Неожиданно мой страх куда-то улетучился, меня охватила ярость. Даже теперь, когда в банке у меня лежит два миллиона евро и я являюсь возлюбленной совладельца корпорации, какой-то урод хочет заставить меня целовать его ботинки. Почему люди всю жизнь издеваются надо мной? Наверно, я жертва по характеру, безвольная, слабохарактерная жертва, на которую, как мухи на мед, летят извращенцы, садисты, уголовники и прочие неблагонамеренные граждане. Для ученых, которые занимаются виктимологией, я была бы крайне ценной находкой, ходячим пособием. Но больше этого не будет! Я попытаюсь переломить свою судьбу. Моя жизнь мне не так уж и дорога, и я готова умереть, но не сдаться. Хватит бояться людей, они всего лишь существа из плоти и крови, вчерашние мальчишки, которые засунули за пояс пистолеты и играют в то, что мир принадлежит им.

– Итак, Эндрю, я никогда никому не целовала ботинки и не собираюсь начинать! Вы оскорбили меня этим предложением.

Я была совершенно вне себя, не осознавая, что делаю, я смахнула все, что было на столе, и поставила туда ногу. Слава богу, что на мне было длинное черное платье до пят.

– Ты поцелуешь мою туфлю, давай, извращенец, больше никто никогда не будет издеваться надо мной.

– О, да, с удовольствием, – Эндрю схватил мою ногу обеими руками и стал покрывать мою туфлю поцелуями, – деточка, давай продолжим, Ирен разрешает мне, а я ей, у нас свободные отношения. Можешь не целовать мои ботинки, я сам буду покрывать поцелуями все твое тело. Ты молодец, такая смелая, разгневанная Венера, это ужасно возбудило меня.

– Все, никаких продолжений! Я схожу на берег, – я вырвала свою ногу у него из рук.

– Нет, нет, милая, не так быстро, нас ждет небо в алмазах. Я ни за что не остановлю катер.

– Нас ничего не ждет, я больше не буду играть по вашим правилам. – Я прыгнула в воду. Вода была холодной, я чувствовала течение. Тут я увидела, как что-то упало в Сену, недалеко от меня. Это был спасательный круг.

– Джейн, никогда не думал, что английские девушки такие нервные, – кричал мне вслед Эндрю.

Я вышла на берег Сены, на каменистую набережную. Теплая парижская ночь, напоенная ароматами цветов, околдовывала с первого вздоха, мимо проходили влюбленные, и мне было необыкновенно хорошо на душе. Казалось, что весь мир вокруг изменился, он больше не таит в себе скрытую опасность. Пусть мой поступок был нелепым, но я сделала это. Я перестала быть жертвой раз и навсегда. Теперь я диктую свои условия. Конечно, это глупо, но после всего, что со мной было, я могу позволить себе немного игры и наивности. Я совершила что-то очень важное, переступила Рубикон, вышла на новый уровень человеческих отношений, теперь все подонки мира будут у моих ног, – криво улыбнулась я и отправилась ловить такси.

Дома я долго не могла успокоиться: слишком много новых впечатлений. Мы долго говорили с Пьером, который приехал сразу, как только я вернулась домой, я пыталась убедить своего друга в том, насколько абсурдна его затея. Я рассказала ему о том, что происходило на катере, не упоминая об эпизоде с обувью. Пьер тоже нервничал, он кричал, что я не хочу ему помочь, его дочь в ужасной беде, а я его совсем не люблю. В конце концов мы договорились, что завтра последний день, когда Ирен показывает мне Париж, и если никакого результата не будет, завтра полиция возьмет Эндрю, а дочь моего возлюбленного отправят в клинику на лечение.

– Господи, но она не сможет, Ирен сбежит оттуда просто из принципа, она не терпит, когда что-то делают против ее желаний, я ее знаю. Или она сломается там. Она догадается по поводу Эндрю и никогда не простит меня.

– Пьер, ну что ты хочешь от меня? Я не могу заставить ее бросить наркотики, я не врач, не психолог, не Господь Бог, в конце концов. Она колется героином, видимо, уже давно, ей нужно лечение. Вот и все, что мне удалось выяснить. Что еще ты хочешь? Какая еще информация может помочь? – я тоже перешла на крик. – Узнать, какими шприцами она пользуется?

