Мы не знаем, в какой стране случилась эта история, да и так ли уж важны подробности, ведь интересно само событие, а где и когда оно происходило, не имеет особого значения.

Итак, в один прекрасный день город Икс оказался весь оклеен афишами, извещавшими о приезде на месяц всемирно известной певицы. Жители города не верили своему счастью – о певице трубили на каждом перекрестке, а счастливчики, которым когда-то довелось слышать ее, отзывались о ней как о чуде из чудес. Все критики, музыканты, пресса были единодушны в том, что нет и не будет ей равных, а потому билеты на ее концерты были распроданы задолго до предстоящих гастролей, и далеко не каждому желающему повезло приобрести заветный кусочек бумаги – право на вход. Властями решено было уговорить приезжую знаменитость задержаться в городе и продлить гастроли до тех пор, пока все поклонники не будут полностью удовлетворены.

Люди дружно завидовали журналистам, которые в силу своей профессии могли беспрепятственно посещать любой концерт. В числе тех, кто относился к подобным баловням судьбы, был молодой, талантливый и многообещающий журналист, к тому же большой ценитель музыки, прекрасно разбиравшийся во всех ее тонкостях. Именно с ним связывались надежды редакции, полагавшей, что его репортажи будут самыми интересными и профессиональными.

Город волновался, все разговоры сводились только к предстоящим гастролям, всеобщее возбуждение не обошло даже нашего журналиста, и он в предвкушении вокального чуда еле дождался заветного дня.

Наконец этот день настал, и в городском музыкальном театре собрались те, кому выпало счастье лицезреть и слышать приезжую знаменитость. Молодой журналист, сидя рядом со сценой, мог безо всяких помех насладиться происходящим. И надо сказать, что его ожидания не были напрасными. Встречая и провожая примадонну, публика неистовствовала в рукоплесканиях, мертвая тишина воцарялась лишь во время пения. Зал превратился в один обнаженный нерв и трепетно замирал в экстазе.

Следует отметить, что певица, кроме удивительного, неповторимого, сказочно чарующего голоса, обладала еще и редкостной красотой. Все в ней пленяло, завораживало и кружило голову: и длинные пепельные волосы, локонами обрамляющие лицо, и чудесные, полные глубинной синевы глаза, и соболиные брови вразлет, и нежный румянец в сочетании с рубиновой окраской губ, и точеная, гибкая фигура с покатыми белоснежными плечами, лебединой шеей и осиной талией. В общем, молва не обманула – это было действительно самое настоящее чудо. Вместе со всеми молодой журналист упивался представлением, забыв обо всем на свете и мечтая только об одном – чтобы эта сказка никогда не кончалась, а потому, когда певица скрылась за кулисами и занавес медленно пополз, возвещая о завершении концерта, он чуть не зарыдал от огорчения.

Конечно, он совсем забыл, с какой целью пришел на концерт. Как пьяный, шатаясь, журналист вышел из зала, когда отгремел шквал оваций, и побрел домой, не разбирая дороги. Всю ночь он метался в постели, как в жару, и еле дождался вечернего часа, когда снова смог войти в зал театра.

Лишь через несколько дней он немного пришел в себя и смог оглядеться вокруг, чтобы заняться непосредственно своим делом.

Он заметил, что подобное состояние эйфории переживает весь зал, со всех сторон на сцену были устремлены сотни горящих глаз, атмосфера же наэлектризовалась до такой степени, что, казалось, зажги сейчас спичку – рванет, как в пороховой бочке.

Сама же певица как будто и не чувствовала этого бешеного накала страстей, ее глаза во время исполнения безотрывно смотрели куда-то в одну точку, поверх голов сидевших в партере зрителей. Проследив за ее взглядом, журналист увидел в одной из лож, чуть скрытой бархатным пологом, мужчину прямо-таки демонической наружности, в черном фраке и черной бабочке, с буйной седеющей шевелюрой и пронзительными, черными глазами, буквально пожирающими певицу. Вот к этим-то пламенным глазам и был прикован взгляд певицы. Казалось, она не видела ничего вокруг, кроме этих всепоглощающих глаз, и пела только для одного незнакомца.

