Каникулы мне нравились. Можно было признать это со всей ответственностью, и сказать за то спасибо капитану Ингу Ро, терпеливо и без малейших признаков недовольства выгуливавшему меня по родной планете.
К моему искреннему удивлению он оказался не таким уж занудой и молчуном, а продемонстрировал качества хорошего рассказчика, да к тому же весьма эрудированного человека. Ну, или он просто очень хорошо знал историю и обычаи родного мира.
Я, например, выяснила, что Честь — это не единственное божество в пантеоне дорийцев. Вернее, как таковых богов у них вообще не было, но мне было привычней называть их для себя именно так. А вообще дорийцы считали, что в мире существует три основных начала — Честь, Воля и Желание. Первое было основополагающим, высшей целью жизни любого человека. Долгом любого человека было следовать пути Чести, и тогда после смерти его ждали Чертоги — рай, в котором каждый будет абсолютно счастлив. Уточнять, что по мнению местных считается «абсолютным счастьем», одно ли оно на всех, или всё-таки отвечает индивидуальным предпочтениям, я не стала. Зачем травмировать собственную хрупкую психику такими жуткими подробностями?
Так вот, Честь была индифферентна к поступкам человека. Она была объективна и неизменна, и никак на человеческий путь не влияла. Мол, хочешь иди этим путём, хочешь — делай что хочешь, самой по себе Чести до этого не будет никакого дела. Она беспристрастна и просто существует, как звёзды или галактики.
А вот Воля и Желание — эти два начала были более персонифицированы. На первый взгляд всё было очевидно: Воля начало светлое, и ведёт оно путём Чести, а Желание — начало тёмное, и настойчиво пытается человека с оного пути согнать. Но это на первый взгляд, а по факту дорийцы считали, что оба начала должны пребывать в равновесии, и только тогда можно спокойно идти по пути Чести. Потому что холодная Воля способна завести несчастного человека в такие дебри, где Честью и не пахло, и только Желание могло вывести обратно. Так что в итоге получалась вполне себе органичная и взвешенная философия.
Разумеется, воплощением Воли служили мужчины, воплощением Желания — женщины. Этому я совершенно не удивилась, и даже, что характерно, не возмутилась. Как-то глупо протестовать против очевидного. Так что с институтом брака у ребят тоже был полный порядок: супружеская пара была идеальной с точки зрения религии формой существования. Разводы случались, но были довольно редкой вещью. И на этом я решила тему семейных отношений свернуть, чтобы не топтаться своему гиду по больной мозоли.
Сооружений культового назначения у них было немного, и все они типологически были схожи, хотя в мелочах здорово отличались. Монолит Воли был холодным зданием строгих черт и выверенных пропорций, и его служители могли помочь советом, успокоить, поддержать. А Оплот Желания обычно представлял собой огромный живописный парк с цветами, беседками, симпатичными павильончиками и проститутками обоих полов вместо служителей, выполнявших ещё и функцию психотерапевтов и жилеток для нытья.
Судя по всему, Инг мою экскурсию решил начать именно с рукотворных красот. Мы посетили несколько музеев, среди которых к моему удовольствию оказался огроменный музей оружия. Где я почти без удивления выяснила, что страсть к ручному холодному оружию предки дорийцев притащили с собой ещё с Земли и настырно прививали всем потомкам. В общем, подтвердилась основная теория нашего преподавателя по ксенокультурологии (да и не только его), что колонию на Доре основали какие-то идейные околорелигиозные фанатики, помешанные на очень древней истории.
Нападения, кстати, не повторялись. Я так поняла, что эта «Свобода Воли» была довольно чахлой организацией, которой ко всему прочему катастрофически не везло. Почти все их акции срывались по нелепым случайностям (как и произошло в моём случае), и очень многие верили, что эти ребята уже надоели чуть ли не самой Чести. Но ребята были дюже упорные (если не сказать «упоротые»), и настырно продолжали пытаться изменить мир к лучшему.
Уже через пару дней я окончательно привыкла к Ингу, а он, похоже, привык к моим выходкам. Да что там, он даже начал иногда улыбаться мне в ответ, и это доставляло мне массу удовольствия. С ним рядом вообще было очень здорово и почему-то настолько уютно, будто я знала его тысячу лет. Ещё меня постоянно тянуло обниматься, но с этим я старательно боролась, ограничиваясь тем, что хватала мужчину за руку по поводу и без. Хотя он как будто вообще не снимал свои перчатки, а я бы, совершенно определённо, предпочла чувствовать живое тепло.
А на седьмой день моей культурной жизни на Доре нас по возвращении из музея культуры и народных промыслов ожидало приглашение на завтрашний день во Дворец Совета, где должна была состояться встреча с делегацией Земли. И даже прилагалось «нарядное» одеяние для меня.
— Чёрный — традиционный цвет, — попытался утешить меня Инг, видя, как меня перекосило при виде наряда и, наверное, ощущая всю гамму моих эмоций. — А фасон выбрали, насколько я понимаю, самый модный в этом сезоне.
— Ладно. Разберёмся, — недовольно проворчала я.
— Мне кажется, тебе пойдёт, — вполне искренне предположил он. Даже не льстил; похоже, действительно так думал.
Утро началось отвратительно. С примерки. В этом наряде я выглядела как ворона, сунувшая голову в палитру очень жизнерадостного художника.
Спору нет, сам по себе наряд был довольно неплох. Длинная струящаяся юбка из великолепной ткани была щедро отделана чёрной же вышивкой с какими-то чёрными и блестящими камнями (причём как бы не бриллиантами). Сверху прилагался короткий чёрный топ уже знакомого фасона (бывшая Инга в таком же щеголяла), прикрытый кружевным чёрным же чехлом.
Ещё несколько секунд полюбовавшись на себя в зеркало, я решила: да, наряд неплох. Для похода на похороны. И поняла: хрена лысого я покажусь гостям с родной планеты в таком пафосно-траурном виде. Поэтому, свистнув под шумок на кухне плазменный резак, я с торжественным видом, вооружённая расчёской и средствами для укладки, гордо удалилась в ванную. Делать причёску.
Кажется, Инг подозревал неладное, но у него просто не было доказательств. А я специально подгадала время так, чтобы времени на покупку нового наряда не осталось в принципе.
Наверное, это было глупо и даже по-детски, но этот чёрный мешок меня всерьёз разозлил. Нет, я понимаю, у них традиции, и всё такое. Но мне как прикажете пережить светское мероприятие, когда я чувствую себя монахиней какого-то древнего закрытого ордена?! Нет уж, эпатаж — наше всё, пусть им будет стыдно. Хотя бы за меня, потому что мне-то стыдиться нечего.
В итоге изменения оказались минимальными. Я подрезала юбку до приемлемой длины (с моей точки зрения, чтобы в ногах не путалась) да украсила нижний топик, который сплошной, живописным декольте. Весьма приличным, кстати, без экстрима. Чехол вообще не стала трогать: не поднялась у меня рука на это изящество, не такой уж я варвар, и ничто прекрасное мне не чуждо. Нацепив и критически осмотрев результат, я пришла к выводу, что стала выглядеть гораздо лучше. Мрачновато, но симпатично и уже не похоронно.
Добавив к платью фирменный начёс, окончательно осталась довольна. Жалко только, накраситься нечем; я обычно к макияжу не прибегаю, и не озаботилась в единственный визит в магазин. Да и потом тоже не вспомнила. Хорошо хоть, брови и ресницы я вместе с волосами покрасила (нет, не в радугу, а просто в синий), чтобы черты лица на фоне яркой гривы никогда не терялись. Ну да ладно, лучшее — враг хорошего.
Дождавшись, когда предчувствующий опоздание Инг в третий раз постучится в ванную и уже раздражённо поинтересуется, жива ли я там и когда буду готова, я торжественно одёрнула юбку и рывком открыла дверь.
— Готова я, иду, не шуми.
— Варвара! — через несколько секунд, которые мужчина просто потрясённо разглядывал меня, сумел наконец выдохнуть он. — Что это?!
— Это называется «нормальный человеческий наряд для молодой девушки, идущей на торжественное мероприятие, не являющееся похоронами или поминками», — развёрнуто и не скрывая ехидства разъяснила я.
— Пойдём, — сквозь зубы процедил он. — Представляю, что скажет твой отец, если это увидит.
— Нет, не представляешь, — безмятежно ответила я. — Зато я точно знаю, о чём бы он подумал, если бы увидел меня в том похоронном мешке. Что таким образом вы пытаетесь скрыть следы побоев, кандалы, бомбу или ещё что-нибудь.
— То есть? — ошарашенно обернулся капитан на пороге, уже выходя из дома. — Ты хочешь сказать, вот это его не возмутит?
— Инг, мой папа меня всё-таки довольно давно знает, — я насмешливо хмыкнула. — Неужели ты думаешь, что он не в курсе моего стиля одежды? Я, на минуточку, вообще-то с родителями всю жизнь прожила, так что они у меня закалённые. Маму вот эта расцветка только шокировала, но и то она быстро привыкла. А у отца нервы вообще очень крепкие.
— Я бы свою дочь в таком виде из дома не выпустил, — обречённо вздохнул мужчина (к слову, тоже весь в чёрном; в том самом наряде, в котором он сопровождал меня с корабля), смиряясь с неизбежным.
— Вот и радуйся, что ты не мой папа, — весело продемонстрировав ему язык, я нырнула в нутро летательного аппарата, по дороге звучно шлёпнув не ожидавшего такой подставы капитана пониже спины. В транспорт он забрался только через десяток секунд, и на лице капитана в этот момент была какая-то безнадёжная обречённость.
А мне было недосуг толковать его эмоции. Я едва не подпрыгивала на месте от нетерпения. Папа! Я вот-вот его увижу, живого, настоящего, совсем рядом, родного! И, значит, совершенно точно, он очень скоро меня отсюда вытащит.
Мысль о том, что я уже не вполне уверена, что так хочу в ближайшем будущем вытащиться из этой дыры, я старательно отгоняла. Потому что понимала: здесь мне не место. Это пока, когда я почётный и неприкосновенный член общества, на мои причуды закрывают глаза. А стоит от этого статуса избавиться, и этот же добрый заботливый Инг первым скажет мне веское «ша». Учитывая же, что я прекрасно осознавала: единственным стимулом остаться для меня служит один неулыбчивый брутальный мужчина, настроения эти мысли тем более не прибавляли. Лучше пережить одну несчастную любовь, чем похоронить себя на этой планете.
Летели мы долго и всё это время молчали. Хотя мне кажется, что летели сейчас гораздо быстрее, чем обычно; может, я правда слишком перестраховалась насчёт возможности меня переодеть.
В итоге мы приземлились возле уже знакомого мне здания, — того, которое с эпической лестницей, — где сегодня было довольно людно. Или, вернее, не так пусто, как в прошлый раз; если тогда в окрестностях стояло всего пять-шесть леталок, то сегодня их было значительно больше.
— Варвара, — вдруг, не спеша выходить, тихо позвал меня Инг. — Пожалуйста, веди себя хорошо, ладно? И не делай глупостей. Не при старейшинах!
Голос его звучал глухо и нервно, как будто мужчина едва сдерживался от того, чтобы придушить меня на месте. Неужели я с этим платьем настолько перегнула палку?
— Я буду умничкой, — чувствуя себя очень виноватой, пообещала я. — Ну, извини, я же не знала, что с этим платьем всё настолько сурово. Не сердись, — состроив просительную мордашку, я сложила брови домиком.
— Причём здесь платье, — себе под нос тихо буркнул он. — Если бы я сердился, всё было бы гораздо проще, — мужчина вздохнул и рывком поднялся из кресла. — Пойдём, а то в самом деле опоздаем.
Обещание своё я твёрдо решила выполнить, хотя пока от меня это никаких усилий не требовало. Мы опять шли безликими пустыми коридорами, но на этот раз финишировали уже без лестницы. Наверное, там тоже был какой-то жутко ритуальный смысл, который совершенно не касался делегации с Земли.
Сейчас мы вошли в такой же холодный и строгий, как прочая обстановка, зал. По кругу были расставлены кресла, из каждого из которых росли столики со встроенными экранами компьютеров. Часть кресел была занята одинаковыми тёмными фигурами. Поначалу мне показалось, что они просто одеты в старинные плащи с капюшонами, но потом я сообразила, что это какая-то более высокотехнологичная маскировка, и одеты они на самом деле могут быть как угодно.
Капитан, сделав мне жест не двигаться, коротко поклонился и что-то проговорил. Один из присутствующих (причём я даже не поняла, который именно) ему ответил, и они несколько секунд перебрасывались короткими фразами, после чего Инг подтолкнул меня к одному из кресел, а сам опустился в соседнее. В результате я оказалась сбоку от входа в зал, между своим спутником и одним из замаскированных типов. Маскировка была качественной: даже с расстояния в метр было невозможно что-то различить. Даже оценить комплекцию, и то не получалось.
Меня подмывало спросить, для какой цели это всё сделано и почему эти ребята так настойчиво прячутся, но я сдержалась. Обещала же хорошо себя вести.
Делегация землян объявилась вскоре, я даже не успела заскучать. Она была немногочисленная, всего восемь человек, причём из них несколько явно были охранниками, один — переводчиком (это я точно знала: несмотря на наличие лингводекодеров, дипломированный переводчик был положен по протоколу), а один, похоже, секретарём. В итоге собственно делегатов было двое: граждански одетый невысокий худощавый мужчина в возрасте, лицо которого часто мелькало в новостях, но фамилии которого я не помнила, и… отец. В знакомом мне повседневном подполковничьем мундире: чёрных брюках, синем кителе с белой рубашкой, в безукоризненно белых перчатках, с фуражкой в руке. На груди сдержанно пестрели орденские планки, каждую из которых я знала наизусть. В явном виде присутствовали только две награды, две простых золотых звезды Героя Земной Федерации, — одного из немногих орденов, практически в неизменном виде сохранившихся ещё с докосмической эпохи. Одна из этих звёзд, я знала, была присуждена ему за операцию на Ланнее, причём на тот момент — посмертно, потому что он сам какое-то время считался погибшим.
Отец держался чуть позади своего спутника, но это не помогало: по комплекции и общему впечатлению от внешнего вида он не уступал охранникам. Цепким взглядом тёмных серых глаз окинув помещение, ни на мгновение не задержался на мне. Но сердце у меня в груди радостно подпрыгнуло и торопливо заколотилось. Почти нестерпимо захотелось плюнуть на всё и повиснуть у отца на шее, визжа от радости и болтая ногами. Но я сдержалась буквально титаническим усилием воли, вполне отдавая себе отчёт, что такого эмоционального всплеска не оценят ни аборигены, ни (в конкретной ситуации; обычно он радовался) сам объект их приложения.
Выглядел он, к моему облегчению, гораздо живее, чем когда я видела его в прошлый раз: похоже, предыдущий разговор его несколько успокоил. Определённость, она всегда греет.
Хозяева встали, вежливо приветствуя гостей, вместе с ними встали и мы. Последовал обмен бессмысленными любезностями, причём говорил тот самый невысокий мужчина, а все остальные земляне скромно молчали, внимательно разглядывая неопределимые фигуры аборигенов.
— В соответствии с Законом Чести и в знак нашего доброго расположения, — начал высокий надтреснутый голос одного из местных (на очень чистом галаконе, между прочим). — В месте встречи присутствует Заложник Чести со своим хранителем. Зеркало Чести Инг Ро, всё ли хорошо с твоей подопечной?
— Всё хорошо, старейшина, — склонив голову, сообщил капитан.
— Вы удовлетворены этой встречей? — уточнил тот же старейшина, обращаясь к землянам.
— Я бы предпочёл услышать эти слова от самого Заложника Чести, — спокойно проговорил глава делегации Земли. — И… может быть, вы позволите отцу обнять единственную дочь? — мне показалось, или в его голосе действительно прозвучало ехидство?
— Беды от этого не будет, — флегматично согласился старейшина; судя по голосу, какой-то другой. — Мы не возражаем.
Встретились с отцом мы где-то посередине образованного креслами круга. Я с трудом сдерживалась, чтобы не преодолеть это расстояние бегом; в большей степени меня дисциплинировали не правила поведения, а присутствие маячащего за плечом Инга, который ни на шаг не отставал от меня.
— Ты выглядишь не в традициях Доры, — мягко проговорил он, сжав ладонью моё плечо. Прозвучало с укоризной; но я видела, как смеялись его глаза.
— Так я же не дорийка, — невозмутимо ответила я. И, плюнув на весь протокол и прочие глупости, подалась вперёд, изо всех сил обнимая его и чувствуя, что такими темпами скоро заплачу.
— Я домой хочу, — тихо-тихо на родном языке выдохнула я ему в подмышку.
— Всё будет хорошо, кроха, — так же тихо проговорил он, обнимая меня. Слишком крепко для того равнодушия, которое он пытался продемонстрировать. Но в голосе прозвучала спокойная уверенность, и я сразу безоговорочно ей поверила. Он не просто утешал, он действительно знал, и раз уж он здесь — значит, всё действительно будет хорошо.
Прохладная ладонь отца легла мне на шею, скрытая волосами, и крепко прижала мою голову к его плечу, а потом я почувствовала короткий, но очень болезненный укол туда же, в шею. Как я не взвыла, не знаю; не дёрнулась только потому, что меня крепко держали. Через несколько секунд отец выпустил меня и в ответ на мой недоумённый взгляд ласково погладил большим пальцем по уху и, едва заметно улыбнувшись, подмигнул.
Да ладно… Это то, о чём я подумала?!
Разумеется, отец не ответил. Он выпустил меня из объятий и тихо, веско сообщил:
— Две недели. Не больше.
Я кивнула в ответ и сделала шаг назад, понимая, что на большее сейчас не имею права.
— Вы удовлетворены результатом? — прошелестел ещё один из старейшин, пока я на ватных ногах шла к своему месту. Очень хотелось пощупать собственную шею, где на линии роста волос мне чудился лёгкий зуд и покалывание, но я снова сдержалась. В этот раз мне и самой невыгодно было привлекать к себе внимание.
— Вполне, — веско ответил глава земной делегации.
— Значит, мы можем приступить к делу. Инг Ро, — обратился он к капитану. — Уведи Заложника Чести и продолжай беречь её, как требует того долг хранителя. И не смей больше задавать вопросов, которые тебя не касаются, — добавил старейшина вполголоса. И я с удивлением сообразила: я понимаю, что он говорит! И, более того, отчётливо понимаю, что говорит он на родном языке, но в моей голове звучит тихий голос синхронного переводчика.
Значит, всё-таки лингводекодер! Я всегда знала, что папка — гений, и лучше всех понимает не только меня, но вообще всех окружающих! Он точно знал, как можно было мне помочь: эффективно, незаметно, надёжно. Если не получается вытащить, значит, надо максимально обезопасить существование. А знание, как известно, главная сила; теперь же я буду точно знать, что творится вокруг.
Правда, сразу узнать что-нибудь интересное мне было не суждено, потому что со встречи мы сразу направились на выход.
— Инг, а зачем было как-то особо парадно наряжаться, если мы только продемонстрировали мою принадлежность к миру живых? — поинтересовалась я, когда мы уже сели в наше транспортное средство, взлетели и, видимо, легли на заданный курс.
— Потому что это была встреча с Советом Старейшин, а на такие встречи положено одеваться согласно традициям. Протокол встречи такой, — со вздохом пояснил он. Сейчас Инг был гораздо менее нервным, чем перед встречей с делегацией; он выглядел скорее усталым или просто очень задумчивым.
— А Старейшие от людей прячут лица тоже сообразно традиции? — уточнила я. — А почему тогда не прячут голоса?
— Честь безлика, но голос Чести — ясен, — явно какой-то цитатой ответил мужчина. — Да, это тоже традиция.
— Слушай, а есть у вас хоть какие-нибудь стороны жизни, не регламентированные традициями? — озадаченно уточнила я.
— Нет, — после секундной паузы сообщил он.
— Что, и общение с друзьями? И выбор друзей? И выбор работы? И выбор спутника жизни?
— Да, — кивнул Инг.
Чёрт, да он сегодня просто воплощение красноречия! Надеется, что я от него отстану? Ну, ладно, сейчас я тебе задам пару вопросов! Не расшевелю, так хоть душу отведу.
Объяснить, чем меня так раздражало поведение капитана, я не могла. Скорее, дело было не в самом капитане, а в том, что он попал под горячую руку. И был отчасти виноват в моих злоключениях. И… посмел быть таким замечательным, что я не хочу от него улетать!
Может, если он на меня наорёт или отругает, мне станет полегче? Я обычно очень нетерпима к критике, особенно если критикуют не мои ошибки где-нибудь в решаемых задачах, а моё поведение и меня саму. Может, хоть разозлиться на него всерьёз получится!
— Что, и секс тоже? — с наивным удивлением уточнила я.
— Да, — коротко процедил мужчина. Так, похоже, я его почти дожала!
— Вообще совсем? — продолжила настаивать я. Кстати, удивлялась совершенно искренне: это ж как надо не любить себя, чтобы так над собой издеваться? Или, вернее, как надо не любить потомков, чтобы оставить им такую философию?! — Сколько, когда, в каких позах, по каким дням недели? Сколько можно с женой, сколько — с любовницей?
— Наличие любовницы у женатого мужчины или любовника у замужней женщины — отсутствие Чести. Отношения вне брачного обряда — отсутствие Чести.
— Погоди, а незамужние как себя ведут?
— Незамужние девицы берегут себя до свадьбы. Вдовы или те, кто иным образом потерял мужей, пользуются услугами Дарящих. Услугами Дарящих пользуются и неженатые мужчины. До свадьбы — в обязательном порядке с шестнадцати лет, для приобретения опыта. Твоё любопытство удовлетворено? — раздражённо рявкнул он, искоса зыркнув на меня. — Мы можем закрыть тему? Мужчина и женщина не могут обсуждать такие темы. Обсуждать же их мужчине с юной девушкой — стыд для неё и бесчестье для него. Больше вопросов нет?!
Я открыла было рот, чтобы продолжить, потому что вопросов могла придумать ещё не меньше тысячи, но в раздражении закрыла его обратно, тряхнула головой и уставилась в окно.
Ну, зачем я его задираю? Глупый вопрос, потому что нравится! Признаться-то в этом гордость не позволяет. Зато вести себя по-детски — очень позволяет.
Вот почему они тут все такие чопорные, такие заторможенные? И почему меня угораздило попасть именно сюда, и связаться с, наверное, самым зацикленным на Чести дорийцем?!
В общем, домой мы прилетели в тяжёлом молчании. Не знаю, о чём думал Инг, — может, мысленно меня костерил, вслух-то воспитание не позволяло, — а я буквально кипела противоречивыми эмоциями. Мне было очень обидно, грустно, больно, я злилась на себя, на капитана и на всю эту их планету-дыру. А ещё очень-очень хотела домой. Причём лучше всего в прошлое, чтобы я это зеленоглазое недоразумение вообще не встретила! А пошла бы, честно созналась родителям в своих планах на будущее, немного поспорила с мамой, пришла бы к выводу, что папа действительно всё знал и улетела куда-нибудь к чёрту на рога.
Проще говоря, было мне крайне погано. Не хотелось ни есть, ни играть, ни решать задачки, даже убить никого не тянуло. А особенно мне не хотелось видеть основной внешний раздражитель, поэтому я сразу гордо удалилась в спальню. Даже ванную проигнорировала, наплевав на начёс. Завтра разберу, ничего с ним не случится за это время. Единственное, что я вспомнила сделать полезного — оставшись в одиночестве, осторожно ощупала собственную шею. Там обнаружился только едва заметный небольшой бугорок, похожий на назревающий прыщик, заподозрить в котором сложный прибор, не зная точно о его существовании, было невозможно.
