Время тянулось мучительно медленно. В отсутствие солнца было сложно отмечать смену дня и ночи, поэтому я очень быстро потеряла счёт дням.

Несколько раз я порывалась пойти на разведку, рассмотреть повнимательней это здание, но каждый раз замирала на пороге. Из всех коридоров на меня смотрела непроглядная темнота, и стоило представить, что я вновь окажусь совсем одна в хитросплетении незнакомых проходов, слепая и беззащитная, как меня охватывал панический ужас. Нет, может быть, если бы это был единственный шанс на выживание, я бы рискнула, и наступила на горло своим страхам. Но пока у меня была еда и вода, а ещё — надежда выбраться отсюда.

В итоге единственным средством борьбы со скукой для меня стал бассейн. Благо, плечо моё чудесным образом совершенно зажило и уже не беспокоило. Я не знала, для чего этот водный резервуар предназначался изначально, как не знала, где, собственно, нахожусь; но он здорово выручал. Я всегда любила плавать, и умела это делать довольно неплохо, а сейчас у меня появилось ощущение, что такими темпами я скоро обзаведусь жабрами. Или склею ласты.

Ещё мелочно радовало наличие «удобств»; в этом качестве подошёл небольшой ручеёк, в который собиралась выплеснувшаяся из фонтана вода, убегавший в небольшую дыру в полу. В сложившихся обстоятельствах я была готова спокойно пережить и традиционные женские «неприятности», но, похоже, одно из пророчеств инопланетного бога всё-таки сбылось.

Несколько раз на границе восприятия мелькал собакоголовый абориген, но навязываться мне не пытался. Видимо, просто проверял, не попыталась ли я свести счёты с жизнью. И эта его ненавязчивость очень радовала. С каждой прожитой минутой, прошедшей с момента ухода Ульвара сына Тора, моё отвращение и неприязнь к этим «богам» только росли.

Какое-то время продолжалось это отупляющее существование. Я плавала до тех пор, пока не могла уже шевельнуть рукой, вылезала на берег и лежала на полу, пытаясь заснуть. Пела всё, что взбредало в голову, говорила сама с собой, пыталась сочинять стихи, чтобы тут же их забыть. Один раз попыталась играть сама с собой в города, но только расстроилась, вспомнив, что ни одного из этих городов на карте мира больше нет.

Удивительно, но я не могла даже заплакать или разозлиться. Мне просто было скучно и противно, как в театре на неинтересной премьере. Вроде и смотреть тошно, и уходить невежливо.

Закончилось всё в тот момент, когда я, вылезая из бассейна, уткнулась взглядом в ботинки хорошо знакомой белой брони. Но обрадоваться не успела: стремительно подняв взгляд, обнаружила совершенно незнакомое смуглое лицо молодого черноволосого мужчины.

— Здравствуйте, Ольга; вас ведь, кажется, так зовут? — с мягкой улыбкой поздоровался он. — А я пришёл за вами. Пока идут бои, но уже ясно, что мы победили. И меня попросили о вас позаботиться.

— Здравствуйте, — согласно кивнула я. Цеплялась за бортик и снизу вверх разглядывала незнакомца, не спеша выбираться из воды. — Кто попросил? — с надеждой уточнила я.

— Высшие силы, — белозубо улыбнулся он. — Пойдёмте, неужели вам не надоело тут за столько времени?

— А где кириос чёрный трибун? — к месту вспомнила формулу вежливости я. Почему-то показалось неуместным спрашивать о полубоге по имени. Равно как и рассказывать всем подряд о причинах и последствиях исчезновения моего страха перед этим человеком.

— Сын Тора пропал без вести, — спокойно ответил темноволосый. — Скорее всего, он погиб, — с той же невозмутимой прямолинейностью продолжил он. — Но это достойная смерть, особенно для норманна; они верят, что смерть в бою наиболее почётна. Пойдёмте, Ольга, вам не следует больше здесь задерживаться, — и он, присев на корточки, протянул мне руку. Опомнившись, я приняла помощь, и на мгновение почувствовала себя морковкой: в сравнительно невысоком брюнете оказалось неожиданно много силы. Как только плечо мне повторно не выдернул, удивительно.

— Но кириос чёрный трибун обещал вернуться за мной, — хмуро возразила я, поднимая с пола свой комбинезон и обнимая его обеими руками. Стоя в обнажённом виде перед этим пришельцем, я чувствовала не смущение и даже не неловкость. Это было скорее опасение; мне чудилась исходящая от мужчины опасность, и хотелось не прикрыться, а защититься. И чего я точно не хотела, так это идти с ним куда-то. Такой, пожалуй, заведёт! — Я могу ещё подождать.

— Кириа, чёрный трибун погиб, — всё с той же спокойной ласковой улыбкой продолжил увещевания мужчина.

— И всё-таки…

— Кириа, не заставляйте меня применять силу, — выражение лица не изменилось ни на йоту, ни один мускул не дрогнул.

Я вздохнула, принимая поражение, и начала одеваться. Спорить в самом деле было глупо; мужчина явно был настроен решительно, а противопоставить ему мне было нечего. Разве что попытаться воспользоваться оружием. Но, во-первых, как-то это слишком: пытаться пристрелить человека, который пришёл тебя спасти. А, во-вторых, я интуитивно догадывалась, что выстрелить не успею. Да и то, он — явно опытный боец, а я это оружие впервые в жизни вижу.

Я даже не стала тянуть время. Какой в этом смысл? Две минуты ничего не решат, а испытывать терпение мужчины не хотелось.

Как же это ужасно, ничего не решать. Да, пусть говорят, что наши поступки ничего не определяют, что человек предполагает, а располагает Провидение. Но даже в таком случае есть хотя бы иллюзия выбора. Кроме того, я никогда не была фаталисткой.

Сейчас же меня совсем никто ни о чём не спрашивал. Я была табуреткой, которую переставляют с места на место по мере надобности, и даже малейшего шанса что-то изменить пока не было. Одному оставалось радоваться: что переставляют аккуратно, а не швыряют пинками.

Так и не представившийся мужчина дождался, пока я оденусь. Проигнорировал сунутый в карман пистолет; кажется, наличие у меня оружия его совсем не смущало. Оно и понятно: что я буду делать, даже если удастся этого человека убить? Куда я пойду? Буду сидеть здесь и ждать Ульвара? А сможет ли он за мной вернуться?

