Долли! Моя любимая! Моя единственная, поверь, еще никогда ни одна девчонка не будоражила мое сердце. Я говорю тебе все это первый раз в жизни, потому что тысячи километров разделяют теперь нас и ты не видишь моего лица, моих глаз...

Еще тогда, когда мы были мало знакомы, мне хотелось спросить тебя: «А ты станешь ждать меня, если я буду учиться в другом городе?» Но конечно, тогда я не посмел. А теперь вот решился.

И как же все нелепо получилось! У тебя командировка, а я срочно уезжаю, потому что тяжело заболела мама. Мы с тобой даже не попрощались. Я был в отчаянии.

Но спросить хочу, должен спросить: будешь ли ты ждать меня? Ведь я люблю тебя, Долли, ты — особенная. Твое внимание ко мне, твоя дружба со мной мне показались не случайными. Мне показалось (прости, если ошибся), что я тебе не безразличен...

Как я живу? Скучаю по тебе. Мама, к счастью, поправилась. Экзамены выдержал. В военное училище поступил. Живу в общежитии. Выходные дни провожу дома. Друзья разъехались кто куда. Мне очень одиноко. С людьми я схожусь не просто. Окружают меня разные люди. И хорошие, и плохие. С одними хочется подружиться. Другим дать в морду. Пока не делаю ни того, ни другого. Присматриваюсь. Я напишу тебе подробнее, когда получу ответ на это письмо. Сгораю от желания узнать, принята ли ты. Ведь все как будто шло нормально.

Твой навсегда Григорий.

А через несколько дней он получил телеграмму:

БУДУ ЖДАТЬ ТЧК ПРИНЯТА ТЧК ТВОЯ ДОЛЛИ.

И сразу трудности отступили. Возникла дружба со многими сверстниками. В морду хотелось дать только двоим. И жизнь казалась такой замечательной, такой прекрасной, обещающей огромную радость где-то там, в будущем.

И для Долли письмо Григория было необычайной радостью. Она перечитывала каждую строчку письма, переживала каждую мысль его. Не так испугала ее фраза о разных трудностях, как об окружении однолеток, среди которых есть такие, кому хочется дать в морду.

Нет, она решительно помешалась на той эпохе, в которой жила Долли Фикельмон, ее тезка. Та Долли была одна из близких друзей Пушкина. Она, ее муж, ее мать, сестра и еще многие из тех, кто бывал в доме Фикельмонов и Хитрово. В их общество Пушкин стремился. Салон Фикельмонов и Хитрово был для него самым приятным в Петербурге. Но многие посетители салона, наверное, как и Григорию его некоторые однокашники, были Пушкину непонятны.

А сейчас Долли хотелось забыть и Николая I, и Бенкендорфа, и Нессельроде, и Геккерена с Дантесом. Хотелось думать только о друзьях поэта.