Два полных кулака лет спустя

В отдалении, где-то на противоположном конце поселения, раздался пронзительный резкий свист. Низкие тучи на мгновение окрасило в алый яркое зарево, а потом по стойбищу прокатился грохот. С ближайшего поля на это грустным протяжным «му-у-у!» откликнулся вол, и больше всего этот звук походил сейчас на тоскливый собачий вой.

— Крапива! — тихо простонала Руся, торопливо отложила свое рукоделие, поднялась со шкуры и поспешила в ту сторону, где громыхнуло. Хаггар, насмешливо щурясь, проводил женщину взглядом, но удерживать и отговаривать не стал, вместо этого вернулся к своим записям. Ну хочется человеку размяться, так зачем мешать?

Крапивой, собственно, звали их с Брусникой дочь.

Девочка появилась на свет случайно. Хар, который детей не очень-то жаловал, привык предохраняться с помощью магии, обновлял эти чары рефлекторно и благополучно забыл о них, когда дар его сменил окраску. И вспомнил только тогда, когда новая жизнь уже зародилась на радость матери и старшим шаманам.

Радовались они, правда, недолго. Ребенок унаследовал не только папину черную гриву, но и папин скверный характер и даже, кажется, таланты. Да еще любопытства набрал от обоих родителей. И очень скоро те же шаманы, которые начали намекать молодым родителям, что неплохо бы по горячим следам уже второго, начали тихонько шептать: «Спасибо Лесу, что она такая одна!» По местной традиции имя ребенку выбирали старшие шаманы почти в пять сезонов на основе характера, и «Крапива» был еще самый мягкий вариант из предложенных.

Отец из бывшего теневика получился, по мнению почти всех окружающих, отвратительный. Он не просто не злился на эксперименты осваивающего дар ребенка, но еще втихаря подсказывал ей особенно интересные фокусы, отчего страдали все. Кроме, пожалуй, единственного человека, считавшего Хаггара самым замечательным папой в мире, — самой Крапивы. Ну и Брусника еще искренне полагала своего мужчину самым лучшим даже в этом, но ее мнение было исключительно предвзятым.

Впрочем, идиотом Хар не был и ничему разрушительному дочь пока не учил, да и правила безопасности та знала назубок и соблюдала их неукоснительно. Потому что папа сказал — надо выполнять, а папу она слушалась беспрекословно. Тем более он очень редко что-то ей запрещал и, как начала уже понимать сообразительная девочка, его запреты обычно оказывались очень продуманными и действительно важными.

Вот и сейчас, несмотря на шумовые и световые эффекты, мужчина был твердо уверен, что ничего особо страшного там не случилось, а поэтому нет смысла бросать все и бежать на разборки. У него вон писанины еще на всю оставшуюся жизнь!

Примитивный местный быт Хаггар смог выдержать недолго. Очень недолго. Его терпения и на луну не хватило, что уж говорить о большем. И первым делом он «изобрел» бумагу (хорошую, водостойкую и прочную), чернила (хорошие, водостойкие) и письменность — по скромному мнению изобретателя, просто замечательную. И привычную десятичную систему счисления. Последняя приживалась неохотно, поскольку натуральный обмен у аборигенов еще не перерос в полноценную торговлю, но Хар не терял надежды и, пользуясь своим положением и авторитетом, внедрял ее чуть ли не насильно.

Зато письменность шаманы оценили очень быстро. А еще, пусть и не сразу, оценили магические таланты пришельца. Они с трудом поверили, что их силу можно применять не только и не столько для общения с природой, но и для массы других, куда более приземленных, но при этом чрезвычайно полезных вещей. Зато когда поверили — уговорили Хаггара на организацию обучения. Мужчина некоторое время поломался для порядка, но в дело потом включился с энтузиазмом. Набрал самых сообразительных и шустрых (включая, разумеется, Русю) и принялся учить их азам, тем временем расширяя собственные возможности.

В общем, с появлением Хаггара качество жизни кочевников существенно улучшилось, хотя жизненный уклад они менять пока не спешили.

И сейчас Хар потихоньку ваял «труд всей своей жизни» — подробное и обстоятельное описание всего, что знал и успел изучить, стараясь излагать все систематически и внятно. А Брусника, как и положено женщине, помогала своему мужчине — мастерила для его записок аккуратные кожаные переплеты. Она бы, может, с удовольствием занялась бы чем-то более приятным, но подвижность ее временно снизилась: Крапива все-таки уговорила родителей на еще одно «проклятие всего поселения».

