Нойшарэ Л’Оттар

Вывалившиеся — в буквальном смысле этого слова — из очередного дверного проема прямо на нас мужчины выглядели… жутко. Я видела больных, видела много мертвецов, убивала сама и никогда не боялась трупов, но сейчас едва удержалась, чтобы не отшатнуться. Возможно, даже с паническим воплем.

Они напоминали персонажей какой-то древней страшилки, мрачной сказки: оживших мертвецов, не нашедших покоя душ, которые якобы поднимаются из мест своих захоронений и бродят по окрестностям в поисках свежей крови. У мага колоритный внешний вид усугублялся наливающимся обширным синяком на пол-лица, разбитой губой и сломанным носом, а северянин… он в обычном-то виде мог вызвать оторопь у кого-то слабонервного, а сейчас выглядел откровенно чудовищно. Серебристую кожу покрывала тонкая сетка трещин, какая бывает на земле в степи в разгар лета, потрескавшиеся губы заметно кровили, а глаза из-за полопавшихся сосудов казались совершенно красными.

Когда Таллий бесцеремонно схватил меня за руку и потащил следом за Ларом, я в первый момент аж задохнулась от возмущения, а потом пришла в себя и — промолчала. Чутье подсказывало, что мужчине сейчас совсем не до моих мелких обид и недовольства, что держится он на одном упрямстве, и хорошо, что есть силы идти. Да еще очень кстати вспомнились слова Тагреная о воспитании, которое порой руководит поступками на рефлекторном уровне. Наверное, глупо требовать от человека, который всю свою жизнь учился прятать женщину за спину, готовности вот так с ходу в экстремальной ситуации встать с ней плечом к плечу. А высказаться я смогу и потом. Лучше всего предварительно хорошенько обдумать то, что буду говорить, и… все остальное. Включая собственные ощущения от этого прикосновения и сопутствующие эмоции.

Этот жест северянина, ощущение своей руки в мужской ладони не раздражали. Сердили как посягательство на свободу, как вторжение в личное пространство, но на сознательном уровне, когда я об этом задумывалась. Более того, ощущение это было приятным. Не как поцелуй, совсем иначе. Непонятно, но как будто знакомо.

Почти всю дорогу я думала об этом и пыталась сообразить, что именно ощущаю, а потом наконец поняла: доверие. Не жесткие тиски, в которые меня зажали против воли, а… надежную крепкую руку, помогающую и поддерживающую. Не мужчину, посягающего на мою свободу и желающего запереть в клетке, а кого-то близкого, понимающего, важного, достойного доверия и знающего, как лучше. Как Лар.

Последняя мысль и ассоциация вызвали почти панику своим очевидным противоречием действительности. Это северянин — понимающий? Это этот бледнорожий чужак, которого я почти не знаю — достоин доверия? Настолько, что удостоился сравнения с Ларшакэном?!

Впрочем, глупо отрицать очевидное, Таллий действительно походил на отставного старшину. Не внешне и даже не столько характером, сколько непоколебимым внутренним спокойствием и уверенностью. Как и Лар, он явно отдавал себе отчет в каждом поступке, понимал, какими окажутся последствия, и был готов в полной мере за них ответить. Может, не всегда, и какие-то спонтанные эмоциональные проявления тоже были ему свойственны, но… ведь и Ларшакэн много лет назад, даже служа Пограничным, совершил очень нерациональный поступок, на который не имел права: помог старому другу спасти его дочь.

Не знаю, до чего бы я додумалась в итоге, но у основания ратуши нам пришлось забыть об отвлеченных мыслях. Откуда-то возникли люди, которые в моем представлении должны были вообще-то неотлучно находиться в башне и, возможно, даже попасться нам на дороге: комендант, многочисленная стража, какие-то женщины, даже дети. Все эти люди суетились, кричали, мешали друг другу, нам и страже, пытавшейся навести порядок.

Командирский голос Лара, зовущий целителя, с легкостью перекрыл общий гам, даже заставил его на несколько секунд утихнуть. Нужный специалист, к счастью, обнаружился поблизости, и не один. Так что мага поспешили забрать, а Таллий, отмахнувшись от попыток уложить на носилки и его, аккуратно поставил меня рядом с отставным старшиной и только после этого явно нехотя разжал руку. Меня тоже попытались увести, чтобы обработать рану на руке, но я клятвенно пообещала зайти чуть позже: возле ратуши объявился Таймарен, и с ним стоило объясниться. А рука… что — рука? Даже почти не больно. Лар тоже не стал настаивать на немедленном оказании помощи. Видел, что рана несерьезная, а над подобными мелочами он никогда не трясся. Не северянин, чай!

От размышлений о последнем, которые непременно испортили бы настроение, меня спас тот же самый Тай. Появление следователя — то есть явно старшего по званию — стражу приободрило и дисциплинировало, так что порядок восстановили в считаные секунды, и тут же начались расспросы.

Поскольку никто никого никуда не уводил и слушать не мешал, вскоре я уже знала еще одну точку зрения на события в башне. Выяснилось, что всех ее обитателей заперли в тех комнатах, в которых они находились до полуночи. Двери просто перестали открываться. Их пытались ломать подручными средствами и магией, но не преуспели, и те, кого угораздило проснуться среди ночи и попытаться выйти куда-то, хотя бы даже в уборную, оказались замурованы до рассвета. Разумеется, подобное не добавило людям самообладания, и когда башня выпустила обитателей на свободу, они дружно бросились прочь, боясь повторения. Среди запертых оказались и патрули стражи, что деморализовало даже Пограничных: те привыкли сражаться с реальным, видимым противником, а не со взбесившимися не открывающимися дверями.

— Нойшарэ, Ларшакэн, а вы-то как здесь оказались? И что можете сказать? — Нас следователь оставил на закуску и подошел только тогда, когда с остальными все более-менее прояснилось.

— Я даже не знаю, с чего начать, — заговорил Лар с задумчивой улыбкой. — Во-первых, в «личной» части ратуши есть три трупа перевертышей, которые накинулись на нас с Ойшей, надо бы их найти и подобрать. Во-вторых, где-то там же, на верхних ярусах, произошла авария в алхимической лаборатории, так что я бы от беды подальше вообще всех вывел наружу. А ну как рванет? Правда, где именно эта лаборатория находится, я не имею ни малейшего представления. Могу только сказать, что она на самом верху, выше того яруса, где вы найдете трупы перевертышей. Судя по тому, что за годы службы я ее ни разу не видел и о существовании в башне чего-то подобного даже не слышал, это какая-то редко посещаемая комната. В общем, у ужастика надо спрашивать подробности. Если выживет. Его сейчас целители утащили, и выражения лиц у них были не очень-то довольные.

— У кого лицо будет довольным, если его поднять с постели до рассвета, пугая какой-то катастрофой в ратуше? — с рассеянной улыбкой проговорил Таймарен, что-то записывая. — Ладно, я вас понял. Попозже приду, расскажете подробнее, а пока можете идти. Ойша…

— Первым делом к целителям! — оборвала я его, недовольно поморщившись. Распрощавшись, мы двинулись прочь с площади. — Лар, а ты сможешь зашить мне руку сам?

— Смогу, но не буду, — спокойно отмахнулся он. — Дойдем до госпиталя, пусть тебя профессионалы заштопают, аккуратнее выйдет.

— Да что мне эта аккуратность, главное…

— Ойша, я сказал, в госпиталь, — оборвал мужчина, и я покорно кивнула.

Идти к целителям не хотелось, но не настолько, чтобы спорить из-за этого с Ларом. Честно говоря, было попросту лень тащиться до госпиталя и ждать, пока кто-то из его работников найдет на меня время. В остальном же я признавала правоту старшины: он вояка, а не костоправ, и хоть способен оказать помощь в полевых условиях, совсем не обязательно заниматься этим в городе.

Госпиталь находился внутри стен, в самой безопасной части Баладдара, возле выезда из города, так что идти было достаточно далеко. Первые повороты и переулки мы преодолели в молчании, а потом я не выдержала хаотически мечущихся мыслей, перескакивающих с одного на другое, и решила начать разговор. Все же поделиться наболевшим и спросить совета.

— Лар, а скажи, пожалуйста… только не смейся! Как люди влюбляются?

Он растерянно крякнул и покосился на меня настороженно:

— Что значит — как?

— Ну… почему? Почему в одних влюбляются, а в других — нет? Как это происходит? И что люди при этом чувствуют?

— Котенок, на этот вопрос люди поколениями ответить не могут, а ты хочешь по дороге получить от меня короткую справку! — Он отчего-то недовольно нахмурился и качнул головой.

— Нет, я кое-что знаю, я же образованная, — с легким смущением возразила ему. — Про химию знаю, знаю, что мы на запахи ориентируемся, хоть и не осознаем этого. Но… неужели только на них? Вот прямо понюхал — и влюбился? Так же не бывает.

— Запахи на другое влияют, — ухмыльнулся старшина. — И с любовью у этого чувства не так-то много общего.

— Я это знаю, я… знаю, почему ты любишь Кану. Вы замечательно понимаете друг друга, вам хорошо и уютно вместе, есть о чем поговорить. Но разве можно влюбиться в человека, с которым почти совсем не знаком? — вздохнула тяжело, не заостряя на этот раз внимания на смущении самого Пограничного.

Вот чего я совсем не понимала, так это причины, по которой эти двое еще не поженились, но говорить сейчас хотела не о том.

— А-а-а, вон ты к чему клонишь, — сообразил Ларшакэн. — Дай угадаю, на эти мысли тебя натолкнул бледнорожий?

Я только кивнула, не вдаваясь в подробности, а Лар глубоко вздохнул и продолжил:

— Понятия не имею, что можно тебе ответить. Ты молодая девчонка, никогда не влюблялась, должно же было это когда-то случиться. А что в него… да Белый знает! Я ж не баба, чтобы знать, чем тебе так этот тип приглянулся! Ну, морда хоть и странная, но смазливая… В отряд я бы его, положим, взял без разговоров, и легко могу объяснить почему. А что ты в нем нашла, извини, сама думай. Могу сказать только, что ничего ненормального в этом нет. Имею в виду, в том, чтобы влюбиться в малознакомого человека. Все-таки влюбленность — это не любовь, чувство короткое и скоротечное.

— Да я вообще не уверена, что это именно… оно. — Я раздосадованно поморщилась, сверля мрачным взглядом камни мостовой. Лар покосился на меня, пару секунд задумчиво рассматривал вот так искоса, а потом со смешком заметил:

— Зато я уверен. Так что сама думай, чем он тебя зацепил.

— Он на тебя похож, — проговорила я неуверенно через несколько секунд. Лар запнулся, закашлялся, подавившись, но переспрашивать не стал и уточнил осторожно:

— Это чем именно?

— На тебя и на отца. Он… надежный. Сильный. Уверенный. Какой-то… настоящий, что ли. И ты бы видел, как он с этим своим хлыстом управляется! — В голосе проскользнули-таки восхищенные нотки, и отставной старшина в ответ расхохотался:

— A-а! Вот теперь мне точно все ясно. Мужик-то ни при чем, у него просто есть интересная железяка!

— Не без этого. — Я смутилась, но совсем слегка.

— Ладно, шутки шутками, но ты вообще задумывалась, чего от него хочешь? И хочешь ли чего-то?

— Я не знаю, — сокрушенно вздохнула в ответ. — Но, во-первых, он, похоже, не такой уж упертый и непробиваемый, как кажется на первый взгляд и из рассказов Грая. А во-вторых… кузню и Баладдар я в любом случае не брошу, — заметила чуть тише и гораздо тверже. — Я точно не собираюсь ехать с ним, в этом совершенно уверена. Просто пытаюсь разобраться в собственных эмоциях. Даже если в самом деле влюбилась, уж как-нибудь переживу! В конце концов, от этого еще никто не умирал.

— Не сердись, — проговорил Лар со вздохом и на ходу приобнял меня за плечи. — Я-то в любом случае на твоей стороне, но ты все-таки не руби сплеча и хорошенько подумай прежде, чем что-то предпринимать и говорить.

Таллий Анатар

До госпиталя я все же добрался на своих ногах, хотя благодарить за это стоило сопровождавших меня магов. Один из них шел возле носилок, на которых пара дюжих парней из числа зевак с площади аккуратно тащила Тагреная, и, сосредоточенно хмурясь, что-то колдовал над ужастиком. А второй шагал со мной рядом, периодически искоса поглядывал и поддерживал магией. Причем поглядывал явно с одобрением.

Первые несколько часов в госпитале прошли, кажется, даже хуже, чем весь путь сюда. Чарами и какими-то препаратами целители выводили всю ту дрянь, которая попала в легкие и впиталась в кожу, и порой проскальзывали тоскливые пораженческие мысли о том, что смерть в бою была бы гораздо более приятным итогом. Впрочем, всерьез я об этом не задумывался и подобные рассуждения старательно от себя гнал.

В конечном итоге обнаружил себя на койке в небольшой комнатушке с узким окном, забранным частой решеткой. Сюда помещались только два узких лежака и небольшой стол с единственным стулом. Комната, впрочем, не казалась мрачной: светлые стены и магические светляки, кружащиеся под потолком, добавляли помещению уюта и простора.

К постели меня приковала сокрушительная, удушающая слабость. Не мутило, и ничего не болело, и это можно было считать плюсом, но даже дышать удавалось с трудом и потому казалось, что до лечения я чувствовал себя лучше. Хотя и отдавал себе отчет, что тогда держался на адреналине, упрямстве и рефлексах, и надолго их не хватило бы.

Когда стихийник, числившийся здесь, судя по одежде, медбратом и, кажется, занимавшийся только переносом пациентов с помощью телекинеза, ушел, оставив в комнатке после своего ухода мягкую ватную тишину, я провалился в сон. Однако проспал, если верить внутренним часам, совсем недолго и очнулся от негромких звуков голосов и шагов: на вторую койку, доселе пустовавшую, укладывали пациента. В процессе участвовали двое, тот же стихийник и немолодой целитель, сопровождавший больного. Того окутывал странный полупрозрачный кокон из тускло светящихся нитей. Магия обычно не имеет внешних проявлений, заметных неодаренным, но здесь то ли магия была особенная, то ли ее было слишком много.

— Проверять каждые полчаса, если что — зовите меня, — велел целитель своему спутнику и обернулся ко мне: — Так, а тут у нас как дела? Хм. Прекрасно! Здоровый выносливый организм — это замечательно, завтра уже бегать сможете. Недалеко и небыстро, но зато на своих ногах. Как самочувствие?

— Вяло, — отозвался я. — Чего мы там надышались?

— Чего вы только не надышались! — весело сообщил маг. — Ваше упрямство пришлось очень кстати. Обычно в пациентах это дурное качество, но в вашем случае организм был… как бы это лучше сказать? Достаточно мобилизован и активно помогал нам избавлять его от лишнего. В противном случае вы находились бы в том же состоянии, что и ваш товарищ, — он кивнул на соседнюю койку.

Я машинально проследил за взглядом целителя и не удержался от недовольной гримасы, разглядев за всполохами света профиль Тагреная.

Даже в госпитале от него покоя нет…

Мое выражение лица собеседник истолковал, кажется, неправильно, поэтому поспешил успокоить. Достаточно своеобразно.

— А вообще я погорячился, до такого состояния вы бы не дошли. Хаоситу досталось гораздо больше, мы его еле откачали, но сейчас жизнь его вне опасности. То есть, как я понимаю, разговаривать вы можете? — Целитель резко перескочил на другую тему: — Там следователь просил, как только кто-то из вас двоих очнется, сообщить ему.

— Сообщайте, — вяло отмахнулся я.

Целитель находился рядом всего несколько секунд, но уже начал невероятно раздражать своим присутствием, омерзительно довольным выражением лица и бодростью. Наверное, это какой-то особенный талант — выводить людей из равновесия одним своим видом. Или дар, если пациенты от этого спешно идут на поправку, лишь бы не общаться с лекарем дольше необходимого.

Следователь явился не один, в компании какого-то щуплого шустрого паренька. Последнего, впрочем, отослал после первого же вопроса: «Где находится лаборатория, которую вы разнесли?» Похоже, изолировали помещение на славу, ничто не просочилось наружу.

Я честно описал события, произошедшие в ратуше, пересказал то, чем поделился Грай. История пока почти целиком состояла из белых пятен, но отдельные фрагменты прояснились. По крайней мере, навязчивые попытки затащить Тагреная в ратушу объяснились. А вот с чем-то другим помочь собеседнику я уже не мог: в конце концов, я здесь совсем по иному делу и расследованием Анагора интересовался постольку-поскольку.

Когда Таймарен ушел, в первые несколько мгновений я наслаждался тишиной и отсутствием необходимости с кем-то разговаривать. Причем дело даже не в слабости, я просто не привык непрерывно столько говорить. Старейшины очень ценили краткость, поэтому любые доклады занимали по нескольку минут, в остальное время я тоже не отличался общительностью, да и не с кем было особо говорить, а следователь дотошно расспрашивал меня о каких-то деталях больше получаса.

Правда, долго радоваться одиночеству и тишине не пришлось. Сон ушел вовсе, и, несмотря на тяжесть в теле, голова стала до отвращения ясной.

Думалось мне в основном об Ойше. И чем больше я о ней думал, тем тяжелее делалось на душе. Зря я поддался порыву — и в лавке, когда назвал ее на «ты», и уж тем более потом, в переулке, когда поцеловал. Меня к ней влекло, и я не мог найти объяснения этому влечению. Оружейница совсем не походила на женщину в моем представлении, выводила из себя упрямством — но именно им и нравилась. Цепляла своей непохожестью на всех остальных, твердым характером, волей. Она красиво смотрелась с мечом и своим странным ножом в руках, и от понимания, что я нахожу красивым, делалось не по себе. Женщина должна дарить и оберегать жизнь, а не убивать и творить оружие. И все же Нойшарэ меня привлекала. Во всех смыслах.

