывал на Балканах — этой арене, излюбленной австрийскими стратегами и политиками, придерживавшимися принципа «разделяй и властвуй» — и не приобрел боевого опыта или опыта борьбы с партизанами? Какую роль сыграло в этой связи «образцовое» осуществление «окончательного решения» еврейского вопроса в кальтенбрунновском Остмарке?

По-видимому, Кальтенбруннер считался абсолютно надежным последователем национал-социалистической идеологии и особенно преданным приверженцем Гиммлера. К примеру, при вступлении Кальтенбруннера в должность Гиммлер подчеркнул, что он всегда считал продолжительное пребывание в нелегальных условиях «хорошей школой», «особенно для руководителя Имперской службы безопасности». Правой рукой рейхсфюрера СС и начальника немецкой полиции должен был стать не пунктуальный «бравый чиновник», а гибкий, динамичный активист, «готовый к ответственным решениям» ветеран национал-социалистического движения, получивший достаточную подготовку для того, чтобы в каждом конкретном случае являться лидером, действующим в духе своих начальников, но не зависеть от инструкций и отговорок.

Как руководителю РСХА Кальтенбруннеру, по существу, приходилось лишь дописывать то, что начали другие, связанные с проблемами безопасности и криминальной полиции. Борьба с внутренними врагами была задачей СД, которая, по воле Гиммлера, должна была расширять свои полномочия. Противостоя ведомству иностранных дел Риббентропа, Кальтенбруннеру удалось в конечном счете организовать самостоятельный способ получения информации через VI управление (зарубежная разведка), в результате чего у Шелленберга появилась возможность активизировать свою деятельность в зарубежных странах. Расследование «неудач» управления зарубежной разведки абвера при ОКБ под управлением Канариса закончилось в 1944 г. передачей службы военной разведки Имперскому управлению безопасности.

Единственно, чем мог гордиться Кальтенбруннер во время Нюрнбергского процесса, это замечание Йодля, руководителя штаба управления вермахтом, что Кальтенбруннер свои обязанности исполнял лучше его предшественника Канариса, хотя последний был адмиралом и занимал свою должность в течение тридцати лет.

Что же касается борьбы с партийной канцелярией за право предоставления партии информации внутри страны, а также контроля за партийной дисциплиной, то здесь Кальтенбруннер добился меньшего успеха. Правда, Борман сумел оценить его детальные доклады о заговорщиках 20 июля 1944 г., однако, что касается сравнительно объективной текущей информации о положении дел, предоставленной III управлением (внутренняя разведка), руководимым Отто Олендорфом, то у Кальтенбруннера возникло много возражений, и не только тогда, когда СД распространила в провинции сведения о скандалах, связанных с коррупцией, и вопиющих ошибках в руководстве, совершенных зазнавшимися партийными боссами.

Кальтенбруннер тщетно боролся с расширением полномочий гауляйтеров, которые, к примеру, в качестве рейхскомиссаров по вопросам обороны должны были возложить на себя определенные полицейские функции, имея дело с «иностранными рабочими».

Открытых столкновений с партийной канцелярией руководитель РСХА старался избегать, тем более, что он мог рассчитывать на благосклонное отношение со стороны Бормана, когда требовался непосредственный контакт с Гитлером. Понятные затруднения, возникшие у Гиммлера в связи с принятием решительных мер в отношении Канариса, требовали подобного рода контактов. Рейхсфюрер СС не принадлежал к числу тех лиц, доставляющих неприятные известия, кого Гитлер охотно допускал к себе. Тем охотнее он снимал трубку, услышав «высочайший звонок», когда предстояло доложить о каких-то блестящих успехах, которые многие из его подчиненных находили не вполне честными. Некий неумеха, спекулировавший на инициативе своих подчиненных, который пытался приписать себе все успехи, а в случае провала думал лишь о том, на кого бы взвалить вину, вынужден был испытывать терпение наиболее доброжелательных подчиненных. Будучи ловким интриганом, Кальтенбруннер, естественно, знал средства и способы, с помощью которых можно освободиться от недоброжелательного начальника, не вызывая подозрения, что его вводят в заблуждение.

Как получилось, что Кальтенбруннер, являясь руководителем РСХА, не мог себе позволить то, что осуществлял подчиненный ему начальник VI управления Шелленберг, передававший важную информацию непосредственно в главную квартиру фюрера? С каких пор ему был запрещен доступ в «святая святых власти»?

Чтобы без посредничества Гиммлера передавать Гитлеру сведения, Кальтенбруннер прибегал к помощи Вальтера Гевеля, связного Риббентропа в главной квартире фюрера, а позднее собственного офицера связи Гиммлера Германа Фегеляйна. Само собой разумеется, после «освобождения» Муссолини в сентябре 1943 г. Кальтенбруннер не посмел сопровождать своего подчиненного Скор-цени, явившегося к Гитлеру с докладом. Но когда Скор-цени в присутствии Муссолини докладывал о проведении операции со всеми деталями, он сидел с ними за одним столом.

Однако более существенным было тесное сотрудничество с Борманом, которое у них возникло в начале лета 1943 г. Должно быть, именно Борману Кальтенбруннер был обязан тем, что его стали вызывать непосредственно к Гитлеру. По словам Шелленберга, дошло до того, что даже Гиммлер постоянно находился в страхе, главным образом, после того, как в 1944—1945 гг. рейхсфюрер провел «зондирование» (относительно переговоров с западными союзниками). Как нам представляется, однако вряд ли Кальтенбруннер скрывал от Гиммлера какие-то тайны, которые оправдали бы подобные спекуляции. Во всяком случае, как полагает Вильгельм Хеттль, ни о каком ухудшении доверительных отношений между Гиммлером и Кальтенбруннером не могло быть и речи.

Вне всякого сомнения, в 1944—1945 гг. Кальтенбруннер принадлежал к самым могущественным лицам в Третьем рейхе. Этого положения он достиг не только вследствие идеологической связи с фюрером и национал-социалистической идеей немецко-народного сообщества. Его восхождение по иерархической лестнице было также результатом его решительности и, прежде всего, способности понимать и воплощать в жизнь идеологические установки и намерения Гитлера, несмотря на сопротивление и бюрократические препоны. В этом смысле он был воплощением гитлеровского идеала национал-социалистического руководителя.

 

ИНТЕЛЛИГЕНТ С ОКРОВАВЛЕННЫМИ РУКАМИ

Отто Олендорф, самый младший из четверых детей фермера средней руки, родившийся 4 февраля 1907 г. в Гогенэггельзене близ Ганновера, с ранней юности интересовался политикой. Свою первоначальную, внушенную отцом ориентацию на традиционный буржуазно-консервативный лагерь (Немецко-национальная народная партия), он быстро сменил на более радикальные взгляды. В 1925 г., еще будучи гимназистом, Олендорф вступил в ряды СА, откуда в 1927 г. его перевели в СС (членский номер 880). Под номером 6531 он стал членом НСДАП (он получил почетный золотой партийный значок). В дальнейшем он посвятил себя активной пропаганде идей национал-социализма. Еще будучи учащимся гимназии «Андреанум» в Гильдесхайме (1917—1928), Олендорф участвовал в создании местной партийной организации в Гогенэггельзене. Начав изучать право и общественно-политические науки в университетах Лейпцига и Геттингена (1928—1931), он оставил эту область деятельности и принял участие в работе Национал-социалистического союза студентов и местной группы НСДАП. Поскольку политическая работа в этих организациях его не удовлетворяла, проучившись два семестра, он переехал в Геттинген. Здесь у Олендорфа появилось больше возможностей заниматься политикой. Летом 1929 г. он получил задание склонить на сторону партии население округа Нортхайм. Агитационная работа Олендорфа оказалась столь успешной, что на выборах на уровне округа в гау Ганновер-Зюйд НСДАП смогла получить абсолютное большинство голосов.

После сдачи экзамена на реферецдара в Юре летом 1931 г., в качестве получателя стипендии, которую выхлопотал для него профессор национальной экономики Йенс Петер Йессен, Олендорф поехал учиться в Италию в университет Павии. Пребывание в этой стране, которое должно было послужить для изучения общественно-политических наук и подготовки к карьере ученого, наложило заметный отпечаток на дальнейшую жизнь Олендорфа. Он превратился в убежденного противника итальянского фашизма. Его критика была направлена главным образом против авторитарно-автократических особенностей фашистского государственного строительства, а также корпоративности. В представлении Олендорфа во главе угла должна стоять, как он выражался, «народность», которая должна активно действовать при посредстве «носителей национального сознания». Он отвергал господство отдельных личностей, которое, в его представлении, впоследствии воплотилось в «государстве фюрера». Олендорф очень серьезно отнесся к идее национал-социализма, который он счел истинным мировоззрением и стал развивать свою собственную, в высшей степени индивидуализированную идеологию в области экономики. Тем самым он не только нередко вступал в конфликты со сторонниками официальной партийно-политической линии, но и подвергал их довольно смелой критике. Но такой критический настрой его ума вовсе не означал, что Олендорф не является убежденным национал-социалистом, который от всей души поддерживал такие существенные пункты национал-социалистического мировоззрения, как расизм.

