в которой путь заканчивается, а открытия продолжаются.

Мгновенное ощущение невесомости и чёрные мушки перед глазами, сопровождавшие переход, изменили картину мира настолько внезапно, что у меня закружилась голова и подкосились ноги. Вот где было в пору радоваться капкану чужой руки на своём локте! Сейчас чужак послужил мне отличной поддержкой, без которой я имела все шансы рухнуть.

Пространство распахнулось бескрайним небом. Небо было вверху и под ногами, со всех сторон, лишённое горизонта и каких‑либо ориентиров кроме одинокого голубого шарика местной звезды. Он висел чуть сбоку, как раз на том уровне, где по ощущениям полностью дезориентированного разума должен был находиться горизонт. Бледно — зелёное, отливающее бирюзой и золотом небо на другом конце этой мировой сферы, в центре которой мы оказались, темнело до насыщенного изумрудного цвета. Я вдруг остро ощутила себя крошечной, ничтожно маленькой — как капля воды, как атом водорода на просторах галактики. От этого простора сердце, кажется, забыло стучать, дыхание перехватило, а в голове не осталось ни одной мысли.

— Ох, ну ни… звезды у них тут пейзажи! — присвистнул Василич где‑то совсем рядом. От этого звука я вздрогнула, с трудом соображая, что не одна парю в этом удивительном ничто: рядом стояла вся наша команда, каждый со своим личным сопровождающим.

Да и не парю вовсе, а твёрдо стою на ногах, по щиколотку утопая в небе. И не такое уж кругом «ничто», как показалось на первый взгляд. Особенно отчётливо последнее стало понятно, когда то небо, которое было под ногами, вздрогнуло и пошло рябью, после чего легко толкнуло нас вверх. Я рефлекторно подалась ближе к своему конвоиру, и вцепилась бы в него сама второй рукой, если бы та не была занята скрипкой.

Мы медленно поднимались вверх на какой‑то огромной открытой платформе, с тихим плеском оторвавшейся воды. Оказалось, небо под ногами было зеркальной водной гладью, совершенно неподвижной из‑за штиля, а местное солнце просто потихоньку закатывалось за горизонт, погружая нашу часть поверхности планеты в ночь.

Нарушая висящую над этим странным застывшим миром тишину, между двух небес — реальным и отражённым — прокатился низкий утробный звук, пробравший до спинного мозга и рассыпавшийся по спине мелкими мурашками. Было похоже на гудок старого водного корабля, — мы когда‑то в детстве плавали на таком на экскурсию, — или на зов кита. Через несколько мгновений сбоку пришла ответная звуковая волна, и я увидела, как водную гладь рассекло, на мгновение блеснув в лучах заходящего солнца влажной тёмной спиной, огромное тело какого‑то водного животного. Мелькнуло и пропало, а потом вдруг вынырнуло целиком — без брызг и плеска, почти не потревожив идеальную гладь, — и некоторое время скользило в воздухе, не касаясь поверхности воды. Слишком долго скользило, чтобы это могло быть простой инерцией; но в тот момент я об этом не задумывалась, увлечённая созерцанием. Длинное тело без выраженной головы имело вытянутую каплевидную форму и очень органично переходило в два огромных ярких треугольных крыла, которые язык не поворачивался назвать плавниками. Переливы всех цветов радуги на тёмном фоне напоминали причудливую вязь какого‑то древнего языка. Потом существо резко закрутилось вокруг своей оси, обхватывая тело крыльями, издало тот самый низкий зов и без плеска вошло в воду.

А потом точно такой же звук, только выше и тоньше, родился прямо под нашими ногами, и я сообразила, что мы стоим на покатой спине похожего существа, только размерами, кажется, значительно уступавшего собрату. Радужные перепонки его крыльев едва заметно подрагивали, и это было единственное заметное глазу движение. Как эта гигантская амфибия летела, как управляла своим полётом и почему совершенно не ощущался набегающий воздушный поток, было неясно.

Живой дельтаплан поднимался всё выше и выше, и я вдруг сообразила, что дымно — белая громадина, к которой мы движемся, — совсем не облако, а парящий высоко в небе город.

Из странных бесформенных образований, похожих на клочья очень плотного тумана, свисали длинные тонкие сосульки всех оттенков зелёного, поначалу терявшиеся на фоне вечернего неба. Увитые непонятной искристой паутиной, они казались невесомыми, да что там — нереальными! Голограмма, полёт фантазии какого‑то художника, город в облаках.

Чем ближе мы к нему становились, тем более внушительным представал город. Даже ехидный штурман примолк, вглядываясь в изящные черты и задумчиво озираясь по сторонам.

Оказывается, жизнь в этом странном городе бурлила весьма интенсивно. Во всех направлениях сновали какие‑то летательные аппараты, и вот так с ходу определить, какие из них живые, какие — нет, было невозможно. Да я, честно говоря, не могла уверенно сказать это и про то существо, на спине которого мы стояли. Может, у них механизмы такие — самостоятельные?

А ещё сейчас, когда я вновь потихоньку вернула себе способность думать, мне стало интересно, а куда делся тот корабль, на котором мы летели? В общем‑то, совершенно ясно, что на планету он не садился: ничего похожего на космодром я не наблюдала. Получается, эти существа способны перемещаться своими пространственными проколами на большие расстояния и с очень высокой точностью? Если они с орбиты попали на спину не такой уж крупной зверушки.

Когда мы приблизились настолько, что можно было различить отдельных обитателей этого города на облаке, снялось разом несколько вопросов. Во — первых, далеко не все аборигены представляли собой большие чёрные кляксы; некоторые, насколько я могла разглядеть, ничем не отличались от людей и были одеты в какие‑то цветные вещи. Во — вторых, среди них попадались личности разного пола и возраста. То есть, можно было почти уверенно утверждать, что мы имеем дело с потомками каких‑то древних колонистов, а, стало быть, людьми. Пусть несколько странными и изменившимися за годы обособленного развития, но — людьми. От этой мысли стало спокойней.

Наша небольшая компания, видимо, не казалась местным примечательной: внимания на нас не обращали совершенно. И я постепенно совсем успокоилась насчёт дальнейших перспектив нашей жизни. Убивать нас, кажется, в самом деле не собирались. Теперь меня сильнее тревожило другое, а именно — возможность свалиться с такой ненадёжной опоры. Но конвоир держал крепко, и я была ему за это благодарна.

А ещё грызло любопытство, куда делись «больные» учёные с базы и есть ли среди наших сопровождающих Сур? Объединять нас с сородичами, похоже, не стали, чтобы не подцепили от них заразу. Мой тюремщик — меломан же… я была уверена, что после давешнего срыва или его к нам не допустят, или он сам не пойдёт. Но всё равно — сомневалась.

Ну и, конечно, было очень интересно: какие они, остальные аборигены? Но ответ на этот вопрос, кажется, светил нам очень скоро.

В конце концов наш транспорт нырнул в облако, несколько секунд мы плыли в плотном влажном тумане, от которого волосы тут же отяжелели, лицо и комбинезон покрылись мелкими капельками. А потом летун опустился на ровную площадку, края которой терялись всё в той же мгле. Спустившись по крылу, мы отошли на пару метров — и вместе с частью пола двинулись вниз.

Узкая вертикальная шахта тянулась достаточно долго. Провал над нашими головами быстро закрылся, но зато пол начал испускать неяркий голубоватый свет, позволяющий чувствовать себя вполне комфортно. Потом лифт остановился и в стене открылась арка, затянутая знакомой по кораблю неосязаемой пеленой, через которую мы прошли в просторную светлую комнату, имеющую форму сектора: та стена, сквозь которую мы прошли, и противоположная ей были полукруглыми. Последняя ко всему прочему была полностью прозрачной и открывала изумительный вид на тёмное закатное небо и океан внизу. Пока мы летели, местное светило уже полностью село, и небо буквально на глазах наливалось чернотой. И в ответ ему начинал светиться потолок комнаты.

Помещение мы разглядывали с жадностью. Оно кардинально отличалось от пустых камер в корабле и было совершенно… человеческим. Да, немногочисленные предметы обстановки имели непривычные очертания, а предназначение некоторых из них не получалось определить сходу. Но всё это с тем же успехом могло находиться на Земле и являться воплощением фантазии какого‑нибудь оригинального дизайнера.

Светло — зелёные стены и потолок, пол более тёмного оттенка. Большой белый стол в форме пятна или амёбы, стоящий на на трёх тонких ножках. Тёмно — синие объёмные кресла, лишённые прямых линий и даже на вид кажущиеся очень удобными. Вдоль боковых прямых стен — несколько высоких прямоугольных призм, внешним видом напоминающих глыбы мутного льда; не то шкафы, не то колонны, не то что‑то совсем уж непонятное. Ещё из непонятного присутствовала странная конструкция в дальнем углу — цилиндр из серого материала высотой около полуметра и такого же диаметра, в верхней части которого имелся неглубокий вырез конической формы. Ну, и правильный куб невнятного грязного серо — зелёного цвета, стоящий посреди стола.

