в которой высшие силы обретают конкретное лицо

Я всегда думала, что самое страшное, что со мной может случиться, — это гибель родных. Перспектива собственной смерти никогда не казалась настолько же чудовищной. В конце концов, мертвецу уже нет никакой разницы, что там происходит в мире с совсем недавно ещё дорогими ему существами и его бренной оболочкой. Но этот страх был застарелый, привычный. К голове дяди Бори никто на моих глазах не приставлял бластер, Ванька не падал на потерявшей управление леталке, тётя Ада не истекала кровью на моих руках; только в страшном сне или воображении. Я отдавала себе отчёт, что всех рано или поздно не станет, и, как любой нормальный взрослый человек, примирилась с этой мыслью.

Даже нападение чёрных клякс на «Лебедь» было почти нестрашным. Во всяком случае, в сравнении с теми эмоциями, которые я испытывала сейчас: обречённостью и наполненным ужасом пониманием, что вот это — всё, конец.

Будь проклят тот момент, когда я узнала об ограниченности возможностей местных кораблей! Если бы не эти знания, у меня до самого конца оставалась бы надежда и, может быть, было бы легче.

А потом страх вдруг перегорел, потух, и осталась одна только всепоглощающая усталость и безразличие. Усталость от всего и сразу — от жизни, от собственных недавних дурацких метаний, от прежних надуманных проблем и этого самого страха. Хотелось, чтобы всё поскорее закончилось, но просить мазура прекратить это самое «всё» прямо сейчас я не спешила. Не знаю, почему; вместе со страхом перегорела и надежда, и вера в чудеса. Наверное, просто не вспомнила об этом простом выходе. Или мешал сделать последний шаг пресловутый инстинкт самосохранения, оказавшийся слишком сильным. Или я оказалась слишком трусливой для этого?

Некоторое время я сидела, прислушиваясь к неприятным ощущениям в затекших конечностях и тоске мазура, а потом дверь открылась и на пороге появилась привычная уже чёрная клякса.

На мгновение сердце замерло, будто я упала с большой высоты, а потом вдруг заколотилось нервно и часто — часто, когда чёрная плёнка расступилась, обнажая знакомое лицо.

Сур не успел и рта раскрыть, когда я сорвалась со своего места и оказалась рядом с ним. Обхватила обеими руками, прижимаясь к твёрдой броне, роль которой сейчас выполнял симбионт мужчины, уткнулась лицом в широкую грудь и судорожно всхлипнула от облегчения: это был не сон. Сур действительно стоял здесь, живой и настоящий, совсем так, как я мечтала пару часов назад.

Подозрения и мысли о невозможности подобного появления возникли с опозданием. А вдруг это не он, а обманка? А вдруг он на самом деле с ними заодно?!

— Всё хорошо, — убеждённо проговорил мужчина, неловко меня обнимая. — Всё позади.

Откуда‑то извне пришла волна чужих эмоций — приглушённых, тусклых, совсем не похожих на чувства симбионта. Тепло, неуверенность, растерянность, облегчение, забота, беспокойство, что‑то ещё… Ощущение было мимолётным и быстро прошло. Показалось? Или мне удалось через мазура уловить часть эмоций мужчины? В голове промелькнули смутные сумбурные обрывки воспоминаний о способе выживания местных патрульных и предположения, как именно этот контакт мог получиться, но вскоре их смыло несколько запоздалым чувством радости.

Какая, в сущности, разница, что это было? Главное, он всё‑таки пришёл. Сумел, не бросил, пришёл — сам, не поручил кому‑то другому.

— Я так испугалась, — жалобно всхлипнула я, пытаясь прижаться крепче, а ещё лучше — спрятаться у него под мышкой от всего и сразу. — Он сказал, что я… что за меня… что меня…

Очень хотелось выплеснуть свой страх, выговориться, рассказать, как мне было плохо, и как я рада, что он пришёл, только слова застряли в горле. Дыхание перехватило от подступивших слёз облегчения.

— Чш — ш, не надо, забудь, — тихо произнёс Сур, обнимая меня крепче, и мягко погладил по голове. Я уже вполне отчётливо ощутила эмоции. Его эмоции. Растерянность и искреннее удивление — знать бы ещё, чему? — а следом — беспокойство и, кажется, нежность. — Пойдём, нечего тебе здесь делать.

Прозвучало несколько раздражённо, а потом — я глазом моргнуть не успела! — мы уже оказались в жилом блоке внутри космического корабля. Вряд ли того же самого, что увёз нас с Мирры, но совершенно неотличимого.

— Теперь ты в безопасности, — проговорил мужчина и как будто вознамерился отстраниться.

— Стой! — испуганно воскликнула я, вцепляясь в него изо всех сил. — Не уходи, пожалуйста! То есть, я понимаю, что ты, наверное, нужен там, но я… мне…

— Где — там? — уточнил он.

— Ну, там же захват корабля, всё такое… — несколько растерялась я от такого вопроса.

— Корабль садится на планету, — успокоил меня Сургут. — Не волнуйся, их всех уже поймали.

— Но… как?! Ваши корабли же не могут подниматься настолько высоко…

— Не могут. Зато они способны создавать локальные проколы пространства и перемещать своих пассажиров на небольшие в космических масштабах расстояния с высокой точностью, — спокойно пояснил он. — Этого было достаточно.

— Спасибо, — глубоко вздохнув, проговорила я и опять уткнулась лбом в его грудь. — Я так надеялась, что ты придёшь, и так боялась, что не успеешь. Прости меня, пожалуйста!

— За что?

— За то, что злилась, что вела себя как ребёнок. Я…

— Аля, не надо, — мягко, но настойчиво оборвал он мои покаяния, на мгновение чуть крепче прижал, но тут же ослабил хватку, кажется, боясь причинить боль. — Сейчас ты наговоришь глупостей, а потом будешь жалеть. Тебе надо успокоиться и взять себя в руки, и если тебе по — прежнему будет, что мне сказать, я с радостью выслушаю.

Я в ответ шмыгнула носом, лишь теперь заметив, что успела разреветься. Справедливость слов мужчины вызывала сомнения, но сейчас не было ни сил, ни желания спорить. Главное, он стоял рядом, обнимал, гладил по голове и, кажется, его совсем не раздражали эти слёзы.

И только одна вещь не давала мне полностью расслабиться и ощутить себя почти счастливой.

— Сур, а тебе обязательно сейчас находиться в этой броне, да? — смущённо уточнила я. — Просто она твёрдая…

— Нет. Но я не думаю, что убрать её — хорошая идея, — возразил он. И почему‑то в голосе мужчины мне почудилась улыбка.

— Прости, я понимаю. Мало ли, вдруг понадобится…

— Не в этом дело, — уже со вполне явным смешком отмахнулся я. — Симбионту проще распространиться по коже, чем по поверхности одежды. Второе тоже возможно, но это отвлекает и не так удобно.

— Кхм. То есть, это сейчас твоя единственная одежда? — дошло до меня. Не знаю, как это выглядело со стороны, но по ощущениям — покраснели у меня даже уши. Не от самого факта «неодетости» мужчины (выглядело всё вполне прилично), а от подтекста моего предложения.

— Да.

— Извини, — вновь покаялась я. Желание отстраниться, продиктованное смущением и чувством неловкости, промелькнуло, но было проигнорировано: слишком хорошо, чтобы лишаться этого ощущения из‑за какого‑то пустяка.

В объятьях Сура было тепло. Причём не с физической точки зрения, а… с эмоциональной, что ли? Ему даже не обязательно было искать слова утешения, да и вообще говорить, чтобы я поверила, что страшное позади. Достаточно вот так стоять, медленно гладить меня по волосам и с каждым прикосновением заражать своим спокойствием, уверенностью, силой.

Я чувствовала в себе способность простоять так до очередного Большого Взрыва и даже дольше, вот только никто мне подобного не позволил.

— Прибыли, — тихо проговорил Сур, и через мгновение мы уже стояли на спине петы. Высоко над головой, затеняя звёзды, читался силуэт чего‑то огромного, медленно скользящего нам навстречу. Отблески близкого города не позволяли угадать очертания, лишь соскальзывали по гладкой шкуре то здесь то там при малейшем движении, подчёркивая внушительные габариты.

— Это корабль? — вполголоса поинтересовалась я. — Вот бы на него живьём при свете дня глянуть!

— Успеется, — отозвался мужчина. — Это не такое уж редкое зрелище.

— А куда мы сейчас?

— К твоим родным, они очень волнуются.

— Представляю, — судорожно вздохнула я в ответ.