Тут Пьер разрыдался, закрыв лицо руками. Мне стало жаль его.

– Милый, прости меня. Я попробую убедить ее изменить свою жизнь.

– Лариса, это бесполезно. Я не знаю, что делать, мы в полном тупике.

Он встал, налил себе коньяку:

– Нам нужно немного отвлечься. Ты не хотела бы вложить свои средства в бизнес, в нашу корпорацию? Прибыль будет гораздо больше чем в банке. Каков точный размер твоего капитала? Ты так и не сказала мне этого. Ты могла бы войти в совет директоров. Неужели тебя совсем не интересует мир большого бизнеса? Многие люди считают его крайне увлекательным, он чем-то напоминает игру в покер. У нас появилось бы столько общих тем, я бы объяснял тебе все. У тебя была бы новая цель в жизни. Нельзя все время думать только о зачатии. У тебя в мозгу образуется патологическая доминанта, которая как раз мешает забеременеть, помнишь, об этом говорил врач? – устало спросил Пьер.

– Нет, боюсь, я не создана для бизнеса, скорее для того, чтобы помогать бедным, то есть нет, скорее, богатым и несчастным людям, чьим-то детям, наркоманам, инвалидам, инвесторам «рынка Форекс», – скорбно констатировала я.

– Лариса, чтобы помогать кому-то, нужны деньги, а настоящие деньги можно заработать только в большом бизнесе.

– Пьер, мне уже тридцать лет, а я до сих пор не знаю, чем я хочу заниматься, – вздохнула я.

– Зачем чем-то заниматься? Почему человек обязательно должен искать какое-то оправдание своему существованию?

Он привлек меня к себе и начал целовать, и на мгновение я подумала, что все-таки люблю его по-настоящему.

На следующее утро Пьер опять рано исчез. Ушел в свою жизнь, в большой бизнес. А мне позвонила Ирен.

– Что вчера произошло?

– Ничего особенного, рабочие моменты, – кисло ответила я. – Твой друг был пьян и не хотел останавливать катер, мне пришлось добираться до берега вплавь.

– Он приставал к тебе? Если он тебе нравится, можешь переспать с ним, я не против, все равно Эндрю любит только меня. Многие люди придают сексу слишком большое значение, а ведь на самом деле это обычная физиологическая потребность, все равно, что принять душ.

– Твой приятель мне совсем не нравится, мне кажется, женщины для него как вещи.

– В философском смысле мы все вещи, сущности, субстанции. Слушай, я ужасно себя чувствую, мы сегодня вечером поедем в закрытый загородный клуб «Революция». Поедешь с нами?

– Да, а можно взять с собой Родриго?

– Ну, разумеется, я скажу ему адрес.

День прошел в бесплодных опасениях и вязких, мутных мыслях.

Ко мне заехала медсестра и сделала новый гормональный укол, комбинированного препарата, содержавшего эстрогены и прогестерон.

А вечером я была уже в гриме и парике, а Родриго в джинсах и черной рубашке вел машину на большой скорости. Мы уже проехали Версаль. Аккуратные поля и домики, вращающиеся солнечные мельницы, экономичные источники энергии.

– Дорогой братик, что-то мне нехорошо на душе, плохие предчувствия.

– Это просто расстроенные нервы, не верь снам, не верь рассудку, не верь пасмурному небу, верь только своему влюбленному сердцу, как говорила моя бабушка. Ты отважная женщина, Лариса, страх, как паук, опутывает нас паутиной. Что бы ни было, не бойся.

– Во мне больше нет страха. – И я рассказала ему вчерашний эпизод с ботинками. Родриго засмеялся.

– Не знаю. Мужчина часто хочет, чтобы женщина, которая ему нравится, пошла бы на нечто необычное ради него, это совсем не обязательно значит, что он извращенец.

Я подозрительно посмотрела на Родриго, и мы оба рассмеялись.

– Каково это – охотиться за преступниками, быть тайным агентом? Все время чувствовать себя под прицелом, на волосок от смерти?

