Скоростной лифт спустил нас на несколько этажей. Ветров озадаченно хмурился, косясь по сторонам, – похоже, в здании Департамента он прежде не бывал, – но молчал. Встречные здоровались со мной, провожали Царицу улыбками, а Одержимого – любопытными взглядами, и мужчине роль медведя на веревочке явно не добавляла настроения. Впрочем, путь закончился довольно быстро – в одном из небольших кафе. Выбор мой пал именно на это заведение просто потому, что оно было достаточно высокого уровня и здесь имелись отдельные кабинеты, а мне хотелось побеседовать в спокойной обстановке без лишних глаз.

Когда распорядитель зала, и слова не сказав при виде собаки, вежливо проводил нас в небольшую уютную комнатку с круглым столом в объятьях удобного дивана, Ветров начал коситься на меня озадаченно. Но, что и требовалось, ощутимо расслабился; непривычная обстановка и незнакомые лица, от которых неизвестно, что ждать, его явно настораживали, а сейчас… в самом деле, какая угроза может исходить от субтильного вида особы, да еще женщины? Тут впору было напрягаться мне, а не ему.

Я взяла крепкий черный кофе, мужчина – крепкий черный чай. Заказ ждали молча, а когда дверь за официантом закрылась, я нарушила тишину.

– Игорь Владимирович, наше знакомство сложилось не лучшим образом, а мне бы не хотелось начинать совместную работу с конфликта, – мягко проговорила я.

– Романтический ужин, конечно, лучше, – ухмыльнулся он, с насмешливым видом озирая уютную комнату. Честно говоря, обстановка располагала именно к романтике; мягкая музыка, приглушенный свет, теплые темные оттенки в оформлении. Кажется, распорядитель не вполне правильно понял мое желание поговорить с мужчиной наедине, но спорить и что-то менять уже не хотелось.

– Что угодно лучше скандала, – я слегка пожала плечами, решив не заострять внимания на подобной мелочи. – Сергей Сергеевич был слишком… резок в формулировках, и это, как я вижу, тоже не способствовало взаимопониманию.

– Я похож на кисейную барышню? Говорите прямо, что хотели, хватит этих реверансов, – процедил Ветров. Я хотела сказать, что больше всего он сейчас походил на кактус, но воздержалась.

– Хорошо. По меньшей мере месяц нам предстоит общаться, и не меньше двух недель – очень плотно, причем во враждебной или, лучше сказать, недружелюбной среде, и конфронтация еще и с вами мне совершенно не нужна. Поэтому я предлагаю хотя бы попытаться найти общий язык.

– Начинаешь исполнять обязанности? – ершисто фыркнул он. – Ключик подбирать? Не трудись, я знаю, что такое субординация.

– Игорь Владимирович, я понимаю, вам трудно подчиняться гражданскому лицу, да еще женщине, но прежде чем принимать какие-то решения и злиться на меня, поищите информацию по контактам людей с видом, который по реестрам проходит как вары. Их еще плащами называют. Или палачами.

На последнем слове мужчина ощутимо переменился в лице, и я едва сдержалась, чтобы не отшатнуться: уж очень концентрированной яростью от него полыхнуло, даже будто стало труднее дышать. Лежавшая на полу Македа вскинула морду, скаля клыки в беззвучном рыке и нервно дыбя холку. Я ласково почесала собаку за ухом, уговаривая успокоиться. Ей-то, в отличие от меня, прежде с подобными типами встречаться не доводилось.

– Мы летим к ним?! – переспросил он.

– Вам не сказали… – скорее утвердительно, чем вопросительно пробормотала я, а Одержимый скривился и, справляясь с эмоциями, ответил:

– Мне велели прибыть в Департамент иностранных дел для получения инструкций о сопровождении дипломатической миссии и на это время перейти под его юрисдикцию. Все.

– Насколько я понимаю, вы… имели определенный опыт контакта с этим видом?

– Не лично, – нехотя подтвердил он.

Мне стало не по себе; я догадывалась, что могло скрываться за этой расплывчатой фразой. Судя по реакции, нечто очень нехорошее. Вероятнее всего, чья-то смерть.

Многие встречи с варами (их название произошло от фамилий трех капитанов, первыми наткнувшихся на корабль незнакомого прежде вида: Васин, Амелин и Рогачев) заканчивались для людей плачевно, особенно поначалу. Пока не было попыток контакта, вары вели себя спокойно, на территории чужих звездных систем не происходило никаких конфронтаций. Далеко не сразу выяснилось, что они нормально воспринимают звуковые сигналы и так же, как мы, используют их для связи. На плотный контакт они при таком общении не шли, но по крайней мере не нападали, проявляя удивительное миролюбие.

Аналитики долго ломали головы, но в конце концов пришли к выводу, что варов раздражал внешний вид людей, даром что они сами были гуманоидами, да и в остальном у нас было очень много общего. Может, именно это и раздражало. А может, тут была какая-то исключительно культурная проблема, потому что сами вары всегда носили глухие плащи, скрывающие их от макушек до пят (за которые, собственно, и получили оба своих прозвища).

Все внешние манипуляции эти существа совершали при помощи направленного гравитонного воздействия, которое в народе, опять же по аналогии со старыми сказками, называли телекинезом. На этом же принципе работало их оружие, и люди пока не могли ничего ему противопоставить. Наше умение использовать гравитонные поля находилось в начальной стадии развития, а вары легко могли смещать с орбит планеты. Понятно, что воевать с такими существами человечеству очень не хотелось. Но, на наше счастье, вары вообще ни с кем не воевали, а спокойно жили в своем изолированном обществе, почти не контактируя с чужими видами.

Ряд экспериментов показал, что люди в аналогичных их собственным одеяниях никакой агрессии у варов не вызывают, и это вселило определенный оптимизм. Но на этом прогресс остановился. Вары разговаривали с людьми, допустили делегацию на одну из своих планет, охотно разбирались в нашем языке и помогали нам разобраться в своем, демонстрировали тактичность, не обращая внимания даже на грубые ошибки, и… все. Дальше этого контакт не шел принципиально. Они не торговали, не вели переговоров, не соглашались ни на какие союзы и ни на какие договоры; не только с людьми, вообще ни с кем. Мой предшественник, высококлассный специалист, проторчал среди них больше года, но не добился ровным счетом ничего. Вары были вежливы, терпеливы и чужды. Они продемонстрировали полное понимание наших стремлений и предложений, но ни на что не соглашались, неизменно отмахиваясь одной фразой – «это не тема для разговора». Очевидно было, что мы чего-то не понимали в их общественном устройстве и культуре (честно говоря, в этих вопросах мы вообще ничего не понимали – это тоже была «не тема для разговора»), но и год подробного анализа всех имеющихся материалов после экспедиции ничего не прояснил.

Хотя прежде этот контакт не считался необходимым, теперь, очевидно, раз туда отправляют меня, приоритеты изменились.

– И опыт этот был резко отрицательным, да? – на всякий случай уточнила я.

– А что, есть варианты? – саркастично протянул он.

– Есть, – спокойно кивнула я. – И много. Вы в достаточной степени себя контролируете, чтобы не проявлять по отношению к ним агрессии? В противном случае…

– Да не буду я на твоих плащей кидаться, – перебил меня мужчина. – И что, хочешь сказать, ты одна сумеешь разобраться там, где спасовала толпа народу до тебя? – нахмурился Ветров, кажется, забывая про свою подчеркнуто язвительную вежливость.