Дальнейший путь мы тоже проделали в молчании. Хотелось задать добрую сотню вопросов: откуда узнали о моей пропаже, как вышли на след пиратов, кто они такие на самом деле, как связаны с событиями на Мирре. Но, с другой стороны, было боязно узнать правду. Не говоря уже о том, что лишний раз вспоминать об этих людях отчаянно не хотелось.

А Сур почему‑то не спешил выпускать меня из объятий. И думать об этом было одновременно страшновато и приятно.

Вскоре, впрочем, всё равно пришлось отстраниться, чтобы сойти с крыла петы и добраться до лифта. Тело сковывала слабость, наверное, вызванная последними впечатлениями и напастями. Мелькнула мысль, как здорово было бы, если бы мужчина донёс меня на руках, и я даже почти открыла рот, чтобы высказать это предложение вслух, но своевременно осеклась и устыдилась. Представляю, как бы он отреагировал!

Хотя… наверняка — спокойно. Он вообще на всё реагировал спокойно. И от этого я в его компании слишком часто ощущала себя круглой дурой и совсем уж неразумным ребёнком.

— Аля! — первой моё появление заметила тётя, и посторонние мысли тут же вылетели из головы, буквально выжатые вместе с последним воздухом крепкими объятьями.

Тётино стремление потискать меня неожиданно разделил Ванька. Братец, как подрос, начал активно уклоняться от объятий и недовольно морщить нос в ответ на попытки, так что мы обе оставили их уже лет пять назад, а здесь вдруг сам проявил инициативу. И выглядел при этом совсем не взрослым, а каким‑то потерянно — ошарашенным. Кажется, действительно не на шутку обеспокоился.

— Спасибо, Сур! — тем временем обратился к сопровождавшему меня мужчине дядя Боря, обеими руками крепко пожимая его ладонь. Пожалуй, волнение капитана выдавала только вот эта чрезмерная порывистость.

— Это мой долг, — спокойно ответил Сургут, и эти слова неожиданно больно и обидно кольнули.

Впрочем, почему — неожиданно? Давно пора было признать, что этот мужчина мне очень нравится. И было приятно думать, что он сломя голову бросился мне на помощь потому, что я — это я, а не потому, что я — это его работа.

— Интересно, и почему я ему совершенно не верю? — риторически вопросил рядом Василич, с явной насмешкой разглядывая аборигена. Только начавшаяся формироваться обида от этих слов пошатнулась, а когда Сур сделал вид, что ничего не услышал, да ещё поспешил сбежать, — рухнула вовсе.

— Думаю, пока не стоит оставлять Алёну в одиночестве, ей нужна поддержка. Доброй ночи. Прошу прощения, мне нужно кое‑что уладить, — он кивнул на прощание сразу всем и вышел.

— Ох, Алёнушка, ну и буча тут из‑за тебя поднялась! — протянул штурман, ознаменовав тем самым переход от малосодержательных восторгов к более — менее конструктивному разговору.

К этому моменту все расселись у стола, и тётя приступила к своему любимому занятию и даже почти Великой Миссии в этом мире — кормлению окружающих до той стадии, когда в них уже перестаёт влезать. Правда, на этот раз ей пришлось прибегнуть к помощи мужа.

Есть ощущение, что невозможность самой заниматься вопросами питания станет в её случае главным аргументом за окончательную ассимиляцию и допущение в организм подселенца.

— Не трогай ребёнка! — воинственно нахмурилась тётя Ада. — Можно подумать, она виновата, что вы эту гадину ползучую сюда допустили! Мужчины, тоже мне! Защитники! Один вон защитник и нашёлся, даром что полосатый. Зато почти как тигр, — под конец тон стал мягким и воркующим, а на губах появилась тёплая и неуместно умильная улыбка.

— Мама Ада, а тебя муж не заревнует? — весело поинтересовалась я.

— А хоть бы и заревнует, ему полезно, — философски отмахнулась она. — Да только Сур с симпатиями уже, по — моему, вполне определился. Вон как сорвался тебе помогать!

— Да ладно, он же сказал, что это его… — начала я, но осеклась, когда старшие мужчины обменялись очень выразительными взглядами и синхронно пожали плечами. И осторожно уточнила: — Или я чего‑то не знаю?

— Да как тебе сказать, — задумчиво протянул дядя Боря.

— Да так и говори, — оборвал его ухмыляющийся Василич. — У нас сложилось впечатление, что ради твоего спасения этот, — он кивнул на дверь, — чуть ли не на должностное преступление пошёл.

— Откуда такие выводы? — вытаращилась я на штурмана.

— Ну, выводы эти сомнительные, — возразил капитан. — Мы всё‑таки судим со своей точки зрения, отталкиваясь от собственного жизненного опыта.

— О чём судите‑то? — окончательно потеряла я нить разговора.

Оказалось, почти сразу после моего ухода в гости зашёл тот самый Дрон. Он давно обещался, да ещё откуда‑то был в курсе «омазуривания» дяди Бори, и решил его проведать. Василич с Ванькой в самом деле дружно решили, что меня увезли на свидание, поэтому и не думали волноваться, и некоторое время они вполне мирно болтали о жизни в целом и о быте и нравах аборигенов — в частности.

А потом вдруг заявился Сур. Мрачный, сосредоточенный, с почти такой же каменной физиономией, какая была у него на корабле в первые дни полёта, уже в броне, и с порога заявил Андрею, что нужна его помощь. На резонный вопрос нашего соотечественника, чем скромный «водила» может помочь многоуважаемому товарищу с настолько широкими полномочиями, что самому Дрону неловко примазываться, Сур ответил, что необходимо поработать по прежней специальности, пилотом человеческого корабля.

Здесь уже насторожились все присутствующие, а Андрей осторожно ответил, что ему, конечно, не трудно помочь, но хотелось бы услышать подробности, а так же узнать, с какой целью многоуважаемый Сургут решил сообщить об этом лично.

Ответ Сура дословно звучал «Меня блокируют, по — другому не получается». Василич с Ванькой ничего не поняли, а вот Андрей, культурно выражаясь, совершенно опешил и буквально поперхнулся воздухом, но зато сразу подорвался с места со словами «Что вообще у вас там происходит?!» Сургут с тем же каменным лицом заявил, что «Алёну похитили и намереваются вывезти с планеты», а он намерен этому помешать. Мол, добровольцы и корабль есть, и нужен кто‑то, способный посадить чужую посудину.

Может, всё прошло бы спокойней, но на беду именно в этот момент в общую комнату по какой‑то надобности вышла тётя Ада и услышала как раз то, что ей меньше всего стоило слышать. В итоге атмосфера в семье воцарилась нервная и истерическая, а Сур с Андреем поспешили сбежать.

— Вот мы и решили, что он в это всё ввязался в нарушение какого‑то там приказа свыше, — резюмировал краткий пересказ в лицах дядя Боря.

— А, может, он просто очень ответственный? Ну бывают же такие люди, которые собственные понятия о чести ставят выше… — осторожно начала я возражать, но быстро сдулась под насмешливо — сочувственными взглядами мужчин и поспешила сменить тему. — Странно, почему ему запретили догонять пиратов?

— Может, не хотели рисковать своим кораблём, — пожал плечами наш капитан. — Мы же так до сих пор не имеем представления о боевых возможностях местных космических зверей. Или хотели накрыть всю сеть. Может, там шпион какой‑нибудь был на корабле! Сложно судить, не владея всей информацией.

— А если у него будут проблемы?! — тут же встревожилась я.

— Если ты самоотверженно бросишься его защищать, они точно будут, — ехидно отозвался Василич.

Капитан бросил на него укоризненный взгляд и ответил гораздо более сдержанно. Хотя на первой же фразе, произнесённой совершенно спокойным тоном, я залилась краской и пожалела о своём вопросе.

— К влюблённым девушкам даже военные и разведчики относятся более — менее снисходительно, но здесь проблема в другом. Во — первых, мы так толком и не знаем, кем на самом деле работает Сур и, соответственно, не имеем ни малейшего представления, где находится его гипотетическое начальство. А, во — вторых, нельзя уверенно сказать, что у него непременно будут проблемы. Мы могли что‑то неправильно понять, или здесь к подобному относятся лояльней, и всё ограничится выговором. Не надо заранее себя накручивать.

— Я не влюблённая, — обиженно проворчала я.

— А все, конечно, так и подумали. И подумают те, от кого ты кинешься его защищать, — вновь съехидничал штурман. — Что ну совсем не влюблённая. Ни капельки!

— Жень, уймись, совсем затюкал девчонку, — заступился дядя.