Я попробовал представить ее дома, у себя на родине, и от этих мыслей сделалось тоскливо и гадко. Она настолько не вписывалась в привычный мне мир, что казалась полной противоположностью решительно всего, что я знал. Причем дело было не только в самой Ойше, но и в том мире. Он ее не примет, просто не сумеет, не хотелось даже думать, как отреагируют на появление подобной жительницы старейшины и простые люди.

Талтар… консервативны. Некоторые вещи вроде более удобных предметов быта и одежды мы переняли у Турана легко, быстро и к общему удовольствию, изучили их язык, в обиход вошли их фамилии, но обычаи таров мы считали дикими, неправильными и даже мысли не допускали, чтобы что-то из этого взять себе. Да они и не были нам нужны: не те условия в Белом мире, чтобы позволить себе жить так, как живет Туран.

Я почти полжизни скитался по миру и за эти годы научился признавать за инородцами право жить так, как они того хотят. Согласился с тем, что понятие «диких обычаев» относительно, что каждый называет дикостью то, чего не приемлет сам. В сердце эта истина приживалась с трудом, но я всякий раз напоминал себе о ней. Я сумел бы принять Ойшу такой, какая она есть, — с трудом, со скрипом, но наверняка смог бы. А вот мой мир такой покладистостью не отличался. И в случае столкновения его с оружейницей, боюсь, победа осталась бы не за девушкой. Это был бы как раз тот случай, когда интересы всего народа ставятся выше интересов единственного существа, пусть даже женщины. И если бы у старейшин не получилось ее сломать и перекроить по привычным лекалам, оружейницу просто убили бы.

Бывают случаи, когда сложившуюся систему необходимо сломать, когда стоит рискнуть и пойти против нее. Но удобство и желание одного человека — определенно недостаточно весомый повод для этого. Вернее, попытаться можно было бы, но только если бы я видел хоть один шанс на успех и рисковал только собой. Рисковать Ойшей из-за этого точно не собирался.

А остаться здесь… меня не так уж смущал климат: в конце концов, мне и в пустынях приходилось бывать, и выжил, да и вообще проводил на равнинах больше времени, чем дома. Главная проблема заключалась в том, что меня, скорее всего, попросту не отпустят. Как это ни банально, я слишком много знаю. Не говоря уже о том, что никто из талтар никогда не жил за пределами Белого мира, и такого отступления от традиций старейшины точно не потерпят. Если я просто не вернусь, придет кто-то, кто убьет меня. Себя не жалко, жалко, что вместе со мной наверняка уничтожат и то, ради чего я посмею не вернуться. В назидание.

Оставалось лишь мысленно корить себя, что по доброй воле, поддавшись порыву, окончательно запутался в этих эмоциях. А еще отгонять грезы о несбыточном и давить в себе иррациональное желание плюнуть в лицо ветру и все-таки рискнуть.

Может, мне и не доводилось прежде влюбляться, но я знал, что это чувство быстро проходит. Уж как-нибудь справлюсь с собой.

Долго и сосредоточенно предаваться мрачным мыслям мне не позволили. Тагренай, даже без сознания, оказался утомительным соседом. К нему постоянно кто-то заходил, окликал и ругался, что маг до сих пор не пришел в себя. Судя по тому, что это попеременно делали разные люди и выглядело большинство из них совсем не местными, пробуждения главного героя ждала целая толпа. Своими посланиями он, похоже, поднял настоящую панику в рядах соратников, и Баладдар теперь переживал нашествие сотрудников Тайной канцелярии, а также сочувствующих и привлеченных.

Одна радость, в помещениях госпиталя царила благословенная прохлада.

Первый день, прикованный к постели, я просто не мог ничего поделать, а на следующее утро почувствовал себя гораздо лучше и решил, что выздоравливать дальше предпочту в одиночестве. Целитель такого поведения не одобрил, но настаивать не стал, снабдил меня рецептом и настоятельно порекомендовал беречь себя.

Одежду мне вернули, даже отчищенную от крови, вот только состояние ее оставляло желать лучшего. Дырявая рубашка даже на лоскуты не годилась, ткань истончилась настолько, что едва не просвечивала насквозь, и казалось, что вот-вот расползется прямо в руках. Штаны оказались крепче и только полиняли и пошли какими-то пятнами, сапоги вообще выглядели прилично, хотя для носки все равно не годились: кожа задубела настолько, что они с трудом гнулись. Увы — и вот это было по-настоящему обидно — пострадала и накидка. Не так, как могла — мех горного кота пропитан магией, и это его защитило — но все равно потускнела и несколько полиняла. А что стало с талхай, я даже думать не хотел.

Айш.

Приехал, называется, поработать с архивами…

Очень надеюсь, Тагренай скоро очнется. На этот раз я ему все-таки предъявлю счет за ущерб!

В общем, госпиталь я покидал не в лучшем настроении, да и чувствовал себя пока плохо. Не так, как вчера, но все равно было муторно, и тело слушалось с трудом. Но чувства эти вскоре отошли на второй план: выходя из госпиталя, я столкнулся с Нойшарэ.

— Привет. Выглядишь гораздо живее, чем вчера, — с неуверенной улыбкой ответила она на мое приветствие.

— Это не может не радовать. А ты здесь… как?

— Заглянула на перевязку. — Она недовольно наморщила нос, неопределенно взмахнула рукой, на которой белел бинт. — Глубокая царапина, но Лар решил перестраховаться, да к тому же этот целитель его давний приятель. А так вообще мне на Рыночную площадь. Ты не знаешь, Грай очнулся?

— Тагренай нынче всем нужен, — заметил я со смешком. — Целитель говорит, раньше завтрашнего дня можно об этом даже не думать.

— Вот же зараза. — Ойша состроила недовольную гримасу.

— А тебе-то он что успел сделать?

— Лично мне ничего, просто уже очень хочется, чтобы вся эта катавасия прекратилась. Приехала куча чужаков, и город как будто с ума сошел. Обвинять в этом Грая, конечно, нельзя, но мне кажется, если бы он сейчас находился в сознании, все это происходило бы как-то более… организованно, что ли?

— А ты хотя бы примерно знаешь, что происходит в городе? Расскажи, пожалуйста.

В первые мгновения разговор клеился с трудом: кажется, мы оба испытывали одинаковую неловкость и не знали, как вести себя сейчас. Мне, с одной стороны, очень хотелось вспомнить о поцелуе, сказать что-то ласковое, правильное, хорошее. Но с другой — я прекрасно помнил все свои рассуждения на эту тему и понимал, что гораздо лучше сделать вид, что ничего не было. Если я понимаю, что не имею ни единого шанса получить то, что хочу, зачем усугублять ситуацию и делать еще больнее? Ладно бы только себе, но…

Во мне крепла уверенность, что чувства Ойши близки к моим собственным. Если бы она сердилась на меня или обижалась, то не шла бы сейчас рядом и не искала бы, как я, темы для разговора, чтобы заполнить пустоту и отвлечься от щемящего чувства недосказанности. Девушка поглядывала искоса, хмурилась, и в задумчивом взгляде ощущался привкус горечи.

Хорошо, что нам было о чем поговорить, не рискуя коснуться опасной темы.

Нойшарэ Л’Оттар

Самым неприятным в сложившейся вокруг ратуши ситуации было навязчивое желание пойти в госпиталь и тихо и незаметно придушить ужастика подушкой. Совсем неуместное, бесполезное, но такое горячее, что становилось даже немного неловко.

Дело в том, что коллеги Грая отреагировали на его призыв с достойным лучшего применения энтузиазмом и начали прибывать в город с полудня. Может, и раньше, но в нашу лавку они заявились именно в это время. Судя по скорости прибытия, добирались они не из столицы, а максимум из соседних лаккатов.

К вечеру стало очевидно, что это настоящее нашествие похуже всех прежних визитов Серых. А самое досадное, что город, похоже, пал почти без боя.

Из ратуши выставили всех обитателей и служащих, площадь оцепили стражи, и сейчас там заправлял какой-то немолодой маг, энергичный как бешеный искрий. Конечно, сделано это было отчасти для блага людей, потому что никто не знал, как поведет себя неведомое существо: покидать ратушу в ближайшем будущем оно явно не собиралось, да и вступать в переговоры не спешило, если вообще было на такое способно. И ограничься пришлые только этим, я бы слова не сказала против.

Беда в том, что дотошный Тагренай успел отправить какой-то на диво подробный отчет о своих изысканиях, где не забыл упомянуть меня добрым и, увы, не единственным словом. Клетку с Серым переместили на площадь, туда же попытались переселить и меня, причем, боюсь, в соседнюю клетку, но тут вступился Лар. Все логичные аргументы чужаков о важности и необходимости их исследований не только для страны, но и для Баладдара, разбивались о суровую морду отставного Пограничного и короткую, многократно повторяемую фразу «через мой труп». На конфликт с ним благоразумно не пошли, поэтому пошли на компромисс: в полевой исследовательский лагерь, расположенный на краю Рыночной площади, меня обязали ходить как на работу и торчать там с утра до вечера.

Просидев полдня истуканом на стульчике в палатке, я с отчаянием утопающего уцепилась за возможность отсрочить продолжение тоскливого просиживания штанов и согласилась сходить на перевязку в госпиталь. Даже удостоилась похвалы от целителя за аккуратность и прилежание, с которых стоило брать пример каждому пациенту.

Увы, приходить в себя ужастик не спешил, а кроме него, призвать разбушевавшихся магов к порядку явно было некому.

Но имелся во всей этой странной ситуации и плюс: ничего секретного исследователи в происходящем не видели, меня воспринимали как предмет интерьера и без оглядки обсуждали при мне все промежуточные результаты и обнаруженные закономерности.

Так я узнала, что Тагреная действительно планировали принести в жертву, что должно было укрепить клетку, причем планировали именно благодаря его огромной силе. Судя по всему, жертвы для поддержания заклинания требовались редко, раз в несколько десятков лет, но каждая следующая должна была быть значительно сильнее предыдущей, и ныне живущих магов подходящего потенциала насчитывалось всего около десятка, заманить же Грая оказалось проще. Одно дело заманить в ловушку любопытного и азартного мальчишку, и совсем другое — циничного осторожного мастера, который просто уедет при первых же признаках опасности.

Во время драки в алхимической лаборатории, подробности которой не слишком-то интересовали магов, среди прочего пострадал тот самый нож, с которого все началось и который приносил мне на освидетельствование Тагренай. Однако жертву, очевидно, собирались приносить именно им, им же приносили предыдущие, и лично мне это объяснило причину неприязни клинка к Граю: если он активно «питался» кровью именно хаоситов, неудивительно, что «привык». А вот кого еще убивали этим ножом, было неясно, а исследователи не спешили выяснять. Не исключено, что эти мои слова ужастик просто им не передал. В любом случае изъеденный коррозией безнадежно испорченный нож все это время валялся на столе и никого не интересовал. Он сейчас казался жалким и вызывал у меня только сочувствие.

Некое подобие этого чувства вызывал и запертый в клетке сосед, Серый. В полном смысле пожалеть это существо я не могла, слишком много боли его сородичи принесли городу и лично мне, но… кажется, гуманней было бы его прикончить. Ученые не пытали и не так чтобы очень мучили тварь, но выглядела она жалкой и потерянной. Забившись в угол, прижав уши, периодически тихонько жалобно поскуливала на одной ноте и испуганно косилась в сторону ратуши, отделенной от нас полотнищем походного шатра.

Если верить словам магов, именно освобожденная от оков чужой воли сущность в ратуше столь угнетающе действовала на Серого, причем эмоции существа можно было толковать как аналог простого человеческого стыда. Исходя из этого, а также других обстоятельств, исследователи только подтвердили предположение о связи тварей с плато и обитателя ратуши. Более того, эта загадочная сущность явно имела определенную власть над Серыми, природа ее пока оставалась непонятной. То есть предположения имелись, но утверждать что-то наверняка маги не брались.

Большие надежды исследователи возлагали на найденные в лаборатории записи, зачарованные от внешних воздействий и потому почти не пострадавшие ни от времени, ни в результате погрома, а также не оставляли надежды разговорить сущность. Складывалось впечатление, что последняя просто не желает контактировать с людьми и снова чего-то ждет.

Моя связь с сущностью тоже подтвердилась, но о ее природе также никто не мог пока сказать ничего внятного, и снова все упиралось в записи и лабораторные журналы. Некоторые из них были очень старыми и, вероятно, лежали там с самого основания ратуши. Оставалось ждать результатов.

Рассказанная Таллием в ответ история не случившегося жертвоприношения Грая вызвала у меня массу эмоций, основной из которых было возмущение. И хоть северянин недовольно морщился в ответ на мои ругательства в адрес безалаберного ужастика, я видела, в глубине души он полностью разделяет это недовольство.

На площади, куда мы вскоре вышли, царила непонятная суета. Туда-сюда с шальным видом рысью пробегали законники, прямо на брусчатке лагерем встали несколько больших групп нищих — во всяком случае, ни на кого другого эти оборванные и ужасно худые обросшие люди не походили. Вокруг островками спокойствия возвышались Пограничные, пристально озирающиеся по сторонам. Было не похоже, что они охраняют или сторожат оборванцев; скорее, их позвали сюда для предотвращения возможных беспорядков.

— А это что такое? — тихо пробормотала я себе под нос, не столько ожидая ответа от своего спутника, сколько выражая общую растерянность.

Таллий неопределенно пожал плечами и уточнил:

— Куда тебе надо было идти?

— Вон к тому типу, длинный такой, в сером, — пояснила я на ходу.

Северянин кивнул, и в следующее мгновение мою ладонь перехватила его затянутая в перчатку рука, после чего мужчина потянул меня за собой, откровенно прикрывая от людей, более того, явно вознамерившись обойти площадь вокруг, а не срезать напрямик.

В первое мгновение я растерялась, потом возмутилась, но потом взяла себя в руки и, замедлив шаг, мягко и настойчиво потянула руку на себя.

— Таллий… — позвала, стараясь, чтобы голос прозвучал спокойно.

Мужчина не стал меня удерживать, напротив, без возражений разжал ладонь, на мгновение остановился, бросил на меня растерянный взгляд и, поморщившись, проговорил — не то нехотя, не то виновато:

— Извини, я машинально.

— Я так и подумала, — сказала примирительно. Ругаться с северянином сейчас не хотелось, да и ситуация того не стоила. Тем более что настаивать на своей правоте мужчина не стал, так что я решила не заострять и предпочла сменить тему: — А что случилось с твоими руками? Если это какой-то жутко неприличный вопрос, извини, я не хотела обидеть.

— Ничего неприличного, — поддержал мою инициативу мужчина. — Да и загадочного там ничего не случилось, обычный несчастный случай. Я первый раз покинул Белый мир… то есть горы, оказался в поселении таров, равнинных жителей. Мне дали обычное задание — сопровождать обоз. Отправление назначили на утро, а ночью на постоялом дворе случился пожар. Магов поблизости не оказалось, здание деревянное, старое, вспыхнуло трутом. О тушении и речи не шло, пытались спасти людей и хотя бы самое ценное из вещей. Вот я тогда и обжегся. Был бы рядом целитель, обошлось бы меньшей кровью, но — не повезло.

— Да уж. — Я задумчиво кивнула. — Ну, вот и пришли. Ты куда дальше?

— А дальше я бы предпочел все же узнать, что тут происходит, — с легкой улыбкой заметил он.

Найти ответы на интересующий вопрос удалось без труда, хватило разговора со взбудораженным и довольным исследователем. Оказалось, подтвердилось еще одно предположение Тагреная, не зря он так прицепился к этим дудкам Кузнеца: к шахте вел подземный ход прямо от ратуши, из подземелий, и работали там отчасти пропавшие без вести, а отчасти — перевертыши.

Кое-кто из последних, по счастью, оказался в курсе ситуации и рассказал много интересного. Немногочисленные остатки этого народа — буквально считаные десятки — были прикованы к Баладдару. Сущность, заключенная в ратуше, действительно оказалась чем-то вроде бога-правителя перевертышей, примерно как Праотец для северян. Ее плененное положение вынуждало весь народ подчиняться тому, кто служил тюремщиком, а являлся им прямой потомок Кавираша Л’Амишшара. Тут Грай снова угадал: обычные чары на крови давно потеряли бы силу, но они неизменно обновлялись с каждой принесенной жертвой, укреплявшей клетку.

Да и чары забвения были привязаны именно к последней, поэтому сила Тагреная позволяла ему игнорировать проклятие. А вот что именно защищало от тех же чар меня, Таллия и Ларшакэна — оставалось пока неясным.

Тагренай Анагор

Знал бы, сколько народа резко возжелало моего внимания, не просыпался бы.

Шутка, конечно, куда бы я делся! Жить хотелось, а жизни иногда свойственно подкидывать проблемы и временные трудности.

Если совсем уж честно, проблем как таковых по пробуждении не обнаружилось, наоборот, они наперебой пытались решиться, тесня друг друга и желая рассказать о себе. Просто слишком уж резким оказался переход от тяжелого рваного забытья к бурной деятельности или, вернее, бесконечным разговорам.

Первым, наплевав на высокопоставленных пришельцев из столицы и окрестных лаккатов и воспользовавшись собственным знакомством чуть ли не со всем персоналом госпиталя, до меня добрался еще более осунувшийся и издерганный, чем в предыдущую встречу, Таймарен. И я искренне этому обрадовался: следователь более-менее ввел меня в курс дела в обмен на подробный отчет о событиях в лаборатории. Рассказал-то я спокойно и быстро, а потом начались вопросы. Прямо скажем, ожидаемые.

— Меня больше всего интересует одно: чего вы ждали? Ладно, про побег я понял, вы не вспомнили, да и астрономические вопросы я успел прояснить. Но потом? Вы же очень сильный маг, а рен Анатар — отличный воин, зачем вы позволили себя приковать? Зачем было доводить до такого?