Наряду с политическими исследованиями Олендорф предполагал использовать свое пребывание в Италии в целях создания базы для, как он выразился, «жизненного призвания». Под этим он, по-видимому, подразумевал быструю научную карьеру в одном из немецких вузов. Поэтому стипендия должна была помочь ему получить ученую степень. Кроме того, Олендорфа преследовала мысль подать заявление на конкурс на замещение должности преподавателя вуза. Ни одна, ни вторая идея не осуществились. Летом 1932 г., ничего не добившись, он вернулся в Германию и сначала продолжил юридическое образование. Оставив нелюбимую специальность, он принял предложение своего учителя Йессена, который осенью 1933 г. помог ему получить должность заместителя директора Института мировой экономики в Киле. Однако вскоре учитель и его ученик вступили в конфликт с местной парторганизацией и студенческим коллективом. Это противоборство обострилось настолько, что летом 1934 г. Йессену пришлось, в конце концов, оставить Киль. В конце 1934 г. следом за ним Олендорф уехал в Берлин, где получил должность руководителя отдела Института прикладных наук. Однако и в столице рейха Йессену и Олендорфу не удалось осуществить свои планы-создать национал-социалистический экономический вуз. Так же, как и в Киле им помешали не столько политические, сколько материальные причины. Эта неудача, по-видимому, означала для Олендорфа крах надежды на научную карьеру.

На данном отрезке времени ничто не указывало на то, что этот среднеодаренный, однако, честолюбивый интеллектуальный деятель Третьего рейха преуспеет. Его личные амбиции, пожалуй, указывали на то, что его столь же неконформистское, сколь и мечтательное упорство, с которым он отстаивал собственное «мировоззрение», помешает его успехам. В октябре 1936 г. Олендорф совершил поступок, оказавшийся решающим для его дальнейшей карьеры. В мае 1936 г. при посредстве профессора Йессена и активизировав свое почти пассивное членство в СС, он стал руководителем отдела 11/23 (экономика) службы безопасности. Его захватила перспектива, связанная с СД, — создать разведывательную службу, которая в условиях системы, где отсутствует общественное мнение, может служить корректирующим органом государственного руководства. У Олендорфа появилась единственная, по его мнению, возможность в тесном контакте с народом указывать на ошибки национал-социалистического мировоззрения и государственного руководства и тем самым своевременно реализовать свое давнее желание — влиять на процесс формирования национал-социалистического мировоззрения, которое он был поистине предназначен осуществлять благодаря изучению модели итальянского фашизма. В дальнейшем он как специалист участвовал в создании службы изучения мнений и достиг положения руководителя штаба всего центрального управления. Однако эту должность он занимал лишь в течение непродолжительного времени. Благодаря «бескомпромисснокритическим» докладам об угрозе среднему сословию, которую представляет собой четырехлетний план, и его враждебному отношению к Имперской продовольственной организации он вызвал неприязнь со стороны Лея и Дарре. Он практически «застыл» в СД. Однако, чтобы получить возможность осуществить свое представление о национал-социалистической политике относительно среднего сословия, Олендорф попытался получить возможность работать в области экономики и уволиться из СД. Однако Гейдрих не одобрил эту попытку, но затем согласился уменьшить объем его работы в СД и дать ему возможность заняться «достойной» деятельностью.

В июне 1938 г. Олендорф получил должность руководителя рейхсгруппы, занимающейся вопросами коммерции, и там создал новую платформу для своей «экономической идеологии», которая, по существу, противостояла официальной партийной линии, Немецкому трудовому фронту и Имперской продовольственной организации. Спустя непродолжительное время он завоевал расположение большинства сотрудников и членов партии и в ноябре 1939 г. был выдвинут на пост главного руководителя рейхсгруппы, занимающейся вопросами коммерции; Олендорф был обязан грядущей войне тем, что в июне 1939 г. Гейдрих вновь привлек его к работе в СД, вспомнив о его организаторском таланте. Он возложил на него ответственные задачи по реорганизации высшей бюрократии СС и в сентябре 1939 г. назначил его руководителем III управления (жизненно важные области Германии). При этом на Олендорфа была возложена ответственность за изучение общественного мнения в рейхе.

Возникает вопрос, почему Гейдрих назначил на эту должность именно Олендорфа, человека неудобного во многих отношениях? Наверняка это объяснялось недостатком экономистов среди членов СС. Должно быть, благодаря изучению общественно-политических наук и тесным контактам с известным специалистом по национальной экономике Йессеном, Олендорф приобрел репутацию специалиста. Этому, возможно, также способствовало изучение им экономической политики при работе в рейхсгруппе, занимавшейся вопросами коммерции и исследованием среднего класса Германии. В конце концов, среднее сословие было исключительно важной для НСДАП группой населения. Из него произошло большинство членов и сторонников партии, которые, должно быть, испытали разочарование в годы политики усиленного перевооружения. Из возвышенных обещаний, которые дал среднему сословию режим во время прихода к власти, зачастую возникала противоположная картина. Это вполне понятно для человека, который возлагал большие надежды на среднее сословие.

Следует отметить в этой связи, что, продолжая работать в рейхсгруппе, занимавшейся вопросами коммерции, деятельность в РСХА он сочетал с таковой в управлении экономикой. В известной степени он оказался востребованным благодаря своему нонконформизму. Поскольку отчеты, относящиеся к изучению общественного мнения, как следует из концепции безопасности, разработанной руководством СС, должны входить в систему раннего оповещения, их составление следовало доверить человеку, которые смел выражать неудобные вещи. При этом, как вскоре выяснилось, он оставался верным режиму. Когда миновала, самое позднее, тяжелая начальная фаза войны, критические интонации, казалось, не сочетались с победными настроениями, и вскоре самонадеянный идеолог Олендорф стал больше интересовать руководство в этой ипостаси, чем экономист и организатор. Короче говоря, у него снова появились затруднения. Прежде всего, все

больше стали ухудшаться его отношения с Гиммлером. Рейхсфюрера СС, который сам претендовал на звание первостатейного идеолога, не устраивало «сознание выполнения своей миссии» Олендорфом, которого он считал слишком дерзким. К этому следует добавить и личные антипатии. В глазах Гиммлера Олендорф казался «невыносимым, лишенным чувства юмора пруссаком», «пораженцем» и «пессимистом», хоть и, вследствие его идеологической твердости, «стражем национал-социализма». Но, во всяком случае, разногласия никогда не доходили до того, чтобы Олендорфу пришлось оставить службу в СС. Он сделал карьеру, постепенно поднимаясь по служебной лестнице, став группенфюрером СС и генерал-лейтенантом полиции.

В сознании широких слоев общественности имя Олендорфа связывалось не столько с деятельностью в области безопасности или экономики, сколько с разработкой им идеологической войны против СССР. С июня 1941 по июль 1942 г. он был начальником карательной группы D, орудовавшей в районе действий 11-й армии. Под его руководством было убито свыше 90 000 человек. По его словам, он противился этому назначению и по инициативе Гейдриха был отозван из группы. По-видимому, шеф РСХА намеревался этого «не по-солдатски мягкотелого интеллектуала, которому недоставало жесткости и политической ясности солдата» заставить соблюдать безусловную преданность национал-социализму, а также, в соответствии с «лозунгом», что все мы находимся в одной лодке», исключить оппозицию с его стороны и сделать послушным орудием РСХА, заставив Олендорфа участвовать в массовых расправах. Возможно, «далекий от реального мира» теоретик должен был сталкиваться и с более ужасными вещами, вроде грязной «практической работы». Судя по всему, при этом Гейдрих имел не только поддержку Гиммлера, но и санкцию со стороны руководителя партийной канцелярии Бормана, которому была не по душе склонность Олендорфа к антропософам.

