Спать я не собиралась, лишь прикрыла глаза, отвлекаясь от мельтешения светлячков, – а в следующее мгновение очнулась от легкой встряски.

– Прибываем, – сообщил Одержимый. Я выпрямилась, растирая лицо и затекшую шею и пытаясь размять спину.

– Как я умудрилась заснуть? – растерянно пробормотала я. Вопрос был риторический и задан себе под нос, но на него неожиданно ответили.

– Нормальная реакция. Мозгу проще отключить сознательное восприятие действительности, нахождение здесь для него слишком неестественно.

Хотелось задать еще пару сотен вопросов, но я поспешила отогнать несвоевременные мысли и сосредоточиться на предстоящей встрече. Для чего сначала надо было поправить плащ – не хотелось бы провалить всю миссию в первый же момент, да еще так глупо.

Моему примеру последовал и Ветров, и вскоре сидеть стало уже не так удобно, как раньше. Но через несколько секунд все это потеряло смысл, потому что мы прибыли.

Финиш оказался еще более неожиданным, чем старт. Мир вокруг несколько раз быстро кувыркнулся через голову, вызывая головокружение и тошноту, порыв ветра дернул полы плаща. Странный парадокс восприятия: тело не ощутило никаких изменений, а разуму почудилась резкая остановка. Наверное, если бы не надежная опора в лице Одержимого, я непременно упала бы, спутав реальность с вымыслом.

Неза рядом не было, и только что завершенное путешествие по дороге-между-мирами казалось сном.

Мое внимание привлек звонкий щелчок, который у варов соответствовал нашему междометию «эй!», и я поспешила сосредоточиться на настоящих событиях, а не прошедших. И первым делом мягко, но настойчиво попыталась вывернуться из объятий почему-то не спешившего выпускать меня мужчины. Одержимый на пару мгновений замешкался, но руки убрал. А я с интересом огляделась, добрым словом поминая создателей моего плаща, изнутри почти прозрачного и позволяющего свободно ориентироваться в окружающем пространстве.

Я смотрела голограммы с видами планет и строений, созданных варами, но сейчас отчетливо понимала, что это была бледная тень реальности. Довольно просторная комната имела необычную с нашей точки зрения форму. Здесь не было ни одной прямой грани и острого стыка; сферическая поверхность, образующая стены и потолок, внизу закруглялась и плавно переходила в неглубокую вогнутую тарелку пола. Отдельного упоминания был достоин и цвет: насыщенная темная зелень вершины купола плавно перетекала в солнечную желтизну центральной части пола через яркие, сочные оттенки настолько плавным градиентом, что взгляду было не за что зацепиться.

И я сообразила, что именно это напрягает больше всего: отсутствие «блестящих» точек. Неявные границы совмещения поверхностей и цветов делали очертания расплывчатыми, и вся комната казалась сплошным оптическим обманом. Это ощущение только усиливалось отсутствием видимых источников света; то ли светился сам воздух, то ли стены. Не более реальным, чем его окружение, выглядел и встречающий нас вар в своем тускло-сером плаще, мерцающем в рассеянном свете как срез авантюрина или свежий снег ясной морозной ночью.

– Рад приветствовать говорящих, – первым нарушил тишину местный.

Язык у них был очень простой для понимания и запоминания, даже почти примитивный. Никаких родов, падежей, склонений и спряжений, слова не меняли свою форму, три простых времени – настоящее, прошлое и предполагаемое, причем последние два образовывались от первого добавлением дополнительных слов, которые можно было перевести как «был» и «буду». А вот произношение, на наш взгляд, было сложным – череда шипящих и цокающих звуков при почти полном отсутствии гласных. Челюсть и гортань у варов были очень похожи на человеческие, как и прочие части организма, но в строении имелись и отличия, определяющие эту самую сложность произношения.

С другой стороны, им разговаривать на нашем языке тоже было непросто, не говоря уже о том, что некоторые его аспекты они просто не понимали – как, например, те самые рода. У них вообще в языке отсутствовали понятия «мужчины» и «женщины», что странно, поскольку сами палачи были такими же двуполыми млекопитающими, как люди.

– Рад приветствовать говорящего, – осторожно ответила я, радуясь, что у меня была возможность потренироваться в этом странном языке. Получилось не идеально, но, насколько я могла судить, вполне правильно, хотя встречающий отчего-то на несколько мгновений завис, задумавшись. И я пожалела – подозреваю, не последний раз – о существовании этих дурацких плащей, потому что из-за одежды невозможно было следить за мимикой и реакциями собеседника.

– Следовать за я отдыхать, – в конце концов решил он. Теперь замешкалась уже я, пытаясь сообразить, как правильно попросить его прихватить наши вещи. Мы-то гравитонными полями управлять не умели, а высовывать из-под плащей части тела инструкция запрещала наистрожайше, потому что это всегда заканчивалось плачевно. Но Одержимый умудрился просто и изящно выкрутиться из ситуации: накрыв полой плаща, подобрал сумку. Плащ, правда, теперь странно топорщился, но никаких вопросов и нареканий у провожатого это не вызвало.

– И что, эти капюшонники вообще никогда не снимают свои тряпки? – уже на родном языке мрачно уточнил Ветров, пока мы шли по залу.

– Неизвестно, но, мне кажется, иногда все-таки снимают. Конечно, всякие процедуры вроде мытья или даже размножения можно исхитриться и провернуть так, но в это слабо верится. И зачем им в таком случае комбинезоны под плащами? – с сомнением ответила я. – Может, это допустимо только в очень ограниченном кругу лиц. Ну, как у нас раздеваться донага. А публичная демонстрация настолько неприлична, что за это сразу убивают на месте. – Я пожала плечами. Версий, объясняющих поведение варов, были тысячи, вот только подтвердить или опровергнуть ни одну из них сами инородцы не хотели: все это также были «не темы для разговоров». – Во всяком случае, по отзывам наших предшественников, в личных покоях они спокойно ходили без плащей, и это никак не каралось.

– Ты меня утешила, – хмыкнул он.

Дальнейший путь мы проделали в молчании. Лично я была слишком поглощена окружающими видами, а Одержимый… тоже, наверное, осматривался.

Дверь была реализована необычно, под стать прочему антуражу: материал стен по команде раздался в стороны, собираясь мягкими складками и открывая овальный проем. По короткому округлому коридору того же цвета, что и комната, мы прошли в небольшой шарик, очень похожий на мыльный пузырь – такой же радужно-прозрачный. От открывшегося вида захватило дух: оказывается, мы находились на огромной высоте. Здание, из которого мы вышли, напоминало большую детскую пирамидку или нитку бус и состояло из нанизанных на единый стержень ярко-алых дисков разного размера, а тот ярус, который мы покидали, был по кругу облеплен похожими на наш пузырями. И был он далеко не самым верхним.

