После завтрака в комнату к Славке мы двинулись вместе. Люнала обнаружилась "на боевом посту" и очень такому явлению удивилась, особенно когда выяснила его причину. Подробности про поход по магазинам ей разглашать не стали, но и расплывчатое герово "мы отправимся на прогулку" явно здорово озадачило. Но возражать и выяснять подробности демоница не стала, и без вопросов удалилась, когда змееглазый разрешил ей отдыхать до вечера.

Мирослава, впрочем, ещё спала, будить мы её не стали и устроились в гостиной на диване.

— Гер, а я вот чего ещё понять не могу. Пост наместника ты всё‑таки оставил, а командовать не прекратил, и тебя слушаются. Та же Люнала, к примеру. Почему? Ты теперь "временно исполняющий обязанности" до появления нового? Но почему тогда среди демонов такой бардак, как будто наместника нет вовсе? — полюбопытствовала я. Уточнять, не потому ли послушно по команде помер Лун, не стала: он же говорил, что совершенно не желает обсуждать этот вопрос. А так есть шанс сделать хоть какие‑то выводы!

— Меня только она и слушает, и только в том, что касается Указующей, — отмахнулся он. — Я сейчас — нечто вроде ответственного за безопасность твоей дочери.

— Подожди, а как выбирался подобный демон в тех случаях, когда Наместник покидал пост вперёд ногами? — нахмурилась я.

— По знаку свыше, — пожал плечами мужчина с таким видом, будто говорил нечто само собой разумеющееся. — Это своеобразная метка, возникающая в ауре, её невозможно подделать, и при этом каждый демон её видит, — пояснил он.

— И у Наместника тоже подобная появляется?

— В некотором роде, только… более масштабная, что ли? У него почти полностью меняется аура, — пояснил он.

— А! Ага… Это кое‑что объясняет, хотя и не всё. Ладно, леший с ними, с высокими материями, всё равно я этого никогда не пойму толком и не увижу. Раз нам предстоит совместный поход по магазинам, давай поговорим о важном. У вас тут женщинам, которые не желают быть жертвами чьих‑то поползновений интимного характера, обязательно одеваться вот в такие глухие платья до пят, да ещё с перчатками? Можно хотя бы какие‑нибудь свободные штаны? Я, честно говоря, не слишком люблю юбки, а уж длинные — тем более.

— Честно говоря, понятия не имею, — хмыкнул он. — В последние века женская одежда интересовала меня меньше всего.

— Кхм. То есть, вот эта традиция с кьири появилась достаточно недавно? Или ты просто женщинами не интересуешься?

— "Недавно" — очень расплывчатое определение, — задумчиво отозвался он. — После того, как мир был создан и были созданы все демоны. Это достаточно недавно? А что до женщин, я скорее не интересуюсь демоницами: с ними слишком трудно. И связь с кьяри меня не привлекает. Всё остальное…

— Можешь не продолжать, я поняла. В вопросах моды ты не советчик, закрыли тему. А то когда я представляю "вечность" и "бесконечность", у меня начинает кружится голова, — попыталась я свести всё к шутке. Получилось неуклюже, но — что поделаешь. Когда я пыталась представить, сколько лет моему собеседнику, мне действительно становилось здорово не по себе и даже почти жутко, а себя я чувствовала бабочкой — однодневкой. Не самое приятное ощущение. Да и обсуждать с демоном его личную жизнь было как‑то не вежливо. Ещё решит после моего утреннего поведения, что я на него вешаюсь! Я бы на его месте точно так решила.

На этом моменте нас прервало явление дочери — не то проснувшейся самостоятельно, не то разбуженной нашими голосами. Она выглянула в гостиную, а потом с радостным визгом бросилась на меня. Так что некоторое время было посвящено бессмысленной, но весёлой возне на диване, и ещё вопрос, кто из нас двоих громче визжал: втоптанная в диван я или Славка, которую я безжалостно щекотала.

Демон к нашим шумным игрищам отнёсся спокойно; во всяком случае, призвать к порядку не пытался. А когда мы выдохлись, то обнаружили, что предусмотрительный мужчина решил вопрос, о котором по — хорошему стоило задуматься именно мне, а именно — завтрак для Славки. В ответ на мою искреннюю благодарность улыбнулся уголками губ и отмахнулся, мол, это его обязанность.

Дочь, выяснив, что после завтрака мы пойдём гулять, с восторгом пообещала быть приличной девочкой, слушаться маму и "дядю Гера", и даже в доказательство серьёзности собственных намерений честно умяла весь предложенный завтрак. После чего ухватила нас с демоном за руки и, подпрыгивая на ходу от нетерпения, потащила к выходу. Засиделась; она у меня подвижный ребёнок, а тут целую неделю в четырёх стенах. Зато я за нас обеих находилась…

Менгерель продолжал реагировать с феноменальным спокойствием. И на моё фамильярное представление "дядя Гер" не обиделся, и за руку позволил себя уцепить без возражений, и даже снисходительно выслушивал Славкины "почему" в стиле Красной Шапочки. То есть, "почему у вас такие странные глаза?", "почему у вас такие маленькие рожки?", "почему у вас такой длинный хвост?", "а где ваши очки?" и "ой! А зачем вам такие когти?!" Причём вопросы задавались почти без паузы; ей куда важнее было спросить, чем услышать ответ. Определённо, засиделся ребёнок без новых впечатлений!

Ответ на последний вопрос я бы, кстати, тоже с удовольствием выслушала, потому что больше ни у кого из встречных демонов я когтей не видела, но совесть в конце концов взяла своё.

— Слав, оставь дядю в покое, неприлично задавать такие вопросы.

— Почему? — охотно переключилась она уже на меня.

— Потому что это слишком личные вопросы, такие могут задавать только друзья.