– Я как минимум попробую. Понимаете, Игорь Владимирович, это…

– Да прекрати ты меня по отчеству называть, – скривился Ветров. – И «выкать» тоже. Раздражает. Если нам вдвоем у палачей в гнезде куковать, я тебя на второй день придушу. У тебя это получается таким тоном, будто ты училка младших классов, отчитывающая хулигана.

Я на мгновение запнулась, растерянно разглядывая мужчину и пытаясь понять, серьезно он сейчас или издевается. Выглядел серьезным.

– Я знаю вас меньше часа и, боюсь, не настолько хорошо, чтобы переходить к фамильярному тону, – как могла мягко возразила я. О том, что предпочла бы вовсе не знать и не желала сводить более близкое знакомство, решила умолчать, дабы избежать очередного конфликта.

– То есть тот факт, что я к нему перешел, тебя никак не стимулирует? – он насмешливо вскинул брови.

– Это ваш личный выбор, не имеющий ко мне никакого отношения, – я слегка пожала плечами. Личный выбор и полное отсутствие воспитания, но договаривать я опять-таки не стала.

– Ну так давай познакомимся поближе, – однобоко усмехнулся мужчина. Было в этой гримасе многообещающее мрачное предвкушение, вновь придавшее ему сходство с каким-то сказочным злодеем.

– Благодарю, но вынуждена отказаться.

– Все равно ведь придется, – ухмылка стала уже откровенно глумливой, а мне вдруг стало интересно: он вообще умеет просто улыбаться, а не строить рожи?

– Посмотрим, – обтекаемо отозвалась я. – Предлагаю пока вернуться к началу разговора. Я могу рассчитывать на вашу лояльность во время этой миссии?

– Посмотрим, – передразнил он с очередной ехидной гримасой. – Это все, что ты хотела сказать?

– Пока что – да. Думаю, через некоторое время, когда я закончу с изучением материалов, нам с вами надо будет еще раз пообщаться и согласовать стратегию поведения, а до тех пор… даже не знаю, что вам предложить. Наверное, можно немного отдохнуть?

Он поморщился с непонятным выражением лица, но кивнул и протянул руку к моему виску.

– Дай я твои контакты на всякий случай запишу, – неохотно пояснил, когда я отстранилась, озадаченно косясь на повисшую в воздухе ладонь. Мысль была здравая, пришлось скрепя сердце вернуться в прежнее положение и отразить жест мужчины. Способ получить для связи номер нейрочипа нужного человека был всего один: через вот такой личный контакт. Не обязательно с самим носителем, можно было передавать через третьи руки, но только при физическом контакте и, главное, с разрешения владельца.

Я, аккуратно коснувшись головы мужчины кончиками пальцев, быстро считала нужную информацию и убрала руку, а вот он отчего-то медлил. Прикрыв глаза, обхватив ладонью мое лицо и медленно поглаживая большим пальцем висок, Ветров сосредоточенно хмурился, как будто не выполнял простую и знакомую каждому с детства процедуру, а делал что-то… совсем другое. Ладонь его была шершавая, грубая и казалась почти обжигающе горячей. Само по себе это прикосновение не раздражало, но стоило вспомнить, кто передо мной, – и сразу стало не по себе. О силах и способностях Одержимых ходило много слухов, и большинство из них – довольно жуткие. Правда, самостоятельно прерывать этот контакт я не рискнула – мало ли? К тому же ничего, кроме ощущения прикосновения мужской ладони, я не чувствовала.

Начать всерьез беспокоиться я не успела: Ветров резко распахнул глаза, пару раз моргнул, фокусируя взгляд, и медленно, как будто с неохотой, убрал руку.

– Что это было? – озадаченно нахмурилась я, в очередной раз молча поражаясь, насколько страшный у Одержимых взгляд. Как будто смотришь в глаза не живому существу, а самой смерти.

– Работать начинаю, – огрызнулся он с таким видом, как будто вопрос я этот задавала уже неоднократно. – Это все?

– Пока – да, – я медленно кивнула. Настроение собеседника изменилось вдруг и очень резко. И хотя между раздраженной язвительностью и нелюдимой раздражительностью особой разницы не было, перемену я ощутила очень отчетливо.

Вместо ответа мужчина молча коснулся платежного терминала на краю столешницы, рывком встал и вышел из-за стола. И одновременно с собачьим взвизгом, перешедшим в короткий рык, грязно выругался, шарахнувшись назад и едва не опрокинув стол. Македа, которой забывшийся офицер наступил на лапу, отпрянула в другую сторону; сначала дернулась к двери, но та оказалась закрыта, и собаке пришлось прижаться к торцу дивана рядом со мной. Ветров проводил ее взглядом с таким выражением лица, будто хотел по меньшей мере свернуть шею, но промолчал и двинулся по ранее намеченному пути. Правда, в дверном проеме замер и обернулся.

– Ты есть не пробовала? – мрачно уточнил он.

– Простите? – подозреваю, выражение лица в этот момент у меня было весьма дурацким. – В каком смысле?

– В прямом. Есть. Еду. Как нормальные люди иногда делают. Попробуй, говорят, это помогает, – все с тем же недовольным видом сообщил Ветров и вышел не прощаясь. А я еще несколько секунд молча разглядывала запертую дверь, пытаясь понять, что это было.

Разобраться, какие логические или ассоциативные цепочки привели ротмистра к этому вопросу именно сейчас, я не сумела. Да и вообще было непонятно, какое ему дело до моего питания, если только он не умудрился включить этот вопрос в обеспечение моей безопасности.

– Помогает в чем? – в конце концов поинтересовалась я не то у пустой комнаты, не то у обиженной Царицы Савской. – Знаете, Ваше Величество, мне кажется, найти общий язык с варами будет не так уж сложно. Смотря с чем сравнивать, – добавила с сокрушенным вздохом, почесывая собачью голову. – Как ваша лапа?

Как оказалось, травм удалось избежать, пострадало только царское самолюбие, и вскоре Македа вновь вытянулась на полу у моих ног. А я неожиданно для самой себя дополнила заказ плотным обедом. Впрочем, нет, не дополнила; оказывается, прежний счет офицер, уходя, оплатил.

Близко общаться с Одержимыми мне прежде не приходилось. Единственный раз только довелось путешествовать в сопровождении одного из них, но я была не одна и ни словом, кроме «здравствуйте – до свиданья», мы за весь путь не обменялись. Но все равно создавалось впечатление, что по Ветрову судить обо всех не стоит; он с первого взгляда казался злым и нелюдимым, а тот юноша отличался сдержанностью и отменным воспитанием.

В общем, так и эдак обдумывая поведение второго и последнего участника дипломатической миссии, я пришла к выводу, что одержимость здесь может быть только дополнительным влияющим фактором, но не первопричиной такого странного поведения и скверного характера ротмистра. Поэтому, не отвлекаясь от обеда, я при помощи все того же нейрочипа отправила запрос на личное дело этого мужчины. Вряд ли мне выдадут всю информацию, но хоть какую-то часть! В конце концов, я имела полное право знать, кому доверяю свою жизнь.

После обеда наемный автоматический аэрокар доставил меня и Македу к тому же парку, откуда почти три часа назад забрал нас Обручев. На территорию самого парка влет личного и общественного транспорта был закрыт или, вернее, строго не рекомендовался, а автоматика рекомендациям следовала слепо.

Еще около часа побродив под сенью лип и кленов, я направилась к дому. Настроения к размеренному неторопливому движению по усыпанным листвой дорожкам уже не было, но собака не виновата, что у ее хозяйки возникли срочные дела, а прогулка была ей жизненно необходима.

