в которой проясняются спорные моменты, а жизнь как будто начинает налаживаться.

Ощущения от присутствия в организме кого‑то постороннего были специфическими, но назвать их откровенно неприятными я не могла. Может быть, мазур оказывал на меня какое‑то влияние, и мысли эти были не моими, но всё лучше паники и истерики.

Напоминало на связь с кораблём, только там всё было проще. Там была пассивная и в основном послушная техника, которая беспрекословно подчинялась человеческой воле, и отклик чьей личности был эфемерным и почти воображаемым. Здесь же было совершенно очевидно: эта личность существует отдельно. Я чувствовала его эмоции ясно, отчётливо. Даже, наверное, яснее, чем свои собственные, потому что «смотрела» на них со стороны. И эмоции эти были удивительно понятные, совсем человеческие и частью созвучные моим: опасливое любопытство, неуверенность, растерянность, даже некоторое смущение. Дайте угадаю, моего товарища по несчастью тоже не спрашивали, хочет он с кем‑нибудь сожительствовать или нет?

В ответ на эту мысль от симбионта пришло ощущение протеста, но какого‑то вялого. Будто возражал он исключительно из вежливости и хорошего отношения к нашему мучителю. Мол, меня, конечно, не спрашивали, но если старший велел — надо слушаться, он плохого не посоветует.

Некоторое время я лежала в кровати, отыскивая общий язык с самой собой. Плюсы можно найти даже в раздвоении личности: ты как минимум надёжно застрахован от одиночества. Если эти личности ладят между собой, то заодно от хронической «непонятости»; но, с другой стороны, если они вдруг начнут конфликтовать… Оказаться в последней ситуации не хотелось, так что стоило хотя бы попытаться.

Опытным путём выяснилось, что людей с мазурами роднят только эмоции. То есть, именно они были понятными и знакомыми, и именно на них было проще ориентироваться. В остальном… думали они не привычными облечёнными в слова понятиями, а какими‑то странными сложными образами, которые я не то что понять — кажется, даже воспринять целиком не могла. Если они обмениваются информационными пакетами напрямую через информационное поле, логично, что воспринимают его и реагируют на него совсем не по — человечески.

А вот человеческий способ мышления мазуру был понятен, но казался чрезвычайно примитивным. Так что скорее не мне нужно было приноравливаться и пытаться освоить новый способ общения, а ему научиться «быть проще».

Логика у него тоже была своеобразная. Насколько я сумела понять, основной движущей силой его существования было любопытство и стремление к познанию. Может, мне просто достался сожитель с таким характером, но я скорее склонялась к тому, что это общая черта вида.

А ещё обнаружилось, что для них понятие причинно — следственных связей очень расплывчато и малозначительно. То есть, ему было совершенно не интересно, зачем его прилепили к конкретной незнакомой тётке, почему именно к этой и кому это понадобилось. Зато он радовался открывшейся возможности познать что‑то новое. Как ему в этом помогает симбиоз с примитивно думающим человеком, я пыталась понять отдельно и очень упорно и в итоге, кажется, догадалась. Несмотря на единство и непрерывность информационного поля, напрямую взаимодействовать мазуры могли на конечном и достаточно небольшом расстоянии. Присутствие же человека позволяло расширить эти границы. Мы работали как антенны и заодно упрощали перемещение. Ну и, плюс к тому, люди с их привычкой всё автоматизировать и компенсировать собственные недостатки приборами, придумали эти льдистые камушки, позволяющие ещё расширить поле взаимодейтсвия, охватив им сразу всю планету.

Я тут же заподозрила Сура во лжи относительно космических перелётов; он‑то говорил про тесные связи, нарушаемые во время перелётов! Однако симбионт поднапрягся и выдал понятный мне образ — картинку. К большому камню, явно расположенному под водой, крепилась странная конструкция: множество мелких зеленоватых шариков, оплетённых паутинной сеткой. Сеткой они были скреплены друг с другом, а ещё от каждого тянулся тонкий стебелёк к камню. Кажется, это была местная водоросль.

Картинку сменила другая: те же шарики, лишённые паутины, хаотически болтались, но на первый взгляд казались живыми и бодрыми. А вот на третьем образе шарики, заключённые в сеть из паутины, но оторванные от камня, явно зачахли.

Похоже, мазур так пытался объяснить, что их связи друг с другом и с планетой имеют совсем разную природу, и если без первой можно обойтись, то вторая жизненно необходима. А отправляясь в космос они, похоже, имитируют связь с планетой связью с кораблём, то есть, фактически, отпускают в плаванье свою колонию с частью камня. И для надёжности делают «паутину» плотнее. В ответ на эти рассуждения от симбионта пришла волна облегчения и одобрения: мы друг друга поняли.

Утро показало, что не так страшен зечик, как твердят очевидцы, а с мазуром в организме можно жить. С одной стороны, это открытие принесло нешуточное облегчение, но с другой — теперь меня настойчиво грызла совесть. Нет, извиняться перед Суром я ни в коем случае не планировала, а вот за то, что напугала родных, было ужасно стыдно. Представляю, что они могли подумать и почувствовать! А я сбежала, да ещё всю ночь спокойно дрыхла, пока они мучились подозрениями и вопросами…

Я долго металась между необходимостью срочно пойти и всех успокоить и желанием провалиться сквозь землю от стыда, лишь бы не показываться им на глаза. В итоге умывание здорово затянулось, но в конце концов я всё‑таки выглянула в коридор и тихонько прокралась в общую комнату. Там обнаружился только задумчивый Василич, остальные ещё спали. Во всяком случае, я очень на это надеялась.

— А — а, вот и наша героиня, — беззлобно протянул он, окидывая меня насмешливым взглядом.

— Я… это, — смущённо пробормотала я, — извиниться хотела, что вчера вот так убежала и всех напугала.

— Да нам тут вроде объяснили. В общих чертах, — хмыкнул мужчина, с интересом разглядывая моё лицо. — Ну, и как оно? Уже сожрало твой мозг? Поработило? Ты хочешь уничтожить человечество?

— Как сказал Ванька, мозг оно не нашло, — вздохнула я, усаживаясь в кресло. — По поводу порабощения ничего сказать не могу, убить хочу только одного и вполне конкретного человека. Причём местного, — я недовольно наморщила нос. — По — моему, мазуры такими вещами, как галактические войны и захват кого‑то, не интересуются. Я пока ещё не очень освоилась, но вроде бы люди им нужны как транспортное средство. Ну, и развлечение заодно, — предположила я, и тут же получила волну удовольствия и радости от симбионта. — Кхм. Оно одобрило формулировку.

— То есть, всё‑таки живой имплантант, а не опасная форма жизни? — со смешком заметил Василич и добавил ехидно: — Если со мной сейчас, конечно, ты разговариваешь, а не оно маскируется.

— Ну я же в любом случае не смогу ничего доказать, да? — философски заключила я. — Может, поэтому наши и тянут с контактом? Не доверяют. Если они, конечно, с ним действительно тянут… тьфу! Мы так скоро совсем параноиками станем!

