Часть первая

Первые шаги

Сознание вело себя странно. Он не мог поручиться, что находится в здравом уме, но и признать себя обезумевшим не хотел. Порой появлялись проблески, озарения, и Он ясно осознавал, кто он, где находится и куда идёт, а в следующее мгновение всё это затягивал туман забвения, и оставалась лишь твёрдая убеждённость: надо двигаться. Всё равно куда, но — двигаться.

Верного пути и ориентиров здесь не существовало, а мгновение передышки непременно обратилось бы в вечность. Мучительную, безнадёжную, одинокую и обречённую вечность, наполненную… чем-то. Чем именно, Он точно не знал, но ощущал — ничем хорошим. А если двигаться, то рано или поздно всё кончится, и он придёт.

Куда? Туда, где можно будет наконец отдохнуть. Туда, где не надо будет помнить, где не надо будет мучительно цепляться за обрывки жизни, воспоминаний и ощущений, лишь бы сохранить остатки себя. Туда, где будет что-то, что угодно, лишь бы не эта чуждая голодная пустота, прикидывающаяся то туманом, то толщей воды, то некой вязкой полужидкой субстанцией, каждый шаг в которой растягивался на тысячу.

Шаг…

Он смутно помнил, что это такое, но точно знал: это слово обозначает движение вперёд. То, в чём состоял его сиюминутный смысл жизни. Вперёд, через лабиринты памяти, через боль, через пустоту и безнадёжность, сквозь безразличное и чуждое всему живому Ничто.

1387 год от Великого Раскола.

Ничейные горы, замок Гнездо, Северный Общемагический университет.

Никто точно не знал, кем и когда был построен этот замок, ютящийся на отвесной скале в труднодоступной местности. Среди историков до сих пор ходила мода на работы, посвящённые Гнезду и его создателям, и как только ни изгалялись почтенные мужи. Авторство приписывали покинувшим мир волшебным народам и загадочным пришельцам извне, всем богам по очереди, вождям-рабовладельцам, великим магам древности…

Последним от историков почему-то доставалось особенно часто. Если собрать воедино всё, что так или иначе связывали с этими легендарными личностями, оные маги выходили на порядок сильнее не то что современных коллег — богов! Они поднимали горы, изменяли русла рек и климат, стирали с карт государства и целые народы.

Гасар Ассай, декан Теневого факультета, созерцал потемневшую от времени поверхность стола, на которой лежали его руки, и очень грустил, что он — не один из великих магов древности. Гасить звёзды и зажигать луны, должно быть, гораздо приятнее, чем сидеть на педсовете и ждать оставленного напоследок нагоняя от ректора университета. Причём нагоняя несправедливого, и оттого чрезвычайно обидного.

Нет, этот крепкий и достаточно молодой ещё мужчина, один из сильнейших магов современности, не боялся своего прямого начальника, они даже состояли в приятельских отношениях. Но он помнил устав Университета и знал, что в этих стенах ответственность за поведение учеников несут их руководители. Перед куратором потока — староста группы, перед деканом — кураторы, а перед ректором — уже деканы. Эта система зарекомендовала себя неплохо, учебные и дисциплинарные проблемы студентов редко доходили даже до декана, решались на местах, но в любом правиле есть исключения.

— …И последний вопрос на повестке сегодняшнего дня, — прозвучал спокойный и чуть усталый голос ректора, заставивший Гасара подобраться. — Дисциплинарный. А именно — поведение студента Хаггара Вераса. Восемь жалоб с начала учебного года, и это только от педагогического состава, — резюмировал он. Когда прозвучало имя студента, почти все присутствующие недовольно скривились, кто-то выругался себе под нос, кто-то гневно нахмурился. — Гасар, сожри твою печень Незримый, как это называется? Почему ты не можешь призвать к порядку одного малолетнего засранца, первокурсника?!

Ректор, Майяр Харисс, относился к числу существ редких и загадочных — сумеречных магов. Им то приписывали способности обеих сторон силы сразу, то какие-то альтернативные таланты, то пренебрежительно называли «середнячками» и считали бездарностями, неспособными толком освоить магическую науку.

А правда как всегда где-то рядом. В теневой области лежат ночные грани условного магического целого — ритуалы, магия крови, иллюзии, хаос и разрушение, пространственная магия, смерть, в светлой — жизнь, порядок, целительство, стихии и зелья. Ни одну из половинок нельзя назвать безусловно доброй или злой, мир держится на их равновесии, а сумрак существует на стыке. Да, сумеречные не способны достичь совершенства в одной из областей, но сила их в умении объединять противоположности. Неопытные студенты этого направления всегда сильно уступают своим товарищам, но на высоких ступенях развития уже могли дать серьёзную фору остальным. К примеру, ни один маг в здравом уме не рискнул бы связаться с Майяром.

— С удовольствием выслушаю твои предложения, — огрызнулся Ассай.

— Тебе прочитать устав? — нахмурил не по возрасту седые брови ректор.

— Я его и так наизусть помню, — поморщившись, отмахнулся декан.

— Тогда почему, Гес, ты не можешь поставить его на место самостоятельно? — мрачно уточнил Харисс. — Мы вынуждены на педсовете уделять внимание одному-единственному избалованному ребёнку и тратить на него время. Бред!

— Это не ребёнок, Май! — не выдержала заведующая кафедрой зелий Онира Вайрат, обычно строгая и сдержанная женщина средних лет. Сейчас магистра, впрочем, буквально трясло не то от злости, не то от возмущения, не то — от обиды: её заявление лежало среди упомянутых ректором восьми. — Это чудовище! И мне очень интересно, магистр Фесар, как это чудовище умудрилось вскрыть вашу портальную защиту и притащить в Университет продажных женщин!

— Онира, это вообще наименьшая из проблем, связанных с Верасом, — отмахнулся Гасар.

Конкретизировать, что все «жертвы» нашествия проституток не слишком-то пострадали, он не стал, чтобы не нарываться на скандал. На взгляд теневика заместитель Ониры, зельевар более чем почтенного возраста, о котором и пеклась женщина, уже лет пятьдесят не выглядел таким бодрым и окрылённым, как последнюю декаду с упомянутого инцидента.

— Но случай показателен, да, — продолжил между тем декан. — Май, с ним не работают никакие меры, понимаешь? Он слишком силён, и в этом главная проблема. Мы не можем запечатать его дар и выставить его прочь: добровольно на это ограничение он не согласится, а принуждать… Извини, но я категорически возражаю против такого риска. Сам понимаешь, запечатать сопротивляющегося мага непросто, и этот мальчишка нам такой катаклизм устроит — мало не покажется! И я уже не говорю о том, что это незаконно, и его папаша размажет нас по ближайшим скалам за надругательство над наследником! А всё остальное бесполезно. Исправительные работы и дополнительные задания он выполняет с той же лёгкостью, с какой университетскую программу. Да, он избалованный засранец, но засранец гениальный, и спорить с этим невозможно: уже сейчас уровень его знаний соответствует в среднем третьему курсу, а по некоторым дисциплинам — и четвёртому. Он получил отличное домашнее образование, и в другой ситуации я бы только восхитился подобными познаниями. Карцером его тоже не напугать, он давно уже воспринимает его как повод выспаться и сеанс лечебного голодания. Телесные наказания у нас не применяются, но, подозреваю, они бы только ухудшили ситуацию: сейчас он просто развлекается, а тогда всерьёз обидится и начнёт целенаправленно мстить. Магические воздействия на студентов запрещены, но даже если ты особым указом разрешишь мне нечто подобное, это, опять же, не поможет: силён, зараза. А уж вариант с привлечением родителей попросту не имеет смысла. Хаггар — единственный наследник, свет в оконце и отдушина, он по определению не может что-то сделать плохо, и достучаться до отца шансов нет. Если уж разбираться, то мы имеем дело как раз с результатом домашнего воспитания, и ничего нового его родители не привнесут. Кроме того, ты не хуже меня знаешь Вераса-старшего и его взгляды. Единственное, что он ответит на претензии к поведению сыночка, что не надо допускать в Университет всяческое отребье. Именно от него младший всего этого нахватался, и как перевоспитать по сути уже сформировавшегося взрослого человека — я не знаю, извини. Тут только боги могут помочь.

— Я тебя услышал, — медленно кивнул ректор.

Хаггар Верас-старший действительно был личностью одиозной и широко известной своими консервативными взглядами. Он презирал всех, кто не мог похвастаться по меньшей мере десятком благородных поколений предков, считал, что все проблемы страны происходят от чрезмерной образованности черни, что всем детям низкого происхождения надо принудительно запечатывать дар. Женщин он, к слову, тоже считал пригодными только для ведения хозяйства и рождения детей, и потому достаточно пренебрежительно относился даже к собственной жене, подарившей ему всего одного ребёнка. Впрочем, качество конечного продукта это отношение существенно смягчало, так что вместо презрительного равнодушия госпожа Верас видела от мужа снисходительное одобрение, щедрость и даже некоторую добродушную опеку, что для владетеля было явлением беспрецедентным.

Своего сына и наследника Верас-старший обожал и до безумия им гордился: Хаггар-младший являлся воплощением всего того, чего от него ждал отец. Первый в учёбе, первый на арене, первый любимец девушек, благородный и безукоризненный с равными, но презирающий «безродное отребье» и при любом удобном случае «ставящий его на место». Людьми он считал только потомков благородных родов, а всех остальных ставил где-то наравне с животными: к годным и нужным снисходителен, больных и слабых готов уничтожать.

Он не делал различия между преподавателями и соучениками, и с одинаковым успехом выводил из себя всех, причём физическим превосходством своим пользовался исключительно редко, обычно в порядке самозащиты. Отнюдь не из благородства, просто подобная победа казалась ему скучной, никакого удовольствия в физическом уничтожении более слабого противника Хаггар не находил. Бойкий на язык, остроумный и бесконечно самоуверенный юноша предпочитал доводить жертву до истерики словами, не скатываясь в банальные оскорбления. Он безжалостно бил по самому больному, с удивительной точностью находя уязвимые места.

Те, кому позволяло положение, предпочитали с ним дружить. Те, кому не позволяло, пресмыкались. А те, кому унижаться не позволял характер, в основном и страдали. Очень мало кто из числа последних мог достойно держать уколы ядовитого жала, вложенного Незримым в язык этого юнца. Впрочем, уважать их Хаггар за это не начинал, просто действовал другим, более изощрённым оружием.

Для Вераса-младшего всё это было даже не попытками самоутверждения — чем-то вроде спорта или увлечения. Кто-то коллекционирует старинные монеты, кто-то увлекается бегами, а этот ради спортивного интереса втаптывает в грязь и унижает тех, кто по его мнению не достоин учиться с ним рядом или тем более — преподавать. Вероятно, от скуки. Но все попытки преподавателей направить бурную энергию в мирное русло неизменно проваливались. Знания мальчишка впитывал как губка, все дополнительные курсы и факультативы усваивал с большим энтузиазмом, но даже при удвоенной по сравнению со сверстниками учебной нагрузке у него хватало энергии и времени на то, чтобы испортить жизнь окружающим.

К слову сказать, к немногочисленной имеющейся в замке прислуге, выполнявший те функции, которые не могла выполнить магия, Хаггар относился гораздо лояльней, чем к соученикам из низших сословий: никогда не придирался к мелочам, не цеплял, да и в целом держался повежливей многих гораздо менее проблемных учеников. И в этом он тоже копировал отца: знай своё место и делай своё дело, тогда к тебе не будет никаких претензий.

— Где он сейчас? — после нескольких секунд раздумий уточнил Майяр.

— В карцере, как обычно, — пожав плечами, отозвался декан Теневого факультета. — Предоставить?

В ответ на кивок декана над поверхностью стола медленно соткалась иллюзия, отображающая происходящее в одном из подземелий Гнезда. Обстановку крошечной клетушки с низким потолком составляли жёсткие нары, дыра в углу — отхожее место, и одинокий огонёк свечи на специальном каменном выступе у двери. Временному обитателю эта комнатка была откровенно тесна: высокий юноша не мог ни вытянуться на койке во весь рост, ни встать прямо.

Впрочем, расстроенным подобными жизненными обстоятельствами объект обсуждения не выглядел. Он сидел в углу койки, вытянув длинные ноги и спокойно привалившись спиной к холодным камням стены, и, кажется, медитировал. Или просто дремал.

— Досадно, — через пару мгновений сокрушённо вздохнул декан и качнул головой.

— Что именно? — растерянно уточнили сразу несколько голосов.

— Что такой перспективный и талантливый юноша вырос в такой семье и получил подобное воспитание, — пояснил тот. — Из него получится великий маг, вопрос только, что это принесёт всем нам?

— А, может, всё-таки запечатать дар? — мрачно предложила Онира Вайрат, хотя по глазам было видно — зельеварша предпочла бы просто придушить малолетнего мерзавца.

— Мы не имеем права на такой шаг: он пока не совершил ничего, за что законом предусматривалось бы подобное наказание.

— А тебе не кажется, что, когда совершит, будет уже поздно что-то менять? — подал голос Савас Ойшар, декан Светлого факультета.

Он-то как раз являлся выходцем из семьи простых ремесленников, всего в этой жизни добился сам, а Хаггара Вераса — обоих — и им подобных искренне ненавидел. Впрочем, будучи человеком умным и осторожным, ненавидел молча и не давал никому повода заподозрить себя в предвзятости. Подобные владетели из древних аристократических родов обладали слишком большой властью, чтобы можно было выступать против них открыто, и Ойшару приходилось сцеплять зубы и терпеть. Пока.

Всем, кто его знал, этот светлый маг напоминал плеть или змею. Походил он на это животное внешне — долговязый, худощавый, неожиданно ловкий и пластичный для такого сложения, с узким острым лицом и холодными серыми глазами. Да и характер отвечал той же характеристике: гибкий и прочный, Савас умел приспосабливаться к обстоятельствам, изворачиваться и очень хорошо умел ждать, при этом не изменяя себе и своим целям.

Гасар относился к числу немногочисленных приятелей этого недоверчивого и скрытного человека, и очень данному факту радовался: видеть Ойшара среди врагов он не хотел бы в неменьшей степени, чем Харисса.

— Не исключено, — склонил голову ректор. — Но это не даёт нам права сейчас идти против законов и совести. Наша обязанность — обучить этого юношу, равно как и остальных его сверстников. Наш долг — попытаться повлиять на его мировоззрение. Что касается первого пункта, я вижу только один выход: нужно по возможности изолировать его от остальных учеников, обеспечив при этом всестороннюю подготовку по необходимым предметам. Учитывая его интеллект и тягу к знаниям, мы легко можем составить для него индивидуальную программу обучения экстерном: и сам Верас займётся делом, и срок пребывания его в стенах Университета сократится. Возражений нет? Отлично. А вот по поводу второго пункта стоит серьёзно подумать. Ясно, что при полном отсутствии у мальчика жизненного опыта и личной точки зрения превозмочь авторитет отца не получится, тем более — нахрапом, грубо и прямо. Не дайте вам боги критически высказываться о Верасе-старшем! Насколько я понимаю, это только настроит его против вас, потому что отца он боготворит. Я верно говорю, Гасар?

— Верно. Но ты же вроде с ним не знаком?

— С младшим — нет, но очень хорошо знаю старшего, — пожав плечами, коротко пояснил Майяр Харисс. — Так вот, возвращаясь к этому ученику… Пока единственное, что приходит в голову: мы можем заронить в него сомнения. При всём его уме и силе, это всё-таки подросток, ведёт он себя как подросток и реагировать будет как подросток. Завтра выходной, так что какое-никакое время для принятия решения у нас есть. Гасар, Савас, останьтесь, составим индивидуальную программу. Сегодня начнём, завтра доделаем. Есть же у нас преподаватели, которые не страдают от его остроумия? Хоть кого-то это юное дарование уважает?

— Найдётся, — кивнул декан Теневого факультета. — В общем-то, все, кто так или иначе выдался родословной. Он даже к некоторым женщинам относится с уважением как к специалистам, чем отличается от отца в лучшую сторону.

— Тем лучше.

Гасар вновь кивнул, хотя вопросов ему больше не задавали, и уставился в окно, за которым сгущались сумерки. Время суток, несмотря на живучие суеверия, никак не влияло на магов той или иной специализации. Точнее, влияло, но точно так же, как на прочих людей: кто-то отличался повышенной энергичностью утром, кто-то просыпался лишь к вечеру. Магистр Ассай в пику наименованию своего дара предпочитал день и солнечный свет, а спать ложился рано. Вечер же всегда нагонял на него уныние, и сейчас теневой маг не мог понять, одолевает его привычная тоска по закатившемуся солнцу, портят настроение прозвучавшие намёки на грядущие неприятности или грызёт полноценное предчувствие. К сожалению — или к счастью? — Гасара, прорицание и провидение относились к дневной области дара, да и особенно чуткой интуицией мужчина не обладал.

Под намёками стоило, конечно, понимать слова Майяра о великом маге, который вырастет из Хаггара Вераса-младшего. Гасар не читал никаких специализированных исследований, но общие познания в мировой истории и народная молва утверждали: великие маги (не древние, а вполне документально засвидетельствованные) появляются на свет в час перемен. Правда, большой вопрос, что в этом тандеме первично. Можно ли в самом деле считать таких магов предвестниками злого рока, или дело всё же в личной неугомонности тех, кого потомки через десятилетия нарекали великими? Неизбежность предначертанных богами изменений привлекала в мир мятущиеся яркие души, переполненные силой, или могучая воля избранных смертных перекраивала умы, судьбы и мировые карты?

Парадокс, но окружающее Ничто, эта противоположная самому понятию существования субстанция казалась живой, разумной и сознательно враждебной. Ему мерещился пристальный недобрый взгляд, направленный со всех сторон сразу, который пронзал насквозь и видел всё: прошлое и будущее, замершую в жилах вязкую кровь и сдавленные рёберной клетью лёгкие, сущность и каждую мысль, мелькнувшую в мозгу за всю недолгую жизнь. А рассмотрев подробно и чем-то заинтересовавшись, глядящий выуживал это на поверхность, перетряхивал, что-то добавлял, а что-то — выбрасывал прочь.

Или не Ничто? Или безмолвным деятельным наблюдателем был кто-то, кто чувствовал себя уверенно, для кого эта нереальность являлась вполне определённым и однозначным «здесь», а не расплывчато-пугающим «где-то»?

Междумирье. Когда-то само это слово вызывало трепет, восхищало своим звучанием, в котором одном уже слышалась тайна, и не какая-то мелкая, бытовая, а тайна бытия, причём бытия не человеческого — божественного! Тайна рождения миров, ответы на все вопросы — абсолютное знание! Легендарная нереальность, в которую мечталось заглянуть хоть одним глазком, прикоснуться хоть кончиком пальца…

Сейчас Он мало интересовался сутью окружающего и происходящего. Просто двигался вперёд, оставляя Междумирью клочья себя как сувениры, как обрывки одежды и капли крови на иглах густого колючего кустарника. Упрямо и целенаправленно, не считаясь с потерями и не позволяя себе сомнений — как делал всегда — шёл. Он уже не искал ответов, потому что вопросы растаяли где-то на первом шаге или даже раньше, не жаждал силы и власти.

Он просто искал выход.

1394 год от Великого Раскола.

Кирмил, столица Рубера, Верхний район.

Музыка играла тихо, лишь создавая фон, разбавляя тишину и органично вплетаясь в доносящийся из открытого окна ненавязчивый шум улицы. Шелест ветра, шорох колёс экипажей по брусчатке, пение какой-то птицы, незаметной в густой листве дерева на противоположной стороне неширокой улицы — вот и все звуки.

Как известно, большие деньги любят тишину, а в Верхнем районе Кирмила живут именно те, кто этими деньгами владеет. Здесь не голосят зазывалы и газетчики, не дымят заводские трубы, не случается на улицах пьяных скандалов и драк, неизменно пахнет цветами, свежестью или в крайнем случае — какой-то очень вкусной едой с кухонь. Ночью здесь всегда горят фонари, в распутицу можно пройтись по мостовой, не запачкав обувь, а зимой почти невозможно поскользнуться. По мнению обитателей других мест — подлинный рай на земле.

Этим небольшим респектабельным особнячком в глубине Верхнего района владела пожилая вдова. Она давно уже предпочла городу свежий деревенский воздух, а домик сдавала внаём. Не из недостатка денег; просто лишённое обитателей жильё слишком быстро ветшает, поскольку некому беспокоиться из-за сырости в дождь, холода в мороз или застоявшегося душного воздуха в жару. Эти неприятности вредят домам не меньше, чем людям, только первые без помощи вторых не способны решить свои проблемы.

Особнячок отличался сравнительно небольшими размерами, но единственного постоянного обитателя всё устраивало. Да, Хаггар Верас в родном доме привык к куда более роскошным условиям, но возможность в своё удовольствие пожить без постоянного присмотра родителей искупала все неудобства. Отец хоть и ворчал вслух на самоуправство наследника, но внутренне всецело одобрял такое стремление: мужчина должен уметь самостоятельно решать все проблемы, а как положиться на мальчишку, всю жизнь прожившего под маминой юбкой? И когда четыре года назад молодой отпрыск решительно заявил, что улетает из родного гнезда и, более того, намеревается жить своим умом и, что особенно важно, на свои деньги, Верас-старший при показном неодобрении такой порыв поддержал. Первое время он пристально наблюдал за сыном, но вскоре с удовлетворением признал того достаточно взрослым и способным к самостоятельной жизни. Честь семьи наследник не ронял, с подозрительными компаниями не якшался, в азартные игры не играл. А что порой шумно гулял и пил с друзьями да свои любовные похождения не слишком-то скрывал — так зачем нужна молодость, если не для этого? Главное, знать меру, а с этим у Хаггара-младшего проблем не наблюдалось. И отец смотрел на развлечения сына сквозь пальцы.

Сейчас этот сын занимался не самым привычным делом: прихорашивался. Обычно он не задумывался о внешнем виде, а сейчас внимательно разглядывал развешенные камердинером пиджаки, брюки и рубашки и тщательно подбирал одно к другому.

— Господин, к вам посетитель. Хранитель Варон Присс, прикажете принять? — На пороге появился как всегда безупречный и безукоризненно прямой дворецкий.

— Варон? Это кстати! — оживился Хаггар. — Зови, конечно.

— Привет, а я надеялся тебя разбудить, — через минуту прозвучал от того же порога насмешливый молодой голос. — Что это с тобой?! — растерянно и даже почти испуганно воскликнул вошедший друг, разглядывая Вераса-младшего.

— Подбираю костюм для визита к родителям, — со смешком отозвался тот.

— Не слишком ли ответственно?

— Мать прислала птичку, очень просила выглядеть достойно. Судя по тому, что это слово встретилось шесть раз за ладонь текста, она чрезвычайно взволнована. Вряд ли речь о каком-то пустяке.

— Кхм. Даже не знаю, что тебе на это сказать, — молодой Присс бесцеремонно сдвинул несколько рубашек и умостился на диване, с любопытством разглядывая друга.

— Лучше скажи, какими судьбами? По делу, или просто так? — сменил тему Хаггар.

— По делу, — ответил друг. — Помнишь того хамелеона, которого я просил? Он готов?

— Готов, конечно, можешь забирать, — хозяин дома кивнул. Маскировочный амулет он создал быстро, но всё забывал его отдать. — Сейчас, тут закончу — принесу. Ты так и не ответил, зачем он тебе?

Варон Присс магом не был и совсем не страдал по этому поводу. Всё, что нужно наследнику рода и большого состояния, он выучил к двадцати одному году, с тех пор иногда помогал отцу с делами, чтобы более-менее вникнуть в них, а в основном посвящал свою жизнь удовольствиям, порой достаточно экзотичным; поскольку Приссы являлись едва ли не самым богатым родом в стране, он мог себе это позволить. Например, мужчина очень любил загадки, тайны и интриги, и нырял в каждую новую с головой. Хаггар искренне полагал, что именно это друга и погубит, но донести эту мысль до него даже не пытался: бесполезно.

Дружили молодые люди с раннего детства, как дружили их отцы. Ровесники, оба — единственные сыновья в семьях, они выросли в соседних поместьях и считали друг друга почти братьями. Правда, со стороны принять их за родственников не сумел бы никто: день и ночь, полные противоположности друг друга.

С одной стороны — Хаггар. Расчётливый, хладнокровный, циничный и язвительный маг, заставлявший некоторых окружающих вспоминать дремучие суеверия, что теневые маги — суть зло. Высокий жгучий брюнет с тонкой светлой кожей, гибкий и сильный, не забывающий о систематических тренировках с оружием, скупой в движениях и мимике. Узкое скуластое лицо, хищный нос, тонкие губы и глубоко посаженные карие глаза, невзирая на тёплый цвет кажущиеся холодными и колючими. Наверное, из-за нетающего в их глубине льда скуки и презрения… нет, не к собеседнику — ко всему миру.

А с другой — Варон. Ниже друга на голову, круглолицый кудрявый блондин с ясными голубыми глазами. Не толстый, но с мягкими округлыми чертами лица и тела, выдающими человека далёкого от энергичных движений. У него и манера была такая — вкрадчивая, плавная, неторопливо-вальяжная. Фанат игр ума, он больше любил рассуждать, чем действовать. При решении проблемы он сначала долго собирал информацию, подробно анализировал ситуацию, потом строил серьёзный план со множеством ветвлений и условий, а потом — методично и аккуратно воплощал его в жизнь. Варон с первого взгляда располагал к себе, казался добродушным и покладистым. Да он таким и был — ровно до тех пор, пока всё в окружающем мире шло в соответствии с его представлениями о допустимом.

— Хочу одну вещь проверить, — расплывчато отозвался Присс. — Он надёжен?

— Безусловно. Я не экономил, — отмахнулся Хаггар, но всё-таки пояснил подробнее: — Моя личная разработка. Сканеры его не видят, блокаторы не ловят, при обыске он отводит глаза. Даже если тебя закуют в хладное железо, ещё несколько часов будет исправно работать.

— Незримый тебя разорви, думай, что говоришь! — возмутился гость. — Ещё накликаешь! А всё-таки, зачем ты понадобился матери, да ещё в таком парадном виде?

— Предполагаю, меня познакомят с невестой, — невозмутимо пожал плечами Верас-младший.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — едва не поперхнулся воздухом блондин.

— А зачем нервничать и дёргаться? — хозяин дома бросил на гостя насмешливый взгляд. — Это неизбежно. Долг перед родом — законный наследник. Ты, кстати, готовься: если я угадал, твой отец тоже скоро озаботится этим вопросом.

— Тьфу, вот не было печали, — скривился Варон. — Только этого мне не хватало для полного счастья!

— Друг мой, когда жена мешала спокойно жить? — пренебрежительно фыркнул теневой маг. — Сделал ей ребёнка и отправил в какое-нибудь поместье, дышать свежим воздухом. Ещё можно толковую светлую с опытом целителя приставить для контроля, чтобы уж точно никаких осложнений. Сомневаюсь, что хранитель Присс настолько жесток, что подберёт тебе совсем уж глупую курицу или уродину, то же могу сказать и о своём отце.

— Тоже верно, — нехотя согласился гость. — Но всё равно, жени-иться…

— Невеста? — вдруг прозвучал от неприметной внутренней двери негромкий женский голос. Хаггар слегка поморщился, предчувствуя некрасивую сцену, а Варон смутился — быть свидетелем этой сцены ему очень не хотелось.

На пороге комнаты неподвижным изваянием, или скорее тенью замерла молодая женщина, и стояла она там незамеченной, судя по всему, уже несколько минут. Зелёное платье строгого силуэта подчёркивало великолепную фигуру — тонкая талия, высокая полная грудь — и молочного оттенка нежную кожу. Чёрные блестящие волосы волной спадали на плечо, и тонкая ладонь медленно и уже машинально проводила по ним мягкой щёткой.

— Только не начинай, — проворчал хозяин дома, не глядя в сторону женщины. — Не могла же ты всерьёз рассчитывать занять это место?

В глубоких и чистых синих глазах, если бы кто-то из мужчин заглянул в них, можно было бы прочитать однозначный ответ — да, она действительно рассчитывала именно на такой итог. Действительно наивно поверила, что Хаггар Верас-младший — не такое чудовище, как говорят о нём некоторые. Понадеялась, что сумеет изменить его, приручить, в конце концов привязать к себе. Тронуть душу… не может же у него её не быть, в самом деле!

Увы, оказалось — может.

Полные, яркие безо всякой косметики губы искривились от боли в горькой усмешке; Нирана Артус сумела справиться с собой и не закусить одну из них до крови.

— А ребёнок? Или ты сейчас, как в дурной пьесе, заявишь, что не знаешь, от кого я его нагуляла? — Женщина могла бы собой гордиться: голос не дрогнул. Могла бы, если бы у неё оставались сейчас на это силы, но все они уходили на попытки сохранить остатки гордости и не дать глазам наполниться слезами.

— Нирана, я теневой маг, уж подобную мелочь я вполне способен понять, — с лёгким укором отозвался Хаггар, поочерёдно прикладывая к полузастёгнутой рубашке на своих плечах три галстука и прикидывая, какой лучше. — А что — ребёнок? Ублюдок с непонятной наследственностью мне не нужен.

— Но это твой… — проговорила она и запнулась — язык не повернулся назвать ни в чём не повинное дитя этим словом. Несмотря на холод в груди, несмотря на обиду, жгущую душу, в которой в эту минуту медленно и мучительно выплавлялась ненависть; из растоптанной первой настоящей любви, закаляясь в боли первого предательства — холодная, удивительно острая и чистая первая настоящая ненависть.

— Дарю, — мужчина слегка поморщился. — Никто не мешает тебе вытравить плод, с этим справится любой толковый целитель. Кроме того, на твоё имя в Центральном банке открыт хороший счёт. С таким приданым и при твоей внешности не составит труда успешно выйти замуж, наличие или отсутствие девичьей чести или внебрачного ребёнка мало кого остановит.

До зуда в пальцах, до кома в горле ей захотелось зарычать, завыть, швырнуть в эту надменную сволочь расчёску, а следом — самое смертоносное заклинание из имеющихся в арсенале. Но Нирана медленно прикрыла глаза, глубоко и немного судорожно вздохнула и проговорила:

— Пусть будет так.

После чего развернулась и вышла в соседнюю комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь. Она не будет закатывать истерик и не будет швыряться — ни расчёсками, ни чарами, ни деньгами. Первое глупо, второе — бесполезно, Верас всё равно сильнее. А третье… третье глупо вдвойне. Деньги ещё пригодятся.

Нирана пока ещё не знала, как, но точно знала, что отомстит. На мгновение мелькнула заманчивая мысль вернуть его, заставить умолять вернуться, но женщина поспешила её отогнать: не то. Слишком глупо, слишком по-бабьи цепляться за этого человека и повторно верить тому, кто однажды воткнул нож в сердце.

Когда женщина, уже одетая и выглядящая совершенно пристойно, навсегда покинула этот дом, плана действий у неё по-прежнему не было, зато появилась ясная цель: в полном смысле уничтожить этого человека. Увидеть, как он потеряет всё, лишится своего лоска и надменного спокойствия, окажется втоптан в грязь.

Как может посредственная волшебница без особенных связей и влияния навредить владетелю, самому сильному магу современности, она пока не представляла, но… даже боги не вечны, а Хаггар Верас — всего лишь человек.

А в комнате за закрытой дверью некоторое время после ухода женщины висела тишина. По-прежнему из артефактной шкатулки лилась музыка, по-прежнему из открытого окна доносились звуки улицы, но тишину — настороженную, тревожную, вопросительную, наполненную невысказанными упрёками и непролитыми слезами — всё это не нарушало.

— Хар, она это серьёзно сказала? — борясь с непривычным неприятным ощущением неловкости, тихо спросил гость. — Про ребёнка.

— Увы, — с тяжёлым вздохом отозвался тот. — Да знаю, сглупил конечно. Она меня подловила в неподходящий момент, целенаправленно… Но это бесспорно не оправдание, сам виноват. Ничего, моя ошибка — я и исправлю.

— Каким образом? — нахмурился блондин.

— Маг я или не маг? — холодно усмехнулся Хаггар. — Не смотри на меня так, ничего незаконного. Во всяком случае, такого, что закон способен отследить.

Ещё некоторое время, пока определившийся наконец с нарядом маг одевался, мужчины молчали, и вновь первым заговорил гость, предпочтя сменить тему.

— Как тебе последние новости?

— Которые из? Прости, ты же знаешь, я не читаю газет и почти не участвую в светской жизни, слишком много работы. А отдыхать предпочитаю иным образом.

— Политические, — коротко пояснил Варон. — В стране неспокойно. Король помиловал того торговца, который убил державого Арака Окара. Помнишь, громкий скандал был с изнасилованием дочери того простолюдина?

— Ну, Окар получил по заслугам, — Хаггар пожал плечами. — Между нами, он действительно был редчайшей мразью.

— Я не жалею и не оправдываю его, но… Хар, это называется прецедент. Думаешь, в умах людей отложится тот факт, что Окара настигло возмездие? Нет, друг мой, это прозвучит совсем иначе. Простолюдин убил аристократа — и король подобное поощрил.

— Не говори глупостей, — отмахнулся маг и пренебрежительно фыркнул. — Думаешь, после этого чернь массово пойдёт убивать своих хозяев?

— Это только один штрих. Постоянно всплывают какие-то агрессивно настроенные группы людей. Опять же, король грезит прежними веками — абсолютной монархией. Я носом чую, что-то будет!

— Носом ты чуешь завтрак, через четверть часа будут подавать, — рассмеялся Хаггар. Смех его звучал неприятно: при хрипловатом низком голосе он получался резкий и каркающий, зловещий, что лишь усугубляло сходство мужчины со страшными тёмными магами из сказок. — Успокойся, Ван, тебе везде мерещатся заговоры. Инакомыслящие и дураки были всегда и никогда не вымрут, а король… кишка у него тонка пойти против сложившейся ситуации, не тот человек. Он привык жить в тепле, уюте, спокойствии и сытости и делать порой широкие красивые жесты вроде вот этого помилования. Страна давно уже держится на плечах владетелей, а у него хребет переломится от такой нагрузки.

Память напоминала догнивающую мусорную кучу. Обрывки и обломки прошлого смешивались, слеплялись, спаивались в безобразную однородную массу, пахнущую тленом и вызывающую отвращение. Хотелось закрыть глаза и уйти, отвернуться и больше никогда ко всему этому не прикасаться.

Но Он упрямо рылся в отбросах, пытаясь отыскать… не жемчужину, нет. Что-то относительно целое, поддающееся опознанию, связное и годное к применению. Что-то, что можно взять в руку и однозначно определить его природу. Что-то реальное. Что-то достаточно прочное, способное служить опорой или хотя бы подпоркой. Не отдельные взгляды, слова, образы и мгновения, а целые фрагменты жизни, пригодные для создания фундамента… чего? Пока неясно. Чего-то, способного выжить вне времени и пространства, сильного и незыблемого как само Ничто.

Или не Он? Или этими поисками занимался некто другой? Тот самый бесстрастный сторонний наблюдатель, способный здесь и сейчас собрать целое из обломков и отделить нужное от мусора.

Впрочем, этот некто и сам не знал, какая мозаика сложится из мелких разноцветных стёклышек…

1398 год от Великого Раскола.

Пригород Кирмила, столицы Рубера.

Принято считать, что все неприятности случаются внезапно. Что для счастья нужно много трудиться, а горе приходит само и вдруг, когда ничто не предвещает беды. Такое тоже случается, но гораздо реже, чем кажется людям. Не только потому, что последние себя обманывают и старательно не замечают неприятностей. Просто над собственными радостями человек долго и трудно работает сам, а над его проблемами — кто-то другой. Людям же по их природе свойственно не обращать внимания на чужой труд.

Зима в этом году наступила вдруг, не в своё время. Злая, обиженная на весь свет, она сплющила и сжала осень до такой степени, что её почти никто не заметил. Жители Рубера полагали, что это временное явление, и осень ещё заглянет на огонёк со своим сопливым носом и затяжными дождями, но ей никто не дал такого шанса.

Снег валил сутками, порой сменялся мелким дождём. Потом по тонкому слою воды прокатывался, слегка потрескивая, некрепкий мороз, раскатывая его в листовое железо, а сверху снова ложился слой пухлого, мягкого снега. А когда зима решила, что запасла достаточно воды, холод воцарился окончательно. На календаре в это время только кончалась осень.

Старики утверждали, что последний раз такая зима пришла в год, названный после Великим Расколом. Когда по воле богов ли, по прихоти ли смертных единый прежде магический талант разделился на теневую и светлую сторону. Время тогда наступило настолько смутное, настолько страшное, что сейчас от него не осталось даже внятных легенд, только противоречивые слухи, пронизанные страхом выживших свидетелей, утверждавших, что всё случилось вдруг и одномоментно.

Но людям свойственно не замечать приближающейся беды. И даже те самые старики, поминавшие Великий Раскол и считавшие раннюю суровую зиму дурным знаком, всерьёз не ждали настоящих проблем. Поэтому она пришла внезапно. Прикатилась тревожными новостями из соседних городов, залегла в подвалах домов и принялась за подготовку к решительному штурму. Исподволь заползала в человеческие головы и сердца, копилась там, умело затрагивая нужные струны. А её проверенные и надёжные союзники — лютый мороз и перебои с поставками продовольствия — подступали с других сторон.

Над городом зависла единственная мысль: «Что-то будет!» И мало кто понимал, что это «что-то» уже есть, просто не все его видят. Поэтому беда, несмотря на все усилия немногочисленных осведомлённых, достигла критической массы и обрушилась на столицу внезапно, за час перед рассветом второго дня зимы, ударив одновременно в разные точки, одной из которых оказался особняк владетеля Хаггара Вераса.

В атакующей группе только совсем уж случайный и недалёкий наблюдатель мог бы заподозрить спонтанно собравшуюся толпу, опираясь на внешний вид нападающих — одеты они были очень по-разному. Но действовали настолько слаженно и организованно, что сомнений в спланированности акции не оставалось. А ещё среди нападающих были маги, очень сильные маги: именно они составляли основную ударную силу.

Магическая защита сдалась быстро. Никто не собирался в этом доме пережидать войну, защищался он только от грабителей и никак не рассчитывал, что вместо них придут совсем другие люди, не заинтересованные в материальных ценностях.

Хаггара Вераса-старшего, слабого теневого мага, оглушили сразу, ещё в постели, и тщательно связали: он даже, кажется, не успел толком проснуться. Его жену, от страха не сумевшую даже закричать, выволокли из кровати, и хмурый молодчик в гражданском, но с военной выправкой вывел её из комнаты — босую и простоволосую, в длинной белой ночной сорочке. И тот факт, что подобным же образом поступили не только с пожилой владетельницей, но и с молоденькой хорошенькой невесткой, которую и пальцем не тронули сверх необходимого, лучше всего доказывал подготовленность и организованность нападения.

Самую большую проблему в этом доме представлял Хаггар Верас-младший, и опасения нападающих он полностью оправдал. Пыль хладного железа, осевшая на его кожу и волосы, попавшая с первым вдохом в лёгкие, действовала хоть и недолго — не больше часа, и это в лучшем случае, — но зато эффективно. Но даже такой — пойманный врасплох, оглушённый потерей доступа к магии, нагой и вооружённый единственным ножом, невесть с какой целью хранящимся под подушкой — он сумел доставить нападавшим несколько неприятных минут, серьёзно ранив одного и зацепив другого. Регулярные тренировки не прошли даром.

Маги не приближались и ничем помочь не могли — хладное железо не пропускало сложные чары даже снаружи, а более простые и грубые могли сработать как угодно, вплоть до рикошета в создателя. Но в нападении участвовали не только они, и вскоре теневика оглушили и скрутили.

Очнулся Хаггар-младший не то от холода, не то от ощущения сосущей пустоты внутри, там, где совсем недавно в такт стуку сердца пульсировала магическая сила. Чувство было жуткое — как будто его вдруг лишили то ли зрения, то ли осязания. Неприятные ощущения дополнительно усугубляла и тяжёлая пульсирующая боль в затылке.

Некоторое время мужчина лежал неподвижно и мучительно пытался понять, кто он, где находится и что вообще происходит. Ответ на первый вопрос пришёл быстро, а вот другие два не спешили.

Маг медленно открыл глаза и обнаружил прямо над собой низкий — кажется, протяни руку и достанешь — тёмно-серый потолок. В непонятных пятнах и даже как будто подпалинах, он не то чтобы давил сверху — скорее, ехидно скалился. По пятнам и щербинам скакали нервные тени, и слабый колышущийся свет вкупе с этим самым потолком вызвал из памяти ассоциацию. Карцер в школе, вот на что это походило.

Хаггар медленно сел, морщась от боли и немоты в замёрзших конечностях, потёр ладони друг о друга, озираясь внимательней. Клетушка, в которой он сейчас находился, действительно почти не отличалась от той, где прошло много часов его юности. Разве что чуть больше: мужчина мог вытянуться на койке в полный рост. А ещё здесь не было двери, только толстая решётка от пола до потолка, между прутьями которой он не сумел бы просунуть руку, не коснувшись металла. Не требовалось подходить ближе, чтобы понять, из какого материала они сделаны.

Тяжёлые широкие тугие браслеты из того же хладного железа охватывали не только запястья арестанта, но и щиколотки. Кажется, именно из-за этих украшений он так замёрз.

«Как меня, однако, боятся», — лениво подумал он, разглядывая тусклый серый металл.

Хладное железо имеет очень мало общего с собственно железом. Насколько Хаггар знал, основой-то служит именно оно, но что ещё добавляется в процессе изготовления и как вообще этот процесс протекает — знали единицы. Поговаривали, создают его сумеречные, а некоторые даже могут избегать его влияния, но это лишь слухи. А факт в том, что стоимость хладного железа никогда не опускалась ниже цены золота.

Существовало два сорта этого металла. Один — тот, из которого состояли наручники, — вызывал лишь лёгкий зуд и блокировал магию только при контакте с кожей. А второй — гремучее железо — оставлял на коже магов язвы, подобные химическим ожогам, которые заживали очень долго и трудно и не поддавались магическому лечению. Гремучее железо применялось чрезвычайно редко, стоило раза в четыре дороже своего побратима, но зато не позволяло магии существовать на некотором от него расстоянии.

Тут теневик наконец вспомнил события, предшествовавшие пробуждению, и зло скрипнул зубами, стиснув кулаки. Острые края браслетов впились в кожу и обожгли болью, но мужчина от застилающей глаза ярости не придал этому значения.

Один вопрос не давал ему покоя: «Как?!» Как нападающие сумели пройти незамеченными, почему он не проснулся при нарушении защиты?

Или, скорее, кто и как сумел повлиять на него, притупив бдительность, потому что поверить в собственный провал без постороннего вмешательства маг не мог. Он ведь ждал чего-то подобного, он готовился отражать атаку, но… магией, разорви их всех Незримый! А они сумели подойти в упор и нанести удар первыми.

Какое-то время Хаггар сидел неподвижно, терзаемый бессильной злостью и безосновательными предположениями. Но даже от них была польза: эти мысли и бурлящие эмоции отвлекали от чёрной жгучей пустоты внутри. За свою жизнь маг так привык к тёплому ровному пульсу магии, что без него ощущал безнадёжность и почти отчаянье.

Что происходит, он догадывался. Увы, сбывались самые худшие прогнозы Варона: бунт не просто не удалось задушить в зародыше, он стремительно набирал обороты и лесным пожаром распространялся по стране. А теперь вот, видимо, подкатился к самой столице. Слишком быстро, слишком велики оказались масштабы заговора, слишком нагло и уверенно действовали преступники.

Но злился маг не только на них, а в равной степени и на себя. Даже не на эту недавнюю стычку, в которой проиграл, а на собственное поведение раньше. На то, что не слушал умницу-Варона, на то, что отмахивался от всех его предупреждений. Слишком увлёкся магией и научными изысканиями, упивался своей силой и поисками могущества… где они теперь, те силы и те возможности, не снившиеся ни одному из магов? За решёткой из хладного железа.

— Здравствуй, Хаггар. — От прозвучавшего вдруг голоса маг вздрогнул, вскинул голову, нашёл взглядом посетителя и с удивлением понял, что тот ему неплохо знаком.

— Мастер Ассай? — хмурясь, уточнил Верас-младший. — А вы-то что тут делаете?

— Мне разрешили тебя навестить. — Старший теневик выглядел мрачным, угрюмым, недовольным и каким-то потерянным. С последней встречи седины в его волосах существенно прибавилось, да и вообще мужчина несколько осунулся и заметно сдал.

— С какой целью? — криво ухмыльнулся Хаггар. Подниматься с койки, чтобы поприветствовать гостя, не стал. Во-первых, не испытывал такого желания и не чувствовал себя особенно польщённым визитом, да и хозяином, если разбираться, он тут не был: так, временный квартирант на пару дней. Во-вторых же, стоять босыми ногами на каменном полу — сомнительное удовольствие, а тюремщики нацепили на него только штаны и робу из грубого полотна, сэкономив на обуви.

— Сам не знаю! — Гасар Ассай почти отразил ухмылку собственного ученика. — Я всё пытаюсь понять, как это получилось, как дошло до такого, неужели ты совсем нас не слышал?!

— Ну почему же, вы меня многому научили, — хмыкнул молодой маг в ответ. — Что происходит в стране?

— Боюсь, в стране всё развивается по худшему сценарию. — Ассай ещё больше нахмурился. — Это война. Гражданская война. До сих пор происходили отдельные мелкие стычки, но вчера всё вспыхнуло. Король переоценил свои силы, а владетели — напротив, его недооценили. Сейчас даже самые смелые пророки воздерживаются от предсказаний. Но дворец, где мы сейчас находимся, контролируют люди короля.

— И что в этой связи ждёт меня?

— Смерть, — лаконично ответил тот.

— Как наследника владетеля? — понимающе уточнил Хаггар.

— Увы, нет, — с тяжёлым вздохом ответил бывший наставник. — Твоего отца казнили за измену короне, а тебя ждёт смерть за твои собственные преступления.

— Это за которые? — младший теневик насмешливо и вопросительно изогнул брови.

— А их мало? — мрачно уточнил Ассай. — Ты со своими экспериментами убил не меньше десяти человек. Неужели ты думал, что за это не придётся платить?

— Это были не люди, это были паразиты и мусор, отторгнутый обществом. Пара нищих, несколько мелких преступников, а в основном — приговорённые к смерти, которых я, между прочим, честно выкупил.

— К смерти, Хаггар, а не к пыткам.

— Не надо делать из меня садиста, никто из них не испытывал боли, — скривился молодой маг. — Что бы про меня ни рассказывали, мучения людей не доставляют мне удовольствия.

— Возможно, — не стал настаивать Гасар, — но я говорил не только о них и о ритуалах, а о твоих экспериментах с магией крови. На первый взгляд идеальное убийство, человек просто заболевает и через какое-то время тихонько умирает сам, потому что целители оказываются бессильны. Но любое воздействие всегда оставляет следы.

— Какие молодцы, вычислили меня, поймали, — с сарказмом протянул Хаггар. — Ты мне морали пришёл читать? А если я извинюсь и пообещаю так не делать, меня что, отпустят? Или ты надеялся своими увещеваниями заставить меня всерьёз раскаяться и уйти в монастырь Светозарного, замаливать грехи? Нет, спасибо. Те ничтожества, от которых я избавил мир, подобного недостойны. Вы пытались мне внушить, что все люди равны, все одинаково достойны жить. Это красивая сказка, не спорю, но… знаешь, логика подсказывает совсем другое. Нескромно говорить о себе, поэтому я приведу тебе один пример. Даже из черни, пусть. Есть семья. Муж, жена и восемь детей от года до четырнадцати. С младшими возятся старшие, двое самых старших работают. Жена работает прачкой, чинит бельё на дому, шьёт и тащит на себе весь дом и всю семью. А муж пьёт и бьёт её и детей — выпивает, засыпает, просыпается, с похмелья колотит, потом опять выпивает. Ты всерьёз хочешь сказать, что эти двое одинаково достойные люди и они оба достойны одинакового отношения? Или ты думаешь, кто-то из этой семьи горевал о смерти папаши? Ты сам-то в это веришь, наставник? — маг цинично ухмыльнулся.

— А чем так провинился Варун Дартар? Тем, что его жена спала с тобой, а он возражал? Беда не в том, что ты убил пару мерзавцев, а в том, что ты сам начал назначать виноватых, не вдаваясь в подробности, и совершенно заигрался в бога. Или ты скажешь, что в чём-то был виноват твой собственный ребёнок?

— Какой ещё ребёнок? — мрачно уточнил Верас.

— Нирана Артус, помнишь такую? Она пришла за помощью к нам, в Гнездо. Боялась тебя, и не беспочвенно. Но, знаешь, Воздающий всё-таки наблюдает за людьми. Они выжили — и девочка, и её сын — и именно он после твоей казни унаследует и титул, и всё остальное.

При этих словах Верас-младший — или, учитывая последнюю информацию, уже единственный — сидевший до сих пор посреди койки, обхватив руками слегка разведённые колени, прикрыл глаза и медленно опустил голову — не то в знак согласия, не то в задумчивости. На остальных убитых ему в самом деле было плевать, даже несмотря на то, что действительно не все из них являлись подлецами или преступниками, а кое-кого вовсе можно было назвать хорошим человеком. Но вот в этом случае…

Нет, он не вспоминал о той давней интрижке, ему не снилась в кошмарах решительная гордая брюнетка, да и нерождённого ребёнка мужчина не жалел. Но где-то внутри с тех пор сидела заноза, которая в этот момент дала о себе знать. Не стыд, не раскаяние, но понимание — за некоторые поступки приходится платить, и вот это, похоже, один из них. Как только что правильно заметил Ассай, Воздающий — бог справедливости и правды, один из четвёрки верховных богов — действительно наблюдает за людьми, и порой очень тщательно отслеживает такие вещи.

Кто знает, может, именно из-за той истории у Хаггара до сих пор не появился законный наследник? И он, и жена были абсолютно здоровы, её наблюдал один из лучших целителей Кирмила, но… четыре выкидыша за три года, словно проклятье. И Верас с лёгкостью поверил бы именно в проклятье, не будь он сам теневым магом и не знай о проклятьях больше, чем все живущие.

— И всё-таки, чего ты от меня хочешь? Успокоить свою совесть? Дескать, сделал всё, что мог? Уймись, наставник, моя репутация возникла не на пустом месте, но все подробности своих экспериментов и точное число их жертв я унесу с собой к Воздающему.

— Ты желаешь поговорить со жрецом? — нейтральным тоном спросил Ассай после короткой паузы. Он и сам несколько раз успел задать себе вопрос о цели визита, и так не нашёл на него ответа.

Они действительно пытались изменить этого человека. Искренне старались наставить его на правильный путь, воспитать человечность и великодушие, но… доказательство их провала сидело сейчас по другую сторону решётки из хладного железа и спокойно смотрело на Гасара. Хаггар до сих пор считал себя вправе вершить судьбы и распоряжаться чужими жизнями, и даже перед лицом смерти он не спешил каяться и сожалеть о своих поступках.

Впрочем, нет, кое о чём он явно сожалел: о том, что в конечном итоге попался.

— С каким жрецом? — раздражённо уточнил Верас.

— Традиция, — пояснил Ассай. — Приговорённым даётся шанс воззвать к кому-нибудь из богов и попросить о милости.

— О милости? — недоверчиво переспросил младший маг, а потом губы его вдруг скривились в ухмылке. — А что, можно и попросить, раз традиция. Пусть придёт жрец Незримого.

— Ты уверен? — вопросительно вскинул брови озадаченный таким выбором наставник.

Взывали обычно к Светозарному, богу милостивому и способному принять раскаяние. К Плетущему, творящему судьбы, в надежде избежать смерти. К Воздающему, если чувствовали себя невиновными. Иногда приглашали кого-то из низших богов и богинь — в зависимости от личных религиозных предпочтений. А звать бога смерти, с которым и так встретишься через пару часов…

— Это логично: остальные боги далеко, а он где-то здесь. — Хаггар выразительно обвёл взглядом комнату. — Вдруг да и снизойдёт до своей ближайшей жертвы?

Гасар Ассай нахмурился. Душу кольнуло нехорошее предчувствие, но внятно сформулировать его мужчина не смог и отогнал, памятуя о несостоятельности собственной интуиции. В самом деле, это уже отдаёт паранойей. Да, Хаггара Вераса боялись многие, и слухи о нём ходили самые жуткие, но даже с учётом их всех— что он может сделать, закованный в хладное железо, наглухо запертый в клетке?

— Как хочешь, — наконец, кивнул он и развернулся, чтобы уйти.

— Погоди, наставник, — вдруг окликнул его приговорённый. — Ответь на один вопрос. Кто меня предал?

— Что ты имеешь в виду? — растерянно уточнил Гасар.

— Я не проснулся, когда рухнула защита. Это не могло произойти случайно.

— А, это… Такие, как ты, зачастую не считают прислугу людьми и воспринимают их как мебель.

— И после этого вы требуете от меня признать чернь равной? — насмешливо протянул молодой владетель.

— Уважение и преданность, Хаггар, требуют взаимности, — старший маг качнул головой. — Или хотя бы повода. Их надо заслужить. Какое право ты имеешь требовать преданности от людей, которых не считаешь за людей, и вся милость твоя к которым заключается в честной оплате честно выполненной ими работы?

— Это, конечно, отличный повод ударить в спину, — брезгливо скривился Верас.

— Нет. А вот месть за убитого тобой друга — повод.

Некоторое время оба мужчины помолчали, но приговорённый не спешил задавать вопросы и оправдываться, а Гасар… Он очень многое хотел сказать. Встряхнуть мальчишку за шкирку, наорать на него, достучаться до совести. Он бы даже попробовал это сделать, если бы надеялся найти последнюю в этом человеке. Но ни совесть, ни жалость в нём так и не проснулись. Да, может, их и не было никогда?

Когда бывший наставник молча удалился, Хаггар даже не шелохнулся. Только прикрыл глаза, сосредоточился на дыхании и полностью ушёл в себя. Он ждал и готовился не упустить свой шанс.

Те, кто запер его в эту клетку, знали, что Верас не только силён, но и искусен. Вот только даже они не подозревали, каких именно высот он сумел достичь в магии и какие области знаний затрагивал в своей работе. Кое-что в их головах просто не могло уложиться, это были вложенные с детства аксиомы и табу, а Хаггар не признавал никаких запретов.

До возвращения Гасара Ассая прошло около двух часов, за которые молодой маг ни разу не шевельнулся, и открыл глаза только после того, как его окликнули по имени.

Служители Незримого, которых в народе побаивались и сторонились, редко покидали свои храмы, поэтому на доставку одного из них пришлось потратить больше времени, чем тюремщики рассчитывали. Да и в городе было неспокойно, что также доставило много тревожных минут. Если здесь, в королевском дворце с его подземельями, контролируемом бунтовщиками, царила чуть настороженная тишина, то за стенами вот уже второй день слышался грохот, взрывы, а небесным зарницам отвечали вспышки пламени на земле.

Окинув жреца взглядом, Хаггар едва удержался от удовлетворённой улыбки: Незримый уже ответил на его призыв. Одетый в светло-серую, как и полагалось его храму, плотную рубаху под горло с вышитой белым окружностью на груди и удобные тёмные штаны, служитель грозного бога был высок ростом, широк в плечах и крепок телом. На вид около пятидесяти пяти лет, основательный и серьёзный, с собранными в низкий хвост тёмными волосами с проседью. В руке мужчина держал меховую накидку.

Молодой маг поднялся с койки и подошёл вплотную к решётке. Даже лишённый магии он ощущал исходящий от неё холод, сопровождающий гремучее железо: тюремщики действительно не поскупились.

— Здравствуй, жрец, — тихо проговорил он, в упор глядя на того. Служитель молча склонил голову в ответ и так же молча шагнул ближе.

— Жрец… — настороженно окликнул Гасар, поймав того за локоть. — Не стоит…

— Не мешай мне выполнять мой долг, маг, — равнодушно отмахнулся тот и стряхнул чужую руку. Гасар по-прежнему не понимал, что именно его так тревожит, но поминал недобрым словом короля, помешанного на старых традициях и решившего проявить благородство. Теневик, противореча собственным недавним мыслям и надеждам, жалел, что Вераса не прикончили спящим.

Последователь Незримого ещё приблизился к той же решётке — так, что между ним и приговорённым оставалась пара ладоней пространства, разделённого хладным железом, — и тихо сказал, глядя тому в глаза:

— Ты звал, теневой маг, и я пришёл.

Хаггар медленно кивнул в ответ.

В глазах служителей Светозарного светилась доброта и кротость, взгляды последователей Воздающего поражали мудростью, Плетущего — проницательностью и пониманием. Серые глаза этого жреца полнились безразличием и покорностью судьбе.

А дальнейшие события уложились в пару мгновений. Короткое стремительное движение, скрежет металла о металл — и приговорённый, одной рукой обхватив посетителя за шею и затылок, дёрнул на себя, вжимая в прутья, а пальцы второй руки вцепились жрецу в горло. Тот не сопротивлялся: в нём не было страха и желания жить, всё та же равнодушная покорность судьбе.

Рассерженной змеёй зашипело и будто закашлялось от соприкосновения с кожей мага гремучее железо решётки, получившее своё название именно за этот звук. Пахнуло чем-то тошнотворно-кислым, смешанным с запахом палёной плоти, но Хаггар, кажется, вовсе не замечал боли. Ещё мгновение, и по его руке на грудь жреца хлынула алая кровь — приговорённый голой рукой вырвал жрецу горло. И отступил на шаг внутрь клетки, с удовлетворённым видом размазывая по браслетам тёплую кровь.

Гасар Ассай очнулся только тогда, когда мёртвое уже тело рухнуло на пол, дёргаясь в агонии. Бессознательно он шагнул ближе, в ужасе глядя на своего ученика, так же невозмутимо присевшего на край кровати и возящегося с браслетами на ногах. Опустился перед жрецом на колени, удостоверился, что тот уже отправился на встречу с богами, и вскинул взгляд на Вераса, который в этот момент уже спокойно вытянулся на койке, будто собирался уснуть.

— Ты безумец, — наконец, потрясённо проговорил теневик.

— Нет, наставник. Я гений.

Старший маг вздрогнул всем телом и опустил взгляд — голос звучал совсем рядом, не из-за решётки — и не поверил самому себе, встретив полный шальной весёлой злости взгляд карих глаз. Перед ним на полу, в луже крови, одетый в наряд мёртвого жреца, лежал приговорённый.

— Как… — едва слышно выдохнул Гасар, но закончить вопрос и тем более услышать на него ответ не успел: короткий сильный удар отправил сознание мага в темноту.

А Хаггар проворно поднялся, передёрнул плечами и слегка подпрыгнул на месте, оценивая удобство новой одежды. Ботинки оказались чуть великоваты, но это лучше, чем малы. Опустившись перед бывшим наставником на корточки, быстро проверил, не перестарался ли, вкладывая силу в удар, но старший теневик действительно не умер, только отключился. Наскоро обшарив его одежду и прихватив несколько полезных вещиц, Верас аккуратно промокнул ссадину на виске Ассая, полученную при падении, его же платком, сложил белую тряпицу и убрал в карман — такими полезными вещами, как кровь потенциального врага, не разбрасываются. После чего подхватил накидку жреца и двинулся к выходу.

Он чувствовал, как тело стремительным потоком, прорвавшим плотину, вновь наполняет сила, и это чувство пьянило. Хотелось беспричинно смеяться, хотелось разнести до основания эту тюрьму, но Хаггар не стал поддаваться эмоциям, он целенаправленно двигался к выходу. Пусть прежний, привычный и понятный мир рухнул, но сам маг жив, а значит — ничего ещё не закончилось. Владетель Верас не собирался просто так сдаваться забывшему своё место королю, возжелавшему вдруг реальной власти, и горстке черни с невесть зачем примкнувшими к ним магами.

Благодаря своим экспериментам теневик выяснил среди прочего способ временно прекратить действие хладного железа: кровь. Тёплая ещё жертвенная кровь. Можно было бы воспользоваться своей собственной, но зачем, если ему так удачно предложили прекрасный объект? Да ещё посвящённый жрец, напитанный силой своего бога!

При телепортации тоже проще поменяться местами с каким-нибудь материальным предметом на расстоянии прямой видимости, чем перенестись на большое расстояние. Кроме того, Хаггар разумно опасался, что дворец окажется защищён от таких перемещений. Да и от браслетов стоило избавиться, пока кровь не свернулась… Конечно, этот фокус со сменой одежды существенно осложнял применённые чары, но оно того стоило.

А что за спасение придётся расплачиваться с Незримым… не впервой. Вряд ли могучий кредитор потребует чего-то такого, с чем Хаггар не сможет расстаться. Жизнь с сегодняшнего дня и так всецело принадлежит суровому богу, сила смертного ему без надобности, а больше у теневого мага ничего не осталось. Сегодня же отблагодарит его парой свежих ритуальных трупов.

Увы, бунтовщики не могли знать, что Вераса связывает с Незримым давнее знакомство, иначе им и в голову не пришло бы приглашать сюда жреца — прямого проводника божественной воли. Жестокое божество давно уже заинтересовалось столь необычным и перспективным смертным, и когда наставники пытались привить ученику доброту и сострадание, сделало горячему юнцу гораздо более интересное предложение: знания в обмен на жертвы. И тот согласился не раздумывая. Знания Хаггар всегда ценил превыше всего, и именно в этом состояла главная проблема окружающих. Он не желал отвлекаться от изучения сугубо полезных и практичных вещей на мелочи вроде морали и человеческих законов, а учителям просто не пришло в голову, что работать надо именно в этом направлении. И большинство людей, погибших от рук теневика, сделали это на алтаре бога смерти.

Эмоции… их почти не осталось. Отупение и холод где-то внутри — навязчивый, липкий, разъедающий душу. Лишь иногда, в такт вспышкам сознания и выплывающим из глубины воспоминаниям, они слабыми разноцветными отсветами, тревожными и болезненными, озаряли пустоту. Такими, каких лучше бы не было вовсе.

Чаще всего Его посещала серая как окружающее безмолвие тоска, именно она задавала тон. Всеобъемлющая, глубокая, неизбывная тоска о чём-то, чего никогда не было. О чём-то упущенном, об ошибках, которые нельзя исправить, о днях и людях, которые ушли навсегда.

Но тоска не мешала двигаться вперёд, терпеть её было просто. Иногда же вместо неё приходило зеленовато-коричневое отвращение, густо замешанное на льдисто-голубой ненависти. Отвращение ко всему и сразу, начиная с окружающего Ничто и заканчивая Его собственной сущностью. Оно запускало когти в сердце, и в такие моменты почти нестерпимо хотелось остановиться и прекратить всё, включая собственное существование. Подобному желанию противостояло только упрямство и что-то ещё, чего Он не понимал.

Может, душа, не желающая потеряться в Междумирье и обречь себя на вечные скитания?

Или то, что наблюдало извне, осторожно и незаметно подталкивало в спину, не позволяя… не то чтобы отчаяться; скорее, не позволяя сбежать, растворившись в этой ненависти, но заставляя прочувствовать её до конца. Осознать собственное перед ней бессилие и беспомощность.

Порой вспыхивали и другие чувства, но они гасли стремительно и зачастую даже не позволяли себя осознать. Грязно-розовое презрение, тускло-зелёная зависть, холодный фиолетовый стыд.