— Да я же не со зла, — не стал вредничать тот. — Это из меня так беспокойство выходит. Ада Измайловна вон могут позволить себе взрыднуть от облегчения, а нам с тобой, Боря, по должности не положено. К тому же, я девчонку не тюкаю, а развлекаю и отвлекаю, это две большие разницы.

— А со стороны и не скажешь, — усмехнулся капитан, после чего перевёл на меня внимательный и строгий взгляд и спросил: — Как ты себя чувствуешь, Алёна?

— Всё хорошо, — неуверенно улыбнулась я в ответ. — На самом деле, со мной ничего страшного случиться не успело, просто немного посидела в камере. Меня в основном собственная фантазия запугивала, а не пираты. Думаю, Сур перегнул палку: я вполне сумею уснуть и в одиночестве, здесь уж точно бояться нечего.

— Алечка, не мели чепухи, — строго возразила тётя. — Можно подумать, я свою девочку не знаю! Хорошо бы тебе принять какого‑нибудь успокоительного, чтобы выспаться как следует, но его нет. Так что я тем более с тобой побуду, и даже не думай возражать!

— Да есть у меня успокоительное, — вздохнула я, красноречиво погладив чёрную полоску на руке. — Если оно, конечно, сработает.

Мазур, по — моему, тоже ещё не до конца отошёл от стресса, был заторможенным и будто оглушённым. На вопросы отвечал полным сумбуром, поэтому вскоре я перестала даже пытаться его теребить — пусть отдыхает. Он и так для меня сделал всё, что мог, и сам страху натерпелся.

Ещё некоторое время мы обсуждали мои злоключения, но ничего конкретного не могла сказать ни я, ни родные. Оставалось ждать объяснений тех, чья осведомлённость не оставляла сомнений, а именно — Сура или, хотя бы, Андрея. А вскоре все разошлись спать.

Тётя Ада действительно, как и собиралась, составила мне компанию. Правда, не сказала бы, что её присутствие сказалось особенно благотворно: я всё равно долго ворочалась и терзалась сумбурными мыслями и переживаниями. Правда, для разнообразия переживала не столько о собственных бедах (наверное, потому, что они уже закончились), сколько о проблемах Сура. Было ужасно неловко и обидно, что из‑за меня этот человек заработал столько проблем на свою голову. И почему‑то совсем не верилось в утешения старших.

В итоге заснула я уже под утро, да и сон был рваный, нервный. Однако, кошмары мне не снились, я ни разу не заснула настолько крепко. Тревожили всё те же мысли и воспоминания, причудливо искажаясь и меняясь местами.

С рассветом я устала мучиться от пустых тревог и встала — невыспавшаяся, издёрганная и в дурном настроении. Тётя ещё спала, и будить её я не стала. На широкой кровати мы с ней дург друга не стесняли, моих метаний она не заметила, а особой необходимости обращаться к ней за моральной поддержкой я не видела.

А вот в общей комнате нашлась приятная компания в лице дяди Бори. Он с задумчивым видом сидел за столом и внимательно разглядывал стакан с какой‑то насыщенно — синей жидкостью, причём разглядывал настолько сосредоточенно, будто намеревался взглядом заставить взлететь. Моё появление мужчина заметил далеко не сразу.

— Здравствуй, Аля, — он вскинул взгляд, когда я уже приблизилась к столу.

— Доброе утро, — кивнула я, присаживаясь напротив. — Что это? — полюбопытствовала, кивнув на стакан.

— А, это… я так понимаю, местный чай. Сижу вот и пытаюсь понять, хочу я его попробовать или нет, — усмехнулся капитан. — Здесь, конечно, интересно и есть свои плюсы, но привыкать к новой еде сложновато.

— Очень хочется посмотреть, как мама Ада будет осваивать местную кухню, — согласно хихикнула я.

— Ну, она любит морепродукты, — тонко усмехнулся он. — Как прошла ночь? Кошмары не беспокоили?

— Нет, но всё равно нервно. Думалось… всякое, — поделилась я. Скрывать что‑то было глупо: шокировать или расстроить его подобными мелочами невозможно. — Всю ночь ворочалась.

— Пройдёт, — удовлетворённо кивнул дядя, как будто именно подобного и ожидал. — Вот убедишься, что с полосатым другом всё в порядке, и успокоишься, — дядя насмешливо подмигнул. Я состроила недовольную гримасу, а тот в ответ легко рассмеялся и всё‑таки попробовал чай. Судя по выражению лица, результат был выше ожидаемого.

— Папа Борь, а почему вы с мамой Адой решили остаться? — осторожно поинтересовалась я, заодно меняя тему. — Ты же, по — моему, и не мыслил себя без космоса, а тут…

— Мысли и ориентиры иногда меняются, с возрастом и со временем, — вздохнул он. — Особенно, когда вдруг появляется такая уникальная возможность.

— Какая возможность? — растерянно уточнила я.

— Да с симбионтами этими, — чуть поморщившись, отмахнулся он. — Они же не могут вылечить только отдельные и сугубо местные заболевания, а всё остальное — за милую душу.

— Вылечить? — тут же насторожилась я. — Что случилось?!

— Случилось? А! Да это давно уже, не переживай, — усмехнулся он. — Понимаешь, у нас с Адой никогда не было своих детей, собственно, из‑за меня. Я сейчас диагноз, конечно, по памяти не расскажу, там две строчки нечитабельных слов мелким шрифтом. Заболевание это лечится и дома, но за такие деньги, что у нас никогда не было и не будет, а здесь — за просто так, само собой, да ещё без всякого риска. Глупо было не попробовать. Тем более, всё один к одному складывается: и ты остаёшься здесь, а бросать тебя мы очень не хотели, и Ваньку за уши не утащишь, он в восторге от местного живого транспорта. В общем, мы с Адой всё обсудили и решили, что это отличный шанс. Не обижайся, вы с братом никогда не станете для нас менее родными, просто… вы‑то уже взрослые, а мы — вроде как ещё не совсем старики, — он как‑то виновато и растерянно улыбнулся и пожал плечами.

В первый момент после осознания сказанного больно кольнула ревность, но я тут же устыдилась, шикнула на неё и пинками прогнала прочь. Дяде Боре всего пятьдесят два, его жене — и того меньше. При современной продолжительности жизни за сотню — это только середина жизни, так почему бы им не воспользоваться шансом?

Так что я поспешила отставить стакан и перебраться под бок к человеку, с успехом заменившему мне отца, чтобы обнять его и честно сказать:

— Я очень надеюсь, что у вас всё получится.

Наш капитан всегда был сдержанным в проявлении чувств человеком, что с успехом компенсировалось его эмоциональной и очень чувствительной женой. Но сейчас он крепко обнял меня в ответ и даже поцеловал в висок, — молча, но так было правильнее.

И я вдруг ощутила это всем своим существом — правильность, закономерность и естественность всего происходящего и даже грядущего. Жизнь на «Лебеде» была очень интересной и увлекательной, но я и прежде понимала, что это не навсегда. А для того, чтобы началось что‑то новое, должно закончиться старое. Пусть даже старое было хорошим, интересным, даже чудесным, но жизнь состоит в движении, и если завершилось что‑то хорошее, не обязательно ему на смену придёт плохое. Просто — другое. Новое, и уже этим — замечательное.

Мы просидели так с минуту, а потом на пороге появился отчаянно зевающий Ванька.

— Ого, какая идиллия! — пробормотал он.

— Присоединяйся, — гостеприимно предложила я. Братец пренебрежительно фыркнул, а дядя Боря насмешливо качнул головой.

Вроде бы никто меня никуда не прогонял, даже не насмешничал, но момент оказался безнадёжно испорчен, и я пересела на соседнее кресло: всё‑таки, гнездиться вдвоём на одном было не слишком удобно.

— Вань, а ты‑то чего так рано? — задумчиво уточнил капитан.

— А? Да от любопытства всю ночь заснуть не мог, предположения строил. Уж очень интересно, куда именно сестрёнка умудрилась вляпаться, — хмыкнул младший, плюхаясь к столу. Пару секунд посидел молча, после чего продолжил жалобно: — А пожевать ничего нет?

— Сейчас что‑нибудь соображу, — рассмеялась я в ответ и принялась колдовать над системой доставки.

Пока кормила брата и организовывала перекус дяде и себе, проснулись остальные, так что завтрак получился совместный.

Настроения сегодня царили оптимистично — жизнерадостные. Команда мирно обсуждала планы на будущее, прикидывала варианты собственного трудоустройства. Дядя Боря как человек ответственный тут же подключился к местной информационной сети для знакомства не столько с бытом и нравами аборигенов (чем занималась я), сколько с правовой частью их жизни.