— Местные явно темнят и недоговаривают, но в планы галактического господства даже мне не верится, — отмахнулся штурман. — А почему молчат и так себя ведут… может, тоже какая‑нибудь культурная заморочка. Может, они людей без симбионтов неполноценными считают, и мы для них как психически больные: стараются не нервировать лишний раз, но аккуратно изолируют от общества и попросту не воспринимают контраргументы. Можно придумать тысячу объяснений и в итоге не угадать, но паниковать всё‑таки не стоит. Не похоже, что они дружно планируют нечто ужасное. И уж точно — не ради нас, мы просто под руку подвернулись.

— Ну да, масштаб мелковат, — вынужденно согласилась я. — Экипаж у нас, конечно, замечательный, но смысла целенаправленно нас похищать и куда‑то затаскивать в самом деле нет. Вот тех учёных с базы… Кстати! Может, всё дело в них, а мы просто подвернулись под руку?

— Может, — легко согласился он. — А, может, и они подвернулись случайно. Или мы сейчас вообще лежим в коме и друг другу снимся. Проще надо ко всему относиться!

— Ну вот… Сначала сам запугал, а теперь — проще!

— Алёнушка, я тебя исключительно для пользы дела запугивал и по самому что ни есть приземлённому конкретному вопросу, — мягко возразил он. — Более того, я предупредил бы тебя почти в тех же словах, даже если бы этот Сургут был нормальным человеком: потому что ты девочка неопытная, а он — явно взрослый мужик, знающий, чего хочет. Уточню, хочет он явно не жениться. По всем остальным вопросам ты уже сама себя накрутила. Я согласен, усомниться при желании можно в чём угодно, но надо же знать меру. Сама говоришь, ради чего им вокруг нас прыгать и придумывать какие‑то сложные схемы? Пользы от нас никакой, вреда причинить мы тоже не можем. Если бы мы им мешали, проще было выкинуть в открытый космос. И ладно бы, они встретились с гражданами ЗОРа первый раз, но Дрон‑то явно землянин. Или он слишком хорошо подготовлен, что вряд ли могло затеваться ради нас пятерых и «Лебедя». С учёными, паразитами и контактом с ЗОР местные явно мутят воду, но в остальном кажутся вполне искренними. Ухо надо держать востро, но грызть себя — тоже не лучшая идея.

— Угу, если бы меня ещё принудительно не скрестили с местным эндемиком, — мрачно пробурчала я. Штурман одарил меня насмешливым взглядом и тихо хмыкнул.

— Всего‑то? Сама же говорила, что это не так страшно.

— Ну… похоже на связь с кораблём через терминал, — признала я. — Но можно было предупредить заранее?! Или хотя бы узнать моё мнение?!

— История с информационным полем вполне тянет на правду, — он медленно пожал плечами. — А про предупреждения, значимость нашего мнения и плохое обращение… тебе рассказать, что такое плохое обращение, али своей фантазии хватит? — иронично усмехнулся он.

— Не надо, я поняла, — хмуро проворчала я. — Но… обидно же!

— Я и не спорю, что обидно. Но наглеть и пытаться сесть на шею всё‑таки не стоит, уж очень больно падать, — наставительно изрёк Василич.

— Нет, ну а что они?! — я жалобно сложила брови домиком.

— Жаловаться можно, — великодушно разрешил он. — Даже ворчать и ругаться. Мучиться, переживать и паниковать — нет.

— Постараюсь, — пообещала я с грустным вздохом. Опомнившись, хотела расспросить штурмана о вчерашнем знакомстве, но не успела: появились родители, и временно стало совсем не до того.

Сначала пришлось долго утешать тётю Аду, которая не поверила Суру на слово. Но это было очень кстати: успокаивая её, я уже и сама поверила, что жизнь не кончается, я прекрасно всё помню, всех люблю и замечательно себя чувствую. Когда бортовой врач в этом убедилась, пришлось продемонстрировать ей симбионта для пристального изучения. Тот не возражал, даже позволил отщипнуть кусочек себя. Кажется, подобные мелочи мазура не беспокоили.

Пока мои с интересом изучали сгусток непонятной субстанции, я пыталась добиться от её прародителя подробного рассказа, и даже получила в качестве комментария «фильм» из жизни этих существ в дикой природе. Судя по всему, благодаря своей аморфной природе мазуры могли без проблем для здоровья терять какую‑то часть собственного тела и восстанавливать её при необходимости.

Представляю, как им будут завидовать поборницы диет, если контакт двух цивилизаций всё‑таки состоится.

— Забавная зверушка, — в конце концов резюмировал капитан.

— Забавная‑то забавная, но, получается, меня к этой планете привязали, — ворчливо заметила я.

— Ну, насчёт привязи я бы посомневался, — возразил дядя. — Во — первых, как‑то же они с соседними планетами общаются, значит — есть способ. Здесь опять всплывает вопрос с дальней связью, ну да ладно, мы сейчас о другом. Во — вторых, наш опекун утверждал, что в крайнем случае прекращение такого вот совместного существования возможно, только мазур в результате погибает.

— А человек — нет? — настороженно уточнила я.

— У тебя вроде бы есть надёжный источник подобной информации, у него и спроси, — отмахнулся дядя.

— А кормить‑то нас сегодня будут? — мрачно поинтересовался Ванька. — Или только разговорами?

— Никакого представления о режиме дня, — грустно вздохнула тётя.

— Кстати! — оживилась я. — У меня же теперь, получается, есть доступ к здешнему Инферно! Может, мне попробовать разобраться с кормёжкой?

— Кхм. Мне, конечно, жрать охота, но мы не потравимся дружно? — скептически поинтересовался братец.

— Бе — бе — бе, — передразнила я, скорчив рожу, и углубилась в общение со стоящим посреди стола кубиком, попутно пытаясь осторожно уточнить у своего «сожителя», правда ли связь можно разорвать.

Мазур в ответ на последнюю мысль разразился серией сложных образов, понять которые с первого раза не получилось, зато получилось уловить общий эмоциональный настрой: грусть, неуверенность, надежду и опасение. Уловив недоумение, симбионт решил пояснить попроще, и я в конце концов разобралась в «сказанном». Сургут сказал правду, разорвать связь можно. Для человека этот разрыв болезненный, но неопасный, а мазура, полностью настроившегося на носителя, убивает.

К смерти это странное существо относилось спокойней, чем люди. Он точно знал, что не сгинет совсем, потому что часть его сознания навсегда сохранится в информационном поле Вселенной, и это служило утешением. Но переходить в подобную форму существования симбионт не спешил и выражал надежду, что я не буду убивать его вот так сразу. Хочется мир посмотреть, да и оставить потомство не мешало бы, чтобы уж наверняка не сгинуть окончательно. Он, мол, ни на чём не настаивает, но…

Такая постановка вопроса заставила меня устыдиться и окончательно взять себя в руки. Искренность мазура подкупала, а наличие гипотетической возможности в крайнем случае всё бросить и сбежать — успокаивало. Даже несмотря на то, что я понимала: вряд ли совесть позволит мне так поступить.