— Ну, давай тогда ты спросишь! — невозмутимо предложил ребёнок. — Вы же друзья?

— Кхм, — я едва не запнулась на ровном месте. — Почему ты так решила?

— Ну, мы же в магазин идём, а ты по магазинам только с подругами ходишь. Ну, или с Сонькой, или с бабушкой; но он нам точно не родственник, у нас с хвостом никого нет, — логично резюмировала она. С ответом я вот так сразу не нашлась, а через пару мгновений у Славки нашлось развлечение поинтересней: мы вышли на улицу к пристани и начали грузиться на прозрачный плот. Дочь сразу бухнулась на коленки на краю, щупая его и воду, а я растерялась, не зная, за что держаться и за что держать Мирославу.

— Не бойся, отсюда нельзя упасть, специальные защитные чары, — попытался оказать мне моральную поддержку демон.

Не то чтобы я ему не поверила, но всё равно было неуютно, — плаваю я так себе, — так что я продолжила озираться в поисках какой‑нибудь опоры. Была мысль уцепиться за самого демона, но я решила, что хорошего понемногу, и не стоит так уж откровенно испытывать терпение змееглазого. Но Менгерель, видимо, понял моё состояние, и через пару мгновений приобнял меня сам. Интересно, он точно так же, как Сартанар, читает мысли, или просто проницательный?

— Зоя, а можно я тоже задам бестактный вопрос? — тихо поинтересовался он.

— Задавай, — несколько растерялась я от такого вступления.

— Что случилось с её отцом?

— С чьим? Со Славкиным? Да ничего не случилось, — я пожала плечами. — Он оказался не готов к серьёзным отношениям и такой ответственности, и поспешил поскорее сбежать.

— Извини.

— Да ладно, я о нём вспоминаю‑то раз в год под исход, всё больше случайно. У нас это фамильное проклятье, не задерживаются мужики в семье — или мрут, или разбегаются. Венец безбрачия, — хихикнула я.

Верещагины по гадалкам не ходили, и к проклятью при всём его правдоподобии относились с иронией. Бабушка была закоренелой материалисткой, и просто считала, что мужики боятся умных женщин, потому нам с ними и не везёт. Мама — фаталисткой, и считала, раз так получилось, то так и должно быть. А мы с Сонькой отличались здоровым пофигизмом и полагали, что раз не везёт с мужиками, то и чёрт бы с ними. И никто из нас просто не мог представить себя в здравом уме и твёрдой памяти обращающейся к модным нынче "колдунам".

— А ты к чему спросил‑то?

Он в ответ как‑то странно передёрнул плечами и поморщился.

— Да так, любопытно.

Кажется, хотел добавить что‑то ещё, но в последний момент передумал, и остаток пути мы проделали в молчании под восторженные восклицания Славки. Её бесконечные "ой, мам, смотри, рыбки!" и "ой, ух ты, радуга!" в данном случае совершенно не требовали ответных реплик. Это когда ей скучно, ей нужно общение, ну и потом нужно будет с кем‑то обсудить впечатления; а сейчас даже слушатели были не слишком‑то нужны. Она вообще на диво самостоятельный ребёнок. Мы все очень самостоятельные.

Почему‑то сейчас от последней мысли стало грустно. Может, потому, что Гер продолжал крепко и уверенно меня обнимать, поддерживая не столько физически, сколько морально?

К счастью, слишком далеко развить эту мысль я не успела, мы прибыли.

Как оказалось, все имеющиеся в Аэрьи лавки имелись совсем рядом, и необходимости уходить дальше всё той же площади с причалом не было. Она, видимо, была центром не столь уж бурной общественной жизни долины. Замеченный мной ещё в прошлый раз скверик, небольшой рынок на дальнем от причала конце площади. Ещё здесь имелось несколько разнообразных ресторанчиков, каждый непременно с открытой верандой, каждый оформленный в своём стиле и каждый отчаянно стремящийся перещеголять соседей.

Но моя радость по этому поводу оказалась недолгой: стоило взобраться на пирс и оглядеться, как я отчаянно пожалела о своём намерении прогуляться. Захотелось отругать саму себя за дурость и даже пару раз стукнуть; ладно, я, но зачем было Славку с собой тащить?!

На площади было, кажется, ещё более людно, чем в мой предыдущий визит сюда. Приглядевшись, я обнаружила, что большинство присутствующих явно не демоны, но и исконных обитателей Аэрьи тоже хватало.

— Гер, может, отправить Славку обратно? — нервно пробормотала я. Всё внимание присутствовавших сейчас на площади сосредоточилось на нас, а, точнее, на моей дочери, и от этих плотоядных взглядов мне стало не по себе.

— Всё в порядке, к вам никто даже не рискнёт подойти, — ободряюще улыбнулся он. — Всем просто любопытно.

— Почему‑то я тебе не верю, — длинно вздохнула я.

— Мирослава, давай руку, пойдём, — вместо того, чтобы продолжать бесполезные увещевания, Гер протянул руку Славке, и та преспокойно за неё уцепилась. Впрочем, чего удивительного? Она всегда была очень контактным ребёнком, а тут мама сказала — слушать дядю, значит — дядя хороший, и стесняться его не надо. А что у дяди глаза странные… После предыдущего Сонькиного ухажёра — самого натурального и весьма колоритного панка с не менее колоритным кислотно — оранжевым ирокезом — уже даже бабушка ничему не удивляется, что говорить о куда более продвинутой первоклашке!

В конце концов я без возражений позволила и себя взять за руку. Снявши голову, по волосам не плачут; а я и так уже вполне доверила ему наши жизни, что теперь дёргаться из‑за мелочей.