Утро, особенно на фоне вечера, оказалось удивительно приятным. Наверное, мне снилось что-то хорошее, потому что проснулась я в совершенно замечательном расположении духа. А, может, просто потому, что долго вдохновенно страдать я не умею. Или просто вчерашнее раздражение было реакцией на короткую встречу с отцом: я о нём очень скучала, хотя прошёл всего месяц.
Инг нашёлся на кухне, и был он снова сосредоточенно-задумчив, но уже не хмур.
— Доброе утро, — проявила я вежливость. — Ты, это… извини за вчерашнее, ладно? — нашла нужным покаяться я. — Не знаю, что на меня нашло. Перенервничала просто после встречи со своими. Ты не сердишься? — с надеждой уточнила я.
— Нет, — ответил он, качнув головой. — Сегодня оденься во что-нибудь удобное, мы пойдём гулять. Ты любишь горы? Они невысокие, ничего страшного там нет, просто очень живописные виды.
— Горы я люблю, — честно согласилась я.
Перелёт оказался долгим. На другом конце шарика находились эти горы что ли?
Попытавшись вспомнить, а как вообще выглядит поверхность Доры, я наткнулась на большое белое пятно. То есть, про быт и нравы дорийцев мне хорошо запомнилась вся информация, которую нам давали, а вот вспомнить, что там было (и было ли хоть что-нибудь) на тему землеописания, я не могла. Пару секунд недоверчиво потыкав собственную память, напрочь отказывавшую выдавать хоть какую-то информацию помимо «атмосфера пригодна для дыхания, вода имеется в достаточном количестве», я решила по возвращении домой непременно уточнить этот вопрос. Вернее, поначалу я хотела обратиться с ним к аборигену, но тот так сосредоточенно молчал, что я не стала его отвлекать пустопорожней болтовнёй. Мало ли, может, человек о чём-то важном думает! Или общается с кем-то.
Шастая по просторам галанета вечерами, выяснила, что местным в обязательном порядке прививается в мозги чип связи. Моя наследственная подозрительность тут же сделала стойку на этот факт. Как же так, это ведь тотальный контроль!
Хотя производители утверждали, что никакой информации в чипе не хранится, и воспринимать он может только оформленные сосредоточенные мысли, и вообще совершенно безопасен. Но мы-то знаем: если электроника есть, в ней можно неплохо покопаться.
Как минимум, заставить человека свихнуться посредством этого чипа довольно просто. Мало кто выдержит круглосуточные голоса в голове.
В общем-то, при большом желании и через наши средства связи можно было что угодно прослушать, но… Они всё-таки не в мозге. Снял болталку — и гуляй куда хочешь. И, опять же, так точно никто в мозгах не покопается. Если они, конечно, есть.
К концу пути я уже не знала, куда себя деть от скуки, а Инг всё так же напоминал окаменелость. Он по-моему даже не пошевелился ни разу за все три с гаком часа дороги.
Периодически косясь на это изваяние, я вздыхала, морщилась и заставляла себя отводить глаза. Ну вот кой чёрт надоумил его нацепить лёгкую белую рубашку? Во-первых, мне вообще всегда нравилось, как белый смотрится на контрасте со смуглой кожей, а, во-вторых, она так эффектно обрисовывала плечи и широкую грудь, что оторваться от созерцания было очень трудно. А учитывая, что чисто эстетического удовольствия мне категорически не хватало, мне же хотелось всё это пощупать… короче говоря, приземление я восприняла с восторгом.
Про форму одежды я поняла сразу. Во-первых, почему капитан просил меня одеться удобно, особенно это подчеркнув. Это были не горы, это было какое-то заросшее лесом и мхом нагромождение валунов. То есть, конечно, не поспоришь, здесь было очень красиво, но шею свернуть легче лёгкого. Хорошо, что с физической подготовкой у меня всё отлично. Но плохо, что я, в отличие от Ваньки, скалолазанием не увлекалась: было бы, чем удивить своего спутника.
Который, к слову, находясь на расстоянии вытянутой руки и эту самую руку мне порой протягивая, умудрялся меня игнорировать. То есть, он не делал этого демонстративно с выражением «я на тебя обижен», он просто не смотрел в мою сторону кроме тех случаев, когда помогал мне преодолеть какое-нибудь препятствие. И выглядел при этом возмутительно довольным, блаженно щурился на проглядывающее сквозь ветви деревьев солнышко и вообще имел вид наконец-то выбравшегося в отпуск человека, работавшего несколько лет без выходных.
Около получаса я такое отношение героически терпела, но потом моё терпение лопнуло. Когда Инг в очередной раз протянул мне руку, чтобы помочь спуститься, я его помощь проигнорировала и, легко спрыгнув, бодро зашагала вперёд по едва заметной тропке. Если это мужчину удивило, вида он не подал. А я…
Я терпеть не могу, когда меня пытаются откровенно опекать и относиться как к беспомощному созданию. Наверное, потому, что всю жизнь мне приходилось доказывать всей своей семье, что я не «лапочка-дочка, мамина отрада», а живой человек с собственным характером и мнением, причём зачастую вполне обоснованным. Меня с детства пытались одевать как куклу, так что годам к девяти я окончательно возненавидела розовый цвет, платья, рюши и принцесс. И целенаправленно начала портить всё то мило-воздушное, что пыталась нацепить на меня мама. Не сразу, но она смирилась, что вместо «милой доченьки» родила ещё одного пацана, просто внешне отличающегося от остальных. В тот светлый миг, когда мне наконец-то купили штаны, которые хотела я, я окончательно поняла, что могу сопротивляться. И если делать это достаточно активно, будет результат.
Именно тогда я приняла решение одолеть два образования разом. И ведь одолела!
И ради чего? Ради того, чтобы ради какого-то дикаря на далёкой жалкой планетке изображать из себя слабое беспомощное создание? Притом, что он на это даже внимания не обращает, воспринимая всё как должное? Жирно будет.
Стоило потерять Инга из виду (он шёл сзади), и раздражение моё, перекипев, утихло. Я даже начала получать удовольствие от прогулки, и действительно искренне любовалась пейзажами.
Это был мир переживших всё и победивших древовидных папоротников. Не знаю уж, как они здесь сочетались с наличием вполне себе млекопитающей фауны (далёкой от земной, но вполне понятной, что, насколько я знала, порождало массу теорий и домыслов, подробностями которых я совершенно не интересовалась), но вроде чувствовали себя неплохо. Хотя в целом выглядело всё так, будто провалились мы куда-то в кайнозойскую эру, и сейчас из-за вон тех кустов выглянет гигантский ящер. Которых на Доре, кстати, не водилось. Здесь вообще не водилось никакой опасной живности, вся что была — была довольно мелкой.
Внезапно всплывающие в голове факты, которых, казалось, там не было, заставили меня насторожиться. Может, мне тоже какой-нибудь чип под шумок вживили, и он теперь работает для меня гидом?
Правда, мучилась подозрениями я недолго. Я просто зашла с другой стороны и попыталась сообразить, а как так могло получиться, что тут помню — тут не помню, а потом вдруг вспоминаю. И вспомнила, и подивилась вывертам и талантам собственного подсознания!
Просто у меня тогда был тяжёлый день. Весь вечер я с ещё одной страдалицей (нам в тот момент выпало дежурить) ассистировала при приёме сложных родов у жутко уникальной и призовой коровы в подшефном хозяйстве. Потом, уже ближе к ночи, друзья зазвали «посидеть буквально полчасика в честь дня рождения» одного из этих друзей. И утром я пришла на занятия с тяжёлым похмельем, чуть живая от усталости и больше всего желающая спать. Чем, собственно, и занималась на последней парте под бодрый рассказ преподавателя. И, собственно, именно поэтому всё остальное про Дору так хорошо запомнила: на следующей паре у того же преподавателя мне было чудовищно стыдно, хотя он ни слова не сказал ни про мой внешний вид, ни про перегар, ни про крепкий здоровый сон. Вообще, мировой мужик вёл у нас космографию; один из моих любимых преподов.
А оно эвон как обернулось: недаром я спала на той паре, а не в гостях! Надо будет, как вернусь в цивилизацию, накатать ему благодарственное письмо.
Я даже вспомнила, что большую часть поверхности Доры покрывают верховые болота, в которых эти самые папоротники и произрастают. Ещё есть несколько мелких почти пресных океанов с избыточным содержанием железа и серы, много мелких рек. А гор, кстати, действительно почти не было. Только вот эти лесистые карлики вытянулись единым хребтом от полюса к полюсу, длинным кривым шрамом на теле планеты, очень похожим на стягивающий её поверхность небрежный хирургический шов.
У этой прогулки был один существенный недостаток. А именно — жара. Если точнее, духота, по которой пилить вверх было не очень-то приятно. Больше всего я мечтала о ведре холодной воды, в которую можно было сунуть голову.
И мечта моя вскоре чудесным образом сбылась: мы вышли к озеру! Оно темнело в трещине между скал, длинное и довольно узкое, хотя все берега прекрасно просматривались. На моё счастье, мы вышли как раз с той стороны, где к воде был весьма удобный спуск.
— Так, ты как хочешь, а я — купаться! — через плечо бросила я.
— Здесь нельзя купаться, — вздохнул Инг. Я обернулась на месте, не желая так быстро расставаться со столь близкой мечтой. Выражение лица мужчины было уныло-обречённым.
— Вода опасная, или бактерия какая? — мрачно поинтересовалась я, начиная с самого страшного.
— Нет, что ты. Вода здесь очень чистая.
— А купаться нельзя?
— Нельзя.
— Что, оно какое-нибудь жутко священное, это озеро? — нахмурилась я.
— Нет, почему? Обычное озеро.
Так. Кажется, я поняла. Дайте угадаю: купаться в присутствии постороннего мужчины неприлично! Или неприлично вообще купаться в открытой воде. Или неприлично делать это без полотенца.
Да задолбал он меня с этими приличиями! Пусть засунет их себе… куда-нибудь подальше.
— Это оскорбляет Честь? — привычно уточнила я.
— Нет, но…
— Тогда я иду купаться, а ты можешь запекаться дальше, — отрезала я и, отвернувшись от мужчины, рывком сдёрнула с себя пропотевшую майку. За ней последовали штаны, а потом, после пары секунд раздумий, и всё остальное бельё. А вот даже пытаться не буду соблюдать видимость приличий! Надоело.
Какого чёрта он на меня надулся? Ведь дуется же, ясно, хотя и делает вид, что это не так. Ведь не просто же так мы недавно вполне мирно болтали, а тут он за весь день пару слов сказал, и привет. И то — исключительно по делу.
Как утверждает один древний афоризм, если вас незаслуженно обидели, вернитесь и заслужите. У нас немного другая ситуация: на меня незаслуженно обиделись. Но сути это не меняет. Хочет обижаться — пусть обижается. Более того, я была намерена сделать всё, чтобы эту обиду заслужить.
И вообще, не нравится — не смотри!
И он к моему искреннему возмущению действительно не смотрел. Сидел, привалившись спиной к камню, обозревал периметр с видом опытного телохранителя. И такое его поведение несказанно раздражало. Я ведь наблюдала за ним очень внимательно, и он действительно не смотрел. Не отводил глаза, а просто сидел с совершенно безразличным видом.
Прохладная вода принесла облегчение измученному непривычной влажной жарой телу, но настроение при этом неуклонно падало.
Да, чёрт побери, меня задевало его безразличие! Мне тот единственный поцелуй порой снился и не давал покоя, я никогда и ни с кем такого не чувствовала. Меня к этому типу, несмотря на его недостатки, невероятно влекло. Да, я понимала, что жить с ним при такой его морали я точно не смогу. И также прекрасно понимала, что ничем хорошим это не кончится. Но как же хотелось опять увидеть тот жадный взгляд, ощутить прикосновения… Да, я распущенная и наглая, я не похожа на идеальную женщину. Но, чёрный гоблин его сожри, я не собиралась терпеть это безразличие! Пусть или отвечает взаимностью, или презрением, или откровенным возмущением. Но терзаться всякими глупыми мыслями и гадать по косым взглядам я была не намерена.
И отличный действенный способ добиться реакции у меня был.
На этом самом боевом азарте я решительно выбралась из воды. Отжала мокрые волосы, откинула их назад и, осторожно ступая босыми ногами по острым камням, подкралась к мужчине. В то, что он меня не заметил, я не поверила. Скорее, упрямо и очень старательно игнорировал.
Правда, долго игнорировать меня на расстоянии вытянутой руки у него не получилось, и он всё-таки рывком сел ровно, отлепляясь от камня, и вскинул на меня взгляд. При этом смотрел опять строго в глаза, и выражение лица его при этом было настороженно-нервным.
— Я тебе совсем не нравлюсь? — тихо поинтересовалась я. В общем-то, совершенно сознательно била по больному месту. За симпатии его я не ручалась, но точно знала, что такой весь из себя воспитанный и правильный капитан никогда не позволит себе прямо ответить утвердительно на этот вопрос. Если он даже стервозность своей жены до сих пор терпел, почему-то не пытаясь послать её по известному адресу!
Инг смешался и растерялся, пытаясь подобрать достойный ответ, а я тем временем бесцеремонно перешагнула его ноги и нагло уселась верхом.
— Варвара, что ты… — ошарашенно выдохнул он, когда я всё с той же невозмутимостью потянула его рубашку вверх и с наслаждением коснулась прохладными после купания ладошками горячей кожи мужчины.
— Скажи мне уже прямо, что я тебе противна, и я успокоюсь, — прошептала я куда-то в его шею, щекоча дыханием кожу и лёгкими поцелуями продвигаясь вверх от ключиц. — Я уже устала мучиться непониманием, а так всё сразу будет ясно.
Не то с громким выдохом, не то с тихим стоном мужчина обхватил меня обеими руками, прижимая к себе и точно также, как я только что, припадая губами к шее.
Меня сразу захлестнул такой водоворот ощущений, что я окончательно поняла: хочу. Пусть и без любви, но зато с каким удовольствием!
— Противна? — едва слышно переспросил он, покрывая поцелуями моё плечо, шею, ухо. Выглядели эти поцелуи почти невинными, — так, лёгкое касание губ, — но на деле были настолько чувственными, что дух захватывало. — Я не могу думать ни о чём, кроме тебя. Когда ты рядом, когда ты далеко; с первого взгляда. Я живу твоими ощущениями и эмоциями, и уже не помню, где заканчиваются они и начинаются мои собственные. Я так хочу тебя, что… пожалуйста, останови меня, потому что я сам этого точно не смогу, — почти простонал он, а руки его уверенно блуждали по моему телу, даря прикосновениями ни с чем не сравнимые ощущения. — Во имя Чести, арая, останови меня, так нельзя…
— Да в задницу твою Честь! — не выдержала я и закрыла не успевшему возмутиться таким святотатством мужчине рот поцелуем.
Нет, всё-таки, что-то во мне явно не так. То ли с воспитанием родители намудрили, а то ли это врождённое отклонение. Вечно всё идёт не так, как я задумываю! И штурманом побыть не успела, и язык не проколола, и друзья у меня все какие-то странные, один Валерка чего стоит.
Естественно, эта часть моей жизни тоже не могла начаться «как положено». То ли излишняя теоретическая подкованность сказывалась, то ли просто характер такой, но даже я не могла предположить, что мой первый раз случится подобным образом. На какой-то задрипанной планете, в глухом лесу на берегу озера, с полуобнажённым мужчиной с очень странными моральными принципами, да ещё я при этом буду сверху.
Впрочем, я бы не сказала, что мне что-то не понравилось. Первым делом я заставила его снять перчатки, потом стянула с него рубашку, а потом поймала его взгляд… и всё. Нас обоих накрыло так, что давешний поцелуй показался скромными цветочками. И я готова была поклясться, что далеко не все эмоции в этом водовороте принадлежали Ингу с его паранормальными способностями.
В общем, тратить время на то, чтобы полностью стянуть с него штаны, показалось мне кощунством и даже почти оскорблением. А обещанная в таких случаях боль… если она и была, то на фоне жгучего и почти болезненного наслаждения я её просто не заметила.
— Прости меня, — тихо прошептал он. И я даже почувствовала всплеск мучительного стыда, боли и отчаянья, хотя в глаза ему в этот момент не смотрела. Наверное, показалось, и организм просто воспроизвёл то, что я заподозрила. — Во имя Чести, что я натворил! — обречённо простонал Инг.
Так. Развлечения продолжаются: нетрадиционного начала отношений Провидению показалось мало, теперь я ещё должна успокаивать тонкую душевную организацию здоровенного взрослого мужика!
— Стоп, — решительно оборвала я, чуть приподнимаясь. Опираясь одной рукой о его грудь, второй решительно накрыла его рот, чтобы прервать поток самобичевания. — Во-первых, натворила скорее я, а ты честно пытался сопротивляться, — я насмешливо улыбнулась. — Во-вторых, тебе что, не понравилось? — на этом месте я с деланным возмущением нахмурилась.
— Но это не имеет значения, — перехватив мою ладонь, проговорил он, очень строго глядя на меня. — Я предал Законы Чести, я не имел права даже видеть в тебе женщину! А то, что произошло…
Поскольку обе руки у меня были заняты, пришлось затыкать его другим доступным способом. Он пару секунд упрямился, но в итоге всё-таки сдался, отвечая на поцелуй, выпустил мою руку и, обняв, прижал меня к себе.
— Варвара, ты невозможная, — сообщил он, когда я опять немного отстранилась, чтобы проверить реакцию.
— Я знаю, — я расплылась в самодовольной улыбке. — Только «Варвара» — это как-то слишком сурово; когда ты это произносишь, мне кажется, что ты сейчас начнёшь меня отчитывать. Лучше пусть будет «Варя», или ещё что-нибудь можно придумать. Вот, например, то красивое слово, которым ты меня назвал, оно что означает? Мне понравилось, как оно звучит в твоём исполнении, — поинтересовалась я, хотя лингводекодер в моей голове уже подобрал перевод. Но уж очень хотелось услышать от него самого.
— Прекрасная, — окончательно отчаявшись дозваться моего разума, Инг, похоже, наконец-то принял эпическое решение: прекратить дёргаться и попытаться получить удовольствие, тем более всё самое страшное уже произошло. — Или, скорее, желанная.
— Вот такое слово меня полностью устраивает, — удовлетворённо кивнула я: второй вариант совпал с версией моего переводчика.
— И почему я уже не удивляюсь? — вздохнул он. А на мой вопросительный взгляд пояснил: — Часто женщины стесняются этого слова. Оно считается… как это сказать? Не грубым, но слишком интимным, откровенным.
— Да я не удивлена, при вашем-то воспитании, — возмущённо фыркнула я. — Но слово красивое. Оно даже звучит так, как ты сказал — мягко, трепетно, по-кошачьи. Арая, — я покатала на языке слово чужого языка. — А мужской вариант как будет?
— Арай, — сознался он. Переводчик подтвердил: не врёт.
— Тоже красиво, — милостиво согласилась я. — Арай, — шепнула я и опять потянулась к его губам для поцелуя. Каждый следующий раз этот момент мне нравился всё больше и больше. Даже не хочу думать, что будет потом, когда… это всё закончится. Буду утешать себя тем, что мы не успеем друг друга утомить. — Звучит гораздо приятней, чем Инг; твоё имя слишком суровое и холодное. Как оно переводится?
— Строгий, — пожав плечами сообщил он. — А твоё?
— Очень говорящее имя! У меня, впрочем, такое же: дикарка, — захихикала я. — Ну, или чужачка, иноземка. В древности на Земле было племя грубых суровых воинов, которых представители более развитой цивилизации назвали «варвары». Вернее, не совсем так, но потом это слово немного видоизменилось, — блеснула я познаниями. — Ну что, арай, мы нагулялись? — игриво поинтересовалась я, слегка прихватывая зубами кожу у него на груди.
— Пойдём уже, арая, — смирился он. — Только не назови меня так при посторонних, хорошо? Потому что в этом случае мне останется только одно: вскрыть себе горло.
— Ты вот это сейчас серьёзно? — вытаращилась я на него. — Тебе придётся убиться за то, что я тебя бессовестно соблазнила?! Не смей! — решительно возмутилась я.
— Не шуми, — он вздохнул. — Я ведь не собираюсь делать это сейчас.
— Нет, с такой формулировкой я от тебя точно не отстану. Давай-ка клянись, что не будешь самоубиваться из-за этой глупости!
— Это не глупость!
— Инг! Клянись немедленно, Честью родного мира!
— Варвара, ты не понимаешь… — начал он.
— Понимаю. Не поклянёшься, и я плюну на все обещания и просто сбегу. Меня, конечно, потом убьют, но я изо всех сил постараюсь организовать вам дипломатический скандал с Землёй с плавным переходом в военный конфликт, — пригрозила я. Он хотел было возразить, но, судя по всему, прочитал в моих глазах или эмоциях непоколебимую уверенность в подобном исходе, и сдался. Или ему просто очень не хотелось со мной ругаться.
— Клянусь Честью Доры и Законами Чести, что не совершу самоубийства, — обречённо изрёк он. — Теперь-то мы можем идти?
— Теперь можем. Так и быть, при посторонних не буду портить тебе жизнь, и буду называть только твоим строгим суровым именем, — смилостивилась я, поднимаясь и удаляясь от мужчины к своим сложенным небрежной кучкой вещам.
Честно говоря, я была уверена, что добиться от Инга добровольного отступления от привычной линии поведения и моральных принципов будет невозможно. Что он так и будет упорно ворчать, что всё это неправильно, и «так нельзя».
Однако, когда я натянула джинсы и вертела в руках свой спортивный бюстгальтер, дориец меня приятно удивил. В том смысле, что он подошёл ко мне сзади, обнял обеими руками (без перчаток, счастье-то какое!), зарылся носом в ещё влажные волосы. Приятно.
— Мм? — поинтересовалась я, накрывая его руки своими.
— Сложно удержаться. Особенно теперь, — шумно вздохнул он.
— Что, осмотр остальных достопримечательностей откладывается на неопределённый срок? — ехидно поинтересовалась я.
— Не обязательно. Просто мы будем любоваться природой, — возразил Инг, а я не поверила своим ушам.
Он же только что пошутил! Во всяко случае, я готова была поклясться, что в голосе звучал смех.
— Пойдём, — выпуская меня из объятий, предложил мужчина.
— Пойдём, — согласилась я, торопливо одеваясь. — Эй, а почему туда? Мы же вон оттуда пришли!
— Тропа идёт кольцом, — пояснил он. — Сюда уже гораздо ближе, чем в обратную сторону.
— А, ну раз так, — покивала я с умным видом. — Слушай, а расскажи мне пока, для чего у тебя эти узоры на теле? Они тоже какие-нибудь жутко ритуальные и имеют сакральный смысл?
— Хм. В некотором роде. Основная функция всё-таки практическая, хотя методика обучения тоже является традицией.
— Погоди, давай сначала, — я затрясла головой. — Методика обучения чему?
— Давай сначала, — покладисто согласился он. — Дар Зеркала, проявляясь, функционирует хаотически. Это приносит вред как самому Зеркалу, так и окружающим: мы не можем отрешиться от чужих чувств, а люди слышат наши эмоции. Поэтому первое, чему мы учимся, это самоконтроль, для чего собственно и нужны эти татуировки.
— И как они помогают сосредоточиться? — опешила я.
— Не они сами; скорее, процесс их нанесения, — ответил он.
— Всё равно не понимаю, это же быстро. Раз-раз — и готово.
— Это нынешними технологиями. А такие татуировки наносятся специально обученным мастером традиционным методом.