Сердиться на Сура за вчерашний обман я не перестала, но накал злости ощутимо ослаб, оставив раздражение и обиду. Поспособствовало ли тому близкое знакомство с симбионтом, оказавшимся не таким уж жутким и даже где‑то милым, или моё неумение долго держать в себе негативные эмоции — не знаю. Но, кажется, я даже была готова более — менее спокойно разговаривать с Сургутом. Или хотя бы не бросаться на него с кулаками и претензиями при встрече.

Местный аналог Иферно выглядел очень похоже на привычный и знакомый вирт. Даже представленный «по умолчанию» образ висящего в водной толще воздушного пузыря, внутри которого я оказалась, быстро сменился отпечатком комнаты. Было только одно принципиальное отличие: я совершенно ясно осознавала, где заканчивается эта виртуальная реальность и где находится моё тело в настоящий момент. Наверное, постарался мазур, и я почувствовала прилив благодарности к этому странному существу, избавившему меня от застарелого страха заблудиться между вымыслом и реальностью.

Было неожиданно наблюдать подобное сходство. Но, с другой стороны, а как иначе, если всё это придумали те же люди? Эта цивилизация начала своё развитие, ответвившись от нашей на слишком позднем этапе, чтобы различия оказались принципиальными.

В итоге с управлением я разобралась быстро, и даже выяснила, что местная система доставки бесплатной продукции работает не только с едой, но и с некоторыми полезными бытовыми мелочами вроде одежды. Выбор был небольшой и включал в себя необходимый минимум, причём принесённый мне Суром наряд к этому минимуму не относился.

— Нет, ну что за люди! — возмущённо проворчала я, выныривая из вирта.

— Хотят неприличного? — хихикнул Ванька. — Или показывают что‑нибудь не то?

— А? Да нет, я про Сура. У них тут, оказывается, можно не только еду вот так брать, но и одежду! Не мог сказать?

— Так он же предлагал, — удивлённо вскинул брови брат.

— Когда? — опешила я.

— Позавчера, перед прогулкой. Ты, кажется, в этот момент отлучилась в свою комнату, — пояснил дядя.

— А — а… а почему вы тогда в комбезах? — озадаченно протянула я.

— Алёнушка, а нам‑то куда наряжаться? — хмыкнул штурман. — Мы с Борькой в этой форме всю жизнь, Иван будет больно несолидно смотреться в местных лёгких тряпках, и это его расстраивает. Вот про Аду Измайловну ничего сказать не могу, тут я сам озадачен.

— Озадачен он, — недовольно фыркнула та. — Я замужняя женщина, буду я постороннему юнцу про свои женские потребности рассказывать! Проще уж потерпеть.

На этом мы с тётей оказались временно потеряны для окружающего мира и, отделившись от коллектива (а, вернее, разогнав коллектив с тарелками по комнатам), принялись за любимое женщинами всех поколений и культур занятие: выбор одежды.

На местную моду мы насмотрелись во время прогулки по городу, а ассортимент полностью отвечал сложившемуся представлению. Наряды здешние жители предпочитали свободные, с летящими силуэтами. Широкие брюки и юбки, рукава либо длинные и широкие, либо отсутствуют вовсе; вырезы разные — от высокого горла до смелого декольте. Расцветки преимущественно однотонные или с неярким узором. Почему‑то не было ни коротких юбок, ни шорт, ни обтягивающих вещей, и это было неожиданно: при их свободе личных отношений (если, конечно, Сур мне не наврал) было странно наблюдать такую скромность. Или тут не в скромности дело, а исключительно в эстетических предпочтениях?

У нас выбор был небольшой, но модничать и выпендриваться никто особенно не собирался. У этих вещей было два основных достоинства: во — первых, это был не обрыдший комбез, и во — вторых, к этим вещам не имел никакого отношения Сур. А, значит, мы не чувствовали себя обязанными ему. То есть, не мы; я.

Разница между этими вещами и тем нарядом, что принёс мужчина, была ощутимой. Ткань была явно попроще, да и покрой, и расцветка, что было особенно заметно по нижнему белью: оно всё имело странный серо — зелёный оттенок. В итоге я обзавелась светло — зелёными брюками и белой блузой, тётя — платьем любимого изумрудного цвета, и обе были абсолютно счастливы.

В общую комнату я, переодевшись, вернулась первой. И даже почти не удивилась, обнаружив там Сура.

— Насколько я могу судить, ты уже вполне освоилась с симбионтом? — окинув меня внимательным взглядом, с лёгкой удовлетворённой улыбкой заметил он.

— А что, не все справляются? Были случаи суицида? — огрызнулась я, присаживаясь в кресло через стол от мужчины.

— Аля, я понимаю, что ты расстроена, — чуть поморщившись, отозвался он, — но ты ведь и сама понимаешь, что другого выхода не было.

— Ты мог предупредить заранее и спросить моего согласия, — возразила я.

— И ты бы согласилась? — Сур вопросительно вскинул брови. — Не думаю.

— И всё равно ты поступил гадко, — продолжила я упрямиться и стоять на своём.

— Гадко я бы поступил, если бы подправил твоё восприятие. Примерно так, как успокоил гормональный всплеск вчера, — он слегка качнул головой.

— И всё равно, — недовольно пробурчала я. Дух противоречия требовал упереться рогом и настоять на своём, а здравый смысл нашёптывал, что абориген‑то совершенно прав. И от этого противоречия было ещё обиднее. — Вы могли и не тащить нас сюда!

Отвечать на это и оправдываться мужчина не спешил. Усмехнулся, со странным выражением в глазах разглядывая меня, качнул головой в такт своим мыслям.

— Ты забавная, — заметил он наконец.

— И чем же? — ворчливо поинтересовалась я.

— Разум взрослого и сердце ребёнка, — чуть пожав плечами, ответил он. — Разум понимает и принимает произошедшие изменения, но детская обида не даёт окончательно смириться. Чего именно ты добиваешься от меня подобным поведением? Я уже объяснял, почему мы вас увезли, почему я вчера был вынужден действовать именно так. Ничего нового сказать не смогу. Прежним словам ты не веришь, и никакой гарантии, что поверишь новым, нет. Впрочем, если всё настолько плохо и ты не способна спокойно воспринимать моё присутствие, я могу извиниться перед Элисой и попросить её вернуться.

— Почему именно её, а не кого‑то ещё? Ты говорил, есть ещё двое, — пробормотала я. После слов Сургута я чувствовала себя совсем уж дурой, но успокоиться всё равно не получалось.

— И двое есть. И ещё несколько миллиардов обитателей этой планеты, — медленно кивнул он, испытующе глядя на меня. — Почему ты уверена, что кто‑то ещё испытывает желание с вами возиться?

— А мы вам не навязывались, — обиженно проговорила я и вздрогнула, когда мужчина резко поднялся с места. Даже слегка вжала голову в плечи, будто всерьёз ожидала, что он попытается меня придушить. Но Сур подошёл к столу, положил ладонь на куб системы доставки. Через несколько мгновений в его руке оказался стакан с местным компотом и что‑то маленькое, со своего места я не видела. Потом мужчина обогнул стол, приблизился и с тем же каменным лицом опустился на одно колено рядом с низким креслом, чтобы оказаться на одном уровне со мной. Молча протянул на ладони маленький желтовато — белый шарик.

