— Вот объясни мне, почему у женских нарядов пуговицы почти всегда сзади, да еще такие мелкие? — обратилась я к Маю, когда мы ехали в лифте.

— Я? — растерялся мужчина.

— А у кого из нас все хорошо с памятью и знанием здешних реалий? — уточнила ехидно. — Я-то, выходит, нездешняя. Пришелица. Хотя нет, это что-то другое, мне кажется. Оно подразумевает какую-то добровольность, а я сюда попала явно неосознанно. О! Попаданка! Какое глубокое, многогранное слово! Но это если случайно, а если Стевич меня сюда принудительно затащил, то, выходит, уже «затащунка»… Как-то неприлично звучит.

Я в конце концов захихикала, Недич же с самого начала слушал мою пустую болтовню с благосклонной улыбкой, как обычно слушают лепет маленьких детей.

Кажется, его забавляли не столько мои слова, сколько я сама, но это совсем не обижало. Похоже, я вообще не любила, когда люди вокруг хмурятся и злятся, тем более люди близкие, и готова была на ушах стоять, если их это развеселит. А Май, хоть я его и знала всего ничего, первый мой близкий человек в этом мире. Пусть временно, пусть он даже не друг — приятель и временный покровитель, но от этого он мне не менее симпатичен.

Когда дошли до великолепного вороного монстра, я снова плюхнулась на переднее сиденье, но с этим Май перестал спорить еще позавчера. А я не стала возражать, чтобы он открыл мне дверцу, сегодня вот даже уняла зуд нетерпения и заставила себя подождать этого момента. Во-первых, зачем ломать многолетние хорошие привычки Недича, во-вторых, дверь действительно очень тяжелая, а в-третьих… Приятно же, чтоб мне посереть!

— Ну так что там с пуговицами? — вернулась к прежней теме, когда мы разместились в машине. — Только знай, я ни за что не поверю, что ты впервые столкнулся с этой проблемой три дня назад! Уж очень ловко у тебя выходит.

— Расстегивал. Застегивал. Носить — не доводилось, — легко отбрил Май, выруливая на улицу.

— Логично, — рассмеялась в ответ.

За подобной легкомысленной болтовней ни о чем мы через бурлящий утренний город докатились до Зоринки. Движение в это время оказалось достаточно оживленным. Попалась пара конных экипажей, но они скорее смотрелись диковинками, в основном по Беряне колесили разномастные автомобили.

Больше того, я наконец-то обратила внимание на наличие трамваев. Пузатые, длинные, выкрашенные в красный, порой сцепленные поездами по две-три штуки, трамвайные вагончики напоминали связки сосисок. А торчащие пустые сцепки-хвостики только усугубляли впечатление.

Кажется, я сегодня недостаточно плотно позавтракала.

А вообще Беряна мне очень понравилась. Невысокие, в два-три этажа, дома с цветными черепичными крышами, широкие улицы, утопающие в свежей весенней зелени. Яркие люди, яркие автомобили, вычурные клумбы и вазоны с цветами… Хотелось пройтись по каменным тротуарам пешком, купить свежую булочку вон в той пекарне с полосатым козырьком, посидеть на бортике фонтана, бьющего в центре тенистого сквера.

Ближе к расположенному на окраине университету здания делались выше, улицы — шире, а поток авто — плотнее. Но понять, разочаровывает меня это или нет, я не успела, потому что великолепный черный монстр нырнул в знакомый внутренний двор, где уже стояло несколько десятков машин. И с плавностью и неспешностью большого корабля среди утлых рыбацких лодок причалил к бордюру, заняв свободное место.

Недич вышел, обогнул автомобиль и открыл дверцу. Я терпеливо дождалась этого момента и даже воспользовалась предложенной рукой помощи, чтобы выбраться наружу. Потом, удобно подцепив мужчину за локоть, вновь начала разговор. На этот раз решила проверить одну очень навязчивую и даже, на мой взгляд, нелепую мысль, возникшую еще в прошлый мой «визит» в Зоринку, но благополучно забытую за более насущными вопросами.

— Май, а вы с Гораном не станете рассказывать обо мне ректору?

— Зачем? — растерялся он.

— Не знаю, — бесхитростно отозвалась я. — Это очень странное ощущение. Я умом понимаю, что это глупость, но почему-то уверена, что во всем происходящем должен участвовать именно он. Решила вот на всякий случай спросить.

Май покосился на меня недоверчиво, помолчал, а потом проговорил:

— Я шесть лет здесь учился и почти год преподаю. Я видел ректора Зоринки, профессора Дудковича, два раза. Первый — на вручении дипломов, второй — на торжественном собрании преподавателей в начале учебного года. Он не бывает ни на каких праздниках, это достаточно старый мужчина, которому все увеселения наскучили еще до моего рождения. Я даже примерно не могу представить, зачем бы ты — и мы все — могла ему понадобиться.

— Говорю же, умом я все понимаю. — Я весело хмыкнула. — Представления не имею, откуда взялся этот стереотип.

Сейчас в университете было очень людно. Что, в общем, предсказуемо: в прошлый раз мы преодолевали этот путь глубокой ночью, а сейчас днем, да еще в конце учебного года.

Большинству студентов и преподавателей было совершенно не до нас, они в разной степени взмыленности и замороченности шли мимо, полностью погруженные в собственные проблемы, лишь некоторые из них рассеянно здоровались.

Но порой нас провожали колкие, любопытные взгляды. Такие люди порывались подойти поближе, привлечь внимание, завязать разговор. Май отвечал подчеркнуто ровно, на его лице и мускул не дрогнул, но я могла поручиться, что мужчину очень злит такое внимание.

Привел меня Недич не в лабораторию, как я ожидала, а в свой кабинет, в его укромную часть, где и оставил с наказом дожидаться его и никуда не выходить. Причин возражать не было, так что я пообещала вести себя прилично. А поскольку никаких ограничений мне не поставили, решила удовлетворить собственное любопытство. Шарить по ящикам стола, конечно, не собиралась, а вот внимательно рассмотреть макеты, сам стол и чертежи на доске — совсем другое дело.

На бледно-розовой бумаге с частой линовкой карандашные следы читались трудно, но я даже, кажется, начала понимать, что именно там нарисовано: готова спорить, это был — неожиданно — редуктор. Неожиданно потому, что Май вроде бы занимался совсем другой темой, и потому, что я, оказывается, что-то понимала в этом вопросе! Но всерьез сосредоточиться на зыбких воспоминаниях не успела, отвлек шорох под ногами.