Пузырь отклеился и плавно двинулся куда-то среди тонкой паутины облаков, между сине-зеленой землей и бирюзовым небом. Однородной поверхность внизу казалась только с высоты; на самом деле это был лес. Правда, состоял он, насколько я знала, из гигантских лишайников.

В небе вокруг хватало разнокалиберных радужных пузырей, летящих во всех направлениях. В некоторых можно было разглядеть по одному или двое палачей, в других летели целые компании, но все без исключения – в неизменных плащах.

Разноцветные «гирлянды» домов тянулись к небу на весьма внушительных расстояниях друг от друга. При виде сочных и ярких цветов, используемых варами при строительстве, было высказано предположение, что они как-то общаются с их помощью. Но попытки выяснить это ни к чему не привели. Когда варам показывали различные цветные изображения, они задавали вопросы, что это за мир и где это находится, или уточняли, что нарисовано, то есть имели представление о графическом отображении информации, но сами им не пользовались.

А внешняя окраска зданий определяла их назначение: красными разных оттенков были всевозможные общественные, жилые – зелеными. Еще изредка попадались синие, но людей туда не пускали, и назначение их оставалось неизвестным. Всевозможная автоматическая следящая аппаратура без комментариев и претензий уничтожалась на подходе, людей вежливо заворачивали. Резервным оставался вариант с заброской туда кого-то из Одержимых, но к нему пока не прибегали. Кто знает, как вары отреагируют на такую бесцеремонность!

Путь закончился возле светло-зеленой «высотки». Сопровождающий довел нас до «квартиры» и, пожелав хорошего отдыха, удалился.

Центральная комната отведенного нам жилья была оформлена в более сдержанных тонах, чем комната прибытия: с темно-красным потолком и ярко-синим полом с градиентом через фиолетовый. Еще одним отличием был небольшой бассейн посередине, гладь которого тускло поблескивала в рассеянном свете.

– Наконец-то, – проворчал Ветров, с видимым удовольствием стаскивая плащ и оглядываясь по сторонам. – И как здесь все работает?

– На гравитонных воздействиях, – снимая капюшон, но не спеша полностью разоблачаться, невозмутимо пояснила я. – И эта информация, между прочим, содержалась в клыках, с которыми я предлагала вам ознакомиться. Видите ли, у варов…

– Да, я читал, что у них в мозгу есть отдельный орган где-то рядом с гипоталамусом, позволяющий управлять гравитонными полями. Тебе что, его вживили?

– Нет, – вздохнула я, подходя к стене и касаясь определенного участка. В ответ на мое прикосновение рядом открылась дверь уже знакомого вида. – У меня есть нейрочип, и он при наличии нужной программы позволяет распознавать магнитные метки, которыми промаркированы двери, ниши и прочие элементы обстановки. Вам тоже должны были ее записать, – через плечо сообщила я, разглядывая выбранную комнату. Их здесь было всего три, наверняка полностью идентичных. – А гравитонные воздействия в таких мелочах вполне можно заменить механическими.

Спальня тоже была круглой и примыкала к «гостиной» частью своей поверхности. Вары явно считали более комфортным с психологической точки зрения расположение не возле стены или лучше всего в углу, как люди, а строго посередине круга: кровать здесь также располагалась в центре комнаты, на этот раз – сине-зеленой. И сама кровать имела форму круга.

Судя по меткам, в стенах имелись ниши для вещей и отдельное помещение для реализации санитарно-гигиенических потребностей.

– Интересная у них планировка, – хмыкнул над моим плечом Одержимый. А я не то что не вздрогнула от неожиданности – даже не удивилась. Видимо, привыкла. – И когда с нами начнут разговаривать?

– Завтра, – я пожала плечами. – В этом отношении они похожи на нас, их ритм жизни тоже цикличен, и цикл этот на четыре часа короче земных суток.

– А кормить будут?

– С этим сложнее, но вроде бы они достаточно нас изучили. На деликатесы рассчитывать не стоит, но это по крайней мере точно съедобно, – для подтверждения своих слов практикой я подошла к одной из ниш в стене, промаркированной как «пища». Внутри обнаружился прозрачный сосуд в форме усеченной с двух противоположных сторон сферы (и откуда у варов такая нездоровая склонность к подобной форме?), наполненный однородной зеленоватой массой.

– Что это? – озадаченно уточнил мужчина.

– Корм человеческий, – я пожала плечами, позволив себе легкую усмешку. Принюхалась; содержимое колбы имело едва уловимый травянистый запах. Да и вкус, как я не поленилась проверить, мало отличался. – Похоже на чуть загустевший березовый сок, – я протянула сосуд мужчине. Тот посмотрел на меня как на умалишенную, но я сохраняла каменное выражение лица. Интересно, чем Ветров занимался все то время, которое было отведено ему для изучения материалов по варам? Остается надеяться, в случае опасности он точно будет знать, что делать.

– Ты издеваешься? – мрачно уточнил ротмистр, все-таки отхлебнув жижи из колбы.

– Игорь Владимирович, вы вообще хоть что-нибудь читали из той информации, которую я давала? – вздохнула я. – Нет, не издеваюсь, все время пребывания здесь нам действительно предстоит питаться вот этим коктейлем. Наши ученые проводили исследования, это идеально сбалансированный питательный раствор, который великолепно усваивается, позволяет поддерживать силы и при этом не вызывает никаких негативных последствий. Чем вы занимались две недели?

– Настройкой! – огрызнулся он. – У тебя – своя работа, у меня – своя, мне не до этого было. То есть пока ты не разберешься с плащами, нам предстоит не только таскать эти идиотские неудобные тряпки, но и питаться витаминным бульоном? – уточнил мужчина с очень угрюмым видом. – Скажи мне, что у тебя есть хоть какие-то идеи, с чего начать!

– Есть, – сообщила я даже прежде, чем успела вдуматься в суть вопроса.

Отвечать настолько недовольному Одержимому отрицательно я бы поостереглась в любом случае – кто знает, как он отреагирует! – но, по счастью, именно сейчас у меня действительно была пара мыслей на тему «С чего начать».