Конвоиры привели нас сюда и молча удалились через тот же проход, который закрылся за их спинами.

— Ну… похоже, убивать нас действительно не планируют, — задумчиво прокомментировал капитан, озираясь.

— В доверие втираются. Будут пытаться вызнать секретную информацию, — насмешливо возразил Василич.

— Жень, наша с тобой секретная информация устарела лет на тридцать минимум, — отмахнулся дядя и, ещё раз оглядевшись, осторожно присел в ближайшее кресло. Мы переглянулись и дружно последовали его примеру, благо посадочных мест здесь был добрый десяток. — Стало быть, это всё‑таки люди. А наши конвоиры — роботы?

— Вряд ли, — нервно хмыкнула я. После проявления Суром совершенно животных инстинктов в его искусственном происхождении я здорово сомневалась.

— Рада приветствовать вас от имени нашего мира, — раздался откуда‑то сбоку красивый женский голос. Мы одновременно вздрогнули и обернулись, разглядывая говорящую, прошедшую в комнату через открывшуюся в боковой стене дверь.

Усомниться в том, что перед нами стоял человек, было сложно. Высокая стройная женщина, одетая не то в брючный костюм, не то в комбинезон; правда, совсем не похожий на нашу техническую одежду. Тяжёлая струящаяся ткань глубокого бирюзового цвета с изумрудным абстрактным узором так и манила потрогать: она казалась очень приятной на ощупь. Свободные брюки, расклёшенные рукава, достаточно смелый вырез на красивой высокой груди, тонкая талия подчёркнута широким поясом на пару тонов светлее общего фона. На ногах обуты лёгкие плетёные босоножки, а волосы красивого золотистого оттенка свободно рассыпались по плечам, спадая до середины спины. Да и лицо было под стать всему остальному: большие ярко — зелёные глаза, точёные черты. В общем, женщина была изумительно красива, и единственным отличием, которое мешало забыть, что перед нами чужачка, были знакомые чёрные узоры на коже.

Почему‑то она не понравилась мне с первого взгляда. Увы, наверное, от зависти; я бы тоже с огромным удовольствием расхаживала в таком костюмчике, а не в практичном, но значительно менее красивом комбинезоне. И косу бы распустила, если бы пряди не цеплялись за детали этого самого комбинезона и не путались бы так без применения моего любимого косметического средства, оставшегося на корабле. И вообще, так не честно: раз уж мы гости, нас для начала надо было накормить, напоить, и только потом разговаривать разговоры!

— А уж мы как рады, что нас приветствуете именно вы, — высказался Василич, поднимаясь с места и с интересом разглядывая женщину. Как всегда в своём репертуаре, только руку лобызать не спешил. Разумно; кто знает, как они на подобные жесты могут реагировать?

По примеру штурмана в порядке приветствия поднялись и остальные мужчины. Причём если мой братец смотрел на красавицу едва ли не с открытым ртом (да, я помню, что он уже достаточно вырос, чтобы интересоваться девочками), то дядя Боря с лёгким прищуром, некоторым подозрением и интересом сугубо профессиональным, что в очередной раз убедило меня в давнишнем подозрении: наш капитан — образец настоящего мужчины.

Чужачка тем временем ласково улыбнулась штурману, окинула нас всех заинтересованным взглядом, а потом, кажется, опомнившись, поспешила нарушить повисшую тишину.

— Простите моё любопытство, я просто поражена, насколько мы с вами похожи! Это так странно и приятно — встретить тех, кто до последнего времени считался мифом… Меня зовут Элиса, и в первую очередь я хотела бы извиниться за доставленные неудобства, — мягко проговорила она, подходя ближе. — Дело в том, что наши патрульные плохо понимают нужды нормальных людей.

— Почему? — вмешалась в разговор я. Элиса окинула меня непонятным взглядом, но ответила столь же мягко и с той же дружелюбной улыбкой.

— Нечто вроде профессионального заболевания, не стоит задумываться о подобных мелочах. Юной девушке — особенно.

— И о чём же, по — вашему, стоит задумываться юной девушке? — неприязненно поинтересовалась я.

— Вопрос не по адресу, — опередил ту с ответом новый голос. Точнее, голос был вполне знакомый, только лично я как‑то не ожидала его услышать. К вошедшему вслед за нами, со стороны лифтовой шахты, мужчине разом обернулись все. Экипаж — с растерянностью, я — со странной смесью тревоги и облегчения, а Элиса — с искренней радостью.

— Сур! Как я рада тебя видеть! — так и не успевшая присесть женщина стремительно преодолела разделявшее их расстояние с явным намерением обнять мужчину. Но ответная реакция того откровенно озадачила, причём не только нас, но и саму Элису: он аккуратно перехватил её протянутые руки за запястья, причём ладони его в этот момент были покрыты знакомой чёрной субстанцией. Что характерно, только ладони.

В остальном же мы имели возможность наблюдать нашего знакомого «в гражданском». Без привычной чёрной кляксы, в светло — серых свободных брюках и длинной белой жилетке без пуговиц, держащейся широким серым поясом, он смотрелся довольно странно. Зато можно было рассмотреть широкие плечи и сильные руки, увитые всё теми же чёрными узорами.

— Не могу ответить тем же, — холодно ответил тем временем мужчина, и я с некоторым стыдом поймала себя на злорадстве по этому поводу.

Вот странно. Казалось бы, именно Сур меня недавно напугал до истерики, и объектом неприязни должен был быть именно он; но, однако, я поймала себя на мысли, что никакого зла на него не держу. А чем мне настолько не понравилась совершенно посторонняя женщина, которую я видела первый раз в жизни, большой вопрос. И, тем не менее, сейчас я была полностью на его стороне и очень рада его видеть, даже несмотря на незнание предыстории.

А что она имелась, было очевидно. Судя по поведению, эти двое были знакомы очень давно и неплохо, а разногласия имели исключительно личный характер. Не знаю, как у них тут выстраивались личные отношения, но больше всего походило на старую как мир историю: были близки, потом расстались. Опять же, судя по поведению, инициатором была она, а его это расставание обидело. Может, он в этих своих дальних патрулях из‑за неё и торчал?

Не знаю, насколько были близки к истине мои предположения, но они помогли окончательно успокоиться и убедили меня в том, что мы имеем дело с людьми. И, наверное, к ним вполне можно подходить с привычными мерками.

— Что ты здесь делаешь? — продолжил Сур неприязненно, отстраняя руки женщины подальше от себя и только после этого отпуская.

— Но это же моя работа, — явно опешила та.

— Приоритет контакта, — отрезал он.

— Как… но ты же… — выражение лица Элисы стало совсем растерянным и даже обиженным. — Патрульные же не могут…

— Проверь, — он слегка пожал плечами. Женщина окинула собеседника пронзительным недобрым взглядом и решительно подошла к ближайшей льдистой колонне. Стоя к нам спиной, положила на неё обе ладони, и буквально через несколько мгновений вернулась обратно. Зло сверкнула на меня глазами, обожгла взглядом Сура, что‑то тихо ему сказав, и стремительно вышла в сторону лифта.

— Ух, хороша, стерва! — проводив красавицу взглядом, восхищённо присвистнул Василич, когда та нас покинула.

— Прошу прощения, небольшие организационные сложности, — чуть поморщившись, сказал Сур, слегка наклонив голову.

— Да мы так и поняли. И вот как раз именно это особенно озадачивает: что мы решительно всё поняли, — задумчиво проговорил дядя Боря, с интересом разглядывая бывшего конвоира. — Ладно, та женщина; но лично в вас перемена оказалась уж очень резкой.

— Нахождение вдали от родной планеты сказывается на нас пагубно, — глубоко вздохнув, ответил тот и опустился в свободное кресло. — Для того, чтобы этого избежать, мы… несколько изменяем своё сознание. Главным образом, полностью отказываемся от эмоционального восприятия действительности. Из этого состояния можно выйти самостоятельно, но обычно прибегают к услугам специалистов: так быстрее.

— Как получилось, что наши цивилизации до сих пор не пересекались? — хмурясь, уточнил капитан.

— Именно из‑за этого, — спокойно отозвался Сур. — Патрульные избегают контактов. Они руководствуются соображениями логики, безопасности и заранее составленными инструкциями, а, исходя из них, чужой высокоразвитой и достаточно агрессивной цивилизации, хоть и родственной, стоит избегать.

— А почему ими не может управлять из дома кто‑то вменяемый? — растерянно уточнил Василич.

— Мы не имеем возможности быстро передавать информацию на такие большие расстояния, — развёл руками Сур. — Дальние патрули полностью автономны.

— Что же изменилось сейчас?

— Вы… — он запнулся, подбирая слова. — Столкнулись с представителями враждебной нам цивилизации, средств борьбы с которой не имеете. Вероятность этого события была учтена одним из исключений наших инструкций и послужила поводом для контакта.

— Цивилизация — это мозгоеды, из‑за которых у учёных кора треснула? — влез любопытный братец.

