(годы заточения: 1992–1995 гг.)

Тюрьма находилась в предгорьях Гиссарского хребта, северо-восточнее Душанбе. Заключенные работали в каменоломнях, расчищая площадки для добычи руд цветных и редких металлов. Изнурительная работа продолжалась весь световой день, от восхода и до заката солнца. Охранники с автоматами вели себя не лучше моджахедов Латифа или боевиков Собзали, строго наказывая заключенных за малейшую провинность или задержку в работе.

Сначала нас держали в затхлых бараках в предгорьях, но когда работы начались в высокогорных каменоломнях, тюремщики устроили камеры прямо в пещерах, в которые были врезаны решетки. Ночное понижение температуры загоняло узников в глубь пещер, но и это не спасало. В скором времени большое количество пленников заболело и умерло без достаточного медицинского обслуживания.

В бесконечном ожидании избавления от кошмарных мучений проходили дни, которые складывались затем в месяцы, а месяцы незаметно стали составлять год, второй, третий…

Однажды, в начале весны, на третьем году моего заключения, привезли партию новичков. Среди них выделялся один, которого все звали Баклан. Он был таджик, имел несколько судимостей и в неволе пробыл в общей сложности двадцать три года. Тюремщики не проявляли бурного восторга, узнав, что Баклан осужден за новое преступление. Они давно знали его, как зачинщика потасовок и возмутителя спокойствия. По чистой случайности Баклана поместили в одну камеру со мной. Мы не питали друг к другу особых симпатий и были лишь приятелями по несчастью.

Баклан был поражен смертью одного из заключенных, к которому не пригласили вовремя врача, и он восстал против скотского отношения к нам тюремщиков. Баклану удалось поднять настоящую бурю среди заключенных. Охранникам не пришлось долго выискивать зачинщика беспорядка, они безошибочно определили, что это Баклан. Чтобы другим было неповадно, они принялись избивать его на глазах у всех. При виде такой несправедливости я не сдержался и вступился за беднягу. Я подбежал к надзирателям и, выхватив у одного из них автомат, принялся отгонять их прикладом от Баклана. Оторопевшие от неожиданности охранники некоторое время не могли прийти в себя. Баклан воспользовался заминкой, чтобы подняться с земли и затесаться в толпе других заключенных, наблюдавших весь этот спектакль. Теперь тумаки, предназначавшиеся для Баклана, посыпались на мою спину и бока. За оказанное сопротивление меня посадили на две недели в карцер.

– Я думал, что ты уже труп, – сказал Баклан, когда я вернулся в камеру. – Тебе повезло, – добавил он, осматривая мое тело, – переломов нет. Но эти шакалы поранили тебя, и этот шрам на правой щеке, кажется, останется навсегда.

Так мы подружились с Бакланом. Я ни на минуту не оставлял мыслей о побеге. Он представлялся мне вполне возможным. Смог же я вырваться из-под стражи Латифа в Афганистане. И это при том, что там я был единственным пленником, которого они ревностно охраняли. Здесь же моя задача облегчалась, так как узников было много, и охранники наблюдали за всеми сразу. Я поделился своими соображениями с новым приятелем, и тот обещал мне помочь разработать подробный план побега. В этом он был большой специалист.

– Почему бы тебе не завязать со всеми своими делишками? – спросил я однажды у Баклана.

– Прости, друг, но это невозможно, – ответил он мне. – Я уже не представляю себе другой жизни.

– А за что ты получил свой первый срок, Баклан?

– Не называй меня больше так, – попросил он. Я был несколько озадачен.

– Это мои приятели по зоне прозвали меня Бакланом. И для них я Баклан, а для друзей – Сангак. Можешь называть меня Сашей, на русский манер.