— Что это? — настороженно уточнила я.

— Это? Это нервно — паралитический яд животного происхождения. Безболезненная смерть в течение трёх — пяти секунд.

— Ты… — испуганно выдохнула я, прикрыв ладонью рот и пытаясь вжаться поглубже в кресло, хотя пичкать меня насильно Сур как будто не собирался.

— Ты недовольна, что вас спасли без вашего ведома и не спросив согласия, — спокойно продолжил он, не двигаясь с места. — Я предлагаю тебе осознанный выбор.

— Но… — я запнулась, но всё‑таки попыталась протестовать: — Откуда мы можем знать, что действительно были в опасности?

— Не можете, — кивнул он. — А если бы мы вас предупредили и всё рассказали, вы бы поверили? И послушались? И согласились бы добровольно? На непонятно что, предложенное странными существами с другой планеты?

— Ну… нет, — выдохнула я, переводя затравленный взгляд с серьёзного лица мужчины на желтоватый шарик на ладони.

— Вот именно. Но было бы впустую потрачено много сил, времени и нервов. А теперь придумай хотя бы один внятный мотив, заставляющий меня лгать и объясняющий, зачем вы могли нам понадобиться. Молчишь? — понимающе хмыкнул он через несколько секунд. Не думаю, что он подслушивал наш с Василичем разговор. Скорее, просто мысли сошлись… — Тебе бесполезно показывать тех людей, от чьей участи мы вас спасли. Ты решишь, что это мы довели их до такого состояния.

— А что с ними? — осторожно уточнила я. Сур пару секунд внимательно меня разглядывал, потом ответил.

— Пятеро из семнадцати не пережили дорогу. Из оставшихся половина умрут. Точнее, двое уже мертвы, четверо на грани. Ну, так что ты выбираешь? — он кивнул на свою ладонь, я решительно затрясла головой. Нет уж, этот вопрос я обдумала ещё вчера! — Правильный выбор, — мужчина легко поднялся и двинулся к мусороприёмнику в углу, на ходу залпом осушив стакан. Жёлтая горошина, а следом — стакан вспыхнули голубоватым дымком в неглубокой воронке.

— И всё‑таки, что это за паразиты? — прозвучал от двери спокойный голос дяди, заставивший меня вздрогнуть от неожиданности. Кажется, капитан стоял там достаточно давно и не находил нужным вмешаться раньше. Сур обернулся, смерил его долгим взглядом.

— Мазурам жизненно важен симбиоз с другими организмами, не только с человеком, — заговорил он размеренно, кажется, осторожно подбирая слова. Дядя, а вслед за ним Василич и Ванька вошли внутрь, только тёти не было видно. — Они питаются не только органическими отходами, но и… информационными. Да, они способны обойтись без последних, но в таком случае не развиваются и ведут полуживотный образ жизни. Когда они столкнулись с нашей цивилизацией, найти подходящий способ симбиотического существования удалось далеко не сразу. В процессе поисков произошла… накладка и появились существа, с которыми вы столкнулись на той планете, откуда мы вас эвакуировали. Слишком сильные были спровоцированы изменения, и появился новый вид. Информационно — энергетическая форма жизни, способная паразитировать на большинстве достаточно высокоразвитых существ, преимущественно — разумных. Основная масса была уничтожена, но существовала вероятность, что часть сумела выжить. На этот счёт была предусмотрена инструкция: выявить и по возможности уничтожить все свободные особи, носителей и потенциальных носителей — доставить на планету. Мы ответственны за появление этих существ, значит, нам и устранять последствия.

— И как вы их там ловили? — проявил любопытство Иван.

— На приманку, — поморщился Сур.

— Мне больше интересно, что эти паразиты делают? — подала голос тётя, как‑то незаметно присоединившаяся к нашей компании.

— Если вкратце, их существование приводит к полному угнетению функций мозга носителя вплоть до полной атрофии.

— Но кто‑то всё‑таки выживет? — с надеждой уточнила она.

— Да, трое уже вполне пришли в себя, — кивнул Сур.

— А лечили вы их, надо думать, подселением симбионта?

— Иными путями мы неспособны взаимодействовать с этими существами, — мужчина развёл руками. — Те, кого мы довезли сюда, прошли через эту процедуру, но не всем она помогла.

— Но ведь мазуры со смертью носителя погибают, так? И отделить их нельзя? — хмуро уточнила я.

— Да, конечно, — кивнул он. — Но попытаться стоило.

Я понуро опустила взгляд. В последних словах, хоть это и был ответ на вопрос, чудился намёк на состоявшийся пару минут назад разговор.

Своей грубой прямолинейностью и этой сценой с ядом Сур выбил меня из колеи. Обида не прошла до конца, но переплавилась в иное качество. Почему‑то было очень неприятно слышать, что моё поведение он считает детским, и сердилась я уже скорее на это, чем на собственно предпринятые меры. Значит, как целоваться — взрослая, а как…

На этом мысль останавливалась. А когда всё же удалось подтолкнуть её вперёд, я вдруг сообразила, что именно это меня и зацепило в его поступке больше всего. Не абстрактное предательство, — в конце концов, он же мне не родственник и не друг, чтобы подобное могло ранить, — и даже не появление в организме постороннего обитателя (тем более, при ближайшем рассмотрении мазур оказался совершенно безобидным существом). Задело, что Сур повёл себя со мной как с неразумным ребёнком, которому бесполезно что‑то объяснять. И, похоже, своим дальнейшим поведением я только укрепила его в этом мнении.

Пока тётя обсуждала с Сургутом какие‑то тонкости взаимодействия паразитов и симбионтов с человеческим организмом, непонятные простым смертным, я то и дело искоса поглядывала на мужчину и пыталась понять, а почему меня, собственно, так волнует отношение этого типа? Влюбиться‑то в него я не могла за такой короткий срок!

А потом поняла и совсем загрустила. Сур до подозрений в клонировании был похож на пресловутого капитана из моих девичьих грёз. Строгий, решительный, собранный и невозмутимый. И, что характерно, в самом деле спас меня от опасности, разве что на руках не носил. Я же, получается, вместо того, чтобы покорить его умом, красотой и стойкостью к лишениям, закатываю истерики, предъявляю претензии и вообще веду себя не самым умным образом.

И хотелось бы отмахнуться расхожей фразой «так на моём месте было бы с каждым», но я и сама в неё не верила. Потому что первым попавшимся «каждым» был сидящий напротив Василич, и я отчётливо осознавала, что уж он‑то психовать бы точно не стал. Может, только выругался бы грубо. И дядя был бы спокоен. А Ванька, боюсь, и вовсе обрадовался бы такому приключению. Даже странно, что он до сих пор не начал клянчить себе такого вот квартиранта. Разве что тётя Ада тоже обиделась и рассердилась бы, да только она как врач прекрасно понимает, что лечение часто бывает неприятным, и быстро взяла бы себя в руки.

— Алечка, ты спишь, родная? — ласково тронула меня за плечо героиня моих мыслей.