Оказалось, наличие симбионта автоматически делало человека гражданином государства с поэтичным названием Океания. Прочие же разумные существа полностью попадали под ответственность загадочного «Контактного звена», информации о котором в свободном доступе почти не имелось. Правда, флёра загадки и тайны вокруг него тоже не было: этим самым звеном похоже вообще мало кто интересовался. Выяснилось только, что звено является одним из подразделений Общественного совета — части местного правительства, отвечающей за социальную сферу жизни. Всё это я старалась слушать внимательно, изо всех сил стремясь понять и запомнить, но мысли то и дело убегали в совсем другие области. Меня предсказуемо тревожила судьба Сура, причём чем дальше, тем сильнее.

Время шло, а никаких новостей не было, мой спаситель не появлялся. Я пыталась убедить себя, что это всё домыслы, что он и раньше появлялся далеко не каждый день, и никогда не приходил рано утром, и наверняка просто занят какими‑то другими делами. Вот только получалось это из рук вон плохо.

Сомневаюсь, что мне удавалось держать лицо и скрывать свои тревоги от окружающих, но они проявляли чудеса тактичности. Даже братец ни разу не прокомментировал мою отсутствующую физиономию, ответы невпопад и то и дело бросаемые в сторону входной двери тревожные взгляды, что уж говорить о старшем поколении!

К полудню тревога достигла апогея, было сложно усидеть на месте, и я периодически порывалась подскочить с места и пометаться по комнате, но каждый раз волевым усилием удерживала себя на месте. Пока в конце концов где‑то в районе обеда не открылась дверь, и на пороге не появился совершенно незнакомый тип.

Это был мужчина на вид не намного старше меня. Длинные светлые волосы, собранные в низкий хвост, обрамляли узкое одухотворённое лицо. Ярко — голубые глаза смотрели на мир с любопытством и как‑то… немного виновато, что ли? Тонкий острый нос, удивлённо изогнутые брови и высокий лоб; этот незнакомец скорее походил на рассеянного учёного Вадима, чем на занимающего мои мысли Сура.

М — да, не все сотрудники загадочного «Контактного звена» представляли собой опытных тренированных бойцов.

— Добрый день, — обаятельно улыбнулся он, с любопытством нас разглядывая. — Меня зовут Матис, теперь я буду заниматься вашей адаптацией. Простите, что так получилось; обычно у нас не принято…

— А где Сур? — не выдержала я и всё‑таки подскочила со своего места. Под растерянным взглядом блондина шагнула в его сторону — раз, другой. — Что с ним? Почему не пришёл он?!

— У Сургута возникли неотложные дела, он не может… — с извиняющейся улыбкой заговорил мужчина, но я вновь перебила.

— Что вы с ним сделали?!

— Алёнушка, успокойся, — прозвучал рядом голос штурмана. Василич приобнял меня за плечи и мягко, но настойчиво потянул к креслу.

— На два слова, — хмуро проговорил дядя Боря, кивком предлагая растерянно озирающемуся Матису пройти в коридор. Кажется, бедолага решил, что его по меньшей мере собираются бить, но проследовал за капитаном без возражений.

А я тем временем позволила усадить себя в кресло и с надеждой воззрилась на штурмана.

— Они ведь не могли его за это расстрелять, правда?

— Тьфу, ну, женщины! — рассмеялся он в ответ. — Алёнушка, что за паника на ровном месте? Почему сразу расстрелять‑то? Могла бы уже заметить, что местные не тянут на жестоких психопатов. Ну, задержали до выяснения, устроили разнос. Может, под домашний арест посадили до выяснения. А, может, он вообще сидит объяснительные пишет, ни минутки нет прерваться. Зачем сразу о худшем думать?

— А почему тогда папа Боря этого уволок разговаривать в другую комнату? — хмуро уточнила я, чувствуя, что под насмешливым взглядом штурмана тугая пружина страха начинает потихоньку разжиматься.

— Да потому, что женская истерика — не лучший фон для спокойного разговора, — со смешком припечатал Василич.

— Почему сразу истерика? — возмутилась я, обиженно хмурясь. — И не думала даже! И вообще, может, я просто беспокоюсь?!

— Я так и понял, — хмыкнул штурман. — Алёнушка, уймись, ничего с твоим полосатым героем не случится. Всех порвёт и обратно явится на белом коне, потерпи. Жена офицера — тяжёлая профессия, ты готовься.

Я хотела в ответ возмутиться, но от стыда опять заполыхали уши, а слова застряли в горле.

— Женя, сейчас в лоб дам, — со вздохом пригрозила тётя Ада, подходя ближе и присаживаясь на край моего кресла. — Оставь ребёнка в покое.

— Не могу, я и так всё утро молчал, запас терпения иссяк, — весело ухмыльнулся он.

— Вот и помолчи ещё, на скрытых резервах, — осадила она. — Алёнушка, не обращай внимания, он не со зла, а по глупости. Знаешь ведь, мужчины — они…

— Не взрослеют, да, — со вздохом продолжила я, справляясь со смятением. — Мама Ада, но с ним точно всё в порядке?

— Точно, хорошая моя, точно, — ободяюще улыбнулась она, погладив меня по голове. — Вот как освободится, так сразу и придёт, не переживай.

— А если не придёт? — тут же всполошилась я, переключившись уже на другую тему. — Вдруг он решит, что ему и так проблем достаточно?

Штурман на этих словах страдальчески вздохнул, закатив глаза, а Ванька рядом пакостно захихикал. Но, что характерно, оба промолчали. Мне кажется, не по доброй воле, а попросту впечатлившись угрожающе продемонстрированным тётей кулаком. Не то чтобы кулак был внушительным, но ссориться с медиком и поваром в одном лице — это себе врагом быть, а Ада явно была настроена серьёзно.

— Придёт, куда ж он денется, — с улыбкой ответила она уже мне. — Вот увидишь, первым делом, как только появится такая возможность.

— А вдруг…

— Алечка, родная моя, за девушками, которые совершенно безразличны и являются «просто работой», не бросаются в авантюры очертя голову, рискуя жизнью и должностью. Появится, поверь моему слову, — женщина ободряюще похлопала меня по плечу, и я действительно поверила. Слишком хотелось, чтобы это было правдой.

Поэтому возвращение через пару минут капитана в сопровождении Матиса я встретила почти спокойно, только вскинула вопросительный взгляд на обоих. Который, впрочем, проигнорировали так же оба.

— Жень, с вещами на выход, — спокойно проговорил дядя Боря.

— Я‑то, конечно, на выход; а что случилось? — уточнил тот.

— Паспорт тебе выдавать будут, иди уже, — усмехнулся капитан.

— А — а, тоже полосками покрываться. Ада Измайловна, смотри — тоже тигром буду, — насмешливо подмигнул он, поднимаясь с кресла.

— Какой ты тигр, кошак облезлый, а ещё туда же, — устало отмахнулась женщина. Василич, правда, и не подумал обижаться, рассмеялся радостно и вышел вслед за кивнувшим на прощание Матисом. — Борь, ну что там с этим мальчиком? — тем временем обратилась она к мужу.

— Жить будет, — насмешливо отмахнулся дядя. — Какие‑то у него там срочные дела, как сможет — проявится, не дёргайтесь.

«Не дёргаться» легко на словах, а на практике у меня это получалось плохо. Если честно — не получалось вовсе. Я упрямо пыталась отвлечься, сосредоточиться на чём‑нибудь полезном, но всё равно раз за разом возвращалась мыслями к Суру. Продолжала вскидываться на каждое движение (чаще воображаемое) возле входа, перебирала в голове все возможные кары на голову мужчины и сама себя доводила чуть ли не до паники, потом всё‑таки умудрялась отвлечься и переключиться. Полезной деятельности от меня, правда, ждать перестали окончательно, потому что информация не укладывалась в голове, а из рук сыпалось решительно всё, начиная с тарелок (благо, они здесь небьющиеся) и заканчивая скрипкой.

Последнюю лучше бы вообще не трогала, честное слово! Через пять минут мучений я умудрилась порвать струну, то есть — поставила крест на музыке на неопределённый срок. Кто знает, когда теперь предоставится возможность найти замену.

Спасение я нашла в местных видеоиграх и развлекательной литературе, и первые, как показала практика, помогали лучше. Наверное, потому, что местные книги принципиально не отличались от знакомых, и в них постоянно попадались моменты, возвращающие меня к мрачным мыслям. Собственно, таковыми были все сцены романтического характера, все мужчины, хоть чем‑то похожие на Сура, и ещё сотни на первый взгляд, казалось бы, совершенно не связанных с предметом моей тревоги мелочей.