— Это не я, — ответил со вздохом, чувствуя, насколько глупо прозвучат мои слова.

— Что — не вы? — предсказуемо удивился собеседник.

— Я не рассказывал вам, как на меня повлияло знакомство с существом в ратуше?

— Даже если рассказывали, я не помню, как и всего остального, с ним связанного. До позавчерашнего дня, разумеется, — пояснил следователь.

— В общем, в первое наше знакомство я чуть не отбыл на суд к богам. Во всяком случае, ощущение было именно такое. Однако практика показала, что цель сущность имела совсем другую. Скажем так, она проторила некую тропинку к моему подсознанию и оставила себе рычаги для воздействия. Учитывая, что власть она — по крайней мере, прежде — имела только на площади, заметить это раньше шансов было немного. Ну а когда я оказался возле башни в нужный момент, наступило какое-то странное помутнение. С одной стороны, я вроде бы действовал сам и все, что творил, творил исключительно по собственной инициативе, но с другой — цели мне ставили извне.

А остальные поступки, не считая самого факта моей сдачи в плен, вполне логичны. Когда возникло подозрение, что меня назначили на роль жертвы, я на всякий случай поинтересовался некоторыми подробностями подобных ритуалов. Найти удалось немногое, все-таки знания эти много лет уже относятся к числу запрещенных, по крайней мере, для широкой общественности. Но мне и этого хватило. Общеизвестно, что кровь как таковая имеет большую силу, особенно — кровь мага. А книги дополнительно подсказали, что кровь жертвы, пролитая силой, и кровь, отданная добровольно, несут… скажем так, противоположный заряд. Если чужой кровью и жизнью, которая многократно усиливает жертву, намеревались укрепить клетку, то добровольно пролитая кровь совершенно расшатала чары. Насколько я понял, хоть момент принесения жертвы Навираш и упустил, разрушить все то, что сумели нагородить его предшественники, оказалось не так-то просто. Если бы он умел, он бы смог восстановить все как было, но наш противник, к счастью, пренебрегал точными науками. Подозреваю, ритуалы он начал изучать очень недавно. Скорее всего, родной отец не посвящал его ни во что до тех пор, пока был жив прямой наследник, а после у лакката не осталось другого выбора. К тому же явно имело значение конкретное место, в котором требовалось принести эту жертву, поэтому меня и вынудили согласиться на кандалы: рисунок служил точкой привязки. А сейчас клетка, насколько я понимаю, окончательно рухнула или как минимум перестала этой сущности мешать. Но подробности надо изучать на месте, я, уходя, смутно осознавал окружающую реальность.

— Родной отец? — растерянно переспросил следователь.

— Я предполагаю, что отцом Раймэра Л’Амишшара, нынешнего лакката, был другой человек, тогда как Навираш — на самом деле сын покойного, который, судя по всему, об этом знал. Правда, как это аккуратно проверить, не пустив слухов и не осложнив жизнь Раймэра, я пока не придумал.

— Ну, последнее сделать несложно, а аккуратность нам сейчас не так важна. Потревожу все-таки Венгора, слишком много к нему накопилось вопросов, — сообщил следователь.

— Кстати, как ваш советник по обороне? У меня сложилось впечатление, что он под каким-то воздействием. Хотя, возможно, это действительно болезнь.

— Проверим, — кивнул законник. — Но я сомневаюсь, что это на самом деле так: он в последние месяцы был достаточно плох, совсем не выходил из ратуши, а смерть сына его вовсе подкосила. Полагаю, он не доживет не то что до суда, даже до начала процесса. Но вернемся к сущности в ратуше. Почему она, коли обрела свободу, не спешит ею воспользоваться??? — вопросил следователь.

— Это у нее спрашивать надо. Может, ей там понравилось, — насмешливо предположил я. — Она не слишком-то интересовалась моим мнением и моими желаниями. Да, кстати! А как северянин, который был там со мной?

— Сбежал из госпиталя в гостиницу, — пожал плечами собеседник. — Он пострадал меньше вас.

— Это радует, — вздохнул я в ответ. — Его-то как раз я во все это втянул и здорово ему должен. А тела-то нашли?

— Нашли. То, что от них осталось, — поморщился Тайма-реи. — Впрочем, по обрывкам ауры сумели опознать. Все стражи оказались перевертышами.

— Я что-то такое и подозревал. Ах да, чуть не забыл, прояснилась еще одна деталь. Установили личность курьера, он действительно родом из Баладдара, из трущоб. Обычная история, потерял семью в один из набегов. Удалось разговорить его соседей, те сказали, что он и правда уехал в столицу и пребывал перед этим в сильном оживлении и непривычно хорошем настроении.

— То есть был не просто курьером, а заинтересованным курьером, который, по всей вероятности, знал, что именно везет?

— Похоже на то. И очень хотел добраться до цели. Но это только начало. Самое любопытное, что он всегда весьма нелестно отзывался о власти предержащей из ратуши и сроду никогда с ней не общался, да и от тамошних работников низшего звена держался подальше. Более того, по словам соседей, он верил только одному-единственному другу, который пропал без вести седмицу назад. С одной стороны, мало ли куда мог пропасть житель трущоб, но с другой — у него осталась дочь-подросток, у которой больше нет родственников и о которой он очень заботился, более того, старательно скрывал ее и прятал от всего мира.

— Так это же тот перевертыш, что напал на Ойшу! — сообразил я. — В городе не так много жителей, чтобы подобная история могла повториться в точности за какие-то несколько дней!

— У меня тоже появилось подобное предположение, — сообщил законник. — И оно подтвердилось. Тот покойник — действительно отец этой девочки. Судя по всему, когда чары, запирающие сущность в ратуше, начали слабеть, он предпринял попытку позвать на помощь, и послание — как раз его рук дело. Вернее, пытался что-то сделать не только он. Подтвердилось ваше предположение о выработках, незаконно ведущихся в ближайшей к городу дудке Кузнеца. Там работали частью — перевертыши, частью — обычные люди, первые под воздействием клятвы заодно выступали тюремщиками. Перевертыши, освободившиеся от каторжных работ на выработках, идут на контакт неохотно, но удалось установить, хоть и без доказательств, что с момента смерти старого лакката среди них сформировалось некоторое подполье, куда входили и родственники с друзьями из числа городских жителей, причем знали они только о шахте, и помощи просить было не у кого: верхушка замазана, и неизвестно, кому вообще можно доверять, а за пределами Приграничья они тем более никому не верили. Некоторые из перевертышей, в основном магически одаренные и самые сильные, находились в привилегированном положении, они жили на поверхности, выполняли работу там и даже имели право заводить семьи. Еще это относилось к женщинам, хотя бы их не заставляли работать в шахте, но были и мужчины, которых почти не трогали. Пожаловаться властям они не могли, поскольку тоже никому не верили, да и воля «хозяина ключа» мешала, а покинуть Баладдар — тем более не могли: их привязывала сущность из ратуши. Да и куда им идти, если все остатки народа здесь? Подозреваю, их сохраняли «на развод», иначе вид неизбежно вымер бы. Подполье же возникло потому, что наследник «ключа», отпирающего клетку, не умел как следует пользоваться своими возможностями, давал расплывчатые приказы и оставлял лазейки. Но ваша теория о том, что Навираш на самом деле — сын покойного лакката, многое объясняет. Мне было непонятно, почему выбор старика пал именно на этого человека, но родная кровь, полагаю, имеет смысл с магической точки зрения. То же самое тайное общество, надо думать, было причастно и к взрыву возле дома мастера Л’Оттар. Мы пытаемся вычислить всех причастных, даже до обысков пока дело не дошло.

— Вы только не предъявляйте им обвинения в попытке убийства, — попросил я. — Давайте считать, что они просто хотели меня припугнуть. Я им даже в чем-то благодарен: если бы не это происшествие, не оказался бы я в доме Ойши, и все могло сложиться куда хуже. Да и мотивы оказались более чем благородные, и я вполне их понимаю. Хотя и не понимаю, почему нельзя было поговорить со мной прямо.

— Жители Приграничья недоверчивы, — виновато развел руками следователь. — Впрочем, я вообще не уверен, что мы сумеем хоть что-то найти. Людей не хватает, гораздо важнее сейчас вычислить тех, кто знал о выработках и как-либо в них участвовал. Жду не дождусь, пока прибудут ваши коллеги из столицы, чтобы помочь с этим делом. Нам, конечно, и исследователей слишком много, но те хоть принесут пользу.

— Исследователей?

— Я так понимаю, они прибыли именно после ваших писем. Сейчас исследователи полностью оккупировали ратушу, именно они разговаривают с перевертышами и пытаются выйти на контакт с сущностью. Наверное, можно уже считать доказанным, что это существо связано и с перевертышами и с Серыми, и даже что оно, не при жрецах будет сказано, является чем-то вроде божества. Эти вопросы лучше задавать магам, я не знаю подробностей. Учитывая, что коллеги жаждут с вами поговорить, оставаться в неведении вам недолго. Мне, конечно, тоже интересно, откуда взялись Серые и как с ними бороться, но интересно как обывателю. А работа моя — искать убийц. Вас вот нашел с реном Таллием Анатаром, — он чуть улыбнулся.

— Это была самозащита чистой воды, — усмехнулся в ответ.

— Не факт, — протянул следователь. — Можно трактовать как провокацию. Можно, но не нужно, — добавил, выдержав короткую паузу. — В любом случае закон есть закон, и я должен внятно ответить на все вопросы и оформить все документы, и на эту необходимость мотивы обеих сторон не влияют, — поделился соображениями законник. — Кажется, все, или мы еще что-то упустили?

— Про приглашения ничего не выяснили? Зачем две штуки?

— Здесь, увы, никакой ясности. Насколько я понял из разговора с тем перевертышем, прежде «хозяин ключей» влиял на них на уровне воли, то есть они ощущали его желание и не могли не выполнить его именно так, как он того хотел. А Ла’Тайришар по какой-то причине подобного не умел. Например, если он велел отправить вам приглашение, не уточнив способ отправки, перевертыш мог по своей воле послужить курьером и, скажем, постараться возбудить в вас побольше подозрений.

Пару мгновений я помолчал, потом задумчиво покачал головой:

— М-да, врагу не пожелаешь оказаться в подобной ситуации, когда кто-то управляет твоей волей. Так и рехнуться недолго.

— Вы недалеки от истины, по мнению магов, почти все перевертыши нуждаются в помощи целителей. Некоторых уже привезли в госпиталь, другие отказываются покидать площадь. Ладно, если что-то еще вспомнится или произойдет, я зайду. Отдыхайте, пока есть такая возможность. Боюсь, как только ваши коллеги узнают, что вы проснулись, вас замучают вопросами.

— Да ладно, не думаю, что у них действительно появится много вопросов, — легкомысленно отмахнулся я. Таймарен посмотрел на меня очень сочувственно и откланялся, а к концу дня я понял, что следователь был совершенно прав.

К вечеру уже хотелось забиться под кровать или провалиться обратно в беспамятство, но я стоически боролся с этими порывами. Бесконечные разговоры, конечно, утомили, но зная себя… Безделье утомило бы гораздо сильнее.

Зато картина мира заметно прояснилось, и уснул я умиротворенным.

Нойшарэ Л’Оттар

Впервые за несколько последних дней я сидела за стойкой в лавке, обложившись справочниками и листами бумаги. Работать хотелось, мною владело вдохновение, но я то и дело напряженно косилась на дверь, опасаясь, что сейчас войдет очередной чужак и спокойной работе снова придет конец.

События в ратуше, когда ужастика чуть не принесли в жертву, послужили отправной точкой настоящей бури. Не зря я почувствовала приближение серьезных перемен еще тогда, когда впервые увидела мага на пороге этой самой лавки!

Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что перемены в большинстве своем оказались благоприятными. Я могла ожидать от той встречи чего угодно, но уж точно не внезапного решения проблемы Серых за жалкие пару десятков дней. Да что там, в последнее я до сих пор не могла поверить…

Развенчивать национальных героев всегда неприятно, но в случае с Кавирашем Л’Амишшаром это оказалось обидно вдвойне. Расшифровка его дневников и лабораторных записей вскрыла очень неприятные подробности давней истории.

В башне, которая на тот момент была только-только возведена, в один из дней попросил убежища подданный тогда еще наместника, за которым по пятам гнались перевертыши. Мужчина утверждал, что понятия не имеет, в чем проблема, и что от него нужно этим существам.

Врал. Беглец оказался вором, он украл в городе, расположенном в нескольких дневных перегонах от того места, где стоял Баладдар, реликвию чужого народа — огромный бриллиант, в котором и содержалась та сущность, которая теперь поселилась в ратуше. Если верить запискам Л’Амишшара, сущность эта находилась в то время в каком-то подобии летаргического сна.

И если бы маг вернул реликвию исконным владельцам, вся последующая история развернулась бы по-другому, но его разум ослепил блеск бриллианта невероятной чистоты и размера. Его не остановило наличие совсем рядом алмазоносной дудки Кузнеца: жадность оказалась сильнее. Для начала он избавил камень от поселенца, переместив того в спорец башни и запечатав там первой жертвой — жизнью того самого незадачливого вора, у которого обнаружился слабый спящий дар полусферы Хаоса.

А всего через несколько дней после этого события на Баладдар нахлынула первая волна Серых, которую остановило подчиненное магом существо. Нападение здорово напугало Кавираша, но в тот момент маг подумал, что это случайное совпадение. Или что реликвию воришка украл не у мирных перевертышей, а у доселе неизвестных существ, обитавших где-то далеко в горах и не показывавшихся на глаза.

Он пытался договориться с Серыми, но те проявляли к людям только чрезвычайную агрессию. Тогда маг снарядил группу наемников, чтобы выяснить, откуда исходит угроза, и из них вернулись только двое, и то — чудом. Наемники-то и рассказали, что город перевертышей мертв, что жители куда-то исчезли, зато появились быстрые опасные твари. Примерно в то же время в Баладдар начали прибывать перевертыши из других городов, Кавираш быстро связал одно с другим и принялся за исследования, пытаясь найти доказательства возникшему предположению и истоки своих нынешних проблем.

Украденная сущность имела странную связь с народом перевертышей, она являлась для них чем-то вроде матки для пчел, или королевы, или богини, или вовсе чего-то среднего — воплощение высшей воли, Создатель, истина в последней инстанции. А самое главное, эта сущность, воплощение полусферы Порядка, как-то стабилизировала своим присутствием неустойчивые энергетические каркасы собственных подданных, и при исчезновении такого ингибитора весь народ… вошел в резонанс? Во всяком случае, беда коснулась только тех перевертышей, что жили в своем государстве, остальные вполне сохранили разум. Кавираш в записях использовал именно это слово, но ужастику, который рассказывал все это нам с Ларом, оно не нравилось.

По мнению Грая, тут стоило говорить об исконном равновесии Хаоса и Порядка. Перевертыши явно служили воплощением первого, их прародитель — воплощал второй, и когда одну половину отняли, началось закономерное разрушение первой. Не до полного уничтожения, но деградация пошла до определенного, очень низкого уровня. Тех перевертышей, что жили среди других видов, подобная участь не коснулась: их «уравновешивали» окружающие живые существа.

Но как-то уравновесить Хаос нужно было и Серым, и для этого они использовали человеческих детей. Примитивные звероподобные существа несли в себе очень мало магической энергии, поэтому нескольких жертв им хватало. Подселяемый детям паразит «перерабатывал» заключенную в них часть Порядка и изменял по образу и подобию Серых.

А проклятие забвения маг наложил уже несколько позже, когда феноменом начали интересоваться присланные королем для помощи маги, и вплел его в структуру клетки.

Мою же странную связь со всеми этими существами Тагренай объяснить не смог, зато возможный ответ на этот вопрос нашел-таки Ларшакэн, который поднял семейные архивы. Семейная легенда о том, что один из предков усыновил мальчика, была подтверждена: обнаружился не только документ об усыновлении, но и документ о заключении брака между моим предком и овдовевшей матерью того мальчика. Причем фамилия последних подозрительно совпадала с фамилией того воришки, с которого все началось. Возможно, конечно, это совпадение, но, учитывая дату, примерно приходящуюся на первое нашествие Серых, верилось в подобное слабо.

Поскольку сама по себе эта связь давно бы уже сошла на нет за столько поколений, Грай предположил, что ее зачем-то поддерживала сама сущность. Увы, спросить мнения у нее самой пока не получалось, да и в остальном исследователям было не до этой крошечной детали, более важных вопросов полно.

Главным из которых, конечно, оставались Серые. Посреди прошедшей ночи город поднялся по тревоге, Недреманное Око сообщило об очередном нападении. Однако на стенах к тому моменту, когда мы с Ларом и ужастиком добежали до места, царила непривычная настороженная тишина без малейшего намека на привкус крови или звон металла.

Нашествия не случилось. Несколько небольших групп этих существ просто подошли к городу и встали лагерем у стен, не предпринимая попыток говорить или драться. Причем пришли не только взрослые особи, но явно целые семьи с разновозрастными детенышами, которых прежде никто из людей не видел. И вели себя существа удивительно спокойно и естественно, как будто находились не у стен вражеского города, а в родных землях.

Поведение извечных врагов предсказуемо поставило в тупик всех офицеров, но не связать его с недавними событиями в ратуше сумел бы только полный идиот. Кое-кто предлагал напасть самим и попытаться воспользоваться малочисленностью и беззащитностью Серых, отомстить за своих убитых детей, но в итоге приняли решение выжидать и наблюдать за ситуацией.

Уже больше суток на стенах ничего не менялось, разве что Серых становилось больше. Первые часы никто не хотел покидать боевые посты, ожидая подвоха, но сейчас градус настороженности слегка спал. Разогнали всех излишне заинтересованных, выставили усиленные караулы Пограничных — по уставу военного положения, оставили дежурных у Недреманного Ока, чтобы активировали его вручную в случае начала штурма. Местные жители, обеспокоенные нашествием чужаков, без того большей частью перешли на осадное положение и не выходили из домов, так что в городе царила настороженная тишина.