— Погоди, традиционным — это иголкой что ли? — недоверчиво уточнила я. Нет, ну не могут же они быть настолько дикими?!
Оказалось — нет, вполне могут.
— Именно. В общем-то, упражнение очень простое. Ты сидишь в изолированной комнате, вдвоём с мастером. И задача примитивная: суметь погасить собственные ощущения, заняв спокойствие у мастера. На первый взгляд кажется, что так оттачиваются не те навыки, но тут вопрос именно самоконтроля. Есть контроль — и дар слушается в любом проявлении.
— Так мастер же должен чувствовать боль жертвы! Тьфу, то есть, объекта приложения мастерства. Или они все поголовно мазохисты?
— Я же говорю, мастер не любой, а со специальной подготовкой и очень редким даром. Они получаются только из очень спокойных и флегматичных людей, на которых не действует дар Зеркала. Насколько я знаю, на всей Доре их сейчас всего трое, один из который уже дряхлый старик. Ну, и пара учеников.
— И что, никаких других способов обрести этот контроль нет? Или тут именно в ваших дурацких традициях смысл?
— Ты слишком категорична, — философски вздохнул он. — У разных культур разные обычаи, глупо критиковать что-то только за то, что ты этого не понимаешь.
— Воспитатель нашёлся, — пренебрежительно фыркнула я. — Свою команду бы сначала научил землянок не цеплять. И сам бы научился принимать чужие традиции, а не наезжать на мою одежду.
— Все мы несовершенны, — невозмутимо пожал плечами Инг. — И я тоже необъективен. Но у меня была и другая причина критиковать твой наряд, не только непонимание и неприятие. Мне и так слишком сложно давался контроль над собой, а когда ты находилась рядом, да ещё в таком виде…
— Хм. И вчерашнее платье тебя поэтому так разозлило?
— Я же говорил, я не злился, просто пытался взять себя в руки. И сегодня тоже. Я не могу на тебя злиться, совсем. То есть, умом понимаю, что ты поступаешь плохо, потому что порой делаешь что-то назло, но не могу рассердиться. На кого-нибудь другого — да, наверное. А ты даже при самом худшем своём поведении вызываешь только лёгкое раздражение, — он весело хмыкнул.
Интересно, юмор передаётся половым путём? Или просто юмор — это нечто из очень близкого окружения, и шутить с посторонними — моветон?
Всю обратную дорогу мы легко и свободно болтали о какой-то ерунде. Очень неожиданно было видеть Инга таким расслабленным; кажется, мне уже почти стало стыдно, что он из-за меня так мучился. Правда, ключевое слово здесь всё-таки «почти», потому что стыдиться стоило бы, только если бы я его целенаправленно изводила. А он молчал и страдал по собственному почину, и это был исключительно его выбор.
Но в результате путь домой пролетел гораздо бодрее, чем тянулся в сторону гор. И по возвращении я первым делом решительно загнала капитана в ванну: после дня на свежем воздухе самочувствие было отличным, но пахло от нас не розами. Естественно, загнала я его туда в своей компании. А что, ванна большая, места много, все поместимся!
Он, кстати, даже не слишком возражал; так, поворчал для очистки совести, пока я вытряхивала его из грязной одежды. А потом уже ни словом не обмолвился о неправильности такого поведения, и даже по собственной инициативе показал мне, лёжа в этой самой ванной, небо в алмазах и новые грани ранее незнакомых ощущений. Как он целовал, как касался, когда делал это добровольно и в здравом уме… В общем, я уже готова согласиться, что это приключение — самое интересное и приятное, что со мной случалось в моей жизни.
Правда, в какой-то момент меня опять посетило это ощущение, что я сама чувствую его эмоции, даже когда он не смотрит мне в глаза. Хотя слова про татуировку кое-что объясняли; значит, смотреть в глаза в принципе не обязательно, это просто устоявшийся рефлекс, что без подобного контакта — ни-ни. А когда контроль ослабевает, эмоции начинают фонтанировать уже спонтанно.
— И всё-таки, ты удивительная, — сообщил мне Инг, когда мы уже просто отмокали в ванне, обнявшись и никуда не торопясь. — Я просто не могу поверить, что подобная искренность возможна. Ты, по-моему, вообще не умеешь притворяться; когда ты радуешься — ты вся светишься изнутри, когда злишься — кипишь.
— Некоторым это очень не нравится, — захихикала я. — Бабушка вот например считает меня вздорной, взбалмошной и избалованной, и всё пытается выдать замуж.
— А ты?
— А я летать хочу, — призналась я, выдавая свою страшную тайну и выкладывая козырь из рукава. — Я даже в тайне от семьи Высшую Лётную Школу закончила. Сейчас должна была уже получить распределение и даже, наверное, приступить к службе. Если бы ты меня не спёр, конечно.
— Прости, — вздохнул он.
— За что именно? — иронично уточнила я.
— За то, что радуюсь этому факту, — ответ оказался совершенно неожиданным. Будто в доказательство этих слов Инг покрепче обнял меня, прижимая к себе. — Я никогда не думал, что существуют такие женщины. Ты каждый раз так искренне и полно мне отвечаешь, — на каждое прикосновение, даже как будто на каждую мысль, — что я чувствую себя совершенно пьяным. Забываюсь, теряю контроль; но тебя почему-то совершенно не сердит тот факт, что ты помимо своих переживаешь и мои ощущения.
— Ещё бы он меня сердил, — я насмешливо фыркнула. — Два в одном — за те же деньги. Ну, в смысле, двойное удовольствие сразу; а это просто лозунг из рекламы был, — на всякий случай уточнила я. А то мало ли что он там про деньги подумает. — Это надо быть полной дурой, чтобы от такого отказаться.
— Наши женщины боятся подобного, — он пожал плечами. — Только Дарящие, но, во-первых, это просто их работа, а, во-вторых, взрослому мужчине стыдно к ним обращаться, только если в самом крайнем случае.
— А ты женщин, помимо Дарящих, много знал-то? — хмыкнула я, примерно предполагая ответ.
— Я же тебе говорил, с этим очень строго. Только Марель.
— Вот-вот. Не надо всех по этой макрели ровнять, — фыркнула я. — Не думаю, что у вас все такие контуженные. Сколько же лет она тебе нервы трепала, пока вы не разошлись?
— Шесть. Когда мы поженились, мне было двадцать четыре. С половиной, — почему-то добавил он. — А ей — девятнадцать.
— Офигеть. И у вас все женщины так рано замуж выходят?
— Это ещё не рано, — «успокоил» он меня. — Бывает значительно раньше. Но я в курсе, что у землян не так. Хотя… сложно было поверить, что тот мальчик, которого ты защищала, не является твоим женихом, — задумчиво проговорил он.
— Не является, — вздохнула я. — О чём, опять таки, очень жалеет бабушка. Нет, Валерка чудесный, я очень его люблю, но он мне скорее как младший брат. Ничего не могу поделать: он не в моём вкусе, а я — не в его. Существует расхожее мнение, что девушка подсознательно выбирает мужчину, похожего на её отца. У Валерки с папой вообще ничего общего.
— А я, получается, похож на генерала Зуева? — растерянно уточнил Инг. Я захихикала; как-то у него это очень неуверенно получилось, как будто его сравнили с чем-то невероятным и бесконечно далёким.
— Определённо, больше чем Валерка. Валерка гениальный биолог, отличный друг и очень добрый и милый парень, вечно парящий в каких-то эмпиреях и не приспособленный к суровым жизненным потрясениям; а ты — высокий красивый мужчина с железной волей и стальными нервами. Хотя папку от тебя выгодно отличает великолепное чувство юмора и здравый взгляд на вещи, — рассмеялась я. — Но это уже вопросы воспитания. А почему тебя это так удивляет?
— Генерал очень… необычный человек и крайне сильная личность, сравнение с ним польстит кому угодно. Но мне кажется, ты не объективна; то ли ты плохо его знаешь, то ли слишком хорошего обо мне мнения.
— Ага, или ты о себе — слишком плохого, — проворчала я. — А что касается отца, что я о нём такого могу не знать?
— Люди в семье и на службе довольно часто сильно отличаются. Я бы никогда не поверил, если бы не видел этого сам: он очень тебя любит. Эмоции можно скрыть, но не от Зеркала при личном контакте. Столько радости, беспокойства и облегчения не может быть в равнодушном человеке. Но, с другой стороны, в прошлые наши встречи он всегда был холоден, спокоен и равнодушен.
— В прошлые встречи? — озадаченно уточнила я.
— Зеркало Чести — это человек, выполняющий для Совета Старейшин особые поручения, так что с главой земной контрразведки я имел возможность пересечься. Правда, полагаю, в прошлые наши столкновения он не придавал моему присутствию значения, потому что не знал, что я — это я. Или не считал нужным это демонстрировать.
— Ну, может, я и правда знаю его с какой-то другой стороны, — пожала я плечами. Это меня, кстати, совсем не удивило; я никогда бы не подумала, что с врагами или просто противниками он такой же мягкий и покладистый, как с мамой или с нами. — Ладно, я предлагаю оканчивать расслабленное размокание, а то уже очень кушать хочется. Ты как?
— Ничего не имею против.
Мы лениво и неторопливо приступили к мытью, и тут Инг меня опять удивил. Когда я мыла голову, он отвёл мои руки и принялся намыливать меня самостоятельно. Сначала от такого проявления нежности я растерялась, но через пару секунд совершенно прибалдела, и почти растеклась умиротворённой расслабленной лужицей по ванне. Что, оказывается, способен сделать с человеком обыкновенный массаж головы!
В итоге из ванны меня тоже пришлось вынимать, но потом я вроде бы встряхнулась, очухалась и уже вполне самостоятельно вытерлась. Потом хозяин дома был бесцеремонно лишён домашней рубашки, чему, конечно, сначала противился, но в конце концов сдался.
В итоге получилось убийство одним ударом даже не двух, а целого стада зайцев. Во-первых, я могла любоваться на Инга с голым торсом, в одних брюках. Во-вторых, его так гораздо приятней было щупать. В-третьих, я обзавелась чудесным халатиком, прикрывающим самые стратегически важные места, и выглядящим даже приличней, чем все мои одеяния: рубашка скрывала меня до колен. Ну, и, в-четвёртых, я добыла свой любимый фетиш, ношеную рубашку.
Домашней одеждой с раннего детства мне служили ношеные потёртые футболки отца и братьев. Им было не жалко, а мне — очень уютно. Ну, как будто родной человек всегда рядом, даже когда на самом деле он далеко. Причём привычку эту я переняла от мамы, она тоже часто подобным грешила. Особенно когда отец подолгу пропадал в командировках; давно ещё, я тогда маленькая была, мне братцы рассказывали.
В общем, из ванной мы выбрались удовлетворёнными и умиротворёнными. Хотя в доме было тепло (на Доре вообще тёплый климат), после пропаренного помещения ванной стало зябко, и я с недовольным ворчанием прямо на пороге поймала самый приятный источник тепла в охапку. Сопротивляться он не стал, обнял меня в ответ, а объятья закономерно перешли в долгий увлечённый поцелуй.
Может, и ещё во что-нибудь перешли бы, кто знает. Но нас возмутительным образом отвлекли.
— Инг?! — потрясённый и даже будто испуганный мужской голос прервал удовольствие. Капитан, нахмурившись, вскинулся; правда, на его лице не появилась обречённость, только лёгкая досада. — Ты… что делаешь?! — на дорийском воскликнул пришелец. Которым оказался первый помощник, Арат. На лице мужчины шок непонимания смешивался со священным ужасом. — Ты рехнулся! Даже если забыть о её личности и статусе, ты же отверженный. Если старейшины узнают…
— От кого они узнают? От тебя? — капитан выглядел недовольным, но вроде бы не фатально. Даже обнимать меня не перестал, а это, по-моему, отличный показатель! Делая вид, что совсем не понимаю, о чём идёт речь, я переводила настороженный взгляд с одного дорийца на другого и обратно, чутко при этом насторожив уши и вспоминая добрыми словами предусмотрительность отца.
— Как ты мог такое подумать? Девчонка проболтается! Ты представляешь, что с тобой после этого Зуев сделает?!
— Она никому не скажет, — с нажимом проговорил Инг.
— Это пока. Пока она не узнает, как ты на неё воздействуешь. Земляне об этом почти ничего не знают, а если…
— Она знает, — с усталым вздохом оборвал его капитан. — И, представь себе, ей это нравится.
— Так не бывает, — озадаченно тряхнул головой Арат. Хотя заметно успокоился; похоже, действительно переживал. — Ты уверен? Хотя, кого я спрашиваю, — он фыркнул, махнул рукой. — Погоди, но… она ведь уйдёт через неделю. Насовсем. Или ты уговорил её остаться?
— Ей нельзя здесь оставаться, — мужчина качнул головой и на какое-то мгновение прижал меня чуть крепче. — Наш мир её… сломает.
— А как же ты? Или воспользуешься Ладонью Чести? — последнюю фразу помощник процедил с отвращением. Я интуитивно предположила, что к собственно руке это название имеет мало отношения; хотя звучало довольно забавно.
— А что — я? — Инг пожал плечами. — Службу у меня пока никто не отнимает. Что касается Ладони… Она взяла с меня обещание жить. Земляне почему-то дорожат жизнью гораздо больше, чем мы.
— Говори за себя, — недовольно поморщился Арат. — Почему-то когда дело доходит до твоей собственной судьбы, ты становишься удивительно бесхарактерным и безвольным.
— Кто бы говорил, — отмахнулся капитан. Они замолчали, повисла нехорошая напряжённая тишина.
— Что-то случилось? — осторожно поинтересовалась я, напоминая себе, что я вообще-то по официальной версии ни слова из этой речи не поняла.
— Нет, арая, всё хорошо. Это по службе, — спокойно откликнулся Инг, поцеловал меня куда-то в макушку и выпустил из объятий.
— Кто-то меня предупреждал не употреблять всяческие компрометирующие выражения при посторонних? — съехидничала я. Я ведь поверила, что это по работе; у меня ведь нет причин не верить. А прежде чем устраивать скандал, следовало всё хорошо обдумать.
— Арату я доверяю как себе, — успокоил меня Инг. — Поужинаешь с нами?
— Не откажусь, — с мрачным вздохом ответил первый помощник, одарив меня тяжёлым грустным взглядом. Чудесно, меня ещё в чём-то обвиняют? Или он так, из общего негодования?
Вечер, впрочем, прошёл вполне мирно и уютно. Мрачные мысли я старательно отгоняла, откладывая их на потом, а мужчины вели себя почти нормально. Уточню, нормально с моей точки зрения; то есть, примерно так, как положено друзьям. Спокойно общались на разные темы, даже иногда шутили.
Ночью случилась ещё одна маленькая радость: сабля была оставлена в углу. То есть, у Инга даже мысли не возникло вернуться к этому дикому обычаю, что несказанно порадовало. Не то чтобы я всерьёз верила, что он после всего, что было днём, вспомнит про дурацкий кусок железа, но… не удивилась бы. И потому опасалась.
На моё счастье, мужчина уснул почти мгновенно, что было довольно предсказуемо. В конце концов, если он всё время общения со мной находился в морально очень взвинченном состоянии, это была естественная реакция организма. Мне же это его состояние было сейчас на руку: можно было обдумать подслушанный разговор.
Правда, придумать ничего толкового я так и не сумела, только опять расстроилась. Потому что… я точно не останусь здесь, и очень хорошо, что Инг это понимает; я действительно очень быстро задохнусь в этом обществе, не говоря уже о том, что моя мечта о звёздах окончательно будет похоронена. Нет, Инг замечательный, даже со всеми своими тараканами, но… не хочу я пока семью и тихий домашний быт. Может, когда-нибудь, лет через двадцать, такие мысли у меня ещё возникнут, но сейчас? Когда жизнь только-только начала подбираться к самому интересному? Я слишком сильно пошла в папу, ему тоже на месте не сиделось лет до пятидесяти. Но мужчине в этом вопросе проще, а женщине при наличии семьи не погулять.
Да и если бы Инг полетел со мной, ничего бы это не изменило, и никакого светлого будущего нам бы не подарило. У меня контракт на десять лет, а он со своими представлениями и моральными принципами просто не выживет за пределами родного мира. Оставалось только смириться, что у нас есть несколько дней, а потом всё закончится. Совсем всё. И останется всё это лишь приятным воспоминанием. Приятным, но очень горьким.
Хотелось заплакать, но я была бы не я, если бы поддалась этому желанию. Вместо этого я обиделась и разозлилась; на себя за такую несвоевременно возникшую душевную привязанность, на Инга за его фатализм и за то, что он такой замечательный. А больше всего — на этот проклятый дикий мир, в котором вся жизнь регламентирована древними бессмысленными традициями, придуманными какими-то сволочами и садистами.
Очень удачно, что наши с дорийцем выводы относительно собственной судьбы совпали. Мы совершенно не задумывались о будущем, стараясь насладиться каждым мгновением бытия. Кажется, именно так должен выглядеть в идеале «медовый месяц»; за тем только исключением, что у нас было всего несколько дней.
Но это, пожалуй, были лучшие дни в моей жизни. И провели мы их только вдвоём, не расставаясь дольше, чем на пару минут. Моё знакомство с Дорой продолжалось, но на этот раз Инг (надо думать, специально) выбирал самые глухие уголки природы. И я во всех смыслах была не внакладе: я люблю дикую природу, а ещё можно было, не оглядываясь по сторонам, проявлять чувства, вдоволь целоваться и заниматься другими приятными вещами прямо под светлым сине-зелёным небом планеты.
Оборвалась эта беспечная жизнь предсказуемо, как всегда и бывает с жизнями мотыльков, но всё равно внезапно. Мы сидели дома на диване, выбирая по трёхмерным картинкам, что я хочу увидеть завтра, когда Инг вдруг замер, уставившись куда-то в пространство. Я уже выучила, что подобным образом он вёл себя в двух случаях: когда погружался в медитацию, пытаясь восстановить контроль над эмоциями (чего с ним за последнее время не случалось), и когда разговаривал с кем-то по этому своему чипу в голове.
А потом он моргнул, возвращаясь в реальность, и по тому, как изменилось выражение его лица, я поняла сразу всё.
— Когда? — тихонько спросила, обеими ладонями вцепляясь в его обнимавшую меня руку.
— Утром, — глубоко вздохнув, сообщил мужчина. Некоторое время мы просто молча сидели, пытаясь осмыслить сказанное и привыкнуть к мысли, что осталось нам очень немного. А потом одновременно потянулись друг к другу для поцелуя.
В эту ночь мы почти не спали. В несколько часов пытались уместить всё то, что люди переживают за целую жизнь. Безудержную страсть на грани взаимной ненависти; трепетную нежность, от которой хотелось плакать; радость встречи и боль расставания, бесконечное неделимое одиночество и полное слияние до потери всяких границ, отчаянное желание жить и одну на двоих неотвратимую и неизбежную смерть. За эту ночь мы узнали друг друга так, как порой не знают люди, прожившие вместе долгие годы. До каждой родинки на коже и самой потаённой мысли.
А потом пришло утро. Мы молча вместе приняли душ, оделись, позавтракали. Со вчерашнего вечера не было сказано ни одного слова; да оно и к лучшему. Ощущения и прикосновения, взгляды сказали всё гораздо лучше, ещё ночью. А теперь оставалась только щемящая боль в сердце.
Я чувствовала себя смертельно усталой, пустой и разбитой. После бурной ночи ломило всё тело, и память о пережитом наслаждении мешалась во мне с раздражением в его же адрес. Зачем? Зачем всё это? Мне и так было бы сложно забыть, а теперь… больше никогда не случится чего-то даже близко похожего. Потому что с Ингом любые ощущения умножались на два: и радость, и тоска. Как можно надеяться, что в этой крошечной галактике есть хотя бы один человек, хоть отдалённо на него похожий?
Дорога, Дворец Совета, какие-то церемонные речи; всё это было затянуто липкой горькой дымкой усталости и отчаянья. У меня что-то спрашивали, кажется, по поводу отсутствия или наличия жалоб на моего хранителя. Очень хотелось обвинить его в чём-нибудь страшном и ужасном, чтобы стереть из этого мира, из собственной памяти, чтобы больше не было его, а ещё лучше — и меня заодно. Но я, качнув головой, чужим слабым голосом выдохнула своё бесконечно усталое «нет».
Выходя из зала и оставляя там своего затянутого в чёрное хранителя, я не обернулась; боялась, что тогда мне просто не хватит сил уйти. «Ведь он же был так нежен, так терпелив, так добр; ведь тебе же так понравилось, так почему ты уверена, что вместе вам будет плохо? Может быть, стоит попробовать? Если что, потом, через годик, можно будет попроситься обратно домой», — увещевала какая-то часть меня. Я знала, что будущего нет, но было так заманчиво поверить этому настойчивому шепотку! Рискнуть, сдаться, плюнуть на всех, обнять этого неулыбчивого мужчину и согласиться сразу на всё, что он мне предложит, оптом. Лишь бы не оставлял одну.
Но разум был непреклонен и суров. И я упрямо шла своей дорогой, ведущей меня прочь с этой планеты.
Нас погрузили в несколько леталок, почему-то отделив меня от делегации землян. Но я была благодарна за это; мне даже с отцом не хотелось сейчас разговаривать. Хотелось забиться куда-нибудь в угол, уснуть, проснуться и выяснить, что всего этого никогда не было. Ни этого странного мира с его дикими обычаями, ни Инга — достойного сына своего мира. К этому моменту я уже ненавидела зеленоглазого дорийца, про себя костерила его слабаком и трусом.
С каким-то мазохистским удовольствием ковырялась в собственной кровоточащей ране, зло говоря себе, что, значит, не так уж я ему и нужна была. Была бы нужна — попытался бы сделать хоть что-то, а не отпустил со спокойным равнодушием. Весь мир бы перевернул, если бы был настоящим мужчиной, а не слюнтяем.
Глас разума, упорно твердивший, что я поступила точно так же, да и сама была свято уверена, что совместного будущего у нас нет, достучаться до меня в тот момент не мог. Я слишком была увлечена собственной болью, чтобы слушать его.
На космодроме было ветрено. Особенно сильный порыв едва не сбил меня с ног, когда ноги только коснулись серого шершавого покрытия, заставив плотнее закутаться в куртку. Рядом возник отец, обхватил меня за плечи, укрывая от ветра. Я нашла в себе силы кивнуть и благодарно улыбнуться, но на большее меня не хватило.
Мне казалось, я рассыпаюсь на части подобно карточному домику. И всё тот же сильный и почему-то удивительно холодный, — или мне просто так казалось? — ветер подхватывает тонкие невесомые пластиковые квадратики, прихотливо расшвыривая их. Заметая по трапу в нутро земного звездолёта, отбрасывая обратно в леталку и загоняя под сиденья, подхватывая и унося куда-то в зелёные дали. Навсегда оставляя пугающе большую часть меня этому миру, а всё остальное, лишнее по его мнению, заталкивая внутрь корабля и подгоняя побыстрее проваливать с этой планеты.
— А ну-ка, кроха, пойдём, пошепчемся, — строго сообщил отец, когда мы оказались внутри. И обратился к своим спутникам: — Если что, я буду в своей каюте.
— Не думаю, что будут какие-то проблемы, занимайтесь своими делами, — отмахнулся представительный мужчина весьма солидной наружности. Кажется, это был капитан корабля.
Я же только покорно кивнула и позволила себя увести. Мне не хотелось разговаривать, хотелось молча сидеть и жалеть себя, оплакивая разбитую жизнь. С другой стороны, плакать всегда приятнее, когда кто-то тебя искренне жалеет, поэтому я особо не протестовала.