Как гласит расхожая фраза: «Не знаешь, с чего начать, – начни с начала». Вот этим я и собиралась заняться: попытаться узнать истоки цивилизации варов. Вряд ли это могло дать хоть что-то, кроме привычного ответа «не тема для разговора», но один вопрос, почему-то никем до сих пор не заданный, был. На какой именно из обжитых планет зародился этот вид?

Миры плащи выбирали «земного» типа, и для жизни им тоже нужен был кислород, да и общая близость с людьми заставляла строить определенные предположения, но мне, как и прочим исследователям, не давало покоя это их гравитонное воздействие. Одно дело, если бы это воздействие осуществлялось посредством изобретенных приборов; но когда оно является способностью организма, подобное не может возникнуть на ровном месте.

В эволюционной теории до сих пор имелась масса пробелов, но одно было неоспоримо: ни один орган не возникает просто так, у каждого есть своя функция. Может быть, надобность в ней уже отпала, и признак давно стал рудиментарным, но его появление всегда имело логичное объяснение.

Впрочем, я предполагала, почему этот вопрос никто до сих пор не задавал: назначение данного участка мозга варов наши биологи сумели определить совсем недавно, когда граф Веселов уже восемь лет как покинул их планету, а постоянных контактов с плащами никто не поддерживал.

Где исследователи брали подопытный материал, я не знала, но догадывалась: на свалке. К своим мертвецам плащи относились не то что безразлично, а даже с отвращением, как к особенно мерзкому мусору, и утилизировали их безо всякого почтения.

– Это не может не радовать, – вздохнул мужчина, еще отпивая зеленоватой питательной жидкости.

– Извините за бестактный вопрос, но неужели при вашей биографии подобные мелочи вроде пищи могут иметь значение? – осторожно уточнила я, направляясь вдоль стены к санитарному блоку.

– При моей биографии и в моем возрасте подобные мелочи начинаешь особенно ценить, – насмешливо фыркнул мужчина, следуя за мной. – Нет, если надо, я могу и таблеточными концентратами питаться, но предпочел бы обойтись без этого.

Вообще, сегодня он был хоть и ворчлив, но удивительно благодушен. Если сравнивать с прежним поведением – практически эталон обходительности. По крайней мере, отвечает на вопросы, а не огрызается. Интересно, у него просто хорошее настроение, или это явление имеет какое-то иное объяснение?

– Надеюсь, особенно надолго мы здесь не застрянем, – открывая дверцу, со вздохом печально проговорила я. Получилось очень искренне: я вдруг вспомнила о еще одной очень неудобной особенности культуры варов.

– А это, я так понимаю, сортир? – хмыкнул Ветров, разглядывая небольшую пустую традиционно круглую комнатку, сходящуюся к центру воронкой.

– Вы удивительно проницательны, – медленно кивнула я. – В этом вопросе они, видимо, солидарны с нами и тоже предпочитают уединяться, – пояснила я. – И еду почему-то выдают в личных комнатах, а не в общей, так что, вполне возможно, совместное питание им представляется неприличным.

– Но? – подбодрил Одержимый, потому что я на этом запнулась, опять окидывая комнату взглядом и отчаянно надеясь, что просто не заметила нужную метку.

– Моются они, видимо, все вместе, потому что именно для этого предназначен водоем в центре большой комнаты, – вздохнула я. Мужчина в ответ насмешливо фыркнул, кажется, без труда сообразив, что именно меня волнует.

– Да не буду я за тобой подглядывать, не дергайся, – со смешком утешил он меня.

– Да, я помню, сомнительные прелести не интересуют, – поморщившись, отмахнулась я, забирая у него колбу с питательной смесью и делая несколько больших глотков. Не то чтобы меня действительно очень остро волновал этот вопрос – в конце концов, нормы приличий за пределами определенного социума теряют свое значение, чему наглядным примером могла служить предполагаемая (потому что точно пока никто не знал) мораль варов, – но определенное чувство неловкости присутствовало.

Мужчина в ответ пожал плечами и с ленивой снисходительной усмешкой сообщил:

– Это не главное. Просто подглядывание за женским купанием отдает детским садом. Я уже не говорю о том, что подобный поступок, мягко говоря, недостоин офицера.

– А ваше прежнее поведение, стало быть, достойно? – не удержалась я от насмешки.

– И когда же я сделал что-то, порочащее честь мундира? – ехидно уточнил он, перегораживая собой дверной проем и почему-то не спеша уходить от разговора.

– То есть хамство ее не порочит? Странная у вас честь, – я поморщилась. Замечание, конечно, было не лишено смысла, потому что Ветров в самом деле в основном грозился на словах и ни одной гадости не сделал. Но, на мой взгляд, неспособность следить за собственной речью мало отличалась от неспособности контролировать свои поступки. Кому как не мне знать, сколь многое порой способно решить слово.

– Ее порочит ложь, предательство, чинопочитание, но никак не высказанная вслух правда, – с той же ехидной снисходительностью отозвался Одержимый.

– А ваше особое отношение к наследнику в этой связи чем стоит назвать? – все-таки не удержалась я. Самодовольная ухмылка Ветрова откровенно раздражала и выводила из себя в гораздо большей степени, чем это было допустимо. А я-то наивно полагала, что успела к нему привыкнуть!

– А вот это уже не касается тебя никаким боком, – резко подавшись вперед и угрожающе нависнув надо мной, процедил ротмистр и, развернувшись, стремительно вышел.

А я на несколько мгновений замерла, пытаясь понять, что это сейчас было, почему так резко изменилось настроение Одержимого от довольно простого и напрашивавшегося вопроса, и почему вообще получился такой разговор? Да Бог с ним, с Ветровым; почему я себя так повела и разговаривала в таком тоне?! И единственный логичный вывод мне категорически не понравился.

Меня задело его пренебрежение. До сих пор я могла спокойно абстрагироваться от его слов, они не цепляли, а сейчас почему-то вывели из равновесия. И было необходимо срочно решить эту проблему, потому что иначе жизнь моя в компании этого мужчины станет невыносимой.

И это только последствия! А причины подобных изменений…

Есть старая пословица, что больнее всех может ударить тот, кого подпустишь ближе. Со мной это работало на сто процентов: стоило человеку переступить определенную грань, оказаться допущенным в «ближний круг», и его слова воспринимались совершенно иначе. Это не обязательно была очень высокая степень близости, а круг был достаточно широк и состоял из добрых двух десятков человек, зачастую не так уж хорошо знакомых. Скажем, Аристов был в их числе благодаря моему восхищению и уважению.