Нехорошо, конечно, но меня эта тишина только радовала. Она не казалась затишьем перед бурей и не походила на тревожное предзнаменование, чутье мое вообще помалкивало на тему ближайшего будущего, а в остальном… все это давало надежду спокойно посвятить день любимой работе и ни на что не отвлекаться.

И стоило мне поверить, что мечте этой суждено сбыться, как мелодично тренькнул колокольчик над входной дверью, и на пороге возник ужастик.

Тагренай с момента выписки из госпиталя приходил к нам только ночевать, и то не каждый день. Чем он питался и где спал в остальное время, если вообще спал, мы не имели ни малейшего представления, хотя добросердечную Кану этот вопрос очень интересовал, и она пыталась даже уговорить меня все выяснить. Сама домоправительница избегала сейчас лишний раз мелькать в окрестностях Рыночной площади, чтобы случайно не столкнуться с пресловутым Л’Иммораном, из-за трагично-романтической истории с которым в свое время оставила службу.

Лично ту драму я не застала, слишком маленькая была, но историю знала. Ничего в ней особенного или удивительного не было, просто несчастная любовь с одной стороны и ни к чему не обязывающая интрижка — с другой. Кажется, Кана устроила какую-то некрасивую сцену с публичным скандалом, дала Л’Имморану пощечину и оскорбила, но не более того. Не думаю, что она по-прежнему испытывала к нему какие-то сильные чувства. Скорее, остались неловкость и стыд от понимания того, что повела себя тогда не самым умным образом и смотрелась наивной дурой.

— Привет! А я за тобой, — радостно сообщил Грай.

— В каком смысле? — растерянно уточнила я, внимательно разглядывая мага. Выглядел тот, надо признаться, не лучшим образом. Темные круги под лихорадочно блестящими глазами в сочетании с бледностью и общим нездоровым оживлением придавали мужчине вид маньяка и психопата, и это напрочь отбивало желание идти с ним куда бы то ни было.

— Пойдем, дело есть!

— Извини, но к Белому я не спешу, — со смешком возразила ему, не двигаясь с места.

— При чем тут он? — растерялся ужастик.

— Потому что сейчас ты напоминаешь одного из его слуг гораздо сильнее, чем нормального человека, — разъяснила доходчиво. — Что у тебя там случилось настолько выдающегося? Вернее, что еще случилось?

— Есть желание все-таки разговорить нашего могущественного соседа, но для очередной попытки мне нужны ты и Таллий. За северянином зайдем по дороге, он же возле самой площади обитает, а ты…

— А я никуда не спешу. Между прочим, сейчас время обеда. Может, мы для начала спокойно поедим?

— Может, мы поедим после того, как решим эту проблему? — недовольно возразил Тагренай.

— Кане пожалуюсь, и проблему свою ты будешь решать не только после обеда, но и после крепкого восьмичасового — как минимум! — сна, — пригрозила я, с удовольствием подпустив ехидства в голос.

Мужчина явно вознамерился возмутиться, но угроза звучала внушительно, поэтому он тяжело вздохнул и проворчал:

— Предлагаю компромисс. Мы идем в безымянный трактир, там дружно обедаем и отправляемся на площадь.

— Ладно, пойдем, я только Лара сюда вызову, — махнула рукой магу, и через пару минут мы действительно покинули лавку.

Таллий Анатар

— Рассказывай, что ты такое задумал? — спросил я, усаживаясь за стол к Граю и Ойше.

— Да ничего я не задумал, что же вы нервные-то такие? — тяжело вздохнул маг.

— Ты себя в зеркале когда последний раз видел? — усмехнулась оружейница. — Выглядишь так, будто планируешь как минимум расчленить нас обоих с особой жестокостью. Логично, что в такой ситуации мы желаем знать подробности!

— Ну если совсем честно, никаких особенных идей у меня нет. Просто Таллий единственный имеет хоть какой-то опыт общения с сущностями подобного рода, а ты… не дает мне покоя твоя связь с этим «нечто». Может, оно решило выбрать тебя как контактера?

— Или как сосуд-вместилище, — мрачно добавил я. — Мне не нравится эта идея, Нойшарэ может пострадать, — проговорил и тут же пожалел о сказанном. Зря упомянул об опасности: учитывая характер девушки, она вполне могла сунуться в самое пекло просто мне назло.

Однако опасение оказалось беспочвенным, оружейница неожиданно поддержала заявление. Хоть и своеобразно.

— Согласна, мне тоже не нравится эта идея, — кивнула она, а потом добавила, поглядывая на меня с насмешкой: — Я, конечно, согласна «оправдать возложенное доверие и геройской гибелью вдохновить потомков», но хотелось бы именно геройской, а не идиотской.

— Да не подойдет ему человек в качестве вместилища, — недовольно поморщился маг. — Мы уже всю существующую литературу на эту тему прошерстили и связались со всеми живыми специалистами. Если оно раньше содержалось в кристалле алмаза, а теперь — в камнях ратуши, живая плоть для него в этом смысле абсолютно бесполезна.

— То есть у тебя нет не только конкретного плана, но и хоть сколько-нибудь внятного представления о том, что ты планируешь делать? — уточнил я.

— Все планы, не только мои, провалились, хочется попробовать поимпровизировать.

— Но погоди, я же два дня просидела в этом вашем полевом лагере, никто со мной общаться не пытался. Или мы чего-то не знаем? — Нойшарэ подозрительно уставилась на мага, и я поддержал ее.

— Ну как сказать, — нехотя протянул Грай, — ситуация немного изменилась. Если принять за отправную точку состояние этого существа месяц назад, тогда оно крепко спало под воздействием мощных транквилизаторов или, скорее, наркотиков. Несколько предыдущих дней, начиная с астрономического равноденствия, оно просыпалось от дурмана и все, что делало, делало… в бреду, на рефлексах. А вот сейчас, похоже, очнулось окончательно.

— Ладно, забери тебя Белый, вот поедим — и пойдем ставить эксперименты. Ты же все равно не отстанешь, да?

— Ну… силком я тебя, конечно, не потащу. Но когда умру от любопытства и переутомления, начну являться неупокоенным призраком и выть под окнами. Имей в виду, самые занудные призраки получаются как раз из Повелителей Ужаса, — радостно сообщил маг.

— Скудный у тебя спектр угроз, — заметил я.

— Эта самая страшная, — безмятежно откликнулся он.

Обед мы заканчивали в молчании, в том же молчании добрались до Рыночной площади. Выглядеть она с моего последнего визита стала гораздо приличнее: перевертыши согласились перебраться в ратушу, где их разместили под надежным присмотром Пограничных. До этого в башне жили многие аристократы со своими семействами, но после череды арестов всех, причастных к добыче и торговле алмазами, ратуша заметно опустела. Жены и дети виновных бежали от позора, а невиновные — от тени чужих преступлений.

Вокруг площади появилось организованное оцепление, хотя и редкое, почти символическое: видимо, никто из местных и без этого сюда не стремился.

На зеленые камни брусчатки ступили осторожно, замешкавшись перед решающим шагом. В первый момент показалось, что ничего особенного тут нет и никогда не было. А вот потом…

Присутствие Праотца в Белом мире, в пещерах, ощущалось уютным теплом где-то внутри, глубоко под кожей. Оно дарило ощущение безопасности и чувство надежного плеча, на которое всегда можно опереться и к помощи которого не зазорно прибегнуть. Мы были рядом с ним как дети, а дети могут попросить помощи и совета старших даже тогда, когда способны справиться сами. Совета, напутствия, просто поддержки и вот этого самого ощущения, что ты не один.

Здешний обитатель ощущался прежде примерно так же. Кто-то взрослый, стоящий на расстоянии вытянутой руки. Не любящий заботливый отец, но и не равнодушный угрюмый чужак. К такому не обратишься по пустякам, чтобы поделиться тревогами, но в случае настоящей беды он непременно поддержит.

Сейчас отношение этой сущности ко мне и окружающим не изменилось, изменилось ее настроение — от сонного ожидания она перешла к настоящему фонтанированию энергией и бурной жажде деятельности, и теперь до ужаса напоминала Грая. Я в первое мгновение растерялся, не понимая, как маг мог не заметить настолько явной перемены или почему не предупредил нас, но в следующее мгновение сообразил: ему просто не позволили это увидеть.

Сущность выжидала. Или, вернее, ждала вполне определенного человека.

Вот только предпринять что-либо я не успел. Ойша, шедшая на полшага сзади, вдруг споткнулась на ровном месте и, издав невнятный булькающий звук, начала медленно оседать на землю. Я едва успел подхватить ее. Рядом растерянно воскликнул маг, и по нервам ударило ощущением близкой угрозы — Грай поднял какой-то сложный агрессивный щит из своего богатого арсенала. Впрочем, толку от этого уже не было: на губах оружейницы пузырилась кровавая пена, глаза закатились, а от камней под ногами потянуло ощущением глубокого удовлетворения и даже почти счастья, слегка разбавленного удивлением.

Не знаю, откуда пришло отчетливое осознание происходящего и понимание его возможных итогов; наверное, из глубин родовой памяти, из тех времен, когда Праотец еще оставался среди нас, а Белый мир был высокоразвитым и самодостаточным.

В определенном возрасте каждый юноша-талтар начинает ощущать неясный зов. Поначалу он проявляет себя легким беспокойством на границе сна и яви, потом — непонятным томлением внутри, а однажды приходит отчетливое ощущение: пора. Значит, где-то в Белом мире, совсем недалеко, появился его зверь. Взяв лишь оружие и небольшой запас еды, юноша отправляется в снега, чтобы встретить свою судьбу.

Я не знаю, как и когда все это началось, кто это устроил и с какой целью, но талтар неразрывно связаны с горными котами. Это гораздо больше, чем просто обычай, и гораздо крепче, чем любая привычка. Наши души расколоты на части: одна половина живет внутри талтар, а вторая — ступает по снегу мягкими лапами белоснежного хищника.

Бой этот настолько честный, насколько вообще возможно: талхай против когтей и зубов, и лишь свои глаза и свои уши способны предупредить о приближении смерти. Тот, кто побеждает в схватке, забирает трофеи. Все — и плоть и душу. Поэтому матерые горные коты никогда не попадаются в силки и считаются на равнинах страшнейшими хищниками: они по-настоящему разумны, просто не видят необходимости как-то это кому-то демонстрировать.

Победив своего зверя, талтар может зваться мужчиной. Не только в моральном смысле, но и в физическом: до этого мы просто не способны заводить детей.

А женщина… выбирая себе мужчину, она соглашается принять часть его души. Брачные обеты таров тоже красиво говорят о духовном единении, о разделении жизни на двоих, вот только они лишь говорят, а мы действительно делимся частью себя. Окончательно и бесповоротно — мужчина принимает такое решение единственный раз в жизни, и второго шанса у него уже не будет, а вот женщина в любом случае остается жить. Она даже может сменить мужа — убив предыдущего. С точки зрения выживания вида самка гораздо ценнее, и талтар своими обычаями наглядно иллюстрируют незыблемость этого постулата.

Сейчас я точно знал, что происходит с Нойшарэ — отчасти благодаря наитию, отчасти… кажется, благодаря подсказке сущности, которая наблюдала за нами, воплотив в реальность то, о чем грезила несколько веков.

Оружейница помнила о заключенном в ратуше существе не из-за той кровной привязки и клятвы, о которой говорил Грай. Все это время род Л’Оттар связывал с этим существом крошечный осколок души. Наверное, он потерялся в момент ритуала или раньше, в момент кражи камня — вряд ли мы когда-то это узнаем. Потом кровная связь родителя и ребенка не дала ему исчезнуть, а потом… Эта капля передавалась от родителя к ребенку, изменяясь, трансформируясь, прорастая все глубже. Наверное, именно из-за нее в семье Л’Оттар из поколения в поколение рождалось лишь по одному наследнику.

Сейчас хозяин пожелал вернуть украденное и просто забрал его, не заботясь о сохранности смертной оболочки. А человеческая душа, как и человеческое тело, слишком хрупка, чтобы выдержать подобное без потерь.

Ойша умирала. Не где-то там, не в моих страхах, а прямо сейчас, у меня на руках, счет шел на секунды, и выход я видел всего один. Времени, чтобы придумать иной вариант, не было, и оставалось надеяться только на то, что потом оружейница не пожелает убить меня своими руками.

Если я, конечно, решусь все ей объяснить.

Я слышал, как очнувшийся Грай звал целителя и, кажется, чего-то хотел от меня; я его не воспринимал, полностью сосредоточившись на процессе. Тихо повторял себе под нос короткую, старую, как весь Белый мир, фразу: «Айлат ил-до тахайра».

«Прими мою душу».

Уложил девушку спиной на брусчатку. Стоя на коленях, укрыл Ойшу полой накидки — мера необязательная, просто не хотелось выставлять на всеобщее обозрение таинство, обычно происходящее под присмотром матерей и старейшин на самых нижних ярусах Белого мира. Интересно, хоть когда-нибудь за всю историю происходили вот такие вопиющие случаи, как сейчас? Невесть где, невесть как, без разрешения и каких-либо церемоний…

Одной рукой я потянул кинжал из ножен — не слишком узкий, обоюдоострый, достаточно толстый, он плохо подходил для грядущего действия, но ритуальные ножи никто и никогда не носит с собой.

Мазнул лезвием по тонкой коже на горле Нойшарэ, прочертил тонкую алую полоску — едва заметную царапину — ее крови нужно совсем чуть-чуть. Скорее, это просто символ.

Оружейница, кажется, уже не дышала.

— Айлат ил-до тахайра! — выдохнул сквозь сжатые зубы, левой рукой уперся в темные камни, нависая над телом девушки и окончательно укрывая ее от случайных взглядов.

Кинжал вошел в плоть с трудом, мучительно медленно. Неудобный и непривычный захват рукояти, необычное направление удара — приходилось прилагать много усилий, чтобы нож не вывернулся из руки, да еще попал куда надо. Я чувствовал — и даже, кажется, слышал — как скрежещет о ребро лезвие, стремясь проникнуть глубже.

Странно, но именно боль, пробившая грудную клетку, сделала сознание кристально ясным, отрезвила, придала неожиданной твердости и уверенности руке.

— Ил-до.

«Прими».

Тихо, на выдохе, одним рывком освободил нож. Горячая густая влага омыла пальцы, рубашка прилипла к животу, окрасившись темным. Ослабевшие пальцы разжались, выпуская нож, но это уже не беспокоило, необходимость в оружии отпала. Я коснулся ладонью пореза на шее девушки — и прикрыл глаза от облегчения: пару раз толкнувшись, боль вдруг утихла, оставив после себя неожиданно тоскливое ощущение пустоты и разочарования. Даже как будто на мгновение коснулся затылка ледяной ветерок — печальный вздох смерти, которая прошла совсем рядом.

— Отойдите от нее, дайте мне оказать помощь! — В этот момент кто-то настойчиво потянул меня за плечо. Наверное, целитель.

Отогнав поднявшееся в душе раздражение, даже почти ярость, я действительно отодвинулся, не забыв прихватить нож. Тары относятся к жизни совсем иначе, совершенный мной поступок неизбежно посчитают безумием и не поймут, так зачем привлекать внимание?

Все правильно. Я сделал то, что должен был, не более, и никакого нрава влиять на жизнь Нойшарэ этим поступком не приобрел. Девушка не давала своего согласия и вообще не знала об этом обряде, сейчас она могла требовать моей смерти, и противиться этому я был не в состоянии. Нет, вряд ли она на самом деле так поступит, даже если узнает. Но здесь и сейчас мне делать нечего.

Осторожно поднялся на ноги, аккуратно прикрываясь полами накидки и радуясь, что мех почти не пачкается. На темно-зеленых камнях кровь тоже была незаметна, возникло даже неприятное ощущение, что она впиталась в поры булыжников. Ощущение это подкреплялось пристальным вниманием обитавшей в них сущности. Любопытство, задумчивое удовлетворение… Существо явно не возражало против моих действий и не желало смерти Ойше. Более того, я вдруг понял, что должен поблагодарить его за помощь. Пожалуй, если бы не оно, я бы точно не успел: меня наверняка вот так же отстранили бы от девушки, и пока я пытался бы объяснить, что хочу сделать, и доказать, что это поможет, оружейница успела бы умереть.

Как именно местный обитатель провернул все так, что никто не заметил подвоха, я даже не пытался понять. Если он действительно близок своими силами к местным богам, оценить его возможности я все равно не смогу. Замедлил время, отвел глаза… Какая разница, если достигнут нужный результат?

В голове слегка шумело, перед глазами плавали темные точки: все-таки крови я потерял прилично, да и сил, моральных и жизненных, отдал много. Терять сознание, к счастью, пока не собирался, поэтому молча двинулся к краю площади.

— Таллий! Ты куда? — окликнул меня опомнившийся Тагренай, пока ворчливо-растерянный целитель искал повреждения у девушки, остававшейся без сознания.

Не имея желания что-то обсуждать с магом и, главное, ждать, пока целитель поймет, что кровь Ойше не принадлежит, я вознамерился грубо огрызнуться и просто уйти, но от этого меня избавил кто-то из магов, окликнувший Грая.

— Потом, — просто отмахнулся от него и двинулся к гостиничному номеру зализывать раны.

Мысли вяло крутились вокруг самых примитивных желаний, вроде «поесть» и «поспать», а еще я угрюмо думал, что придется посетить портного или магазин готовой одежды, поскольку эта поездка оказалась очень уж губительной для моих вещей: третья рубашка за декаду пойдет на выброс.

Странно рассуждать в моей ситуации о настолько примитивных вещах, но у меня не было никакого желания думать о будущем и неизбежном объяснении с Нойшарэ, если она вдруг что-то заметит, или это «что-то» заметит Тагренай.

