Следующий день начался очень рано. Утром Маю нужно было в Зоринку, причем на целый день, так что до вечера я оказалась предоставлена самой себе и обществу книг.

Недич оставил мне и обещанные истории об островах, и несколько учебников для более старшего возраста, и переданные Стевичем «Основы магии», о чем успел сообщить, уже убегая: я заспалась и, проснувшись, застала его на пороге. Ну, зато успела пожелать хорошего дня и получить ответную улыбку — считаю, неплохое достижение с утра пораньше.

О вчерашнем мы не успели бы поговорить при всем желании, да и желания такого, кажется, не испытывали. С одной стороны, не хотелось дергать Недича личными вопросами, а сам он не заговорит о подобном. А с другой…

Утром я испытывала легкую неловкость за вчерашний порыв. То есть я, конечно, очаровательная непосредственность и вроде бы ничего совсем предосудительного не сделала — подумаешь, в щечку его по-дружески чмокнула! Но для меня это ерунда, а кто знает, может, для их высшего общества это все жутко неприлично. Еще более жутко, чем все остальное.

В общем, не готова я оказалась отвечать на вопрос, что это было, и только порадовалась отсутствию подобной необходимости.

А вскоре, поглощенная изучением магии по переданным Стевичем «Основам», и вовсе выкинула все эти мелочи из головы. Изложено все было просто и доступно, только рассчитано не на детей, а скорее на подростков — этакая научно-познавательная энциклопедия для любознательных.

Оказалось, все это гораздо сложнее, чем виделось мне со стороны.

Изначальная склонность к какой-то магии не давала человеку почти никаких преимуществ, даже если он был совершенно благополучной личностью и имел в своей ауре яркие и отчетливые метки основных цветов в одинаковом количестве. Чтобы стать магом, приходилось долго и старательно учиться — как, например, чтобы стать музыкантом. Или математиком — при математическом складе ума. То есть гении и самородки, как и в любых других сферах, встречались, но так же редко.

И тут обнаружилась первая странность: книга уверяла, что в ауре большинства людей есть и черные метки, но черных прядей в волосах светловолосых окружающих я не наблюдала. То есть, будь Май блондином, о его «черномагичности» я могла бы судить только по отсутствию цветных пятен. Выходило, для меня всякое отсутствие в человеке магии, как у стертых, оказывалось равносильным их «абсолютной черноте». Книга этот парадокс объяснить не смогла, я сама — тем более.

Магия работала достаточно своеобразно. Мне почему-то казалось, что волшебники должны пулять сгустками силы или вроде того, но — нет, магия оказалась очень обыденной в проявлениях и… прикладной. Более-менее отвечала моим ожиданиям только синяя магия в чистом виде: она позволяла разложить некий объект на составляющие. Но и то не абы как, а почти естественным путем. То есть органика под ее воздействием стремительно гнила, железо — ржавело, и так далее.

Непосредственное воздействие, когда маг собственными руками что-то творил, составляло сравнительно небольшую часть магической науки. Подобное практиковалось в основном в медицине и в создании «орудий труда» для прочих магов. Орудий таких существовало три типа: приборы — инструменты на стыке магии и технологии, артефакты — магические устройства с собственным восполняемым источником энергии и амулеты, «неремонтопригодные» и рассчитанные на определенное количество срабатываний.

Но даже в этой области, являющейся самой основой магии, почти не встречалось эффектных штук и фокусов. Специалисты изменяли материю, придавая ей порой фантастические свойства, но выглядело это достаточно буднично и было давно систематизировано при помощи массы законов и формул. В основном работали с твердыми материалами разного происхождения, реже с жидкостями и почти никогда с газами — по банальной причине их разреженности.

Впрочем, и такое применение магии порождало порой совершенно невообразимые явления. Например, существовала группа материалов, позволявших с помощью черной и желто-зеленой магии превращать сравнительно небольшие объекты, изготовленные из них, в «универсальный отрицатель», по-простому — «уник». Они просто висели в воздухе, отталкиваясь от всех находящихся поблизости твердых тел и жидкостей. Сила отталкивания, правда, была невелика, и грузоподъемность, соответственно, оставалась мизерной, но применение такие вещества нашли. Например, из них делали сосуды для хранения особенно едких кислот и малонагруженные подшипники, которые привели меня в восторженный трепет.

В общем, я так зачиталась, что забыла пообедать, опомнилась только к вечеру и побежала на скорую руку соображать ужин. С минуты на минуту у меня мужчина вернется, голодный и уставший, а на кухне еще конь не валялся!

Почему, кстати, конь должен был валяться, я так и не поняла, но точно знала переносное значение выражения.

Все-таки это ужасно неудобно — такие дыры в памяти.

Успела я как раз вовремя, пожаренная с фаршем каша уже доходила до готовности, когда в кухню, привлеченный запахом еды, заглянул хозяин дома.

— Привет. Ты опять у плиты весь день? — виновато спросил он.

— Не переживай, всего последние полчаса, — отмахнулась я весело и кивнула на лежащую на столе толстую книжку. — Зачиталась, очень уж интересно. Но ты как раз вовремя, сейчас ужинать будем.

Май неуверенно улыбнулся в ответ, но послушно пошел мыть руки.

— Странное чувство… — негромко пробормотал он себе под нос, когда мы уселись и первый голод был утолен.

— Какое именно?

— А! Да я вот про это. — Недич кивнул на тарелку. — С одной стороны, мне очень неловко, что ты, гостья, готовишь, тем более есть возможность обойтись без лишней работы. Но с другой — к моему стыду, это очень приятно… Почему ты смеешься?

— Потому что ты очень милый, — честно ответила я, но тут же поспешила пояснить: — Что в этом стыдного? Ты же меня не заставляешь, наоборот, постоянно напоминаешь, что все это необязательно. Ну и, кроме того, что в этом странного? Ну ладно, последнее время ты в столовой питался. Но до этого-то, наверное, был какой-нибудь жутко именитый повар, ужины по часам и все такое…

— Это другое, — со вздохом возразил он. — Дело же не в еде, и приятна не столько она, сколько…

— Забота, — закончила я за замявшегося тезку. — Это очень хорошо, потому что в этом весь смысл.