Я не верила, что он умер. Вот просто не верила, и всё. Невежливый незнакомец мог сколько угодно в красках расписывать мне, насколько мало осталось от грозного чёрного трибуна, но я в это не поверила бы всё равно. Наверное, нашла бы возможность не поверить, даже увидев мёртвого полубога собственными глазами.

За то время, что я провела здесь в одиночестве, я так и эдак тасовала собственные мысли, перекладывая их, разглядывая, и пытаясь решить: что для меня, всё-таки, значит этот огромный викинг? Собственные мысли про страхи, равно как и рассуждения о смерти от строго определённой руки, даже мне самой уже казались глупыми. Но как всё обстоит на самом деле, я понять не могла.

Я опять вспоминала пресловутый «стокгольмский синдром» и понимала, что — нет, это не оно. Не было во мне к этому человеку любви. Разве что признательность за то, что не бросил, довёл до безопасного места, и даже по-своему заботился. Да и не был он, прямо скажем, моим мучителем. Строго говоря, зло он мне причинил только один раз, в самую первую встречу, а дальше вёл себя даже почти корректно (со скидкой на характер и обстоятельства).

Я совсем не хотела провести с ним остаток жизни и совместно растить детей. Более того, подобная перспектива заставляла меня содрогаться от ужаса: в сыне Тора всё для меня было слишком. Слишком многое нас разделяло, слишком грубым и прямым он был, слишком безразличным и спокойным. Он мог стать хорошим боевым товарищем, но не человеком, с которым можно жить. Я всегда любила весёлых, лёгких и заботливых, «уютных» мужчин, остальное для меня было второстепенно. А Ульвар… Нет, до такой степени он бы не смог измениться, даже если бы очень постарался.

Мне невероятно важно было знать, что этот человек просто где-то есть. Мысль о том, что сын Тора жив, была для меня… сродни мысли о том, что завтра снова взойдёт солнце. Почему существование моего мира оказалось так прочно завязано на жизни чужого, и, пожалуй, совсем ненужного мне человека? Я не имела ни малейшего понятия. Может быть, дело было в той самой предопределённости, о которой говорил Симаргл? Да нет же, согласно ей он как раз должен был умереть. Так, может быть, именно потому мне было так важно, чтобы он жил? Как доказательство отсутствия той самой предопределённости.

В общем, я ужасно устала от этих рассуждений и начала просто ждать. И верить. Настолько прочно убедив себя в собственной вере, что отказаться от неё было не так-то просто.

Но к лучшему, что меня всё-таки увели из этого опостылевшего пустого пространства. Скучать я буду, пожалуй, только по бассейну, и то нескоро.

Незнакомец молча перехватил моё запястье и повёл к выходу. Отдать ему должное, держал довольно аккуратно, и не волок, а именно вёл, подстраиваясь под мой более короткий шаг. В этот раз коридоры проскочили стремительно, а на выходе я почувствовала не страх, а облегчение оттого, что это неприятное непонятное место осталось позади.

Снаружи, почти возле самого входа, нас ожидал небольшой корабль, напоминающий формой упавшую запятую. Или головастика. Ртутно-серебристый блестящий корпус на вид казался совершенно монолитным и отражал, причудливо искажая, окружающий мир. Великолепные статуи, закатно розовеющее небо, брусчатку под ногами, зелень многочисленных растений и нас двоих.

Я не помнила, как выглядел корабль, на котором я попала на эту планету; мне в тот момент было как-то не до разглядывания, — я, не оборачиваясь, бежала за чёрным трибуном. Но внутри оказалось очень похоже: те же два кресла, те же огоньки, тот же тамбур-шлюз и тот же обзорный экран.

Пожелавший остаться неизвестным конвоир помог мне пристегнуться, сам устроился поудобней, и летательный аппарат зябко вздрогнул, отрываясь от поверхности планеты.

«Прощай, Ирий. Надеюсь, мы никогда больше не увидимся», — думала я, разглядывая зелёный горизонт. Здесь даже небо было зелёного цвета, и тем самым вызывало лишь отвращение.

Перегрузок не было совершенно. По ощущениям мы стояли на месте, а если верить экрану — довольно быстро поднимались вверх. Сначала просто удалялась земля, потом мы проскочили тонкую плёнку редких облаков и вырвались в бездонное зелёное небо. А потом вверху начала проступать чернота с мелкими искрами видных даже при свете солнца звёзд; мы поднимались в верхние слои атмосферы. И это было красиво, даже несмотря на неправильный цвет неба.

Подъём прекратился, сменился скольжением в неуловимо-прозрачной дымке между бездонной чернотой космоса и зелёным телом чужой планеты. Некоторое время мы просто летели, пока слева не показалось нечто огромное и непонятное; из-за его края прямо в глаза било солнце, и различить очертания объекта у меня не получалось. Но пилот заложил крутой вираж, и горизонт на мгновение опрокинулся набок. Я от неожиданности рефлекторно вцепилась в подлокотники, хотя изменившаяся картина мира никак не повлияла на гравитацию.

От странного угла обзора начала, было, кружиться голова, но очень быстро горизонт вернулся на своё место. Точнее, он просто исчез, сменившись тем самым огромным объектом непонятных очертаний. Наверное, это был большой космический корабль; во всяком случае, летели мы именно к нему, прямо в зияющую тёмную дыру овальной формы.

Темнота, затягивающая проём, оказалась похожа на какую-то непонятную мембрану, не пропускающую свет. Внутри, отгороженный ей, как плёнкой, находился… наверное, всё-таки ангар. Просторное полупустое помещение, в котором вправо и влево тянулись ряды таких же «запятых», как наш летательный аппарат.

Это был первый раз, когда я перемещалась по кораблю во вменяемом состоянии. Поэтому, несмотря на неумолимый буксир, волокущий меня куда-то в неведомые дали, всё равно с любопытством озиралась по сторонам. Впрочем, смотреть было особо не на что: однообразные безликие светло-серые коридоры с тёмным покрытием на полу и порой попадающимися на стенах иероглифами разных цветов. И люди. Огромное множество совершенно разных и в то же время пугающе одинаковых людей.