В таком режиме прошло три дня. За это время уже вся наша компания, включая младшего, успела обзавестись симбионтами и активно осваивалась в новом мире. Активнее всех, конечно, Иван; он умудрился с ходу вписаться на какие‑то лётные курсы, и это был единственный случай, когда я всерьёз выпала из своего апатичного ожидания в реальность. Хотя братец, по — моему, об этом пожалел, потому что выпала я исключительно для поддержки тёти Ады, отчитывающей его за безалаберность.

— Женщины, уймитесь, — вскоре пресёк нашу панику дядя Боря, насмешливо переводя взгляд с одной на другую. — Пусть лучше под контролем профессионалов учится, чем втихаря осваивает самостоятельно.

Аргумент срезал обеих, возразить на него было нечего, и мы стушевались.

— Действительно, всполошились, как наседки, — усмехнулся Василич.

— Женщины, — философски резюмировал довольно улыбающийся братец. А что бы ему не улыбаться, с такой‑то поддержкой?

— Мужчины, — мы с тётей, переглянувшись, сокрушённо качнули головами. Получилось пугающе синхронно, так что рассмеялись все.

— Как я вижу, информация достоверная, адаптация идёт полным ходом? — прозвучал вдруг отлично знакомый голос. Сидя спиной к двери, я не заметила появления нового действующего лица, в первый момент даже не поверила своим ушам и озадаченно уставилась на дядю.

— Привыкаем потихоньку, — кивнул он в ответ посетителю, мельком бросив на меня взгляд и заговорщицки подмигнув.

Встрепенувшись, я поспешно обернулась — и расплылась, подозреваю, в совершенно дурацкой улыбке.

— Сур! — воскликнула радостно, поспешно выбираясь из кресла. Бросилась к мужчине, повисла у него на шее, в тот момент совершенно не задумываясь о неуместности подобного поведения. Хорошо ещё, не расплакалась от облегчения! — Живой!

— А не должен? — иронично уточнил он, после мгновенной заминки обнимая меня в ответ.

— Ну да… То есть нет! То есть я не это имела в виду, — смутилась я, чуть отстраняясь. Ладони сползли на грудь мужчины, и я бы, наверное, опомнилась и сделала шаг назад, увеличивая расстояние, но неожиданно сделать это не удалось: мужчина продолжал обнимать меня как ни в чём не бывало, с непонятным выражением в глазах и лёгкой улыбкой разглядывая моё лицо. — Мы просто подумали, что у тебя могли возникнуть проблемы, и беспокоились, — проговорила я, пытаясь побороть стеснение и старательно отвечая мужчине прямым взглядом.

— Да ладно, ерунда, — отмахнулся он, пренебрежительно дёрнув щекой. — Я рад, что у тебя всё хорошо, — добавил, костяшками пальцев очертив контур моей скулы. Я всё‑таки не выдержала и смешалась, опуская взгляд, но бороться за свободу не стала.

Не знаю, насколько там на самом деле была «ерунда», но выглядел Сургут не лучшим образом. Высокие скулы ещё заострились, под и без того глубоко посаженными глазами пролегли тени, хотя взгляд по — прежнему оставался ясным, прямым и внимательным. Прошедшие дни явно дались мужчине нелегко, и я очень надеялась, что дело было только в загруженности и недостатке сна, а не каких‑то более серьёзных проблемах.

— Сур, а у нас есть шанс узнать ответы хоть на какие‑то вопросы, или это не нашего ума дело? — задумчиво уточнил дядя, нарушая повисшую тишину.

— Смотря на какие вопросы, — Сургут слегка пожал плечами, выпустил меня из объятий, но тут же совершенно спокойно поймал ладонь и с таким видом, будто ничего необычного не делал, мягко потянул меня к столу.

Я настолько растерялась, что, наверное, преспокойно позволила бы мужчине даже устроить меня на собственных коленях. Но проверить не пришлось, Сур ограничился соседними креслами. Хотя мою ладонь так и не выпустил и, более того, начал задумчиво поглаживать пальцы. Прикосновение было совершенно приличным, но я ощущала, что пылают щёки и уши.

Большого труда стоило отвлечься от этой неожиданной осторожной ласки и сосредоточиться на разговоре, но я честно старалась.

— Ну, как минимум, кем на самом деле был Вараксин и почему твои товарищи не хотели его задерживать?

Сур пару секунд помолчал, собираясь с мыслями, а потом вдруг начал отвечать — спокойно и обстоятельно, неожиданно подробно.

Мои предположения оправдались. Вараксин — а это был именно он, не кто‑то другой под его личиной, — оказался связан с разветвлённой «межвидовой» преступной сетью.

Неофициальные контакты двух цивилизаций происходили достаточно регулярно и продолжительное время, но — замалчивались. И те, и другие опасались конфликтов и волнений: местных тревожило подавляющее военное преимущество значительно более агрессивных землян, а ЗОР…

Надо было изучить местную историю раньше, успела бы привыкнуть к новым обстоятельствам. Как оказалось, то переломное событие, отбросившее человечество в развитии, оставшееся в исторической памяти как Вторжение, произошло из‑за контакта с мазурами. Только как таковым вторжением назвать это было довольно трудно. Просто однажды на удалённую развивающуюся колонию случайно попала вместе со своим летающим межзвёздным китом группа мазуров.

Межзвёздные перелёты они освоили ещё до столкновения с людьми, но в гораздо меньших масштабах. Слишком отличался их подход к жизни от человеческого: мазуры путешествовали на китах как рыбы — прилипалы, даже не пытаясь управлять их движением. Кроме того, после выхода из прыжка они очень долго и трудно приходили в себя после перенесённого стресса с отрывом от родной планеты, и у многих это не получалось вовсе.

Так вот, группа подобных контуженных астронавтов оказалась на чужой планете и вступила в контакт с человеком. Естественно, мнения людей они не спросили: просто не догадались, что нужно это сделать. Они не делили существ на разумных и животных, и восприняли людей просто как дополнительный транспорт.

Люди же от такого соседства здорово растерялись и, мягко говоря, не обрадовались. Общаться с мазурами они пока были не способны, поэтому восприняли их как некое заболевание. Поначалу пытались разобраться с проблемой на месте, но — не преуспели. Как гласит старый афоризм, человек не опознает брата по разуму до тех пор, пока тот не заговорит с ним на понятном ему языке, а мазуры говорить не умели.

Впрочем, паники на тот момент не случилось: «заражённые» чувствовали себя прекрасно, даже лучше, чем до «заболевания», никаких неадекватных реакций не проявляли и вообще пребывали в прекрасном настроении со скидкой на беспокойство о собственной дальнейшей судьбе.

Всё могло бы сложиться иначе, если бы начальник экспедиции не принял решение об отправке группы заражённых на ближайшую развитую планету, где было куда больше возможностей для продолжения исследований. Разумеется, отправили их на человеческих кораблях. И, разумеется, для мазуров это оказалось чудовищным по своей сокрушительности стрессом: не было общей колонии, прикреплённой к одному перелётному киту, не было вообще никаких связей с привычной реальностью. И, умирая, каждый отправил через информационное поле сигнал сородичам, предупреждая об опасности, которую несли в себе попытки оторваться от планеты.

Отправляли‑то своим, но неожиданно зацепило людей: уж очень мощным оказался коллективный посыл, и уж слишком крепкой — связь мазуров с их носителями. И если привычные к подобному способу общения чёрные кляксы поняли друг друга правильно, то по человечеству шарахнуло неожиданно сильно. На том самом инстинктивном уровне, на котором все мы связаны с информационным полем.

А дальнейшее знакомство двух видов продолжилось мазурами, которые ещё не вступили в контакт с людьми, и теми, чьих носителей не отправили в космос. Они собрали полностью деморализованных обитателей той планеты, — а их было немного, — и осторожно доставили на родную планету, где уже дружно разобрались в сути проблемы и придумали пути её решения.

Собственно, огласки этой информации и опасались в ЗОР. Не то чтобы именно боялись, но хотели избежать разрушительных последствий, поэтому последние годы аккуратно готовили почву.

Увы, в это время контакт состоялся не только между властными структурами, но и теми, кто существовал вне закона. И местные преступники, и наши, земные, быстро научились извлекать выгоду из совместного предприятия. Подпольный натуральный обмен, использование полезных свойств мазуров… Совместно люди двух цивилизаций научились глушить разумную часть симбионтов и преспокойно пользовались плюсами прочной брони, одновременно избегая минусов вроде привязки к планете. Мазуры при таком отношении очень быстро погибали, но пиратов это беспокоило мало.