Наш журналист старательно вглядывался в поток бешеной энергии, льющейся из ложи на сцену. Казалось, мощный луч прожектора сфокусировался на поющей девушке и держит ее под своим прицельным всевластным напряжением. Каким-то чудом, случайно попав на миг взглядом в этот поток, юноша ощутил такой вихрь и накал, что чуть не выпал из действительности. Мужчина демонической наружности в это короткое мгновение и его смог подчинить своему властному взгляду.

«Кто это? – мелькнуло в голове у молодого человека. – По возрасту похож на ее отца. Может, и вправду отец, а там кто знает?»

Но все эти минутные мысли быстро исчезли, голос дивы покорял, достигал самых глубин души, завораживал, сводил с ума.

Молодой журналист окончательно потерял голову. Словно в бреду писал он заметки в газету, но сведений о певице было очень немного, она вела замкнутый образ жизни, ее мирок ограничивался пианисткой и тем самым мужчиной демонической наружности, годившимся ей в отцы, о котором ходило много толков, но точно ничего известно не было.

Все попытки пойти на сближение и завязать контакты, предпринимаемые элитой городка, были обречены на провал и пресекались в самом зародыше. Неудачу потерпела и пресса, в том числе и наш журналист. Никаких интервью артисты не давали, двери в отеле, где они остановились, быстро и наглухо закрывались за ними, и ни один звук не проникал из-за толстых стен. Что там происходило, какие события разворачивались – никто не знал.

Город сходил с ума от восторга, певица же вела себя сдержанно и, казалось, ничего не замечала. Каждый вечер в одно и то же время она подъезжала в сопровождении пианистки и седеющего мужчины к подъезду театра, довольно умело лавировала в толпе поклонников и быстро поднималась к себе в гримерную, и никто из всей людской массы не мог похвастаться тем, что она обратила на него хоть малейшее внимание или обмолвилась хоть одним словом.

Двое ее сопровождающих точно так же удивительно умело преодолевали трудности общения с окружавшей их со всех сторон публикой, и кроме безликих улыбок и односложных фраз, мало значащих, поклонники и пресса от них ничего не дождались. Чувствовалось, что за всем этим стоит богатый опыт общения с фанатичными поклонниками и стойкое желание оставаться в тени.

Эта загадочность будоражила умы так же, как околдовывали голос и внешность примадонны. Молодой журналист надеялся на случай, который помог бы ему завязать знакомство с таинственной дивой, и однажды ему в голову пришла счастливая мысль самому устроить подобный случай.

Он подкупил нескольких извозчиков, и они перекрыли проезд кареты артистки к театру. Был очень ветреный и дождливый день, и бедняжка, вынужденная пройти пешком, могла насквозь промокнуть, если бы ловкий молодой человек не открыл перед ней и ее спутниками дверцу своей кареты и не предложил их подвезти.

Секунду поколебавшись, седеющий мужчина подхватил под руки дрожащих от сырости и холодного ветра дам и почти втиснул их в спасительный экипаж.

– Как бы дамы не простудились… – любезно сказал журналист, заботливо закутывая обеих женщин в приготовленный заранее теплый плед. Мужчина озабоченно кивнул ему.

Каким чудом журналисту удалось разговорить его и пианистку, он и сам потом не мог вспомнить. То ли журналистский талант помог, то ли чувство признательности за явившуюся вовремя помощь сыграло свою роль, но случилось невообразимое, превзошедшее его самые смелые чаяния и надежды – его пригласили на чашку чая, и он, сам не свой от счастья, на крыльях взлетел по лестнице в номер.

Молодой человек проявил недюжинные способности, поддерживая разговор за столом, хотя в основном его собеседниками были пианистка и седеющий мужчина, певица же молчала и лишь изредка ласково улыбалась. Впрочем, вскоре она покинула их компанию.

– Шери очень устала, – извинительным тоном пояснил мужчина, – у нее хрупкое здоровье, она должна много отдыхать, концерты выматывают все ее силы.

И после непродолжительного молчания он рассказал журналисту, не верившему в такую удачу, историю маленькой труппы.

