Раннее утро, небольшой, но вполне репрезентативный местный базар. Молодая крепкая женщина берет один за другим три аккуратно почищенных и разрезанных пополам апельсина и выдавливает из них сок, старательно налегая на блестящий металлический рычаг ручного пресса, потом сок процеживает, наполняет до краев стакан из толстого стекла и протягивает его мне — пространство вокруг него в радиусе полуметра заполняется бодрящим цитрусовым запахом. Медленными глотками я пью кисло-сладкий сок — он мягкий и прохладный, как само ранее утро, и во мне снова укрепляется решимость, что сегодня тоже — это уже третий день — кушать не буду ничего. Ну, или почти ничего, потому что бананы я все-таки ела и сок по утрам пила.

Да… что только ради аяуаски ни сделаешь. Оказалось, что ради нее я была готова на многое. Именно ради нее в этот раз я приехала в Перу, и ради нее я соблюдала этот пост. Впрочем, на таких диетических строгостях никто не настаивал. Ни сама традиция в целом, ни ее дискретные носители — шаманы и целители-курандерос — в частности. Перед приемом аяуаски за сорок восемь часов всего-то и предлагалось, что сократить прием сахара и соли, да перестать есть чеснок, мясо и свинину. Что интересно: свинина, прямо как у арабов, и здесь имела свой особый статус и в списке запретов попадала в особую категорию. Получалось, что мясо есть просто нельзя, а свинину — как гласили инструкции — так нельзя ни в коем случае. А кроме того, нельзя было пить, естественно, вино, ну и, понятно, никакого секса. Но я для себя решила: если уж готовиться к церемонии, то мелочиться не будет. Исключим все до основания. В основании, правда, оказались бананы и апельсины.

Сегодня вечером вместе с целителем-курандеро я отправляюсь из городка Тамшияку в сельву. В самую настоящую. И на всю ночь. Там состоится моя вторая церемония аяуаски — а всего я планировала провести в этот заезд в Перу три сессии. Почему именно три? Тут есть три возможных ответа. Первый можно найти на страницах русских народных сказок. Второй содержится в рекомендациях самих аяусковых шаманов. Третий ответ: ну как же… повторение — мать учения. То есть, третья церемония — для закрепления успеха и опыта предыдущих двух. И для подведения первых итогов.

Так вот, сегодняшняя церемония — вторая, а первая состоялась десять дней тому назад. Она породила больше вопросов, чем принесла ответов. Потому на церемонию сегодняшнюю возлагались особые надежды. Сегодня мне откроется — на это я, по крайней мере, очень рассчитывала — доступ к неведомым мне ранее пластам существования. Этот непознанный иной мир представлялся мне невероятно интересным. Его отзвуки и отблески долетали до меня время от времени, и каждый раз ставили в тупик тем, что я не понимала их источник, и более всего тем, что заложенный в них смысл редко поддавался однозначной дешифровке. Если таковой вообще имелся — не забывал прокомментировать мой внутренний голос-котролер каждый раз, когда я задумывалась об этих непонятных в глубинной своей сути феноменах. Однако, с другой стороны, меня поддерживало на плаву то, что этот непонятный мне мир описывался как в трудах антропологов, работающих в различных частях мира, так и в священных преданиях различных духовных традиций. Но не только. Что особенно значимо для современного человека, на наличие этого мира указывали и научные труды современных психологов и, что мне казалось почему-то особенно ценным, изыскания физиков-теоретиков.

В то же время руководила мной и более конкретная идея. А именно: мне хотелось разведать, какие тропы пролегают к моему главному форпосту. Под ним я понимала некий источник живительной силы, но не просто силы, а источник непреходящего блаженства, то, что на санскрите определяется как состояние «ананда». Прошу обратить внимание, что речь идет не просто о достижении состояния счастья. Речь идет именно об «ананде». Счастье может быть составляющей ананды, но проблема со счастьем заключается в том, что оно кратковременно и преходяще. В ананду же — как хотелось верить — можно попасть надолго, а даже если снизить планку ожиданий: тогда пусть ненадолго, но хотя бы предсказуемо и часто.