И лишь совсем редко в этой палитре попадались чистые, яркие тона: солнечно-жёлтое веселье, насыщенное индиго удовлетворения, тёплая травянистая зелень понимания и осознания. Но… лучше бы их тоже не было, потому что когда они гасли, окружающая пустота казалась ещё глубже, а каждый новый шаг давался ещё тяжелее.

1400 год от Великого Раскола, первый месяц весны.

Рубер.

Хаггар ел. Едва не давясь, не чувствуя вкуса и почти не жуя, заглатывал однородную тепловатую густую зеленовато-серую неаппетитную массу с порой попадающимися совсем уж малоприятными беловатыми волокнами — то, что носило название «каша с мясом». Если бы кто-то предложил магу это питательное, но далеко не самое изысканное блюдо пару лет назад, тарелка бы оказалась на голове шутника, вероятно, приправленная какими-то чарами.

А сейчас Хаггар ел, и плевать он хотел на вкус, цвет и консистенцию еды. Возможность хоть ненадолго почувствовать себя сытым стоила любых компромиссов.

Голод преследовал мужчину неотвязно уже настолько давно, что стал привычным. Теневик очень смутно помнил, каково это — хотя бы несколько часов кряду не испытывать это ощущение. Чтобы от него избавиться, следовало хоть немного отойти от грани магического истощения, но такой возможности маг не имел: война высасывала силы как целая стая жирных энергетических пиявок.

Война. Полтора года назад никто и не думал произносить это слово. Для кого-то — бунт, для кого-то — восстановление исторической справедливости. Понимал ли тогда хоть кто-то, во что всё это выльется? Кто-то понимал, но Хаггар не относился к их числу. Мужчина полагал, что со всеми проблемами удастся справиться быстро, за пару недель, и реальное положение вещей оказалось неприятным сюрпризом.

То, что начиналось противостоянием монархистов и аристократов, превратилось в штормовое безумие, быстро захлестнувшее всю страну, и движущих сил у этого урагана оказалось существенно больше двух. Как это часто происходит в смутные времена, бурный грязный поток вынес на поверхность всё то, что до поры скрывала гладкая вода. Высунулись из тёмных нор запрещённые культы, поползли из всех щелей фанатики, вытаскивая за собой забытые обычаи. Вдруг откуда-то возникли толпы обиженных, решивших предъявить свои счета и радеющих за совсем уж непонятные цели. Чаще всего это на поверку оказывались обычные бандиты, но даже среди них порой встречались сильные маги. Совсем недавно казавшийся благополучным, Рубер вспыхнул от края до края, и удивительно, как до сих пор не начало жечь пятки богам.

А соседи… неожиданно вместо того, чтобы под шумок урвать по куску спорных, а то и исконно руберских территорий, они вдруг оказались втянуты в творящееся безумие. Подобно чуме или эпидемии бешенства ропот и недовольство расползались в стороны, не признавая государственных границ, и всё больше и больше земель орошала кровью братоубийственная война.

Но Хаггар давно уже перестал интересоваться общей ситуацией в стране и за её пределами. Поначалу ещё пытался принимать участие в обсуждении стратегии, но быстро признал, что совершенно бездарен в этой области. Маг, исследователь, естествоиспытатель — да, но не полководец. Впрочем, сейчас от него осталось только первое. На науку, на то, что было для него важнее всего и без чего он не мог себя представить, не оставалось ни времени, ни сил. Диверсионные и силовые атаки — непрерывный бой, переходящий в подготовку к следующему.

Верас не смог бы вспомнить ни одного названия городков, деревень и невысоких местных вершинок, где ему доводилось применять силу: они слились в единую однообразную серую массу. Умом мужчина ещё помнил, за что начинал сражаться и чего хотел, но внутри поселилось равнодушное отупение. Он ощущал себя машиной, очень умным и опасным артефактом, послушным воле хозяина, а нынешние его хозяева… кажется, они сами его боялись и полагали, что Хаггар рехнулся. Во время войны ли, во время побега из тюрьмы или, может, ещё раньше, но мало кто не считал его опасным безумцем. Опасным, но до поры полезным.

Самого теневика подобное положение вещей устраивало. Он не желал никому ничего доказывать, и главное, что никто не пытался залезть в его душу и полечить её. Бывший владетель Верас — потому что сейчас владеть было особенно нечем — точно знал, что находится в своём уме, а безразличием и отупляющей усталостью он пытался заглушить те чувства, что болезненным нарывом зрели внутри.

Да, он не любил людей, презирал основную массу своих сородичей и не ценил отдельно взятую жизнь, если только она не принадлежала ему самому или кому-то из малого числа уважаемых им субъектов. Но… вот такого он не желал никогда в своей жизни. В самом начале он ещё искренне желал смерти горстке предводителей бунтовщиков с королём во главе и старался добиться этого, теперь же просто перестал понимать — а против кого он, собственно, воюет? Да что там он, знают ли ответ на этот вопрос те, кто принимает решения? Жив ли вообще король?

Там, в глубине себя, за стеной отчуждения, маг точно знал, кто именно умело раздувает пламя, почему и какими силами. И вот это осознание казалось куда хуже и страшнее безумия, пусть даже оно в самом деле сожрёт его разум и душу. Стесняться и стыдиться Хаггар попросту не умел, не тот склад характера. Но с другой стороны, назвать стыдом то чувство, которое поднималось в душе мужчины при размышлениях на эту тему, значило приравнять таз воды к океану или детские куличики в песочнице — к Ничейным горам.

Ужас. Обречённый, всепоглощающий ужас. Не животный, нет: животные не способны испытывать такой страх. Не неконтролируемая звериная паника, вызывающая стремление бежать не разбирая дороги, а холодное обречённое осознание, что именно он, именно его заигрывание с запретным поставило мир на грань катастрофы. Был ли он один такой, или дураков нашлось несколько, маг не знал, да и не хотел об этом думать.

Обо всём об этом. Хаггар очень не любил бояться и старательно отгораживался от страха спасительным равнодушием.

Безвластие, ожесточённые злые лица, война каждого с каждым, кровь, обильно смазывающая колёса хаоса, и смерти, много смертей — богатая жатва, которую брал своевременно заронивший в землю семена раздора Незримый. А силы для этого, благоприятный климат всходам дал именно жаждущий знаний и силы теневик.

Любого бога питают молитвы паствы, ритуалы и жертвы. Кто-то в качестве них берёт воздержание от удовольствий, кто-то — цветы и свежее молоко, кто-то просит жизни жертвенных животных. Последними вот уже несколько веков приходилось ограничиваться Незримому, но бог смерти помнил, какова на вкус человеческая кровь и жаждал, как и король Рубера, возвращения прежних времён. Хаггар же и ему подобные в своей спеси и честолюбии помогли божеству получить желаемое.

Конечно, не стоило решительно всё валить на Незримого. Не грозный бог отдавал приказы, не он плёл смертоносные чары, не он развязал братоубийственную войну. И первое время теневой маг ещё мог убеждать себя этими словами и спасаться за ними от осознания своей вины, но с каждым днём, с каждым боем, с каждым применённым разрушительным заклинанием всё менее надёжным становилось это убежище. И тогда появилась стена отчуждения и безразличия, отгородившая его от страха, чувства вины и остального мира.

Покончив с едой, мужчина отнёс посуду к полевой кухне, возле которой сейчас никого не было, и вышел из тёмного чрева шатра наружу. Мороз мелкими и пока совсем не грозными иголочками пощекотал нос, лизнул щёки шершавым языком. Он пока преданно вилял хвостом и заглядывал в глаза, но к вечеру окрепнет, и вот тогда уже покажет зубы.

Трое суток бушевала метель, но к утру наконец угомонилась. Сейчас небо стало тонким-тонким, почти белым, и через эту кисею норовило проглянуть солнце, предупреждая о надвигающихся холодах.

Уже начало весны, но весной пока даже не пахло. Природа, кажется, злилась на людей за их нестихающую склоку, или вовсе подцепила от них бешенство, но с начала войны погода как обезумела. Вправду гневались низшие боги, отвечающие за подобные вещи, или неуёмная человеческая волшба сказывалась на окружающем мире, или вовсе всё совпало случайно, но земля и небо будто сговорились извести людей. То засухи, то разрушительные ливни, то морозы в конце весны, то среди зимы оттепель, после которой мир сковал всё тот же безжалостный холод, заставляющий трещать от боли кору деревьев. Впрочем, смутно верилось, что боги таким образом пытаются призвать смертных к порядку: неурожай с последовавшим за ним голодом и эпидемиями никак не способствовали наведению порядка. Скорее, верилось, что на людей ополчились разом все небожители и решили как следует проредить поголовье.

Прикрыв глаза, Хаггар шумно втянул носом морозный воздух, поплотнее запахнул тяжёлое пальто из грубой, колючей, но очень тёплой шерсти. На холоде в голове несколько прояснилось, а под тяжестью проглоченной каши на полчаса, или даже чуть больше, присмирел голод. Мужчина понял, что чувствует себя достаточно неплохо для того, чтобы сделать ещё одно важное дело, в последнюю неделю превратившееся в обязанность.

В полевом лагере царила деловитая суета. Идущего теневика замечали издалека и старательно огибали, суеверно творя охранные знамения, а он сам уже давно не обращал внимания на чужой страх. Здесь и сейчас высокородные аристократы почти не отличались от простых воинов, смешивались с ними в единый организм: война повыбила спеси и показала, насколько мала разница между людьми разных сословий. Может, осознав это, командиры согласились бы пойти на мировую, только… мириться, кажется, было уже не с кем.

Лазарет располагался на краю лагеря — и пациентам тише, и здоровым меньше напоминаний о бренности бытия. В большую низкую палатку Хаггар нырнул как в ледяную воду — затаив дыхание и подобравшись в ожидании хлёсткого удара.

Внутри было тепло, почти жарко, и душно, так что маг распахнул верхнюю одежду. Пахло тёплой кровью, травами, болезнью, смертью и магией — сложный букет, отдающий безнадёжностью. Света вполне хватало, чтобы оглядеться и найти взглядом заправлявшего здесь целителя. Тот почувствовал пристальное внимание, отвлёкся от своего занятия — маг сортировал зелья и ингредиенты — заметил неподвижно замершего на входе теневика. Поймал вопросительный взгляд, едва заметно качнул головой и опустил глаза.

Хаггар на мгновение стиснул зубы и кулаки, глубоко вздохнул в попытке взять себя в руки. Сосредоточенно закопался в памяти, пытаясь выудить из её недр что-то безусловно светлое вроде детских воспоминаний и сада возле родового поместья. Постарался натянуть на лицо выражение, отличное от равнодушия.

Стоило выйти из привычного отстранённого состояния, потерять концентрацию на нём, и на языке почудилась горечь, а все тщательно скрываемые от самого себя мысли радостно зашевелились — как стервятники, почуявшие падаль.

Ободряющей улыбки не получилось. Даже надежды не получилось. Но по крайней мере равнодушие временно кануло в недра души, и Хаггар стал похож на нормального человека. Висевшее сбоку при входе небольшое зеркало отразило перемену, мужчина поморщился ему в ответ и двинулся в глубь душного помещения, в самый дальний угол, стараясь ступать тихо и не тревожить людей, лежащих на койках.

— Привет, — тихо проговорил он, нырнув за занавеску, отделявшую искомого пациента от всех остальных. Он знал, что её повесили для защиты этого человека от губительного слишком яркого света, но всё равно этот закуток устойчиво ассоциировался у него с одиночной камерой. Карцером.

Лежащий на койке мужчина не походил на живого. Скелет, обтянутый посеревшей, покрытой язвами и струпьями кожей. Короткие совершенно седые волосы почти терялись на фоне белой подушки, и только голубые глаза — яркие, живые — пугали контрастом. Вряд ли кто-то в этой живой мумии сумел бы опознать молодого круглолицего хранителя Варона Присса…

— Как ты? — так же тихо уточнил Хаггар, сел на табурет у изголовья койки.

— Хорошо, — едва слышно прошелестел пациент, медленно прикрыл глаза, потом так же медленно, с трудом открыл. — Недолго осталось. Сегодня, самое позднее — завтра.

Теневик не стал говорить лживых слов утешения, не стал ободрять заверениями, что всё обойдётся: оба знали, что это не так. Не обойдётся. В отсутствие Хаггара на этом самом стуле сидел сам Незримый и молча разглядывал умирающего, ожидая, когда тот уже не сумеет открыть глаза.

Магия целителей может многое, но против проклятий она бессильна. Владетель Верас прекрасно разбирался в проклятьях… и в этот момент ненавидел свои знания. Есть чары, которые нельзя отменить. Просто — нельзя, такое не под силу даже богам, поэтому он не мог дать другу даже призрачную надежду на лекарство, которое ищет и сумеет найти. Нет такого лекарства, Хаггар точно это знал: он сам лет десять назад составил чары, случайно зацепившие несколько дней назад «штабную крысу» Варона. Да, не единственное и далеко не самое страшное необратимое проклятье из существующих, но почему-то теневику в этой ситуации чудилась рука Воздающего.

Приложил ли справедливый бог её в самом деле? Вряд ли. Если бы остальные старшие боги интересовались происходящим сейчас на земле, они непременно постарались бы остановить то безумие, в которое неотвратимо погружались смертные.

Но тем не менее хранитель Присс умирал.

— Хорошо, что ты успел зайти, — почти беззвучно шевельнулись истончившиеся бескровные губы. — Спасибо. Посидишь?

Хаггар только кивнул и очень осторожно сжал тонкую костистую ладонь, кажущуюся пугающе хрупкой. Сухие пальцы едва заметно дрогнули, обозначая ответное пожатие, но сил на него не хватило. Варон вновь прикрыл глаза: не то задремал, не то пытался собраться с мыслями, не то просто боролся с сухостью.

— Целитель молодец, обезболивает хорошо. Остаётся только слабость и скука.

— Один из лучших во всём мире, — тихо подтвердил Хар. Проклятому причинял боль не только яркий свет, но и резкие звуки, и даже запахи, поэтому в его закутке царила сумрачная тишина, едва уловимо пахнущая хвоей — этот запах успокаивал.

— Как наши успехи? — друг вновь открыл глаза и внимательно уставился на мага.

— Хорошо, — не моргнув глазом солгал тот. — Господа военачальники осторожничают, но рожи у них довольные.

— Хорошо, — эхом повторил Варон и слабо улыбнулся уголками губ. В самом деле верил? Или так ему было проще умирать? Не исключено, что действительно верил другу на слово: прежде тот никогда его не обманывал. Вот даже не стал обнадёживать, что сумеет помочь и снять чары… — А ты как?

— Да что со мной будет, — поморщился теневик. — Устал только, но это всё ерунда. Хочешь, расскажу что-нибудь?

— А ты не спешишь?

— Нет, мне сегодня дали отдохнуть, — вновь соврал маг. Он только вернулся, и было у него всего шесть часов на сон, но… выспаться он сумеет на том свете.

— Тогда давай что-нибудь жизнеутверждающее, про счастливое посмертие, — усмехнулся Варон, и Хаггар, собравшись с мыслями, принялся травить байки. Он не был хорошим рассказчиком и не тянул на менестреля харизмой, но зато обладал отменной памятью, в которой, помимо магических формул, жили проглоченные между экспериментами легенды, сказания, да и просто выдуманные истории. А больного сейчас, пожалуй, меньше всего интересовала плавность, чистота и выразительность речи: гораздо важнее, что рядом чувствовалось живое тепло, а неподвижную тишину разбавлял мерный хрипловатый голос. У Варона остался всего один страх: смерть в одиночестве, когда последний выдох примут пустые равнодушные занавесы, отделяющие обречённого от тех, кто ещё сохранял шанс выжить.

Маг говорил и говорил, а по языку растекался привкус горечи. Пустота внутри ширилась, больно давила на рёбра и тихо удовлетворённо приговаривала, не скрывая издёвки: «Ну вот и всё, владетель Хаггар Верас. Вот ты и остался совсем один, маг. Больше никто не потревожит, никто не сунется под руку во время опасного эксперимента. Так где твоя радость, о, гениальнейший из живущих, сильнейший из тёмных и темнейший из одарённых?»

И мужчине оставалось только, скрипя зубами, признать правоту этого голоса. Сейчас на его глазах умирало последнее, что осталось от прежней жизни. Никто не отнимал у него способности, никто не отнимал знания и чары, никто не претендовал на могущество… а пустота всё ширилась и давила всё больнее. И осознание собственной силы совсем не радовало и даже ни на секунду не утешало.

Умирал его друг. Единственный друг. А он со всеми своими невообразимыми талантами и мощью мог только сидеть рядом, рассказывать сказки и держать в пальцах хрупкую сухую ладонь, уже неспособную согреться, боясь сломать её неосторожным движением.

Он до сих пор не мог поверить, что осторожный и предусмотрительный Варон Присс так неудачно подставился, попал под глупое шальное заклинание, за несколько дней истаял до скелета и вот-вот отпустит душу на суд к Воздающему. Пару лет назад он умудрился сунуть нос в гнездо заговорщиков. Именно он предупредил в своё время владетелей и именно он помог подготовиться к подавлению восстания. Да, сам Хар не принимал предупреждений всерьёз, но к счастью нашлись те, кто принял. Варон всегда предусматривал всё на несколько ходов вперёд — но случайность предвидеть не смог.

Хаггар говорил долго, до тех пор, покуда не почувствовал, что единственный слушатель уснул, и некоторое время после, заканчивая историю. Потом ещё долго сидел, слепо таращась в тёмную тряпичную стену. Он ощущал себя невообразимо старым, даже древним как Ничейные горы, и всё вертел в голове один-единственный вопрос: «Зачем?»

Зачем всё? Было раньше, есть сейчас; какая у всего этого цель? У жизни, у смерти, у всего.

Наконец он в раздражении тряхнул головой, пытаясь отогнать пустые бесплодные мысли, и решительно поднялся с места. Следовало в самом деле вздремнуть пару часов, но для начала…

— Как обстоят дела с накопителями? — тихо спросил он всё того же целителя.

— Как обычно, — тот пожал плечами, — полно пустых, их вечно не хватает.

— Давайте, заполню… сколько-нибудь, — предложил теневик. Хотел замахнуться на все, но потом здраво оценил собственные возможности.

— Вам самому пара накопителей не помешали бы, — укорил его светлый.

— Посплю, всё восстановится, — отмахнулся Хаггар.

Целитель смерил коллегу взглядом, с укором качнул головой, но спорить не стал. Во-первых, он полагал, что все не лежащие на койках в лазарете люди — по умолчанию разумны и самостоятельны, и навязывать им своё мнение глупо. А во-вторых, он знал, с кем разговаривает, и спорить с непредсказуемым магом не желал. Да и… кто знает, на что этот человек способен? Он ведь умудряется почти каждый день заходить сюда и делиться силой, так может для него это действительно — мелочи?

Обычно зарядка магических накопителей, которые использовались при операциях и уходе за ранеными, занимались несколько молодых недоучек, прибившихся к лагерю и заодно помогавших по кухне да бегавших с поручениями, но их сил не хватало. Одно утешение: молодые, восстанавливаются быстро. Конечно, и сами целители участвовали в сборе энергии по мере возможности, и даже маги остальных направлений порой заглядывали и делились, чем могли, но… Лишних накопителей не бывает.

Целитель не считал Вераса сумасшедшим, и готов был подтвердить это профессиональное мнение любому желающему, да и особенно чудовищным — тоже. Эксцентричным, нелюдимым — да. За долгие годы практики немолодой целитель насмотрелся всяких людей: и пациентов, и тех, кто их окружал. И зачастую куда большими чудовищами, чем угрюмый теневик, выступали на вид совершенно приличные родственники пациентов. А этот… Всерьёз называть бездушным монстром того, кто часами просиживал у постели умирающего друга, маг не мог. Он допускал, что многого не знает, и у каждого есть разные грани характера, но также он оставлял за собой право на личное предвзятое мнение и даже личное заблуждение в таких вопросах.

Наблюдал целитель в процессе работы коллеги не за кристаллами — сомнительно, что профессионал способен их испортить, — а за самим теневиком. Просто на всякий случай, чтобы успеть поддержать или остановить, если вдруг что.

Впрочем, бдительность оказалась излишней. Хотя Верас к концу процедуры заметно побледнел против прежнего, но явно здраво оценил свои силы и не попытался зачерпнуть больше, чем имел: несколько пустых камней так и остались лежать сиротливой кучкой.

Угрюмый владетель распрощался и вышел, как будто слегка пошатываясь. Светлый проводил его взглядом и в очередной раз задумчиво качнул головой. Предвидение не являлось его сильной стороной, но сейчас вдруг мужчина очень отчётливо ощутил: для теневика все ужасы ещё только начинаются, война — не самый страшный эпизод его жизни. Но предупреждать Вераса маг не стал. Если бы он мог сказать что-то конкретное, тогда — да; а зачем лишний раз отравлять жизнь и без того не самому счастливому человеку?

А хранитель Варон Присс, последний из своего рода, умер через три часа после этого визита. Незримый оказался милостив к несчастному и забрал его во сне.

Страх был странный. Он не поднимался изнутри, не рождался глубоко в сердце и не заставлял то глухо стучать в горле. Напротив, он приходил снаружи, извне. Сжимал голову холодным обручем, стискивал горло, хватал за руки и тяжёлыми кандалами повисал на ногах, мешая двигаться. Он напоминал ворох сырых ветхих тряпок: вроде бы и поддавался, уступая воле, но клочьями упрямо лип к коже и одежде и терпеливо ждал малейшей слабины или ошибки, чтобы спеленать и задушить в своей охапке.

Страх грыз рёбра и пытался добраться до сердца, но вцепиться в горло пока не рисковал. Сидел на плече и тихонько нашёптывал: «Ты не сможешь отсюда выйти. Ты смертный, ты обречён. Не стоило соваться туда, где живому нет места: живое к живому, а мёртвое — к мёртвому. Ты тоже почти уже мёртв. Стоит ли так цепляться за жизнь? Разве есть в ней что-то стоящее, разве она тебе нужна? Ведь дальше будет только хуже…»

Он, не отвечая, шёл вперёд и старался не слушать подлый шепоток. Страх умеет быть убедительным, и лучший способ борьбы с ним — сделать вид, что его нет. Единственный доступный сейчас способ.

А внутри страха не было. Кому нечего терять — тому и бояться нечего.

1400 год от Великого Раскола, первый месяц осени.

Кирмил, столица Рубера.

Осень — время урожая. Время пожинать плоды того, что брошено в землю весной.

«Посеешь ветер — пожнёшь бурю», — гласит пословица, и прошлый год полностью подтвердил старое изречение. А в этом… В этом ветви плодовых деревьев клонились к земле под тяжестью своих детей, а колосья стояли жирные, тугие, будто отлитые из полновесного золота. В этом году боги оказались милостивы к своим непутёвым детям, и у едва начавших оправляться от потрясений людей появилась надежда пережить будущую зиму.

Ещё весной мало кто всерьёз мог поверить, что война закончится. Казалось, это моровое поветрие не успокоится, не разрушив все города и не втоптав в грязь всех живущих, но…

Сейчас о порядке тоже только мечталось, но он уже не казался недостижимым. Ещё бесчинствовали в иных городах банды, ещё боялись люди выходить на улицу не только ночью, а даже днём, но уже появилась власть. Та, что кропотливо собирала в свои руки все ниточки и подобно хорошей хозяйке, вселившейся в новый дом, тщательно и систематически выметала и выскребала из всех углов пыль, грязь и оставшиеся от прошлых жильцов воспоминания.

Столица оправлялась быстрее всех. Она уже начинала потихоньку походить на себя прежнюю. На некоторых улицах ночью опять загорались фонари, появились дворники, пекарни начали дышать на прохожих свежей сладкой сдобой, и прохожие эти, закрывая глаза, вдруг представляли, что вернулись в прошлое. Сытое, тихое, стабильное прошлое…

Уже давали балы, уже рассылались приглашения на званые ужины и обеды. Во многих таких приглашениях стояли новые имена, да и вечера такие отличались сдержанностью и скромностью. Очень редкая дама рисковала достать из надёжного тайника фамильные драгоценности: кто-то не хотел привлекать к себе излишнее внимание, а кто-то боялся столкновения с прежними хозяевами ценностей.

Но всё равно столица оживала. Чинила крыши, стены, окна. Выметала остатки разрушенных зданий и размечала участки под новые. Мостила дыры в брусчатке, ровняла ямы, латала и гримировала свои многочисленные шрамы.

А главное, в королевском дворце появился король. И казалось, при мысли об этом город блаженно жмурится и испытывает ни с чем не сравнимое блаженство. Потому что в королевском дворце должен жить король. Потому что на Золотой улице должны сверкать витринами лавки ювелиров. Потому что в квартале кружевниц должны мелькать в умелых тонких руках коклюшки, создавая неповторимо-изящный узор. Потому, наконец, что в квартале строителей работа должна кипеть круглые сутки, рождая кирпичи разных цветов и изящную черепицу и создавая красочные проекты новых домов; а не сидеть пара угрюмых стариков-гравёров, высекающих надписи на могильных камнях.

Впрочем, пока дворец оглушал всех входящих звенящей тишиной и поражал взгляды пустотой. Королю было не до украшения собственного жилья и не до покупки мебели, а привозить в столицу королеву, в чьи обязанности как раз входило подобное, он пока не спешил. Вместе с наследниками та укрывалась в убежище на краю обитаемых земель, и расположение этого места знали всего несколько особенно доверенных магов.

Почти все они, а также генералы, министры и некоторые другие заинтересованные лица собрались сейчас в королевском кабинете, чтобы обсудить текущие проблемы страны. Среди них особенно выделялись трое жрецов старших богов, которые держались особняком и не участвовали в большинстве обсуждений. Впрочем, вопросов относительно причин их присутствия никто не задавал, а вскоре очередь дошла и до них.

— Я прошу прощения у досточтимых жрецов, что пришлось ждать. Есть ли новости?

— Боги благоволят нам. — Обменявшись взглядом с «коллегами», служитель Светозарного склонил голову. — А очистительное пламя делает своё дело. Незримый ослаб и нескоро уже оправится от этого поражения. Что же до выявленных его главных последователей, список которых Ваше Величество видели, многие уже предстали на суд к Воздающему. Лишь несколько пока избегают пламени, — он деловито и буднично достал из лежащей на столе папки короткий список и по рукам передал королю. Каждый, к кому попадал заветный листок бумаги, пробегал взглядом короткий перечень имён и кривился или качал головой.

— Но позвольте, — нахмурился главнокомандующий армии, оказавшийся последним звеном в этой цепи — он сидел по правую руку от короля. — Хаггар Верас погиб в бою под Талеро, уже больше месяца о нём ничего не слышно!

— Предсказания на его счёт туманны, — нехотя отозвался жрец Светозарного.

— Проще говоря, на божественный суд он не попал, а где его носит — им неведомо, — поморщившись, недовольно проговорил Савас Ойшар. Самые сильные боевые маги Гнезда, дававшие в своё время присягу королю, поддержали того в его борьбе с зарвавшейся аристократией, и бывший декан светлого факультета оказался среди них в первом ряду. — В любом случае, лично я, пока не увижу тело, в его смерть не поверю, и можете считать меня параноиком.

— Как может подобное быть неведомо богам? — недовольно уточнил один из министров.

— Когда речь идёт о Выродке, ни о чём нельзя знать наверняка, — задумчиво заметил король, разглядывая дошедший до него листок. — Мне порой казалось, что он и Незримый — вообще одно лицо, потому что обычный человек на такое не способен. Впрочем, довольно о нём, раз нет никакой достоверной информации. Уважаемых жрецов я главным образом хотел видеть по другому, гораздо более приятному поводу. Грядёт праздник осеннего перелома года, и мне бы хотелось услышать ваши мысли по этому поводу. В частности, как лучше вычеркнуть Незримого из традиционного празднества.

Запрет культа грозного бога смерти простой народ воспринял не то чтобы радостно, но спокойно и даже с некоторым облегчением. Незримого боялись и скорее задабривали, чем почитали, поэтому выступление остальных старших богов против брата лишь избавило людей от дополнительной неприятной обязанности.

Некоторые наиболее осторожные и консервативные, особенно в глухих деревнях, продолжали орошать домашние идолы кровью свеже убитых животных, и с такими жрецы вели просветительские беседы, мягко и настойчиво подталкивая на верный путь. А вот жрецов и ярых поклонников бога смерти не жалели, их неизменно ждало очистительное пламя. Такую смерть для них избрали по простой причине: умирая в огне, они не могли стать жертвами всё тому же Незримому, а множить силы бога-отступника никто не собирался.

Как именно получилось то, что получилось, и как старшие боги решали между собой разногласия, широкая общественность не знала, но слова жрецов прекрасно накладывались на то, что люди видели своими глазами. И потому верили. Незримый восстал, возжелал уничтожить братьев и воцариться среди смертных единолично, и кое-кто из верхушки аристократии и магического сообщества поддержал его в этом начинании. Остальные боги разгневались на предавших их людей, но потом добрый король вымолил прощение и помощь, те покарали отступников и поддержали законного правителя, который тут же начал наводить порядок. Сказка получилась красивая, а несколько ушлых менестрелей сочинили сразу добрый десяток песен с похожими сюжетами, которые пришлись по душе балаганам и в конечном итоге очень быстро завоевали всенародную любовь.

А с чего всё началось на самом деле… да какая разница! Главное, что закончилось, и добрый король калёным железом выжигает заразу, избавляя народ не только от жрецов проклятого бога, но и от обыкновенных бандитов. Пожалуй, пройдёт ещё пара лет, и в сознании обывателей последние две категории переплетутся так тесно, что отделить одно от другого не сумеет уже никто.

1400 год от Великого Раскола, первый месяц осени.

Ничейные горы, побережье Серого моря.

Беспокоились власти Рубера не напрасно: тот, кого во время войны — во многом, правда, за довоенные преступления — назвали Выродком, действительно выжил. Единственный выжил в том котле, грамотно расставленной ловушке, который получил название «бой под Талеро». Или скорее «бойня».

Если бы маг хоть когда-то верил в чудеса, он посчитал бы это именно чудом, а так… Просто Хаггар Верас оказался чрезвычайно живучим и талантливым типом, за считаные секунды сумевшим найти брешь в ловчей сети, не позволявшей открывать порталы.

А вот тот факт, что он выжил после этого, стоило списать на беспрецедентное упрямство самого теневика и частью — на хорошую наследственность, наградившую мага отменным здоровьем. Истощённый магически до дыр в энергетической оболочке, израненный, потерявший много крови, он очнулся на пустынном диком берегу, откуда добраться до ближайшего жилья можно было недели за три.

Место это ему показал один из приятелей, чьё имя Хаггар с трудом вспомнил, но вспомнил добрым словом. В далёкие годы учёбы они порой собирались здесь на дружеские гулянки: в конце лета Серое море прогревалось достаточно, чтобы в удовольствие в нём купаться, крохотный зажатый в скалах песчаный пляж отлично подходил для уютных посиделок, а небольшой грот позволял укрыться от непогоды. На своё счастье попал маг именно в этот грот: в прилив пляж скрывался под водой, и вряд ли в своём тогдашнем состоянии он сумел бы перебороть стихию.

Он так и не сумел понять, почему в момент опасности в первую очередь подумал об этом диком месте, о котором не вспоминал со времён учёбы. Но, пожалуй, так теневик вытянул единственный счастливый шанс из тысячи: некому было искать его здесь.

На пятачке суши ничего не росло, разве что тонкий налёт зелёных водорослей на камнях у входа в грот, но главная удача состояла в том, что в пещере имелся крошечный источник пресной воды. Даже не родник — сочащиеся сквозь породу капли, которые спасли ему жизнь. Следующим спасителем стала огромная колония моллюсков, обитающих на прибрежных камнях, и питающиеся ими крабы. И те, и другие, разбитые о камни, шли в пищу сырьём. Из-за них приходилось подолгу находиться в воде, и раны потому заживали очень неохотно, хотя и не загнивали.

Последнему способствовала ещё одна козырная карта, о которой Хаггар не сразу вспомнил: родовой перстень владетелей Верас, чудом добытый им в последние довоенные дни после побега из королевских застенков. Охотиться за бывшей любовницей и ублюдком маг не стал — не до того было — но оставить им эту реликвию он не мог. Благо, хранился перстень в тайнике, в городском особняке, а противники теневика не ожидали, что тот из тюрьмы первым делом заявится именно туда.

После этого явления от особняка и нескольких соседних домов, к слову, осталась заполненная непонятным шлаком воронка: слишком много артефактов и книг находилось в этом доме, и оставлять врагам то, что не сумел унести, Верас не собирался.

А перстень, помимо всего прочего, служил накопителем магии, и сила, запасённая в нём, стала отличным подспорьем. Пусть Хаггар не умел исцелять, но вычистить раны может не только стихийная магия и целители: тьма и разрушение вполне способны справиться с этой небольшой задачей, да и затворять свою кровь, не позволяя ей вытекать, теневик умел. И экономно, очень скупо расходуя силу, сумел выдержать всё.

За тот месяц, который прошёл с боя под Талеро, маг уже достаточно оклемался. Раны зарубцевались, к рукам вернулась былая сила и скорость, и рацион мужчины пополнился сырой рыбой. Затянулись прорехи в ауре, и та вновь начала запасать магическую силу, так что около недели назад Хаггар телепортом совершил вылазку к жилью, где с помощью банального воровства разжился глиняной миской для воды, кое-какой едой помимо осточертевших сырых даров моря, простой полотняной рубахой и штанами взамен истрепавшихся. Два прыжка и проникновение в погреб зажиточного крестьянского дома выпили все силы, но маг справедливо посчитал это полезной тратой сил: при усиленном питании и резерв восстанавливается быстрее.

Вряд ли кто-то из прежних знакомых смог бы узнать в этом отшельнике не только молодого самоуверенного юнца, каким он поступил на учёбу, но даже того нелюдимого боевого мага, имя которого стало проклятьем и постепенно вытеснилось прозвищем «Выродок» с порой прибавляемым — не иначе как для увеличения значимости — прилагательным «Чёрный» или «Тёмный».

Хаггар здорово похудел, остались одни только кости и жилы. Чёрные волосы с появившейся проседью потускнели и выгорели до невнятного тёмно-серого пепельного цвета. Черты лица заострились и приобрели ещё большую хищность. Вот разве что карие глаза остались прежними, только вместо безразличия и презрения в них поселилась усталая, обречённая злость загнанного зверя.

Светлая кожа, иссечённая шрамами свежими и старыми, загорела до черноты, и эти шрамы усугубляли его сходство с беглым каторжником. Застарелые, бугрящиеся кратерами заживших язв полосы на руках от прикосновения гремучего железа. Большой безобразный ожог на плече, оставленный чьим-то боевым заклинанием, полученный в том последнем бою; как раз перед этим маг лишился щита и уже не успел поднять новый. Ровесники ожогу, несколько полос и пятен по всему телу от хлёсткого дробного удара: совсем рядом чей-то удар разбил каменную кладку, и разлетающиеся осколки посекли кожу, разорвали плоть, а один Хаггару пришлось выколупывать из собственного бока.

Поначалу мужчина не думал о причинах, следствиях и своих дальнейших планах. Он просто отчаянно цеплялся за жизнь, заставлял себя подниматься с места и шевелиться, добывать пищу, потом — через тошноту проглатывать склизкое сырое мясо, пахнущее морем и тиной. Потом он немного оклемался, но доставать еду стало сложнее: все ближайшие камни он уже очистил.

А вот когда маг почувствовал себя лучше всерьёз, настолько, что мог уверенно плавать и даже нырять, и сумел вернуться к тренировкам, эти мысли появились. О самоубийстве он, разумеется, не задумывался ни на мгновение: такого удовольствия он по доброй воле врагам не доставит. Но… что всё-таки делать?

Жить здесь отшельником, воруя еду? Это не жизнь, это существование. Терпеть такие условия ограниченное время в силу необходимости — одно дело, но провести так всю жизнь? А чем это лучше самоубийства?!

Поселиться где-то в глуши, поближе к человеческому жилью? Уже лучше. По крайней мере, можно обеспечить себе пристойные условия и, наверное, заняться какими-то исследованиями. Вот только… в экспериментах своих Хаггар разочаровался. Что толку от них, когда их результаты никому не нужны, а в ключевой момент не способна помочь никакая сила? Кроме того, постоянно жить с оглядкой, то и дело ожидая, пока прошлое и живые враги придут за его головой — сомнительное удовольствие. А его не забудут, если не сочтут мёртвым; да даже если сочтут, от нелепых случайностей и столкновения со знакомыми ничто не застрахует. Замаскироваться и жить как крыса, вздрагивая от каждого шороха и следя за каждым шагом? Нет, такой жизни он не хотел.

Вернуть имя и титул? В одиночку сделать то, что не получилось у приличной организованной армии? Пойти против всей страны и богов? Что ж, если вдруг он тронется умом и пожелает-таки свести счёты с жизнью, это будет отличный способ!

Он думал долго — благо, других занятий в этом медвежьем углу не предвиделось — и всё яснее понимал: для него здесь нет места. В этой жизни, в этом времени, в этом мире. Не осталось ничего, что было бы ему дорого и имело бы значение. Ни ориентиров, ни близких людей, ни цели, только пустота и обречённость. Куда бы он ни пошёл сейчас, за что бы ни взялся, заполнить пустоту не получится.

Хаггар банально заблудился и запутался, и уже сам не знал, с какого конца браться за этот клубок противоречивых мыслей и чувств. Хотелось избавиться от доброй их половины, просто выбросить лишние воспоминания и эмоции, стереть лицо и нарисовать новое, чужое, никак не связанное со всем, что он помнил.

Он не мог — или просто боялся — сформулировать это, но всем своим существом мужчина ощущал неправильность. Неправильность не отдельных поворотов и событий, а всей жизни, начиная с самого рождения, как будто уже тогда он сделал что-то не так и вся жизнь покатилась под откос, даже не успев встать на нужные рельсы. Дальше ошибка накладывалась на ошибку, и на кривом фундаменте выстроилось скособоченное здание, которое по всем законам не могло существовать, но почему-то существовало.

Ошибочность каких-то поступков он понимал, но изъян лежал глубже. Чтобы пожелать или не пожелать исправить, его для начала стоило бы найти и осознать, а Хаггар попросту не знал, что и где искать. Может, кто-то мудрый со стороны, вроде бога, и сумел бы найти проблему, и даже решил её. Но богам теневик больше не верил.

Идея пришла утром, когда он лежал в полусне, ожидая, пока солнце поднимется выше, заглянет в бухту, и можно будет идти на промысел.

Если для него нет места здесь и сейчас, логично поискать оное где-то в другом месте, хоть бы даже в другом мире. Пусть никто никогда не делал подобного, но… существование иных реальностей доказано, а вот невозможность путешествия между ними ещё никто доказать не сумел. Пусть подобное называют прерогативой богов, пусть не верят, но он хотя бы попытается. А если погибнет, пытаясь, это будет хорошая смерть.

Приняв решение, он вдруг почувствовал почти забытую лёгкость, какой не ощущал, пожалуй, с юности. Единственная ясная цель и никаких сомнений — редкое, уникальное, удивительное ощущение!

Но для начала стоило отомстить. Не королю и преданным ему людям, которые перевернули привычную жизнь с ног на голову: какое дело до политики тому, кто намерен шагнуть за грань? Другому, достойному смерти как никто. Пусть это будет прощальный подарок миру. Либо он умрёт, пытаясь воплотить одну из двух невероятных задумок, либо всё сложится так, как мечтается.

В любом случае, терять ему в самом деле больше нечего.

Единственным, что оставалось неизменным, была боль. Междумирье как будто заживо сдирало кожу, иглами впивалось под ногти и скручивало внутренности в тугой узел. Боль никуда не уходила, порой обострялась или становилась глуше, будто брала передышку, но неизменно следовала за Ним. Он даже, кажется, привык к ней и сумел смириться.

Кроме того, физическая мука не шла ни в какое сравнение с чем-то необъяснимым, нематериальным, клубящимся глубоко внутри — там, где прежде жила магическая сила и где жалась в комочек душа, испуганная и отчаянно стремящаяся прочь из этого Ничто. Это ощущение не получалось назвать болью, но оно было много хуже. То, что составляло основу Его «Я», рассыпалось на составные части и склеивалось во что-то другое, чуждое, непонятное. Вроде бы и похожее на себя-изначальное, но — иное. Более… правильное?

Врождённое увечье, незаметный глазу дефект истаивал, сглаживался, зарубцовывался. А боль…

Рождаться заново — всегда больно.

1401 год от Великого Раскола.

Окраина Есила, предгорье Ничейных гор.

Ничейные горы вытянулись вдоль всего континента от края до края, неприступной стеной защищая равнины от морей, омывавших узкую длинную ленту суши с северо-запада — ласковых и тихих летом, но жестоких и бурных зимой. Если родина Вераса, Рубер, располагалась на северо-востоке, то нынешнее прибежище замыкало юго-западную оконечность обитаемого материка — бежать дальше было некуда. Благо, образование Хаггара включало в себя и всестороннее изучение языков, поэтому есил-та, местное наречие, он знал. Может, не в совершенстве, и произношение оставляло желать лучшего, но своих учителей и покойного отца, столь основательно подошедшего в своё время к образованию наследника, маг вспоминал добрым словом.

Недавнее безумие войны всех против всех зацепило это сонное царство лишь краем. В Есиле больше других богов почитали Воздающего, а прочих вспоминали очень редко, только по важным праздникам. Местные уроженцы полагали, что нынешняя жизнь — это испытание, которое нужно пройти с честью, и тогда справедливый бог отмерит благодати полной чашей. А что сейчас пальцы выглядывают сквозь дыры в ботинках — так это мелочи, временные неудобства.

Понятно, не все аборигены придерживались подобного мнения, многие предпочитали жить в своё удовольствие уже сейчас, но общая философия оказалась Хаггару на руку. Здесь мало интересовались прошлым людей, гонениями на поклонников Незримого — ввиду почти полного отсутствия оных — не злоупотребляли, любили неторопливые разговоры под пузатую чашу вина. Жизнь текла размеренно и неторопливо, как местные широкие полноводные реки, укутанные по берегам в бескрайние виноградники, и местный более ровный и мягкий, чем в Рубере, климат как нельзя больше располагал к подобному ритму.

Как ни странно, в это глухое сонное место Хаггара Вераса привели поиски информации.

Можно ли убить бога? Во Вселенной нет ничего вечного и неизменного, так что — почему бы и нет!

Как это сделать? Вопрос посложнее. Бог способен одолеть бога в честном бою, но как быть в этой ситуации человеку? Уговорить кого-то из богов? Стать равным богу? Сделать бога смертным? Прибегнуть к хитрости? Найти волшебное оружие?

Собственно, решением последнего вопроса — не об оружии, а более глобального: «Как?» — и занимался Хаггар Верас с окончания войны. Точнее, двух: вторым, существенно уступающим в сложности, являлся поиск способа путешествия между мирами. Или, вернее, грамотное составление необходимого для этого ритуала.

Проблемы последнего в основном упирались в необходимость добыть нужные для чар предметы. Это раньше, когда теневик был баснословно богат и лично знаком со всеми нужными торговцами, всё могло решиться за пару дней. А сейчас он не только испытывал финансовые затруднения, но ко всему прочему вынужден был действовать крайне осторожно, чтобы случайно не привлечь к себе излишнего внимания.

Собственно, те же обстоятельства существенно осложняли решение и первого вопроса: Хаггар попросту не имел доступа к нужным библиотекам и книгохранилищам, и получить его, не вызвав ненужного любопытства, не мог. Зато умение задавать правильные вопросы и внимательно слушать привело его сюда, где вдали от суеты больших городов коротал свои дни чудаковатый старый сумеречный маг, последний потомок древнего магического рода, захиревшего уже лет сто назад и вот-вот планирующего окончательно сойти на нет.

Кому как не Верасу, потомку подобного же рода, знать, какие сокровища порой встречаются в личных книжных коллекциях таких фамилий!

Новости с родины в эту глухомань докатывались медленно и не всегда, но основные факты Хаггар выяснил ещё до знакомства со стариком-сумеречным, пока скитался по знакомым городам. Король в Рубере окончательно заполучил власть в свои руки и теперь вовсю пользовался ей. Насколько его правление оказалось лучше власти аристократии — Хар судить не брался, да и не интересовали его уже такие вещи.

Кто-то из старших аристократов успел бежать в соседние страны, и их земли разделили между новыми вассалами. Многие погибли, сохранив верность себе, но не короне. А в целом… изменились имена, но сам двор почти не изменился. Разве что пресловутая власть в самом деле сосредоточилась в одних руках. К добру ли, к худу — показать могло только время, и не пара лет, а по меньшей мере десяток. Ждать столько Хаггар уж точно не планировал.

Наследником рода Верас, как и грозился в своё время Гасар Ассай, стал внебрачный сын при регенте-матери, и это известие теневик воспринял с философским безразличием. Прежде мысль об ублюдке-владетеле его бесила, а теперь… очень мало в этом усталом, окончательно зачерствевшем и угрюмом человеке осталось от прежнего Хаггара. Честь рода его больше не заботила, не беспокоила судьба земель и вассалов. Война оставила ему единственную собственность — жизнь, и только это богатство сейчас интересовало мага. Он отдавал себе отчёт, что уже ничего не сумеет вернуть, и… пожалуй, смирился с участью объявленного вне закона преступника. Только повинно идти на плаху всё равно не собирался: единственную ценность он планировал по возможности сохранить.

Мать покончила с собой уже давно, вскоре после казни отца. Не от большой любви, скорее, не пожелала жить с позором и, главное, в нищете. Вряд ли вдову владетеля в самом деле выкинули бы на улицу и заставили побираться, скорее, назначили бы некоторое содержание или отправили в монастырь, но… после драгоценностей и великолепных нарядов, в которых владетельница блистала в столице, согласиться на подобное?! И уж конечно она не стала бы терпеть условия военного лагеря, ссылку и изгнание. Нельзя сказать, что женщина сразу и безоговорочно признала победу короля и не верила в собственного сына и его соратников; совершенно не разбирающаяся в политике и стратегии, она судила по сиюминутной ситуации и тому, кто владел столицей, а столицу венценосец постарался заполучить сразу.

Что стало с его собственной женой, Хаггар не знал. Дошли слухи, что ту вернули отцу, проявившему лояльность к Его Величеству, и молодая женщина повторно вышла замуж, но насколько эти слухи стоили доверия — большой вопрос.

Одинокий скучающий старик встретил странного гостя радушно. Слова теневика, благоразумно скрывшего хорошей маской масштабы своих истинных талантов (учитывая, что маску такую мог разглядеть только маг соизмеримой силы, риск оказался минимальным), что он устал от войны и потому бежал подальше от родных мест, где всё напоминало о том кошмаре, есилец принял благосклонно. Во-первых, подобный сценарий выглядел убедительно без всяких оговорок, а во-вторых… по сути, в этой версии почти не было лжи, которую неплохо чуют любые маги, а уж сумеречные — в особенности.

В итоге старик решил, что угрюмый теневик скрывает какие-то мелкие подробности и, вероятнее всего, является дезертиром, и на том успокоился. Тем более крепкий сильный мужчина вполне пригодился в хозяйстве и — где чарами, где банально руками — оказал хозяину дома существенную помощь. Со светлым или братом по силе, конечно, было бы спокойней, но и такой помощник лучше, чем никакого. Кроме того, старика мучила банальная скука, потому что поговорить на профессиональные темы здесь оказалось не с кем: не считать же достойным собеседником единственного на всю округу посредственного лекаря! А жилец, назвавшийся Гаром, оказался чрезвычайно умным и интересным типом.

Прослышав о появлении теневика, в дом старика потянулись просители. К простому случайному человеку вряд ли пришли бы так быстро, а тут вроде как проверенный: раз уж свой, родной, выросший в этих местах сумеречный спокойно принял гостя, так и простым людям не страшно обратиться.

Несколько лет назад Хаггар разозлился бы от одной только мысли, что он, сильнейший маг современности, займётся уничтожением крыс, насекомых и мелкой нечисти в большой деревне, гордо именующей себя городом. А сейчас он плевал на подобные мелочи. Главное, за это платили деньги, а деньги были ему ой как нужны.

Где-то за месяц к молчаливому нелюдимому пришельцу привыкли и перестали провожать его взглядом: отзывы довольных клиентов стали лучшей рекомендацией.

Ресторанов или даже приличных харчевен здесь не наблюдалось, люди предпочитали есть дома, зато буквально на каждой улочке имелось питейное заведение. Здесь посетителям предлагали немудрёную закуску, особенно голодным могли принести остатки утренней выпечки из пекарни через квартал, но в основном собирались для того, чтобы за кружкой прекрасного молодого вина или чашкой вкусного кофе посидеть в хорошей компании или в одиночестве.

Хаггар пристрастился приходить сюда за тем же. Почему-то здесь, под примитивным навесом, крытым широкими сухими листьями, откуда открывался ласкающий глаз вид на серо-синее спокойное море, ему очень хорошо думалось. Более того, слушая тихий шелест прибоя, быстрый местный говор и пахнущий сохнущими на солнце водорослями ветер, он чувствовал неожиданное умиротворение и покой. Кажется, здешняя размеренная плавная жизнь оказывала на издёрганного уставшего мужчину целительное воздействие.

— Я хочу поговорить с тобой, маг, — нарушил уединение Вераса негромкий голос совсем рядом. Теневик едва не вздрогнул от неожиданности — услышать родную речь здесь он не ожидал — и перевёл внимательный взгляд на незваного собеседника. И совершенно растерялся, обнаружив на том традиционное тёмно-зелёное одеяние жреца Воздающего. Надето оно было на невысокого чернявого местного уроженца лет сорока, не примечательного ничем, кроме живых и пронзительных зелёных глаз — большинство есилцев обладали тёмно-карими, почти чёрными.

«А этому-то что от меня понадобилось?» — Хаггар мысленно ругнулся, а вслух сказал:

— Садись, жрец. О чём же ты хотел говорить?

— Прежде, чем я заговорю, хочу предостеречь тебя от опрометчивых поступков. Выслушай до конца. Я пришёл не с угрозами, да и цели наши совпадают.

— Хватит мутить воду, — скривился теневик. Такое вступление ему не нравилось, но никаких дурных предчувствий служитель Воздающего почему-то не будил. — Говори по делу.

— Во-первых, я знаю, кто ты, темнейший из тёмных магов нашего столетия, — невозмутимо начал жрец. Верас медленно кивнул, но торопиться с выводами в самом деле не стал: если бы собеседник хотел его смерти, он уж точно не стал бы заговаривать первым и открывать карты, так что его как минимум стоило выслушать. — Во-вторых, я знаю, что ты ищешь: ты жаждешь пути и мести.

— И откуда ты это знаешь? — уточнил Хаггар. Поскольку об истинной цели поисков теневика не знал даже хозяин книг, вариант оставался один, но маг предпочёл уточнить.

— Именно оттуда, — уголками губ улыбнулся священник, а глаза его неожиданно озорно блеснули. — Более того, я считаю эту цель более чем достойной и помощи, и поддержки.

— Ты или тот, кому ты служишь? — вырвалось у мага, а брови его непроизвольно взметнулись вверх. Разговор получался более чем неожиданный. На вопрос жрец ответил многозначительной улыбкой, и Верас выразительно хмыкнул. — Вот как. Забавно. И зачем в таком случае нужен я со своими поисками?

— Тот, кого ты ищешь, прячется. Очень хорошо прячется. А на зов своего преданного — последнего преданного! — слуги явится скорее, чем на призыв противника. Кроме того, фигура, разделяющая твои устремления, не имеет права самостоятельно вершить суд над равным, но может вложить клинок в руки достойного.

— Хочешь сказать, я — достойный? — расплылся в ухмылке тот, кого последние годы не называли иначе, как Тёмным Выродком. — Давно я таких слов не слышал.

— Считай это возможностью искупить свою вину, — не растерялся слуга Воздающего. — Более того, если всё получится, тебе помогут найти и тот путь, которого ты жаждешь.

— А что взамен?

— Я же говорил, наши интересы и устремления совпадают, — развёл руками жрец. — Уход вас обоих только на руку всем здешним обитателям.

Мужчины некоторое время мерились взглядами, а потом Хаггар решился и кивнул:

— Я согласен. Что нужно делать?

— Пока достаточно согласия. Ты сам знаешь, маг, что в таких делах спешка только мешает. До встречи.

Теневик кивнул на прощание и проводил уходящего собеседника взглядом и выразительной ухмылкой.

В благородство и человеколюбие богов Хаггар Верас не верил, без подвоха сделка обойтись не могла. Но даже несмотря на это, картина вырисовывалась очень интересная и заманчивая. Высшие сущности не имели права лгать, могли лишь замалчивать детали — в этом сходились решительно все трактаты и легенды о богах. А ещё они не имели права напрямую вмешиваться в разборки смертных, только опосредованно, через руки преданных сторонников.

В общем-то, Хаггар догадывался, где ждать подвоха: во второй части сказанного, в пресловутой помощи с поиском пути. Не исключено, что бог, скажем, попытается убить сделавшего своё дело мага. Или точно знает, что его «орудие возмездия» погибнет в процессе битвы. Но эти соображения мужчину почти не трогали.

Дело в том, что поиски его не приносили результата. Смертные знали о богах слишком мало, чтобы теневик мог найти хотя бы намёк на способ уничтожения божества. Попадались только смутные и наверняка не раз перевранные за тысячелетия легенды о том, что до пришествия нынешнего пантеона боги были другие, но Хаггар не сомневался: прежних «жильцов» подвинула как раз высшая четвёрка и их свита. Не люди.

Маг чувствовал, что копать надо в совсем другую сторону и книги в его деле не помогут. Он уже почти расписался в собственном бессилии, а тут вдруг — этот жрец со своим заманчивым предложением.

Позиция Воздающего тоже была по большей части ясна. Он одновременно чужими руками избавлялся от доставившего массу неприятностей «коллеги», являвшегося бельмом на глазу троих верховных богов, и безболезненно освобождал мир от слишком деятельного смертного. Конечно, самого Хаггара можно было бы безыдейно убить, если бы не одно «но»: сила во многом является частью души, которая после смерти отправится на перерождение в этом же мире. А зачем ждать возвращения пусть сильной, но очень тёмной души, дополнительно замаравшей себя в нынешнем воплощении, гадая, в каком обличье появится она вновь и что принесёт в мир, если можно легко, непринуждённо и по обоюдному согласию окончательно избавиться от этого непредсказуемого опасного фактора?

С этого разговора прошло больше недели — так же легко и незаметно, как прочие дни. Жрец, служивший при местном храме, успешно делал вид, что с магом знаком не ближе, чем остальные местные жители, но Хаггар не торопил и с расспросами не лез. В конце концов, не исключено, что беседовал с ним не слуга, а сам господин…

Следующий разговор состоялся на том же самом месте.

— Здравствуй, маг, — вежливо поприветствовал его зеленоглазый служитель Воздающего.

— Здравствуй, жрец, — со смешком в том же тоне ответил теневик и кивнул на соседний стул.

— Я бы хотел тебя нанять. В храме завелись крысы, которым там не место, а люди говорят, что ты с этим можешь помочь.

— Могу, — не стал отпираться маг, гадая, всерьёз его сейчас просят разобраться с грызунами, или собеседник решил разбавить скучные будни игрой в шпионов. — Когда?

— Было бы неплохо прямо сейчас.

Как показала практика, Хаггар не угадал: жрец решил совместить два полезных дела. То есть крысы в самом деле завелись, но под предлогом борьбы с грызунами мужчины поговорили и о более важном. А вернее, собрались вывести вместе с крысами кое-кого ещё.

Несмотря на красивые слова про меч, вложенный в руку смертного, никаких божественных сил или чудо-оружия Верасу никто не предложил. От него вообще в итоге мало что зависело, маг выступал скорее приманкой, чем убийцей, но даже роль посредника его полностью устраивала.

План оказался прост, и этим понравился теневику особенно. Как объяснил жрец, действующий храм враждебного бога-антагониста — лучшая ловушка для любой подобной сущности, нахождение в таком месте здорово ослабляет и лишает защиты. Понятно, что не навсегда, а только на короткое время, но и без того пребывающему не в лучшей форме Незримому, оставшемуся без большинства своих последователей, а значит, и сил, этого должно было хватить. Точнее, хватить жрецу, который собирался нанести единственный удар.

Сам же Хаггар должен был приманить Незримого обещанием жертвы (роль которой исполнял всё тот же жрец), а потом — стоять в сторонке и не мешать. На вопрос мага, так ли глуп грозный бог, чтобы являться на чужую территорию, служитель Воздающего только отмахнулся. Мол, когда заметит, поздно будет рыпаться. На этом месте задавать вопросы теневик прекратил и занялся подготовкой к ритуалу.

Приметный зелёный мрамор алтаря накрыло серое полотнище, похожее на погребальный саван. Статую Воздающего накрыл извлечённый невесть откуда старый пыльный чехол. Потушенные светильники и закрытые ставнями окна окончательно превратили светлое нутро храма в подобие дикой пещеры. Теперь полумрак рассеивали только несколько витых восковых свечей в ключевых точках ритуального рисунка. Помещение заполнял приторный тяжёлый запах благовоний, от которого жрец брезгливо морщился, а Хаггар чувствовал себя не то во сне, не то в бреду. Он давно уже проклял своё знакомство с богом смерти и не думал, что когда-нибудь вновь примет участие в таком ритуале.

Внимательно оглядев плоды трудов мага, служитель удовлетворённо кивнул, нарисовал неподалёку от узора круг, в центре которого размещалась непонятная сложная закорючка, и проинструктировал:

— Когда закончишь призыв и он явится, стань в этот круг. Если, конечно, не хочешь попасть под горячую руку.

— Спасибо за заботу, — с лёгкой иронией отозвался теневик. — Что это за символ и как он меня защитит?

— Это имя бога, здесь и сейчас это — лучшая защита, — вернул иронию собеседник. Заметив быстрый жадный взгляд, брошенный магом на символ, весело добавил: — Даже не пытайся запомнить, для этого нужны годы тренировок. Хотя… попытаться как раз можешь.

С этими словами он выудил откуда-то небольшую баночку с тёмной краской, цвет которой при скудном освещении определить не получалось, но вероятнее всего — тёмно-зелёный, и начал рисовать узоры и знаки прямо на сером полотнище, накрывающем алтарь. Уточнять, для чего это нужно, Хаггар опять-таки не стал.

Имена богов — табу для смертных. О них ходит много легенд от страшных до смешных, и наиболее популярно среди них мнение, что знание имени даёт власть над сущностью.

От этих мыслей теневик, впрочем, отмахнулся и разрешение жреца проигнорировал. Даже если удастся запомнить, даже если удастся повторить — зачем? Да, власть над вершителями судеб казалась заманчивой, но вряд ли божество проглотит такое оскорбление, а обмануть бога… Хаггар трезво оценивал собственные силы и понимал, что получится это в лучшем случае один раз, расплата же будет жестокой. И кроме того, он ведь в самом деле хотел покинуть этот мир, как страшный сон забыть Незримого и… да можно вообще всё забыть!

Закончив свои художества, слуга Воздающего кивнул магу и сам улёгся поверх узора. Выглядел он при этом настолько невозмутимо-безмятежным, будто планировал выспаться в собственной постели. Верас молча и размеренно приступил к ритуалу, пытаясь за этим автоматизмом спрятать подлинные эмоции.

А было теневику здорово не по себе. Тревожно было. Даже понимая настоящую цель нынешнего представления, он очень не хотел вновь обращаться к Незримому. Во время войны мужчина пообещал себе, что эта страница жизни в прошлом. Он не боялся бога — он вообще, кажется, не умел по-настоящему бояться — и не страх заставил его тогда предать покровителя, а пресловутое осознание: слишком высокую цену берёт Незримый за то, что даёт. Не во время ритуала жертвоприношения, а после, вот в этой войне всех против всех. Маг наконец сообразил, для чего всё это требовалось богу, и такой расклад ему не понравился.

Хаггар не изменил самому себе и по-прежнему считал себя стоящим выше других (увы, для подобного самомнения у него имелись вполне объективные основания), но понял… наверное, цену человеческой жизни как таковой. На многочисленных примерах осознал, что даже один простой смертный, не одарённый магически и, может, даже полуграмотный, в нужное время и в нужном месте способен решить исход целого боя. Столкнулся с чужим упрямством и отчаянным желанием жить; с примерами подлинной благородной жертвенности, на которую сам он способен не был, но которую по крайней мере осознал и научился уважать.

Можно сказать, война вытряхнула Вераса из привычной прочной и уютной раковины, в которой тот находился прежде и где решительно всё следовало его желаниям. Война плевать хотела на стремления и недовольство одного мага, походя смешала того с грязью и разрушила его жизнь — так же, как тысячи других, — наглядно продемонстрировала, что есть силы, перед которыми равны и одинаково бессильны все смертные. Это ощущение Хаггару не понравилось, а урок он выучил хорошо. Может, пока не всё до конца осознал, но — уже изменился.

Пока разум метался, руки повторяли когда-то отточенные до автоматизма движения, а с губ сами собой срывались нужные слова. Кажется, даже если бы маг захотел вдруг прерваться, остановить обряд, он бы не сумел этого сделать — привычка ли его вела, или чья-то воля?

И Незримый действительно пришёл на зов. Как всегда, возле алтаря ничто на первый взгляд не изменилось, но появилось ощущение присутствия. На Хаггара дохнуло потусторонним холодом, пробравшим до костей, сердце застучало тише и медленнее, будто боялось быть услышанным.

Геройствовать и глупить маг не стал, сделал, что велели: шагнул в небольшой круг, отмеченный именем Воздающего. В этот же момент жрец плавно сел, и стало видно, что знаки под его спиной налились плотным зелёным светом.

А дальнейшие события человек наблюдать уже не мог — они происходили в сферах, недоступных восприятию смертных, — зато чувствовал отголоски этого столкновения. Сначала его заполнила чужая ярость — разрушительная и настолько сильная, что от неё перехватило дыхание. А потом пришла чужая же боль.

Может, жрец обманул, и круг не защитил? Или защитил, и без него нечеловеческие эмоции и чувства просто выжгли бы неспособный принять их разум? Сейчас Хаггар об этом не думал, он изо всех оставшихся сил пытался остаться на месте и не сойти со сложного символа.

Потом боль схлынула, мага едва коснулось ощущение чужого удовлетворения, любопытства, чего-то похожего на насмешку — и мир, повинуясь приказу свыше, отторг его, как организм отторгает нечто чуждое и инородное.

Ничто истончалось. Оно вдруг стало прозрачным и рыхлым, лёгким, невесомым. Мутная покрытая трещинами ледяная корка, за которой смутно виднелись очертания чего-то нового, таяла на глазах. Он далеко не сразу сумел осознать это, и ещё дольше пытался понять, что это значит. И даже ещё толком не разобрался, но всем существом — тем, что от него осталось — рванулся вперёд. Ему вдруг стало плевать на боль, на все страхи и воспоминания. Откуда-то взялись силы на этот последний рывок, самое трудное, самое болезненное последнее усилие.