Много лет назад в один из пансионов пришел мужчина зрелых лет и сказал, что он преподаватель музыки и хотел бы посмотреть на воспитанниц, с тем чтобы отобрать наиболее талантливую и сделать из нее великую певицу. Дополнительным, а может, главным условием было требование, чтобы девочка была еще и очень красива. Директриса пригласила в зал всех своих подопечных, и среди них оказалась именно такая девочка. Мужчина был счастлив. Как выяснилось, он побывал уже во многих городах и посетил множество пансионов, но нигде не встретил столь удивительного сочетания таланта и внешности.

Отобранная им девочка была сиротой. Удивительно красивая уже в свои двенадцать лет, она обещала стать ослепительной красавицей в зрелые годы. Что касается музыкальных данных, то, видимо, и они были незаурядные, раз его ученица превратилась во всемирно известную королеву сцены. Учитель музыки взял над ней официальное опекунство и окружил маленького соловья отеческой заботой и лаской.

Они много ездили по свету с гастролями, сколотили очень большое состояние, так что певица стала весьма богатой невестой, но о замужестве они пока и не помышляют, им хорошо вместе. Пианистка, будучи сестрой маэстро, заменила девочке мать, он – отца, и их маленький тесный мирок вполне их устраивал.

Молодой человек не понял, было ли это редкой минутой откровения или же предупреждением, с которым надобно считаться, а значит, оставить даже попытку сближения. Одно было ясно: ученица не только проявила способности к вокалу, но обладала редким талантом, и иной доли, кроме сценической, не мыслит ни она сама, ни ее воспитатели. Журналист принял условия игры и очень осторожно и деликатно проявлял интерес и в этот вечер, и в те редкие последующие вечера, когда всеми правдами и неправдами попадал в этот тесный семейный кружок.

Обычно без умолку говорил опекун, вставляла кое-какие фразы и пианистка, сама же девушка всегда молчала и только лучезарно улыбалась, переводя свой чарующий взгляд с одного на другого. Поскольку молодым людям не представлялось ни малейшей возможности не только остаться наедине, но даже перекинуться хотя бы парой слов, а молодой человек был безумно влюблен и сгорал от желания общаться с предметом своих грез, он написал девушке записку, которую вручил ей, улучив удобный момент.

Конечно, все это старо как мир и не оригинально, но во все времена влюбленные эгоистично считают, что все происходящее с ними единственно, неповторимо и никогда ничего подобного до них не было и не будет. Кстати сказать, так же стары и не оригинальны способы обмана бдительных родственников, охраняющих любимых чад с рвением Аргуса, но, несмотря на многочисленные примеры и память о своей собственной, не всегда безупречной молодости, родители, опекуны и родственники опять же с завидным постоянством проигрывают битву в неравной борьбе с ухищрениями молодой любви.

Так и на сей раз – молодой человек получил ответ, и между ними завязалась переписка. Безусловно, она была вполне невинна, но с течением времени становилась все пламенней, и наконец, к концу гастролей, все точки над «ϊ» были расставлены. Журналист сделал предложение, и оно было принято девушкой, но в ответной записке девушка предупреждала жениха, что опекуны вряд ли дадут согласие на их брак и, если узнают правду, их неминуемо разлучат, а потому любовь их не имеет будущего.

Молодой человек никак не мог согласиться с подобным завершением своего романа, а посему еще более усилил натиск на сердце невесты, результатом чего стал тайный брак, заключенный романтическим образом и сопровождаемый многими тайными перипетиями, ухищрениями, уловками и чудесами изобретательности Амура. Совершилось, казалось бы, невозможное, но в делах любви Фортуна всегда, во все времена на стороне влюбленных, и это, увы, не единичный случай, когда родители пребывают в полном неведении и непонимании происходящего.

И что удивительно, за все время романа ни он, ни она ничем себя не выдали. Все так же взгляд певицы неотрывно был устремлен со сцены только на своего опекуна, сидевшего в ложе напротив и завораживавшего ее своими горящими демоническими глазами, хотя теперь в зале сидел ее законный муж.