Нойшарэ Л’Оттар

Первое, что я вспомнила, очнувшись, — это боль, ударившую в грудь и прервавшую дыхание. Боль настолько острую, что даже от воспоминаний о ней к горлу подкатила тошнота. Потом вспомнилось смутное ощущение пустоты в груди. А потом я окончательно очнулась.

— Ну, хвала богам, — пробормотал рядом мужской голос, когда я открыла глаза и принялась в полной растерянности разглядывать хорошо знакомый потолок. — Как самочувствие? Пойду Лара позову…

— Стой, погоди, не надо никого звать! — всполошилась я и попыталась сесть, но ужастик придержал за плечо.

— Лежи, куда ты собралась?! — возмутился маг.

— Я нормально себя чувствую, — отмахнулась, поморщившись, но настаивать не стала, вместо этого просто поправила одеяло. — Что случилось?

— Ты почему-то чуть не умерла на площади. Вот так вот вдруг, на ровном месте, и я никак не могу разобраться, что произошло, — с виноватым вздохом сообщил он.

— Главное, жива осталась, и на том спасибо, — пробормотала обреченно и еще раз прислушалась к себе. На удивление, чувствовала я себя действительно вполне неплохо. Так, легкая слабость, не более. Ничего странного, нового или недостающего не ощущалось. Наоборот, было очень спокойно, уютно и тепло, но все это я списала на родные стены.

— Вот спасибо тебе, кажется, стоит говорить Таллию, — медленно и как будто нехотя произнес Грай и задумчиво качнул головой. — Мне кажется, он отлично понял, что произошло, и именно он тебя вытащил. Вот только как — не имею ни малейшего понятия.

— Не говорит? — понимающе хмыкнула я.

— Я попытался к нему зайти и спросить, но был грубо послан. — Маг пожал плечами и нахмурился.

— Что-то не так? — насторожилась я и все-таки села. Не заметить, что собеседника нечто угнетает, было трудно: это не северянин с каменным лицом, у ужастика очень выразительная мимика.

— Да как тебе сказать… Он что-то сделал, что-то серьезное и наверняка опасное, а я не могу даже примерно понять, что именно. Когда он уходил, ты была вся в темной крови, похожей на венозную, но целитель не нашел ни одной раны и более того, определил, что кровь не твоя. Правда, стоило присмотреться, и стало понятно, что она вообще неправильная: не темно-красная, а скорее фиолетовая. Сложить два и два было нетрудно. И ладно бы это просто была магия крови, но он пролил слишком много, даже удивительно, что ушел на своих ногах.

— На мне? Его кровь? — тупо переспросила я. — Кхм. Может, он там уже преставился давно? Может, его еще раз проверить?

— С таким кровотечением, если бы оно не прекратилось, он далеко не ушел бы. А я навещал его где-то через час после этих событий, и ругался северянин вполне бодро. В общем-то я даже не вижу внятных поводов для беспокойства: все живы, аура у тебя здоровая, совершенно не изменившаяся. Но я чую, что произошло нечто важное, только не понимаю, что именно, и мне это очень не нравится. Таллий кто угодно, но только не маг, и это точно не магия крови, а других вариантов я не вижу. Не думаю, что при таком отношении он мог сделать тебе что-то плохое, но все равно как-то не по себе. Северяне странные, они закрыты от остального мира, и в наших знаниях о них очень много пробелов.

— Я ничего такого не ощущаю, — протянула задумчиво. — При каком — таком отношении? Имеешь в виду его традиционные ненавязчивые ухаживания? — хмыкнула весело.

— Нет, — лаконично отозвался Грай, смерил меня внимательным взглядом и со смешком продолжил: — Я, конечно, порой трепло, но тут вы уже сами разбирайтесь, не маленькие. Единственное, посоветовал бы тебе с ним все-таки поговорить об этом.

— А потом — рассказать тебе? — язвительно уточнила я.

— Подробности можно и опустить, — ничуть не смутился он. — Мне в общих чертах интересно, что там такое случилось, и чем это может грозить окружающему миру, а то наш друг из ратуши окончательно затаился и как будто даже потерял интерес к происходящему. Серые тихо сняли лагерь и спокойно ушли, некоторые перевертыши тоже покинули ратушу. То есть сущность явно перестала притягивать к себе паству и успокоилась, но о своих дальнейших планах не говорит и ратушу покидать явно не спешит. По понятным причинам никто из моих коллег даже не заикается о возможности выставить ее оттуда силком, и при этом ее присутствие посреди пусть не самого большого, но достаточно важного и плотно населенного города заставляет беспокоиться даже короля. Я чую, что Таллий понял во всем происходящем гораздо больше меня, но склонить его к сотрудничеству не могу. С другой стороны, тебе ведь наверняка тоже любопытно, что произошло…

— Ладно, уймись! — Я хихикнула. — Прекрасно поняла, к чему ты клонишь, и мне действительно самой любопытно узнать подробности. Если вдруг он действительно что-то скажет по этому поводу, я с тобой поделюсь. Не могу же я обречь тебя на бессонницу!

— Спасибо, конечно, но и без тебя хватает желающих, — пробурчал в ответ маг.

— А что, осталось еще много вопросов? Ну, помимо обитателя ратуши.

— Не сказал бы, тут уже по большей части остались организационные вопросы и наблюдение. Могу вот раскрыть страшную тайну и поделиться информацией о том, кого убивали тем многострадальным ножом. Все оказалось банально, нож хранился в тайнике все в той же лаборатории, хранился достаточно долго, а в тайник просочилась влага. В руки Навираша клинок попал вместе с информацией о сущности из ратуши, он сам сделал рукоять и практиковался потом, осваивая ритуалы: мы нашли рабочие заметки и наброски рукояти. А вот установить личности тех несчастных, кого он принес в жертву, пока не удалось.

— А зачем вообще нож оставили в теле Пограничного?

— Увы, подробного дневника Навираш не вел, — развел руками Грай. — Возможно, это была инициатива перевертыша. Но я больше склоняюсь к мысли, что это единственный нож, который оказался достаточно необычным, и при этом — из тех, по которым нельзя вычислить владельца. Ладно, не буду тебе надоедать, уже ночь на дворе, поспи лучше, — заключил он.

— Пожалуй, — согласилась нехотя и вновь легла, устраиваясь на подушке и оправляя ночную сорочку.

— Доброй ночи, — пожелал ужастик и вышел.

Разумеется, после таких разговоров уснуть сразу не удалось. Я ломала голову над словами Грая и тщетно пыталась уловить в себе дурное предчувствие или какие-нибудь подозрительные ощущения. Старалась вспомнить момент потери сознания и хотя бы призрачную тень того, что происходило в промежутке, но и в этом не преуспела: шаги, потом вдруг боль и темнота, а потом сразу — потолок собственной комнаты.

В итоге уснула я нескоро, и сон был рваный и мутный. Ничего конкретного утром вспомнить не сумела, но осталось какое-то тянущее ощущение недосказанности, утраты чего-то нужного, упущенного шанса. Но душ помог встряхнуться, а завтрак — окончательно избавиться от последствий беспокойной ночи. Если, конечно, не считать постоянных мыслей о северянине.

Бороться с ними я вскоре устала, плюнула на все и решила прямо сейчас наведаться к мужчине с расспросами.

Притихший после множества непонятных событий Баладдар потихоньку выбирался из темных тихих уголков, укрытых от посторонних взглядов. На улицах появились люди, зазвучала речь, и прогулка стала не в пример приятнее.

Правда, где-то через полчаса я взяла себя в руки, признала, что тянуть время и просто так слоняться по городу — глупо, и решительно двинулась к проклятому трактиру, чувствуя растущее и крепнущее беспокойство. В груди ворочался тугой комок, сердце стучало слишком торопливо, но от беспокойства я даже разозлиться на себя за эти ощущения не смогла. Я когда серебряный клинок получала, так не волновалась, а тогда повод был, казалось бы, куда серьезнее.

«Да ладно, не съест же меня этот бледнорожий!» — приободрила себя и решительно распахнула дверь трактира. Уверенности, правда, от этого не прибавилось.

В общем зале Таллия не было, и я не знала, то ли радоваться этому, то ли расстраиваться. С одной стороны, если он и согласится на разговор, то только на конфиденциальный, а как его вывести на откровенность, я не представляла. А с другой, мне сейчас предстояло прийти к нему в комнату и остаться с ним один на один.

Было страшно. Причем пугал не северянин, он вряд ли сделает мне что-то плохое, тут я с Граем была согласна. Пугали мои собственные эмоции и ощущения, моя реакция на этого мужчину. Волнение смешивалось с горячим предвкушением, я хотела этой встречи и… не только ее. Чего еще? Мыслей об этом избегала изо всех сил, но все равно то и дело вспоминала поцелуй в переулке, и сердце от этого сбивалось с ритма.

Хозяин трактира приветливо мне кивнул и, когда я прошла мимо него к внутренней двери, не задал вопросов. Даже бровью не повел в мою сторону, и почему-то от этого стало очень неловко.

Еще несколько секунд я топталась под дверью комнаты северянина, а потом глубоко вздохнула и решилась-таки постучать, отрезая себе путь к отступлению. Сначала на звук никто не отреагировал, пришлось постучать громче. Вот будет весело, если окажется, что его нет дома…

Дверь распахнулась беззвучно и резко, так что я вздрогнула от неожиданности и едва не высказалась возмущенно на тему «зачем так пугать?». Вовремя вспомнила, что это вообще-то я к нему в комнату ломлюсь, а не он ко мне.

— Ойша? — Брови северянина изумленно выгнулись. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Мы так и будем разговаривать на пороге? — со вздохом спросила его. Сейчас, когда самый ответственный шаг уже был сделан, я почувствовала себя легче и спокойнее. Дальше тоже будет трудно, но когда некуда бежать, это стимулирует.

— Нет, извини. — Он отступил в сторону, пропуская меня внутрь. Одет мужчина был привычно: штаны, рубашка, неизменная меховая накидка на плечах, которая хоть и пострадала во время приключений в ратуше, но все равно смотрелась красиво. Из изменений — отсутствие камзола и босые ноги.

— Расскажи, что случилось на площади? — с ходу спросила я, присаживаясь к уже знакомому столу.

— Сразу к делу? — тихо хмыкнул Таллий. Сам он садиться не спешил, оперся локтями о спинку стула напротив. Не знаю, пытался отгородиться или давал мне возможность привыкнуть, но такая его поза успокаивала, позволяла спокойно выдерживать пристальный взгляд, и я уже мысленно задавалась вопросом, а чего, собственно, так боялась?

— Хочешь предложить мне чаю? — усмехнулась в ответ, но тут же посерьезнела: — Я предпочитаю сначала решать важные вопросы, а потом уже — развлекаться.

— Тары. Равнинные обычаи, — задумчиво протянул он. — У нас принято сначала отдохнуть с дороги, — пробормотал тихо себе под нос, не предлагая другого сценария, а просто отмечая очередную разницу в менталитете. — Впрочем, если ты так хочешь, я объясню. Но пообещай для начала серьезно подумать и только потом как-то комментировать мои действия, хорошо? В тот момент у меня не было выбора, и я до сих пор не вижу альтернативы. Более того, считаю, что поступил правильно и уж точно не собираюсь оправдываться, — проговорил он твердо.

У меня появилось чувство, что мужчина тоже опасался этого разговора, и сейчас настала его очередь делать решительный шаг.

Рассказывал северянин коротко, старательно избегая эмоциональной оценки и скупо перечисляя факты. Честно, без утайки — это читалось в его глазах вместе с усталостью и отчетливой готовностью к любому исходу разговора. Могу ошибаться, но спокойной реакции он от меня точно не ждал. Да оно и понятно: как можно спокойно реагировать на подобное?

Я сцепила руки в замок, положила на столешницу и опустила на них голову, плотно зажмурила глаза и позволила себе на пару мгновений представить, что всего этого разговора не было, как не было в моей жизни этого чужака.

— И что теперь? — в конце концов спросила тихо, поднимая голову.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно уточнил северянин, но, кажется, несколько расслабился. Похоже, действительно ждал от меня истерики.

— То самое. Что мы теперь будем со всем этим делать?

— Мы? — уточнил он с таким искренним недоумением, что я не удержалась от смешка.

— Ну не думал же ты, что я могу просто послать тебя к Белому в задницу после того как ты меня спас, причем таким заковыристым и… затратным для себя способом.

Он пару секунд помолчал, недоверчиво меня разглядывая. Настолько выразительно, что на вопрос можно было не отвечать: да, именно об этом он и думал и именно этого ждал. Потом мужчина выпрямился, вздохнул свободнее и, аккуратно выдвинув стул, все-таки уселся напротив меня и даже ответил:

— Честно говоря, что-то подобное я и предполагал. Не ожидал настолько… спокойной реакции.

— Не исключено, что я еще не все осознала, — утешила его. — Чем нам грозит эта… связь?

— Не знаю, — уже вполне спокойно ответил Таллий. — Когда я… проводил ритуал, мне казалось, что это единственный возможный вариант. Но сейчас, когда я об этом думаю, мне кажется, что этот вариант не должен был сработать. Душа, она ведь неоднородна, она… как и тело. Один орган не может заменить совсем другой. Часть, которую забрало то существо, отнюдь не равнозначна той, которую отдал я. Но мы оба живы, значит, все каким-то чудом прошло успешно. Впрочем, догадываюсь каким. Наверное, обитатель ратуши решил проявить милость и оказать помощь.

Очень хотелось прокомментировать «доброту» существа, но я сдержалась. В конце концов, мой далекий предок действительно свистнул его прежнее вместилище и послужил причиной многолетнего кошмара Приграничья. Пусть не он один, но он внес существенный вклад. Так что, пожалуй, было бы справедливо, искупи я его ошибку своей жизнью. Но жить хотелось, по возможности — долго и счастливо, и действительно оставалось сказать спасибо этой сущности за проявленное великодушие. Помогла ведь, не дала тихонько загнуться.

— Да уж, проявил, — тяжело вздохнула я. — Но хоть какие-нибудь предположения есть?

— По крайней мере, в ближайшем будущем мы от этого не умрем, — задумчиво хмыкнул он. — А в отдаленном… Если образовалась та связь, которую предполагал я, тебе это совершенно ничем не грозит, ты не талтар. Наши женщины не могут иметь детей вне подобной связи, но пришлым она помогает… с гарантией получить ребенка-талтар, приспособленного для выживания в Белом мире, и заодно самим выдержать его условия. А если возникла какая-то другая связь, она почти наверняка практически не повлияет на твою жизнь, как не влияла на нее пропавшая часть души. И даже в случае моей смерти эта часть останется с тобой, ты не умрешь. Конечно, гарантировать этого я не могу, но шансы велики.

— В любом случае, если бы не это, я была бы уже мертва. — Поморщившись, отмахнулась от его утешений и спросила: — А чем все это грозит тебе?

— Ничем таким, что могло бы меня всерьез расстроить, — обтекаемо отозвался северянин, и настаивать на объяснении я не стала. Большой уже мальчик, сам способен позаботиться о своей жизни. Так, как посчитает нужным.

— Меня не оставляет ощущение безумия ситуации, — поделилась я после нескольких секунд задумчивого молчания. — Я понимаю, что это ваши традиции, что для вас это нормально, но… заколоть себя ради какой-то подозрительной девки — это за гранью моего понимания, — пробормотала устало и потрясла головой, как будто надеялась, что от этого действия мысли вдруг волшебным образом придут в порядок и приобретут ясность.

— «Подозрительные девки» — это… работницы борделя, — с расстановкой, сквозь зубы, очень зло процедил северянин, сверля меня тяжелым взглядом. — Намеренное огрубление слов не красит никого, особенно — женщин, — добавил мрачно.

Я хотела съехидничать в ответ или уточнить, где, по его мнению, проходит граница между намеренным и ненамеренным, но на этот раз решила не обострять ситуацию. Я вообще сейчас рядом с Таллием чувствовала себя очень неловко, но совсем не так, как до этого. Прежнее чувство было связано с романтическими переживаниями, а нынешнее походило на стеснение ребенка рядом с незнакомым взрослым, выдернувшим его только что из-под колес мчащегося мотора. Впрочем, я надеялась, что это ощущение пройдет, когда я привыкну и уложу в голове произошедшие события. И хорошо бы это случилось поскорее.

— Не кипятись. — Я примирительно подняла ладони в жесте капитуляции. — Я сейчас ненамеренно, просто… привычка во взвинченном состоянии прибегать к крепким выражениям.

— А в остальное время ты делаешь это намеренно? — чуть смягчившись, уточнил он с привычной легкой покровительственной улыбкой в уголках губ.

— С тобой — да, — созналась честно. — Я недолюбливаю таких правильных занудноватых типов. Это иррациональное чувство, безотносительное к личности собеседника, просто мне на подсознательном уровне кажется лицемерием подобная безупречность. Но сейчас я уже уверена, что ты не играешь. Человек, способный… в общем, ты понял. И что, у вас бы каждый так поступил? Ради первой попавшейся совершенно незнакомой женщины?

— Так поступило бы — большинство. А вот про незнакомую не уверен, — проговорил он, слегка качнув головой.

— То есть?

— Я не уверен, что вообще подумал бы о таком выходе, окажись на твоем месте другая, — пояснил северянин. И я малодушно не стала развивать тему.

— Получается, по законам твоей родины мы… женаты? — Последнее слово выдавила из себя с трудом. Очень сложно было применить его к себе, да еще в такой ситуации.

— Нет, — после короткой паузы ответил Таллий как будто с некоторым неудовольствием. — Для этого требуется твое согласие.

— Это как?

— Ты должна добровольно подтвердить, что согласна.

— А если нет? Или я откажусь?

— Для тебя ничего не изменится. — Он слегка пожал плечами, а потом добавил, не дав мне уточнить: — И для меня — тоже. Я не имею права вступать в брак, но я и не планировал это делать. Если бы ты была талтар и пожелала другого мужчину, мне бы пришлось умереть, чтобы оборвать связь, но в твоем случае это не важно.