— Как это?

— Мне хочется сделать тебе приятное — я делаю. И хорошо, что получается. В общем, не забивай ты голову глупостями, лучше вот что мне объясни. Я сегодня весь день «Основы магии» читаю, это безумно интересно, но кое-что мне непонятно…

Противоречие виделось в том, что каждому богу и цвету магии соответствовали одновременно противоположные черты характера и эмоции. То есть возможность применения красной магии, связанной с плотью, определяла, например, страсть и любовь и одновременно с тем — ненависть, жадность. В моем представлении гармоничная личность была все-таки личностью приятной, то есть положительные черты преобладали над отрицательными. Но, выходит, магии все равно?

Оказалось, да, магии действительно все равно.

Кроме того, ни один хроматолог, даже самый сильный и талантливый, не мог различить, какой оттенок он видит в человеке. Собственно, именно поэтому они обычно работали в спайке с другими специалистами.

— Как-то это несправедливо, — проворчала я. — Получается, с точки зрения магии влюбленный ученый, работающий над новой проблемой, равносилен жадной злобной тупой сволочи, которая бьет окна и сжигает книги…

— Теоретически да, — с ироничной улыбкой ответил Май. — Но природная склонность дает не так много. Тот, кто стремится к знаниям, может стать магом, а ленивый злобный дурак — вряд ли. Не нужно придавать столько значения этим цветам. Они, конечно, важны, но они — это далеко не все, что нужно человеку.

— Ну да, я понимаю. Но все равно — обидно! — проворчала я.

Хотя на всякий случай сделала себе мысленную пометку уточнить при встрече у Стевича. Не потому, что подозревала тезку в намеренной лжи или искажении фактов: не тот характер, да и смысла нет. Но могло статься, что сам он недооценивает значение пресловутого равновесия — иначе, надо думать, уже обратился бы к врачу. А махнуть на проблему рукой куда легче, если убедить себя, что ничего страшного не происходит.

Это наверняка не смертельно, иначе Горан — я была в этом уверена — непременно отволок бы друга к доктору силком. Но чем больше я узнавала о магии, тем яснее понимала, насколько Маю нужна помощь. И дело даже не в его работе и невозможности заниматься привычными вещами — я же не знаю, был ли он вообще магом или нет, нужны ли подобные навыки для управления дирижаблем или можно обойтись так. Просто…

Магическое восприятие слишком часто сравнивали с прочими органами чувств, и аналогия эта прочно засела в голове. Да, будучи слепым или глухим, можно продолжать жить, даже получать от жизни удовольствие, быть счастливым, любить и заниматься любимым делом. Но как можно по доброй воле отказываться от возможности выздороветь?!

А ведь это просто органы восприятия, с магией же речь шла о чувствах. Если у человека осталась одна только защитная скорлупа — и больше ничего под ней, разве можно подобное считать нормальной жизнью? Май, наверное, и не сознавал толком, насколько изменился и насколько изменилась его жизнь. А может, сознавал, но списывал все это на испытанное потрясение и считал нормальным. Его право, да. А мое — попытаться вытащить его из этой раковины. И пусть попробует меня убедить, что в ней ему лучше!

На краю сознания, впрочем, маячили сомнения, что Недич — взрослый человек, а лезть в чужую душу — поступок не самый благовидный. Но я решительно отмахнулась от них. Никогда не поверю, что настоящему Маю — такому, каким он был до сломавшей ему жизнь аварии, — понравилось бы зрелище нынешнего Мая. Под этой скорлупой — энергичный, увлеченный, жизнерадостный человек, и я буду не я, если не выволоку его наружу!

Боевитые мысли, впрочем, пока так и оставались мыслями. Спешить в подобном деле нельзя, а если верить Стевичу (повода не верить ему у меня не было), то прогресс у нас уже и так налицо.

Но вопрос Горану я все-таки при встрече задам. И узнаю, почему я не вижу черных меток в волосах, поскольку Недич прояснить эту странность не сумел.

— Майя, а как ты относишься к прогулкам на свежем воздухе? — задумчиво поинтересовался тезка, хмуро разглядывая какой-то листок.

Мы к этому моменту уже с час сидели в кабинете, каждый со своими бумажками, и уютно молчали, порой нарушая тишину короткими вопросами и ответами — я обращалась к Маю за уточнениями, если чего-то не понимала.

— Положительно. А что, что-то случилось? Нужно куда-то ехать? — живо заинтересовалась я.

— Что? — удивился Май, бросил на меня взгляд поверх бумаг и уточнил, слегка махнув листом: — А, ты об этом! Нет, я пока работы студентов проверяю. Просто вспомнил, что завтра выходной, и задумался, как его провести. К людям тебя пока тащить не стоит: Горан ворчал, что вчера было слишком много контактов. Сидеть дома не хочется, а погода очень располагает к прогулке. И я подумал, может быть, прокатиться к морю?

— Конечно! — Я тут же загорелась идеей. — С огромным удовольствием! Да я хоть сейчас! Да я!.. Бутерброды приготовлю, да? Там колбаса вкуснющая осталась, и сыр, и…

— Хорошая идея, — засмеялся Недич. — Только не прямо сейчас, успокойся. Ночь на дворе, до утра мы в любом случае никуда не поедем. Кстати, забыл сказать. Тебе оставили посылку от госпожи Рагулович, я положил в твоей комнате на кровать.

— Ой, мой костюмчик! — искренне обрадовалась я, сообразив, что могла передать портниха. — Здорово! Вот в нем и поеду завтра. А где его оставили? А почему прямо сюда не принесли?