— А? — вздрогнув, я очнулась от задумчивости, обводя внимательным взглядом комнату. Кажется, все собрались уходить и ждали только меня. — Мы куда?

— Точно, спит, — хмыкнул Василич. — С учёными знакомиться! Наш профессор, оказывается, среди счастливчиков: мозг слишком крупный, съесть не успели.

— А Владычица? И пегас?! — опомнилась я.

— Какая Владычица? — растерянно нахмурившись, уточнил Сур.

— Дунивиэль, — пояснила я. — Такая молоденькая светловолосая девушка со странным разрезом глаз и острыми ушами. И у неё ещё лошадь летающая была!

— А, та. Увы, — он слегка качнул головой. — Всё начинается с помутнения рассудка, а органические изменения тела — последняя стадия, здесь ничто не способно помочь.

— Органические изменения? — переспросила я.

— Иногда подобное происходит: изменение внешнего вида некоторых органов. У человеческого тела богатый потенциал восстановления, самовосстановления и изменения. На последних стадиях заболевания воздействие паразита начинает искажать информационное поле носителя, а вслед за ним подстраивается и физическая оболочка, поскольку она вторична. Та девушка либо была наименее стойкой, либо заразилась первой: когда мы её нашли, спасать было уже некого, пустая оболочка.

По спине пробежал мерзкий холодок и я поёжилась, поборов желание подхватить под локоть дядю или Василича. Стало жутко и гадко; получается, мы смеялись и шутили над эльфийкой, а она в тот момент была уже почти мертва. Страшная ситуация: человек выглядит здоровым и даже довольным жизнью, и кажется, что всё хорошо, а на самом деле ему осталась всего пара дней.

С другой стороны, может, уж лучше так, чем долго мучиться? Она по крайней мере умерла счастливой, перед смертью почувствовав себя тем, кем, может, всю жизнь мечтала оказаться.

На этом фоне мои собственные тревоги и проблемы показались особенно мелкими и незначительными, стало стыдно за предъявляемые претензии. Вновь шевельнулось возмущение со своим последним аргументом «могли бы предупредить сразу», но запнулось о всё то же возражение «а мы бы поверили?». А если бы поверили, может, было бы ещё хуже. Страшно лететь в никуда, ожидая опасности снаружи; но куда страшнее прислушиваться к своему телу и ожидать подвоха от него.

К тому же, вряд ли они вообще могли нам что‑то объяснить: Сур вон долго вспоминал, как звучат слова. Наверное, в том состоянии, в котором они находятся при перелётах, общаются и думают они образами, как мазуры. А, может, всегда думают именно так, раз живут в плотном контакте с этими существами с самого рождения.

— И всё‑таки, куда лошадь‑то делась? И откуда взялась? — вставил Ванька.

— Паразитами были заражены люди, ещё нескольких мы поймали на свободе. Никаких больных животных не было, — местный развёл руками. — Спросите у своих сородичей, может, они что‑то помнят.

— Очень странно, — тётя озадаченно нахмурилась. — Если этим паразитам не обязательно кормиться от людей, они могут жить и на животных, то почему так мало пострадавших? А вторая база, вы её не находили?

— Вероятнее всего, паразиты попали на эту планету совсем недавно, — спокойно пояснил Сур. — Может быть, с каким‑то случайным кораблём.

— С пиратами, — вставил Василич. — Или пираты его сбили.

— Вполне возможно. В любом случае, это должен был выяснить экипаж оставшегося там корабля.

— Надеюсь, с нашими они не подрались, — качнул головой дядя.

За разговором мы покинули «квартиру». Правда, лифт в этот раз поехал не вверх, а вниз; похоже, наша цель находилась в этой же «сосульке». Комната, куда мы прибыли, мало отличалась от той, которую мы покинули. Разве что цветовая гамма была тёплой, коричнево — оранжевой, а планировка и наполнение повторялись почти полностью.

Здесь находилось всего четверо человек, все — мужчины, двое из которых оказались нам знакомы: профессор и вчерашний Андрей Калинин. Атмосфера царила оживлённая и деловитая, стол был завален невесть откуда взявшимися бумагами, разнокалиберными обломками белого минерала и небольшими банками, в которых что‑то шевелилось.

— Профессор! Живой! — весело присвистнул Василич, и Кузнецов вскинулся; видимо, он был единственным профессором среди присутствующих.

— Прошу прощения? — он удивлённо вскинул брови, озадаченно разглядывая нас.

— Они весьма смутно помнят события, сопровождавшие болезнь, — пояснил Сур, последним входя внутрь и оказываясь прямо у меня за спиной.

— Здравствуйте, — первым вспомнил правила приличия дядя. — Мы — экипаж «Лебедя», который вёз для вашей базы оборудование.

Тут уже опомнились все, и некоторое время было потрачено на знакомство и взаимные расшаркивания.

Молодой человек, мой ровесник или даже моложе, был представлен как младший научный сотрудник Вадим. Он имел очень серьёзный и подчёркнуто независимый вид, что при несолидно торчащих во все стороны русых вихрах выглядело скорее забавно, чем внушительно.

Завершал компанию темноволосый коротко стриженный мужчина крепкого телосложения с узким лицом, тонкими бескровными губами и злыми тёмными глубоко посаженными глазами. Вараксин Анатолий Егорович, «ответственный за всё, кроме науки», то есть — начиная со снабжения и заканчивая безопасностью. Этот тип производил странное впечатление: с одной стороны, был безусловно обаятельным и интересным мужчиной, привлекающим внимание, но, с другой, обаяние это было тёмным и жутковатым. Он, по — моему, производил ещё более тягостное впечатление, чем Сур с его каменной физиономией в первое наше знакомство, даром что разглядывал нас как будто вполне дружелюбно, и объяснить подобное впечатление было нечем.

— А вы, Алёна, стало быть, тоже вступили в контакт с этой прелюбопытнейшей формой жизни? — поинтересовался Антон Антонович (именно так представился нам профессор), разглядывая меня едва ли не с гастрономическим интересом.

— Это не я вступила, это меня вступили, — со вздохом возразила я, но вымучено улыбнулась и уточнила: — Но мы вроде бы нашли общий язык.

— То есть, вы, простите, тоже умудрились подцепить этого удивительного паразита?

— Кхм. Ну, вроде того, — кашлянула я, беспомощно покосившись сначала на штурмана, потом на Сургута, наблюдавшего за нашим общением молча. — А вас не смущает, что этот удивительный паразит угробил всю вашу экспедицию и чуть не убил вас? — всё‑таки не выдержала я. Профессор улыбнулся ласково — ласково, как будто это я показала себя больной на голову, а не он, и ответил.

— Разумеется, я скорблю о своих погибших коллегах, но видите ли, Алёнушка, в чём дело. Срок жизни человеческого существа ничтожен, и каждый из нас не так важен. С точки зрения биологии важно выживание популяции, а не индивида. Наш печальный опыт в конечном итоге послужит человечеству: мы столкнулись с неизвестной опасностью, сумели выжить и, надеюсь, поспособствовать передаче информации о новой угрозе людям. Я бы и сам с радостью отдал свою жизнь, если бы знал, что это поможет моей Земле. Мы не можем вернуть к жизни умерших, но утешает, что умерли они не напрасно. Во всяком случае, меня бы это на их месте утешало гораздо больше, чем плач и грусть оставшихся, — философски заключил он, а я пристыженно замолчала, почувствовав себя конченной эгоисткой. Под таким углом я на произошедшие события не смотрела.