— Ну, давай, ребёнок, жалуйся, — иронично предложил отец, пропуская меня в каюту. — Поведай своему старому отцу, что там с тобой на этой Дыр… э, Доре делали на самом деле?
— Да ничего такого, — поморщилась я, притуляясь к нему под бок на диване. Почему-то в этот момент меня вдруг и резко отпустила та мучительная грызущая боль, что преследовала с самого утра. Нет, не сбежала вовсе, но свернулась калачиком где-то внутри, осторожными укусами не давая о себе забыть. Но я всё-таки вздохнула гораздо свободнее, и нашла в себе силы оглядеться, менее безнадёжно посмотреть в завтрашний день и принять, что жизнь продолжается. Рядом с отцом все мои проблемы всегда казались мне жалкими и ничтожными. С нынешней так не получилось, но, во всяком случае, она предстала вполне переносимой. Хотя прикинуться решаемой даже не попыталась, что было очень честно и благородно с её стороны.
— Тогда что было «не такого»? — уже вполне ехидно уточнил он и с молодецким «эк!» перетащил меня к себе на колени. — Ты погоди отпираться, а то я решу, что ты совсем не рада меня видеть, если сидишь с таким унылым видом.
— Ну, как ты мог так подумать? — возмутилась я. — Я рада, просто… Пап, мне кажется, я у вас такая дура получилась, — посетовала я, утыкаясь лбом ему в шею.
— Но-но, не смей критиковать родителей!
— Так я же не вас!
— Дурость детей — прямая заслуга родителей, — наставительно сообщил он. — Или при воспитании что-то упустили, или когда делали — недостаточно старались.
Несмотря на плохое настроение, я не удержалась от улыбки. Нет, всё-таки, папа — это папа. Лучший мужчина на свете, и никакие дорийцы с ним не сравнятся.
— Хотя, погоди, дай я догадаюсь, а то уж больно симптомы знакомые. Дело в том парне? Ну, который Зеркало Чести и твой бывший хранитель по совместительству?
— Угу, — не стала отпираться я. — А как ты догадался?
— Ну, вы оба выглядели самыми несчастными существами если не во всей галактике, то на Доре — точно. А влюбиться безответно моя дочь не могла. Просто потому, что не полюбить её в ответ невозможно, а то и опасно для жизни, — он иронично хмыкнул. — Скажи хоть, насколько у вас всё серьёзно?
— Да не бойся, внебрачных детей не будет, — мрачно пошутила я. — Я у вас предусмотрительная девочка.
— Жаль, — на полном серьёзе вздохнул он. — Ну, что ты на меня уставилась? Мы с мамой уже соскучились по всей этой возне и детским воплям. Точнее, она упорно доказывает мне, что я именно от них и сбегал в свои командировки, и с ребёнком просто не справлюсь. Я же тактично не напоминаю ей, какими словами она меня ругала, когда рожала тебя, и как клялась, что больше в её доме маленьких детей не будет никогда. В любом случае, спор получается пока бесплодный: вы с братцами упорно не желаете обзаводиться семьёй. Тебе ещё везло; пока ты училась, тебя мать не трогала. А мне мальчики регулярно жалуются, как их… утомили мамины намёки вместе с прямыми вопросами «когда уже наконец». Если по её словам судить, она мечтает этих детей просто отобрать в своё личное пользование. Зуд у неё воспитательный, проще говоря; вы-то выросли, уже не слушаетесь, а идти преподавать ей уже лень.
— Ты только маме не рассказывай подробностей про все эти приключения, ладно? — напоминание о маме окончательно меня встряхнуло. Стоило представить, что она вот сейчас здесь, и в курсе моей проблемы, и я резко пришла к выводу: ничего страшного со мной не случилось, жизнь прекрасна, всё хорошо и… домой я сейчас очень не хочу. — Ну, то есть, о том, что ты догадался, что я в Инга… Что я с Ингом… короче, ты понял. Пусть мама лучше не знает, ладно?
Отец неопределённо хмыкнул в ответ, потрепал меня по голове.
— Эх, кроха! Неужели ты думаешь, что твоя мать ничего не заметит?
— Заметит. Но о личности знать не будет, это несколько проще. Постараюсь продержаться до отправки, — вздохнула я.
— По поводу твоей отправки у меня есть немного другая мысль, — загадочно улыбнулся он. — Ты представляешь, что ты от мамы услышишь по поводу своего плена, её потраченных нервов и перспективы твоей работы в глубоком космосе? Во-от, вижу, представляешь. Поэтому предлагаю тебе сделать ход конём. По дороге мы встречаемся с кораблём, куда тебя назначили, и тебя туда пересаживаем. Твои документы, болталка, кое-что из вещей у меня с собой, форму выдадут. До первой зарплаты хватит, а там жизнь наладится, — весело хмыкнул отец.
— Пап, ты всё-таки самый лучший, — умиротворённо вздохнула я.
— Я и не спорю, — улыбнулся он.
— А очень было заметно? — через несколько секунд молчания осторожно уточнила я.
— Что именно? — растерянно уточнил он.
— Ну, ты сказал, мы с Ингом выглядели очень несчастными. Со мной ладно, а по нему это было очень заметно?
— Что, хочешь удостовериться, что он тоже страдает? — ехидно ухмыльнулся отец.
— Тьфу на тебя, скажешь тоже! Я бы предпочла, чтобы вообще не страдал, — я грустно вздохнула. Но вовремя опомнилась и поспешила пояснить. — Просто как бы у него проблем не было с этими их старейшинами. Думаю, среди них тоже есть проницательные ребята.
— Ты же не пожаловалась, какие могут быть претензии? — он слегка пожал плечами.
— С их шизанутыми традициями? Любые! — сделав страшные глаза заверила я.
— Да ладно, традиции как традиции, обычный патриархальный мир. Экая ты нетерпимая, — папа хмыкнул. — Даже в чём-то красиво, и, уж поверь, это отнюдь не самый худший вариант. На некоторых закрытых мирах человеческие жертвоприношения в ходу, местами рабство процветает, и ничего.
— Не понимаю, как так можно жить?! — упрямо возразила я. — Вся жизнь расписана по минутам, сплошные условности…
— Варюх, я об их традициях и обычаях знаю гораздо больше, чем ты, — он рассмеялся. — Не надо пытаться подходить к чужой культуре со своими линейками. Они так живут, и их всё устраивает. В любом случае, нести всему миру свои ценности — не лучшая идея, это можно отлично проследить из истории. Обычно «одариваемый» очень недобро воспринимает таких благодетелей и в итоге умывает их кровью.
— Да я не в том смысле, — я стушевалась. — Не собиралась я их просвещать, больно надо, сама — тот ещё просветитель. Мне просто…
— Хахаля жалко, — проницательно припечатал отец с насмешливой ухмылкой.
— Вот ты смеёшься, а он между прочим на полном серьёзе рассматривал вариант самоубийства! Я, знаешь ли, законченная эгоистка, и такой груз на совести мне даром не нужен! — надулась я.
— Кроха, он взрослый мужик, а не кисейная барышня, — поморщился он. — Переживёт, никуда не денется. А решит самоубиться — точно дурак, и зять мне такой не нужен.
— Да такого в любом случае не будет, не переживай, — отмахнулась я, в ответ на что получила только насмешливое фырканье. Очень хотелось объяснить отцу, что всё это видимость, и на самом деле Инг — глубоко несчастное существо с искалеченной бывшей женой жизнью и кучей комплексов. К счастью, мне хватило ума не высказывать сию глупость вслух. Опыт и здравый смысл подсказывали, что, во-первых, вероятность того, что отец ошибётся в человеке, а я окажусь права, стремится к нулю, а, во-вторых, мужчине всё-таки проще понять и предсказать другого мужчину.
И вообще, хоть мне сейчас в это не верится, но ведь гласит народная мудрость: с глаз долой — из сердца вон. Может, за миллионы световых лет от Доры мысли о зеленоглазом капитане меня оставят? Да и он тоже быстренько выкинет меня из головы, а глубину наших чувств я сильно преувеличиваю по неопытности.
Ещё говорят, что первая серьёзная любовь всегда несчастная. Так ведь люди всё это переживают, и ничего, нормально потом личное счастье находят! А я в принципе существо крепкое, вон какая у меня наследственность замечательная.
— А куда меня всё-таки назначили, расскажешь? — полюбопытствовала я, переводя тему на что-то менее эмоциональное.
— Не-а, сюрприз будет. Но тебе понравится, это я обещаю, — рассмеялся отец. — Ты мне только пообещай периодически давать о себе знать, ладно? И с базы, куда мы тебя высадим, обязательно с мамой свяжись. Понимаю, приятного будет мало, но…
— Да я понимаю, она ведь очень волновалась, надо её успокоить. Хотя, чувствую я, мы с ней поругаемся, — я тяжело вздохнула.
— Как поругаетесь, так и помиритесь, это нормально, — он махнул рукой. — Ты, главное, не кисни, кроха. Это со всеми бывает. Ты-то, надеюсь, самоубиваться с горя не надумаешь?
— Я, может, дура, но всё-таки не до такой степени, — поморщилась я. — Ни один мужик этого не стоит. Хотя… Такой как ты, может, и стоит. Но второго такого нет!
— Подлиза, — усмехнулся он. — Пойдём, я тебе каюту твою покажу. Есть у меня ощущение, что тебе сейчас стоит поспать. Если всё совсем плохо будет, обращайся, тут медблок есть, снотворного тебе всегда предложат.
— Ну ладно уж, совсем меня в истерички припадочные записать решил?! — возмутилась я. — Уже и погрустить немного нельзя.
— Почему? Можно. Я же тебе и предлагаю грустить с комфортом, без излишеств. Погрустила — и спать! Ладно, не сопи так сердито. Знаешь ведь, шучу. И я знаю, что активно жалеть вредно, это только всё усугубляет. А так я тебя подбодрил, развеселил, и ты уже немного похожа на мою дочь, а не на её бледную тень. Вот выспишься, и завтра я тебя окончательно смогу признать. Возражений нет?
— Нет, мой генерал! — торжественно заявила я, левой рукой изобразив шапочку, а правой лихо козырнув. — Кстати, хоть мама-то в курсе, что ты немного не подполковник?
— Естественно. Ещё мне не хватало подозрений в измене из-за командировок, — фыркнул он. — Сейчас-то я очень редко с Земли выбираюсь, но вот до столицы приходится мотаться часто. А мама у нас ужасно ревнивая.
— Вот как? Не замечала, так хорошо маскируется…
— У-у, — протянул он, как-то мечтательно сощурившись. — Ты просто не помнишь, ты тогда ещё маленькая была, сейчас-то она немного поутихла. Мне кажется, до неё начинает потихоньку доходить, что я от неё в любом случае уже никуда не денусь. Кому я нафиг нужен в моём возрасте, с моими протезами, больной спиной, циничным характером и четырьмя проблемными великовозрастными детьми, — весело улыбаясь, сообщил он.
— Верно, никому! — злорадно заявила я. — И нечего кокетничать и напрашиваться на комплименты! Ты и так знаешь, что ты у нас ещё ого-го, и на тебя все мои одногруппницы заглядывались. Правда, до того момента, как Ваньку во плоти увидели, — в ответ на это заявление он расхохотался, крепко обнимая меня одной рукой, а я счастливо захихикала. Нет, как же я его всё-таки люблю! — Кстати, меня же теперь уже можно считать достаточно большой девочкой, и я могу наконец узнать эту леденящую кровь историю знакомства скромного лейтенанта спецвойск и бравой учительницы младших классов? — ехидно поинтересовалась я.
— Можно. Но — завтра, а сейчас отдыхать. Пока не приобретёшь естественный цвет лица, никаких рассказов не будет. Пойдём.
Я поднялась на собственные ноги, следом неловко, избегая опираться на левую, поднялся отец.
— Ты чего? — настороженно поинтересовалась я.
— Да, протез заедает, регулировать надо, всё никак не соберусь, — поморщился он. — Нормально всё, не волнуйся.
Выделенная мне каюта оказалась рядом, через дверь от отцовской, и была такая же небольшая и с точно такой же обстановкой. Низкий диван со столом и креслами возле входа, в дальнем углу — широкая койка, складывающаяся в стену.
— Всё, кроха. Спать. Если что — я рядом, — он легко поцеловал меня в макушку и шлепком пониже спины подтолкнул в комнату. От этого я буквально влетела внутрь, с шипением потирая пострадавший филей: папа опять немного не рассчитал сил. Но с ним это часто бывает из-за протезов, поэтому я даже не обернулась, чтобы метнуть на него укоризненный взгляд.
Вместо этого я послушно пошла к кровати. Ни в душ, ни куда-то ещё не хотелось. Правильно папа сказал, надо сначала выспаться, и только потом обдумывать собственную загубленную жизнь.
К собственному удивлению, уснула, едва забравшись под одеяло. Не просто уснула; буквально выключилась из реальности, без снов и мыслей. То ли благотворно сказалось присутствие отца, то ли это была естественная реакция вымотанного переживаниями организма.
Проспала я махом пятнадцать часов, о чём узнала из небольшого информационного табло над дверью, где, как это принято на обыкновенных пассажирских рейсах, крутились данные о текущем корабельном времени, о дате на Земле, о температуре воздуха внутри корабля, о температуре за пределами корабля (милая традиция, пришедшая из ещё атмосферных перелётов и превратившаяся в бестолковую шутку). Там же появлялись всяческие оповещения от капитана корабля.
Так вот, когда я ложилась спать, по корабельному времени было одиннадцать вечера, а когда проснулась — два часа уже следующего дня. Порывшись в собственных мыслях и ощущениях, нашла там мрачную решимость, лёгкое здоровое раздражение и огромное желание съесть чего-нибудь вкусное и большое.
«Здоровый аппетит — хороший признак», — оптимистично решила я и принялась потрошить сумку с вещами, выданную мне отцом. От мысли, что окружают меня сейчас нормальные люди с привычными представлениями о приличиях, мне несколько полегчало. Хотя мысль эта была здорово приправлена грустью: такими голодными зелёными глазами на меня больше никто…
Раздражённо прорычав грязное ругательство, я вытряхнула содержимое сумки на диван и закопалась в образовавшуюся кучу. Короткие шорты, свободная футболка, лёгкие тапочки. Собрав волосы в два хвоста (почему-то такая детская причёска всегда придавала мне воинственно-задиристый вид), я наконец-то прилепила к уху болталку. Прозрачная аморфная субстанция обтекла ухо, подстраиваясь под анатомические особенности, вытянула ложноножку вдоль нижней челюсти к подбородку и застыла. Вызвав меню, — голографический экранчик появился перед глазами, — придала устройству привычный зализанный вид и раскрасила разводами в тон причёске.
Вот теперь из зеркала на меня смотрела я, а не какое-то влюблённое недоразумение с дикой планеты. Жалко только, верной гравидоски нет. С другой стороны, а где на ней гонять внутри маленького кораблика? М-да, с любимым развлечением придётся расстаться надолго. Увы.
— Горазда же ты спать, — весело поприветствовал меня отец. Общее помещение на корабле было одно, и совмещало в себе пищеблок, столовую и кают-компанию. Генерал Зуев и тот знакомый-незнакомый мужчина, который возглавлял делегацию землян, оккупировали небольшой диван со столиком в углу. Стол был завален документами, среди документов гордо возвышались две пузатые жёлтые кружки.
— Зависть — низкое чувство, — наставительно изрекла я. — Доброе утро, — безадресно сообщила я, проявляя вежливость.
— Здравствуй, здравствуй, — благодушно откликнулся тот мужчина. — Заставила батю понервничать. Молодец, ему полезно.
— Кхм, — озадаченно ответила я. — Надеюсь, моё похищение никому ни в чём не повредило?
— Не волнуйся, — хмыкнул чиновник. — Даже, скорее, наоборот, помогло и ускорило. Дорийцы хоть и странные ребята, но прекрасно отдают себе отчёт в собственных поступках, и ничего невыполнимого или особо невыгодного от нас бы таким образом требовать не стали.
— А если бы стали? — поинтересовалась я прежде, чем сообразила, что это не только невежливо, но, может, вообще не по моему допуску. Хотя, подумав, извиняться не стала; имею же я право знать, какая судьба могла меня ожидать.
— Ну, тогда всё было бы именно так, как бывает с обычным захватом заложников, — пожал плечами мой собеседник. — Группа спецназа аккуратно бы тебя выкрала, и Дора бы подложила себе самой большую свинью.
— Варь, а ты сюда поговорить пришла? — вкрадчиво, с насмешливой улыбкой в уголках губ поинтересовался отец.
— А! — опомнилась я и отмерла, покидая центр комнаты и направляясь к синтезатору. — Нет, я покушать.
— Дим, ты всё-таки зануда. Когда ещё у старика выдастся возможность по душам поговорить с симпатичной молодой девочкой? — весело хмыкнул мужчина. Странно, но когда он улыбался, он становился как будто значительно моложе и гораздо приятней внешне.
С другой стороны, при ближайшем рассмотрении стало понятно, что совсем он даже не старый; может, лет семьдесят или семьдесят пять. При нашей медицине и продолжительности жизни в сто тридцать — сто сорок лет, можно сказать, середина жизни. Просто он был очень утомлённый и осунувшийся, и выглядел значительно старше своих лет.
— Это не симпатичная молодая девочка, это моя дочь, — неожиданно серьёзно, даже раздражённо проговорил отец. Я настолько удивилась подобной реакции, что, не удержавшись, озадаченно на него оглянулась. Генерал с мрачным видом сверлил взглядом какой-то документ.
— Не ругайся. Видишь ли, дитя, — нашёл нужным обратиться ко мне этот странный тип. Я обернулась, даже не пытаясь сделать вид, что не слушаю или что мне не интересно. — Твой отец никак не привыкнет, что я уже вышел из того возраста, когда женское общество доставляет какое-то удовольствие, кроме эстетического. Но, увы, от старого сердцееда сейчас осталось только прилагательное, — он тихо засмеялся. — Присядь к нам, — вдруг проговорил он, когда синтезатор мелодично тренькнул, говоря о готовности еды. И послышался в этих словах очень властный и не терпящий возражений приказ. Я растерянно хмыкнула, но, вооружившись тарелкой, пошла и невозмутимо плюхнулась в кресло, пристраивая свою добычу на подлокотнике. После чего стряхнула тапочки и угнездилась уже со всем возможным комфортом.
Ну, подумаешь, покомандовать человеку захотелось! Я, конечно, не помню, кто он такой, но явно крупная шишка, да и человек интересный. И мне, кстати, самой любопытно, что он ещё расскажет; да и завтракать в компании всё-таки веселее.
— Саш, оставь ребёнка в покое, — проворчал отец. Ага. Уже что-то проясняется: зовут его, судя по всему, Александр.
— Не рычи на меня, — с ироничной усмешкой отмахнулся тот. — Устал я уже от документов, хочется с живым человеком поговорить. Ну что, Варвара, как тебе понравилось дорийское гостеприимство?
— Ну, так, — я неопределённо поводила вилкой в воздухе. — Со скидкой на местный колорит, вполне неплохо. Я слышала, что у них к Заложникам Чести особенное отношение, но не ожидала, что буду чувствовать себя как на курорте. Ну да вы в их тараканах, надо думать, гораздо лучше разбираетесь, чем я.
— Разбираться-то я разбираюсь, но всегда интересно выслушать мнение человека со стороны, со свежим незамутнённым взглядом. Как тебе их традиции?
— Чудовищно, — честно скривилась я. Александр совсем не смутился таким ответом, а отец почему-то с угрюмым видом копался в бумагах, не принимая участия в разговоре.
— Чем именно? — с усмешкой поинтересовался мой собеседник.
— Ну, как-то у них… пафоса слишком много, — наконец-то сформулировала я собственное впечатление. — Всё такое красиво-торжественное, церемонное. Это здорово, когда иногда и по хорошему поводу, а жить в этом — отдаёт безумием. Я понимаю Парад Победы; действительно, торжественное событие, всё-таки вспоминается гибель миллиарда людей, здесь всё должно быть красиво и строго. А дорийцы умудряются с тем же сурово-сосредоточенным видом подходить к мелким бытовым вопросам, и на мой взгляд в итоге получается довольно глупо, — я пожала плечами.
— И какое же решение этой ситуации ты видишь? — провокационно уточнил Александр. А вот фиг ему; меня на этом уже вчера ловили, второй раз не поддамся!
— Больше никогда не летать на эту планету, — хмыкнула я. — И друзьям того же пожелать!
— А как же бедные дорийцы? — глаза моего собеседника насмешливо сверкнули, хотя тон был предельно серьёзный.
— Да их вроде бы всё полностью устраивает, а насильно счастливым ещё никого сделать не удалось. Если человек хочет вести себя как полный идиот, кто ему может это запретить? — хмыкнула я.
— Браво, — рассмеялся он. — Хорошая у тебя дочь, Дмитрий.
— Ещё бы, — себе под нос буркнул отец, но уже вполне весело покосился на меня.
Вот почему у меня такое ощущение, что я сейчас не понимаю и не замечаю что-то очень важное?
— А дорийцы тебе как?
— Я их много видела, что ли, — ворчливо хмыкнула я. Но настроение тут же испортилось; вот зачем он спросил, а? — Дорийцы как дорийцы. Щепетильные зануды без чувства юмора. Хотя эти их представления о Чести порой не совсем уж дикие, а вполне жизнеспособные. Не дал же мне капитан тогда с этим типом подраться, — задумчиво хмыкнула я. На этом месте оба мужчины очень ошарашенно вскинули на меня взгляды, я даже занервничала немного. — Что?
— С кем ты там подраться пыталось, горе луковое? — устало и как-то обречённо вздохнул отец.
— Нет, ну а что он?! — сразу вскипела я. — Он, значит, всех землян трусами и слабаками считает, а я его ещё спокойно слушать должна?!
— Кто — он? — уточнил папа.
— Помощник штурмана, — вздохнула я, беря себя в руки. — Но я не подралась, не надо так на меня укоризненно смотреть, на него капитан что-то непечатно рявкнул на своём языке и всех построил.
— Нет, Дим, беру свои слова назад. Не хорошая у тебя дочь, а просто замечательная! — весело улыбаясь, заключил Александр. — Ладно, вернёмся к нашим баранам. Где там у тебя дополнения по пограничникам? — тихим деловым тоном обратился он к отцу, и я почла за лучшее отступить в свою каюту с кофе и остывшими остатками завтрака. Мне вдруг стало неуютно в этой компании.
Весь разговор оставил во мне какой-то странный липкий осадок. Будто над моей головой пронёсся бесшумный и смертоносный сгусток плазмы, а я этого даже не заметила. Здравое предположение, чего хотел этот Александр, у меня было: проверял на лояльность, не попала ли я под влияние условного союзника. Это объясняло мрачное молчаливое недовольство отца, но совершенно не объясняло произошедшего диалога. Ни одного заковыристого вопроса, обыкновенная беседа о впечатлениях, быте и нравах аборигенов.
Судя по поведению отца, проверку я всё-таки прошла, что не могло не радовать. Хотя мне теперь чертовски любопытно, а какие же ответы должны были его насторожить и определить «провал резидента»?
На этот раз я не стала отвлекаться на всяческие игрушки и весь день провела за знакомой программой, освежая в памяти слегка выветрившиеся оттуда под влиянием гормонов навыки. Благо, в болталке моей эта программа была установлена, давно уже настроена и подогнана под привычные параметры управления.
— Всё играешься? — вывел меня из мира цифр насмешливый голос отца.
— Не дождётесь, — хмыкнула я, сворачивая экран. — Разминаюсь перед предстоящим экзаменом на вшивость на будущем рабочем месте. Ещё раз привет. Мне позволительно узнать, что такое сегодня происходило в столовой? — ехидно уточнила я.