— Что? — уточнил, озадаченно нахмурившись, абориген.

— Те паразиты, которых вы планировали вытащить из них и в наличии которых подозревали нас, — перевёл дядя.

— Да, в некотором роде, — с облегчением кивнул наш контактёр.

— Ты мне вот что скажи, чего это твоя Элиса на нашу Алёнку взъелась. Ревнует что ли? — подозрительно поинтересовался Василич. Я тут же почувствовала смущение, особенно когда Сур окинул меня долгим задумчивым взглядом. Первый раз, кстати, за всё время собственного здесь присутствия посмотрел в мою сторону. И от этого было обидно; нет бы извиниться, так он делает вид, что всё в порядке.

Я, честно говоря, тоже, но я‑то скорее пострадавшая сторона, мне можно!

— Ревнует в профессиональном смысле, — наконец, пояснил он. — Наш с Алей контакт послужили достаточным основанием для дальнейшей передачи вас всех под мою ответственность.

Я почувствовала, что после этих слов у меня начали гореть уши. Да уж, контакт. И что, он всё в подробностях рассказал?! Стыдно‑то как… Может, потому на меня Элиса так и сверкала глазами?

— Не, я баб нюхом чую, — назидательно сообщил Василич, постучав себя пальцем по носу. — Про профессиональное это ты кому другому заливай. Только я не об этом. Ты если нашу Алёнку своими контактами под монастырь подведёшь, лично рыло поправлю!

— Куда подведу? — озадаченно нахмурился Сур.

— Под неприятности со стороны покинувшей нас особы, — вновь выступил толмачом дядя и со смешком уточнил: — Про правку рыла переводить?

— Я догадался по смыслу, — бывший патрульный усмехнулся уголками губ. — Не стоит волноваться об этом, Але ничего не грозит.

— Со стороны этой ревнивой стервы, или вообще? — ещё подозрительнее уточнил Василич, а я с нежностью подумала, как мне всё‑таки повезло с семьёй. Понятно, что воплотить эти угрозы в жизнь вряд ли получится, но само намерение уже грело.

— «Вообще» не в моей компетенции, — спокойно возразил Сур. — Со стороны Элисы — точно.

— Ладно, я предлагаю всё‑таки вернуться к более серьёзным вопросам, — прервал их дядя. — Для начала скажите хотя бы, мы подцепили эту заразу или нет? И как там обитатели научной базы?

— Вас уже проверили, всё в порядке, — успокоил нас Сур. Уточнять, когда они успели, никто не стал; в порядке — и ладно. — Ваши сородичи проходят… курс лечения. Это недолго.

— А как они вообще передаются, паразиты эти? — полюбопытствовал Василич. — Я не из праздного любопытства; там же пираты ещё были, не могли они разнести эту заразу с планеты?

— Пираты? — вновь нахмурился местный.

— Это такие люди… — со вздохом начал переводить дядя, но собеседник его перебил с лёгкой вежливой улыбкой:

— Я знаю, что это значит, спасибо. Я расскажу об этом, и со всем разберутся, — кивнул он.

— А что это всё‑таки за чёрная гадость, которой вы покрываетесь? И откуда вы вообще взялись такие странные? И как вы умудряетесь перемещаться сквозь материальные объекты? — не выдержал в конце концов Ванька и влез в разговор.

— Очень долго рассказывать, — слегка поморщился Сур. — Давайте я для начала покажу вам всё здесь и расскажу, как чем пользоваться. Думаю, после перелёта вы с удовольствием воспользуетесь возможностью отдохнуть в нормальных условиях.

Ванька растерянно покосился сначала на дядю, потом на меня. Капитан медленно кивнул, задумчиво разглядывая аборигена. Смысл этих переглядываний я поняла через пару секунд: кажется, мужчины решили, что наш гид уходит от ответа и пытается что‑то скрыть.

— А почему вы нас по дороге в камерах держали? — полюбопытствовала я. — Чтобы мы не заразились?

— Это были не камеры, — спокойно ответил мужчина, поднимаясь на ноги. — Стандартные жилые блоки, просто ваши были изолированы от остальных.

— И вы вот в таких клетушках добровольно живёте столько времени?! С голыми стенами? А почему нельзя нормальную мебель поставить? — ещё сильнее заинтересовалась я.

— Во — первых, патрульным главное функциональность, и подобные условия не доставляют неудобств. А во — вторых, и это главное, корабль с трудом переносит посторонние устройства.

— В каком смысле? — уточнила я растерянно.

— В прямом, — хмыкнул он и принялся за экскурсию.

Цилиндр в углу оказался местной мусоркой, льдистые призмы — терминалами связи с местным единым информационным пространством, куб посередине — устройством для доставки продуктов. Правда, последними двумя ценными приборами мы (если верить аборигену) пользоваться не могли. Кажется, для этого нужна была та чёрная субстанция, про которую «долго было рассказывать»; во всяком случае, реагировали приборы на прикосновение, а прикасался к ним Сур только через неё. Видимо, команды местная техника понимала в той же невербальной форме, в которой общались между собой патурльные.

Дальше мы покинули комнату через открывшуюся в боковой стене арку, за которой обнаружился совершенно нормального вида коридор, откуда точно такие же арки вели в отдельные комнаты, расположенные по внешнему радиусу изгибающегося вокруг лифтовой шахты коридора.

Жилые комнаты имели ту же форму, что и общая, только были несколько меньше, и возле входа был отгорожен небольшой закрытый закуток, сильнее всего заинтересовавший наш экипаж. В конце концов, большая прямоугольная кровать вид имела почти привычный, да и ниши в стенах с полками для вещей, закрытые всё той же мутной пеленой, тоже мало отличались от обычных шкафов. А вот в закутке имелись два странных образования: один угол занимала субстанция, внешне похожая на мыльную пену, другой — оплывший цилиндр около метра высотой, покрытый коротким и на вид мягким буро — зелёным ворсом. Собственно, больше ничего в комнате не было.

— Это уборная, — пояснил Сур, входя внутрь. Мы сгрудились на пороге, с интересом наблюдая за ним. — Вот это — чтобы очищать кожу. — С этими словами он демонстративно сунул руку в белую пену. — Лицо, волосы, чистить зубы — всё здесь, для последнего нужно просто открыть рот. Задохнуться или проглотить часть не бойтесь, они пропускают воздух и очень крепко держатся друг за друга; для того, чтобы разделить колонию, нужно использовать специальные устройства, — продолжил пояснения местный и попытался зачерпнуть немного пены; пузырьки проскальзывали между пальцами. Я не выдержала и подошла ближе, тоже сунув руку в белую массу. На ощупь было в самом деле похоже на тугую плотную пену, и мелкие шарики упрямо липли друг к другу.

— «Держатся» — это вы сейчас в прямом смысле сказали? — неуверенно подала голос тётя. — То есть, они живые?

— Да, мелкие простейшие, — спокойно кивнул мужчина. А я, испуганно взвизгнув, выдернула руку из белой массы и отскочила. Братец радостно заржал, за что удостоился от меня обиженного взгляда.

Зечики бы их побрали! Предупреждать же надо…

— Дайте угадаю, а вот это — сортир? — насмешливо поинтересовался штурман. — В смысле, туалет. Ну, для других естественных потребностей?

— Да, именно.

— И что, оно тоже живое? — вытаращилась я на Сура.

— Да, конечно; это губка.

— Ой, ма — амочки, — прошептала я, шокированно глядя на зелёный цилиндр и медленно отступая к двери спиной вперёд. — А если оно укусит? Отгрызёт что‑нибудь ценное? Вот так сядешь, задумаешься, а оно…

— АМ! — рявкнул над ухом Василич, до которого я допятилась, ткнув меня растопыренными пальцами под рёбра. Я от неожиданности снова взвизгнула и шарахнулась уже в другую сторону. Правда, к счастью, ни в губку, ни в колонию простейших не попала, а врезалась в Сура, который машинально поймал меня за плечи.

— Злые вы, — проворчала я обиженно и смущённо, под бодрый хохот штурмана и младшего брата отстраняясь от аборигена. — Уйду я от вас! — пригрозила ворчливо, разглядев, что даже дядя с тётей не сдерживают весёлые улыбки.

— Алёнушка, ну мы же любя, — весело сообщил Василич. — Ты же нас сама убеждала, что техника живая; а тут вроде действительно живая техника, а ты от неё шарахаешься.

— Вот потому и шарахаюсь, — поморщилась я, нервно поправляя одежду. — От техники понятно, чего ждать! А это… вдруг оно ядовитое?!

— Не волнуйся, они совершенно безопасны, — мягко проговорил Сур.

— А кровать тоже живая? — мрачно уточнила я, в ответ на что он развёл руками. — Стоп! Дай угадаю. Корабли у вас тоже живые? В полном смысле этого слова? То есть, животные, внутри которых вы и путешествуете?

— Да, разумеется, — спокойно кивнул тот, будто других вариантов просто быть не могло.