Из этих слов я понял, что стал другом для Баклана-Сангака, многого повидавшего на своем веку. Он рассказал мне свою историю:

– Я был совсем зеленый, почти такой, как ты. Я закончил кулинарный техникум и приехал на работу в Куляб, устроился поваром в духан – такой маленький ресторанчик. Дела мои шли неплохо. Но однажды, возвращаясь поздно вечером домой, я услышал крики девушки. Она звала на помощь. Я поспешил и увидел, как во дворе дома трое сопляков пристают к совсем еще школьнице. Ну я, конечно же, вступился за нее. А утром меня вызвали в милицию. Как потом оказалось, среди парней был сын обкомовской шишки. Я не смог оправдаться, мне предъявили обвинение в попытке изнасилования и осудили на три года. А зона есть зона. Она быстро перевоспитывает. Но не на тот лад.

– Ты не сопротивлялся? – удивился я.

– А зачем? – пожал плечами Сангак.

– Ты же мог опротестовать решение суда в высшей инстанции.

– А ты его опротестовал? – в глазах Сангака застыла насмешка.

У меня не было слов, чтобы возразить ему. Он был прав.

– Знаешь, что я тебе скажу, Виктор? – признался мне Сангак. – Я помогу тебе выбраться отсюда, чтобы рутина тюремной жизни не засосала тебя навсегда. Ты еще молод, и можешь исправить свою судьбу… У тебя есть жена?

– Даже не знаю, как тебе ответить, – развел я руками.

– Это почему?

– Была у меня жена, но в последний раз я видел ее два года и три месяца назад. Сейчас она, наверное, думает, что меня нет в живых.

Сангак сочувственно вздохнул и покачал головой.

– А дети? – снова спросил он.

– Когда я уезжал из Москвы, моя жена была беременна, и я даже не знаю, кто у меня родился.

– Да, незавидная у тебя участь, – сказал Сангак, выслушав мои признания.

В первых числах апреля в каменоломне появились люди в гражданских костюмах. Делегацию сопровождали два майора и один подполковник милиции. Они расхаживали по зоне, брали пробы камней для анализа. Среди заключенных прошел слух, что скоро на это место придут археологи, а нас переведут в новую каменоломню.

На следующее утро после того, как делегация уехала, нас с Сангаком вывели из общего строя и под конвоем двоих охранников отправили на дальний участок с приказом к вечеру доставить образцы пород.

Был жаркий день, солнце стояло в зените и палило нещадно. Там, где нам приказали работать, было как в аду. Наших охранников быстро разморило от зноя. Они разделились и решили, что один будет нас охранять, а другой в это время – отсиживаться в укромном местечке под скалой, где было не так жарко. Мы же с Сангаком должны были долбить кирками камни.

Неожиданно Сангак оступился и подвернул ногу. Охранник заметил, что он присел на камень, взял свой автомат и подошел ближе.

– Что ты здесь расселся? – спросил он.

– Ногу подвернул, – стал оправдываться Сангак.

В это время я орудовал киркой у скалы, немного выше того места, где находились Сангак и надзиратель. Я смотрел на широкую спину охранника, и у меня внезапно возник великолепный план побега.

– Поднимайся и работай! – приказал охранник Сангаку.

Но в ответ услышал только стон.

Надзиратель замахнулся прикладом автомата, но в этот момент я прыгнул к нему на плечи и всей тяжестью своего тела придавил верзилу к земле. Схватив его за горло, я начал душить надзирателя. Тот захрипел и стал вырываться, но вскоре застыл мертвый на земле.

Я обернулся к Сангаку. На его лице отразился ужас. Я поднял выроненный охранником автомат и прошептал:

– Нам подвернулся удобный случай, чтобы бежать. Сангак словно проснулся от долгого сна. Он вскочил на ноги, но тут же застонал – болела поврежденная нога.

Я подставил приятелю свое плечо, и мы осторожно, чтобы не наделать шума, прокрались к тому месту, где в тенечке сидел под скалой наш второй надзиратель.

– Оставайся здесь, – сказал я Сангаку. – Если что, приходи на помощь.

Он послушно кивнул.

Охранник заметил меня, когда я вышел из укрытия. Увидев в моих руках автомат, он сильно перепугался. Несколько секунд он соображал, что происходит, а потом быстро вскочил на ноги, подхватил с земли свой карабин.