— Обычная проверка, — неприязненно поморщился он. — Авдеев, конечно, тот ещё фрукт, но дело своё знает.
Авдеев! Я вспомнила, кто это! Я знаю эту фамилию! Авдеев Александр Сергеевич, наш министр внешних связей. Ох, ничего себе; хорошо, я вежливая была и ни разу ему не сказала никакой гадости.
— Па, а я спросить хотела, как вы меня пересаживать-то будете?
— Обычно, — он пожал плечами и неловко опустился на диван рядом. — Высадим на станции, дождёшься там своего корабля. Патрульный катер «Чёрная кошка». Станция большая, наша, так что проблем быть не должно. Я могу на это рассчитывать? — насмешливо поинтересовался он.
— Можешь, — отмахнулась я. — Меньше всего мне сейчас хочется влипать в неприятности.
— Если бы это ещё от тебя зависело, — хмыкнул отец. — Так, а чего я расселся-то? Я же на минуту зашёл, узнать, как тут у тебя и всё ли в порядке.
— Проще говоря, проинспектировать состояние и предотвратить истерику? — ехидно уточнила я.
— Не без этого, — не стал отпираться он и поднялся. — Ладно, кроха, отдыхай.
— Слушаюсь, мой генерал!
Время на корабле дипкорпуса прошло быстро, хотя и довольно скучно. Я обнаружила, что знания в мою голову вбивались качественно, высыпаться оттуда не успели, и всё я прекрасно помню.
Расставание с зеленоглазым дорийцем переносилось значительно легче, чем могло. Мне его очень не хватало, но обострялось это ощущение нечасто, да и особых страданий не приносило. Так что я легкомысленно согласилась, что всё это было наваждением, и успокоилась.
И через несколько дней, слегка волнуясь в предвкушении взрослой самостоятельной жизни, я попрощалась с отцом и сошла на станции.
Станция ничего общего с той помойкой, на которой я в компании дорийцев закупалась одеждой, не имела. Всё чистенько, всё блестит, всё по-военному строго и аккуратно. Пройдя транспортным туннелем от шлюза, я попала в просторный светлый зал ожидания и ради интереса вперилась в карту.
Станция носила очень странное название «Краеугольный камень». Поначалу я решила, что тут имеет место или шутка, или заимствование из какого-то незнакомого мне языка, или имя собственное. Но, воспользовавшись бесплатным галанетом, выяснила, насколько была неправа. Хотя менее странным название от этого не стало.
Станции имела небольшую площадь, а по внешнему виду напоминала что-то вроде осьминога. Толстое брюшко со всяческими объектами гражданского и технического назначения, маленькая голова, в которой я сейчас и находилась, и тянущиеся от неё во все стороны щупальца — стыковочные коридоры.
Низкие приземистые удобные диванчики так и манили присесть и вытянуть конечности, но желающих воспользоваться их услугами было очень немного. Если точнее, всего четверо, и чего они тут ждали, было совершенно неясно. Вдоль стены под крупной надписью на нескольких языках «Информация» вытянулся ряд справочных терминалов, заканчивающийся угловым столом, за которым скучал какой-то молодой парень в сержантской форме. Рассудив, что живое общение — всяко лучше бездушной машины, именно к нему я и направилась.
— Доброго времени суток, — поздоровалась я.
— Здравствуйте, — парень вздрогнул, как будто от моего обращения он проснулся, а до тех пор — дремал с закрытыми глазами. — Чем могу помочь?
— Корабль «Чёрная кошка» ещё не стыковался?
— Момент, — кивнул он и закопался в свои терминалы. — Не стыковался, но буквально пару минут назад вышел на связь и запросил стыковку. Где-то через полчаса будет здесь.
— Спасибо, — кивнула я, и, оглядевшись, направилась в дальний конец зала. Надо было всё-таки связаться с домом.
Подумав, первого я вызвала Валерку. Друг откликнулся сразу; кажется, даже не глядя, кто ему звонит. Голоэкран отобразил светило вирусологии в явно рабочей обстановке, в защитных очках и маске.
— Зимин, слушаю! — бодро сообщил он. — Варвар! — ахнул друг, опознав меня. На фоне, звякнув, разбилась какая-то склянка, и я похолодела.
— Валерка, скажи мне, это не был образец какой-нибудь жуткой смертельной заразы?! — потрясённо прошептала я.
— Где? Нет, что ты, просто этиловый спирт, — отмахнулся он, не пытаясь приступить к устранению последствий аварии. — Не надо меня так пугать, Варвар! Где ты, откуда? Что это за хмыри были? А то дядь Дима меня допросил, но сам только сказал, что ты жива, и улетел куда-то. Я к тёте Лесе заходил, она волновалась очень, но утверждала, что всё будет хорошо, и что тебя спасут! Спасли, да?
— Да всё нормально, Валерик, — расплываясь в умилённой улыбке, кивнула я. Какой он всё-таки милый, замечательный и трогательный. — Меня совсем не обижали, были предельно вежливы и тактичны. А сейчас меня папка вытащил, и я вот жду, пока меня заберёт корабль, на который меня по распределению отправили. Так что я прямо сегодня на службу заступаю, буду охранять рубежи нашей родины, — гордо заключила я. — И домой теперь только в отпуск.
— Уф! — облегчённо вздохнул он. — Ты меня успокоила. Ладно, звони тогда, да? А то я сейчас терморежим уже нарушу! — и парень, не прощаясь, отключился.
Валерка всё-таки такой Валерка, когда занят экспериментами! Как хорошо, когда дома ничего не меняется.
Подумав о доме, я подобралась, сделала глубокий вздох… и решительно вызвала маму.
— Варежка, ты — поросёнок, — с ходу начала возмущаться она. Но почему-то гораздо спокойней, чем я ожидала.
— Прости, ма, я не нарочно! — виновато сложив брови домиком, протянула я.
— Что не нарочно? В космофлот на десять лет записалась? — со знакомыми ехидными интонациями уточнила она.
Бабушка говорит, что жизнь с отцом маму испортила, и раньше та «такая не была». Испортила или нет — вопрос относительный, но долгие годы вместе привели к появлению общих привычек и черт характеров.
— А, ну… Нет, это я специально. Нет, а что я с этой ветеринарией делать буду? Не хочу, летать хочу! Я люблю космос и математику, а эта ваша биология…
— Не бухти, — отмахнулась она. — Где ты сейчас?
— На станции сижу, корабль жду.
— А, значит, всё-таки заговор, — усмехнулась мама. — То-то я удивилась, что твой отец вдруг позвонил, сообщил когда приедет и вообще всячески заговаривал мне зубы, вскользь сообщив, что тебя с этой… дыры освободили. Как ты, кстати? Никого там не обижала?
— Мама! — возмутилась я. — Я обижала?! Да они здоровые лоси, с Вовку габаритами, их попробуй обидь!
— А что тут пробовать? Что я, дочь свою не знаю, — рассмеялась она. Интересно, чем таким папа ей зубы заговаривал, если она сейчас в настолько благодушном настроении?
— Нет, ну что за родственники! Отец глумится, мать издевается всячески, а Валерка вообще отключился: эксперимент у него! Я братцам после этого даже звонить не хочу, представляю, что я там услышу… Ваньку выну из постели какой-нибудь красавицы, Вовка не ответит, потому что на задании, а что мне ответит Семён, я даже думать не хочу! И хватит там ржать, — хихикая, потребовала я.
— Про издевательства на себя сначала посмотри, — она с улыбкой покачала головой. — Надо же было прямо на Земле в такую историю вляпаться, мы с отцом тут чуть с ума не сошли от беспокойства!
— Прости, ма. Я постараюсь больше так не делать, — виновато улыбнулась я в ответ.
— Вляпываться-то можно, главное, с умом, — наставительно изрекла она. — Я вам так папу нашла, и ты тоже внимательно по сторонам смотри: вдруг какой-нибудь бравый космолётчик глянется, — и мама заговорщицки подмигнула. Хорошо, я в этот момент ничего не ела, а то бы поперхнулась.
— Обязательно, — только и сумела выдавить я.
— Ой, у меня там кто-то в дверь звонит! Ты звони обязательно, и почаще, хорошо?
— Да, мам. Отбой.
Только распрощавшись с ней, я снова вспомнила, что семейную легенду мне опять не рассказали. Выясню я когда-нибудь всё-таки эту государственную тайну, или нет?!
История знакомства родителей от нас тщательно скрывалась. Более того, не только от нас; даже бабушка была не в курсе! То есть, все мы знали, что случилось это при экстраординарных обстоятельствах, и вроде как кто-то из них кого-то спас. Логично было предположить, что папа маму, но логика здесь, по-моему, была неуместна. Потому что они в эти моменты так заговорщически переглядывались, да ещё мама так подозрительно хихикала, а папа так характерно ухмылялся… В детстве я думала, что это какая-то военная тайна, в более позднем возрасте — что они просто целенаправленно над нами издеваются. Но последние пару лет во мне крепла уверенность, что история имела какой-то крайне неприличный и далёкий от воспитательности подтекст. Чутьё подсказывало, что события были достаточно нетривиальными, и гадать было бесполезно. Оставалось только надеяться, что когда-нибудь удастся прижать их к стенке.
Из размышлений меня вывел незнакомый и слегка пьяный мужской голос.
— Эй, детка! Не хочешь поразвлечься с двумя настоящими мужчинами?
Вот что за жизнь пошла, а? Почему меня последнее время все подряд подозревают в склонности к груповухе?! Ладно, в том магазине на месте продавца я и сама бы что-то такое заподозрила, но сейчас-то почему?
Подняв взгляд от пола, я наткнулась им на пару помятых крепких парней неопределённого происхождения в серых комбинезонах. Первый, что повыше и помоложе, был брюнет, второй — низкий плотный шатен средних лет. Не то работники станции, не то с какого-нибудь из пришвартованных кораблей приползли. Окинув выразительным взглядом обоих, я демонстративно заозиралась.
— Ты чо? — вякнул, качнувшись в мою сторону, второй.
— Мужчин настоящих ищу, да ещё сразу двух. Что-то пока ни одного не видно, — хмыкнула я. Парни, честно говоря, особо мерзкими не выглядели; обычные мужчины, шатен даже довольно симпатичный. Вели бы они себя поприличней, и я бы нарываться не стала. Но они для этого, похоже, слишком долго пили.
— Ты, девка, о…ела что ли? — прорычал первый, рывком за воротник куртки поднимая меня в вертикальное положение.
— Полегче в выражениях, извиняться ведь придётся, — безмятежно ответила я.
— Ты что ли заставишь? — рявкнул шатен. Надо сказать, я не была уверена, что сумею справиться с ними, тем более — с двумя сразу. Вот только это был не пиратский притон, а приличное место под флагом Земной Федерации.
— Не я. Они, — и я показала пальчиком в сторону, откуда к нам приближалась троица очень недружелюбно настроенных мужчин в форме космофлота и с оружием наготове.
— Руки убрал, — скомандовал один из бойцов. Державший меня брюнет тут же послушно выпустил мою куртку. — Отлично, руки за голову. Девушка, с вами всё в порядке?
— Да, большое спасибо, вы очень своевременно подоспели, — искренне улыбнулась я.
— Заявление писать будете?
— Да ладно, они же меня не повредили. Посадите их на пару суток за хулиганство, пусть проспятся, и хватит с них, — я весело хмыкнула.
— Ну, как знаете, — охранник пожал плечами, и незадачливых искателей большой и чистой любви увели в неизвестном направлении.
Не успела я вернуться на своё место, как в одном из стыковочных коридоров появилось ещё одно действующее лицо. Я бы не обратила на него внимания, — таких лиц тут уже с десяток прошло, — если бы он не повёл себя очень странно. Запнулся на пороге, наткнувшись на меня взглядом. Задумчивая сосредоточенность на лице сменилась удивлением, пониманием и обречённостью. И, не отрывая от меня пристального взгляда, незнакомец целенаправленно двинулся ко мне.
Я решила проявить ответную любезность, и тоже рассмотрела его внимательней. Светловолосый мужчина среднего роста плотного телосложения в форме капитана третьего ранга, лет пятидесяти на вид. Короткая стрижка, на щеке — белёсый широкий шрам, похожий не то на след от выстрела, не то на более тривиальный ожог.
— Ты что ли Варвара Зуева? — печально поинтересовался он на галаконе, подходя ко мне.
— Вообще да, а что случилось? — осторожно уточнила я, поднимаясь с насиженного места. Последний раз, когда незнакомый мужчина уточнял моё имя, всё закончилось не очень хорошо. Этот на бандита не походил, но кто его знает!
— Капитан третьего ранга Этьен Филипп, командир «Чёрной кошки». Другие отклонения есть? — внимательно разглядывая меня, строго спросил мужчина.
— В смысле? — я окончательно растерялась.
— В смысле, другие психические отклонения, помимо причёски, — пояснил он, поворачивая меня вокруг оси и оглядывая со всех сторон. — Ладно, пойдём, — кап-три слегка подтолкнул совершенно шокированную подобным началом знакомства меня в плечо.
— А что, без отклонений во флот теперь не берут? — пробормотала я.
— Берут. Но нам не дают, — вздохнул он. — Точно больше ничего нет? — подозрительно покосился на меня командир.
— Ну таких, чтобы прямо диагноз, нет. Психических отклонений нет, просто дура, — процитировала я старый анекдот. Какп-три в ответ покосился на меня несколько благосклонней; то ли самокритика понравилась, то ли отсутствие диагноза.
— За что же тебя тогда к нам?
— Вы мне не поверите, но, похоже, по блату, — вздохнула я. Вот чуяла я, чем-то нехорошим веяло от отцовского «тебе понравится, я обещаю»! Уж очень довольным он выглядел в тот момент. И ведь не поймёшь вот так сразу, то ли это мне в воспитательных целях за конспирацию и упрямство, то ли действительно проявление заботы, чтобы дитятко не скучало.
— С таким блатом никаких врагов не надо, — усмехнулся капитан.
— Ни добавить, ни убавить, — вздохнула я в ответ. — А у вас тоже… отклонения? — осторожно уточнила я.
— Сложно сказать. Когда мне вручили «Чёрную кошку», их не было. Но я ей командую уже лет двадцать, и за это время у психиатра не был, — иронично хмыкнул он. — И… не надо мне «выкать».
— Вас… тебя это раздражает?
— Нет, просто это бесполезно, и я буду путаться, — отмахнулся мужчина, ничуть не обидевшись на мой намёк. — Сейчас познакомишься с остальным экипажем, и сразу станет всё понятно. Давай сначала завернём в складской отсек, там тебя форма дожидается, а потом уже — экскурсия, — и мы свернули в узкий полутёмный корабельный коридор. — Видишь ли, лейтенант, экипаж у нас героический, но очень специфический, и отношения в экипаже — тоже. Если смотреть с профессиональной точки зрения, корабль набит если не гениями, то чем-то к тому близким. Со всех же остальных точек зрения, это не военный корабль, а по меньшей мере цирковая труппа. Поэтому предупреждаю сразу: не удивляйся ничему. Вообще. Я тебе дам пару хороших книжек по психиатрии; таких, чтобы без специального образования понятно было. У тебя как с медициной вообще?
— Вообще, я по второй специальности ветеринар, — созналась я.
— А, ну это очень кстати, — обрадовался он. — У нас как раз бортовой врач на берег списывается скоро, а нового пока ещё пришлют!
— Этьен, я не человеческий доктор, я ветеринар. В основном, по крупному рогатому скоту, — попыталась я дозваться рассудка командира, роющегося в каких-то шкафах и что-то бормочущего себе под нос на родном языке.
— Тем лучше, тем лучше, — отмахнулся он. — У нас тоже скоты, просто безрогие.
С ответом на это я не нашлась. Чую, служба будет очень весёлой!
— Вот, держи, — кап-три вручил мне несколько тонких запаянных гермопакетов. — Три комплекта формы: два повседневных, один парадный, здесь же бельё и обувь. Пойдём, покажу тебе твою каюту. Не переживай, после последнего жильца там всё почистили и простерилизовали, поэтому если начнут проступать пятна крови — сразу бей Макса, это его шуточки.
— Какой крови? — озадаченно уточнила я.
— А? А! Нашего позапрошлого штурмана, он же там с собой покончил, — невозмутимо сообщил мне Этьен. — Кровищи было — жуть, да и проверками потом задёргали. Макс своими несмешными шутками, однако, умудрился выжить оттуда Хель.
— А Хель — это…? — мне вспомнилось кое-что из древнего фольклора, но я всё-таки надеялась, речь не об этом.
— Хель — это Хельга Олафссон, наш медик, — охотно пояснил он. — А Максимилиан Риддль — первый пилот. Вот, прошу, — он открыл для меня дверку в каюту, практически неотличимую от той, которую мне выделяли на своём корабле дорийцы, только здесь она была немного уже. — Подойди сюда, давай сначала перенастроим на тебя управление. И, да, бесплатный совет как красивой девушке: в комнате лучше не переодевайся, делай это в санузле, там видеонаблюдение в принципе отсутствует.
— Э-э-э… — глубокомысленно протянула я.
— Макс не только пилот гениальный, он ещё и по компьютерам специалист, — вздохнул Этьен. — И склонен к вуайеризму. Внутреннее наблюдение вон в том углу находится, — он махнул рукой. — Так что дверку в санузел тоже не забывай закрывать. Что я ещё? А, рубку найдёшь сама?
— Найду, — хмыкнула я. — Клептоманов на борту нет? Или все вещи надо надёжно прятать?
— Нет, сейчас нет. Последним был как раз тот штурман, который себя в этой комнате порезал, — обрадовал меня командир. — Ладно, пойду готовиться к взлёту. Ты не задерживайся; в прыжок выйдем, будем тебя проверять на профпригодность.
Философски хмыкнув, я принялась неторопливо раскладывать вещи. Поглядела в угол, где располагались приборы наблюдения, потом, с сомнением, на дверь в санблок. Снова философски хмыкнула и принялась потрошить аптечку. Хороший у меня папа, предусмотрительный; лингводекодером обеспечил (правда, работающим только на восприятие, но это уже хорошо), лекарственных средств вон пачку подсунул, как знал.
Откопав баллончик быстросохнущего пластыря, я полезла на стену: замазывать обзорные экраны. Благо, камера была штатная, и маскировать её никто не пытался. В принципе, стоило бы и замаскированные поискать, но мне стало лень. В конце концов, если кому-то очень хочется за мной наблюдать, что мне, жалко порадовать человека? Ничем неприличным не занимаюсь, предосудительного ничего не делаю. А если кто-то задастся целью за мной проследить, то этой цели он достигнет: профессионализм по наследству не передаётся.
Стянув собственную одежду, я принялась с наслаждением облачаться в новенькую форму. Сколько я ждала этого момента, сколько о нём мечтала!
Нижнее бельё, — как я люблю, удобно-спортивное, — тонкая тельняшка, удобный чёрный комбинезон с нашивками рода войск, части, должности и номером корабля, высокие удобные ботинки. Приладив тёмные прямоугольнички повседневных погон, собрала волосы в аккуратную косу, сверху водрузила пилотку и повертелась перед зеркалом. Нет, но ведь хороша же! Жалко, меня сейчас Инг не видит.
Стоп. Всё. Нет никакого Инга! Новая жизнь, новые знакомства, а из прошлого — семья и Валерка. Остальных не существует. Особенно этого зеленоглазого дорийца с покрытой затейливой вязью татуировки широкой мускулистой спиной…
Варвара, ша!
Отвесив себе воспитательный подзатыльник (лёгкий, чисто символический; что я, совсем больная — себя, любимую, бить?), я поправила головной убор, щёлкнула каблуками, лихо козырнув своему отражению, и решительно двинулась знакомиться.
На входе в рубку меня едва не снесло звуковой волной. Я даже от неожиданности отшатнулась, решив, что тут что-то взрывается. Ан-нет, это была музыка; ну — как, музыка? Кто-то называет это именно этим словом, но подобное всё-таки не в моём вкусе. Басы, жуткий грохот, периодические электрические взвизгивания и на фоне не то рык какой-то твари, не то хрип той же твари, только уже издыхающей.
Моего появления поначалу не заметили, поэтому я имела возможность разглядеть всех присутствующих и своё рабочее место. Рубка имела близкую к усечённому конусу форму, вход располагался со стороны широкой части, ровно посередине. В носовой части два пилотских кресла-лежака, за ними вдоль стен — два навигаторских, уже вполне сидячих. Дальше, посередине, на некотором отдалении и возвышении, место капитана; за ним, спиной к пилотам и лицом к двери располагался небольшой и даже на вид вполне удобный диванчик. Пульты стрелков стояли в углах, слева и справа. Собственно, вся обстановка.
В развёрнутом ко мне боком центральном кресле с растущим из подлокотника терминалом не сидел, а, скорее, возлежал с отрешённым видом Этьен; мне показалось, что он или под каким-то наркотиком, или просто оглушён «музыкой».
На диванчике устроилась жарко целующаяся парочка, — мне даже завидно стало, — состоящая из блондинки с заплетёнными в кучу тоненьких косичек белоснежными волосами и… чьих-то коленей, на которых она сидела верхом. Больше никаких частей нижнего видно не было, хотя под форменным комбинезоном блондинки явно угадывались блуждающие там руки.
В правом навигаторском кресле обнаружился высокий худощавый тип с короткими кислотно-зелёными волосами, уложенными в причёску «иглы», который, кажется, дремал. На месте правого стрелка сидел огроменный негр, в чёрной форме выглядевший жутковато, в жутко навороченных ЭГэшках и, судя по характерным подёргиваниям, во что-то играл. Учитывая его специализацию, можно сказать, тренировался. Ещё я разглядела над спинкой приведённого в сидячее положение левого пилотского кресла чью-то лысую макушку. Собственно, всё.
Я в растерянности замерла на месте, не зная, что предпринять для привлечения внимания, да и стоит ли что-то предпринимать, но в этот момент какофония звуков вдруг оборвалась, и капитан резко выпрямился в кресле, открывая глаза и окидывая окружающее пространство цепким и совершенно осмысленным взглядом.
— А, ну, вот и ты, — он поприветствовал меня дружелюбной улыбкой. За те несколько минут, что мы не виделись, Этьен преобразился; он как будто помолодел на несколько лет, выражение лица стало умиротворённо-расслабленным, а взгляд — хитро-любопытным. Похоже, у этого с головой тоже что-то не так. — Ну, знакомься по порядку. Вон там наш правый механик-стрелок, Саймон О'Коннел. Добрейшей души парень, и замечательный человек, но у него есть несколько пунктиков; во-первых, он прямой и чистокровный потом ирландских кельтов.
— Так он же…
— Вот этого вслух никогда не говори; не убьёт — так покалечит. На цвет собственной кожи он не обижается, можешь коверкать как угодно, но сомнения в происхождении не простит никому. Потомок гордого народа, а потому бабник и не дурак выпить. Это, кстати, во-вторых, потому что в пьяном виде его всегда тянет на подвиги и выяснение отношений, либо — по бабам, поэтому в дальних перелётах спиртное мы от него прячем и выгуливаем его на каких-нибудь станциях, желательно — нелегальных. Дальше, вот этот, зелёный, это Алехандро Барретти, но его можешь не запоминать; он с Дабуны, у него уже три недели как началась фаза сна, и, кроме того, он уже месяц как должен был списаться на берег, но тогда мы бы совсем без навигатора остались. На диване ты можешь наблюдать наших кроликов, и тебе повезло, что каюта располагается на другой стороне корабля. От их кошачьих концертов не спасает никакая звукоизоляция. Всё свободное время они либо целуются, либо занимаются сексом; поэтому если застанешь их за этим занятием где угодно, не обращай внимания. Та, что сверху, — собственно, Хельга, наш медик. Она вообще-то гениальный хирург, но у неё гемофобия.