Вздрогнув от неожиданности, я опустила взгляд — и успела заметить, как мимо меня, мазнув по ноге длинным гибким хвостом, под стол пробежало крупное, серое…

А дальше были ощущение холодной когтистой руки, схватившей за горло, затопившая сознание паника и — провал.

Очнулась я вроде сразу. Но открыла глаза — и поняла, что совсем даже не сразу, потому что обнаружила в поле зрения Недича. Причем смотрела я на него сверху вниз. Кажется, именно от его окрика я и пришла в себя. Сразу сообразила, что сижу, как собака на заборе, верхом на чертежной доске, она опасно покачивается при малейшем движении и вообще непонятно, почему до сих пор не рухнула.

— Майя, что случилось? Как ты туда забралась? — изумленно проговорил мужчина, подходя ближе. — И почему, во имя богов, ты так визжала?!

— Не знаю, — смущенно призналась севшим, кажется сорванным, голосом. — То есть… тут крыса была. Я же говорила, я очень их боюсь…

От одного только воспоминания об этом, голом и гладком, которое коснулось туфли, меня передернуло.

— Крыса?! — переспросил Май. — Не может быть, здесь же стоят отпугивающие чары, даже в столовой ни одного таракана!

— А я откуда знаю, как она сюда попала? — Попыталась возмущенно вскинуться, но доска дрогнула, и я испуганно замерла. Теперь уже вполне осознанно, потому что навернуться с высоты двух с половиной, а то и трех метров, да еще на стол (падать-то я буду вместе с доской!), не хотелось. — Может, из лаборатории сбежала! Но она там была! Мерзкая, серая, со скользким длинным хвостом… Бе-е-е! — Я опять дернулась, зажмурилась и тряхнула головой.

— Хорошо, ладно, — примирительно заговорил Май. — Если и была, сейчас ее нет, она уже давно убежала. Ты мне веришь?

— Верю, — решительно кивнула я.

— Тогда спускайся.

— Не могу, — призналась виновато. — Кажется, у меня руки свело. А еще, если я дернусь, оно упадет. Страшно.

— Хорошо, сейчас я тебя оттуда сниму, — пообещал мужчина, подставив стул.

Одно могу сказать: хорошо, что я не на шкаф взлетела, оттуда снимать меня было бы сложнее, пришлось бы идти за лестницей. А так ничего, Май со стула вполне доставал. Наши лица оказались на одном уровне, мужчина мягко накрыл мои ладони своей, обжигающе горячей, пытаясь осторожно отцепить пальцы от доски.

— Майя, все в порядке, держись за меня, — попросил он ровно, уверенно.

Я хотела возразить, что с удовольствием, но — не могу. Однако, неожиданно для себя самой, смогла. Наверное, спокойные слова в правильном порядке затронули какие-то струны внутри перепуганного подсознания, и то однозначно посчитало мужчину более надежной, а потому предпочтительной опорой. Пальцы послушно расслабились, и Май по очереди переложил мои ладони себе на плечи, потом аккуратно приподнял за талию и привлек к себе. И — о чудо! — я даже не потянула за собой доску, а как-то легко и послушно «перетекла» в надежные руки тезки.

Он перехватил меня поудобнее. Я трясущимися руками обняла его плечи — и поняла, что меня бьет крупная дрожь, в руках и ногах противная ватная слабость, а внутри непонятная опустошенность.

— Ну все, все, не бойся. Нет никаких крыс, — принялся уговаривать Недич. — Все хорошо.

Осторожно спустился со стула, мягко усадил — или скорее положил — меня в кресло. Я бы, может, хотела вцепиться в мужчину клещом и не отпускать, но ослабевшие руки не позволили. Осталось только подтянуть ноги поближе и обнять собственные колени.

— Прости, что я такое устроила, — попросила смущенно, пока Май возился с чайником. — Сама не ожидала… Неужели я всегда так нервно реагировала на этих тварей?!

— Не обязательно, — возразил мужчина. — Может сказываться ослабленное состояние. То есть страх никуда не денется просто так даже после восстановления, но столь резко проявляться не будет. И тебе не за что извиняться, это ведь бессознательный поступок. Да и будь он сознательным, ничего страшного ты не сделала.

— Ну да, лучше так, чем если бы я полезла на какую-нибудь витрину и сломала эту красоту. — Я нервно передернула плечами и вымученно улыбнулась.

— Не расстраивайся. Главное, ты сама не пострадала. А вещи — это просто вещи, починил бы или выкинул, — отмахнулся он.

— Починил — то есть сам? — растерянно уточнила я. — То есть это все ты сделал?!

— Ну да. — Он неловко пожал плечами. — Это интересно и помогает приводить мысли в порядок.

— С ума сойти… — пробормотала я потрясенно. — У тебя еще и руки золотые!

— «Еще и»? — со смешком уточнил Май. Приблизился, опустился рядом с моим креслом на корточки и протянул большую кружку. — Держи, поможет успокоиться. Я добавил туда немного брады, это… такой крепкий алкоголь.

— Вкусно пахнет, — ответила я. Поднимающийся от чашки пар благоухал какими-то травами и специями, и один только аромат и обжигающие бока кружки в ладонях неплохо успокаивали. — Спасибо. «Еще и» в придачу ко всему остальному, — продолжила, задумчиво разглядывая тезку, который не спешил уходить, так и сидел рядом с креслом, опираясь одной рукой на подлокотник. — Как ты умудрился до сих пор остаться холостым?!

— Ты постоянно задаешь вопросы, которых я совершенно не ожидаю и потому оказываюсь не готовым к ним. — Май иронично улыбнулся уголками губ, а в глазах мелькнули теплые искорки, опять заставив меня усомниться в их цвете. — При чем тут это?

— Это же очевидно. Ты такой замечательный во всех отношениях, и мне странно, как до сих пор ни одна девушка не рассмотрела это и не сумела тебя очаровать…

— Так получилось.

Губы его едва уловимо скривились — и я предпочла сразу же поменять тему. Потому что это был не расплывчатый уход от ответа, а вполне недвусмысленное «я не желаю обсуждать».

— А ты успел найти Стевича? Или услышал мои вопли с другого конца здания и вернулся?

— Ты не настолько громко визжала, — хмыкнул он. — Я как раз уже возвращался и хотел сказать, что Горан придет за тобой в конце пары. А по поводу крысы не волнуйся. Хоть я и не представляю, откуда она вообще взялась, но ловушки поставлю. Может, правда из лаборатории, или у кого-нибудь из общежития домашний любимец удрал.