Очевидно, Олендорф не раз пытался отказаться от отправки в Россию под предлогом своей занятости в рейхсгруппе, занимавшейся вопросами торговли. Однако неизвестно, действовал ли он таким образом, чтобы не участвовать в предстоящих массовых расправах в России. О том, что их не избежать, он был информирован благодаря своей работе в РСХА. Возможно, его влекли в Берлин забота о судьбе среднего сословия и работа в рейхсгруппе, занимавшейся вопросами торговли. Могло случиться и так, что ему больше нельзя было отказываться от участия в деятельности карательного отряда. Если поначалу он как бы избегал такого участия, то, по его собственным словам, «возложенные на него задачи он выполнял со знанием дела и добросовестно». Для национал-социалиста Олендорфа это означало, что он осуществлял на практике сущность своего мировоззрения и старался уничтожить тех людей, которые, в соответствии с нацистской идеологией, не имели права на жизнь.

При этом к началу войны он постарался улучшить плохие отношения с командованием 11-й армии (А.О.К. 11), чтобы расширить строго определенную зону действий своей группы, которая была установлена на основании соглашения между верховным командованием вермахта и рейхсфюрером СС. Вдобавок к настоятельным просьбам Олендорфа появилась растущая опасность со стороны партизан, что заставило А.О.К. использовать все наличные силы и тем самым предоставило карательной группе D большую оперативную свободу. О деятельности этой группы с начала войны стало известно из донесений Олендорфа, командиров его подразделения и местных комендантов. После того, как были улажены первоначальные противоречия, установилось полное сотрудничество между Олендорфом и его частью с одной стороны и командованием 11-й армии, которая с сентября 1941 г. находилась под верховным командованием Манштейна. Выросшая подвижность карательного отряда зловещим образом отразилась в «донесениях из СССР» — иначе говоря, сведениях, собранных айнзац-группами (карательными отрядами), которые представляют собой основу наших статистических данных. Если в течение двух первых месяцев войны было уничтожено около 4400 человек, то за период с середины августа до середины сентября 1941 г. это число увеличилось вдвое, и за последние две недели сентября 1941 г. количество жертв достигло 22 500 человек. Всего Олендорф и его подчиненные начиная с 22 июня и до марта 1942 г. уничтожили около 91 000 евреев, цыган, коммунистов и представителей других преследовавшихся групп. По его собственному признанию, по возможности уменьшив психическую нагрузку на своих подчиненных, Олендорф ничуть не сомневался в «справедливости» своих деяний. Совершенно сознательно начальником экзекуционного отряда он оставался гораздо дольше, чем его соратники, которые вместе с ним вступили в командование частью. По его собственным словам, летом 1941 г. он с радостью оставил свары и враждебное окружение Берлина. Однако подлинная причина его продолжительного пребывания на территории России заключалась в том, что он, как убежденный национал-социалист, верил в необходимость мер по уничтожению «недочеловеков». Правда, расизм Олендорфа был достаточно «дифференцированным», чтобы позволить ему набирать части из крымских татар и использовать их как вспомогательные войска. То, что Олендорф настойчиво отвергал досрочный отзыв из России, ничего не значит, поскольку, по его собственному признанию, он был убежден, что «национальная политика» приносит более значительные результаты, чем бюрократическая работа в рейхсгруппе «торговля». При этом, по словам Олендорфа, выполнение поставленных перед ним «задач» доставляло ему чувство удовлетворения. Что же касается досрочного возвращения в Берлин «со щитом» или «на щите», то таких возможностей во время всего срока его «командировки» у него было достаточно.

В конце концов, летом 1942 г. то самое руководство, которое год назад «сослало» его в Россию, вернуло его оттуда. Судя по всему, после первой зимы войны с Россией и покушения на Гейдриха недоверчивому Гиммлеру вновь понадобились услуги неудобного, но испытанного исследователя общественного мнения Олендорфа. Попытка сделать его более сговорчивым, отправив участвовать в массовых убийствах в России, рейхсфюреру не удалась. Олендорф остался ангажированно-критично настроенным идеологом, чье положение укрепилось после проведенного испытания. Его постоянная готовность к критике к концу существования Третьего рейха не привела Олендофа в ряды усилившейся оппозиции Гитлеру и НСДАП. Намерения Олендорфа заключались не в том, чтобы разрушить существующий строй, а в том, чтобы способствовать его укреплению, при этом, основываясь на собственном мнении, указывая на его недостатки и исправляя их. Это должен был признать и его старый учитель профессор Йессен, который принадлежал к числу участников заговора 20 июля 1944 г. Поскольку, по мнению Олендорфа, Йессен предал национал-социализм, он за него не заступился. Однако мог ли он помешать казни профессора, остается не ясным.

Результатам исследований общественного мнения, проводившихся до самого конца войны руководимым Олендорфом управлением СД-Инланд (внутри страны), руководство Третьего рейха придавало большое значение. Конкретные меры, которые служили для стабилизации системы, начиная с гестаповских рейдов и кончая речами Гитлера, можно было приписать работе управления СД, занимавшегося изучением общественного мнения. Не подвергая сомнению достоверность его результатов, «Донесения из рейха» все чаще вызывали критику со стороны ведущих национал-социалистов. Предположительно, причина заключалась в том, что параллельно с ростом недоверия относительно грядущего поражения, сообщения становились все более критическими и угрожающими, что воспринималось различными получателями информации, признававшими ее подлинность, как «пораженчество». Поскольку эти лица не желали мириться с правдой и собственными ошибками, выставленными напоказ, они старались не допустить, чтобы они стали достоянием общественности. Летом 1943 г. дело дошло до вмешательства Геббельса, который, выступая во дворце спорта 18 февраля 1943 г. обрушился на манеру передачи информации, предложил, чтобы вместо «Донесений» публиковались «Доклады службы СД по внутренним вопросам», которые были бы доступны-лишь очень ограниченному кругу лиц. После дальнейших протестов Борман и Лей летом 1944 г. запретили функционерам партии и ДАФ сотрудничество с СД. По мнению Олендорфа, теперь стало невозможно выполнять свои задачи службе информации — сообщении донесений о настроениях среди населения рейха. Начиная с лета 1944 г., за исключением реакции на покушение 20 июля 1944 г., количество донесений уменьшилось до единиц. Причем донесения сводились к информации о настроениях среди рабочих слоев, в них отчетливо просматривался тайный страх режима и четко прослеживались действия III управления РСХА. В необходимости исследования общественного мнения Олендорф был по-прежнему уверен и в мае 1945 г. предложил последнему правительству рейха создать новую «службу информации, изучающую внутриполитические, жизненно важные проблемы».

После возвращения из России Олендорф по-прежнему оставался тесно связанным с экономикой. Уже в 1942 г. статс-секретарь Ландфрид в качестве представителя группы в министерстве экономики, выступавшей против экономической политики Шпеера, постарался привлечь на свою сторону Олендорфа как испытанного защитника интересов среднего сословия, руководителя управления РСХА — члена могущественных СС. Эта попытка натолкнулась на противодействие Гиммлера, который не желал, чтобы член СС выступал как эксперт-экономист против Шпеера, усугубив расходы, несомые СС в результате военных действий.

Год спустя, в ноябре 1943 г., Олендорфу как министериаль-директору и представителю вновь назначенного статс-секретаря д-ра Хайлера пришлось поступить на службу в рейхсминистерство экономики. Причина его перевода заключалась в том, что Гиммлер, который в августе 1943 г. возглавил МВД, задумал разработать концепцию государственной безопасности посредством влияния на РМЭ, одновременно преследуя честолюбивые намерения навести порядок. В отличие отлета 1942 г., теперь ему ничто не мешало, поскольку, согласно «распоряжению фюрера относительно концентрации военной экономики» от 2 сентября 1943 г., РМЭ освобождалось от выполнения военно-промышленных задач и должно было решать «основные хозяйственно-политические вопросы», а также удовлетворять нужды населения. Отметим, что эти ожидания Гиммлера должен был исполнить д-р Хайлер, принадлежавший к друзьям рейхсфюрера, который получил пост статс-секретаря. Отказаться от участия в этом проекте Олендорфу шанса не представилось, так как Гиммлер, ввиду личных разногласий, не желал предоставить ему свободу выбора занятий.

В связи с пошатнувшимся здоровьем Хайлера и неумелым руководством министра экономики Функа в конце 1943 г. наступила фаза обновления этого министерства, главным образом, благодаря усилиям Олендорфа. Под «новым курсом» подразумевалась попытка группы, в которую входили, помимо Олендорфа, Гиммлер, Функ и Хайлер, а также ряд других ведущих национал-социалистов, найти ответ на кризис доверия, с которым в 1943 г. столкнулся нацистский режим после Сталинграда, и негодование представителей среднего сословия, вызванное персональными «зачистками» и остановками их предприятий. По мнению Олендорфа, его причиной стал прежде всего Шпеер и его враждебная по отношению к среднему сословию и чуждая принципам национал-социализма военно-хозяйственная политика.