Со стороны мы, должно быть, представляли собой весьма колоритную компанию — эдакая странная семейная идиллия. Вот только я не могла отделаться от мысли, что для Менгереля мы с дочерью не сильно ушли друг от друга по возрасту, и сейчас он скорее представляет из себя героического папочку с двумя разновозрастными дочерьми.

Правда, последняя мысль отчего‑то совершенно не развеселила; наоборот, стало грустно и обидно. Причём особенно грустно оттого, что я прекрасно понимала причину собственной подобной реакции: я окончательно признала для себя, что Гер мне нравится.

Стоило наконец‑то встретить ответственного, серьёзного и надёжного мужика, и тот оказался древним демоном из другого мира. Вот оно, фамильное везение!

Но долго предаваться унынию у меня, к счастью, не получилось, и всё благодаря Славке. Рынок, с которого мы зачем‑то начали свою прогулку, — наверное, просто потому, что по пути, — был из разряда "всё и сразу". Среди торговцев мы не увидели ни одного демона, зато представители всех прочих видов были представлены во всём многообразии, и Мирослава разглядывала их с открытым ртом. Пальцем, правда, не тыкала, но моих замечаний "Слава, это невежливо" хватало от силы секунд на десять. В итоге пришлось махнуть рукой; тем более, что сами инородцы разглядывали нас с не меньшим интересом и без всякого стеснения.

Самый главный конфуз обнаружился, когда дочь начала выпрашивать у меня почему‑то вызвавшую её искренний восторг вещицу, а я вдруг поняла, что утром совершенно забыла спросить у Менгереля о своих вещах. Пока я пыталась сообразить, как можно решить этот вопрос, с торговцем за понравившийся браслет из мелких камушков, похожих на цветные стёклышки, расплатился демон.

— Гер, я не думаю, что это хорошая идея, — неуверенно проговорила я.

— А я думаю, что это вполне можно считать моральной компенсацией со стороны Аэрьи, — со смешком отозвался он. Я хотела было упереться и проявить гордость, но потом махнула рукой. Не похоже было, что Менгерель особенно бедствует, вряд ли мы его разорим парой сувениров, поэтому Славка вскоре стала счастливой обладательницей не только браслета, но и серёжек в цвет к нему. А ещё нам обеим вручили по местному аналогу эскимо, носившему достаточно неблагозвучное название "муя"; правда, лакомство оказалось не холодным, но на вкус было похоже. Кажется, оно тоже готовилось из молока.

Тут уже не могла не выступить Славка и, проявляя справедливость за чужой счёт, потребовала, чтобы демон взял и себе. Потому что, мол, будет нечестно, что мы вкусное едим, а он смотреть будет и страдать.

Малой кровью из разряда "дядя не любит сладкое" отделаться не удалось. Просто потому, что в нашем доме конфеты и печенья были едва не самой ходовой едой, и даже у нашей строгой и неприступной бабушки была слабость — конфеты "Коровка" и шоколадные вафельные тортики. Проще говоря, не представляла Мирослава, что в природе существуют люди, способные по доброй воле отказаться от такой вкуснятины, и логично решила, что дядя просто скромничает. В итоге, когда она уже начала упорно с ним делиться и даже вознамерилась страдать заодно со стеснительным дядей, ему пришлось сдаться. Так что мы укомплектовали мую бумажными стаканчиками (я едва не всплакнула от умиления: совсем же как дома!) с местным чаем и втроём присели на скамейку неподалёку с целью перекусить.

Выражение лица у Менгереля было очень странным. Не брезгливо — недовольным, а настороженным, будто мужчина ждал, что эта муя у него в руках в любой момент может взорваться. Я с трудом сдерживалась от хихиканья, наблюдая, как демон озадаченно обнюхивает лакомство, не решаясь к нему приступить. Потом всё‑таки попробовал, и выражение лица стало совсем уж озадаченным.

— Надо же… действительно, вкусно, — с сомнением пробормотал он.

— А не должно? — всё‑таки захихикала я. — Ладно, мы со Славкой не местные, но ты же авторитетно заявлял, что оно "безвредное и нам должно понравиться".

— И где я ошибся? — иронично возразил он. — Необычный вкус; что‑то оно мне напоминает, не могу понять, что. Её совсем недавно придумали, не было случая попробовать.

Для сохранения душевного равновесия я решила не уточнять, сколько по меркам демона составляет это "совсем недавно", и вплотную занялась едой.

После перекуса мы уже прямой наводкой двинулись за теми покупками, за какими собирались. Выяснилось, что магазинов готовой одежды во всей долине всего три, — один мужской и два женских, — так что муки выбора нам не грозили.

Первый магазин, куда мы зашли за рубашками для демона, держал эльф. Правда, меньше всего он походил на портного; слишком безжалостно — ледяной взгляд у него был, категорически мне не понравившийся. Да и манерами он скорее напоминал наёмного убийцу: выдержанный, спокойный, немногословный, со скупыми выверенными движениями. Или, может, я перегибала, а на самом деле ничего столь уж криминального в его облике не было, и мне просто показалось из‑за слишком светлых серых глаз и природной эльфийской грации.

Здесь мы надолго не задержались. Закончили бы ещё раньше, но я в конце концов всё‑таки уговорила Менгереля разбавить чёрно — белую гамму более живыми оттенками: благородной изумрудной зеленью и очень тёмным бордовым. Хотя, кажется, согласился он в итоге просто чтобы не спорить из‑за ерунды.

— Почему ты так негативно воспринимаешь все цвета, кроме чёрного и белого? — полюбопытствовала я, когда мы выходили из лавки. — Из‑за артефакта?

— Нет, просто так проще, — поморщился он.

— А к синему почему так категоричен?

— Не люблю, — лаконично отмахнулся демон, и я решила не развивать тему. Ну, не любит и не любит, это ведь не повод в душу лезть!