Собственно, для накрытия солидной части этого совместного предприятия и выдвинулись местные одновременно с галактической полицией к Мирре. Но, увы, разминулись: точность перемещения у живых кораблей океанцев была гораздо ниже, чем у звездолётов ЗОРа. И если ошибки в координатах были исключительно редки, то время в пути могло существенно отличаться.

В итоге наши сородичи вынуждены были принять бой, свидетелями которого мы стали, а Сур сотоварищи прилетели к шапочному разбору. Оно, впрочем, к лучшему: зато выяснилось, что пираты где‑то откопали пресловутых паразитов и быстро сообразили, какую выгоду можно извлечь из этой находки.

Наш же корабль во всё это вляпался по нелепой случайности. Отправка небольшого груза с частным транспортником стала инициативой одного из людей, не осведомлённых о реальной обстановке на планете, а до компетентных органов информация дошла поздно, и нас просто не успели перехватить на Лауре.

О роли Вараксина же до недавнего времени не знал никто. Вернее, подозревали, что среди сотрудников научной экспедиции есть преступник, но не ожидали, что это именно он; слишком безупречная была биография и личная характеристика.

Кроме того, дядя Боря угадал причину, по которой местные не желали отправлять погоню: боялись спугнуть и хотели с их помощью накрыть оставшуюся часть преступной организации. Сура убеждали, что мне ничего не грозит и меня на том конце обязательно примут сородичи, и непременно спасут, только у мужчины оказалось иное мнение на сей счёт, вот он и пошёл на нарушение.

— Как хорошо, что вы своевременно наткнулись на этих мерзавцев, — медленно качнула головой тётя Ада. — Страшно даже представить, что они могли натворить, обладая таким оружием, каким могут служить эти паразиты!

— Да ладно, что‑нибудь придумали бы и без мазуров, — отмахнулся дядя. — Конечно, без жертв не обошлось бы, но и на конец света не тянет.

— А жертвы — это, значит, не страшно? Ох уж мне этим мужчины! — сокрушённо вздохнула она и решила переменить тему. — Сур, но у тебя‑то проблемы закончились?

— Всё в порядке, не волнуйтесь, — улыбнулся он уголками губ.

— У него, небось, начальства нет, — ехидно вставил Василич.

— В некотором роде, — спокойно пожал плечами абориген.

— То есть, ты самый главный начальник? — хмыкнул Ванька, бросил на меня выразительный взгляд и зачем‑то подмигнул.

— Я уже говорил об этом, — терпеливо пояснил Сур. — Я несу ответственность за все контакты с вашей цивилизацией, и за эту их часть — в том числе. Собственно, потому и отправился с патрулём: на тот момент требовалось моё присутствие на месте основных событий, а не здесь.

Я бы, наверное, сумела догадаться, что хотел сказать своими подмигиваниями и взглядами братец, если бы могла хоть немного сосредоточиться на разговоре. Но я с большим трудом улавливала смысл сказанного Сургутом, а приглядываться к окружающим и вовсе была не способна.

Не знаю, как он это делал, но я была полностью сосредоточена на собственных ощущениях. Вряд ли суть была только в прикосновении: ничего настолько впечатляющего мужчина вроде бы не делал, лишь осторожно гладил ладонь и пальцы. Конечно, руки — очень чувствительная часть тела, но не до такой же степени!

Я буквально плыла, покачиваясь на волнах неги, и это ощущение никак не было связано с сексуальным желанием, да и вообще с чем‑то знакомым и понятным. Я парила в невесомости, полностью расслабленная и защищённая от всех невзгод разом. Будто некто большой и бесконечно сильный, — может быть, тот самый Бог из древних сказок? — баюкал меня на ладони. Не было страхов, сомнений, зла и ненависти, а время тянулось настолько медленно, что порой казалось — оно остановилось вовсе. Если бы не звучащий рядом разговор, не позволяющий полностью отрешиться от окружающего мира, я, наверное, совершенно потерялась бы в этой бескрайней безмятежности.

Краем сознания я понимала, что это наверняка воздействие Сура. Не могла понять двух вещей: зачем ему это надо и как он вообще это делает? Очень хотелось, — насколько в этом состоянии я вообще была способна чего‑то хотеть, — спросить, но не хотелось делать это при посторонних. Вполуха слушая рассказ и борясь с желанием окончательно расслабиться и поплыть по течению, я прикидывала, как бы половчее вытащить Сургута из цепких лап моих родных и задать пару вопросов.

— Аля! — вдруг окликнула тётя. Я сообразила, что уже некоторое время сижу совершенно неподвижно, уставившись в одну точку, и не слушаю разговора. — Девочка моя, с тобой всё в порядке? — подозрительно осведомилась женщина.

— Всё замечательно, — протянула я, чувствуя, что язык несколько заплетается. — Только я, кажется, хочу спать… Или не спать?

— Аля, посмотри на меня, — мягко проговорил рядом Сур, прекращая массировать мою ладонь, и вместо этого крепко её сжимая.

— М — м? — протянула я, с трудом фокусируя взгляд на мужчине. Он придержал моё лицо за подбородок второй ладонью, пристально разглядывая. А потом густые брови удивлённо взметнулись, взгляд же стал совершенно растерянным. Но хоть не встревоженным, и то — радость!

— Извини, — справляясь с удивлением, мужчина отстранился и выпустил мою руку. Я едва успела опомниться и не потянуться возмущённо за его ладонью; странности странностями, но прикосновение из‑за них не делалось менее приятным. — Это случайно получилось.

— Что получилось? — настороженно уточнила тётя, переводя взгляд с меня на Сура и обратно, а я почувствовала, что сонная расслабленность стремительно выветривается.

— Ничего страшного, — поморщившись, отмахнулся мужчина. — В любом случае всё уже закончилось.

— А мне тоже интересно, что это было, — хмыкнула я, промаргиваясь и растерянно озираясь. Ощущение прошло без остатка, и это отчасти даже расстроило: оно было приятным.

— Я тебе потом объясню, — уголками губ улыбнулся он, бросив на меня взгляд. — Возвращаясь к прежнему вопросу…

Оказалось, пока я отсутствовала, дядя Боря допрашивал Сура о вещах насквозь приземлённых, как то — об условиях жизни, учёбы, приёма на работу и так далее. Точнее, не столько допрашивал, сколько уточнял полученную ранее информацию. Оказалось, с жильём у местных всё действительно было просто и без излишеств: на одну семью одна «квартира», состоящая из вот такой гостиной, в какой мы находились, и по комнате на члена семьи независимо от возраста. И это понятно, развернуться в летающем городе было особо негде.

Да и по остальным вопросам Сур всё больше подтверждал сделанные ранее предположения. В целом этот мир представал перед нами весьма благополучным и на взгляд землянина местами совершенно утопическим. Не знаю уж, как они добились подобного и сумели приучиться к подобным условиям; надо думать, не обошлось без влияния непритязательных в бытовом плане мазуров.

Родные задавали ещё какие‑то вопросы — мелкие и крупные, безусловно полезные, — но я с трудом заставляла себя следить за разговором. Гораздо сильнее мне хотелось расспросить Сура о произошедшем, а ещё… просто побыть с ним наедине. Даже говорить, в общем‑то, не обязательно, можно просто оказаться, как в ту ночь, вдвоём под звёздным небом. Сейчас общество родных и необходимость выслушивать чужие разговоры тяготили, и я с трудом сдерживалась, чтобы не сказать об этом прямо. Недовольство недовольством, но правы были всё‑таки они, а я со своими эмоциональными всплесками вполне могла потерпеть.

Потом я сообразила, что Сур сейчас может просто встать и уйти. Вряд ли насовсем, но велик шанс, что мужчина попросту сошлётся на усталость (на что, судя по его внешнему виду, имеет полное право) и отправится домой спать. Конечно, мне было его жалко и очень хотелось, чтобы он нормально отдохнул, но… а как же я?! Не могу же я в самом деле сама просить его о разговоре или прогулке! То есть, попросить‑то, конечно, могу, и даже буду при этом не слишком стесняться (если в этот момент буду думать о вопросах, которые хотела задать, а не о желании побыть вдвоём). Другой вопрос, как быть, если вдруг он откажется? Я же себя знаю, я тогда совершенно изведусь, не смогу нормально спать, накручу себя до обиды…

Ну вот, пожалуйста! Он ещё ничего не сказал, ещё ничего не случилось, а я уже возмущена гипотетическим отказом!

Пока я терзалась посторонними мыслями, разговор сошёл на нет. Вопросы наверняка ещё оставались, но перед тем, как их задавать, было решено сначала обдумать уже полученные ответы.