— Оставили у консьержа, а не принесли… — Он на мгновение замешкался с ответом, потом все же объяснил развернуто: — Я исправил настройки охранной системы, обещал же. Ты при необходимости можешь спокойно входить и выходить, но для посторонних дома никого нет. Ты не против?

— Да как скажешь. — Я растерянно пожала плечами. Историю с явлением родственников мы с того дня не вспоминали, и предпринятые меры оказались для меня полной неожиданностью. — Твоя квартира. Но, по-моему, ничего столь ужасного не случилось…

— Я верю, что встреча с Любицей не шокировала и не обидела тебя. — Май заговорил веско, глядя на меня пристально и хмуро — под тяжестью этого взгляда стало здорово не по себе, хотя вроде было очевидно, что сердился Недич не на меня. — Но я не намерен терпеть подобные выходки. Одно дело, когда она разговаривает со мной, но совсем другое — оскорбление моих гостей.

— Да она меня особо и не оскорбляла, — возразила я из чистого упрямства, неопределенно пожав плечами.

— Я прекрасно знаю свою сестру, ее манеру общения и примерно могу воспроизвести все ее реплики. Не стоит Любицу выгораживать. — Взгляд мужчины неожиданно потеплел, а твердую линию тонких губ смягчила улыбка. — Ты удивительно добрая и спокойная девушка, но позволь мне самому решать, как именно общаться с сестрой и что позволять ей в моем доме.

— Пожалуйста-пожалуйста, я не настаиваю! — Я выразительно вскинула руки. — Неужели она всегда была такой?

— Мы с ней никогда особенно не общались, тем более наедине, — рассеянно ответил Май.

— Не представляю! — шумно вздохнула я. — Ну не можете вы быть близкими родственниками: такой замечательный ты — и такая вот… склочная дама!

— По-всякому бывает, — отмахнулся Недич, едва заметно поморщился и опять уткнулся в лист с записями.

А я вздохнула и вернулась к своей книге. В кабинете повисла тишина — уже не такая уютная, как раньше, наполненная мрачными мыслями и невысказанным недовольством.

Поговорили, м-да. И вот что я полезла с расспросами? Только расстроила человека… Могла бы и сообразить, что обсуждать сестру ему неприятно. Не только потому, что ведет она себя безобразно и ему за нее наверняка стыдно, а еще и потому, что сестра напоминает о недавней трагедии. И, кстати, не удивлюсь, если напоминает не только фактом своего существования, но и какими-нибудь высказываниями. Мне кажется, с нее станется обвинить Мая в аварии, наплевав на доказанную невиновность.

Несколько минут я так и сидела, тупо пялясь в книгу, не видя букв и перебирая в голове все сказанное и собственные предположения о том, что именно могла Любица заявить брату и что я могла бы ей ответить вместо Мая. А потом резко захлопнула книжку, так что хозяин кабинета вздрогнул от неожиданности и перевел взгляд на меня.

— Никуда не годится! — раздраженно заявила я.

— Что именно? — растерянно спросил Недич.

Кстати, лист мужчина все это время держал один и тот же; похоже, у него рабочий настрой растаял одновременно с моим.

— Все! — ответила емко. Поднялась, положила книгу в кресло, подошла к мужчине и, ухватив его за свободную руку, потянула за собой. — Пойдем.

— Куда? — опешил тезка, но послушно отложил бумаги и встал.

— Пить чай. Я выговориться и поругаться не могу, ты тем более, поэтому будем успокаиваться другими методами. Чай с медом — первое средство от дурных мыслей.

Легче стало уже в тот момент, когда я закрыла книгу. А когда мы уселись за стол с большими кружками и вазочкой печенья, я окончательно убедилась, что поступила правильно. С рассеянного обсуждения слегка подсохшей сладости мы потихоньку перешли к мирной болтовне о вкусовых предпочтениях и любимых блюдах, причем я свои назвать не могла, но зато с интересом слушала тезку, старательно запоминая на будущее. Раз уж я люблю готовить и у меня есть на это время, почему бы немного не скорректировать меню?

После чая я поняла, что начинаю клевать носом, и пожелала тезке спокойной ночи. Он ответил тем же и проводил меня задумчивым взглядом. Кажется, хотел что-то сказать, но передумал.

Утром я снова заспалась и подскочила, когда было совсем светло. Подскочила в панике: в моем представлении поездка на природу должна была начаться ранним утром, а если уже день — выходит, все отменяется?

Торопливо умывшись и оставив косы нечесаными до более подходящего момента, я завернулась в халат и отправилась на поиски Мая. Полбеды, если он тоже проспал, но вдруг уехал без меня?! Нет, Май, конечно, замечательный и вряд ли сделал бы такую гадость, но вдруг?!

Однако мужчина обнаружился в кабинете, причем без особого труда — дверь была открыта нараспашку. Я-то планировала начать поиски с кухни, а сюда заглянула, проходя мимо.

И застала тезку за весьма неожиданным в это время суток занятием: он собирал на своем рабочем столе какую-то модель. Документы двумя неопрятными стопками высились на дальних углах столешницы, а перед Маем на сложной подставке раскорячился полусобранный остов аэростата; слева небольшие тиски зажимали нечто совсем уж малюсенькое, а справа стоял внушительных размеров раскладной ларь с уймой растопыренных во все стороны крошечных ящиков. К широкому ремню на лбу мужчины крепились линзы в массивной оправе, которые сейчас были опущены, а рабочее пространство освещал ярко-белый шарик на длинной суставчатой ноге.

Кхм. У меня появилось смутное ощущение, что прогулка на сегодня отменяется.

Дождавшись, пока Недич оторвется от остова модели, приладив какую-то деталь, я громко кашлянула и одновременно постучала костяшками пальцев по двери. Май вскинулся, и я не удержалась от хихиканья — с сильными линзами перед лицом выглядел он очень потешно. Поморщившись, тезка откинул увеличительные стекла на затылок и неуверенно улыбнулся.