Но все люди, которые так или иначе могли на меня влиять, делали это очень аккуратно и тактично, и никакого дискомфорта такая эмоциональная близость мне не доставляла. Скажем так: они все были мне очень приятны и интересны, я ценила их общество и мнение вполне сознательно. Чем грозила «дружба» ротмистра, было боязно даже представить.

Предположения, как нахальный Ветров вообще умудрился попасть в этот круг, у меня были. Во-первых, я действительно за последнее время очень привыкла к его компании. А во-вторых, тот танец на приеме у наследника заставил меня посмотреть на мужчину по-новому, и никак не получалось вернуться к прежней неодобрительной отстраненности. Я слишком привыкла, что у окружающих людей – именно людей, психологически отделенных для меня от всех остальных видов, – слова не расходятся с делом. Или расходятся, но в противоположном относительно Одержимого направлении. То есть мне доводилось встречать людей, на словах обаятельных и благородных, а по факту – лицемерных ничтожеств. А вот так – чтобы на словах собеседник казался форменным мерзавцем, а когда дело доходило до поступков, вдруг проявлял достойнейшие качества, – было впервые.

Во мне твердо засела убежденность, что Одержимый был гораздо более честен в танце или на дороге-между-мирами. Даже не честен, а… все это хамство тоже было правдой, но больше походило на защиту или привычку, которой в экстренной ситуации мужчина с легкостью изменял. И как бороться с этим ощущением в те моменты, когда на сцену выходил хорошо знакомый язвительный нахал Ветров, я совершенно не представляла.

Волевым усилием я заставила себя отвлечься от размышлений о моем страже и сосредоточиться на более насущных вещах, а именно – на необходимости как следует выспаться. Почему-то в сон клонило немилосердно, будто я не проспала весь путь по дороге-между-мирами, а точно так же бодрствовала, как всадник. Наверное, побочные эффекты непривычного и неестественного состояния организма, впервые попавшего на эту дорогу.

Хотя в первое мое путешествие ничего подобного не было – вероятно, тот Одержимый как-то экранировал негативные воздействия. Неплохо было бы уточнить этот вопрос у Ветрова, но общаться с ним сейчас я категорически не желала.

При мысли о Ветрове вспомнилась еще одна неприятная подробность. Все наши вещи были у него в сумке, и надеяться, что ротмистр сам догадается прямо сейчас выдать те, что предназначались мне, было глупо.

Сумку с вещами собирали не мы сами, а заведующая складом Департамента Ольга Симкина – просто потому, что все личные вещи были изготовлены по спецзаказу по образу и подобию собственной одежды варов. Вплоть до отсутствия «нижнего белья» как понятия, что лишний раз подтверждало выполнение этой функции у плащей обтягивающими комбинезонами.

Подобные случаи (когда дипломата полностью обеспечивали всей разрешенной одеждой и приборами) были отнюдь не единичны, и именно это привело к появлению при Департаменте иностранных дел такого неожиданного подразделения, как склад. С Ольгой мы были хорошо знакомы, вполне могли считаться приятельницами, и я уговорила девушку в обход инструкций положить мне еще один предмет одежды, не входящий ни в какие перечни: пижаму. В конце концов, кому какая разница, в каком виде я буду спать? И именно в этом была причина моей тоски об оставшихся у Ветрова вещах: без ночной одежды мне было очень неуютно.

Правда, идти отвоевывать у мужчины необходимый предмет не было ни сил, ни желания. Осталось смириться с неприятной ситуацией и лечь спать как есть, в комбинезоне.

Кровати у варов тоже были довольно специфические. Ни одеял, ни подушек их конструкция не предусматривала: тело частично погружалось в однородную матово-белую массу. При этом голова неизменно оставалась на поверхности и по ощущениям покоилась на подушке, а все остальное казалось замотанным в плотную вату. При этом положение тела и температура среды подбирались каким-то загадочным образом, обеспечивая максимальный комфорт. Сложно было привыкнуть к такой позе, и все время казалось, что голова тоже вот-вот утонет, но постепенно удалось расслабиться и заснуть.

Проснулась я рано. Нейрочип подстроился под местные почти тридцатичасовые сутки и утверждал, что еще не рассвело. Что вары на планетах по возможности ориентируются на местную длину светового дня и вообще являются дневными существами, было хорошо известно (хотя и странно, учитывая их склонность к закрытым от света помещениям, напоминающим глухие пещеры), в этом наш с ними ритм жизни также совпадал. Хотя им с их двадцатичасовым стандартом, наверное, здесь было еще сложнее, чем нам.

Всевозможные предметы личной гигиены (к счастью, вполне человеческие) были в той же сумке, оставшейся у Ветрова, так что перед умыванием в любом случае стоило с ним пересечься. А еще очень хотелось искупаться и переодеться, потому что после сна в комбинезоне я чувствовала себя ужасно грязной. Но об этом я пока старалась не думать.

Из комнаты я выходила, рассеянно размышляя, какую из двух оставшихся спален занял Одержимый, и пытаясь вспомнить, есть ли здесь какой-нибудь аналог вежливого стука в дверь. Но вопрос отпал сам собой: мужчина обнаружился в общей комнате. За тем самым занятием, о котором я старательно не думала. И нравственные терзания его жизнь, в отличие от моей, не отравляли.

Я, честно говоря, не вполне понимала, как работает местный «душ», – наверное, все на тех же гравитонных воздействиях. Но Ветров как-то сумел разобраться с управлением местным водоемом, и со стороны выглядело это не менее специфично, чем кровать. Вода собиралась в единый поток, столбом поднимавшийся кверху, на высоте трех метров расходилась плоским куполом метров пяти в диаметре и обрушивалась обратно в чашу пола. Наверное, подобная конструкция была предусмотрена для одновременного мытья всех обитателей.

Готова была поклясться, что Ветров заметил меня в тот момент, как открылась дверь, даром что даже не смотрел в мою сторону. А я… в первое мгновение совершенно растерялась, запнувшись взглядом об обнаженную мужскую фигуру. Время для того, чтобы сразу извиниться и уйти, было безнадежно упущено. И я замерла в проходе, чувствуя, как секунды неумолимо убегают, щеки начинают откровенно гореть от смущения, разумного выхода из положения не видно, да еще явно вот-вот выскажется Одержимый, и тогда мне останется лишь провалиться на месте от стыда.

Решение нашлось спонтанно. Если хочешь изменить естественный и неизбежный ход вещей, надо ведь поступать неожиданно, да? Лучшим выходом, конечно, было бы спокойно присоединиться, но на такой поступок я была не способна. Поэтому оставалось искать спасение в том, что всегда давалось мне лучше всего, – в разговоре.