Последний вел себя так же, как остальная публика, восторженно забрасывавшая примадонну цветами. Но долго так продолжаться не могло, жизнь есть жизнь, а не стоячее болото; и в один печальный для молодого журналиста (к тому времени снискавшего известность благодаря своим захватывающим репортажам, выгодно отличавшимся от всего, что могли предложить прочие репортеры) визит ему было объявлено опекунами о завершении гастролей и скором отъезде. Их ждали еще непокоренные города и страны, и непомерно честолюбивый маэстро жаждал предъявить свое чудо всему миру, чтобы тот склонил перед ним голову и признал его безусловное превосходство над всеми вокалистами.

Хорошо это или плохо – судить никто не брался, а вот факт близкого конца романтической истории стал для юноши реальностью.

Надо было что-то предпринять, причем срочно, немедленно. Какую уже ночь молодой человек метался по квартире, не смыкая глаз, но однажды принял решение. (Девушку он в расчет не брал и с ней не советовался, памятуя о безоговорочном доверии с ее стороны, которое она демонстрировала во время их переписки).

На следующий вечер он появился перед подъездом отеля, когда маленькая группа собиралась сесть в карету, и попросил маэстро, в виде исключения, разрешить сопровождать их в театр, так как ему необходимо сообщить нечто чрезвычайно важное. Тот, поколебавшись несколько секунд и учитывая скорый отъезд, милостиво дал свое согласие, и молодой человек сел в карету с ним рядом напротив пианистки и певицы, сразу же испуганно забившейся в угол и опустившей вуаль на блестевшие от волнения глаза.

Рассказ юноши поверг опекунов в полнейший шок. Очень доверительно и подробно журналист в красках, коими в силу своей профессии владел в совершенстве, передал историю молодой, горячей и всепоглощающей любви, толкнувшей его с их воспитанницей на крайний шаг.

Он рассказал, что с согласия Шери договорился со священником и своими друзьями и увез девушку, которая в тот знаменательный для них вечер рано ушла спать, сказавшись больной и отказавшись от ужина. В вечернем сценическом платье она вылезла в окно своей спальни, под которым ее ждал молодой человек, и была доставлена в церковь в приготовленной заранее карете. Обряд венчания совершен по всем правилам и в присутствии свидетелей. Правда, невеста была так взволнована, что в ответ на все вопросы священника только кивала головой, не в силах выдавить из себя нечто членораздельное. По окончании обряда девушка тем же путем незамедлительно была доставлена в свою спальню и утром постаралась как ни в чем не бывало выйти к завтраку к ничего не подозревающим опекунам. С женихом она не перебросилась и парой слов, поскольку от страха дрожала как в лихорадке, что вполне понятно, ведь она всегда была послушной дочерью.

Молодой человек несколько раз повторил, что единственным извиняющим их обстоятельством была безграничная, всепоглощающая любовь, не позволяющая им не только расстаться, но даже помыслить о жизни друг без друга. Во время его сбивчивого рассказа маэстро и пианистка не проронили ни слова, в карете стояла мертвая тишина, лишь во мраке белело ставшее почти бескровным лицо маэстро.

Пианистка закрылась руками, и по ее пальцам ручьем катились слезы; девушку же, забившуюся в угол кареты, опять немилосердно сотрясала нервная дрожь. Но дело было сделано, и молодой человек позволил себе облегченно вздохнуть – самое страшное осталось позади. Опекуны все знают, первый шок скоро пройдет, и они смирятся, ведь, по мнению юноши, ничего непоправимого и особо трагичного не случилось.

Жених был из уважаемой, благополучной и очень состоятельной семьи, не лишен таланта и внешней привлекательности. Ни пороков, ни низменных пристрастий не имел, ни одно пятно не омрачало его репутации, а потому о мезальянсе не могло быть и речи, напротив, брак был весьма удачным для обеих сторон и отвечал требованиям самой взыскательной невесты. Так что семья девушки должна была бы возблагодарить судьбу за этот поистине королевский подарок – выгодный брак, какого добьется не всякая предприимчивая сваха.

«Поругают, побесятся да и простят, – думал новоиспеченный супруг, оглядывая сидевшую рядом «родню». – Конечно, лучше бы все по-хорошему, по-людски, но что сделано, то сделано, ничего уже не попишешь. Жаль, что так получилось, но ведь ничего страшного не произошло. И с выступлениями можно как-то устроиться, самое главное – они теперь знают всю правду».