Когда я вернулась, Матвея Сергеевича дома не было, зато на столе в кабинете дожидался закрытый контейнер для транспортировки носителей информации, помеченный черной полосой – «для служебного пользования». Приняв душ и переодевшись в домашнее, я вернулась на рабочее место и для начала «разбудила» домашний компьютер. Помимо энцефалографа, предназначенного для непосредственного контакта с прибором и записи информации сразу в мозг, существовали и другие способы «общения». Например, можно было читать тексты с плоского экрана, просматривать голографические записи. А еще были нейроконтакты, позволявшие имитировать зрительное и слуховое восприятие информации и почти не оказывавшие негативного воздействия. Энцефалограф был незаменим в работе, требующей в кратчайший срок усвоить огромный объем информации; когда такой необходимости не было, можно было обойтись менее тесным контактом с электроникой. Например, в быту, для развлечения. Сейчас я решила воспользоваться именно «общегражданским» способом: сомневаюсь, что сведений будет много, а энцефалографом я и так злоупотребляю.

– Ну что, Македа, посмотрим, кто оттоптал ваши лапы? – иронично уточнила я у собаки, аккуратно вскрывая контейнер. Степеней защиты было много, а при попытке взлома любой из них содержимое без лишних спецэффектов и шума уничтожалось, так что в процессе стоило быть внимательной.

В специально для того предусмотренное гнездо я вставляла клык с определенным предвкушением. Как оказалось, не зря. Интересное началось уже с первой строчки, с даты рождения. Оказалось, Ветров не просто не мой ровесник, каким выглядел; он был не намного моложе Аристова, весной ему исполнился пятьдесят один год. Собственно, уже одно это представляло собой пищу для размышления. И означало, что гвардии ротмистр не просто имел боевой опыт, а… наверное, действительно мог быть «лучшим из лучших». Приведенный в конце досье длинный список наград, куда я заглянула из чистого любопытства почти сразу, заставил меня уважительно хмыкнуть и озадаченно вскинуть брови. Кажется, даже у отца «иконостас» был скромнее.

А вот тот факт, что при подобном послужном списке Ветров добрался только до чина ротмистра, а не сидел где-нибудь во главе Военного департамента, исчерпывающе описывал его характер. Непримиримый вздорный нрав он, похоже, демонстрировал всем без разбора, а не только мне. Но, с другой стороны, получалось, что великий князь не мог не быть лично знаком с этим Одержимым, сознательно доверил эту миссию ему, а значит, доверял? Поверить в то, что совершенно не признающий авторитетов Ветров мог с кем-то вести себя иначе, будь то хоть сам Государь Император, было сложно. Как и поверить в то, что цесаревич мог сознательно восхищаться подобным маргинальным типом.

Отложив размышления об этом парадоксе на потом, я вернулась в начало досье. И чем больше читала, тем отчетливей понимала, что с ротмистром будет сложно, очень сложно: сложной была вся его жизнь с самого начала.

Ветров был Одержимым с рождения. Такое происходило нечасто, но слышать о подобных случаях мне доводилось. А также доводилось слышать, что таким детям было очень сложно адаптироваться в обществе. Прочерк в графе «родители» и специализированный интернат для детей с психологическими проблемами в качестве места жительства в первые годы жизни в этой связи почти не удивил: они явно отказались от проблемного ребенка, напуганные окутывающими Одержимых слухами и, может быть, его взглядом.

Дальше все было более-менее предсказуемо. Кадетский корпус, кавалерийское училище – высшее военное учебное заведение для Одержимых, благодаря незам, составлявшим, собственно, кавалерию. А вся дальнейшая жизнь Ветрова состояла из службы, где из досье были вымараны не то что отдельные эпизоды – целые года, ознаменованные огромным количеством наград и взысканий. Никакой личной информации, кроме краткой характеристики, полностью отвечавшей моим собственным наблюдениям, в досье не было.

– Опять вы, барышня, на том же месте, – из задумчивости меня вывел голос заглянувшего в кабинет Савельева. – Ладно хоть погуляли! Обедать-то будете или опять одним кофе обойдетесь?

– Спасибо, Матвей Степанович, уже пообедала, – ответила я, не удержавшись от улыбки. – Честно, пообедала, хорошо и основательно. Вы мне лучше вот что скажите, – озаренная догадкой, я вывела голографическое изображение Ветрова на внешний проектор. – Вы случаем вот этого господина не знаете?

– Как же, как же, помню! – удивленно вскинув брови, Савельев подошел ближе, разглядывая Одержимого. – Как его фамилия… Ветров, кажется? Знатный вояка был, ух! Одержимые – они все не от мира сего и страха будто не ведают, а уж этот даже промеж них выделялся! А вам он зачем понадобился?

– Он будет охранять нашу дипломатическую миссию, – ответила я, не видя смысла что-то скрывать, но при этом не вдаваясь в подробности. Если Савельеву сказать, что вся миссия состоит из меня и ротмистра, он непременно начнет беспокоиться как за мою безопасность, так и за моральный облик. Не то чтобы он не понимал, что я уже достаточно взрослая самостоятельная особа, или придерживался особенно патриархальных взглядов, но вслед за отцом – или, вероятно, в память о нем – очень хотел, чтобы я устроила свое личное счастье. Поэтому любой факт, способный бросить хотя бы призрачную тень на мою репутацию, очень беспокоил старого офицера.

– Господи, да куда ж вас теперь-то отправляют? – охнул он, опускаясь в кресло и глядя на меня почти в испуге.

– Да не волнуйтесь вы так, Матвей Степанович, я уверена, все будет совершенно тихо и мирно. Почему вы так испугались? – от такой внезапной вспышки я растерялась, но поспешила успокоить старика.

– Уж больно охрана серьезная, – сокрушенно качнул головой он. – Ветров – офицер суровый, штурмовыми отрядами командовал, под началом Аркадия Андреевича, светлая ему память, воевал. Не пошлют такого на увеселительную прогулку, не договариваете вы что-то. Но, впрочем, все понимаю, служба есть служба, – развел руками он.

– Вот оно как, – вздохнула я. Собственно, чего-то подобного я и ожидала, поэтому слова Савельева откровением не стали. – Кажется, мое начальство просто решило перестраховаться, поэтому охрану доверили именно ему, – предприняла я еще одну попытку успокоить старика.

– Дай-то Бог, – глядя с подозрением, собеседник качнул головой.

– Стало быть, вы ручаетесь за него? – улыбнулась я. – И в такой компании мне можно ничего не бояться?

– Слишком легкомысленны вы, барышня. Не дело это! – припечатал он, тяжело поднимаясь из кресла. – Савка, собачья душа, пойдем обедать, – Савельев махнул рукой, и Македа, заметно оживившись, вскочила, встряхиваясь и махая хвостом. Слово «обедать» она знала и питала к нему искреннюю симпатию.

Оставшись в одиночестве, я некоторое время разглядывала медленно вращающуюся над столом голограмму с изображением Ветрова и пыталась понять, дает ли мне что-то полученная информация с практической точки зрения, или я всего лишь удовлетворила свое любопытство. По всему выходило, шансов найти с этим человеком общий язык было ничтожно мало, и все, что я могла, – оставаться с ним нейтрально-спокойной, несмотря на все вспышки и оскорбления, чтобы не усугублять. И разумно избегать некоторых вопросов, касающихся его биографии: про войну, про детство, про… Да впрочем, лучше вообще не касаться никаких личных тем.