– Забавная конструкция. Интересно, там, в середине, очень большое давление? И как вода очищается? – полюбопытствовала я, подходя к потоку воды метрах в полутора от мужчины и старательно не глядя в его сторону.

– Проверь сама, – со смешком предложил Одержимый.

– Обязательно. Как только вы отдадите мои вещи, – медленно кивнула я, подставляя ладони под струи, набирая полные пригоршни воды и умывая лицо в надежде избавиться от предательского жара. Как хорошо, что я не рыжая и краснею не так явственно! – А почему вода такая холодная? Температура не регулируется?

– Регулируется, – отозвался ротмистр. – Вещи… Да, сейчас, – с этими словами он вышел из-под «душа», тряся головой, отфыркиваясь и отряхиваясь. На очередном его шаге капли воды вдруг остались висеть позади, повторяя очертаниями силуэт мужчины, и через пару мгновений осели на пол коротким дождиком. Прекратили циркулировать и основные потоки, водная гладь за пару мгновений выровнялась и замерла неподвижным зеркалом у моих ног.

Ветров невозмутимо прошел в соседнюю с моей комнату и вернулся оттуда уже через пару минут, одетый и с ощутимо похудевшей сумкой в руках.

– Купайся. Когда закончишь, позови, – спокойно и вполне мирно проговорил он, ставя свою ношу на пол рядом со мной. Я медленно кивнула, продолжая изображать задумчивость, разглядывать озерцо и надеяться, что умывание хоть немного помогло вернуть щекам естественный цвет. При этом на мужчину я не смотрела старательно и очень упорно: точно знала, что, если встречусь сейчас с ним взглядом, мгновенно вспыхну до корней волос и очень долго еще не смогу нормально общаться с этим человеком.

Повод для смущения у меня был гораздо более весомый, чем просто неловкая сцена. Было стыдно за себя, за собственное поведение, за вот эту короткую заминку. За то, что повела себя не как положено приличной девушке из хорошей семьи, не опустила глаза, а… засмотрелась. Если обычно ротмистра можно было назвать внушительным или в крайнем случае эффектным мужчиной, то вот такой, обнаженный, он выглядел красиво. Наверное, потому что естественно. Если все мои знакомые люди, да и я сама в том числе, в одежде чувствовали себя спокойней, а без нее ощущали дискомфорт, в какой-то степени беззащитность, то Одержимому, кажется, именно так было удобнее.

А самое страшное – что стоило мне немного выйти из созерцательно-медитативного состояния, и увиденная картина вновь вставала перед глазами. Как струйки воды разбиваются о широкие плечи, рассыпаясь мелкими брызгами. Стекают по рукам, повторяя узор перевивающих их жил. Очерчивают рельеф мышц, путаются в жестких черных волосах на груди и сбегают дальше вниз…

Вновь активировала «душ» я машинально и шагнула под потоки воды как была – в комбинезоне, с собранными в пучок волосами. От холодной воды перехватило дыхание, но в этот момент я была подобному очень рада. Так стыдно мне не было, наверное, никогда в жизни, а выкинуть Ветрова из головы все никак не получалось.

В воде я, предварительно повысив ее температуру до нужного уровня, полоскалась довольно долго, даже несмотря на то, что тем самым испытывала терпение Одержимого. Смутить меня сильнее было невозможно, поэтому зачем дергаться?

Не знаю, водные процедуры помогли или полученная возможность немного побыть наедине с собой, но я сумела взять себя в руки. Стыд перегорел, и я вновь начала воспринимать действительность с привычной критичностью. И Ветрова в том числе. В конце концов, ничего столь уж возмутительного я не совершила. А тот факт, что мужчина показался мне физически привлекательным… если разобраться, это вполне естественно и совсем не удивительно.

Окончательно успокоившись и смыв с кожи неприятное ощущение, прилипшее к ней после сна в неудобной одежде, я прошла процедуру «сушки», натянула сменный комбинезон и отнесла вещи, не разбирая, к себе в комнату. После чего, решительно вздохнув, направилась к «соседу».

Звукоизоляция тут была слишком хорошая, чтобы можно было постучать, и никаких подходящих для этого приспособлений я так и не нашла. Ничего не оставалось, кроме как открыть дверь и, не заглядывая внутрь, позвать:

– Игорь Владимирович, я закончила.

– Заходи, – донеслось в ответ.

Одержимый сидел на краю кровати, почему-то не увязая в ее поверхности. Меня он встретил отчего-то очень тяжелым и недовольным взглядом. Правда, пока я раздумывала, чем опять могла вызвать неудовольствие мужчины, – неужели правда затянувшимися водными процедурами? – ответ нашелся сам собой. Ветров поднялся, в два шага преодолел разделявшее нас расстояние и мрачно процедил:

– Я уже говорил, прекрати мне выкать, это чертовски раздражает!

– А меня раздражает ваша фамильярность, – ровно возразила я.

– Я в курсе, – усмехнулся он. Очень нехорошо усмехнулся – мстительно, угрожающе. Подошел еще ближе, бесцеремонно вторгаясь в личное пространство и вынуждая задрать голову, чтобы продолжить смотреть ему в лицо. Еще напрашивался вариант отступить или лучше вовсе покинуть комнату, но я интуитивно ощущала – это будет провал. Не тактическое отступление, а именно побег, и позволить себе подобное в общении с этим человеком я просто не могла. Поэтому продолжала упрямо смотреть ему в глаза, не двигаясь с места. – Вот только ты с этим ничего поделать не можешь, а у меня есть варианты.

– Например? – уточнила я, вскинув брови. Почувствовала, как ладонь мужчины легла мне на талию, окончательно лишая возможности сбежать.

– То есть ты предлагаешь сразу перейти к интересному? – со смешком уточнил он, костяшками пальцев свободной руки едва уловимо касаясь моего виска и обводя скулу. Было щекотно и почему-то почти страшно, хотя никакой явной угрозы я не чувствовала и, более того, была совершенно уверена, что Одержимый просто дурачится и испытывает мое терпение. Может быть, вчера подобное его поведение и выбило бы меня из колеи, но после утренних впечатлений смущаться я была временно не способна.

– Предлагаю, – невозмутимо кивнула я. – К работе. Ее довольно много, а вы меня отвлекаете, – намеренно выделив голосом обращение, добавила я.

