Это оказалось удивительно просто. Я до самого последнего момента была уверена, что меня найдут. Но мне было плевать; подстёгивала одна-единственная мысль — бежать. Всё равно куда, всё равно, надолго ли. Лишь бы подальше.

Но тем не менее у меня был план. Сначала забрать из здания Совета живой кристалл, способный меня спрятать. И это было первое чудо: мало того, что йали оказался именно там, где его оставил Райш, ещё и здание совершенно не охранялось. Я встретила по дороге пару человек, но никто не обратил на меня внимания.

Я понятия не имела, что делать с этим кристаллом, чтобы он работал как надо, но меня по-прежнему никто не пытался задержать.

А дальше… было ощущение, что кто-то ведёт меня за руку и отводит окружающим глаза.

Я купила себе светлый парик и цветные линзы для глаз, а легкомысленной «гражданской» одеждой меня обеспечила матушка Райша. Мои немногочисленные пожитки были упакованы в небольшую сумку, теперь висевшую на плече. Кое-какие вещи я купила в первом попавшемся магазине возле здания Совета; правда, это было далеко не всё, что мне хотелось приобрести, но мне просто не хватило бы денег заплатить за всё.

Вся имеющаяся наличность ушла на покупку билетов. На восемь челноков к разным станциям и на шестнадцать кораблей с них в разные концы галактики.

Я зарегистрировалась на челнок до одного из дальних транспортных узлов на окраине звёздной системы как Таммили Амалли-Осин-лем, и мне никто не возразил. Я как на иголках просидела до самого старта, всё ожидая, что меня окликнут, поймают. Зашедший в зал ожидания горячий заставил меня испуганно дёрнуться; но через мгновение я с облегчением поняла, что этот человек мне не знаком. А он, кажется, не удивился, наблюдая мой испуг, лишь презрительно скривился.

Я ждала, что челнок не взлетит, потом — что нас развернут с полдороги, потом — что меня будут ждать на месте. С этой станции взлетал всего один корабль из тех, на которые у меня был билет. Я зарегистрировалась на рейс и прошла на посадку, на этот раз назвав полностью вымышленное имя, и мне снова никто ничего не возразил.

Но сесть на тот корабль было бы слишком глупо. Моим запросам куда больше отвечал огромный грузовой аппарат, направляющийся в другую галактику. Он вёз живой груз, очень капризных птичек — кеччи, считавшихся у йали, к которым я и направлялась, деликатесом, и потому его рисковали возить даже в условиях напряжённых отношений. Уж больно велика выгода. Мне же птички были интересны по двум причинам: во-первых, их действительно очень много, и везлиих при комфортной температуре и в воздушной атмосфере, чтобы все добрались живыми, так что мне там можно былоспрятаться. А, во-вторых, корм для птичек вполне подходил и мне, так что обитатели корабля и не узнали бы о неучтённом пассажире.

Я позволила себе немного расслабиться только тогда, когда корабль ушёл в прыжок. В трюме обнаружились не только чирикающие и квохчущие что-то на своём птичьем языке кеччи, но и ещё уйма всякого барахла, какое-то — в контейнерах (наверное, попутный груз), а какое-то — валялось просто так. В общем, при ближайшем осмотре стало понятно, что найти меня здесь хозяевам корабля будет сложно даже в том случае, если они будут знать, кого искать.

Три недели я болталась в кузове этого грузовика. Как сама не зачирикала — понятия не имею, но крупу и сырые яйца возненавидела на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, это всё мелкие придирки; перелёт был вполне комфортный. Сложней всего было с оправлением естественных потребностей, но и здесь моим прикрытием служили птички.

Последние новости я узнавала от экипажа, когда ворчащие люди приходили почистить клетки, собрать яйца и добавить пернатому грузу корма. Впрочем, они болтали всё больше о своём, мечтали поскорее сбыть столь проблемный груз и (вместе со мной) считали дни до галактики Йали. Никаких новостей с Колыбели ко мне не поступало, и я не знала, бояться мне этого или радоваться.

Всё это время меня мучили сомненья. Не раз и не два я порывалась выйти из своей норы, чтобы попросить обитателей корабля вернуть меня на Колыбель. Оказывается, я всерьёз успела привыкнуть к горячему со всеми его звериными повадками, привязаться к нему и к команде. Да что — там привязалась!

