29 декабря 1925 года на 5-й странице ленинградской «Новой вечерней газеты» появилось рекламное объявление:

«Темные силы»

По популярному французскому роману

«Анаик и Томазетта».

Исключительно художественная драма (8 частей).

Последнее достижение «Патэ».

С участием Ренэ Навар, героя нашумевшего

Фильма «Фантомас». Действие происходит в [Велико] Британии.

Та же газета еще не раз зазывала кинозрителей непременно посмотреть необычный фильм, — тем более что он будет демонстрироваться в открывающемся новом кинотеатре «Павильон де Пари». Обещанное необычное действо должно было состояться в роскошном кинозале «Павильона…», намечавшего распахнуть свои двери 25 декабря.

Также настойчиво приглашал увидеть 29 декабря «Темные силы» еженедельник «Кино» (ответственный редактор К. Г. Аршавский). Для привлечения зрителей дополнительно к «фильму» ее демонстраторы обещали еще «дивертисмент»: выступления оперного певца А. М. Лабинского, Вл. Хенкина («в новом репертуаре»), танцоров Ивэра и Нельсона и мастера разговорного жанра Жоржа Дуклуа. Перед такими соблазнами ленинградцы, наверное, вряд ли могли устоять.

Устроители «Павильона де Пари» торопили с разрешением его открытия финансовые органы губисполкома и Политконтроль ГПУ (эти организации должны были утвердить программу работы нового дива). В «дело», как и полагалось, вмешалась местная цензура. Заместитель заведующего Гублитом Падво и секретарь того же ведомства Карпов в конце декабря 1925 года не раз теребили Полит-контроль ГПУ, препровождая при этом анкету «Павильона..» для утверждения ее чекистами.

Загадочный кинотеатр, принадлежавший Госкинопрому Грузии, в конце концов открылся, но «Темные силы» в нем так и не появились. В «Новой вечерней газете» (1926, 5 января) под инициалами Г. К. была напечатана рецензия о «фильме» «Тайна маяка», где упоминались некие «темные силы», помешавшие союзу двух любящих сердец, но ни Анаик, ни Томазетта в заметке не фигурировали, скорее, сия писанина являлась газетной уткой.

Мы не поленились просмотреть в ЦГАЛИ (СПб.) огромный бумажный киноархив «Севзапкино» (фонд № 38) и других подобных ведомств, связанных с закупкой кинолент за границей, но так и не обнаружили интересующего нас «дива». Особенно приглядывались мы к закупкам французских картин (их приобретение осуществлял Наркомат внешней торговли СССР через посредничество в Париже нашего представителя Сливкиной), но «Темные силы» так и не обнаружились. В 1925 году в ленинградский прокат поступили 210 кинопроизведений, но «наше» среди них не значилось. Ленинградцы предположительно могли посмотреть такие закупленные «чудеса», как девушка-коршун и «Талмуд и любовь», «Жертва танцульки», «Женщина Фантомас», «Флирт шимпанзе», но только не обещанный шедевр от «Патэ». Кстати наше сальдо от связи с «Патэ» в 1925 году было нулевое.

«Какое отношение вся эта киношная «статистика» имеет к горькой судьбе Есенина?» — спросит уже, наверное, раздраженный читатель. Не сердитесь! Отношение, на наш взгляд, — самое непосредственное.

На выяснение истины в Российскую национальную библиотеку была отправлена бригада людей, владеющих французским языком. Она переворошила гору литературы на темы французского киноискусства и литературы, особенно внимательно присматривалась к соответствующей библиографии.

Со стопроцентной достоверностью выяснилось: «популярного» французского романа «Анаик и Томазетта» никогда не существовало (в именах «героев» явно ощущается некий восточный мотив). Автор этого имясочетания явно знаком с Востоком.

Не существовали и французские «Темные силы». Известный актер Ренэ Наварр(о) (Rene Navarre) играл Фантомаса не в фирме «Патэ», а в солидной кинофабрике «Гомон». Наконец, почему авторы таинственного объявления в «Новой вечерней газете» и еженедельнике «Кино» подчеркивают, что действие картины разворачивается в Англии?

Кто же и зачем дал в печати такую заведомо фальшивую и нелепую рекламу? О ком и о чем она говорит?