– По-хорошему, значит, не хочешь? – насмешливо хмыкнул он. Несколько секунд мы опять буравили друг друга взглядами, и на этот раз первой не выдержала уже я.

– Игорь Владимирович, что вам от меня надо? – уточнила с тяжелым вздохом. – Я уже поняла, что ваше хамство – это обычный стиль поведения, и даже почти к нему привыкла. Вы ясно дали понять сразу и даже пару раз подтвердили после, что как женщина я интересую вас в последнюю очередь. Так зачем вам это? Просто хочется, чтобы все было по-вашему? Тогда вынуждена разочаровать: менять свои привычки в угоду вашим сиюминутным желаниям я не намерена. Так что давайте мы все же вернемся к делам. Чем скорее мы со всем разберемся, тем раньше перестанем отравлять друг другу жизнь.

Ветров на мои слова не отреагировал никак, будто не услышал. Продолжал все так же стоять, задумчиво ухмыляясь и пристально меня разглядывая. Потом улыбка приобрела хищно-предвкушающий оттенок, но как-то отреагировать на это я не успела. В следующее мгновение мужчина впился в мои губы поцелуем, одной рукой придерживая затылок, а второй за талию крепко прижимая к себе.

В первый момент я совершенно растерялась и даже не попыталась воспротивиться. Потом растерялась еще больше, но уже от самого поцелуя: так меня прежде никто не целовал. Так увлеченно, жадно, почти грубо, отчаянно, будто это был не поцелуй, а что-то совсем другое, более значительное и важное. Так, должно быть, глотает воздух утопающий, в последний момент вырвавшийся из пучины.

Меня бросило в жар. Тело мужчины даже сквозь два слоя плотной ткани казалось горячим, а объятья были настолько крепкими, что стало тяжело дышать, и именно это меня в конце концов отрезвило. Я изо всех сил уперлась ладонями в грудь Одержимого, мотнула головой, вырываясь. К счастью, удерживать меня он не стал. Даже почему-то не стал перехватывать руку, влепившую ему пощечину, хотя, наверное, мог. Более того, он как будто вовсе ее не заметил, хотя била я от души, и ладонь от удара горела. Смотрел на меня с непонятным выражением в глазах и насмешливой ухмылкой и молчал. Немая сцена продлилась пару секунд, не дольше. Когда Ветров быстро, будто машинально, облизал уголок губ, я поняла, что еще несколько мгновений – и я сорвусь, устроив ему совершенно безобразный скандал. Выход оставался один: просто сделать вид, что ничего не случилось, и отвлечь себя работой.

– У вас десять секунд на сборы, – тщательно следя за интонацией, чтобы не сорваться на шипение и не цедить слова сквозь зубы, и за выражением лица, чтобы не выказать ни смущения, ни раздражения, проговорила я и направилась к выходу. Надо было зайти к себе в комнату и забрать плащ, после чего выйти наружу и позвать сопровождающего. Это тоже был известный факт: на выделенную делегации территорию местные не заходили принципиально. Что дополнительно подтверждало теорию о существовании некоего ближнего круга, в который допускались далеко не все.

– Упрямая, – с отчетливым одобрением в голосе протянул Одержимый. – Мне это нравится.

Я предпочла сделать вид, что ничего не слышала. Хватит с меня на сегодня Ветрова, да и не только на сегодня. Кажется, с таким стимулом, как возможность больше не видеть этого человека, я способна свернуть горы и вывернуть этих варов вместе с их плащами наизнанку.

Сейчас я, в пику вчерашнему, очень радовалась наличию плащей. Иногда отсутствие необходимости «держать лицо» здорово облегчает жизнь.

Губы после поцелуя горели, до сих пор ощущая его вкус. Горели щеки – не то от стыда, не то от возмущения. А ладонь так вообще почти болела, но здесь у меня было утешение: я очень надеялась, что след на щеке Одержимого продержится подольше и доставит ему побольше неприятностей. В конце концов, не может же этот мужчина быть совсем деревянным, должен хоть что-то ощущать! Но, с другой стороны, если судить по поведению и ощущениям в ладони, шансов на подобное было немного.

Ситуация раздражала невероятно. Наверное, потому, что я давно отучила себя от самообмана и теперь отчетливо понимала: Ветров мне нравится. На самом примитивном, физиологическом уровне. В этом не было ничего удивительного: при всех недостатках воспитания и поведения он обладал определенным обаянием, да и с точки зрения инстинктов и все той же биохимии воспринимался… мужчиной. Во всех смыслах этого слова.

Смешно, но я даже догадывалась о причинах подобной собственной реакции. Определенно, не стоило так уж окончательно ставить крест на собственной личной жизни, погружаясь с головой в работу. Сколько прошло с момента моего расставания с Ником? Пять лет, больше?

Наверное, я даже не слишком возражала бы против некоторого сближения с этим человеком, пусть даже это была бы короткая и ни к чему не обязывающая интрижка, если бы не одно «но». Одержимый откровенно развлекался за мой счет, играл и провоцировал. Им двигал не интерес, не симпатия, даже не желание, а азарт и, может быть, в меньшей степени – любопытство. А опускаться до того, чтобы стать чьим-то охотничьим трофеем… надеюсь, я никогда не начну ценить себя настолько низко.

Нескольких минут тяжелой тишины, потраченных на ожидание проводника в коридоре возле выделенной нам «квартиры», мне вполне хватило, чтобы взять себя в руки и полностью настроиться на рабочий лад. Теперь я точно знала, что выбрала с Ветровым единственно правильный стиль поведения: холодная отстраненность, безразличие и сдержанность. Сейчас я уже досадовала на себя за ту пощечину – следовало бы избегать любых проявлений эмоций. Но не настолько, чтобы начинать извиняться.

Для разговора нас сопроводили в другое здание, красное. Но к этому я была готова, это было в материалах по варам. Видимо, у них очень четко были разграничены «рабочие» и «личные» вопросы и помещения.

– Я готов разговаривать, – сообщил сопровождающий, когда мы разместились в небольшой красно-фиолетовой комнате, из всей обстановки в которой присутствовал только одинокий диван или, скорее, скамейка в форме кольца с узким проходом с одной стороны. Скамейка, впрочем, оказалась довольно мягкой и удобной. Мы с плащом присели друг напротив друга, а Ветров статуей замер в проходе.

– Какая планета являться вы родина? – задала я тот самый первый вопрос. Повисла пауза – кажется, собеседник задумался, пытаясь понять, что я имею в виду, – и я попыталась уточнить: – Первая планета, где вы народ был родиться. Люди – Земля, а где находиться ваша?