В конце концов, в очередной раз подивившись, насколько у Одержимых тяжелый взгляд, причем даже на голограмме, я вернула информационный носитель в коробочку, опять запечатала ее и сообщила об окончании работы с досье. В принципе, ничего особенно секретного в предоставленных сведениях я не видела, Савельев и то больше рассказал, но не я придумывала инструкцию по работе с документами «для служебного пользования».

Еще некоторое время посвятив изучению уже напрямую относящихся к делу материалов, а не сопутствующих проблем, я приняла мудрое решение – отправилась спать пораньше. Для одного дня впечатлений было достаточно.

Следующее утро началось с обыкновенного ритуала. Умылась, сменила ночную сорочку на потертое домашнее платье, которое, по-хорошему, давно стоило заменить, но уж больно удобным оно было. Потом – кофе; варила я его всегда сама, мне нравился этот незамысловатый процесс, а, главное, нравился его запах. Не в чашке, а свежемолотого, еще до встречи с горячей водой.

Именно в кухне меня и нашел Савельев; кажется, он только-только вернулся с прогулки с Царицей. К моему искреннему удивлению, был он не один.

– Вета Аркадьевна, тут к вам… – неуверенно проговорил старик, и следом за ним в кухню шагнул человек, которого я меньше всего ожидала встретить в своем доме. – Ваше высокоблагородие, подождали бы! – окончательно растерялся он.

– Делать мне больше нечего, – скривившись, отмахнулся Ветров, с интересом разглядывая кухню и меня в ней. – Ты еще и готовить умеешь? – насмешливо хмыкнул он.

– Умею, – не вдаваясь в подробности, невозмутимо кивнула я. – Чем обязана вашему визиту?

– Я же тебя предупреждал, что придется привыкать, – опять изобразил свою излюбленную ухмылку Одержимый.

– Ваше высокоблагородие, вы совершенно… – возмущенно начал Савельев, явно намереваясь указать гостю на недопустимость его поведения.

– Отец, уймись, – слегка поморщившись, отмахнулся ротмистр, без приглашения проходя и усаживаясь к кухонному столу. Кстати, отмахнулся вполне миролюбиво и беззлобно, без особенного раздражения.

– Да как вы… – задохнувшись от возмущения, начал мой опекун.

– Матвей Степанович, все в порядке, – мягко прервала я его.

– Да как же в порядке? Как так можно?! – возмущенно всплеснул руками старый офицер.

– Матвей Степанович, дорогой, не принимайте так близко к сердцу. Я думаю, господин Ветров пришел по делу, так что вы спокойно можете оставить нас вдвоем.

Савельев не стал спорить, но уходил, что-то раздраженно ворча себе под нос про «недопустимо» и «неприлично». Спиной ощущая взгляд гостя, я тем не менее спокойно и молча закончила свое занятие и, вылив ароматный напиток в чашку, уточнила у отчего-то молчащего мужчины:

– Хотите кофе?

– И что, вот прямо сама сваришь? – насмешливо поинтересовался он.

– А вы видите здесь кого-то еще? Или предлагаете ради такого дела вернуть Матвея Сергеевича? – уточнила я, аккуратно переставляя чашку на стол. Руки слегка дрожали, но при моей работе и отсутствии отдыха это было обычное явление.

– Не люблю кофе, но от такого предложения не откажусь, – с усмешкой сообщил мужчина, продолжая пристально меня разглядывать.

– Вы так и не ответили, какая надобность привела вас ко мне в столь ранний час, – через плечо уточнила я, возвращаясь к турке. – Вам сладкий или нет?

– Сладкий, две ложки, – отозвался он. – Я же сказал, привыкать, – хмыкнул он и продолжил неожиданно спокойно. Кажется, сегодня Ветров был удивительно благодушен; интересно, надолго ли? – Посторонних тяжело водить по дорогам-между-мирами, а уж тем более – если придется спешно драпать.

– Не думаю, что возникнет такая необходимость, – осторожно предположила я, но мужчина оставил реплику без внимания.

Беседовать через плечо было неудобно, поэтому я не стала пока настаивать на продолжении разговора, сосредоточившись на приготовлении напитка и вновь наслаждаясь любимым запахом. Вылив новую порцию кофе в чашку, я аккуратно обеими руками взялась за блюдце – и в следующее мгновение едва не подпрыгнула от неожиданности, потому что внезапно возникший за моей спиной гость (о молчаливом присутствии которого я, признаться, успела подзабыть) одной рукой ловко подхватил чашку, а второй аккуратно поймал мое запястье, на мгновение почти заключив меня в объятья.

– Что вы себе позволяете?! – вырвав у него свою руку, я резко развернулась на месте, мрачно глядя на мужчину снизу вверх. Отстранилась бы, только отступать было некуда: сзади тумбочка, а все остальное пространство вокруг занимал Ветров. Не прикасался, но стоял недопустимо близко.

– А что, лучше позволить тебе опрокинуть кофе на себя? – насмешливо вскинув брови, уточнил он, не спеша возвращаться на свое место.

– Отлично, вы спасли нас обоих. Теперь, может быть, присядете? – хмуро уточнила я. Удержаться от раздражения в голосе не получилось: нависающий Одержимый нервировал.

В нашем обществе личное пространство имеет весьма важное значение, и вторжение в него посторонних воспринимается в штыки. Но это у нас, а, скажем, у уроженцев Сайтара прикосновения – неотъемлемая часть любого разговора. Прежде мне приходилось много общаться с этими очень похожими на людей гуманоидами, более того, именно я в свое время вела с ними переговоры, и никаких трудностей подобное общение не вызывало. А сейчас… никак не получалось абстрагироваться от личности стоящего рядом человека и неприемлемости его поведения.

И ведь мы всего второй день знакомы! Что же такими темпами будет дальше? И, главное, совершенно непонятно, чего он пытается добиться подобным поведением? Спровоцировать меня на скандал, вывести из себя? Зачем?! Просто потому, что его раздражает мое спокойствие и сдержанность?

– Только после вас, – ухмыльнулся он, с легким вежливым поклоном отступая в сторону. Все бы ничего, вот только при подобной близости дыхание мужчины пощекотало мое ухо и тронуло свободно рассыпающиеся по плечам пряди волос. Очень захотелось высказать все, что думаю о его поведении, но я сдержалась. Даже сумела отступить с достоинством, без поспешности, и удержать на лице маску вежливого спокойствия.

– Это единственная цель вашего визита? – уточнила я, присаживаясь к столу и ставя на него пустое блюдце. Ветров остался стоять возле варочной поверхности с чашкой в руках. Изящная фарфоровая вещица в широкой ладони офицера казалась особенно хрупкой.

– А тебе мало? – ухмыльнулся он. Не дождавшись от меня никакого ответа, кроме выжидающего взгляда, вдруг продолжил: – Представь себе, не единственная. – Подойдя к столу и опустив чашку на блюдце – фарфор даже не звякнул, – извлек из-за пазухи пару тонких конвертов. Бросив на них взгляд, один протянул мне, а второй убрал обратно. – Решил вот исполнить обязанности гонца, все равно сюда собирался.

Обнаружив на надписанном моим именем конверте императорскую печать, я бросила еще один озадаченный взгляд на присевшего Ветрова, но пакет вскрыла. Внутри обнаружилось приглашение на назначенный через десять дней прием у великого князя. Похоже, цесаревич решил лично напутствовать нас перед поездкой. К моему огромному сожалению, игнорировать подобное приглашение было невозможно.