— Извините, — пробормотала смущённо.

— Ну что вы, Алёнушка, девушке ваших лет вполне простительно не задумываться о судьбах Родины до тех пор, пока эта самая Родина не позовёт, — миролюбиво отмахнулся он, а мне стало ещё более стыдно. — Скажите лучше, как вы находите это необычное существо, симбионта?

— Мы… осваиваемся, — чуть поморщившись, честно ответила я. Повод сменить тему оказался весьма кстати. — Вообще, очень похоже на имплантанты. Только их способ общения пока ставит в тупик.

— Изумительные существа! — удовлетворённо улыбнулся профессор. — Выносят воздействие всех агрессивных сред, полный вакуум, существенные перепады давления и температур. Я уже не говорю о том, что мой застарелый артрит, против которого не помогали никакие средства, внезапно прошёл!

— Это, конечно, повод скакать козлом, — насмешливо заметил Вараксин, разглядывая почему‑то именно меня.

— Толя, вы сумеете меня понять, только когда разменяете первую сотню и подойдёте к середине второй, — отмахнулся Антон Антонович.

— Скажите, профессор, а откуда у вас на базе взялась лошадь? Причём с крыльями!

— Ах, это, — интеллигентно — мягкая улыбка его стала виноватой. — Это, простите, была шутка.

— В каком смысле? — едва ли не хором высказались мы.

— Молодёжь резвилась, — Кузнецов развёл руками. — Не вполне научный эксперимент на грани техники, биологии, физики и бионики. Экспедиция длинная, мы там пять земных лет сидели с перерывами, ребятам наскучили плановые исследования, вот они и вывели эдакое мифическое создание на антигравитации с искусственным интеллектом.

— Ничего себе у вас там оборудование было! — завистливо ахнула тётя Ада.

— Не жаловались, да, — профессор как‑то очень по — стариковски кашлянул и зябко потёр руки. Выражение его лица на пару мгновение сделалось грустным и отрешённым; кажется, не так спокойно он реагировал на произошедшие события, как хотел показать.

У своих соседей и товарищей по несчастью мы просидели до позднего вечера, когда вернулся Сур и напомнил нам о времени. Ушёл он незаметно, видимо, удостоверившись, что мы нашли общий язык. Может, не хотел мешать, а, может, во мне опять говорит эгоизм, и на самом деле у него просто были дела поважнее должности нашей няньки. Примерно одновременно с ним исчез и Андрей, только он честно извинился и сослался на необходимость вернуться к работе.

Вадим при ближайшем рассмотрении оказался милым застенчивым юношей, хорохорящимся от неуверенности в себе и попыток преодолеть робость. С ним неожиданно быстро нашёл общий язык мой братец. Кажется, они увлекались одинаковыми виртуальными играми и фильмами, то есть младший научный сотрудник был погружён в науку не так глубоко, как казалось на первый взгляд.

Притерпелась я и к тяжёлому взгляду Анатолия, чему немало поспособствовала его манера общения — спокойная, взвешенная, ироничная. Иногда проскальзывали достаточно резкие замечания, но мужчина неизменно старался их сгладить и смягчить. Может, он всегда так себя вёл, а, может, старался ради меня; тут не нужно было консультироваться у Василича, чтобы заметить интерес мужчины. Особого ответного интереса и притяжения к нему я не чувствовала, но внимание в любом случае было приятно.

Осторожные расспросы позволили выяснить, что о присутствии на планете пиратов учёные ничего не знали. Видимо, те старались не светиться и не привлекать к себе внимание лишний раз. Правда, было совершенно непонятно, а что они вообще забыли в том глухом медвежьем углу? Уж крупную базу‑то вряд ли удалось бы пропустить! Не сокровища же они там прятали как в кино, правда?

В основном мы общались на отвлечённые темы. Было приятно на некоторое время забыть о последних событиях и сделать вид, что ничего не случилось, мы добрались до научной базы и теперь отдыхаем после долгого перелёта в гостях у адресатов.

Всё это время симбионт никак не вмешивался в происходящее и вообще сидел тихо — тихо, своим присутствием напоминая молча лежащего на спинке кресла кота. Вроде и есть рядом, и забыть о нём не так‑то просто, но в событиях не участвует и делает вид, что его вообще нет. На эмоциональном уровне чувствовалось лёгкое любопытство, по — моему, не оставлявшее мазура никогда, и неопределённое удовлетворение. Кажется, он просто был доволен жизнью и на настоящий момент его всё устраивало.

Пообедали мы здесь же, поужинали — тоже. Среди прочего выяснилось (я вчера со всеми изменениями в собственной жизни пропустила объяснения Дрона), что бесплатная кормёжка, одежда и прочие бытовые мелочи были частью программы ассимиляции. Кроме того, нас обещали обеспечить жильём и помочь с работой.

Сур проводил нас до дома и ушёл, и мы разбрелись по комнатам — спать и переваривать новости дня.

Не знаю, как остальным, а мне не спалось. Я долго ворочалась, не в силах найти удобную позу, и терзалась малоприятными мыслями. Не о собственной загубленной жизни, а о последних событиях в целом; именно в том ракурсе, который показал профессор.

О жизнях учёных, о пиратах, которые могли унести с собой паразитов, о спасателях, которые прилетели нам на помощь и встретились с непонятными существами. Об этих самых оставшихся патрульных; как они при своих проблемах с речью смогли договориться с людьми? Смогли ли? И чего им это стоило? И что с нами всеми теперь будет?

Покрутившись и помучившись пару часов, не выдержала и встала с мыслью, что хочу выйти на воздух, причём хочу настолько отчаянно, что промедление в этом вопросе подобно смерти. Некоторое время я ещё сопротивлялась этому стремлению, пытаясь ограничиться посещением уборной, но потом смирилась. Надо же потихоньку осваиваться в этой местности, учиться пользоваться лифтом. Ведь ничего про ограничение перемещений Сур ничего не говорил, значит, это не запрещено!

Тут оживился симбионт и продемонстрировал мне образ скрипки, фоня надеждой и любопытством. Откуда он о ней узнал (может, как‑то вычитал в моей голове?) и зачем она ему понадобилась, я так и не поняла, хотя мазур пытался объяснить. Но образы были слишком сложными и расплывчатыми, и я в конце концов махнула рукой, решив руководствоваться в этот раз логикой сожителя. То есть — наплевать на причинно — следственные связи и прихватить скрипку с собой.

С подъёмным механизмом мы разобрались быстро. Он был гораздо проще той же системы доставки и знал всего три команды — вверх, вниз и стоп. Никаких претензий к моей личности у этой системы тоже не было, так что, наверное, нас в самом деле не пытались удержать насильно и ограничить.