Цели и задачи, которые отныне предстояло решить РМЭ, прежде всего, заключались в обеспечении нужд гражданского населения, без сомнения, важном для стабилизации системы. Помимо того, РМЭ должно было принять на себя ведущую хозяйственно-политическую роль, а именно получить возможность использовать национал-социалистическую экономику, ориентированную на будущее, и создать опорные пункты для политического оформления полученных результатов. Руководствуясь собственными данными, Олендорф намеревался во время войны в известной степени поддерживать Шпеерову хозяйственную систему, для того, чтобы на пятый год войны направить ее, в основном, на увеличение военной продукции. В то же время он считал такое решение запоздалым и рассчитывал в будущем, т.е. после войны заменить ее «национал-социалистической системой экономики».

Но до этого элементы такого национал-социалистического хозяйствования следовало распространять лишь в целях пропаганды для стабилизации системы. Для Олендорфа проблема заключалась в том, что, по его мнению, подобной национал-социалистической экономики не существовало, поскольку ни до захвата власти, ни потом теоретической подготовки у хозяйственных кадров не было. Чтобы исправить положение, в рамках РМЭ Олендорф создал вспомогательное подразделение, своего рода брэйн-траст, где он собирал сотрудников, и, независимо от партийной принадлежности, отбирал их согласно их компетентности и щедро снабжал этих людей нужными материалами.

Несмотря на крестьянское происхождение, представление Олендорфа о национал-социалистической экономике отнюдь не определялось широко распространенным аграрным романтизмом, поскольку он считал промышленность необходимой для существования национал-социалистического государства. Закрепление господствующей роли в государстве за сельским хозяйством, как это практиковал Шпеер, он также отвергал как признак планового хозяйства. Основы послевоенной экономики Олендорф видел в частной собственности и предпринимательской инициативе, что вовсе не означало «экономику, основанную на свободной конкуренции», поскольку государство должно служить в качестве координатора и заказчика, не вмешиваясь при этом в состязательные процессы и не нарушая организационную структуру сельскохозяйственных предприятий. В связи с приближающимся поражением рейха, в конце войны Олендорф предложил промышленным кругам разработки на послевоенный период, поскольку для принятия организационно-политических мер придется войти в контакт с РМЭ. Он проявил себя важным партнером по переговорам и координатором различных отраслей промышленности и, пользуясь своим положением руководителя управления СД по внутренним проблемам, провел ряд нелегальных акций под определенного вида зарубежным прикрытием. РМЭ, со своей стороны, благодаря участию Олендорфа смогло воспользоваться результатами деятельности Людвига Эрхарда. Несмотря на контакты с планировщиками послевоенной деятельности частновладельческих предприятий при взаимном влиянии и активной помощи Олендорфа с целью создания в будущем национал-социалистической экономики, его работа в данной области оказалась невостребованной.

23 мая 1945 г. Олендорф, до конца войны служивший последнему действующему правительству, сдался западным союзникам. В рамках процесса, посвященного деятельности карательных групп СС (судебное дело 9), он выступил перед судом в ошеломляющей манере. Олендорф был по-прежнему непоколебимо уверен в истинности его мировоззрения и, следовательно, поступков. Суд никак не мог как следует понять личность этого «доктора Джекилла и мистера Хайда», как назвал его председатель военного трибунала, — заботливого отца семейства, честного экономиста, заботившегося об интересах среднего сословия, ставшего участником массовых убийств. В соответствии с действующими директивами 10 апреля 1948 г. суд приговорил «мистера Хайда» к смерти. 7 июня 1951 г. Отто Олендорф был казнен в Ландсберг/Лехе.

 

ОДИЛО ГЛОБОЧНИК — ФОРПОСТ ГИММЛЕРА В ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ

Говоря об окружении Гитлера, нельзя не упомянуть такую самобытную личность, как Одило Глобочник. Человек со славянским именем отличился как жестокий преследователей людей «низшего сорта». В 1943 г. во время инспекционной поездки по оккупированной Польше, во время которой произошел разговор об уничтожении польских евреев, Максимилиан фон Херф, руководитель управления кадров СС, так охарактеризовал Одило Глобочника, начальника СС и шефа полиции округа Люблин, на которого рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер возложил эту страшную задачу:

«Всесторонне развитая натура со всеми ярко выраженными светлыми и темными сторонами. Мало обращая на внешнюю сторону дела, фанатично предан выполнению поставленных перед ним задач, не уделяя внимания собственному здоровью и не ожидая благодарности. Его безрассудная смелость зачастую заставляет его разрушать установленные пределы и забывать о границах, установленных внутри ордена [СС], но не вследствие честолюбия, но скорее вследствие одержимостью делом. Несомненно, его сопровождает успех».

Этот анализ свидетельствует о черте, проходящей красной нитью через всю карьеру этого организатора НСДАП и офицера СС, который свои проступки против национал-социалистического кодекса поведения возмещал неизменным фанатическим проведением в жизнь национал-социалистической политики.

Глобочник родился 21 апреля 1904 г. в австрийско-словенской семье в многонациональном Триесте, который был в то время крупнейшим портовым городом монархии Габсбургов. Его отец, ротмистр королевской и императорской армии, впоследствии крупный почтовый чиновник, умер от туберкулеза, когда Глобочник еще был ребенком. После этого его овдовевшая мать, уроженка венгерской Воеводины, переехала в Клагенфурт. Хотя у обоих его родителей были славянские имена (девичья фамилия матери была Петчина), Глобочник мог хотя бы отчасти претендовать на германское происхождение, поскольку у его обеих бабок были немецкие фамилии. Источники, которыми мы располагаем, не содержат никаких свидетельств того, что Глобочник стыдился своего происхождения (он никогда не пытался онемечить свою фамилию) или того, что кто-то из его многочисленных врагов задавал ему такой вопрос. Однако его фанатизм, пожалуй, в большей степени отражал ментальность родившегося в многонациональном приграничье немца, который должен был доказать себе и другим свою полную преданность делу.

Окончив народную школу в Триесте, юный Глобочник в 1914 г. поступил в подготовительное реальное военное училище в Сент-Пельтене. Распад монархии Габсбургов в результате Первой мировой войны заставил его изменить свои жизненные планы: в 1919 г. он поступил в Высшее государственное техническое училище в Клагенфурте, где до 1923 г. изучал гражданское строительство, но так и не окончил его. В 1918 г., в возрасте 14 лет, он вступил в одну из многочисленных частей самообороны, которую наспех создали для того, чтобы защитить Клагенфуртский бассейн от нападавших югославских войск. После того, как в октябре 1920 г., в результате референдума, была установлена граница между Австрией и Югославией, Глобочник вступил в каринтийские штурмовые отряды (СА) НСДАП. Поступив в 1923 г. на работу на государственное электрическое предприятие «Клагенфурт», он также работал в национал-социалистической производственной ячейке и в 1930 г. стал ответственным за проблемы пропаганды при гау Каринтия. Официально в ряды НСДАП он вступил только 1 марта 1931 г.

После того, как 19 июня 1933 г. федеральный канцлер Энгельберт Дольфус запретил в Австрии НСДАП, Глобочник использовал связи в своем родном городе Триесте, чтобы создать курьерскую и разведывательную службу, которая с помощью некой служанки в Интерлакене и трех внешнеторговых фирм в Милане и Падуе, получала тайную финансовую помощь из германского рейха, взамен передавая информацию об австрийских политических организациях и их деятельности. Тем самым Глобочник завоевал восхищение своего политического наставника каринтийского гауляйтера Губерта Клаузнера и его близкого друга Фридриха Райнера, который исполнял обязанности политического советника Клаузнера. Однако на него также обратил внимание Рейнхард Гейдрих, шеф полиции безопасности (СД). Благодаря ему 1 сентября 1934 г. Глобочник был принят в ряды СС.