— Доброе утро, Майя. А я как раз собирался идти тебя будить…

— Я заметила, — весело отозвалась и подошла ближе, на всякий случай сцепив руки за спиной, чтобы ненароком за что-то не схватиться. — Давно сидишь?

— Нет, я встал буквально… — Недич перевел взгляд на часы, висевшие на стене напротив карты, и смущенно кашлянул. — Каких-то пять часов назад. Прости. — Он вздохнул, стянул с головы конструкцию с линзами и энергично потер ладонями лицо. Потом встрепенулся, опомнился и поднялся с кресла. — Увлекся. Сел буквально на полчаса, хотел дать тебе еще немного поспать, и вот…

— А ты его прямо вот так по памяти собираешь? — полюбопытствовала я, успев за это время обойти стол, чтобы глянуть ближе. — Я что-то никаких шпаргалок не вижу.

— В основном по памяти, — ответил Май и чуть подвинулся в сторону, чтобы мне удобнее было сунуть нос в его работу, над которой мы теперь склонялись вдвоем. — Но это несложно, стрингеры почти все одинаковые, а шпангоуты отличаются почти исключительно диаметром. Ну и направлением. А вырезал я их раньше, они тут вот лежали, все руки не доходили.

— То есть ты их еще и сделал сам? — Я искоса глянула на него, после чего вернулась к модели. — Это же ювелирная работа… С ума сойти! Нет, у тебя точно и руки золотые, и терпения океан. Я бы, кажется, озверела на втором… шпангоуте. Это же вот эти поперечные колечки, я правильно поняла, да?

— Они самые.

— А гондолу ты станешь отдельно собирать?

— Нет, сразу, иначе трудно будет закрепить. Вот тут, внизу, видишь? Это киль. У настоящих дирижаблей через него происходит сообщение с гондолой, а в модели он служит несущей основой.

— А это какой-то строго определенный дирижабль или абстрактная модель?

— Серийный аппарат, который производится на нашей верфи. Модель, конечно, условная, в действительности каркас не деревянный, это алюминиевые фермы. Но в таком масштабе настолько детализировать каркас я, когда начинал собирать, поленился. Все равно же не видно внутри оболочки. — Он усмехнулся. — У меня есть одна детальная модель, чуть больше. Так вот, начиная эту, я к повторению подвига не был готов.

— Не показывай мне его, а то я лопну от восхищения, — с нервным смешком ответила Маю. — Там же проволочки, наверное, совсем паутинки!

— Не совсем, полмиллиметра. Я не алюминий брал, медь, чтобы паять можно было.

— Обалдеть… — подытожила, представив себе процесс. Под микроскопом паял, не иначе. — Нет, это же сколько терпения надо иметь?!

— Ты до сих пор не выставил эту шлюху?! — нарушил утреннюю идиллию знакомый голос.

— Что, опять?! — тихо вздохнула я, переводя взгляд на стоящую в проходе женщину.

— Здравствуй, Любица, — спокойно сказал Май. — Ты сегодня рано.

— Моя воля — ноги бы моей тут не было! — Она обвела брезгливым взглядом кабинет. — Но с тех пор, как ты убил отца, приходится, знаешь ли, переступать через себя.

Я аж задохнулась от возмущения, а Май на пару мгновений замешкался с ответом, но ничем больше не выдал своего состояния. То ли настолько отлично держал себя в руках, то ли… привык уже.

— Сколько тебе нужно? — ровно спросил он.

— Десять тысяч.

— Куда столько? — Похоже, сумма была настолько большой, что Недич, не удержав маски спокойствия, искренне изумился.

— Не твое дело. Я не спрашиваю, сколько ты на свою шлюху тратишь, — огрызнулась Любица и процедила себе под нос, нервно потроша сумочку и пытаясь что-то из нее достать: — Лучше бы ты один тогда сдох, никто бы и не заметил!

— Слушай, ну ты или больная, или просто офигела! — продышалась наконец я.

— Майя, не нужно… — устало начал Недич.

— Заткни свою подстилку! — одновременно с этим рявкнула женщина и обратилась уже ко мне: — Что, на семейное состояние облизываешься? Замуж за князя захотелось? За вот это ничтожество?!

— Тебя бы я придушила из чистого альтруизма, даже доплатила бы за такую возможность! — фыркнула я.

— Ах ты…

— Хватит! — вдруг рявкнул Май, громко хлопнув ладонью по столу, — мы обе аж подпрыгнули от неожиданности. И замолчали, конечно. А тезка заговорил — вроде бы ровно, спокойно, но уже каким-то… совсем другим, промораживающим насквозь, тоном. Имелся бы у меня хвост, я бы непременно его поджала. Все прочие демонстрации характера Мая, оказывается, были цветочками, а вот сейчас мы его, похоже, всерьез разозлили. — Любица, впредь подобные вопросы мы будем решать через Станкевича. Напиши ему, на что тебе нужна эта сумма, и я решу, смогу ли ее выделить. Можешь идти.

Похоже, сестра тоже не ожидала от брата такой вспышки, потому что послушно развернулась и вышла. Через несколько секунд хлопнула дверь. А Май, постояв еще пару мгновений, тяжело рухнул в кресло и, поставив локти на стол, обхватил голову ладонями.

М-да. Все-таки довели.

И вот чего я полезла с замечаниями и заступничеством? Можно подумать, он маленький и сам не справится. Нет же, влезла со своим сверхценным мнением, а ведь попросили помолчать…

Я несколько секунд стояла, ругая себя и скандальную гостью, и никак не могла определиться, что делать дальше. Вроде бы разумнее оставить мужчину в покое и дать спокойно собраться с мыслями. Но, с другой стороны, так поступать стыдно: я же виновата, получится, что набедокурила — и сбежала. А ты, мол, разбирайся сам, мужик же…

Наконец я решила, что пусть он лучше на меня рявкнет, авось полегчает, поэтому тихонько позвала:

— Май! Май… Прости меня, пожалуйста. Понимаю, не надо было лезть, но… ну вот такая я невыдержанная и взбалмошная. Прости, ладно? Я не хотела ничего портить… Май? — позвала, неуверенно коснулась его левого плеча ладонью. — Ты только не молчи. Ну поругайся на меня, полегчает! Я не обижусь, честно-честно, знаю, что виновата, и вообще в каждой бочке затычка…

Ответить тезка не ответил, но вдруг накрыл мою ладонь правой рукой, сжал — осторожно, но крепко. Я замолчала, не зная, что еще можно сказать и как толковать этот жест — не то как знак одобрения, не то как молчаливую просьбу наконец заткнуться.

