— Долли! — сказала Ирина Евгеньевна, как только дочь сняла пальто и вошла в комнату. — Я тебе сейчас такой подарок преподнесу, что ты от радости затанцуешь.
— Какой же? — заинтересовалась Долли.
— Вот сейчас достану из портфеля.
Ирина Евгеньевна открыла портфель. Вынула из него что-то небольшое и плоское, завернутое в бумагу. Положила на стол. Развернула, и Долли, к своему удивлению, увидела, очевидно вырезанную из книги, небольшую репродукцию с портрета мужчины в одежде прошлого века.
— Не понимаю, кто это, мамочка, и почему я должна танцевать от радости?
— Ах, Долли, Долли, да это же написанный неизвестным художником портрет графа Фикельмона.
— Фикельмон? Я никогда не видела его изображения.
И Долли внимательно стала разглядывать фотографию.
На нее смотрел серьезно и доброжелательно пожилой человек. Лицо умное, интеллектуальное, спокойное. В молодости, наверное, было красивым.
— Мамочка, в самом деле, от радости сплясать можно.
И Долли, подняв над головой руки, застучала по полу высокими каблучками туфель и запела:
Она остановилась, опустила руки и снова стала разглядывать фотографию.
— Кажется, я еще начну собирать фотографии людей пушкинского окружения. Во всяком случае, его друзей. В самом деле, почему я до этого не додумалась! Давно надо было!
А Ирина Евгеньевна, улыбаясь, смотрела на дочь и думала, почему она выросла не такой, как другие Радость ее не в нарядах, как подобает девушке, не в веселых сборищах молодежи, а в книгах и вот в таких находках из прошлых веков. Грустная радость мелькнула в сердце матери, когда появился Григорий, — думала, хоть теперь ее дочь станет похожей на других девушек. Думала: Григорий —- ее судьба. Но он уехал. Пишут друг другу, словно в этом и заключается счастье любви.
— Мамочка, где же ты откопала Фикельмона?
— Принесла десятиклассница, читательница вашей библиотеки. Видимо, ты ее уже просветила книжками о девятнадцатом веке. По глазам я видела, как ей жалко было расставаться с этим портретом.
— Это Валентина Махова, наверное. Интересно, где ей удалось достать Фикельмона? Спрошу ее.
Долли положила портрет на свой письменный стол.
После ужина, вложив копирку между двух листов бумаги (теперь один экземпляр она посылала Григорию), села писать.