– Интересно. Ты еще и светской жизни избегаешь? – хмыкнул ротмистр, внимательно меня разглядывая.

– Если бы у меня было на нее время, может, и не избегала бы, – ответила спокойно. В правдивости этого утверждения я и сама сомневалась, но не хотела обсуждать собственные предпочтения и увлечения с Одержимым. – Это все, что вы хотели мне сказать?

– Даже не надейся, – он с ухмылкой качнул головой. – Ты же говорила, что не хочешь провалить из-за меня эту миссию? Вот и радуйся, я решил тебе подыграть. Расскажешь про этих плащей все, что знаешь, а я постараюсь запомнить.

– Я сама ознакомилась далеко не со всей информацией, – возразила я. – Не думаю, что сейчас смогу что-то объяснить. Лучше будет встретиться непосредственно перед отправкой.

– Даже не надейся, – насмешливо фыркнув, повторил мужчина. – Я уже говорил, что тебе придется привыкнуть к моему обществу, а мне – к тебе, чтобы я мог спокойно выполнять свои обязанности.

– При всем моем уважении, мне кажется, что вы… искажаете факты, – возразила я.

– То есть вру, ты это хотела сказать? – выражение лица его стало донельзя ехидным. – И зачем бы мне еще понадобилось с тобой здесь торчать?

– Это и мне интересно, – кивнула я, делая глоток уже несколько остывшего кофе. – И я все-таки надеюсь услышать правду и объяснения вашему поведению.

– Я тебе говорил, что скелеты – не в моем вкусе, – пренебрежительно фыркнул он. – Что бы ты себе ни придумала, твои сомнительные прелести интересуют меня в последнюю очередь. Прежде чем что-то воображать, хоть поинтересуйся, как на самом деле работают дороги-между-мирами.

– Что ж, так и поступим. Прошу меня извинить, – я поспешила подняться с места и покинуть кухню.

Откровенное неприкрытое хамство Ветрова раздражало. Не настолько, чтобы терять самообладание и отвечать ему тем же, но достаточно, чтобы воспользоваться любой возможностью избежать общества этого человека. А тут как раз подвернулся прекрасный повод.

В открытом доступе сведений об Одержимых не было, и это тщательно контролировалось – я уж не знаю, с какой целью. Наверное, мне стоило запросить всю нужную информацию еще вчера, вместе с досье на гвардии ротмистра, но я опрометчиво решила, что этот вопрос может подождать. А теперь… запрос-то я, конечно, отправила, но ждать ответа не хотелось. Тем более у меня имелась возможность получить ответы гораздо быстрее – для этого просто было необходимо связаться с одним старым знакомым.

– Михаил Антонович, доброе утро. Не отвлекаю? – не удержавшись от улыбки при виде знакомой физиономии, вежливо уточнила я. Нейрочип передавал картинку прямо в мозг, так что облик сидящего в кресле напротив молодого мужчины был иллюзией. Но я все равно была рада его видеть.

– Вета! – радостно воскликнул он, и симпатичное лицо озарилось радостной улыбкой. – Как ты можешь отвлекать? Я страшно рад тебя видеть! Хотя что-то мне подсказывает – ты ведь не просто так поболтать решила, да? – вздохнул он и несколько погрустнел.

– Прости, Миша, я в самом деле по работе, – виновато пожала плечами я. – Ты же по роду службы часто общаешься с Одержимыми? Видишь ли, меня отправляют в экспедицию, охрану которой будет осуществлять один из них, и меня несколько… озадачивает его поведение. Он утверждает, что для работы ему необходимо… привыкнуть ко мне, это так?

– Ну, если там действительно требуется охрана, то он говорит правду, – нахмурился Полонский. – Только мне непонятно, куда тебя в таком случае отправляют?!

– Миша, ну что за вопросы, – с мягким укором протянула я. – Я же не спрашиваю тебя о работе и точных координатах твоих обожаемых маяков, правда?

– И то верно, – сокрушенно качнул головой он. – Но все равно мне это не нравится! Будь осторожнее. Если Одержимый решил на тебя настроиться, значит, опасность действительно велика; без нужды они этого не делают.

– Настроиться? – нахмурилась я, пропуская мимо ушей все предупреждения Михаила. Я уже вполне убедилась, что самой большой трудностью предстоящей миссии будет именно общество Одержимого, и в опасность варов перестала верить окончательно и бесповоротно. Совершать глупости, конечно, не планировала, но Ветров все равно тревожил меня гораздо больше.

– Ну, я тоже не очень понимаю физику и механизм этого процесса, поэтому расскажу, чему сам был свидетелем. Одержимые умеют открывать дороги-между-мирами мгновенно, но на то, чтобы увести туда кого-то постороннего, уходит много времени и сил. В случае же, когда может возникнуть необходимость в быстром перемещении, они предварительно… ну, привыкают к человеку, запоминают его на каком-то своем, необъяснимом уровне.

– Что им для этого нужно? И как долго длится это… привыкание? – уточнила я.

– Ничего ужасного; насколько я понимаю, им достаточно просто находиться где-то поблизости от объекта, в пределах прямой видимости, так что все исключительно в рамках приличия. А по поводу продолжительности я не знаю. Мне кажется, это индивидуально и зависит от конкретного случая; в среднем – неделю, может, больше, может, меньше. Но они в норме довольно необременительные люди, молчаливые и замкнутые, неохотно контактирующие с окружающими, так что не волнуйся, он не доставит особых проблем, – ободряюще улыбнулся Миша.

– Будем надеяться, – медленно кивнула я. Даже получилось улыбнуться не очень мрачно, без обреченности, и обойтись без нервного смешка, так и рвавшегося из груди наружу.

Похоже, мне досталось исключение и из этого правила: не просто лучший из Одержимых, но заодно самый обременительный, общительный и зачем-то настырно лезущий в мое личное пространство.

Чтобы не прощаться слишком поспешно и скомканно, оставляя у собеседника ощущение бегства, я поинтересовалась его делами, здоровьем и семьей и распрощалась только минут через десять.

Миша Полонский, талантливый инженер и специалист по тем самым гиперпространственным маякам, на которых строилась наша дальняя космическая навигация, был сыном давнего друга отца, моим другом детства и по совместительству – первой любовью. Как это и положено первой любви – несчастной, безответной и даже почти трагической, если учесть, что Миша был искренне влюблен в мою подругу Марию Лескову, на которой потом и женился. О моих чувствах он, разумеется, не догадывался: я уже тогда, в шестнадцать лет, прекрасно знала, какую карьеру изберу, и умела прятать ненужные эмоции ото всех. Только с отцом этот фокус никогда не проходил, но то отец!

Со времен учебы и с ним, и с Машей я общалась очень мало. Поводом была, конечно, служба и недостаток времени, а причиной… нельзя сказать, что я по-прежнему любила этого, бесспорно, замечательного человека. Увлечение уже давно прошло, и после него были другие, но тяжелее всего было общаться именно с ним. Наверное, именно потому, что чувство было безответным и молчаливым и Полонский о нем так никогда и не узнал. А еще я искренне завидовала их чудесной семье – настоящей, любящей, почти сказочной – и ничего не могла с собой поделать по этому поводу. Понимала, что это неправильно и гадко, но все, что могла, – просто свести общение к минимуму.

В кухню к остывшему кофе и Одержимому я вернулась в весьма скверном расположении духа. Для разнообразия Ветров находился именно там, где я его оставила, и даже, кажется, никуда не совал свой нос. Мое появление он встретил до крайности гадкой улыбкой и ехидной репликой:

– Ну что, убедилась?