— Как такое возможно? — опешила я.
— Ну, при виде небольшого количества крови она бледнеет, порой падает в обморок. Но когда требуется её профессиональная помощь — переключается и перестаёт реагировать на подобные мелочи. Собственно, потому её и выгнали из хирургии; я уж не знаю, откуда у неё эта фобия взялась, но она довольно долго успела спокойно проработать. Она в основном нормальная, но порой, особенно в моменты волнения, проявляются маниакальные состояния, сопровождающиеся копролалией. То есть, если она будет громко материться, не обращай внимания, она не хочет тебя обидеть, а просто нервничает.
— Ничего, я тоже, когда нервничаю, ругаюсь, — хмыкнула я, скорее пытаясь себя утешить, чем действительно делясь информацией.
— Вот послушаешь как-нибудь, и поймёшь разницу. Дальше, под ней — Оля. То есть, Николай Лущин, наш второй пилот.
— Почему — Оля? — озадаченно уточнила я.
— Потому что он не выговаривает букву «к», — пояснил Этьен. — Он хороший парень, но страдает лёгкой формой аутизма, и довольно сложно привыкает к новым людям. Но когда с ним рядом Хель, чувствует себя спокойней. У них тоже через несколько месяцев кончается контракт, так что будем ждать замену; ребята решили списаться на берег и создать ячейку общества. Дальше у нас ещё есть Макс… Макс, яви свой лик, а не только макушку.
В ответ на эти слова кресло пилота повернулось вокруг оси, и я имела счастье лицезреть ещё одно странное создание природы, сияющее ласковой улыбкой маньяка-убийцы. Абсолютно лысый крупный череп красивой формы с, может, излишне высоким лбом, треугольное лицо с острым подбородком, тонкие губы и ясные голубые глаза. Макс был очень худощав и являлся обладателем удивительно длинных и удивительно некрасивых узловатых пальцев, заставляющих думать о пауках.
— Здравствуй, Варвара, — тихим вкрадчивым голосом проговорил он.
— Макс тоже в основном безобидный. Про вуайеризм я тебе говорил, но он в принципе крайне любопытен. Кроме того, стоит вспомнить, что он терпеть не может, когда кто-то трогает его вещи или, не дай бог, садится на его место. Побить не побьёт, но отомстит страшно. Что ещё? А, в анамнезе МДП и лёгкая форма вялотекущей шизофрении, но он не опасен даже в периоды обострения. Последние несколько лет Макс аккуратно принимает лекарства и выполняет все предписанные врачами правила, так что он сейчас вообще милейшей души человек. Есть ещё Дарла, левый механик-стрелок, но она сейчас спит. Если не считать увлечения эзотерикой и голосов в голове, весьма очаровательная особа. Но голоса у неё мирные, и порой высказывают весьма дельные мысли.
— И много их? — уточнила я.
— Обычно два. Есть третий, но он молчун. А несколько раз в критических ситуациях являлся четвёртый, и здорово нас выручал, — совершенно спокойно ответил кап-три. — Единственное, лучше не заходи к ней в каюту, там вечно какой-то дрянью окурено. Голоса слышать не начнёшь, но травануться с непривычки можно неплохо. Вот и вся команда. Надеюсь, ты впишешься.
— Я тоже на это надеюсь, — хихикнула я.
Нет, положительно, что-то в этом назначении есть. Интересно, я окончательно тронусь умом в такой компании, или всё-таки выживу?
— Ты красивая, — объявил мне Макс с очень серьёзным и даже торжественным видом, странно сверкнув глазами. Интересно, это было обвинение, или всё-таки комплимент?
Но уточнить я не успела, потому что в этот момент к разговору присоединился ещё один участник.
— Ух ты! — пророкотал у меня над головой незнакомый бас. — Хороша!
Самостоятельно обернуться я не успела. Меня развернули, приподняли над полом и поцеловали. На собственную беду этот тип не обладал талантами дорийского Зеркала, и реакция на подобную наглость последовала незамедлительная и предсказуемая: прицельный и сильный удар коленом по причинному месту. Когда излишне любвеобильный тип выронил меня, с жалким всхлипом прикрывая пострадавшую часть тела ладонями, я от щедрот добавила ему кулаком в солнечное сплетение и, совсем уж по учебнику, ребром ладони по шее. После первой рефлекторной реакции пришли впечатления и ощущения исключительно негативного характера: раздражение, возмущение, злость и… огромное отвращение.
Последнее меня несколько озадачило. Казалось бы, подумаешь — поцеловали, не трагедия! Но ощущение было такое, будто меня по меньшей мере макнули головой в дерьмо (такого в моей биографии не случалось, просто фантазия богатая, а это было первое подвернувшееся сравнение). К горлу подкатил ком и сразу захотелось почистить зубы. Правда, пришлось ограничиться очень некультурным плевком и энергичным утиранием лица рукавом.
— Ещё раз такое сделаешь, убью, — процедила я, на всякий случай прикрывая лицо рукавом. Меня всерьёз тошнило, а там, где тела коснулись руки правого стрелка (а это был именно он), кожа нестерпимо зудела и казалась очень грязной. Хм. Я могу ошибаться, но, кажется, это не слишком адекватная реакция организма. Пресловутая фобия, и тлетворное влияние окружения уже началось?
Или это не окружение, а чьё-то ещё влияние? В таком случае у меня, похоже, большие проблемы. Но, с другой стороны, это даже плюс: личная жизнь уж точно не будет отвлекать от службы.
Саймон что-то прохрипел с пола, и тут вдруг очнулись свидетели наших разборок.
— А говорила — только причёска, — грустно вздохнул Этьен, поднялся со своего места и направился к стрелку. — Хель, требуется твоя профессиональная помощь.
Блондинка оторвалась от своего занятия, грациозно выпрямилась и шагнула к пострадавшему, на ходу невозмутимо застёгиваясь. Она оказалась обладательницей довольно невыразительной мордашки и очень необычных прозрачно-зелёных глаз, глядящих очень пронзительно и холодно. Глянув на меня, Хельга дружелюбно улыбнулась, причём глаза её тоже задорно сверкнули, и… очень грубо послала меня в далёкое путешествие. Если верить Этьену, волнуется.
Нижний из «кроликов» оказался очень симпатичным молодым мужчиной с одухотворённым лицом и опушёнными длинными густыми ресницами (на зависть любой девушке) глубокими глазами удивительного синего цвета. Почти чёрные волосы красиво обрамляли очень бледное лицо с высокими скулами и яркими губами. Впрочем, последнее как раз было вполне объяснимо; объяснение это сейчас оказывало первую помощь пострадавшему.
Николай застенчиво улыбнулся и, слегка сутулясь, подскочил с места, чтобы оказаться поближе к своей половинке. В итоге страдающего неординарного потомка древних ирландских кельтов увели в медблок втроём.
— Хорошая реакция, — одобрительно кивнул Макс. — Иди сюда, будем тебя проверять.
— А где же мужская солидарность? — поинтересовалась я, стряхивая оцепенение и отгоняя тревожные мысли о не сказать — неадекватности, но по меньшей мере несоразмерности собственных ощущений произошедшим событиям.
— Я тоже не люблю, когда меня трогают, — он нервно передёрнул плечами. — Кто знает, с какой целью они на самом деле это делают?
— Тут, по-моему, цель была очевидна, — хмыкнула я, опускаясь в штурманское кресло.
— Их может быть несколько. Например, он пытался подселить тебе паразитов, которые живут у него под кожей. Но он не успел, ты молодец, — кивнул он.
— Откуда ты знаешь?
— Я же видел, — пилот пожал плечами. Ах да, я совсем забыла, с кем разговариваю. Хотя я что-то уже сомневаюсь, что он действительно принимает свои лекарства…
До самого конца корабельного дня Макс помогал мне освоиться с тонкостями управления «Чёрной кошки», подкидывал задачки по построению маршрутов — сначала на время, потом на сложность. Он действительно оказался самым настоящим гением; примерно как Валерка в своих вирусах, этот тип разбирался в устройстве корабля, в математике, физике и ещё некоторых областях. С ним было очень интересно общаться: при всей обширности знаний, говорил он совершенно не заумно. Хотя все его слова приходилось очень тщательно фильтровать, потому что действительно ценная информация там разбавлялась увлекательным и захватывающим бредом.
Некоторое время процесс контролировал Этьен; правда, вмешиваться он не нашёл нужным, только предупредил меня лишний раз про удалённость от реальности некоторых соображений пилота.
Саймон от моего удара оправился быстро, и даже не обиделся. Наверное, потому, что никаких необратимых последствий наш с ним «близкий контакт» не возымел. Наоборот, мужчина косился на меня с некоторой толикой уважения. И это не могло не радовать: в таком тесном коллективе конфликт мог испортить жизнь всем.
А когда я после ужина легла спать (так, к слову, и не познакомившись с загадочной Дарлой и её голосами в голове), мне приснился сон. И лучше бы это был кошмар про моего трагически погибшего предшественника…
Мне снился Инг. Мы стояли на берегу того самого памятного озерца и были одеты так, как мне нравилось больше всего: я — в его рубашку, он — в одни только лёгкие домашние брюки. Мужчина прижимал меня к себе так крепко, что было тяжело дышать, но ослабить эти тиски желания не было. Наоборот, очень хотелось прильнуть к нему ещё плотнее, каждой клеточкой тела; завернуться в его тепло как в одеяло, с ног до головы.
— Мне кажется, арая, я схожу с ума, — тихо проговорил он. — Я чувствую тебя так, как будто ты находишься совсем рядом, но не могу прикоснуться.
— Мне… так хочется, чтобы ты был рядом, — тихонько всхлипнула я в ответ. Это ведь всего лишь сон, так почему не признаться в этом хотя бы своему подсознанию? — Я ужасно скучаю.
— Я тоже, — шепнул дориец и с тяжёлым прерывистым вздохом склонился ко мне, жадно и требовательно целуя.
Проснулась я с ощущением сосущей пустоты в груди и на мокрой подушке. Хотя нос при этом распухшим не был, а глаза не были заплаканными; слюной я её что ли закапала? Злобно выругавшись себе под нос, я подорвалась с кровати и принялась за утреннюю разминку. В усиленном варианте. Потому что как ещё избавиться от этого отвратительного ощущения обманутости и украденного удовольствия, — как будто поманили чем-то невероятно вкусным, а потом под самым носом спустили всю эту красоту в утилизатор, — я не знала.
Пока добралась до пищеблока, настроение несколько выровнялось. Ну, подумаешь, приснился мне сон! Это небось из-за выходки Саймона; растревожил воспоминания, ирландец недобитый. Пройдёт.
Кораблик наш был маленький. Существенно меньше дорийской «Молнии», и уж тем более — комфортабельного аппарата дипломатической службы. Сверхлёгкий катер специального назначения типа «Дятел» (вообще, его так прозвали за длинный нос, но народных версий происхождения названия была уйма): крошечный, очень быстрый (соперничать с ним в скорости могла только пара кораблей) и очень незаметный. Поэтому блуждать здесь было негде даже при большом старании. Впереди рубка, дальше расходятся два коридора. Вдоль бортов располагаются каюты экипажа, посередине — пищеблок и медотсек. Ближе к хвосту коридоры опять сходятся и выводят в двигательный отсек, откуда можно попасть на «технический этаж» — небольшой «подвал» под жилыми помещениями, где размещались все коммуникации и прочие радости жизни. Там же находился задний шлюз (основной; в полу рубки имелся второй, резервный) и тот самый склад, с которым я вчера уже познакомилась.
В тесноватом, но очень уютном пищеблоке, за единственным небольшим столом, окружённым мягкими удобными стульями анатомической формы, обнаружился только один человек. Точнее, обнаружилась; судя по всему, это была та самая Дарла.
Выглядела она… странно. Даже на фоне всего остального экипажа. Я не имею ничего против этнического стиля в одежде, — на мой взгляд это довольно симпатично, и некоторым очень идёт, — но в сочетании со стандартной формой вид был специфический. Комбинезон с погонами капитана-лейтенанта был весь увешан какими-то резными фиговинами, бусинками и камушками, на шее женщины красовался ворох разнокалиберных ожерелий, на открытых закатанными рукавами руках — множество браслетов. Свободно рассыпающиеся по плечам каштановые волосы (к счастью, чистые) спадали до середины спины, и тоже пестрели разнокалиберными яркими тонкими косичками, цепочками мелких бусин и прочего. Даже одно весьма облезлое перо присутствовало.
В остальном Дарла оказалась весьма миловидной женщиной лет сорока с правильными чертами лица и смеющимися проницательными серыми глазами. Лоб её покрывала сложная татуировка в виде вязи каких-то непонятных символов.
— Привет, — почти одновременно поздоровались мы. Левый стрелок до моего появления сидела с большой чашкой кофе и думала о чём-то своём.
— А ты, стало быть, наш новый штурман? — полюбопытствовала она. Голос оказался очень приятный; мягкий такой, журчаще-бархатистый. Интересно, она умеет петь? С таким голосом должна, какие-нибудь проникновенные романсы.
— Ага, — кивнула я, тыкая сенсоры синтезатора. — Варвара, можно просто Варя. А ты Дарла?
— Да. Бедная девочка, — куда-то в сторону проговорила она.
— В каком смысле? — озадаченно уточнила я, оборачиваясь.
— Ох, прости, я бываю очень бестактной, — виновато поморщилась она. — Я просто к тому, что нелегко быть привороженной.
— То есть — привороженной? — напомнив себе о голосах в голове собеседницы, я, тем не менее, рискнула проявить любопытство.
— Обычно, к мужчине, — рассеянно откликнулась Дарла, к чему-то прислушиваясь. — Ах, даже вот так! — удивлённо воскликнула она и озадаченно покачала головой.
— Не буду спрашивать, откуда ты знаешь. Гораздо интересней другое: это можно… убрать? — осторожно уточнила я, чувствуя себя персонажем какой-то древней комедии. Или трагедии.
— Вообще можно, но у тебя это слишком давно началось, сейчас уже бесполезно даже пытаться, — отмахнулась женщина и иронично добавила, обращаясь к пространству слева от себя: — Мне кажется, ты преувеличиваешь, от этого не умирают. Да? Хм, а идея в сущности неплоха. Можно попробовать на выходе из прыжка. Правда, контакты будет сложно найти. Ты думаешь? Нет, что ты, мне и самой хочется на него взглянуть, никогда настоящих не видела живьём.
Методично уничтожая завтрак, я слушала этот монолог с удивительным спокойствием. Подумаешь, разговаривает человек сам с собой! У всех свои недостатки.
В коллективе я освоилась быстро. Если закрыть глаза на удивительно жирных отборных тараканов, толпящихся в головах экипажа, все они оказались милейшими людьми. Саймон относился к той породе больших и очень сильных людей, которые, при внешнем угрожающем облике и способности ломать броню звездолётов голыми руками, не могут обидеть и муху и никогда не отказывают окружающим в помощи. Мне после непродолжительного общения с ним стало очень стыдно за собственные рефлексы; он таким образом не приставал ко мне, а просто очень бурно выражал радость встречи. А я его сразу коленом по самому нежному (после души) месту… Нехорошо получилось.
Работа у нас была несложная, и заключалась она в патрулировании определённого сектора пространства. Прилетаешь в систему, связываешься с патрульными соседних секторов и с базой, опрашиваешь автоматизированные зонды, в этой самой системе дислоцированные. При необходимости проверяешь какие-то подозрительные сведения, осуществляешь техобслуживание зондов (у которых срок подошёл). Когда всё проверено и нареканий нет, отчитываешься перед базой, опять устраиваешь перекличку с соседями и прыгаешь дальше. В нашем «подшефном хозяйстве» находилось три десятка пограничных систем, в которых располагались только горнодобывающие комплексы, полевые научные лаборатории и четыре космических станции. За четыре месяца мы должны были сделать полный облёт владений, каждый раз в новом порядке, но так, чтобы между двумя визитами к одной и той же звезде прошло не меньше месяца. После каждого цикла давалась неделя свободного времени, за которую был шанс либо наверстать упущенное, либо метнуться в ближайшую обитаемую систему и отдохнуть там душой. И каждые три года экипажу полагалось четыре месяца отпуска. «Чёрная кошка» свой только что отгуляла; собственно, они должны были прихватить меня с Земли, как раз отбывая в свой сектор.
С работой я тоже освоилась быстро. По словам Этьена, нештатные ситуации случались редко, но метко: обычно это бывала или какая-то экстремальная спасательная экспедиция (планеты-то необитаемые, для жизни совершенно непригодные, с тяжёлыми условиями), или стычка с пиратами или контрабандистами (в результате которой патрульные, сообщив в штаб, зачастую или погибали, или драпали; не было у нас ресурсов, чтобы противостоять тяжёлым боевым кораблям).
Что доставляло мне огромную массу проблем, так это сны. Если бы я видела их каждый день, наверное, совсем бы свихнулась и схлопотала что-нибудь вроде раздвоения личности. А так ничего, они посещали меня весьма гуманно и довольно редко, почему-то всегда — после выхода из гипера или перед уходом в него. Удивительно живые, реальные сны, в которых зеленоглазый дориец был рядом со мной. Мы разговаривали, целовались, занимались любовью, и всё это было настолько ярко, как будто происходило наяву. Вскоре я пришла к выводу, что это, очевидно, самое настоящее помешательство, не знаю уж, как оно там называется по-научному. Выданные мне Этьеном книги я тут же, не открывая, удалила: чтобы не расстраиваться лишний раз. Всё равно я не была готова признаться в этом своём состоянии даже отцу и Валерке, что уж говорить о каком-то постороннем враче? Вот когда начну путать сны с реальностью, тогда и подумаю об этом.
Днём моё помешательство проявляло себя слабо и очень редко; днём я относилась к Ингу действительно как к эпизоду из прежней жизни. Правда, ровно до тех пор, пока не сделала одно замечательное открытие: я просто не могу терпеть рядом ни одного мужчину. То есть, дружеские объятья (которыми часто грешил Саймон) меня совершенно не смущали, а вот стоило почувствовать какой-то более личный интерес, и всё. На меня опять накатывала волна отвращения.
Я выяснила это случайно, на нелегальной станции, куда мы прилетели «отдыхать». Отдыхали, к слову, довольно мирно, и никто ко мне не приставал; просто какой-то обаятельный пилот с другого корабля (кстати, тоже военного) пригласил меня потанцевать, когда мы сидели в кабаке. От мордобоя я удержалась (наверное, потому что он не лез целоваться, а просто обнимал чуть крепче, чем следовало, и пожирал глазами), но протанцевать долго не осилила. Заподозрив неладное, поставила ещё пару экспериментов и поняла: мой организм (то есть, подсознание) воспринимает только одного мужчину, находящегося от меня за миллионы световых лет, а к остальным испытывает отвращение.
Говорю же, помешательство.
Недели через две, когда капитан решил, что я со своими обязанностями справляюсь, мы распростились с моим коллегой Алехандро, что я заметила далеко не сразу. Получив возможность избежать своих обязанностей, дабунец с радостью это сделал, и свою каюту почти не покидал, только иногда выползая в пищеблок вяло пожевать чего-нибудь легкоусвояемого.
Потом нас покинули и Хель с Олей, и вот тут я уже всерьёз расстроилась. Если узнать нелюдимого Николая за такой короткий срок было невозможно, то с его невестой мы успели подружиться. Она оказалась очень жизнерадостной и добродушной особой, и мы часто болтали «о своём, о девичьем». В смысле, о мужиках, кулинарии и полостных операциях под местным наркозом. По последнему вопросу я в основном выполняла роль слушателя: Хельга, узнав о втором моём образовании, прониклась идеей поделиться хоть каким-то опытом на тот случай, если она уже улетит, а нового медика нам не пришлют. Но мы обменялись контактами и координатами на Земле с целью навещать друг друга в моменты моего там пребывания.
Некоторое время мы летали очень усечённым составом (как я поняла со слов Этьена, это было нормально в здешних спокойных местах), а потом случилось то, чего я совершенно не могла ожидать.
Правда, началось всё вполне мирно. После сеанса связи с «большой землёй» наш капитан воссиял и всех обрадовал, что нам дают второго пилота. На логичное возмущение команды, что пилот наш и так справляется, а вот медика на борту нет, и без него страшнее летать (особенно мне, которой предстояло выполнять эти обязанности в случае чего), он не менее логично возразил «радуйтесь, что хоть кого-то прислали!». Мы послушно порадовались и вернулись к делам: Дарла с Саймоном сосредоточились на зондах (уход за ними как раз был частью обязанностей механиков-стрелков), а я принялась кроить схему предстоящих перемещений под новую задачу.
По выходе из прыжка меня радостно поприветствовало сообщение о том, что следующая станция заправки, на которую нам предстояло попасть через две недели после трёх коротких прыжков, сообщала о начале ремонтных работ через десять стандартных суток. Более того, отвалилась не только она, а ещё и резервный вариант, внезапно закрывшийся на карантин. Чёртовы станции сговорились, не иначе!
Поэтому я, вместо того, чтобы пойти прогуляться, размять ноги и купить кое-какие мелочи, судорожно допиливала только-только исправленный курс, чтобы учесть в нём внезапные изменения.
Но если после первого короткого прыжка я что-нибудь аналогичное получу от оставшихся в данном секторе двух станций, я точно кого-нибудь убью!
— Вот, знакомься, — раздался в тишине рубки бодрый голос Этьена. — Наш пилот, Макс; ты не смотри, что он на психа похож, пилот классный и вообще по большей части вменяемый, — Макс что-то невнятно пробубнил из соседнего кресла, не вылезая из виртуальности. — А это наш навигатор, на ближайшие полгода — единственный, Варвара. Она тоже, невзирая на наружность, вполне вменяемая. Только, — он заговорщически понизил голос. — На мужиков она нервно реагирует, смотри, не приставай; пилот нам нужен, а лечиться придётся долго!
— Угу, привет, — буркнула я и, не отрываясь от расчётов, помахала рукой.
— Эй, ты чего? — воскликнул кэп, а я почувствовала рывок за запястье той самой руки, которой имела неосторожность поздороваться с новым пилотом. Сила инерции впечатала меня в широкую мужскую грудь, и я даже пикнуть не успела, как рот мне закрыли властным, даже почти грубым поцелуем. — Смертник! — потрясённо ахнул капитан.
Самое смешное, я сначала ответила на поцелуй, — со всей самоотдачей и даже каким-то отчаяньем, — потом возмутилась, и только потом уже сообразила, кто именно меня целует. После этого разумные мысли прыснули из головы в разные стороны, и осталась только одна, обречённо-задумчивая.
Всё, Варвара. Допрыгалась. Шизофрения перешла на новый уровень, теперь глюки начались ещё и днём.
— Кхм. Может, так и надо было с самого начала? — задумчиво проговорил капитан.
— Я пробовал, — грустно вздохнул ещё не представленный Саймон. — Помнишь, чем это кончилось?
— Помню. Может, у неё буйный период прошёл?
— Ты сам-то в это веришь?
Голоса коллег звучали на фоне очень озадаченно и насмешливо: за смехом они пытались скрыть непонимание. Я же пыталась поверить, что это всё-таки не очередной слишком реальный сон, а объективная действительность.
— Арая! — тихо выдохнул мне в губы Инг, прерывая поцелуй, но продолжая крепко прижимать к себе.
— Ты как здесь оказался? — наконец-то очнулась я и чуть отклонилась назад, чтобы видеть его лицо.