Пугала эта похожесть по нескольким причинам. Во-первых, лица; разные, да, но при этом я не заметила ни одного отталкивающего, неприятного лица. Были просто приятные. Были симпатичные. Были откровенно красивые, и их было много. Может, у них тут, как в Спарте, некрасивых мальчиков при рождении тоже куда-нибудь сбрасывают?

Во-вторых, все они без исключения были высокого роста. То есть, метр восемьдесят — это минимум, причём редко встречающийся минимум; таким ростом отличался только мой провожатый да буквально пара встреченных мужчин в серых комбинезонах, похожих на мой.

А, в-третьих, они так на меня смотрели… Нет, всё было исключительно прилично. Они просто вели себя также, как тот десантник, Олег Лиходеев. Здоровались с моим спутником, но при этом не сводили с меня восторженных взглядов. Причём каких-то совершенно нечеловечески восторженных; это была реакция не на женщину, даже на очень красивую, а на сошедшее на землю божество. Причём не их местное, которое на самом деле является пришельцем с другой планеты, а то самое, которое создало вселенную.

Поэтому к концу пути я уже, вовсе не оглядываясь, неотрывно пялилась под ноги, про себя отчаянно мечтая наконец-то добраться до цели пути, какова бы она ни была.

И почти обрадовалась, когда мы вышли к знакомому фонтану, а потом через белый коридор попали в знакомую камеру. Конвоир пропустил меня внутрь и вышел, не прощаясь, а я с облегчением опустилась на растущую из стены койку.

Было такое ощущение, что я после долгого сложного пути вернулась домой. Страшно подумать, до чего докатилась: отдельную камеру в исследовательской лаборатории воспринимаю как дом. А уж что будет дальше, думать не хотелось совсем…

Долго унывать мне не дали. Дверь открылась, и на пороге появился улыбающийся Кичи Зелёное Перо.

— Здравствуй, Оля. Рад, что ты жива.

— Да, меня тоже этот факт успокаивает, — хмыкнула я. — А почему меня опять привезли сюда? — уточнила я, наблюдая, как одна из стен уползает в пол, расширяя мой ареал обитания. — Вроде же куда-то собирались отправить.

— Ну, сейчас немного не до того, — несколько смущённо признался Кичи. — Боевая операция ещё не закончена, да и везти тебя некому. До Терры сейчас далеко, и ни один из кораблей туда не собирается. Так что придётся тебе поскучать с нами. Как ты себя чувствуешь? — участливо осведомился он, присаживаясь рядом со мной.

— Сносно, — я пожала плечами. — Очень хочется помыться, наконец, с мылом и переодеться. А ещё заняться хоть чем-то полезным. Я думала, совсем рехнусь там от скуки.

— От скуки? — озадаченно вскинул брови мужчина. — Вот уж чего не ожидал.

— Ну, сначала мы шли, потом кириос чёрный трибун оставил меня в каком-то пустом здании, сообщив, что там безопасно, а сам отправился воевать, — вкратце пояснила я.

Опять поймала себя на мысли, что совсем не хочу, чтобы кто-то знал подробности нашего путешествия, и было в этом нежелании что-то суеверно-потустороннее. Как будто если я скажу, то сглажу всё и сразу. И себя, и его, и едва ли не весь мир.

Понятное дело, скоро тайное станет явным, тем более что, похоже, я действительно беременна. Но скоро — это не прямо сейчас.

— Всё с тобой ясно, — сочувственно улыбнулся Кичи. — Я постараюсь придумать тебе развлечение. Может, ты сама что-нибудь предложишь?

— Ну, я же не знаю, что у вас есть из того, что я умею делать, — хмыкнула я. — Что-нибудь для рисования, например. Или, может быть, много тонких красивых ненужных верёвочек? Или не очень красивых, главное, тонких, в пару миллиметров.

— Хорошо, — кивнул Кичи, поднимаясь. — Я что-нибудь поищу, заодно принесу тебе новую одежду. А ты пока можешь помыться с дороги, — он широким жестом указал на угол, в котором образовался небольшой плотный водопад. — Мыла нет, но там специальное излучение, и вода сама отчищает, — напутствовал он и вышел.

Я извлекла из карманов своё небогатое имущество — пистолет да короткая обойма пищевых концентратов, — и с наслаждением принялась раздеваться. Какое удовольствие было стянуть опостылевший комбинезон, разломать хрупкую скорлупку заменившего мне обувь бинта на ногах и расплести косу, — не передать словами!

Полоскалась я долго и с большим удовольствием. Потому что бассейн бассейном, но ощущения чистоты от него не было; а здесь я ощущала себя практически рождающейся заново.

Когда я вышла из водопада и он за моей спиной буквально за считанные секунды осел, на кровати уже лежала хорошо знакомая рубашка. Комбинезона и пистолета (что не удивительно) не было, а вот концентраты мне почему-то оставили. А ещё на койке лежал моток непонятной мягкой белоснежной верёвки (откуда только взяли) и небольшой ножик. Видимо, приспособлений для рисования мужчина не нашёл. Ну и ладно, макраме — это гораздо лучше, чем ничегонеделание.

В итоге день мой прошёл за плетением. Верёвки было много, свободного времени — ещё больше, и начала я городить большую-пребольшую и простую-препростую шаль. Чувствовала себя при этом весьма умиротворённым и довольным жизнью пауком. Как же здорово занять себя хоть чем-то!

Пообщаться со мной и провести пару экспериментов никто не жаждал, только один раз из стены, напугав меня до чёртиков, выскочила порция еды. В конечном итоге меня сморил сон, и я, бесцеремонно скинув рукоделие на пол, свернулась клубочком под одеялом, сжимая в руке цепочку таблеток пищевых концентратов как чётки. Почему-то к этим маленьким похожим на пульки бусинкам я прониклась глубочайшей нежностью. Было в них что-то… жизнеутверждающее.

С моим пробуждением ничего не изменилось. Через некоторое время только зашёл Кичи с какой-то штукой, похожей одновременно на картину в раме и современный мне электронный планшетный компьютер. Приспособление оказалось голографическим проектором и использовалось обычно для работы с трёхмерными картами, но для обыкновенного человеческого рисования тоже вполне подходило. Я клятвенно пообещала ничего не сломать, и весь день осваивала новое развлечение.

Рисовать я умела. Не гениально, не претендуя на звание художника; но художественную школу в детстве закончила, и дело это искренне любила.