Вначале попытаемся расшифровать ребус (напомним, он появился 29 декабря, когда, если верить официальной версии трагедии Есенина, судмедэкспертиза его тела лишь только производилась). Да, да, по нашему мнению, речь в этой шараде идет именно о происшествии в «Англетере»! Действовали там действительно «темные силы». Имена персонажей (Анаик и Томазетта), может быть, не только просто надуманные, но и заключают какой-то смысл, известный лишь посвященным в злодеяние. Появление Ренэ Навар-р(о) — это намек на некое сражение, — конечно же, известное Наваринское (1827), то есть автор сего странного сообщения говорит об отчаянной борьбе с Есениным в трудном с ним «разговоре» лиц, непосредственно причастных к его убийству (далее наш читатель узнает о схватке с поэтом «из первых рук»). То, что его тело было изуродовано, сомневаться не приходится (об этом «сквозь зубы» вынуждена была писать «Красная газета» (вечерний выпуск): порезы на руках, предплечье, страшная рана на лбу и т. д.). Почему сюжет развивается в Британии, догадаться нетрудно: отсюда и «Англетер», то есть муссируется английская тема (почему именно в связи с Есениным? — об этом читайте ниже). Кстати, одно время в «Англетере» размещалась английская дипломатическая миссия. В декабре 1925 — январе 1926 годов советские газеты были переполнены информацией об арестах в СССР английских шпионов (так, «Новая вечерняя газета» (1926,19 января) сообщает о задержании 45 британских и эстонских шпионах). Наконец, самое главное — как следует понимать явление Фантомаса. Заглядываем в словарь: фантом (в переводе с французского — призрак) — модель человеческого тела как наглядное пособие. Комментарии излишни. Авторы зашифрованного послания сигнализируют кому-то о фантоме в 5-м номере «Англетера», якобы повесившемся поэте. Если вы не согласны с таким прочтением странного объявления в «Новой вечерке», попробуйте дать свое объяснение.

Теперь о сочинителе сигнала — труднейший вопрос! — «вычислить» его с определенной точностью сегодня сложно — потайные кладовки известного ведомства наглухо закрыты для исследователей (хотя срок давности подобных секретов (75 лет) уже истек, — и знакомству с бумагами «не для печати» не должно быть препятствий).

Рискнем назвать выдумщика «темной» шифровки. Когда мы штудировали страницы «Кино», то обратили внимание: в газете часто печатается автор под псевдонимами «Нигри», «Иргин» — своеобразные контаминации (весьма неуклюжие) чьей-то фамилии. В результате всестороннего анализа мы пришли к выводу — это «забавлялся» Сергей Александрович ГАРИН (наст, фамилия Гарфильд) (1873–1927), небезызвестный киносценарист, средненький прозаик и плохонький поэт. О его жизни и творчестве вы можете узнать из разных справочников и словарей, в частности, в академическом издании «Русские писатели. 1800–1917» (т. 1, М., 1989). Статья в этой солидной книге нас не удовлетворила. Внутренняя жизнь ГАРИНА (игра с фамилией: «Нигри», «Иргин») осталась закрытой. Об истинном его облике мы узнали из недавно еще засекреченных архивных источников: «Вопросные бланки членов Ленсовета X созыва» (1925), его «Анкеты», ставшего наконец доступным «Дела Гарина-Гарфильда» и других материалов. Предстала личность довольно «публичная», но нравственно весьма сомнительная. Член РСДРП с 1903 года, «морской волк», интернациональный бродяга-пропагандист (раздувал «мировой пожар» в Англии, Австралии, Америке, Индии, Японии и в других странах). В 1906 году организовал покушение на жизнь генерала Селиванова (Владивосток), участвовал во многих «громких предприятиях», за что отсидел в тюрьме 8 лет и 6 месяцев. После 1917 года — на видных военно-морских постах. Вершина его карьеры — главный комиссар всех морских сил Дальневосточной республики (1920). В начале 20-х годов был заместителем редактора петроградской «Красной газеты», возглавлял Ленинградское отделение организации Работников искусств (Рабис), заметная персона местной политической жизни (поддерживал контакты с заместителем начальника здешнего ГПУ Леоновым, сексотом того же ведомства («под крышей кинорежиссера») Петровым (наст, фамилия Макаревич, псевдоним Бытов), тем самым, который давал инструкции коменданту «Англетера» Назарову поздним вечером 27 декабря 1925 года, когда устраивался кощунственный спектакль самоповешения Есенина (из воспоминания Антонины Львовны Назаровой). Друг журналиста-иуды Георгия Устинова, Гарин был женат на Нине Михайловне (урожденной Кузнецовой), еще до революции при поддержке мужа, Гарина-Гарфильда, устроившей у себя на квартире (позже в «Астории») модный литературный салон, напоминающий нам московское чекистское сборище Осипа и Лилии Бриков.

Салон Гариных дарили своим вниманием Иван Бунин, Борис Зайцев, Александр Куприн, Евгений Чириков и другие известные писатели, о которых тщеславная женщина потом с удовольствием вспоминала. Куприн полушутливо играл роль Ромео, забавлялись и прочие гости. Все это было бы мило, если бы за хозяином квартиры не вился след политического авантюриста. Может быть, не все мастера слова знали о подпольной жизни Гарфильда, но их очевидная снисходительность к нему весьма поучительна.

В различных изданиях Гарин-Гарфильд предстает социальным романтиком, обратившим свое перо на благо народа. Между тем он стереотипный политик-авантюрист, кочевавший по разным странам и городам России с целью устроить в мире революционный кавардак. Его постоянно тянуло исполнить заглавную роль в каком-нибудь опасном политическом представлении — также как отца его, оперного артиста, выступить в заглавной роли на сцене.