– Увы, – слегка пожав плечами, я в два глотка допила холодный кофе, потеряв всякое желание наслаждаться напитком. Даже если бы он был горячим и свежим, моего настроения это бы сейчас никак не улучшило. Под пристально-насмешливым взглядом гостя убрав посуду со стола в автоматическую мойку, я двинулась к выходу, бросив через плечо: – Следуйте за мной.

До кабинета я шла не оглядываясь, в душе искренне желая навязавшемуся на мою голову мужчине провалиться или где-нибудь потеряться. Правда, доставлять ему удовольствие и демонстрировать, насколько на самом деле мне неприятно его общество, я не собиралась.

Но желаниям этим было не суждено сбыться. В кабинет гвардии ротмистр прошел следом за мной и без приглашения плюхнулся в одно из свободных кресел, с интересом озираясь по сторонам.

– А ничего тут у тебя, уютно. Только это же не твой кабинет? – со смешком уточнил он, озираясь.

– Теперь – мой, – лаконично отозвалась я, активируя компьютер, извлекая из ящика стола контейнер с энцефалографом и небольшую коробочку с клыками, где была собрана вся имеющаяся информация по варам. – К сожалению, у меня нет достаточного количества времени, чтобы читать вам лекции и отвечать на вопросы, поэтому – прошу. У меня был второй энцефалограф, если хотите, я его найду.

– Сиди уж, не дергайся, мне все равно нельзя пользоваться мозгописцами, – поморщился он и, придвинувшись ближе, без спроса взял со стола нейроконтакт компьютера. Почти нестерпимо захотелось поинтересоваться, не по причине ли отсутствия мозга возникли такие ограничения, но я волевым усилием сдержалась, а мужчина тем временем продолжил: – Загрузи там что-нибудь поинтереснее, отчеты о вскрытиях хотя бы.

Я молча уложила следующий клык в предназначенное для него гнездо и принялась прилаживать на голову энцефалограф, внешним видом очень напоминавший эдакую шапочку, связанную крючком из тонкой разноцветной проволоки. Очень не хотелось погружаться в работу с прибором в присутствии не внушающего доверия постороннего лица: во время этой работы внешние рецепторы отключаются полностью и мозг сосредотачивается исключительно на внутренних процессах организма, но выбора у меня не было. К тому же я надеялась, что при всей своей наглости Ветров не настолько беспринципен, чтобы как-то пользоваться моей временной недееспособностью.

По странному совпадению информация на данном носителе включала в себя как раз сведения по биологии варов, практически как и заказывал гость.

Кредит доверия Одержимый оправдал. Когда сеанс работы с прибором был окончен и я вернулась в реальность, вновь обретя возможность видеть, слышать и осязать, мужчина вел себя вполне прилично. Компьютер он забросил и сейчас с интересом изучал обстановку кабинета. Впрочем, изучал неожиданно вежливо, в шкафах не копался и ограничивался поверхностным осмотром.

– Странный выбор литературы для дипломата, – со смешком сообщил он.

– Как вы определили, что я уже слышу вас? Вы же стоите спиной? – поинтересовалась я, не спеша менять положение. Правильная моторика и координация движений восстанавливалась предпоследней, дольше наблюдались трудности только с памятью и в принципе мышлением.

– Какая разница, – отмахнулся он. – Так зачем тебе эти книги? На досуге изучаешь военное дело?

– Эти книги принадлежали отцу, он очень их любил, – вяло пояснила я.

– И кто же у нас отец? – с той же насмешкой уточнил ротмистр.

– Как нетрудно догадаться, Чалов Аркадий Андреевич, – так же невозмутимо ответила я, пытаясь хотя бы предварительно утрясти в голове полученную посредством энцефалографа информацию.

– Генерал-фельдмаршал Чалов? – резко обернулся Ветров, вперив в меня очень пристальный и непонятный взгляд.

– Он самый, – слегка кивнула я, прикрыв глаза. – Я бы не сказала, что это страшная тайна.

– Я не знал, что у него были дети, – голос ротмистра прозвучал задумчиво и озадаченно.

– У него один ребенок, – педантично поправила я. Это была не то чтобы больная тема, но грустная: об отсутствии у меня братьев и сестер я переживала с самого детства, но мечты так и остались мечтами. – Это что-то меняет?

– От чего он умер? – проигнорировав мой вопрос, уточнил Одержимый.

– Сердце, – так же ровно ответила я. – Вы не могли бы некоторое время помолчать? Мне необходимо собраться с мыслями.

К моему искреннему удивлению, мужчина действительно оставил меня в покое. А я вместо работы задумалась, что говорить гадости – это тоже своего рода талант, и, похоже, Ветров обладает им на грани гениальности. Я готова была поручиться, что именно сейчас он не ставил себе целью спровоцировать меня или вывести из себя, но удивительно точно умудрился зацепить две из трех самых болезненных для меня тем; третьей была смерть матери.

Нет, на самом деле, если копнуть глубже, тема была одна: одиночество. Наверное, его можно было назвать проклятьем нашей семьи. Оно убило мать; верная женщина способна ждать очень долго, вот только не всякое здоровье способно это самое ожидание выдержать. Анна Чалова была очень доброй и ранимой особой, и она просто не выдержала изматывающей тревоги за жизнь мужа. Одиночество убило отца. Официальное заключение говорило о сердечном приступе, но я-то знала истинную причину. Полный сил и энергии мужчина, получив отставку и почетную пенсию, сгорел за какой-то год и превратился в чуть живую развалину, не выдержав потери единственного оставшегося в его жизни смысла – службы. Не сумел найти себе другое применение – и умер от невысказанной обиды и собственной ненужности, а я ничем не смогла ему помочь.

Я, наверное, даже свою работу выбрала именно из-за этого проклятого одиночества – пыталась таким образом получить прививку от извечного семейного недуга.

Волевым усилием отогнав мрачные бесплодные мысли, я все-таки сумела сосредоточиться на насущном. Странно, но Ветров этому процессу не препятствовал и никак в мои мысли не вмешивался. Может быть, выяснив личность отца, которого в армии очень уважали, проникся заодно уважением и ко мне? Но в этот вариант верилось слабо; Одержимый по первому впечатлению и характеристике совершенно не признавал авторитетов.

Второй вариант был правдоподобнее и тоже вселял определенный оптимизм: ротмистр все же умел разграничивать служебные вопросы и все остальное. То есть систематически отравлять мое существование он будет, но по крайней мере не будет мешать работать. А значит, с его присутствием вполне можно смириться.

Оставалось только надеяться, что своим поведением ротмистр не спровоцирует пару-тройку дуэлей. Это Аристов – дипломат и вообще очень сдержанный мужчина, для которого я – в первую очередь ценный самостоятельный специалист и только потом женщина. А вот если свидетелем подобного поведения Одержимого окажется кто-то еще, все закончится печально.

Надо думать, в бою Ветров тоже нечеловечески хорош, раз дожил до своих лет: в дуэлях он должен участвовать очень часто. Если даже он не бывает в более-менее приличном обществе, то в любом случае общается с офицерами, и мало кто из этих господ потерпит такое к себе отношение.

Все-таки интересно, кому и что он пытается таким поведением доказать? Попросту привык к такой манере общения и не желает что-либо менять? Слишком себялюбив, чтобы кому-то спокойно подчиняться? Демонстрирует протест против общего несовершенства мира? Мстит за какие-то детские обиды? Или – чем бес не шутит – в самом деле ищет смерти? Как-то все это… странно для офицера такого опыта и ранга. И мелочно.