Я медленно кивнула, подтверждая, что приняла информацию, и глубоко вздохнула, после чего опять уткнулась лбом в сложенные на столе руки и зажмурилась, чтобы несколько мгновений не видеть этого странного мира, в котором существуют настолько странные люди и обычаи.

Таллий молчал. То ли не хотел меня тревожить и позволял взять себя в руки, то ли ждал какой-то другой, вполне определенной реакции, то ли сам собирался с мыслями. Пауза затягивалась, а у меня по-прежнему не было в голове ни внятных идей, ни приличных выражений.

Наконец, пробормотала тихо, не поднимая головы:

— А ты сам-то чего хочешь?

— Невозможного, — коротко и предельно ясно ответил северянин, и я трусливо порадовалась, что не вижу сейчас его лица.

Мы еще пару минут посидели в неподвижной давящей тишине, а потом я не выдержала, рывком поднялась с места, по-прежнему не глядя на Таллия, и буркнула невнятно:

— Пойду я.

Хозяин комнаты ничего не ответил и не стал меня удерживать для немедленного объяснения и решения всех проблем, за что оставалось в очередной раз его поблагодарить. Мне действительно следовало спокойно подумать и прийти в себя после таких известий. Мною овладело ощущение прострации, полного ступора и морального отупения. Все сказанное вроде бы достигло сознания, но воспринималось пока со стороны как нечто абстрактное, происходящее с кем-то другим, в другом месте и времени. Потому что в реальности все это происходить не могло.

Эмоциями меня накрыло уже возле самого дома, причем как-то вдруг, разом и очень сильно. Ноги стали ватными, в голове зашумело, все тело начала бить крупная нервная дрожь. Я едва сумела справиться с собственной рукой и, распахнув дверь, ввалиться в лавку.

— Ойша? — растерянно окликнул меня Лар, сидевший за стойкой. Я сумела только неопределенно дернуть в ответ головой и, закусив губу, решительно направиться к внутренней двери, чтобы уйти в спальню, рухнуть там на кровать и… наверное, побиться в истерике, а потом выпить успокоительного. Или сначала выпить успокоительного, а потом — в кровать?

До двери я, конечно, сама не дошла, Ларшакэн подхватил меня на руки и понес в дом. Я судорожно вцепилась обеими руками в его воротник, продолжая трястись всем телом и глядя на мир через какую-то мутную пелену. Только через пару минут, когда отставной старшина устроился на старом диване со мной на коленях, влив в меня несколько глотков успокоительного и отослав всполошившуюся Кану вниз, я сообразила, что это — слезы. Текли они без рыданий, но — потоком.

Не знаю, что помогло больше, настойка или присутствие Лара, успокаивавшего меня на уровне рефлексов, но долго этот припадок не продлился. Вскоре навалились понятное после такой вспышки моральное опустошение и слабость, а слезы иссякли сами собой.

— Я тебя внимательно слушаю, — с едва ощутимым напряжением в голосе проговорил великан, от которого эта перемена в моем состоянии не укрылась. — Что стряслось?

— Ничего фатального, — со вздохом признала я. — Даже не знаю, с чего меня так накрыло, — пробормотала и по сложившейся традиции принялась вдохновенно каяться.

Ларшакэн слушал, не перебивая, очень внимательно и почти не задавая вопросов, лишь медленно поглаживал меня по голове тяжелой твердой ладонью. В общем-то рассказ надолго не затянулся и получился бы еще короче, не окажись так трудно подбирать нужные слова. Я мямлила, запиналась, спотыкалась, но отставной Пограничный спокойно терпел и ждал, пока поток слов и эмоций иссякнет. Когда я выдохлась, он еще немного помолчал, после чего задумчиво протянул:

— М-да. А я уж подумал, случилось что…

Я опешила и отстранилась, чтобы заглянуть в лицо мужчине. Сначала даже решила, что ослышалась, но — нет, Лар вполне откровенно, с задумчивой иронией, ухмылялся, и забавляла его явно я.

— То есть вот это, по твоему мнению, «ничего не случилось»? — спросила возмущенно.

— Хм. По сравнению с тем, о чем я подумал в первую очередь, действительно — ничего. Все живы, здоровы, в своем уме, так что я не вижу повода для такой истерики. Впрочем, мог бы сообразить сразу и не волноваться. Если в прошлый раз ты, побыв немного один на один с этим бледнорожим, подралась со стенкой, сложно ждать чего-то еще.

— Лар, ты… — начала я и осеклась, захлебнувшись возмущением.

— Уймись, — добродушно фыркнул он. — И сама подумай. Во-первых, несмотря на то что эта тварь из ратуши чуть тебя не убила, а Таллий себя в полном смысле заколол, вы двое на самом деле живы. Все, опасность миновала, можно выдыхать. Что теперь-то дергаться, если все уже случилось и изменить ничего нельзя? Да, обычай диковатый, но могло быть и хуже.

— Например? — мрачно уточнила я.

— Например, у некоторых насекомых самки пожирают самцов после спаривания. А что ты на меня так смотришь? Между прочим, совершенно естественный процесс, и ничего, живут же как-то! Ты же в школе училась, должна знать. По естественным наукам у тебя, насколько я помню, были неплохие оценки.

— Лар, но это — насекомые! — протянула я ошарашенно.

— Ну так и он тебе не предлагал подкрепиться, — логично парировал мужчина, и я не нашлась, что на это ответить. — Во-вторых, что меня приятно удивляет, он действительно оказался значительно более вменяемым типом, чем представлялось изначально, и доказал это на практике. То есть он явно не собирается тащить тебя во что бы то ни стало в свою пещеру, не особо считаясь с твоими желаниями. И это очко в его пользу, причем даже не одно.

— А толку? — спросила я мрачно.

— Это уже следующий вопрос, погоди. В-третьих, в обозримом будущем ни тебе, ни ему эта связь, кажется, никакими страшными последствиями вроде мучительной смерти не грозит, так что не вижу смысла суетиться. Нет, я понимаю, что именно тебя угнетает. Тебе жалко мужика, и ты чувствуешь себя обязанной ему за этот поступок. А поскольку он чужак, считаешь, что должна как-то с ним рассчитаться за это, но не представляешь, как именно. Верно?

— Угу.

— А заодно ты его теперь боишься, потому что не понимаешь, как после этого себя с ним вести.

— Откуда ты знаешь? — спросила смущенно.

— Да уж не слепой и, хвала богам, не тупой, — хохотнул он. — И тебя знаю неплохо. Но это все не главное. Главное зависит от ответа на один вопрос: а как ты к нему относишься и чего от него хочешь? Без оглядки на последние события.

— Я… не знаю, — пробормотала совсем тихо.

— А если подумать?

— Он мне нравится, — вздохнула через несколько секунд. — Только я не могу объяснить, чем именно.

— Это я еще в прошлый раз понял, меня главным образом интересует вторая половина вопроса.

— Да какая разница, если он все равно заберет заказ и уедет? — Я раздраженно всплеснула руками, а Лар усмехнулся.

— Я бы посчитал это исчерпывающим ответом на вопрос, но все-таки должен настоять на подробном ответе.

— Подробно… Лар, я правда не знаю, — пробормотала тоскливо. — Я не понимаю и боюсь, но… он мне в самом деле нравится, очень нравится. И если забыть на мгновение обо всех ограничениях, я… могу представить его рядом с собой. Вот здесь, в этом доме. Даже в кузне.

— О! Если даже в кузне, все более чем серьезно. Тогда это точно любовь! — заржал отставной старшина.

Я раздосадованно ткнула его в грудь ладонью, но всерьез рассердиться не сумела и только вздохнула расстроенно:

— Да даже если и так, толку?

После этих слов Ларшакэн внезапно перестал смеяться и уставился на меня задумчиво, испытующе.

— Хм. А ведь и правда — серьезно. Ладно, не кисни так. Насколько я понимаю, он-то к тебе тоже неровно дышит?

— А я откуда знаю? — огрызнулась нервно, ощущая при этом, что щеки заливает краска смущения.

— Я по косвенным признакам сужу. — Он вновь ухмыльнулся. — В общем, иди-ка ты занимайся своими расчетами и чертежами. Авось остынешь.

Тагренай Анагор

Ночь прошла кое-как. Я чувствовал собственную вину за то, что случилось с Ойшей, и это угнетало. Одна радость, девушка очнулась достаточно быстро и в неплохом состоянии. Определенную неловкость я ощущал и перед Таллием: вроде бы притащил их туда и пообещал, что им ничего не грозит, а в итоге пострадали оба. Хотя я так и не понял, что сделал северянин, и откуда там взялось такое количество его крови.

Нет, умом я понимал, что на самом деле не так уж виноват. Со мной или без меня, Ойша наверняка рано или поздно забрела бы в окрестности ратуши, и еще неизвестно, чем бы все это кончилось, не окажись под рукой Таллия.

К утру чувство вины поутихло или, вернее, видоизменилось, превратившись в дополнительный стимул для моего исследовательского азарта. Спокойному сну все это, конечно, не способствовало, так что вскочил я на рассвете, обуреваемый непреодолимой жаждой деятельности. Далеко убежать, правда, сразу не сумел, оказался перехвачен Каной и усажен к столу — завтракать в компании с Ларом. Расспрашивать меня о событиях на площади отставной Пограничный не спешил, явно удовлетворился моим вчерашним «сам не знаю» и хорошим самочувствием воспитанницы, так что я позволил себе окончательно расслабиться.

А потом необходимость куда-то бежать отпала сама собой, все интересное пришло ко мне в лице уже знакомой девушки, того перевертыша — Даршарай.

— Привет. — Она неуверенно улыбнулась, здороваясь, когда я по зову Каны спустился в лавку.

— Привет, — ответил ей, не скрывая растерянности. — Какими судьбами?

— Я… по поручению, — с некоторым смущением проговорила Дая.

— Может, пройдем внутрь, поговорим в более располагающей обстановке? — опомнившись, предложил я.

— Нет. Давай лучше я тебе все по дороге расскажу. — Девушка качнула головой, и спорить с ней я не стал, как не стал подниматься за плащом и камзолом: степное солнце с каждым днем грело все настойчивей, и белой рубашки сейчас уже было более чем достаточно. Оставалось надеяться, что до жары я успею уехать из Баладдара, а то придется и себе заводить тот амулет, который недавно сватал северянину.

— Ну, рассказывай, что стряслось, — подбодрил спутницу, когда за спиной, звякнув колокольчиком, закрылась дверь.

— С тобой хотят поговорить, — туманно откликнулась она.

— Кто? — Я опешил.

— Создатель. Та сущность, которая живет в ратуше, — пояснила девушка.

— Создатель? — переспросил растерянно. — Очень интересно. Я так понимаю, создатель вашего народа?

— Давай ты спросишь у него сам? — вымученно улыбнулась Дая. — Он велел позвать тебя, потому что посчитал самым старшим здесь и достойным разговора. А больше я ничего не знаю.

«Или не хочешь говорить», — заметил я про себя.

— Тебя он отправил, надо думать, потому, что мы знакомы… Ладно, давай сменим тему. А почему ты сейчас используешь именно эту внешность?

— Ну… мы не меняемся без необходимости, это долго и неприятно.

— Больно? — спросил я сочувственно.

— Чешется, — пожаловалась Дая смущенно. — Быстро можно перейти только в исходный облик и обратно.

— Покажешь? — вырвалось у меня.

— Что?

— Как выглядишь ты, — честно ответил ей. — Я читал описание, но очень любопытно было посмотреть на настоящего перевертыша без маски.

Она задумчиво хмыкнула в ответ, потом на ходу прикрыла глаза, замедлила шаг, как-то странно поежилась — и в следующее мгновение со мной рядом шла уже совсем другая… девушка. Или вернее — совсем другое существо.

Перевертыши похожи на людей, пожалуй, куда больше, чем на иных разумных существ. Иные, они выделялись в толпе, но при этом недостаточно чуждые, чтобы с уверенностью назвать их представителями другого вида. Тонкие черты, непропорционально большие чуть раскосые глаза, маленький рот с тонкими губами, высокий лоб — такое лицо вполне могло принадлежать странному, необычному, но — человеку. Как и маленькие ушки, по сравнению с привычным смещенные чуть назад.

Волосы у девушки оказались длинными и почти белыми, а глаза — ярко-голубыми. Если верить литературе, перевертыши вообще отличались хрупким (на вид) телосложением и высоким ростом, а у моей спутницы видовая особенность усугублялась подростковой угловатостью, рост же оставался прежним. Больше всего Дая напоминала новорожденного жеребенка: худенькая, с длинными конечностями, угловатыми плечами и немного неуклюжими движениями. Кажется, она просто путалась в собственных ногах.

Даршарай казалась нереальной, какой-то потусторонней, и вызывала желание рассмотреть ее повнимательнее. И пограничный возраст — еще не девушка, но уже вроде бы и не девочка — только усугублял впечатление. Она походила скорее на какого-то персонажа детских сказок, чем на живое существо.

— Ты очень симпатичная, — честно сказал я. — Наверное, когда повзрослеешь, будешь настоящей красавицей!

— Ты думаешь? — тихо спросила девушка, искоса бросив на меня непонятный взгляд. Пара мгновений, волна крупной дрожи, пробежавшей по телу, — и рядом опять шагала типичная местная девушка лет двадцати, а от необычного видения осталось только воспоминание.

— Уверен, — ответил убежденно. — Скажи, ты решилась ехать учиться в столицу? Или останешься здесь? Ты, наверное, теперь в безопасности, поэтому прятаться и искать помощи нет смысла, но мое предложение все равно в силе. Из тебя действительно получится очень хороший маг, а при желании — и сотрудник Тайной канцелярии.

Даршарай смерила меня задумчивым взглядом и, нахмурившись, медленно кивнула:

— Если Создатель не будет возражать, я поеду с тобой. Расскажи мне про столицу, — попросила перевертыш. — Ты там живешь?

— Номинально — да, но обычно я разъезжаю по стране, — признался честно. — Вот как сейчас. Родители предпочитают поместье, а мне удобнее в городе…

Всю оставшуюся до площади дорогу говорил в основном я, рассказывал спутнице не только о главном городе Турана, но и о других интересных местах, куда заносила меня весьма неспокойная жизнь. Идея привлечь перевертыша на службу в Тайной канцелярии казалась все более удачной, видовые особенности этих существ открывали широчайшие перспективы. Впрочем, заманивать девушку хитростью или давить я не собирался: это не та работа, которую можно делать из-под палки. Глупо доверять безопасность страны человеку, которого от необходимости решать подобные вопросы тошнит. Даже если он будет достаточно ответственным, чтобы выполнять нелюбимую работу качественно, цена все равно слишком высока. Эта профессия может быть только смыслом жизни, и только тогда она будет выполняться по-настоящему качественно. Если подходить к вопросу с практической точки зрения, то недобросовестный целитель сведет в могилу в худшем случае несколько десятков пациентов, а ошибка (и это я не говорю про саботаж) высокопоставленного сотрудника Тайной канцелярии может аукнуться стране не десятками — тысячами жизней.

Даршарай уверенно вела меня к ратуше, и я, болтая, старательно боролся с любопытством. Интересно, как будет выглядеть этот разговор? Оно бесцеремонно влезет в мою голову или решит проявить снисходительность и воплотится как-то иначе? И главное, что скажет?!

Наверное, я дурак, но страшно мне не было совершенно. Внутри поселилась твердая уверенность, что никаких гадостей мне эта сущность делать не будет. Может, я чего-то не знаю или не понимаю, но у нее было достаточно возможностей меня угробить, а она ими не воспользовалась. Впрочем, несмотря на это, с одним из коллег я по дороге поздоровался, сообщил, что иду на переговоры, и даже пошутил на тему собственной предстоящей героической смерти.

Сначала я ожидал, что меня возьмут в оборот сразу, как только ноги коснутся пресловутой брусчатки, поэтому нечеткую границу пересекал с затаенным ожиданием. Но сейчас присутствие чуждой сущности почти не ощущалось: либо она пока тщательно от меня отгораживалась, либо действительно находилась где-то в другом месте.

Никакого душевного трепета и опасений стены ратуши не вызывали и о пережитом не напоминали, слишком крепкая у меня для этого психика. Наоборот, я с удовольствием узнавал стены, мимо которых совсем недавно почти проползал в полубессознательном состоянии, и едва боролся с желанием подняться в разгромленную лабораторию и полюбоваться на ее останки.

Изменений в помещениях башни оказалось совсем немного, даже караульные присутствовали на своих местах, такие же неподвижные и больше похожие на статуи, чем на живых людей. Единственным отличием оказался другой человек на посту привратника, судя по суровой мрачной физиономии — из числа Пограничных, хотя я бы не поручился за собственное умение отличать их от остальных аборигенов.

Далеко идти не пришлось, под конвоем молчаливого стража мы поднялись всего на один уровень и прошли в небольшую гостиную, где обнаружился единственный потенциальный собеседник, выглядевший настолько обычным, насколько это вообще возможно. Жилистый мужчина среднего роста, средних лет, с неприметным обычным лицом, одетый в типичный для местных наряд. В первый момент я удивился, но быстро сообразил: маска. Передо мной явно находился перевертыш.

— Спасибо, Даршарай, — проговорил он таким же невыразительным, как и наружность, голосом. — Ты можешь идти, думаю, рен маг сумеет найти обратную дорогу самостоятельно.

— Если вдруг возникнут какие-то вопросы, вечером буду все там же, — сказал я девушке. Та кивнула и вышла. — С кем имею честь? — вежливо склонив голову, обратился уже к мужчине.

— Сложный вопрос. — Он улыбнулся уголками губ. — Предлагаю сесть, разговор нам предстоит долгий.