Взлет карьеры Гарина не игра судьбы, а плата за долголетнюю и усердную подпольную работу, о ней он сам не без хвастовства рассказал в собственноручно составленной анкете (1926). Из нее мы узнаем о его активном участии в известных сормовских событиях 1902 года, описанных М. Горьким в романе «Мать». Гарин, как и его приятель Георгий Устинов, так и просится в прототипы Павла Власова. Кстати, вместе с «Жоржем» (Устиновым) Гарин сотрудничал в «Нижегородском листке» — знали они друг друга прекрасно. В. Нижнем Новгороде Гарин познакомился с Я. М. Свердловым и другими «эксами», о чем он пишет как о незабываемых встречах. Свои «подвиги» будущий драматург продолжил в Одессе. Если не ошибаемся, занимался он «мокрыми» делами вместе с Ильей Ионовым. Здесь в 1909 году его арестовали и посадили в тюрьму. Но вскоре он очутился на свободе. Затем был Кронштадт, где Гарин-Гарфильд в рядах большевиков готовил Октябрьский переворот. В 1917 году председательствовал в Гельсингфорсском рабочем совете (г. Хельсинки).

Устинов, приезжая в Ленинград в 1922–1925 годах, частенько захаживал к Гариным. Чаровница, по старой моде, вела фотоальбом (1904–1935), вклеивала в него снимки знаменитостей с их лестными для нее автографами. Альбом хранится в Пушкинском Доме, в нем нет ни строчки Есенина. Но Устинов руку приложил.«.. Для нас суп Нины Михайловны, — писал он, — значительно полезнее, чем наши стихи, статьи и рассказы. 1.VIII. 1922».

Рядом автограф стихотворца Василия Князева: «Тов. Гарину. Сережа, говорят, Ильич умер. Немедленно узнай по телефону и сообщи мне… твой В. Князев». На следующей странице комплименты Гариной поэта Ильи Садофьева, заведующего редакцией вечерней «Красной газеты» Ионы Кугеля и других лиц, так или иначе причастных к «зачистке» следов злодеяния в «Англетере».

Насквозь надуманные и глупейшие мемуары (см. Приложение) Нины Гариной, приятельницы Устинова, лишь подтверждают фикцию о проживании журналиста в «Англетере». Мемуаристка перестаралась в защите друга семьи, в очернении Есенина, заставила нас пристальнее присмотреться к Гарину, сыгравшему, на наш взгляд, пока до конца не выясненную пагубную роль в посмертной судьбе поэта.

Написаны мемуары («Есенин С. А. и Устинов Г. Ф.») в 1935 году, когда еще память Гариной была свежа на десятилетней давности прошлое, но тем более поражаешься грубым и пошловатым ее выдумкам. Она свидетельствует, к примеру: 28 декабря 1925 года, в 1 час ночи, ей позвонил из «Англетера» Устинов и сказал:«.. они с Сереженькой собираются к нам… Сереженька стоит тут же рядом». Затем якобы взял телефонную трубку Есенин, но Н. М. Гарина поняла, «что они оба уже совершенно готовы», и отказала хмельным визитерам. 28 декабря, около пяти часов утра, рассказывает дальше Гарина, ей кто-то позвонил из «Англетера» и сообщил о смерти поэта. Примерно в семь часов утра она «мчалась на извозчике в гостиницу совершенно раздетая, в халате, в накинутой сверху шубе и в[незастегнутьгх] ботах». «Кроме Устинова, в комнате уже были И. И. Садофьев, Н. Н. Никитин…» В ответ на гневную тираду Гариной: «Ну, что?! Сделали свое дело?! Довели, мерзавцы!» Устинов будто бы обиженно ответил: «А ты сама… вчера…»(т. е. не пустила к себе домой) — и залился слезами.

Опровергнуть воспоминательницу не стоит труда — настолько она завралась (одно появление в семь часов утра Садофьева и Никитина в номере Устинова прямо свидетельствует о беспардонной лжи). Мемуаристка настрочила и много другой чепухи: «По словам Устинова, они после разговора со мной (по телефону. — В. К.) больше ничего не пили. Есенин очень нервничал… И вскоре ушел к себе в комнату. Устинов к нему заглядывал раза два, звал обратно, посидеть с ним. Есенин не пошел. И в третий раз, когда Устинов пошел опять, заглянул к. Сереженьке своему, его уже не было в живых…»

Н. М. Гарина даже не удосужилась прочитать опубликованные заметки на ту же тему «заместителя папы» (так называл себя Устинов в ее семье), полностью опровергающие ее замыслы.

Сумбур Гариной любопытен в другом отношении: симпатизируя Устинову, лучшему другу своей семьи, она характеризует его «настоящим, неизлечимым алкоголиком и изломанным, искалеченным человеком», что недалеко от истины. Но для чего и во имя чего сочинялись предельно фальшивые фантасмагории? Ответ, мы полагаем, один: чтобы, не дай Бог, на ее мужа, Гарина-Гарфильда, не упало подозрение в его хотя бы отдаленной причастности к преступлению.