– Тс-с! – приложил я палец к губам. – Не нужно делать глупостей.

По-видимому, охранник не согласился со мной, потому что он нажал на курок карабина, раздался выстрел. Мне повезло, что он не успел хорошенько прицелиться.

– Ну, за это тебе придется отвечать, – сказал я, надвигаясь на надзирателя.

У нас были равные шансы, если не считать одного момента, который и помог мне избавиться от охранника. Мы застыли в ожидании, кто первый сделает выстрел. Но тут Сангак, осторожно подкравшийся к охраннику сзади, вонзил ему в спину свою кирку. Машинально тот нажал на спусковой крючок. Заметив своего приятеля, я вовремя повалился на землю. Пули просвистели у меня над головой.

Еще с минуту мы стояли молча и смотрели на труп охранника.

– Дело сделано, – наконец пришел я в себя. – Теперь нам нужно спешить. В лагере наверняка слышали выстрелы, и через двадцать минут здесь будут тюремщики.

Сангак взял карабин убитого им надзирателя, и мы пошли подальше от этого места.

– Куда теперь? – спросил я, обращаясь к Сангаку. Тот осмотрелся по сторонам, потом взглянул на солнце и указал на северо-восток.

Он пошел первым, опираясь на карабин и сильно прихрамывая на левую ногу. Я последовал за ним.

Наш путь лежал в горы, и чтобы перебраться на ту сторону хребта, нам приходилось поднапрячься. Наконец, дойдя до долгожданной вершины, мы практически кубарем скатились вниз, стараясь сократить время и сохранить силы.

Перед нами простиралась равнина, покрытая кустарниками и редкими деревьями. Свежий воздух пьянил нас, хотелось прилечь, но мы не останавливались. Мы думали о погоне. У Сангака уже прошла боль в ноге, и он бежал рядом со мной.

Вскоре долина закончилась. Нам опять пришлось карабкаться в гору. Мелкие камни из-под наших ног сыпались вниз, как песок с барханов. Ноги вязли в щебне, но мы не сдавались.

Безумная радость, переполнявшая сознание, придавала мне сил. Подумать только, я больше трех лет не был на свободе! Ни я, ни Сангак не помышляли об отдыхе. В нашем положении отдых означал гибель, провал побега.

– Перейдем Зеравшан, – объяснил мне Сангак, – а там через день-другой будем уже в Киргизии.

– А до железной дороги далеко отсюда? – спросил я.

– Только если отправимся в сторону Ташкента. Но это много левее, нужно добираться пешком больше недели. К тому же, это направление слишком оживленное, там нас могут поймать.

– Ты знаешь здесь все лучше, чем я. Думаю, ты не станешь возражать, если я предложу идти самой невероятной дорогой, чтобы никому не пришло в голову, где нас искать.

– Тогда мы должны были пойти на запад, через Каракумы, в сторону Каспия, – с улыбкой пояснил мне Сангак.

– Может, следовало бы рискнуть? – подыграл я ему.

– Рискнуть-то можно, но мы с тобой пока еще не бедуины, чтобы пройти несколько сотен километров под палящими лучами солнца и по раскаленному песку.

– За эти три года я, кажется, ходил дорогами ада, – сказал я приятелю. – А тут всего несколько сотен километров, – после пережитого они казались мне прогулкой. – Я думаю, можно рискнуть.

Сангак посмотрел на меня и, догадавшись, что я дурачусь, рассмеялся.

Солнце уже пряталось за вершины гор, и над нами сгущался вечерний сумрак, когда мы решили устроиться на ночлег. Нужно было хорошенько отдохнуть перед трудным походом. Усталость брала свое: я заснул крепким сном.

Утром мы проснулись от рокота мотора. Долго не раздумывая, бросились прятаться за ближайшей скалой. Мы успели вовремя, так как сразу же, совсем низко над землей пролетел вертолет.

– За нами, – уверенно произнес Сангак. – Теперь в кишлаки лучше не заходить. Начнется самая настоящая охота. Тебе когда-нибудь доводилось видеть, как охотятся на человека?