— Да уж, любимец… — Я вздохнула.

Взгляд скользнул к столу и перекосившейся чертежной доске позади него, я поморщилась, после чего опять виновато пробормотала:

— И все-таки извини меня за это. Ужасно неловко, что…

— Майя, не извиняйся, прошу тебя, — оборвал Недич. — Если честно, все это было довольно… забавно.

— Ну да, весело, припадочную с забора стаскивать!

— Помогать попавшей в затруднительное положение даме и носить на руках красивую хрупкую девушку, — с улыбкой парировал Май.

— Сдаюсь! — Я вскинула свободную ладонь в жесте капитуляции. — Если тебе понравилось, кто я такая, чтобы спорить! Если вдруг еще захочется потаскать тяжести — обращайся, я с удовольствием. Только на доску больше не полезу, ладно? Не уверена, что в здравом уме у меня это получится.

— Договорились, — серьезно кивнул мужчина.

На этом наш содержательный разговор прервало появление Стевича. С одной стороны, обидно, потому что Май тут же встал, и вообще, пропало очарование момента. А с другой… Если бы тезка еще пару минут вот так проникновенно и ласково поулыбался, я бы еще куда-нибудь полезла с риском для жизни, лишь бы он меня оттуда героически спас!

С ума сойти, ну какой же мужчина… Как он умудрился до сих пор не жениться?! Начинаю подозревать, что есть какой-то грандиозный подвох, и даже почти бояться. Срочно надо расспросить кого-нибудь сведущего, пока я не додумалась до каких-нибудь совсем ужасных вещей.

Да вот с Горана и начну, он вроде бы не слишком молчаливый тип, глядишь, и прояснит ситуацию, хотя бы в общих чертах.

— Ну как тут мое драгоценное творение? — бодро проговорил Стевич, с любопытством меня разглядывая.

— Прекрасно, доктор, — насмешливо отозвалась я. — Готова к экспериментам, но только не слишком бесчеловечным, хорошо?

— Это как? — озадачился он.

— Это чтобы в результате выживаемость человеческих особей стремилась к ста процентам.

— О, об этом можно не беспокоиться, — рассмеялся он. — Ничего страшного или опасного, обыкновенное, почти медицинское обследование. Май, ты…

— Когда освобожусь — присоединюсь к вам, — заверил он, и мы вышли из кабинета.

— Что там с теориями моего происхождения? — полюбопытствовала я, пока шли по коридору.

— Есть несколько версий, но все требуют проверки, — уклончиво ответил Стевич. — Не люблю делать преждевременные выводы. Судя по всему, восстановление идет полным ходом? Глаза приобрели естественный цвет, да и кожа уже не полотняная, живая.

— Я никакой разницы не чувствую, но внешне — действительно заметно, — согласилась с ним. — Единственное, у меня тут открылась одна особенность, я не подумала сразу, что это важно…

По дороге я рассказала ему про «спектральные метки», которые вижу невооруженным глазом. Горана эта особенность очень заинтересовала, но не удивила — по его словам, подобный эффект достаточно часто наблюдался у стертых и проходил с восстановлением собственной энергетики. Он даже посетовал на это обстоятельство: было бы очень полезно сохранить такую способность и даже — мечты-мечты! — развить. Я согласилась, а потом мы пришли в уже знакомую лабораторию.

Или в какую-то другую, поручиться я не могла: комната вроде бы была та же, но столы передвинули, переставили приборы, пропала монструозная конструкция, стоявшая в момент моего пробуждения.

— Садись вон туда.

Горан махнул рукой на стол, укрытый белой простыней, а сам подошел к низкому неприметному шкафу в углу и принялся вытаскивать из него какие-то пугающего вида инструменты. Но я решила не паниковать раньше времени: пока Стевич никакого повода для подозрений в кровожадности не давал. Если бы он изначально хотел сделать со мной что-то плохое, то не стал бы отправлять к Маю, спрятал бы где-нибудь здесь, в укромном месте. Никогда не поверю, что в таком огромном здании нет ни подвала, ни чердака.

Вернулся ко мне Горан с овальной жестяной посудиной, от которой резко пахло спиртом. Там лежали шприц, несколько иголок и ватных тампонов, а еще жгут неприятного коричневого цвета.

— Возьму у тебя кровь, — предупредил мужчина и поставил посудину на стол рядом со мной. — В обморок падать не будешь?

— Вроде не должна, — оптимистично предположила я. — Это же не крыса. Крыс я, оказывается, боюсь до истерики, — пояснила в ответ на озадаченный взгляд профессора.

— Очень… по-женски, — с иронией ответил тот. — Деяна тоже чуть не под потолок каждый раз взмывает при виде мыши.

— Горан, а сколько тебе лет? — полюбопытствовала я.

— Сорок четыре. У меня ранняя седина и ранняя профессорская степень. Подозреваю, одно неотделимо от другого, — отозвался Стевич со смешком.

— А Маю?

— Маю… тридцать один или тридцать два, я точно не помню, — пожал плечами Стевич и посетовал: — Честно говоря, вообще с трудом запоминаю дни рождения и даты.

— И Май выглядит старше, — задумчиво заметила я. Как будто между прочим, но аккуратно подводя разговор к нужной теме.

— Да уж, — поморщился Горан. — Работай кулаком. Сжимаешь, напрягаешь, разжимаешь. Вены-то, боги! Как у куренка, — проворчал он. — А что до Мая… Очень его эта история подкосила. Я, кстати, хотел сказать тебе за него большое спасибо.

— Мне? — опешила я.

— Я предполагал, что твое общество скажется на нем благотворно, и не только с магической точки зрения, но даже не думал, что результат окажется столь быстрым и заметным.

— Какой результат-то? Ну, про магию я догадалась, что он весь черный — это ненормально. Но ведь изменения нельзя так с ходу заметить, тогда в чем дело?

— Да просто он снова стал похож на человека, а не на статую Капитана, — вздохнул Стевич.

— Ну да, немного оттаял, — согласилась я и добавила с гордостью: — Даже мне выкать перестал!

— Выкать? — Горан, который наконец-то нашел вену и попал в нее иголкой, покосился на меня насмешливо. — Майя, он шутит, улыбается и смеется. Впервые с момента аварии.