— Сур, а можно я тоже кое‑что спрошу? — чуть нахмурившись, решительно обратилась я к мужчине, когда он начал подниматься из кресла. Тот в ответ окинул меня непонятным взглядом, — не смутившим и не озадачившим, а почему‑то наоборот, согревшим, — и, улыбнувшись глазами и уголками губ, кивнул.

— Да, конечно. Только, если ты не против, я бы хотел выйти на воздух, — чуть поморщился он. — Обещаю вернуть тебя в целости и сохранности.

— Нет! В смысле, не против, конечно, пойдём, — подскочила я, стараясь не смотреть на прячущих улыбки родных. То есть, прятали их только родители; Василич улыбался вполне явно, но не ехидно, а как‑то неожиданно тепло и понимающе. А Ванька вообще радостно скалился, и я украдкой пригрозила ему кулаком.

На лифте мы поднялись в молчании, а когда вышли в сизый от пронизывающего его солнечного света туман, Сур прикрыл глаза и, чуть запрокинув голову, сделал шумный глубокий вдох, полной грудью втягивая влажный тёплый воздух.

— Очень плохо? — тихо спросила я, разглядывая мужчину. — Ты извини, это было очень эгоистично с моей стороны. Если нет сейчас никакого желания разговаривать, ты скажи, я…

— Нет, всё нормально, — он, поморщившись, тряхнул головой и прямо посмотрел на меня. — Твоё общество и твои вопросы меня не тяготят. Честно говоря, просто надоело сидеть на месте, хотелось размяться. Ты умеешь плавать?

— Не так чтобы отлично, но на воде держусь. А что, тут есть где? — проговорила растерянно. Потом сообразила, как последний вопрос должен звучать с учётом поверхности планеты, на сто процентов покрытой водой, и поспешила уточнить: — Имею в виду, есть безопасные для этого места? Я так поняла, что в воде обитает много всяких опасных существ и даже, наверное, есть какие‑то бактерии…

— Есть, — с ироничной улыбкой подтвердил мужчина, вновь перехватывая мою руку и увлекая к ожидающей неподалёку пете. — И бактерии, и существа, и безопасные места. Есть даже отмели, на которых вполне можно стоять.

— А почему на них не построили города? — опешила я. — Разве так было бы не проще, чем летать в воздухе?

— Проще, если бы эти отмели были стабильными, и если бы не бури, — спокойно пояснил Сур. — Это… слипшиеся массы песка, на первый взгляд твёрдые и надёжные, но в период штормов их разбивает волнами и смерчами. Летающие города оказалось проще защитить от ударов стихии.

— А здесь и бури бывают?! — протянула я. — Кажется, всё это время я читала о вашем мире что‑то не то.

— Бывают, — он кивнул. — Весьма жестокие и разрушительные. Вам повезло оказаться на Сапфире в самое тихое время, до сезона бурь ещё далеко. Но они по — своему красивы, у тебя будет возможность в этом убедиться.

— Твоё определение «разрушительные» отбивает всякое желание любоваться на буйство стихии, — честно поделилась я. — А Сапфиром называется эта планета, да? Видишь, какая я безалаберная, до сих пор не удосужилась выяснить, где именно нахожусь…

— Сложно сразу охватить тот объём информации, который местные жители впитывают всю жизнь, — он пожал плечами. — Не волнуйся, тебя никто никуда не подгоняет, и экзамен по знанию местных реалий сдавать не придётся.

— Угу, а жить тогда как? — вздохнула я.

— С удовольствием, — совершенно серьёзно ответил он, пожав плечами. Я покосилась на строгий профиль невозмутимого мужчины и едва не уточнила, точно ли он это сказал, или мне послышалось. Потому что сказанные слова очень слабо вязались со сложившимся образом Сура как серьёзного, сдержанного и малоэмоционального мужчины, сильнее всего в этой жизни увлечённого работой.

С другой стороны, почему бы и нет? Может, для него именно работа — наибольшее удовольствие из возможных.

Или, что вероятнее, я просто недостаточно разобралась в характере этого человека.

— Кстати, об удовольствиях, — опомнилась я. — Что это было? Ну, когда ты держал меня за руку, и я уплыла куда‑то в другие миры, почти потеряв связь с реальностью. Ты обещал объяснить.

— Обещал, — не стал спорить он, смерил меня задумчивым взглядом, после чего предложил: — Давай присядем, нам довольно долго лететь. И я тебе всё объясню.

Я послушно села, обхватив руками колени, глядя на Сургута настороженно; он выглядел так, будто собирался рассказать мне… ну, о чём‑то страшном и малоприятном вроде необходимости подселения ещё одного мазура. Серьёзный, сосредоточенный, даже как будто напряжённый. Мужчина уселся рядом, удобно расставил ноги, опираясь о колени локтями.

— Помнишь, я объяснял, как существуют патрульные? — он явно решил начать издалека. Я послушно кивнула; не просто помнила, но даже вспоминала об этом совсем недавно! — Между собой они общаются такими же образами, как разговаривают мазуры. Для нас это не так сложно, как для вас, мы приучаемся думать образами с самого детства. Не удивляйся моей осведомлённости, вопрос разности нашего мышления изучался достаточно давно и внимательно. Так вот, в нормальном состоянии это общение происходит через физическое соприкосновение двух мазуров. То есть, человек связывается симбионтом, а уже те — между собой. Но в экстренной ситуации возможен контакт на расстоянии, даже на весьма значительном; это зависит от степени важности информации или интенсивности эмоциональной окраски. Пока понятно? Если я слишком увлекусь, одёргивай, это просто привычка.

— Ты ещё и преподаватель? — с улыбкой уточнила я.

— В некотором роде, — хмыкнул он.

— Это понятно, но пока неясно, к чему ты ведёшь.

— Да, собственно, всё просто. Про наш подход к разделению физического влечения и эмоциональной привязанности ты тоже уже знаешь. Эта привязанность по своей природе очень похожа на контакт патрульных, только в первом случае связь возникает естественным путём, а потому — доставляет значительно меньше неудобств. Даже наоборот, она приносит удовольствие, потому как строится на симпатии и подсознательном желании подобного контакта, если угодно — стремлении быть как можно ближе, а не на необходимости совместной работы и выживания. Если совсем уж подробно, степень такой привязанности тоже бывает разной и зависит от того, на каких чувствах она строится; любовь мужчины и женщины, или любовь к родителям, или близкая дружба. Передача эмоций и мыслеобразов через тактильный контакт — это, наверное, самый наглядный признак подобной связи. К сожалению, контакт такой не всегда бывает обоюдным, всё зависит от личных качеств человека — насколько он открыт, насколько готов приблизить постороннего. Но, с другой стороны, ничего страшного в нём нет, его можно и оборвать; скажем, на первых порах попросить симбионта о содействии, а потом просто избегать этого человека, и связь постепенно сойдёт на нет. По — хорошему, рассказать об этой тонкости стоило всем, но сегодня я, определённо, не в том настроении.

— Ага, — глубокомысленно изрекла я, бессмысленно пялясь в горизонт и пытаясь уложить в голове сказанное. Само знание‑то укладывалось удобно, с комфортом, но вот применить его к ситуации никак не получалось. В основном, конечно, из‑за менторского тона Сура; он рассказывал о чувствах с такими интонациями и в таких словах, будто читал лекцию по математике. — То есть, ты хочешь сказать, что между нами образовалась такая связь? — уточнила осторожно. — Или не между нами, а в одностороннем порядке? — пробормотала почти севшим голосом, холодея от нехорошего предчувствия. Может, потому он и заговорил об этом в таком тоне, чтобы вежливо объяснить, во что я умудрилась вляпаться?

— В одностороннем? — он покосился на меня и как‑то странно усмехнулся. — Как ты думаешь, каким образом выяснилось, что с тобой случилась беда, и что Вараксин — один из этих пиратов?

— Понятия не имею, — я растерянно хмыкнула. — Ты сказал, что эту информацию разглашать нельзя. Я полгала, за ними следили, или есть какой‑то осведомитель, но если ты заговорил об этом сейчас…

— Я услышал твой страх, — мужчина пожал плечами и перевёл взгляд с моего лица на горизонт впереди. Или — наоборот, куда‑то в глубь себя. Слегка нахмурился, но больше ничего не сказал; то ли задумался, то ли ожидал моего ответа.

— И… что ты собираешься со всем этим делать? — набралась решимости уточнить я. Судя по мрачному настрою мужчины, он вполне мог посчитать подобное проявление слабостью и постараться избавиться от досадной помехи.

— Хотел перебороть, — ещё одно пожатие плечами. — Я не ожидал, что она двусторонняя. Но если нет… перед принятием такого решения стоит для начала в ней разобраться.

— В каком смысле? — нахмурилась я.