– Непередаваемое чувство, столько адреналина, это как наркотик. Иногда я думаю, что делаю нечто очень важное для общества. А порой меня охватывает отчаяние. Они сильнее нас, люди, переступившие черту, они готовы на все, не останавливаются ни перед чем. И в конечном итоге им достаются яхты, клубы, торговые центры, миллионная прибыль, роскошные женщины. И они умирают с усмешкой, зная, что попробовали в жизни все и играли по своим правилам, – вздохнул Родриго.

– Мне кажется, душевный покой им недоступен.

– Не знаю, эти люди устроены по-другому, их сердца перерождаются, становятся жесткими и твердыми, как пережаренное мясо. Но вот, мы уже подъезжаем, старайся вести себя естественно, ты справишься, в тебе много внутренней силы, – мой названый брат одобрительно похлопал меня по плечу.

Мы подъехали по длинной тенистой аллее к какому-то старинному замку с башенками в готическом стиле. Он немного напоминал родовое поместье моего возлюбленного.

– Это не похоже на клуб, – сказала я.

– Здесь живет Николя, богатый наследник, любитель театров и борделей. Он проворачивает какие-то дела с серьезными ребятами, в обществе на него косо смотрят. Думаю, сегодня будет весело. – Слова Родриго подтвердил выстрел из ракетницы, произведенный недалеко от замка.

– Послушай, Лариса, у этих людей странные правила: на вечеринку нужно входить с завязанными глазами.

– Да? Это что-то новенькое.

– Не удивляйся, французы вообще очень эксцентричные люди.

Родриго завязал мне глаза черной повязкой и помог выйти из машины. Почему-то на душе было очень тревожно.

– Ничего не бойся, это просто вечеринка, я все время буду рядом в качестве твоего телохранителя.

– Хорошо, если так.

– Мы прорвемся, моя амазонка, – Родриго слегка погладил меня по спине, и я немного успокоилась. Я чувствовала, что мы поднимаемся по ступенькам.

Как только я вошла в помещение, чьи-то сильные руки толкнули меня на стул и привязали.

– Не волнуйся, это часть ритуала, – услышала я голос агента. Но все равно у меня зуб на зуб не попадал.

«Больше никогда не буду собирать информацию о людях, употребляющих наркотики», – мысленно пообещала я.

Тут с моих глаз сорвали повязку. Я огляделась и увидела себя в большой зале. Там стоял старинный дубовый комод, в углу камин с двумя креслами-качалками, на окнах тяжелые бархатные портьеры. В другом конце залы большой стол, на котором стояли бутылки и несколько стульев с резными спинками. Лестница в центре вела, наверно, на второй этаж. Но вокруг никого не было. Где же сексуальные, уверенные в себе прожигатели жизни, презирающие условности и предрассудки? Я знала, что это закрытая вечеринка, но не настолько же.

И тут из-за моей спины вышли Родриго и еще один мужчина лет сорока, высокий и полный, с накачанными мышцами и почти квадратной непроницаемой физиономией, в спортивном костюме «Адидас».

– Где все гости, что происходит? – испуганно спросила я. – И развяжите меня поскорее.

– Мы развяжем тебя, как только ты скажешь ПИН-код от своей банковской карты, нам нужны твои денежки, детка, – усмехнулся Родриго. – Не волнуйся, твой дружок сможет тебя прокормить.

Мои похитители громко расхохотались.

У меня похолодело в груди, сердце упало и полетело в пропасть. И все, больше ничего не будет, ни захватывающих восхождений, ни самой высокой точки мира, ни головокружительной панорамы под ногами, ни радости, ни печали, ни холодного ветра в лицо. Даже если я сообщу им пин-код, они все равно убьют меня как свидетеля.

Тут толстяк подошел ко мне, в его руке сверкнул нож, он молниеносно перерезал ремешок моей сумочки от Армани. Я невольно вскрикнула. Злодей вытряхнул ее и стал топтать ногами мой айфон последней модели.

– Сначала вынь симку, придурок, – крикнул Родриго.