Карета остановилась у театра, надо было выходить, снова лавировать среди поклонников и сохранять при этом выдержку и спокойствие, чтобы никто ничего не понял и чтобы не сорвать концерт. В полном молчании маленькая группа проследовала сквозь взбудораженную толпу, и, оказавшись в здании, все разошлись в разные стороны: маэстро направился в ложу, певица в свою гримерную, пианистка – в свою, а молодой журналист в партер, на то место, где всегда сидел во время концерта.

Легко себе представить, в каком состоянии вышли на сцену артистка и аккомпаниатор, но зрителей, пришедших сюда как на праздник, нельзя было разочаровать. Заиграла музыка, дивно запела певица, по своему обыкновению (что уже никого не удивляло) устремив взгляд в ложу, где сидел ее опекун, чье лицо сегодня особенно поражало какой-то мертвенной бледностью, и только глаза горели удивительным огнем.

Надо сказать, что голос артистки в этот вечер звучал настолько сказочно, что, казалось, превышал все человеческие возможности и мог принадлежать только ангелу. Зритель был околдован, потрясен, взят в плен.

И вдруг сидевший в ложе маэстро побледнел еще больше, одной рукой схватился за сердце, другой рванул на себе ворот безупречно накрахмаленной манишки и стал медленно сползать с кресла. Голова его запрокинулась, глаза застыли в трагичной неподвижности. Зал не понял бы, что произошло, если бы не поведение певицы. Она, как зеркальное отражение своего опекуна, повторила все его движения, что-то заклокотало в ее горле, пение прекратилось, на смену ему пришли какие-то нечленораздельные звуки, и она так же медленно, как маэстро, начала опускаться на пол.

Аккомпаниатор, вся ушедшая в музыку и не отрывавшая взгляда от клавиш рояля, несколько секунд продолжала играть, а потом, услышав вместо пения ужасающие звуки, в удивлении подняла голову и увидела лежавшую на полу воспитанницу. Женщина и молодой человек одновременно бросились к находившейся в глубоком обмороке девушке. В ложе тоже суетились какие-то люди. И певицу, и маэстро перенесли в гримерную. К сожалению, мужчине уже ничем помочь было нельзя, он скоропостижно скончался от разрыва сердца, как объяснил присутствующим оказавшийся среди зрителей врач, не думавший и не гадавший, что вместо наслаждения восхитительным пением ему придется заняться своими профессиональными обязанностями, да еще констатировать смерть.

Девушке повезло больше: она просто потеряла сознание, но угрозы жизни не было. Хлопотавший возле нее доктор заверил, что в скором времени она придет в себя. Что касается пианистки, то она безудержно рыдала и тоже нуждалась в медицинской помощи.

Врач поспешил дать ей успокоительное, и вскоре рыдания стихли. В наступившей тишине раздался сдавленный голос женщины, тупо повторявший:

– Она не может петь, она не может петь.

– Конечно, не может, – горячо откликнулся директор театра, – надо быть совсем без сердца, чтобы заставлять ее петь, когда произошла такая трагедия. Надеюсь, зрители нас поймут, если мы отложим концерты на какое-то время, пока бедняжка не придет в себя.

– Она не может петь, – снова повторила аккомпаниатор, – она никогда уже не сможет петь.

– Да что вы заладили: не может петь, не может петь! – несколько раздраженно сказал директор театра. Его поддержал молодой муж, стоявший на коленях возле кушетки, на которую положили бедняжку. Осторожно поглаживая плечи певицы, он произнес:

– Все когда-то кончается. Рано или поздно родители уходят, а дети продолжают жить дальше. Утихнет боль утраты, и концерты возобновятся, правда, пока неизвестно когда, здесь я с вами соглашусь… – И он поклонился пианистке.

Та вытерла платочком глаза, вздохнула и, глядя в упор на директора театра, четко и раздельно произнесла:

– А я вам говорю, что она не может петь. Она глухонемая. – И в наступившей мертвой тишине добавила: – Впрочем, прекраснейший и талантливейший медиум.