(скулы президента)

Я-1 неспокойно.

Как жадно хочется коснуться всего! Возможно, именно эта жадность лишает наблюдателя воли.

Я-1 – жертва, ничуть не владелец сознания. Меня-его бросает на всплывающие образы. Меня-его наматывает на какие-то колья.

Стоит ли на них так называемое мирозданье? Не знаем. Я-1 может только догадываться об этом. Чувствовать, как дерется шкура. Растерянно прикладывать пальцы к рассеченному лицу, растерянно смотреть на кровь.

Стоит только вспомнить о пропущенных выборах – и железные скулы президента перетекают в овал лица философа, чью книгу можно нащупать в торбообразной сумке, но я-1 и так знает, как попасть в его поле.

Здесь начинается самое интересное для я-1. Это касается драматургии предметов.

(хирургический роман)

Слепяще-белое освещение. Герой поначалу еще надеется вернуться к такому миру, где все идет заведенным порядком (значит, для его автора словосочетание «заведенный порядок» все-таки не было пустым звуком, как бы он сам к этому ни относился, – неясно, обнадеживает это я-1 или наоборот). Когда герой вдруг начинает выпадать из потока жизни, когда с ним в очередной раз случается мгновенный коллапс, прерывающий мышление и речь, он еще пытается обмануть себя и «затирает» свои переживания среди тех, чье общение между собой равно необязательно и всегда было для него только фоном.

Но вот и эти необязательные персонажи для него пропадают и на передний план выступают ПРЕДМЕТЫ. То есть привычные связи между вещами и существами в сознании героя настолько ушли во тьму, а сам он настолько ослабел и расшатался в условном гнезде самого себя, что ПРЕДМЕТЫ ОКАЗЫВАЮТСЯ СИЛЬНЕЕ. В буквальном смысле. Они захватывают его сознание. Сам герой теперь – воплощение инерции.

Инициатива переходит к предметам. В них гораздо больше убедительной осмысленности и непонятной энергии.

Они ему не помогают. Как бы отказываются быть объектами его внимания, кажутся в большей степени субъектами, чем сам герой. И это не прием. Это события, честно описанные в режиме онлайн.

(доказательства)

Такое положение дел я-1 хорошо известно. Пожалуй, настолько, что это «я» имеет право спросить: эта энергия предметов, смутно ощущаемая ослабевшими нами, – чья она? Это собственная жизнь вещей? Следовые феномены вчерашнего человеческого присутствия в них, когда люди до них дотрагивались, когда на них смотрели? Или все же доказательства – такие простые, бытовые – совсем иного присутствия?

Если верно последнее, если это могут почувствовать даже те, кто далек от всяких конфессиональных нюансов и ритуалов, не значит ли тогда, что «ослабеть» – едва ли не единственная возможность всерьез соприкоснуться с трансцендентным? Какая оптимистическая идея! Что, если переживание абсурдности не разрешать в отчаянье, а продолжать балансировать на ощущении несоразмерности буквальных и трансцендентных событий? Когда и мерцает то, и проступает другое?

Конечно, для этого нужно известное мужество, парадоксальная движущаяся устойчивость иронии. В бесконечно меняющемся мире – равновесие эквилибриста.

От подобных мыслей начинает укачивать. Я-1 чувствует вращение планеты в промежутках между вдохами. Держись, Сартр.