— Ой, мамочки, как же я хочу обратно на «Лебедя», — тоскливо пробормотала я, выходя вслед за остальными в коридор и плетясь в сторону общей комнаты.

Некоторому успокоению, правда, поспособствовал ужин. Нам выдали не йогурт, а нечто вроде спагетти (только почему‑то зелёных) с кусками не то мяса, не то рыбы и соусом цвета запёкшейся крови. Вкус оказался необычный, но приятный, пряный и немного острый. После недели на странной фруктовой жиже — настоящая пища богов! К счастью, никто благоразумно не стал спрашивать, из чего или кого это было приготовлено. Запивать это предлагалось весьма приятным чуть кисленьким зеленоватым напитком, похожим на лимонад.

Жевали все действительно молча, а после нас дружно начало клонить в сон. Не до такой степени, чтобы подозревать ужин в наличии снотворного, но достаточно, чтобы отложить разговоры до завтра. День выдался не то чтобы трудный или слишком долгий, но очень насыщенный впечатлениями, так что по комнатам мы разбрелись сразу после ужина. В каждой комнате Сур настраивал на хозяина дверь (хлопок ладонью по стене рядом — дверь становилась твёрдой, два хлопка — прозрачной изнутри, три — опять мутной проницаемой плёнкой) и окно, которое по желанию можно было слегка затемнить или вовсе «выключить».

Не знаю, специально он так сделал, или получилось случайно, но мне досталась последняя комната, и в ней мы оказались вдвоём. Судя по дальнейшему поведению аборигена — всё было подстроено.

— Аля, я хотел извиниться за своё поведение и за то, что напугал тебя, — закончив с дверью и окном, проговорил он, сцепив руки за спиной. Мы как раз стояли в дальнем от входа углу, возле окна. — Это была непроизвольная реакция, инстинкты пробудились слишком резко, — чуть поморщился мужчина. — Я обещаю, что больше тебя не обижу.

— Это хорошо, спасибо, — глубоко вздохнула я. С облегчением, к слову; было приятно, что он нашёл нужным извиниться. — Я не сержусь, я так и подумала, что ты потерял над собой контроль. Меня сейчас гораздо сильнее напрягает перспектива общения с этими полезными животными! — Я дёрнула головой в сторону прохода в уборную. — А как же вы в пути обходитесь без средств гигиены? Так же, как ты мне с мытьём головы помог?

— Да, — с лёгкой улыбкой в уголках губ кивнул он, рассматривая меня непонятным задумчивым взглядом.

— Какая универсальная чёрная жижа, — нервно хихикнула я.

— Она тоже не кусается, — усмехнулся он. — Здесь правда совершенно безопасно.

— Здесь — это где?

— Здесь — в этом жилом секторе, — не стал замахиваться на большие объёмы мужчина. — Да и в городе в целом довольно безопасно. Вот за его пределами случается всякое, но, надеюсь, ты не планируешь побег?

— А это уже от вас зависит, — честно созналась я. — Не будете обижать, и сбегать никто не будет! Слушай, у меня небольшой вопрос, или, скорее, просьба: можно найти какую‑нибудь одежду? — неожиданно даже для себя самой спросила я. — Честно говоря, очень хочется выбраться из этого комбеза, раз уж я не на работе.

— Я что‑нибудь придумаю, — ободряюще улыбнулся он. — Это всё, или есть ещё какие‑нибудь пожелания?

— Вопрос… из коротких только глупый, — хихикнула я. — Почему ты всё время норовил пощупать мои волосы? Да и потом, когда ты… сорвался, у меня сложилось впечатление, что это из‑за них. У вас с этим связан какой‑то обычай? Ну там прикосновение к волосам считается жутко непристойным, или волосы в принципе отращивают далеко не все?

— От волос избавляются только патрульные, потому что они… бесполезны, — со смешком сообщил он. Взгляд непроизвольно метнулся к моей косе, привычно перекинутой на грудь. — А обычая никакого нет, это личное. У тебя очень красивые волосы, — медленно проговорил он, расцепил руки, кажется, намереваясь опять пощупать мою причёску, и тихо пробормотал себе под нос: — Да и не только. — Правда, руку так и не донёс, коротко кивнул мне на прощание и поспешно вышел.

А я, проводив его взглядом, медленно присела на кровать, бездумно созерцая неопределённую точку пространства перед собой. Далеко не сразу сообразила, что сижу и просто улыбаюсь, а голова при этом такая пустая — пустая и лёгкая — лёгкая. Заметив же это, раздражённо фыркнула и пинками погнала себя бороться со страхами перед местными средствами гигиены. Вот он, результат дефицита внимания и общения! Какой‑то инопланетный мутант сказал, что я красивая, и я тут сижу, лужицей растекаюсь. Можно подумать, я без него этого не знаю!

Собственную внешность я оценивала здраво. То есть, понимала, что мне с ней очень повезло, и что безо всяких косметических коррекций и прочих вмешательств в организм меня можно назвать очень симпатичной, а если переодеть и причесать — то и красивой. Густые длинные светлые волосы, голубые глаза, гармоничные черты лица и хорошая фигура; спасибо родителям за наследственность. При желании можно было к чему‑то придраться, и порой я подозрительно разглядывала своё отражение и прикидывала, что бы в нём изменить для достижения совершенства, но не всерьёз. Другое дело, я не считала нормальным гордиться тем, что получила от природы и родителей, но чрезмерно скромничать тоже было бы глупо.

В общем, с самооценкой у меня всё было в порядке. И тем непонятней было, почему я сейчас так растаяла от пары тёплых слов. Может, просто устала? Слишком неожиданным оказался переход от участи заключённых к статусу гостей. Опять же, если отвлечься от чёрной дряни в организме и отсутствия бровей, Сур оказался весьма впечатляющим мужчиной. Это пока он разговаривал односложно и вёл себя непонятно как, подобные мысли даже не возникали, а сейчас… очень он походил на того самого решительного капитана из моих девичьих грёз. Серьёзный, сдержанный, спокойный и решительный. Опять же, высокий, широкоплечий, мускулистый, и глаза выразительные, а про их необычный цвет я вообще молчу!

За этими сумбурными мыслями гигиенические процедуры прошли без особого волнения. Местный аналог душа мне даже понравился, очень приятное было ощущение, как будто кожу в воде щекочут мелкие пузырьки воздуха. При этом дышалось легко и свободно, воздух эта мелкая живность не задерживала совершенно. Не говоря уже о том, что просто стянуть комбинезон и нижнее бельё было безумно приятно: не люблю спать в одежде.

Кровать удобно подстраивалась под форму тела, одеяло оказалось мягким и уютным, подушка — пышной и приятно пахнущей не то морем, не то какими‑то растениями. Наконец‑то оказавшись в нормальной кровати, я почувствовала себя бесконечно счастливой и отключилась моментально, не успев сосредоточиться на вещах значительно более серьёзных, чем внешность нашего гида — тюремщика.

Утром я некоторое время не могла сообразить, где нахожусь. Это явно была не камера, слишком удобно мне было, но и родной каюте «Лебедя» ощущения не соответствовали. Потом, конечно, вспомнила, что заключение вроде бы закончилось, а вчерашний вечер был очень богат на события.

Сегодня я уже, к счастью, не чувствовала себя настолько окрылённой мужским вниманием. Более того, настроение с утра было скептическим и подозрительным: Сур вчера откровенно юлил и не договаривал. От усталости ли и нежелания поднимать серьёзную тему, или по каким‑то другим причинам? В общем‑то, сейчас усиленно обдумывать эти вопросы было глупо, итак скоро всё узнаем. Продолжит он уходить от ответов или честно всё расскажет — посмотрим.

Выбравшись из‑под одеяла, я некоторое время озадаченно разглядывала яркое пятно красивого кораллового цвета на ближайшем к выходу углу кровати, пытаясь понять, что это и откуда взялось, потом всё‑таки догадалась пощупать.

Когда я вчера говорила Суру про нормальную одежду, это было… нечто вроде жалобы на несовершенство мира. То есть, меня действительно расстраивал факт отсутствия каких‑либо личных вещей помимо комбинезона и скрипки, но я не думала, что мужчина как‑то решит этот вопрос.

Решил. Причём не только этот: помимо одежды обнаружился и комплект нижнего белья, и плетёные сандалии.

Некоторое время я сидела на краю кровати, медитативно разглядывая и перебирая мягкую шелковистую ткань, и думала, что делать. С одной стороны, принимать от постороннего мужчины нижнее бельё было как‑то дико. Но, с другой, он же не дарит мне его с каким‑то подтекстом, а просто ответственно подошёл к выполнению моей же просьбы. Может, он даже не сам всё это выбирал и добывал, а попросил кого‑то. Очень сомневаюсь, что вопросами нашего здесь пребывания занимается он один, наверняка толпа наблюдателей.

Нацепить обратно собственную одежду? Тоже не очень хорошо получится, зачем тогда просила? Вот какой зечик меня за язык тянул, а!