– Итак, детка, начнем, – сказал толстяк, взяв стул и усаживаясь напротив меня. Родриго последовал его примеру.

– Лариса, просто сообщи нам ПИН-код, и мы тебя спокойно отпустим, – сказал агент по борьбе с наркотиками.

– Вы же все равно убьете меня как свидетеля. Где мои гарантии? – я старалась говорить как можно спокойнее. – К тому же лимит получения наличных по карте ограничен, вы сможете завладеть только небольшой суммой. И где гарантии, что я останусь жива? – мой голос предательски дрогнул.

– Это наше честное слово, – расхохотался толстяк.

– Без гарантий я ничего не скажу.

– Послушай, ну какой нам смысл тебя убивать – ведь Пьер поднимет на уши полицию. В конце концов твое исчезновение, безусловно, свяжут со мной. Ведь он знает, что я сопровождал тебя. Я собираюсь уехать в Латинскую Америку, а если на мне будет висеть убийство, меня будет искать Интерпол. И с деньгами твоего дружка, вполне возможно, привлекут к ответственности. Я хочу спокойно спать и наслаждаться деньгами в оставшееся время моей жизни, – улыбаясь, объяснил защитник закона.

– Понимаешь, Родриго, все, что ты говоришь, это просто набор слов, чертовых французских слов. Ты можешь наговорить какую угодно фигню, но все равно я знаю, что ты убьешь меня, – крикнула я на грани истерики.

– Прекрати орать, – вдруг проревел толстяк и ударил меня в челюсть, – ты здесь не на обеде.

Я разрыдалась. Вот как бесславно закончилась моя карьера французской миллионерши. Большие деньги не спасли меня от больших неприятностей. Но каким подлецом оказался агент по борьбе с наркотиками! Надо было это предвидеть. Но как?

– Прекрати рыдать, – крикнул Родриго, – просто мой друг немного резковат, не обращай на него внимания. Чем скорее ты скажешь нам ПИН-код, тем скорее избавишься от его общества.

– Я обманывала Пьера, пускала всем пыль в глаза, у меня и близко нет той суммы, о которой все думают, – простонала я.

– Хватит врать, – заорал Родриго, – я не верю ни одному твоему слову!

Его друг снова ударил меня по лицу.

– Мы будем тебя пытать, пока ты не скажешь нам чертов код, – сказал толстяк мерзким голосом, держа меня за подбородок, – мы будем засовывать тебе под ногти иголки и прижигать раскаленным утюгом.

– Во-первых, у меня нет при себе карты, я на всякий случай оставила ее дома.

Родриго быстро, профессионально обыскал меня во всех местах.

– Хорошо, я сейчас съезжу за ней.

Он вытряхнул ключи из моей сумочки.

– Нет! Не оставляй меня с ним! – крикнула я.

Но испанец молча захлопнул дверь. Возможно, последнюю часть фразы он просто не услышал.

– Итак, назови мне скорее гребаный код, и я тебя отпущу, – потребовал толстяк, снова взяв меня за подборок.

Я не могла назвать ПИН-код – это значило бы похоронить все мои мечты, мою независимость, снова стать никчемной бедной девочкой, нет, я не могла этого допустить, ни за что. Я должна быть уверена, что у меня есть деньги на лечение, что даже если наши отношения с Пьером расстроятся, мне не придется искать работу за копейки. Нет! Я никогда не предам свою жизнь, свою мечту, свой счастливый случай. Расстаться с деньгами – все равно, что лишиться своей кожи. Нет! Они стали частью меня. И их у меня заберут только вместе с мозгом и сердцем.

– Быстро говори ПИН-код! – бандит со всей силы ударил меня в челюсть. – Ах ты, скотина! Только жрешь, пьешь, трахаешься и ни хрена делать не надо, повезло тебе да, тварь? – он снова ударил меня по лицу с другой стороны.

– Мне не повезло, совсем не повезло! – заорала я. – Да я даже хотела покончить с собой, у меня была очень тяжелая жизнь, мне не страшно умереть. Вы можете бить меня и пытать, я не скажу ПИН-код каким-то уродам, я лучше умру!