Однако собраться с мыслями и нарушить тишину я не успела. Май отмер и перевел взгляд на меня. Усталый, больной, но — неожиданно спокойный.

— Не нужно извиняться, — глухо проговорил Недич. — Я даже благодарен тебе, боги знают, сколько бы это продолжалось в противном случае.

— Ты ведь сейчас не про деньги, да? — предположила я.

— Нет, я про эти… встречи и разговоры. Семьи нет, и глупо уверять себя в обратном, — ответил он, а потом резко поднялся и как будто с неохотой выпустил мою руку. — Поехали. Позавтракаем по дороге, ты не против?

— Только за! Пять минут, пойду оденусь, — заверила я и убежала к себе в комнату.

Пока петляли по городу, молчали. Май хмурился, глядя на дорогу и как будто забыв о моем присутствии. Сложно не догадаться, о чем думал мужчина. А я не спешила лезть в душу и теребить: по-прежнему чувствовала себя виноватой из-за некрасивой сцены. Да и за Любицу было очень стыдно, хотя я прекрасно знала, что уж на нее-то повлиять никак не могла. Вообще я умом понимала, что даже без моего участия разговор с такой сестрицей с гарантией и надолго испортил бы Недичу настроение, но все равно часть вины лежала на мне.

Оставалось только молча пялиться в окно, чем я и занималась. И виды города, а после — предместий под солидное урчание мотора потихоньку, исподволь успокаивали, выравнивали настроение. Через какое-то время я перестала прокручивать в мыслях неприятный утренний разговор и несостоявшиеся варианты его продолжения, а потом и вовсе сосредоточилась на живописных видах, выкинув из головы стервозную тетку.

Беряна раскинулась на холмах чуть в стороне от берега. Просто потому, что для большого города места внизу, у воды, не нашлось: полосу прибоя от крутых отвесных скал отделяла узкая линия берега, и все, что там удалось втиснуть, это торговые пристани и склады, помещения которых частью были вырублены прямо в камне. Раньше на побережье располагалась рыбацкая деревушка, порт и город связывал длинный крутой серпантин, потом построили вторую дорогу, пошире, а сотню лет назад в скале пробили первый туннель фуникулера. Сейчас вдоль побережья их работало шесть, и порт здорово разросся. Май обещал показать мне это место, хотя так и не понял, что там интересного, но все это откладывалось на тот неопределенный момент, когда я смогу без вреда для здоровья находиться среди людей.

Именно по причине неудобной для отдыха береговой линии Беряна так и не стала курортом. Зато в окрестностях столицы — в местах, где прибрежная полоса становилась шире и живописнее, — их выросло огромное множество. Вдоль берега в оба конца тянулась крохотная, почти игрушечная железнодорожная ветка, по которой раньше катались небольшие паровозики, а сейчас — вполне обыкновенные трамваи. Параллельно шла и широкая дорога, по ней мы сейчас ехали.

Кругом расстилались зеленеющие поля, виноградники, густые перелески. Тут и там белели отдельные домики, на расстоянии казавшиеся игрушечными, кое-где они собирались в крохотные поселения. Порой домики выбирались к дороге, и тогда образовывали деревушки покрупнее. «Сельская пастораль», — подсказала моя дырявая память. Почему-то с иронией.

Дорога то бежала вблизи побережья, и тогда между придорожных кустов синела морская гладь, то отдалялась, забираясь вглубь зеленого лоскутного одеяла суши. В таких местах влево, к морю, отделялись дорожки поуже, и я сделала вывод, что именно там располагались дома отдыха. Но Май игнорировал эти ответвления, а я не лезла под руку и не напоминала. Даже если мужчина настолько задумался, что совершенно забыл, куда мы едем, смысла возражать я не видела: тоже наслаждалась поездкой.

Мы проехали уже приличное расстояние, когда Недич все-таки решил остановиться. Перед нами была уже не деревушка, скорее небольшой городок. Он уютно устроился в живописной бухте и даже имел собственный маленький порт, которым пользовались, наверное, только местные рыбаки.

Великолепный вороненый монстр замер на широкой мощеной площадке возле ресторана, расположенного на прибрежных скалах. Я потянулась к двери, но вовремя вспомнила, что так делать не нужно, и дождалась Мая, который подал руку, помогая выбраться. К собственному облегчению, обнаружила, что Недич выглядит куда бодрее и спокойней, чем в момент отъезда из дома, и рискнула нарушить молчание.

— Что это за место? — полюбопытствовала, с интересом оглядываясь.

— Город называется Ежар, — пояснил мужчина вроде бы вполне охотно. — В соседней бухте, вон там, за мысом, расположен один из семейных судоремонтных заводов, так что местность я знаю неплохо. А ресторанчик называется «У Хорича», здесь подают лучшую на всем побережье рыбу, да и остальных морских гадов хозяин готовит отлично.

— Что, лучше, чем в столице?

— Я бы даже сказал, лучше, чем на кухне у владыки, — со смешком ответил Май. — Но не буду, а то еще обвинит кто-нибудь в оскорблении правящей фамилии.

— Нет, такого нам точно не надо, — задумчиво согласилась я.