Плевать, что будет там, впереди: что-то не может быть хуже, чем Ничто. Плевать, как его там встретят, что скажут и скажут ли вообще: проводы и дорога получились несравнимо хуже. Главное, дышать. Чувствовать. Не болтаться где-то вне времени и пространства, не ждать каждое мгновение удара, не бегать и не прятаться. Быть живым. Быть… не одному. Быть… нужным?

Впрочем, обо всём этом Он не думал. Эти мысли на уровне ощущений бились где-то там, внутри, а всё сознание сосредотачивалось на движении. Он стряхивал с себя липкие обрывки Ничто, отдирал вместе с кожей и отшвыривал прочь, уже вовсе не обращая внимания ни на какие неудобства. Он наконец-то нашёл мир, готовый пригреть измученного бродягу, и… родился.

 

Часть вторая

Новые люди

Очнуться заставили прикосновения. Бережные осторожные прикосновения тонких женских пальцев. Он пока ещё не осознал себя, мысли ещё не заполнили голову, но вот это понимание — что пальцы женские — оказалось удивительно отчётливым. Они то щекотно очерчивали скулы, то перебирали волосы, то мягко скользили по груди, и это ощущение было настолько приятным, что просыпаться дальше совершенно не хотелось.

Но следом пришли запахи. Одуряющий горько-сладкий дух близкого влажного леса с кислым привкусом ржавого железа, почти заглушающий ещё один тонкий тёплый аромат, описать который никак не получалось, но он однозначно казался приятнее. Кажется, так пахла эта самая женщина.

Потом слух уловил шелест, пронзительные крики каких-то птиц — и Хаггар открыл глаза. Низко нависающий тёмный потолок пестрел дырами, прикрытыми чем-то бесформенно-лохматым — наверное, листьями или травой.

Сознание возвращалось неохотно, малыми частями. Мужчина вспомнил своё имя, смутно осознал какие-то обрывки прошлого. Будто бы он куда-то шёл, откуда-то убегал, пытался с чем-то расстаться и что-то сделать; но все эти мысли казались настолько незначительными, что обдумывать их не хотелось. Гораздо сильнее хотелось понять, что происходит в настоящий момент.

Взгляд скользнул вбок — и он обнаружил ту, чья рука его разбудила. Женщина, на коленках сидевшая рядом, оказалась молодой и, пожалуй, красивой. Своеобразной, кажущейся на его взгляд непривычной и необычной, но привлекательной. Круглое лицо в обрамлении пушистых светло-рыжих волос, собранных в две толстых косы, перевитых тонкими шнурками. Лоб пересекала узкая повязка, с которой с одного бока свисала гирлянда из перьев и каких-то сушёных разноцветных ягод. Между повязкой и бровями тянулась полоска из нарисованных белых точек. У женщины — или девушки? — оказался чуть курносый аккуратный носик, усыпанный веснушками, полные красивые губы и большие ясные зелёные глаза. Падающий откуда-то сбоку косой луч света, пронизывающий полумрак, как раз подсвечивал её лицо, позволял разглядеть подробности, но саму незнакомку почему-то совсем не беспокоил.

— Привет, — проговорила она и улыбнулась. Голос звучал тихо, мягко, вкрадчиво, а улыбка оказалась очень искренней и заразительной, необычной: улыбалось всё лицо сразу, не только губы, но и весёлые искорки в зелёных глазах, и щёки с небольшими ямочками, и даже выразительные рыжие брови. Хаггар пришёл к выводу, что подобных улыбок не видел уже очень давно — если вообще видел! — но улыбаться в ответ не стал. Наоборот, озадаченно нахмурился и попытался сесть: непонимание происходящего всё больше тревожило.

— Где я? — голос прозвучал хрипло и слабо, в горле тут же запершило. — Как я сюда попал? Кто ты?

— Ты в Красном Панцире, — пояснила девушка, почему-то по-прежнему не отнимая одну ладонь от его груди, а второй — придерживая за плечо. — Я нашла тебя и принесла сюда, чтобы выходить. Я — шаманка, меня зовут Брусника, для знакомых — Руся. Не вставай, ты ещё очень слаб, тебе надо отдыхать.

— Я не чувствую слабости, — возразил он.

— Потому что я рядом и даю тебе силы, — терпеливо и мягко, будто разговаривала с ребёнком, проговорила она. И, видимо, для наглядности, отняла руки.

Пару мгновений мужчина ещё сидел, но потом в глазах вдруг потемнело, накатила предобморочная дурнота и слабость. Правда, упасть обратно он не успел, шаманка Брусника подалась вперёд, обхватила его одной рукой поперёк туловища, а второй — поверх плеча, накрыв ладонью шею, и тихо что-то прошептала, уткнувшись носом ему в ключицу. Хаггар машинально ухватился за неожиданную опору, но тут же почувствовал, что опять может сидеть самостоятельно.

Через пару мгновений мужчина вновь почувствовал себя здоровым, недавняя слабость окончательно отступила. Правда, высвобождаться из рук шаманки он не спешил. Во-первых, доказательство оказалось убедительным, и этому ощущению бодрости он уже не верил, а во-вторых… девушку было попросту приятно обнимать. Прикосновение тёплого женского тела, пусть и отделённого грубой тканью её одежды, будило смутные приятные воспоминания и непонятные пока ощущения. И вместо того, чтобы мягко отстраниться и продолжить расспросы, он задумчиво провёл ладонью по спине Брусники, наткнулся на край недлинной рубахи, заканчивающейся на талии, и столь же медленно провёл ладонью вверх, но уже по тёплой коже женщины. От прикосновения шаманка в первый момент вздрогнула — видимо, от неожиданности, — а когда на её спине оказались обе ладони мужчины, вдруг весело рассмеялась, разомкнула объятья и настойчиво надавила ему на плечи, заставляя лечь обратно.

— Ты сначала выздоровей, — весело заметила она, когда он нехотя подчинился. — Ты помнишь, как тебя зовут?

— Хаггар, — ответил он. — Или коротко — Хар. Кажется, это единственное, что я помню…

— Ты был очень истощён и измучен, нужно прийти в себя и набраться сил, тогда и память восстановится, — спокойно пояснила Брусника. — Хаггар, — тихо повторила она, будто пробуя на вкус, и нахмурилась: — Злое имя. Звучит как буря: хаг-гар-р! Что это значит? Почему тебя так назвали?

— В честь отца, — неожиданно для самого себя вспомнил он, хотя образ того самого отца и иные подробности жизни по-прежнему ускользали.

— Вот видишь, ты начинаешь вспоминать, — заметила женщина, на мгновение просветлев лицом, но потом вновь сдвинула брови и вернулась к предыдущей теме. — Нельзя называть чужим именем, тем более — знакомого человека, тем более — близкого! Как шаманы твоего рода могли такое допустить?

— Не знаю. Не помню, — поправился он. — Почему — нельзя?

— Чужое имя лишает человека его собственной судьбы, — хмуро пояснила она. — Это жестоко. Твой отец чем-то обидел маму и твой род?

— Не знаю, — медленно качнул головой Хаггар, — мне кажется, здесь что-то другое. По-моему, до сих пор я не слышал, что так делать нельзя.

— Наверное, ты из какого-то очень дикого места, и у вас нет хороших шаманов, — в конце концов решила она. — Может быть, именно поэтому ты оттуда и ушёл.

— Может, там просто другие обычаи? — со смешком уточнил мужчина и, не удержавшись, прикрыл глаза, расслабляясь и наслаждаясь осторожными нежными прикосновениями: Брусника продолжила мягко гладить его грудь. Правда, сейчас он склонялся к предположению, что в этом действии есть какой-то другой, неочевидный и более важный смысл, чем думалось поначалу, но менее приятным от этого оно не становилось.

— Обычаи обычаями, но почему тогда они тебя не вылечили?

— А если я пострадал уже после того, как ушёл?

— Тогда ты ушёл очень давно, — задумчиво протянула она и пояснила: — Шрамы были старые, несвежие, но глубокие. Странные, я не могу понять, от чего. То есть некоторые явно от огня, а вот остальные… Но они пройдут, не волнуйся.

Хаггар молча открыл глаза и медленно поднёс руку к лицу. Он помнил бугрящиеся полосы на руках и точно знал, что их невозможно свести, но оказалось, что предположение это ошибочно: на месте шрамов оставались сейчас едва заметные белёсые пятна.

— Как и почему ты это сделала? — озадаченно спросил мужчина.

— Как обычно. Тело сильное, крепкое, если его попросить — оно само может справиться, — пояснила Брусника. — А почему… неужели они были тебе нужны?

— Не думаю, — тихо хмыкнул Хар. Сказанные женщиной слова ничего не прояснили, но настаивать на подробностях он пока не стал.

— Вот и я так решила, — удовлетворённо протянула шаманка. — Ты красивый, зачем портить?

— Красивый? — растерянно переспросил мужчина. Почему-то это слово в его представлении очень плохо сочеталось с ним самим.

— Очень необычный, но красивый, — подтвердила она. — Ты мне понравился, так что я спрятала тебя здесь.

— Спрятала? От кого? — совсем уж потеряв нить разговора, пробормотал Хаггар. Он почти не помнил свою жизнь, но точно знал, что, даже восстановись память сейчас полностью, прояснить ситуацию это не поможет. Здесь было что-то принципиально непонятное, глубоко чуждое.

— От своих. Вне времени кочевья чужак — большая удача. Новая кровь, огромное благо, а ты настолько необычный и странный, очевидно — пришёл откуда-то из очень дальних мест. Я никогда не видела никого с такими тёмными волосами и тёмными глазами. Я хорошая шаманка, земля меня любит, но мне уже много лет, а до сих пор нет ни одного ребёнка. Вряд ли мне бы позволили заниматься тобой, нашли бы других — моложе и… здоровее, чтобы ты выбрал кого-то из них, — она с тяжёлым вздохом сложила руки у него на груди и устроила на них подбородок. — Я, конечно, не права, нельзя было лишать тебя выбора, но ты мне правда очень понравился.

Женщина ещё раз вздохнула и замолчала, а Хаггар не спешил задавать вопросы, он пытался переварить сказанное. Почему-то слова и позиция собеседницы вызывали внутреннее отторжение, даже почти отвращение, и он никак не мог понять, с чем именно оно связано. Но готов был поклясться: его расстраивает совсем не тот факт, что его от кого-то спрятали и чего-то там лишили.

— Почему я нормально себя чувствую только тогда, когда ты ко мне прикасаешься? — уточнил он наконец, предпочтя сменить тему. Кажется, Бруснике этот вопрос пришёлся гораздо больше по душе, потому что ответила она с куда большим энтузиазмом. Или, скорее, женщину порадовало отсутствие у находки возмущения из-за её самоуправства.

— Ты почему-то совсем не хочешь сам брать силу у Леса, — охотно пояснила шаманка. — Как будто не умеешь, или как будто он сам отказывается тебя питать, я прежде такого никогда не видела! А вот так, через прикосновение, получается. Без неё же твоё выздоровление очень затянулось бы. Ты и так уже больше луны пролежал здесь, и поначалу был совсем бледный и холодный, почти мёртвый. Не знаю уж, что такое с тобой случилось…

— Луна… это сколько? — уточнил Хаггар.

— Это кулак кулаков и ещё несколько дней.

— Кулак? — переспросил мужчина, опять сфокусировав взгляд на собеседнице. Та красноречиво продемонстрировала ему растопыренную ладонь. — Долго, — наконец, сформулировал он, с трудом произведя вычисления. — Спасибо.

— Не за что, — удовлетворённо улыбнулась та. — Ты, главное, совсем выздоравливай. А пока лучше поспи, во сне легче набираться сил.

Спорить с ней мужчина опять не стал. Отчасти понимал справедливость сказанного, а отчасти сама шаманка смухлевала: найдёныш почему-то совсем не сопротивлялся её воздействию, как будто не замечал, поэтому усыпить его оказалось удивительно легко. Сон действительно был ему полезен, а ещё он позволял самой Русе хорошенько подумать.

Хаггару она сказала чистую правду, он действительно очень ей понравился, с первого взгляда. Большой, сильный… то есть пока не очень сильный, но когда выздоровеет и окончательно придёт в себя — точно будет, это легко читалось по гармонично развитой мускулатуре и крепкому костяку. Ещё Бруснику привлекали его волосы: странно тёмные, густые, жёсткие, с тонкими серебристыми ниточками. Забавляло полное отсутствие волос на теле — такого она прежде тоже не встречала. И глаза у него оказались удивительные, под стать всей остальной странной внешности: тёмные и глубокие, как омут в лесном озере.

Но внешность всё-таки ерунда, это не главное. Главное… Руся кожей ощущала дремлющую в нём силу, манившую, как пламя манит мотыльков. Глубокую и загадочную, как мрак безлунной ночи в глухом лесу, только ещё глубже и гораздо, гораздо больше. Как ночное небо с крошками небесного света на далёком дне. Шаманка никак не могла подобрать слова, чтобы описать собственные ощущения, от которых по спине пробегали мелкие щекотные мурашки, и это ей очень нравилось.

Кажется, именно эта сила не позволяла мужчине просто так принять силу Леса, но подобное было женщине только на руку: она могла со спокойной совестью находиться рядом с ним, прикасаться, разглядывать и пытаться разгадать его природу. Только имя его ей не понравилось, и она решила во что бы то ни стало подобрать для него новое. Старое в самом деле напоминало ворчание грома, а с грозой у женщины были совершенно особенные отношения: она панически боялась этого явления. Пыталась держать свой страх в себе, потому что нельзя шаманке бояться даже разгневанной Матери-Природы, но всё равно боялась.

Брусника ощущала, что её находка вот-вот очнётся, но всё равно пробуждение Хаггара оказалось неожиданным, и теперь она не знала, что делать. Он, конечно, пока не проявил недовольства, но… так ли будет завтра, когда мужчина ещё окрепнет и, наверное, окончательно придёт в себя?

Про себя Руся тоже рассказала всё более-менее честно. Её уважали как талантливого шамана, но каждый период кочевья, каждая весна всё больше убеждали сородичей, что что-то с ней не так. Симпатичная, улыбчивая, она привлекала мужское внимание, но… толку с этого внимания не было никакого. Красивый, но бесполезный пустоцвет.

Признаться честно, саму женщину хоть и раздражали сочувственные взгляды, но до недавнего времени подобное отношение её совершенно не задевало. Только раздражало, и поэтому Руся мало времени проводила в поселении, много бродила по окрестностям, собирала ценные редкие растения.

А вот сейчас, сидя рядом со спящим мужчиной, она ощущала глухую злую жадность и понимала, что так просто эту находку никому не отдаст. Ну и пусть он чужак, и тем особенно ценен. Обойдутся! Он ей самой пригодится! В конце концов, это именно она его нашла и спасла, целую луну выхаживала, заботилась о нём и поддерживала своей силой, и не считаться с этим остальные не смогут!

И вообще, может, это не у неё со здоровьем проблемы, иначе вряд ли Лес бы настолько хорошо её принимал и слушал. Может, всё дело в этих мужчинах, ни один из которых ей по-настоящему не нравился, и даже если бы кто-то из них вдруг предложил ей составить пару, она бы отказалась, и именно поэтому с ними ничего не получалось.

А если нет, и проблема как раз в ней самой… она всё равно его вот так просто никому отдаст.

Брусника уже привычно устроилась у Хаггара под боком на узком лежаке, сплетённом из травы и накрытом некрашеным полотнищем: она старалась побольше времени проводить с ним, продлевая контакт, чтобы находка поскорее выздоровела. Когда мужчина с тихим ворчанием повернулся набок, во сне обхватив шаманку обеими руками, она в первый момент растерялась, но потом расслабилась, с удовольствием прислушиваясь к новому ощущению.

«Мой», — окончательно решила женщина, наслаждаясь окутавшим её запахом, непонятным умиротворением и тяжестью мужской руки.

А что у этого объекта собственности утром может обнаружиться мнение, не совпадающее с вердиктом Брусники — так это всё мелочи. Мужчины бывают сильные, упрямые, даже строптивые и властные, но в конечном итоге в природе всё равно выбирает женщина. Она просто позволяет мужчине думать, что это он её завоевал.

Наутро же Руся, обычно встающая с рассветом, всё бессовестно проспала. То есть она как обычно проснулась вместе с солнцем, и даже сделала над собой усилие и попыталась осторожно выбраться из уютных объятий Хаггара, но тот издал раздражённый звук, напоминающий волчье ворчание, и прижал убегающую грелку покрепче, так что та даже сдавленно пискнула от возмущения. Не помогло, пришлось замереть и дождаться, пока тот снова расслабится. Вторая попытка также не увенчалась успехом, а на третьей женщина и сама не заметила, как вновь уснула.

Так что Хаггар имел удовольствие не просто проснуться к полудню в почти полном сознании, но сделать это с умиротворённо сопящей шаманкой в охапке.

Прошлое помнилось не вполне ясно, через какую-то пелену, но тем не менее мужчина прекрасно осознавал, кто он такой, откуда и почему пришёл сюда и даже примерно догадывался, что пресловутое «сюда» представляет собой тот самый другой мир, в который он стремился сбежать. Воспоминания о пути сюда, то есть о пребывании в Междумирье, сохранились обрывочные. При мысли об этом накатывала непонятная тяжёлая тошнота и отзывалась болью в подвздошье.

Сегодня, через призму памяти и знаний, полученных на родине, вчерашние откровения шаманки о Лесе, который не желает его поддерживать, оказались простыми и понятными: он теневик, стихия земли и жизни (вряд ли этот самый Лес состоит из чего-то другого, верно?) в самом деле не имеет к нему никакого отношения, а вот пропущенная Брусникой через себя, энергия эта усваивалась вполне органично.

Родные, близкие силы — смерть и хаос — здесь тоже, к счастью, имелись, вот только ощущались странно. Если дома каждая сила напоминала реку или хотя бы ручей — стремительный, упругий, заполняющий любую подставленную ёмкость, то здесь это было скорее стоячее тягучее болото, и для того, чтобы зачерпнуть из него, требовалось приложить некоторые сознательные усилия. Проще говоря, резерв не восстанавливался самостоятельно, это был процесс, требующий постоянного внимания. Маг с иронией подумал, что по ошибке попал в рай для светлых: стихийных сил тут как раз имелось в избытке, и они так и напирали со всех сторон, чуть только в уши не затекали.

Судя по внешнему виду, словам и поведению его спасительницы, населяли это место вполне понятные люди, вот только, мягко говоря, не слишком цивилизованные, если совсем честно — откровенно дикие. Один счёт на пальцах чего стоил! Да и фраза про «кочевье» не добавляла аборигенам в глазах теневика очков. Но с другой стороны, как целительница эта маленькая шаманка почти гениальна, пусть и методы у неё какие-то непонятные. Походя залечить шрамы от гремучего железа — это дорогого стоит!

Но даже несмотря на все эти мысли, на осознанные наконец слова женщины о том, какую «пользу» может принести местному племени чужак, несмотря на мутные перспективы и полное отсутствие ответа на вопрос «А что делать дальше?», настроение у Хаггара оказалось отличное. Он достиг своей цели, это главное. Он сумел выжить!

Здесь нет Незримого, нет старых врагов, нет необходимости прятаться, и это главное. А все остальные проблемы стоит решать по мере их поступления.

Маг решил, что пока стоит осмотреться и внимательно изучить этот мир — начиная, например, со странной жестяной ржавой будки, в которой он проснулся, — и только потом уже строить планы на отдалённое будущее. Во-первых, окружающая реальность вызывала сейчас гораздо больше интереса, чем далёкое будущее, а во-вторых, глупо строить планы, основываясь на каких-то фантазиях и ничего не зная о мире.

Хаггар собрался подняться, но вовремя вспомнил, чем это закончилось вчера, и решил не торопиться с оценкой собственного самочувствия, дождавшись прежде пробуждения спасительницы.

Маленькая — а Брусника, кажется, была весьма миниатюрной особой, вряд ли достававшей макушкой магу выше плеча — шаманка вызывала у мужчины странные эмоции: ему почему-то становилось смешно от одного взгляда на неё. До крайности забавляли и растрёпанные перья в волосах, и примитивные рисунки на коже, и прямолинейное заявление о том, что «его не хотели ни с кем делить».

Да и не только они, весь этот странный дикий мир с его первобытными порядками и неподвижным, никому кроме него не нужным источником силы хаоса вызывал непонятное веселье. Хаггар чувствовал себя немного пьяным, и пьянило его главным образом осознание единственного факта: он выжил. Назло всему, включая самого себя.

Мужчину начало покусывать за пятки нетерпение и здорово подзабытая уже жажда деятельности, в юности толкавшая на сумасбродные поступки. А Брусника при этом продолжала сладко сопеть, даже не подозревая, что своей безмятежностью уже начинает раздражать мага, неожиданно обзаведшегося потерянным было шилом в известном месте. Он уже собрался потрясти соседку по кровати за плечо, но та вдруг сонно буркнула что-то во сне, ещё крепче прижалась к нему и даже бесцеремонно закинула ногу на его бедро. Это движение, а также пощекотавший ноздри тёплый запах золотисто-рыжих волос неожиданно для самого мага, но по факту вполне закономерно, подтолкнули мысли Хаггара в совсем другую сторону. Он вдруг вспомнил, что женщины у него не было эдак с начала войны…

Хар так и не сумел побороть брезгливость в этом вопросе. Он научился есть пищу, отвратительную на вкус и вид. Научился спать на любой поверхности и в любых условиях. Научился ценить одежду уже за одну её целостность, а не за качество ткани, подходящий цвет или фасон. Но так и не научился видеть женщин в доступных деревенских девках и уж тем более — полковых проститутках. Искать же и уговаривать недоступных… прямо скажем, ему было не до того.

Насилие же, с помощью которого некоторые мужчины на войне решали свои проблемы, магу откровенно претило. Да, у него имелась масса недостатков, он умел быть жестоким и часто бывал таким, но никогда в жизни ему не доставляла удовольствия примитивная физическая победа над заведомо гораздо более слабым противником. При необходимости убить или уничтожить такого он мог, но именно по необходимости, а никак не для собственного удовольствия.

Хаггару Верасу и без этого хватало поводов и возможностей для самоуважения и самоутверждения, другого же смысла в подобных… контактах мужчина не видел вовсе. Опытная дорогая шлюха, красивая горячая любовница — с такими можно удовлетворить желания, коснуться каждой грани чувственного наслаждения, полностью расслабиться и выкинуть из головы лишнее. А заплаканная, насмерть перепуганная трясущаяся девица… нет уж, это даже хуже доступных облезлых потаскух.

А когда война кончилась, извечная усталость и сосредоточенность на собственном выживании и вовсе не способствовали возникновению подобных потребностей.

Сейчас же он почувствовал возбуждение. Всё-таки, миниатюрная шаманка была хороша. Может, она и не относилась к тому типу женщин, который Хаггар обычно для себя выбирал, но внимание привлекала и будила интерес вполне определённого рода. Женственная фигура со всеми положенными природой и приятными мужскому глазу выпуклостями, аппетитные полные губы, пахнущая летним лугом кожа, покрытая ровным золотистым загаром…

Но главное, было в ней нечто такое, чего маг прежде в женщинах не встречал — наверное, потому, что все прошлые его любовницы являлись продуктом своего мира, привычной морали и правил. Внутренняя, природная чувственность и открытость. Пока Хаггар не мог поручиться за достоверность этих предположений — всё-таки, выводы он делал на основе мелких деталей и ощущений — но был вполне готов проверить на практике. А главное, уже по-настоящему хотел проверить.

Он понимал, что ведёт себя сейчас не самым умным образом. Находится непонятно с кем непонятно где, ничего не знает о местных обычаях и традициях, и вообще здорово рискует, но… думать головой ему в этот момент уже не хотелось. Причём не только и не столько из-за тянущего чувства возбуждения, сколько из-за не проходящего опьянения жизнью. Не хотелось думать, решать, что-то планировать и загадывать на будущее, искать какие-то ответы и подбирать к ним вопросы; хотелось просто чувствовать себя живым, на самом примитивном физиологическом уровне. Доказать самому себе, что выжил, что победил, что действительно достиг цели. В конце концов, если бы эта дикарка действительно хотела сделать ему что-то плохое, возможностей у неё было великое множество!

Его ладонь скользнула под её рубашку, и мужчина прикрыл глаза, наслаждаясь ощущением: тёплая, гладкая, нежная кожа, не знавшая прикосновений тугого и тесного нижнего белья, не закованная в условности плотных корсажей и не укутанная слоями лишней ткани.

Потом рука его двинулась вниз, огладила стройную талию, накрыла упругую ягодицу, обтянутую узкими штанами из грубого полотна, прижала бёдра женщины ещё ближе. В полусне шаманка что-то сонно мурлыкнула, потянулась ближе, уткнулась носом в его шею. Посчитав это хорошим знаком, Хаггар продолжил неторопливо оглаживать и исследовать ладонью изгибы стройного тела. Брусника упрямо не желала просыпаться, но при этом с удовольствием изгибалась под его рукой, отвечая на прикосновения, и это мужчину тоже забавляло.

Наконец, такая игра ему наскучила, и он мягко опрокинул женщину на спину, получив тем самым гораздо больше пространства для манёвра. Например, теперь он мог сжимать и гладить полную грудь, а ещё сумел наконец попробовать терпкий вкус кожи рыжеволосой дикарки, языком и губами лаская шею и ключицы в глубоком вырезе рубашки.

— Ты точно уверен, что достаточно восстановился? — тихо спросила шаманка. И главное, никакого неудовольствия в её голосе не звучало, а запутавшиеся в волосах мужчины тонкие пальцы говорили гораздо понятней любых слов.

— Ты же сама говорила, что нужен физический контакт, — со смешком заметил он, задрал свободную рубашку до подмышек и ладонь на груди женщины сменили губы. — Вот я и обеспечиваю наиболее плотный, — добавил, щекоча дыханием нежную кожу. Брусника опять что-то невнятно буркнула в ответ и с тихим вздохом потянулась навстречу губам, поймавшим тёмную вершинку. Больше женщина сомнений не выказывала.

Подобное пробуждение оказалось для шаманки полной неожиданностью. Ей и самой было очень любопытно узнать, какой он, и она подумывала соблазнить свою находку — потом, чуть позже, когда он в самом деле восстановится и придёт в себя. Но вот так поменяться ролями, да ещё на второй день после его пробуждения… Впрочем, жаловаться женщина не стала. Для очистки совести поинтересовалась самочувствием чужака, а потом расслабилась, полностью уступив инициативу так жаждущему её мужчине. И не прогадала.

Мужчин у Брусники было… достаточно. В её почти кулак полных кулаков лет у неё было чуть меньше двух кулаков мужчин. Весной, на переломе дня к росту, в сезон кочевья, когда общины снимались с насиженных мест, чтобы найти друг друга, освежить кровь, а потом перебраться на новое место, чтобы дать прежней земле отдых, любая девушка, достигшая зрелости и почувствовавшая зов весны, могла присоединиться к играм — соревнованиям в разных умениях и талантах — и выбрать себе мужчину. Или двух. Или трёх. Или даже десяток, главное, чтобы всех всё устраивало. Кто-то на таких играх старался найти себе постоянную пару, кто-то стремился нарезвиться впрок — следующее массовое сборище обычно происходило в конце тёплого времени, кто-то вовсе уходил из своего рода в какой-то другой.

В играх не участвовали только семейные — те, кто решался составить пару, делали свой выбор на всю жизнь. В идеале, конечно; порой выбор оказывался неудачным, и такие люди предпочитали разойтись, но подобное случалось достаточно редко. А вот одинокие свободные члены общины могли развлекаться, как заблагорассудится, помня только одно табу: никаких контактов с родственниками! Шаманы, прекрасно чувствовавшие такое родство, за нарушение главного запрета по голове не гладили, а детям подобных связей не позволяли появиться на свет.

На Бруснику весна действовала как-то вяло. То есть, глядя на взбудораженных и оживлённых сородичей, она тоже как будто заражалась всеобщим весенним безумием, неизменно выбирала кого-то из хвалящихся своей силой или другими достоинствами мужчин и проводила с ним некоторое время, а потом уставала и от него, и от людей в целом.

Осень, начало холодного времени, на неё не действовала вовсе, осенью ей особенно хотелось наслаждаться общением не с людьми, а с лесом.

Подруги потом делились впечатлениями, с восторгом обсуждали подробности, восхищённо закатывали глаза и едва не мурлыкали от удовольствия. А Руся обычно молчала, потому что особенного восторга у неё такие развлечения не вызывали, и один мужчина на её взгляд мало отличался от другого. Может, она что-то сама делала не так, или с выбором ей стабильно не везло — непонятно. Шаманка вздыхала, махала рукой на глупые мысли и уходила в лес заниматься своими делами. Лес и Мать-Природа никогда её не разочаровывали.

Так вот, в это утро Брусника окончательно решила, что ей просто не везло. Потому что этот чужак с грозным именем оказался совсем не таким, как прежние, а именно таким, о котором действительно можно рассказать с восхищением. Правда, рассказывать кому-то женщина ничего не собиралась. Это утро лишь дополнительно укрепило предыдущий вывод. «Моё!» — решительно утверждало всё её существо, и делиться с кем-либо даже впечатлениями о своей находке Руся не собиралась.

Хаггар поначалу не торопился, но чем дальше, тем труднее давалась ему эта неспешность. С каждым прикосновением, с каждым снятым предметом одежды самообладание мужчины заметно таяло. И если поначалу ласки его походили на неторопливое изучение гибкого тела маленькой шаманки, то когда она осталась в его руках одетая лишь в свою повязку с перьями на голове и ряды браслетов на предплечьях, осталась только страсть.

Впрочем, к тому моменту Брусника и сама уже дрожала от возбуждения, жадно льнула к его рукам и тянулась навстречу каждому прикосновению. Её отзывчивость не способствовала его сдержанности, и прелюдия получилась гораздо короче, чем предполагалось. Но это никого не расстроило.

Когда он, придерживая бёдра женщины ладонью и опираясь на один локоть, вошёл в неё, подарив изумительное ощущение наполненности, та не удержалась от громкого стона, крепко обхватила его талию ногами, и выгнулась от прокатившегося по телу наслаждения, инстинктивно сжала бёдра, усиливая собственное удовольствие и заставляя партнёра зажмуриться и стиснуть зубы, уткнувшись лбом в шею Брусники — Хаггар сам едва удержался в этот момент на краю.

Впрочем, самоконтроля и выдержки мужчины всё равно хватило ненадолго, и вскоре последовала быстрая бурная разрядка.

Он несколько мгновений полежал неподвижно, позволяя себе до конца испытать удовольствие, раз уж всё получилось так быстро, а потом повернулся на спину, увлекая за собой любовницу: весил Хаггар, пожалуй, раза в два больше миниатюрной шаманки, и опасался её придавить. Подозревал, конечно, и даже ощущал, что не такая уж она хрупкая и слабая, как кажется на первый взгляд, но предпочёл перестраховаться.

— Прости, — со смешком повинился он. — Не лучший из меня сейчас партнёр получился, но обещаю исправиться.

Руся сначала хотела уточнить, как же будет выглядеть это «исправление», если ей и сейчас удивительно хорошо. Потом хотела порадоваться его желанию продолжить это близкое знакомство, полностью отвечающему её собственному. Потом — немного поворчать, что все свершения после окончательного выздоровления, а сейчас ему нужно набираться сил.

Но говорить оказалось ужасно лень, поэтому она просто покрепче прижалась к горячему телу мужчины и потёрлась щекой о его плечо.

Правда, через несколько минут нега растаяла, и женщина, немного поёрзав, бесцеремонно устроилась на груди своей замечательной находки поудобнее, сложив руки и умостив на них голову, после чего осторожно поинтересовалась:

— Ты вспомнил что-нибудь?

— Почти всё, — ответил тот, задумчиво обводя взглядом непонятное тесное помещение с низким потолком.

— Получается, ты знаешь, откуда и почему пришёл сюда? И куда шёл? И что с тобой случилось? — оживилась любопытная шаманка.

— Знаю, — усмехнулся он. Детская непосредственность этой случайной дикарки его по-прежнему не раздражала, а забавляла. Всё-таки, она здорово отличалась решительно ото всех женщин, с какими ему доводилось иметь дело, и это оказалось… интересно.

— Расскажи, пожалуйста, — просительно протянула она, а Хаггар пожал плечами.

— Да нечего рассказывать. Пришёл я настолько издалека, что вряд ли оттуда доберётся кто-то ещё. Порядки там совсем другие, поэтому здешние мне совершенно непонятны, не удивляйся глупым вопросам. По-вашему… я тоже, получается, что-то вроде шамана. Только злого, — со смешком добавил он.

— Почему — злого? — нахмурилась Брусника.

— Потому что умею главным образом разрушать, а не созидать. Хотя умею лечить кое-какие болезни… Впрочем, здесь эта способность вряд ли пригодится. Я не уверен, что у вас что-то подобное есть, — сообщил он, имея в виду проклятья. Про иллюзии, также относящиеся к теневой области дара, упоминать тоже не стал: он никогда не питал к ним интереса, поэтому разбирался только на уровне академической программы. То есть в его личном представлении — не разбирался вовсе.

Шаманка долго хмурилась, внимательно изучая его лицо, хотя позы не меняла, а потом наконец проговорила неуверенно:

— Чтобы пришло что-то новое, старое должно умереть. Смерть — это тоже часть жизни. Только, знаешь… Когда мы пойдём в посёлок, ты лучше никому не говори об этом, ладно?

— У вас не любят таких? — Мысль, что он сменял одних охотников на других, почему-то тоже не вызвала досады, скорее иронию. А ещё неожиданно успокоила. Он уже начал подумывать, что попал чуть ли не в Карамельное королевство из глупых детских сказок, но нет, кажется, всё не так плохо.

— У нас таких никогда не было, — возразила Брусника. — Просто мне кажется, старшие могут отказаться тебя принять, засомневаются. Одно дело — просто вылечить, помочь, а потом отправить дальше, но совсем другое — оставить в поселении. А… что ты уничтожал? И что будешь? — настороженно спросила она.

— Уничтожал… всё, что требовалось уничтожить, — уклончиво ответил он. — И пока ничего не планирую. Боишься?

Сообщать, что особого желания оставаться в их деревне у него нет, мужчина не стал. Во-первых, он пока ещё сам не знал, чего хочет в этом мире, так почему пока не пожить среди местных людей? Где люди — там информация. А во-вторых, с ними в любом случае пока не стоило ссориться. Кто знает, как выглядит этот мир и какие существуют в нём опасности? Прекрасная идея — быть сожранным какой-нибудь тварью, нечувствительной к его магии!

— Беспокоюсь, — осторожно поправила женщина. — Я тебе помогла, я теперь несу за тебя ответственность и перед сородичами, и перед всем миром. Но ты не ответил, почему ушёл. Ты… всё уничтожил? — опасливо предположила маленькая шаманка. Хаггар едва подавил глупый порыв сказать «да» просто ради того, чтобы взглянуть на её реакцию, но решил с такими вещами не шутить.

— Нет. Просто… знаешь… — проговорил он и запнулся, не зная, что сказать. Откровенно врать не хотелось. Может, местные маги тоже способны чувствовать ложь? При виде странно мерцающих глубоких зелёных глаз Брусники сложно было усомниться в подобном. И он неожиданно для себя самого вдруг разоткровенничался: — Я сделал много такого, что не понравилось моим сородичам. Наверное, правильней будет сказать — я сделал много плохого в своей жизни. Не буду врать, что страшно раскаиваюсь во всём, за что меня ругали, но кое-какие поступки и сам признаю неправильными, и хотел бы их изменить. Может, совсем не так, как того от меня ждали бы окружающие, но… наверное, именно это и называется раскаянием, — усмехнулся маг. — В любом случае, я сделал выводы и совсем не хочу второй раз оказаться врагом всего мира. И хоть я пока не знаю, чем буду здесь заниматься и как жить, но повторяться точно не стану. Так что как минимум начну с соблюдения местных законов и попыток договориться миром, — резюмировал он.

— Это хорошо, — с облегчённой улыбкой сообщила Руся.

— Хорошо, — эхом откликнулся теневик, пару секунд внимательно и испытующе разглядывал собеседницу, а потом вдруг рывком опрокинул ту на лежак, заодно проворно фиксируя безо всякой магии. Коленом прижал её бёдра, одной рукой придавил заведённые за голову руки, а второй ладонью — мягко и даже почти ласково обхватил женщину ладонью за горло, не позволяя отвернуться. Потом склонился ближе и, пристально и недобро глядя в колдовские зелёные глаза, тихо спросил: — А скажи-ка мне, маленькая шаманка, с чего это я вдруг разговорился и принялся изливать тебе душу?

— Прости, пожалуйста! — На своё счастье Брусника так растерялась от неожиданного перемещения в пространстве и испугалась вдруг зарокотавших в его и без того хрипловатом тембре отголосков грозы, что даже не подумала отпираться. Хаггар честность оценил, отпустил её запястья, даже сдвинул руку с горла чуть ниже, машинально поглаживая кончиками пальцев ключицу и пристальным взглядом побуждая к дальнейшему покаянию. И женщина покорно затараторила: — Мне просто нужно знать точно, не опасен ли ты для моих сородичей, а твои слова про злого шамана очень меня напугали. Это тоже сила шамана: мы умеем договариваться с любыми живыми существами, независимо от того, разумные они или нет. Обычно люди от этого защищаются, а ты как будто совсем не замечаешь, очень легко поддаёшься влиянию. Но я только сейчас к тебе применила эту способность! Честно! Ой, нет, ещё вчера заставила уснуть. Я бы научила тебя сопротивляться, но не знаю, как это сделать. Может, это всё из-за того, что ты совсем не чувствуешь землю? Ты даже сейчас, когда сердишься, всё равно никак не противишься. Даже при общении с младенцами ощущается барьер, даже с животными, а ты… не знаю, как объяснить. Так только растения слушаются… — смущённо заключила она, окончательно смешавшись под пристальным тяжёлым взглядом находки.

Теневик пару секунд недоверчиво и недовольно хмурился. Естественное сопротивление любого существа магическому воздействию было ему знакомо и понятно: любое живое существо старалось сохранить себя в неизменном виде, поэтому для воздействия на него требовалось преодолеть сначала природное сопротивление — несильное, но ощутимое. Известие же о том, что на местную магию его организм не обращает внимания вовсе, не обрадовало.

Хар криво ухмыльнулся и немного нервно хохотнул:

— Хорошо пошутили, да. Сонный тихий мирок…

— Кто пошутил? — рискнула уточнить женщина, ощущая, что напряжение потихоньку отпускает, и хоть мужчина по-прежнему сердит, но уже, кажется, не на неё, и никаких активных действий предпринимать пока не собирается.

— Знал бы я, кто, голову бы оторвал, — тихо процедил он, скрипнув зубами. — И что, так на меня любой шаман может повлиять? Просто по собственному желанию?

— Не знаю, наверное, любой. Я хорошая шаманка, но ничем особенным не отличаюсь от остальных.

— Как это работает? На любом расстоянии, или есть ограничения?

— Н-нет, не на любом, — нехотя созналась Брусника. — Только через прикосновение.

Произошедшая сцена и грозная сущность этого чужака не то что не оттолкнули Русю, но наоборот, окончательно утвердили в желании видеть этого мужчину рядом. Сильный, быстрый, опасный, да при этом ещё осторожный и умный: не ощущая влияния, всё равно так быстро сумел его заметить! Буквально — белый зверь, самый лютый хищник местных лесов, в человеческом облике. Да какая нормальная женщина откажется от такого защитника?! Так ведь мало того, он же ещё и… ласковый такой… и красивый!

Раскрывать свою маленькую хитрость не хотелось: Брусника попросту боялась, что после известий о природе её воздействия найдёныш оттолкнёт её и потребует никогда его не трогать. Но сердить мужчину хотелось ещё меньше.

А ещё она совсем уж некстати подумала, что идея придумать находке другое имя была очень глупой. Его собственное казалось ей грозным и суровым, почти пугающим, но… именно этим очень ему подходило. И придумать что-то более точное она бы не сумела.

Хаггар же в этот момент, разглядывая женщину, обдумывал ситуацию и прикидывал, как лучше поступить. Вариант уйти от этой особы подальше, может, даже не оставив живых свидетелей знакомства, он тоже рассмотрел, но отмёл. Во-первых, благодарить смертью за спасение — не самое удачное начало новой жизни, он и в старой-то никогда не забывал подобные долги, а тут… это уже даже не подлость, это хуже, и так ошибаться на первом же шагу он точно не хотел. Во-вторых, уйти-то, конечно, можно, но куда? Если здесь и есть более развитые государства, то они явно находятся неблизко, а идти туда через незнакомый лес, когда одна проблема от его магической специализации уже обнаружилась, мягко говоря, рискованно.

Нет, с Брусникой всё-таки спокойней. С ней по крайней мере можно договориться, она не слишком скрытная, достаточно наивная и разговорчивая девочка, но при этом вполне сообразительная, явно хорошо разбирающаяся в местных реалиях и — это ведь тоже плюс! — в постели хороша. Так что при соблюдении предосторожностей с ней вполне можно иметь дело. А остальные… кто знает, что попадётся в следующий раз? Если маленькая шаманка обеспокоена возможной реакцией на него сородичей, не исключено, что остальные — куда более подозрительные личности. Или как минимум — гораздо менее любопытные, которым и даром не нужен какой-то странный чужак.

— Больше. Так. Не делай, — веско, с расстановкой проговорил он и озадаченно вскинул брови при виде того, как Брусника, просияв радостной улыбкой, торопливо закивала.

— Обещаю! Без твоего согласия — никаких воздействий! Только… — запнулась она и нахмурилась. — Пообещай не причинять зла моим сородичам, хорошо?

— Обещаю, но только если они не нападут первые, и мне не придётся защищаться, — тоже добавил он уточнение.

— Договорились, — облегчённо улыбнулась в ответ женщина.

— Пока нет, я предпочитаю закреплять такие договоры магией. То есть… силой. Ваш Лес я не чувствую, но, думаю, кровь подойдёт для клятвы? — предложил он, садясь на лежаке.

— Наверное. — Она неуверенно пожала плечами, тоже села и послушно протянула левую руку чужаку, с интересом наблюдая за его действиями. Ойкнула, когда на пальце вдруг сам собой появился порез, на котором начала набухать алая капля.

— Скажи «клянусь кровью» и добавь то, что обещала, — велел мужчина. Потом проделал то же самое, совместил ранки, смешивая кровь и, прикрыв глаза, добавил несколько слов на родном языке, и от пальца к плечу пробежала щекотная приятная волна тепла.

Только теперь Хаггар вдруг сообразил, что всё это время говорил совсем на другом языке, незнакомом прежде и… неожиданно богатом и сложном для такого примитивного народа, каким казались местные жители.

На этой мысли внутри шевельнулось какое-то непонятное подозрение, но его тут же спугнула Брусника.

— А что будет, если нарушить клятву? — полюбопытствовала она.

— Иногда карой за нарушение назначают смерть, но в нашем случае просто будет очень больно.

Кажется, шаманка просто не поверила. Иначе зачем бы ещё ей это делать?

Она коснулась плеча пациента, а потом, взвизгнув, резко отдёрнула руку и обхватила обеими ладонями голову, тихонько поскуливая от боли.

— Я же предупредил! — Хаггар с тяжёлым вздохом укоризненно качнул головой, после чего пару мгновений неподвижно и молча разглядывал покачивающуюся и всхлипывающую Русю.

Он никогда не любил и не жалел дураков. И даже сполна расплатившись за собственную глупость и прочувствовав её последствия, отношения своего не изменил. Дурак по мнению теневика должен или поумнеть, сделав выводы, или умереть. Назвать иначе чем глупостью данный поступок девчонки было невозможно, но… почему-то он не вызвал раздражения и недовольства, только досаду и даже некоторую жалость.

Такая собственная реакция мужчину в первый момент озадачила и насторожила. Правда, проанализировав её, маг успокоился: он просто не мог воспринимать Бруснику как взрослого человека, полностью отвечающего за свои поступки. Да, телом вполне взрослая, обладающая некоторыми знаниями, но при этом — наивная как ребёнок. Мало кто из детей сходу верит воспитателям, что огонь горячий; непременно надо тронуть, обжечься, но убедиться самостоятельно. Глупость не отсутствия ума, но отсутствия опыта.

Поэтому Хаггар решил проявить снисходительность. Он притянул женщину к себе, обнял, поглаживая по волосам и аккуратно снимая отголоски нарушения клятвы: одно из немногих доступных ему благотворных воздействий.

— Дурёха. В следующий раз, если я о чём-то предупреждаю, лучше верь на слово.

Брусника, тесно прижавшаяся к мужчине и обхватившая его обеими руками, только всхлипнула в ответ, но, кажется с утвердительной интонацией.

— Спасибо, — тихо проговорила она через несколько секунд. — Я в следующий раз обязательно послушаюсь! Просто… не ожидала, что это так больно, причём больно сразу. Ожидала какого-то предупреждающего барьера, что ли.

— Подразумевается, что человек, дающий клятву, полностью отвечает за свои поступки и способен не совершать запрещённого, поэтому его не надо предупреждать, — пояснил Хар и предпочёл переключиться на другое: — Ты ещё подпитываешь меня силой? Или я вполне способен двигаться самостоятельно?

— Можно попробовать, но лучше ещё пару дней полежать, — неуверенно предположила она и настороженно уточнила: — А ты куда-то спешишь?

— Не думаю, — отмахнулся маг. — Просто не люблю сидеть на одном месте без какого-то занятия, а так можно хотя бы осмотреться. Никак не могу понять, что это за место. Почему ты назвала его Красным Панцирем? Или так называется какая-то местность?

— Нет, не местность, а та штука, внутри которой мы сейчас находимся, — проговорила она. — Её так называют мои сородичи. Её нашли почти через луну после того, как мы встали, и уже поздно было перебираться в другое место, поэтому решили рискнуть. Все обходят эту штуку стороной, некоторые старшие шаманы предполагают, что это панцирь какого-то диковинного зверя, поэтому не разрешают сюда никому ходить: опасаются, что придут другие, живые.

— А ты не боишься? — хмыкнул Хаггар. Он не видел «штуку», в которой они находились, со стороны и вообще не мог толком рассмотреть, но готов был отдать правую руку на отсечение, что никакого отношения к скелетам животных она не имеет. Объект явно рукотворный, но вот кем и для чего сотворённый?

— Я любопытная, — с виной в голосе призналась женщина, чуть отстранившись и выскользнув из объятий, чтобы заглянуть собеседнику в лицо. — Люблю бродить, люблю слушать Лес, находить и узнавать новое. А старшие шаманы не покидают поселения, они этот панцирь и не видели по-моему никогда. Кто-то из собирателей на него наткнулся, причём как бы не дети, рассказали — они и решили перестраховаться. А я посмотрела. И знаешь, думаю, никакой это не панцирь.

— А что? — полюбопытствовал маг.

Слова женщины Хару понравились и вызвали удовлетворение: ещё одно подтверждение, что он поступил правильно, когда решил договориться именно с этой маленькой шаманкой, а не искать кого-то ещё. Похоже, судьба решила проявить благосклонность и подкинуть ему хороший шанс с самого начала. Шанс на что? Ну, как минимум — освоиться на новом месте, а в его положении это пока главное.

— Не знаю, — призналась она. — Но оно ведь железное, а железных зверей не бывает! Хотя я и не понимаю, кто сделал такой маленький дом посреди леса, причём целиком из железа, а потом его бросил.

— А вы знаете железо? — опешил Хаггар. Не такие уж они, оказывается, и дикие! — Имею в виду, откуда вы его берёте, если вы кочуете?

— Некоторые не кочуют — те, что живут в горах. Они добывают железо, медь, ещё всякое, и меняют на еду, ткани, шкуры. У них дома из камня, без шкур холодно.

— Ты там была? — задумчиво уточнил маг. Наличие каменного города вселило определённые надежды, которые, впрочем, растаяли после ответа собеседницы.

— Была, — она наморщила нос. — Один раз. Каменные дома крепкие и надёжные, но там всегда холодно. А ещё железные — они грязные, хуже любых животных. Ужасная вонь, отходы прямо под ногами, моются редко… Оттуда постоянно болезни идут, шаманы у железных почти не рождаются. Да и откуда силе Леса среди камней взяться?

— Понятно, — медленно кивнул Хаггар. — Так я могу хотя бы посмотреть на этот… маленький дом снаружи?

— Думаю, да, — решила Брусника. — Если всё хорошо, я схожу в поселение за едой и одеждой для тебя, а то твоя вся пришла в негодность, она буквально рассыпалась в руках. Вот только… — пробормотала она и запнулась, пару секунд помолчала, потом уточнила: — Ты хочешь пойти прямо сейчас?

— Почему нет? — мужчина озадаченно нахмурился.

— Ну-у-у, — протянула шаманка, качнулась вперёд, почти прижалась. Её ладонь двинулась с его колена вверх по бедру, на бок, на грудь… — Ты исправиться обещал, — выдохнула она в подбородок своей находки — выше просто не дотягивалась.

На мгновение Хаггар совсем растерялся, не понимая, когда он успел такое пообещать. А потом сообразил, о чём речь — и расхохотался. Наивность и непосредственность, конечно, имеют свои недостатки, но вот именно сейчас поведение женщины ему чрезвычайно понравилось.

— Ну раз обещал, то, конечно, прогулка может подождать, — сквозь смех согласился он, перехватил ладонь рыжей дикарки и рывком подтянул женщину ещё ближе, почти уронив на себя.

Брусника в ответ просияла довольной улыбкой и сама прижалась губами к губам мужчины, обвив того руками за шею и приподнявшись для удобства на коленях.

Долгой прелюдии в этот раз тоже не вышло. Продолжительное воздержание всё-таки сказывалось: мужчине не хотелось изощрённых удовольствий, не хотелось наслаждаться стонами и мольбами партнёрши, а хотелось просто брать. Чувствовать предназначенный сейчас только для него жар женского тела, пить вкус чужого дыхания, двигаться, ощущая, как внутри нарастает напряжение, — и намеренно, старательно, с непонятным удовлетворением изо всех сил оттягивать финал.

Именно сейчас, в этот момент, ему наконец удалось добиться желаемого, выбросить из головы все воспоминания до единого и особенно остро ощутить себя живым, настоящим. Не обязанным всем и каждому магом уникальной силы и наследником древнего рода, не загнанной дичью, не затерянным в Междумирье полупризраком, готовым вот-вот исчезнуть навсегда, а… человеком. Абстрактным, лишённым рамок морали, понятия долга, ответственности и жажды мести. Не озадаченным вопросами смысла жизни, высшего возмездия и будущих потерь сгустком живой плоти. Двуногим прямоходящим животным с выступившими на лбу, плечах и спине капельками пота, с бешено колотящимся сердцем и прерывистым хриплым дыханием.

А Брусника… она, честно говоря, вообще никогда не задумывалась над проблемами бытия и морального выбора; просто жила так, как считала нужным. Сейчас же ей было хорошо, удивительно хорошо, и отвлекаться от этого ощущения на всякую ерунду женщина не собиралась.

…Спустя некоторое время повторилась уже знакомая ситуация. Хар лежал на спине, сквозь лёгкий прищур разглядывая потолок и дыры в нём, и медленно поглаживал свою необычную любовницу по спине, а Руся, устроившись на его груди, млела от этой немудрёной ласки и пыталась убедить себя, что в поселение непременно нужно сходить, и желательно сделать это как можно скорее. Но всё-таки не сейчас. Чуть позже. До заката ведь ещё так далеко!

Мысли Хаггара в общем-то тоже были далеки от привычного сценария. Ни прошлое, ни будущее не тревожили мага, беспокоила его сейчас исключительно приземлённая мечта о прохладном душе, на худой конец — о какой-нибудь местной речке. Но из-за общей расслабленности и нежелания шевелиться мысли то и дело норовили соскользнуть на нечто гораздо менее отдалённое, а именно — особу в его объятьях.

В дни спокойной, довоенной жизни эффектный теневик пользовался у женщин успехом. Его мрачность и загадочность привлекали многих, а если учесть, что к приятной внешности прилагался тяжёлый кошелёк (или наоборот?), и кавалером молодой владетель был не только галантным, но и щедрым, заполучить его в свои сети мечтали многие. Некоторые особенно наивные мечтали женить его на себе, но таких мужчина, как правило, избегал. Промахнулся только один раз, но зато почти фатально. Более того, за ним прочно закрепилась репутация отличного любовника, не имеющего извращённых наклонностей, да и относился к женщинам, с которыми спал, Хар весьма мягко, почти по-дружески, прощая маленькие слабости и глупости.

Вот только похвастаться такой победой могли немногие. Мало того, что Хаггар был чрезвычайно переборчив, как любой человек, избалованный большим выбором. Он ещё обладал одним качеством, которое, наверное, стоило бы занести в достоинства; во всяком случае, с абстрактно-женской точки зрения. Дело в том, что Хар очень не любил менять женщин и предпринимал этот шаг только тогда, когда другого выбора не оставалось. Например, некая дама окончательно теряла связь с реальностью и вдруг пыталась сесть на шею, принимая хорошее отношение за готовность оказаться под каблуком. Или свободная вдова вдруг встречала некоего обеспеченного господина, готового не просто ублажать её в постели, но повести в храм.

Впрочем, несмотря на эту неожиданную консервативность, приличный опыт для сравнения у Хаггара имелся, и сейчас мужчина занимался именно этим: сравнивал. И результат этого сравнения ему нравился, а если бы Брусника умела читать мысли, её бы с её собственническими замашками он вообще привёл бы в восторг.

Да, маленькая шаманка уступала в искусности некоторым близким знакомым Хара, вот только её потрясающая искренность и естественность искупали решительно всё и привлекали гораздо сильнее любых других возможных достоинств.

Думать без усмешки об этом, правда, не получалось: уж больно ситуация складывалась анекдотическая. Из всего нового мира он видел только эту крошечную каморку, о мире не знает почти ничего, у него нет даже штанов, не говоря уже о каком-то более существенном имуществе — а первое, с чем определился в новой жизни, это любовница. Но, с другой стороны… собирался ведь начать с чистого листа и совсем иначе, так чем не вариант?

Наружу, несмотря на нежелание шевелиться, они выбрались достаточно скоро. Руся на всякий случай держала свою находку за руку, чтобы не прерывать контакта, а тот хоть и испытывал досаду от подобной необходимости, но терпел. На свободу вёл достаточно небольшой короткий лаз, затянутый плетями каких-то ползучих растений.

Со стороны убежище выглядело… специфично. Приземистая прямоугольная коробка со скошенными углами и остатками каких-то выпирающих элементов. Различить под вьюнками исходные контуры конструкции получалось с трудом, но из зелёного ковра то тут, то там торчали куски ржавого остова. Как только Брусника умудрилась найти вход?

Увлекая за собой шаманку, Хар двинулся вокруг странного объекта, борясь с желанием обратить в прах укрывающую ржавое железо растительность. Не хотелось вот так сразу пугать женщину, да и маскировка оказалась неплохая — с двадцати шагов, пожалуй, примешь за развесистый куст. Непонятно, правда, от кого здесь маскироваться…

На углу конструкции внимание мужчины привлёк лежащий отдельно изъеденный ржой металлический диск, и в голове как будто щёлкнуло: маг вдруг понял, на что это похоже, и не удержался от удовлетворённой улыбки. Теперь выхваченные взглядом детали аккуратно складывались в единую картину.

— Ты что-то понял? — полюбопытствовала женщина, внимательно наблюдавшая всё это время за лицом спутника.

— Думаю, да, — кивнул тот. — Ответь мне на несколько вопросов. Вы раньше что-нибудь подобное встречали? Не обязательно вот такие коробки, но какие-нибудь кучи ржавого железа или отдельные обломки.

— Бывало… Ой, ты думаешь, оно раньше было вот таким же?! — восхищённо ахнула Брусника, мысленно удивляясь, как ей самой такое не приходило в голову.

— Или подобным, — спокойно пожал плечами Хаггар. — Дальше, второй вопрос. Ваши старики не рассказывают, что раньше, очень давно, всё было по-другому? А потом случилась какая-то большая беда, и люди оказались вынуждены уйти в лес.

— Не знаю. — Руся нахмурилась. — Вроде бы, нет. Говорят только, шаманов раньше почти не было, а с каждым поколением рождается всё больше.

— А какие-нибудь запретные, проклятые или мёртвые местности есть, которых вы избегаете?

— Есть. А у вас что, так же?

— Пока нет, — хмыкнул Хаггар. — И что там, в этих местах?

— Пустыня — она пустыня и есть. — Женщина в ответ пожала плечами. — Там только какие-то груды камней и ничего не растёт. Они не запретные, просто туда никто не ходит. В горах есть жизнь, хоть её и мало, а там даже птицы не бывают. А что всё это значит? Расскажи, пожалуйста, мне ужасно любопытно!

— Если я не ошибаюсь, вот эта штука — это… самоходная телега. Там, откуда я родом, подобные есть. Они не живые, двигаться их заставляет влитая людьми сила. Правда, очень странная и слишком большая, толстые металлические стены тоже непонятно, для чего нужны. И вот эти ряды железных колёс тоже выглядят очень непривычно, но это явно что-то похожее. Не знаю уж, каким чудом она сохранилась в таком хорошем состоянии. Может, оставались какие-то отголоски силы, которые до недавнего времени противостояли ржавчине? Сейчас-то я ничего не чувствую. Похоже, много лет назад у вас здесь случилось что-то грандиозное и очень плохое, отбросившее цивилизацию назад. Война или что-то вроде.

— Война? Что это? — Брусника вопросительно вскинула брови, а Хар с удивлением понял, что слово это произнёс на родном языке.

— Когда людей становится очень много, они начинают жить не родами, как вы, а большими группами. И тогда между этими группами возникает конфликт… да хотя бы за лучшие охотничьи угодья. И тогда люди из разных поселений начинают убивать друг друга, чтобы добиться права пользоваться вот этим спорным объектом, — как мог доступно пояснил маг. Шаманка задумчиво нахмурилась, потом медленно понимающе кивнула и проговорила:

— Хорошо, что сейчас всё не так.

— А здесь где-нибудь поблизости есть такое мёртвое место?

— Ближайшее — в кулаке дней пути, даже чуть больше, — отозвалась Руся. — Их вообще-то довольно много. Может, не нужно туда ходить?

— Посмотрим. Мне интересно узнать, что у вас здесь произошло и почему вы начали жить так странно. А тебе нет?

— Мы хорошо живём, — горячо возразила женщина. — И мне не хочется, чтобы случилась вот эта… война, — последнее слово она произнесла с очень неприязненной гримасой.

— Не сомневаюсь, — весело фыркнул маг. — Но это просто проявление любопытства, я тоже не хотел бы, чтобы у вас тут произошло нечто подобное.

Уж чем-чем, а войной он в самом деле был сыт по горло.

Кажется, такой ответ Бруснику порадовал — хмурая складка между бровей разгладилась, а губы тронула улыбка.

— Ну что, попробуем проверить, насколько хорошо я себя чувствую? — предложил Хаггар, меняя тему. Получил в ответ кивок, и маленькая ладошка шаманки разжалась, выпуская его пальцы.

Первое время ничего не менялось, а потом постепенно накатила слабость и ощущение неуверенности в собственных ногах, дрожащих и подгибающихся. Терять сознание мужчина не собирался, но испытал огромное желание присесть.

— Ну, как? — настороженно уточнила женщина.

— Нормально. На подвиги я сейчас не способен, но на ногах вроде бы держусь. — Теневик махнул рукой и огляделся, рассматривая уже не мёртвую железную коробку, но лес вокруг и свою спасительницу на его фоне. Зрелище радовало глаз. Толстые почти оранжевые косы спадали ниже тонкой талии, золотистая от загара кожа даже на вид казалась мягкой и бархатистой, а уже знакомые на ощупь округлости выглядели особенно привлекательно. Ни собственной наготы, ни наготы стоящего рядом мужчины Брусника не стеснялась вовсе.

К слову, рост её Хаггар оценил правильно: женщина в самом деле едва доставала макушкой до его плеча.

— Это хорошо. Тогда я всё же схожу в посёлок. Ты при необходимости сможешь забраться обратно внутрь? — подозрительно спросила Руся, недоверчиво оглядывая слегка пошатывающегося от слабости чужака.

— В крайнем случае, ты вернёшься и наткнёшься на моё тело в проходе, — насмешливо отмахнулся маг, чуть щурясь на проглядывающее сквозь листву солнце. Шаманка укоризненно качнула головой, но возражать не стала и скрылась среди плетей вьюнка.

Наружу она вынырнула через пару минут, уже одетая. Свободная сероватая рубашка с рукавами по локоть, прикрывавшая нижние рёбра, оказалась вышита вдоль подола и ворота какими-то узорами, к ней присоединилось несколько ниток мелких бус невесть из чего. Ткань штанов, подпоясанных кожаным ремнём с верёвочными завязками, внешним видом походила на мешковину и цвет имела зелёно-коричневый, грязный. Узкие икры обтянули высокие мягкие сапожки.

Пожалуй, без одежды она на взгляд теневика выглядела куда лучше.

— Не уходи, пожалуйста, далеко, хорошо? В лесу опасно, если его не знать, — предупредила женщина. Хар кивнул в ответ, сообщая, что информацию принял, и проводил свою спасительницу взглядом. Чувствовалось, что та не просто знает лес, но выросла в нём и является его частью: под тёмным пологом она растворилась бесшумно, не потревожив ни ветки. Сам теневик так никогда не умел — он предпочитал прокладывать просеки и двигаться по ним уверенным размашистым шагом — но чужие таланты уважал.

Когда женщина ушла, перестав отвлекать своим присутствием мысли мага, он огляделся уже пристальней, заодно внимательно принюхиваясь, прислушиваясь и раскидывая вокруг лёгкую поисковую сеть. В общем, всеми доступными способами попытался прощупать окружающий мир, докуда мог дотянуться.

Сеть являлась одним из базовых универсальных заклинаний, нечувствительных к вливаемой в них силе. Такие интересные конструкции встречались достаточно редко, обычно разные грани дара решали одну и ту же задачу каждый своими способами. Если решали. Целительство и бытовая магия относились, увы, к светлой стороне дара, и альтернативы им теневики не нашли.

Лес жил своей жизнью и казался безбрежным, будто весь окружающий мир — это лес, а лес — это весь мир. Во многом тут, кажется, всё именно так и было. Никаких неоднородностей магического поля, никаких источников и узлов родственных Хаггару сил, только бескрайнее зелёное море с искорками живых существ, останками мёртвых и проплешинами и полосами разнообразных водоёмов. Безмятежность как она есть.

Не двигаясь с места, Хар постарался подвести промежуточный итог и проанализировать полученные знания.

Судя по всему, он попал в мир, жители которого сравнительно недавно — сто, двести лет назад, вряд ли больше, иначе эта железная коробка давно бы уже истаяла, — пережили некую катастрофу. Настолько страшную, что поспешили забыть её; или, по крайней мере, информация о ней сохранилась только у отдельных личностей.

В этой версии мужчина не сомневался совершенно, но одно его настораживало: отсутствие следов. Положим, одна человеческая смерть оставляет мир равнодушным, но массовые и одновременные ставят печати, которые живут веками и даже тысячелетиями! А здесь не слышалось никаких отголосков, и если в нескольких днях пути находится «мёртвая местность», это особенно странно. Значит, либо он ошибся, и то место не является погибшим городом, либо… что?