— А вы ему анекдоты рассказывать не пробовали? — ехидно поинтересовалась я. — Нет, ну я, конечно, часто творю какую-нибудь ерунду, от которой ему смешно, но шутки получаются той еще изысканности. Что у вас, комедий в театре нет?

— Все есть. Но я говорю о том, что вижу. — Мужчина снова пожал плечами. — Май хороший парень, было больно смотреть, как он себя гробит. Ему бы к врачу обратиться, но не силком же тащить! Взрослый человек, отвечающий за свои поступки. С точки зрения закона. Все, согни локоть и немного подержи. Сейчас будем твою энергетику измерять.

— Слушай, раз уж мы с тобой так замечательно сплетничаем, открой мне страшную тайну: как так получилось, что настолько замечательный мужчина, как Май, до сих пор не женился?

— Почему? Женился, — хмыкнул Горан, пожав плечами. — Нехорошо, конечно, за глаза обсуждать человека, но тут случай особый. Будем считать, у нас медицинский консилиум. Ты только ему не рассказывай, что я тебе все растрепал подчистую, обидится еще. Он в таких вещах ужасно трепетный.

— То есть как — женился?! — наконец справилась я с удивлением. — Или она… тоже погибла? — предположила с замиранием сердца.

— Да уж лучше бы погибла, — проворчал Стевич. — Красивая амбициозная девка. Когда Мая обвинили в умышленном уничтожении дирижабля и убийстве отца и братьев ради наследства, она с ним тут же поспешила развестись. Владыка наш на младшего Недича тогда был сердит, никакой титул ему не светил, в лучшем случае каторга, вот он и отменил брак своим указом — имеет право, раз детей нет. Потом-то, конечно, когда разобрались, она пыталась помириться. Ложись. Да прямо так, не надо разуваться.

— Вот же дрянь! — ругнулась я. — Нет, ну надо же такой стервой-то быть, а?! Ну ладно, струсила, это полбеды, но как почуяла упущенную выгоду — так сразу дала задний ход! Хоть бы гордость поимела!

Стевич на это ответил одобрительным взглядом и принялся пристегивать ко мне какой-то аппарат. От него тянулись тонкие проводки с широкими кожаными ремешками на концах вроде тех, какие были на мне в момент первого пробуждения, и тоже с камушками. На локти, на запястья, на щиколотки, а самый широкий — на голову.

— Погоди, а почему — консилиум? — уцепилась я за другую брошенную Гораном фразу. — Почему со мной сплетничать можно?

— Да понимаешь, какое дело… — задумчиво протянул профессор. — Только помолчи пару минут и расслабься. Я хоть и рассеянный ученый, но не в анекдотической степени. Хвала богам, женат и трое спиногрызов подрастают. — В голосе за иронией отчетливо проскользнула нежность. — И я в целом в состоянии предположить, чем может закончиться совместное проживание молодого мужчины и молодой девушки, которые друг другу изначально симпатизируют.

— То есть ты решил побыть сводней? — опешила я.

— Да хоть сводней, хоть хозяйкой борделя, хоть нянькой пополам со жрецом Черешара, если это поможет, — недовольно огрызнулся он. — Помолчи, пожалуйста, попросил же! Честно тебе скажу, мне плевать — получится у вас что-нибудь, нет, я не собираюсь срочно кого-то женить. Просто я вижу, что твое присутствие сказывается на нем благотворно, и вижу, что ты желаешь ему добра и спрашиваешь не просто из любопытства, а из интереса к самому Маю. Так почему бы не дать тебе ту информацию, которая нужна? Вдруг это поможет? Все, можно шевелиться. Но не вставай.

— Знаешь, ты очень, очень фиговый стратег, — прочувствованно проговорила, разглядывая Стевича и пытаясь определиться: то ли смеяться, то ли бояться.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прямо вот так сразу все в лоб говоришь, — пояснила ему. — А вдруг я разочаруюсь, обижусь и потеряю интерес?

— А ты потеряешь? — насмешливо покосился на меня профессор. — Мне-то кажется, наоборот, посчитаешь это вызовом себе и станешь шевелить Мая уже сознательно.

— Еще и проницательный, — хмыкнула я. — А если я от чрезмерного старания все испорчу? Вот так бы все шло тихонько своим чередом, а я начну помогать сознательно — и сделаю хуже.

— Некуда хуже, — отрезал Горан, не отрывая взгляда от каких-то шкал с дрожащими стрелками и вслепую делая пометки в раскрытом блокноте, потом рассеянно добавил: — А если сознательно получается хуже, чем случайно, то образец подлежит выбраковке…

— Чего?! — возмутилась я. — Какой выбраковке?!

— Обыкновенной, с последующей переработкой на компост. Ну сама посуди, если человек может приносить пользу только случайно, а намеренно вредит, зачем он такой нужен? — Стевич перевел на меня взгляд, осмотрел оценивающе и хмыкнул. — Это шутка. Что ты так напряглась?

— Ну, знаешь ли! — ворчливо отозвалась я. Шуточки у него… — Я, может, и экспериментальный гомункул трех дней от роду, но жить хочется. Кто знает, какие у вас тут порядки, права и обязанности. Вдруг ты меня создал — значит, хозяин и можешь делать, что хочешь.

— В Ольбаде нет рабства, — отмахнулся Стевич. — Все, садись. Сейчас аппарат отключу, и займемся твоей головой.

— В каком смысле?

— Вскрою и загляну внутрь, — спокойно ответил мужчина.

— Ха-ха, — угрюмо проговорила я, но дальше требовать объяснений не стала. Я уважаю умение шутить с серьезным лицом, но вот именно сейчас у Горана получалось совсем не смешно. Интересно, у него всегда такой юмор?

— С чего начнем? С интеллекта, памяти, воображения или психологического портрета? — Стевич жестом предложил мне пересесть на стул.

— Да без разницы. Только можно я сначала задам два вопроса? Они короткие.

— Всего два? Слушаю.

— Где находятся спектральные метки у лысых людей?

Горан посмотрел на меня долгим, непонятным взглядом и уточнил:

— И давно тебя этот вопрос беспокоит?

— С тех пор как я узнала, что вот эти цветные пряди — не дань моде и каким-то традициям, — фыркнула в ответ. — Ну так что?

Оказалось, что все не так весело, как я предполагала, а по-научному строго и логично. Цветные волосы я видела из-за индивидуальных особенностей собственного восприятия. На самом же деле эти метки существовали в энергетической оболочке человека, ауре, которую так просто не различить. К традиционным методикам хроматологов эта моя временная способность не имела почти никакого отношения, хотя и стала бы для них неплохим подспорьем.