Я не стал возражать, устроился в удобном кресле, собеседник вернулся на свое место и продолжил:

— Начну с главного. Перевертыши — мой народ, моя воля для них — закон. Я не могу долго находиться вот в таком воплощенном состоянии, не имею права, поэтому обычно приходится все пускать на самотек. В прошлый раз это закончилось плачевно. Но вас я пригласил не ради экскурса в историю, а исключительно для решения политических вопросов.

— Каких вопросов? — переспросил я.

— Политических, — повторил он — или оно? — с легкой насмешкой. — Мой народ сейчас, мягко говоря, пришел в упадок, а на восстановление требуется время. Лучший выход — пойти под руку сильного сюзерена. Тураном до сих пор правит король?

— Да.

— Хорошо. С одной стороны, конечно, в бедах моего народа виноваты как раз люди, если бы не человеческая алчность, подобного не случилось бы. Но с другой — я и сам виноват не меньше, стоило внимательней следить за происходящим в мире.

— Нет слова «украли», есть слово «проморгал»? — не удержался я от ремарки, и собеседник усмехнулся:

— Человеческая пословица? Хорошая. Я такой не слышал.

— Это из нового, — стараясь сохранять нейтральное выражение лица, ответил ему. Крепло ощущение нереальности и даже безумия происходящего, и это ощущение приводило меня в восторг.

— Занятно. Я многое пропустил. Впрочем, сначала — о деле. Вы имеете право говорить от лица своего короля?

— Не в таких вопросах, — сразу отгородился я. — Но могу и должен выступить посредником. Обязуюсь передать его величеству вашу точку зрения на ситуацию и ее развитие.

— Справедливо, — медленно кивнул он.

Таллий Анатар

О визите очередного посетителя меня предупредил коридорный. Был большой соблазн послать незваного гостя куда подальше, но я сдержался. Тагренай уже достаточно обнаглел, чтобы являться без предупреждения, Ойша вряд ли могла прийти, кто-то вроде следователя тоже наверняка обошелся бы без оповещения, и мне было попросту любопытно, кого принес ветер.

И хорошо, что не стал гадать: все равно такого я бы предположить не смог. В дверном проеме, заполнив его целиком, возник Ларшакэн, монументальный опекун и помощник оружейницы. Я отодвинул от себя книгу и поднялся на ноги, отдавая дань вежливости. И сожалея, что нож далеко. Не то чтобы всерьез опасался, что великан пришел драться, но в его присутствии я чувствовал себя неуютно, настороженно: даже точно зная, что хищник сыт и не планирует нападать, полностью расслабиться, когда тот рядом, невозможно. А отставной Пограничный являлся именно хищником, сильным и смертельно опасным.

— Рен Л’Ишшазан. — Я склонил голову. — Чем обязан?

Мужчина молча окинул меня задумчивым взглядом, прикрыл за собой дверь, в два шага преодолел расстояние до стола и выставил на него какую-то пузатую темную бутылку, извлеченную из небольшой холщовой сумки, висевшей у него на плече.

— Поговорить надо, — лаконично сообщил гость, откупорил бутылку и, усевшись в жалобно скрипнувшее кресло, приглашающе кивнул.

Под пристальным взглядом отставного стража я подошел к столу, отодвинул в сторону книги и, взяв бутыль, осторожно принюхался.

— Да вы издеваетесь, — пробормотал растерянно, возвращая емкость на место. Из бутылки пахло спиртом и какими-то травами или ягодами. — Договорились вы, что ли? Что это?!

— Настойка, хорошая, — хмыкнул Лар в ответ. — Говорю же, вопрос у меня назрел.

— А при чем тут это? — мрачно спросил его, кивнув на стеклянную посуду.

Ларшакэн смерил бутыль взглядом, выразительно хмыкнул и сгреб ее со стола, после чего сделал пару солидных глотков прямо из горла и со стуком вернул посудину обратно.

— Не будешь, значит? — занюхав кулаком, с непонятным выражением уточнил гость.

— Воздержусь, — ответил я, старательно следя за дыханием и сосредотачиваясь на самоконтроле.

Происходящее не просто озадачивало, оно начало всерьез раздражать, а поддаваться этим эмоциям я не собирался. Может, я плохо знаю этого типа, но в одном точно уверен: он не идиот. И если явился сюда именно так и именно в таком виде, во всем этом есть какой-то смысл, вряд ли Ларшакэн пришел просто распить бутылку алкоголя. Оставалось только терпеливо ждать, пока мне объяснят настоящую цель визита.

— Ты мне не нравишься, — наконец изрек Лар, сверля меня тяжелым неприятным взглядом. Я не спешил комментировать это заявление: вряд ли Пограничный пришел бы сюда только для того, чтобы донести эту мысль. — Но ты нравишься Ойше, — огорошил он и умолк, ожидая ответа.

— И? — осторожно уточнил я.

— Чувствую себя идиотом, — пробурчал неожиданный посетитель, еще раз приложился к бутылке и раздосадованно потер ладонью лоб. — Короче, не умею я такие разговоры вести, но надо. Чего ты от нее хочешь? Только честно.

— При всем моем уважении, вас это не касается, — процедил я тихо.

Ну вот и выяснилась подоплека этого визита: судя по всему, сейчас меня станут воспитывать и требовать оставить Нойшарэ в покое. Если бы я намеревался просить руки Ойши и хотел увезти ее с собой, этот разговор мог бы иметь смысл. А в сложившейся ситуации он лишь дополнительно травил душу и ни к каким значимым результатам привести не мог.

Хорошо, что я не азартен и мне было не с кем поспорить, проиграл бы.

Гостю неожиданно понравился мой ответ. Мужчина насмешливо и явно одобрительно усмехнулся, задумчиво кивнул и проговорил значительно мягче и спокойней:

— Не злись, в душу лезть не собираюсь, я тут для другого. У нас, уж извини, о вашей братии ходят не самые лестные слухи. Мол, понравившихся женщин воруете.

— Иногда такое случается, — решил пояснить я, — но редко. Чаще всего, когда сама девушка согласна, но решительно против ее родители.

— А, ну тогда это не похищение, побег, — усмехнулся он в ответ. — К такому подстрекать я тебя не собираюсь, да и появилось ощущение, что ничего такого ты не планируешь. Верно?

— Я понимаю, что Нойшарэ… необычная, непохожая на большинство не только наших, но и здешних женщин. Она не сможет измениться настолько, чтобы стать счастливой в Белом мире. А если изменится, это будет уже не она.

— Хорошо сказал. — Лар задумчиво кивнул. — Ну, раз ты это понимаешь, моя задача упрощается.

— Не волнуйтесь, я не собираюсь давить на Ойшу, уговаривать или увозить с собой обманом.

— Уже догадался, — отмахнулся собеседник и умолк. Я честно подождал продолжения, но оно не последовало, Ларшакэн просто сидел напротив и внимательно меня рассматривал.

— И что теперь? — наконец нарушил я тишину. Гость едва заметно вздрогнул, будто очнувшись от задумчивости, поморщился, опять приложился к бутылке и веско, глухо проговорил:

— Если ты обидишь Ойшу, я вырву тебе горло и засуну в задницу.

— Если вы сюда… — раздраженно начал я, но Лар оборвал, повысив голос:

— Я не договорил! Девочка влюбилась. Первый раз в жизни. Если ты сейчас тихонько свалишь, она решит, что все дело в ней. Она и так уверена, что из-за «порчености» никому не нужна. А если ей сейчас будет очень больно, окончательно перестанет доверять незнакомым людям. Кай, ее отец, завещал мне о ней позаботиться, и волю его я намерен выполнить. Только я не вечный и уже не мальчишка, когда меня не станет, она окажется одна. Я пытаюсь ей помочь, подготовить к самостоятельной жизни, но ей тяжело. Может, ты и не худший вариант. По крайней мере, с головой на плечах, не обидишь ее и сможешь защитить. В том числе от нее самой. Вот теперь слушаю.

Я усмехнулся и в свою очередь смерил гостя оценивающим взглядом. Говорить не спешил, обдумывал ситуацию.

— Ну что, язык проглотил? — на этот раз не выдержал уже Пограничный.

— Вы либо идиот, либо издеваетесь. На идиота не похожи, и посему мне интересно, а какой вы от меня вообще реакции ожидали? — ответил я задумчиво. — Насколько я успел заметить, отношения с Нойшарэ у вас чрезвычайно доверительные, поэтому она наверняка рассказала о том, что произошло на площади. И что-то мне подсказывает, выводы вы сделали если не правильные, то близкие к правильным. К чему подобные речи? Вы всерьез думали меня запугать? Или вывести из себя? Или выясняете пределы моего самообладания?

— Ладно, уел, — хохотнул Ларшакэн, заметно расслабившись. — Можешь забыть мои слова, кажется, ты начинаешь мне нравиться. Давай начистоту. Я хотел посмотреть на тебя в спокойной обстановке и оценить. Ну и донести мысль, что ты Ойше небезразличен, как бы она себя ни вела и что бы ни говорила. Ей двадцать четыре года, и на моей памяти ты — первый мужчина, на которого она по-настоящему обратила внимание. И мне на самом деле интересен твой взгляд на ситуацию. Она действительно безвыходная, или все не так мрачно?

— Взгляд на ситуацию, — повторил я медленно. — По законам Белого мира Ойша сейчас моя жена. Если она от этой роли откажется публично, я должен буду умереть, чтобы не мешать ее жизни. Поскольку здесь, у вас, все это не имеет особого значения, она вольна делать что угодно, а я подчиняюсь своим законам.

— Строго у вас, — задумчиво протянул собеседник, но понимающе кивнул и возмущаться варварством не стал.

— Что до выхода из ситуации… Думаю, вы в курсе значения слова «долг». Я состою на службе и не имею права самовольно ее оставить. Для того чтобы узнать вердикт старейшин по этому поводу, я должен как минимум явиться в Белый мир. А для этого мне сначала нужно спросить, можно ли прервать выполнение нынешнего задания.

— Ну так спрашивай! — Гость подмигнул и рывком поднялся из кресла. — А я, пожалуй, пойду.

Заперев дверь, я раздраженно выругался и сунул початую бутылку в тумбочку, где стояло вино, оставшееся после визита Тагреная. Сдать, что ли, все это пойло в трактир, чтобы место не занимало?

После этого тяжело рухнул в кресло и уставился в стену неподвижным взглядом, пытаясь разобраться в собственных эмоциях и желаниях.

Что ни говори, а слова Лара упали на благодатную почву. От мыслей о том, что Ойша испытывает ко мне какие-то чувства, делалось тепло и тревожно, сердце норовило ускорить ритм. Хотелось вскочить и пойти куда угодно, лишь бы не сидеть на месте. Я пытался сосредоточиться на дыхании и унять это странное нездоровое оживление, но получалось весьма посредственно, а скорее — не получалось вовсе.

Готов ли я был вот так разом бросить все ради почти незнакомой девушки? Глупый вопрос. Если бы у меня было, что бросать…

С родителями я почти не виделся, у нас, в отличие от таров, родители не поддерживают тесных отношений со взрослыми детьми. У оставшихся в живых братьев и единственной сестры — свои семьи, с ними я тоже виделся и общался исключительно редко, во многом потому, что почти все время проводил в разъездах. В юности любил эту службу, потом просто привык, а в последние годы нет-нет да и задумывался, а что меня ждет дальше, потом? Еще десять-двадцать лет я буду полезен как дальний брат, а после? Нет, вряд ли я пропаду, опыт-то у меня действительно бесценный, старейшины непременно привлекут к обучению молодежи, даже не исключено, что я займу место одного из них.

Вопрос в том, хочу ли я этого? Раньше у меня не было выбора, и я даже не задумывался, а теперь?

Стоило закрыть глаза, и в памяти всплывало лицо Ойши — ясно, до последней черточки. То с насмешливой улыбкой и веселыми искорками в глазах, то с хмурой складкой между бровей и не по-женски тяжелым взглядом исподлобья, а то вовсе — потемневшие затуманенные глаза и полуоткрытые припухшие губы.

Я ведь в самом деле почти не знал ее, но это не мешало чему-то внутри настаивать на необходимости рискнуть, попытаться изменить собственную судьбу.

Да, не знал, но… чувствовал. Случается так, что, встретив человека, с первого взгляда, с первых слов понимаешь — твой. Необязательно он сыграет важную роль в судьбе, но появляется устойчивое ощущение причастности, близости и необъяснимого взаимопонимания. Иррациональное чувство. Чувство родной крови, близкого духа, общих мыслей и особенного уюта.

Через несколько минут я с удивлением понял, что не только готов рискнуть, но даже почти не испытываю сомнений в необходимости это сделать.

Нойшарэ Л’Оттар

Остаток дня после эмоциональной вспышки прошел на удивление мирно и плодотворно. Или, напротив, удивляться тут нечему и все закономерно? В любом случае я удобно устроилась за большим столом в общей комнате, обложившись справочниками, бумагой и чертежными приспособлениями. Это со стандартными клинками Пограничных все просто, а изготовление чего-то нового всегда предваряется огромным количеством бумажной работы. Расчеты, эскизы, чертежи — без этого ничего хорошего не получится.

Кана все время сидела в лавке, потом явился Ларшакэн и сменил ее на посту, позволив заняться домашними делами. Для обеда мне пришлось немного потесниться, но главное, что привычные ко всему домашние не отвлекали вопросами и не пытались отобрать у меня книгу, чтение которой я совмещала с едой. То есть Кана привычно ворчала, но к решительным действиям не переходила.

К ужину явился Грай, причем явился не один, а в сопровождении той самой девушки-перевертыша, которая пришла к нему по объявлению. Я первый раз наблюдала представителя этого народа в естественном обличье и, честно говоря, разочаровалась. Столько разговоров, столько событий, а при ближайшем рассмотрении — какая-то бледная моль. Те же северяне или Серые выглядели гораздо внушительней и экзотичней.

— Я так понимаю, нападать на меня она больше не будет? — с иронией спросила, без напоминаний и просьб сворачивая свои бумаги. И так понятно, что спокойно поработать мне уже не дадут, да и… работа никуда не убежит, в отличие от таких интересных гостей.

— Ну, я так понял, что связь наш могучий сосед оборвал, так что теперь ты — такая же простая смертная, как и все прочие, даже с Серыми уже не повоюешь. Впрочем, их вообще скоро не станет, так что это не беда.

— Как — не станет? — хором спросили мы с Каной.

— А вот так! — с явным удовольствием сообщил ужастик.

Дальнейший его рассказ много времени не занял, но принес массу пищи для размышлений. Если коротко, ничего принципиально нового мы не узнали, просто подтвердились основные предположения.

Та сущность, что жила в ратуше, являлась Создателем, богом и в опасной ситуации — правителем перевертышей, которые действительно прежде жили в той местности, по которой сейчас кочевали Серые. Законы материального мира не позволяли ему долго находиться среди простых смертных, так что основную часть времени он проводил в спячке в специально созданном для того храме.

О своем прошлом Создатель говорил неохотно, но Тагренаю удалось выяснить, что с Праотцом северян они попали в этот мир одновременно и, похоже, были знакомы задолго до этого. Установленное в нашем мире равновесие двух полусфер заставило и этих гостей уравновешивать друг друга, воплощением Порядка — стал Создатель, Хаоса — Праотец.

Потом каждый сотворил себе небольшой народ, причем творили опять же от противного. Создатель, воплощение Порядка, создал для себя воплощение Хаоса — переменчивых перевертышей, а Праотец — основательных северян. И все это более-менее неплохо существовало, но Создатель оказался в заточении, и это аукнулось его «напарнику». Хаотическая природа Праотца стала давать о себе знать, в горах начались землетрясения, и чтобы прекратить их, ему пришлось погрузить себя в спячку с помощью какого-то сложного ритуала с применением того самого скипетра, над чертежом которого я корпела. Заодно с этим он успел видоизменить своих детищ, северян, чтобы те смогли выжить в суровых условиях Северного края без его поддержки.

Боги они или нет, Грай так и не понял, но явно — существа совсем другого плана. Наверное, родственного нашим богам, поскольку именно они ограничивали полномочия пришельцев. В дела простых смертных боги во главе с Кузнецом почти не вмешивались, и это было своего рода привилегией: мы могли жить без их вмешательства, являлись вполне самостоятельными и отчасти даже независимыми существами, а вот северяне и перевертыши без внимания своих создателей были обречены если не на вымирание, то на окончательное смешение с другими народами. Они продолжали существовать просто потому, что их покровители все еще оставались неподалеку, но в ином качестве.

Серых все эти годы гнало вперед глубинное стремление вернуть себе своего покровителя, а тот, скованный чарами, раз за разом неизменно уничтожал собственные же творения. При этом, связанный с ними на глубинном уровне, продолжал поддерживать их собственной силой и не давал окончательно сгинуть — такой вот порочный круг. Отсюда проистекали и мои собственные способности: чуя во мне частицу своего божества, Серые не смели нападать, а чары, удерживающие Создателя в ратуше, заставляли меня убивать тварей с удвоенным энтузиазмом. Что касается перевертышей, с ними все происходило аналогично: они тоже чувствовали во мне часть своего бога, но, будучи существами более разумными и высокоорганизованными, стремились уничтожить меня и таким образом освободить частицу души Создателя. И это стремление давало им силу.

Но теперь, когда Создатель оказался свободен, вернул себе разум и воссоединил все части души, все это должно было стабилизироваться. Во всяком случае, он клятвенно заверял, что о Серых можно забыть, они вскоре вернутся к прежнему облику и станут перевертышами. Этот народ хотел пойти под руку к туранскому королю, и Тагренаю предстояло выступить посредником.

— То есть, получается, ты закончил работу здесь? — тихо спросила я в конце концов. Прозвучало грустно.

— Получается, да, — кивнул он. — Временно. Доделаю всякие мелочи и поеду. Надо вот Даю пристроить и проследить, чтобы она освоилась, подготовить доклад его величеству… в общем, неизбежное зло, бумажная работа, — пояснил маг. Потом пару мгновений помолчал и добавил, переводя взгляд с меня на Лара и обратно: — Звучит, конечно, глупо, но я очень рад, что меня взорвали возле вашей лавки.