Необычная игрушка всерьёз увлекла и заставила на какое-то время забыть о всех проблемах и неурядицах. Трёхмерное рисование оказалось вещью сложной, но интересной. С управлением разобралась быстро, а вот с результатом было уже сложнее, я всё-таки больше по плоским фигурам. По старой памяти начала с вазы, и получилось вполне сносно. Хоть и кривовато, но узнаваемо!

Так мои дни и продолжались. Рисовала, спала, ела, плела шаль. Навещать меня никто не торопился; в свой единственный визит Зелёное Перо показался мне усталым и издёрганным. Видимо, у них действительно были какие-то проблемы; я в этом совсем ничего не понимала, забрали — и ладно.

Шаль была готова, и я, завернувшись в неё и уже почти рефлекторным жестом перебирая ленту с концентратами, сидела в углу на койке, задумчиво созерцая своё творение. Над планшетом медленно вращалась синяя роза, а я пыталась понять, почему она кажется мне перекошенной.

Отвлекая меня от этого высокоинтеллектуального занятия, открылась дверь. Внутрь расслабленной походкой дворового хулигана вошёл довольно молодой мужчина невысокого (по местным меркам) роста и с весёлой ухмылкой оглядел место моего заточения. Я на всякий случай поудобнее закуталась в шаль, вцепившись в свои чётки.

— А ничего у тебя тут. Уютненько. И, главное, тихо. В соседи что ли попроситься? — весело хмыкнул он.

В военной форме белого цвета он смотрелся очень странно. Ярко-рыжий, с торчащими вихрами, в кителе нараспашку, он сильнее всего напоминал шпану послевоенных времён в форме с чужого плеча. Правда, умом я понимала, что вряд ли он относился именно к этому типу людей: не то место, не тот мир. Но справиться со стереотипами оказалось очень трудно.

— Зачем? — настороженно спросила я.

— Да хоть отдохну немного, — жизнерадостно рассмеялся он. — Интересное применение галапроектора, — фыркнул мужчина, кивнув на моё творчество. — Надо попробовать.

— А вы так, поболтать, или по делу? — не слишком вежливо поинтересовалась я. Тип был очень непонятный, совсем не похожий на всех остальных, кого я здесь успела встретить.

— Да я вообще познакомиться зашёл, пока минутка свободная выдалась, — он, аккуратно отодвинув планшет, плюхнулся на противоположном конце койки. — А то ты тут давно, мне столько уже всякого порассказали, а я всё никак не мог выбраться, своими глазами глянуть. Кеган. Можно просто Кег. Кажется, так раньше называли бочку для пива, — белозубо улыбнулся он.

— Ольга. Можно просто Оля, — кивнула я.

Всё-таки, какой странный тип.

— Но как ты здесь, кроме шуток? А то тебя даже головастики забросили, — сочувственно хмыкнул он.

— Немного больше определённости в будущем, и я была бы счастлива, — чувствуя себя сапёром, неуверенно улыбнулась я.

— Да. Уверенность в будущем — это нынче роскошь, — задумчиво хмыкнул он. — Ну, не унывай, тобой наше Велчество заинтересовалось. Оно у нас в принципе очень любопытное, так что ничего особо страшного тебе не грозит, а вот приятное — может.

— Спасибо за поддержку, — вздохнула я в ответ. — А вас никто не потеряет?

— Что, уже надоел? — хмыкнул он. — Да ты не бойся, я не опасный.

— Я не боюсь, я разумно опасаюсь, — честно ответила я. Он опять рассмеялся.

— А ты правда забавная. И всё-таки, тебе что-нибудь надо?

— Да вроде меня тут всем обеспечивают, — пожала плечами я. — А тихий домик в деревне мне вряд ли кто-нибудь сейчас подарит, и одежда моего размера у вас вряд ли есть.

— Это точно, — с улыбкой кивнул он. — Кстати, не к ночи будь помянута, сейчас к нам присоединится Величество собственной персоной, а то в прошлый раз разговора не получилось. Ты, пожалуйста, не «вашествуй» ей; мы же помним, чем это в прошлый раз закончилось, да?

— Постараюсь, — окончательно деморализованная, я поплотнее вжалась в угол.

Будто за дверью специально дожидались именно этой команды, она открылась, пропуская внутрь ту самую женщину, которую я в прошлый раз так и не смогла рассмотреть.

Беременность (судя по виду, до родов оставалось совсем немного времени) несколько испортила её, но было видно, что она всё-таки очень красива. Невысокая, с гордо посаженной головой и безупречной (даже несмотря на внушительный живот) осанкой, она тем не менее не слишком-то походила на правительницу всего человечества.

— Привет, — улыбнулась женщина, вплывая внутрь и тоже с любопытством озираясь. — Какая прелесть, — она кивнула на мою розу.

— Присаживайтесь, прекраснейшая, — несколько шутовски раскланявшись, подскочил с места Кеган. Императрица улыбнулась, кивком поблагодарила и присела.

— Я, в общем, чего пришла-то, — с иронией начала разговор женщина (интересно, она тут во плоти, или всё-таки нет?). — Очень мне…

Но договорить ей не дали. Вновь открылась дверь, впуская ещё одного гостя. Долгожданного, что уж там, в отличие от всех прочих.

Чёрный трибун выглядел… хреново. То есть даже не «плохо», а именно так, если не сказать грубее. Одет он был в подобную моей робу и такие же белые свободные штаны, на ногах — нечто среднее между носками и бахилами; только ему всё это было впору. Правая рука находилась на перевязи под робой, почти всю кожу покрывали жутковатые красно-белые разводы и пятна, делающие мужчину похожим на свежего покойника. Он еле переставлял ноги, тяжело волоча их по полу, и с трудом цеплялся здоровой рукой за стену. Глаза полубога имели жутковатый красный оттенок, а по кругу были очерчены глубокими тенями, как у больного с сердечной патологией.

Но самое главное, он был жив. Жив! И, значит, всё-таки ошиблись местные боги!

— Во имя богов, ты-то чего приполз?! — праведно возмутился Кег. — Или отлегло уже?

— В самом деле, — нахмурившись, проговорила Её Величество. — Кириос Зелёное Перо мне очень много что высказал о тебе за время нашего разговора.

— Вам ещё постеснялся, — насмешливо фыркнул рыжий.