В ресторанчике помимо хорошей кухни и зала имелась веранда с дивным видом на бухту. На этом балкончике, под лохматым от устилающей его соломы навесом, мы и расположились. Плетеные кресла с большими мягкими подушками, живые цветы в небольшой вазочке на трогательной вязаной салфетке, белая скатерть со слегка обтрепавшимся краем… Уютное, очень домашнее место, где хозяин и хозяйка стоят у плиты, а дети и прочая родня — помогают со всем остальным. Почему-то при виде этого ресторанчика у меня защемило сердце почти так же, как при мысли о заводе дирижаблей.

— Как тут хорошо, — тихо сказала я, когда молодой и очень энергичный парнишка, которому, похоже, не было еще семнадцати, взял у нас заказ и нырнул в дом. — Дышится легко. И ощущение такое, будто домой вернулась…

— Я был уверен, что тебе понравится, — улыбнулся Май. — Я здесь первый раз остановился совершенно случайно и теперь не могу проехать мимо.

— У них не так много посетителей, — задумчиво заметила я.

— Сейчас время не то, нужно судить по вечеру, — возразил тезка. — Это местечко ценят не только всякие заезжие чужаки, оно любимо и горожанами. Но те днем заняты своими делами, а вот как стемнеет, можно прийти и поговорить о жизни под вкусную еду…

— Боги, кого я вижу! — прервал неспешный разговор зычный мужской голос.

На веранду вышел… надо думать, хозяин заведения. Был он весьма колоритен, хотя я так и не поняла, где в этом тщедушном теле умещается такой сочный бас. Маленький, худенький, юркий мужичок с пушистыми усами и кустистыми бровями заодно наглядно продемонстрировал правоту Стевича и удовлетворил мое любопытство: хозяин ресторанчика был совершенно лыс, и лысина блестела вполне естественным цветом.

Кстати, вот еще странность: почему мое воображение раскрашивает в разные цвета головы, а растительность на лице не трогает? У этого Хорича вон какие усищи, вполне могли бы сиять всеми цветами радуги вместо прически…

— Доброе утро, Сава, — поприветствовал его Май.

— Да я не про тебя, — отмахнулся тот, ловко сцапал мою руку и пощекотал усами, целуя. Выражение лица его при этом было настолько хитрющим, что я не удержалась от смешка.

Впрочем, долго удерживать мою ладонь и усиливать ощущение неловкости хозяин не стал. Упер руки в бока, окинул нас обоих долгим, пристальным, каким-то заговорщицким взглядом.

— Какова барышня-то, а! Где такую деву морскую отловил, а?

— На суше, — улыбнулся Недич, конечно, не вдаваясь в подробности.

— Ах, хороша! — одобрительно прицокнул языком хозяин. — А мы все гадали: парень молодой, справный, но все один и один — беда! А ты, вишь, хитрый, редкую рыбку караулил, не абы какую. Ну, добре, то-то Дудица порадуется! Она уж больно сокрушалась, что молодой князь словно бирюк. Какой, мол, хозяин из мужика, ежели у него даже бабы нет?

— Сава, у тебя не язык, а помело, — заметил Май, которого высказывания Хорича заметно смутили.

— А что, красавица еще пока не невеста? — искренне изумился тот. — Так, может, я старшего своего балбеса к вам пришлю? Хороший парень, рукастый, да только вот тоже до сих пор не женатый… Видать, так же перебирает. Тоже мне, нашелся князь!

— Не надо старшего! Нам бы… — попытался унять его Недич, но куда там!

— А, то есть красавица все-таки занята, но пока еще об этом не знает? — еще больше обрадовался Сава. — Понимаю, понимаю. Так ты не робей и долго не тяни, а то ж уведут красоту такую, а? Эх, молодежь! — Он вновь прицокнул и все-таки вспомнил, зачем приходил: выставил на стол кувшинчик с вином. После чего ушел, тихонько насвистывая какой-то бодрый мотив, а я, покосившись на донельзя смущенного Мая, наконец дала волю смеху, щекотавшему все это время нос и клокотавшему в горле.

— Не обращай на него внимания, — попросил тезка. — Сава тот еще болтун.

— Да ладно, такой забавный дядька, — весело возразила я. — Мне кажется, он тебя намеренно дразнит, потому что ты ведешься, как мальчишка. Только я понять не могу почему. Взрослый мужчина вроде бы, даже был женат… Ой, извини! — ахнула я, прикрыла ладонью рот и виновато уставилась на спутника.

— Горан растрепал? — проницательно уточнил Май, уже вполне спокойный. Странно, но упоминание той истории даже как будто помогло ему справиться с замешательством. — Не за что извиняться, во всей этой дрянной истории развод беспокоит меня меньше всего, — отмахнулся он. — А что до Савы… Майя, при чем тут возраст и брачный статус? — вздохнул тезка. — Бесцеремонность Хорича неприлична, в том обществе, в котором я вырос, за такое вызывают на поединок. Я, конечно, и прежде видел, что он за языком особо не следит, но такого все-таки не ожидал и… растерялся. Ну не драться же с ним, в самом деле! Отрадно, что тебя его поведение не задело, но…

— Сложно жить аристократам, — вздохнула я. — Не задело, он забавный. А я тоже веду себя жутко неприлично, да?

— Ты обычно не выходишь за рамки эксцентричности, — осторожно возразил Недич. — Да и… непосредственность твоя чаще всего проявляется в личном общении, это совсем иное.

— Могу пообещать постараться вести себя приличней, но за результат не поручусь. — Я виновато развела руками.

— Не нужно, — возразил Май и улыбнулся. — Тогда это будешь уже не ты.

На этот раз уже мне стало неловко под его теплым, немного насмешливым взглядом. Но меня спасло появление все того же шустрого мальчишки с большим подносом. Недич разлил вино, некоторое время мы молчали, отдавая должное действительно прекрасно приготовленной рыбе и потрясающе вкусному салату с креветками.

— А ничего, что ты за рулем? — полюбопытствовала я, одновременно с тезкой пригубив напиток.