В общем, лысого человека мое сознание при переводе магических образов в зрительные впечатления, скорее всего, так и оставило бы лысым. То есть никаких цветных пятен на черепе, скучища.

Второй вопрос — о том, кто такой Капитан, — Стевич встретил еще одним задумчивым и заинтересованным взглядом, но никак не прокомментировал собственное отношение, только пояснил, что это персонаж традиционного мадирского театра. В распоряжении драматургов имелся десяток типажей, лишенных личного имени, из приключений которых складывались разнообразные пьесы. Капитан являл собой персонаж героический, трагический или гротескный. Подтянутый суровый офицер, который, в зависимости от желаний автора, мог быть и центральным персонажем пьесы, трагически гибнущим в военной кампании, и романтическим героем, и недалеким солдафоном, рогатым супругом молодой легкомысленной Кокетки.

Прозвали так Недича студенты едва ли не в первую неделю работы, а через луну за глаза именовала вся знакомая с ним часть Зоринки. Вообще-то относились ученики к начинающему преподавателю беззлобно, даже симпатизировали, но… Нельзя отказать в наблюдательности и остроумии тому, кто первым примерил к Маю эту кличку. В самом же деле похож!

Про Мадиру я спрашивать не стала и очень этим гордилась: кое-что уже знала, выходит, не зря читала учебники! Сейчас страна делилась на провинции, сохранившие исторические имена вошедших в состав общего государства земель, и Мадира была одной из них. Мы сейчас находились в столичной провинции Ольбад, которая граничила с Мадирой на юге.

А потом вопросы начал задавать Стевич, и все остальное пришлось отодвинуть на второй план. Но я по этому поводу не расстроилась: самой было интересно узнать, что Горан выудит своими вопросами из моей беспамятной головы.

Выудил в конечном итоге многое. Правда, я поняла смысл далеко не всех вопросов, но кое-что интересное о себе все-таки узнала и окончательно подтвердила некоторые собственные подозрения.

Мы, например, пришли к твердому выводу, что в прошлой жизни я работала с техникой. Я отлично разбиралась в механике, неплохо знала математику, кое-что понимала в металловедении и немного — электричестве, да и вообще отличалась сообразительностью и обладала способностью логически мыслить. Правда, последней не всегда пользовалась.

Еще я выяснила, что необходимый магический иммунитет у меня уже потихоньку вырабатывается, тут предположения Стевича оправдались. Мое состояние менялось именно так, как это происходило у стертых. Я попыталась вытрясти из мужчины руководство, как бы ускорить этот процесс, но ничего по делу он мне сказать не мог: если бы такая методика существовала, ей бы давно уже пользовались для лечения стертых. А так — оставалось только ждать, пока само восстановится. Правда, Горан обмолвился, что я восстанавливаюсь процентов на тридцать быстрее статистической нормы, и предположил, что благодарить за это стоит Мая. Но доказать это пока не мог.

В общем, когда к нам присоединился Недич, его друг был обеспечен материалом для размышлений на ближайший вечер, а то и два.

— Судя по одухотворенному лицу, ты что-то понял? — предположил Май с иронией, по приглашению Горана усаживаясь к заваленному бумагами столу.

— Кое-что. А кое-что пойму, когда проанализирую всю информацию, — уклончиво ответил тот. — Но теперь у меня нет сомнений, что Майя — продукт совсем иного общества и, выходит, иного мира. Очень похожего на наш, но — другого. А кроме того, при всей легкости нрава она не соответствует своей юной наружности.

— Почему? — одновременно удивились мы.

— Ты что, это по своим психологическим тестам понял? — скептически добавила я.

— Психологический возраст — это иное, — возразил Стевич. — Я сужу уже хотя бы по количеству знаний и, полагаю, практического опыта, — пожал плечами Стевич. — Ты умная особа, но не гений, тут я уверен. А коли так, сложно предположить, что к семнадцати-восемнадцати годам ты могла накопить и накрепко усвоить такое количество очень специфических знаний. Конечно, если твоя память принадлежит человеку, а не какому-нибудь сказочному существу.

— Воспринимаю я себя человеком, тут противоречий нет, — задумчиво хмыкнула в ответ. — Да и в остальном, пожалуй, соглашусь. Не чувствую я себя настолько уж юной, есть ощущение обширного жизненного опыта. Ну ладно, а какой толк от этого открытия?

— Какой-то наверняка будет, — отмахнулся доктор. — Пока я склонен предполагать, что в своем мире ты жизнь закончила и гю какой-то причине перенеслась сюда. Что душа покидает тело после смерти — это факт доказанный, а вот куда она девается потом — существуют только теории. Пока твой пример говорит, что они переселяются в другой мир, но по какому принципу — неизвестно.

— А жрецы что об этом говорят? — заинтересовалась я.

— Что бы они ни говорили, а доказательств у них все равно нет.

— Ну ладно, как скажешь. У меня вот еще вопрос назрел. Почему я понимаю местный язык, если я из другого мира?

— Да боги знают, — хмыкнул Стевич. — Ты слишком многого хочешь. Если мы и докопаемся когда-нибудь до подобных деталей, то не при моей жизни.

— Что, ни одного специалиста по этому вопросу нет? — не поверила я.

— Издеваешься? — Профессор насмешливо вскинул брови. — Нет, ну если поспрашивать, можно отыскать какого-нибудь шарлатана, который в другие миры как к себе домой шастает. Уж среди завсегдатаев городской психиатрической лечебницы точно найдется парочка.

— Ну все, все, хватит стыдить, — отмахнулась я. — Откуда я знаю, что у вас тут нормально, а что — сказки?! Напоминаю, в моем представлении магия — тоже сказки!

— Что вы сцепились-то на ровном месте? — прервал наш обмен любезностями озадаченный Май.

— Наверное, надоели друг другу за эти несколько часов, — легко нашлась я с ответом.

— Не то слово! — со смешком согласился Стевич. — Ну-ка, Май, а ложись-ка теперь ты на стол, сниму еще и с тебя показатели.

— Это зачем? — насторожился тот.

— Хочу выяснить, ты благотворно влияешь на Майю или следует искать другие причины ее быстрого восстановления. Ложись, ложись, я тебя не съем.