— Го… лову. Оторву, — с огромным трудом проговорил сын Тора; медленно, с запинками, растягивая гласные, как будто его совсем не слушался язык.

— Ты ходишь еле-еле, — неодобрительно поморщилась Императрица. — Ох уж мне эти мужчины! Почему надо героически превозмогать всё на свете и нарушать предписанный режим, вместо того чтобы дождаться относительного выздоровления?

— И девушек пугать, — вставил с ухмылкой Кегар, косясь на меня.

Я, не отрывая взгляда от нового гостя, слушала все их переговоры отстранённо, не вдаваясь в подробности; но эта фраза меня неожиданно отрезвила. Я поднялась с койки, одной рукой машинально придерживая края шали, а второй судорожно сжимая свои импровизированные чётки, и неуверенно двинулась к замершему в дверном проёме мужчине. Эти несчастные два метра под испуганный стук сердца в ушах, — единственный оставшийся в окружающем мире звук, — показались мне бесконечными.

Осторожно, неуверенно протянула руку, боясь, что сейчас она провалится сквозь возникший в дверях образ, и я проснусь в холодном поту. На пару мгновений замешкалась, борясь со страхом, а потом всё-таки рискнула. И пальцы подтвердили то, что видели глаза: под рукой была плотная ткань робы, под которой — вполне материальное тело.

Судорожно выдохнув «я знала!», я качнулась вперёд, обеими руками обнимая мужчину чуть повыше талии, и молча уткнулась лицом куда-то в его рубашку. Молча, потому что чувствовала: если хоть что-то сейчас попытаюсь сказать, точно разрыдаюсь.

И в тот момент мне было плевать на присутствие посторонних и все мои конспираторские планы. Я по жизни всегда была очень падкой на тактильные контакты; обнималась с подружками при встрече, да вообще пыталась лишний раз пощупать собеседника. Некоторых это раздражает, поэтому я обычно старалась следить за своей жестикуляцией. Но сейчас удержаться было решительно невозможно: рукам своим я верила гораздо больше, чем глазам.

Удивительно, но отпихивать меня не стали. Наоборот, я почувствовала, как мне на шею и затылок легла огромная лапища, а на плечо навалилась тяжесть предплечья мужчины. Кажется, ему трудно было держать руку на весу.

— Изви… ниться. До-олжен. Был, — так же медленно, с трудом, растягивая и разрывая слова, проговорил он. — Обещ… ал. Не смог. Про-ос… ти.

Я только судорожно вздохнула, крепче сжимая объятья. Кажется, я была опасно близка к слезам и без попыток что-то ответить.

Я чувствовала себя настолько лёгкой, будто вдруг пропала гравитация. Собакоголовый мутант ошибся, и, значит, они всё-таки не боги. И предопределённости никакой нет, и пусть они себе её куда-нибудь засунут вместе со всеми своими планами!

— М-да, — прозвучал за спиной насмешливый голос. — Насколько удачно я всё-таки выбрал момент. Теперь смогу честно рассказывать своим внукам, что Бич Терры умеет извиняться, и вообще ничто человеческое ему, оказывается, не чуждо. Но это, скажу я вам, всё-таки несправедливо! Я тут с трудом выкраиваю час времени, чтобы морально поддержать несчастную девочку, героически выдержавшую две недели один на один с моим страшным чёрным трибуном, а оказывается, девочке не поддержка нужна, а новости!

— Не. До. Живёшь. До. Детей.

— Хватит, — строго оборвала мужчин Императрица. — Ульвар, присядь, пожалуйста. И ты, Ольга, тоже. Я хочу услышать ответ на несколько своих вопросов.

— Вы думаете, он при вас будет сидеть? — с иронией поинтересовался Кег.

— Да я всё это время сижу, — отмахнулась женщина. — Это вообще-то проекция, если ты не забыл.

Я, наконец, достаточно взяла себя в руки, чтобы без риска опозориться потоком слёз отстраниться от мужчины, и отошла к койке, снова вцепившись в свой «амулет».

На смену лёгкости и облегчению пришла неловкость: я не имела понятия, как теперь следует вести себя с Ульваром сыном Тора. Я даже не понимала, чего именно мне хотелось в этом самом общении, поэтому малодушно решила просто его минимизировать. Тем более, что вряд ли, вот так высказавшись, он сам пожелает продолжить близкое знакомство. Кажется, невыполненное обещание мужчину всерьёз тяготило, как меня — его предполагаемая смерть. А теперь мы избавили друг друга от тяжёлой ноши, и можно было спокойно жить дальше. Хотя бы некоторое время.

О ещё одной немаловажной проблеме, касающейся собственного здоровья, я вообще боялась думать. Потому что эти мысли грозили мне истерикой, бездной уныния и стыда.

Но начать допрос Императрица не успела. В дверном проёме, который только-только освободил пытающийся осторожно добраться до койки абсолют, появился взъерошенный и крайне раздражённый Кичи Зелёное Перо.

— Ага, — решительно кивнул он, созерцая нашу компанию. — Вот ты где. Ульвар, я тебе что говорил? — ворчливо проговорил он. — Я на тебя не для того столько бесценного времени потратил, чтобы ты сам себя угробил при первой возможности. Ну-ка, ползком марш в палату! Герой боевика, — процедил он.

И — вот же чудо! — сын Тора недовольно скривился, но без возражений позволил индейцу себя утащить.

— Чудеса, — хмыкнул, повторяя мои мысли, Кег. — Извиняется, доктора слушается… Может, он действительно потихоньку превращается в нормального человека?

— Не обольщайся, — махнула рукой Её Величество. — Извинился он просто потому, что нам больно от невыполненных обещаний, поэтому абсолюты их почти не дают. А послушался потому, что дураком Ульвар никогда не был, и прекрасно понимает, что сейчас должен поберечься. Но моё время на исходе. Ольга, расскажи, что произошло?

— Мы куда-то летели, — осторожно начала я. — Потом вдруг вокруг начали возникать чужие корабли, и кириос чёрный трибун… кажется, это называется «прыжок», да? В общем, мы переместились. Выпали в самой атмосфере этой планеты. Кстати, а можно узнать, как мы так быстро туда попали? Вроде бы остальные летели значительно дольше.