Поскольку Гитлер после неудавшегося путча австрийских национал-социалистов в 1934 г. отказался вмешаться в австрийскую внутреннюю политику, Райнер и Глобочник как заместитель Клаузнера разработали новую политическую линию в отношении христианско-социалистического преемника Дольфуса Курта фон Шушнига. «Каринтийцы» отказывались от политически бесцельного террора, они также противостояли пассивной позиции, которая рассчитывала лишь на будущий «аншлюс», и отказывались от попыток с помощью идеологических уступок режиму Шушнига добиться возвращения к легальной деятельности. Как впоследствии объяснял Райнер, они с Глобочником приступили к превращению австрийской НСДАП в кадровую партию, которая делала бы главный упор на восстановлении разгромленных подразделений, мировоззренческом воспитании, а также создании подпольной печати и эффективной разведывательной службы. В месяцы, последовавшие за путчем, Глобочник объездил «всю Европу», создал подпольные типографии и пункты пропаганды и поставлял разведданные в обмен на наличные, которые он передавал австрийским товарищам по партии и их родственникам.

Чтобы уменьшить давление со стороны властей и полиции и создать возможности укрепить нелегальную национал-социалистическую организацию, распространять ее мировоззренческие взгляды, «каринтийцы» пытались наладить контакты с правительством Шушнига с помощью лиц, которые, с одной стороны, содействовали планам «аншлюса» и положительно относились к целям «движения», с другой стороны, дистанцировались от нелегальной организации, выступали против насилия и были готовы выполнить условие Шушнига — признание австрийского государства. Такие лица, а именно венский адвокат Артур Зейсс-Инкварт, могли вести переговоры с Шушнигом, не компрометируя нелегальную партию и не будучи скомпрометированными ею. Австро-германский договор от 11 июля 1936 г. обязывал Гитлера не вмешиваться во внутренние дела Австрии, а Шушнига, представителя «немецкого национального мышления», — приняться за создание австрийского государственного аппарата. Глобочник и Райнер 16 июля приказали своим коллегам воздержаться от всякой нелегальной деятельности, Зейсс-Инкварт, который пользовался личным доверием Шушнига, похоже, стал лучшим гарантом того, что в Австрии будут представлены интересы национал-социалистов, не нарушая при этом принцип «невмешательства».

Напротив, нижне-австрийский гауляйтер и популярный региональный лидер австрийской НСДАП сам выступил в качестве полномочного партнера в переговорах с Шушнигом. Леопольд, пользовавшийся благосклонностью Геринга, презирал интеллектуала Зейсс-Инкварта как попутчика и не доверял стараниям «каринтийцев», которые, по его мнению, жертвовали интересами национал-социалистического движения в пользу «чужого руководства». Глобочник, который, как заметил один из сотрудников немецкого посольства, принадлежал к молодым руководителям, «которые за последние два года борьбы руководили партией и теперь не желали, чтобы их отстранили от принятия важных решений», критиковал готовность Леопольда скомпрометировать партию, признав австрийское государство. Кончилось тем, что в сентябре

1937 г. региональный лидер Леопольд исключил Глобочника из партии и тем самым создал такие отношения в подпольной организации, которые руководитель австрийских СС Эрнст Кальтенбруннер счел «достойными сожаления».

Хотя Глобочник был молод и еще не занимал в партии высокого положения, он использовал свои связи с Гейдрихом и Гиммлером для того, чтобы сделать Зейс-Инкварта представителем национал-социалистических идей в Австрии. Процесс этот завершился тем, что 21 февраля

1938 г. Клаузнер отстранил Леопольда от должности руководителя подпольной австрийской НСДАП. После того, как 12 февраля 1938 г. после конференции в Берхтесгадене Зейсс-Инкварт был назначен на пост министра иностранных дел, Райнер и Глобочник использовали нелегальный аппарат, который в это время находился у них в руках, для того, чтобы организовать национал-социалистические «победные празднества», которые Шушниг разрешил, чтобы содействовать народному волеизъявлению, которое затем привело к «аншлюсу».

Ввиду важной роли, которую сыграл Глобочник в создании благоприятного отношения к Зейсс-Инкварту в Берлине, и захвату национал-социалистами власти в Австрии в ночь с 11 на 12 марта 1938 г., он разочаровался в последствиях «аншлюса». Поскольку как Зейсс-Инкварт, так и Гиммлер его проигнорировали, Глобочник составил меморандум, в котором он разъяснил свою собственную роль и роль Райнера в произошедших событиях и доказал, что триумф национал-социализма объяснялся «не в исправлении границ», а в завоевании власти в государстве, которое... самостоятельно осуществляет общенародные задачи, независимо от того, живет ли данная часть народа в основном государстве всего народа или же за пределами такового.

Возмущенный официальным прославлением роли Зейсса-Инкварта при проведении «аншлюса», в мае 1938 г. Глобочник представил Гессу меморандум, однако, как и одинаково разочарованный Райнер, пришел к выводу, что необходимо «воспринять создавшееся положение таким, каково оно есть, и искать новые положительные рабочие возможности в партии». Глобочник жаждал получить пост гауляйтера Вены. Хотя было установлено, что он «несомненно, пригодится» после того, как «проработает какое-то время в центральном аппарате партии в Берлине», Йозеф Бюркель, которого Гитлер назначил «рейхскомиссаром по воссоединению Австрии с германским рейхом», по рекомендации Клаузнера, в мае 1938 г. выбрал его на эту должность.

Став гауляйтером, Глобочник пообещал восстановить разгромленную организацию гау, которая, в качестве выразительницы национал-социалистического мировоззрения в Австрии, будет находиться в преимущественном положении как носитель «политической инициативы» по отношению к государственному аппарату. Однако он обязался перед всеми «разгромить раз и навсегда вторую центральную власть [в рейхе], которую некогда воплощала Вена». Его попытки достичь этих целей погубили бы всю его карьеру, если бы не были восприняты как несусветное бахвальство, как неопределенные угрозы в адрес неизвестных врагов и подозрительные манипуляции с целью захвата средств и землевладений. В течение шести месяцев он восстановил против себя практически всех своих важных союзников в городе. Его старания получить у венского градоуправления средства на строительство вызвали гнев обер-бургомистра Германа Нойбахера. После того, как Глобочник выступил за упразднение Австрии как географического понятия, и спустя несколько дней после того, как нацистские громилы разграбили дворец венского кардинала Инницера, он угрожал расправой «ряду политизированных клерикалов... которые попытались взбунтовать население против государства», он утратил поддержку имперского наместника Зесс-Инкварта. С другой стороны, независимо от того, сражался ли он или игнорировал мероприятия центральных властей германского рейха, он относился к действиям Бюркеля как к вмешательству извне, которое вредило примату партии. Он даже вызвал раздражение своего товарища по службе в СС Кальтенбруннера (считавшегося высшим руководителем СС и полиции в Вене) после того, как после бесчинств «Хрустальной ночи» с 9 на 10 ноября 1938 г. выступил против запрета шефа полиции входить в опечатанные еврейские предприятия и частные дома «наделенным особыми полномочиями политическим лидерам».

Бюркель потребовал от Глобочника создания властной базы и поддерживал его в большинстве возникавших при этом конфликтов. После того, как чересчур централизованная партийная касса в Мюнхене, управляемая Ф.К. Шварцем, отказалась финансировать различные фантастические и зачастую авантюристские проекты, Глобочник хвастался, что «что снова отыщет собственные способы добыть деньги». Это ему удалось с помощью изобретательных способов, например, с помощью взяток и займов в ведомстве Бюркеля, использования конфискованного имущества и средств без разрешения партийного казначея и средств, полученных в результате «ариизации». Глобочник использовал эти средства для того, чтобы создать фонд Венской организации ray, выдачи беспроцентных ссуд старым товарищам (среди них Фридриху Пайнеру), финансировать неудачные строительные проекты, поддерживать обанкротившиеся национал-социалистические издательства и приобретать недвижимость по завышенным ценам. В сентябре 1938 г. представитель казначея Шварца в Вене докладывал, что эта «бесконтрольная финансовая политика» приведет гау к краху.

Вследствие заносчивости Глобочника, его финансовой некомпетентности, его тщетных стараний создать в Вене собственную властную группировку, уже в августе 1938 г. потребовали его отставки. Бюркель, чьи методы добычи средств едва ли отличались от тех, к каким прибегал Глобочник, тем не менее, поддерживал его, по крайней мере, до октября, когда узнал, что Геринг желает снять гауляйтера с его поста. Опасаясь Нойбахера, кандидата Геринга и бывшего гауляйтера Альфреда Фрауенфельда, гитлеровского фаворита, которых он опасался как собственных соперников Бюркель уговорил будущего рейхсмаршала предоставить Глобочнику последний шанс. Однако Шварц, рассерженный растранжириванием денежных средств и недостойным отношением к его представителю в Вене, стал угрожать Бюркелю, что он прекратит финансирование австрийских гау в том случае, если финансы тотчас не окажутся под контролем его венских представителей, и указал, что в этом вопросе имеет поддержку Гитлера. Тогда Бюркель капитулировал и 6 декабря 1938 г. приказал Глобочнику представить финансовый отчет о своей деятельности. Тот понял надвигающуюся опасность и в конце декабря попросил у Гесса аудиенцию в Берлине для того, чтобы уберечься от увольнения. Однако 30 января 1939 г. Гитлер неохотно принял его отставку.