Хозяйкой магазина женской одежды неожиданно оказалась демоница. Причём более чем колоритная; высокая, статная, с идеально вылепленными чертами лица, смуглой кожей и роскошными нежно — розовыми волосами, локонами спадавшими ниже талии. А ещё, и это озадачило меня сильнее всего, подобная внешность уравновешивалась на редкость флегматичным темпераментом. Наша колоритная компания вызвала у неё значительно меньше эмоций, чем даже у соседа — эльфа; тот явно испытывал любопытство, хотя и старался его не показывать, а эта же была невозмутима как памятник. И это не могло не радовать.

На моё счастье, платье с перчатками всё‑таки не было обязательной формой одежды, а чёрный — не был обязательным цветом. Так что я стала счастливой обладательницей не только некоторого количества нижнего белья, но ещё двух пар широких брюк, не стесняющих движения, нескольких свободных разноцветных рубашек с длинным рукавом, красивого широкого плетёного ремня и совершенно потрясающих мягких кожаных тапочек, на которые с облегчением сменила изрядно побитые жизнью туфли. Славка, правда, такую перемену не одобрила, и ворчливо сообщила, что маме гораздо лучше в короткой юбке, потому что "есть что показать" (это она от Соньки нахваталась), но сейчас я меньше всего хотела кому‑то что‑то показывать и привлекать внимание.

Мы собирались выдвигаться в сторону дворца, даже почти вышли на улицу, когда на меня вдруг накатила слабость, и на мгновение потемнело в глазах. Я попыталась вслепую нашарить стену, чтобы ухватиться и не упасть, но на помощь своевременно подоспел Гер.

— Зоя? — настороженно спросил он, втаскивая меня обратно в лавку.

— Мам, ты чего? — испуганно пробормотала рядом Славка, обеими руками вцепляясь в мою ладонь. Вслед за слабостью пришла волна жара, как будто я распахнула дверь в натопленную баню, и на меня оттуда дохнуло паром.

— Не знаю… Наверное, от переутомления, — неуверенно предположила я, когда Менгерель осторожно усадил меня на диванчик для ожидающих. Рядом через мгновение возникла хозяйка магазина, протягивающая мне большую глиняную кружку с отбитым краешком. Я только теперь сообразила, что страшно хочу пить, и опрокинула в себя добрые пол литра обыкновенной холодной воды.

— Сомневаюсь, — тихо подала голос демоница, разглядывая меня с очень мрачным выражением лица. И я тоже усомнилась, когда вслед за жаром пришла отчётливая и явно чья‑то чужая мысль. Что мне надо сейчас встать, выйти на улицу, пройти два дома налево, там повернуть… — Держи её! — шикнула женщина с розовыми волосами, и Гер, опомнившись, перехватил меня поперёк туловища. Собственные мысли в голове копошились очень вяло, где‑то на фоне. Я лениво удивлялась, куда меня понесло, и с чего бы так сильно. И вообще, явно происходит что‑то неправильное, и, наверное, не стоит послушно идти, куда зовут.

Только на стремлении срочно пойти туда все эти размышления никак не сказывались. Более того, я начала упрямо выдираться из рук Менгереля, ощущая тянущую боль и нарастающую ломоту во всём теле от того, что вынуждена оставаться на месте.

— Зоя, что… — совсем уж растерянно пробормотал демон.

— Гер, а тебе симптомы не кажутся знакомыми? — флегматично уточнила хозяйка лавки. Через мгновение демон, кажется, понял, что та имела в виду, и грязно выругался себе под нос.

— Лада, перенесёшь нас всех? — добавил он.

— Я не думаю, что это хорошая идея, — отозвалась женщина. — Ты же знаешь, у меня с перемещениями не очень.

— Идти с ней в таком состоянии и с ребёнком — ещё хуже, — отмахнулся он.

— Ладно, сейчас попробую. Да выруби ты её уже!

…Очнулась я с мыслью, что мне давно уже не было так плохо, и противоречащим ей ощущением дежа — вю, утверждающим, что совсем недавно что‑то подобное уже было. Ещё через некоторое время я даже вспомнила, что "недавно" было обыкновенным похмельем, а сейчас ощущения хоть частью и похожи, но всё‑таки не идентичны. Не было тошноты и головной боли, но взамен них пришла боль в каждой мышце, напомнившая о брожении по катакомбам чужого мира, и звенящая пустота в голове, очень неохотно заполняющаяся мыслями. Такое впечатление, что и тело, и мозг одинаково устали, и теперь не желали нормально функционировать.

А вот в остальном было похоже. Точно так же трудно дышать, потому что нос утыкается в подозрительно знакомую грудь, точно так же что‑то мягкое под боком. Правда, запах странный, больничный, и, кажется, одежды на мне нет вовсе. И на мужчине, похоже, тоже, но я на всякий случай решила не проверять. Не сейчас. Надо строго дозировать шокирующие известия, чтобы суметь их безболезненно переварить.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо проговорил демон.

— Честно говоря, хреново, — нервно хмыкнула я. — Ощущение, как будто всю ночь разгружала вагоны. Что случилось?

— А что последнее ты помнишь?

— Ну… помню, по магазинам ходили. Потом мне, кажется, стало плохо. Да?

— Вроде того, — с глубоким тяжёлым вздохом сообщил он. С таким тяжёлым, что я запаниковала. На пробу пошевелила пальцами ног — шевелятся. Руки тоже на месте, ну и так вроде не совсем всё плохо, помирать, кажется, не собираюсь.

— Что со Славкой?! — тут же всполошилась я. Даже на локте сумела приподняться, и не удержалась от шокированного "ой, ля!", оглядевшись по сторонам.

— С Мирославой всё в порядке, — поспешил заверить меня мужчина и явно с трудом сел.