— Со случайными векторами всегда так, — неожиданно серьёзно пояснил Кегран. — На то они и случайные. Можно перепрыгнуть через половину Галактики, но вряд ли при этом удастся выжить.

— Спасибо. Так вот, мы упали довольно удачно, в лесу, и долго шли. Кириос чёрный трибун за это время неоднократно спас мне жизнь, — честно сообщила я. — Потом мы пришли в какой-то странный город с пирамидами. Там было очень большое похожее на дворец здание, мы прошли внутрь, остановились в большом зале с бассейном. Там появилось странное существо; оно называло себя Симарглом и утверждало, что всё это — предопределённость Ульвара, и что всё идёт правильно. А утром, когда кириос чёрный трибун ушёл, этот собакоголовый опять явился и сообщил мне, чтобы я не волновалась, что нашедший свою предопределённость абсолют не способен от неё отказаться, а чёрный трибун ушёл, чтобы умереть, но меня заберут и без него. Собственно, вся история.

— Чую я, что-то ты недоговариваешь, — медленно качнула головой Императрица. — Но да ладно, у меня уже нет на это времени. А Ульвар, стало быть, сумел переступить через предначертанную смерть? — идеально очерченные губы сложились в очень довольную, какую-то предвкушающую улыбку. — Это радует. Я к тебе обязательно загляну ещё, очень хочется узнать что-нибудь о твоём времени со слов свидетеля, — сообщила она и исчезла. На край кровати рядом со мной медленно опустился небольшой резной диск.

— М-да, — проговорил Кегар, поднимая странный приборчик и присаживаясь на освободившееся место. — Я, конечно, всегда знал, что он крут, но чтобы настолько?

— А почему он сейчас… вот такой? — рискнула спросить я.

— Да его в таком виде притащили, — мужчина недовольно поморщился. — Вообще удивительно, что это было всё ещё живо. Пережить такой взрыв почти под ногами, это, скажу я тебе, вообще-то чудо. Даже для абсолюта. Даже для этого конкретного абсолюта. Ожоги, переломы, позвоночник вообще в труху, тяжелейшая травма головы, — он потому так и говорит. Речевой центр среди прочего здорово повредило, поначалу вообще не мог. Да восстановится, куда денется! У нас либо мёртвый, либо здоровый, третьего не дано, — рассмеялся он.

— А откуда ты всё это знаешь?

— Работа такая, всё знать про своих бойцов. А уж про старших офицеров — особенно, — хмыкнул рыжий. — Я им заместо мамки и тятьки.

Кег ещё некоторое время развлекал меня пространными разговорами ни о чём, после чего ушёл. И я, честно говоря, испытала настоящее облегчение: оказывается, за время своего заточения я успела отвыкнуть от общения. Или просто рыжий был настолько утомительным собеседником?

Оставшись в тишине, я задумалась. Про Ульвара думать не хотелось совершенно: было элементарно страшно это делать, да и мало ли, до чего бы я додумалась. Поэтому я задумалась о богах, Императрице и странном рыжем типе.

С последним было проще всего. Кажется, я поняла, кто он такой. Ну, то есть, не до конца, но примерно: какой-то очень выскоий чин, старше сына Тора по званию, и явно хорошо знакомый с Её Величеством. Наверное, что-то вроде генерала. Наверное, ко мне он пришёл именно в качестве сопровождения для Императрицы, вряд ли его привело простое любопытство.

Об Императрице думалось с трудом. Я никак не могла принять мысль, что она может быть вот такой деловито-спокойной и даже немного озорной. Вообще она показалась мне очень весёлой и непоседливой по характеру, и в других обстоятельствах мы могли бы подружиться. Однако я в страшных снах не могла представить себя с ней на короткой ноге. Проскальзывало что-то эдакое в мимике, взгляде, жестах; что-то, от чего делалось почти жутко. Да и не удивительно: чтобы править, нужна железная воля и характер, которые, кажется, у этой женщины в наличии, просто она не всегда находит нужным их демонстрировать. Может, не хотела вот так с ходу меня пугать? Оставалось только уподобиться Шахерезаде с её сказками и понадеяться, что Её Величеству действительно любопытно, и она не сдаст меня в утиль, когда любопытство будет удовлетворено.

С богами всё было вовсе грустно и тревожно. Я почему-то боялась их мести, хотя никак не могла объяснить себе, за что. Ни с кем не спорила, ни с кем не ругалась, ничего плохого не делала, вела себя послушной приличной девочкой. Найти бы где-нибудь место, в которое эти существа не имеют доступа, и спрятаться бы там…

В общем, с такими тяжёлыми нервными мыслями я улеглась спать. На творчество после всех переживаний не тянуло.

А утром всё вернулось в прежнее русло. Некоторое время я ещё дёргалась и вздрагивала, но постепенно успокоилась и взяла себя в руки. Добрый Кичи принёс мне ещё несколько мотков этой чудесной верёвки (не знаю уж, откуда он её взял), и я предпочла занять голову и руки именно ей.

По моему субъективному времени прошла ещё неделя (я ещё от первого мотка верёвки отрезала кусочек, на котором завязывала узелки на каждый субъективный день своего заточения), когда наметились очередные изменения. С привычным едва уловимы шелестом открылась дверь, являя моему взгляду Ульвара сына Тора в том самом чёрном мундире, в котором он был в первую нашу встречу. Чувство дежавю заставило меня нервно вжаться в угол, где я и сидела со своим рукоделием.

— Пойдём, — мрачно буркнул мужчина, хмурясь. В его виде уже совсем ничего не напоминало о недавних событиях; разве что и без того короткие волосы сменил вовсе уж тонкий несерьёзный пушок. Я, чувствуя, как в душу заползает страх, шумно сглотнула вязкую слюну и тихо спросила:

— Что случилось?

— Вставай и пойдём, — повторил он, не меняя интонации.

Слепо шаря вокруг руками — не знаю уж, что я пыталась найти, — я медленно, по стеночке, встала. Но самостоятельно двинуться навстречу вдруг вернувшемуся жуткому чёрному трибуну так и не смогла.

Он недовольно поморщился, в один шаг оказался прямо передо мной. Огромная ладонь легла мне на горло и подбородок, заставляя вытянуться на носочках и вцепиться в неё обеими руками. Затылок и лопатки оказались прижаты к стене, и шея тут же начала затекать.