Гиммлер направил Глобочника в группу СС, выполнявшую постановления властей, где он заболел «нервной бессонницей». Затем дал ему новую возможность реабилитировать себя, назначив 1 ноября 1939 г. шефом СС и полиции региона Люблин во вновь созданном «генерал-губернаторстве» (Польше). Обрадованный и воодушевленный Глобочник направил Гиммлеру благодарственную телеграмму, в которой заверял его, что руководство СС и полиции Люблина и их личный состав «сделают все на своих местах, чтобы по возможности помочь Вам».

Хотя Глобочник провоцировал споры в вопросах полномочий за незаконные действия при ликвидации реквизированного еврейского имущества и (даже по нацистским меркам) чересчур жесткие меры против польского населения, в планах Гиммлера относительно будущего оккупированных территорий на Востоке он занимал видное место. Уверенный в его благодарности и преданности, мировоззренческом рвении и изобретательности при решении различных проблем, 17 июля 1941 г. рейхсфюрер СС назначил его «уполномоченным по созданию опорных пунктов СС и полиции в новых восточных землях». Занимая такой пост, Глобочник должен был планировать создание огромных поселений немецких военных строителей в Польше и Советской России, которые должны были под руководством СС и полиции использовать новейшие достижения в области промышленности и сельского хозяйства. Для планирования будущих опорных пунктов Глобочник направил в Люблин рабочие группы молодых эсэсовских специалистов (инженеров, архитекторов, дипломированных сельских хозяев, экспертов по работе с населением, климатологов и т.д.). В их планы входила эвакуация поляков и евреев из районов, предназначенных для немецких поселений.

В июле 1941 г. Глобочник предложил, чтобы город Люблин и округ Замосць образовали пояс вокруг немецких поселений, которые должны были, в конце концов, соединиться с опорными пунктами в Прибалтике и Зибенбюргене. Это кольцо должно было заключить в котел «оставшееся польское население» (в «западном промежуточном регионе») и постепенно «вытеснить его экономически и биологически». С согласия Гиммлера за период с конца ноября 1942 г. до марта 1943 г. Глобочник осуществил насильственную эвакуацию почти 110 000 поляков и украинцев из 300 деревень в округах Замосць, Хрубешув и Томашув-Лбельски, а позднее, в августе 1943 г. (в связи с проведением службой безопасности акции «Вервольф») в округе Билгорай. Плохо спланированные, поспешно проведенные и сопровождавшиеся беспримерной жестокостью акции по эвакуации вызвали в округе хаос. После того, как немецкие поселенцы в округах Замосць и Хрубешув подверглись нападению со стороны разоренных польских крестьян, которые бежали в леса, скрываясь от эвакуации, против оставшихся поляков были проведены еще более жестокие меры устрашения, что вызвало всеобщее сопротивление в этих до сих пор спокойных округах. Губернатор округа Эмиль Цёрнер, поддержанный генерал-губернатором Гансом Франком, утверждал, что если эвакуация не прекратится, наступит конец не только эффективной безопасности, но и получению сельскохозяйственной продукции. Хотя Гиммлер внушал генерал-губернатору, что «в этом отношении не следует перегибать палку», политика Глобочника в отношении местного населения стала такой, что в сентябре 1943 г. его отстранили от должности.

Самый жуткий и имевший тяжелые последствия для национал-социалистического государства вклад был связан с одним из его страшнейших заданий-убийством более чем миллиона польских евреев за период с марта 1942 по август 1943 г. Впоследствии эту акцию назвали в честь шефа Имперского главного управления безопасности Рейнхарда Гейдриха, который в начале 1942 г. скончался в результате покушения на него, акцией «Рейнхард». Эта акция включала в себя: общее планирование и координацию депортации всех евреев с территории генерал-губернаторства в лагерь по уничтожению Треблинка в округе Варшава, а также Собибор и Бельзек в округе Люблин, умерщвление евреев с помощью угарного газа, учет и оценка личных вещей жертв и их передача различным имперским властям. Многие евреи, способные трудиться и наделенные качествами, нужными для военной промышленности рейха, должны были поступать в особые лагеря. Там они были должны трудиться до полного истощения, а затем все равно «ликвидироваться». Под руководством людей из канцелярии фюрера, которые успели приобрести опыт эвтаназии в рейхе (в 1939—1941 гг.), в начале 1942 г. начали работать фабрики смерти. Охрана состояла из отрядов, набранных из советских военнопленных в округе Люблин и в учебном лагере Травники. В целях координации депортаций Глобочник создал в Люблине небольшое бюро, которым руководил его австрийский земляк Герман Хефле. Он вступил в соглашение с местным эсэсовским, полицейским и гражданским руководством и поставлял «технических специалистов» и «людей из Травников», которые получили такое название за особую выполняемую ими работу. Первыми, кого уничтожили в марте и апреле 1942 г. в Бельзене, были 30 000 люблинских евреев. В течение лета Хефле организовал депортацию почти 300 000 евреев из варшавского гетто... До лета 1943 г. в лагерях по уничтожению в результате акции «Рейнхард» было умерщвлено, по меньшей мере, 1 750 000 евреев.

Гиммлер выбрал Глобочника для выполнения этого главного мировоззренческого задания, поскольку он был убежден в его преданности делу и знал, что тот выполнит задачу, не оглядываясь на бюрократические, технические и личностные препоны. После того, как в июле 1942 г. рейхсфюрер приказал ускорить процесс уничтожения евреев, Глобочник в письменном виде поблагодарил Карла Вольфа, руководителя личного штаба Гиммлера, за «такое большое количество новой работы», поскольку тем самым «все наши тайные желания... будут осуществлены». Возможно, Глобочник даже подталкивал Гиммлера к вынесению такого распоряжения. Дело в том, что за несколько недель до этого он выразил свою мысль Виктору Блаку (из канцелярии фюрера), что «необходимо как можно быстрее, ни дня не мешкая, провести всю еврейскую акцию». По причине приобретенного в прошлом вместе с Глобочником опыта, Гиммлер потребовал учета ценностей, которые были получены в результате проведения акции «Рёйнхард». Глобочник ревностно принялся за выполнение этого указания, поскольку хотел рассеять впечатление, «будто бы у меня во всех хозяйственных вопросах нет необходимого порядка». Гиммлер поблагодарил Глобочника за «большие и исключительные достижения на благо всего немецкого народа».

После того, как акция «Рейнхард» была практически закончена и округа Замосць и Билгорай оказались в состоянии хаоса в результате мер по переселению местных жителей под руководствовм СС и полиции, летом 1943 г. Гиммлер решил отозвать Глобочника из Люблина. Отношения между шефом СС и полиции и губернатором округа Цёрнером никогда не были хорошими и ухудшались до самой отставки Цёрнера в марте 1943 г. Но и с преемником Цёрнера, зятем Гиммлера Рихардом Венглером, отношения не сложились. 4 июля 1943 г., когда его спор с Венглером перерос в открытый конфликт из-за мер по переселению, связанных с операцией «Вервольф», Глобочник обратился к Гиммлеру с пожеланием «получить какую-нибудь другую работу». Пока Гиммлер раздумывал над тем, чтобы назначить Глобочника шефом СС и полиции Средней России, 21 июля Вендлер потребовал удаления Глобочника из Люблина, поскольку принимаемые им меры по переселению являются «невероятной неудачей... в результате чего можно говорить лишь о свинарнике из-за того, что отдельные группы населения слоняются тут и там». Хотя Гиммлер написал Вендлеру, что необходимо оценить «невероятную трудоспособность и динамику этого человека», который, «как никто другой потрудился над колонизацией Востока», он, очевидно, испытал облегчение, когда капитуляция правительства Бадольо 3 сентября предоставила рейху возможность занять Верхнюю Италию. Таким образом рейхсфюрер смог направить Глобочника в качестве шефа СС и полиции вновь образованной зоны операций «Адриатическое побережье» в Триест, где его старый товарищ, ставший гауляйтером Каринтии, возглавлял гражданскую администрацию. Поскольку Глобочник надеялся, что сможет и там проводить свою политику по ликвидации и перемещению населения, большую часть своего штаба, участвовавшего в акции «Рейнхард», и Люблинского управления СС и полиции — зачастую без разрешения главного управления кадров СС — он захватил с собой в Триест. Однако силы полиции, которыми он располагал, были так слабы, а позиция вермахта так сильна, а руководство действиями местных партизан так эффективно, что ему пришлось отказаться от этих надежд.