Вся процедура заняла несколько минут. Горан точно так же, как со мной, внес пометки в блокнот, но если и сделал какие-то предварительные выводы — с нами не поделился. Вместо этого, снимая с друга ремни-датчики, заговорил о постороннем:

— Кстати, Май, сегодня тренировка. Может, все-таки присоединишься? Ну, так, в легком темпе. Тебе в команде будут рады.

— Да я уже не тот игрок, — поморщился мужчина. — Я не думаю…

— Ой, это вот по тому звочу, да? — заинтересовалась я. — А вы зрителей на тренировки пускаете? Честное слово, я буду вести себя хорошо!

— Тебе действительно так интересно посмотреть? — Недич глянул на меня озадаченно.

— Интересно! — подтвердила я.

И, конечно, не стала говорить о том, что куда интереснее мне сейчас затащить туда самого Мая и попытаться расшевелить, согласно заветам его старшего друга. Несмотря на легкий неприятный осадочек после того разговора и слабый внутренний протест против цинизма Стевича, я признавала его правоту и всерьез желала помочь тезке.

Почему? Как минимум потому, что мне хотелось хоть как-то отблагодарить за доброе отношение и совершенно бескорыстную заботу. Дорогого стоит тот факт, что из меня пытаются сделать полноценного человека, не требуя ничего взамен. Возятся, одежду покупают, документы оформляют, а это, между прочим, подлог и вообще, наверное, подсудное дело!

Да и без благодарности мотивов хватало.

Потому что Май — хороший и очень милый, и будет жалко, если из-за какой-то аварии он угробит себя. Потому что я хочу и, похоже, могу ему помочь, и тут уже не важно, почему моя компания столь благотворно на него влияет. Потому что это по-человечески — помочь тому, кто в этом нуждается, пусть даже он сам и отрицает наличие у себя проблем. Да и, наконец, просто назло всем тем сволочам, которые от него отвернулись в трудный момент! Чтобы можно было глянуть на них свысока и заявить — вот вам, не дождетесь.

Так что Стевич, похоже, правильно меня просчитал.

— Хотя бы одним глазком! — продолжила уговаривать я, умоляюще глядя на Мая. — Я так и не поняла, что это за игра такая, а она ведь, наверное, интересная, если всенародно любимая…

— Ну, если так, то несколько минут вечером выделить можно, — неуверенно протянул Недич.

— Отлично, значит, подходите к семи! — бодро подхватил Стевич, бросил на меня явно одобрительный взгляд и украдкой подмигнул.

— К семи… Домой ехать смысла нет, — заметил Май, глянув на часы, когда мы вышли из лаборатории и оставили Горана одного: доктор всем своим видом давал понять, что до семи часов лучше не мозолить ему глаза. — Ты не голодна? Можно сходить поесть.

— Отличная мысль! — охотно согласилась я. — А куда? В столовую? Ты говорил, она здесь есть.

— Учитывая, что у нас почти два часа, это не самый хороший способ убить время, — иронично хмыкнул Май. — В окрестностях есть несколько вполне приличных ресторанчиков, в которых обычно гуляют студенты, когда есть на что. Предлагаю съездить в один из них.

— А может, пешком пойдем, разомнемся? Тут далеко? Уж очень погода хорошая.

— Если пешком, это ограничивает выбор. Впрочем, пойдем. Согласен, проветриться — хорошая мысль.

Прогулка удалась. Минут за двадцать мы не спеша дошли до уютного ресторанчика на первом этаже явно жилого здания, поели и вернулись в Зоринку уже более долгим, кружным путем, пройдя какими-то уютными зелеными дворами-скверами и симпатичными узкими переулками, затерянными в жилых кварталах.

Все это время оживленно болтали о чем-то отвлеченном и иногда обо мне. Трогать прошлое и вообще жизнь Мая я избегала и только радовалась, что Стевич столь многое успел рассказать. Обсуждать человека за его спиной, конечно, нехорошо и невежливо, но мы ведь не гадости говорили, а… заговор плели, м-да. Тоже не очень-то благородно. Но ведь, не знай я, как все было на самом деле, могла, пытаясь удовлетворить любопытство, нечаянно задеть какую-нибудь болевую точку!

А так — все как будто довольны.

Май много улыбался и с удовольствием рассказывал о мире и здешней технике. Об открытиях, об обожаемых дирижаблях и немного менее любимых парусниках, о легких фанерных самолетах с пропеллерами, о навигации по солнцу и звездам и о новейшей системе радиомаяков, сеть которых активно строилась по всему континенту.

Ну а я с большим удовольствием и пониманием слушала его пояснения, задавала вопросы и уточняла детали, порой вместе с Недичем искренне удивляясь собственному знанию предмета, которое только подтверждало предположения Стевича: моей голове явно больше семнадцати лет. Хорошо так больше, раз в пять.

— Слушай, может, я уже совсем старенькой бабушкой была? Прожила жизнь и умерла естественной смертью? — предположила весело.

— У тебя для этого неподходящий характер. — Май покосился на меня с сомнением.

— Ой, ну вот только не говори, что ты никогда не встречал энергичных старушек, которые могут дать фору молодым!

— Пожалуй, — вынужденно согласился мужчина. — Есть у нас одна преподавательница на кафедре… Только тебя очень сложно воспринимать взрослой, когда ты не рассуждаешь о чем-то сложном и важном. Даже просто — взрослой, не говоря о другом.

— Да и не воспринимай, — легкомысленно отмахнулась я. — Номинально мне вообще три дня от роду, считай — младенец!

После ужина мы без спешки добрались до внушительного спортивного комплекса, принадлежавшего Зоринке и расположенного неподалеку от уже знакомых мне зданий. Просторный бассейн, два больших спортзала и несколько маленьких гимнастических — университет предоставлял своим студентам и работникам возможности не только для умственного развития.

Май, за локоть которого я продолжала держаться всю дорогу, знал этот корпус отлично. Мы не пошли к главному входу, а попали внутрь через неприметную боковую дверь — слегка обшарпанную, подвального вида. Она, собственно, и вела в подвал, только сухой и обжитой. Прямо за дверью находился небольшой, совершенно пустой холл с высоким белым потолком, серой керамической плиткой на полу и выкрашенными в жизнерадостный светло-зеленый цвет стенами.

Оттуда в три стороны расходились коридоры — прямо, влево и вправо, куда мы и свернули. По коридорам гулко разносились невнятные разнообразные звуки — то шорохи, то шаги, то гул ударов, то монотонное гудение голосов, когда слова разобрать невозможно, но ясно, что говорящих несколько.