Впрочем, решать проблемы Ветрова я точно не собиралась. В конце концов, может, у него просто нелады с психикой, и тут поможет только врач-специалист, или даже он уже не поможет: не стоит забывать, что я имею дело с Одержимым.

Зато у меня будет хороший дополнительный стимул решить поставленную цесаревичем задачу в кратчайшие сроки.

Когда я через некоторое время окончательно отошла от последствий использования энцефалографа, в кабинете ничего не изменилось. Ветров сидел в кресле, сквозь тонкий тюль штор почти не мигая глядя в окно. Вид он при этом имел совершенно отсутствующий. Бросив взгляд на циферблат старинных напольных часов, стоявших в углу возле двери, я обнаружила, что время вплотную подобралось к двум часам дня.

С сомнением покосилась на открытый контейнер с клыками. Неизученных осталось четыре, два из которых содержали информацию по языку. Можно было обойтись без последних, исключительно техническими средствами, но я больше доверяла собственному разуму. К тому же знание языка в противовес синхронному переводу, на мой взгляд, сильно облегчало понимание. Разумеется, в том случае, если человеческие органы были способны различить и воспроизвести нужные сигналы. Но с варами последняя проблема не стояла, надо было только немного поработать над артикуляцией.

После записи информации некоторое время стоило потратить на ее комплексное осознание и систематизацию, окончательно освоиться в языке. Потом хотя бы приблизительно выработать стратегию поведения и… думать. Много думать, с разных сторон разглядывая полученные данные и пытаясь найти ключик к решению. По всему выходило – отведенного на подготовку времени хватало. Надумать что-то путное в отрыве от изучаемого общества я бы вряд ли смогла, но настроиться на нужный лад – вполне.

Потянувшись за следующим клыком, я опять запнулась взглядом о сидящего напротив мужчину и отчего-то отчетливо вспомнила его вчерашнее «ты есть не пробовала?», а вслед за этим – вечное ворчание Савельева на ту же тему. И решительно потянула с головы энцефалограф, с иронией размышляя о вреде и пользе гвардии ротмистра Ветрова. Вот, казалось бы, сплошная ненужная нервотрепка, а если бы не он, вряд ли я бы вспомнила о еде.

– Игорь Владимирович, вы будете обедать? – вежливо поинтересовалась я. Мужчина вздрогнул, как будто спал с открытыми глазами, а мои слова его разбудили, и с некоторым трудом сфокусировал взгляд на мне. Пару секунд молчал, будто не понимая, где находится и чего я от него хочу, а потом серьезное сосредоточенное выражение лица сменила уже знакомая ухмылка.

– Ты что, серьезно будешь готовить?

– Нет, – коротко ответила я, складывая энцефалограф в предназначенный для него контейнер. Хранить его иначе строго не рекомендовалось: прибор был очень хрупкий, механические воздействия легко могли его покалечить. А работать с неисправным энцефалографом… есть более гуманные способы самоубийства.

– А говорила, умеешь, – с показушным сожалением укорил он, поднимаясь с кресла.

– Уметь и делать регулярно – разные вещи, – спокойно возразила я. – Вы тоже умеете быть вежливым, но постоянно пользоваться этим навыком явно не желаете.

В ответ на это утверждение Одержимый расхохотался, но возражать и как-то комментировать не стал. Вместо этого, выходя вслед за мной из кабинета, с насмешливым сочувствием проговорил, цокнув языком:

– Ты что, вот так и сидишь целыми днями за компьютером? Занудная работа.

– Документы и разговоры – да, больше в этой работе нет ничего. Про занудство… Смотря с чем сравнивать, – я пожала плечами. – А вы полагали, служба дипломата отличается подвижностью?

– Я вообще не интересовался, чем вы занимаетесь, – фыркнул он. – То есть бегать ты не умеешь и шансов в оставшееся время подтянуть физподготовку нет? – сделал по-своему логичный, но неожиданный вывод мужчина. Я озадаченно кашлянула, едва не запнувшись на ровном месте.

– Не умею, – ответила честно. – А что, есть такая необходимость?

– Всякое бывает, но ты же все равно не умеешь, поэтому какая разница? – поморщившись, отмахнулся он.

Еду мы в самом деле не готовили. Иногда, правда, на Матвея что-то находило, и его тянуло к кастрюлям, но обычно свою страсть к кулинарии он утолял приготовлением каши для собаки. Не то чтобы он готовил совсем ужасно, но, определенно, результат не стоил потраченных усилий. Я же последний раз занималась этим еще при жизни отца, а с тех пор просто не видела смысла в трате такого количества времени на столь бессмысленные действия, когда гораздо проще было заказать еду из расположенного неподалеку ресторанчика. Уже довольно давно у нас с ними был заключен договор, и раз в несколько дней оттуда присылали набор блюд и согласовывали меню.

Пока мы спускались в кухню, я сделала один полезный вывод. Если Одержимый намеревался мозолить мне глаза до самой отправки в экспедицию, стоило озаботиться вопросом его пропитания. В конце концов, хоть гость и незваный, а выгонять его не позволяла совесть; тем более он ведь, как оказалось, не для собственного развлечения это делает, а по объективной необходимости. Проблема была в том, что еду нам доставляли с расчетом на старика и регулярно пропускающую обеды и ужины женщину. А тут… Что представители сильного пола едят много, я выучила еще по отцу, а тот был невысокого роста и достаточно худощавого телосложения. Сколько продуктов может понадобиться здоровому энергичному мужчине комплекции Ветрова, я представляла весьма смутно, и все равно количество получалось пугающее. Еды мне было не жалко, но об этом вопросе следовало позаботиться отдельно.

Практические наблюдения показали, что я серьезно недооценивала своего гостя. На ум пришла расхожая фраза «проще пристрелить, чем прокормить». Но пришлось идти сложным путем и сразу из кухни при помощи нейрочипа отправлять в ресторан сообщение относительно увеличения заказа. Значительного увеличения.

После обеда я вернулась в кабинет, а Одержимый упрямым хвостом проследовал за мной, и утренняя ситуация повторилась в точности. Я работала с энцефалографом, Ветров как-то еще убивал время; но, когда я очнулась, он точно так же буравил совершенно пустым взглядом сгущающиеся за окном сумерки.

Клыков у меня осталось три. Прикинув, как лучше поступить, решила за сегодня доучить всю информацию, а язык отложить на завтра. Но стоило шевельнуться, потянувшись к контейнеру, как мужчина резко обернулся ко мне и требовательно сообщил:

– Пошли.

– Что вы имеете в виду? – осторожно уточнила я.

– Собаку выгуливать, – с тем же мрачным видом заявил он.

– Я по-прежнему… – начала я, но Ветров с раздраженной гримасой перебил:

– Заходил твой ординарец, интересовался, пойдешь ты с собакой сама или ему вести. Я сказал, что пойдешь сама.

– Во-первых, он не мой ординарец. А во-вторых, может, стоило для начала поинтересоваться моим мнением? – хмурясь, уточнила я. – У меня еще дела и…

– У тебя есть два варианта, – резко оборвал мои возражения мужчина. С таким видом и таким тоном, что я сразу поверила в наличие у него очень богатого и разностороннего командного опыта. – Вариант первый, предпочтительный. Ты переодеваешься, берешь собаку и идешь дышать свежим воздухом. Вариант второй, на который ты откровенно напрашиваешься. Поскольку тратить время на то, чтобы переодевать тебя без твоего согласия, мне откровенно жаль, я просто закину тебя как есть на плечо, и на прогулку ты отправишься в таком порядке.