Нет, можно допустить, что никакой катастрофы не происходило. Но как ещё объяснить железный остов, который маленькая шаманка использовала в качестве убежища? И язык, сложный богатый язык, изобилующий словами и понятиями, совершенно ненужными в обиходе примитивного кочевого народа. Слов много — а «войны» нет…

Но что тогда? Либо прежние жители не умерли, либо умерли не сто и даже не двести лет назад, а тысячу, либо… что-то скрыло последствия, сгладило шрамы.

Хаггар, вновь щурясь, посмотрел на стену леса, окружавшего прогалину с лежащим на ней Красным Панцирем. Лес тихо шелестел, не позволяя заподозрить себя в недостойном поведении.

Маг пошевелил пальцами, и на ладони сгустилась лёгкая серая дымка. Он сжал кулак и бросил небольшой тусклый шарик на землю в метре перед собой. Мгновение — и вокруг места соприкосновения сгустка некротической энергии с живой материей образовалась мёртвая проплешина полуметрового диаметра, пропитанная силой смерти как едва потухшее кострище — теплом. Серая почва, на глазах истлевшие стебли травы, какие-то жучки и попавший под чары мелкий зверёк.

А потом проплешина начала затягиваться на глазах. Нет, не поднялась в считаные секунды новая трава, да и мумия мыши не ожила и не побежала дальше по своим делам, но буквально через десяток секунд даже воспоминаний о применённых чарах не осталось, как будто никто не швырялся тут силой смерти. Маг просто не поверил своим глазам, подошёл ближе, опустился на корточки, поводил ладонью над возникшей прогалиной — ничего!

Хаггар медленно поднялся на ноги, вновь оглядел ближайшие деревья. Те, разумеется, не ответили, но теневик всё равно почувствовал себя чрезвычайно неуютно и почёл за лучшее вернуться под защиту ветхих железных стен. И всё равно, пока шёл и с руганью забирался внутрь через узкий лаз, чувствовал чей-то пристальный взгляд в точке между лопаток. Понятно, он только мерещился, но…

Странный мир, чужой мир. Чуждый. Заботящийся о своих детях и тщательно оберегающий их от всего, по его мнению, лишнего. Вопрос в том, как он будет оберегать их от самого Хаггара? Теневик мог поспорить с людьми, мог схлестнуться даже с богами, но… ссориться с самой стихией?! Прежде у него и мысли не возникло бы персонифицировать слепую силу, но сейчас его преследовало иррациональное ощущение наличия у Леса если не разума, то определённой воли. И воля эта, похоже, не радовалась новому приобретению. Не радовалась, хотя пока… терпела?

Мысленно костеря себя психопатом и параноиком, Хаггар всё-таки пообещал себе использовать магию максимально осторожно. Во всяком случае, по возможности не прибегать к самым разрушительным граням собственного таланта. А с другой стороны… зачем они, собственно, сейчас нужны-то? Против кого их применять?

Устроившись на лежаке, маг окончательно успокоился и разогнал неприятные ощущения, после чего с иронией отметил, что встреча с маленькой шаманкой действительно оказалась его главным шансом и счастливым билетом. Эта дикарка, похоже, была не просто приятным событием, но в полном смысле ниточкой, связавшей его не только с местными жителями, но с силой гораздо более могущественной и опасной.

Зато теперь хотя бы понятно, почему источники родственных ему сил пребывают в настолько плачевном состоянии: они безжалостно подавляются основной доминирующей стихией. Не уничтожаются, потому что уничтожить их попросту невозможно — они необходимы для существования мира, — но находятся в безусловно подчинённом положении. И вот они-то как раз воли, похоже, не имеют.

Обладающая волей стихия, на взгляд Хаггара, это нонсенс, но… может, здесь всё сложилось именно так из-за отсутствия богов? Потому что именно Лес — или земля и жизнь в пересчёте на привычные понятия — занимали в представлении Брусники то место, которое в привычном теневику мире отводилось богам.

Вскоре в сумрачной тишине слабость начала брать своё, мага стала одолевать дрёма. Он несколько минут поборолся, пытаясь продолжить размышления, но потом махнул на них рукой и сдался. Всё равно никаких фактов у него толком нет, только ощущения и впечатления, а сон нужен для выздоровления. Непонятно только, как он, выздоравливая, второй день не чувствует голода и жажды… но, наверное, тоже какие-то особенности местных чар.

Проснулся мужчина внезапно, от резкого толчка в спину. Поскольку лежал он на боку, лицом к стене, поспешил приподняться и обернуться, разыскивая причину пробуждения. В железном чреве мёртвой машины было уже совершенно темно, пришлось прибегнуть к чарам. Те не рассеивали мрак, но позволяли различать очертания предметов.

Ничего нового в комнатушке не было, только сжавшаяся рядом на лежаке маленькая шаманка, умудрившаяся замотаться в полотнище тонкого колючего шерстяного одеяла как в кокон.

— Извини, — тихо шепнула она, когда Хар зашевелился.

— Что случилось? — недовольно осведомился маг.

— Н-ничего, я просто… — забормотала женщина виновато, но её прервал белый отсвет и последовавший за ним громкий сухой треск, в жестяной коробке прозвучавший особенно раскатисто. От этого звука Брусника всхлипнула, дёрнулась всем телом и попыталась плотнее сжаться в комочек, очень тихо поскуливая на одной ноте. Кажется, именно такое движение шаманки его и разбудило: она банально ткнула соседа коленками в спину.

Хар тряхнул головой, сел, потёр ладонями лицо, пытаясь проснуться и сообразить, что происходит; дикарка сейчас явно не годилась в качестве источника информации. Опять блеснуло, грохнуло, а потом со всех сторон сразу послышался шелест в сопровождении мелкой барабанной дроби, и до мага наконец дошло — начался дождь. По-видимому, с грозой.

— Крыша не протечёт? — уточнил он, вглядываясь в потолок. Различить какие-либо подробности сумеречное зрение не позволяло, но сверху, по крайней мере, не капало. Пока.

— Н-не должна. — Брусника хлюпнула носом, окончательно свернувшись в клубок и укутавшись в одеяло с головой. Маг некоторое время тупо созерцал получившийся кокон, а внутри медленно поднималось раздражение.

— Тогда почему ты так дёргаешься? — мрачно проговорил он.

— Я грозы боюсь, — шёпотом созналась Руся, и теневик, не найдя приличных слов, грязно выругался себе под нос и рухнул обратно на лежак, на этот раз — лицом к женщине. Полностью игнорируя сопротивление, вытряхнул Бруснику из её «укрытия».

— Взрослая женщина, маг! Тьфу, шаман! Грома боится, — раздражённо ворча, мужчина так же бесцеремонно рывком перевернул дикарку спиной к себе, расправил одеяло, укрывая обоих, и улёгся, одну руку заложив под голову, а второй — обняв женщину. — Спи!

— А что, дождь уже кончился? — недоверчивым шёпотом уточнила та, прислушавшись к укутавшей их тишине.

— Я полог молчания поставил. Спи, сказал! — тихо рыкнул Хаггар, и она почла за лучшее отложить расспросы. Правда, уснуть вот так сразу не сумела.

Лежала, вслушиваясь в удивительно плотную, неподвижную тишину, какой не слышала никогда прежде. Даже если заткнуть уши, всё равно будет не так тихо, даже в глубоких пещерах всегда есть какие-то шорохи и лёгкие отзвуки, а здесь… Как будто совсем ничего не осталось вокруг, кроме её собственного шумного торопливого дыхания и тихого мерного дыхания Хара.

Пожалуй, если бы не последний, эта мёртвая тишина напугала бы гораздо сильнее даже самой страшной грозы, но большой сильный мужчина, кажется, одним своим присутствием защищал от всех страхов. Подумалось, что, обними он её вот так сразу, и она перестала бы вздрагивать от ударов грома, даже продолжая их слышать.

Эта гроза стала для Брусники последней каплей, переполнившей чашу дурного настроения. Женщина даже в какой-то момент тихонько заплакала от жалости к себе, и хорошо, что чужак в тот момент ещё не проснулся и не увидел этой её слабости: плакать при посторонних, тем более по глупому поводу, совсем недостойно хорошей шаманки. Это с боязнью грозы Руся ничего не могла поделать, а вот слёзы — позволила себе.

Дело в том, что в поселении её встретили… неласково. Подобрав темноволосого пришельца луну назад, она почти перестала появляться дома. Если точно, заглянула она туда всего два раза: первый, когда только перетащила рослого тяжёлого мужчину в Красный Панцирь при помощи лесных жителей, чтобы взять некоторые необходимые вещи и еду, и второй — в середине этого срока, пополнить запасы продовольствия и отнести травы, точно как вчера.

А куда ей было приходить? Там Бруснику никто не ждал. Родители умерли уже давно, Руся была у них самым поздним и, можно сказать, случайным ребёнком, и они едва дожили до того возраста, когда девочка превратилась в женщину. Нет, умерли не от старости: отец-охотник, потерявший с возрастом былую ловкость и внимательность, попал на коготь хищнику, а мать, прожившая с ним душа в душу много циклов, не выдержала разлуки и быстро ушла следом за своим мужчиной под полог Леса. Братья и сёстры давно уже выросли, и кто умер, кто ушёл жить в другие рода, а кто просто жил своей жизнью: близкое родство внутри одного рода, где все так или иначе друг другу родственники, значило достаточно мало. Обучение она тоже уже давно закончила, и наставник мало интересовался её успехами, лишь иногда нехотя отвечал на вопросы. Если мог, а последнее время это случалось всё реже: любопытная Брусника постоянно пыталась влезть в какие-то новые дебри, и старого шамана это скорее раздражало, чем восхищало.

Впрочем, Руся была достаточно благоразумной особой, чтобы понимать: она во многом сама виновата в том, что сородичи не испытывают к ней особенных тёплых чувств. Кто будет радоваться шаману, которого никогда нет рядом и который вечно бродит где-то в лесах? Вот и получалось, что она как бы не в стае, а рядом с ней. Её не гнали, но и своей не считали.

А теперь, похоже, женщина переступила какую-то черту, окончательно отколовшись от рода. Или ей просто не повезло оказаться не в то время не в том месте?

Позавчера пропала молодая шаманка, Вишня. Она была на несколько циклов моложе Брусники, при этом у неё уже имелась постоянная пара, четверо маленьких детей, да и талантами Лес не обделил, как и доброй душой, и готовностью помогать ближним. В общем, наверное, это закономерно, что одна из подруг пропавшей в сердцах бросила Русе, что лучше бы та пропала, чем Вишня. И остальные — женщина это ощущала — молча одобряли эти слова. Не повторяли, но всё читалось в глазах.

Бруснике тоже было жалко добрую «коллегу», но ведь не она же заставила ту пропасть! Она вообще не видела её почти луну и ничего плохого ей не сделала, тогда почему вдруг оказалась виноватой?!

Шаманка, конечно, умом понимала, что сердиться на сородичей особенно не за что. Это слова горя, а не разума, и никто Бруснику не гнал, и всерьёз ни в чём не обвинял. Но всё равно от этих злых слов и взглядов стало очень больно и обидно. Настолько обидно, что она даже не рискнула расспрашивать об обстоятельствах исчезновения несчастной: быстро отдала травы, взяла еды, прихватила какую-то одежду, оставшуюся от отца, и убежала. И уже на середине пути к Красному Панцирю услышала раскаты грома, так что дорогу до убежища преодолела бегом и поспешила испуганно забиться под бок к Хаггару. Ей казалось, что этот странный и жутковатый найдёныш вдруг остался единственным человеком во всём мире, которому она по-настоящему нужна.

И утро только укрепило её в этой мысли, потому что началось оно приятно. Как и предыдущее, только ещё лучше. Настолько хорошо и приятно, что Брусника на время совершенно забыла о всех своих неурядицах. Да вообще обо всём забыла! В это утро во всём мире для неё существовал только этот удивительный мужчина, его чуткие пальцы, горячие губы и сильное тело, а все прочие люди… Пусть их всех судит Лес, а у неё есть дела поинтереснее.

Кажется, чувствовал себя Хаггар уже вполне сносно, потому что пробуждение заметно затянулось. И когда через некоторое время любовники лежали, переводя дыхание и наслаждаясь отголосками эмоций, Брусника тихо проговорила, прислушиваясь к мерному биению сердца мужчины под щекой:

— По-моему, после такого пробуждения стоит ложиться спать обратно.

— То есть больше так не делать? — тихо уточнил теневик.

— Нет, что ты! — горячо возмутилась Руся, даже немного приподнялась, чтобы заглянуть ему в лицо. — Мне очень, очень понравилось, просто я хотела сказать, что… — она осеклась, поймав весёлый взгляд, а Хар с удовольствием рассмеялся, откровенно потешаясь над её растерянной физиономией. — Вот и ничего смешного, — вздохнула она и улеглась обратно. Странно, но хоть Брусника понимала, что именно она является причиной этого неприятного резкого смеха находки, почему-то насмешки мужчины не обижали.

А сам Хаггар чувствовал себя странно и очень непривычно. И дело даже не в снисходительном отношении к рыжей дикарке — она в самом деле пока ещё не сделала ничего такого, что могло вывести его из себя. Скорее, по ощущениям он умудрился скинуть несколько лет жизни. Тех самых, которые превратили, может, не самого порядочного и отнюдь не доброго, но энергичного и увлечённого молодого человека в угрюмого безразличного теневика, чьим именем пугали не столько детей, сколько взрослых. Память оставалась при нём, но не давила на плечи.

Он просто хотел жить. Не выживать назло кому-то, а жить, познавать окружающий мир и получать удовольствие от каждого дня. Надо ли говорить, насколько кстати в этой ситуации оказалась в его руках такая искренняя, откровенная и охочая до ласк маленькая шаманка!

— Как прошёл вчерашний визит? — полюбопытствовал Хаггар, когда женщина завозилась, намереваясь встать.

— Ожидаемо, — с тяжёлым вздохом ответила она, и умиротворённое выражение лица сменилось напряжённо нахмуренными бровями. Но эту перемену собственного настроения Брусника никак не прокомментировала, только продолжила развёрнуто: — Я принесла еды, кое-какую одежду и сапоги, только… я не уверена, что тебе подойдут эти вещи.

Маг раздосадованно поморщился, но высказываться на эту тему не стал: ясно же, что у них тут нет магазинов готового платья, где тебе подберут нужный фасон и размер, при необходимости даже подогнав по фигуре. Вообще удивительно, что хоть что-то удалось найти! Да и… уж кто бы привередничал. Можно подумать, опальный маг продолжал одеваться у лучших портных до самого перехода в этот мир! Щеголял в почти таких же обносках и не рыпался.

Только настроения понимание этого факта, конечно, не исправило. Людям свойственно надеяться на лучшее, и где-то в глубине души Хаггар, похоже, ожидал, что новый мир неизбежно окажется гостеприимней предыдущего и встретит блудного мага с распростёртыми объятьями. А ожидания, которые не оправдываются, никому не доставляют удовольствия.

Да и недовольное выражение лица Руси сделало свой вклад в дурное настроение. Эмоциональное состояние женщины и её душевные переживания мало трогали теневика, беспокоил его вопрос сугубо практического характера: печаль шаманки вполне могла напрямую касаться его и грозить в будущем неприятностями. Поэтому, пока женщина разбирала в углу небольшой тючок с принесёнными вещами, он спросил:

— В поселении что-то случилось?

— Откуда ты знаешь? — она настороженно обернулась, подозрительно хмурясь.

— Я? — опешил Хар. — Я не знаю, я предположил. Ты вдруг помрачнела, когда я спросил про твой визит туда.

— Д-да, извини, — пробормотала та и тряхнула головой. — Уж ты-то точно не при чём. Пропала одна из шаманок.

— Совсем пропала? — мужчина вопросительно вскинул брови. — Тело тоже не нашли?

— Тело? — ахнула Брусника, а потом вновь нахмурилась. Разумно: если Вишню так и не нашли и сама она не вернулась, вряд ли она могла остаться в живых. Скорее всего, маг прав, и шаманка мертва. Почему? Да кто знает волю леса и его жителей! — Нет, кажется, не нашли. Никто не знает, что с ней случилось. Обычно, если кто-то погибает в лесу, лес говорит об этом, а здесь… наверное, почему-то решил промолчать.

— Видал я этот ваш лес… — пробурчал теневик, но уточнять, где именно и в каком виде желал бы видеть оный, не стал. Не хватало ещё накликать! А ну как услышит и обидится? — И часто подобное случается? Что люди бесследно пропадают, тем более — шаманы, которые в нём прекрасно ориентируются и, как я понимаю, умеют договариваться.

— Редко, но случается, — кивнула она. — Шаманы, даже очень талантливые, порой ошибаются, и ошибки их приводят к печальным последствиям. В это сложно поверить, но Вишня, наверное, чем-то обидела лес, вот он её и забрал. Жалко. Она была хорошая, — через силу проговорила Руся. Вчерашняя обида на сородичей никуда не делась, но демонстрировать её мужчине — не лучшая идея. И уж точно нехорошо говорить гадости про женщину, которая лично Бруснике ничего плохого никогда не делала. Просто была… слишком хорошей. — Вот, на, попробуй примерить. Они почти новые, — отвлекая себя и Хара от неприятной темы, проговорила она и протянула находке принесённые вещи.

— Могло быть и хуже, — заметил он в конце концов.

От природы не слишком-то полному, да ещё и не успевшему толком отъесться после ранений Хаггару штаны оказались заметно велики в талии и так же заметно коротки — скорее бриджи, чем полноценные брюки. Рубашка пришлась почти впору; точнее, оказалась великовата, но при её прямом покрое без всяких изысков это не играло роли. Обе проблемы — и с верхом, и с низом, — решил отличный широкий кожаный ремень с тяжёлой медной пряжкой, — единственная деталь, действительно пришедшаяся мужчине по душе. Надо думать, при местном уровне развития — дорогая и парадная вещь, вряд ли редкие металлы часто расходуют на такую ерунду.

А вот сапоги оказались безнадёжно малы. Настолько безнадёжно, что магу пришлось бы отрубить себе пальцы, чтобы втиснуться в эту обувку. Мужчина окинул мрачным взглядом сапог, подозрительно покосился на ногу сидящей рядом шаманки и тяжело вздохнул. Нет, обувь та явно предложила не свою: её сапожок Хар смог бы натянуть разве что на руку, и то с трудом.

— Чьи это вещи?

— Отца. Он был высокий. Во всяком случае, мне так казалось… — виновато пробормотала она, поглядывая на мужчину со смешанными чувствами.

С одной стороны, конечно, жалко, что вещи не подошли, без обуви ходить по лесу очень тяжело, да ещё человеку непривычному. Но с другой — это всё Бруснику восхищало. Её покойный отец действительно считался достаточно высоким мужчиной, и Руся как-то подзабыла, какого именно роста он был. А вот теперь, разглядывая длинноногого чужака, она понимала, что Хар выше решительно всех мужчин не только в поселении, но и тех, кого Брусника когда-либо встречала. Большой, сильный, красивый… Нет уж, она точно никому его не отдаст!

— Ладно, в бездну эти сапоги, — наконец, решил он. — Переживу. Какие у нас планы на сегодня?

— Ты хотел чего-то конкретного? — настороженно уточнила Брусника.

— В общем-то, да. Здесь поблизости есть какой-нибудь водоём, где можно искупаться?

— Да, конечно! — просияла Руся. Она по-прежнему не очень-то хотела вести свою находку в поселение: вдруг кто-то на него глаз положит? Но это-то ладно, а вот что делать, если чужак заинтересуется кем-то ещё?! — Сейчас позавтракаем и пойдём туда, я заодно кое-какие травы поищу.

— Кстати, о завтраке. Почему я до сих пор не испытываю ни голода, ни жажды? Это твоя магия? То есть твоя сила так действует?

— Да, сила. Но нормальная еда лучше. Я сегодня тебя уже не поддерживаю, и ты чувствуешь себя достаточно неплохо. Так что, наверное, уже можно переходить на естественную пищу.

Договаривать, что облегчит это жизнь главным образом самой Бруснике, она не стала. Одно дело — поддерживать силы неподвижного чуть живого тела, а совсем другое — энергичного и вполне здорового физически мужчины. С момента пробуждения Хаггара на это уходили почти все силы шаманки, и возможность предоставить его самому себе очень порадовала.

Когда они выбрались наружу, Руся с парой бурдюков убежала к ручью за водой, доверив магу важное дело — разведение костра. Хар опрометчиво сообщил, что умеет это делать, получил две каких-то палочки и остался один на один с пустым кострищем. С искренним недоумением осмотрев инструмент, теневик не обнаружил в нём ни капли магии.

Поборов желание как минимум вышвырнуть бесполезные куски непонятно чего под ближайший куст, Хаггар, скрестив ноги, уселся у обложенного камнями кострища и задумался. Древних техник добывания огня он не знал. То есть слышал когда-то, что древние люди умели это делать, но… кто в здравом уме занимается подобной ерундой, когда создана уйма разнообразных артефактов, большинство из которых — самозаряжающиеся?! Только какие-то на всю голову больные историки, к которым Хар по понятным причинам не относился.

Перед светлым магом такой вопрос бы даже не встал, а как разжечь огонь без подручных средств, будучи теневиком, — вот это уже интересно. Но Хаггар не был бы собой, сломайся он на таком пустяке.

Брусника вернулась вскоре и застала странную картину: её найдёныш с умиротворённым и явно довольным видом сидел у кострища, в котором на тонких веточках плясало пока слабое, но вполне бодрое пламя. Всё бы ничего, но сухой мох, который женщина специально берегла для растопки, так и остался лежать в стороне, а самого чужака окружало пространство странно посеревшей и голой земли, покрытый непонятными шаманке рисунками настолько, насколько мужчине хватало рук дотянуться из его нынешнего положения.

— Что случилось?! — потрясённо выдохнула Руся, разглядывая жутковатую картину. — Что это за рисунки?!

— Ничего не случилось. — Хар с некоторым недоумением пожал плечами. — Не люблю прикидывать в уме, а письменных принадлежностей нет, пришлось вот так изгаляться.

— Что… прикидывать? — окончательно потеряла нить разговора Брусника.

— Я не владею стихиями, зато неплохо разбираюсь в пространственной магии, а посчитать в уме нужное искривление — сложнее.

— Что? — потерянно уставилась на него Руся.

— Я не могу призвать пламя или уплотнить воздух, чтобы создать подходящую линзу, но можно добиться того же эффекта, искривив пространство в нужной точке.

— Но зачем всё это?! — Может, и объяснил Хаггар с его точки зрения доступно, но женщина не поняла ни слова. Точнее, отдельные слова-то она как раз поняла, но смысл фразы упрямо ускользал. Шаманка благоразумно не стала за ним гоняться и попыталась зайти с другой стороны.

— Чтобы разжечь огонь, — снисходительно пояснил чужак.

Брусника несколько секунд смотрела на него очень недоверчиво и подозрительно, пытаясь понять, шутит он над ней сейчас или говорит серьёзно. Пояснять она ничего не стала, просто взяла немного мха и отложенные магом палочки. Опустившись напротив своей находки на колени (наступать на странные шаманские узоры она избегала), ловко чиркнула одной палочкой об другую и высекла сноп искр, попавших на трут. Мох затлел. После этого женщина выразительно уставилась на собеседника.

— Дикари, — с непонятной интонацией процедил тот, недовольно скривившись, и раздражённым жестом повёл над своими рисунками. За ладонью потянулось облачко лёгкой пыли, линии растаяли.

Что именно произошло, Брусника не поняла, но испортившееся настроение мужчины от неё не укрылось. Меньше всего она хотела с ним ругаться, особенно после вчерашних событий и своих вчерашних мыслей, поэтому, начав потихоньку возиться с приготовлением еды, мягко проговорила:

— Не сердись, пожалуйста. Ты же говорил, что там, откуда ты родом, всё совсем по-другому, но об этом сложно помнить постоянно, особенно вот в таких мелочах. Главное же результат, а я… просто очень удивилась этим рисункам и встревожилась. Решила, в моё отсутствие произошло что-то нехорошее.

— Да ладно, хоть мозги немного размял, — хмыкнул Хаггар, смягчаясь: кажется, слова она подобрала правильно.

Окончательно с реальностью мужчину примирил готовый завтрак. Маг искренне опасался получить какую-нибудь диетическую бурду или хуже того, выяснить, что местные жители поголовно вегетарианцы, но — нет, обошлось. Наваристая густая каша с мясом, состряпанная маленькой шаманкой в грубом (к слову, глиняном) котелке, оказалась не просто сытной, но ещё и вкусной, хотя и совсем не солёной; видимо, помогли какие-то травы, добавленные к крупе.

Сородичи Брусники хоть и кочевали, но всё равно занимались земледелием. Лес пестрел широкими прогалинами, и люди, приходя весной, сеяли на них злаки. Благодаря помощи шаманов, те всходили и приносили плоды, а иные семена и травы засыпали ровно на цикл. Потом люди уходили, и жизнь возобновляла свой привычный ход. Кочевников было слишком мало, чтобы они могли всерьёз навредить лесу своим вмешательством, и поэтому тот их терпел.

Руся же только с умилением наблюдала за удовлетворением здорового аппетита своего пациента, сама она ограничилась пресной лепёшкой и куском сыра, как раз шаманы старались мясом не злоупотреблять. А после завтрака женщина повела заметно подобревшего чужака к обещанному озеру. Не привыкший ходить босиком, Хар двигался достаточно медленно, но его спутницу это не смущало. Зато по дороге она, указав ему направление движения, могла собирать нужные травы, почти не отставая.

Озеро тоже оказалось выше всяких похвал. Достаточно большое, есть, где развернуться, не какой-то крошечный илистый прудик. Песчаные берега, украшенные высокими стройными деревьями, незнакомыми пришельцу из другого мира; искрящаяся на солнце широкая гладь, покрытая мелкой рябью; чистая прозрачная вода без признаков «цветения».

— Есть что-то, что мне нужно знать о местных обитателях и вообще озере? — спросил на всякий случай Хаггар, скидывая одежду.

— На дне есть холодные ключи, так что надо быть осторожнее, а в остальном… нет, всё спокойно. Здесь только мелкая рыба водится, для человека безопасная. Змеи ещё есть, но тоже некрупные. Ты уверен, что достаточно хорошо себя чувствуешь? — настороженно уточнила она.

— Вполне, — отмахнулся Хар, входя в тёплую воду.

Как показала практика, силы свои он переоценил: если в ту сторону озеро переплыл достаточно уверенно, то обратный путь дался с трудом. На берег мужчина в итоге выбрался, дыша как загнанная лошадь и тихонько ругаясь себе под нос, а конечности его мелко дрожали от усталости. На нагретый солнцем песок он почти рухнул и прикрыл глаза, раздражённо вопрошая у самого себя, вернётся ли когда-нибудь то блаженное время, когда он будет чувствовать себя по-настоящему хорошо, а не оправляться от очередных ран и травм?

На берегу они провели весь день. Брусника принесла солидный пучок какой-то травы, которая при растирании давала едкий мыльный сок. Хар с благодарностью воспользовался этим природным чистящим средством и с наслаждением отскрёб от кожи въевшийся запах пота. Удостоверившись, что найдёныш в самом деле чувствует себя неплохо и тонуть в ближайшем будущем не планирует, женщина успокоилась на его счёт и побрела вдоль берега, занимаясь привычным и любимым делом — сбором трав и общением с лесом. А сейчас эта прогулка принесла не только умиротворение, но и пищу для размышлений.

Лес, как сейчас заметила шаманка, очень странно реагировал на чужака. Он… боялся? Или, вернее, опасался, как маленький ребёнок, впервые увидевший свернувшегося в клубок ежа: протягивал руки, кололся о встопорщенные иглы, вздрагивал и отшатывался. С тем только отличием, что ёжик гораздо безобиднее Хаггара: о пришельца не только палец уколоть можно, но легко лишиться руки. И лес, чувствуя это, осторожничал.

Руся с трудом могла поверить, что назвавший себя «злым шаманом» мужчина опасен настолько.

Весь день над лесом стояла духота, которую совсем не колыхал лёгкий почти горячий ветер, а к вечеру запахло близкой грозой, как и вчера. Тревожно поглядывая на небо в просветах деревьев, где тяжёлых тёмных туч ещё не было видно, Брусника заранее уже жалась к своему спутнику и едва удерживалась, чтобы не припустить к убежищу бегом. Когда Красный Панцирь оказался рядом, над головой уже глухо рокотало, и на ужин пришлось ограничиваться всё теми же лепёшками, сыром, вяленым мясом и кое-какими овощами, оставшись без горячего.

Но ночь прошла спокойно. Мужчина легко и приятно добился того, что о бушующей вокруг грозе Руся забыла и без всяких защитных чар. Потом же, утомлённая и довольная, женщина почти мгновенно уснула в его руках, даже не вспомнив, что чего-то там боялась.

А вот утром Брусника заставила себя принять волевое решение и отвести Хаггара к сородичам. Весомого повода дальше прятать его не было, наоборот, это могло вызвать какие-то ненужные вопросы, поэтому после завтрака они собрали немногочисленные вещи и двинулись в сторону поселения.

— Хар, а что ты планируешь там делать? — осторожно спросила спутника Руся.

— Понятия не имею! — Маг в ответ поморщился. — Я вообще не уверен, что мне туда действительно надо, хотя осмотреться и поговорить с вашими старшими шаманами полезно, — продолжил он, и на душе у женщины потеплело. Конечно, ей бы стоило объяснить чужаку, как опасен лес для одиночек и насколько неправильно вот так избегать своих сородичей, и поступала она нехорошо, но Брусника промолчала. — Ещё я подумывал предложить им помощь в поисках этой пропащей, чтобы не являться совсем уж с голой задницей. По крайней мере, я могу однозначно установить, жива эта девица или нет.

— Как это?

— Почти так же, как мы клятву заключали. У неё остались какие-то близкие родственники? Родители, а лучше всего дети? Ну вот, с помощью капель крови пары из них я могу определить всё необходимое. Во всяком случае, дома мог, — на всякий случай уточнил он. — Бездна знает, сработает ли всё здесь, с этим вашим… лесом.

Всю дорогу до поселения они почти не разговаривали. Брусника отчаянно боролась с собственной жадностью и ревностью, уговаривая их, что вести себя так и прятать чужака нехорошо, а теневика больше интересовала земля под босыми ногами, так и норовящая воткнуть в пятку какой-то торчащий корень или камешек.

А вот когда они подошли к поселению, стало ясно, что боялась Руся совсем не того, чего следовало. На её находку не просто никто не претендовал; на незнакомца, да и на неё заодно, косились с опасением и недоверием. Высокий чужак с тёмными волосами, непривычно резкими чертами лица и тяжёлым взглядом воспринимался как чужак в самом негативном смысле этого слова, и никто из встречных явно не рассматривал его как возможного члена общины. Более того, заодно с Хаггаром неприязненно поглядывали и на Бруснику, которая после второго или третьего сородича, не ответившего на её приветствие, настороженно нахмурилась и непроизвольно уцепилась за широкую сильную ладонь спутника.

— А не слишком дружелюбные у тебя приятели, — с иронией заметил тот, озираясь. Не похоже было, что косые взгляды задевают мужчину; даже наоборот, губы его кривились в удовлетворённой и очень недоброй усмешке. В другой ситуации подобная, может, и насторожила бы шаманку, но сейчас Русю больше интересовали его спокойствие и уверенность, неожиданные в сложившейся ситуации. Он шёл и смотрел по сторонам так, как будто это именно он здесь хозяин, а все остальные — гости, и незаметно для себя женщина вскоре переняла это спокойствие и расправила плечи. Но ладонь найдёныша не выпустила.

Местное поселение, расположенное на высоком берегу широкой реки, Хаггара не разочаровало в том смысле, что именно чего-то подобного он и ожидал. Втиснутые между деревьями разнокалиберные круглые шатры, сшитые из шкур, чумазые полуголые дети, носящиеся с гиканьем и воплями, крики домашних птиц и животных. Женщины в основном группами сидели под навесами и занимались каким-то рукоделием — в этом вопросе Хар понимал чуть меньше чем ничего. Мужчин попадалось немного, видимо, остальные находились где-то вне посёлка. Что характерно, темноволосых действительно не попадалось ни одного, максимум — медно-рыжие, и то в порядке исключения. Да и ростом местные отличались невысоким.

Единственное, озадачили размеры посёлка: маг ожидал в лучшем случае нескольких десятков жителей, а стойбище оказалось достаточно большим, на добрую сотню шатров.

Что до косых взглядов, те вызывали у теневика только скептическую усмешку и какое-то странное удовлетворение. Ничего не меняется. Мир другой, и люди вроде бы другие, и его самого никто не знает, а отношение — всё равно такое же. На лбу у него, что ли, написано, что он агрессивен и очень опасен?

— А куда конкретно мы идём? — поинтересовался он, отгоняя эти мысли. Здешние отполированные ногами жителей «улицы» были гладкими и почти чистыми, так что, не рискуя напороться на очередной сучок, Хаггар зашагал увереннее. Радуясь при этом, что последствия вчерашней грозы за утро уже высохли: надо полагать, в непогоду эти утоптанные дорожки превращаются в грязевое месиво.

— К Остролисту, — со вздохом ответила Руся. — Он старый мудрый шаман, он учил меня и… несёт за меня ответственность.

— Это как?

— Ну, если я сделаю что-то плохое, именно он будет назначать мне наказание и отвечать за меня перед советом шаманов, если поступок окажется совсем уж гадким. У нас за каждого отвечает старший шаман, а сами шаманы держат ответ только перед советом.

— И чего стоит ждать от этого Остролиста?

— Не знаю, — женщина вновь тяжело вздохнула. — Он… сложный человек, но думает о благе всего рода.

— Получается, есть шанс, что меня отсюда отправят пинком под зад? — с ухмылкой предположил Хар, а его собеседница нахмурилась и возразила:

— Нет, что ты, у нас не принято прогонять гостей!

Правда, особенной уверенности в голосе Брусники не слышалось.

Старый шаман на поверку оказался совсем не таким старым, как представлялось пришельцу из другого мира. Жилистый крепкий мужик лет шестидесяти пяти на вид с длинными седыми патлами, собранными в две косы, щедро украшенные такими же висюльками, как у Руси. Но, кажется, действительно мудрым; во всяком случае, взгляд светло-серых глаз казался пронзительным и каким-то… всезнающим. Неприятным.

Он вышел из своего шатра, из дыры в макушке которого, прикрытой небольшим забавным зонтиком, поднимался тонкий голубоватый дымок, когда гости были ещё за сотню шагов, и остановился на пороге, сцепив руки за спиной.

— Здравствуй, Остролист, — первой обратилась к молчаливому неподвижному изваянию Брусника и вежливо склонила голову. — Это Хаггар, он мой… гость, — с запинкой представила она, бросив быстрый взгляд на теневика, — странник из очень дальних земель.

Хар, не отводя взгляда от изборождённого резкими глубокими морщинами лица, повторил приветственный жест.

— Чёрная душа, гнилое семя, — неприятным каркающим голосом проговорил тот, сверля пришельца ответным взглядом. — Ты, Брусника, не гостя привела — пасынка белого зверя в стадо пригласила.

— Я пришёл с миром, шаман, — всё-таки возразил Хар. — И не хочу никому зла.

— Не хочешь, но приносишь, — отрезал тот.

— Он может помочь с поисками Вишни, — вставила Руся, встревоженно цепляясь за руку своей находки. Она не понимала настолько негативной реакции учителя, ведь лес о госте ничего такого не говорил. Пусть и опасался, но готов был принять это новое и необычное. Тогда почему старший шаман настроен настолько против?

Ей не нравились слова, которые говорил учитель, но ещё больше ей не нравились взгляды, которыми сверлили друг друга мужчины. В воздухе чудился запах близкой грозы, хотя небо оставалось ясным.

— Он ничем не поможет, — отмахнулся Остролист. — Лучшие следопыты и совет шаманов искали. Даже лес не знает, где она. А чего не знает лес, того не знать смертным! Этот человек пахнет смертью и несёт только смерть, он не шаман и в нём нет силы, только гнилая душа. Пусть он не задерживается здесь надолго и не приближается к общим шатрам.

Хаггар смерил старика тяжёлым оценивающим взглядом. У него буквально чесались руки продемонстрировать, насколько у него нет силы и что эта отсутствующая сила может оставить не только от самого шамана, но и всего этого поселения. Несмотря на усталость и трудности с доступом к источникам, сейчас теневик уже был способен на подобные свершения.

Но маг одёрнул себя, волевым усилием придушив злость. Ну, в самом деле, нашёл, с кем бороться! С толпой беззащитных дикарей — экий достойный противник! Жалкий старик, не способный толком опознать мага, тьфу! Убивать улюлюкающих вслед детей, вот на что похожа подобная вспышка гнева. Мягко говоря, недостойный восхищения поступок.

Про клятву, данную Бруснике, он в этот момент даже не вспомнил.

— Как скажешь, старик, — пожав плечами, резюмировал он и кивнул, прощаясь. Руся посмотрела на наставника, на спутника, ничего не сказала и потянула последнего прочь от шатра.

Пока они шли в неизвестном Хару направлении, он успел немного приструнить вдруг поднявшую голову ярость, только победе этой не обрадовался. Очень ему не понравилась собственная реакция на несколько грубых слов шамана! Он, конечно, никогда не отличался добродушием и мягкосердечием, но такая вот вспышка почти на ровном месте — это уже слишком. Ну, раздражение, обычно выливающееся в язвительность, ещё куда не шло. Но злиться-то там на что?! Тем более вот так, что едва сдерживаться от применения силы!

— Руся, у меня к тебе важный вопрос, — хмуро начал он, когда женщина пригласила его зайти в ничем не примечательный шатёр — видимо, её собственное жильё.

— Не сердись на Остролиста, он…

— Да плевать я хотел на этого старика, меня другое волнует, — отмахнулся маг, устраиваясь на небольшой кожаной подушке, предложенной женщиной. Пол шатра застилали грубо выделанные шкуры, а сидеть предлагалось на таких вот «стульчиках». — Ты точно уверена, что можешь воздействовать на меня исключительно при физическом контакте? А другие твои коллеги?

— Ну… да, — неуверенно пробормотала Брусника, возясь с очагом. — А что, что-то случилось?

— Нет, но могло, — скривился он. — Твой наставник как-то подозрительно быстро вывел меня из себя. Я, может, и сволочь, но на людей без причины никогда не бросался, а тут… еле сдержался.

— Давай попробую узнать, — наконец, решила шаманка. — Но как быть с клятвой?

— Мы же договорились, что с моего согласия это возможно? Ну вот, я даю тебе разрешение оказывать на меня воздействие. До ближайшего рассвета, — на всякий случай уточнил он и по команде Руси вытянулся на единственном лежаке.

Результат оказался неутешительным: следы воздействия действительно обнаружились.

— Зачем Остролисту тебя провоцировать?! — возмущённо ахнула женщина.

— Чей наставник, твой или мой? — раздражённо огрызнулся Хаггар. Пару мгновений помолчал, потом уточнил устало: — Это я сам злюсь, или воздействие продолжается?

— Сейчас никто не влияет, кроме меня, это отголоски. Только… убрать их я не могу, он же сильнее. Наверное, так могут старшие шаманы — воздействовать, не касаясь.

— Вот же тварь, — процедил маг, прикрыв глаза. Шаманка участливо погладила лежащего на спине мужчину по груди и ойкнула, когда тот перехватил её ладонь и вдруг уставился на неё странным тёмным взглядом, от которого вдруг перехватило дыхание.

— Ты чего? — сдавленно пробормотала Руся. Никакой угрозы женщина не ощущала, но сердце всё равно отчего-то испуганно заколотилось.

— Сейчас будем совмещать приятное с полезным и сбрасывать остатки злости в мирное русло, а то я думать не могу в таком состоянии, хочется пойти и оторвать голову этому старику, — охотно пояснил мужчина, сел и требовательно потянул её к себе.

— Как? — шёпотом спросила Брусника.

— Не бойся, тебе понравится, — с ухмылкой пообещал он. Рывком стащил с неё рубашку вместе с бусами, небрежно отшвырнул в сторону и, обхватив за женщину талию, тесно прижал к себе одной рукой, второй же накрыл её затылок, после чего запечатал ей рот глубоким жадным поцелуем.

Руся вдруг отчётливо поняла, что сейчас всё будет совсем не так, как прежде. Если до сих пор Хаггар был — или, по крайней мере, старался быть — неторопливым и осторожным, как будто изучал или привыкал и давал привыкнуть, то сейчас в каждом движении, в каждом прикосновении чувствовалась та самая злость, о которой он говорил.

Только вот Брусника вместо страха почувствовала возбуждение: тягучее, тяжёлое и неожиданно сильное для одного поцелуя. Что-то такое было в этой порывистости и даже грубости… невообразимо естественное, правильное. А ещё, пожалуй, где-то в глубине души женщина точно знала, что ей не грозит никакая опасность, и чувствовала: обещание своё мужчина сдержит.

Он так же резко оборвал поцелуй, чуть отстранился и обвёл взглядом её лицо, а потом проговорил, хмурясь:

— Ты можешь распустить волосы?

— Могу, но зачем? — растерянно спросила шаманка. Эти слова застали её врасплох.

— Распусти. Хочу посмотреть, — сказал он, ещё немного отстраняясь и стягивая свою рубашку.

Такой простой и прямой ответ почему-то тоже отозвался у неё внизу живота волной тепла, за которой почти сразу последовала ещё одна, когда Хар добавил:

— Только сначала разденься.

Она торопливо стянула сапоги, потом встала, сопровождаемая взглядом мужчины, завозилась с завязками ремешка. Руки отчего-то дрожали, и она с трудом вспомнила, как распустить простые и знакомые с детства узелки. Но в конце концов справилась, таким же нервным суетливым движением спустила штаны… А Хаггар молчал. Не подгонял, не раздражался её бессмысленными хаотическими движениями, просто смотрел.

Нет, не просто. Смотрел так, что она чувствовала жар. Как будто вслед за взглядом её касалась горячая шершавая ладонь мужчины, мягко сжимала грудь, ласкала бёдра. Один раз встретившись с Харом глазами, Брусника почему-то вздрогнула и опустила взгляд. То тёмное, жгучее, что читалось в его глазах, не терпело такого внимания. Взгляд в глаза у животных — вызов, и сейчас она ощущала: это именно тот случай. А провоцировать его она сейчас не хотела. Она пока ещё толком не разобралась в реакциях своего тела на некоторые слова и действия мужчины и ни за что не рискнула бы нарушить установленные им правила.

— Браслеты… снимать? — зачем-то тихо спросила она.

— Оставь, — после короткой паузы отозвался Хаггар с непонятным выражением. Наверное, чтобы разобраться в эмоциях мужчины, надо было взглянуть ему в лицо, но Брусника по-прежнему опасалась сделать это сейчас. Это было… не по правилам?

Она занялась косами, и к тому моменту, когда свободно спадающие пряди, лаская кожу, отчасти укрыли тело от горячего мужского взгляда, почти успокоилась. Точнее, справилась с дрожью, а до спокойствия ей было уже очень далеко: она чувствовала возбуждение настолько сильное, что почти болезненное.

Хар не прикасался, просто сидел и смотрел, а она уже хотела его настолько, что с трудом держала себя в руках. Эта его почти мистическая власть над её телом шокировала, но не пугала, а скорее восхищала. Брусника никогда даже не слышала о подобном, но оно приводило её в восторг.

— Помоги мне, — тихий голос прозвучал совсем рядом, и женщина вздрогнула от неожиданности: она не заметила, когда теневик поднялся с места и подошёл. Непонятная просьба — или приказ? — в первое мгновение заставила замешкаться, но потом Руся неуверенно потянулась к ремню, удерживавшему его штаны.

Пока она расстёгивала пряжку, он стоял неподвижно и по-прежнему не прикасался. Тяжёлая грубая ткань с шелестом упала к ногам, и обнажены оказались оба. Женщина всё-таки не удержалась и протянула ладони, коснулась обеими ладонями груди мужчины — а в следующее мгновения его рука сжала оба её запястья. Ещё одно быстрое порывистое движение, и Руся оказалась прижата спиной к груди мужчины, его ладонь накрыла её грудь, а поясницей женщина ощутила, насколько он возбуждён. Шумно сглотнула — в горле вдруг пересохло.

— Свяжу, — тихо пригрозил Хар. Брусника вздрогнула от хриплого голоса и тёплого дыхания, пощекотавшего ухо. Она жалобно всхлипнула в ответ и попыталась прижаться теснее, откинула голову ему на плечо. Даже при хорошей фантазии в этом звуке нельзя было бы услышать протеста.

Мужчина тихо удовлетворённо хмыкнул, и ладонь его двинулась вниз, по животу на бедро, лаская кожу и путаясь в спадающих до бёдер длинных золотисто-рыжих прядях волос, потом сместилась назад и крепко сжала ягодицу. Руся вновь не то всхлипнула, не то застонала и опять предприняла попытку прижаться плотнее.

— Какая ты горячая, — протянул он явно одобрительно. И добавил, когда рука его спустилась чуть ниже и два пальца проникли между её ног, заставляя вздрогнуть от интимного прикосновения и звука его голоса: — И уже влажная…

Не выпуская её запястий, он поднял руку, а второй ладонью мягко надавил на спину, заставляя прогнуться. В таком положении, с заведёнными за голову руками и приглашающе выставленной попой, Руся почувствовала себя особенно уязвимой и беззащитной перед этим мужчиной — и вновь всхлипнула от новой волны возбуждения прокатившейся по телу. Сжала бёдра, неловко потёрла ими друг о друга, пытаясь хоть немного унять жар — и тут же вздрогнула от лёгкого, но звучного шлепка, почему-то дополнительно усугубившего её состояние.

— Ай-ай-ай! — укоризненно протянул мужчина.

— Ха-ар, пожалуйста, — жалобно пробормотала она.

— Тебе не нравится? — В голосе прозвучала откровенная насмешка, до которой ей сейчас не было дела.

— Горячо, — едва слышно пожаловалась Руся. — Хар, пожалуйста!

— Пожалуйста — что? — уточнил он, явно продолжая издеваться.

— Пожалуйста! — с очередным всхлипом повторила она, не в состоянии подобрать нужные слова, и мужчина всё-таки прекратил её мучения. Длинное медленное движение — и женщина не удержалась от долгого стона.

А судя по тихому хриплому выдоху, больше похожему на рык, прозвучавшему в тот же момент над ухом, мучилась до сих пор не одна она.

По-прежнему не выпуская её рук, свободной ладонью стискивая бедро, Хар начал двигаться. Женщину накрыло волной удовольствия почти сразу — она выгнулась ещё больше, задрожала, дыхание сбилось, а перед глазами на несколько мгновений потемнело от острого и почти болезненного ощущения разрядки.

Несмотря на зашкаливающее возбуждение, мужчина не стал спешить. Выждал несколько секунд, пока его партнёрша опять обретёт связь с окружающим миром, и только тогда продолжил ритмично двигаться — глубоко и редко, каждый раз почти выходя, а потом резко и грубо входя до упора. В какой-то момент он выпустил руки женщины и ухватил ту за волосы, заставляя запрокинуть голову. Брусника что-то бессвязно шептала — кажется, умоляя его двигаться быстрее. От возбуждения и ощущения приближающейся новой вспышки удовольствия перед глазами опять темнело.

Вскоре он послушался — если, конечно, действительно слышал, что она говорила — и движения стали чаще, ещё резче, на грани боли. Может, в другое время и другом состоянии Русе это и не понравилось бы, но сейчас всё происходило именно так, как хотелось больше всего. Ей самой сейчас вот эта грубость, безоговорочная власть мужчины и собственное ему полное подчинение казались единственно правильными, желанными и нужными.

Тягучее, вязкое ощущение блаженства растеклось по всему телу, делая его слабым и безвольным, а в следующее мгновение Хар прижал женщину ещё крепче — и по его телу тоже прошла сладкая судорога наслаждения. Настолько острого и глубокого, что мир на его фоне как будто на несколько мгновений перестал существовать.

Десяток секунд мужчина постоял неподвижно, вспоминая, как дышать, а потом потянул вялую и едва стоящую на ногах женщину за собой к лежаку. Да ему и самому хотелось присесть, или даже прилечь — уж больно ярким и оглушающим получился финал. Собственно, чего-то подобного он и добивался, просто результат немного превзошёл ожидания.

Два надёжных способа быстро погасить злость, проверенных годами, в том числе — на себе: драка и грубый секс. Можно было переждать, перетерпеть, задавить усилием воли, но сейчас не хотелось тратить на это время и силы. А ещё где-то глубоко внутри сидела неуверенность: Хаггар сомневался, что вообще сумеет справиться с этой занозой, принесённой извне. К тому же зачем мучиться, если можно решить проблему с удовольствием?

Собственно о злости теневик забыл очень быстро, ещё до того, как прикоснулся к нежной женской коже.

Всё-таки Брусника была хороша. Совсем не похожа не только на тех женщин, с которыми Хар когда-то имел близкие отношения, но вообще ни на одну из знакомых. Гибкая, сильная — настоящая дикая кошка. А когда он, прикоснувшись, понял, что эта кошка уже плавится от желания, связных мыслей не осталось вовсе. Кажется, он что-то говорил. Кажется, она что-то отвечала. Это всё происходило где-то очень далеко, на фоне, внутри же остались только голые инстинкты, задвинувшие всё разумное и сознательное в дальний угол.

А теперь вот он очнулся и очень хотел присесть.

Брусника, сообразив, куда её ведут и что вообще происходит, встретила идею Хаггара с большим энтузиазмом. Она поднырнула под локоть мужчины, прижалась к его боку, уткнулась носом в шею и замерла, блаженно вдыхая горьковатый запах его кожи. Тот факт, что через пару мгновений Хар вытянулся на лежаке, потянув её за собой и устроив рядом, прошёл почти мимо сознания. Несмотря на дневную летнюю жару, ей почему-то было зябко, и главной в этой связи оставалась близость горячего тела мужчины.

— Я чувствую себя так странно, — тихо поделилась Руся через некоторое время. — Очень слабой, но при этом почему-то очень довольной. Это было… что это было?

— Ничего принципиально нового, — со смешком ответил Хаггар. — Просто правильный настрой. Если угодно, вдохновение.

— Ты больше не злишься на Остролиста?

Маг покопался в собственных ощущениях, пытаясь отыскать там отголоски злости или хотя бы недовольство, но не преуспел: сытое удовлетворение вытеснило всё.

— Старый засранец, — лениво проговорил он. — Пусть живёт. Но я бы предпочёл как-то застраховаться от подобных проявлений в будущем. Возможно состряпать мне какую-нибудь защиту от этих воздействий? Или, в крайнем случае, амулет, о них предупреждающий.

— Не знаю, — честно созналась женщина. — Но подумаю, что можно сделать. Мне непонятно, почему он так себя повёл? Зачем он это сделал?

— Не знаю, — теневик пожал плечами. — Ничего хорошего он бы не добился.

— Думаешь, он хотел тебя спровоцировать и убить?

— Если бы он меня спровоцировал, он бы вряд ли успел меня убить, — со смешком протянул Хаггар. — С другой стороны, боевые возможности ваших старших шаманов мне неизвестны, поэтому наверняка утверждать не возьмусь.

— Боевые? Шаманы не дерутся, — возразила Брусника.

— Не верю, — пренебрежительно фыркнул Хар. — Точнее, тот факт, что они обычно не дерутся, ещё не значит, что они ничего не умеют. Если вы имеете власть над телом, то, например, остановить сердце врагу не так уж сложно.

— Но для этого точно нужен непосредственный контакт, это очень, очень сложно. И гадко, — после паузы заключила женщина.

— Захочешь жить — не так извернёшься, — отмахнулся маг. — На самом деле, принципиальный вопрос, за кого именно он меня принял. Действительно ли не ощутил во мне никакой силы, как утверждал? Вот ты можешь её чувствовать?

— Очень странно, неясно, — отозвалась она. — Я ощущаю тебя… наверное, как опасного хищника. Или близкую бурю. Есть угроза, страшная угроза, смертоносная, но сложно понять её природу.

— Хм. А так? — спросил он, и над отставленной в сторону ладонью взвился тонкий сероватый дымок, свивающийся в шар.

— Ой, — тихо проговорила Руся, разглядывая странное видение. Подняла руку, намереваясь потрогать, но тут же на всякий случай опустила и вцепилась в плечо мужчины: ещё не хватало хвататься за всё непонятное, чтобы без руки остаться!

— Правильно, — похвалил Хаггар, от которого это движение не укрылось. — Руками лучше не трогать. Ну так что, чувствуешь что-нибудь?

— Н-нет, совсем ничего, — неуверенно отозвалась она и качнула головой. — Оно опасно? Я даже этого не ощущаю!

— Забавно, — со смешком резюмировал Хар и сжал кулак. Дымок растаял. — Получается, это взаимно? Я не могу воспринимать вашу силу, но вы можете на меня воздействовать, и то же работает в обратную сторону. То есть, вероятно, старик действительно не понял, кто перед ним. Чего ждал? Что я брошусь на него с кулаками и попытаюсь свернуть шею? Не исключено, но… Зачем ему это?!

— А, может, он просто тебя испытывал? Не хотел убить, а хотел оценить, насколько ты действительно опасен? Точнее, насколько на самом деле не намерен причинить зло, даже если очень рассердишься, — оживлённо предположила Брусника и даже приподнялась на локте, чтобы заглянуть собеседнику в лицо.

— Я всегда предпочитаю отталкиваться от худшего варианта, но этот тоже имеет право на жизнь, — пожав плечами, признал маг. — Честно говоря, он даже лучше укладывается в образ эдакого патологически ответственного учителя всех и вся. Вечно они лезут всё исправлять, толком не разобравшись, — добавил он со смешком.

— Хар, а что ты собираешься делать теперь? — уточнила женщина через несколько секунд молчания.

— Я не успел обдумать этот вопрос. А что, есть идеи?

— Может, всё-таки попробовать отыскать Вишню? — осторожно предложила она. — Она ведь не виновата, что Остролист тебе не поверил. А вдруг это действительно шанс? Вдруг ей, например, помощь нужна?

— Угу. А ещё это хорошая возможность утереть нос старому пердуну, — Хаггар тихо засмеялся, — и заодно наладить отношения с местными. Идея хорошая, только как мы без разрешения старшего шамана добудем кровь нужных людей?

— А много надо?

— Пары капель хватит, я же её не пить собираюсь, — отмахнулся мужчина. — Можно даже на куске ткани, это не принципиально.

— Давай я попробую что-нибудь придумать, — решила Руся. — А ты подожди здесь, хорошо?

— На этом самом месте, или можно шевелиться? — ехидно уточнил он.

— Наверное, можно даже выходить, но недалеко. И с шаманами не встречаться, пока мы не придумали, как тебя защитить, — рассудительно ответила женщина.

— Разумно. Тогда я лучше в шатре посижу, — со смешком решил Хар.

И детей, и родителей пропавшей шаманки женщина знала (в поселении вообще все друг друга знали), поэтому особенных трудностей не предвидела, но добыть кровь оказалось даже проще, чем Брусника надеялась; дольше пришлось причёсываться и одеваться. Старший сын Вишни попался ей на глаза с разбитой коленкой, которую Руся протёрла тряпицей, специально прихваченной из дома для сбора ценной жидкости, и залечила. Матери же молодая шаманка рассказала всё как есть — что хочет попытаться найти коллегу, ничего обещать не может, но почему бы не попробовать, — и та согласилась без раздумий. Правда, пожилая женщина закономерно попыталась выяснить подробности, но Бруснике удалось отбиться и пообещать всё рассказать в случае успеха.

Пока рыжая дикарка искала нужные вещества, Хаггар тоже не терял времени даром: он думал. Не о пропавшей, простые поисковые чары не требовали особенных усилий. О странных путях воздействия и движения стихий и сил в этом мире. Твёрдо он знал одно: если можно наблюдать некий эффект, значит, можно обнаружить и силу, этот эффект вызывающую. Если шаманы могут влиять на его тело и эмоции, значит, это влияние возможно отследить. И если здесь не помогают привычные способы, ответ очевиден: надо искать другой.

Поскольку единственная подходящая на роль подопытного шаманка в настоящий момент отсутствовала, Хар решил начать с более общих понятий: с пресловутого Леса, застойного болота родственных стихий, взаимодействия себя с ними и их между собой.

Стихии как изначальные силы и источники энергии в представлении Хаггара и его коллег из родного мира являлись отдельными энергетическими полями. На видимом уровне восприятия результатом их взаимодействия оказывалась почва под ногами, воздух, живые существа, другие наглядные проявления, а там, на глубинном, базовом уровне — они представляли собой наложенные друг на друга пересекающиеся сгустки. Понятно, что не каждая отрасль магии имела свою первичную сферу. Скажем, жизнь и смерть, тьма и свет, хаос и порядок, вода и огонь — это первоосновы мира, а магия крови, целительство, артефакторика строились уже на смеси изначальных сил.

Собственно, именно поэтому тёмная и светлая области дара никогда всерьёз не отделялись друг от друга. Фактически, цвет силы определялся именно первоосновами, доступ к которым имел маг, а построенные на их основе чары зачастую оказывались удивительно близки. Например, те же магия крови и целительство содержали одинаковый набор исходных сил, но опирались на разные их пропорции и разные точки смешения. Именно чары высшего порядка, построенные на стыке стихий, можно было с натяжкой перестроить для другого дара, и самым высоким порядком здесь считались универсальные заклинания. А вот базовые, примитивно-стихийные чары, воплощение голых сгустков исходных сил — то же разведение огня — являлись прерогативой магов с соответствующим цветом дара. Но видеть каждый маг учился все стихии, всю картину в целом.

Именно с подробного изучения этой картины Хар и начал. Прежде он чувствовал себя недостаточно оклемавшимся для подобных упражнений, но теперь силы почти окончательно восстановились, да и настроение оказалось очень подходящее: умиротворённая и чуточку ленивая сытая расслабленность. Самое то для глубокой вдумчивой медитации.

Результат оказался странным. Этот мир больше всего напоминал орех: прочная скорлупа и мягкая середина. То, что Брусника, вероятно, и называла Лесом, представляло собой сердцевину, сплетённую из дневных в понимании Хаггара частей абстрактного целого, и был этот сгусток живым и чрезвычайно деятельным. Пребывающий в бесконечном движении, развивающийся и видоизменяющийся буквально на глазах, он лишь соприкасался с теневой скорлупой, твёрдой и совершенно статичной, но никакого взаимопроникновения не было. Лишь тонкая плёночка, на которой силы всё же смешивались и порождали общие более сложные субстанции.

Тоже своего рода равновесие, только… неправильное. Хар отдавал себе отчёт, что этому миру плевать на его мерки «верно-неверно», но ощущение всё равно оказалось пренеприятнейшее. То самое, что чувствует закоренелый педант, вдруг окунувшийся в беспорядок, окружающий некую чрезвычайно творческую личность. И вроде бы понятно, что личность как-то жила до сих пор без разложенных по парам и оттенкам чёрного носков, и будет жить впредь, не интересуясь чужим мнением, но педанту от этого не легче.

Сделав это открытие, теневик вынырнул в реальный мир, чтобы его осмыслить и прикинуть дальнейший план действий, но ничего толком не успел: вскоре вернулась Брусника. Забрав у неё материал для работы, Хаггар выставил саму шаманку прочь, чтобы не нарушала концентрации, и сосредоточился. Поиск — штука несложная, но муторная и требующая усидчивости. Стоило вычленить нужные потоки из нескольких бурых пятен, потом отсеять лишних родственников (а их тут полно) и найти нужное. Долгий кропотливый труд.

Руся на гостя не обиделась и спокойно устроилась у входа в шатёр с отцовскими сапогами, кусками кожи и кое-какими нужными для работы инструментами. В поселении обычно каждый делал то, что получалось у него лучше всего, поэтому обувь шили несколько хорошо знающих это дело людей, а вот чинил свои вещи обычно каждый сам. Идти к кому-то и просить стачать сапоги для человека, которого старший шаман прямым текстом отказался принимать не только в род, но и в качестве гостя, женщина не рискнула, поэтому решила попробовать переделать имеющуюся обувь. Вряд ли у неё, конечно, получится так же красиво и аккуратно, как должно, но всё лучше, чем ничего.

— Привет! — оторвал её через некоторое время от работы отлично знакомый женский голос. — Ты всё-таки решила вернуться? Нагулялась? — весело уточнила Наперстянка, без приглашения присаживаясь рядом с Русей.

— Привет. Я, наверное, ненадолго, — со вздохом отозвалась та, складывая своё рукоделие в мешок. Одновременно говорить и делать что-то сложное она не умела.

Эту женщину с двумя недлинными светлыми косичками и насмешливым взглядом светлых, почти жёлтых глаз Брусника вполне могла назвать подругой. Или, скорее, приятельницей, поскольку настоящих верных подруг у необщительной Руси, пожалуй, и не было. Одногодки, они вместе учились у Остролиста, почти одновременно закончили обучение и в способностях были примерно равны. Ната полностью оправдывала своё ядовитое имя: острую и несдержанную на язык особу мало кто мог долго выдерживать без скандалов, а ещё Наперстянка отличалась редкой мстительностью и никогда не спускала даже малейших обид. Но Брусника ценила в ней отсутствие лжи и притворства. Если Ната злилась или обижалась на кого-то, она никогда этого не скрывала и мстила всегда в открытую, не за спиной. А едкие замечания этой женщины рыжую никогда не задевали, Руся просто пропускала их мимо ушей, принимая как манеру общения, а не желание обидеть.

— Слушай, что ты там за чудовище такое притащила, что все шепчутся? — не стала долго ходить вокруг да около Наперстянка. Ну правильно, вряд ли бы она прибежала здороваться просто так, от великой тоски по самой Бруснике: не так уж они близки.

— И ничего не чудовище. Необычный, конечно, потому что пришёл очень издалека, но человек. — Руся поморщилась, а потом зачем-то уточнила: — Мужчина.

— Здоровый? — прагматично полюбопытствовала Ната. — Тогда странно, что это его так встретили! Может, с ним что-то не так?

— Всё с ним так, — раздражённо отмахнулась Брусника и тут же пожалела о сказанном, потому что Наперстянка немедленно уточнила:

— А ты уже проверила? И как?

Руся опять недовольно поморщилась. С одной стороны, очень хотелось хвастливо сообщить, насколько Хар лучше всех остальных мужчин, вместе взятых, но с другой… Во-первых, это бы выглядело глупо и очень походило на ложь, а во-вторых, жадное желание не делиться ни с кем своей находкой даже в мелочах никуда не делось. Поэтому Брусника в конце концов только неопределённо отмахнулась:

— Ната, он обыкновенный мужчина. Ну ладно, может, не очень обыкновенный и внешне отличается от всех, но ничего настолько ужасного в нём нет. Я сама не понимаю, почему на него так отреагировали. Может, из-за того, что случилось с Вишней?

— Кстати, да, — вдруг нахмурилась Наперстянка и, быстро оглядевшись, уточнила: — А ты уверена, что она не по его вине пропала?

— Уверена, конечно! — возмутилась Брусника. — Он… когда я его нашла, он был ранен, и только-только оклемался. А когда Вишня пропала, и вовсе ещё был без сознания. Не мог он никого украсть, тем более, я почти всегда находилась рядом.