Он начал мне сниться, ещё на третий день пути. То это были обрывки воспоминаний, то нелепые фантазии, то всевозможные кошмары. Я спорила с собой, доказывая, что он физически не сможет перешагнуть свои инстинкты, и я поступаю совершенно правильно, и убеждала себя в этом, чтобы через пять минут возразить, что он ведь достаточно разумный для горячего, так, может…

Так я и долетела до Йали. Цель свою я определила ещё на Колыбели, поэтому особой неизвестности впереди не было. Небольшая планетка на отшибе, на которой только-только начата колонизация. Кроме собственно йали там имелось и небольшое человеческое представительство, нечто вроде научного городка. Я смутно понимала, как такое возможно в условиях перманентного военного конфликта: люди исследуют планету йали в их галактике. Но имела место и обратная ситуация; на некоторых планетах человеческой галактики имелись диаспоры йали, вообще непонятно, чем занимающиеся.

В любом случае, люди мне были не слишком нужны, но я предпочитала иметь определённые пути к отступлению. Тем более, совершенно необитаемых планет с пригодными для жизни условиями почти не было, и, мне казалось, именно с них и начнут поиски мои преследователи.

Сложно сказать, почему я убегала, и убегала именно сюда. Наверное, потому, что это было хоть сколько-нибудь похоже на моё исконное предназначение — выживать в неблагоприятной среде. Но всё-таки самой главной моей целью была свобода. От одного-единственного человека. А пойти наёмничать или заниматься чем-то подобным у меня просто не было шансов: слишком уж я приметная в этой сфере, да и… о ребёнке было нельзя забывать. Он был данностью моего существования, и с этим нельзя было не считаться.

Побег с грузовика получился также удивительно легко, как и путь к нужной планете. Вернее, легко с технической точки зрения, а вот со всех остальных…

Я понятия не имела, как именно перемещается между звёзд этот корабль; он мог двигаться от звезды к звезде, это тоже называлось прыжком, но при этом космос на экранах выглядел совершенно так же, как всегда. Мы просто очень быстро летели, и звёзды плыли мимо, как огоньки городов под брюхом планетолёта.

Я буквально сходила с ума в одиночестве крошечного кораблика, затерянного в бесконечной пустоте. Непрерывно вглядывалась в безразличную пустоту обзорных экранов, одновременно боясь и мечтая увидеть на них хищные очертания хорошо знакомого боевого крейсера.

Сомнения продолжали рвать меня в разные стороны, и под конец я уже начала мечтать, чтобы меня догнали, и эта мука ожидания кончилась хоть как-нибудь. Корабль же тем временем неумолимо продолжал путь между звёзд, повинуясь созданной автопилотом программе. А когда я наконец добралась до места назначения, долго не могла поверить, что мой путь практически окончен. Оставалось только посадить катер. И отправить его на дно океана.

Называемая людьми Раами, или, в переводе со старого языка, «Зеленоглазая», была планетой с жарким влажным климатом и буйной растительностью почти на всей надводной территории, так что проблем с обустройством у меня не было. Хватило один раз выбрать удачное место для жилья, и путешествие можно было считать оконченным.

Местные хищники довольно быстро смирились с моим присутствием и перестали воспринимать как добычу. Да и разобраться, что из растущего и бегающего вокруг годится в пищу, тоже не составило труда.

Обосновавшись на Раами, я ни на секунду не забывала, что меня в любой момент могут найти. Первое время вздрагивала от каждого подозрительного пятна в небе, потом, когда приблизился самый пугающий час, мне было не до того. А потом я просто привыкла.

Первым номером в списке моих покупок там, на Колыбели, стали хирургические инструменты, обезболивающее и противомикробные препараты. Успев кое-что почитать по родовспоможению и хорошо зная анатомию, я была морально готова вспороть себе живот самостоятельно, если что-то пойдёт не так. Впрочем, к счастью, проверять свой организм на прочность такимспособом не пришлось; а я действительно готова была лучше умереть от потери крови или болевого шока, чем попасться на глаза прочим разумным обитателям планеты.