— В каком смысле? — озадачился Май и тут же с улыбкой продолжил, сообразив: — Не думаю, что от бокала молодого вина я утрачу контроль над авто.

— Наверное, — согласилась рассеянно. — Но у меня есть смутное ощущение, что это нарушение закона. Похоже, очередной привет из прошлого.

— Честно говоря, некоторым действительно не помешал бы законодательный запрет, — заметил Недич. — Когда собственного разума не хватает, иногда помогает угроза наказания.

Поздний завтрак мы закончили в благодушном настроении под неторопливые рассуждения о тонкостях вождения и местного законодательства. Оказалось, в этом вопросе многие вещи мне понятны и знакомы, они повторяют те, которые хранила моя дырявая память. То есть я чувствовала, что местных правил гораздо меньше, многого вспомнить не могла, но то, что имелось, вполне соответствовало моим представлениям о правильном и хорошем.

Провожать нас снова вышел Сава, который в этот раз обошелся без сомнительных комплиментов и восторгов, ограничившись типичными пожеланиями радушного хозяина: заходить еще, и почаще, советовать знакомым и не поминать дурным словом, если что не так.

Пошли мы не к машине, а к каменной лестнице, спускавшейся к морю чуть в стороне от ресторанчика, среди густой «ничейной» зелени. За скалы здесь цеплялся густой колючий кустарник вперемежку с корявыми невысокими сосенками, а у их подножия стелилось еще что-то хвойное, оплетенное буйными живучими вьюнками с круглыми листьями и мелкими синими граммофонами цветов.

Любуясь, спускались без спешки. Неторопливости способствовала и крутизна ступеней, местами здорово изгрызенных ветром и водой. Впрочем, ботинки у меня были удобные, да и Май держал под руку, так что упасть я всерьез не боялась и потому со спокойной совестью наслаждалась видами и прогулкой.

Пляж оказался полосатым: зыбкая и переменчивая полоса прибоя, полоса тяжелого и густого от влаги песка, полоса зеленовато-бурых водорослей, выброшенных волнами, полоса мелкого ракушечника и, наконец, слоисто-полосатые береговые скалы.

Сейчас море было спокойным, а во время сильного волнения вода, наверное, захлестывала берег полностью, и по растительности на скалах легко можно было определить безопасную зону. Ниже нее выживали только пучки желто-зеленой и на вид ужасно колючей травы, а еще ниже, прямо на мелком ракушечнике, торчали неожиданно крупные для такого неудачного места цветы — белые лилии на тонких ножках сантиметров тридцати высотой.

Хотелось бы посмотреть на это в плохую погоду. Зрелище, должно быть, завораживающее…

Шагать по ракушечнику в ботинках оказалось удобно, и я в очередной раз похвалила себя за выбор обуви. Хотя Май все равно бдительно следил за каждым шагом и явно готовился в любой момент меня подхватить. И хоть я понимала, что это очередная дань воспитанию, все равно было немного обидно. Особенно в первое время, пока Недич косился на меня очень напряженно. Я не горная антилопа, но все же не настолько кривонога!

Потом тезка все же расслабился и перестал дергаться от каждого моего резкого движения: поверил, что падать и ломать себе конечности я не собираюсь. То ли он прежде общался с крайне неустойчивыми девушками, то ли эти девушки сознательно демонстрировали чрезмерную падучесть, то ли Май впервые потащил девушку гулять на дикий пляж и не сразу приноровился. Я склонялась к последнему варианту.

Солнце изрядно припекало, и я со все возрастающим интересом косилась на близкую воду. Но потом с какого-то камня «пощупала» прибой и признала правоту Недича, уверявшего, что купаться не захочется: море было не ледяным, но все же очень холодным. Не настолько тут жарко…

Май по дороге развлекал меня рассказами о местности, здешними легендами и народными сказками о встрече рыбаков со всевозможными морскими духами.

Упомянул и морских дев, любимых персонажей местного фольклора. Сотканные из пены красавицы морочили головы морякам и заманивали их в пучину. Но не всегда, была у их жертв лазейка: если поймать такую деву, удержать и не поддаться мороку, умудрившись в это время еще и не утонуть, она соглашалась быть моряку послушной и верной женой. Тот, кому удавалось заполучить себе подобную невесту, больше не знал неудач в море — сети всегда были наполнены рыбой, штормы обходили стороной, лодка не давала течи, да и во всех остальных отношениях дом с появлением волшебной жены становился полной чашей.

По-моему, достаточно вредная сказка, которая только поощряла наивных любителей халявы сигать за борт. С другой стороны, может, оно и к лучшему? Естественный отсев наивных дурачков…

— Май, а можно все-таки задать личный вопрос? — через некоторое время не утерпела я. — Понимаю, не мое дело, но…

— Я предполагал, что ты не выдержишь раньше, — со смешком ответил Недич. — Спрашивай, конечно.

— Почему ты не отправишь сестру лечиться?

— На каком основании? — поинтересовался он. — Она взрослая женщина, самостоятельная. И она не безумна, как может показаться на первый взгляд. Обрати внимание, Любица умеет останавливаться. Да, ведет себя так, что это сбивает с толка, но она способна держать себя в руках. Да и подобные истерики сестра устраивает исключительно для меня, со всеми остальными мила и приветлива. Не исключено, что ей нужна помощь, но не настолько, чтобы оказывать ее принудительно.

— Мне кажется, нормальный человек не может закатывать такие скандалы только кому-то одному, а с остальными быть лапочкой, — проворчала я. — Но мне сложно поверить, что она способна на подобное в здравом уме. Вас ведь вместе воспитывали! Не может же она не понимать, что такие скандалы не красят в первую очередь ее! И психическое расстройство прекрасно все объяснило бы. Неужели в здравом уме можно дойти до… такого!