И тем не менее, несмотря на весь пронзивший меня ужас, я понимала, что держит меня Ульвар сейчас очень осторожно, не причиняя боли. Просто таким вот образом фиксирует в пространстве.

— Я — говорю, ты — выполняешь. Понятно? — почти спокойно, с лёгким оттенком не то раздражения, не то досады, проговорил он, склонившись к моему лицу. Вблизи оказалось, что оправился мужчина всё-таки не до конца; вокруг глаз всё ещё темнели пусть и потускневшие, но довольно отчётливые круги, а кожа была покрыта едва уловимыми разводами.

— Да, — с трудом выдавила я.

Он удовлетворённо кивнул; но почему-то не торопился меня отпускать, пристально разглядывая со странным выражением. Внимательно, с какой-то непонятной задумчивостью, лёгкой досадой и чем-то ещё, что я истолковать не могла.

А потом вдруг поцеловал. Спокойно и уверенно, как будто проделывал подобное каждый день на протяжении по меньшей мере года. Вдумчиво, неторопливо, обстоятельно; и я не нашла в себе сил к сопротивлению. Наоборот, с тем же спокойствием, и — что уж там! — искренним удовольствием ответила. Почему-то меня в тот момент совсем не тревожили мысли, что наша нынешняя поза не похожа на проявление искренней симпатии и нежности, и что кто-то вполне может всё это сейчас наблюдать.

Потом ладонь мужчины оставила моё горло и перебралась на затылок. Вторая же, уже совершенно по-хозяйски скользнув по груди, легла на талию. На какое-то мгновение к ней присоединилась и первая, последовало короткое ощущение полёта, и целоваться стало гораздо удобнее: сын Тора, похоже, именно для этой цели поставил меня на койку. Я уже вполне добровольно обняла мужчину за шею, и даже не растерялась, почувствовав одну его ладонь на своих бёдрах, а вторую — вновь на затылке.

Прикосновения абсолюта действовали воистину магнетически. Очень скоро я совсем перестала задумываться о посторонних вещах, полностью сосредоточившись на приятных ощущениях. А когда возбуждение почти переполнило чашу выдержки, и я начала шарить руками по груди мужчины, пытаясь нащупать и распознать на ощупь застёжку кителя, он вдруг отстранился. И выглядел при этом совершенно спокойным, смотрел на меня с совсем уж неясным выражением и лёгким прищуром. Не то оценивая, не то планируя что-то.

Пока я пыталась волевым усилием собрать себя из тёплой лужицы расплавленного воска в какое-то единое существо, сын Тора всё с той же поразительной невозмутимостью переставил меня с кровати на пол.

— Бери всё, что тебе нужно. Ты сюда больше не вернёшься, — огорошил меня чёрный трибун.

Я почувствовала себя так, будто из огня меня сунули в ледяную воду. Не вернусь? То есть — как?

Пока в голове судорожно метались мысли одна другой страшнее, руки действовали. Да, впрочем, вещей у меня было прискорбно мало: пара мотков верёвки, результаты моего рукоделия да пресловутые чётки. Галапроектор я брать не стала, мне же его никто не дарил, просто одолжили ценный прибор поиграться. Замотав макраме в шаль и стиснув в ладони бусинки пищевых концентратов, я вскинула встревоженный взгляд на невозмутимого сына Тора.

Он едва заметно кивнул, бесцеремонно ухватил меня за запястье и куда-то потащил. Неприязненно морщась — ну, не люблю я ходить босиком! — я покорно плелась следом, не делая даже попыток привлечь к себе внимание погрузившегося в мысли абсолюта.

Что это было? Что значило такое странное поведение чёрного трибуна? Что вообще происходит?

Вопросы в панике толкались в голове, и я предчувствовала, что ответы мне не понравятся. Может быть, Императрица просто передумала, и меня решили убить? А поцелуй — это было так, утешение напоследок? Или, скорее, нечто вроде прощания. Мол, нам было хорошо вместе, но сейчас пора расстаться навсегда?

Придавленная происходящим, я даже не смотрела по сторонам. И очень удивилась, когда путь наш завершился не в холодной комнате с кафельными стенами, где меня в моих мыслях уже пару раз расстреляли, а в знакомом длинном ангаре с одинаковыми серебристыми запятыми. Что, опять куда-то лететь?! В прошлый раз всё закончилось печально.

Высказывать вслух собственные опасения я не стала; в лучшем случае меня просто проигнорируют. Этот человек, похоже, к окружающим прислушивался только тогда, когда ему это было удобно.

Поднявшись по совершенно примитивной лестнице (меня это и в прошлый раз удивило) в шлюзовую камеру, мы попали в типовой крошечный салон корабля. Здесь абсолют наконец выпустил мою руку, и я, не дожидаясь поощрительного пинка устроилась, в правом кресле и пристегнулась.

— Куда мы летим? — я всё-таки рискнула отвлечь по-прежнему погружённого в собственные мысли полубога, когда окончательно поверила, что убивать меня пока не собираются.

— Домой, — коротко ответил мужчина. Я поперхнулась воздухом, нервно вцепившись в свои немногочисленные вещи.

Как — домой? Вряд ли мы собирались лететь лично к сыну Тора в гости; надо думать, он имел в виду более глобальные понятия, то есть… В самом деле на Землю?!

Почему-то эта мысль вызвала у меня куда больше паники, чем радости. Во-первых, я опять с ужасом представила, на что стал похож мой мир, и окончательно расхотела с ним встречаться. Во-вторых, я подозревала, что встречи не будет: засунут в какой-нибудь сверхсекретный подземный бункер, и поминай как звали. Впрочем, это мало отличалось от моего прежнего бытия, но… На корабле я как-то уже привыкла. И люди там были неплохие, меня никто не обижал. Ну, почти никто; а главный обидчик никуда не делся.

— Происходит переброска сил, в последний момент выяснилось, что мы будем пролетать недалеко от Терры, — вдруг нашёл нужным пояснить мужчина, не отрывая взгляда и рук от панели управления. Пальцы его порхали неожиданно быстро и легко; каждый раз удивляюсь, как такой огромный человек может быть таким ловким. И только сейчас, разглядывая его лицо, я сообразила, что викинг где-то потерял свою татуировку с непроизносимым названием. Похоже, она восстановлению не подлежала.