Впервые я открыла ее для себя в Индии, а потом, когда она меня покинула, сильно по ней затосковала — настолько сильно, что желание вернуться в это состояние перекрывало все остальные жизненные устремления.

Говорят, что достичь его можно через бхакти, то есть через поклонение своему божеству и что этот путь, по сравнению с другими путями, вроде бы самый продвинутый. Кто говорит, наверное, знает. При этом задействуются три чакры — свадхистхана, анахата и аджня, то есть сексуальная чакра, чакра сердца и чакра третьего глаза — в результате чего достигается состояние блаженства. Это состояние, кстати, хорошо описывает некий свами Панча в своей автобиографии.

Он был офицером индийской армии и постоянно находился в завидном состоянии блаженства. Его бдительные сослуживцы стали подозревать, что невидимо для всех он просто прикладывается круглые сутки к бутылке. Но все было не так прозаично. Дело в том, что он обладал замечательной способностью напрямую подключаться к энергии Кришны — и благополучно пребывал день за днем в своей ананде.

Понятно, что описываемые Панчей ощущения не даются каждому автоматически. Но это не страшно, потому что путь бхакти йоги не единственный. Еще есть путь джнана йоги, то есть путь знания, а кроме него, путь карма йоги, то есть путь служения другим. Все они ведут к одной цели: достижению высокой частоты вибраций и к измененному состоянию сознания, в котором — на высоком уровне развития — мы можем создавать свою собственную реальность.

До недавнего времени я была большим сторонником второго пути, то есть приобретения знаний: всю свою жизнь я чему-нибудь да училась, но в последнее время, особенно после моей годовой поездки в Индию, этот безудержный порыв к знаниям как-то заметно приувял. Учиться — я поняла — можно до бесконечности, и, как правило, совсем не тому, что надо. Поэтому на первый план вышел эмпирический опыт, причем не чужой, а собственный.

Виделся он мне не в формате литературной сентенции «Бог есть любовь» — о чем любят писать на ветровом стекле автобусов и такси продвинутые водители Латинской Америки — хотя, в принципе, кто бы спорил. Меня только ставила в тупик ее смысловая наполненность, а главное, было неясно, как именно эту формулу следует применять в конкретной жизненной ситуации. Мой же форпост-источник, куда я надеялась проникнуть, описывался учеными в терминах биохимических, электрических и прочих реакций, которые обеспечивают функционирование физического тела и которые можно отследить на уровне эмпирического опыта и ощущений. А в разведку я устремилась потому, что задумала к источнику передислоцироваться и закрепиться у него на все обозримое будущее. Оставалось только выяснить, какие туда ведут ранее нехоженные мной тропы.

Но все события, ведущие к заветному форпосту, еще впереди, а сегодняшний день пока только начинается — даже стакан апельсинового сока на базаре — и тот еще впереди. А пока я сижу на речном обрыве под высокими деревьями, а внизу степенно несет свои воды река Укаяли, приток Амазонки. Вдруг звук воды неожиданно почему-то возникает не внизу, где ему положено быть, а в воздухе, прямо надо мной. Я сначала подивилась таким чудесам, но потом вспомнила, что этот странный звук издает птица с каким-то совершенно невыговариваемым именем — как мне его сказали, так я его в ту же секунду и забыла. А звук у нее такой, словно с большой высоты в воду падает тяжелый предмет: резко, глубоко — и безвозвратно.

— Ну прямо, как и я, тоже вот как ухну в эту церемонию с аяуаской… — неожиданное думаю я с тревогой. — Одни только круги над головой и пойдут. Пойди потом выберись… — тут же опасливо добавил осторожный внутренний голос. — Ну ладно, посмотрим, что из этого выйдет… ждать осталось недолго.

Опять наступает тишина, и я оглядываюсь по сторонам. Раннее утро, земля вокруг меня темно-красная и еще влажная от предрассветной росы, но через пару часов наступит тропическая жара и скует физические тела и мыслительные способности людей. Оно и понятно: я нахожусь в джунглях Перу — или, по-другому говоря, в перуанской сельве.