Конечно, зря я это сказала, но меня охватили отчаяние и ярость, которые стали сильнее инстинкта самосохранения.

Тут мой тюремщик озверел, он начал избивать меня. Он бил меня кулаками и пинал ногами. Кровь заливала мне глаза, мне казалось, что от боли я сейчас потеряю сознание. Я сжала зубы, чтобы не стонать и не кричать. Наконец, я отключилась.

Я не знаю, сколько времени прошло. Когда я очнулась, надо мной стоял Родриго с моей платиновой банковской картой.

– Ах ты сволочь, ты умрешь в тюрьме, – простонала я. Один глаз почти не открывался.

Родриго взял меня за ухо и излишне четким голосом произнес:

– Лариса, скажи нам ПИН-код, и мы тебя отпустим.

Может быть, сказать им код? Все-таки жизнь дороже. Жизнь, рассвет и закат, любовь и боль. Боль, одна сплошная боль. Куда от нее спрятаться? Она обнимает нас, как воздух, и давит, разрывает сердце на части, как кровожадное животное.

– Лариса, неужели деньги действительно дороже всего? Мой друг психопат. Скажи нам код. Давай, тебе некуда деваться, иначе мы убьем тебя. Нам придется так поступить.

– Я не скажу код. Мне не дорога жизнь, я хочу умереть, – простонала я. – Я не люблю на самом деле Пьера, мы можем скоро расстаться, мне нужны эти деньги для лечения от бесплодия.

– Ты врешь. Все хотят жить.

– Не все! – в истерике крикнула я. – Я не хочу.

– Лариса, ты нормальный человек или нет? Неужели ты хочешь сдохнуть здесь как собака?

Лицо Родриго перекосило от злости.

– А ты не боишься этого? – я увидела, что у толстяка в руках молоток.

– Нет, прошу вас, нет! – застонала я.

– Скажи нам код и ничего не будет.

Он подставил старинный стул с резной спинкой. И положил на него мою ногу.

– Нет! – закричала я.

– Я раздроблю тебе коленную чашечку, если ты не скажешь, – заорал толстяк. Его лицо, искаженное злобой, смешанной с какой-то непонятной радостью, было страшным. Наверно, именно так выглядит дьявол в преисподней.

У меня перед глазами пронеслась вся моя жизнь. Детство в Самаре, институт, прекрасные ночи со Славой, чувства, переполнявшие меня, как ароматы – весенний сад. А потом все было плохо, плохо, плохо, и напрасно я надеялась на что-то светлое, на то, что все изменится. Боль не прекращалась, не прекращалась много лет. Все пройдет. Я представила себя в гробу и строгих людей из высшего общества, деликатно скучающих во время прощальной речи пастора. И все меня похоронят как миллиардершу из России, которой я никогда не была. И пускай, пускай так и будет. Моя мечта так и не исполнилась. Я не нашла покоя, не нашла радости, все было обманом, миражом, и боль, нервное напряжение, тоска, сожаления, кошмарные воспоминания, мои демоны всегда были со мной, как ночь, которая всегда приходит после заката. Нет, я больше не могу, пускай я умру сейчас, так будет лучше, я обрету покой, отправлюсь в страшную, бездонную пустоту, которая забирает после смерти наши измученные души, как ненасытный дракон.

– Нет, я ничего не скажу.

Толстяк ударил меня молотком в коленную чашечку один раз.

Я заорала не своим голосом от дикой боли.

– Ну что, теперь скажешь?

– Я ничего не скажу! – простонала я.

– Говори!

Если я останусь жива, скорее всего, стану инвалидом.

Он озверел и стал ударять меня снова и снова. Я уже ничего не чувствовала, только одну дикую, невероятную боль, мне казалось, что мои глаза сейчас вылезут из орбит и сердце разорвется. Я орала, как умирающий в мучениях бешеный зверь. Родриго что-то кричал, но я не разбирала слов. И, наконец, все исчезло.

Когда я очнулась, все было как в тумане, вроде бы надо мной стоял ангел в белых одеждах.

Оказывается, загробная жизнь существует, и, похоже, мне повезло с моим местопребыванием в вечности.