Ромка с Лешкой выскочили из школы и, даже не подождав Славку, побежали домой.

— Как ты думаешь, приехала? — на бегу спросил Ромка.

— Приехала, — радостно улыбнулась Лешка, ощутив у порога терпкий запах Элиных духов.

И действительно, когда они вошли в дом, американская гостья уже заканчивала раскладывать свои вещи в Ромкиной комнате, которая на их с Лешкой глазах моментально превратилась в рабочий кабинет. Здесь появились куча видеокассет, факс, рабочие тетради, киножурналы на английском языке и много всего другого, что она, когда работала, привыкла держать под рукой.

Лешка, увидев мамину подругу, восторженно взвизгнула и кинулась ей на шею. Ромка свои эмоции сдержал. Подойдя поближе, он лишь легонько погладил Элю по плечу:

— А мы тебя ждали.

Эля быстро прижала к себе обоих детей и, как всегда, чмокнула Лешку в левую, а Ромку в правую щеку.

— Все, как в прошлом году, — засмеялся он. — А теперь ты на «митинг» пойдешь? Лешк, помнишь, как ты не знала, что митинг — это встреча, и думала, что наша Эля с рупором в руках перед людьми на площадях выступает?

— Теперь я взрослая, — заявила Лешка. — Я теперь много чего знаю.

Эля полезла в свой необъятный чемодан, выдала им обоим по огромному темно-бордовому мягкому пластиковому мешку и, взяв в руки свой плащ, сказала:

— Сейчас я иду не на деловой митинг. Мне срочно нужно навестить одну женщину. Оттого, собственно говоря, я и прилетела к вам в Москву прямо из Будапешта, хотя собиралась сделать это несколько позже.

И с плащом в руках она направилась к двери.

— Ты же только что вошла! — выскочила из кухни Валерия Михайловна. — Тебе сперва отдохнуть надо! Сейчас мы обедать будем. Поешь хотя бы.

— Потом, — ответила Эля и помедлила. — Вот кофе я, пожалуй, выпью и сразу поеду.

— Да какую женщину? Объясни толком. Валерия Михайловна принесла ей только что сваренный кофе, Эля присела и стала объяснять:

— У меня в Лос-Анджелесе есть подруга, Лида. Вспомни, я тебе о ней рассказывала. Она немного старше меня, дочь у нее уже взрослая, Викки ее зовут, по-американски, а попросту Вика, так как родилась она здесь, в Москве, но с детства живет в Штатах: они туда переехали лет двадцать тому назад. В прошлом году Вика окончила Лос-Анджелеский университет. А Софья Яковлевна, к которой я сейчас собираюсь съездить, — Лидочкина тетка, и Лида всегда считала ее своей матерью. Родители Лиды трагически погибли в автокатастрофе, когда она была совсем маленькой, и Софья Яковлевна взяла ее на воспитание и полюбила, как родную дочь. Своих детей не имела. Но время на месте не стоит, она теперь совсем старенькая и, кажется, серьезно заболела. Совсем недавно перенесла очередной сердечный приступ. Понятно, что Лида и Вика волнуются, поэтому Лида мне в Будапешт позвонила и попросила слетать в Москву, выяснить, как на самом деле все обстоит. Тем паче что все равно у меня здесь и своей работы навалом.

Валерия Михайловна пожала плечом и резонно заметила:

— Часом раньше, часом позже, какая разница?

— В общем-то, никакой, но хочется скорее выполнить это поручение, чтобы душа не болела. А то буду здесь с вами сидеть, а сама дергаться, что там да как. Не люблю, когда на мне какое-то дело висит. — Эля поставила чашку на стол и решительно поднялась с места. — Нет, лучше я прямо сейчас и поеду.

— Ну, смотри сама. Надевая плащ, Эля добавила:

— Понимаешь, Лера, она им недавно сообщила, что составила завещание, и это их еще больше насторожило.

— Почему? — удивилась Валерия Михайловна. — Что ж в этом такого, если старый человек завещание составляет? Это в порядке вещей.

— В принципе да, но только не для Лидиной тетки, — та себя всегда молодой считала. Совсем как в анекдоте о возрасте женщины: «Девочка, девушка, молодая женщина, молодая женщина, молодая женщина. Старушка умерла». Лида рассказывала, как она за собой всегда следила. А теперь, значит, сильно сдала. Ну, допустим, она смирилась и признала себя, наконец, старушкой. Это тоже объяснимо. Но дело в том, что, поскольку они довольно часто звонят ей из Америки, то в последнее время стали замечать разительные перемены в ее поведении. Например, ей кажется, что у нее в квартире кто-то бывает. Она частенько говорит что-то невнятное, какими-то намеками, и постоянно чего-то или кого-то опасается. Лида боится, что у нее наступил старческий маразм, не дай бог, склероз, и тогда одну ее оставлять больше нельзя. А Лида пока в Москву вырваться не может из-за работы.