Восхождение Глобочника по иерархической лестнице СС опиралось на его мировоззренческую связь с национал-социализмом, его личную преданность Гитлеру и Гиммлеру и его беспощадность при проведении их расовых и переселенческо-политических идей. Однако в этом «выборе идеологической клиентуры» отражалась его личная духовная потребность наглядно доказать, что он по праву принадлежит к тому мифическому миру, который создал для своих сторонников национал-социализм. «Безрассудство» Глобочника, которое, отчасти, было связано с его не вполне правильным, по национал-социалистическим меркам, происхождением, и заставляло его прибегать к нетрадиционным методам, обусловленным его личными и правовыми проблемами, находило полное понимание Гиммлера. Поэтому рейхсфюрер был всегда готов не замечать допускаемые им опрометчивые и сумасбродные решения. Гитлер сам ценил людей, которые вследствие собственного честолюбия «настойчиво, упорно, но в то же время, когда это необходимо, жестко выступали в защиту интересов нации».

Глобочник был человеком, который внутренне страдал, который не мог справиться с неуверенностью в своем статусе в рамках национал-социалистического движения, и так и не смог преодолеть страха наказания за свои преступления. Хорошо известна его жажда награды. О его возможных тайных сомнениях нам известно в меньшей степени. Источники указывают на то, что, по крайней мере, в 1943 г. страх возмездия за его роль при «окончательном решении проблемы» преодолевал «радость от выполненной работы». Во время обсуждения какой-то проблемы со своим штабом в Люблине, вспоминая очистку варшавского гетто, он заявил, предположительно Хефле, что не мог смотреть в глаза своей трехлетней племяннице, «когда думал о других детях». Однажды, видно, захмелев, другому сотруднику он признался: «В душе я против этого, но настолько увяз во все это, что мне ничего не остается кроме того, чтобы вместе с Гитлером или победить, или погибнуть». И тот самый человек, который еще в 1942 г. восклицал, что сведения об «окончательном решении должны быть начертаны на скрижалях вечности», каких-то полтора года спустя требовал уничтожения всех документов, имеющих к этому отношение. Несмотря на все, осуществив руководство акцией «Рейнхард», Одило Глобочник наконец-то выполнил задачу своей жизни: имя его записано в почетную книгу истории Третьего рейха. И после того, как рейх пал и Гиммлер совершил самоубийство, этот разделявший его мировоззрение «фронтовик» в последний раз последовал примеру своего рейхсфюрера: когда 31 мая 1945 г. британские войска взяли его в плен, он покончил с собой.

 

ГРОССМЕЙСТЕР «ЧЕРНОГО ОРДЕНА»

Немецкий журналист Гейнц Хене назвал организацию СС «Черным орденом». Создателем ее был Генрих Гиммлер — личность примечательная и противоречивая. Родился он 7 октября 1900 г. в Мюнхене. Имя он получил от крестного отца, принца Генриха Баварского. В письме от 13.10.1900 г. Гебхард Гиммлер называл крестного отца своего чада «любезнейшим принцем Генрихом» и просил его удостоить их чести выпить бокал шампанского в честь крестин своего крестного чада.

Связь семейства Гиммлеров с принцем продолжалась до Первой мировой войны. После того, как принц Генрих в 1916 г. пал в возрасте 32 лет, его мать продолжала поддерживать контакты с семейством Гиммлеров. 11 июня 1917 г. управляющий делами вдовствующей принцессы выделил 1000 рейхсмарок — сумму довольно значительную. В сопроводительном письме Гебхарду Гиммлеру указывалось, что эта сумма предназначается «его сыну Генриху в качестве подарка от погибшего крестного отца Его королевского Высочества принца Генриха Баварского»... Один из учеников Гебхарда Гиммлера, Йозеф Бернхардт, учившийся у него в начале XX века, характеризует его весьма положительно, отмечая его терпимость и снисходительность по отношению к своим ученикам.

Старший Гиммлер оказывал значительное влияние на духовное воспитание своих сыновей. Их у него было трое: старший Гебхард, средний Генрих и младший Эрнст. 4 сентября 1906 г. Генрих был записан в 1-й класс церковной школы. Мальчик часто болел и пропустил 160 уроков. Однако довольно успешно окончил класс. Свою слабую физическую конституцию, от которой страдал всю жизнь, Генрих преодолел благодаря самодисциплине. Лечивший его во время Второй мировой войны массажист Феликс Керстен оказал на Гиммлера положительное влияние. Благодаря этому эскулапу рейхсфюрер развил в себе интерес к спортивным достижениям.

После окончания второго класса народной школы Генриху пришлось неоднократно менять учебные заведения, что на нем тяжело сказывалось. В 1908 г. он перешел в Амалиеншуле, в 1910 г. поступил в королевскую гимназию имени Вильгельма, а в 1913 г. стал учиться в гуманистической гимназии в Ландсхуте, где в должности заместителя ректора служил его отец. Генрих вырос в среде старинного, воспитанного в гуманистических традициях, класса буржуазии. Когда он вырос, он ставил перед собой вопрос: «Неужели гуманизм не может защитить ни от чего? Такой вопрос может повергнуть любого в сомнения».

Несомненно одно: воспитание и образование, которые Гиммлер получил в такой мере, как ни один другой руководитель национал-социалистического государства, не стали гарантией его приобщения к гуманистическим ценностям, препятствием его политическим манипуляциям и идеологическим заблуждениям. Да и школа воспитывала идеи величия и процветания Германии. Преподавание истории и немецкого языка сводились к подчеркиванию огромной жизненной силы немецкого народа. Основной идеей воспитания юных немцев была не общность европейских народов, а их различие; им внушали не идеи бессмысленности войны, а идеи неизбежности войны как условия прогресса и национального самоутверждения. Отец Генриха склонялся к тому, чтобы сын стал офицером. А в 1929 г., говоря о Первой мировой войне, он утверждал, что это была «священная борьба». Из несистематически ведшихся дневников и заметок о прочитанных книгах явствует, что война-это важнейший период созревания юноши, борьба за осуществление жизненного принципа. Такова была жизненная философия Гиммлера. В 1936 г. рейхсфюрер говорил своим эсэсовцам: «Многие считают нас жестокосердыми людьми. Это правда, потому что мы рождены в результате борьбы и выступаем за борьбу — не только сегодня. Такова наша идеология не только на века, но, возможно, на тысячелетия».

Гиммлер сожалел о том, что не смог окончить офицерские курсы и ему не удалось принять активное участие в боевых действиях. Вместо этого он служил в различных военных формированиях, которые сражались против «марксистской диктатуры», против демократии и «позорного Версальского мира». В конечном счете он вступил в союз «Имперское воинское знамя», где стал знаменосцем. В 1944 г. исполнилась мечта всей его жизни, когда Гитлер назначил его верховным главнокомандующим резервной армией. Впрочем, старые офицеры вермахта сомневались в компетенции Гиммлера как военного специалиста. Между тем его отец был очень высокого мнения о своем Генрихе, который мог служить образцом для немецкой молодежи. Однако антисемитизм Генриха был внушен не родителями, а соратниками с шовинистическими воззрениями. Судя по перечню литературы, прочитанной Гиммлером в период с 1919 по 1934 гг., и комментариям к ней, сначала умеренный, затем все более радикальный Генрих, в конце концов, превратился в антисемита.

Представление о Гиммлере как о немногословном, ограниченном типе не соответствует действительности. Чаще всего в его дневниках появлялась отметка «очень хорошо». Областью его интересов была, главным образом, история, немецкий, а также древние языки, греческий и латинский. По математике и физике он получал отметки «хорошо». В аттестате зрелости, выданном ему 15 июля 1919 г. в гуманистической гимназии в Ландсхуте, отмечалось: «Во время его пребывания в данном учебном заведении отличался примерным поведением и неизменным прилежанием». Оказавшись в формированиях самообороны, он приобрел радикальное мировоззрение. Во время гитлеровского путча 1923 г. он был знаменосцем союза «Имперское военное знамя», получившего задание занять подступы к военному министерству Баварии.