Ладно, в конце концов, буду считать это не подарком, а моральной компенсацией. Никто не просил их хватать нас и тащить к себе, ничего не объяснив и не дав собрать вещи.

Приняв это решение, я сходила пообщаться со своими «соседями» по комнате; воспринимать их без содрогания пока не получалось, но зато я даже сумела заставить себя почистить зубы. И даже не умерла в процессе от страха и отвращения.

Вещи пришлись впору, причём настолько, что можно было заподозрить наших хозяев в неприличном. Но сейчас дёргаться было уже глупо, поэтому я спокойно оделась и, остро сожалея об отсутствии зеркала, направилась в сторону общей комнаты.

Если бытовые приборы у местных отличались от наших разительно, то с одеждой всё было гораздо проще. Человечество освоило дальний космос, совершило множество открытий, но почти ничего нового в одежде с докосмической эпохи не придумало. Материалы — да, какой‑нибудь подогрев, самоочистка и защита — тоже да, более совершенные и незаметные, чем пуговицы (которые при этом продолжали существовать уже которое тысячелетие), застёжки — возможно. Но общие принципы не изменились, да и требования к одежде тоже определились уже много лет назад. Причём не только на территории ЗОРа и других контактирующих с нами человеческих государств, но и, как показывает практика, далеко за пределами. Во всяком случае, нижнее бельё было… совсем земным и достаточно нескромным: изящные кружевные полупрозрачные вещицы. Но очень красивым. Даже жалко, что показать некому.

Стоп. Как — некому?! У меня же есть тётя Ада!

Окрылённая этой мыслью, в общую комнату я входила в гораздо лучшем настроении, чем выходила из своей спальни.

— Ого! — восхищённо присвистнув, поприветствовал меня штурман. Остальных здесь не было. — Ну, красота — а…

Я тут же просияла. Это не подозрительные чужаки, Василич врать не будет. Во всяком случае, своим; мы же не какие‑нибудь охмуряемые дамы, мы — друзья и почти родственники. Он может дурачиться сколько угодно и рассыпаться в комплиментах, но я точно знаю, что относится он ко мне даже не как к дочери, скорее — как к внучке.

— Хорошо, да? А то зеркала нет, — уточнила я. Он рассеянно и задумчиво качнул головой, пристально меня разглядывая. Явно в ответ не на вопрос, а на какие‑то свои мысли.

— Хороша — а, — протянул мужчина, но потом почему‑то нахмурился. — Ну‑ка, Алёнушка, присядь, я тебе сейчас кой — чего нехорошее скажу.

— Что такое? — встревоженно уточнила я, опускаясь в соседнее кресло.

— Ты только не ругайся, дай я доскажу сначала. Ты девка умная, но наивная и доверчивая. Это не так чтобы очень плохо, но именно сейчас может здорово подпортить жизнь.

— Вы меня пугаете, — растерянно пробормотала я.

— Очень на это надеюсь. Я к чему, собственно. Эти местные, конечно, кажутся людьми, и я не удивлюсь, если у них человеческие гены. Да только что у них в головах при этом творится — большой вопрос, и как они себя вести будут в разных ситуациях предсказать невозможно. Может, обычаи у них остались человеческие, а, может, совсем нет. Поосторожнее бы ты с такими нарядами.

— Я всё равно не очень понимаю, к чему вы клоните, — озадаченно нахмурилась я.

— К Суру этому, — он не стал долго ходить вокруг да около. — Тут не весть какой сложности задачка. И заговорил он именно с тобой, да и поглядывает так… Короче, интерес он к тебе имеет отнюдь не научный, а сугубо мужской. Причём до крайности простой и примитивный, тут уж поверь старому бабнику; как говорится, рыбак рыбака. И ты на него взгляды заинтересованные исподтишка кидаешь, — кидаешь — кидаешь, не оправдывайся, а то я не видел, — да ещё наряд этот теперь. Не было бы беды, Алёнушка. И я сейчас не за твой моральный облик беспокоюсь, не будем мы тебя с Борькой с бластерами пасти: понимаю, девка молодая, погулять хочется, а не с кем. Даже где‑то одобряю. Ты, главное, помни, что они не люди, и пока совершенно неясно, какие у них намерения. Во всяком случае, врут они что дышат, и это уже повод для подозрений.

— Почему вы так думаете? — медленно проговорила я. — Имею в виду, про ложь.

— Да какая‑то нескладная история выходит. То девка эта нас живыми мифами называла, а потом хахель твой утверждал, что они с потенциально агрессивной цивилизацией связываться не желали. Да и с учёными нашими сказочка мутная. То паразиты, а то вдруг — враждебная цивилизация, настолько опасная, что они дружно решили нарушить собственные принципы и с нами подружиться. Опять же, странно как‑то: почему такое ответственное дело, как налаживание контактов с другой цивилизацией, в итоге доверяют какому‑то вояке? Ладно, блондинка та была. Мало ли, кто она по специальности! А вот с мужиком неясно. И наряд ещё этот до кучи… — он задумчиво качнул головой.

— Наряд я сама попросила вчера, — честно призналась я. — Вернее, просила что‑нибудь, на что можно сменить рабочий комбез. Я уже и сама утром подумала, что зря, могла бы потерпеть, — покаялась я. — Но я же не знала, что он вот так всерьёз отреагирует! А отказываться теперь уже нехорошо.

— Ох уж эти женские языки без костей, — укоризненно протянул штурман. — Вот вроде книжки всякие умные читаешь, а сообразить, что такая просьба может значить что‑нибудь совсем не то, не могла!

— Виновата, — вздохнула я, кивнув. — Уж очень меня вымотала эта камера! Да ладно, не могут же они не понимать, что нам их обычаи не знакомы?

— А это уже зависит от выгоды, — качнул головой Василич. — Захотят — поймут, а не захотят — сделают рожу кирпичом, и привет. И ты, кстати, имей в виду: за нами наверняка постоянно наблюдают. Просто потому, что не наблюдать было бы на редкость глупо, а эти ребята на идиотов не похожи.

— У меня мелькала подобная мысль, но думать об этом неприятно, — призналась я, зачем‑то бросив взгляд на потолок. Мы несколько секунд задумчиво помолчали.

— Интересно, чьи это потомки? — рассеянно проговорил в конце концов штурман.

— В каком смысле — чьи?

— Ну, насколько я знаю, официально «слепых» колонистов, которые летели наобум, было немного, всего три экспедиции, и всех их вернули. А остальные колонии были основаны уже вполне сознательно, когда мы освоили внепространственные переходы. Причём все именно колонии, то есть — более — менее населённые планеты уже найдены по второму кругу после Затмения: кое — какая информация с древних времён всё же сохранилась. Может, конечно, сведения о паре — тройки были утрачены, но всё равно… Знать бы, что это за звезда, или хотя бы какой сектор! — тяжко вздохнул он и махнул рукой. — А то сидим как мыши в банке, и даже не знаем, где эта банка стоит.

— А где все наши? — полюбопытствовала я, не желая сейчас думать о плохом. Мне пока в качестве пищи для размышлений за глаза хватало предупреждения о мотивах Сура. Его внимание несколько льстило, но значительно сильнее — тревожило. Он, конечно, обещал не причинять вреда, но Василичу я доверяла гораздо больше.

Чему, кстати, весьма способствовали и синяки на попе, оставленные руками чужака. Болели они не так сильно, как могли, но проходили без ранозаживляющих препаратов достаточно неторопливо, а выглядели откровенно жутко.

— Спят, — штурман развёл руками. — У Борьки спину прихватило, так что они всю дорогу маялись. Сейчас, наверное, отсыпаются: койки у этих ребят чудо какие удобные, надо думать, капитан наш наконец‑то разогнётся. А братец твой тот ещё засоня, он может сутками дрыхнуть.

— Интересно, а сколько у них тут длятся сутки?

— Есть ощущение, что гораздо больше, чем на Земле, — с готовностью отозвался собеседник и приветственно кому‑то кивнул. Я сидела лицом к окну, поэтому пришлось оглянуться, чтобы увидеть вошедшего, которым оказался Сур. — Рассвело недавно, и с заката до рассвета прошло почти шестнадцать часов; сейчас вот дождёмся, когда день кончится, я тебе точно скажу.

— Мы почти на экваторе. Сутки на планете длятся около тридцати трёх часов: эта мера времени у нас сохранилась. Не знаю, насколько она соответствует вашей, но будет интересно выяснить, — пояснил местный, скользнув по мне взглядом и явно запнувшись на волосах. Кхм. Кажется, это называется «фетиш»? Очень надеюсь, что отдельно от меня они его не интересуют: не хотелось бы лишиться скальпа.

Сам Сур, к слову, за ночь заметно оброс (весьма заметно, на несколько сантиметров, да и брови восстановились) и больше не сверкал лысой макушкой. Бывший патрульный оказался брюнетом; причём жгучим, чёрным аж в синеву. Полосы на коже от этого казались ещё более контрастными, а сам мужчина — ещё более эффектным. В чертах лица прорезалась какая‑то хищность, даже властность. Что там Василич говорил про простого патрульного, которому доверили общение с нами? Интересно, откуда он в эти патрульные ушёл?