– Приходилось.

– Жуткая вещь, – покачал головой Сангак.

Переждав немного и не заметив ничего подозрительного, мы вышли из укрытия. Продолжая путь, мы старались бежать, преодолевая весьма сложные препятствия. Мы словно участвовали в безумном марафоне, главным призом за победу в котором была жизнь, а проигравшим доставалась смерть. Нам приходилось передвигаться с оглядкой, прятаться при любом шорохе в расщелины скал или в колючие кустарники.

Вскоре Сангак вывел меня на горную тропу, густо поросшую приземистыми кустарниками и нам пришлось полдня продираться через них. Зато на этом пути для нас была наименьшая опасность попасть на глаза преследователей.

Уже после захода солнца, измученные жаждой, голодные, изможденные, исцарапанные в кровь колючками, мы наконец вышли к реке, на противоположном берегу которой располагался кишлак.

– Вот мы и пришли, – облегченно вздохнул Сангак.

– Ты предлагаешь зайти в это селение? – с ужасом спросил я.

Я боялся, что там нас схватят и снова бросят за решетку.

– А сколько еще ты думаешь протянуть без воды, еды и отдыха? – поинтересовался Сангак.

Я только пожал плечами и пошел за ним.

– Я знаю этот кишлак, здесь живет один мой хороший знакомый, – рассказывал мне Сангак по дороге. – Мы немного отдохнем, а завтра утром снова тронемся в путь.

– Кто там? – настороженно спросил мужской голос.

Сангак еще раз постучал в калитку.

– Кто? – настойчивее спросил человек.

– Баклан.

– Бобо Сангак? – переспросил мужчина.

– Не узнал, что ли? Открывай! – Сангак посмотрел на меня и подмигнул.

Лязгнула металлическая задвижка, дверь убогой лачуги распахнулась. На пороге показался сутулый мужчина лет пятидесяти в длинном зеленом халате. Он молча пропустил нас вперед, и снова запер дверь.

– Ты не бойся его, Виктор, – говорил Сангак, пока его приятель отсутствовал. – Он хороший человек, этот Муталиб, только очень молчаливый.

Появился Муталиб. Он бросил на меня угрюмый взгляд и уставился на Сангака.

– Это вас вертолет сегодня разыскивал? – спросил он.

– Нас, – кивнул Сангак.

– А это откуда? – задал Муталиб второй вопрос, указывая на автомат и карабин.

– Одолжили у охранников, – весело сказал Сангак. Больше мы не слышали вопросов хозяина. Он молча принес нам остатки своего холодного ужина, указал на циновки на полу вдоль стен, а сам пошел ночевать под навес.

Мы с Сангаком не стали попусту тратить драгоценное время и улеглись спать. Впервые за время пленения мне снился сон.

Я видел, будто пришел в гости к Женечке Милосердовой, самой красивой женщине в мире. Она встретила меня без лишних слов, накормила вкусным домашним ужином, приготовила ванну. А потом мы отправились в спальню и легли на кровать. Я жадно припал к ее губам, а когда оторвался и посмотрел на Женю, то увидел вместо нее на кровати полковника Филатова. Тот улыбался мне и протягивал руки. Я начал трясти полковника, что было сил, желая скинуть его на пол, но он не поддавался.

– Просыпайся! – услышал я голос Муталиба. – Скорее вставай.

Он тормошил меня за плечо. Я раскрыл глаза, не представляя, где нахожусь, и куда подевались прекрасная Евгения Милосердова и полковник Филатов.

– Скорее собирайся, – подбежал к нам Сангак. – В кишлаке волки.

– Где они? – вскочил я на ноги.

– Там, – махнул Сангак рукой в сторону реки. – Только что сел самолет.

Мы быстро забрали оружие, и Муталиб проводил нас на задний двор.

– Скажи им, что мы ушли ночью, – произнес на прощание Сангак, – и угрожали тебе оружием. Они поверят.

– Аллах акбар, – тихо произнес Муталиб.