В письме от 25.01.1924 г., где он рисовал образ его собственного врага, который был одновременно врагом его единомышленников, он отмечал: «Солдаты и убежденные борцы за народную идею хотят сражаться с этой гидрой черного и красного Интернационала, с еврейством и церковниками, с франкмасонами, иезуитами и делягами».

Прежде чем познакомиться с Гитлером, Гиммлер поддерживал связи с Эрнстом Ремом, встреча с которым, согласно дневнику Гиммлера, состоялась в январе 1922 г. Свою первую партийную речь Гиммлер произнес 24 февраля 1924 г. в рамках Национал-социалистического движения за свободу в одном нижнебаварском селении близ Кельгейма. Генрих Гертнер, будущий ортсгруппенляйтер Шлейсгейма, назначил его партийным оратором. Гиммлер был одним из первых, кто приобрел работу Гитлера «Моя борьба». Правда, поначалу он критически отнесся к этой книге, что видно из его замечания: «Первые главы, посвященные своей юности, содержат много слабых мест».

В 1925 г. он стал секретарем Грегора Штрассера, заместителя гауляйтера Нижней Баварии и Верхнего Пфальца и заместителя рейхспропагандаляйтера. В 1927 г. Гитлер назначил его заместителем рейхсфюрера СС, а в 1929 г. рейхсфюрером СС. Гиммлер находился в подчинении у начальника штаба СА Эрнста Рема. Это продолжалось до жестокой расправы над Ремом и высшими руководителями СА, в которой активно участвовал Генрих Гиммлер. За «заслуги» в подавлении так называемого путча Рема, начавшегося 30 июня 1934 г., СС стали самостоятельной организацией в рамках НСДАП, что привело к значительному усилению роли Гиммлера.

Его задача состояла в создании организации, которая с политической и мировоззренческой точки зрения объединяла бы нацию, своего рода ордена, воплощавшего идеи расовой исключительности, объединявшего аристократию, созданную кровью и почвой. Цель ордена заключалась в создании, с помощью воспитания и образования, нового типа человека, который должен был «выполнять в будущем все великие задачи». Задачи эти заключались в безжалостном, жестоком преследовании евреев, в пытках и убийствах заключенных концлагерей и лагерей смерти, беспощадном преследовании инакомыслящих и тех, кто оказывает недостаточное сопротивление враждебным силам. Как заявил в 1944 г. рейхсфюрер, «нужно расстреливать всякого, кто посмеет разинуть пасть»... «Я знаю,-заявлял он в 1935 г., — что в Германии имеется много людей, которым становится дурно при виде черного мундира. Мы отлично понимаем это и не ждем, что нас будут любить все. Мы имеем мужество быть нелюбимыми, жестокосердыми и бесчувственными». Наставление членам «Черного ордена» не допускало никакой самостоятельности в выборе мировоззрения. «Ни Ветхий, ни Новый Завет, а политическое завещание Адольфа Гитлера является путеводной нитью в нашей борьбе».

Гиммлер преднамеренно назвал свою организацию «орденом». Но орден этот поклонялся не Иисусу Христу, а Адольфу Гитлеру, а его символом было не распятие, а свастика. «Кто в сердце свастику запечатлел, тому чужды кресты другие», — писал поэт С. Зебекер. Вместо христианской религии Гиммлер разработал свою собственную религию и этику, основанную на «германском наследии». Почитание предков, вера в бессмертие, миф «кровь и почва», вера в правящего «бога» были составными частями новой религии. В связи с торжествами, посвященными тысячелетию со дня кончины короля Генриха I, отмечавшимися в 1936 г., Гиммлер мнил себя воплощением древнего короля. На основании ряда высказываний Гитлера можно заключить, что он не одобрял мистические заскоки Гиммлера. «Что за чепуха! — возмущался фюрер. — Уж лучше оставаться в церкви. В ней, по крайней мере, существует традиция. Подумать только: когда-нибудь меня сделают "эсэсовским святым"! Да я в гробу перевернусь!»

У Гиммлера были два главных врага — «мировое еврейство» и славянство. «Главным врагом немецкого крестьянства, — писал он в 1924 г., — является международный еврейский капитал, натравливающий жителей городов на сельского труженика. С помощью спекуляций и игры на бирже еврейский капитал добивается уменьшения цены производителя и увеличения потребительской цены. Сельский производитель должен меньше зарабатывать, а горожанин при этом больше платить. Полученную прибыль заглатывает еврейство и его приспешники».

Вот что писал Гиммлер о другом «смертельном враге»: «Только в борьбе со славянством немецкое крестьянство проявит себя и окрепнет, так как будущее-за германским Востоком... Именно на Востоке находятся огромные территории, приспособленные для сельского хозяйства. Они должны быть заселены потомками наших крестьян, чтобы прекратилась практика, при которой второй и третий сыновья немецкого крестьянина вынуждены переселяться в города в поисках заработка. Только переселение на Восток сможет способствовать тому, чтобы крестьянское население стало, как прежде, играть ведущую роль в Германии». По мнению Гиммлера, переселение являлось проявлением немецкого национального духа. «Увеличение численности крестьянского населения одновременно способствует пресечению наплыва рабочих масс с Во-, стока. Как и 600 лет назад, немецкий крестьянин должен чувствовать себя призванным бороться против славянства за обладание и увеличение территории святой матери-земли». Идеи Гиммлера разделял Рихард Вальтер Дарре, аргентинский немец, выпускник Королевского колледжа в Уимблдоне, бывший чиновник прусского министерства сельского хозяйства, будущий эксперт по аграрным вопросам НСДАП. Дарре стал идеологическим наставником Гиммлера. Он внушил рейхсфюреру, что проблема сельского хозяйства — не экономическая, а «проблема крови». По его мнению, именно носители нордической крови создали все ценности мира.

Гиммлер был настолько захвачен делами партии, служением «Черному ордену» и Гитлеру, что забыл о существовании семьи. Жена его, белокурая красавица Маргарита, которая была на восемь лет старше него, принесла ему дочь, Гудрун. Холодная, нервная, не отличавшаяся покладистым характером, Маргарита стала раздражать впечатлительного мужа, и в конце концов они расстались. Генриха это вполне устраивало: он работал над тем, чтобы превратить охранные отряды в элитный орден национал-социализма... А работы было много. Одни лишь заботы о расовой чистоте рядов СС чего стоили. Помимо цвета глаз и волос, важную роль играл рост претендента на вступление в члены СС. Рост его должен был быть, самое малое, 170 см. Кроме того, он должен был представить свидетельство о происхождении. Родословная рядового члена СС должна была быть прослежена до 1800 года, фюрера СС — до 1750 г. Чтобы вступить в брак, эсэсовец должен был получить разрешение рейхсфюрера. Таков был его приказ. «Насмешки, презрение и недопонимание нас не трогают. Будущее принадлежит нам», — заявлял Генрих Гиммлер.

Разделяя воззрения Гитлера, рейхсфюрер СС полагал, что население оккупированных восточных областей должно быть поставлено на низшую ступень культуры. Читавший в 20-е годы в свободное время Гёте и Шиллера и знавший наизусть оды Клопштока, Гиммлер издал иллюстрированную брошюру «Недочеловек». Она вышла четырехмиллионным тиражом.

«Недочеловек, — говорилось в ней, — с точки зрения биологии — это создание природы с руками, ногами и своего рода мозгом, глазами и ртом, похожее на человека, но совсем другое, вызывающее чувство страха существо, в духовном отношении стоящее на уровне животного — не более того!.. Горе тому, кто об этом забывает!»

Многих, знавших Генриха Гиммлера, удивляло, как такой нерешительный человек занял одну из высших должностей в Третьем рейхе. «У меня создалось впечатление, — писал руководитель ведомства вооружений Ганс Керль, — что это малодушный, ничего собой не представляющий человек, отнюдь не демоническая личность. Его влияние, а также страх, который он вызывал, остаются для меня загадкой». Загадкой была карьера Гиммлера в качестве «великого инквизитора» в глазах его бывших коллег по учебе в Мюнхене и Ландсхуте. «Это невероятно... невероятно!»-восклицал немецко-американский историк Джордж Холлгартен. В его воспоминаниях этот соратник чудовищного диктатора виделся ему «кротким агнцем, юношей, который и мухи не обидит». Как же произошло перерождение Генриха? Дома ли или в среде товарищей? На этот вопрос трудно ответить.

Ясно одно: он всегда был непоследователен и был готов поступиться принципами. Даже лозунгу своего «Черного ордена», гласившему: «Моя честь — это верность» он изменил, как изменил в конце войны своему кумиру — Адольфу Гитлеру, примеру которого он последовал три недели спустя после самоубийства фюрера.