— А, может, кто-то из его сородичей? — продолжила настаивать та. — Понимаешь, ходят слухи, что кто-то видел каких-то чужаков то ли там, куда ходила Вишня, то ли в то же время, когда она пропала…

— С этого момента поподробнее, — прозвучал над их головами хрипловатый голос Хаггара, и обе женщины вздрогнули от неожиданности.

— Ого! — подскочив с места, воскликнула Наперстянка, со смесью растерянности, тревоги и недоверия разглядывая полуголого, одетого в одни только короткие штаны незнакомца, который появился на «пороге» шатра.

— Ты нашёл что-нибудь? — в свою очередь уточнила Руся, с трудом подавляя вскинувшую голову ревность, вызвавшую желание встать между мужчиной и женщиной, а лучше собственнически ухватить Хара за руку. Или вообще обнять и прижаться. Интуиция подсказала, что сейчас мужчина такому её поступку не порадуется, он явно был настроен на деловой лад, а не на нежности.

— Нашёл. Ну так что? Что ты там говорила про чужаков? Какие, сколько, где видели? И где эта Вишня вообще пропала? И когда именно? — отрывисто и требовательно заговорил теневик, и светловолосая шаманка едва подавила инстинктивный порыв шарахнуться назад: под этим тяжёлым пристальным взглядом она чувствовала себя до крайности неуютно.

— Вот столько дней назад, — взяв себя в руки, послушно продемонстрировала на пальцах Ната. — Ушла к Зелёному ручью за водорезом…

— Это такое растение, а Зелёный ручей находится недалеко от поселения, — заметив недовольство готового прервать рассказ Хаггара, пояснила Руся. — Чуть ближе Красного Панциря, но в другую сторону.

— Дальше, — благодарно кивнув ей, велел мужчина.

— А всё. — Наперстянка развела руками. — Ушла туда утром, к вечеру не вернулась, её пошли искать. Удалось проследить её путь только до ручья, а что случилось там потом и куда она делась — непонятно. Там ничего такого не обнаружили.

— В какой стороне этот ручей? — прагматично уточнил он.

— Вот там, — одновременно махнули руками женщины. К счастью, в одном направлении.

— А что за чужаки?

— Не знаю, это какие-то слухи, — виновато пожала плечами Ната. — Будто бы кто-то что-то видел. Сейчас уже и не найдёшь, кто действительно видел и видел ли вообще. Может, из детей кто придумал или взрослому почудилось…

Теневик недовольно поморщился в ответ на такую расплывчатую информацию, но кивнул, понимая, что требовать большего от собеседницы глупо:

— Спасибо. Ещё один вопрос. Вы знаете, что находится вон в той стороне? — спросил он, махнув рукой чуть в бок от направления на Зелёный ручей. — Имею в виду, что-нибудь по-настоящему примечательное?

— Ну, там… — начала Ната, но рыжая её перебила:

— Как далеко?

— Далеко, — после короткой заминки ответил он. — Если пешком, больше двух недель пути.

— Сколько? — в голос уточнили одинаково удивлённые шаманки, и Хар, раздосадованно скривившись, перевёл:

— Три полных кулака дней, даже больше.

— Так далеко я не знаю, — разочарованно протянула Наперстянка, а Руся нахмурилась, пытаясь вспомнить.

— Знаешь, мне кажется, там что-то такое было… Сейчас, попробую сообразить. Синяя Змея течёт оттуда туда, там Холодное озеро… — скупо жестикулируя, Брусника прикрыла глаза, пытаясь вспомнить, а через некоторое время вдруг, ещё больше нахмурившись, проговорила. — Кажется, где-то в той стороне и примерно на таком расстоянии находится большая пустошь. Помнишь, ты расспрашивал про них?

— Изумительно, — губы мага растянулись в злорадной удовлетворённой улыбке, от которой Ната вновь едва не шарахнулась, а Брусника как будто и не заметила ничего, только оживлённо спросила:

— Она там?! Она жива?

— Жива, там, — коротко ответил маг. — Теперь вопрос, что делать с этой информацией? Ладно, заканчивай тут, будем думать, — бросив насмешливый взгляд на блондинку, Хаггар вернулся в шатёр. По лицу незнакомки отчётливо читалось: если она сейчас не расспросит подругу, то лопнет. Или хуже того, будет виться вокруг и лезть под руку, а излишнего внимания Хар не любил никогда. В общем, пусть лучше сейчас поговорят, не будут отвлекать его попусту.

— Ого! — шёпотом повторила Наперстянка, ухватила Русю за локоть и торопливо потащила прочь от шатра. — Ну, ничего себе!

— Ничего себе что? — со вздохом спросила Брусника. Любопытство Наты она видела не хуже своей находки, только ещё и точно знала, а не просто догадывалась, что та не успокоится, не выяснив подробностей.

— Какой он страшный! Чёрный такой… и огромный! — возбуждённо протянула та. Наперстянка была ещё ниже подруги, которая как раз отличалась достаточно высоким для женщины ростом — в отца пошла.

— Это же просто цвет волос. — Рыжая удивлённо уставилась на приятельницу. — Ну, чёрный, и что? А что большой… так он же мужчина, ему положено быть большим и сильным.

— Ну не настолько же! И ты в самом деле его не боишься?!

— Как тебе сказать, — озадаченно нахмурилась Руся. — Он на большого хищника похож. То есть вроде бы и страшный, но завораживает. И знаешь… он как белый зверь, не нападёт без причины.

— Ага, только причину его нападения выяснять потом будут другие охотники, — вздохнула Ната. — Но согласна, действительно есть в нём что-то такое… дикое. Я надеюсь, ты не собираешься пытаться его приручать? Даже слепые детёныши белого зверя не становятся домашними, и мне кажется, тут тот же случай!

— Не волнуйся за меня. Сравнения сравнениями, но ты так говоришь, как будто он на самом деле животное, — отмахнулась Брусника, не желая продолжать обсуждение этой темы.

— В общем, да, не больше, чем все остальные мужчины, — Наперстянка усмехнулась и задала другой вопрос: — Я правильно поняла, он как-то узнал, где находится Вишня? А как?

— Не знаю, не расспрашивала. Я пойду, хорошо?

— Ох, Руся, бежала бы я на твоём месте от этого типа! — укоризненно покачала головой Ната.

— Спасибо за беспокойство, но у меня всё хорошо, — ровно возразила Брусника и, кивнув на прощанье, вернулась в свой шатёр.

Очень хотелось ответить гораздо резче, — что на своём месте она как-нибудь разберётся сама, жить собирается своей жизнью, а не так, как кто-то советует, — но не хотелось тратить время на споры и портить настроение скандалом. Наперстянка ведь говорила так из лучших побуждений, она искренне желала добра, и не стоит отталкивать человека только потому, что вы не сошлись во мнениях по одному вопросу.

— Ты не голоден? — с порога поинтересовалась шаманка. На всякий случай, чтобы отвлечь и себя, и находку от произошедшего разговора. А то вдруг Хар слышал? Или, вернее, вдруг он обиделся, что обсуждали они именно его?

— Голоден, — не стал спорить мужчина. Женские сплетни его интересовали сейчас в последнюю очередь, он обдумывал вещи гораздо более важные и к разговору не прислушивался, так что Брусника могла по этому поводу не переживать.

— А ты уже решил, что делать? Ну, про Вишню, про то, что она на самом деле жива и почему-то находится там, — полюбопытствовала Руся, возясь с пологом, закрывавшим вход в шатёр. Его надо было завернуть и закрепить, чтобы впустить в полутёмное нутро побольше света и свежего воздуха, а вход прикрыть лёгкой символической занавеской, укрывающей от любопытных глаз.

— Пока нет. С одной стороны, не хочется заниматься благотворительностью, когда так недвусмысленно послали. А с другой — это неплохой повод всё-таки наладить контакт. Ну и, кроме того, надо же хоть чем-то заниматься, не сидеть же целыми днями на заднице, поплёвывая в потолок, а это дело не хуже прочих. Тем более я действительно хотел посмотреть на эти ваши пустоши. Всё одно к одному складывается! Единственно меня раздражает необходимость две недели тащиться пешком через лес, а у вас, как я заметил, даже лошадей нет. Как вы вообще перевозите вещи, когда кочуете? Неужели на себе тащите?

— На волах, — коротко пояснила Брусника. — А что такое «лошади»?

— Это такие животные, на которых можно ездить верхом. Существенно упрощают жизнь, — пояснил Хаггар, благоразумно не заикаясь про самоходные машины и летательные аппараты: если местные до такого и дойдут, то точно не в ближайшие сто лет.

— Ну, если двигаться налегке, можно добраться быстрее, — заметила шаманка.

— Насколько? — насмешливо уточнил Хар.

— Дня за три. — Женщина пожала плечами, поймала полный недоумения и недоверия взгляд мужчины и уточнила: — А что, надо быстрее?

— И как мы преодолеем это расстояние за три дня?

— Попросим лес, — вновь пожав плечами, ответила она очевидное и пояснила, потому что собеседник продолжал смотреть недоверчиво: — Можно договориться с кем-то из диких животных и пройти тайными тропами.

— Договориться? Какими ещё тропами?!

— Ну, попросить кого-нибудь крупного и сильного нас отнести. — Брусника почему-то смутилась под пристальным взглядом. — Как я попросила перенести тебя к Красному Панцирю. А тропы… тайные. Лес открывает пути шаманам, и тот путь, на который простые люди тратят много времени, у шамана займёт гораздо меньше. Но ими редко пользуются, зачем? Всем родом по ним пройти не получится.

— Уговорила, — со смешком сообщил Хаггар. — Значит, точно решено, пойдём искать пропажу. Упустить возможность посмотреть на эти твои тропы я точно не могу! Да, к слову о шаманских талантах. Скажи, вы делаете какие-нибудь амулеты? Такие, что с гарантией работают?

— Конечно, — с удивлением подтвердила женщина. — А тебе нужен амулет? Какой?!

— Любой, — отмахнулся чужак. — Мне просто как образец. Да, ещё кое-что уточню. Работают эти амулеты примерно как силы шамана? То есть заменяют его постоянное присутствие?

— Ну да.

— Отлично, тогда давай, — явно обрадовался он, и Руся отвлеклась от стряпни, чтобы порыться в вещах.

— А что ты хочешь с ним сделать?

— Хочу понять, как он работает, — пояснил Хар, со скептическим выражением лица принимая от женщины подвеску — небольшой оплетённый кожаным шнурком голыш. — Разберусь с этим — надо надеяться, пойму, как можно защищаться от воздействия вашей силы.

— Но как ты можешь разобраться, если ты совсем ничего не чувствуешь? — Брусника недоверчиво нахмурилась.

— Но думать-то это не мешает, — со смешком ответил он.

Остаток дня прошёл спокойно и даже почти умиротворённо. Хаггар сосредоточенно слушал амулет — то есть сидел почти неподвижно, зажав камень в руке и закрыв глаза — и на внешние раздражители не реагировал. Впрочем, Руся, чтобы в самом деле не раздражать мужчину и не отвлекать, выбралась на свежий воздух и продолжила возню с сапогами, вернулась только тогда, когда начало темнеть. Улеглись поздно — Хар для своего занятия в свете не нуждался, а Бруснике хватало лучины, — да и уснули далеко не сразу, поэтому утро началось достаточно поздно, причём шаманка проснулась первой.

Некоторое время она разглядывала лицо чужака, раздумывая, стоит ли попробовать разбудить его так, как он будил её, но в конце концов отказалась от этой мысли. Мужчина не выглядел отдохнувшим, и женщина решила, что спокойный сон принесёт ему гораздо больше пользы, а она пока закончит с сапогами и приготовит еду.

На запах последней он в конечном итоге и выбрался из-под одеяла. Заспанный, взъерошенный, хмурый; при виде помятой физиономии своей находки Брусника почему-то не удержалась от улыбки.

— Ты выглядишь усталым. Что случилось? — участливо поинтересовалась она.

— Чары тяжело даются, — поморщившись, ответил он. — Кажется, ещё не до конца оклемался.

— Но хотя бы успешно?

— Переменно, — вновь поморщился он. — Да ладно, в таких вещах быстрый результат получается очень редко и, как правило, случайно.

Завтракали в молчании, а после этого Руся, почему-то чувствуя неловкость, подсела к мужчине с сапогами в охапке.

— Примерь, пожалуйста. Мне кажется, должно быть впору.

Хар кивнул. Надолго примерка не затянулась, и шаманка под конец позволила себе облегчённый вздох: с размером она угадала. Почему-то приставать к мужчине с примерками в процессе работы она стеснялась.

— Да, вроде бы хорошо, — проговорил он наконец, присаживаясь обратно. — Спасибо! А откуда они вообще взялись?

— Ну, это те же самые, — смущённо опустив глаза, призналась Руся. — Я просто их немного переделала. Конечно, получилось не очень ровно, но лучше, чем ничего. Без сапог неудобно, особенно в дороге, а ты, по-моему, не привык ходить босиком.

Хаггар недоверчиво уставился на мнущуюся и отводящую глаза женщину, пытаясь переварить информацию. Это оказалось неожиданно сложно, и он никак не мог понять — почему? Ну, сапоги. Сущая ерунда, если разобраться. Особенно в сравнении с тем, что эта женщина месяц его выхаживала и вытащила с того света, так что он в любом случае обязан ей по гроб жизни.

Но сапоги казались важнее.

Переделала. Руками. Просто так. Не потому, что этого требовал долг, какие-то моральные установки, корыстные цели или желание что-то получить в ответ. Просто потому, что ему неудобно. Не опасно, не угрожает жизни, терпимо, но — неудобно. Ему. Не ей не нравится, не «неприлично», не «положено», а просто неудобно.

— Тебе не нравится? — наконец, нарушила повисшую неловкую тишину Руся, по-прежнему не решаясь на него посмотреть. — Просто я не очень хорошо умею…

— Нравится, — оборвал её наконец-то отмерший маг, встряхнувшись, и добавил не вполне уверенно: — Очень. Спасибо.

Хаггар Верас никогда не был сентиментальным или особенно чувствительным человеком, он редко проявлял тёплые чувства и редко их испытывал. Да и откуда бы взяться иному в наследнике древнего рода, которого с младенчества готовили к этой роли? Мать он видел гораздо реже, чем воспитателей и гувернёров, для которых юный владетель являлся работой, отца интересовали успехи в учёбе и хорошее поведение — и только. Умный мальчик очень быстро понял, что и как нужно делать, чтобы заслужить благосклонность отца, похвалу или награду, и таких понятий, как «доброта» или «щедрость» в списке обязательных к освоению наук не значилось. Да он, впрочем, сам был не слишком-то склонен к подобным проявлением и даже в самом раннем возрасте не относился к числу тех детей, готовых часами сидеть у кого-то на коленках. Его гораздо больше интересовал окружающий мир.

Но при этом Хар отличался ещё и наблюдательностью, и умением делать выводы, поэтому он ни в коей мере не предполагал, что подобные отношения — единственный возможный сценарий, а всё остальное — ложь и игра на публику. Он умел смотреть по сторонам и, главное, видеть. Знал, как выглядят проявления чувств, которых сам никогда не питал. Он даже не испытывал пренебрежения к тем, кто оказывался подвержен чуждым ему самому страстям: каждому своё, а чувства в его представлении лежали отдельно от личных качеств, достойных или недостойных уважения.

Он также умел быть благодарным. Обычно — за хорошо сделанную работу, реже — за оказанную услугу, по-дружески бескорыстную или с прицелом на ответную помощь, неважно. Проще всего и нагляднее ему казалась благодарность деньгами или пресловутой услугой: всё логично, ты мне — я тебе.

Мужчина достаточно быстро сообразил, как именно можно назвать столь сильно выбившее его из колеи действие маленькой шаманки. Забота. Даже не помощь тому, кому эта помощь нужна, не знак внимания или интереса, а… просто забота. От чистого сердца. Потому что ему неудобно. Сообразил, но эта мысль всё равно не хотела укладываться в голове: подобного с ним никогда прежде не случалось.

А ещё он понятия не имел, как за эту самую заботу благодарить. Наверное, впервые в жизни ощущал не необходимость, а желание это сделать, но не представлял, как. Красиво говорить он не умел — ораторское искусство, несмотря на старание учителей, не являлось сильной стороной мага, — поэтому подобрать подходящие слова даже не пытался. Но всё равно ощущал настоятельную потребность как-то ответить, показать, что он всё понял и что ему по-настоящему приятно.

Так ничего толком и не придумав, Хаггар сделал единственное, что пришло в голову: привлёк женщину к себе и поцеловал. Только почему-то совсем не так, как собирался изначально, а очень осторожно и бережно. Так, как стоит взрослому опытному мужчине целовать юную нетронутую девушку, чтобы не обидеть и не испугать. Он так, кажется, прежде целовал только жену в первую ночь после свершения брака. Может, пылких чувств между молодожёнами и не было, но они неплохо ладили, и Хар в самом деле искренне старался не причинить вреда и не отпугнуть.

Сейчас, конечно, о прежних мотивах не могло идти и речи; вчера мужчина на примере окончательно убедился (с большим удовольствием, к слову), что даже весьма бурные проявления темперамента маленькую шаманку не пугают, а скорее заводят. Просто в последний момент почувствовал: именно так правильно. Может, потому, что это тоже была своего рода забота?

И, кажется, наитие подтолкнуло в верном направлении, потому что когда он отстранился, прервав поцелуй — банально начала затекать шея в неудобном положении — Брусника уже выглядела довольной, а не смущённой.

 

Часть третья

Тёмная сторона

Выход решили отложить на пару дней. К такой дальней и непростой дороге стоило подготовиться, да и настроиться соответственно. Конечно, могло статься, что для Вишни это промедление — смерти подобно, но Брусника не очень-то в это верила. Чутьё утверждало, что излишняя поспешность и суета не приведут ни к чему хорошему.

Шаманка за это время предприняла попытку выяснить, что нашло на Остролиста и как понимать его действия, но не преуспела. Учитель разговаривал неохотно, эту же тему прямо отказывался обсуждать. После того единственного разговора Остролист больше интереса к чужаку не проявлял и вообще делал вид, что оного не существует, и это косвенно подтверждало предположение о какой-то странной проверке. Почему именно такой — старший шаман не отвечал.

Задавать вопросы другим сородичам тоже было бесполезно, в дела старших шаманов простые люди не лезли. А что скажут другие старшие шаманы, женщина и так знала: если есть серьёзные сомнения в разумности поступков конкретного «коллеги», они, конечно, вмешаются, но Брусника не сомневалась в бывшем учителе, она просто ничего не понимала.

Что до спасения Вишни, в слова Руси о том, что поиски чужака увенчались успехом, никто попросту не поверил. Точнее, не поверили первые несколько сородичей, к которым обратилась женщина, а потом кто-то из них рассказал Остролисту. Бывший учитель строго велел Бруснике выкинуть эти глупости из головы и перестать смущать людей, и ей пришлось подчиниться.

Так что через намеченные два дня путники, гружёные (главным образом, конечно, Хар) несколькими сумками с вещами и скаткой из большого плаща, покинули селение. Их никто не провожал, лишь поглядывали с любопытством, но с расспросами не приставали и уж тем более не собирались помогать. Собственно, Хаггара последнее полностью устраивало: не хватало ещё взвалить на себя ответственность за этих горе-спасателей, да ещё терпеть их постоянное присутствие!

«Крупным и сильным кем-то», которого позвала на помощь рыжая дикарка, оказался олень. Нельзя сказать, что для теневика это оказалось большой неожиданностью — считай, та же лошадь…

Впрочем, нет, неожиданность была именно «большая». В том смысле, что олень оказался по-настоящему здоровенным, существенно крупнее своих дальних родственников из родного мира Хаггара, чьи головы теневику доводилось видеть на стенах в качестве трофеев, и скорее тянул на лося. А живых оленей маг, считающий охоту пустой тратой времени, видел, пожалуй, только в зоосаде, куда юного наследника водил учитель естественных наук, и те в свою очередь здорово уступали трофейным.

Понятно, что никакого подобия седла для удобства пассажиров не предусматривалось.

Кажется, по лицу Хара зверюга прочитала, что её голову мысленно примеряют к лакированному деревянному щиту, и невзлюбила пришельца с первого взгляда. Чувство оказалось взаимным. Маг неплохо относился к лошадям, умел с ними обращаться и знал, чего от них ожидать, а эта дикая тварь, судя по взгляду, была поопасней иных крупных хищников, да и дружелюбием их не превосходила. Вежливо разойтись или ударить на поражение — это теневик ещё мог, а вот лезть к оленю на спину никакого желания не испытывал.

Брусника негативную реакцию животного, конечно, заметила и принялась уговаривать его быть добрым и ласковым. Маленькая шаманка в это время висела у оленя на шее и казалась особенно маленькой. Лесное создание слушало благосклонно, против общества женщины явно не возражало и даже позволило погрузить на спину перемётные сумки, но у Хаггара эта картина всё равно вызывала неприязнь и смутное беспокойство. Хотелось оттащить Бруснику за шкирку, как оттаскивают родители непоседливых отпрысков от облезлых уличных псов, и хорошенько двинуть оленю промеж рогов. Причём не кулаком, а магией. Так, чтобы сразу и с гарантией.

От этого опрометчивого поступка маг всё-таки удерживался, но мысленно перебирал свой арсенал в поисках какого-нибудь средства решения проблемы. Как назло, в голову лезли только боевые заклинания и наимерзейшие из проклятий. Из относительно мирного приходили на ум только порталы (в качестве несбыточной мечты, потому что телепортироваться наугад, да и вообще телепортироваться в этом странном мире без предварительных исследований — чистое самоубийство) и полное подчинение на крови. Последнее хоть и казалось заманчивым, но прибегать к нему не стоило: такие чары полностью лишают воли, объект подчинения действует механически, как кукла, и требует постоянного контроля. И Хар сильно сомневался, что у него хватит опыта и здоровья выдержать три дня такой прогулки. Пришлось бы следить за каждым шагом, выбирая место, куда «коню» поставить копыто — сомнительное удовольствие! Проще уж пешком.

Наконец, Руся всё-таки договорилась с оленем и подозвала Хаггара.

— Даже не думай, — процедил маг зверю, пристально глядя в большой карий глаз. Подумал пригрозить чарами, но решил, что пока сойдёт и так. Ответный взгляд был пристальным и слишком разумным для животного. Кажется, в нём отчётливо читалось понимание ситуации. — У вас все животные такие умные? — обратился теневик уже к рыжей дикарке.

— Нет, что ты. Это ведь не животное, это дитя леса.

Упомянутое дитя покосилось на мужчину со значением: мол, запоминай, я тут тоже не просто так погулять вышел.

В чём разница между первыми и вторыми, Хар уточнять не стал, удовлетворившись ответом «нет». Логика подсказала, что под последними подразумеваются всевозможные магические твари, но местную магию в людях и предметах он пока чуять не научился. Хотя, кажется, и нащупал путь решения этой проблемы.

— Да брось, — оборвал Хаггар женщину, которая принялась уговаривать оленя опуститься на колени, чтобы всадники могли сесть. Тот всем своим видом показывал, что если для шаманки ещё может расстараться, то терпеть такое унижение ради какого-то постороннего мага не намерен. — Так заберёмся.

К счастью, шарахаться и играть в догонялки олень не стал. Когда теневик, ухватившись за длинную шерсть на спине и шее зверя, ловко взмахнул на высокую спину, тот только переступил ногами, привыкая к новому весу, и седока сбросить не попытался. Бруснику Хар затащил наверх без видимого усилия и устроил перед собой, после чего одной рукой ухватился за толстое основание развесистого рога, а второй — за шерсть, заодно придерживая женщину. Олень недовольно мотнул головой, но маг держал крепко.

— Сначала аллюр оценим, а там посмотрим, как за тебя держаться, — ехидно ответил на это Хаггар и машинально дал оленю шенкелей. Олень покосился озадаченно, с явной просьбой о переводе жеста на понятный язык, и Хар, опомнившись, уступил командование Русе.

Ход у оленя оказался неожиданно плавный, а спина — удобной. Хребет не выпирал, шерсть не слишком скользила под штанами, из стороны в сторону не болтало, не подбрасывало. Так что Хаггар в конечном итоге выпустил рог зверя, но на всякий случай продолжил цепляться за шерсть. Дитя леса к удивлению всадника умудрялось совершенно не цепляться за ветки рогами, как будто те сами расходились в стороны; хотя, может, так и было?

Тайная тропа на первый, да и на второй взгляд мало отличалась от тропы явной: обычная вьющаяся по лесу звериная стёжка, едва заметная в траве и подлеске. Никаких пространственных искажений теневик не ощущал, но пока по этому поводу не расстраивался. Это явно не самые простые чары, и подробный их анализ стоило отложить всё на то же неопределённо-отдалённое будущее, когда решится главная проблема. Но любопытство всё равно терзало: на родине Хаггара пространственная магия строилась на хаосе, и мужчина пока даже предположить не мог, как похожего результата добивались местные обитатели.

— Руся, расскажи мне про местную живность, — попросил он.

До сих пор, увлечённый поиском контактов с местной шаманской магией, маг этим вопросом не задавался. Но медитировать на спине бегущего зверя не мог даже Хар, так что идея развлечься разговором оказалась очень заманчивой, а эта тема — полезней и интересней прочих. Кто знает, с чем придётся столкнуться по дороге?

Брусника поначалу держалась самостоятельно и сидела прямо, но соблазн расслабиться и довериться сильным рукам мужчины оказался слишком велик. Руся откинулась на грудь спутника, устроила голову у того на плече и почувствовала себя совершенно счастливой и довольной жизнью. Говорить не хотелось, хотелось молча наслаждаться ощущениями, но всё же шаманка нехотя уточнила:

— Что именно?

— Самое важное, — уточнил маг. — Кто из них самый опасный, насколько они умны и есть ли те, на кого не действует сила шаманов.

— Сила не действует на детей леса, потому что они не животные, они его части. Дети леса могут напасть, только когда Лес гневается, но я надеюсь, что такого не случится. — От последней мысли шаманка аж передёрнулась. — Есть разные опасные хищники, но они предпочитают обходить людей стороной. А ещё есть белый зверь, он не дитя леса, но тоже не слушается шаманов. Он самый большой и сильный хищник, человек с ним справиться не может. Но когда есть другая еда, он не нападает на людей. А сейчас осень, дичи в лесах много.

— Белый зверь — это тот, которому меня старый пень в родственники записал? — со смешком уточнил Хаггар.

— Кто записал? А-а, ты про Остролиста! Ну да, — слегка смутившись, подтвердила женщина. Потому что вспомнила в первую очередь не учителя, а разговор с Наперстянкой. Нелестное определение бывшего наставника Руся предпочла пропустить мимо ушей. Конечно, нехорошо так о старшем шамане, но именно сейчас ей и самой хотелось назвать его как-нибудь неласково. — Но ты в самом деле на него похож, — тихо добавила она. — Не внешне, конечно, а внутри.

Хар в ответ неопределённо хмыкнул и уточнил:

— А почему название такое странное — белый зверь?

— Его имя — табу, — пояснила шаманка. — Как и имена детей леса. Называя имя, можно потревожить лес и его обитателей, поэтому мы говорим другие слова.

На этом вопросы у теневика закончились, и оба путешественника замолчали. Хаггар опять сосредоточился на главной своей проблеме, строил теории и вёл расчёты, мысленно ругаясь на отсутствие бумаги. А Брусника ни о чём не думала, даже о Вишне, которую они сейчас ехали спасать. Она искренне радовалась, что говорить больше не нужно, и в полудрёме с удовольствием впитывала тепло и силу мужского тела.

Может, Руся и наивна, но она вполне отдавала себе отчёт, что сейчас она для своей находки — просто удобная компания. Не понимала многих его слов и действий, но главное — отношение — чувствовала: шаманка ведь, причём хорошая и опытная, а для них подобное не составляло труда. Чувствовала, что Хаггару с ней удобно, комфортно, порой весьма приятно и даже интересно, но это совсем не те чувства, которые подталкивают людей к выбору постоянного спутника жизни.

Может, другая женщина, из понятного и привычного Хаггару мира, и обиделась бы на такое отношение, и посчитала зазорным ходить хвостом за объектом интереса. Но Брусника относилась к подобному достаточно спокойно, на её взгляд, в происходящем не было ничего неправильного или даже необычного. Редко случается так, что выбирают оба и сразу, с одного взгляда, поэтому разумно дать второму возможность приглядеться, привыкнуть. Если решительно оттолкнёт сразу — значит, шансов нет. Но Хар-то её не отталкивал!

Значит, можно подождать, показать себя с лучшей стороны, наглядно продемонстрировать, что она самая-самая хорошая и никто ему больше не нужен. Уж что-что, а ждать и не торопить события шаманка умела отлично: каждый плод созревает в своё время, и как ни скачи вокруг него, как ни уговаривай, быстрее, чем установлено Матерью-Природой, ничего не случится. Можно лишь оберегать от палящего солнца, поливать и отгонять вредителей. А люди — тоже создания природы, и торопить их в подобных вопросах не разумней.

Сейчас, когда сородичи отреагировали на её найдёныша неприязненно и явно не пожелали принимать его просто так, утихла и ревность, так что Брусника могла спокойно наслаждаться жизнью и не торопить своего спутника.

Окончательно расслабившись, Руся вскоре задремала. Управлять оленем постоянной нужды не было, хватило указать нужное направление, а на тайных тропах дитя леса ориентировалось получше самой шаманки.

На ночёвку остановились, когда начало смеркаться, на краю неглубокого оврага, по дну которого бежал ручей. Хаггар соскользнул на землю, морщась от неприятных ощущений в затекших от долгой дороги ногах и спине — он сильно отвык от верховой езды, даже такой размеренной и комфортной, — снял со спины зверя отчаянно зевающую заспанную шаманку и сумки, и дитя леса тут же растворилось в сумраке.

Переход с тропы в обычный лес на этот раз оказался настолько резким, что маг окончательно перестал сомневаться в реальности и действенности этих тайных переходов. Здесь их окружил совсем другой лес, это сложно было не заметить даже плохо разбирающемуся в подобных вопросах Хару.

Неподалёку от стойбища лес хоть и оказывал на теневика давящее впечатление, но это было больше проявление его собственной фантазии и впечатлений от первого контакта с Лесом. Если судить непредвзято, тот лес был светлым, полупрозрачным, гостеприимным. Высокие ветви деревьев цедили на землю кружевные солнечные лучи, на многочисленных прогалинах пробивалась густая трава и кустарник, пахло цветами и палыми листьями, перекрикивались многочисленные птицы.

Почти так же выглядел лес на тропах. А здесь… Небо вообще не проглядывало сквозь тесно переплетённые ветви стоящих стеной деревьев. Чахлый, чуть живой подлесок тонул в густом толстом мху, из которого поднимались неохватные тёмные стволы. Мох глубоко проседал и пружинил под ногами, карабкался по этим чёрным колоннам вверх, укрывал толстым слоем гнилые трухлявые пни. Деревья стояли настолько плотно и держали друг друга так крепко, что просто не могли рухнуть, и умирали стоя, падая только тогда, когда древесина окончательно обращалась в труху и осыпалась под собственным весом. На дне оврага клочьями лежал редкий дырявый туман. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь едва слышным шелестом воды. Ни ветра, ни птиц.

— Мрачное место, — задумчиво заметил маг, озираясь. Голос прозвучал глухо, как в маленькой тесной комнате.

— Глушь, — пожав плечами, отозвалась Брусника, освобождая от мха участок земли под будущее кострище. Она выглядела абсолютно спокойной, и Хаггар почувствовал раздражение с ноткой зависти: он в этом месте такой невозмутимостью похвастаться не мог, тяжёлые кроны угнетали и нервировали. — Здесь людям не место, это самая глубина леса. Но нас пустили. Мне кажется, лесу нравится то, что мы хотим сделать, поэтому он помогает.

С этими словами она, оглядевшись, подошла к стоящему неподалёку на вид совершенно сухому дереву, ухватилась за толстую низкую ветку и, упираясь ногой в ствол, попыталась её отломить. Хар не отказал себе в удовольствии пару мгновений понаблюдать за недовольно пыхтящей маленькой шаманкой, потом хмыкнул, подошёл и оттащил ту в сторону, придержав за шкирку.

— Давай, я сделаю, а ты лучше за водой сходи.

— Хорошо, спасибо!

Настаивать она, конечно, не стала. Как раз наоборот, очень рассчитывала, что чужак в самом деле предложит помощь, и теперь послушно удалилась к ручью, украдкой искоса поглядывая на мужчину. У того всё получилось гораздо ловчее, чем у неё, сухой сук поддался безо всякой магии.

«Всё-таки, это хорошо, что на него наткнулась именно я, — удовлетворённо подумала Руся. — Он хороший, что бы там ни говорил Остролист! А что на белого зверя похож, так это, может, и к лучшему. Зато он один такой!»

Спали путники прямо на земле, на толстом моховом ковре, закутавшись в длинный широкий кожаный плащ с глубоким капюшоном, и это оказалось неожиданно удобно. Ночь прошла почти спокойно, если не считать ветра, усилившегося к полуночи. Внизу он не ощущался совершенно, но сверху доносился пронзительный свист, а стволы порой глухо, тяжело стонали, покачиваясь. Бруснику подобные мелочи не тревожили, а вот беспокойство Хара никуда не делось, и мужчина спал урывками, то и дело просыпаясь.

Он никогда в жизни не боялся темноты — всё-таки, часть его собственного дара. Наоборот, под покровом ночи маг чувствовал себя спокойней и уверенней. Но не здесь и не сейчас: эта темнота была чужой. Не привычная стихия, а часть огромного и почти разумного Леса, настороженно и с подозрением разглядывающего пришельца.

Бояться-то маг не боялся и сейчас, но спокойно спать, ощущая пристальное внимание несравнимо более могущественной сущности, всё равно не мог. Даже боги подчиняются стихиям и не могут идти против них, так что говорить о смертном? Пожалуй, если бы не маленькая шаманка, тихо и безмятежно сопящая у него в охапке, Хаггар бы вообще не сомкнул глаз. Всё вокруг казалось неправильным, враждебным. Наполненная скрипом и тихим шелестом чернота без единого проблеска света, слепая и мёртвая, натягивала нервы и заставляла вслушиваться, вглядываться, ждать подвоха. И сумеречное зрение от этой черноты почему-то не спасало…

…Внутренние часы сказали, что солнце взошло, хотя на окружающем мире это почти не сказалось. Спустя некоторое время сумрак чуть истончился, стали угадываться очертания стволов, но не более того. Деревья продолжали стонать и плакать, и это не добавляло настроения.

— Погода портится, — пробормотала Брусника. Тяжёлый спёртый воздух чащи пах сыростью и прохладой, и выбираться из тёплого плаща ей совершенно не хотелось. Так что, проснувшись ещё до своего спутника, она долгое время неподвижно лежала, прислушиваясь. — Облака. Наверное, дождь будет.

— Это что-то значит? Имею в виду, с точки зрения Леса, — спросил Хар, также не спеша подниматься.

— Нет, просто приближается время холодов, дождей становится больше, а солнца — меньше, — пробормотала женщина ему в шею. — Не люблю дождь. А ты проверял, Вишня ещё там? — спросила Руся, тщательно глуша в себе зазорные подлые мыслишки и лень. Женщине совсем не хотелось ехать куда-то в непогоду, но пока есть надежда, совесть не позволяла повернуть назад.

— Там, — отозвался мужчина через несколько секунд.

Кусок ткани, служивший маячком, он завязал узлом на шнурке и носил тот на шее, чтобы не потерять, поэтому проверять курс и наличие пропавшей дикарки на прежнем месте было несложно. За минувшие сутки они действительно одолели около трети пути. Брусника проникновенно-печально вздохнула в ответ, но промолчала, а Хаггар завозился, пытаясь выбраться из плаща.

— Уже пора вставать, да? — несчастным голосом пробормотала дикарка, садясь.

— Если хочешь, можешь ещё полежать, — со смешком ответил мужчина. — Перекусим лепёшками, а воды я нагрею.

— Спасибо тебе большое! — проникновенно проговорила она, торопливо поцеловала его в подбородок и поплотнее укуталась в плащ. Без большого и тёплого Хара лежать стало не так удобно и уютно, но вставать всё равно не хотелось.

Маг только весело фыркнул, окинул взглядом свернувшуюся в клубок и с головой укутавшуюся в плащ маленькую шаманку и действительно пошёл набирать воду. До сих пор Руся спокойно и, кажется, даже с удовольствием решала хозяйственные вопросы, затруднений они не вызывали, поэтому теневик благоразумно не проявлял инициативы и не лез с помощью. Зачем соваться под руку человеку, который и так неплохо справляется? Но сейчас женщина выглядела настолько несчастной и так не хотела шевелиться, что он поневоле проникся. Самое время начать платить добром за добро.

Вполголоса ворча и ругаясь, щурясь в густой сумрак, он спустился к ручью, на ощупь с горем пополам набрал бурдюки. Хотелось верить — водой, а не илом. Потом всё-таки разжёг костёр с помощью пресловутых палочек и сухого мха, набранного вечером запасливой Брусникой. Может, получилось у него не так ловко, как у аборигенов, но главное — получилось. Огненный цветок, распустившийся на тонких сухих ветках, добавил жизни окружающему пространству, хотя всерьёз ничего не изменил. Тьма просто немного отползла, сгустилась за ближайшими деревьями и оттуда пялилась на чужака.

Хаггар мрачно подумал, что такими темпами недолго рехнуться, только как с этим бороться, он не знал. Подружиться с лесом, чтобы тот перестал воспринимать чужака настолько враждебно? Хорошо бы, но как?! Переделать свою природу и свою силу маг не мог, а что-то ему подсказывало — загвоздка именно в этом.

Долго Брусника в одиночестве не пролежала и вскоре подошла к магу, укутанная в плащ, полы которого волочились по мху. Подошла, села рядом, деловито поднырнула под локоть — как кошка, требующая ласки. Хар усмехнулся такой аналогии, но женщину обнял, прижал к своему боку.

Он никогда не испытывал того странного чувства — тактильного голода — заставлявшего людей постоянно прикасаться, хотя бы держать за руку, и не любил, когда в личное пространство вторгаются посторонние. Но маленькая шаманка почему-то не вызывала отторжения. Может, потому, что у неё всё это получалось удивительно естественно? Она не вторгалась, она… приходила на мягких лапах, крадучись, и не казалась настолько уж посторонней. Или он за тот месяц между жизнью и смертью просто привык, что она постоянно рядом?

А ещё её присутствие успокаивало, оно как будто ослабляло внимание окружающего Леса.

«Не хотелось бы всю оставшуюся жизнь проходить с ней под руку», — недовольно подумал теневик. Оставалось надеяться, что со временем всё нормализуется, окружающий мир к нему привыкнет, и маг сможет обходиться без какой-либо компании. Да, он не имел ничего против общества маленькой шаманки, но сам факт собственной зависимости от кого-либо неимоверно раздражал.

Если говорить совсем откровенно, такая компания ему очень нравилась. Пожалуй, больше, чем любая другая в его не самой долгой, но очень насыщенной жизни. Брусника, несмотря на постоянное присутствие в поле зрения, умудрялась быть ненавязчивой. Каким-то десятым чувством понимала, когда мага лучше не трогать, не дёргала, не теребила, ничего не требовала, не трещала без умолку. Пожалуй, тот факт, что наткнулась на него именно она, действительно можно считать огромной удачей, реальные масштабы которой Хар ещё не осознал до конца.

А ещё за годы войны мужчина, кажется, банально устал от одиночества. Он, как показала практика, любил уединение, но… по желанию. Поработать в своё удовольствие в тишине и покое, а потом пойти развеяться в клуб, посмеяться с приятелями над какой-нибудь ерундой, выпить вина — или даже напиться.

Война же показала теневику, что такое одиночество в полном смысле. Когда в любом месте, в любой толпе тебя всегда отделяет прочих зона отчуждения; когда напиться можно только в одиночестве; когда не с кем обсудить даже погоду. Когда даже собственное отражение — уже повод для радости, потому что ты видишь рядом живого человека, и плевать, что на самом деле его нет. Карцер, из которого невозможно выйти. Пожизненный срок в одиночке — приговор пострашнее смертной казни. Даже потом, когда война закончилась, одиночество осталось с ним. Да, снаружи появились люди, которые не шарахались от него при первом же взгляде, но он оказался отгорожен от них клеткой — своей собственной маской. Люди были, но разговаривал с ними не он.

А путь через Междумирье, который по субъективному восприятию длился чуть меньше вечности, довёл это одиночество до абсолюта, и теперь… кажется, маг начал его бояться.

От последней мысли его как будто током ударило, лёгкий разряд дрожи пробежал по спине и ткнулся холодом в затылок.

А может, именно в этом всё дело?

И не Лес тревожит его своим пристальным взглядом, а тот самый страх вновь оказаться отрезанным от мира.

И едет он сейчас невесть куда на поиски какой-то Вишни совсем не потому, что хочет начать всё сначала и найти общий язык с местными жителями, а потому, что боится этого не сделать.

И постоянное присутствие Брусники рядом нравится ему именно потому, что маленькая шаманка спасает его от этого страха…

— Хар, а можно я кое-что спрошу? Ты только не сердись, — тихо спросила женщина. За это время она уже успела заварить в подогретой воде какие-то травы, разлить по двум деревянным долблёным кружкам, и сидящих людей окутал тёплый медвяный аромат, кажущийся в этой чаще гораздо более чуждым, чем даже костёр и двое путников. Хаггар, погружённый в свои мысли, едва не вздрогнул от этого голоса, но ответил, пожав плечами:

— Спрашивай. Постараюсь.

— Какая она — та земля, откуда ты пришёл?

— Она… другая, — с тихим смешком ответил он. — Людей там очень много и они, как ваши железные, живут в каменных домах и не кочуют. Только там чисто: под землёй текут рукотворные реки, которые приносят воду в каждый дом и уносят всю грязь. По улицам жители перемещаются на самоходных телегах, которые меньше Красного Панциря, но чем-то на него похожи. А есть машины, которые позволяют людям подниматься в воздух и перелетать на большие расстояния. Жизнь там пропитана магией — это похоже на силу ваших шаманов, только у неё больше граней. Маги умеют зажигать огонь без дров, менять погоду, лечить, искать потерянные вещи, людей и залежи разных металлов, мгновенно перемещаться в нужное место… в общем-то, многое умеют. Почти всё.

— А почему ты оттуда ушёл? — тихо уточнила Руся, слушавшая мужчину едва ли не с открытым ртом — она пыталась представить летучие машины и подземные реки.

— Я не ушёл, я сбежал, — неожиданно сознался он. — Потому, что если бы остался, меня бы убили. Да и… если совсем откровенно, ничто меня там не держало. Я решил рискнуть и попытать счастья где-то в другом месте. Начать жизнь сначала.

— А почему тебя хотели убить? — пробормотала Брусника.

— Я же говорил, я сделал много плохого, — пожав плечами, сказал мужчина. — В том числе, убил много людей. Вот за это.

— А зачем ты это сделал?

— Хороший вопрос, — со смешком похвалил он, помолчал несколько секунд и добавил тихо: — Если бы я ещё мог внятно на него ответить. Я… очень хороший шаман. Самый сильный из тех, что там были. Я считал себя лучше всех и был уверен, что это даёт мне право делать то, что хочется, не оглядываясь на мнение окружающих. Я убивал ради знаний и какое-то время действительно не нёс за это никакой ответственности. А потом за всё пришлось платить.

— А сейчас ты так не считаешь?

— Ну почему же, я до сих пор считаю себя лучшим, — тихо засмеялся он. — Но я не соврал тебе тогда, я… не хочу больше убивать. Не могу сказать, что мне вдруг стало жалко всех окружающих, при необходимости рука не дрогнет, но я больше не вижу в этом смысла. Скажем так, полученные знания не принесли мне ничего хорошего, и я запомнил этот урок. Страшно? — со смешком уточнил мужчина.

— Страшно, — честно созналась Брусника, впрочем, не делая даже попытки отстраниться. Наоборот, потёрлась щекой о его плечо и как-то удивительно умиротворённо вздохнула. — Знаешь, наверное, ты не просто похож на белого зверя, в тебе сидит его дух. Такое иногда случается, что человек рождается с духом не человека или не только человека, но какого-нибудь зверя. Редко, но случается. У нас в поселении есть старая шаманка, она внутри змея. Это… видно с первого взгляда. Хладнокровная, очень спокойная и ядовитая. Остролист — очень хороший шаман. Наверное, он понял это в тебе и испугался.

— Там, откуда я родом, нет белых зверей, — возразил Хаггар.

— А это неважно, — отмахнулась Руся. — Духи не знают расстояний. Ты же пришёл в конце концов именно сюда, где они водятся. Не куда-то в другое место, а сюда. Значит, твой дух привёл тебя к себе на родину, туда, где ему хорошо.

— Железная логика, — мужчина опять засмеялся. — Почему нет, в самом деле?

— Ты мне не веришь, — укорила его женщина.

— Извини, но в это правда сложно поверить, — не стал лукавить маг. — Почему именно белый зверь, а не кто-то другой?

— А почему кто-то другой, если он так на тебя похож? — вопросом на вопрос ответила женщина.

— Ладно, уговорила, я, в конце концов, от этого всё равно ничего не теряю и изменить ничего не могу, верно? — Маг вновь засмеялся и, оставляя пустой спор, предпочёл спросить о другом: — А почему Остролист испугался, узнав это, а ты не боишься? Ну, или боишься, но при этом ничего не предпринимаешь?

— Не знаю, — пожав плечами, спокойно ответила шаманка. — Я… странная, мне всегда, сколько я себя помню, с лесом и животными было спокойней и лучше, чем с людьми. Ты сильный, грозный, страшный, но… это правильно, это твоя природа, ты таким родился. Глупо чураться человека из-за его природы, с которой он не может ничего поделать, и глупо заставлять его эту природу менять. Мне ты не сделал ничего плохого, и я верю, что не сделаешь. А ещё мне почему-то очень хорошо с тобой рядом, — честно призналась Брусника. — Мне обычно тяжело находиться рядом с людьми долго, я устаю и ухожу в лес, а с тобой хорошо. Спокойно.

Они ещё некоторое время молча посидели бок о бок, почти ни о чём не думая, а потом как-то разом, не сговариваясь, засобирались. Впереди лежал долгий путь, и ещё неизвестно, что ждало в его конце.

Этот день прошёл почти так же, как предыдущий. Хаггар опять попытался уловить какие-нибудь возмущения в магическом поле, но не преуспел, и это начало уже раздражать. Ладно, целительная магия и какая-то другая сугубо шаманская, но здесь же — явное пространственное искривление! Пусть процесс искажения отличается кардинально, пусть вложена совсем другая стихия и другие принципы, но ведь результат-то похожий! Но — увы.

Брусника же долго не могла избавиться от пришедшей в голову мысли о родстве своего найдёныша с крупным хищником, так часто вспоминавшимся в связи с черноволосым чужаком. Мысль эта казалась ей сейчас настолько очевидной и явной, что женщина не могла понять, как не додумалась до такого раньше?

А ещё Русю терзали очень нехорошие подозрения относительно поступка Остролиста. Хоть она и старалась приписывать учителю благородные мотивы, нет-нет — да и заползала какая-нибудь подлая мыслишка или ощущение. Не испугался бы старый шаман духа сильного зверя, наоборот, одобрил бы появление такого в роду. Не стал бы просто так провоцировать Хара, просто единственный раз взглянув на него. Ведь это же глупо — кидаться камнями в незнакомого зверя, даже если он выглядит безопасным. А если, напротив, внушает опасение, то глупо вдвойне! А Остролист никогда не был глупцом.

Получается, что-то такое он знал, чего не знала Брусника. Это не то чтобы удивляло, на то он старший шаман, просто женщина никогда прежде не задумывалась, а чем именно старшие отличаются от всех прочих? Например, способность воздействовать на расстоянии стала для неё настоящим открытием, почти откровением, а что ещё может уметь и знать старик? Может, те странные вопросы, которые Хаггар задавал в самом начале их знакомства — про непонятную катастрофу, страшное слово «война», прежние порядки и сущность пустошей — стоило бы в самом деле адресовать старшим шаманам? То есть не просто — стоило адресовать, а можно было бы получить на них вполне ясный ответ? Очень жалко, что он наотрез отказался разговаривать…

Или дело всё-таки в сущности, которую почуял Остролист в пришельце? Он ведь ясно назвал Хаггара пасынком белого зверя, только звучало это в устах шамана как ругательство!

Брусника попыталась зайти с этой стороны и вспомнить, что конкретно слышала от старших шаманов об этом диком звере, но так и не сумела. Грозного умного хищника опасались и избегали, причём избегали даже в словах, стараясь лишний раз не упоминать. А истинного имени этого лесного жителя почти никто не знал, во всяком случае, из простых людей и шаманов. Или, может, вовсе — не знал никто.

Потом Руся попыталась представить, что ждёт их на пустоши и как Вишня там вообще оказалась, но фантазия быстро спасовала. И в конце концов шаманка опять задремала, чему поспособствовало хмурое небо в прорехах листвы и начавший накрапывать мелкий дождик. Сейчас последний совсем не тревожил и только убаюкивал: старый тяжёлый плащ с многочисленными латками укрывал всадников от ветра и воды, а ровное тепло тела мужчины и его сильная рука, придерживающая за талию, позволяла полностью расслабиться, не боясь упасть.

Когда они сошли с тропы, пейзаж вновь кардинально изменился, но новое место стоянки показалось гораздо гостеприимнее, чем прежнее. Непролазную чащобу и светлый смешанный лес тайного прохода сменило укутанное полупрозрачным живописным лесом ноголомное низкое плоскогорье, или скорее — усыпанная мелкими холмами и скалистыми обломками равнина. Даже хмурое небо над головой не портило уютного вида небольшой полянки, укрытой от ветра крупными тяжёлыми валунами. Над головой, игнорируя дурную погоду, вовсю скандалили птицы, в редкой лохматой траве то и дело кто-то шебуршал и порой пробегал мимо — жизнь буквально кишела, полностью игнорируя пришельцев. Здесь олень смотрелся уже вполне органично, но всё равно поспешил раствориться в подлеске, стоило Хаггару снять с его спины сумки.

В качестве места для лагеря выбрали небольшую ровную прогалину, зажатую между камнями, покрытую пучками суховатой травы и присыпанную какой-то мягкой трухой вперемешку с прелыми листьями. Большим её плюсом по сравнению с тысячами соседних оказался один из камней: огромный валун, или скорее обломок скалы, нависал над площадкой, создавая неглубокую укромную нишу, которую при желании можно было бы без особого труда укрыть от непогоды. Проблем с валежником и растопкой для костра не возникло, а вот ручей оказался чуть в стороне. Оставив Бруснику разводить огонь на мелких сухих веточках, собранных на расстоянии пяти шагов вокруг будущего кострища, Хар с бурдюками наперевес двинулся к роднику. Поисковые чары позволили найти оный без указаний шаманки.

С удовольствием умывшись хрустальной ледяной водой, маг вернулся в лагерь с добычей очень быстро — и замер, едва выйдя из-за камня.

Брусника сидела на коленях у кострища и тихонько мурлыкала себе под нос какую-то простенькую мелодию или даже наговор, возясь с их будущим ужином. А слева на камне обнаружился незваный гость, тоже явно планирующий подзакусить, и крупа с лепёшками интересовала его в последнюю очередь.

Зверь, изготовившийся к прыжку на камне, был здоровенным. Такой не то что человека заломает — сломает хребет оленю одним ударом. Не белая, скорее пепельно-серая в тёмных разводах шкура позволяла ему отлично маскироваться на фоне камней. А вот оскаленные в беззвучном рыке зубы как раз сияли ослепительной белизной и заметно выделялись на общем гораздо более тусклом фоне. Широкие мощные лапы всем своим видом демонстрировали, что где-то там, невидимые с такого расстояния, есть внушительные и наверняка очень острые когти.

Кажется, Хаггар имел честь лицом к лицу встретиться со своим… духовным родственником. И встреча эта мужчине очень не понравилась по одной простой причине: он чуял в этом существе, ублюдке кота с волком или даже медведем, магию. Свою, родственную, понятную магию.

То, что местные называли белым зверем, не было животным. Живое, из плоти и крови, оно представляло собой типичную, даже классическую нечисть — неразумную тварь с магическими способностями. Очень крупную, сильную и опасную тварь, почти неуязвимую для чар. На таких обычно расставляли ловушки и охотились сообща, потому что справиться с подобным без подготовки трудно, почти невозможно даже очень сильному магу.

Это потом Хаггар удивится, что ни на мгновение не усомнился и даже не прикинул варианты, а сейчас он принял решение за доли мгновения и тут же начал действовать.

Тихо опустил на землю бурдюки, одновременно левой рукой подобрал небольшой камень и правой потянул из кожаных ножен нож — одолженное ему Брусникой наследие отца-охотника. Зверь медлил, втягивал широкими чуткими ноздрями воздух, но самого Хара пока не замечал — тот подходил с подветренной стороны.

Кажется, хищник всё ещё сомневался, стоит ли браться за такую непривычную добычу. Но надеяться, что он развернётся и уйдёт, было глупо: слишком близко он для этого подобрался. Кажется, белый зверь просто наблюдал за добычей и ждал, не предпримет ли та каких-нибудь очень неожиданных и опасных действий, да и близость огня ему не нравилась.

Но ещё больше хищнику не понравился камень, прилетевший вдруг прямо в морду и тихо отскочивший куда-то в траву — на меткость Хаггар никогда не жаловался, а тут ещё расстояние было небольшим. Зверь отвлёкся от предполагаемой добычи и обнаружил подошедшего мага. Жёлтые глаза уставились на мужчину, и в них проступило почти человеческое раздражение и недовольство. Хар на мгновение задумался, а так ли уж неразумно это существо, но взгляда не отвёл и тоже оскалился. Мгновение в глазах зверя читалось недоумение и даже растерянность — кажется, он не ожидал такого поведения от жертвы, — а потом человек двинулся на него.

Хищник тихо, басовито зарычал, и от этого первого звука, нарушившего немую сцену, вздрогнула Брусника. Шаманка вскинула взгляд и тихо испуганно охнула, закрыв ладонью рот и в ужасе глядя на зверя, сидящего на камне на расстоянии нескольких шагов. Кажется, от страха её просто парализовало, и это было к лучшему: она не побежала и не закричала. А в следующее мгновение хищник прыгнул, и Руся далеко не сразу поняла, что прыгнул он не на неё, а в другую сторону.

Хаггар находился в своём уме и понимал, что с одним ножом завалить такую тушу он не сумеет: слишком разные весовые категории, да и нож маловат, чтобы причинить серьёзный вред. Чтобы убить здоровенную зверюгу такой зубочисткой, надо попасть в глаз или в горло, а Хар был не настолько хорош в рукопашной и не настолько уверен в своих силах. Идея состояла в другом, требовалось только добыть немного крови зверя: для применения чар достаточно нескольких капель. А против магии крови бессильна любая естественная защита. Пожалуй, если бы не Брусника, он бы метнул нож вместо камня, но рисковать жизнью шаманки теневик не стал. Вместо этого рискнул своей.

Он почти успел увернуться и без «почти» — полоснуть по шкуре хищника ножом. На адреналине даже не почувствовал боли, просто ощутил сильный рывок за плечо, и левая рука вдруг перестала слушаться. Мелькнул запоздалый страх, что нож окажется недостаточно острым, чтобы повредить толстую шкуру, но в этот момент подействовали чары, наскоро подвешенные на лезвие.

Зверь, даже не заметивший царапины и вновь изготовившийся к прыжку, вдруг с визгом шарахнулся в сторону, пытаясь понять, кто вероломно вцепился в его бок. Волчком завертелся на месте, начал кататься по земле, пытаясь стряхнуть невидимого врага. Жжение усиливалось, и люди оказались забыты.

Может, нечисть была умнее любого животного, но догадаться, что это именно тонкокожий человек, вкусный запах крови которого уже обещал близкий обед, стал причиной её мучений, не смогла.

Хар осторожно отступил в сторону. Медленно, стараясь не привлекать к себе внимания бьющейся в агонии — пусть та пока этого не понимала — твари. Шаг, другой, третий, пока не оказался на возможной траектории прыжка хищника — прикрыл собой женщину на случай, если зверь вдруг всё-таки решит напасть. Но в первый момент нечисть не догадалась, а потом стало поздно: лапы перестали слушаться, да и не замечал зверь больше ничего вокруг, всё его существо занимало только больно жгущее невидимое пламя.

Наконец, издав последний хриплый стон и судорожно дёрнувшись, хищник замер на земле, а в следующее мгновение очнулась Брусника.

Тоненько всхлипнув, она подскочила на ноги и метнулась к мужчине, обхватила его за талию, прижалась всем телом, мелко дрожа. Хар дёрнулся от неожиданного прикосновения, но тут же сообразил, что происходит. С трудом разжал сведённые судорогой пальцы, выронив заляпанный странно потемневшей и загустевшей кровью нож, развернулся, обнял одной рукой плечи женщины.

— Не реви, всё кончилось, — ворчливо проговорил он, но не зло, а устало и даже немного насмешливо. Напряжение начало потихоньку отпускать, а вместе с этим волной накатила слабость.

— Я так испугалась, когда его увидела, — всхлипнула Руся и слегка отстранилась, чтобы заглянуть в лицо Хаггара. Правда, облегчение в её глазах в следующее мгновение сменилось страхом, когда женщина рассмотрела на глазах бледнеющее лицо мужчины и сообразила, что всё плечо его залито кровью. — Ты ранен! — ахнула она.

— Удивительная наблюдательность, — бескровными губами ухмыльнулся теневик, чувствуя, что сознание вот-вот его покинет. Кровь-то он затворил, но, кажется, поздно: уж очень много её успело вытечь.

— Стой! Погоди, не теряй сознания! Разреши мне на тебя воздействовать! — опомнилась она.

— Разрешаю тебе нарушить клятву, — пробормотал маг и всё-таки начал заваливаться. Правда, медленно, борясь со слабостью, и Бруснике удалось уложить его достаточно аккуратно и не позволить дополнительно навредить себе падением.

Страх — или, вернее, ужас — от пережитого никуда не делся, но истекающий кровью у неё на руках Хар волей-неволей заставил отодвинуть все эти эмоции на задворки сознания. Руся даже сумела порадоваться, что всё-таки вспомнила про клятву и успела спросить о ней мужчину.

Разорвав рубаху по порезам, оставленным когтями, шаманка рассмотрела рану внимательнее и с удивлением отметила, что глубокие борозды, рассекшие плоть, уже почти не кровоточат, хотя опыт подсказывал, что кровь из такой раны должна буквально хлестать. Эта нежданная радость позволила Бруснике ещё немного успокоиться и подойти к лечению раны в гораздо более подходящем для такого воздействия настроении. Стянуть рану полностью её сил не хватило, но женщина по крайней мере сумела залечить основные повреждения, которые вполне могли оставить Хаггара вовсе без руки.

Сделав для своего пациента всё возможное, шаманка занялась обустройством лагеря всерьёз: понятно, что никакой речи о продолжении пути завтра идти уже не могло. Даже если выздоровление мужчины пойдёт хорошо, им придётся провести здесь по меньшей мере несколько дней.

Первым делом она нагрела воды, заварила травы из благоразумно прихваченного с собой запаса и аккуратно промыла рану мужчины чистыми кусками его же собственной рубашки — располосованная и залитая кровью, та теперь годилась только на тряпки.

Укутав мужчину в плащ и разведя костёр пожарче, Руся натаскала побольше дров и наломала подходящих веток на постель, сложила её под скалой и с трудом, едва не плача от злости на собственную слабость, перетащила туда Хара, непрестанно заговаривая рану и буквально умоляя ту не реагировать на резкие рывки.

Соорудила из веток и плаща — он именно для этой цели был такой огромный — небольшой шалаш, частью опирающийся на скальный обломок. Убежище получилось низким и тесным, но, по крайней мере, укрыло раненого от зарядившего дождя.

Нашла и аккуратно отчистила нож, потом при помощи с трудом согласившегося на это оленя оттащила мёртвую тушу белого зверя подальше от лагеря, чтобы не привлечь падальщиков. Мелькнула хозяйственная мысль, что неплохо было бы освежевать тушу и разжиться шкурой, трофеем редким и чрезвычайно ценным, но Руся её отогнала. Не до того, да и сил, и времени на это пока не было.

Буквально силком заставив себя поесть, она забралась в шалаш ко всё ещё находящемуся без сознания мужчине, сжалась у него под здоровым боком, обхватила обеими руками ладонь, прижалась к ней щекой и только теперь дала волю слезам и страху. Дрожала, всхлипывала, порой прикасалась к прохладной шершавой коже мужской ладони губами и тщетно пыталась переварить случившееся, отогнать мысли о том, что было бы, если…

Ночь прошла нервно. Дождь всю ночь шелестел по плащу, тот намок и отяжелел, но воду, по счастью, не пропускал. Брусника спала урывками, в темноте ей чудилось дыхание хищника и мерещились оскаленные белые клыки, а ещё казалось, что у Хаггара начался жар. Один раз жар действительно начался, причём такой, что мужчину начал бить озноб, и шаманке пришлось прибегнуть к очередному воздействию. На клятву, к счастью, продолжало действовать данное Харом разрешение.

К утру женщина совершенно измучилась, так толком не сумев поспать, и буквально заставила себя выбраться наружу. Ей совсем ничего не хотелось, только свернуться калачиком и больше ничего не видеть. До сих пор потряхивало от страха — и прошлого, связанного с нападением белого зверя, и нового, что она не сумеет выходить Хаггара или опять что-то случится.

К счастью, кроме большого отцовского плаща Брусника прихватила с собой собственную накидку — плотную грубоватую шкуру с дыркой для головы, к которой был притачан капюшон. Если бы не она, Руся так и не сумела бы заставить себя выйти под дождь, да и та помогла только вместе с чувством долга: требовалась вода и еда, причём и то, и другое, желательно, горячее. Одна бы женщина обошлась и пресными лепёшками с холодной водой, но раненому, когда проснётся, требовалось горячее питьё.

Костёр стал для шаманки серьёзным испытанием. Вчера, занятая другими вещами, она не заготовила трут и не припасла сухие дрова, и теперь приходилось за это расплачиваться. Сначала Брусника возилась со всем этим решительно, потом — всхлипывая и утирая запястьем слёзы бессилия, уговаривая огонь разгореться.

Закралась подлая предательская мысль бросить мужчину, позвать дитя леса и вернуться домой, в поселение. Руся разозлилась на себя за такую слабость и трусость, злость помогла собраться и вспомнить, что кое-какие из окружающих деревьев неплохо горят даже мокрыми благодаря пропитывающей древесину смоле, и вскоре её попытки увенчались успехом. Потрескивающее и плюющееся искрами пламя, которое разгоралось всё увереннее и благосклонно принимало подношения, вновь заставило женщину расплакаться, но на этот раз — от облегчения. А заодно пообещать себе впредь следить за огнём и не полагаться на авось.

Щедро накормив костёр смолистыми ароматными ветками, Брусника сходила к роднику, поминутно оглядываясь и опасаясь нападения. Вдруг у белого зверя была пара, и она придёт мстить? Это почти невозможно, но — вдруг?!