— Почему мы… здесь? — мрачно поинтересовалась я, с неприязнью оглядываясь и рефлекторно подаваясь ближе к демону.

Глупость, конечно, несусветная: искать защиты от мрачного логова маньяка у этого самого маньяка под мышкой, но я за всеми нашими приключениями успела напрочь забыть о данной стороне его жизни. Страшным Доктором Смерть Гер вроде бы быть перестал, но, очнувшись в его лаборатории на препараторском столе, я совершенно не обрадовалась. Обнадёживали два факта: во — первых, я явно жива и вроде бы даже не смертельно больна, и, во — вторых, хозяин лаборатории только что преспокойно дрых со мной в обнимку на том же самом столе. На котором, к слову, было заботливо подстелено толстое одеяло. Или тонкий матрац? Даже подушка присутствовала, и тёплый плед сверху.

— Потому что лаборатория со всем оборудованием — только здесь, — проговорил он, прислоняясь спиной к стене. Выглядел демон не лучшим образом; как будто заснул буквально несколько минут назад, а до этого… тоже вагоны разгружал.

Самая очевидная мысль (что именно мы грузили и с чего оба такие заморенные) поскреблась в голову, но я поспешила временно её отогнать. Решать проблемы надо по мере появления! А иначе в сложившейся ситуации и рехнуться можно.

— Если ты хотел меня запугать и запутать, у тебя это получилось, — сообщила я. — А теперь — можно последовательно? Что произошло? Я даже обещаю не ругаться, если будешь говорить по существу. И так уже понятно, что ничего хорошего, можно дальше не нагнетать!

— Да, действительно, — пробормотал мужчина, растирая ладонями лицо. — Извини, я… как ты говорила? Туго соображаю спросонья. В общем, у меня две новости, хорошая и плохая. Хорошая состоит в том, что теперь я знаю, кто из богов окончательно устал от нашей диаспоры и Аэрьи. Во всяком случае, одну из основных фигур. И, честно говоря, совершенно не удивлён. Плохая… Что ты знаешь о приворотах?

— Можно я тебя ударю? — мрачно поинтересовалась я. — Просила же, по существу! К кому меня приворожили? Что‑то я не чувствую в себе никакой всепоглощающей любви к некоему хмырю неопределённого происхождения.

— Не приворожили, пытались, — отмахнулся он. — Собственно, поэтому мы здесь; надо было сделать противоядие, ну и лечение не такое простое. Приворот — это…

— Стоп! — оборвала я. — Давай лекцию по теории ты толкнёшь минут через десять. Мне больше интересно, кому и зачем это понадобилось. Ещё какой‑то демон возжелал прийти к власти таким образом? Не верится.

— Точно тебе скажет только Аэрьи, — невесело усмехнулся он. — Но, учитывая, что приворот был парный и второй его жертвой оказался достаточно высокопоставленный эльф, вероятно, таким образом пытались окончательно испортить отношения ещё и с ними.

— За уши притянуто, — я даже поморщилась. — Эльфийские, длинные. Гер, вот сейчас — не верю! Я, конечно, наивная барышня, и лет мне не так уж много, но я в жизни не поверю, что взаимная наколдованная влюблённость меня и какого‑то эльфа может повлиять на отношение эльфов к демонам. Из своего короткого опыта общения с этими ребятами я вынесла, что в Империи к демонам в отсутствие Наместника относятся как к мартышке с гранатой, и предпочитают лишний раз не трогать и не провоцировать, и уж из‑за такой мелочи точно не будут дёргаться. Я ведь даже не демон, а персонаж, представляющий собой исключительно символическую ценность. Сомневаюсь, что ты всерьёз этого не понимаешь. Демон, поимей уже совесть, а? Я понимаю, вам по статусу не положено, но честно — надоело! Или кончай изображать из себя дружелюбное привидение, или давай уже на чистоту. А то у меня сложилось устойчивое впечатление, что я вляпалась в какую‑то очень давнюю историю, и мы с дочерью тут просто под руку подвернулись.

Мужчина всё это время сидел неподвижно, расслабленно привалившись к стене и закрыв глаза. И некоторое время после того, как повисла настороженная тишина, тоже не шевелился, изображая спящего. Потом выпрямился, молча слез с высокого стола и принялся одеваться.

— Гер? — настороженно окликнула его я. Неужели, обиделся?!

— Тебе не кажется, что это не лучшее место для очень долгого и серьёзного разговора? — спокойно отозвался он. Поведение мужчины мне категорически не понравилось, но спорить сейчас смысла не было, поэтому я последовала его примеру, и тоже начала одеваться. Благо, мои вещи обнаружились здесь же.

В том же молчании мы дошли до покоев демона. Очень хотелось заикнуться о необходимости встретиться со Славкой, но я решила пока прикусить язык. Дочь, конечно, волнуется, да и я волнуюсь; но я была совершенно уверена, что она в безопасности, а обещанный Менгерелем разговор сейчас важнее.

Правда, до разговора мы дошли не сразу: в комнате ждал завтрак. Я, видимо, по дороге заразилась от Гера мандражом и стремлением немного оттянуть час "Ч", потому что молча согласилась сначала поесть. Тем более, появилось ощущение, что меня опять несколько дней не кормили, и всплыл ещё один актуальный вопрос: а сколько я провалялась без сознания? Правда, задавать его я тоже поостереглась. Во избежание очередной моральной травмы.

— В общем, как я говорил, разговор получится долгим. Очень долгим. Особенно если рассказывать с самого начала, — сообщил он, опускаясь на диван и жестом приглашая меня присесть рядом.

— С сотворения мира? — нервно хмыкнула я, принимая приглашение. Нервно обняла небольшую диванную подушку, чтобы чем‑то занять руки.

— Практически, — серьёзно кивнул демон.

— Я вообще‑то пошутила.