А абориген тем временем полюбопытствовал:

— Остальные спят?

— Да, пока спят, — кивнул штурман.

— Сур, а скажи, пожалуйста, — обратилась я к присевшему мужчине, рассудив, что перед построением гипотез надо попробовать простейший путь и попытаться выяснить всё в первоисточнике, — кто ты?

— То есть? — он уставился на меня озадаченно.

— Ну, я к тому, что немного странно: как патрульному доверили контакт с чужой цивилизацией?

— У нас есть правило, что при положительном первом контакте следует по максимуму привлекать к его развитию того, с кем этот контакт состоялся. Теоретически, мы бы тогда работали в паре с Элисой, но по стечению обстоятельств это как раз моя основная работа, — усмехнулся он.

— Погоди, но ты же говорил, вы не вступали в контакт с нашей… агрессивной цивилизацией? А получается, есть люди, для кого это — профессия? — я нахмурилась. — А Элиса твоя вообще нас мифом назвала. Получается, это была ложь?

— Скорее, общие фразы и принятая процедура, — ничуть не смутился он. — Не было официального контакта, то есть, мы стараемся поменьше мелькать перед вашими силовыми структурами. Вероятнее всего, они тоже догадываются о нашем существовании, но тоже его не афишируют и каким‑то образом наблюдают со стороны. А в остальном… Космос, конечно, большой, но нас интересуют схожие миры, поэтому встречи не так уж редки. По возможности мы стараемся их избегать, но такие случаи, как помощь терпящим бедствие, являются исключительными.

— Добиваете, чтобы не раскрыли страшную тайну? — ухмыльнулся Василич, с удовольствием подключившийся к разговору.

— Нет необходимости, — возразил Сур. — Ассимилируем в наше общество. И как раз во избежание подобных вопросов поначалу стараемся сформировать представление о первой встрече. Сейчас же… Это моя вина. Я вчера недостаточно восстановился для полноценной работы, но если бы я ждал, вас оставили бы Элисе.

— И чем это плохо? — уточнил штурман.

— Элиса… хороший специалист, но среди вас есть женщины. В силу её личностных качеств адаптация представительниц собственного пола у неё происходит неполноценной.

— Это как? — растерянно вытаращилась я на Сура, пытаясь переварить сложную фразу.

— Да стерва она, понятно же. Баб не любит и пытается гнобить, — перевёл Василич и обратился с вопросом. — Получается, нас тоже ассимилируете — и привет? То есть, с этой планеты нас уже не выпустят?

— Это не от меня зависит, — чужак развёл руками. Кажется, в этот раз говорил честно. — Представителей вашей цивилизации действительно пригласили на официальный контакт. Какое они примут решение и чем всё это закончится — я не знаю. Моя цель пока помочь вам освоиться здесь или хотя бы осмотреться и немного привыкнуть.

— А почему к нам поначалу приставили именно Элису? — полюбопытствовала я. — Ты был не в себе, у неё с женщинами проблемы, о чём, подозреваю, знаешь не только ты. Больше никого нет?

— Есть ещё двое, но они в настоящий момент заняты, — качнул головой Сур. — Они не могли сразу же бросить всё и приступить к работе, в таких же вопросах медлить нельзя.

— В этой чёрной гадости нас тоже изваляют? — продолжил расспросы Рыков, а наш собеседник выразительно поморщился.

— Это не гадость. Это симбиотический партнёр. Вполне разумный, к слову. Да, ведомый, но имеющий право голоса.

— То есть, оно — тоже живое? — я шумно сглотнула вязкую слюну, уставившись на чёрную полосу на виске мужчины и пытаясь вжаться в кресло. — Вот эта субстанция живёт в ваших организмах, и она ко всему прочему разумная?! Ой, ма — амочки… И я это трогала!

— Алёнк, ну что за паника, — укоризненно протянул Василич. — Те же импланты, вид сбоку. В конце концов, у нас в организме столько всякого живёт! Вон, попроси тётю Аду тебе про паразитов рассказать, их знаешь, сколько? А это ещё и пользу приносит! Опять же, всегда есть, с кем поговорить… — задумчиво добавил он.

— Воздержусь, — проворчала я, прикрывая рот ладонью. К горлу подкатила тошнота, на этот раз, правда, не при мысли о чёрной гадости, а с лёгкой руки штурмана.

Лекции про паразитов мне хватило одной. Вернее, наглядная демонстрация была предназначена тогда для мелкого Ваньки, который тянул в рот всякую гадость, но я тоже умудрилась кое‑что углядеть. Младший малость присмирел, но не слишком‑то впечатлился, а вот я полгода мыла руки каждые пятнадцать минут, с трудом ела даже синтезированное мясо и два раза в день проводила стерилизацию собственной каюты.

— Ага, значит, вы через него общаетесь, управляете всем, и именно из‑за его отсутствия мы на это не способны, — продолжил тем временем Василич. — А почему вчера сразу не сказал?

— Именно так. А вчера… опасался нервной реакции, — проговорил он, вскользь бросив взгляд на меня.

Я ответила мрачной недовольной гримасой. Опасался он реакции! Развели тут зверинец из кучи мутантов, а я виновата…

— И что, у вас здесь всё живое? Кресла, столы, окна, одежда?

— Не всё, но многое, — спокойно отозвался Сур. — При правильном развитии возможности живых организмов почти безграничны.

— И вы при этом едите мясо? — подозрительно уточнила я.

— Это странно? — он вопросительно вскинул брови.

— Ну, у нас тоже есть всякие буйные, утверждающие, что кругом всё живое. Но они обычно заявляют, что животных есть нельзя, потому что это убийство, — пояснила я.

— Нет ничего более естественного, чем питание одного живого организма другими. Так существует жизнь, — разглядывая меня с искренним недоумением, ответил абориген.

— Я к этим энтузиастам не отношусь, просто полюбопытствовала, — поспешила заверить я.

— А у нас будет возможность встретиться с теми, кто пережил эту адаптацию? — вернул разговор в конструктивное русло Василич.

— Да, но не сразу, — отозвался Сур. — Для начала мы должны убедиться в адекватности ваших психологических реакций и возможности вашей ассимиляции.

— А если мы окажемся неадекватными? — продолжал допытываться Василич.

— Тогда и будем принимать решение, — с каменным спокойствием заверил местный. — Но я сомневаюсь в подобном исходе. Я не знаю ни одного подобного случая. Вероятно, для такой несовместимости индивид должен быть полностью неадекватен и в вашем понимании, и до космоса подобные просто не добираются. Воспринимайте это как небольшой мягкий карантин.

— Мягкий, м — да, — задумчиво хмыкнул Василич, подозрительно разглядывая нашего гида.

Я в это время занималась тем же, и пыталась как‑то собрать воедино все черты Сура, проявленные им за время нашего недолгого знакомства. Портрет получался… неоднозначный. С одной стороны, он казался человеком спокойным и очень выдержанным, где‑то даже холодным и не намного более эмоциональным, чем патрульные. А с другой — из‑за этого спокойного безразличия то и дело проглядывали совсем другие черты. Порывистость, вспыльчивость, некоторые сложности самоконтроля. Причём, насколько я могла наблюдать, последнее относилось к взаимоотношениям с женщинами: неординарно реагировал он на меня и Элису, с которой их явно связывали не только рабочие отношения. Да и… надо быть слепой, чтобы не заметить нашего сходства с этой особой: обе высокие, стройные и привлекательные блондинки. Видимо, я, как это называется, оказалась полностью «его типом», вот мужик и заинтересовался. Если верить Василичу, а повода не верить ему у меня не было.

В общем, чем дольше я об этом думала, тем яснее понимала правоту нашего мудрого штурмана. Какие бы у них обычаи ни были, а больше всего поведение Сура отвечало именно предположениям Рыкова. Чужака, похоже, тянуло ко мне на самом примитивном, физиологическом уровне. Да оно и понятно, откуда взяться чему‑то большему вроде влюблённости?

Непонятно было другое: что делать? Следовало признать, меня этот тип тоже привлекал, и тут многоопытный Василич тоже был прав. Привлекал не в последнюю очередь своей загадочностью и экзотичностью, да и помимо них было много интересного. Сильный, высокий, эффектный, уверенный в себе, красивый… На такого просто невозможно было не обратить внимание. А убедить себя в опасности чужака, увы, не получалось. Я металась, не зная, как себя вести и как на него реагировать, и это состояние раздражало. Особенно раздражало тем, что метания были беспочвенны: он сказал мне один комплимент и бросил пару задумчивых взглядов, а я уже чуть ли не замуж за него собираюсь.

Вскоре проснулись приёмные родители, а за ними и Ванька, и разговор прервался на завтрак, во время которого штурман заодно рассказал нашим, что они пропустили.