Но нет, мои создатели постарались на славу. Даже эту «недокументированную» функцию мой организм выполнил на отлично. Как раз пригодился высокий болевой порог и запредельная выносливость.

Найриш родилась в сезон дождей, маленькая девочка с чёрными глазами и неестественно красными волосами. Больше всего она понравилась соседствующей со мной стае шестиногих лохматых хищников с почти кошачьими мордами и волчьими повадками. Звери первые из всего «окружения» приняли меня не как добычу и не как врага; вообще, у меня сложилось мнение, что они почти разумны. Если до этого они ко мне относились с вежливой настороженностью, то теперь, можно сказать, приняли в стаю.

Выглядело это довольно забавно. На следующее утро после родов, уже вполне оправившаяся я выбралась из своего логова в стволе огромного старого дерева с целью немного поохотиться и обнаружила у входа, внизу, пару этих трёхполых зверей. Завидев меня, один подхватил зубами лежащую возле лап тушку и неспешно продефилировал поближе. Остановился в полутора метрах, положил подношение, недвусмысленно пнул его лапой; а сам в это время с любопытством косился на странный свёрток, примотанный у меня на груди, потешно шевеля носом и что-то тихо проникновенно подмурлыкивая.

С этого дня неподалёку от моего жилища обязательно ошивался кто-нибудь из шестилапой молодёжи. Потом я выхаживала одного из них, получившего серьёзную травму на охоте, и хищники окончательно прониклись ко мне любовью, признав полезным и нужным в хозяйстве предметом. А я не спорила: они действительно были весьма смышлёные, и с ними было очень интересно возиться и играть.

Я со странной смесью злорадства и обиды отмечала, с какой осторожностью они относятся друг к другу, заботятся, защищают, играют. И при этом я не видела ни одной даже совершенно случайно нанесённой кем-то из них другому царапины. Настоящие хищники оказались куда более человечными существами, чем один мой знакомый человек со звериными замашками.

Не думать о Райше было совершенно невозможно, и это превратилось в своеобразную вечернюю или ночную пытку. О нём напоминало решительно всё, а особенно — маленькое и не по годам сообразительное существо, растущее у меня на руках. Найриш чем дальше, тем больше походила на отца — и внешностью, и решительностью, и упрямством. А уж то, как маленький ребёнок, едва научившийся ходить, возится в траве с опасными хищниками, хватая их за выступающие части тела, и вовсе не давало забыть, кто это. И при этом я совершенно не понимала, почему она родилась такой? Ведь по всем законам местной, да и привычной мне генетики она просто не могла появиться на свет. Но маленькая девочка с острыми коготками и горячей смугло-красной кожей не знала, что её не может быть, и просто жила. Живым напоминанием о том, о ком я безотчётно и отчаянно скучала.

Доходило до того, что я начинала разговаривать с капитаном вслух, но быстро одёргивала себя, понимая, что это — уже совсем нехороший симптом. Мне то вдруг становилось безумно жалко этого своевольного красного хищника, то я ненавидела его с удвоенной силой. Он очень часто мне снился, и почти каждый раз я просыпалась в слезах. Счастье, что такие сны и такие мысли посещали меня не каждый день; иначе я бы давно уже свихнулась. А, впрочем, может быть, свихнулась уже давно? Я ждала, что он всё-таки найдёт меня, смертельно боялась этого, и ещё умудрялась обижаться, что он так до сих пор и не прилетел.

Даже самой себе не хотелось признаваться, что мне его не хватает, и что, вот так сбежав, я совершила огромную и совершенно бессмысленную глупость. Не хотелось, но от правды было очень трудно убежать. Порой мне в голову закрадывалась мысль, что моя нынешняя жизнь здорово противоречит толкнувшим меня в путь мыслям. Не было особой борьбы за существование, не было намёка на боевые действия, не было боевого оружия. Обычная размеренная жизнь, пусть и где-то в тропическом лесу. И в одиночестве, без смысла и без ставшего для меня столь многим человека. Но мысль эта посещала меня отчего-то очень редко и быстро бесследно исчезала, как случайно пролетевшая мимо птица.