Присутствие огня постепенно оказало на шаманку благотворное целительное воздействие: она почти успокоилась. Да, оглядывалась встревоженно и порой возвращалась ещё мыслями ко вчерашнему дню, но уже не тряслась, и пораженческие мысли её почти оставили. Да, Хаггар ранен, но он не при смерти, самое страшное повреждение Руся уже вылечила, а дальше нужно время, сон и еда.

Последней стоило озаботиться особо, и Брусника, подложив в костёр пару сыроватых толстых сучьев, которые обещали гореть достаточно долго, отправилась ставить силки и искать в окрестностях другое пропитание. Им предстояло провести на этом месте не меньше полного кулака дней, а запасы были на такое не рассчитаны. Да и осмотреться повнимательней не мешало: вдруг где-нибудь поблизости попадётся более подходящее место для стоянки?

Увы, с последним не повезло. Никаких пещер, даже крошечных, в окрестностях не встретилось, а все прочие места походили друг на друга как капли воды. Но, по крайней мере, не предвиделось проблем с охотой, да ещё женщине попалось большое количество съедобных растений. Осень и зима с затяжными дождями и холодным ветром — не самое приятное время года, но зато они приносят самый обильный урожай.

Хаггар очнулся только к вечеру. Дождь по-прежнему не унимался, лишь порой брал передышку и истощался до тонкой невнятной мороси, поэтому Брусника, закончив дела снаружи, забралась в шалаш и занялась приготовлением заживляющей мази — благо, света, попадающего внутрь сквозь щели, для этого вполне хватало. Лишь изредка женщина высовывалась наружу, чтобы подложить в костёр дров. Последних она насобирала целую гору, так что должно было хватить по меньшей мере до завтра.

— Что, опять?! — хриплый голос мужчины прозвучал слабо и неуверенно, и в нём сейчас отчётливо слышалась тоскливая усталость.

— Как ты?! — тут же кинулась к нему Руся, отложив свои дела. Одной рукой ухватилась за его ладонь, а второй — аккуратно отвела с лица прядки волос.

— Паршиво, — проворчал Хар и повторил свой вопрос более развёрнуто: — Меня что, опять ранило?!

— Белый зверь задел когтями по плечу, — виновато пояснила Брусника.

— Проклятье, да сколько ж можно? — проворчал он и зажмурился. — Когда это кончится?!

— Тебе несколько дней стоит полежать, я за это время…

— Да я не об этом, — раздражённо оборвал её Хаггар. — Я за какой-то год третий раз подряд оказываюсь на койке в чуть живом состоянии, просто проклятье какое-то!

— Но ведь в живом же, — оптимистично заметила шаманка, и мужчина в ответ состроил насмешливую гримасу:

— Только это меня и утешает.

— Куда ты! — ахнула женщина, когда беспокойный пациент явно вознамерился встать, и навалилась ему на грудь. — Тебе лежать надо, я ещё лечение не закончила!

— Да что со мной будет?! — раздражённо отмахнулся он, обхватил Русю за талию рукой и слегка приподнял, чтобы не мешала сесть.

Даже ослабленный кровопотерей и раной, он всё равно оказался сильнее, и справиться с мужчиной у Брусники не получилось. Продолжать активное сопротивление она не стала, чтобы не задеть повреждённое место, покорно обвисла в его руке, уже не толкая, а обнимая.

— Хар, пожалуйста, ну куда ты пойдёшь? — жалобно проговорила она, поглаживая его ладошкой по груди. — Уже вечер, сегодня мы в любом случае никуда не поедем, я уже всё сделала — и дрова принесла, и поесть приготовила, и воды тоже принесла. И костёр горит. А там сейчас дождь и холодно, ты ещё рану застудишь. Ну хотя бы накидку возьми, если тебе действительно куда-то надо! — попросила она, сообразив, что у мужчины могут быть вполне весомые причины выбраться наружу. Исключительно физиологического характера.

Хаггар прикрыл глаза, глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и поморщился от усилившейся боли в плече. Он терпеть не мог болеть, и нынешняя ситуация особенно выводила его из себя, причём не столько фактом ранения, сколько своей повторяемостью. Ладно, один раз, но опять через всё это проходить?!

А слова женщины звучали разумно: в самом деле, куда сейчас-то рваться?

— Давай свою накидку, я… ненадолго, — со вздохом проговорил он, потому что одна важная цель всё-таки имелась.

Руся помогла нацепить кожух и выбраться наружу, и пока мужчина, пошатываясь, отходил за ближайший камень, принялась разогревать еду и травяной отвар. Вернулся Хар действительно быстро и без возражений улёгся на грубое подобие постели.

— Как ты вообще на ногах держишься? — с тяжёлым вздохом спросила шаманка, вкладывая в здоровую руку Хаггара кружку с отваром. Возражать против этого зелья он не стал, и хоть недовольно кривился, но пил, не спрашивая о составе. — Ты же столько крови потерял!

— В моём случае это наименьшая из проблем, к кровопотере я привычный, — отмахнулся Хар. — А в остальном рана вроде бы не очень серьёзная. Или я не прав? — нахмурился он, разглядывая лицо женщины.

— Я залечила, насколько сил хватило, — созналась она. — Правда, выложилась очень сильно…

— Спасибо, — помолчав, серьёзно кивнул маг. Похоже, ходить в должниках у маленькой шаманки скоро войдёт у него в привычку.

— Это тебе спасибо, — возразила Брусника. — Никогда не думала, что кто-то способен с одним ножом одолеть белого зверя, решила, что всё, это конец, — поделилась она, а потом порывисто подалась вперёд и опять прижалась к мужчине, пряча лицо у него на плече. — Я так испугалась! Когда увидела его, потом — когда он на тебя прыгнул. А потом — когда ты упал. Я думала, рана страшнее, было столько крови…

— Не реви, — ворчливо проговорил Хаггар, но отталкивать не стал и накрыл ладонью её затылок, слегка поглаживая по волосам. Он уже оценил и шалаш, укрывший от непогоды, и лежак, на который Руся умудрилась затащить его тело, и размер дровяной кучи. На его взгляд, женщина после нападения хищника по умолчанию имела право на проявление слабости и даже истерику (на то она, в конце концов, и женщина, хоть и дикая), а уж после таких свершений — тем более. — Во-первых, одолел я его не ножом, а… шаманской силой. Во-вторых, дожил же как-то до сегодняшнего дня, не так-то просто меня убить. Знал бы, что это за тварь, заранее подготовился к встрече, и тогда гарантировано обошлось бы без травм. Где туша? Хочется рассмотреть её повнимательней и кое-что проверить.

— Мы с сыном леса оттащили подальше от лагеря, чтобы не привлекать падальщиков. Давай не сегодня, хорошо? — смущённо попросила она, совсем не желая отстраняться. — Хочешь есть?

— Хочу, — не стал спорить он. — Давай не сегодня.

Погода на улице в самом деле не располагала к прогулкам, и теневик, один раз высунувшись туда, признал правоту спутницы.

— Как хорошо, что ты проснулся, — умиротворённо проговорила Брусника, с умилением наблюдая, как мужчина орудует ложкой, и придерживая перед ним миску. — Теперь мне не страшно.

— Хорошо, — согласился Хар, задумчиво разглядывая шаманку.

Чувствовал он себя вполне сносно. Если сравнивать с первыми днями на диком морском побережье — так вообще отлично. Ноги и правая рука вполне слушались, жара не было, слабость хоть и висела на руках гирями, но — вполне подъёмными. При этом ещё не требовалось задумываться о поисках пищи: горячую, вкусную и сытную еду ему вложили прямо в руки. И это было приятно. Причём даже не столько в бытовом смысле, сколько в том самом, непривычном, как… с сапогами.

Впрочем, что с этим делать, Хаггар всё равно не знал: простого «спасибо» явно недоставало, а другие варианты в голову пока не приходили. Так что вскоре мысли мужчины свернули на гораздо более насущный вопрос, а именно — недавнюю короткую драку. Пищи для размышлений та оставила массу.

Он в любом случае не бросил бы спутницу и не стал бы рассматривать вариант просто уйти, не мешая охоте зверя: Хар никогда не оставлял своих и изменять этому принципу не собирался. А вот желание вступиться за неё оказалось внезапным. Не то чтобы тревожный, но неожиданный и весьма характерный признак: кажется, за несколько дней маг успел не только привыкнуть, но и всерьёз привязаться к рыжей дикарке. Впрочем… неожиданный ли? Всё это время он провёл рядом с ней неотлучно. Она же отнеслась к своей находке с неожиданной и непривычной теплотой, доставила много приятных минут и при этом умудрилась ни разу не вывести из себя, а последнее дорогого стоило! А ещё не стоило забывать, что Брусника — вообще первый человек за последние годы, который вдруг оказался в его ближнем круге, избавив от пресловутого одиночества…

Понимая, что мысли начинают сворачивать в совсем не конструктивное русло, мужчина предпочёл усилием воли вернуть их на путь истинный и сосредоточиться на куда более важном. А именно — самом белом звере.

Хар оценил иронию судьбы и точность шаманов, так метко сравнивших эту нечисть с самим Хаггаром. Вот уж действительно, общего у них много, на взгляд жителя этого мира — так даже очень много! Как минимум, тот факт, что странный хищник с чрезвычайно прочной защитой от теневой магии был пока единственным существом, в котором эти силы проявлялись явно.

И в свете этого открытия недавние предположения про некую катастрофу, изменившую окружающий мир, казались особенно правдоподобными. Теоретически возможно, что белый зверь появился в этом мире в его нынешнем виде, где теневые грани дара спаяны в статичную скорлупу, но верилось в это слабо. Откуда бы взяться подобному чуду, если магия почти не проникает в мир? Случайная мутация, которая вдруг оказалась очень живучей? Сомнительно. Если у него возник механизм защиты от теневых граней дара, значит, эти чары когда-то на него воздействовали, а сейчас они точно на такое не способны.

Правда, что делать с этой информацией — и о возможной катастрофе, и о природе белого зверя — Хар пока не знал. Но запомнил, как и ещё один простой вывод: там, где есть один зверь с необычными свойствами, вполне может найтись и другой.

Мысли женщины же были куда более простыми, приземлёнными и очень оптимистичными. Тайны прошлого шаманку совсем не заботили, куда сильнее её интересовало здоровье мужчины. И тот факт, что он не просто очнулся, но уже начал сопротивляться лечению и рваться на волю, являлся хорошим признаком: значит, стремительно поправляется и неплохо себя чувствует. А ещё Руся очень надеялась, что теперь, рядом с ним, ей будет не так страшно спать.

Намазав Хаггару плечо — он морщился, но не сопротивлялся — Брусника предложила укладываться спать. Пациент опять не стал возражать, но когда шаманка, укрыв его своей накидкой, начала пристраиваться на земле возле лежака, мрачно уточнил:

— Что ты делаешь?

— Нужно следить за костром, не хочу тебя беспокоить, когда буду вылезать, — пояснила она.

— Иди сюда.

— Но…

— Иди. Сюда.

Женщина решила проявить благоразумие и не вступать в спор, осторожно пристроилась на краю лежака и через пару мгновений оказалась в охапке у Хара. Бесспорно, так было гораздо уютнее и приятней, но…

— Костер же потухнет. Там сыро, сложно будет опять развести, — осторожно проговорила она.

— Разберусь. Утром, — коротко отмахнулся Хаггар, и Руся окончательно сдалась. Способности мужчины по части добычи огня вызывали у неё сомнения, но высказывать их сейчас вслух она поостереглась. Ну и кроме того, в его объятьях действительно спалось лучше.

А утро началось с приятной новости: распогодилось, дождь наконец-то стих и сквозь облака проглянуло солнце. Поэтому теневику даже не пришлось задумываться над исполнением собственного обещания и способами просушки дров доступной ему магией, он просто воспользовался уже опробованным методом.

Брусника, не видевшая процесса создания прошлой линзы и ничего не понимающая в законах оптики, наблюдала за действиями Хара завороженно, открыв рот. Как он, тихо бормоча себе под нос какой-то заговор и сосредоточенно хмурясь, рисовал на твёрдой утоптанной земле странные символы. Как потом водил над кострищем руками, как развёл ладони — и через несколько мгновений от одной из веток повалил тонкий дымок, а вскоре на ней заплясал первый огонёк. Левая рука пока слушалась очень плохо, и Хаггар морщился при каждом неловком движении, но Руся не стала напоминать ему о ране и необходимости сохранять её в покое: бесполезно.

— Ты очень хороший шаман, — заключила она наконец. — У нас никто не умеет огонь вызывать!

Маг только скривился и глубоко протяжно вздохнул в ответ, но ничего не сказал. Прежде, чем объяснять рыжей дикарке законы физики, стоило изобрести бумагу и письменность. И десятичную систему счисления.

Осмотр туши, на которую не польстились падальщики — похоже, их отпугнула отравившая кровь жертвы магия — дал немного. Да, в белом звере чувствовались остаточные собственные чары, родственные природе теневика, и это было вдвойне странно, поскольку всю применённую магом силу окружающее пространство рассеивало очень быстро. Но по трупу уже не получалось определить самое важное: как всё-таки нечисть пользовалась этой силой и откуда та в ней взялась?

Вопреки желанию Хаггара, в этот день они никуда не поехали. Покладистая, послушная и тихая Брусника неожиданно упёрлась рогом и категорически отказалась сниматься с места. Сегодня — точно, а завтра — по обстоятельствам. Маг пытался спокойно объяснить, что прекрасно себя чувствует и терять ещё один день из-за такого пустяка нельзя, потом психовал, рычал, ругался и злился. Руся кивала, соглашалась, опускала взгляд и нервно теребила кончик косы, но звать дитя леса и собирать лагерь отказывалась. Тихо, виновато, но — непреклонно.

Мужчина, конечно, мог бы приложить силу, тем более очень хотелось взять упрямую девчонку за шкирку — или даже за горло — и хорошенько встряхнуть, но не стал. Во-первых, здорово сомневался, что это поможет, а во-вторых, попросту не поднялась рука. Пусть гнев мешал взглянуть на ситуацию с позиции разума, в глубине души теневик всё же знал, что она сопротивляется не по собственной прихоти, а старается для его блага. Пусть понимали они этот вопрос по-разному, но она вновь пыталась заботиться о нём, даже несмотря на яростные протесты. Да и не хотелось из-за такой мелочи всерьёз и окончательно разругаться с единственным знакомым существом в этом мире.

«Вот и что с ней делать?!» — зло и устало подумал Хаггар, в очередной раз натолкнувшись на неожиданно прочную стену протеста. Чтобы закрыть тему и заодно успокоиться, молча подхватил опустевший бурдюк и ушёл к ручью.

От слабости его всё ещё пошатывало, плечо ныло, а левая рука едва слушалась. Присев на корточки у родника, мужчина наполнил ёмкость и умылся. Ледяная вода обожгла, от холода кожа на несколько мгновений онемела, зато и в голове прояснилось, и эмоции поутихли. В достаточной степени, чтобы кровожадные порывы уступили место досаде и недовольству. Негативные эмоции сосредоточились уже не на женщине, а на общей мировой несправедливости и нежелании Хара болеть.

«Дикарка-то, оказывается, с характером», — вынужденно признал он. Открытие это не стало неожиданностью, просто маг до сих пор не смотрел на свою спутницу в подобном ключе. А если вспомнить всё, что он знал об этой женщине, то и вовсе удивляться нечему: она на его глазах уже неоднократно пошла против своих сородичей и установленных у них правил, поступив именно так, как сама считала правильным. В таком тесном обществе, каким являлось местное племя, на это требовалось нешуточное мужество и сила воли.

Просто до сих пор они умудрились ни разу не столкнуться лбами.

Не особенно удивляло и немного противоречивое чувство морального удовлетворения от такой новости: Хаггар всю жизнь предпочитал иметь дело именно с сильными и интересными личностями. Не ожидал встретить здесь что-то подобное, да. В глубине души решил, что раз местные — дикари, то искать в них характер необязательно, а теперь столкнулся с ярким доказательством обратного и сам удивился, как подобная глупость вообще пришла в голову.

Успокоившись насколько это возможно, он как обычно резко и уверенно выпрямился, поднимаясь на ноги, за что тут же поплатился. Пришлось бросить бурдюк и ухватиться за камень, потому что в глазах совершенно потемнело, в голове зашумело, звуки окружающего мира отдалились, будто мужчина оказался в пещере.

Но в следующее мгновение неприятные ощущения отступили, и теневик обнаружил маленькую шаманку, тесно прижавшуюся к его боку и норовящую спрятать голову у него под мышкой. Кажется, Руся ожидала очередной вспышки гнева и заранее к ней готовилась.

Хаггар глубоко тяжело вздохнул и с трудом приобнял женщину больной рукой — здоровой на всякий случай продолжал упираться в камень.

— Извини, — тихо проговорил он. — Ты права, не стоит спешить. Ни к чему хорошему это не приведёт.

— Ты больше не сердишься? — осторожно уточнила Брусника, не поднимая головы.

— Сержусь, но не на тебя, — честно ответил маг. — На ситуацию.

— Я помню, ты говорил, что не любишь сидеть без дела. Мало кто любит болеть, — мягко проговорила женщина и ласково погладила его по груди, после чего отстранилась и потянула Хара в сторону лагеря. Сопротивляться чужак не стал.

Если на теневика открытия сыпались одно за одним, пусть и небольшие, то для Брусники ничего удивительного или заслуживающего особого внимания не происходило. Подумаешь, пациент не хочет смирно лечиться. Эка новость! Да каждый первый норовит нарушить распоряжения шамана! Рычал и ругался он, правда, значительно более внушительно и грозно, чем кто-то из сородичей, и всерьёз пугал. Но выдержать напор позволил один-единственный, зато ключевой аргумент: твёрдая уверенность Руси в своей правоте. Кроме того, хоть и выглядел Хаггар сурово, женщина чувствовала, что всерьёз вредить ей он не станет. А слова… ну что слова? Их и потерпеть можно!

Когда злой и недовольный мужчина ушёл к ручью, шаманка не стала пытаться его удержать, чтобы не нарваться на новый виток скандала, но аккуратно пошла следом. На всякий случай, потому что, несмотря на бодрый вид, чувствовал Хар себя плохо, и она это знала. И тот факт, что женщина осталась незамеченной, только укрепил её в этом мнении.

Компанию чужак заметил только тогда, когда Брусника вцепилась в него, чтобы поддержать. В ответ на это действие Руся ждала любой реакции, включая попытку вырваться и оттолкнуть — большинство мужчин терпеть не могут, когда кто-то подчёркивает их слабость, — но Хаггар оказался разумней большинства.

— Жалко, что у нас мало времени, да и погода неустойчивая, — поделилась шаманка своей печалью, когда они вернулись в лагерь. — Не успеем шкуру высушить.

— Какую шкуру? — рассеянно уточнил мужчина.

— Белого зверя, — пояснила она. — Это очень, очень ценный трофей! Шкура, зубы и когти.

Хар неопределённо хмыкнул в ответ, потом задумчиво усмехнулся и пробормотал:

— Почему бы и нет, всё равно заняться нечем. А ты снять с него эту шкуру сможешь?

— Смогу. Но…

— А остальные вопросы попробуем решить магией, — обнадёжил он.

С места они снялись ещё через три дня, когда Хаггар почти окончательно оклемался благодаря магии маленькой шаманки. Рука его всё ещё не слушалась в полной мере, плечо порой ныло, но женщина даже не стала заикаться о дополнительной паре дней отдыха: терпение мужчины точно лопнуло бы.

В путь они отправились в самом деле с трофеями, которыми щедро поделился с людьми белый зверь. Руся всё свободное время возилась с его шубой, отмывая и отчищая подручными средствами, теневик как мог помог с сушкой, так что шкура уже не пугала своим внешним видом, а выглядела вполне прилично. Для окончательного приведения её в порядок требовалось добраться до поселения и обратиться к специалистам, но шаманка с уверенностью утверждала, что в таком виде трофей может прожить луну и даже больше. Разве что травы не сумели отбить резкий кислый дух самого зверя, и благоухала шкура не слишком-то приятно. Впрочем, если честно, и сами путники после стольких дней в дороге не являли собой образец ароматности.

Огромная шкура, свёрнутая в рулон, вызывала у мужчины смех, а женщину приводила в восторг, что в свою очередь тоже добавляло Хару веселья. Века проходят, цивилизации сменяют друг друга, а симпатии женщин одинаковы во все времена: что прошлые любовницы млели от подаренных мехов, что рыжая дикарка восхищается тем же. Разница только в фасоне и способе добычи.

Дитя леса косилось на приобретение с ясно читаемым во взгляде удивлением, но дополнительному грузу не сопротивлялось, хотя весили останки белого зверя прилично.

На самом деле, ничего удивительного в таком трепетном отношении Брусники к добыче не было. Из столкновения охотника с белым зверем почти всегда победителем выходил последний, и таких роскошных трофеев на всё её родное поселение имелось два, причём один — ветхий и здорово побитый временем, да и второй уже далеко не нов. И всего один живой охотник, которому удалось одолеть грозного хищника — собственно, хозяин второй шкуры. Причём Коготь, тот самый охотник, победил хитростью, а её найдёныш — в честном бою!

Сказать, что в этой связи Руся Харом гордилась, значит, ничего не сказать. А раз сам герой не может оценить такой замечательный полезный трофей, то об этом женщина вполне способна позаботиться самостоятельно. Более того, это её святой долг!

Немного познакомившись с характером Хаггара, шаманка старалась пока даже в мыслях избегать применения к нему такого приятного и заманчивого словосочетания, как «мой мужчина». Прекрасно понимала, что, как бы ей ни хотелось обратного, чужак пока ничей, изо всех сил терпеливо и упрямо старалась изменить эту ситуацию, но с выводами благоразумно старалась не торопиться. Вот так привыкнет в мыслях, выскажет вслух, а он ещё, чего доброго, рассердится… Нет, Брусника — женщина мудрая и осторожная. Но это совсем не мешало ей потихоньку заботиться об их совместном будущем. А «мой мужчина, одолевший белого зверя» звучало даже ещё лучше, чем просто «мой мужчина».

До пустоши олень их не довёз, высадил на опушке: не хотел покидать привычные места, да и тайные тропы здесь заканчивались. Цель путешествия ощущалась теперь совсем близко, где-то в часе пешего пути.

Уже темнело, поэтому разведку отложили на завтра и расположились лагерем под прикрытием деревьев. Несмотря на подозрительное соседство, ночь прошла спокойно, а утром они налегке отправились в путь.

Пустошь оказалась небольшой, навскидку всего несколько километров в диаметре, и совсем не страшной. И на первый взгляд, да и на второй, местность полностью соответствовала описанию, данному Брусникой: действительно, нагромождение камней, мёртвое и неподвижное, пересыпанное мелким серым песком. Камни совсем не походили на ту равнину, где путники провели ночь — не скалистые обломки, а некрупные булыжники, самый большой из которых Хар легко поднял бы одной рукой. От леса плато отделяла неширокая прогалина, заросшая разнотравьем.

Разобрать в этой трухе следы чего-то интересного не получалось. А точнее, Хаггару просто не хватало знаний, чтобы понять, следы это прежней цивилизации или времени и воды: он же маг, а не археолог. Чудились прямые линии не только в очертаниях камней, но и в очертаниях тех куч, в которые они складывались. А груды, к слову, попадались весьма высокие, в несколько метров, так что обзор оставлял желать лучшего.

Что до магии, здесь тоже всё было глухо. Энергетические потоки того же сорта, что и за пределами пустоши, только более редкие, омывали камни, родственных сил не ощущалось, никаких возмущений поля — тоже. И Хаггару настойчиво вспоминалась небольшая серая проплешина в траве, получившаяся после применения им разрушительных чар. Просто похоже? Или действительно есть связь?

На Бруснику место оказывало давящее воздействие. Ей было почти страшно от окружающей тишины и пустоты, при виде голых унылых камней, полностью лишённых жизни: даже под ними, в земле, не было совсем никого. Женщина нервно жалась к своему спутнику, долго боролась с желанием вообще взять его за руку, но в конце концов не выдержала и ухватилась за крепкую мужскую ладонь. Хар покосился на неё неодобрительно, но в положение вошёл и нотаций читать не стал. Тем более, не так уж она сейчас и мешала.

Но самое интересное ждало их, когда пара крадучись приблизилась к месту, где находилась пропавшая шаманка. Точнее, должна была находиться.

— Что за… — тихо выругался себе под нос теневик, озадаченно озираясь. Они оказались на очередной прогалине, засыпанной камнями, которая ничем не отличалась от всех предыдущих.

— Что случилось? — осторожно уточнила Руся.

— Она должна быть здесь! Ничего не понимаю, — пробормотал он, разглядывая окрестности.

Поиск давал погрешность в пару метров, но по прикидкам мага Вишня должна была находиться ровно на том месте, где они теперь стояли. Точнее, висеть невысоко над землёй, а здесь как назло даже кучи камней были сравнительно низкими.

Брусника вовремя прикусила язык, с которого рвался вопрос в духе «А ты уверен, что правильно всё определил?» Не стоит так уж откровенно нарываться на скандал и провоцировать явно раздражённого неудачей мага.

Хар тем временем обошёл пятачок по периметру, прислушиваясь к окружающему миру и той тонкой ниточке чар, что связывала зажатый в руке клочок ткани и искомую женщину.

— Ничего не понимаю! — раздражённо повторил он.

Кончик энергетической нитки просто висел в воздухе и никуда не вёл, а такого в представлении теневика не могло быть, потому что не могло быть никогда! Ладно, ошибся, нашёл не пропавшую шаманку, а какого-то другого родственника. Или мёртвое тело. Или следы крови. Но здесь не было ничего — совсем, ровным счётом! Только энергетическая пуповина, связывающая капли крови — и пустоту.

— Бред какой-то, — пробормотал Хаггар, вновь ощупал окружающее пространство всеми доступными чарами и, опять выругавшись под нос, обернулся к Бруснике: — Ты ощущаешь здесь что-нибудь необычное, отличающееся от остальных мест в пустоши? Должно же быть хоть что-то!

— Нет, извини, — виновато вздохнула та, пожав плечами. — То же самое, что и везде. Совсем никаких изменений. А может, ты где-то немного ошибся? — всё же рискнула уточнить женщина.

— Очевидно, но где?! — проворчал он. — Если бы я ошибся, привязка бы не сформировалась. Или привела нас к кому-то другому. Но не бывает, чтобы она существовала и вела в пустоту!

— Может, Вишня где-нибудь под землёй? — предположила Руся, приободренная достаточно спокойной и самокритичной реакцией мужчины; она ожидала худшего.

— Говорю же, наоборот, выше. Как будто в каком-то здании, да ещё и перемещается в небольших пределах, — добавил он мрачно. — Либо я сошёл с ума, либо это сделал окружающий мир, либо… либо мы по какой-то причине её не видим, — добавил он тихо и замер, уставившись в пространство расфокусированным взглядом, пытаясь ухватить за хвост мелькнувшую мысль.

— Как это? — спросила Брусника.

— Попробуем выяснить. — Хаггар в ответ тряхнул головой и уселся на камнях прямо там, где стоял. — Не трогай меня некоторое время, надо подумать.

Женщина согласно угукнула, несколько секунд разглядывала замершего изваянием чужака с закрытыми глазами, после чего тихонько села с ним рядом, внимательно прислушиваясь к окружающему миру и оглядываясь. Когда Хар замолчал и ушёл в себя, ей снова стало неуютно и жутковато; но, впрочем, не настолько, чтобы нарушать прямое распоряжение. Сказанное она поняла не до конца, но сделала логичный вывод, что что-то пошло совсем не так, зато у Хаггара вдруг появилось предположение, что именно, а лезть под руку в такой ситуации — чревато.

Решить проблему с наскока не удалось. Маг вышел из состояния медитации спустя несколько часов, вымотанный и раздражённый, молча поманил за собой женщину и двинулся в сторону лагеря.

Сложившаяся ситуация не просто не нравилась теневику, она его откровенно бесила. Он точно знал, что всё это звенья одной цепи, что нынешняя неспособность найти пропажу, находящуюся здесь-не-здесь, — прямое следствие проблем с восприятием местной магии. Чуял, что всё это связано и со странной картиной мира, и с этими проклятыми пустошами, и с одичанием местных жителей, и с белым зверем, и даже с той пресловутой ржавой телегой, в которой он впервые очнулся, но — не мог нащупать никаких фактов. А особенно злило понимание: ничего удивительного в этом нет, всё нормально, подобные задачи не решаются по щелчку пальцев.

Не решаются, да. Но именно сейчас и здесь ему необходимо было разобраться срочно, в следующее мгновение, он просто не имел права торчать в шалаше посреди леса несколько дней, а скорее — недель или даже месяцев. Причём совсем не из беспокойства за жизнь Вишни, которой он в глаза не видел и на которую ему было, честно говоря, совершенно наплевать. Просто непонимание чего-то глобального и настолько важного несло прямую угрозу его жизни. Несло с самого начала, но ещё одно столкновение с действительностью заставило мага всерьёз разозлиться. Безадресно, на весь этот странный мир.

От мрачного самокопания и бегающих по кругу мыслей сидящего у костра мага отвлекли осторожные прикосновения к затылку, шее и плечам. Он раздражённо дёрнул головой и обернулся, чтобы обнаружить за спиной сидящую на коленях Русю.

— Что случилось? — недовольно уточнил он.

— Извини, — покаялась она. — Я просто хотела немного помочь. Ты так напряжён, что даже рядом находиться больно, давит на виски и на плечи, и, мне кажется, это тебе самому мешает. Например, когда я пытаюсь слушать лес, раздражение и недовольство этому не помогает, сначала стоит успокоиться. Но если тебе очень неприятно, я больше не буду.

Хар чуть поморщился, недовольный, что его отвлекли, но потом смерил маленькую шаманку задумчивым взглядом и медленно кивнул.

— Почему бы не попробовать? — задумчиво пробормотал он.

С одной стороны, прикосновения женщины сейчас отвлекали и раздражали, но с другой — слова её звучали резонно и справедливо. Если мысли заходят в тупик, нужно взглянуть на ситуацию под другим углом. Поскольку переключиться на иную, менее серьёзную проблему он не мог за отсутствием оной, можно попытаться отвлечься на что-то совсем постороннее. И если пухнущий от невозможности решить задачу мозг не позволяет усмирить злость и раздражение уже проверенным приятным способом — в таком настроении как-то совсем не до секса — так почему не попробовать довериться Бруснике?

Первое время чужие прикосновения он терпел через силу. Кривился, скрипел зубами, но старательно подавлял желание вывернуться из-под женских рук и послать их хозяйку куда-нибудь очень далеко. Но постепенно это желание отступило. Сначала ослабло, потускнело, а потом Хар вдруг понял, что голову его уже не занимают дёрганые обрывочные мысли, раздражение и злость незаметно сошли на нет, и всё внимание сосредоточилось на лёгких прикосновениях. Кончики пальцев осторожно ерошили волосы, поглаживали, мягко нажимали…

Решиться и пристать к Хаггару с подобным предложением Руся сумела далеко не сразу, а только тогда, когда терпеть его общество стало физически тяжело. Она буквально кожей ощущала злость, наполняющую пространство вокруг чужака, как тепло наполняет воздух вокруг костра. В прошлый раз, когда Остролист зачем-то попытался вывести пришельца из равновесия, почувствовать что-то подобное Брусника то ли не успела, то ли состояние мужчины отличалось, а теперь ей было тяжело дышать даже в некотором отдалении, по другую сторону костра. Шаманка поглядывала на окружающую траву и удивлялась, как та не жухнет на глазах. Казалось, что от Хара растекается такая же безжизненная пустота, как над каменистой равниной, на которую они сегодня ходили, только не равнодушная, а разрушительная. И когда у Руси от такого соседства разболелась голова, она наконец перешагнула через собственные опасения.

Сначала просто поглаживала, успокаивая. Не воздействовала шаманской силой, а пыталась поделиться с Хаггаром настроением и спокойствием, как сам чужак делился с окружающим миром своей злостью. Вскоре женщина почувствовала, что ей стало легче дышать, а потом начали расслабляться буквально окаменевшие от напряжения мышцы шеи и плеч мужчины, и Брусника, помогая, принялась их уверенно разминать.

Ничего экзотического или странного на свой взгляд Руся не делала, местные шаманы широко практиковали массаж как дополнение к энергетическим воздействиям, а вот для Хара подобное оказалось внове. Он с растерянностью и удивлением прислушивался к собственным ощущениям и отмечал, что приятное чувство расслабленности и покоя растекается не только по плечам и шее, которые уверенно мяли тонкие пальчики, но и голова стремительно пустеет и становится легче.

— Лучше? — вкрадчиво поинтересовалась Брусника, уже вполне уверенно обняла мужчину, прижалась к его спине. Ладони мягко соскользнули с плеч на грудь, и женщина по-кошачьи потёрлась щекой о висок своей находки. Можно было бы вообще ничего не спрашивать: она сама прекрасно видела результат и чувствовала себя в связи с этим чрезвычайно довольной.

Может, Хаггар и грозный, и опасный, но на кого бы он ни был похож, какой бы дух ни сидел у него в груди, он всё равно мужчина, человек из плоти и крови.

— Спасибо, — слегка кивнул Хар и накрыл её ладонь своей, провёл по предплечью до локтя, легонько сжал. — Хотя мне и непонятно, как именно ты добилась такого результата.

— Уши любят ласковые слова, а тело любит ласковые прикосновения, — почти промурлыкала женщина, свободной рукой распустила стянутый шнурком вырез его рубашки и запустила ладонь туда. А потом, чуть подавшись назад, аккуратно поймала губами мочку его уха и принялась покрывать поцелуями шею.

Мужчина очень выразительно хмыкнул, давая понять, что намёк он понял, и слегка склонил голову набок, поощряя маленькую шаманку на дальнейшие эксперименты. До сих пор она избегала проявлять инициативу, опасаясь сделать что-то не так, а сейчас явно набралась решимости. Хар выпустил её руку, давая полную свободу, и расслабленно опустил ладони на собственные колени, с интересом ожидая дальнейшего развития событий.

Приободрённая столь явным одобрением, Руся окончательно осмелела, подсела ближе, широко расставив колени, расстегнула ремень мужчины, с удовольствием запустила обе руки под рубашку и потянула ту вверх, к плечам, наслаждаясь прикосновением к горячей коже. Грубое полотно отказывалось держаться наверху и то и дело сползало, поэтому шаманка, проворчав что-то недовольное, вовсе стянула с любовника одежду. Сразу стало гораздо удобней и приятней.

Тонкие ладони скользили по плечам, рукам, бокам и груди мужчины. Тугие плети мышц и что-то нематериальное, но несравнимо более грозное, составлявшее всю суть этого человека, порождали ощущение спокойной сейчас силы, дремлющей под его кожей. И одна уже мысль о том, что только её эта сила признаёт, позволяет прикасаться и доверяет настолько, что подпускает столь близко, приводила Бруснику в восторг. Лесной пожар, для неё одной смиряющий буйный нрав и притворяющийся ласковым пламенем костра. Да, пусть только на краткое время близости, пусть он позволяет это только потому, что сейчас ему самому так хочется, пусть он совсем не ручной и ручным никогда не будет. Пусть в конечном итоге это самообман, но… до чего же сладкий!

Она прижалась всем телом, уткнулась лицом между лопаток, с наслаждением втянула запах его кожи — терпкий, резкий, горьковатый. Совсем не ароматный и объективно, может быть, совсем не приятный, но возбуждающий и отдающийся тягучим теплом внизу живота.

Женщина, всё так же стоя на коленях, подвинулась вбок, поднырнула под локоть Хара и уложила его ладонь себе на бёдра, недвусмысленно прося — или требуя? — обнять, а сама склонилась к его губам. И поцеловала без пробных попыток и исследовательских порывов — сразу жадно, уверенно. А когда рука мужчины поползла вверх, намереваясь забраться под её рубашку, звонко прихлопнула её ладонью и, чуть отстранившись, укоризненно протянула, поцокав языком:

— Ай-ай-ай!

Хаггар в ответ засмеялся и тихо весело проговорил:

— Какая грозная! И чего, в таком случае, изволит моя госпожа?

Брусника видела, что он дурачится. Прекрасно понимала, что, сделай она нечто в самом деле идущее вразрез с его собственными желаниями, и благодушное настроение вместе с её самоуправством кончится в тот же момент. Но ожидающий взгляд тёмных глаз, кажущихся в наступающем сумраке чёрными, но пробирающий хриплый голос и эти странные слова заставляли трепетать от восторга. «Мой!» — радостно твердило всё внутри, и женщина решила обмануть себя, хотя бы на сегодня поверить этим инстинктам.

— Раздевайся! — велела она и, закусив губу от предвкушения, отстранилась.

Хар вновь рассмеялся, но спорить не стал и занялся сапогами, искоса с интересом и весельем наблюдая за торопливыми и даже немного суетливыми движениями женщины, которая принялась расстилать шкуру многострадального белого зверя. Сложно было не понять, для чего. В первый момент Хаггар растерялся, но потом махнул рукой. Всяко приятнее, чем на голой земле!

— Иди сюда, — позвала его женщина и обернулась, на ощупь пытаясь распутать завязки ремня.

Чужак приблизился спокойно, хозяйственно подобрав с земли одежду, и размеренная неторопливость движений могла бы обмануть, если бы не совершенно явное свидетельство его возбуждения. Руся замерла, зачарованно наблюдая: ей вообще нравилось смотреть, как он двигается. Может, он на самом деле шаман, и совсем не умеет ходить по лесу, и уступает в грации и лёгкости шага опытным охотникам из числа сородичей Брусники, но всё та же уверенная спокойная сила, чувствующаяся в каждом движении, не позволяла обращать внимания на мелочи.

Впрочем, шаманке в найдёныше нравилось решительно всё, так что она была предвзята.

— А дальше? — вкрадчиво уточнил Хар, оказавшись прямо перед ней.

— Помоги мне раздеться, — выдохнула Руся, снизу вверх разглядывая его лицо, и опустила руки, до сих пор теребившие завязки. Губы мужчины изогнулись в улыбке — ироничной, даже почти тёплой, чуть снисходительной, — и лёгкая дрожь предвкушения, родившаяся между лопатками, пробежала по плечам женщины и опять отдалась теплом внизу живота.

Она вполне осознанно пыталась копировать поведение самого Хаггара в её шатре после встречи с Остролистом. Женщина ни в коем случае не пыталась отомстить или как-то иначе припомнить Хару свои тогдашние мысли или эмоции — за что мстить, если ей всё очень понравилось? Она вообще не задумывалась, что мужчина может заметить это своеобразное подражание и как-то на него отреагировать. Вот так, копируя, рыжая дикарка пыталась хоть немного разобраться, понять, почему её тело так реагирует на один только факт присутствия этого мужчины рядом. Что возбуждают прикосновения к разным чувствительным частям тела — это было ей знакомо и понятно. А вот с тем, что тело может так реагировать просто на слова и взгляды, Руся никогда прежде не сталкивалась. Наверное, именно потому, что прежде ей действительно не везло с мужчинами.

Хар не стал как-то комментировать её слова или поступки, а действительно послушно занялся ремнём. Вот только узлы женщина затянула так, что распустить их оказалось непросто. Хаггар бросил на неё смеющийся взгляд — и опустился на колени, чтобы рассмотреть путаницу повнимательней и помочь себе в случае необходимости проверенным способом, проще говоря — зубами.

Когда мужчина, вполголоса тихонько выругавшись, правда вгрызся в узел, с трудом подавляя желание попросту разорвать упрямый кусочек кожи, Руся вздрогнула от неожиданности и уцепилась обеими руками за плечи своей находки. Щекочущее живот дыхание, прикосновения, ладонь мужчины на её бедре, придерживающая для удобства и не позволяющая отстраниться — от всего этого по телу прокатилась горячая волна, оставившая после себя слабость в коленях и возбуждение, затмевающее все прочие ощущения. Осязание обострилось настолько, что прикосновение грубой ткани одежды причиняло боль — зудящую, прилипчивую, ужасно раздражающую. Брусника сама поспешила стащить рубашку, а к тому моменту, как Хаггар справился с узлами, окончательно забыла о своих прежних намерениях.

Зато о них не забыл Хар и, освободив женщину последовательно от пояса, сапогов и штанов, проговорил прежним вкрадчивым тоном, не меняя положения в пространстве и продолжая придерживать любовницу за бёдра:

— Готово. Дальше?

— Что? — рассеянно пробормотала Брусника, полностью поглощённая собственными ощущениями, а потом тихо и точно так же рассеянно попросила: — Поцелуй меня.

Хар вновь весело хмыкнул и действительно поцеловал, где было удобнее: место-то для поцелуя не оговаривалось!

Обвёл языком пупок, слегка прикусил кожу внизу живота, отчего женщина тихонько охнула, а пальцы её острее впились в его плечи. Потом медленно и уверенно двинулся ниже, дразня и с удовольствием наблюдая за реакцией. Сейчас он уже мог позволить себе эту неспешность: несмотря ни на что, сейчас он вполне себя контролировал и был готов показать маленькой шаманке что-нибудь новое. Объяснить на примере, что удовольствие многогранно и бывает очень, очень разным.

Хаггар почти всегда предпочитал женщин опытных и умелых, исключение из этого правила сделал всего пару раз и нельзя сказать, что результат ему понравился. А вот неискушённость рыжей дикарки по-настоящему заводила. Наверное, потому, что неопытность сочеталась в ней с удивительной искренностью и откровенностью, а не зажатостью и неуверенностью, как в прежних знакомых.

Реакция последовала незамедлительно, стоило только добраться до самого интересного. Женщина дёрнулась от неожиданного острого ощущения и, ухватив своего найдёныша за волосы, вынудила чуть отстраниться и запрокинуть голову.

— Что ты делаешь? — спросила она растерянно.

— Целую. — Он удовлетворённо ухмыльнулся, отвечая пристальным внимательным взглядом. Увиденное мужчине очень понравилось: и лихорадочный блеск в глазах, читающийся даже в неверном свете костра, и часто вздымающаяся грудь, и приоткрытые губы, по которым торопливо пробежал розовый язычок. — Что-то не так? — уточнил Хар с самым честным видом, увлечённо гадая, какая последует реакция.

Несколько мгновений женщина пристально его разглядывала, и на её лице отчётливо отражалась борьба эмоций. Победу желания и любопытства над удивлением и растерянностью Хаггар удовлетворённо отметил ещё до того, как прозвучал сбивчивый ответ:

— Н-нет, продолжай…

Теневик позволил себе новую удовлетворённую улыбку и потянул женщину за руки вниз, на ложе. Та послушалась беспрекословно, не стала мяться и смущённо краснеть, со всей искренностью отдалась новым ласкам — и мужчине это тоже очень понравилось. Понравилось, как она изгибалась в его руках и тихо постанывала, кусая губы и что-то бессвязно бормоча. Понравилось настолько, что удерживаться на краю стало по-настоящему сложно.

Но он всё равно не стал спешить. Дождался её разрядки — острой, бурной, от которой женщина с хриплым жалобным стоном выгнулась дугой, впиваясь пальцами в длинный ворс шкуры, — потом выждал несколько мгновений, позволяя прийти в себя, и только потом улёгся на спину и потянул любовницу за собой. С иронией признав, что подобная постель — это не так чтобы очень удобно, но в такие вот моменты, когда мягкий мех ласкает кожу, — чрезвычайно приятно.

Брусника не сразу поняла, что от неё требуется, а когда поняла — послушно оседлала бёдра мужчины. По телу всё ещё растекалась приятная уютная слабость, но для того, чтобы вновь вспыхнуть, хватило совсем немногого. Жадного обжигающего взгляда, сильных ладоней на бёдрах, торопливого стука сердца в груди мужчины, на которую Руся для удобства опёрлась обеими руками, и его сбивчивого дыхания.

Непривычная поза только в первый момент показалась странной, а потом… несколько движений, направляемых ладонями партнёра, — и Брусника с восторгом поймала предложенный ритм, после чего сумела оценить преимущество полностью свободных рук — и своих, и мужчины.

…На этой шкуре они и уснули, укрывшись лежавшим рядом плащом.

А утро началось спокойно и размеренно, с умывания в ручье и завтрака. Особым педантом и чистюлей Хар себя назвать не мог, но смыть с кожи запах пота и особенно — въевшийся за ночь резкий звериный дух очень хотелось. Увы, крупных водоёмов в окрестностях не имелось.

После завтрака они вновь отправились в пустошь. Правда, глубоко заходить не стали, расположились на окраине. В долгой прогулке Хаггар не видел смысла, за вчерашний день в своих исследованиях он не сдвинулся с места, для продолжения же работы ему требовалось присутствие пустоши и шаманки, а всё остальное — второстепенно.

Из состояния медитации его вывел испуганный возглас и рывок за плечо. Резкое возвращение в реальность сопровождалось тяжёлым приступом дурноты — к горлу подкатил комок, голова закружилась и отозвалась тупой ноющей болью, — что не добавило мужчине настроения, так что маг приготовился высказать женщине несколько совсем не тёплых слов. И осёкся, оглядевшись по сторонам.

— Как здорово, что ты очнулся! — обрадованно проговорила Брусника, цеплявшаяся за его плечо. Маг только скептически хмыкнул в ответ, медленно поднимаясь на ноги.

Их окружала стая зверей, чем-то похожих на тощих облезлых волков. На длинных лапах, с пепельной шерстью в тёмных подпалинах, с длинными прямыми хвостами, они отличались от знакомых Хаггару хищников более широкими мордами, круглыми ушами и близко посаженными совершенно чёрными глазами. Присмотревшись же, Хар обнаружил ещё одно отличие, куда более существенное: от зверей сильно тянуло хаотической магией. С белым зверем, полностью защищённым от воздействия теневых сторон силы, не сравнить, но аура ощущалась очень ясно.

— Эти тоже на контакт не идут? — тихо уточнил Хаггар, задвигая маленькую шаманку себе за спину и радуясь, что позади них возвышается почти отвесная осыпь высотой метра в три. По старой привычке теневик постарался выбрать для привала наиболее защищённое место, и сейчас эта привычка сыграла на руку. Хотя расслабляться маг не спешил и, раскидывая поисковую сеть, заглянул на верхушку этого обрыва. Кто знает, насколько твари прыгучи?

— Я их вообще не чувствую, как будто они не живые! — пожаловалась женщина. К удовольствию Хара, геройствовать та даже не пыталась, покорно спряталась за широкой спиной спутника и лишь кончиками пальцев держалась за его пояс, обозначая своё присутствие, готовая в любой момент отпустить и дать полную свободу передвижения.

— Вот как? — хмыкнул Хаггар, не спеша предпринимать какие-то действия. — Забавно. А белого зверя чувствовала?

— Д-да, — растерянно пробормотала Брусника. — Только слабее, чем обычных животных. Ты думаешь, они как-то связаны?

— Они почти наверняка связаны. Но сейчас главный вопрос всё-таки в другом: где их хозяин? — проговорил маг, на всякий случай окутывая себя и женщину защитными чарами.

Чувствовал он себя сейчас не в пример спокойней и уверенней, чем в момент столкновения с белым зверем. Во-первых, точно знал, что этих нападающих сможет обратить в пыль одним ударом, а во-вторых, особенного желания напасть в глазах десятка тварей не было. Хищники вообще вели себя очень странно: скулили и рычали, при этом одновременно поджимали хвосты, прижимали уши и скалили нешуточные клыки. Кажется, они сами до смерти боялись людей, но какая-то сила упрямо гнала вперёд. Не она ли, интересно, была заключена в плетёных ошейниках, едва заметных в густой шерсти?

— Хозяин? — растерянно переспросила Брусника. — То есть их на нас натравили?! А почему они так странно себя ведут?

— Кто из нас шаман? — ехидно уточнил Хаггар.

— Оба, — искренне сообщила женщина, и Хар в ответ весело хохотнул.

— Да уж, не поспоришь. Увы, я даже примерно не представляю, кто это и что им от нас надо. Ты, как я понимаю, тоже?

— Угу… А что мы будем делать? — задала шаманка самый насущный вопрос.

— Предлагаю подождать, — решил мужчина и уселся обратно на камни. Звери от такой наглости на несколько мгновений опешили и даже рычать забыли. — Навредить они нам не могут, убить их нетрудно, но терпение — добродетель, — резюмировал он не без насмешки.

В любое другое время Брусника бы согласилась с этим утверждением и искренне одобрила бы нежелание найдёныша уничтожать непонятных зверей, но вот именно сейчас она предпочла бы избавиться от них и никогда больше не видеть.

Странные твари всерьёз пугали шаманку. Не поведением — своей природой. Женщина не ощущала их вовсе, но при этом видела, и реальность их не вызывала сомнений: под лапами осыпались камни. А проверять предметно, ощупью… нет уж, ей слишком хотелось жить.

Но и повода не доверять решению мужчины не было, поэтому Руся сдалась и села позади своего спутника, прижавшись плечом к его спине не столько для удобства, сколько для спокойствия. Мысль, что Хаггар здесь и точно знает, что делает, приободряла и вселяла некоторый оптимизм.

А Хара вместо волнения потихоньку начал охватывать азарт. Кажется, события решили отреагировать на нетерпение мага и пуститься вскачь, не заставляя теневика долго кропотливо разбираться с магическими потоками и сущностью мира. Мужчина отдавал себе отчёт, что это не лучший вариант и неприятности лучше встречать во всеоружии, полностью готовым, но раз всё складывается именно так — стоит расслабиться и получить удовольствие.

Чтобы не тратить время понапрасну, маг решил воспользоваться необычным окружением и опять попробовать сдвинуться с места. Рисковать и погружаться в глубокую медитацию не стал — мало ли что там за хозяева? — но на магических потоках сосредоточился. И опять как будто что-то нащупал, вот только всерьёз увлечься ему не дали.

Хозяева у тварей оказались… колоритные.

— Это твои сородичи? — тревожным шёпотом спросила Брусника.

— Нет, — лаконично и совершенно честно отозвался Хаггар, вновь поднимаясь на ноги. Хотя поверить в это женщине было, наверное, сложно. Он и сам бы на её месте не поверил!

Оценить рост сидящих верхом людей сложно, но типом внешности они были гораздо ближе к Хару, чем сородичи Руси: темноволосые и светлокожие. Да, другой разрез глаз, другая форма лица, но ко всему этому ещё надо было для начала присмотреться, а вот забранные в хвосты и косы чёрные волосы бросались в глаза. Мохноногие коренастые звери, на которых сидели пришельцы, напоминали то ли коров, то ли безрогих оленей, но их вид мало волновал теневика. Гораздо важнее, что всадники сидели в своеобразных сёдлах со стременами.

А ещё сложно было не отметить стальные пики, которыми четверо из пяти незнакомцев грозили стоящим людям и едва ли не тыкали в них. Но главное, грубые тяжёлые кожаные куртки с железными нашивками — простая, примитивная, но всё-таки броня. И если Брусника ровным счётом ничего не знала о назначении такой странной одежды, то Хаггару она сказала о многом.

Охотникам и земледельцам не нужна броня: первым проще избежать прямой встречи с хищником, чем научиться ловко перемещаться в такой тяжёлой громоздкой конструкции, а вторым… есть гораздо более удобная защита от ветра и солнца. Броня защищает людей от им подобных, и эти новые, в отличие от сородичей Руси, об этом знали.

Выходит, не все здешние племена так уж миролюбивы?

Некоторое время безоружный негромко совещался о чём-то с одним из товарищей, по виду ничем не отличающимся от прочих. Потом этот, вооружённый, что-то резко гаркнул, глядя прямо на Хара. Или, может, не гаркнул, просто язык у них оказался резкий, лающий.

— Не понимаю, — процедил Хаггар на местном наречии.

Предводитель компании опять что-то сказал — или, кажется, потребовал, но теневик только повторил свой ответ. Безоружный тронул своего соседа за плечо и тихо зашептал, тот кивнул и попытался объяснить жестами. Указал на Хара, потом на землю у ног своего скакуна и погрозил пикой. Маг ухмыльнулся и тоже ответил жестом. Увы, «собеседник», кажется, не понял, куда его послали, и повторил свои движения, сопроводив резким окриком. Теневик тоже не стал оригинальничать, повторил рекомендацию и не двинулся с места.

Теоретически, такая беседа могла тянуться сколь угодно долго, но старшему быстро надоело и он решил показать силу. Отдал команду, и один из бойцов приблизился сбоку, резким тычком пики заставил жмущуюся к спутнику Бруснику отшатнуться назад. Только ничего другого он предпринять не успел: Хар не стал долго думать, а просто обеими руками изо всех сил дёрнул оружие незадачливого дикаря на себя. Кажется, подобного тот ожидал меньше всего, рефлекторно вцепился в оружие — и вылетел из седла, мешком шмякнувшись оземь. Подготовив пару боевых заклинаний, Хаггар меленкой крутанул пику, оценивая вес. Для тренировок он всегда предпочитал мечи и давно не практиковался, но держать в руках посох ему доводилось, а всерьёз драться этим копьём он не намеревался. Жест был откровенно демонстративный, подначивающий и снисходительный. Ребячество, проще говоря, но Хар не удержался.

Однако нападать пришлые не спешили. Командир что-то с ухмылкой проговорил, и остальные загоготали, потешаясь над неудачником. Потом сделал знак своему безоружному соседу — и через пару мгновений стая собак прянула вперёд. Правда, выглядели те совсем не уверенно: скребли брюхом по земле, скулили и дыбили шерсть, как будто их за ошейники волокли на бойню. В какой-то степени так и было, нельзя не отдать должного чутью хищников.

— Не советую, — веско проговорил маг, даже немного пожалев животных. Швыряться боевыми чарами не стал, просто демонстративно повёл рукой — и между ними с шаманкой и тварями возник низкий «заборчик» из чёрной клубящейся дымки.

Это действие произвело впечатление на всех. Верховые животные настороженно попятились, твари тоже отпрянули, всадники испуганно зашушукались, а безоружный вытаращился на это явление округлившимися от удивления глазами. Потом очнулся и торопливо что-то затараторил командиру, придерживая того за плечо. Ещё некоторое время длились переговоры, после чего командир кивнул, склонил голову, опустив взгляд на ботинки Хаггара, прижал свободную ладонь к груди. Понятнее речь не стала, но в ней явно прорезались просительные ноты, а жест, указующий на освободившуюся лошадь, был исполнен вежливости.

Демонстрация сил прошла успешно.

— Ты собираешься ехать с ними? — испуганно пробормотала Брусника, след в след подошедшая за Харом к скакуну.

— Мы же хотим найти Вишню и разобраться, что происходит? — иронично уточнил он. В отличие от шаманки, маг пребывал в превосходном настроении. — А они так вежливо приглашают…

— Мне страшно, — призналась женщина, но без возражений вцепилась обеими руками в переданную ей пику, позволила спутнику поднять её на спину зверя и усадить там боком.

— Всё будет хорошо, — отмахнулся Хаггар. Забираться в столь неуклюжее седло, напоминающее скорее попону или толстый матрац, когда там уже кто-то сидит, оказалось очень неудобно, но мужчина предпочёл не выпускать Русю из рук. Уж очень подозрительно поглядывали на неё эти типы. А если Вишню умыкнули именно они — в чём Хар почти не сомневался — то где одна шаманка, там и другая.

Азарт захлестнул мага полностью, множась на предвкушение и предчувствие. Теневик ощущал, что вот-вот узнает что-то очень важное и найдёт ответы на многие вопросы, и готов был ради этого рискнуть. А страха он не испытывал вовсе, и нельзя сказать, что без причины: в безоружном пришельце Хаггар отчётливо видел родственную ему самому силу. Именно этой силой тот пользовался, чтобы управлять стаей, и именно с её помощью осознал опасность чар теневика. И не выяснить, как такое возможно, маг просто не мог.

Брусника же, уяснив, что переубедить спутника не получится, крепко прижалась к нему, спрятав лицо на груди, и отчаянно пыталась убедить себя, что ничего плохого в самом деле не случится, что Хар со всем справится и что мужчина знает, что делает. И даже почти сумела себя успокоить, только вот самообладания её хватило ненадолго. Процессия тронулась с места, звери сделали несколько десятков шагов, а потом мир вокруг изменился.

Поначалу ощущения походили на те, что сопровождали выход на тайные тропы, а вот тому, что случилось после, Брусника названия не знала.

— Чш-ш, ничего страшного, — проговорил Хаггар и мягко погладил по голове женщину, когда та, судорожно дёрнувшись и всхлипнув, ещё крепче в него вжалась, кажется, мечтая спрятаться у него под рубахой. И даже сделал над собой усилие, заставив голос звучать спокойно и увещевательно, хотя в него так и рвалось торжество.

Отследить момент и процесс перехода теневик не сумел, а вот его окончание не заметить было бы сложно. Во-первых, резко и кардинально изменилась местность вокруг: пустошь сменилась вспаханным полем, и жирная мокрая земля комьями начала липнуть к ногам животных, заставляя их ступать тяжело, медленно. Во-вторых, ясное небо сменила плотная серая вата туч, которая тщилась выдавить из себя капли дождя. А в-третьих, и это самое важное, изменилась магия.

Со всех сторон на Хаггара хлынул поток родственной силы. Ощущение опьянило и вскружило голову, хотелось хохотать и пить эту силу, пока она не переполнит все резервы и не хлынет наружу тяжёлой волной, сметающей всё на своём пути. Казалось, он выбрался из глубоких затхлых пещер на открытый воздух и теперь не может надышаться всласть. Там, где совсем недавно царил и безраздельно властвовал Лес воплощением светлой стороны дара, теперь царила тьма, и Хару не требовалась медитация, чтобы это понять.

Пока теневик справлялся с эйфорией, пытаясь вернуть себе адекватное восприятие реальности, и заодно машинально успокаивал насмерть перепуганную переменами шаманку, процессия доплелась до края поля, выбралась на наезженную тропу и двинулась к виднеющемуся поодаль поселению. И именно оно, стоило подъехать ближе, окончательно отрезвило мага.

Что бы ни происходило с магией, не стоит забывать: они здесь чужие. Да, мир принял как родного, но совсем никакой гарантии, что так же примут местные жители, нет. Слово «война» в лексиконе этих людей точно есть, достаточно взглянуть на высокий частокол и сторожевые вышки вокруг городка, а где война, там и военная хитрость. Очень может быть, капитан отряда прогнулся именно в её соображениях, и вполне возможно, сейчас он просто ищет способ безболезненно для себя устранить опасного противника. Буквально силком впихнув эти мысли в собственную переполненную восторгом голову, Хар заставил себя протрезветь и поспешил применить столь дружелюбную стихию по назначению, окутав себя и шаманку плотным коконом защитных чар.

По узкой улице между двух рядов невысоких деревянных домишек Хаггар ехал уже в полном сознании, пристально вглядываясь в окружающих людей. А к концу пути, у большого двухэтажного дома на каменном фундаменте, у мужчины даже появилось логичное и обоснованное предположение, зачем местным понадобились шаманы.

Брусника походя залечила застарелые шрамы от гремучего железа на руках самого Хара, да и в целом её сородичи выглядели на редкость благодушными и здоровыми — чистая кожа, белозубые улыбки. А вот здешние целители, если они вообще существовали, такой квалификации не имели, и в сравнении с кочевниками аборигены выглядели жалко и убого.

Собственно, сейчас теневика всерьёз занимал только один вопрос: где они находятся? В глобальном смысле. Что это? Параллельная реальность? Отражение мира?

Впрочем, нет, не один. Ещё не давала покоя мысль о возможной связи такого странного соседства с упадком и деградацией на родных Русе землях. А здесь, интересно, тоже есть такие же следы? Тут тоже обитала более развитая цивилизация? И уж не военный ли конфликт столкнувшихся соседей привёл ситуацию к её нынешнему виду?

Хаггар чувствовал, что ответ где-то рядом, и едва не дрожал от нетерпения — как гончая, заметившая зверя.

Гостям — может, и пленникам, но Хар таковым себя не считал, — жестами предложили спешиться и пройти в здание, и те не стали возражать. Мужчина спешился, забрал пику у своей спутницы и со смешком сунул её в руки одному из воинов. Где потерялся тот, пятый, которого теневик сдёрнул с лошади, история умалчивала.

Точнее, Брусника может и поспорила бы, но мужчина крепко держал холодную от страха ладошку спутницы и явно не желал слушать возражений, а остаться в одиночестве шаманка не согласилась бы ни за что. Здешних людей она боялась гораздо сильнее, чем самого этого места, где как будто совсем нет леса, и совсем не из-за их непривычной внешности. Взгляды. Русю провожали такими взглядами, что она ощущала себя дичью, на которую уже расставили силки, и жалась к своему найдёнышу всё теснее, насколько могла это сделать, не мешая ему и себе идти.

Хар тоже заметил эти взгляды, и ему они понравились не больше, чем рыжей дикарке. А может и меньше, потому что он точно знал: взглядами местные не ограничатся. Отдавать же им Бруснику он не намеревался ни под каким предлогом.

Во-первых, он сомневался, что Руся в здравом уме пожелает тут остаться — видно же, насколько неуютен и чужд ей этот мир! — а предавать и обманывать её он точно не собирался. Уже хотя бы из морально-этических соображений, как боевого товарища. Одного этого соображения хватило бы с лихвой, но имелось и другое. Во-вторых, и это было особенно ново и необычно, он чувствовал ревность. Не ревность пылкого влюблённого, у которого намереваются увести объект обожания, но это чувство точно называлось именно так. Не законная жена, даже не невеста, но это его шаманка и, в конце концов, это его женщина. И нечего смотреть на неё как голодный на краюху хлеба.

Окончательно же теневик подобрался, осознав, что объект их поисков находится совсем рядом. Судя по всему, на втором этаже того большого дома, в который их привели конвоиры.

Первый этаж планировку имел простую: вход с узкого торца, напротив входа — кресло на деревянном помосте, укрытом шкурами, явно изображающее трон. Его занимал крепкий мужик внушающих уважение габаритов с совершенно седой гривой и седой же бородой. Над входом — крутая деревянная лестница в два пролёта, ведущая на второй этаж. Никаких украшений, даже охотничьих трофеев. Справа и слева от входа — два очага, дальше вдоль длинных стен узкие столы, на которых расставлена какая-то еда в деревянных и глиняных тарелках и глиняные же кувшины с кружками. У столов — лавки, занятые парой десятков мужчин. Женщина имелась всего одна: немолодая, с собранными в две косы седыми волосами, она сидела на помосте у подножия трона, на какой-то подушке. Одета она была в мешковатое тёмно-зелёное платье до пола с узким поясом на талии.

У самого Хаггара, повидавшего на своём веку подлинных архитектурных и интерьерных шедевров, созданных светлыми магами, подобное окружение вызвало только скептическую ухмылку, а вот непривычная к подобным строениям Руся озиралась с удивлением и даже благоговением. На её взгляд, зала выглядела по-настоящему величественно и торжественно.

Путников оставили перед помостом, а командир сопровождавшего их отряда, низко поклонившись, кинулся к мужчине на троне и что-то торопливо ему заговорил. В это время Брусника, слегка осмелевшая и отвлекшаяся от своих страхов благодаря новым впечатлениям, тихо потрясённо спросила:

— Это что, дом… из дерева?

— Основание каменное, а вверху — да, дерево, — спокойно пояснил Хар.

— Господин спрашивает, кто ты такой, — раздался глубокий женский голос, говорящий на языке Руси с лёгким акцентом.

— Сначала пусть сам назовётся, — пренебрежительно фыркнул Хаггар. — Он тебе господин, а не мне.