Дальше я расспрашивать не рискнула; викинг напряжённо хмурился и шевелил губами, будто не то что-то вспоминал, не то считал. Потом к горлу на несколько мгновений подкатила невесомость, и я почувствовала, что приподнимаюсь над креслом.

Длилось это ощущение недолго, потом вес вернулся, уронив обратно в кресло (благо, невысоко), а по обзорному экрану рассыпались горсти звёзд. Широкой светлой полосой прямо поперёк экрана тянулся, надо полагать, Млечный Путь.

Ульвар что-то одобрительно хмыкнул себе под нос и продолжил тыкать в кнопки и сенсоры. В какой-то момент огоньки звёзд вдруг одновременно мигнули, вспыхнули ярче и исчезли.

— Удачно вышли, — разминая пальцы и морщась, мужчина откинулся на спинку кресла и расстегнул свои фиксирующие ремни. — Через четыре часа будем в своей системе. Зачем тебе это? — вдруг спросил он, рывком обернувшись ко мне вполоборота.

— Что? — озадаченно уточнила я, вздрогнув от неожиданности и стремительности движения. Проследив за его взглядом, обнаружила, что заинтересовали мужчину мои «чётки». — Это? — на всякий случай переспросила я. Он кивнул. — Не знаю, — с некоторым смущением ответила, пожав плечами. — Нервы. Надо что-то теребить в руках; не ногти же грызть.

Мужчина почему-то неодобрительно скривился, и, пока я пыталась понять, что ему так не понравилось в моих действиях — не могу же я ему мешать этим, правда? — в два движения расстегнул ремни на мне. А потом, не дав опомниться, легко подхватил и перенёс к себе на колени, устраивая верхом. Я от неожиданности даже не успела начать сопротивляться. А Ульвар с той же невозмутимостью, пользуясь излишне широким воротом рубашки, спустил рукав с моего плеча, обнажив одну грудь. После чего одна рука его скользнула вверх на шею, осторожно массируя её, а вторая — на бедро, под подол.

— Что ты делаешь? — не нашла ничего умнее спросить я, машинально поддёргивая лямку. Мужчина недовольно нахмурился, отвлёкся от моей ноги, и спустил плечо обратно.

— Нам долго лететь, я хочу провести это время с пользой, — спокойно пояснил он.

— Зачем тебе это? — пробормотала я, опять поправляя плечо.

— Что — это? — усмехнулся мужчина, разглядывая меня с почти гастрономическим интересом, вновь стаскивая рубашку.

— Ну… я. Зачем ты ко мне… со мной… — замялась я, пытаясь подобрать подходящее слово — не слишком пошлое, но отражающее суть. Это оказалось удивительно трудно, потому что никаким хорошим словом назвать действия мужчины я не могла: любовью тут явно даже близко не пахло. Простое удовлетворение потребностей.

Противоестественно, но у меня совершенно не было сил сопротивляться. Как бы ни вёл себя Ульвар, что бы ни говорил и ни делал, но стоило ему ко мне вот так прикоснуться, и тело мгновенно и совершенно однозначно отзывалось. А под напором гормонов и разум уже не очень возражал…

— Потому что мне это нравится. И потому что у меня есть такая возможность, — насмешливо ухмыльнулся он. Потом взгляд полубога построжел, а пальцы сомкнулись на моём запястье: я опять потянулась поправить плечо. — Не делай этого. Иначе я её просто разорву, и от космопорта ты будешь добираться не только босой, но и голой.

От такой отповеди у меня даже в голове прояснилось, и я заёрзала, пытаясь выбраться из его рук.

— Пусти! — раздражённо прошипела я. — Ты… животное! Почему-то кроме тебя подобное и в голову не приходило, а ты… привык ко вседозволенности, пользуешься своей силой, и никто тебе слова поперёк сказать не может! — продолжала ругаться я, упираясь обеими руками в его плечи. Откуда только храбрость взялась всё это высказать!

— Да, — усмехнулся он, запуская обе руки под подол рубашки и прижимая меня к себе за бёдра. При этом лицо его оказалось как раз на уровне моей груди, чем мужчина с энтузиазмом воспользоваться. Кроме того, он решил, что держать меня достаточно и одной рукой. Пальцы же второй руки начали очень осторожно и бережно ласкать меня, отвлекая от попытки бунта. Я задохнулась — от возмущения и не только.

— Пусти! — изо всех сил упершись в плечи Ульвара, дёрнулась я.

— Хорошая попытка. Но — не верю, — довольно жмурясь, как сытый кот, проговорил он, оставляя мою грудь в покое и поднимая на меня взгляд. — Тебе тоже этого хочется. А если ты хочешь поговорить — хорошо, я тебе кое-что объясню. Ты реагируешь на меня так же, как я реагирую на тебя; а страдать и терпеть я не намерен, поэтому лучше смирись заранее. Что касается твоих иллюзий относительно благородства всех прочих, вынужден тебя разочаровать. У нас нынче самка выбирает самца, а самцам в голову не может прийти хотя бы даже намекнуть на что-то. Просто потому, что в противном случае мы бы между собой передрались. Инстинкты сейчас очень жёстко регулируются свыше, и благородство тут рядом не стояло.

— А ты, стало быть, особенный? — сквозь зубы процедила я. Вырываться больше не было ни сил, ни желания. И я уже сама, отрывисто дыша, цеплялась за его плечи, с трудом пытаясь призвать мысли к порядку; пока мужчина говорил, его пальцы убедительно доказывали мне всю безнадёжность собственных возражений.

— Не без этого, — усмехнулся он. Кажется, лекция доставляла ему удовольствие, или забавляло моё поведение. Я же совершенно не понимала, как могу вести себя подобным образом: он откровенно насмехается, а я всё это выслушиваю и… плавлюсь от его ласк. — Но, самое главное, я несколько старше их всех, и у меня мышление ещё довоенного образца, — он с несвойственной лёгкостью рассмеялся и, на мгновение прервавшись, одним движением стянул с меня рубашку. Хорошо хоть не порвал, как грозился!

— Подожди, но… — вновь почти очнулась я. Сколько там лет у них длится война? Двести пятьдесят? Сколько же ему лет?!

Правда, в этот момент, похоже, мужчине надоело разговаривать, и он рывком подался в кресле вперёд, плотнее усаживая меня к себе на колени и целуя.