— До какого? — Май вздохнул. — Она просто выражает собственную ненависть — как умеет. Прежде у нее такой необходимости не было, всех заклятых подруг Любица способна поставить на место одним взглядом — как и положено княжне. А на меня ее взгляды не действуют, вот она и начинает вести себя как капризная, избалованная девочка.

— Мне кажется или ты действительно ее оправдываешь? — опешила я.

— Не оправдываю, но — понимаю. Наверное, я отчасти виноват в том, что она дошла до такого. Надо было раньше поставить ее на место, а я… — Так и не сумев подобрать подходящее слово, мужчина махнул рукой.

— Наверное, стоило. Хотя ставить это тебе в вину странно. — Согласиться с его видением ситуации я не могла. — Но это было неожиданно. Никогда бы не подумала, что ты умеешь так рычать. Прямо жуть!

Тезка в ответ засмеялся.

— Почему?

— Ты такой спокойный, выдержанный, мягкий. Меня вот терпишь, сестрицу эту свою сколько терпел…

— А как это связано? — с иронией уточнил Май. — Мне кажется, если рычать из-за каждой мелочи, толку от такого поведения не будет, разве нет?

— Ну да. Нет, я все понимаю, не думай. Постоянная ругань — это признак не силы, а слабости, и я ни в коем случае не считала тебя бесхарактерным: раз уж ты дирижаблем командовал, то, наверное, умеешь заставить себя слушаться. Но… в общем, очень неожиданно было. Хотя красиво, конечно.

— Красиво? — озадаченно переспросил Недич. — Все же у тебя очень своеобразная логика.

— Еще как красиво! Нормальная логика, ты просто себя со стороны не видел. Вон даже сестрица твоя сразу прониклась… Слушай, а как Любица вообще попала в квартиру? Ты же перенастроил охрану. Или в твоем присутствии может войти вообще кто угодно? А вдруг ночью воры влезут?!

— Все просто, — вздохнул Май виновато. — Это моя безалаберность, я не запер дверь. Не привык — что раньше тут, что в Зоринке никогда не было такой необходимости. На территорию общежития вообще никто посторонний не может пройти без особого разрешения, которое каждый раз дается отдельно, а в доме все устроено немного иначе. Прости. Я обещал, что никогда больше…

— Да не извиняйся, она гораздо сильнее расстроила тебя, чем меня. Лучше расскажи, как там устроена охрана? А то у меня ощущение, что ее вообще нет. Нигде. Я вон даже пресловутого консьержа не видела, мы каждый раз в подвал приезжаем!

Оказалось — охрана работала. И в университете, и в квартире.

В Зоринке разрешение на беспрепятственный проход выдавалось только студентам и преподавателям. Они же могли привести с собой кого-то постороннего, и отпечаток ауры такого гостя оставался в памяти охранного контура.

Конечно, я тут же забеспокоилась, не всплывет ли в неподходящий момент информация о существе с пустой аурой, которое в здание не входило, но зато вышло. Май подтвердил, что заметить могли — но только в том случае, если бы кто-то начал целенаправленно сравнивать. А к памяти охранного контура обращались только тогда, когда что-то случалось, и уж точно не просматривали все записи подряд. Да и Стевич обещал решить вопрос с охраной, а как именно — Маю было неинтересно. В конце концов, это больше нужно именно профессору.

В доме все работало немного иначе. Там никто не мог заставить обитателей каждый раз встречать гостей внизу — непременно нашлись бы недовольные, и мог выйти скандал. Поэтому охранных контуров было несколько: по одному у каждой из квартир и большой, общий. Внешний пропускал посторонних, не внесенных в особый список «нежелательных гостей», только на первый этаж, к консьержу. Тот проверял, дома ли хозяин и не предупредил ли о том, что никого не желает видеть, и пропускал дальше. А там уже жилец с помощью замка и внутреннего контура решал, ждет он гостей или нет. И вот именно этот внутренний контур Май забыл замкнуть, когда вернулся вечером домой.

Объяснение оставило у меня чувство внутреннего удовлетворения и смутную, необъяснимую ностальгию.

С охранной системы потихоньку перешли к общим особенностям и ограничениям магии, а потом и на легкомысленную болтовню обо всем на свете.

В какой-то момент мы укрылись от жары в тенистом гроте, в глубине которого бил обжигающе-ледяной родник. Май усадил меня на собственный расстеленный пиджак, потом все же поддался уговорам и сам пристроился рядом. Вспомнил несколько забавных и жутких историй про контрабандистов. Было очень хорошо и уютно прижиматься плечом к теплому плечу, слушать интересные байки и не думать о чем-то серьезном. Если бы тезка еще догадался меня обнять, вышло бы совсем здорово…

Мысль эта озадачила своей внезапностью, потом пришло осознание: наша прогулка очень мало напоминала поездку с целью развеяться и подышать свежим воздухом, зато здорово походила на самое настоящее свидание. А когда я поняла, что это обстоятельство меня совершенно не тревожит, даже наоборот, поспешила отогнать несвоевременные мысли. Я лучше их потом, в одиночестве обдумаю, а пока буду наслаждаться моментом и хорошей компанией.

Немного померзнув, мы отправились гулять дальше. Смеялись, болтали, снова смеялись, довольно быстро выкинув из головы все неприятности и некрасивую утреннюю сцену.

Помогая мне преодолевать всевозможные препятствия вроде груды камней или ручья, Май порой подавал руку и в какой-то момент просто не выпустил мою ладонь, кажется, даже не заметив этого. А я заметила, стало смешно, неловко и до невозможности приятно. Внутреннее мое состояние в это время достигло полного равновесия с внешним обликом, потому что ощущала я себя легкомысленно-счастливой девчонкой.

А еще я обнаружила, что мне не мерещилось: глаза Недича действительно поменяли цвет. Они стали синими-синими, как летнее небо после заката, и от этого сделалось еще легче и радостней. Но открытие это, боясь спугнуть первую маленькую победу, я оставила при себе. Вряд ли Май сам заметит, а там, глядишь, и до остального очередь дойдет!