— Мы тоже, — со смешком сообщил Лар.

А больше об этом не говорили. Зачем, если все ясно и без слов? Пожалуй, можно смело утверждать, что Грай стал мне другом. Из тех, которых видишь очень редко, но одна мысль о том, что эти люди где-то есть, согревает.

Особенно странно было осознавать это на фоне полного отсутствия у меня каких-то других друзей, если не причислять к таковым Кану и Лара. А если вспомнить, что такое важное место в моей жизни этот энергичный маг занял за какие-то несколько дней…

А вечер получился очень уютным и приятным. Теплым. Дая первое время стеснялась и поглядывала на меня и Лара настороженно, но потом освоилась. Мы даже немного познакомились, и я пришла к выводу, что она мне нравится. В девочке за внешней скромностью и даже мягкостью чувствовался характер. Надо думать, в столице она не пропадет, а уж тем более — под опекой Тагреная.

Пожалуй, я сейчас даже склонна была признать, что ветер перемен не всегда несет неприятности. Как бы все закончилось, не приведи череда случайностей ужастика в мою лавку?

Вскоре Грай уехал, но выяснилось, что пресловутый ветер и не думает ослабевать. Похоже, прочих перемен, которые он принес в Баладдар, Пряхе показалось мало, и богиня решила заодно с жизнью города полностью перекроить мою собственную жизнь. Такое чувство, что у нее вдруг кончилась старая пряжа, а новая пошла совсем другая…

Город потихоньку осознавал свое освобождение от постоянной угрозы с востока. До окончательной веры в это было еще далеко, как далеко было до роспуска Пограничных или иных радикальных мер, но воздух пах несмелым, осторожным, каким-то «пробным» счастьем. Говорили только о Серых, думали только о правдивости слухов.

Ко мне зачастили посетители, прежде никогда мною не виденные. Они бродили по лавке и пытались — кто нагло, кто несмело и исподволь — выяснить мою точку зрения на проблему. Кажется, знакомство с Тагренаем, вдруг приобретшим широкую известность, сыграло со мной злую шутку. Нескольким я любезно ответила, что, насколько знаю, слухи действительно правдивы, но кое-кто не желал верить на слово. После второго такого дотошного смутно знакомого соседа я разозлилась на ситуацию и ушла, отправив за стойку насмешливо ухмыляющегося Лара. Количество любопытствующих резко уменьшилось.

Но это все ерунда, временные неудобства. Проблема заключалась в том, что, в отличие от большинства жителей Баладдара, я думала совсем не о Серых.

В моей жизни как-то вдруг стало подозрительно много Таллия. Первое время я дергалась, огрызалась по пустякам, подозревала подвох, а потом… Нет, ощущение тонкой паутины, которая потихоньку меня оплетает, не пропало, но стало каким-то привычным. И даже уютным.

Северянин вел себя на удивление смирно. Он не говорил со мной о личном, не выспрашивал, не таскал цветов или, хуже того, драгоценностей. Он просто находился рядом, причем под очень веским предлогом: изъявил желание понаблюдать за рождением заказанного изделия и даже был готов заплатить за эту возможность дополнительно.

Я, конечно, могла послать его к Белому в… гости, но в первый момент растерялась и почему-то решила, что большой беды от этого не будет. Не иначе кто из духов под руку толкнул! Беды и правда не случилось, выгонять его стало совестно, так что оставалось терпеть. Да и, если совсем уж честно, не хотелось его прогонять. С северянином оказалось неожиданно интересно в те моменты, когда мне удавалось расслабиться и забыть о своем вечном ожидании подвоха.

Раньше я изучала землеописание в основном по материалам, нужным для работы: что откуда привозят, где плавят лучшую сталь, где выделывают кожи, где добывают серебро изумительной чистоты. А Таллий почти все эти места успел посмотреть своими глазами, помнил множество интересных историй об обычаях соседних и весьма удаленных от Турана стран. Рассказывал он очень хорошо. Веселого кипучего Грая тоже было интересно слушать, но он больше смешил и развлекал. Эдакий сборник анекдотов и курьезных случаев, тогда как северянин больше напоминал энциклопедию, написанную хорошим, понятным языком.

Вспоминал северянин и о своей родине, но сознательно избегал щекотливых тем, сосредотачиваясь в основном на вопросах оружия и обращения с ним. Я спрашивала и про антур, но Таллий знал очень мало. Что, впрочем, неудивительно. Да я и не надеялась всерьез вызнать старинный секрет у первого встречного представителя народа. Вряд ли те, кто им владеет, покидают пределы Белого мира.

Анатар так странно говорил и держался, что я в какой-то момент уточнила, не является ли он каким-нибудь аристократом, на что собеседник очень удивился и сообщил, что у них вообще нет такого понятия. Есть старейшины, а есть — все остальные, которые выполняют определенную часть одного большого дела. Ту, которая получается лучше всего, будь то обучение детей грамоте или защита интересов талтар за пределами Белого мира.

Вскоре я нашла верное слово, чтобы описать поведение и манеры мужчины. Внутренняя интеллигентность. Словосочетание звучало странно, особенно — в применении к серокожему горцу, но тем не менее подходило лучше всего.

А что окончательно примирило меня с присутствием рядом этого мужчины… как ни банально, но — интерес к моей работе. Опять, как и с Граем, только по другой причине и в совсем другом свете. Внимание Тагреная льстило как внимание сильного опытного мага. Здесь же… Я ясно видела, что поначалу Таллий спрашивал из вежливости, но потом действительно увлекся. Пытался вникнуть, пытался помогать и при этом удивительным образом не мешал.

Впрочем, нет, даже не в этом дело. Я понимала, что значит его интерес: он принял меня вместе с тем, что составляло смысл моей жизни, и проигнорировать этот факт не получалось. Таллий отошел от привычных стереотипов и обычаев своей родины, и я уже не могла ершиться в ответ на каждое его слово. Да, как я и боялась в самом начале, он меня приручал, и я это вполне сознавала. Но если поначалу в процессе присутствовали некоторая покровительственность, снисхождение, то теперь он стал… обоюдным?

Я уже отдавала себе отчет, что ищу повод огрызнуться просто по привычке, механически, потому что никогда раньше не пробовала вести себя иначе. И начала вполне осознанно с этими порывами бороться. Не из-за каких-то далеко идущих планов, а потому, что было неловко перед Таллием: он старался, менял себя, а я все эти усилия должна была проигнорировать?

Сближения с мужчиной я не избегала, но была благодарна ему за аккуратность и неспешность. Наверное, если бы он настойчиво пытался влезть в мое личное пространство, ничем хорошим это не закончилось бы, а так… Легкие, будто невзначай, прикосновения не пугали и не раздражали, а заставляли сердце стучать быстрее, воскрешали в памяти тот единственный долгий поцелуй и уже заставляли желать большего. Желать и видеть отражение этого желания в удивительно ярких оранжевых глазах, одновременно чуждых и невозможно близких: такой цвет приобретала летняя степь, оплавленная закатным солнцем.

Об отдаленном будущем я не думала очень старательно. Понимала, что мужчина составляет мне компанию не просто так, и планы его на мой счет вряд ли изменились по сравнению с самым началом знакомства, но гнала эти пугающие мысли прочь, получая удовольствие от настоящего. Даже позволила окрепнуть надежде, что из всего этого получится… что-то. Что-то правильное, хорошее. Ведь если меня тянет к нему даже вопреки всем страхам и проблемам, тянет так, как, наверное, должно тянуть к мужчине, а не другу, приятелю или просто интересному собеседнику, то это что-то значит!

Прошло два десятка дней с отъезда Тагреная, мы получили от него бодрое, немного сумбурное, наполненное кипучей энергией письмо из столицы с обещанием заглянуть ближе к зиме. За это время Таллий непостижимым образом превратился из подозрительного чужака в желанного гостя.

Лар порой оттачивал на северянине остроумие, но с переменным успехом и, что важно, к обоюдному удовольствию. Я не спрашивала об их взаимоотношениях, но «отрыжкой Белого» Таллия больше не звали.

Кана тоже притерпелась к экзотической внешности частого гостя и всячески коверкала его имя, пытаясь подобрать уменьшительно-ласкательную форму. Надо отдать ему должное, северянин принимал подобные развлечения стойко, никакого раздражения не выказывал и даже, кажется, не испытывал и покладисто отзывался на любые формы собственного имени. Когда я не выдержала и спросила напрямую, не делает ли домоправительница ничего обидного, он спокойно ответил, что у них вообще не принято сокращать имена, поскольку это изменяет их начальное значение, но об этой привычке таров он прекрасно знает, находит ее удобной и не имеет ничего против, особенно потому, что принято такое обращение в узком кругу. Его собственное имя, к слову, переводится как «ледяной мир» и является едва ли не самым распространенным на родине.

А я сама к этому моменту настолько привыкла к присутствию северянина, что ждала по утрам его прихода, скучала, и если вдруг он задерживался, могла думать только о нем. Из рук все валилось, а фантазия рисовала какие-то жуткие картины того, что могло случиться. Умом я понимала, что причина отсутствия северянина банальна, что-то вроде очередного визита в библиотеку, но ничего не могла поделать с собственным воображением. И каждый раз с трудом боролась с собой, чтобы удержаться от совсем бурных проявлений радости, когда он, наконец, приходил.

Вот и сейчас Таллий где-то задерживался, а я сидела одна за столом в общей комнате, пытаясь заниматься полезной деятельностью, но буквы и цифры путались перед глазами, а смысл написанного ускользал. Сегодня я планировала приступить к «вещественной» части работы, благо материалы, нужные для этого, уже прибыли. Для этого требовалось последний раз проверить все выкладки, но голову занимали совсем другие мысли.

— Привет, — вывел меня из сумбурных раздумий знакомый негромкий голос.

— Привет, — не удержалась от улыбки и подняла взгляд на гостя.

Двигался северянин бесшумно, совсем как Лар, быстро выучил наизусть все скрипучие ступеньки лестницы и так же машинально, как отставной Пограничный, избегал на них наступать.

— Ойша, мне… надо сказать тебе кое-что, — начал он, подходя ближе. Выглядел Таллий сосредоточенным и серьезным, но, кажется, расстроен не был. Впрочем, при скупой мимике северянина и его умении контролировать собственные эмоции я бы не поручилась за это.

Мужчина со скрипом выдвинул ближайший стул, развернув его, сел ко мне лицом — совсем рядом, почти касаясь коленом моего бедра.

— Что-то случилось? — нахмурилась я.

— Ничего нового. — Он чуть поморщился. — Ты же знаешь, я нахожусь в Баладдаре не просто так и не по своей инициативе, а состою на службе.

— И? — подбодрила я, когда северянин запнулся, и, подобравшись, внутренне сжалась. В груди заворочалось неприятное предчувствие. Немудрено: с таким лицом и таким введением хорошие новости не сообщают.

— Я должен уехать, — проговорил мужчина явно нехотя.

— Навсегда? — Голос не дрогнул, но внутри образовалось странное тянущее чувство — будто где-то там позвякивала от напряжения струна, готовая вот-вот лопнуть.

Мужчина, хмурясь, пару мгновений неподвижно смотрел на меня, а потом, коротко, резко выдохнув, подался вперед. Я машинально отшатнулась, вжалась в спинку стула, а северянин встал на колени рядом — так, что его глаза оказались вровень с моими, провокационно близко. Одной рукой он ухватился за спинку стула, второй — за подлокотник и буквально поймал меня в ловушку.

— А ты — хочешь, чтобы вернулся? — спросил негромко, с ощутимым напряжением в голосе и взгляде.

Стыдно признаться, но я запаниковала. Серых я не боялась, когда с Ларом в ратушу шла за этими двумя — не боялась, сейчас же сердце испуганно подскочило к горлу, будто хотело сбежать, а после, встретив на пути преграду, ухнуло в живот. В ушах зашумело, перед глазами замелькали цветные мушки. Пытаясь взять себя в руки, я сделала несколько глубоких вдохов, опустила взгляд на плечо мужчины.

Таллий, надо отдать ему должное, не торопил. Но и не отступал, не изменял позы, не ослаблял психологического нажима и явно был намерен получить внятный ответ прямо сейчас. А я… Что я могла сказать?

Наверное, многое. Наверное, могла бы объяснить, как страшно впервые — и сразу всерьез — поверить чужому человеку, вдруг ставшему близким. Могла рассказать, насколько сильно сомневаюсь в своих чувствах: как верно растолковать их, если никогда прежде не испытывала ничего подобного? Могла бы признаться, переступив стеснение и глупую гордость, что совсем не хочу, чтобы он куда-то уходил, даже на день, что говорить О большем!

Самой себе в этом признаться оказалось неожиданно просто, а вот сказать нужные слова вслух я так и не сумела, они буквально застряли в горле.

Я еще раз глубоко вздохнула, нервно закусила губу и, подняв взгляд на северянина, только коротко быстро кивнула. А потом, чтобы он не переспросил, подалась вперед, обхватила ладонями его лицо и поцеловала в губы. Почему-то решиться на это оказалось гораздо проще, чем проглотить мешающий говорить комок в горле…

В первый момент Таллий явно растерялся от такого моего поступка, но сориентировался быстро. Ладонь с подлокотника переместилась ко мне на талию, мужчина подался ближе, легко придвинул меня, прижал к себе, мягко и настойчиво перехватывая инициативу. И я совсем не возражала, прикрыла глаза, наконец-то расслабилась и сосредоточилась на ощущениях. Кажется, до этого момента я боялась, что на мой порыв северянин отреагирует как-то иначе, оттолкнет, и это станет концом того, что еще не успело толком начаться.

Целовал он осторожно, бережно, но вместе с тем — очень уверенно, с полным осознанием собственного права делать это. А впрочем, что удивляться? Я ведь только что сама, по доброй воле, разрешила ему, пообещав заодно гораздо большее…

Когда ощущения изменились, когда нежность сменилась чем-то незнакомым, горячим и пронзительным — наверное, именно это называется страстью — Таллий аккуратно отстранился. Заставил себя отстраниться, так вернее. Хотя объятий не разомкнул. Второй рукой, до сих пор державшейся за спинку стула, ласково, почти невесомо провел по моей щеке, пристально, жадно глядя в глаза. Я не могла полностью расшифровать его взгляд, но твердо знала: мне нравится, что он так на меня смотрит.

А потом мужчина вдруг отдернул руку, будто обжегся, и вновь ухватился за подлокотник.

— Извини, — проговорил с неуверенной улыбкой. — Я был уверен, что они не доставляют мне неудобств, но к тебе хочется прикасаться своими пальцами.

— Они совсем ничего не чувствуют? — С трудом сообразив, что речь идет о перчатках, я с радостью воспользовалась возможностью сгладить легкое внутреннее ощущение неловкости и переключиться на тему менее беспокоящую, чем чувства, поднявшиеся внутри. Я обеими руками взяла его ладонь, разгладила тонкую белую кожу перчатки и ощутила под ней знакомые неровные бугры шрамов.

— Не настолько тонко, как хотелось бы, — ответил он.

— Ну, нервные окончания есть не только в пальцах, — заметила отвлеченно, раздумывая, стащить с мужчины перчатку или не стоит. Но Таллий вдруг рассмеялся, отвлекая меня от этой мысли.

— Давай не будем об этом, — попросил он. — Мне и так очень не хочется уезжать.

— Ты о чем подумал? — хмуро спросила я, чувствуя, что щекам становится тепло от прилившей краски.

— Я потом тебе расскажу, — иронично улыбнулся он и коротко коснулся губами моих губ, как будто в утешение. — Прости. Мне и без этого больно дышать, стоит представить, сколько я тебя не увижу. — Он осторожно прижался лбом к моему лбу, прикрыл глаза.

— Когда ты вернешься? — Сейчас, когда какое-никакое объяснение состоялось, разговаривать стало ощутимо проще.

— Осенью. — Таллий тяжело вздохнул и отстранился. — Сама понимаешь, дорога неблизкая.

— Ты хочешь оставить службу? А тебя отпустят?

— Надеюсь. — Северянин слегка пожал плечами. — У нас не принято подобное принуждение, оно бесполезно. Могут потребовать какой-нибудь откуп за неожиданность и несвоевременность ухода, но мне есть что предложить. А в худшем случае… — он запнулся, но все-таки продолжил, — в худшем случае ты почувствуешь.

— Хочешь сказать, они могут тебя убить? — спросила я.

— Могут, но вряд ли сделают это, — отмахнулся Таллий. — Это совсем уж крайняя мера, а я никаких законов не нарушал. У меня получится договориться и найти выход, не волнуйся. Пока я жив, я иду к тебе. — Прозвучало это тихо и веско, как клятва.

— Звучит не очень оптимистично, — нервно хмыкнула в ответ.

— Я буду писать тебе с дороги. Но ровно до тех пор, пока смогу сам отправлять письма и буду уверен, что они не попадут в чужие руки.

— Все настолько серьезно? Кому они могут понадобиться? — Я опешила.

— Не думаю, что все на самом деле так плохо, но предпочитаю перестраховаться. Если я знаю, что тебе здесь гораздо лучше, чем в Белом мире, совсем не обязательно ту же точку зрения разделят старейшины. Поэтому — пусть пока не знают о тебе. А если вдруг кто-то скажет, что я прошу тебя приехать, смело отправляй его… к Белому в гости, — со смешком резюмировал Таллий. — Я совсем тебя застращал? Прости, просто привычка надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. Скорее всего, все пройдет спокойно, и уже к началу осени я буду здесь.

Потом мы вновь целовались, а потом мужчина ушел, оставив меня в смятении и с очень смутным представлением как о ближайшем, так и об отдаленном будущем. Как же просто все было всего пару месяцев назад!

Проклятый ветер перемен.

Хоть бы этот бледнорожий вернулся благополучно! И поскорее…