Мы бросились к вершине, до которой было не менее полутора километров. Другого пути к спасению не было, и мы бежали, стараясь не оглядываться назад.

– Скорее, Сангак, – подгонял я друга.

Сзади слышалось сипение, Сангак задыхался, и я понял, что на этот раз нам будет трудно уйти от погони.

Желание жить подгоняло меня. Я никак не мог ухватить ускользающую от меня свободу.

– Скорее, Сангак, – снова просил я друга.

Но вместо ответа услышал автоматную очередь. Я остановился и оглянулся. Сангак лежал на земле без движений. Я не мог уйти, не удостоверившись в том, что он действительно мертв…

Потом я снова бросился бежать. Автоматные очереди раздавались у меня за спиной. Я был уже на полпути к вершине.

– Ну, суки, – выругался я про себя. – Я вам еще отомщу!

Только взобравшись на гребень горного хребта, я позволил себе посмотреть назад. За мной бежали четверо автоматчиков. Я огляделся. Место показалось мне пригодным для того, чтобы устроить засаду. Я затаился между двух валунов, образовавших почти сплошную стену. Присев под ними, я услышал шум приближающегося вертолета. Он пролетел надо мной и пошел на разворот. Я метнулся к кустарнику и прислонился к куче камней на склоне. Вертолет сделал маневр и завис над валунами. Раздалась длинная очередь. Я, как мальчишка, радовался своему спасению.

В следующую секунду на гребне показались двое автоматчиков. Они тоже открыли «огонь» по валунам. Под прикрытием вертолета автоматчики пробрались к ним. Они не обнаружили там никого и сделали знак людям, находившимся в вертолете, чтобы они продолжали поиски.

У меня было преимущество внезапности, и я решился напасть. Выскочив из укрытия, я дал длинную очередь по солдатам.

– Двоих нет, – радостно отметил я.

В этот момент с вертолета раздалась ответная очередь. Я поспешил в свое прежнее укрытие, спасаясь от щелкающих пуль.

– А-а, шакалы! – заорал я, как зверь, загнанный в клетку.

Вертолет завис надо мной. У меня не было выхода, и я, то ли от страха, то ли из чувства самосохранения, нажал на спусковой крючок направленного вверх авто мата. Ответной очереди не последовало; Я поднял голову и увидел, что машину потянуло боком в сторону скалы.

Ударился он хвостовой частью, сразу же разлетевшейся на мелкие куски. Сам вертолет упал на склон и покатился вниз, увлекая за собой лавину щебня. В какой-то момент мне показалось, что я слышу отчаянные крики о помощи.

– Это вам за Сангака! – сквозь зубы процедил я. Раздался оглушительный взрыв. С вертолетом было покончено.

Я выбрался на тропинку. Вдруг позади меня раздались выстрелы. Я обернулся. У меня еще оставались преследователи, от которых нужно было избавиться. Я вскинул автомат и нажал на спусковой крючок. Я действовал четко, как хорошо отлаженный механизм. Но автомат молчал. Передернув затвор, я снова нажал на спуск.

– Черт, – вырвалось у меня, и я отшвырнул автомат в сторону.

Теперь оставалось надеяться только на милость Бога и свои быстрые ноги.

Заметив, что я не отвечаю на выстрелы, преследователи бросились за мной в погоню. Жесткие колючки больно царапали мне лицо, руки и грудь, но я не обращал на это внимания и мчался вперед что было сил. Позади слышались автоматные очереди и топот ног. Казалось, время остановилось в ожидании развязки. Поток ветра ударял мне в грудь, будто стараясь опрокинуть. Чем быстрее я бежал, тем больше ощущал, что все труднее передвигать ноги. А пули свистели все ближе и ближе.

Взобравшись на очередной склон, я снова побежал вниз и сразу заметил реку, которая протекала в открывшейся моему взору долине.

«Вот оно, спасение, – подумал я. – Река Зеравшан, которой мне говорил Сангак». Я был у цели, и меня никто уже не мог остановить.