В конце концов, мысль о том, что никто меня и не ищет, постепенно вытеснила все остальные. Это было и утешение и, с другой стороны, мука куда горше прежней. А потом я смирилась и с ней, перестала ждать, утонула в монотонном блёклом однообразии, единственным ярким пятном в которой была Найриш. Казалось, я живу ради неё, и, не будь её рядом, этот бесполезный процесс оборвётся. Так грустно, что почти больно порой становилось почему-то только в сезон дождей, особенно когда на наше побережье накатывал шторм.

Но, несмотря на всё это, Райш продолжал мне сниться, да и тоска о нём никуда не делась. Просто поблёкла вся моя реальность, все ощущения и эмоции скопом утонули в монотонном безразличии.

А потом всё-таки случилось то, что я уже перестала ждать и чего перестала бояться.

Ураган пришёл к нам среди ночи. Исполинское дерево, в огромном дупле которого мы обитали, долго раскачивалось и стонало, давая понять, что даже такое могучее живое существо может не выдержать ударов стихии. Найриш грозу не то чтобы боялась; скорее, вслед за моей непонятной тоской, не ждала от неё ничего хорошего, и стремилась забраться ко мне под бок. Чтобы если не спрятаться, то по крайней мере не потеряться.

Вообще, она росла удивительно рассудительным и в какой-то степени даже прагматичным существом. А я всё недоумевала — откуда? В ней не было импульсивности Райша, не было моей настороженной неуверенности в себе и окружающем мире. Этот маленький ребёнок точно знал, чего хочет, зачем и что для этого надо сделать.

Потерявшись в этом лесном одиночестве, где более-менее отличались друг от друга только сезоны, а дни походили один на другой, я совершенно не помнила, сколько сейчас лет Най. По местным годам — три, а сколько там прошло в большом мире и на Колыбели, нас волновало мало. Действительно — нас, а не меня. Она интересовалась всем вокруг, но никогда не спрашивала, откуда мы тут взялись, кто мы вообще такие. И я порой не могла отделаться от ощущения, что она не спрашивает, потому что точно знает: меня расстроят такие вопросы.

Буря угомонилась только к утру, являя миру тщательно умытое бодрое солнце. Я выбралась из гамака, оставив разбуженную (она чутко вздрагивала от каждого шороха; родительские гены), но не пожелавшую вставать Найриш, и спустилась наружу, на разведку. Какое-то странное ощущение не давало покоя. Будто прошедший ураган неуловимо изменил что-то в окружающем мире. В шуме леса мне чудилось беспокойство.

По руслу ручья я направилась к морю — полюбопытствовать. Шторм приносил порой преинтересные объекты; помимо просто крупных красивых раковин, служивших Най любимыми (после живых шестилапов, разумеется) игрушками, и диковинных морских обитателей, попадались принесённые с дальних берегов «приветы» цивилизации.

Но, выйдя к границе леса, я замерла, парализованная увиденным.

Возле самой кромки воды стояла яйцеобразная посадочная шлюпка. До неё было метров пятьсот, и абрисы человеческих фигур были прекрасно видны. Обманчиво тяжёлые и громоздкие силуэты в силовой броне и кажущаяся хрупкой рядом с этими громадинами фигурка в легкомысленно-алом кителе.

Сердце отчаянно затрепетало где-то в горле, и меня вновь начало разрывать на части — не то шагнуть вперёд, не то убежать, постараться затеряться где-нибудь в зарослях, подальше.

— Мам, кто это? — еле слышно выдохнула Най, одной рукой обхватывая меня за бедро и встревоженно прижимаясь поближе. Вторая ладошка девочки возлежала на плече настороженно шевелящего носом матёрого шестилапа; взрослый зверь в холке был выше самой Найриш, и до загривка она дотягивалась с трудом.

Я не смогла выдохнуть ни слова, только ободряюще погладила её по голове, запустив кончики пальцев в запутанные ярко-красные прядки.

— Мам? — совсем тихо прошептала она, не понимая моего поведения и не понимая, соответственно, что делать ей.

Он не мог нас услышать. Не мог ведь, совершенно точно! Но вдруг резко обернулся, безошибочно находя меня взглядом, и я окончательно приросла к месту, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть застывшее в горле «спрячься!»