– Вы не посмеете, – пробормотала я. Получилось как-то очень жалко и неуверенно; я точно знала, что этот посмеет что угодно, и переодеть в том числе.

– Проверим? – он насмешливо вскинул левую бровь. Выражение лица стало настолько мерзко-ехидным, что почти нестерпимо захотелось сделать собеседнику хоть какую-нибудь гадость.

– Я доложу о вашем поведении…

– Да, это страшное преступление – отрывать тебя от мозгописца и выгонять в парк. Мне, конечно, вынесут выговор с занесением в личное дело, – продолжил издеваться Ветров. – Вот каждый по очереди вынесет, заканчивая Государем Императором. А может, даже приговорят к пяти годам расстрела. Ты долго еще будешь испытывать мое терпение?

Молча сложив энцефалограф в контейнер, я так же молча поднялась с места и размеренным шагом прошла в спальню. Смешно сказать, я даже не сердилась; это был настолько неожиданный поворот событий, что я совершенно растерялась и не представляла, как на него реагировать.

Впрочем, относительно дальнейших действий вопрос не стоял: следовало переодеться и собраться на прогулку. Иных вариантов мне просто не оставили, и я прекрасно понимала, что бороться бессмысленно. Возможности физического сопротивления у меня попросту не было – не стрелять же в него из укрытия из-за такой ерунды, в самом деле! – но и просить помощи негде. Кому бы я ни пошла жаловаться, толку бы не было. И Аристов, и Савельев, а вслед за ними и все прочие совершенно определенно встанут на сторону Одержимого. Если бы Матвею Сергеевичу хватило сил и наглости, с него бы сталось поступить точно так же. Максимум, что сделает верный друг отца в ответ на мои жалобы, – ласково пожурит ротмистра за резкость и бестактность. На словах. При молчаливом одобрении.

Самое обидное, я также понимала: по-хорошему, Ветров действительно прав, и то, что он сейчас делает, он делает мне во благо. Свежего воздуха мне определенно не хватало, с этим тоже было глупо спорить, да и злоупотреблять работой с энцефалографом не стоило. Но я так привыкла работать на износ, что никак не могла, да и не хотела менять этот график.

Одно было непонятно: зачем все это самому Ветрову? Он хамит, язвит, говорит гадости – и вдруг проявляет такую ответственную заботу о моем здоровье. В самом деле посчитал это частью своих обязанностей? Других вариантов я не видела.

Спокойно, без спешки и возни переменив одежду и собрав волосы, я накинула на плечи шаль и даже приколола аккуратную шляпку – просто потому, что в нее был встроен силовой зонтик. К вечеру похолодало и зарядил дождь, так что погода к прогулкам не располагала.

– Пойдемте гулять, Ваше Величество, – вежливо обратилась я к Македе, активируя поводок и направляясь к выходу. Собака с готовностью поднялась, оживленно встряхиваясь и бодро помахивая хвостом, а одновременно с ней почему-то покинул кресло мой гость. – А вы…

– Проконтролирую, – с ухмылкой заявил он, открывая дверь кабинета, и кивнул на дверной проем. – Пойдем.

До парка по ярко освещенным улицам мы шли молча. Мелкий частый дождь благодаря работе зонтика окутывал меня искристым коконом, но кожи и одежды не касался. А вот моего спутника непогода совершенно не беспокоила; невозмутимо заложив большие пальцы рук за ремень, он с неприступным видом конвоира шагал рядом. Капли воды стекали по его лицу, но Одержимый даже не морщился.

– Вы не боитесь простудиться? – в конце концов уточнила я.

– Я, в отличие от тебя, здоровый и закаленный, – насмешливо фыркнул он. – Что, истерики не будет? – язвительно уточнил мужчина, вскинув брови.

– Я считаю неразумным тратить время, силы и нервы на столь бессмысленные действия, – я слегка пожала плечами. – Кроме того, если не считать формы подачи сообщения, вы совершенно правы, мне действительно полезно было отправиться на прогулку. Думаю, стоит поблагодарить вас за заботу о моем здоровье, хотя я и не понимаю, чем она вызвана.

Вот теперь мне удалось его удивить: благодарности и признания его правоты мужчина явно не ожидал. Одарив меня странным задумчивым взглядом, Одержимый коротко кивнул. Поскольку никаких пояснений не последовало, я решила уточнить прямо:

– А все-таки какое вам дело до моего здоровья?

В ответ ротмистр состроил недовольную гримасу, будто я спросила нечто совершенно неприличное.

– Игорь Владимирович? – настойчиво позвала я, потому что иного ответа, кроме недовольной физиономии, не получила.

– Побочные эффекты, – поморщившись, все-таки ответил он, признавая мое право знать. – Чтобы иметь возможность безболезненно таскать тебя по дорогам-между-мирами, я должен на тебя настроиться, чтобы понимать твое состояние в каждый момент времени и знать, где и в каком качестве ты находишься. И твое плачевное физическое состояние в этой связи чертовски раздражает.

– Мне кажется, вы недоговариваете, – я покосилась на мужчину озадаченно.

– Все остальное – не твое дело, – недовольно огрызнулся он. На этом разговор завершился: возможности настоять на ответе у меня не было, да и с понятием «государственная тайна» я была знакома. А жалко; похоже, мне довелось вплотную приблизиться к едва ли не главной загадке современности – сущности Одержимых.

Сейчас было особенно сложно спрятаться за привычной версией о мутациях и деформации психики. Если быть честной, она всегда выглядела довольно сомнительной и очень многого не объясняла, и вот эта самая «настройка» была как раз из числа необъяснимого.

В итоге за всю прогулку ни я, ни Одержимый не сказали больше ни слова, погруженные в свои мысли. К сожалению, сосредоточиться на работе не получалось: слишком настойчиво меня грызло любопытство, объектом которого был идущий рядом мужчина.

От единственного путешествия в сопровождении Одержимого у меня не осталось никаких впечатлений: нас погрузили в некое транспортное средство, похожее на обычный аэролет без окон, и через несколько часов мы оказались на месте. По всему выходило, в этот раз дело предстояло совершенно иное, для чего Ветрову и было необходимо привыкнуть к моему присутствию.

Где-то через час, когда мы уже направлялись в сторону дома, я смогла сформулировать внятную причину необходимости этого «привыкания». Если мое плачевное физическое состояние так сильно раздражало ротмистра, получалось, что он не просто наблюдал за ним со стороны, а именно ощущал. Если принять это допущение за истину и вспомнить, что дорогами-между-мирами Одержимые безболезненно могут ходить только сами (а этот факт был почти аксиомой), лазейка оставалась одна: пассажир в некоторой степени должен был стать частью возницы. Как это было технически возможно и чем грозило, я не представляла, но пример не единожды проходившего через эту процедуру Полонского внушал оптимизм.

– Надеюсь, следить, чтобы ты легла спать, а не уткнулась в компьютер, не надо? – мрачно уточнил мужчина, когда мы подошли к дому.

– Не надо, – качнула я головой. Хотела проявить вежливость и пригласить мужчину хотя бы обсохнуть, но тот молча кивнул и двинулся дальше по улице. – Доброй ночи!

Но Одержимый даже не обернулся, явно спеша поскорее вернуться домой.