Странно, но на этот вопрос вар начал отвечать, сочтя тему подходящей для разговора. Правда, некоторое время пришлось потратить на уточнение чисто технических тонкостей, связанных с согласованием человеческих и варских координат. Да и когда мы все-таки привязали координаты друг к другу, поверить оказалось сложно.

– Эта планета совсем другие условия жизнь, чем другие ваши миры, – ошарашенно проговорила я.

– Шицчс – суровый мир. Мы там теперь не жить. Просто память, – спокойно ответил вар. Я некоторое время помолчала, обдумывая информацию.

Та планета с непроизносимым названием, о которой он говорил, во всех наших классификаторах имела только порядковый номер в соответствии со своей звездой и считалась необитаемой. Разреженная атмосфера, не защищающая от жесткого ультрафиолета звезды, низкие температуры на поверхности, мизерное количество воды, да и та вся под землей. Растительный и животный мир тоже не блистал разнообразием; сложнее простейших и плесени там не было ничего, и поверить, что в подобном мире мог возникнуть такой высокоорганизованный вид, как вары, было чертовски трудно.

– Как ваш вид был появляться? – растерянно уточнила я.

– Как все, из молекул, – невнятно отозвался собеседник.

Почему-то на тему возникновения собственного вида он разговаривал спокойно, хотя я, честно говоря, ожидала, что это будет гораздо больше «тема не разговор», чем все остальные. Напротив, вар охотно давал пояснения, хотя особой ясности картине они в итоге не добавили. По всему выходило, что плащи в отличие от людей совершенно не интересовались, как и почему появился их вид, да и вопросами смысла жизни не терзались в принципе. Они просто жили, обеспечивая себе комфортное существование.

Насколько я поняла из объяснений вара, выживали они на той планете именно за счет собственной способности создавать гравитонные поля: сгущали вокруг себя атмосферу, уплотняя ее до комфортного состава.

Объяснение подобного способа существования лично у меня появилось всего одно: изначально этот вид был кем-то создан, а не возник естественным путем. Причем создан весьма специфично, как будто некий исходный образец просто вписали в существующие условия, добавив необходимое для этого «устройство».

На вопрос о древности собственной цивилизации мой собеседник тоже ответил, и по примерным прикидкам получилось от семи до десяти тысяч лет того развития, о котором сохранились явные свидетельства. То есть – соизмеримо с более-менее известной человеческой историей, так что люди в появлении варов поучаствовать не могли. Во что тем не менее было сложно поверить при нашем с ними сходстве. Да и не только с ними…

На настоящий момент человечество имело контакты со ста двадцатью тремя разумными видами. Со многими, особенно с наиболее далекими от нас по внешнему виду и по устройству разума, отношения находились на уровне «взаимного невмешательства». С некоторыми происходили перманентные вооруженные стычки, но отдельные, не переходящие в полноценный конфликт; на настоящий момент Империя не вела крупных войн. А с некоторыми, напротив, отношения были весьма теплыми и дружескими, и большинство из этих «друзей» являлись гуманоидами, то есть существами с близким или примерно похожим строением организма.

Подобных «дальних родственников» было тридцать восемь, и сходство с некоторыми из них давно поставило ученых в тупик. Иначе, чем чьей-то волей – пусть не божественной, но неких сверхразвитых неуловимых предтеч, создавших всех этих существ и расселивших их по разным планетам, – объяснить все это не получалось. И вары просто были еще одним примером в этом длинном списке. Очень ярким примером.

Наша эволюционная теория трещала по швам с самого своего появления, и до сих пор в ней было очень много пробелов, вопросов и странностей. Очень многие верили в наличие некой условно-божественной воли, спровоцировавшей появление людей и подтолкнувшей их развитие в нужном направлении. Не в том старом библейском смысле, когда бог создал человека по своему подобию, а в более общем и тонком. Сейчас даже самые фанатичные религиозные деятели признавали эту книгу, как и прочие версии появления мира и человека, художественным преувеличением и попыткой древних осознать нечто, что их разум был не способен воспринять. Но даже с учетом всех дыр, странностей и парадоксов определенное зерно истины в теории эволюции было.

В любом случае люди (да и не только люди, все до сих пор знакомые виды) вписывались в свой родной мир гораздо лучше, чем вары в свой. И вот это известие о прародине плащей грозило стать еще одним камнем на могиле стройной теории происхождения видов.

Возвращаясь к сути разговора: к разгадке всех тайн варов он меня не подтолкнул, но по крайней мере прояснил несколько моментов. Двадцатичасовой стандарт, гравитонные воздействия, щепетильное отношение к воде. Более того, у меня появилось стойкое ощущение, что информации в этих словах было гораздо больше, чем я сумела осознать, просто сейчас она никак не хотела формулироваться в связную мысль. Такое порой случалось, и рецепт борьбы с подобными состояниями был очень прост: отложить вопрос на потом и вернуться к нему через некоторое время.

– Почему вы не интересоваться люди, земляне? Мы задавать вопросы, вы – нет, – полюбопытствовала я, меняя тему.

– Все знать, что нужно.

– Что именно знать?

– Люди разговаривать обо все. Люди не понимать – есть темы не разговор. Разговор – примитивно, люди только говорить – примитивно. Все просто.

– Но как еще с вами можно общаться?! Для чего темы, если не разговор? – со вздохом повторила я вопрос, который до меня был задан не один десяток раз.

– Темы не разговор, – как мне показалось, с удовлетворением проговорил собеседник. Видимо, считал мои вопросы лучшим подтверждением своих слов о примитивности людей.

– Вы сказать как, и мы общаться иначе!

– Тема не разговор, – возразил он.

В общем-то, больше ничего интересного я от него за следующие несколько часов не узнала. Пыталась зайти с разных сторон, меняла слова и формулировки, но вар был непреклонен. Правда, удалось сделать еще одно немаловажное наблюдение: нашлась важная с человеческой точки зрения тема, на которую плащи общались спокойно. История. Впрочем, учитывая их наплевательское отношение к вопросу собственного происхождения, это было не удивительно.

Да и то история эта была очень избирательная. Вопросы расселения, обживания планет, примитивности и «скуки» войн – на все это он отвечал спокойно. А вот стоило коснуться социального уклада, управления – и это сразу становились «не темы для разговора».