Тот факт, что чёрная субстанция оказалась живой и разумной, все приняли удивительно спокойно, даже я быстро перестала нервничать по этому поводу. Чего‑то подобного и следовало ожидать после живого туалета и живых космических кораблей. Правда, сводить близкое знакомство с этой формой жизни никто не желал и перспектива ассимиляции в столь странном обществе казалась удручающей. Оставалось надеяться, что две цивилизации всё‑таки сумеют договориться и нас отпустят домой.

— Мне непонятно, зачем вам это? — поинтересовался дядя Боря уже после завтрака. — Имею в виду, зачем принудительно затаскивать в своё общество всех, кто к вам попадает?

— Вопрос безопасности, — спокойно ответил мужчина, даже не думая оправдываться.

— Боитесь, что про вас расскажут?

— Рассказы случайных очевидцев мало что значат. Имеет значение высокая вероятность столкновения с представителями ваших силовых структур при попытке вернуть человека на какую‑либо относительно населённую планету. Кроме того, гораздо проще пристроить десяток человек здесь, чем нагружать ими патрульных и нервировать корабли.

— С кораблями тоже неясно. Что они живые и экипаж находится с ними в постоянном плотном контакте, я догадался, — продолжил дядя. — Но зачем вам при этом изменять собственные реакции и отказываться от эмоций?

— Из‑за симбионта. Эти существа тесно связаны друг с другом и со всей планетой на эмоциональном и информационном уровне. Разрыв последней связи не критичен, первой — вызывает шок и может привести к смерти. Для того, чтобы этого избежать, экипаж взаимодействует между собой и с кораблём гораздо теснее, чем это бывает в нормальной жизни, фактически, превращаясь в единый организм. С другой стороны, подобная форма существования неестественна уже для человека и приводит к безумию. В конечном итоге человеческой части экипажа приходится полностью отказываться от эмоционального восприятия действительности. Рациональная часть личности принимает такое «слияние» спокойно и находит его удобным.

— Кхм. Какие сложности, — растерянно кашлянул Василич. — И оно того стоит? Из‑за этой чёрной… субстанции вот так над собой издеваться?

— Именно поэтому мы до последнего избегали контакта с вашей цивилизацией, — медленно кивнул Сур. — Вы пытаетесь перекроить мир под себя, мы — найти оптимальный способ сосуществования со всякой жизнью.

— Ты так говоришь, будто мы уничтожаем всё, что нас не устраивает, — не выдержала я. — Мы тоже стараемся минимально вмешиваться в экосистемы планет и ничего не перекраиваем! И вообще, можно подумать, вы не люди что ли? Вы разговариваете на нашем языке, выглядите как мы, но ты сейчас высказываешься в таком тоне, будто вы чем‑то лучше нас!

— Алёнушка, не буянь, — мягко попросил Василич. Чужак же слушал меня очень внимательно и, кажется, заинтересованно.

— Я не утверждал, что чей‑то подход лучше или хуже, — спокойно возразил он. — И я не имел в виду, что вы уничтожаете планеты. Дело в подходе. Оказавшись в какой‑либо среде, вы отгораживаете для себя определённую территорию, на которой создаёте привычные комфортные условия. Мы пытаемся приспособиться и уменьшить количество необходимых стен.

— Почему вы в таком случае живёте в летающем городе, а не отрастили себе жабры? — мрачно уточнила я.

— Иногда приспособиться не получается, — усмехнулся в ответ Сур, разглядывая меня с непонятным выражением в глазах: не то насмешливо — ироничным, не то заинтересованным. — В воде живут естественные враги мазуров, наших симбионтов. Когда те находятся в своей изначальной форме, они избегают столкновения с помощью мимикрии. Мы же к настолько совершенной маскировке не способны. В итоге оказалось проще подняться в небо. Повторяю, я не нахожу наше общество идеальным, оно просто отличается от вашего. Если на то пошло, мы взаимодействуем с окружающим миром активнее вас и гораздо интенсивнее вмешиваемся в экосистемы миров. Вы стремитесь сохранить их и себя неизменными, мы — пытаемся встроиться в них как можно плотнее.

— Любопытно, — задумчиво протянул дядя Боря. — Тогда осталось два основных вопроса. История возникновения вашей цивилизации — не просто же так мы настолько похожи! — и та дрянь, с которой мы столкнулись на Мирре. Я так понимаю, последнее — какая‑то родня ваших симбионтов? Только ваши… мазуты не настолько критично вышибают мозги. Так?

— Вроде того, — медленно кивнул Сур. Внимательно обвёл нас по очереди взглядом, дольше всего задержавшись на мне, после чего остановился на капитане и с усмешкой ответил: — Есть два варианта. Я могу рассказать увлекательную правдивую историю, а могу честно ответить, что не в праве разглашать эту информацию. Какой устроит вас больше?

— М — да, — задумчиво протянул Василич. — Я чисто для справки всё‑таки уточню: а остальные твои коллеги как бы отвечали на эти вопросы?

— Разрешённой версией, без вариантов, — развёл руками абориген.

— И в честь чего лично тебе позволена подобная откровенность? — полюбопытствовал капитан. Сур несколько секунд его разглядывал, а потом всё‑таки ответил с лёгким смешком:

— Потому что часть правил устанавливаю я как ответственный за все контакты с вашей цивилизацией.

— И при этом, разругавшись с бабой, ушёл в рядовые патрульные? А потом ещё без проблем восстановился в должности? — растерянно уточнил штурман. — Какое у тебя доброе начальство!

Абориген пару секунд разглядывал его сквозь внимательный прищур — а потом вдруг расхохотался. Смех у него оказался неожиданно очень искренним; приятным, мягким и глубоким, заразительным. От него даже как будто смягчились черты лица и глаза потеплели. К своему стыду, я залюбовалась и даже незаметно для самой себя расплылась в ответной улыбке. Когда заметила это, поспешила стереть предательское выражение с лица, но было уже поздно: Сур внимательно меня разглядывал. И было в этот момент в его глазах нечто такое, что заставило меня смутиться и поспешно отвернуться. А вот мужчина, отвечая на вопрос, — я это чувствовала, — продолжал смотреть на меня.

От осознания, что все эти переглядывания не могли укрыться от окружающих, хотелось провалиться сквозь землю.

— Какая проницательность, — хмыкнул он. — Если откинуть детали, примерно так всё и обстояло. Но, во — первых, сохранение личного душевного равновесия у нас является аргументом не менее весомым, чем вопрос выживания. Во — вторых, мне повезло вернуться в подходящий момент и с новостями. А в — третьих, и это главное… других желающих на постоянной основе взять на себя эту обязанность не нашлось.

— Почему? — удивился Ванька.

— Почему не нашлось, или почему этим желаю заниматься я? — насмешливо уточнил Сур.

— И то, и другое.

— Мне интересно находить сходства и различия между нами, любопытен ваш мир и культура. Что касается остальных… в виду способа нашего существования, гармония с собой и окружающим миром — едва ли не основное стремление большинства. Контакты с вашей цивилизацией нарушают это состояние. В случае прямого вооружённого столкновения реакция будет другая, приоритетом станет выживание, но пока все стараются по возможности избегать подобных встрясок.

— А остальные твои коллеги, стало быть, тоже интересуются нами, но в меньшей степени? Раз отказались от руководящей должности, — спросил Василич.

— Да, наверное.

— А, я понял! — обрадовался братец. — Вы все типа экстремалы, которым острых ощущений не хватает, а ты из всех с самой большой трещиной в коре!

Теперь уже пришла наша очередь хихикать, а местного — недоумевать. Но когда дядя пояснил, что к чему, юмор тот оценил.

А весь оставшийся долгий местный день Сур выгуливал нас по городу, показывая, что и как устроено. Физических принципов полёта местных ездовых животных и ответа на вопрос, как держится в воздухе целый город, мужчина, правда, не знал. С одной стороны, это вызывало подозрения, а с другой… для подавляющего большинства наших обывателей внепространственный прыжок космического корабля — это почти сказочная магия. И если наш проводник — психолог и историк (или даже шпион), это не обязывает его разбираться ещё и в технике. Тётя Ада тоже не знает, как функционируют её медицинские аппараты, но это не мешает ей работать!

Серебристая паутина, окутавшая город, оказалась системой «пешеходных дорожек», по которым местные жители носились туда — сюда. Не пешком; затянутые в образованную симбионтом защитную плёнку, они погружались в наполняющее тонкие прозрачные трубки вещество и переносились так от здания к зданию. Последние действительно имели форму сосулек: длинные тонкие конусы, местами достаточно неровные и оттого кажущиеся не делом человеческих рук, а творением природы.

Впрочем, может, так оно и есть? На всякий случай я решила не спрашивать, как именно здесь строят дома. А то окажется, что они тоже — живые существа, как после этого в них жить? Вот вздумает оно чихнуть. Или решит, что я ему не нравлюсь. Или внезапно заболеет чем‑нибудь и сдохнет… Нет уж, я лучше буду продолжать считать их рукотворными!