Коридор закончился крутой лестницей с серыми высокими ступенями и белой, местами потемневшей штукатуркой на стенах. Поднявшись на два этажа, мы опять шагнули в коридор, уже гораздо более широкий и «представительный», чем в подвале: плитка под ногами крупная, с красивым геометрическим узором, двухцветные стены — снизу, примерно до середины, шоколадно-коричневые, выше нарисованного орнаментального бордюра — песочно-желтые. Да и света тут было больше — те же самые шарики на подставках, что и везде, но внизу они располагались гораздо реже.

А вот дверь в стене имелась только одна, и через нее мы вошли в собственно спортивный зал. Тренировка пока не началась — видимо, еще не все собрались. Восемь подтянутых крепких мужчин в легких светлых брюках, мягких тапочках на шнуровке и свободных зеленых рубашках с коротким рукавом собрались группой недалеко от входа. Кто-то спокойно разговаривал, кто-то лениво разминался.

Стевич был среди них, он-то нас заметил первым и — буквально просиял:

— Май! Пришел-таки!

Кажется, в этот момент Недич с трудом подавил порыв шмыгнуть за дверь, а потом стало уже поздно. Из присутствующих моего тезку не знали, кажется, только двое — они вежливо подошли со всеми, но держались чуть в стороне, пока товарищи выражали эмоции. Одинаковые у всех: появлению Мая очень радовались. А я, тихонько отступив за спины мужчин, наблюдала за этой картиной с отчетливым умилением.

Все-таки он очень бестолковый. Ну вот почему он с этими людьми перестал общаться? Видно же, что плевать им на его титул и прочие регалии, они его без них хорошо знают и ценят. Небось и не вспомнили сейчас об изменении его статуса, иначе не хлопали бы так радостно и искренне по плечам. Нет, понятно, после аварии Май наверняка был не в том состоянии, чтобы впрягаться в тренировки, но я считаю — это совсем не повод прекращать общение с друзьями!

Вскоре подтянулись остальные игроки, часть которых радостно присоединилась к гомонящей группе с черным пятном-Недичем посередине, а другая, меньшая, скучковалась в стороне, с одинаковым любопытством поглядывая на меня и на товарищей.

— Что показывают? — раздался рядом тихий незнакомый голос.

Глянув через плечо, я обнаружила невысокого худощавого мужчину с узким сухим лицом и коротко остриженными седыми волосами, конечно же традиционно расцвеченными пестрыми перьями. Выглядел он заметно старше Стевича, и я сделала вывод, что это тренер. Он был одет в зеленое.

— Возвращение блудного сына, — также негромко сообщила я.

— Интересно? — живо полюбопытствовал он.

— Поучительно, — ответила честно.

Тренер весело хмыкнул, сделал пару шагов вперед, обошел меня и гаркнул так, что я подпрыгнула:

— Недич, гнутую биту тебе в ухо, ты почему не в форме?!

— Гнат, но я… — совершенно растерялся Май.

— Бегом! — рявкнул тот. — Забыл, где раздевалка? Чтоб через пять минут со всеми разминался! Время пошло!

Остальные игроки, не дожидаясь команды, гурьбой побежали кругом по залу, посмеиваясь и переговариваясь на ходу.

— Гнат, но как же…

— А девушку я у тебя временно реквизирую, — ехидно оборвал Гнат. — Верну после тренировки.

— Но…

— Четыре с половиной минуты!

Не то по привычке, не то от неожиданности Май послушно выскочил из зала, а я озадаченно посмотрела на обернувшегося ко мне тренера:

— А вы меня с какой-то конкретной целью реквизируете или ради эффекта неожиданности?

— Одно другому не мешает, — насмешливо подмигнул он.

— Ой, только вы с Маем поосторожнее! — опомнилась я. — Он же после травмы, и вообще, пару дней назад вечером еле ходил…

— Не учи дедушку кашлять, — беззлобно отмахнулся тренер. — Пойдем. Свистеть умеешь? Серьезно? Ну-ка, покажи.

Я послушно сложила большой и указательный пальцы колечком и, вложив их в рот, пронзительно свистнула, не задумываясь о том, откуда взялось такое специфическое умение.

— Добре! — крякнул Гнат. — Тогда все еще проще. Вот тебе скамейка, сиди и болей!

— Ага, это я могу. Еще бы мне кто правила вкратце объяснил, — задумчиво протянула я.

— Давай после игры, — отмахнулся тренер.

— Ну, как скажете, — озадаченно согласилась я с этим парадоксальным заявлением и даже не стала спрашивать, зачем мне нужны будут эти правила потом.

Да и не успела бы расспросить, даже если бы захотела: усадив меня на скамью у стены, Гнат вплотную взялся за своих подопечных. Сначала разминка, потом — собственно игра, из наблюдения за которой я поняла только одно: прежде ничего такого видеть мне не приходилось. В правилах, конечно, не разобралась, но это не мешало ответственно выполнять поручение и морально поддерживать игроков. Ну или мешать им, тут я не поручусь.

Болела я за «своих», то есть в первую очередь за Мая, потом — за Стевича, все равно больше никого не знала. А в основном, конечно, просто любовалась тем, как бегают и прыгают по залу четырнадцать крепких мужчин. Ну и молча негодовала, что они все в рубашках: на мой вкус, без этой детали все смотрелось бы интереснее.

По сравнению с остальными игроками было отлично видно, насколько Недичу тяжело и насколько он не готов к серьезной тренировке. К счастью, видно это было не только мне: тренер зорко следил за игрой и за движениями всех игроков и постоянно тасовал их, меняя роли и заставляя перестраиваться. Мая он хоть номинально и гонял вместе с остальными, но заметно щадил и делал скидку на состояние, так что получалась практически лечебная физкультура.

Отличный все-таки мужик этот Гнат. Не зря он мне сразу понравился!

Когда Недич окончательно выдохся и начал ощутимо прихрамывать, тренер отправил его отдыхать ко мне, велел не уходить до окончания тренировки, а сам вплотную сосредоточился на действующих игроках. Май, тяжело дыша, почти упал на скамейку рядом со мной, утирая тыльной стороной ладони мокрый лоб.

— Вы хорошо играете! — уверенно заявила я.

— Сказал человек, который даже правил не знает, — насмешливо ответил мужчина.