В конце концов я не выдержала и попросилась «домой» – подумать в спокойной обстановке. Окончательно стало ясно, что простым разговором тут не обойдешься, а вот как выяснить их альтернативный и явно гораздо более «высокоуровневый» способ общения, я совершенно не представляла. Выручить здесь могла или случайность, или какая-то провокация, и это было очевидно. А поскольку случайность зависела не от нас, оставалось опять же обдумывать варианты.

Лучше всего было бы поставить их в такую ситуацию, когда они признали бы людей не такими уж примитивными и помощь бы понадобилась именно им. Но представить себе подобную ситуацию я не могла: слишком самодостаточной и развитой цивилизацией они казались.

Обратный путь мы проделали опять же в молчании, а вот стоило пересечь порог центральной комнаты, и Ветров, снимая плащ, нарушил тишину.

– Я правильно понял, что эти ребята считают нас примитивными именно потому, что мы пытаемся с ними разговаривать?

– Похоже, что так, – я развела руками, тоже стянула плащ и, медленно двигаясь в сторону собственной комнаты, начала его аккуратно складывать. – Пока я могу только подтвердить заключение Веселова – разговаривать с ними попросту бесполезно.

– И что, мы теперь закругляемся и сваливаем домой? – вопросительно вскинул брови Ветров. Я остановилась в дверном проеме, а мужчина, скрестив руки на груди, замер на расстоянии вытянутой руки, пристально меня разглядывая. Странно, но никакой насмешки в нем сейчас не ощущалось. Кажется, ротмистр был полностью настроен на рабочий лад, и это не могло не радовать.

После утреннего душа и злосчастного поцелуя я чувствовала себя наедине с Одержимым довольно неловко. Не то чтобы боялась; сомнительно, что он в самом деле мог попытаться меня к чему-то принудить. Все-таки, при всем хамстве, прямолинейности и дурных манерах воспринимать его откровенной сволочью и мерзавцем у меня не получалось. Да, поцеловал без спроса, но, когда я начала вырываться, отпустил тут же, даже не пытаясь удержать.

Скорее, я просто окончательно перестала понимать, что именно этот человек выкинет в следующее мгновение. Да и обыкновенное смущение никуда не делось.

– Я не готова вот так сразу на ровном месте сдаться, – я качнула головой. – Мне кажется, выходом может стать провокация. Мы должны заинтересовать варов, а не интересоваться ими. Сделать что-то такое, чтобы они сами начали искать к нам подход, чтобы мы вдруг стали им нужны. Вот только для чего бы мы могли им понадобиться, я пока не представляю.

– По-моему, проще взять одного за шкирку и устроить ему допрос с пристрастием, – с неприязненной усмешкой сообщил Ветров.

– Даже не касаясь моральной стороны вопроса, как вы себе это представляете? – поморщилась я. – Во-первых, так мы можем спровоцировать серьезный конфликт, за что нас обоих, мягко говоря, не похвалят. Во-вторых, я не уверена, что подобные методы помогут. А в-третьих, каким образом? Мы же не умеем противостоять их оружию.

– Мы-то как раз умеем, – ухмыльнулся он, с явным удовольствием разглядывая удивленное выражение моего лица. – А ты не знала? Впрочем, да, откуда. При необходимости Одержимые могут… игнорировать эти воздействия. Так что за техническую сторону вопроса можешь не беспокоиться. Да и по поводу жестких методов дознания… у всех есть болевые точки, и, если на них правильно нажимать, можно узнать все что угодно.

– И у вас тоже? – вырвалось у меня. Мужчина как-то странно усмехнулся, окинул меня задумчивым взглядом и пожал плечами.

– Пара найдется. Возвращаясь к теме разговора, первый аргумент, пожалуй, единственный веский. Хотя я и сомневаюсь, что из-за одного исчезнувшего на заштатной планетке индивида они пойдут на такой шаг, как война. Но, впрочем, тут уже ты командуешь, – резюмировал он.

– Думаю, этот вариант мы оставим на крайний случай, а пока… надо как следует все обдумать. До завтра, – вежливо кивнула я.

– До завтра, – неожиданно ответил он, кажется, первый раз за время нашего знакомства, и спокойно ушел к себе.

А я, задумавшись, вошла в комнату и направилась к нише с питательным раствором. Правда, думалось мне сейчас совсем не о том, о чем стоило, а опять об Одержимом. Точнее, о загадочных способностях этих существ (тот факт, что они умели противостоять гравитонным воздействиям, чрезвычайно озадачивал) и неожиданном признании Ветрова. Поверить, что у этого мужчины есть некие «болевые точки», кроме самолюбия, было сложно, а я готова была поклясться, говорил он сейчас не о нем. Но о чем? Неужели у такого человека могут быть фобии? Неужели он вообще может бояться – будь то боль, смерть или что-то еще?

Перестроиться на нужный лад у меня получилось быстро, хотя толку все равно вышло мало. Порочный круг: для того чтобы добыть информацию, нужно было поместить варов в какие-то неожиданные и непонятные условия, но для правильной организации и планирования ситуации не хватало знаний.

Дополнительно удручало отсутствие нормального письменного стола, да и вообще у варов наблюдался странный дефицит мест для сидения. Хотя предыдущие исследователи и не выявили никаких культурных ограничений, связанных с этим вопросом: это была не «тема не разговор», плащи просто не понимали, что именно нас удивляет.

В итоге мне пришлось расположиться на единственной подходящей поверхности – на кровати. Зато я сразу выяснила, как у Одержимого утром получалось сидеть на ней, не проваливаясь. Фокус был прост: когда какие-то части тела выступали за край круга, поверхность кровати упруго пружинила и не пыталась уподобиться болоту.

Наверное, впервые за всю историю собственных контактов с чужими видами люди наткнулись на столь замкнутое сообщество. Вары не поддерживали постоянных контактов вообще ни с кем, но при этом не закукливались в своем мире полностью, отторгая любую инородную информацию. Они не были агрессивны, но гуманоидов в неподходящей одежде убивали без промедления (как со временем выяснилось, не только землян и людей вообще, а всех себе подобных). Они с готовностью отвечали на вопросы, учили языки, но в своем обучении и готовности познавать доходили только до одной весьма четко очерченной грани, не переходя ее ни в каких случаях.

В предыдущих контактах нам зачастую помогали информацией и собственным опытом другие дружественно настроенные соседи, а здесь… Про варов не знал никто. То есть вообще никто и ничего не мог сказать про цивилизацию, насчитывающую в своей истории несколько тысяч лет, причем уже пару тысяч лет осваивающую межпланетное и межзвездное пространство. Тоже, к слову, не улетая далеко от выбранного ареала.