— По распределению, — он неуверенно и однобоко усмехнулся.
— По какому распределению, что ты городишь? — я возмущённо завозилась, пытаясь вывернуться из его рук, но почему-то не прибегая к калечащим методам воздействия. — Пусти меня! Нашёлся, тоже мне! Проваливай в свою дыру, ты мне нафиг не нужен, это просто шизофрения, вот закончу контракт…
— Ну, нет, — оборвал он моё возмущение, запуская пальцы мне в волосы и фиксируя голову в запрокинутом положении. Я знала, чем с ним обычно заканчиваются подобные контакты «глаза в глаза», но не смогла отказать себе в удовольствии полностью отдаться на волю этого взгляда и нырнуть в океан ощущений, которые он мне дарил. — Я не для того плюнул на Честь, послав к вашим чертям свою родную планету, чтобы ты от меня сбежала! — почти прорычал он, и я окончательно запуталась в том клубке эмоций, который мы вдвоём сейчас представляли. Отчётливо я ощущала только его полубезумную радость, появившуюся при моих словах злость и разбуженный ими же страх. Впрочем… поручиться, что это именно его, а не мои чувства, я сейчас не могла. — К тому же, если ты не забыла, я знаю, что у тебя на душе в данный момент, — он вновь криво и ужасно непохоже на себя усмехнулся. — И что было в ней последние восемь месяцев. Поверь, я чувствовал то же самое.
— Сволочь! — прошипела я, обеими руками вцепляясь в воротник его формы. — Где ты был столько времени?!
— Чш-ш, арая, всё хорошо, — прошептал он, покрывая поцелуями моё лицо. — Не плачь, больше я тебя никогда не отпущу!
Не плачь? И не думала! Вот ещё, не дождётся; больно надо из-за какого-то…
Хотя нет, кажется, плачу. Как последняя сопливая девчонка, и никак не могу остановиться. Что там — остановиться? Панически боюсь, что это всё очередной сон, и я опять проснусь одна. Это не любовь, это какое-то наваждение, так не бывает в жизни!
— Это сон? — тихо шмыгнув носом, поинтересовалась я на всякий случай.
— Нет уж, хватит с меня снов! — процедил он. — Ещё парочка, и я окончательно рехнусь. Так что не надейся от меня сбежать, поняла?
Я только кивнула, пытаясь взять себя в руки. И неизвестно, когда бы это у меня получилось, если бы не реплика Саймона.
— Ох и нифига себе мыльная опера, — со смесью ужаса и восхищения протянул он. — Как это называется… Африканские страсти, кажется? — стрелок насмешливо хмыкнул. За что удостоился от меня подарка по моей прямой специальности: подробного маршрута, по которому ему следовало отправиться прямо сейчас. Почему-то, выслушивая мою тираду, Инг улыбался как безумный.
— Как же я соскучился! Больше всего мне сейчас хочется…
— Эй, молодёжь, хотелками своими всё-таки вне дежурства занимайтесь, ага? — проворчал капитан. — Варвара, что у нас с маршрутом?
— К первой точке можно стартовать, — опомнилась я. Инг нехотя выпустил меня из объятий, а я заозиралась в поисках слетевшей в неизвестном направлении пилотки. Её мне со своей фирменной улыбкой маньяка-убийцы протянул Макс.
А потом случилось невероятное. Инг молча, с очень задумчивым и совсем не угрожающим видом навис над нашим дипломированным гениальным психом. И буквально через пару мгновений тот, виновато улыбнувшись, поднялся со своего кресла и пересел в соседнее. А освободившийся пульт невозмутимо занял Инг.
Эта сцена повергла в ступор всех, начиная с капитана и заканчивая мной.
— Нет, этот корабль точно кто-то проклял, — проворчал через пару мгновений наш кап-три. — Всё, пошли, и так из графика выбиваемся. Макс, дай новичку порулить, пусть покажет, чего его диплом с отличием стоит.
— Диплом? — озадаченно переспросила я, вытаращившись на дорийца.
— Экстерном сдал, — с явным неудовольствием ответил он, осваиваясь на новом месте и подгоняя настроенное на щуплого гения кресло под собственные габариты.
Так. У Инга есть свеженький диплом учебного заведения, котирующийся в наших войсках. Более того, Инг оказался в этих войсках, хотя он, на минуточку, никогда не жил в Земной Федерации и гражданство (без которого на службу не берут) так быстро получить не мог. И вообще, он выходец с потенциально недружественной планеты, типичный шпион, никто бы его в пограничный флот не взял!
Вот почему я ни на секунду не сомневаюсь, мановение чьей изящной ладони махом решило все эти неразрешимые проблемы?
Ох, чувствуя я, предстоит мне серьёзный разговор с домом. Я ему покажу, как вмешиваться в мою личную жизнь! Тоже мне… «Сами разбирайтесь, жизнь научить должна»! Обманщик! Всё выскажу, всё-всё!
Начиная с большого-пребольшого «спасибо».
Отстыковались мы легко и уверенно, а в прыжок ушли мягко и ровно; ничуть не хуже, чем бывало с Максом, а это дорогого стоило. На таких маленьких кораблях стоят посредственные гравикомпенсаторы, и всё зависит исключительно от мастерства пилота.
— Отлично, — резюмировал Этьен. — Традиция продолжается: с прибабахом, но ужасно талантливый. Всё, до выхода из прыжка двое суток, все свободны.
Дальше Инг опять повёл себя очень странно. То есть, не то чтобы совсем странно, просто весьма непохоже на себя. Рывком встал, выдернул едва успевшую отстегнуться меня из кресла и подхватил на руки. Причём не так, как это делают обычно, а, прижав к себе своему боку, подсадил под бёдра, вынуждая обхватить его ногами за талию. И, вот так откровенно придерживая меня пониже спины, двинулся прочь из рубки. Я несколько прифигела от подобных проявлений чувств, но возмущаться не стала. Закрывающаяся дверь обрезала замечание Этьена:
— Только от одних кроликов избавился, теперь вторая серия! Варя, объясни ему там в перерывах, что…
— Что я тебе должна объяснить? — озадаченно уточнила я.
— Понятия не имею, — отмахнулся он, вваливаясь со мной в охапке в каюту. Не в мою.
Продолжить расспросы мне не дали. Заблокировав дверь, мужчина притиснул меня к стене и поцеловал. Все вопросы из головы сразу выветрились. Надеюсь, наш капитан не слишком расстроится, если я всё-таки никому ничего не буду объяснять?
— Как же я соскучился, — прошептал Инг, находя в себе силы отклеиться от стены и опуститься на койку. — Обнимал тебя, целовал — а в следующий момент просыпался и обнаруживал, что это просто сон.
— Я тоже скучала, арай, — плюнув на гордость, ответила я, торопливо расстёгивая на нём комбинезон. Поскольку мужчина в этот момент пытался проделать то же самое с моей одеждой, мы путались в пальцах, но это тоже было чертовски приятно. Когда выше пояса мы оказались полностью обнажены, процесс застопорился: слишком нас поглотили поцелуй и ощущения, вызванные соприкосновением двух обнажённых тел.
Сложнее всего оказалось с ботинками. Я, правда, порывалась пока оставить всё как есть, но Инг в этот раз оказался упрямей. Он уложил меня на кровать и принялся разувать. А в ответ на моё возмущение, сверкнув на меня тёмными от желания глазами, — от этого взгляда и последовавшей за ним лавины ощущений я захлебнулась судорожным вздохом, — с обезоруживающей искренностью проговорил:
— Я хочу видеть и чувствовать тебя полностью.
Если бы я в этот момент могла что-то сказать, я бы, конечно, сказала, что полностью разделяю эту мысль, ничего не имею против, но… чёрт побери, зачем так долго! А так ему пришлось догадываться по смыслу; и судя по тому, что скорость его движений не увеличилась, с догадливостью у моего дорийца было не очень. Или вот это конкретное «хочу» перевешивало все остальные соображения. И в последнем случае я даже была готова простить несколько бесконечно долгих секунд промедления.
Но в конце концов одежда всё-таки закончилась, и в кровати нас оказалось двое. Инг переплёл наши пальцы, прижал к постели над моей головой и на несколько мгновений замер, вглядываясь в моё лицо.
— Мне страшно, вдруг это опять не на самом деле? И я сейчас проснусь, — прошептала я, обхватывая его ногами за талию и прижимаясь всем телом.
— Мне тоже страшно, — неожиданно ответил он, жадно меня целуя и вжимая в койку. Я подалась ему навстречу, стремясь стать как можно ближе.
Глаза в глаза, ладонь к ладони, мы двигались в едином ритме, растворяясь друг в друге без остатка. В этот момент я точно знала, что другого мужчины в моей жизни не будет. Просто потому, что слишком большая часть меня навсегда потерялась в этих зелёных глазах, а в моём сердце слишком много места занял этот благородный дикарь с окраинной планеты. И если его оттуда попытаться убрать, оно просто остановится.
До чего же глупые мысли лезут в голову в ожидании близкой к летальной дозы удовольствия! Но, чёрт побери, я похоже и вправду до одури люблю этого дикаря…
Пережив небольшую локальную вспышку сверхновой, мы лежали, сплетясь руками и ногами, тесно прижавшись друг к другу, и искали нормальный ритм дыхания, когда в мою пустую-пустую, но такую счастливую голову вдруг забрела мысль.
— Ох, чёрт побери, — пробормотала я раздражённо.
— Что случилось? — тут же вскинулся Инг.
— Надо было идти в мою комнату, там камера заклеена. Я забыла тебя предупредить… В общем, ты только пообещай никого не убивать, ладно? У Макса есть такая склонность, он очень любит подглядывать за людьми. Так что, есть у меня подозрение, что у нас был свидетель. Арай, стой! — я изо всех сил вцепилась в дёрнувшегося мужчину руками и ногами. По нервам плеснуло такой яростью, что мне даже жутко стало. — Инг, он больной человек, у него справка имеется! У нас за такое не убивают. Это скорее я виновата, что забыла предупредить! Ну, или ты виноват, что от твоих поцелуев у меня весь мозг стекает куда-то в совсем другие, не предусмотренные физиологией места, — аккуратно попыталась подлизаться я, нежными быстрыми поцелуями покрывая его подбородок, щёки и губы; куда дотягивалась, в общем. После этого Макс мне действительно здорово должен: насчёт смертоубийства не знаю, но, учитывая разницу весовых категорий, несколько тяжёлых переломов нашему щуплому гению были бы обеспечены. — Пойдём лучше в душ, там точно камеры нет, и я спокойно смогу целовать тебя всего. И здесь, и здесь, и вот здесь тоже… — высвободив одну ладонь, я повела ей по груди мужчины, на живот и ниже.
— Арая! — ярость схлынула как не бывало, вместо неё появилась растерянность и даже почти испуг.
— А что, ваши Дарящие так не делают? — удивилась я столь бурной реакции.
— Нет, это же… неприятно!
— Хм. Я, конечно, ни разу не пробовала, но если верить отзывам, неприятного в этом ничего нет. Не просто же так миллионы людей подобным занимаются, — я не удержалась и захихикала: уж очень у него было потешное лицо. После чего настроение моё приобрело совершенно хулиганский оттенок, и захотелось проучить моего необразованного дикаря. Я, конечно, тот ещё специалист, но хотя бы теоретически знаю, как всё это должно выглядеть!
Поэтому я поймала его руку, поднесла к лицу, медленно прошла языком вдоль указательного пальца, по внутренней чувствительной стороне, после чего обхватила его губами где-то посередине второй фаланги и медленно потянула палец изо рта. Чувствовала я себя в этот момент очень смешно и глупо; правда, эти ощущения продолжались недолго. Ровно до того момента, как мужчина понял намёк. Глаза его в этот момент расширились от удивления, меня захлестнуло волной желания, а на щеках его появился лихорадочный румянец.
Он покраснел! Чёрт побери, этот здоровенный мужик тридцати с лишним лет покраснел, как невинная девица!
— Варвара! — возмущённо выдохнул он, отнимая у меня свою руку и стискивая ею моё плечо.
— Ну уж нет, вот после этого я точно от своей затеи не откажусь! — радостно пригрозила я. И буквально пинками погнала Инга в душ. Нет, ну какой он всё-таки милый и неиспорченный, и за что ему такой кошмар как я достался?
Не зря я всегда была уверена, что в таких вопросах главное теоретическая подкованность и энтузиазм, а практический опыт — мелочи. Не знаю уж, чем бы всё закончилось в другой ситуации, но из душа мы выпали на ватных ногах и рухнули в кровать. Мой уже слегка подпорченный дориец отчаянно за меня цеплялся всеми конечностями и прижимал так, что дышала я через раз. Впрочем, терпела молча: иначе как состоянием аффекта это состояние я назвать не могла, а в эмоциях мужчины разобраться даже не пыталась, уж больно много всего там было намешано.
Положа руку на сердце стоит признаться, моё состояние от состояния Инга отличалось не так уж сильно. Это я сейчас на словах вся такая цинично-невозмутимая, а вот когда немного отошедший от моих экспериментов мужчина без оригинальности, но зато с душой и энтузиазмом прижал меня лицом к стене, мыслей в голове было очень немного. Да и те куда-то выветрились, когда Инг, на смеси двух языков шепча мне, какая я замечательная, самая лучшая и как я ему нужна, принялся почти грубо, но весьма доходчиво доказывать мне последнее утверждение на практике. Я ему, кажется, что-то отвечала; но боюсь, даже под глубоким гипнозом не вспомню, что именно.
— Инг, а ответь-ка ты мне вот на какой вопрос, — когда ко мне вернулась способность к более-менее трезвому мышлению, обратилась я к мужчине. — Когда тебе отказывает вот этот эмоциональный самоконтроль, твои ощущения воспринимают все окружающие на пару дней пути, или этот радиус как-то ограничен?
— Нет, что ты, воздействовать на многих людей сразу очень сложно, как и слушать. Общий эмоциональный фон я оцениваю постоянно, но так, чтобы в подробностях проанализировать все ощущения, нужно сосредоточиться. Обычно всё фокусируется или на ближайшем человеке, или на том, кто эти эмоции вызывает.
— Ты меня успокоил, — вздохнула я. — А то если бы свидетелями наших с тобой эмоциональных переживаний был весь экипаж корабля, это было бы печально.
Вместо ответа Инг только крепче меня прижал, пробурчав что-то невнятное, и уснул. Я же ещё немного поёрзала в его охапке, и тоже отключилась. После таких переживаний как следует выспаться было жизненно необходимо.
Проснулась я в одиночестве. И испугалась. Инга не было рядом; так, получается, это снова был сон? И не прилетел ко мне мой дориец, наплевав на все возможные препятствия, и я опять перепутала реальность со сном…
Правда, разрыдаться я не успела, хотя была к этому близка. Из душа появился мой сон во плоти в одном только нижнем белье, с мокрой головой и с тревогой на лице.
— Арая, что случилось?
— Ничего не случилось, так, — поморщилась я, пытаясь прогнать смущение. Тьфу, позор! Хорошо хоть не успела заплакать, а то вообще непонятно, как после такого в глаза собственному отражению смотреть.
Мужчина, правда, мне не поверил; ну, в самом деле, кого я пыталась обмануть! Присел рядом на кровать, обнял, осторожно гладя по растрёпанным волосам. Кажется, он просто не успел толком высохнуть после душа и самоотверженно бросился меня спасать.
— Всё хорошо, — мягко прошептал он. — Это не сон.
— Обычно наоборот утешают, что это был сон, — хмыкнула я ему в грудь, к которой меня прижимали. Чтобы окончательно не расчувствоваться и немного снизить градус умиления.
— Зависит от ситуации, — Инг хмыкнул. — Я тоже утром сначала испугался, что всё это мне приснилось, и только потом сообразил, что обнимаю тебя наяву.
— Есть у меня ощущение, что после таких снов к реальности происходящего я буду привыкать очень долго. А то уж очень они живые были, — проворчала я, отстраняясь и озираясь в поисках одежды. — Я решила, что это раздвоение личности.
— Мне кажется, в том, что ты тоже мучилась, исключительно моя вина, — поморщился он. — Я-то действительно продолжал всё это время тебя чувствовать, невзирая на расстояния и гиперпрыжки. Может, конечно, мне так казалось, но иллюзия присутствия была полной. Ты мне и тогда, на «Тандри» снилась едва ли не каждую ночь. Сейчас, правда, реже было, не каждый день. И я, наверное, как-то на тебя влиял.
— Может, у нас с тобой и сны на двоих общие были? — хмыкнула я. — Какая-то ненаучная фантастика. А, впрочем, это легко проверить. Надо сравнить какие-нибудь особенно яркие впечатления.
— Не получится, — поморщился он. — Вернее, это ничего не докажет.
— Хм. Как мы с Валеркой познакомились?
— На него напала соседская собака, овчарка. Вернее, она на него рычала, а ты её прогнала, — не задумываясь, ответил Инг.
— И откуда ты это знаешь? — я вопросительно вскинула брови.
— Ты же сама… — начал он и осёкся. — Ты же мне правда рассказывала об этом во сне. Обо всём этом! Я так привык к этим снам, что почти перестал отличать их от реальности. Получается, они и правда были общие? Как вообще такое возможно?!
— Это ты у меня спрашиваешь? — ехидно поинтересовалась я. Почему-то такое важное научное открытие, как общие сны двух людей, меня совершенно не тронуло. То есть вообще, ни капельки. Ну, подумаешь — сны! — Кто из нас тут эмпатией владеет?
— Я ни про что такое никогда не слышал, — пожав плечами, дориец озадаченно качнул головой.
— Ну и пёс с ними! Вот лично мне сейчас гораздо больше хочется покушать, чем выяснять какие-то волшебные закономерности. Про них у Дарлы можно спросить, она у нас специалист по приворотам и знаниям, полученным нетрадиционными путями, — фыркнула я, одеваясь. Инг тряхнул головой, поднялся с кровати и тоже потянулся к своей одежде.
— Это каким? — уточнил он.
Люблю мужчин в форме. А дориец в тельняшке смотрелся хоть и несколько сюрреалистично, но крайне привлекательно. Я даже задумалась, не отложить ли завтрак минут на дцать. Прерывая мой созерцательный ступор, Инг шагнул ко мне, ласково прикоснулся губами к губам, придерживая пальцами за подбородок.
— Собирайся, арая. Если ты продолжишь так на меня смотреть, мы отсюда никуда не уйдём ещё очень долго, — с крайне довольной предвкушающей улыбкой сообщил мужчина. Кажется, он ничего не имел против такого исхода. Портится мой дориец, портится на глазах!
— Так что там за пути получения сведений? — полюбопытствовал Инг, когда я, недовольно ворча себе под нос, продолжила процесс одевания.
— А… Дарла слышит голоса в голове, и они рассказывают ей много интересного. Вообще, тут весь корабль набит людьми с нездоровыми мозгами. Макс дипломированный шизофреник, но он лечится. У Этьена что-то похожее на биполярное расстройство, но тут я не уверена. Саймон в этом отношении самый здоровый, но у него есть идея-фикс, что он чистокровный потомок строго определённого народа земли.
— И вот такие люди служат во флоте Земной Федерации? — потрясённо уточнил дориец.
— Знаешь, насколько я могу понять, это редкие исключения. Потому что эти ребята — гении, во всяком случае, Макс — точно. Да и Дарла, я уж не знаю, какой из голосов ей что нашёптывает, находит неисправности в приборах так, как будто именно она их туда заранее заложила. Но если ты ко мне привык, здесь будет не так сложно приспособиться, — захихикала я, вперёд Инга входя в пищеблок. Там обнаружился только пилот, художественно размазывающий по тарелке какую-то неопределимого вида субстанцию.
— Привет, — поздоровалась я. Потом на всякий случай ухватила своего спутника за руку; а то мало ли, что он сейчас вспомнит. Судя по недовольной гримасе, вспомнил он всё, но сдержался.
— Доброе утро, — искренне улыбнулся нам бритый гений.
— Слушай, Макс, можно одну небольшую просьбу? — начала я, настороженно косясь на дорийца. — Ты можешь пообещать за нами не наблюдать?
— Почему? — совершенно искренне удивился он.
— Инг очень этого не любит, и сердится; и мне тоже неприятно, что кто-то на меня в подобные моменты смотрит.
— Но почему?! — продолжил недоумевать доморощенный гений. — Я же не мешаю.
— Мы стесняемся, — вздохнула я, понимая, что вряд ли у меня получится его убедить.
— Но чего? — окончательно растерялся Макс, вытаращив на меня и без того огромные голубые глаза. — Вы очень красиво смотритесь вместе, зачем этого стесняться? Красивее, чем Хель с Олей; гармоничней.
Я обернулась к подошедшему Ингу, сложив брови домиком. Мол, ты видишь эту святую простоту, вот как с ним разговаривать? Дориец хмурился, но не зло, а скорее раздосадованно. Кажется, понял, что бить это существо — последнее дело.
— Тебе нравится наблюдать, как люди занимаются любовью, потому что ты считаешь это красивым? — мрачно уточнил Инг. Макс радостно закивал.
— Конечно. А зачем ещё это делать? Люди в такие моменты очень искренние. Ещё когда спят и когда умирают. Но смерть смотреть не так интересно, потому что она быстро заканчивается, и сравнивать поведение потом не с чем: человек же умер, он больше уже себя никак не ведёт.
— Кхм, — глубокомысленно выдал растерянный дориец. И замолчал, уткнувшись в тарелку. Я хорошо его понимала; к таким откровениям нужно привыкнуть.
— Ой, какая красота, ты был прав! — раздался с порога радостный возглас. Мы обернулись, чтобы увидеть стоящую на пороге Дарлу, сияющую как голубой гигант. — Такие пушистые, как котята!
— Где котята? — машинально уточнила я.
— Вы котята! — радостно сообщила она. — Я не думаю, что это хорошая идея, — отмахнулась механик от кого-то. — Как здорово, что всё сложилось. Мы за вас очень рады. Вы, главное, надолго не расставайтесь, а то так и умереть случайно можно, — погрозила она нам и начала организовывать себе завтрак.
Я перевела насмешливый взгляд на Инга, интересуясь его реакцией, и замерла в растерянности. Дориец смотрел на женщину с шоком, ужасом и благоговейным восхищением.
— Дарла, — наконец, выдохнул он. — Ты землянка?
— Да, — пожала та плечами.
— А… они? — медленно уточнил он, продолжая на неё таращиться. Мы с Максом озадаченно переглянулись, и наш шизофреник выразительно покрутил пальцем у виска. М-да, и ведь не поспоришь.
— Они же духи, у них прописки нет, — рассмеялась она.
— Они не духи, — качнул головой дориец. — Они — те, кто был прежде.
— Вопрос терминологии, — легкомысленно отмахнулась женщина. — Я бы скорее предположила, что они — те, кто был всегда.
— Клянусь Честью, это… невероятно, — зачарованно проговорил Инг. — Я слышал о таком, но никогда не думал, что доведётся увидеть.
— Арай, ты меня пугаешь, — озадаченно пробормотала я, вцепляясь в его плечо. — Ты тоже голоса в голове начал слышать?
— Это не голоса в голове, — качнул головой мужчина. — Это… странники. Я не знаю, как их назвать; наверное, иной формой жизни. Сознание, не имеющее никакого тела. Я слышал о таких, но никогда не слышал о людях, с которыми они могут разговаривать. Удивительно!
Кхм. Может, это я слышу голоса в голове и наблюдаю комплексные галлюцинации?