— А я — нет, — усмехнулся он. — Ты успела что‑нибудь выяснить об этом вопросе?

— Ну, Санс подкинул мне какую‑то книжку с картинками. Вроде ваш Аэрьи начал потихоньку творить себе подобных, потом прервался на богов, потом опять вернулся к демонам. Потом разочаровался в вашем непослушании, и руками некоей Авиэль выбрал Наместника. Потом, когда она спровоцировала свару, он сам её прикончил, но тут вмешалась богиня Ноотэль, которая являлась её матерью и по совместительству создательницей всех эльфов. Они долгое время собачились, но в конце у них вроде бы случилась любовь, и они примирились. Я так понимаю, реальность от этой истории далека?

— Нет, почему же? В целом верно, просто традиционно — без подробностей, — пожал плечами мужчина.

— Ну, да, пробелов многовато, — себе под нос пробормотала я.

— Да. И один из самых очевидных — если Авиэль была дочерью, а не созданием Ноотэль, то можно сделать вполне закономерный вывод, что девочка была отнюдь не рядовой эльфийкой, а как минимум — полубогиней. И задать не менее закономерный вопрос: а кто же папа, о котором ни в одной легенде нет ни слова?

— Это ты? — я нервно хихикнула.

— Куда уж мне, — с сарказмом отозвался он. — Боги нас, демонов, презирают. В чём‑то они, как ни прискорбно, правы.

— А в чём разница‑то? — опомнилась я. — Чем боги отличаются от демонов?

— Мы не умеем творить, — пожал плечами Менгерель. — Мы умеем копировать, способны разрушать или восстанавливать по образу и подобию, умеем даже делать логические выводы, вполне ловко комбинировать чужие изобретения, даже что‑то усовершенствовать, но — не творить что‑то принципиально новое, никем прежде не испробованное. Ремесленники, но не творцы.

— Мне кажется, я не вполне поняла, — хмуро пробормотала я.

— Произведение творца отличается от произведения ремесленника душой. Мы не умеем вкладывать часть себя и не умеем дарить предметам жизнь. Видимо, такие вот у нас увечные души. Именно эту свою ошибку Аэрьи исправил, когда создал богов. Вот только я, наверное, никогда не узнаю, зачем он сотворил остальных демонов и зачем оставил нас жить — неудачный эксперимент и первую попытку. Может, в назидание себе и прочим. Или почитал слишком полезными. А, может, всерьёз к нам привязался и просто пожалел; хотя гуманней было убить, право слово. Потому что мучаются в результате все — и мы, и окружающие. Так или иначе собственную ущербность сознают все, вот только смириться с ней, принять обыкновенным недостатком, — в конце концов, даже среди способных к творчеству разумных существ настоящие творцы встречаются исключительно редко, — и жить спокойно способны немногие. Частью именно отсюда проистекает вошедший в легенды цинизм и эгоизм демонов. Учитывая, что при таком серьёзном недостатке мы всё‑таки сильнее богов, они стараются к нам не лезть, но если подвернётся возможность сделать гадость — воспользуются с удовольствием. Как ни парадоксально, к Аэрьи боги относятся с меньшим пиететом, чем мы; может, потому он нас и оставил, что мы гораздо более благодарные при всех своих недостатках создания? Мы же богов тоже не любим, но всё больше из зависти, и в их дела обычно не лезем: нам не интересно. Это, собственно, предыстория.

— Что‑то я уже не уверена, что хочу слышать остальное, — хмыкнула я, когда мужчина взял паузу промочить горло. — Это, если что, была шутка!

— Я так и подумал. В общем, возвращаясь к предыдущей теме, у богов тоже есть своё ограничение: они не могут убивать непосредственно. Причём все, начиная с собственно Аэрьи.

— Может, потому он с вами и не разобрался?

— Вряд ли. Это ограничение очень легко обойти, особенно с его силами, — отмахнулся Менгерель. — Он мог создать какую‑нибудь болезнь, поражающую только демонов и дающую стопроцентный летальный исход. Или организовать катаклизм. В общем, вариантов масса, было бы желание. История с Авиэль получилась… дурацкая. Он сам защитил её от любых магических изменений; настолько качественно, что сам же не смог ничего исправить, но при этом к счастью не сделал её бессмертной. Приказать убить бог тоже не может, но может намекнуть и подтолкнуть нужное существо к нужной мысли. Авиэль убил я. И Эльтора, её отца, — тоже, но уже значительно позже, когда Аэрьи с Ноотэль… примирились. В высших сферах разводы не предусмотрены.

— Кхм. Хреново выглядит этот ваш верховный бог с такой биографией, — растерянно кашлянула я. — И эльфийка его тоже не лучше.

— Он вправе распоряжаться нашими жизнями так, как ему угодно, — невозмутимо парировал демон, а я благоразумно не стала развивать эту тему, решив молчать и слушать дальше. Я в общих чертах уже догадывалась, к чему могло привести подобное начало, но стоило выслушать подробности из первых уст. — Последнее событие случилось как раз чуть больше тысячи лет назад, и поскольку Светозарную больше ничто не держало в этом мире, она ушла вместе с Аэрьи куда‑то за его пределы. И у меня есть подозрение, что они не вернутся даже в том случае, если этот мир встанет на край гибели. Но проверять по понятным причинам не тянет.

— А остальных Указующих тоже убивал ты? — осторожно уточнила я.

— Нет, кода сама Авиэль была мертва, Творец сумел внести нужные ограничения. Не волнуйся, я правда знаю, как их обойти, — успокоил меня он.

— Ну, будем считать, я тебе верю. Ладно, не о том речь. Я думала, вся эта катавасия связана с переделом сфер влияния, но раз тут такой мощный личный мотив, попробую угадать; за бедолагу Эльтора кто‑то решил отомстить?