Спасенная из соседнего мира Вишня, увы, полностью не восстановилась. Бывший теневик, конечно, пытался разобраться в том, что наваяли его «коллеги», но результат не вдохновлял: женщина оставалась столь же апатичной и заторможенной, разве что начала немного реагировать на происходящее вокруг и сообщать, когда ей что-то надо. Заботились о ней всем поселением.

Что касается более глобальных перемен, на жизни аборигенов они сказываться не спешили. После сумасбродного поступка Хаггара мир достаточно быстро пришел к привычному виду, но от этого ровным счетом ничего не изменилось. Как был Лес единой разумной сущностью, так ею и остался, как контролировал все происходящее в мире — так и продолжал. Такое вот специфическое полновластное божество, которое, по мнению мага, только прикидывается полуразумным. А на деле давно осознало себя и имеет хитрый план действий, при этом находясь в сговоре со старшими шаманами. В которые Хара, к слову, так и не приняли, невзирая на все его таланты: характером не вышел. Да он не очень-то и рвался, если честно…

До возвращения своей женщины Хаггар успел заполнить две страницы, аккуратно выводя на шершавой бумаге ровные буквы. Брусника пришла одна, с тяжелым вздохом опустилась рядом на шкуру. Они сидели на улице, пользуясь преимуществами естественного освещения, укрытые от дождя чарами — это заклинание прочно вошло в обиход кочевников и стало одним из основных и всенародно любимых.

— Ну, что там? — полюбопытствовал мужчина.

— Опять она с огнем балуется, — мрачно вздохнула Руся.

— Жертвы есть? — прагматично осведомился маг.

— Спасибо Лесу, обошлось, — снова вздохнула она.

Хар аккуратно отложил в сторону записи, и другого приглашения женщине не потребовалось. Подвинулась ближе, поднырнула под локоть, прижалась щекой к плечу и сразу почувствовала себя гораздо лучше.

— Не дергайся ты так, — с тихим смешком проговорил Хаггар. — Она умная девочка, вполне отвечает за свои поступки и соображает, что делает.

— А если вдруг…

— «А если вдруг», может случиться что угодно, — оборвал он. — Дерево на голову может рухнуть. Не мешай ребенку расти.

— Угу…

Подобный разговор происходил едва ли не каждый день, а в особенно «урожайные» дни — и по нескольку раз. Что особенно странно, эта повторяемость не утомляла никого — такой вот обмен репликами превратился уже в своеобразный ритуал, как пожелание доброго утра или спокойной ночи.

Хар вообще за эти годы стал заметно благодушней. С одной стороны, все та же ехидная зараза, а с другой — присутствие Брусники действовало на него откровенно благотворно. Он теперь чрезвычайно редко выходил из себя, только по серьезным поводам, научился снисходительно относиться к соседям и даже с удовольствием решал некоторые общественные проблемы, как, например, с обучением. Можно сказать, влился в коллектив, и хоть держал со многими дистанцию, но был своим. Даже со временем поддался на мягкие уговоры своей женщины и тонкие намеки Остролиста и согласился на традиционную местную шаманскую прическу. Сначала хитрая Руся уговорила его не отрезать отросшие волосы, мотивируя это простым и искренним «мне нравится, так гораздо красивее!». Первое время ворчал и чувствовал себя донельзя глупо, но потом все-таки привык собирать шевелюру в две косы и даже оценил удобство этой прически. Хотя на перья и прочие украшения так и не согласился.

Брусника с окончательным утверждением в ее жизни этого мужчины тоже заметно остепенилась. Она по-прежнему любила в одиночестве бродить по лесу, но теперь не уходила на целую луну. А уж когда Хаггар занялся всеобщим просвещением, и вовсе стала редко уходить из поселения: учиться у мужчины оказалось очень интересно.

Можно сказать, они взаимно оказывали друг на друга благотворное влияние. И Остролист, который как-то незаметно взял необычную парочку под крыло, поглядывал на них с явным удовольствием. И на них, и на Крапиву. И на сына, когда тот появится на свет, будет смотреть точно так же. Пусть все это непривычно, но — правильно. И Лес доволен, Лесу происходящее очень нравится. А если доволен Лес — то людям тем более грех сердиться.