Выбравшись наружу, я зябко поёжилась: здесь было холодно и сыро. Туман слегка светился, и этого доставало только чтобы отличить чёрное от белого и различить силуэт собственной руки. Наверное, это были просачивающиеся сквозь плотную завесу отсветы огней города, на которые я в прошлый раз не обратила внимания.

В ответ на моё неудовольствие, вызванное погодными условиями, от симбионта пришло сочувствие, понимание и, кажется, предложение помощи. Как именно он может помочь, я догадалась и через пару мгновений колебаний решила согласиться. В конце концов, я всё равно толком ничего не вижу, и покрывшая моё тело чёрная плёнка не будет вызывать столько негативных эмоций, сколько могла бы. А отказываться и гордо мёрзнуть, когда можно согреться, довольно глупо.

Плёнка на коже почти не ощущалась, но зато сразу стало тепло и уютно. Я отошла на пару метров от лифта и замерла в нерешительности; просто так сидеть на полу или стоять было странно, а идти дальше в окружающем плотном тумане я опасалась. Мазур в утешение продемонстрировал мне забавную картинку, на которой человек в характерном чёрном «костюме» спокойно стоял на какой‑то поверхности вверх ногами. Наверное, имел в виду «не бойся, я тебя не уроню». Полностью довериться ему я пока не могла, но, определённо, почувствовала себя спокойней. Особенно когда симбионт продемонстрировал мне оставшееся расстояние до края и уверил, что он‑то в пространстве ориентируется уверенно.

При виде подобных способностей некоторых живых существ волей — неволей начинаешь чувствовать себя — и всё человечество заодно — ущербной.

В итоге осторожность была отодвинута на второй план, и я присела на краю площадки, свесив ноги. Край был прямой и ровный, как высокая ступенька, а клубящийся вокруг туман создавал иллюзию близкой земли, так что было почти не страшно. Откинулась на спину и некоторое время так полежала, созерцая тьму над головой. Она была живой и подвижной, и казалось, что оттуда сверху кто‑то за мной наблюдает. Но не злой, а любопытный; один гигантский мазур, составляющий это облако.

Кстати, тоже вопрос. Откуда я знаю, что это именно облако? Может, тоже колония каких‑то живых существ, поддерживающая в воздухе всю громадину города. Но думать ещё и об этом не хотелось, поэтому я села и принялась настраивать скрипку.

Звуки в тёмной вате тумана распространялись очень странно. Они как будто не отлетали далеко, а вязли в плотной взвеси, оставаясь подрагивать на расстоянии вытянутой руки от меня. Запоздало мелькнула тревожная мысль, что скрипка может отсыреть и испортиться, но тут опять вмешался мазур и окутал её защитной плёнкой. Настолько тонкой, что это никак не сказалось на звуке.

На музыку симбионт реагировал очень странно, примерно как пресловутый кот на почёсывание всего и сразу. Причём художественная ценность произведения его волновала мало, потому что он совершенно одинаково радовался и сложной красивой пьесе и почти бессистемным прикосновения смычка к струнам. Я попыталась расспросить самого мазура, но вновь запуталась в сложных и расплывчатых образах. По — моему, он просто наслаждался процессом и ленился мне что‑то пояснять.

Эта мысль развеселила, здорово подняв настроение. Пожалуй, воспринимать это существо как домашнее животное было гораздо приятнее и проще, чем пытаться принять наличие в собственной голове ещё какой‑то разумной сущности.

Но через некоторое время симбионт вдруг очнулся, и от него пришло чувство стыда и вины, а следом — сообщение о том, что на крыше мы не одни, причём, кажется, давно. Правда, незваный слушатель не слишком‑то скрывался, стоял в метре за моей спиной и опознать его не составило труда.

— Подслушиваешь? — мрачно поинтересовалась я, не оборачиваясь: всё равно же почти ничего не видно. Глаза к темноте, конечно, относительно привыкли, но толку от этого было немного — слишком плотная облачность.

— Да, — совершенно спокойно ответил Сур.

— И не стыдно тебе за девушками следить?

— Это моя работа, — точно так же невозмутимо ответил он, пару секунд помолчал и присел на край крыши в полуметре от меня. — Мне сообщили, что ты ночью покинула здание.

— Никто не говорил, что это запрещено, — огрызнулась я ворчливо.

— А я тебе разве запрещаю? — иронично хмыкнул мужчина. — Просто это неожиданное поведение, и я решил проверить.

— Чтобы не спрыгнула? — уточнила недовольно.

Похоже, невзирая на все предшествовавшие размышления и попытки самоубеждения, меня опять понесло по знакомому маршруту…

— Если человек всерьёз хочет умереть, к нему бесполезно приставлять охрану — он рано или поздно добьётся желаемого, — отмахнулся он. — И эту тему мы, кажется, уже закрыли. Я просто хотел проверить, всё ли в порядке и не нужна ли какая‑то помощь. Не удержался, решил послушать. Если ты хотела побыть одна — извини, я уйду.

— Нет, это… ты извини, — с глубоким вздохом проговорила я. — Мне просто не спалось, захотелось на воздух. Скрипку вот случайно прихватила. Почему мазур так странно реагирует на её звуки?

— Не на её звуки, — со смешком возразил Сур. — У них нет отдельного понятия «звук», любые механические колебания они воспринимают одним и тем же органом. Гармоничные упорядоченные звуки для них… ну, как щекотка или лёгкий массаж.

Я на этих словах не удержалась и хихикнула. Точно, прибалдел симбионт что твой кот, расслабился совершенно.

— Извини, что так получилось, — тихо добавил Сургут через пару секунд. — У нас правда не было другого выбора, все остальные варианты были ещё хуже. Они были просчитаны на основании знакомых нам моделей поведения представителей вашей цивилизации и отвергнуты.

— И срочное объединение меня с симбионтом?

— Да, в том числе. Никто не ожидал встретить подобную восприимчивость, это… теоретический прогноз, на практике до сих пор с таким никто не сталкивался. Земляне обычно находятся вблизи нижней планки чувствительности. Специалисты решили, что рисковать не стоит.

— Специалисты? То есть, это ещё и не твоя инициатива была?

— Я уверен, что они были правы, и полностью согласен с этой точкой зрения, — уточнил он.

— Ладно, — вздохнула я чуть свободнее. — А почему утром ты не начал с этих слов?

— Потому что не люблю поднимать подобные темы при посторонних.

— Подобные темы — это извиняться? — переспросила я не возмущённо, а, скорее, озадаченно. Он немного помолчал, но потом всё‑таки пояснил. Серьёзно и так же спокойно, как пояснял способ пользования душем или действие паразитов на организм.

Интересно, этот человек вообще умеет теряться, смущаться и… не знаю, мямлить, что ли? А то он настолько наглядно и развёрнуто формулирует мысли, что кажется: читает по учебнику.

— Извиняться стоит за реальный факт, когда ты объективно не прав, ошибся и поступил неправильно, и тогда нет разницы, слышит это кто‑то или нет. Здесь же затронута исключительно эмоциональная сфера, то есть — личное, а все личные вопросы я предпочитаю решать без посторонних.

— Ты? Или это неотъемлемая черта культуры, что поднимать такие вопросы публично — неприлично?