— Я же говорю, природа связи бывает разная, её вызывают разные чувства, — проговорил он, по — прежнему не глядя на меня.

А я вдруг безо всякого мазура и передачи эмоций на расстоянии поняла: Сур и сам боится этого разговора или, вероятнее, его результатов. Наверное, не так сильно и отчаянно, как я, но явно ожидает подвоха. Может, ждёт, что я опять, как тогда с симбионтом, начну ругаться и возмущаться произволу?

Или всё дело в этих словах о природе связи? И он просто боится, что наши чувства не совпадут?

— Кхм. Ну, несмотря на некоторые высказывания, воспринимать тебя как второго… или, вернее, уже третьего отца я точно не смогу, — нервно хмыкнула я. — А для дружбы мы мало и слишком поверхностно знакомы. С другой стороны, вот как раз ты меня, по — моему, именно как ребёнка и должен воспринимать. Что не удивительно, я бы на твоём месте думала примерно так же, — предположила, пытаясь за иронией спрятать собственное беспокойство.

Вместо ответа Сургут вдруг легко рассмеялся и, опережая тревожные мысли, одной рукой привлёк меня к себе, крепко обнимая. Прижал мою голову к собственному плечу, и я почувствовала на макушке тепло его дыхания. Озадаченная такой реакцией, я тем не менее обняла его в ответ с искренним удовольствием. И с удивлением почувствовала, что беспокойство начинает отпускать. Мы, кажется, боимся одного и того же, да и стремления наши совпадают, а, значит, буквально обречены найти общий язык.

— Это значит, что ты определился? — не смогла промолчать я.

— Это значит, что я чувствую себя идиотом, — со смешком ответил он.

— Почему? — опешила я от такого вывода.

— Потому что вместо того, чтобы спокойно проанализировать ситуацию, поддался привычке и послушался не разума, а жизненного опыта.

— Сур, ты можешь изъясняться как‑нибудь более… понятно? — вздохнула я ему в шею.

— Прости, это профессиональная привычка, — вновь рассмеялся он. — Я имею в виду, что пошёл по простейшему пути, решив, что это — очередной повтор привычного сценария. Не поговорил с тобой, не задумался, что ты — это… ты, а не кто‑то другой. Прости.

— Привычный сценарий — это вроде того, что произошло у вас с Элисой? — осторожно уточнила я.

— Нет, не настолько, — со смешком ответил он. — Я бы в здравом уме никогда не сравнил тебя с ней. Да и… не было у меня с ней ничего, достойного внимания.

— Но ты говорил…

— Я? — хмыкнул он. — Я ничего такого не говорил, это вы решили, что я подался в патруль именно из‑за Элисы, а я лишь подтвердил, что был личный мотив. Только она здесь не причём.

— А кто причём? — полюбопытствовала, пытаясь вспомнить тот разговор. А ведь и верно, это же Василич предположил, что Сургут улетел в патруль из‑за женщины, и мы после знакомства с Элисой как‑то по умолчанию решили, что речь идёт именно о ней. — И что это за привычный сценарий?

— Не имеет значения, — отмахнулся Сур. — Не хочу об этом говорить.

— А о чём хочешь?

— Если честно, говорить я вообще не настроен, — хмыкнул он, кончиками пальцев осторожно погладил меня по щеке, пробежал по виску, очертил ухо. — Но, наверное, стоит расставить все точки сразу. Ты удивительная. Нежная, искренняя, добрая, умная… Это невозможно не заметить, проведя рядом с тобой хотя бы пару минут. Ещё на корабле ты понравилась мне настолько, что я предпочёл рискнуть и прервать контакт с кораблём и остальным патрулём: очень не хотелось делиться этими мыслями и чувствами с кем‑то ещё. Я пытался убедить себя, что это — просто влечение. Ты очень красивая, и глупо отрицать те желания, которые ты во мне вызываешь. Но время расставило всё по местам. Я чуть не рехнулся в тот момент, когда понял, что чувствую твой страх, и обнаружил, что не могу тебя найти, что этот… Вараксин куда‑то тебя увёз. Мне кажется, я теперь сильнее всего в жизни боюсь, что с тобой случится какая‑то беда, а я не успею оказаться рядом и защитить. Понял, что люблю тебя, и как мальчишка испугался, что никаких шансов на взаимность у меня нет, что после этой истории с симбионтом ты слишком обиделась, чтобы суметь поверить мне. Или начнёшь воспринимать не как мужчину, а как… ещё одного из старших родственников. Но если это не так, я буду очень рад, если ты разрешишь мне быть рядом. Всегда, — так же спокойно, как обычно, проговорил он, но сейчас ровный тон не вводил в заблуждение. Обрывки чужих эмоций — как тогда, на корабле, — туманили разум, окутывали тёплым коконом нежности и сумбурных стремлений, которые я не могла выразить словами. — Ну как, у меня получилось… изъясниться понятно? — со смешком добавил Сур после короткой паузы.

А я после всего услышанного напрочь лишилась дара речи, и только и могла, что нервно цепляться за рубашку мужчины, пытаясь понять, правда ли услышала то, что услышала, или сплю и вижу сон. Было радостно и страшно одновременно. Я надеялась на наличие у него ответных чувств, сама себе призналась, что влюблена, но была совсем не готова к настолько резкому переходу от отстранённости к предложению руки и сердца; а это ведь, как я понимаю, было именно оно.

Сур не торопил с ответом, не теребил и не дёргал. То ли догадывался о моих чувствах, то ли вовсе — слышал их. Продолжал нежно и осторожно поглаживать кончиками пальцев висок, щёку и шею, перебирал рассыпающиеся по плечам пряди волос, которые я утром забыла собрать в косу, и молчал. А я чувствовала, как испуганно колотится сердце в горле, будто мне не интересный мужчина признался в любви, а обвинили в какой‑нибудь гадости.

— Сур, а можно я не буду отвечать вот прямо сейчас? — робко уточнила я.

— Почему? — уточнил он спокойно. Я не сумела понять, на самом ли деле был спокоен, или как обычно отлично держал лицо, но я в любом случае поспешила смущённо пояснить.

— Это всё очень неожиданно. То есть, ты мне очень нравишься, именно как мужчина, но… вот так сразу и навсегда — слишком быстро. Я же совсем ничего про тебя не знаю, пока ещё совершенно чужая в этом мире. Я понимаю, что веду себя опять как бестолковый ребёнок, боюсь собственной тени и не знаю, чего хочу, но…

— Не надо оправдываться, — мужчина мягко оборвал мой сбивчивый монолог, накрыв губы большим пальцем. — Я понимаю, что тебе нужно освоиться и привыкнуть, и не собирался на тебя давить. Просто не хотелось, чтобы оставалась ещё какая‑то недосказанность, и ты сомневалась не только в себе и окружающем мире, но заодно ещё и во мне, — хмыкнул он. — В общем‑то, спешить нам некуда, и я не имею ничего против более близкого знакомства. Хоть вспомню, как положено ухаживать за девушками, — тихо засмеялся он.

— А у вас тоже это делают? — полюбопытствовала я, слегка отстраняясь, чтобы заглянуть ему в лицо. Не передать словами, какое облегчение я испытала, обнаружив, что Сур не сердится и не собирается меня торопить. — Я просто подумала, если отношение к… близким контактам настолько простое, то, наверное, и ко всему остальному вы относитесь примерно так же.

— По — разному бывает, — он слегка пожал плечами. — Наши цивилизации не так сильно отличаются, как может показаться на первый взгляд. Вернее, в чём‑то разница огромна, в чём‑то — её нет вовсе. Мы относимся к одному виду, глупо ожидать совсем уж принципиальных отличий, — пояснил Сургут, а потом вдруг рассмеялся, придерживая меня кончиками пальцев под подбородок и с интересом разглядывая моё лицо. Ярко — зелёные глаза мужчины сейчас были полны тёплых ярких искорок, и я смотрела в них, совершенно зачарованная, не в силах отвести взгляд. Когда он улыбается вот так или смеётся, он делается совершенно непохожим на собственную серьёзную ипостась. Надо ли говорить, что таким он нравится мне куда больше! — И опять я читаю лекцию, да?

— Ну, мне же надо осваиваться в окружающем мире, так что они в любом случае не лишние, — возразила я, не удержавшись от ответной улыбки. — Я вот ещё хотела спросить…

— А я, помнится, вообще не очень‑то хотел разговаривать, — перебил он и, действительно прекращая разговор, поцеловал меня. Нежно, но уверенно и где‑то даже властно. И я, отвечая на поцелуй, подумала, что это направление знакомства с окружающим миром нравится мне сильнее всех прочих.