Хотя, конечно, в иную форму жизни всё-таки проще поверить, чем в духов. В конце концов, почему не может существовать разумный сгусток энергии, если, скажем, существуют разумные жидкости? Есть такие на одной планетке на границе обжитых секторов, у нас с ними даже вполне налажены дипломатические связи. Они, строго говоря, не совсем жидкие, скорее гелеобразные, похожие на подтаявший холодец. Но совершенно однородные, да. Они считают нас довольно близкими себе, хотя и не понимают, зачем мы так цепляемся за одну-единственную неудобную форму тела, поддерживая её с помощью каких-то странных искусственных приспособлений, за которые они принимают наш скелет.
В общем-то, после таких судьбоносных открытий жизнь наша потекла довольно спокойно. Разве что для душевного спокойствия Инга мы всё-таки перебрались в мою каюту с замазанной камерой. И я не стала высказывать ему свои предположения, что, скорее всего, какая-то следящая техника здесь уже вполне могла появиться за прошедшее время.
Прибытия на станцию, снабжённую галанетом, я ждала с огромным нетерпением. Прижатый к стенке (фигурально выражаясь; физически к стенке обычно прижимали меня) дориец сознался, что ему действительно помог с гражданством, дипломом и службой именно мой отец, но почему-то упорно молчал, не желая рассказывать, чья это вообще была идея, причём молчал несколько смущённо и виновато. Поскольку подозревать его в недостойном было просто невозможно, я, дабы не травмировать чувствительную душу Инга, решила основное попытаться вытрясти из отца. В конце концов, если там не было военной тайны, на прямые вопросы он мне ответит. А, судя по смущению скромного дорийца, поучаствовал папочка по полной, чего мой дикарь просто не ожидал, и теперь чувствовал себя ему обязанным.
В итоге, когда мы вышли из очередного прыжка, я вместе с Ингом заперлась в каюте (будет им очная ставка), предупредив всех, чтобы нас не беспокоили.
— Привет, па, — очень ехидно начала я.
— А, кроха, — невозмутимо улыбнулся он в ответ. — Ну, как тебе мой сюрприз? — с ироничной усмешкой уточнил он.
— Значит, отпираться не будешь? — я подозрительно сощурилась.
— Как будто мне больше заняться нечем, — отмахнулся отец.
— А как же «я не вмешиваюсь в жизнь детей, дети сами должны решать»? — ещё ехидней передразнила я.
— Ну, тут обстоятельства были особые, — безмятежно ответил великий интриган. — Когда тебя через неделю после начала службы единственной дочери вызывает её сослуживица и начинает разговор со слов «если вам дороги жизнь и психическое здоровье собственной дочери…», любой встревожится. Особенно после того, как один раз тебя уже похищали, — ухмылка отца стала насмешливой.
— Ты хочешь сказать, что поверил этим сказкам про привороты, рассказанным женщиной, слышащей голоса в голове?! — ужаснулась я. — Папа, ты давно у психиатра был на обследовании?
— В отличие от некоторых, я его каждый год прохожу, — хмыкнул он.
— И как, успешно? — язвительно уточнила я. — Или тебе по блату отметку ставят?
— Ехидна, — с явной гордостью похвалил он. — Я бы вопросил риторически, и в кого ты такая, но тут ответ ясен заранее. Мои отношения с психиатром тебя касаются мало, но могу утешить: я ей не поверил, хотя и насторожился. Поэтому связался с Этьеном, попросил подключить Макса и понаблюдать, всё ли с тобой в порядке.
— Погоди, погоди; ты что, настолько хорошо их знаешь?! А, впрочем, не отвечай. Чему я удивляюсь! — я махнула рукой. — Чтобы ты, да вдруг запихнул меня в незнакомый экипаж к непроверенному капитану? Да скорей бы дома запер! Не верю я больше в ваше «сами выбирайте свой путь». Я уже и так догадалась, что ты меня от мамы всё время учёбы прикрывал.
— Ты ещё ей об этом расскажи, да, — с усмешкой покивал он. — А, впрочем, можешь сказать. Давненько мы не мирились…
— Так, стоп, не отвлекайся, — привлекла я внимание отца, чей задумчивый взгляд сместился куда-то в сторону; видимо, именно в той стороне находилась мама. — И что тебе наговорили эти два шизофреника?
— Один, у Этьена другой диагноз, — педантично поправил меня он. — Сказали, ребёнок ночами иногда плачет в подушку и кого-то зовёт.
— И ты после этого сдался? — настороженно уточнила я, предчувствуя, что это ещё не всё. Покосилась на Инга; он прислушивался к разговору с явной тревогой. Отца он слышать не мог, но по моим репликам, видимо, додумывал.
Чёрт побери, да что там у них случилось?!
— Честно говоря, сдался я ещё через неделю, — выражение лица папы стало настолько мечтательно-злорадным, что я поняла: не так уж сильно я горю желанием всё это знать. Но упрямство и любопытство победили.
— И? — подбодрила его я.
— Что — и? Я, кроха, знаешь ли, многое видел за свою долгую жизнь. Но когда на моём пороге появился смутно знакомый мужик, молча преклонил колени и вручил мне коллекционную саблю стоимостью со всю ферму, я, культурно выражаясь, здорово охренел, — с явным удовольствием поделился он. Про «смутно знакомого» добавил явно для красного словца и усиления эффекта, но на это я внимания почти не обратила. Я замерла, вытаращившись на него и представляя эту картину. — Вот-вот, подозреваю, я в этот момент выглядел так же. На наше счастье, в это время к нам присоединилась мама с вопросом «что здесь происходит», и немая сцена быстро кончилась.
— Ой, ё-о-о-о, — протянула я, прикрывая ладонью лицо. Я догадывалась, что было дальше.
— Именно. Прямо там, на пороге, он начал вдохновенно каяться. Мол, простите меня, герр генерал, но я не могу жить без вашей дочери. А, поскольку я совершенно недостоин такого счастья, — мало того, что отверженный, так ещё и окончательно и бесповоротно утратил Путь Чести, — лучше всего мне умереть. Поскольку ваша дочь взяла с меня слово, что я буду жить, а жить я не могу, прошу вас оказать мне честь и ритуально оборвать мою жизнь собственной рукой. Потому что, дескать, я эту замечательную дочь обесчестил, и это ваше святое нерушимое право, и даже обязанность.
— Так и сказал? — потрясённо проговорила я, отнимая руку от лица. Папа выглядел безумно довольным как моей реакцией, так и всей историей в целом. Он обожает жизненные анекдоты.
— Про обесчестил и про обязанность точно было, а так вообще за достоверность цитаты не поручусь, он говорил гораздо красивее, — с ухмылкой ответил он. — В этот момент снова вмешалась мама, очень озадаченно уточнив «Что, правда обесчестил?». Мы, видишь ли, подобной добродетельности от тебя совершенно не ожидали, ты уж извини. На что твой хахаль проникновенно ответил, что, дескать, совсем. Подчистую.
— Хватит уже издеваться! — проворчала я, чувствуя, что начинаю краснеть. Ну, Инг, удружил! Нет, понимаю, что вряд ли он всё это говорил именно такими словами, но… чёрт побери!
— Извини, — покаялся папа. — В общем, мы с мамой немного посовещались и решили, что надо дать парню шанс. Как минимум, за одну только честность. Ну и, опять же, говорил он очень искренне; видно, что с душой. И выглядел, честно говоря, довольно жалко: сомневаюсь, что он за это время хоть немного спал, — уже вполне серьёзно пояснил папа. Я снова покосилась на Инга. Тот выглядел обречённо-виноватым. Сообразил, о чём мы разговариваем? Или просто ощущения мои считал?
В порядке успокоения я пересела к нему поближе и уцепила обеими ладонями за руку. Дескать, я, конечно, в шоке, но не сержусь. Но в шоке глубоком, да.
— Это всё, или мне что-то ещё стоит знать? — на всякий случай уточнила я.
— Даже не знаю, — он окинул меня оценивающим взглядом. — Ты там как, держишься? А то я не хотел тебе всё скопом рассказывать, мало ли. Но раз сама спросила…
— Что у вас там ещё произошло? — оборвала я его дурачества.
— В общем, как ты понимаешь, на время всех процедур, связанных с получением гражданства и диплома, мы пригласили его пожить у нас.
— Я не удивлена, — вздохнула я. — Но продолжай, это явно была интерлюдия.
— Так вот, можешь не верить, но всё действительно получилось случайно. В гости приехал Семён. Ну, то есть, как — в гости? Его из госпиталя отправили отлёживаться дома.
— Погоди, из какого такого госпиталя? — нахмурилась я. От Инга на этой реплике начало фонить таким чувством вины, что мне стало немного нехорошо. — Что случилось с Сёмой, и что эти двое потом натворили?!
— Да, в общем-то, ничего. Ранение пустяковое, по глупости, — отмахнулся он. — Да и не натворили они ничего, просто душевно вдвоём надрались.
— Не верь ему, ребёнок! — раздался совсем рядом звонкий мамин голос. — Надрались они втроём, папа тоже участвовал.
Я застонала и схватилась за голову. Пьяный Семён! Отец подшофе!
Господи, стыд-то какой, бедный мой неиспорченный дориец! Впрочем, что-то мне подсказывает, после полугода в такой компании он уже здорово подпортился, потом ещё и я добавила… Но это, по крайней мере, объясняет его сильно разнообразившуюся мимику и некоторые нехарактерные реакции. Теперь не буду удивляться, где он такого нахватался. Буду бояться, чего он там нахватался помимо этого!
— И? — с обречённым вздохом уточнила я.
— Ну, я к ним зашёл на том месте, когда джентльмены… хм… вдохновенно обсуждали достоинства фигуры одной небезызвестной тебе дамы, — с очень ехидным выражением лица продолжил папа. — Поскольку выслушивать подобные откровения про собственную дочь от собственного же сына, — ну, ты знаешь, Сёма когда пьяный — плохой разведчик, а фильтр между головой и языком отказывает напрочь, — пришлось вмешаться и переключить их на менее щепетильную тему. Можно сказать, пострадал за твою честь и семейное счастье. А то твой инопланетянин, кажется, к тому моменту почти дошёл до той кондиции, когда мужчина за оскорбления в адрес любимой женщины способен убить любого, будь он хоть трижды пьян и смертельно ранен.
— Правильно, — процедила я. — Я ему сама покажу семейное счастье! Сволочь такая… Пусть в отпуске мне на глаза не показывается, язык вырву и ещё что-нибудь столь же ненужное!
— Дальше рассказывать, или тебе хватит? — участливо поинтересовался он.
— Давай уж всё, оптом, — я вздохнула. — Я временно не способна удивляться и пугаться, надо пользоваться моментом.
— Так вот, через три дня навестить больного брата приехал Владимир, по случаю оказавшийся на Земле.
— Дай угадаю, они его снова напоили? — устало поинтересовалась я.
— Нет, они просто подрались, — он пожал плечами. — Ну, то есть, Вовка с Ингом. Кстати, прими моё восхищение: твой дикарь уделал старшего за полминуты. Быстрее на моей памяти только у Ваньки получалось.
— Чем он мотивировал своё поведение? — вновь вздохнула я, имея в виду агрессию Вовки.
— Ну, насколько я понял, то самое, что Семён расхваливал. В смысле, за твою честь вступился. Хорошо, он сначала вступился, и только потом объяснил причины; а то есть у меня ощущение, что твой Инг просто позволил бы себя избить. Когда он понял, что нейтрализовал твоего старшего брата, пытавшегося воплотить в жизнь то, что отказался делать я, он стал ужасно виноватым.
— Вот этим ты меня уже не удивил, — я хмыкнула. — Ладно, пугай дальше. Хотя я уже догадываюсь, чем всё кончилось.
— В общем-то, правильно догадываешься. Ещё через неделю на соревнования приехал Ванечка.
— П…дец, — вырвалось у меня.
— Грубовато, конечно, но суть ты ухватила. Вчетвером они тут буянили почти целый месяц.
— Впятером, — тут же наябедничал мамин голос за кадром. — Твой отец тоже порой не выдерживал и присоединялся к этому разгулу.
— Ты несправедлива, родная, — с укором протянул отец. — Когда я к нему присоединялся, всё было тихо и мирно, никакого разгула. Со мной они по борделям шляться не пытались.
— А тебя это расстраивает, да? — тут же взвилась мама.
— Леся, ну, хватит уже, ты же знаешь, кроме тебя мне никто не нужен, — прижав жену к себе (в кадре появилась её русая макушка), проникновенно заворковал отец.
— Правда? — всхлипнула она. Хм. Мама плачет? Это что-то новенькое!
— Разумеется, хорошая моя! Я…
— Молодожёны, не отвлекаемся, — ехидно окликнула их я. — Чем там их сексуальное просвещение закончилось?
— В общем-то, ничем, — вновь обратил на меня внимание отец. — Вернулись очень быстро. Немного нетрезвый Инг в крайнем раздражении и наши три богатыря — трезвые, в глубоком шоке и с недоверчивым уважением косящиеся на дорийца. Семён потом проболтался: когда наш дикарь узнал, что такое «бордель», он жутко разозлился и сообщил, что он, конечно, и без того себя обесчестил, но до такого опускаться не собирается. И даже в страшном сне не может себе представить, чтобы оскорбить тебя подобным поведением. Кажется, он заставил их всерьёз задуматься о смысле жизни.
— Неучи, — хмыкнула я. — Про Дарящих-то они в курсе?
— Они-то, конечно, неучи, но и ты к Ингу несправедлива, — вдруг посерьёзнел папа. — Ты не забывай, к Дарящим дорийцы обращаются только тогда, когда у них нет ни перед кем обязательств, и твой конкретный дориец к подобному относится крайне ответственно. Даже, наверное, ответственней, чем многие остальные. А тебя он воспринимает более чем серьёзно, так что ты, пожалуйста, не трепли парню нервы.
— Это ещё кто кому треплет, — поморщилась я.
— И утешь его как следует, что ли. Мне его чисто по-мужски очень жалко было, — иронично усмехнулся отец.
— Куда же я денусь, — я вздохнула. Мне и самой не мешало как следует утешиться, и утешаться ещё пару месяцев минимум. До окончательного осознания того факта, что всё это реальность, а не выверты подсознания. Правда, говорить об этом отцу я не стала. — Ладно, я поняла и осознала, попытаюсь теперь оценить плачевность результатов. Это всё?
— В общем, да. Хотя тут мама что-то хотела тебе сказать, — отец вдруг стал очень радостным и ехидным одновременно, и я снова насторожилась.
— Да мог бы и сам. Ну да ладно; включи уже, чтобы меня тоже было видно, — проворчала она. Изображение в ответ на это отдалилось, демонстрируя не только отца и край маминой макушки, но и её мордашку целиком. Мордашка эта светилась радостью и что-то украдкой жевала. — В общем, кроха, радуйся: мы с папой ждём маленького!
— Ты серьёзно? — вытаращилась я.
— Более чем! — совсем уж просияла она. — Правда, пока неизвестно, кого.
— А это не опасно? — всполошилась я, сообразив, что матушке, несмотря на довольно молодую мордашку, уже далеко за двадцать, и даже за тридцать. Наша медицина, конечно, творит чудеса, но в без малого шестьдесят рожать уже не самая безопасная идея.
— Ну, если бы первый был, было бы страшно; а так доктор даёт самые оптимистичные прогнозы, — беспечно сообщила она. — Я, правда, поначалу не поверила своим ушам, когда он меня этим сообщением огорошил. Сама подумала, что поздновато уже как-то, хотела аборт сделать, но ваш отец меня за такие предложения чуть не убил, — мама расплылась в крайне довольной улыбке.
— С ума сойти! То есть, я за вас и за нас за всех безумно рада, поздравляю! — опомнилась я.
— Мы тоже рады, — опять взял слово отец; мама была поглощена процессом питания. — Ладно, кроха, не буянь там особо. И имей в виду, я твоему Ингу дал полное наше родительское благословение, если он всё-таки сумеет затащить тебя под венец. Такой зять меня вполне устраивает.
— И меня! — тут же вклинилась мама.
— В общем, береги его. Отбой, — он подмигнул и отключился, не дав мне вставить и слова.
— Арая, прости, я… — прервал моё возмущённое сопение Инг.
— За что? — искренне опешила я.
— Ты сердишься и тебе за меня стыдно, я…
— Дурак! — перебила я и возмущённо пихнула его в плечо. Потом навалилась всей массой, заваливая на кровать. Он растерялся, но послушно завалился, глядя на меня с недоумением. — Я на этих остолопов сержусь, которые по недоразумению считаются моими братьями! И стыдно мне не за тебя, а за моё семейство. Представляю, чего ты там насмотрелся и наслушался!
Мужчина несколько секунд недоверчиво меня разглядывал, потом глубоко-глубоко вздохнул, ощутимо расслабившись, и прижал меня к себе.
— У тебя замечательная семья. Твои родители после стольких лет совместной жизни до сих пор без ума друг от друга, у тебя очень дружные братья, готовые за тебя отдать жизнь и убить любого. Я до сих пор не могу поверить, что генерал настолько тепло и дружелюбно меня встретил; он действительно совсем другой дома, нежели на службе. Да что там, они отнеслись ко мне как… к близкому человеку.
— А ты что думал, отец тебя правда убьёт что ли? — тихонько хмыкнула я, целуя его в уголок губ. — Вот за это я, кстати, на тебя почти сердита; подобный твой поступок тоже можно считать самоубийством, а ты обещал, — на этом месте я прикрыла ладонью его рот, не давая высказаться, и продолжила. Поспешно, пока собственная решимость не растаяла. — Но я рада, что ты пошёл с этим именно к отцу, а не нашёл кого-нибудь более сговорчивого у себя дома.
— Я… тоже рад, — вздохнул он с грустью и явным чувством вины. — Хотя это и неправильно. Ты для меня стала превыше всего, даже превыше Чести, а так нельзя! Но… я почему-то всё равно чувствую себя очень счастливым.
Я поспешила прервать разговор глубоким и продолжительным поцелуем. А то с этим мужчиной я становлюсь ужасно сентиментальной, и мало ли, чего могу наговорить, расчувствовавшись!
К просьбе не беспокоить нас коллеги отнеслись очень ответственно. То есть, пока мы увлечённо целовались (не переходя, впрочем, ни к чему более интересному), корабль отстыковался от станции и ушёл в прыжок. Конечно, нарушение инструкции, но, по-моему, Этьен просто догадывался, что заперлись мы по уважительной причине. И я не удивлюсь, что он и саму причину знал, раз они с отцом так хорошо знакомы.
— А всё-таки, прости моих остолопов, ладно? — вкрадчиво попросила я. — Я их очень люблю, но в расслабленной домашней обстановке, да ещё всей кучей, они бывают невыносимы. Наверное, пытаются набеситься впрок, потому что редко видятся.
— Тебя они тоже в свои развлечения втягивают? — с настороженной иронией уточнил мужчина.
— В некоторые. Например, первый раз напоили меня именно они. Хотя по бабам разумно не таскали, — я захихикала, а Инг от этой фразы помрачнел.
— Никогда не думал, что земляне настолько…
— Распущенные, — подсказала я. — Не сказала бы, но у нас в принципе к изменам относятся спокойней. То есть, конечно, не настолько спокойно, чтобы гулять налево-направо; но за это не убивают и не предают анафеме. Обычно просто разводятся или расходятся, если не женатые, а некоторые вовсе прощают. Тут от характера зависит и ситуации. А бордель — это нечто вроде ваших Дарящих, только у вас они за идею работают, а эти — за деньги.
— И что, ты бы простила? — недоверчиво уточнил он.
— Ну, в этой конкретной ситуации — да, — я пожала плечами. — Учитывая, что я была уверена, что мы никогда не встретимся, было бы глупо от тебя чего-то требовать. К тому же, ещё неизвестно, что я бы натворила, если бы у меня вдруг не открылась аллергия на всех других мужиков, — я насмешливо хмыкнула.
— Какая аллергия? — опешил он.
— Обычная. Ну, вернее, я в тот момент думала, что это какой-нибудь психический симптом. Мужчина, проявляющий ко мне определённого рода интерес, вызывал у меня стойкое отвращение, в прямом смысле до тошноты. А знаешь, это невероятно приятно… — пробормотала я. Поймав ошарашенный взгляд Инга, поспешила пояснить. — Я не про аллергию, я про другое уже. Про этот несчастный несостоявшийся поход по бабам. Очень приятно, что ты так… ответственно ко мне относишься, — проговорила я. Отчего вдруг смутилась, хотя привычно разозлиться на себя за такую реакцию не успела. Меня отвлёк дориец, перекатившийся по кровати и закрывший мне рот поцелуем.
— Ответственно? — тихо хмыкнул он через несколько секунд, нависая сверху, заглядывая мне в глаза и придерживая ладонью моё лицо. — Арая, ты всё-таки, по-моему, не до конца понимаешь, насколько многое ты для меня значишь.
— Ну, у тебя есть множество возможностей разъяснить и доказать, — хитро улыбнулась я. — Нам ещё до конца контракта далеко, десять лет можешь только этим и заниматься в свободное от службы время.
— Я постараюсь, — мягко улыбнулся он.
— Ой, пока вспомнила! Я всё забываю спросить; ты про себя говоришь, что ты отверженный. Что это значит? Эй, ты чего, я же просто спросила! Инг, стой, ты меня пугаешь, — я действительно запаниковала, потому что на этот вопрос мужчина отреагировал очень странно. Лицо его как будто закаменело, и он дёрнулся встать с кровати и выбраться из моих объятий. — Я же знаю, что это какая-то ваша дурацкая традиция, мне просто любопытно; неужели ты думаешь, что я буду тебя меньше любить, если выясню, что это значит?
Он замер, уставившись на меня с недоверчивым удивлением. Я сообразила, что наговорила лишнего, но отступать было уже поздно. Что мне, сказать ему «ой, извини, пошутила, на самом деле не люблю»? Тем более, правда ведь… того.
— Ты это сказала серьёзно, или просто к слову пришлось?
— Да уж куда серьёзней, — смущённо проворчала я. — Может, коль я проговорилась, и вообще разведчик из меня фиговый, ты уже ответишь на вопрос? Я полагаю, это из-за этой мымры, твоей бывшей? — ворчливо уточнила я, чувствуя, что… ревную. Очень ревную. Очень сильно ревную и хочу оторвать этой женщине голову.
— В общем, да, но я сам виноват. Я же говорил тебе, — он поморщился, укладываясь на спину и покрепче прижимая меня к себе.
— Что она лицемерная дрянь? Да, я в курсе, — я тоже скривилась.
— Арая, — укоризненно протянул он. — Не ругайся.
— Ещё и не начинала! Ладно, замнём для ясности, продолжай.
— У нас очень редко происходят… разводы. Обычно для этого нужен очень весомый, серьёзный повод. Обычно вина ложится на кого-то одного, этот самый повод подавшего, и он становится отверженным. Это касается только личной жизни, для которой он как бы умирает. То есть, второго шанса создать семью у такого человека уже не будет, к таким даже Дарящие обычно относятся с неприязнью.
— А второй?
— А второй супруг, невиновный, считается овдовевшим, и при желании вполне может снова вступить в брак.
— Вот же хорошо устроилась! — возмущённо прошипела я. — Это что же получается? Если бы не появилась я, вся такая искренняя и раскованная, ты бы так и наслаждался холостяцкой жизнью до конца дней?
— Вроде того, — криво усмехнулся он. — Только у нас это удовольствием не считается.
— Да-да, я помню, идеальная форма существования, и всё такое. Но неужели лучше было продолжать мучиться с той мымрой? — подозрительно уточнила я.
— Я лучше с тобой помучаюсь, — улыбка стала уже вполне уверенной.
— А? А! Ишь ты, хитрый какой. Правильный ответ, — я захихикала и опять потянулась целоваться.