— Не дерзи, мальчишка, пока жив! — нахмурилась собеседница.

— Не я первый это начал, — теневик с усмешкой развёл руками. — И угрожать не надо. Я пришёл сюда исключительно по доброй воле и уйти могу в любой момент. Если кто-то желает оспорить это утверждение — милости прошу.

Женщина хотела что-то сказать, но к ней склонился тип на троне и, тронув за плечо, что-то тихо сказал, не отрывая пристального взгляда от Хара. Маг чуял в этом «господине» родственную силу, много родственной силы, и тот наверняка ощущал нечто подобное.

— Господин Амирад Алый, владыка этих земель, приветствует тебя в своём доме, чужестранец, и надеется, что ты ответишь на несколько вопросов. Откуда ты знаешь язык дикарей, и почему тебя встретили на их землях?

Теневик смерил местного владыку и переводчицу взглядом, прикидывая дальнейшую линию поведения. С одной стороны, напыщенность «господина» здорово раздражала, хотелось поставить его на место, а средства и способности у Хара для этого имелись. С другой, так и подмывало пошутить над местными и разыграть какой-нибудь дурацкий спектакль. А с третьей… зачем на ровном месте ссориться? Пока есть другие слова и возможности, не стоит опускаться до прямых оскорблений: в первую очередь ты унизишь не противника, а самого себя.

— Моё имя Хаггар. Я встал на ноги в тех землях и отправился странствовать. Родителей моих со мной не было, — ни словом не соврав, сообщил он. А зачем лгать магу, если можно преподнести в нужном свете правду?

— У тебя странное имя для тамошнего уроженца.

— Говорят, его я получил от матери при рождении, только она не успела рассказать, что оно значит, — едва удержался от ухмылки теневик. «Если матушка вообще интересовалась этим вопросом», — добавил он про себя.

— Господин говорит, что чувствует в тебе родную силу. Ты здешний по крови и духу. Наверное, твоя мать случайно попала за Грань, и ты родился там, — сообщила переводчица, обменявшись парой фраз с Амирадом.

— Звучит правдоподобно, — опять же, совершенно искренне подтвердил маг, начиная получать удовольствие от этой простой игры.

— В таком случае господин предлагает тебе стать его гостем и разделить с ним хлеб. Ты можешь сесть к столу. Твою спутницу проводят на женскую половину, — она сделала кому-то знак. Руся при этих словах переводчицы испуганно вцепилась свободной рукой в локоть спутника.

— Я согласен пока побыть гостем. Моя спутница останется со мной, — спокойно сообщил Хар и ободряюще погладил пальцы маленькой шаманки, зажатые в ладони.

— Женщины не должны отвлекать мужчин от серьёзных разговоров, — нахмурилась говорящая. Хаггару очень захотелось язвительно уточнить, что же тут делает сама собеседница, но он не стал начинать пикировку и ответил с нажимом:

— Моя женщина останется со мной. — После чего демонстративно приобнял Бруснику за талию. Упомянутая женщина в знак согласия крепко вцепилась в его рубашку, давая понять, что забрать и увести её будет очень сложно.

Сказать, что ту порадовала подобная точка зрения спутника — значит, ничего не сказать. Правда, радовалась сейчас Руся не желанным словам — что Хар назвал её своей, — а тому факту, что он решительно настроен никуда её не отпускать.

— Недостойно мужчины и воина держаться за женскую юбку, — укоризненно качнула головой переводчица.

— Моя женщина останется со мной, — начиная раздражаться, повторил Хаггар.

— Ты не доверяешь нашему дому? — предприняла новую попытку она.

— Либо моя женщина останется со мной здесь, либо мы просто уйдём, — процедил теневик, борясь с желанием ответить на вопрос честно и в самых крепких выражениях, приходящих в голову.

— А если ей понадобится в уборную, что, тоже за руку поведёшь? — с насмешкой проговорила переводчица.

— Да. На этом всё? — уточнил Хар. Женщина опять пошушукалась с хозяином, на лице которого прочно застыла недовольная гримаса, и нехотя проговорила:

— Садись там, где захочешь.

Захотел маг устроиться на ближайшем конце стола, спиной к стене: отсюда он мог видеть и хозяина, и дверь, и лестницу, и почти всех не представленных аборигенов. Занимавшие ту лавку люди без возражений подвинулись, с интересом разглядывая новые лица. Хар сел сам, устроил на краешке Бруснику, и та тут же прижалась к его боку, поднырнув под локоть.

— Почему они так хотели меня спровадить? — еле слышно шепнула она.

— Если нас разделить, мне потом будет очень сложно тебя найти, — скривился Хаггар. — Видимо, надеялись, что я идиот и не понимаю этого. Без меня ни шагу, ясно? Будут звать на помощь умирающие в муках дети, захочется в кустики, увидишь лучшего друга, будут отзывать на одно мгновение — ты остаёшься рядом со мной. Понятно?

Руся часто-часто закивала. Какая необходимость у местных отделять её от спутника, женщина совершенно не поняла, но вывод сделала правильный и спорить с Харом точно не собиралась. Меньше всего ей хотелось остаться в этом месте одной, без него.

На какое-то время про гостей как будто забыли. Подумаешь, притащили невесть откуда странного типа с молодой шаманкой! Есть дела поважнее.

Напоминать о себе Хаггар не спешил, предпочёл выжидательную тактику. Напасть и убить всех посторонних, схватить искомую Вишню за шкирку и уйти, конечно, можно, если бы не одно «но». Даже два. Во-первых, он пока не знал, как можно вернуться в предыдущую реальность, и предпочитал заниматься решением этого вопроса в относительно спокойной обстановке. А во-вторых, он чуял, что здесь можно найти и выяснить нечто чрезвычайно полезное, и отказываться от этого знания не собирался. Для этого же требовалось задержаться здесь хотя бы на пару дней, для чего, в свою очередь, необходимо было разрешение местных власть имущих.

Но необходимость бездельничать раздражала: в этот момент он мог бы с гораздо большей пользой медитировать!

Впрочем, нет, не бездельничать — практиковаться в тонких чарах.

К счастью мага и неудовольствию хозяев, богатая память теневика хранила огромную массу заклинаний для определения не только яда в пище, но и более тонкой проверки веществ. Эти сложные энергоёмкие конструкции, построенные на хаосе, применялись в разных случаях. Одни помогали выживать в опасных условиях и в отрыве от цивилизации, определяя не только непригодные в пищу продукты, но и испорченные, и галлюциногенные, и обладающие другими неприятными эффектами. Другие — позволяли выяснить состав того или иного вещества и особенно ценились криминалистами. Третьи служили основой для защитных артефактов, не позволяющих владельцу по ошибке (или умыслу драгоценных родственников) съесть нечто вредоносное. Поскольку ритуалы и магия крови часто шли рука об руку с алхимией, Хаггар неплохо разбирался в заклинаниях подобного рода. А поскольку теневик с трудом заводил настоящих друзей, но с лёгкостью обзаводился сильными врагами и при этом очень хотел жить, он являлся одним из лучших специалистов в этой области.

Здесь, где магия сама стремилась наполнить опустевший резерв и делала это очень быстро, Хар мог себе позволить расточительность в угоду паранойе и подвергал придирчивой проверке всё, что попадало ему в руки со стола. Не прогадал. Отравить их действительно не попытались, все найденные добавки относились к безопасным или даже лекарственным. Снотворное, какие-то психотропные вещества — он не стал выяснять подробности, — слабительное и даже возбуждающее. Кое-что из этого теневик даже демонстративно попробовал, правда, лёгким магическим импульсом предварительно разложил на составляющие. Увы, уничтожить только один компонент магия не позволяла, и результирующий вкус и вид продуктов оставлял желать лучшего. Но зато наградой ему стало тщательно скрываемое смятение на лицах хозяев.

Заставить Бруснику употреблять ту же бурду, да ещё с невозмутимым видом, мужчина не мог, поэтому оставалось подсовывать спутнице только «чистые» блюда. Это оказалось нетрудно: шаманка предпочитала всему прочему фрукты, овощи и серый суховатый хлеб, а в них ничего подмешать не пытались. Вероятно, просто не умели.

Последнее средство — возбуждающее, добавленное в напиток, — искренне позабавило мага. Его подмывало просто выпить снадобье и посмотреть на результат, но неуместные порывы Хаггар благоразумно сдержал. Ясная голова ему требовалась в любом случае, а подобные препараты в любом случае туманят разум и мешают сосредоточенности, даже очень слабые. И это не говоря о том, что конкретное зелье могло подействовать вообще как угодно. Могло просто накатить возбуждение, а могло и начисто сорвать крышу, и закончилось бы всё в последнем случае плачевно. Сначала для жмущейся к нему женщины, потом — вероятно, для них обоих. Наверное, именно на это и был расчёт.

Как оказалось, в последнем заключении Хар ошибся, хозяева рассчитывали на другое. Зелье, похоже, действовало не мгновенно и не столь радикально, потому что через несколько минут переводчица сообщила, что для гостя пожелали станцевать дочери Амирада Алого. Как с этим желанием сочеталось присутствие полутора десятков заметно оживившихся зрителей, никто, правда, уточнять не стал.

«Возгордиться, что ли, от такой чести?» — ехидно подумал теневик, разглядывая предложенных дочерей, вынырнувших из неприметной дверцы за троном. Те оказались хороши, как на подбор: гибкие, фигуристые, длинноногие. Две брюнетки, а одна даже рыжая — где они её только взяли? Следом за девицами, одетыми в узкие штаны со шнуровкой по бокам, мягкие сапожки и рубахи до колен с разрезами на боках аж до талии, появилась пара музыкантов. Один с какой-то странной дудкой, второй — с подобием скрипки о трёх струнах.

Пожалуй, зрелище на неискушённый взгляд было весьма волнующим. Может, и теневика бы проняло, прими он то средство. Дочери двигались красиво и плавно, призывно улыбались, в разрезах то и дело мелькали стройные ножки, да и шнуровка на воротах рубашек оказалась свободной, вырез — глубоким, а нижнее бельё отсутствовало вовсе… Соседи по столу наблюдали как зачарованные, да и Хаггар честно получал эстетическое удовольствие.

— Тебе нравится? — наконец, отвлёк его от созерцания тихий шёпот Брусники.

— Не стриптиз, конечно, но недурно, — со смешком честно ответил Хар, не отрывая взгляда от представления.

— А что такое стриптиз? — не отстала шаманка. Теневик насмешливо хмыкнул и всё-таки опустил взгляд на женщину. Та напряжённо хмурилась и смотрела на него слишком серьёзно и тревожно для такого дурацкого вопроса.

— Это когда женщина в танце раздевается, — доходчиво пояснил он.

— Тебе такое нравится? — всё так же сосредоточенно уточнила Руся.

— Зависит от исполнения, — усмехнулся Хаггар. Женщина в ответ как-то очень тяжело и расстроенно вздохнула. — А ты ещё и танцевать умеешь? — ехидно уточнил он.

— Совсем немного и не так, — обиженно проворчала Брусника, с неприязнью разглядывая девушек.

— Ты ревнуешь, что ли? — озадаченно уточнил теневик, наконец-то сообразивший, к чему были все эти вопросы и чем так недовольна маленькая шаманка.

— Нет, — буркнула та, но настолько неубедительно, что даже слепой бы не поверил. А Хар слепым не был и прекрасно видел, как залились краской щёки женщины.

— Забавно, — хмыкнул он задумчиво.

— Что именно? — уточнила она настороженно.

— Меня это почему-то не раздражает, — честно ответил ей.

— А должно?

— Прежде раздражало.

— А…

— Если ты сейчас спросишь, сколько у меня было женщин до тебя, начнёт раздражать, — с ухмылкой перебил её мужчина. По тому, как смешалась и вновь отвела взгляд собеседница, он понял, что угадал следующий вопрос.

Правда, продолжить занимательное выяснение отношений парочке не позволили. Кажется, хозяева поняли, что подобные ухищрения на гостя не действуют и улыбаются танцовщицы напрасно, так что все три девушки удалились, а переводчица проговорила, сделав музыкантам знак замолчать:

— Господин желает говорить с гостем наедине.

Разумеется, Хар потянул за собой Бруснику. Хозяевам такое поведение явно не понравилось, но настаивать они не стали. Похоже, поняли, что легко забрать интересующую особу, — а Руся явно интересовала их гораздо сильнее, чем теневик — не получится, и решили сменить тактику. Запугать? Или купить?

За дверцей обнаружился узкий тёмный коридор, освещённый единственным чадящим факелом. Справа на второй этаж поднималась вторая лестница, крутая и ненадёжная, слева в тупике располагалась ещё одна дверь, за которую гостей и пригласили.

Местные жители явно опередили в развитии своих соседей, они уже умели писать и знали бумагу — в этой комнате её хватало с избытком. Что, впрочем, Хаггара совсем не удивило: война во все времена являлась лучшим двигателем прогресса.

Несколько столов и стульев, в углу — стеллаж с десятком книг, посудой и какими-то предметами непонятного назначения. Пара стен украшена гобеленами и большими белыми шкурами, над входом и узкими окнами, закрытыми ставнями, — головы незнакомых теневику зверей. В кабинете оказалось не намного светлее, чем в коридоре. Свечи, пара факелов — всё освещение.

Хар неожиданно поймал себя на мысли, что местная отсталость раздражает его гораздо сильнее, чем быт кочевников. С теми всё было просто и понятно: дикари, дети природы, наивные и забавные, очень органично вписывающиеся в окружение. Их даже исправить и развить не хотелось, настолько естественными и завершёнными они выглядели. А эти вроде бы претендовали на цивилизованность, и магу очень хотелось объяснить им, насколько они на самом деле далеки от этого понятия. Заодно изобрести стекло, алхимические светильники, водопровод и ещё пару сотен предметов, на которые в родном мире он не обращал внимания, но которые сейчас казались очень нужными и важными.

Только желание это вызывало не исследовательский энтузиазм, а глухое раздражение и недовольство, как будто теневика заставляли объяснять теорию пространственных искажений непроходимому идиоту, ко всему прочему напрочь лишённому магии.

Хозяин и гости расселись на стульях, несколько секунд молча друг друга рассматривали. У Амирада взгляд оказался тяжёлый, пристальный, испытующий, только на Хара подобное не действовало никогда: он сам умел сверкать глазами не хуже. Вероятно, даже лучше.

— Я чувствую в тебе большую силу, — заговорил наконец правитель почти без акцента, вполне обходясь без переводчика. Женщина, исполнявшая эту роль прежде, потерялась где-то по дороге; видимо, поднялась по лестнице наверх.

— Удивительно, — протянул Хаггар, умудрившись даже не подпустить в голос яда. — И что теперь?

— Я хочу предложить тебе место моего ученика. А когда выучишься — моё место. Ты достоин.

— И что взамен?

— Ничего, ты просто останешься жить здесь, — пожал плечами Амирад.

Хар несколько секунд испытующе разглядывал собеседника, а потом со вздохом уточнил:

— Я так похож на идиота? Во-первых, твои дозорные не могли не сообщить тебе, что силой этой я владею не хуже их спутника, а во-вторых, уясни уже, шаманку я вам не отдам.

— Я не мог не попытаться, — усмехнулся хозяин дома. — Отдать не отдашь. Но, может, продашь? Или поменяешь?

— Ты же вроде бы выучил наш язык, так почему обошёл в нём слово «нет»? — мрачно уточнил Хаггар. Настойчивость местных начала раздражать уже всерьёз.

— Кто тебе эта девочка, что ты так в неё вцепился? — нахмурился Амирад.

— Это не твоё дело, — легко отмахнулся теневик. Он, даже если бы очень захотел, не сумел бы вот так сходу ответить на этот вопрос. А мяться и выворачивать душу перед подозрительным чужаком… Нет, спасибо, он ещё не настолько одичал и размяк.

— Не тщеславен. Не ищешь выгоды. Умён. Ты не похож на их сородича, кто ты?

— И это тоже не твоё дело, — а вот сейчас сдерживаться от ехидства маг не стал.

— А если я соберусь решить вопрос силой? — хозяин насмешливо вскинул бровь.

— Твоё право, — пожал плечами Хар. — Удовлетвори моё любопытство, зачем тебе так нужна моя шаманка?

— Дикари умеют лечить, — подтвердил он подозрения теневика. — Здесь, в отличие от их родных земель, они гораздо слабее и многих вылечить неспособны, и тем они ценнее. А поймать кого-то из них трудно, но ещё труднее — приручить. Послушная обученная шаманка стоит очень, очень дорого. Я, кстати, готов заплатить тебе эту цену. Точно не продашь?

— Точно.

— Что ж, твоё право. Но приглашение всё ещё в силе, будь моим гостем. Если ты согласен, Омела тебе всё покажет. Да, кстати, последний вопрос. Почему от тебя пахло духом смерти?

— Чем? — удивлённо вскинул брови маг, уже поднявшийся со своего места.

— Дух смерти. Почти неуязвимое существо, живущее на грани, охотящееся одинаково ловко и здесь, и за ней. Оно выглядит как большой хищный зверь. Гончие почуяли его запах на тебе, и их это испугало.

— А, этот, — со смешком протянул Хар, не без удовольствия вспомнив подробности прошедшей ночи и обстоятельства, при которых он успел пропахнуть столь легендарным существом. Белый зверь, дух смерти… интересно, а менее вычурное название у него есть? — Случайно вляпался, — сообщил он, не заботясь о реакции собеседника и не пытаясь его в чём-то убедить. Говорить правду, что он убил одну из таких тварей, и, более того, сообщать о собственной способности впредь делать это почти безнаказанно, не стал. Незачем бахвалиться силой и демонстрировать собственные способности, когда окружающие доброжелатели только и ждут момента, чтобы превратиться во врагов. Пусть им потом будет сюрприз.

Но, однако, интересно. Получается, белые звери умеют перемещаться из той реальности в эту и обратно? Кое-что это объясняло. В частности, их защищённость равно от теневой магии и чар шаманов.

«Какая-то нечисть это может, а я — нет!» — со смесью раздражения и насмешки подумал Хаггар, но всерьёз переживать не стал. Он меньше двух недель в этом мире, а те твари тут живут из поколения в поколение! Маг, может, и умнее, но времени у них было существенно больше. Ничего, он наверстает. У него просто нет другого выбора.

Показ окрестностей много времени не занял, хотя за это время успел опуститься вечер. Удобства во дворе, колодец — на площади, купальня — за частоколом, у озера, общая для всех, в которую гости идти отказались.

В конечном итоге их оставили вдвоём в небольшой комнатушке в жилой части дома. Из обстановки тут обнаружилась деревянная кровать с толстой циновкой вместо матраца, стул, пустой сундук и стол, на котором имелся кувшин с водой и плоская деревянная кадушка. И одинокая свеча на столе, которую зажгла Омела, оставив гостям устройство для высекания искр, почти неотличимое от того, которым пользовалась Брусника.

Пока Хаггар оглядывался на новом месте и совал нос во все щели, женщина устало опустилась на край кровати, сжалась, обхватила себя ладонями и зажмурилась.

— Очень плохо? — уточнил теневик, искоса на неё поглядывая. Помнил, насколько неуютно было ему самому после побега из родного мира, и представлял, насколько сейчас тяжелее шаманке. В отличие от неё, он точно знал, как работают стихии и как с ними можно взаимодействовать, а дикари наверняка всё делают на ощущениях и интуиции. — Не бойся, надолго мы здесь не задержимся.

— Не знаю, — тихо ответила она. — Пусто. И страшно. Леса нет, как будто совсем нет… Спасибо.

— За что? — спросил Хар, садясь рядом.

— За то, что Остролист в тебе ошибся, и что ты совсем не такой злой, как думал он и говорил ты сам, — проговорила она и опять прильнула к боку мужчины: так отсутствие рядом привычной силы ощущалось менее остро.

— Лучше не обольщайся на мой счёт, — поморщившись, возразил теневик. Слова женщины вызвали в нём странное и неприятное чувство неловкости, которому он никак не мог подобрать название и которое никак не мог объяснить себе. — Что, тебя даже эти торги не разозлили? — уточнил он иронично. Почему-то очень хотелось, чтобы Руся прямо сейчас закатила истерику и высказала ему пару претензий.

— Неприятно, конечно, — спокойно проговорила Брусника. — Но торговался не ты, торговался он. А ты сказал, что я твоя, и что ты меня не отдашь.

— И тебя не обижает подобная постановка вопроса? — недоверчиво нахмурился маг, уже почти отчаявшись понять логику маленькой шаманки.

— Но ведь это правда, а правда не может обидеть, — рассудительно заметила она. — Я действительно твоя.

Хаггар не нашёлся с ответом, только окончательно растерялся и смешался.

Рыжая дикарка ничего не требовала взамен, не спрашивала, нужна ли она ему на самом деле и насколько, не требовала доказательств ответных чувств. Как приблудный щенок, доверчиво тычущий мокрым носом в сапоги, виляющий хвостом тому, кто неосторожно приласкал, и готовый преданно следовать за чужим человеком хоть на край света. И Хару это было лестно, странно горько и… стыдно?

Несколько секунд он ещё сидел, пытаясь разобраться в собственных странных и на этот раз совершенно непонятных чувствах. Сейчас оказался бесполезен не только небогатый опыт личных отношений, но ничем не могли помочь и все наблюдения с воспоминаниями. Никогда прежде маг не встречал никого, хоть сколько-нибудь похожего на эту неестественно открытую и прямолинейную женщину, и понятия не имел, с какой стороны браться за решение загадки.

Наконец, собственное непонимание и смятение начали раздражать теневика, и он предпочёл переключиться на вопросы более важные, насущные, но при этом безусловно решаемые. Он непременно разберётся во всём этом, но — потом. Когда освоится в этом странном мире, привыкнет и перестанет столь бурно реагировать на проявления разницы менталитета. Если перестанет.

Настаивать на немедленной встрече с Вишней Хаггар не собирался и вообще не хотел до поры афишировать свою осведомлённость о её присутствии. Вряд ли женщина отправилась с этими людьми добровольно, её наверняка выкрали, и совсем не обязательно она сейчас находится в здравом уме и твёрдой памяти. Кто знает, как выглядит здесь механизм… приручения? Методов психической ломки Хар не знал только потому, что никогда не интересовался подобным — необходимости не было. Но о том, что методы такие существуют, был осведомлён, и даже имел о них общее представление. Не исключено, что и здешние жители тоже додумались до чего-то эдакого. Может, без теоретической базы и тонких магических воздействий, но обычные физические пытки никто не отменял.

Полбеды, если женщина просто без сознания. А если она в глубокой истерике? Или сильно изранена? Глупо взваливать на себя дополнительные заботы именно сейчас, когда он ещё толком не освоился и не имеет путей отхода.

Поэтому Хар ограничился поисковой сетью, обнаружившей в нужном месте человеческое существо некрупного размера, и пока удовлетворился ощущением, что объект поиска совсем рядом. Не так размыто-неопределённо, как в прошлый раз, а буквально на расстоянии нескольких метров. Маг, фигурально выражаясь, слышал пульс и дыхание искомой шаманки. Да и логика подсказывала, что женщина там: больше просто негде. Вряд ли здесь есть ещё одна параллельная реальность, обитатели которой так же жаждут заполучить себе как можно больше целителей.

Увы, уточнить подробнее, что там за человек, он не мог: все следящие заклинания, позволяющие передать изображение, строились на светлых сторонах дара. Единственное, что было доступно, это искажение пространства, позволяющее добиться того же результата, но браться за него сейчас теневик не стал: слишком сложно и долго, много расчётов, а у него есть гораздо более насущные дела. Тем более провести расчёты без бумаги маг не мог, а ходить за ней — значит, привлекать к себе ненужное внимание.

Ещё, конечно, можно было просто пройти туда под покровом иллюзии или иных маскировочных чар и посмотреть своими глазами, но этот вариант Хаггар оставил на крайний случай. Во-первых, для этого требовалось как минимум на несколько минут оставить Бруснику, рисковать же подобным образом не хотелось. А во-вторых, ему было банально лень куда-то выходить.

Так что уточнение местонахождения Вишни маг оставил на завтра и занялся тем же, чем занимался до перемещения их в это странное место: анализом ситуации и поиском рычагов влияния на неё.

Глубокая медитация под присмотром Брусники прошла без осложнений вроде врывающихся в комнату вооружённых людей и принесла столько открытий, что Хаггар, вынырнув в реальный мир, ещё долго неподвижно сидел, не открывая глаз, и пытался уложить в голове полученную информацию. Сделанные находки упорно сопротивлялись и норовили вовсе сломать более-менее начавшую складываться картину.

Дело в том, что место, где они находились, представляло собой другой мир, вывернутое наизнанку подобие прежнего: подвижная живая сердцевина из тёмных стихий и прочная светлая скорлупа. Завершённая, замкнутая, уравновешенная структура. Как такое возможно, Хар не имел ни малейшего представления.

Согласно знакомой ему теории все миры разделяло Междумирье. Именно через него те, кто имел такую возможность, перемещались из мира в мир. Переход из одной реальности в другую иными путями этой теорией отрицался, весьма убедительно доказывалась его невозможность. В строгих формулах, логично и совершенно однозначно. Однако — вот, пожалуйста, получите! Перемещение мгновенное, безболезненное и без новой встречи с безжалостным Ничто. Причём перемещение, совершённое не богами, от которых хотя бы в теории можно ожидать чего-то сверхчеловеческого, а примитивным народом, ровным счётом ничего не понимающим в магии! Озарение, парадоксальная способность из разряда «всё гениальное просто»?

Что бы там ни говорили слухи, сказки и жрецы, даже боги не всемогущи и даже они подчиняются основным законам мироздания. Божественная власть их распространяется только на тот мир, где в них верят, а за его пределами эти сверхсущества не намного могущественней людей. Разве что, говорят, Междумирье к ним более гуманно и не пытается убить или перекроить по своему хотению. И то, что наблюдало за Харом в этой нереальности — обрывки воспоминаний оставались с ним поныне, и ощущение чужого взгляда помнилось особенно отчётливо — не было богом. Нечто несравнимо более огромное и не древнее — вечное.

В этой связи поверить, что какие-то отсталые колдунишки походя совершали невозможное, Хаггар не мог и относился к подобной версии чрезвычайно скептически.

А если откинуть её, приходила на ум другая, более логичная. Если с местными недомагами всё в порядке, значит, дело в самих мирах. Именно в них, в их природе заключена лазейка для этого перехода, и возможен он только между этими двумя конкретными мирами. Они как будто оказались неестественно близки, настолько, что между ними не влезла прослойка Междумирья. Настолько, что простой поиск на крови позволил дотянуться из одного мира до шаманки, находящейся в другом, не заметив преграды. Настолько, что миры как будто соприкоснулись, плотно прижались друг к другу и стали одним целым.

Изначально ли они существуют именно так или «встретились» недавно? До, после или во время катастрофы, отбросившей местных жителей назад в развитии? Или столкновение само явилось той катастрофой?

Ещё теневику не давала покоя природа магии этих двух миров. Да, он обладал очень небольшим материалом для сравнения и видел в этой жизни всего один мир помимо них, а делать выводы на основании такой ничтожной выборки по меньшей мере глупо. Да, могло статься, что именно такая ситуация, как здесь и сейчас, нормальна, а его родной замкнутый одинокий мир — как раз исключение. Да, всё так, и он не спешил строить заключения и развивать теории, но…

На границе сознания вилась какая-то ассоциация. Что-то безумно знакомое было во всей этой картине, что-то простое и удивительно ясное, почти родное. И чутьё буквально вопило, что та самая ассоциация — ключ ко всей картине. Не просто к пониманию здешнего мироустройства, но к природе здешней магии, к истории этих связанных непонятной пуповиной миров.

Увы, как это часто бывает, нужная мысль упрямо ускользала и не давалась в руки. Устав за ней гоняться, мужчина мысленно выругался и окончательно вынырнул в реальность. Бесполезно, нужно отвлечься и вернуться к этому вопросу потом. Довольно впечатлений на один день, стоит дать мозгу отдых.

Окончательно очнувшись, Хар обнаружил, что вокруг совершенно стемнело, свеча догорела, а оставленная сторожить маленькая шаманка бессовестно дрыхнет рядом, свернувшись калачиком и уткнувшись макушкой в его бедро. Он насмешливо хмыкнул, но будить женщину и возмущаться не стал. Вместо этого перешёл на сумеречное зрение, заодно проверяя все охранные и сигнальные контуры.

Тишина.

Некоторое время послушав её и насладившись пьянящим чувством единения с миром, Хар тихо лёг на кровать поверх лоскутного покрывала, чтобы не будить Русю, и тоже погрузился в сон. Чуткий, поверхностный; чары чарами, но бдительность не стоит терять в любом случае. Несколько раз он просыпался, когда Брусника ворочалась, но в целом ночь прошла спокойно.

Утро началось на рассвете со сработавшей сигналки, оповестившей, что в комнату пытаются войти. Поскольку перешедший в параноидальный режим постоянной боевой готовности маг не только воспользовался иллюзией, элементарно скрывшей ручку двери снаружи, но ещё и заклинил дверь изнутри стулом, шансов проникнуть внутрь у неизвестного было немного.

Маг поднялся, не боясь быть услышанным: среди прочего комнату окутывал полог тишины в своём изначальном виде, а не вывернутом, какой теневик использовал, отвлекая Русю от грозы. Отодвинул стул, снял иллюзию и притаился сбоку от двери, вне поля зрения входящего, ожидая развития событий.

К удивлению Хара, на пороге стояла вчерашняя переводчица, названная Омелой. Она, стараясь не шуметь, тихо вошла внутрь, прикрыла за собой дверь и только потом посмотрела на кровать. Обнаружив там только сладко сопящую Бруснику, вздрогнула и оглянулась.

— Чем обязан? — вопросительно вскинул брови Хаггар.

— Тихо, пожалуйста! — прошептала женщина, испуганно косясь на дверь.

— Никто не услышит, говори. — Маг хмурился, и в сложившейся ситуации слова его прозвучали двусмысленно: с одной стороны, можно не шептать, а вот с другой — можно и кричать сколько угодно. Разбуженная голосами, завозилась Брусника. Сразу сообразив, что что-то не так, и вспомнив вчерашний день, она торопливо села и удивлённо уставилась на остальных присутствующих в комнате.

— Что случилось? — неверным со сна голосом уточнила она.

— Это я и пытаюсь выяснить, — насмешливо заверил её теневик и вновь обратился к переводчице: — Ну?

— Уходи отсюда! — решилась она. — И девочку уводи!

— Да мы вроде бы не собирались оставаться тут жить.

— Ты не понимаешь, они тебя убьют, а её заберут!

— Я понимаю, что они планируют это сделать. Но не понимаю, во-первых, какое твоё дело, а во-вторых, даже если мы сейчас уйдём, вернуться обратно мы не сможем.

— Держи, — женщина торопливо вынула из кармана тонкие короткие бусы из каких-то сушёных ягод. — Дорогу на поле помнишь? Выйдете туда, разорви их, вернётесь домой.

— И почему я должен тебе верить, если никакой силы в этой цацке не чую? — уточнил он. Переводчица тревожно нахмурилась, смерила его озадаченным нервным взглядом, а потом кивнула на Бруснику:

— Она может почувствовать.

— Это шаманская сила, — удивлённо выдала вердикт та, оглядев бусы. Что характерно, брать их в руки Руся не торопилась. — Только я не могу понять, что делает эта вещь. Откуда она у тебя? Погоди, ты же шаманка! — ошарашенно проговорила она. — Мне тяжело в этом месте, я не слышу Леса, но вот сейчас я отчётливо ощущаю, что ты — шаманка!

— Это я их сделала, — нехотя созналась переводчица.

— Садись и рассказывай, — велел теневик.

— Ты не понимаешь, времени…

— Достаточно, — оборвал он. — Ты дольше будешь плясать вокруг да около, так что лучше — говори сейчас.

 

Часть четвёртая

Право выбора

Рассказ женщины получился весьма любопытным. Родом она была из мира Брусники и вляпалась почти в такую же историю, как та: подобрала раненого мужчину странной наружности со странной силой, выходила его и не захотела с ним расставаться. Главное отличие состояло в цели появления чужака — а им, собственно, и был Амирад Алый — на родине дикарей. Если Хар стремился поменять место жительства, то местный владыка бежал в тот мир в последней надежде спастись и, главное, горел желанием вернуться и отомстить.

Он являлся вторым сыном и вторым наследником из претендующих на место здешнего владыки, и это не понравилось третьему сыну. Состоялась попытка государственного переворота с устранением всех, кто стоял на пути амбициозного парня, и заодно тех, кто мог бы предъявить права в будущем. Проще говоря, третий прирезал не только папашу, но и всех своих братьев — и старших, и младших. Брусника на этом месте рассказа недоверчиво испуганно ахнула, а Хаггар только скептически хмыкнул: история его родины тоже знала подобные случаи, и ничего шокирующего маг в них не видел. Неприятно, но… власть — она такая, в её имя совершаются преступления и похуже.

Омела последовала за мужчиной несмотря ни на что, поддержала в восстановлении справедливости. С ней, отдать ему должное, воин обошёлся вполне по-человечески и даже ласково: взял женой, заботился, даже порой прислушивался к её мнению. Сложно сказать, чем он руководствовался — полюбил ли в ответ или быстро оценил плюсы присутствия под рукой собственной шаманки. Учитывая, что одной женой он в постели не ограничивался, а слушал её только тогда, когда ему это было нужно, — скорее, второе.

Когда наивная влюблённая женщина начала потихоньку осознавать, куда она вляпалась, бежать уже было поздно. Ладно, мужчина, но она родила ему семерых детей и оставить их не могла. Муж жаждал завоевать ближайших соседей и расширить своё влияние, и именно для этого воровал шаманов. Переводчица помогала им, как могла, но никто из них не сумел бы сбежать в одиночестве. А Хаггар — молодой и сильный, непременно сумеет спасти себя и спутницу.

— Не детей ты пожалела, а не хотела покидать насиженное место, — язвительно проговорил маг, когда женщина умолкла.

— Хар! — возмущённо ахнула Руся, слушавшая историю с трепетом и едва не с открытым ртом.

— Привыкла, — удовлетворённо проговорил теневик, игнорируя недовольство Брусники и не сводя пристального взгляда с Омелы. — Освоилась. Тепло, хорошо кормят, чего рыпаться, да?

— Ты ничего не понимаешь! — раздражённо нахмурилась она.

— Ой ли? — ехидно протянул маг. — Да брось! Уж слишком убедительно ты вчера оказывала поддержку мужу. Что, за ночь успела раскаяться?

— Я изменила своё мнение, когда ты не отдал её ни за какие деньги и блага, — горячо возразила Омела.

— Не-а, — продолжал скалиться мужчина. — Вот она бы в твою сказку поверила, — припечатал он, кивнув на Бруснику, — убедительно врёшь. Даже чутьё обманываешь! Только всё равно не верю, и все эти фокусы с полуправдой я тоже знаю. Беда в том, что логику никто не отменял. Ты бы тогда пришла раньше, а не на рассвете. Или вечером, пока нам окрестности показывала, или ночью. Значит, либо бусы — ловушка, либо, что вероятнее, ночью случилось некое событие, подтолкнувшее тебя к этому решению. В общем, неудачная попытка, говори как есть. Делать больно я не люблю, но умею и уже почти хочу. Не надо злить меня сильнее.

— Ты ничего не понимаешь, я…

Слова оборвались пронзительным визгом, с которым женщина схватилась за левую руку, вмиг покрывшуюся кровавой росой. Ощущение было такое, будто ладонь её окунули в крутой кипяток.

Руся от резкого звука дёрнулась, но не от мага, а к нему. Ухватилась обеими руками за его рубашку, уткнулась лицом в плечо, вся сжалась.

— Это предупреждение, — спокойно проговорил тем временем теневик. Это для каких-то сложных ступенчатых воздействий вроде поиска требовалась аккуратная подготовка, а превратить в пыль несколько сосудов он мог даже не прикасаясь. Искусство убивать маг освоил в совершенстве, а тут ещё человек, абсолютно беззащитный перед его магией… — Что следующее? Оторвать тебе эту руку? Или лишить глаза?

— Да кто ты такой?! Даже Амирад такого не умеет! — истерично воскликнула она.

Хар процедил себе под нос пару ругательств в адрес заносчивых дикарей-самоучек, а вслух ответил:

— Не испытывай моё терпение.

Новая история, которую нехотя поведала Омела, показалась мужчине значительно более убедительной. И если преамбула осталась прежней, то фабула, то есть мотивация появления женщины в этой комнате, оказалась менее благородной. Не стремление защитить бедную девочку вело её, а исключительно эгоистическое нежелание терять нагретое место. Ей в самом деле нравилась её роль, к жене владыки относились хоть и с меньшим почтением, чем к нему самому, но её уважали. Не только женщины, но и мужчины, и чувствовала себя пожилая шаманка прекрасно. Что муж не питает особенных тёплых чувств и держит её при себе только из-за дара — она давно уже поняла и смирилась, много лет как перестала быть такой вот юной и наивной дикаркой. Да и сама она давно перестала испытывать к этому мужчине какие-то чувства. Полностью освоилась в этом чужом мире, привыкла, научилась извлекать пользу из своего положения и окружающих, привыкла к местной морали и, в общем-то, жила в своё удовольствие.

До нынешней ночи, когда местному правителю приглянулась пришлая девчонка. Потянуло на молодое красивое тело — это не ново, в последнее время с ним это случалось сплошь и рядом. Но в отличие от всех прочих Брусника была действительно конкуренткой для неё, и Омела предпочла перестраховаться.

— И почему же он решился на это только сейчас, если вы уже шаманок воровали? — насмешливо уточнил маг. Омела пыталась изворачиваться и юлить, это раздражало, но вновь применять силу он пока не хотел. Отнюдь не из жалости к собеседнице: не хотелось ещё больше пугать Бруснику, и без того полностью деморализованную. Так что Хаггар ещё припугнул и получил, наконец, связную версию происходящего.

Оказалось, всё это время Амирад с несколькими приближёнными пытался найти способ защититься от магии дикарей. Неопытные и не самые сильные, вроде Руси, это одно дело, там достаточно не прикасаться голыми руками, а вот нарваться на старших шаманов в их родных землях — значило подписать себе приговор. Как Хар и предполагал, те умели не только лечить, но вполне могли постоять за себя и свой народ. Да и луки у охотников были, может, примитивней местного оружия, но несли смерть не хуже, и вступать в прямое столкновение с соседями здешние обитатели прежде не рисковали.

Но недавно правитель наконец нащупал решение, способное не только защитить его и соратников, но сделать дикарей послушными чужой воле. И вот тогда, получив в своё распоряжение их целительские таланты, он уже мог бы расширить границы собственных владений здесь. Очень многие воины гибнут не на поле брани, а после боя от тяжёлых ран, шаманы же могли здорово помочь с решением этой проблемы.

— Я так понимаю, девчонку они недавно украли для проверки? — уточнил он. — И как результат?

— Амирад доволен, — нехотя отозвалась Омела, зло сверкая на теневика глазами. Она совершенно точно не собиралась нарушать планы мужа и не ожидала, что странный чужак так легко раскусит столь тщательно выверенную ложь.

— И как он собирается меня убивать?

— Не он. Его старший сын, от прежней жены. Он очень силён, и у тебя против него нет шансов, — не упустила случая съехидничать она. — Я уже научилась определять силу здешних шаманов, она похожа на твою. Это ты с Амирадом на равных, а тот сильнее.

Хаггар озадаченно нахмурился, выслушав такую характеристику: по его представлениям Амирад обладал силой ниже среднего, не говоря уже об умении этой силой распоряжаться, наверняка уступающем талантам какого-нибудь школяра-троечника. Такая разность восприятия сначала здорово насторожила — недооценивать врага Хар не собирался. А потом он вдруг сообразил, в чём дело, и едва не расхохотался.

Тщательно скрученные нити силы, спеленавшие ауру, плотной сетью укрывшие от внешнего мира излишки магии — маскировка, созданная им ещё в родном мире со всей тщательностью, на какую был способен теневик, не зря именуемый при жизни гениальным. Она оказалась удивительно надёжной и с честью выдержала решительно всё: и столкновение с богом, и Междумирье, и прочие лишения. Сам маг ещё на родине успел к ней привыкнуть, а могущественные нечеловеческие сущности её, вероятно, просто не замечали.

— Посмотрим, — с ухмылкой отмахнулся он от Омелы. — Проваливай. И для своего же блага — молчи. Ладно я, но твой владыка за эти козни за его спиной по голове не погладит.

Женщина напоследок обдала его злым взглядом и вышла.

— Хар, я ничего не поняла, — тоскливо проговорила Брусника. — Омела — она нездешняя и пришла оттуда же, откуда мы? Что происходит? Эти люди хотят причинить вред моим сородичам?

— Ты на себя наговариваешь, главное ты как раз уяснила, — со смешком возразил он.

— Но как этот человек собирается взять… меня себе? — нахмурилась она. — Я же этого не хочу! Я же могу уйти в любой момент.

— Вряд ли его бы это остановило. — Маг поморщился. — Есть масса способов удержать человека против его воли. Тем более — взять женщину, которая физически слабее.

— Ты… делал такое? — напряжённо проговорила Руся, глядя на него очень тревожно и испуганно.

— Нет, — спокойно встречая напряжённый взгляд, честно ответил он. А про себя с иронией подумал, что даже в его бурной биографии есть пробелы. Кто бы знал, что именно этот окажется так кстати! — Но знаю, как это происходит. Там, откуда я родом, подобное случается не так уж редко, а здесь, подозреваю, и вовсе может считаться нормой.

— Ты пришёл из плохого места, — наконец, через несколько секунд напряжённого размышления, решила Брусника. — Хорошо, что ты оттуда ушёл. Но не волнуйся, я помогу тебе разобраться, как правильно, если вдруг ты сам не поймёшь, — добавила она и ласково погладила его ладонью по щеке.

— Спасибо, — не удержавшись от улыбки, почти серьёзно ответил он. — Но для начала нам стоит разобраться с другими проблемами и как минимум вернуться обратно.

— Да, — погрустнела Руся, на несколько мгновений забывшая, где они находятся. — И Вишню обязательно забрать!

Хаггар не стал заранее пугать женщину, что её коллегу, вероятно, гуманнее сразу добить: он здорово сомневался, что та магия, с помощью которой её подчинили, обратима. Воздействия на разум — одни из самых сложных, и чтобы воздействовать аккуратно, нужно обладать большими знаниями и большим талантом, которыми аборигены похвастаться явно не могли. Так что их подчиняющая магия наверняка сродни хорошему удару дубины. Чудо, если там от личности вообще хоть что-то осталось!

Вместо этого теневик решил вплотную сосредоточиться на вещах гораздо более насущных. Например, прояснить вопросы собственной маскировки: действительно ли она вводила в заблуждение всех вокруг, или он правда чего-то не понимал?

— Ты говорила, что чувствуешь мою силу, находясь рядом. Скажи, ты всегда чувствовала её одинаково? Или поначалу всё обстояло иначе?

— Не знаю, — неуверенно протянула Брусника, сосредоточенно хмурясь. — Поначалу, пока ты был без сознания, она точно ощущалась слабее. И потом, когда ты только очнулся. Наверное, ты тогда просто ещё не восстановился до конца, да?

— Может быть, а может и нет. Помнишь ту клятву на крови? Постарайся определить, твои ощущения до сильно отличались от ощущений после?

— Я не знаю, — проговорила она уже смущённо. — Я тогда об этом не задумывалась. Сначала… ну, больно было, когда я попробовала проверить. Да и потом тоже не проверяла. Но на следующий день ты уже точно ощущался совсем иначе!

— Любопытно, — задумчиво проговорил маг.

Сбивчивые объяснения шаманки только подтвердили его предположение. Он уже почти не сомневался, что женщина чувствует сквозь его маску из-за кровной связи, образованной клятвой. Он вплёл в чары клятвы только стандартные необходимые защитные уточнения, не позволяющие воспользоваться этой связью для причинения вреда и осуществления поиска (разумеется, в одностороннем порядке: страховка никогда не бывает лишней), и маскировка в этом списке отсутствовала.

Это открытие, кстати, объясняло странную самонадеянность Остролиста. Если старший шаман что-то знал о пришельцах из соседнего мира — а Хаггар в этом уже почти не сомневался, — то вполне мог принять за подобного и самого Хара. Не исключено, что он с подобными уже сталкивался и точно знал, как можно с ними справиться. Вполне возможно, уже когда-то проделывал подобный трюк.

А если Остролист что-то знает, тогда есть ещё один вопрос: почему он ничего не предпринял для поисков Вишни? Либо он заодно с местными, во что поверить достаточно сложно (зачем бы ему тогда демонстративно ссориться с самим Харом?), либо он просто не хотел рисковать своими людьми, подозревая или точно зная, что пропавшей женщине они уже не помогут. Тем более он наверняка не знает, откуда именно приходят эти чужаки. Он однозначно лучше осведомлён об устройстве окружающего мира, чем Брусника, но вряд ли настолько.

— В этом Амираде ты тоже чувствуешь силу. Он слабее меня?

— Да, — без раздумий подтвердила женщина. — Он тоже опасный, но не такой. Он… такой, каким ты был, когда болел! — сообщила она, радуясь своей догадке.

— Отлично. — Хаггар удовлетворённо улыбнулся и коротко поцеловал маленькую шаманку, только что окончательно развеявшую его сомнения. — Молодец, развивай чутьё и дальше.

— Хар, а можно я кое-что спрошу? — тихо проговорила она, когда мужчина поднялся на ноги и принялся оправлять одежду.

— Валяй. То есть спрашивай.

— Я… многого не знаю, — медленно начала она. — Но я всё равно вижу и чувствую, что это странное место тебе ближе и понятней, чем моя родная земля. То, что здесь вокруг, вместо леса, оно… мне кажется, оно очень похоже на твою силу. Ты… правда не хочешь остаться здесь?

Не торопясь отвечать, Хаггар смерил женщину задумчивым взглядом. Вопрос был гораздо серьёзней, чем казалось самой дикарке, и следовало ответить на него для начала хотя бы самому себе.

А в самом деле, почему бы не остаться здесь? Этот мир и правда гораздо понятнее на его взгляд, дружелюбней. Сам мир. Добиться нужного отношения от людей… тоже можно. Просто убрать маскировку, и страх перед силой, помноженной на странное поведение и уверенность чужака в себе, заставит их преклонить колени. Заставит искать благосклонности, пресмыкаться, лебезить.

При желании он мог бы стать властелином всего этого мира, как бы он ни выглядел. Или даже двух миров, объединив их под своей рукой. Единоличным правителем.

Бывший владетель Верас знал, как управлять людьми: это входило в обязательную программу его обучения. Наверное, он смог бы сделать что-то такое, что обезопасило бы его от этого страха, пусть не до конца, но во многом. Наверное, его не смогут убить те недовольные, которые всё равно найдутся, каким бы хорошим правителем он себя ни показал.

Страх и непонимание часто порождают ненависть. Готов ли он стать объектом её приложения? Ради безграничной власти над двумя мирами. Ради силы, пропитывающей всё вокруг и гораздо более ласковой к нему, чем Лес. Этот мир действительно походил на его собственный куда больше, чем родина Брусники, даже лучше: если Лес — рай для магов со светлым даром, то его отражение — рай для самого Хара. Превосходный шанс отомстить мирозданию за роль изгоя, отвергнутого всем и всеми.

Хаггар попытался и не сумел найти в себе ни малейшего отголоска подобных желаний. Чужой ненавистью и страхом он был сыт по горло. Страхом, ненавистью, войной, властью казнить и миловать, самовольно присвоенным правом вершить чужие судьбы. Стоило ли бежать от них, чтобы добровольно взрастить снова? Да, здесь никто ничего не сможет ему противопоставить. Но разве это что-то всерьёз изменит? Он так и останется одиночкой, вызывающим страх изгоем. Пусть не гонимым и преследуемым всем миром, пусть окажется сверху, над миром, но не изменит ровным счётом ничего.

Дикари тоже встретили его неласково, но хорошее отношение, по правде, стоит сначала заслужить. Да и… там, в лесу, ему всё-таки встретился человек, почему-то совсем не боящийся и по непонятной причине испытывающий к пришельцу тёплые чувства. Если совсем уж честно, ничем не заслуженные тёплые чувства. Да, всего один, но это несравнимо больше, чем было прежде, когда он бежал из родного мира. Так стоит ли отказаться от этого единственного доверившегося существа, или всё-таки стоит оправдать доверие? Вот именно сейчас, когда на него никто не давит, когда именно он решает и когда его решение примут безоговорочно. Сделать свой выбор.

— Правда, — наконец ответил он. — Я не хочу здесь оставаться. Пойдём, позавтракаем, и я попробую придумать, как решить проблемы.

А проблем, к слову, наблюдалось несколько. К обострившейся необходимости разобраться с магией добавилась необходимость выжить здесь и вернуться домой, желательно — с двумя шаманками. Не требовал решения немедленно, но неприятно давил на плечи вопрос поиска места в новом мире и общего языка с его обитателями. Впрочем, главная проблема только наклёвывалась и обретала лицо. Донельзя мерзкое, знакомое до каждой черты лицо.

Война. Даже если допустить, что старшие шаманы лучше, чем остальные их сородичи, понимают поведение здешних обитателей, Хаггар всё равно сомневался, что у них будут шансы победить. И если сейчас убить Амирада Алого со всеми его приспешниками, это ровным счётом ничего не изменит: рано или поздно — скорее, рано — найдётся другой такой же энтузиаст, а сородичи Брусники… вряд ли за десяток-другой лет они резко изменят жизненный уклад, да и Лес вряд ли им поможет.

Лес. Достаточно ли он разумен и способен ли остановить такое вторжение? Будет ли ему до подобного дело? Не исключено, но выяснить ответ на этот вопрос можно только опытным путём. По понятным причинам подобный вариант Хаггару не нравился, а все остальные… их, увы, пока не было.

Хар пытался убедить себя, что без него разберутся и лезть в это совершенно не обязательно, но получалось плохо. Хотел ли он рвать жилы и кого-то там спасать? Нет. Но чувствовал, что должен. Не собственной совести и даже не доверчивой маленькой шаманке — та вообще вряд ли понимала, что происходит и чем это грозит.

Должок у мага был перед всем тем миром. Странным, чуждым, чужим миром, который тем не менее решил рискнуть и подобрать отторгнутую собратом душу — опасную, несущую в себе угрозу и враждебную силу. Не маг выбрал себе мир, а этот самый мир пожалел скитальца и пригрел. Может быть, именно он помог наткнуться на чуть живого пришельца любопытной и сострадательной Русе, а не кому-то другому, кто спокойно прошёл бы мимо. Может, мир и подобрал Хара исключительно для решения этой проблемы, кто знает? У него напрямую не спросишь, остаётся полагаться на чутьё.

Увы, о способе решения проблемы чутьё молчало.

Внизу оказалось людно, и маг с неудовольствием отметил, что все места возле стен заняты. Конечно, можно было потеснить местных, но мужчина решил не провоцировать скандал прямо сейчас. Это вчера ему разрешили выбирать любое место, а вот распространялось ли разрешение на все последующие дни — вопрос. Задать же оный оказалось некому: Амирад Алый отсутствовал на «рабочем» месте.

Несколько женщин обносили тарелками сидящих. «Дикари дикарями, а придворные бездельники — уже вполне сложившиеся», — насмешливо подумал об этом Хаггар. Впрочем, через несколько секунд, присмотревшись, теневик признал свою ошибку. Судя по внешнему виду — вчера-то маг не особенно разглядывал окружающих или, вернее, не особенно задумывался над увиденным, — это были воины, а дом правителя выполнял некоторые функции военного городка. Маг даже припомнил, что в его родном мире когда-то существовал подобный обычай, но вспомнить подробности так и не сумел. Вероятно, потому, что никогда их не знал.

Появление новых действующих лиц не осталось незамеченным, но и ажиотажа не вызвало. Им так же, как и прочим, выдали по тарелке каши, а хлеб и иная снедь стояли на столах. За завтраком Хар не мог не отметить, что Брусника готовит вкуснее. Несмотря на то, что местные знали соль — сероватая, крупная, она была выставлена в плошках на стол.

Через четверть часа из двери, ведущей наружу, появился Амирад в сопровождении трёх человек, и зал поприветствовал его нестройным хором. Хаггар кожей почувствовал, что вот именно сейчас начнутся неприятности, подобрался, но внешне беспокойства никак не проявил, продолжая наблюдать за происходящим искоса, с демонстративной скукой.

Правитель благосклонно ответил своим людям, окинул взглядом зал, перекинулся парой слов с одним из спутников и направился к своему месту. А вот тот, второй, прямой наводкой двинулся к ним.

«Началось», — удовлетворённо подумал маг, ожидая от противника первого хода. И тот не разочаровал: подошёл сзади к Бруснике, грубо ухватил испуганно вскрикнувшую женщину за волосы, заставляя подняться и чуть не роняя на себя, второй рукой обхватил поперёк туловища и прижал, стискивая ладонью грудь.

— А ты и правда хороша, — со смешком заметил он на вполне неплохом языке светлого мира. — Пойдём, ты меня развлечёшь.

— Развлеки себя сам, полиглот, руки-то у тебя есть, — проговорил Хаггар, аккуратно ставя кружку на стол.

Несмотря на то, что чего-то подобного он и ожидал, внутри от действий незнакомца всколыхнулась холодная чёрная ярость. Почти такая, как после разговора с Остролистом, но — не наносная, а своя, родившаяся внутри. Не разбираясь в подоплёке столь бурной реакции, мужчина волевым усилием отодвинул эмоции, которые в такой ситуации только мешают, и встал.

— Мне больше твоя девка нравится, — ухмыльнулся тот, не спеша выпускать испуганную Русю. — Впрочем… была твоя — будет моя.

— Отпусти женщину, — с тем же видимым спокойствием проговорил Хаггар, переступая скамейку.

— А то что? — продолжил скалиться тот.

Уточнять теневик не стал, повторять — тоже. Просто коротко, почти без замаха, ударил незнакомца по лицу. И испытал огромное, удивительно отчётливое и глубокое чувство удовлетворения, когда под кулаком ощутимо хрустнуло, хлюпнуло и стало мокро. Появилось странное ощущение, что именно этого — грубо двинуть кому-то в морду — ему не хватало для полного счастья всё время, прошедшее с ухода из родного мира, а может, и дольше.

Кажется, противник ждал чего угодно, кроме настолько примитивного применения грубой силы. Он взвыл и шарахнулся назад, накрывая обеими ладонями сломанный нос и грязно ругаясь. Бруснику Хар успел подхватить под локоть и не дать ей упасть, потом аккуратно усадил обратно на скамейку, на мгновение ободряюще сжав её плечо.

— Даю тебе один шанс извиниться перед женщиной, — тем же невозмутимым тоном потребовал Хаггар.

Ответ последовал витиеватый, нецензурный, на смеси двух языков, который в общем сводился к тому, что извиняться хам не намерен. А за этим последовал магический удар, сопровождавшийся пожеланием сдохнуть. Следовать рекомендации маг, конечно, не стал.

Сил нападающему в самом деле было не занимать, в этом смысле Амирад действительно не годился ему в подмётки. Вот только количество силы, увы, в соответствии с поговоркой множилось на полное отсутствие умения ею распоряжаться. Прямой явный удар, как двуручным мечом с широким замахом. Очень страшный удар, сокрушительный, но — примитивный. Того, кто владел магией на аналогичном уровне, он вполне мог размазать в лепёшку, а у Хара вызвал досаду. Теневик погасил удар, частью поглотив его энергию, и в следующий момент уязвил в ответ — коротко, точно, наверняка, как и положено ядовитой змее — преодолев природную защиту, каковой у обитателей светлого мира, включая Омелу, не было. В этот момент на задворках сознания опять шевельнулась какая-то ассоциация, но ухватить её снова не удалось.

Вся сцена, начиная с нападения на Бруснику, заняла около пяти секунд, и в головах людей последовательность событий просто не успела сложиться: вот «свой» ставит на место зарвавшегося чужака — а вот чужак уже невозмутимо стоит над иссохшим трупом. Даже сам убитый не успел ничего почувствовать и хоть как-то отреагировать на удар, да хотя бы вскрикнуть.

Наверное, для зрелищности стоило сказать что-нибудь торжественное, но Хар с тем же спокойствием и выдержкой просто вернулся на скамью, никак не комментируя происшествие и никому ничего не объясняя.

Вопрос, стоит или нет убивать нападающего, Хаггар для себя решил ещё до собственно нападения, ещё вчера, когда ожидал от местного правителя и его людей абсолютно любого поведения. Те, кто понимают только грубую силу и не отличаются мягкосердечием, никогда не восхитятся проявлением милосердия и никогда не оценят благородства, — эту науку маг выучил ещё в родном мире. Здесь всё проще и жёстче, и тем более глупо разводить сантименты.

А жалость… с этим чувством теневик был знаком весьма поверхностно, и уж точно не питал его к здоровенному бугаю, который сам поплатился за собственное хамство и самонадеянность. Если уж на то пошло, пожалеть стоило Русю, но никак не её обидчика. Может, наказание вышло несоразмерным поступку, но зато соразмерным намерениям. Впрочем, подобные мелочи Хара не волновали вовсе.

Первой отмерла как раз Брусника и поступила очень предсказуемо, даже почти привычно: судорожно всхлипнув, поднырнула под локоть мужчины, торопливо прижалась и спрятала лицо у того на плече. Хаггар философски вздохнул, повернулся к ней вполоборота и крепко обнял.

Странную реакцию в нём вызывала маленькая шаманка. Обычно женские страхи и слёзы будили разве что раздражение и недовольство, а здесь… бояться у неё получалось тоже удивительно естественно. Легко, правильно, своевременно и вполне объяснимо.

Да, пожалуй, именно в этом заключалась разница: Брусника боялась не какой-то глупости вроде мышей и насекомых, а только того, с чем физически не смогла бы справиться, даже если бы не боялась. Объективно опасного, а не выдуманного. И при этом женщина не закатывала истерик. Прижималась, пряталась у Хара под мышкой и затихала, сразу чувствуя себя в безопасности. Последнее было приятно и даже, пожалуй, немного льстило.

— Как ты посмел?! — наконец, в бешенстве выдохнул Амирад, медленно поднимаясь со своего места.

— Посмел что? — насмешливо уточнил теневик. — Заступиться за то, что принадлежит мне, а, стало быть, за самого себя? А что убил… так он со мной тоже не выпить хотел. Послушай, у меня нет никакого желания убивать вас всех вместе с женщинами и детьми. Давай договоримся по-хорошему: ты отдаёшь мне ту шаманку, которую твои люди похитили недавно и которая находится сейчас в этом доме, и возвращаешь нас троих туда, откуда взял, и на этом мы расходимся полюбовно? — предложил он.

В общем-то, можно было начать разговор с этого сразу, когда их только привели в этот дом, но Хар тогда предпочёл подождать и немного осмотреться. Стараниями Омелы они уже «осмотрелись», и маг сомневался, что из местных удастся вытянуть ещё что-нибудь полезное. Собственно, единственное, что его всё ещё интересовало, это способ построения портала, но вряд ли аборигены так просто обо всём расскажут.

Более того, они почти наверняка так просто не отпустят его, да ещё с шаманками, но пока Амирад, скрипнув зубами, согласился. И даже не высказался на тему неблагодарных гостей, а жаль: ответ на эту претензию уже был готов.

За подготовкой к отбытию Хар наблюдал особенно пристально. Ощущение подставы, ловушки, желания отомстить буквально висело в воздухе, и обойтись без чего-то подобного не могло. Но откуда ждать удара? Вариант с ядом уже испытали, с магией — тоже. Что остаётся? Обычное оружие? Защищаться от него теневик умел. Пусть чары эти энергоёмкие, и в других обстоятельствах маг даже при всей своей силе вряд ли удержал их достаточно долго, да ещё растянутыми на трёх человек, но этот мир позволял некоторые вольности.

Приведённая кем-то Вишня выглядела… плохо. От смешливой круглолицей женщины с тёплой улыбкой мало что осталось: измождённая, бледная, она казалась раза в два старше собственного возраста. Лет добавляли и нити седины в традиционно собранных в две косы медно-рыжих волосах. Но это полбеды, гораздо сильнее Бруснику встревожили совершенно пустые глаза той, безучастные ко всему. Руся стряхнула оцепенение и остатки страха, подобралась и, взглядом спросив разрешения у Хаггара, обхватила спасаемую за плечи. Та продолжала бездумно таращиться в пространство перед собой, жизнь и сила в ней едва теплились.

Всё это приключение оказало на шаманку гнетущее впечатление. Больше всего ей хотелось оказаться как можно дальше от этого жуткого места, и единственное, что позволяло хоть немного держать себя в руках, это присутствие найдёныша, вновь непоколебимо уверенного в себе и собственных действиях.

Пугал Русю страшный мир, без Леса кажущийся мёртвым и враждебным. Пугали здешние жестокие непонятные порядки. Пугали эти люди — тёмные, недобрые. Хар походил на них, это сложно было не заметить, но Брусника упорно не хотела придавать значение этому факту. Не могла не видеть, насколько уверенней он чувствует себя среди местных, но запрещала себе думать об этом. И поначалу, когда он разговаривал с тем странным седым мужчиной в большом общем зале, и потом за ужином, и даже в отдельной комнате, где разговор продолжился. А вот когда в отведённой им комнате появилась Омела, не думать об этом стало уже невозможно.

Руся не могла не заметить, насколько похож рассказ женщины на её собственную историю, и это вызывало оторопь. Да и сама чужая шаманка, насквозь пропитавшаяся холодом этого места, пугала, пожалуй, гораздо сильнее всего прочего. Бруснике не верилось, что когда-то Омела была такой же, как она сама, и перспектива уподобиться ей вызывала дрожь подлинного ужаса.

Только вот на этом фоне Руся с неожиданным безразличием поняла, что готова повторить её судьбу. Она настолько привыкла к присутствию Хаггара рядом и настолько не хотела расставаться с мужчиной, что готова была последовать за ним куда угодно. Остаться здесь? Пусть. Измениться, привыкнуть, перетерпеть, даже увидеть пренебрежение? Пусть. Главное, сейчас он рядом. Потому что если его не станет… Куда ей идти тогда?

Женщина вдруг особенно остро ощутила, насколько одинока она была до встречи с Харом. Когда в родном селении её встретили неласково, как чужую, поняла умом, но сердцем осознала только сейчас, когда перспектива расставания стала ясной и отчётливой. Она, наверное, поэтому и уцепилась так крепко за этого мужчину, который без посторонней помощи наверняка умер бы: потому что ей даже заботиться было не о ком, кроме него.

Бруснику уже вовсе не пугала его жестокость, она бы закрыла глаза, даже если бы он сейчас растерзал Омелу зубами. Она полностью оправдала для себя мужчину: в конце концов, та шаманка лгала, и он честно предупредил перед тем, как ударить. Глупо спрашивать с белого зверя за отсутствие жалости.