— Ну и ладно. Мне было интересно смотреть, значит — играете хорошо. И ты молодец, после такого большого перерыва…

— Майя, не надо, — со смешком оборвал меня тезка. — Мне очень приятно твое стремление поддержать, но здраво оценить собственные способности и силы я могу.

— А почему тогда раньше сюда не пришел?

— Сначала по здоровью нельзя было, потом… так получилось, — слегка стушевался он.

— Ну, ничего, — оптимистично заключила я. — Буду теперь водить тебя на тренировки! Вот сейчас узнаю у Гната, когда они проходят, и буду водить.

— Звучит как угроза, — тихо засмеялся Недич. — Майя, у меня слишком много дел, и, боюсь…

— Не отмазывайся, не в военкомате, — отмахнулась я.

— Что? — переспросил мужчина.

— Точно не знаю, — призналась смущенно. — Но это значит: «Не нужно придумывать нелепые отговорки».

— Почему — нелепые? — нахмурился Май.

— Потому что тебе здесь нравится, — ответила я, взглянув на него уже совершенно серьезно. — И эти люди тебе нравятся. И ты им нравишься. Тебе здесь хорошо. Поэтому все твои оправдания и отговорки — нелепы по определению.

Взгляд мужчины стал пристальным, острым, он пробирал до костей. Кажется, Май хотел что-то сказать или сделать, но не решился, а потом я первой опустила глаза — под этим взглядом было здорово не по себе. Не могу сказать почему. Вроде бы ругаться и активно спорить Недич не собирался, даже как будто принимал мои аргументы, но… Я все равно нервно поежилась и с трудом подавила желание зябко обхватить себя руками.

Ну нет, пусть он лучше улыбается! Так все понятно, а вот как относиться к такому серьезному и холодному Маю — я пока не представляла. Не удивилась, что под внешней мягкостью, добротой и аристократическим воспитанием скрывается твердый характер, но — подготовиться не успела.

— Может, хоть ты мне теперь объяснишь, что вы там делали полчаса и о чем вообще игра? — попыталась перевести тему.

— Да, конечно, — поддержал Недич. — Все довольно просто…

Простота, конечно, относительная, но я действительно быстро сообразила. Две команды, у каждой — свой угол, который оборонял страж с битой, выглядевшей как квадратная деревянная лопата на короткой ручке. Целью игроков было — забросить в чужой угол мяч, а защитник должен был этой своей лопатой мяч отбить. Если, отбивая, попадал во вражеского игрока, тот временно выходил из игры. Ловить отбитый мяч до удара о землю запрещалось, разрешалось только уворачиваться. Игроки также не имели права долго держать мяч в руках и вынуждены были чеканить им об пол. Май упомянул еще кучу тонкостей и деталей, но в них я уже не вникала. Все равно играть не собиралась, да и болела не так уж отчаянно — кажется, азарта я лишена начисто.

Вскоре к нам, улучив минуту, подошел тренер и разрешил Маю отправляться домой, чтобы «своей ленивой физиономией не мозолить остальным глаза». Но наказал на следующей тренировке быть обязательно, пока «совсем не охлюпился». Май пообещал постараться, я — под внимательным взглядом тренера — пообещала сделать все, от меня зависящее.

Потом Недич отвел меня в какую-то небольшую комнату и, извинившись, оставил там, а сам отправился приводить себя в порядок. Я с интересом огляделась.

Тренерская. Как пить дать!

Две свободные стены почти полностью закрывали плакаты, наградные листы с вензелями, медали, черно-белые фотографии каких-то молодых мужчин, на полке рядком стояли разнообразные кубки. Еще тут имелись письменный стол, несколько стульев, а вдоль других стен выстроились высокие шкафы с глухими дверьми. В углу между ними был свален спортивный инвентарь — я узнала несколько квадратных бит и крупноячеистую сетку, назначение которой, однако, оставалось загадкой.

Портреты были подписаны, но мелко, от руки и очень неразборчиво, так что я оставила попытку прочитать имена местных героев, только рассматривала лица. И предусмотрительно не трогала руками: обещала ведь вести себя прилично. Честно говоря, я была почти уверена, что среди прочих найду портрет Недича, чем и занималась, но — нет, тезка в этот зал славы не попал. Жалко, я как-то уже привыкла считать его самым хорошим и талантливым.

Заскучать не успела, Май вернулся очень быстро. Был он задумчив и углублен в себя, отвечал невпопад, поэтому вскоре я оставила попытки поговорить и просто смотрела по сторонам — на улицы, по которым мы ехали, и на самого Недича, любуясь строгим профилем.

Удивительно, но за результат его размышлений я не переживала: верила, что решение мужчина примет разумное. Боюсь сглазить, но он, кажется, сам начал сознавать, что жил в последнее время… странно.

Через вечерний засыпающий город в молчании мы добрались до дома. В молчании прошли в лифт, поднялись в квартиру, в той же тишине выпили чаю с пирогом, который я испекла вчера. Но тишина была хорошей, правильной; не давила на уши, просто позволяла спокойно подумать. Было еще не очень поздно, когда я решила пойти спать — настроения читать не было, и вообще я как-то вдруг сообразила, что чувствую себя ужасно усталой и клюю носом.

— Доброй ночи, — пожелала я, поднимаясь с места.

Недич рассеянно кивнул, но потом опомнился, подскочил с места.

— Майя, постой! — окликнул он меня, даже зачем-то за руку схватил. И спросил осторожно в ответ на мой озадаченный взгляд: — Ты не сердишься?

— На что? — искренне удивилась я. — Боги с тобой, конечно нет!

— Хорошо, — кивнул он. Помолчал, но руку мою не выпустил, как будто забыл о ней, только пристально разглядывал мое лицо, словно не поверил и пытался отыскать признаки спрятанной обиды. А потом добавил — негромко, очень прочувствованно, чуть крепче сжав мою ладонь: — Спасибо тебе.

— Обращайся! — широко улыбнулась я в ответ, без труда сообразив, что имелось в виду. А после поддалась порыву, подалась вперед и, приподнявшись на носочки, быстро поцеловала мужчину туда, куда сумела дотянуться — вышло в подбородок, до щеки не достала. Потом стремительно повернулась спиной и почти уже привычно попросила: — Помоги, пожалуйста!

Пуговицы он расстегнул с привычной уверенностью, на мое спасибо и благодарную улыбку ответил растерянным взглядом и пожеланием доброй ночи, после чего я упорхнула в комнату, чувствуя себя вполне довольной жизнью. Хотя и сонной, да.