— Именно, — усмехнулся он. — Видора — праматерь икшей и повсеместно считается богиней любви. Видишь ли, богов значительно меньше, чем демонов, и, несмотря на многообразие видов, государств и языков у смертных единый пантеон, просто каждый больше почитает своего собственного покровителя, чем прочих. И каждый вид отражает основную суть своего божества. Икши… очень плодовиты и любвеобильны.

— То есть, вот эта Видора и пытается мстить за Эльтора? Она сама была в него влюблена? А почему так поздно и таким заковыристым способом?

— Тебе знакома фраза "худшее проклятье — это в точности сбывшаяся мечта?"

— В общем, да. "Бойтесь своих желаний: они имеют свойство осуществляться". А причём здесь это?

— Аэрьи создал Видору для меня, — усмехнулся демон. Улыбка вышла… очень нехорошая, злая. — Он вообще относился ко мне с особенной симпатией, и таким образом решил отблагодарить — выполнить желание. Только когда это желание обрело плоть и кровь, стало очевидно, что некоторым мечтам лучше не видеть света. Ну, или, по крайней мере, их надо точнее формулировать. Разумеется, винить кого‑то, кроме себя самого, глупо. Это я сейчас понимаю, в чём был не прав и что сделал неверно, а тогда… В общем, Видора возненавидела меня почти сразу, а заодно со мной — и Аэрьи. За дело. Но не до такой степени, чтобы немедленно начинать мстить. А потом я убил Эльтора, которого она любила.

— М — да, какие шекспировские страсти… А почему функции киллера выполнял именно ты? Ты как‑то не тянешь на идейного потрошителя. Во всяком случае, отдельные индивиды подходят на эту роль значительно лучше, и это я ещё мало кого знаю!

— Следствие особого доверия Аэрьи, — нервно усмехнулся он. — А ещё против меня не помогает никакая защита, если только жертва способна меня услышать.

— То есть, убивать словом — это всё‑таки личный талант? Как необнаружимость поисковыми заклинаниями?

— Вроде того, — медленно кивнул он. — Это… Иймар.

— Ваш язык? Сартанар говорил, что он нереально волшебный. Но я не подозревала, что настолько.

— Да. Язык. И арам. Моё личное имя, — так же медленно, с расстановкой проговорил он.

— И поэтому именно у тебя речь на родном языке работает так эффективно? — озадаченно хмыкнула я. — Погоди, но как же ты тогда разговаривал? До того, как появились другие языки. Или у тебя работает только команда "умри"?

— Я не разговаривал, — он пожал плечами.

— Так, ладно, вернёмся к нашим баранам, — я затрясла головой, не желая сейчас углубляться ещё и в эту тему. — Видора жаждет вашей с Аэрьи крови, и её даже можно понять. А причём тут я, и чего она ждала столько времени?

— Она не ждала. Сначала выясняла личность убийцы, потом искала пути, — поморщился он. — Один раз у неё даже почти получилось, но я лишился только глаз. Мне вообще феноменально везёт по части живучести, — мрачно хмыкнул он.

— Но почему нельзя было, скажем, точно так же заколдовать меня, только чтобы я не Санса, а тебя убила? — нахмурилась я.

— Увы, убить меня можно только лично, — опять усмехнулся демон. — Меня не замечают не только поисковые заклинания.

— Вот он, закон всемирного равновесия в действии.

— Что ты имеешь в виду?

— Твою совестливость. Или, вернее, неагрессивность. С такими способностями, да со съехавшей кукушкой, можно весь мир наизнанку вывернуть, — с нервным смешком пояснила я.

— Естественные барьеры, да. Убивать… больно, — на мгновение запнувшись, ровно проговорил он. А я малодушно не стала уточнять, что именно имелось в виду.

— Ты поэтому так долго терпел этого Луна? — поинтересовалась осторожно.

— Нет. Это было… мгновенное помутнение. Я очнулся не намного раньше тебя, и просто не сразу про тебя вспомнил.

— А как это связано? — я озадаченно вскинула брови.

— Не важно, — отмахнулся демон. Настаивать я, опять таки, не стала, и предпочла вернуться к основной теме. Хотя любопытство грызло немилосердно.

— В общих чертах понятно, но я так и не поняла, причём тут я? Приворотом меня приголубила, насколько понимаю, именно эта Видора, но я‑то вообще человек, да ещё из другого мира, так что на любимую мозоль наступить не могла. Да и к Сансу она с чего прицепилась? Или она всё‑таки желает сжить со свету всех демонов разом?

— Одно другому не мешает, — пожал плечами мужчина. — А ты… Не имея возможности легко меня убить, решила помучить.

— Моим приворотом? — подозреваю, выражение лица у меня в этот момент стало совершенно дурацким. Я могла предположить, как именно это должно было сработать. И даже догадывалась, что Менгерель ко мне неравнодушен; сомнительно, честно говоря, что он стал бы возиться со мной из одной жалости. Но при подобном сценарии подразумевалось нечто гораздо более серьёзное, чем симпатия!

— Да. Подарить тебе счастье с другим, а меня оставить кусать локти от невозможности что‑то изменить, — прозвучало с отчётливым сарказмом, и у меня немного отлегло от сердца. Если бы он подобное и в таких выражениях высказал всерьёз, я бы усомнилась в его душевном здравии. И своём заодно.

— Как это — не изменить? Снять чары, и всё!

— Это божественные чары. Считается, что их нельзя уничтожить, — усмехнулся он уголками губ.

— Э — э… но раз я не чувствую в себе всепоглощающей любви к некоему незнакомому типу, ты всё‑таки смог это сделать?