И задавая свой вопрос о планах Хаггара, она готовилась услышать как минимум о его намерении подумать, или вовсе прямолинейно высказанное желание остаться. Поэтому поначалу даже не поверила в прозвучавший ответ, только вцепилась крепче в ладонь мужчины, пытаясь унять торопливо колотящееся сердце — на этот раз, для разнообразия, не от страха, а от невероятного облегчения. Она не задумывалась, как именно Хар планирует вернуться обратно, оставив этот вопрос полностью на его усмотрение. Ей хватало одной мысли о том, что всё это ненадолго, что не придётся привыкать к этому страшному месту, что осталось потерпеть совсем немного — и их опять встретит Лес. Родной, живой, добрый…

Увлечённая собственными радостными переживаниями, она даже на некоторое время забыла о враждебном внешнем мире, вот только тот очень быстро и неприятно напомнил о себе. Толком разобраться в происходящем Руся сумела уже потом, сидя под боком у Хаггара, а в тот момент просто вновь перепугалась.

Но окончательно избавиться от страха и взять себя в руки заставило появление Вишни. Как это часто бывает с деятельными людьми, необходимость оказания кому-то поддержки помогла преодолеть собственные страхи гораздо лучше, чем любые слова утешения. На местных Брусника смотрела уже не со страхом, а с неприязнью и даже отвращением. И уже сама корила себя за сравнение Хара с местными жителями. Нет, не похож на этих людей её найдёныш! Он во много раз лучше их — честнее, добрее. И уж точно она совсем их не жалела — ни Омелу, ни этого мерзкого незнакомца, который схватил её, ни всех остальных. И ничего доброго она им не желала. Более того, приходилось прилагать усилия, чтобы не пожелать чего-нибудь очень недоброго…

Полностью игнорируя едкие злые насмешки сопровождающих, Хаггар устроился на ездовом звере вместе с обеими женщинами, благо весили они совсем немного и короткая пешая прогулка вряд ли могла всерьёз навредить скакуну. Во всяком случае, просьб пожалеть животное со стороны хозяев не звучало. Заторможенную Вишню маг усадил перед собой на холку зверя, чтобы иметь возможность придержать, а Бруснике пришлось устраиваться на крупе. Скакун от такого обращения заметно нервничал и слегка встряхивал задом, но всерьёз брыкаться не стал.

По дороге никто не изъявил желания напасть на путников, и это не прибавило Хару хорошего настроения. Вариант с подставой оставался один: переход. Что-то случится в процессе, и теневику это категорически не нравилось. Он гадал, правильно ли поступил сейчас и поступал раньше, с момента встречи с патрулём, и как ни старался, не мог усомниться в своих действих.

Убить отряд или уйти от встречи с ним. И сколько бы он после этого пытался выяснить, что происходит?

Разнести этот городишко по камню. Что бы это дало? Отсрочку по времени, да. И снова — никакой внятной информации. Да и не хотелось решать проблему подобным образом. Пусть способ радикальный и самый надёжный, но… он обещал себе, он действительно хотел изменить собственные отношения с окружающим миром, а для этого требовалось изменить собственное поведение и, наверное, в конечном итоге изменить самого себя. И пусть он не собирался оставаться в этом мире, но разрушать его части тоже не хотел.

Не убивать того молодого недомага, как следует припугнув, и задержаться подольше. Или убить и задержаться. Конечно, в чём-то это самый выигрышный вариант, если бы не одно «но»: вряд ли бы местные после этого успокоились и воспылали к гостям тёплыми чувствами. А постоянно быть настороже невозможно, какими бы талантами и навыками ты ни обладал, и здесь время играет против пришельцев. Настырные аборигены непременно найдут способ подловить Хара, когда тот уснёт, забудется, погрузится в размышления, да просто устанет. Не говоря уже о том, что позволить себе полноценную медитацию он в этом месте уже не рискнул бы. Нет, плохая идея — давать им время на подготовку!

Поэтому оставалось надеяться, что сейчас удастся выкрутиться.

Наблюдая за окружающим миром, Хаггар тем не менее краем сознания обдумывал мысль, на которую натолкнул его утренний разговор с Брусникой. Нить кровной связи, оставленная клятвой, вполне могла стать тем ключом к местной магии, который он так тщательно искал. Решение — вот оно, рядом, протяни руку и возьми. Всего несколько часов покоя, в которые не надо было ни на что не отвлекаться, и он окончательно разобрался бы со всем. Но увы, свободное время являлось сейчас непозволительной роскошью.

Когда ноги скакунов начали вязнуть в жирной пашне, теневик полностью сосредоточился на происходящем вокруг. С той стороны портала, не зная, что искать, он пропустил момент перехода и не заметил никаких искажений, но сейчас полон был решимости исправить это упущение. И заодно не позволить Амираду реализовать запланированную гадость.

Получилось всё лишь отчасти: осознать происходящее мужчина смог, а вот всё остальное было не в его власти.

Это походило на тоннель или скорее око урагана. Пространство вокруг вместе с магическими полями завихрялось, закручивалось по часовой стрелке, смешиваясь со встречным потоком. В месте их столкновения происходило нечто невообразимое, бушевала яростная энергетическая буря, готовая разорвать на клочки любое инородное тело; а здесь, в проходе, всё казалось мирным и спокойным, сюда не докатывались даже малейшие отголоски.

Хар толком не понял, что сделал противник — кажется, банально «толкнул» его в сторону. Или, скорее, передвинул тоннель, пробитый в узком месте его магией, и теневик оказался вне мира. За мгновение до того, как буря подхватила его, успел рефлекторно швырнуть в Амирада какое-то проклятье, а после полностью сосредоточился на происходящем.

К удивлению Хаггара это было не Междумирье, да и на появление инородных тел оно отреагировало гораздо дружелюбнее и спокойней, чем могло. Да, доставляло дискомфорт, наверное, могло бы вскорости убить и уж точно убило бы человека, не понимающего, что происходит. Обе шаманки, которых маг чудом успел поймать, не в силах сориентироваться здесь, потеряли сознание, несчастный скакун вообще канул в безвестность. Но само это место, если так можно его назвать, не проявляло особой враждебности и определённо не отличалось хищностью Междумирья, и закалённому тем переходом Хару было здесь почти комфортно.

Не безжалостное ничто, а почти гуманное нечто. Тонкая прослойка энергии и материи без определённой формы и сути, разделяющая два слипшихся мира. Воздух, заполняющий невидимые глазу трещины между двумя притянувшимися друг к другу магнитами.

Подкинутая подсознанием неожиданная ассоциация вдруг дала тот самый толчок, которого не хватало, и потянула наконец за собой нужную мысль, не дававшуюся до поры в руки. Благо, в родном мире теневика прекрасно знали и об электричестве, и об устройстве материи…

Вот на что походили эти два мира. Два разноимённых заряда, два иона, сцепившиеся в молекулу, только объединённые не электромагнитным силами, а взаимодействием разных видов магии. Они столкнулись, выбив друг из друга какие-то части, да так и остались связанными в одно целое. Не слились, не проросли друг в друга, но оказались сшиты как нитками тонкими энергетическими каналами. Именно по этим каналам, как по тоннелям, переходили из мира в мир жители «тёмной половины»: не пробивали свои проходы, а пользовались уже готовыми, наловчившись открывать двери. Потому и не могли они перемещаться из любого места, а только из того, где уже существовала энергетическая нить.

А то, что было сшито, вполне возможно разорвать, так ведь?

Идея показалась настолько банальной и очевидной, что Хаггар даже удивился, как не подумал об этом раньше. Лучший, самый эффективный способ предотвратить войну жителей дух миров — сделать так, чтобы они больше не могли встречаться. Никогда и ни при каких обстоятельствах.

Мысль так увлекла мага, что он не задумался ни о возможных последствиях, ни о принципиальной возможности подобного решения и его реализации пусть очень талантливым, но — человеком. Он просто перерубил ближайшую нить, и результат оказался… впечатляющим. Тот край, что тянулся назад, к миру, из которого они шли, «одноимённо заряженный», отшатнулся испуганной змеёй, а второй — пиявкой присосался к ауре мага. Но главное — нити не восстанавливались!

Новый удар, второй, третий… Он рвал связь, втискивался между мирами, своей аурой замещая для светлого мира его тёмного соседа, и с непонятной отстранённостью наблюдал за результатом. Запоздало мелькнула мысль, что сил его вряд ли хватит: всё-таки, слишком огромный масштаб, а он — всего лишь человек. Но мысль эта мелькнула и пропала, потерявшись на фоне ясного осознания: так надо. Не ему надо, и даже, наверное, не мирам — какое им дело до смертных, копошащихся на поверхности? Одной забавной рыжей дикарке, не знающей страшного слова «война». Для того, чтобы так никогда его и не узнать. И сейчас это казалось ему важнее всего, включая собственную жизнь.

Почему? Да какая, в сущности, разница! Главное, он точно знал, что нужно делать, и делал это, не размениваясь на сомнения и сантименты.

Последним, что запомнил теневик, стало начало цепной реакции: несколько ближайших нитей лопнули уже самостоятельно, без его участия. А дальше волной необоримой слабости накатила темнота.

Брусника проснулась резко, как будто её толкнули в плечо. Открыла глаза, обнаружила над собой знакомое голубое небо, слегка припорошенное белой дымкой облаков, и некоторое время неподвижно лежала, глядя в него, прислушиваясь и пытаясь понять, что происходит и что разбудило её так вдруг.

Последние события помнились смутно, туманно, и больше походили на сон. Какое-то страшное место, где нет Леса, странные злые люди, дома из камня и дерева… Полноте, разве такое может существовать в реальности? Она просто задремала здесь, на пустоши, пока Хаггар занимался своими делами!

Мысль о мужчине отозвалась в груди тревогой, подстегнула, заставила стряхнуть непонятное оцепенение, Руся торопливо села и заозиралась в поисках Хара. Тот обнаружился неподалёку, неподвижно лежал ничком и даже как будто не дышал. Женщина заполошно метнулась к нему, с трудом перевернула, попутно оценивая состояние.

Новостей обнаружилось две, как водится — хорошая и плохая. Мужчина пока ещё был жив, но вот именно что «пока». Жизненная сила утекала из него и впитывалась в окружающий мир, как вода из прохудившегося бурдюка, уходящая в сухой песок. Пару мгновений Брусника потратила на безуспешные попытки понять, как такое вообще возможно, а потом плюнула на всё, стиснула зубы и, торопливо просунув руки в ворот его рубашки, принялась за лечение, помянув добрым словом своё любопытство. Теперь она по крайней мере знала, чего ждать и к чему готовиться.

Правда, готовилась она, как оказалось, не к тому, к чему следовало. Боли — той острой, пронзающей голову — не встретилось, вместо неё у женщины появилось ощущение, что она с размаху врезалась в скалу всем телом. Не сразу шаманка сообразила, что её пациент просто сопротивляется воздействию; то есть не просто, а очень сильно. Но обдумывать это неожиданное открытие было некогда, и Руся, стиснув зубы, принялась продираться сквозь это сопротивление, шёпотом уговаривая мужчину не мешать, довериться, принять помощь…

Хаггар же просыпался постепенно, как будто осторожничая, не решаясь полностью прийти в себя, а главное — оглядеться и понять, где он находится и что происходит вокруг. Он-то как раз отчётливо помнил всё, что предшествовало забытью — и дорогу, и сшитые миры, и собственное сумасбродство, которое вполне могло стоить жизни. Более того, которое по всем законам мироздания должно было бы стоить жизни идиоту, без всякой подготовки сунувшемуся в материи, неподвластные простым смертным. И ладно бы в первый раз!

«Ничему-то жизнь не учит», — мрачно подумал он и осторожно открыл глаза.

Но самочувствие оказалось на удивление неплохим. Ощущались руки и ноги, впивающиеся в спину камни; перед глазами не плыло, ничто нигде не болело и даже не мутило. Единственное, что доставляло неудобства помимо камней под спиной, это непонятная тяжесть на груди, как будто его чем-то придавило. Попробовав пошевелиться, Хар удовлетворённо отметил, что конечности слушаются, и попытался сесть, заодно оглядываясь и пытаясь сориентироваться в пространстве.

Обнаружив себя на пустоши — или, по меньшей мере, в местности, очень на неё похожей — он приободрился, а вот второе открытие оказалось тревожным: на его груди лежала маленькая шаманка, не подающая признаков жизни. Тревога попыталась перерасти в страх, но теневик дал ей мысленного пинка и всё-таки сел, аккуратно придерживая женщину. Бледная, с тенями под глазами, она к счастью оказалась жива, а подсохшие следы крови на его рубашке, у неё под носом и даже, кажется, на ушах, сказали очень многое. Опять она его лечила и опять, наверное, спасла жизнь. Невзирая на клятву? Или он так и не забрал разрешение её нарушить? Хаггар точно не помнил, а уточнить подробности сейчас не мог — магия пока не отзывалась. То есть не пропала, ощущалась рядом, под рукой, но… фигурально выражаясь, тоже находилась в обмороке.

— Дурёха, — тихо пробормотал он, бережно прижимая голову Брусники к своему плечу и вновь озираясь.

Та, ради кого всё это путешествие затевалось, сидела на камнях неподалёку, безразлично пялясь в пространство, и теневик облегчённо перевёл дух. Не хватало ещё потерять эту особу вне мира! Может, судя по её состоянию, для всех бы так было лучше, но мужчина не собирался брать на себя ответственность за это решение. Да и обидно было бы потерять её вот так, в последний момент и совершенно случайно. Даже несмотря на то, что результат поездки оказался гораздо значительней, чем просто спасение одной шаманки.

— Вишня! — окликнул Хар, не сразу вспомнив, как ту зовут. Женщина обернулась на голос, и по-прежнему пустой взгляд сфокусировался на нём. — Встань, — на пробу скомандовал он. Шаманка послушалась, что теневика обрадовало. Он бы, наверное, сумел дотащить до лагеря обеих дикарок — тут недалеко, да и нетяжёлые они — но желания делать это не испытывал. Во всяком случае, по отношению к незнакомке.

— Следуй за мной, — велел маг и, сориентировавшись по солнцу, двинулся в нужном направлении. Хотелось верить, что сориентировался правильно, без магии-то…

Примерно через полчаса он действительно вышел с плато, забрав несколько влево от лагеря. Здесь ориентиром послужило одинокое развесистое дерево неопределённой породы, недалеко от которого располагался лагерь, и именно оно позволило в конечном итоге выбраться на нужную поляну. Вишня ступала за мужчиной след в след, даже аккуратно выбирала дорогу, но на нормального человека всё равно не походила.

«Хорошо бы, удалось это исправить», — мрачно подумал Хаггар. Он запоздало сообразил, что аборигены могут и не поверить в реальную историю — ни ему, ни Бруснике, — и чего доброго обвинят в нынешнем состоянии женщины именно чужака. Впрочем, всё это было дело будущего, а сейчас стоило решить насущные проблемы: судя по всё тому же солнцу, день уже давно перевалил за середину и начал клониться к вечеру.

К счастью, припасы и небогатый багаж хозяев дождались. Почти всё, кроме незаменимого плаща и посуды, было заблаговременно поднято на дерево.

С обустройством лагеря в одиночку Хар всё-таки справился, хотя провозился значительно дольше, чем это получалось у опытной шаманки.

На его счастье, стояла сухая погода, поэтому развести костёр удалось и без магии. Примитивный шалаш или скорее навес из единственной верёвки и всё того же плаща получился весьма пристойным. С постелью здорово выручила добытая в почти честном бою шкура: на сооружение удобной конструкции из веток теневику банально не хватило опыта и познаний, хотя он честно попытался. Сложнее всего оказалось приготовить еду, но в конечном итоге мужчина справился и с этой задачей, и даже ничего не сжёг. Увы, местных растений, заменяющих пряности и соль, он не знал, поэтому варево получилось пресноватым, выручило только наличие соли в вяленом мясе.

Хаггар задумался, откуда она там берётся, если каменной соли местные явно не знают, но, принюхавшись в очередной раз к тёмно-красному суховатому пласту, решил, что пока обойдётся без этого знания. Пахло мясо в чистом виде не сказать, чтобы ужасно, но совсем не так, как в представлении бывшего владетеля должна пахнуть вкусная еда. Он-то думал, что этот запах принадлежит сыру, но — нет, и мясо источало очень… своеобразный аромат. Очень резкий и сильный звериный дух, который по идее должен бы был уже выветриться.

Вишня оказалась вполне способна поесть самостоятельно, следовало только дождаться, пока еда достаточно остынет, а вот Брусника к вечеру так и не проснулась, хотя цвет лица маленькой шаманки как будто поздоровел. Её состояние вызывало беспокойство — в целительстве и болезнях теневик разбирался мало, — но не до такой степени, чтобы немедленно впадать в панику. В любом случае, пока у него нет магии, помочь он ничем не может, и даже звать на помощь некого. Сколько дней пешего пути до стойбища, две недели? И это напрямик, а как пробираться через чащобу с двумя нездоровыми женщинами, Хар не представлял. Одно дело — здесь донести Русю до лагеря, а вот целый день шагать с такой ношей он точно не сумеет. Даже если соорудить для неё волокуши и учесть способность Вишни к самостоятельному передвижению, он банально не сумеет без магии найти поселение. Да и опасно это — шастать безоружным по лесу. Несмотря на наличие полезной шкуры, так удачно отпугивающей хищников.

В общем, день, пока руки занимались полезным делом, и вечер Хаггар провёл в раздумьях, и были те раздумья исключительно приземлёнными и не самыми оптимистичными.

О собственном «героическом» поступке вне мира маг предпочёл вообще на время забыть. Он не любил чувствовать себя идиотом, а воспоминания подталкивали именно к такому выводу. Даже если допустить, что кто-то (не будем показывать пальцем) вмешался в его сознание и помрачил его, это всё равно не повод для оправдания. «Не понимаешь — не тронь» — главный лозунг любого нормального исследователя, да вообще любого нормального человека, а он вот полез без всякой задней мысли и не поплатился за это жизнью только благодаря чуду.

О Бруснике, к слову, тоже думалось, причём очень навязчиво, и эти мысли вызывали непривычную неуверенность. Совместные приключения окончательно сроднили его с этой рыжей дикаркой, а чувство привязанности к ней оказалось новым, непонятным и вызывало неприятное ощущение дезориентации, что, в свою очередь, почти пугало.

Это не было дружбой — слишком по-разному они смотрели на мир, слишком большой провал в знаниях и мировоззрении их разделял для появления подобных партнёрских отношений. Хар по исключительно объективным причинам не мог воспринимать Бруснику равной себе, а для настоящей дружбы это необходимое условие. Скорее, относился он к женщине покровительственно, но и от чистой снисходительной опеки старшего над младшим его чувства лежали далековато. Для этого у Руси был слишком сильный характер, аргументированное, пусть порой и наивное, мнение по многим вопросам. А ещё она была отнюдь не глупа. Хаггар же всё это видел и не стремился воспитывать что-то в этой взрослой, сложившейся уже личности, и вносить коррективы: она нравилась ему именно такой.

Но даже влюблённостью его отношение нельзя было назвать. С этим скоротечным чувством магу доводилось встречаться в юности, даже неоднократно, и ничего общего с нынешним состоянием оно не имело. Не было восторга и трепета, желания ловить каждый взгляд, улыбку, казаться лучше, чем ты есть, и совершать какие-то глупости «во имя дамы» — проще говоря, отсутствовало стремление «распустить хвост» и очаровать.

Хотелось, чтобы она была рядом. Спасала от одиночества, трогательно заботилась, задавала вопросы и с интересом слушала ответы. При любой удобной возможности по-кошачьи подныривала под локоть и уютно пристраивалась под боком, обнимая, прижимаясь щекой к плечу и щекоча шею и подбородок волосами. Ему нравилась её улыбка, искренность, забавная домовитость и удивительная наивная рассудительность.

Хотелось оберегать её от грозы и других, настоящих опасностей. Делить с ней кров и пищу. Засыпать, чувствуя её запах, и просыпаться, когда она начинает возиться рядом. Наблюдать, как укутывает изящную фигурку покрывало из шелковистых солнечно-рыжих волос, таких мягких и даже как будто тёплых.

Хотелось, чтобы она была с ним не просто сейчас, сию минуту, а впредь. Всегда?

Он растерянно замер, бросил взгляд на шатёр, где спали сейчас Руся и недавно отправленная отдыхать Вишня, и опять уставился в костёр, хмурясь и пытаясь проанализировать последнюю мысль, отдающуюся непонятным тревожным теплом внутри.

Пожалуй, да. Всегда — слишком громкое слово, но в некотором обозримом будущем — точно. Если ему предстоит устраивать свою жизнь и быт среди кочевников, — а других вариантов, похоже, нет — то он предпочёл бы делать это с ней рядом.

«Однако, очень похоже на брачные обеты…»

На этом моменте Хаггар иронично и несколько удивлённо усмехнулся, но признал, что — пожалуй. Пожалуй, ей бы он сказал все эти слова вполне честно и даже от души.

Наверное, это что-то значило. Наверное, у этого чувства всё-таки существовало название. Но Хар вдруг понял, что ему больше не хочется об этом думать и тратить время на глупые слова. Какая разница, как это называлось дома? Главное он сказал ещё в гостях в соседнем мире: это его женщина, она должна быть с ним. Сейчас и впредь, а всё остальное второстепенно. И, удовлетворившись этим выводом, Хаггар отогнал все прочие мысли и отправился в шалаш, спать. Завтра, всё остальное — завтра, а на сегодня впечатлений и размышлений довольно.

Утро началось с хорошей новости: у теневика под боком зашевелилась, явно намереваясь выбраться наружу, Брусника. Пресекая возню, он крепче прижал женщину и только потом окончательно проснулся, открыл глаза и встретился с её встревоженным взглядом.

— Как ты? — вопрос они задали одновременно. Руся от этого почему-то смутилась, а Хар скептически хмыкнул и сел.

— Со мной всё нормально, а вот тебе стоит полежать, — первым заговорил он.

— Я хорошо себя чувствую, — запротестовала та, вновь попыталась встать, но получилось плохо: стоило приподнять голову, и перед глазами всё поплыло.

— Ну-ну, — ехидно протянул Хар. — Лежи, выздоравливай, набирайся сил, а с завтраком и прочей ерундой я уж сам как-нибудь разберусь. А тебе ещё Вишню надо в порядок привести или хотя бы попытаться.

— А где она? — снова всполошилась женщина.

— Слева от тебя, спит. Только не вздумай заниматься этим прямо сейчас!

— Хорошо, — смущённо согласилась Руся, которая именно это и собиралась сделать. Не лечить, конечно, сил на это не хватило бы, но по крайней мере осмотреть и выяснить, что с ней такое.

— Ничего, полежишь спокойно, не всё же мне больного изображать, — рассмеялся в ответ теневик и коснулся губами губ шаманки.

— Ой, — тихо выдохнула она, когда поцелуй прервался, и уставилась на мужчину очень ошарашенно.

— Что случилось? — нахмурился Хаггар. Брусника ответила всё тем же взглядом, потом торопливо подняла руку, коснулась его щеки и повторила с другой интонацией, растерянно и недоверчиво:

— Ой!

— Тебе что, одного раза было мало? — раздражённо проговорил маг. — Опять захотелось на себе клятву прочувствовать?!

— Я не воздействовала, я проверяла. И ты это заметил! И ты сопротивляешься воздействию, очень, я вчера еле пробилась! И клятвы я не заметила, когда тебя лечила; наверное, ты так и не восстановил её. И ты со мной силой поделился сейчас, когда поцеловал! — сбивчиво протараторила она, продолжая с удивлением и зарождающимся восторгом на него таращиться.

— Как бы это я интересно… — язвительно начал он и потянулся к силе, но осёкся и замер, не веря самому себе.

Магия отзывалась, да. Вот только не та.

Там, где прежде разливалось обманчиво-спокойное тёмное море степенных и неторопливых сил тёмного дара, теперь нёсся поток, похожий на бело-коричневую горную реку, ливнями переполненную сверх всякой меры, которую божественная прихоть замкнула в кольцо. И Хаггар представления не имел, как с этой бушующей массой перемешанных и слитых воедино сил можно взаимодействовать.

— Быть не может, — тихо и обречённо проговорил он себе под нос, сел, потрясённо пялясь в пространство. — Как такое…

А потом он вспомнил свою же ассоциацию, про притяжение двух по-разному «заряженных» миров, и расхохотался. Или скорее вовсе — заржал, обессиленно рухнув обратно на шкуру.

— Переполюсовало! — сквозь хохот пояснил он озадаченной и растерянной Бруснике, которая от того «пояснения» только ещё больше растерялась.

— Что сделало? — осторожно уточнила она.

— Перезарядило с обратным знаком. На ту же ёмкость, — продолжая смеяться, ещё непонятней ответил Хар.

— Ты точно хорошо себя чувствуешь? — Руся нахмурилась и протянула руку, чтобы потрогать его лоб: а ну как горячка?

— Насколько это возможно в сложившейся ситуации, — пробормотал теневик, пытаясь взять себя в руки и утирая тыльной стороной ладони выступившие от смеха слёзы.

Хотя… какой он теперь теневик, воспоминание одно!

— Лежи, отдыхай, я поесть приготовлю. Спешить нам всё равно особенно некуда, думаю, здесь мы проторчим очень долго, — наконец справившись с собой, резюмировал мужчина и вновь сел, намереваясь выбираться наружу.

— Почему? — растерялась Брусника. — Не думаю, что я буду так уж долго выздоравливать, это ведь простая усталость.

— Потому что, помимо приведения в порядок вас двоих, нужно ещё мне разобраться с этим вывихом собственной сущности и научиться пользоваться привалившим счастьем.

— То есть ты всё-таки понял, что произошло? Только… можно объяснить без всех этих непонятных слов? — смущённо попросила она.

— Если без непонятных слов — я теперь, получается, самый настоящий шаман, — ехидно пояснил Хар. — В вашем понимании. Причём, кажется, очень, очень сильный и при этом очень, очень тупой и взрывоопасный. Ну ладно, просто недоученный. И я понятия не имею, что может случиться, если, скажем, кто-нибудь вроде твоего Остролиста попытается надавить мне на нервы. Разозлюсь, вдруг сила из-под контроля выйдет? Если честно, мне здорово не по себе рядом с такой мощью, которой я совершенно не способен управлять. Нет уж, сначала учёба, потом — всё остальное!

Задержаться им в итоге пришлось на пару недель, то есть — почти три полных кулака дней. Хаггар упрямо занимался самообразованием, да к тому же снова зарядили дожди, отбивая всякое желание куда-то ехать. Хотелось валяться на тёплой пушистой шкуре под защитой плаща, слушать шелест воды по листьям и никуда не высовываться. К тому же место для лагеря они выбрали очень удачное: чуть на возвышенности, так что под ногами не собиралась вода, а от ветра людей защищали деревья и густой подлесок.

Брусника вполне оклемалась уже на второй день и сумела оценить перемены, произошедшие с Хаггаром. Сначала растерялась — шаман из Хара действительно получился, по её меркам, очень сильный, — потом восхитилась тем же самым, а потом погрустнела и призадумалась. Собственно, всё о том же: а вдруг уж теперь-то его оценят по достоинству и заберут?

Долго переживать об этом Руся себе, впрочем, не позволила и заставила заняться делами. Сначала поправила шалаш, потом мягко отстранила мужчину от готовки (тот, разумеется, не возражал), а потом уже взялась за Вишню. И состояние коллеги Бруснику совсем не обрадовало. Физические повреждения залечить удалось без труда, ничего серьёзного там не наблюдалось, а вот что делать с её разумом — Руся не представляла. Точнее, что-то сделать она всё-таки пыталась, но это не помогало, женщине попросту не хватало знаний.

От нехватки знаний страдал и Хаггар. Или скорее от недостатка умений и опыта. Он ни словом не соврал тогда шаманке, наличие в руках такой силы, абсолютно неуправляемой, сильно беспокоило. Дар любой силы, даже столь исключительный, каким обладал юный владетель Верас, никогда не сваливается на своего обладателя сразу в полном объёме. Знакомство и освоение происходит постепенно, в развитии, начиная от первого неосознанного контакта в детстве и заканчивая полностью сформировавшимся резервом годам к двадцати. А вот столкнуться с «взрослым» объёмом сил, когда ты в умении управлять ими — сущий младенец, было жутковато.

Одно мага безусловно радовало: все техники обучения контролю дара являлись универсальными решительно для всех магов, поэтому базу он мог освоить без посторонней помощи. Да и сила вела себя удивительно спокойно, не артачилась и не проверяла новоявленного хозяина на прочность, что с подростками-магами случается нередко. Наверное, процесс контролировал сам Лес: уж чем-чем, а инстинктом самосохранения он явно обладал в полной мере.

Неприятно было начинать с нуля, но… в целом ситуация Хаггара скорее радовала, чем огорчала. Дураку ясно, что в этом мире среди этих людей светлый дар куда уместнее тёмного. Конечно, полное отсутствие учебников и людей, с которыми можно проконсультироваться, осложняло ситуацию, но не настолько, чтобы отчаиваться и опускать руки. Принципы построения заклинаний общие, уж как-нибудь разберётся.

А ещё освоить незнакомую область дара было… интересно. Уникальная возможность, которая никогда и никому не предоставлялась прежде. Конечно, в идеале мечталось использовать оба таланта одновременно, но идеалам в жизни не место!

И то ли помощь Леса сказывалась, то ли шёл в зачёт прежний опыт, но освоился Хар очень быстро. Две недели на то, на что обычно уходят годы тренировок — отличный результат! Освоился, конечно, не в полной мере, и заниматься сложными плетениями он ещё не мог, но, по крайней мере, мог не бояться случайного срыва. Исчезла преграда, отделявшая мага от окружающей реальности, и тот буквально не мог надышаться новыми впечатлениями. Как будто он снова попал в другой мир — в какой-то поразительно правильный, свой до последней песчинки, родной. Волей-неволей вспоминались слова Брусники о духе белого зверя, приведшем мужчину сюда. Этого не могло быть, но… что-то в этом было.

Хаггар с совершенно детским восторгом заново знакомился с миром и, главное, со своей новой магией, и осознание масштабов новых возможностей пьянило. В теневой магии он достиг некоторого предела: того, когда интересную задачу для решения требовалось ещё найти, сформулировать, потом долго корпеть над ней, разыскивая пути решения. А сейчас вокруг разливался целый океан неизвестного, и Хар приплясывал от нетерпения на его краю и ждал возможности нырнуть с головой. Где уж тут думать о каких-то душевных метаниях, посторонних людях и прочей ерунде!

А первые чары, которые применил Хаггар с обретением контроля над стихией, были исключительно примитивны: он разжёг костёр.

Смешно сказать, но мужчина уже давно не испытывал такого чистого и искреннего удовольствия от решения какой-либо задачи. Несоответствие масштаба проблемы уровню собственной радости и даже гордости чрезвычайно забавляло и ничуть не расстраивало. Приятным вкладом в хорошее настроение стала и реакция Руси на эти простые чары. Как Хар и предполагал, местные шаманы использовали силу неосознанно, интуитивно, и воплощать стихии как таковые не умели, так что для женщины подобное действие оказалось сродни чуду.

Этот костёр стал маленьким, но очень-очень важным символом того, что жизнь и не думает заканчиваться, что она вышла на новый виток или даже — кто знает? — только-только начинается. Сгусток яркого жёлтого пламени, небрежно сброшенный с ладони в груду сырых веток, который за несколько мгновений высушивает древесину и заставляет ту заняться уже естественным, немагическим пламенем. Такое, на первый взгляд, простое, даже примитивное действие, которое прежде не было доступно. А ведь есть ещё бытовая магия самого разного сорта, и если её освоить…

Зато недавнее решение глобального вопроса существования и взаимодействия двух миров по-прежнему вызвало только глухую досаду и раздражение. Хаггар отлично помнил собственные тогдашние эмоции и мысли, и свалить собственные действия на внезапное помрачение и чужеродное вмешательство никак не мог. Это наоборот казалось… озарением, что ли? Прежде он никогда не испытывал подобных альтруистических порывов. Впрочем, нет, бросился же он защищать Бруснику от белого зверя, рискуя жизнью! Но тогда, в драке с хищником, всё произошло спонтанно, на инстинктах, а здесь — вроде бы осознанно. И вот как раз эта осознанность, эти новые странные мысли, которые прежде могли вызвать только смех, почти пугали. Потому что даже сейчас, несмотря ни на что, они казались правильными. И Хар предпочитал избегать этих размышлений вовсе. Понимал, что это трусость и попытка сбежать от реальности, но пока ещё был не способен смириться с новым положением вещей. Потому что одно дело — желание быть с определённой женщиной и защищать её, а совсем другое — готовность ради неё умереть.

О чём думалось гораздо охотнее, так это о глобальных переменах, вызванных тем поступком. И хотя никаких явных свидетельств этих изменений Хаггар пока не видел — слишком мало прошло времени, а подобные процессы не мгновенны, — магу казалось, что теневая оболочка пришла в движение и начала «оживать». Оставалось надеяться, что изменения эти в конечном итоге не приведут к катастрофе. Пока признаков оной не наблюдалось, Лес встретил нового шамана исключительно дружелюбно и радостно и казался полностью довольным жизнью.

Что случилось со вторым, «тёмным» миром, Хар тем более не представлял. Судя по тому, что сил одного мага хватило на разделение двух реальностей, связь между парой оказалась не такой уж крепкой, и оставалось надеяться, что тот, второй, тоже найдёт себе подходящий компенсатор: становиться причиной грандиозных проблем соседнего мира не хотелось.

Когда проблема Хаггара с новым даром решилась — или, вернее, перестала стоять столь остро, — на этом месте их больше ничего не задерживало, и троица двинулась в путь. Брусника вызвала двух детей леса, и поскольку на пришельца из чужого мира олени теперь реагировали гораздо благосклонней, женщины устроились на спине одного из них, оставив второго мужчине. И тот уже почти без удивления поймал себя на неудовольствии по этому поводу: за время пути он очень привык к присутствию в его охапке Руси и отвыкать не хотел.

Впрочем, стоило устроиться на спине зверя, и про маленькую шаманку он временно забыл, увлечённый наблюдением за окружающим миром. Он видел причудливые и ошеломительно-сложные плетения, тоннелем укрывающие тропу. Видел наполняющую оленя — то есть, конечно, дитя леса — магию, родственную этому магическому кокону. Скакуны действительно не являлись животными, они вообще сплошь состояли из магии — элементали, духи стихий, пусть и непривычного вида. А с другой стороны, какая стихия — такие и элементали!

Обратная дорога промелькнула быстро, без всяких осложнений: путников не беспокоили дикие животные, даже погода благоволила. А вот в селении их встречали, и Хаггар, разглядывая одинокую человеческую фигуру, непроизвольно замедлил шаг.

— Ну что, придумала, как будем оправдываться? — иронично уточнил он у Брусники и дёрнул плечом, поудобнее устраивая на нём сползающий ремень сумок. Сделать это рукой мужчина не мог: руки занимала шкура. Элементали распрощались с ним в стороне от селения, и некоторое расстояние предстояло преодолеть своим ходом. И именно в этот момент, как назло, небо начало сеять на землю мелкую и донельзя противную водяную пыль.

— Оправдываться за что? — настороженно переспросила Руся, которая вела за руку Вишню.

— За её состояние. А также объяснять, что мы не имеем к нему никакого отношения, — насмешливо отозвался Хар.

— Но мы же правда не имеем! — возмущённо ахнула через пару секунд шаманка, опешившая от такой постановки вопроса: ей подобный вариант даже в голову не приходил.

— Вот и я не придумал, — задумчиво признал мужчина.

Остролист сидел прямо на вытоптанной земле чуть ближе первых шатров и вид имел такой, как будто находится здесь уже не первый день и всё это время сохраняет неподвижность. Мелкая морось дождя не доставляла старшему шаману видимых неудобств.

Подозрение, что ждёт он именно их, подтвердилось, когда при виде небольшой процессии старый колдун легко поднялся на ноги. Памятуя о первом своём знакомстве с Остролистом, Хаггар не ожидал от новой встречи ничего хорошего и испытал большое желание обойти того по дуге и зайти в селение с другой стороны. Последнее он, впрочем, быстро отогнал: ещё чего не хватало, бегать от дикаря и прятаться по углам! Да и не спрячешься тут при всём желании…

Морально настроившись сохранять спокойствие в любой ситуации, Хар поравнялся со старшим шаманом. И растерянно замер на месте, когда тот сложил ладони на груди — одну на другую, над сердцем — и коротко поклонился. Брусника от такого поступка бывшего наставника опешила ещё сильнее мага и замерла как вкопанная.

— Я был неправ, чужак, — первым заговорил Остролист. — Я принял тебя за другого и теперь виноват перед тобой. Но если ты позволишь, я объяснюсь.

Хаггар насмешливо усмехнулся, окинул его скептическим взглядом, но провоцировать ссору на ровном месте не стал и только коротко проговорил:

— Позволяю. Объясняйся.

— Тогда следуй за мной, это слова не для чужих ушей.

Хар напряжённо нахмурился, вновь смерил собеседника взглядом и вопросительно покосился на Русю. Та как-то неуверенно и немного вымученно улыбнулась в ответ, но кивнула.

— За вещи не волнуйся, Бруснике помогут их донести. И Вишней займутся, — спокойно проговорил старший шаман, опередив вопросы, и маг, сгрузив свою ношу на землю, двинулся следом.

Изменение отношения Остролиста на поведении его сородичей, вопреки ожиданиям, не сказалось. Точнее, градус недоверия немного упал, но всё равно на чужака глазели с опасливым любопытством и явно не испытывали никакого желания познакомиться ближе. И это успокаивало: довольно с него впечатлений на первое время, надо сначала хотя бы со стариком разобраться!

По дороге старший шаман перехватил пару голенастых мальчишек-подростков и отправил их помогать Бруснике, потом послал туда же пожилую женщину с увешанными перьями и бусинами волосами, заплетёнными в две косы, — шаманку с сильным даром. Последнее Хаггар отметил с особенным удовольствием. Не потому, что его всерьёз занимал вопрос «Кому отдадут на лечение Вишню», а потому, что он мог определить этот уровень. Неописуемое счастье для человека, который уже начал привыкать тыкаться в этом мире вслепую…

Шатёр старшего шамана внешним видом — что снаружи, что изнутри, — почти не отличался от обиталища Брусники, разве что был заметно меньше. Кажется, потому, что жил Остролист один, а в шатре Руси прежде обитали её родители, то есть — семья.

Повинуясь жесту хозяина жилья, Хар сел на шкуры подле очага, наблюдая, как спутник устраивается напротив. Торопить его и приставать с уточняющими вопросами маг не стал, предпочёл довериться естественному ходу вещей. И долго затягивать Остролист не стал.

Чуть прикрыв глаза, он говорил спокойным сильным голосом, напевно и размеренно.

О том, что старшие шаманы помнят, как много лет назад мир разгневался на своих детей, и небо огнём обрушилось на землю, и обратились в прах города — огромные, древние, переполненные силами настолько могущественными, какие и не снились нынешним шаманам. И стекались туда потоки грозных сил, неподвластных живущим ныне, как сбегаются в озеро звонкие ручьи. Рядом с теми городами жилища железных жителей смешны и нелепы, как построенные детскими руками домики из песка — по сравнению с каменными жилищами обитателей гор. И стали те древние города пустошами, которых избегает всё живое. Железные тоже смутно помнят прошлое и пытаются до него дотянуться, пытаются жить по-старому. Но остальные, кто выжил, поняли, что нельзя гневить мир и землю, и ушли жить в Лес. И Лес их принял, дал кров, и пищу, и защиту, и силу понимать его и просить о помощи.

О том, что людям должно слушаться Леса, как его детям. И добрый знак — появление всё большего числа шаманов с каждым поколением. Значит, всё верно и правильно. И людям стоит всегда хранить в сердце благодарность и преданность Лесу.

О том, что много лет назад одна молодая шаманка из другого рода тоже подобрала чёрного человека с чёрной душой, которого не принимал лес, и ушла за ним в тёмный мир — туда, куда уходит всё злое, зловредное, гадкое, чуждое Лесу и людям, живущим в этом Лесу. Туда, куда можно попасть и вернуться, лишь оседлав белого зверя — единственное создание Леса, которое одинаково вольготно чувствует себя и здесь, в нормальном мире, и в том, искажённом и перевёрнутом.

О том, что у чёрных людей есть чёрная сила, спорить с которой под силу только старшим шаманам, и только старшие шаманы могут защитить людей.

О том, что любой, кого коснётся чернота, обречён, чернота пожрёт его суть, выест сердце и даст взамен другое — злое, холодное, равнодушное. И Вишню Хаггар с Брусникой забрали у чёрных людей как раз тогда, когда она осталась вовсе без сердца. И спасти её не сумеет уже никто.

О том, что Хара старший шаман принял за одного из этих чёрных людей, и потому намеренно злил его, желая спровоцировать и изгнать из поселения. Но поскольку маг не поддался, пришлось его оставить, запретив любое общение с ним. Потому что выгнать гостя, не сотворившего зла, — значит навлечь на себя беду.

О том, что Брусника слишком своевольна, и запрещать ей что-то попросту глупо, а мешать человеку выбрать свою судьбу, к которой он стремится, глупо вдвойне. Даже если эта судьба — скорая смерть.

О том, наконец, что он очень рад чуду, свершившемуся с Хаггаром и удивлён ему, потому что прежде никогда подобного не случалось — чтобы холодное мёртвое сердце удалось заменить на живое и чувствующее.

В общем, говорил он очень долго и пространно, Хар с трудом не уснул после дороги под этот мерный речитатив. И когда Остролист наконец замолк, он по-собачьи встряхнулся, мотнул головой, выгоняя из неё остатки сонливости, потёр обеими ладонями лицо.

— Так. Короче, как я понял, про этих пришлых ты знал, — резюмировал маг. — Но поскольку они опасные, решил с ними не связываться. И это, кстати, было очень разумно: бабе помочь шансов нет, а толпу народу на поиски положить — не лучший вариант. Про сердце мысль тоже интересная, но у Вишни вашей не с ним проблемы, а с головой. Но я так и подозревал, что вы ничего с этим сделать не сможете, — заметил он себе под нос, не столько продолжая разговор, сколько рассуждая вслух и пытаясь подхлестнуть вялые сонные мысли. — Погоди, а почему ты мне всё это рассказал? Ладно, про чёрных людей из чёрного мира всё понятно, — с трудом давя улыбку, проговорил он, — но вот эти сведения о катастрофе. Откуда ты знаешь, что они меня интересовали?

— Знаю. — Старший шаман чуть улыбнулся и пожал плечами. — Лес сказал, что тебе нужно это знать, а я не спорю с Лесом.

— Так и сказал? — хмыкнул Хар. — А что ж он тебя в прошлый раз не предупредил, что я пришёл без злых намерений?

— Почему ты так решил? — улыбка старшего шамана стала хитрой, проказливой и совсем не старческой. — Прими я тебя как друга, прислушайся к твоим словам о поиске — и чем бы это закончилось для поселения? Я должен думать о всех людях, а ты бы увёл их на смерть. Сейчас же — ты жив, Брусника жива, и даже Вишня жива, пусть я не пожелаю такой жизни никому.

— Ну ты зараза! — восхищённо ругнулся Хаггар. Шаман на такое высказывание не обиделся, только улыбнулся шире, а Хар подумал, что не так уж скучно тут будет жить. — Ладно, пока у меня к тебе только один вопрос: бойкот снимается? То есть я могу остаться? Пользу начну приносить, когда с шаманской силой освоюсь. Пока могу только костры разводить и воду очищать, но, думаю, в скором времени освою что-то ещё полезное… что? — осёкся он под внимательным удивлённым взглядом старшего шамана. — Что не так?

— Ты можешь зажигать огонь и очищать воду шаманской силой? — недоверчиво переспросил Остролит, даже слегка подавшись вперёд.

— А-а, в этом дело, — протянул Хаггар и усмехнулся. — Ну да. Но это несложно. — В качестве демонстрации он бросил в очаг, где лежала пара сучьев, сгусток пламени. Собеседник проводил тот восторженно-недоверчивым взглядом и вновь поднял глаза на Хара.

— А усмирить огонь сумеешь? — с затаённой надеждой проговорил он. — Когда шатёр горит? Или… лес?

— Шатёр точно смогу, лес… наверное, тоже, но тут на сырой силе не получится. В перспективе, когда освоюсь, — со смешком сообщил он, вспоминая в качестве ориентира светлых коллег из родного мира. — Даже, наверное, смогу научить кого-нибудь толкового, — совершенно развеселившись, добил он сияющего старшего шамана. — Ну так что, я принят?

— Куда принят? — растерянно переспросил он.

— Могу оставаться в поселении? Всё, я больше не враг народа?

— Да, конечно! — кивнул Остролист. — Разумеется, мы будем рады, если ты останешься. Женщины позаботятся о тебе, великий шаман. Выбирай любую из них и оставайся!

— Да я вроде уже определился. — Хаггар едва не поперхнулся от такого предложения. Он не сомневался, что после такого подробного рассказа и последовавшего за ним разговора ему разрешат остаться, но последняя реплика старшего шамана застала Хара врасплох. Ну, предложат шатёр во временное пользование, наметят фронт работ на ближайшее будущее, объяснят, где еду можно брать — понятно. Но почему именно женщина?! Или у них тут всё в комплекте идёт?

— У сильного шамана и мужчины должно быть сильное здоровое потомство, — назидательно начал Остролист. — Если ты имеешь в виду Бруснику, то…

— Так, стой. Я не хочу с тобой ругаться вот так сразу, а если ты продолжишь в том же духе, точно поругаемся, — оборвал его Хар, мучительно скривившись. Эту песню он уже слышал и даже узнал, довольно с него. Оказывается, с того давнего разговора с Русей он успел позабыть о местных нравах и колорите — наедине женщина благоразумно об этом не напоминала, а больше он ни с кем, считай, и не общался. Но вот «помогли» добрые люди, исправили ситуацию. — Плевать я на ваше здоровое потомство хотел. Если ты так дёргаешься из-за знаний — не волнуйся, есть у меня идея, как улучшить ваше образование. В остальном… не надо совать в мою личную жизнь нос, ясно? И баб мне подкладывать не надо. А то уйду нести просвещение к тем же железным, изобрету им канализацию с центральным отоплением и буду жить как человек в нормальном доме, а не в шалаше, — всё больше раздражаясь, проговорил он.

— Не сердись, — с едва заметной улыбкой в уголках губ ответил на эту отповедь старший шаман, и его светлые глаза в отблесках костра поблёскивали очень лукаво и пронзительно. — Если выбрал её своей парой, никто не будет противиться. У нас не принято вмешиваться в такие дела.

— Выбрал, выбрал, — отмахнулся Хаггар. — Ты не мог начать с этого вопроса?

— Брусника хорошая девочка. Упрямая, любопытная, но хорошая, — с удовлетворённой улыбкой ответил Остролист. — И ты ей подходишь.

— А к чему тогда было это… Тьфу! Опять какие-то проверки? — осенило его. Шаман в ответ красноречиво развёл руками, а Хар тихо выругался себе под нос и поднялся на ноги. — Смотри, как бы я тебя проверять не начал! — огрызнулся маг.

— Проверяй, — всё с той же улыбкой ответил собеседник, и Хаггар едва унял злость, поднявшуюся внутри без всякого внешнего вмешательства.

— Ох уж мне этот синдром наставника, — пробурчал он. — Я могу идти?

— Да, конечно. Ты помнишь, где находится шатёр Брусники?

Хар кивнул и вышел. Выходя же, услышал краем уха тихий смешок и вздох «дети!», но предпочёл посчитать, что ему послышалось. А отойдя на несколько шагов, и сам не удержался от смешка. Раздражение схлынуло почти сразу, настроение вновь выправилось. «Всё-таки забавный мужик. Сволочь та ещё, но интересный», — резюмировал он с удовольствием.

Немного поплутав среди похожих друг на друга конусов шатров, мужчина наконец спросил дорогу у кого-то из аборигенов и быстро вышел к нужному жилью.

Хозяйка этого «строения» обнаружилась у очага за весьма полезным занятием — приготовлением пищи. Она сидела на коленях у костра, молча сверля его взглядом, и появления мужчины в первый момент не заметила. Только когда он принялся, тихо чертыхаясь, стягивать сапоги у входа, чтобы не нанести внутрь грязи, она вздрогнула и вскинула на него взгляд.

— Вы поговорили? — тихо спросила она.

— Поговорили, если это можно так назвать, — отмахнулся Хаггар, закончил с обувью и подсел к костру. — В общем-то, ничего нового он не сказал. Ваши старшие шаманы в курсе существования тех типов, к которым мы ездили за Вишней, и не хотели с ними связываться, отправляя людей на убой. И если честно, они абсолютно правы: вряд ли ваши охотники могли бы там что-то сделать. В том месте и от старших шаманов, пожалуй, проку не было бы. Собственно, он для того на меня так и ругался в самом начале, чтобы не вздумал никого из ваших смутить и вдохновить на подвиги. И хорошо, а то ещё и с ними бы схлопотал проблем. Но зато теперь я вроде как желанный гость с правом выбора всего на свете, — он насмешливо фыркнул и качнул головой.

— Останешься со мной? Хотя бы сегодня… — дрогнувшим голосом уточнила Брусника.

— Куда я денусь, — пробормотал Хар флегматично, вытягивая руки к огню — на улице опять пошёл дождь, так что за время поисков мужчина успел промокнуть и слегка продрогнуть. Но что-то в словах женщины царапнуло, и маг достаточно быстро сообразил, что именно. — А почему «хотя бы сегодня»?

— Ну… Потом ты, наверное, уйдёшь… Теперь-то, когда тебя признали и не будут глядеть косо, — пробормотала она, глядя в огонь и нервно теребя бусы. — Я же…

— Стоп! — оборвал Хаггар, отчётливо скрипнув зубами. — И эта туда же! Иди сюда, женщина.

Руся вздрогнула от явно звякнувшей в хриплом голосе злости, опять вскинула взгляд на мужчину и торопливо поднялась на ноги, чтобы послушно приблизиться. Отчётливо вспомнился полный боли крик и окровавленная рука той старой шаманки, Омелы, что окончательно отбило желание спорить.

Брусника ни в коей мере не ожидала, что Хар поведёт себя с ней подобным образом или иным образом причинит ей вред, но злить его ещё больше она точно не собиралась.

Он сердился на неё единственный раз за время их знакомства, когда попал на коготь белого зверя. Но тогда всё было иначе, и сердила его на самом деле не шаманка с её опекой, а его собственная слабость и рана, приковавшая к месту. Теперь же злость вызвала сама Брусника — она это чувствовала, и чувство было крайне неприятным.

Под тяжёлым взглядом мага Руся поспешно приблизилась, присела рядом, и в следующее мгновение жёсткая ладонь мужчины крепко обхватила её лицо — не больно, но ясно давая понять, что выдираться бесполезно.

— Ещё раз услышу от тебя какую-то глупость в этом духе… — зловеще прошипел Хаггар, запнулся и замолк, пристально разглядывая её лицо.

— Что? — едва слышно выдохнула женщина.

— Отшлёпаю, — тяжело вздохнул он и разжал ладонь.

Гнев испарился как-то вдруг и полностью, оставив вместо себя лишь вялое недовольство и общее раздражение. Хар с удивительной ясностью понял, что даже толком разозлиться на бестолковую девчонку не может, и почему-то эта мысль тоже не вызвала негативных эмоций.

— Иди сюда, — уже не зло, а лишь немного ворчливо велел он, широко отводя руку. Руся тут же пристроилась к нему под мышку, обняла обеими руками, запрокинув голову и очень настороженно глядя на него снизу вверх. — Мне одной тебя за глаза хватает, не хватало ещё с посторонними разбираться.

— Что ты хочешь этим сказать? — недоверчиво уточнила она.

Хаггар уже открыл рот, чтобы машинально съязвить что-нибудь в ответ, но вздохнул и закрыл рот обратно. Потому что ехидничать сейчас тоже не хотелось. Ему надоело трястись на оленьей спине, надоело мокнуть под дождём и ещё больше надоели эти странные разговоры, непонятные мысли и чувства. Хотелось поесть, наконец-то смыть с себя грязь в купальне у реки — с ней он, к собственному удовольствию, успел познакомиться в первый визит в поселение — и завалиться спать. Ну не любил Хаггар путешествия!

А ещё хотелось раз и навсегда снять этот глупый вопрос. Вот только как?

Подумав об этом несколько секунд, мужчина решил, что для начала стоит попробовать самый простой путь: всё популярно объяснить. Ну и пусть он сам ещё не до конца разобрался. Главное, убедить сейчас женщину выкинуть эти глупости из головы.

— Руся, давай ты уже оставишь эту дурацкую тему окончательно? Сама тут недавно утверждала, что ты — моя, так что теперь за навязчивая идея от меня избавиться?

— Я не… — начала возмущаться шаманка, но Хаггар накрыл ей ладонью рот и перебил:

— Дай я сначала договорю, а потом уже ты выскажешься. Так вот, я не собираюсь на кого-то тебя менять, понимаешь? Меня в тебе всё устраивает. Я, если хочешь знать, первый раз в жизни встречаю человека, который, неотлучно находясь рядом, умудряется ничем меня не раздражать, и более того, чьё общество неизменно доставляет мне удовольствие в любом настроении и в любом качестве. И я совершенно не собираюсь пускаться в эксперименты и выяснять, есть ли где-то что-то лучше или нет. Мне хорошо с тобой, во всех смыслах. И нравишься ты мне, пожалуй, тоже во всём. Так что давай хоть ты перестанешь трепать мне нервы этим глупым вопросом, а? Мне твоего бывшего наставника хватило.

— То есть ты говоришь обо мне как о… постоянной паре? — с недоверчивой радостью уточнила Брусника. — Ты хочешь быть только со мной и ни с кем больше?

— Вот именно это я и пытаюсь тебе объяснить. Постоянная пара, да, — со смешком согласился он. — Кто бы мог подумать, что я добровольно и даже с удовольствием в такое вляпаяюсь, — хмыкнул себе под нос и уточнил: — Там, откуда я родом, эти отношения называются браком.

Брусника пару секунд ещё сверлила его растерянным взглядом, а потом просияла, вывернулась из-под его руки, поднялась на колени, оседлала ноги мужчины, обняла его за шею обеими руками, прижимая к себе и тихо, радостно проговорила:

— Мой мужчина! Самый сильный, самый лучший!

— Твой, твой. — Хаггар сдавленно, насколько позволяла крепкая хватка шаманки, расхохотался от такой постановки вопроса и немного отстранил женщину: — Только такими темпами я рискую стать ещё и самым мёртвым.

Руся устыдилась и ослабила хватку, чуть отстранилась, не отрывая от мужчины сияющего взгляда искристых зелёных глаз и сверкая широкой улыбкой. Хар несколько секунд с удовольствием полюбовался этой картиной, отчётливо понимая, что вот сейчас, кажется, он наконец-то всё делает правильно. А потом с новым смешком завалился на спину, увлекая за собой тихонько взвизгнувшую от неожиданности Русю.

«Всё-таки дикари», — иронично подумал он. — «Забавные. Но… что-то в этом, определённо, есть!»

 

Эпилог

Два полных кулака лет спустя

В отдалении, где-то на противоположном конце поселения, раздался пронзительный резкий свист, следом низкие тучи на мгновение окрасило в алый яркое зарево, а потом по стойбищу прокатился грохот. С ближайшего поля на это грустным протяжным «Му-у-у!» откликнулся вол, и больше всего этот звук походил сейчас на тоскливый собачий вой.

— Крапива! — тихо простонала Руся, торопливо отложила своё рукоделие, поднялась со шкуры и поспешила в ту сторону, где громыхнуло. Хаггар, насмешливо щурясь, проводил женщину взглядом, но удерживать и отговаривать не стал, вместо этого вернулся к своим записям. Ну хочется человеку размяться, так зачем мешать?

Крапивой, собственно, звали их с Брусникой дочь.

Девочка появилась на свет случайно. Хар, который детей не очень-то жаловал, привык предохраняться с помощью магии, обновлял эти чары рефлекторно и благополучно забыл о них, когда дар его сменил окраску. И вспомнил только тогда, когда новая жизнь уже зародилась на радость матери и старшим шаманам.

Радовались они, правда, недолго. Ребёнок унаследовал не только папину чёрную гриву, но и папин скверный характер и даже, кажется, таланты, да ещё любопытства набрал от обоих родителей. И очень скоро те же шаманы, которые начали намекать молодым родителям, что неплохо бы по горячим следам уже второго, начали тихонько шептать: «Спасибо Лесу, что она такая одна!» По местной традиции имя ребёнку выбирали старшие шаманы почти в пять сезонов на основе характера, и «Крапива» — это был ещё самый мягкий вариант из предложенных.

Отец из бывшего теневика получился, по мнению почти всех окружающих, отвратительный. Он не просто не злился на эксперименты осваивающего дар ребёнка, но ещё втихаря подсказывал ей особенно интересные фокусы, отчего страдали все. Кроме, пожалуй, единственного человека, считавшего Хаггара самым замечательным папой в мире: самой Крапивы. Ну, и Брусника ещё искренне полагала своего мужчину самым лучшим даже в этом, но она была исключительно предвзята.

Впрочем, идиотом Хар не был и ничему разрушительному дочь пока не учил, да и правила безопасности та знала назубок и соблюдала их неукоснительно. Потому что папа сказал — надо, а папу она слушалась беспрекословно. Тем более, он очень редко что-то ей запрещал и, как начала уже понимать сообразительная девочка, его запреты обычно оказывались очень взвешенными и действительно важными.

Вот и сейчас, несмотря на шумовые и световые эффекты, мужчина был твёрдо уверен, что ничего особо страшного там не случилось, а поэтому нет смысла бросать всё и бежать на разборки. У него вон писанины ещё на всю оставшуюся жизнь!

Примитивный местный быт Хаггар выдержал недолго. Очень недолго. Его терпения и на луну не хватило, что уж говорить о большем! И первым делом он «изобрёл» бумагу (хорошую, водостойкую и прочную), чернила (хорошие, водостойкие) и письменность (по скромному мнению изобретателя — просто замечательную). И привычную десятичную систему счисления. Последняя приживалась неохотно, поскольку натуральный обмен у аборигенов ещё не перерос в полноценную торговлю, но Хар не терял надежды и, пользуясь положением и авторитетом, внедрял её чуть ли не насильно.

Зато письменность шаманы оценили очень быстро. А ещё, пусть и не сразу, оценили магические таланты пришельца. Они с трудом поверили, что их силу можно применять не только и не столько для общения с природой, но и для массы других, куда более приземлённых, но при этом чрезвычайно полезных вещей, зато когда поверили — уговорили того на организацию обучения. Мужчина некоторое время поломался для порядка, но в дело потом включился с энтузиазмом. Набрал самых сообразительных и шустрых (включая, разумеется, Русю) и принялся учить их азам, тем временем расширяя собственные возможности.

В общем, с появлением Хаггара качество жизни кочевников существенно улучшилось, хотя жизненный уклад они менять пока не спешили.

И сейчас Хар потихоньку ваял «труд своей жизни» — подробное и обстоятельное описание всего того, что знал и успел изучить, стараясь излагать всё систематически и внятно. А Брусника, как и положено женщине, помогала своему мужчине — мастерила для его записок аккуратные кожаные переплёты. Она бы, может, с удовольствием занялась бы чем-то более приятным, но подвижность временно снизилась: Крапива всё-таки уговорила родителей на ещё одно «проклятье всего поселения».

Спасённая из соседнего мира Вишня, увы, полностью не восстановилась. Бывший теневик, конечно, пытался разобраться в том, что наваяли его «коллеги», но результат не вдохновлял: женщина оставалась столь же апатичной и заторможенной, разве что начала немного реагировать на происходящее вокруг и сообщать, когда ей что-то надо. Заботились о ней всем поселением.

Что до более глобальных перемен, на жизни аборигенов они сказываться не спешили. После сумасбродного поступка Хаггара мир достаточно быстро пришёл к привычному магу виду, но от этого ровным счётом ничего не изменилось. Как был Лес единой разумной сущностью, так ей и остался, как контролировал всё происходящее в мире — так и продолжил. Такое вот специфическое полновластное божество, которое, по мнению мага, только прикидывается полуразумным. А на деле — давно осознало себя и имеет хитрый план действий, при этом находясь в сговоре со старшими шаманами. В которые Хара, к слову, так и не взяли, невзирая на все его таланты: характером не вышел. Да он не очень-то и рвался, если честно…

До возвращения своей женщины Хаггар успел записать две страницы, аккуратно выводя на шершавой бумаге ровные буквы. Брусника пришла одна, с тяжёлым вздохом опустилась рядом на шкуру. Они сидели на улице, пользуясь преимуществами естественного освещения, укрытые от дождя чарами — это заклинание прочно вошло в обиход кочевников и стало одним из основных и всенародно любимых.

— Ну, что там? — полюбопытствовал мужчина.

— Опять она с огнём балуется, — мрачно вздохнула Руся.

— Жертвы есть? — прагматично уточнил маг.

— Спасибо Лесу, обошлось, — снова вздохнула она.

Хар аккуратно отложил в сторону записи, и другого приглашения женщине не потребовалось. Подвинулась ближе, поднырнула под локоть, прижалась щекой к плечу и сразу почувствовала себя гораздо лучше.

— Не дёргайся ты так, — с тихим смешком проговорил Хаггар. — Она умная девочка, вполне отвечает за свои поступки и соображает, что делает.

— А если вдруг…

— «А если вдруг», может случиться что угодно, — оборвал он. — Дерево на голову может рухнуть. Не мешай ребёнку расти.

— Угу…

Подобный разговор происходил едва ли не каждый день, а в особенно «урожайные» дни — и по нескольку раз. Что особенно странно, эта повторяемость не утомляла никого из пары: такой вот обмен репликами превратился уже в своеобразный ритуал, как пожелание доброго утра или спокойной ночи.

Хар вообще за эти годы стал заметно благодушней. С одной стороны, всё та же ехидная зараза, а с другой — присутствие Брусники действовало на него откровенно облагораживающе. Он теперь чрезвычайно редко выходил из себя, только по серьёзным поводам, научился снисходительно относиться к соседям и даже с удовольствием решал некоторые общественные проблемы, как, например, с обучением. Можно сказать, влился в коллектив, и хоть держал с большинством дистанцию, но был своим. Даже со временем поддался на мягкие уговоры своей женщины и тонкие намёки Остролиста и согласился на традиционную местную шаманскую причёску. Сначала хитрая Руся уговорила его не отрезать отросшие волосы, мотивируя это простым и искренним «Мне нравится, так гораздо красивее!» Первое время ворчал и чувствовал себя донельзя глупо, но потом всё-таки привык собирать шевелюру в две косы и даже оценил удобство этой причёски. Хотя на перья и прочие украшения так и не согласился.

Брусника с окончательным утверждением в её жизни этого мужчины тоже заметно остепенилась. Она по-прежнему любила в одиночестве бродить по лесу, но теперь не уходила на целую луну. А уж когда Хаггар занялся всеобщим просвещением, и вовсе стала редко уходить из поселения: учиться у мужчины оказалось очень интересно, хотя и сложно ввиду скверного характера и отсутствия снисходительности к кому бы то ни было.

Можно сказать, они взаимно оказали благотворное влияние. И Остролист, который как-то незаметно взял необычную парочку под крыло, поглядывал на них с явным удовольствием. И на них, и на Крапиву, и на сына, когда тот появится на свет, будет смотреть точно так же. Пусть всё это непривычно, но — правильно. И Лес доволен, Лесу происходящее очень нравится. А если доволен Лес — то людям тем более грех сердиться.