А потом стало поздно что-то делать. В один удар сердца горячий оказался на расстоянии вытянутой руки. Я замерла в предчувствии чего-то страшного, забыв как дышать; вздрогнула, ожидая удара, когда он резко подался вперёд. Рядом тихо зарычал шестилап; Райш же, ничего вокруг не замечая, сгрёб меня в охапку и прижал так, что выдавил последние остатки воздуха.

Но это к лучшему. Потому что иначе я, наверное, что-нибудь непременно сказала бы. Глупость какую-нибудь, по инерции. Или попыталась сбежать.

А так… Я могла только молча ужасаться и ругать себя последними словами.

Горячий выглядел жутко. От самодовольного лоснящегося хищника осталась одна тень. Ввалившиеся щёки, круги под глазами; кажется, я чувствовала каждое его ребро, настолько он похудел. Даже красный цвет волос будто разбавился серебром, но я почему-то не могла разглядеть точнее из-за непонятной пелены перед глазами.

— Нашёл, — тихо, с трудом выдохнул он, немного отстраняясь, но не выпуская из рук. — Девочка моя глупая, прости меня! Я столько тебя искал…

— Райш, — пробормотала я. На губах появился странный горьковато-солёный привкус; я растерянно облизнулась, не понимая, что это. — Я… — запнулась. Слова подкатывали к горлу комом, и я никак не могла выдавить ни одно из них. — Я так скучала, — вырвалось наконец из плотного кокона невысказанного и неосмысленного. — Я такая дура, прости меня, — и, уткнувшись носом в его грудь, дала волю слезам, наконец-то сообразив, что это такое мокрое на моих щеках.

Только сейчас я понимала, насколько мне не хватало Райша на самом деле. И убегала я совсем не от горячего, а от собственных страхов; только страхи от этого никуда не делись, а вот капитан…

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем мы нашли в себе силы выпустить друг друга из объятий. Точнее, если бы не один весьма важный вопрос, я бы так и не смогла заставить себя выбраться из уютного и такого желанного тепла.

— Райш, я… В общем… — пробормотала, отводя взгляд и слегка отступая назад, чтобы оказаться рядом с дочерью. Шестилап рядом с ней настороженно дыбил шерсть, а неподалёку обнаружилось ещё несколько членов стаи. — Это Найриш.

Най смотрела на горячего с настороженным любопытством, совсем таким, как у собравшихся вокруг зверей. Понимание отсутствия угрозы, но предусмотрительное опасение перед чем-то новым.

Мужчина медленно кивнул и опустился на корточки. Протянул когтистую руку ладонью вверх.

— Здравствуй, Найриш, — неуверенно, вполголоса произнёс он. Най, снова вцепившаяся в мою ногу, заметалась. То ли спрятаться за меня совсем, то ли понюхать протянутую ладонь, то ли потрогать. Но для потрогать надо было разжать хоть одну руку, то есть выпустить либо меня, либо шестилапа! Наконец, приняв решение, она всё-таки выпустила гриву зверя и аккуратно коснулась кончиками пальцев протянутой ладони.

— Она… — потрясённо выдохнул Райш, вскидывая на меня взгляд.

— Похоже, да, — отчего-то дрогнувшим голосом ответила я на недосказанное. Нервно подхватила Найриш на руки, отступила на шаг, подстёгнутая внезапно накатившим невнятным страхом. Почувствовав эту эмоцию, один за другим тихонько зарычали шестилапы, подступая ближе.

Впрочем, капитан вновь не обратил на них внимания. Я могла спрятаться, но физически убежать от горячего у меня не было шансов. Я ещё даже не успела до конца струсить и принять решение о бегстве, как вместе с Найриш оказалась в охапке горячего. Меня уютным коконом окутало родное тепло, оплела плотная сеть чужих эмоций, и вдруг стало хорошо и отчего-то невероятно спокойно.

— Нет уж. Больше ты от меня не сбежишь, — решительно рыкнул он и, перехватив нас поудобнее, направился к посадочной капсуле.

Оставалось только закрыть глаза и стыдливо спрятать лицо на плече у Райша. Как хорошо, что он лучше меня знает, что мне нужно!