— Смог, — кивнул он. — Приворот не создаёт любовь. Любовь и ненависть — это два чувства, которые невозможно вызвать магией. Можно поставить разумное существо в такие условия, когда они с большой долей вероятности возникнут, но гарантии никто не даст. Приворот — это нечто вроде наркотика; жёсткая, глубокая и безальтернативная физиологическая привязка. Тут или привыкнешь, или свихнёшься.

— И это она вот так собиралась обеспечить мне счастье? — содрогнулась я.

— Видора, увы, именно это считает любовью, — он едва заметно пожал плечами.

— А если грохнуть полюбовника?

— Приворот парный, умрёт один — умрут оба, — вновь пожал плечами мужчина, а меня аж передёрнуло от такой перспективы.

— Бр — р! Как хорошо, что у тебя всё‑таки получилось от этой гадости избавиться. Спасибо! — прочувствованно проговорила я.

— Даже несмотря на то, что всё это — по моей вине? — мрачно уточнил он.

— Да ладно, не ты же накладывал, — отмахнулась я. — Тем более, вытащил ты меня сам, так что, считай, реабилитировался. Не знаю, правда, как у тебя это получилось, но судя по моему самочувствию и твоему внешнему виду, было трудно.

— Ты совсем ничего не помнишь? — кажется, с облегчением уточнил он.

— Последнее, что я помню, это как я отключилась в магазине. Ну, или ты меня отключил, я не поняла. А что, я пропустила что‑то интересное? — захихикала я. — Да ладно, жива, здорова и вроде бы в своём уме, остальное можно пережить. Некоторые ощущения в организме, правда, наталкивают на определённые неприличные мысли, но я не думаю, что стоит на них зацикливаться. По многим причинам, но, главное… Если бы ты хотел сделать мне что‑то очнеь плохое, ты бы уже давно сделал: возможностей была уйма. А ты вместо этого по мере сил обо мне заботился, и вообще относился очень по — человечески. И мне совершенно не хочется ругаться с тобой из‑за чего‑то, о чём я ко всему прочему не помню. В конце концов, может, мне вообще понравилось! Если хочешь, могу закатить истерику, но — попозже, ладно? Ты, главное, напомни.

Мужчина в ответ тихо засмеялся и кивнул.

— Хорошо, напомню.

Несколько секунд повисела тишина, за которую улыбка с лица демона сползла, а потом он очень серьёзно проговорил:

— Спасибо. Это очень… странное и непривычное ощущение. Но — приятное.

Я не сразу сообразила, о чём он, а когда дошло — даже дотянулась и сочувственно погладила его по руке. Может, ограничилась бы ободряющей улыбкой, но мимика с этим собеседником помогала мало.

— Да ладно, я помню, что у вас с доверием всё плохо, но ты, по — моему, достоин его как никто.

Демон вместо ответа ловко перехватил мою ладонь, легонько сжал, а потом осторожно, но настойчиво потянул меня к себе. Я несколько насторожилась, но упираться пока не стала: по — прежнему не сомневалась, что ничего плохого мне здесь не сделают. В общем‑то, угадала; Менгерель просто меня обнял, крепко, но совершенно прилично. Так что я расслабилась, уткнувшись носом ему в шею и обняв в ответ. И очень искренне, от всей души пожелала ему счастья; не суррогатного, как в понимании этой их контуженной богини любви, а нормального, его собственного. Из всего того паноптикума, с которым мне довелось столкнуться, данный конкретный демон был наиболее достоин не только доверия, но и всего самого лучшего. Он, по — моему, из местных "бессмертных" вообще самый нормальный, даром что биография местами… м — да.

— Гер, а ты бы очень расстроился, если бы не получилось снять приворот?

— Более чем, — нервно усмехнулся он. Я несколько секунд поборолась с собой, пытаясь решить, перевешивает ли моё любопытство тактичность или нет, и в итоге поступила очень по — женски: всё же задала интересующий вопрос.

— То есть, я тебе нравлюсь? Я правильно поняла? — и почему‑то затаила дыхание от нетерпения. Несколько очень долгих секунд мужчина молчал, и, по — моему, это молчание было гораздо красноречивее любых слов.

— Да, — отозвался он в конце концов. Голос прозвучал ровно и спокойно, и сердце не ускорило ритм. Только хвост несколько раз нервно хлестнул меня по бедру, но демон и его вскоре призвал к порядку. — Но я не думаю, что стоит обсуждать эту тему, — тихо добавил он.

— Почему? — вырвалось у меня.

— Потому что это бессмысленно и бесполезно. Через пару недель ты в любом случае вернёшься домой со своей дочерью: вам обеим не место в этом мире, а особенно — в этом месте. Живой Указующей не место в этом мире. А мне — не место в вашем. Не говоря уже о том, что ты смертна, а вот я умереть не могу.

— То есть, я тебе настолько нравлюсь? — пробормотала я после долгой паузы.

— Да, — так же спокойно подтвердил демон.

— Знаешь, в нашем мире есть такая крылатая фраза "лучше любить, но потерять, чем вовсе не знать любви", — невесть к чему пробормотала я. Не могу же я сама намекать ему на дальнейшее развитие отношений! Ведь не могу же, да?

— Это мог сказать только тот, кто никогда никого не терял, — насмешливо хмыкнул мужчина и тут же продолжил, закрывая тему и размыкая объятья. — Пойдём, Мирослава ждёт тебя и очень волнуется.

— А сколько прошло времени с моего обморока? — встрепенулась я.

— Всего несколько часов, — отмахнулся он, одновременно со мной поднимаясь с дивана.

В сторону комнаты дочери я выдвинулась с заметно преувеличенным энтузиазмом. К стыду своему прекрасно понимая, что движет мной в большей степени не беспокойство о ней, а собственное желание поскорее выбросить из головы состоявшийся неловкий разговор и оставленное им очень горькое послевкусие.