— Нет, здесь каждый выбирает сам, — отмахнулся он.

— Ладно, мир, — в конце концов решила я.

Кажется, в самом деле больше не сердилась. Неприятный осадок ещё оставался, но жить и нормально общаться он не мешал. Учитывая, что долго копить обиду я обычно не умею, надо думать, и он когда‑нибудь растает. Если, конечно, наша «ассимиляция» не закончится раньше.

Вспомнилась расхожая мысль, что «если женщина обижена — извинись, даже если ты прав», и я едва не захихикала. Похоже, сейчас я наблюдала применение на практике именно этого принципа, и извинялся Сур не потому, что чувствовал за собой какую‑то вину, а только чтобы меня успокоить. И даже несмотря на понимание мной этого факта, было приятно. Если хочет успокоить, значит, ему не всё равно, так ведь?

Пока мысли не унесли меня в совсем уж дальние дали, я поспешила нарушить тишину и сменить тему:

— А здесь всегда облака?

— Всегда, — подтвердил он. — Это как‑то связано со способом существования города; я не помню, но, если хочешь, могу уточнить подробности.

— Да ладно, ну их. Всегда так всегда, я же не возражаю. Просто без неба над головой всё как‑то… не так.

— Ничто не мешает вылететь из этого облака.

— Мешает. Я не умею управлять местными транспортными средствами, не знаю где их взять и вообще пока не настолько освоилась, чтобы ещё и с ними контактировать.

— Хочешь, я тебя отвезу? — предложил он.

— Ну, во — первых, мне не хочется тебя напрягать, тебя и так из‑за меня из постели вытащили. А, во — вторых… я же говорила, что… ну… — замялась я, стесняясь сказать прямо.

— Обещаю к тебе даже не прикасаться, — легко понял мои затруднения Сургут. — А постель… я всё равно пока не хочу спать.

— Тогда полетели, — я махнула рукой и начала осторожно, чтобы не кувырнуться вниз, подниматься на ноги.

Наверное, глупо было соглашаться, но уж очень заманчиво было вновь полюбоваться красотами ночного города, только на этот раз — добавив штрих, которого в прошлый раз недоставало.

Ещё глупее было верить Суру на слово, но я почему‑то верила.

А самым глупым было то, что от этого обещания стало очень обидно и захотелось, чтобы мужчина его нарушил. Ну так, слегка. Приставать всерьёз не обязательно, но… я в глубине души была совсем не против оказаться в его объятьях. Да и целовался он так, что дух захватывало. А какая‑то часть меня не возражала и против чего‑то большего.

И хотелось бы свалить подобные мысли на постороннее воздействие и мазура, да только я прекрасно понимала: мысли и желания эти исключительно мои. Не буду отрицать очевидное, Сур нравился мне как мужчина, причём как бы не с перелёта, на том самом химическом, подсознательном уровне. Даже после всей этой истории с подселением симбионта. Да и обида моя отчасти была не обидой, а пресловутым страхом перед неизвестностью, в которое меня вдруг окунули целиком как кутёнка.

И вообще, говорят, всё, что ни делается, к лучшему, даже если поначалу это кажется сомнительным. В конце концов, я и сама подумывала о переменах и о необходимости как‑то расширить собственный круг общения. Вот и расширила! Причём настолько, что аж дух захватывает.

Найти бы ещё своё место в этом мире, но для этого надо хоть немного с ним познакомиться. Наверное, с этого и стоит начать завтра, раз уж я обрела связь с местной информационной сетью. Но — завтра, а сегодня можно немного отвлечься и не думать о плохом.

Транспортный летун обнаружился неподалёку; на нём, видимо, Сур сюда и добрался. Обещание «не прикасаться» мужчина выполнял дотошно, даже не подал мне руку. И я всё никак не могла понять, забавляет меня этот педантизм или раздражает. Впрочем, именно сейчас меня держали и без помощи Сургута. Во всяком случае, симбионт утверждал именно это, а не верить ему было сложно: убьёмся‑то мы в случае чего вместе. Но стоять мне всё равно было страшновато, поэтому я аккуратно присела на своём месте и осматривалась уже из такого положения. Сур не возражал.

В этот раз я могла наблюдать светящиеся колонны зданий вблизи. По мере приближения к краю облака вокруг светлело, но переход всё равно оказался внезапным. Только что вокруг была туманная пелена — и вдруг нас окружили парящие в небе сталактиты. Вблизи оказалось, что светится не вся поверхность целиком, а маленькие огоньки, прихотливо рассыпанные по поверхности. Они складывались в затейливую многоцветную вязь и манили вглядеться, вчитаться. Казалось, они знали ответ на все вопросы и разгадки всех тайн Веленной.

На фоне этой красоты скользили в воздушных потоках другие скаты — амфибии (они назывались «петами») с пассажирами на спинах; порой стремительно проносились узкие длинные тёмные торпеды, ездоки на которых сидели верхом и, кажется, в одиночестве.

Мы спускались по расширяющейся пологой спирали, покидая город. Не знаю, как летуны общались между собой и избегали столкновений. На первый взгляд перемещение казалось хаотическим, не было установленных горизонтальных ярусов и прямых линий движения, как в воздушном пространстве человеческих городов. Позавчера днём я не обратила на это внимания, а теперь радовалась собственной осторожности. Не думаю, что с первого раза сумела бы освоить тонкости управления, а скорости здесь были достаточно высокими. Симбионт, конечно, защитит, но слабо верилось, что от всего на свете.

Спустившись ниже города, мы полетели прямо, явно ускоряясь. Движение ощущалось, было заметно по проносящимся над головой огням, но ветер не норовил сдёрнуть нас со спины животного. Я не задавала вопросов, куда именно мы летим, Сур стоял рядом и тоже молчал. И было мне очень хорошо, легко и спокойно.

Подобное умиротворение в какой‑то момент показалось подозрительным, и я обратилась с вопросами к мазуру. Тот отреагировал не сразу, был вялым и как будто сонным, да ещё долго не понимал, чего я от него хочу. А когда понял, искренне обиделся и даже возмутился. Мол, против Сура он ничего не имеет, но с точки зрения мазура вторжение в чужую личность и воздействие на разум вообще чуть ли не самое страшное преступление, особенно — если это разум собственного симбионта. И идти на подобное просто ради ровных отношений с посторонним типом — вообще совсем не по — мазурски. Вот если бы я сама попросила, тогда другое дело. Ну, или была настолько не в себе, что на его вопросы не реагировала бы и угрожала своей собственной жизни, тогда ещё можно было сделать исключение. А вот так… как я вообще могла предположить подобное!

На вопрос, а как это вообще связано с его «подселением» и симбиозом, резонно возразил, что личность мою он и не трогал. А как меня вчера Сур «успокаивал» — это уже к нему вопросы и к его «сожителю». Наверное, как‑то договорился. Или ситуация действительно была настолько критической, что это было полностью оправдано.

В итоге пришлось извиняться, ссылаясь на собственную безграмотность, и обещать больше не выдвигать необоснованных подозрений.

Но, кажется, это существо мне нравится чем дальше, тем сильнее.