Тут и там во впадинах, нишах и узлах пешеходных дорожек прятались плотные клочья облаков, и это было весьма живописное зрелище. Город вообще казался то ли ледяным, то ли хрустальным, и чем дольше я на него смотрела, тем меньше верила в его реальность.

Что касается социального устройства и правящих структур, здесь всё было просто и в целом похоже на наши реалии. Несколько планет объединялись в единое государство, правление которого состояло из представителей этих миров и специалистов различных научных направлений. Правительство каждой из планет строилось по тому же принципу, — представители городов и специалисты, — точно так же выглядела иерархия в городах.

Жизнь каждой отдельной личности тоже строилась по понятным принципам и в целом мало отличалась от привычной схемы. Получив обязательное образование, индивид признавался гражданином и самостоятельно выбирал свою дальнейшую дорогу в зависимости от личных предпочтений.

Надо думать, не обходилось без накладок и своих тонкостей, да и понятие преступности местным было знакомо (хотя Сур и постарался уйти от этой темы со словами «вам не нужно об этом беспокоиться»), но в целом система явно работала вполне прилично.

Вот чего у них не было вовсе, так это медицины. Не по причине отсталости, а за ненадобностью: благодаря симбионту человеческий организм становился гораздо крепче, а у мазуров естественный отбор происходил на стадии зародышевого развития.

Механизм размножения местных, к слову, оказался своеобразным и интересным для всех, а не только для тёти Ады.

Мазуры в природе были гермафродитами. В процессе размножения участвовали два партнёра, а их роли определялись в процессе, как у улиток. С началом же «совместного проживания» с людьми определяющим стал пол носителя.

На единственный человеческий эмбрион приходилась пара сотен зародышей мазуров, которые спокойно развивались в матке будущей матери. Постепенно слабейшие из них шли в пищу сильнейшим, и в итоге самый живучий вступал в симбиоз с человеческим ребёнком ещё в утробе. Иногда случалось так, что выживали несколько мазуров. Тогда они появлялись на свет отдельно от человека сразу взрослыми самостоятельными особями и жили на просторах мирового океана точно так же, как поколения предков. Оттуда же брали подходящего в том случае, если ребёнок вдруг рождался без симбионта.

Всё бы ничего, но когда я представила себе эти роды, мне всерьёз подурнело. Появление ребёнка на свет и так малосимпатичный процесс, а если ещё всё это происходит одновременно с «вылуплением» сгустка чёрной маслянистой субстанции… в общем, хорошо, что с завтрака до того момента, как мы дошли до этой темы, минуло достаточно времени. Иначе я рисковала с оным завтраком расстаться.

Заодно к моему облегчению выяснилось, что никакого сакрального смысла музыка не имела, просто была одним из распространённых местных развлечений. Лично Сур нежно любил её всю жизнь (наверное, наравне с женскими волосами,), а моя скрипка просто покорила его своим тонким изящным звуком: местные музыкальные инструменты здорово от неё отличались, были в основном духовыми или ударными.

В общем, хоть наш проводник и отказался отвечать на часть вопросов, оставив тем неприятный осадок, день всё равно получился насыщенный и познавательный. А самый главный вывод, который лично я вынесла из всей экскурсии, заключался в том, что полноценно устроиться в местном обществе без симбионта было попросту невозможно. Через него осуществлялась большая часть общения с окружающим миром начиная с пресловутого пользования бытовыми приборами и заканчивая платой за обед. Наличных денег здесь не существовало точно так же, как и у нас, а удостоверением личности служили именно мазуры. Так что выхода у нас оставалось два, либо удастся отсюда убраться, либо придётся влипать в чёрную гадость. Последнего отчаянно не хотелось: навязчиво преследовало ощущение, что это именно они управляют людьми и всем местным обществом. И было откровенно дико, как можно пустить кого‑то в собственную голову?!

Вечером после ужина все сразу разбрелись по комнатам. За окнами уже полностью стемнело, и мысли у всех были только об одном: поскорее добраться до постели и до утра выкинуть из головы все вопросы. Правда, едва я вошла, раздался мелодичный свист — сигнал об ожидающем посетителе. И я почти не удивилась, обнаружив за дверью Сура.

— Что‑то случилось? — уточнила озадаченно, впуская его в комнату.

— Нет, всё в порядке, — он качнул головой. — Я хотел предложить тебе ещё немного прогуляться и полюбоваться одним занимательным зрелищем.

— Только мне? — неуверенно переспросила я, бросая беспомощный взгляд на дверь. С одной стороны, предложение было заманчивым. Меня терзало любопытство, и так и подмывало посмотреть, как в представлении местных выглядит свидание. А что это именно оно, я не сомневалась. Но с другой стороны — грызли сомнения и опасения, чем это свидание может закончиться. — Почему ты не хочешь пригласить остальных?

— Ночь — личное время и время отдыха, — улыбаясь уголками губ, ответил Сур и пожал плечами. — Для меня в том числе. Тратить его на работу я не хочу, а твои спутники — это моя работа.

— Они — работа. А я, получается, нет? — подозрительно уточнила, глядя на его подбородок. Поднять взгляд выше и встретиться с мужчиной глазами я стеснялась.

— Тебе решать, — спокойно проговорил тот и плавно приблизился. Правда, не прикасался, только предложил мне ладонь. — Пойдём. В конце концов, это просто прогулка, и тебе наверняка понравится увиденное. Я уже обещал, что не причиню тебе вреда. Не бойся. Я верну тебя обратно по первому требованию.

Его голос завораживал. Низкий, глубокий, богатый обертонами, и от его звучания по спине пробегали мурашки, мешая сосредоточиться. Очень хотелось согласиться, буквально — на всё и сразу, лишь бы продолжать слушать эту чарующую музыку. Приходилось прилагать нешуточные усилия, чтобы понимать смысл слов и хоть немного сопротивляться.

Забавно, но я при этом прекрасно понимала, что совершаю большую глупость, и единственное, что мне сейчас стоит сделать — выгнать Сура взашей, а не стоять столбом, продолжая слушать гипнотизирующий голос. И слова Василича помнила, и как никогда была согласна с ним: у этого чужака наверняка был богатый опыт очарования всевозможных наивных барышень, ряды которых он стремился пополнить моей персоной. Беда в том, что бороться с этим очарованием совсем не хотелось. Хотелось полностью отключить разум, слушать красивый голос и ощущать рядом тепло чужого тела.

К окончательному решению меня подтолкнула, наверное, неправильная, но по — своему справедливая мысль: я же ничего не теряю. Он не тащит меня в постель, а хочет что‑то показать. Учитывая эстетические предпочтения мужчины, наверное, что‑то по — настоящему стоящее. И обещал ведь вернуть, когда попрошу…

Не дав себе опомниться и задуматься об умении этого типа весьма убедительно врать, я решительно вложила руку в протянутую ладонь. Лучше ведь сожалеть о сделанной ошибке, чем о не совершённом поступке!

Отдать Суру должное, вёл он себя исключительно прилично, не спеша оправдывать мои страхи и подтверждать подозрения. Держа за руку, провёл по коридору к лифту, а наверху нас поджидало транспортное животное, название которого я забыла спросить.

— Закрой глаза. А то будет неинтересно, — тихо попросил Сур через несколько секунд, когда мы уже стояли на спине зверя, и я послушно зажмурилась. Странно упрямиться в мелочах, когда уже совершила самую большую глупость на сегодня. — И не подглядывай.

— Куда мы летим? — полюбопытствовала я, на всякий случай даже накрыв глаза свободной ладонью. Правда, вскоре вспомнила, что стою на ничем не огороженной спине непонятного существа, которому что угодно может взбрести в голову, и вцепилась второй рукой в запястье Сура.

— Здесь недалеко, — успокоил меня мужчина. — Что случилось? — растерянно уточнил он. — Чего ты боишься?

— Высоты, — смущённо призналась я. — То есть, не совсем — высоты, а конкретно этой высоты прямо сейчас. Мало того, что под ногами ненадёжное непонятно что, я ещё и ничего не вижу, но точно знаю, что падать высоко. Днём в компании как‑то притерпелась, а сейчас… В общем, извини, ничего не могу с этим поделать.

Сур неопределённо хмыкнул, а потом я почувствовала его руку на своей талии и через мгновение оказалась в объятьях мужчины. Уютных, бережных и кажущихся настолько надёжными, что страх мгновенно пропал, уступив место другим заботам. Например, надо было держать себя в руках, чтобы не расслабиться и не позволить себе опустить голову на плечо, не обнять в ответ, прижавшись к широкой твёрдой груди. Оставалось только цепляться одной рукой за ворот его рубашки, а второй продолжать прикрывать глаза: так можно было хоть чуть — чуть отгородиться.

Страшный всё‑таки человек. И угораздило же с ним столкнуться! Я не могла сказать, что рядом с ним теряла разум: все мысли и рассуждения оставались на своих местах. Только значить они начинали пугающе мало.

— Вот и прибыли, — проговорил мужчина, осторожно разворачивая меня в объятьях. — Открывай.