— А внучка? — спросила Валерия Михайловна.

— Вика уже собралась сюда лететь, да вдруг тоже заболела. А у меня виза открыта. Ну, я и согласилась посмотреть, насколько серьезно то, что происходит с их родственницей.

— А далеко она живет? — спросила Лешка. Они с братом, стоя рядом, внимательно слушали Элин рассказ.

— Отсюда совсем близко, в Медведкове, причем дом ее находится недалеко от метро. Но я поймаю на дороге машину, чтобы поскорее к ней попасть.

— На тачке скорее не будет, — убежденно заявил Ромка. — Мы с Лешкой часто ездим к своим знакомым на «Бабушкинскую», станция эта перед «Медведково» находится. И если на метро, то всегда вовремя приезжаем, а когда на какой-нибудь машине, то каждый раз на дороге в пробке застреваем. Правда, Лешка?

— Ну что ж, можно и на метро, — легко согласилась Эля.

— Давай я поеду с тобой, — предложила Валерия Михайловна.

— Лучше мы с ней поедем, — сказал Ромка. Он уже успел заглянуть в свой пакет и, обнаружив маленький фонарик с часами, компьютерные игры, кроссовки, пачки жвачек, довольно улыбнулся: — Интересно взглянуть на старушку. Вдруг у нее и вправду кто-то в квартире затаился?

Валерия Михайловна взглянула на подругу.

— Или мне и в самом деле лучше дома остаться обед доваривать?

— Конечно, оставайся, мы втроем быстро съездим и вернемся, — ответила Эля. — Одна я, кстати, и заблудиться могу, поскольку Москву уже забывать стала, а когда в Медведкове была, и вовсе не помню.

— А можно я в новых кроссовках пойду? — спросил Ромка, доставая из мешка Элин подарок.

— Конечно, они же твои, поступай как хочешь. Ромка быстро поменял обувь и, надев куртку, двинулся к двери.

— Мне еще к Славке на минутку зайти надо, — объяснил он.

Лешка тоже надела куртку и оглядела брата.

— Странно, — сказала она. — Мне почему-то сначала показалось, что твои кроссовки серые с черным, а они наполовину белые.

Ромка приподнял левую ногу и оглядел ее. Кроссовка наполовину серая.

— А ты стань вот сюда, — сказала Лешка. Он подошел ближе к окну и, едва удерживая равновесие, вытянул вперед ногу.

— Смотри-ка, а теперь вставка и вправду белая. И на носке кусочек тоже белым отсвечивает. Почему так? — спросил он Элю.

— Не знаю, — ответила она. — Я их особенно не разглядывала. Они мне понравились, я их тебе и купила.

— Наверное, малюсенькие ворсинки на этом материале в зависимости от того, как падает свет, по-разному отсвечивают, — заключила Лешка. Она вытащила из своего пакета похожие на Ромкины, но более светлые и, как их ни верти, не меняющие свой цвет кроссовки, и радостно улыбнулась.

— Давно хотела именно такие, — объявила она и проникновенно сказала: — Спасибо тебе, Элечка.

Налюбовавшись своей оригинальной обновкой, Ромка сказал:

— Вы идите, я Славке тетрадку занесу и вас догоню. Мам, и тебе спасибо, — крикнул он, выбегая за дверь.

Валерия Михайловна не забыла о просьбе сына и скопировала ему на работе Славкину тетрадь по истории.

Удобно устроившись на сиденье в вагоне метро, Ромка снова с удовольствием стал осматривать свои ноги. Повернешь так — вставка серая, эдак — серебристая, а взглянешь сверху — белая. Да еще сверкает, словно шелковая. Блеск! А на сверкающем носке яркими желтыми нитками вышита буква С. Прямо как золотая!

— А эта твоя подруга Лида кем работает? — спросила Лешка Элю.

— Лидочка — бухгалтер, а ее дочь Вика теперь тоже, как и я, в кинобизнесе занята.

— А чем Вика заболела?

— На нее откуда-то свалилась сильнейшая ангина, с большой температурой. Поэтому она и не смогла сюда ехать. Выздоровеет — тоже прилетит, если понадобится.

— Увезет с собой бабку, и та тоже станет американкой, — добавил Ромка.

— Возможно, так оно и будет. Не оставлять же ее здесь одну. — Эля откинулась на спинку сиденья и сказала: — У этой семьи очень интересная история. С начала девятисотых годов они жили в самом центре города, на Арбате. Но после революции Лидочкины прадед с прабабушкой со своими детьми остались в коммуналке, то есть в двух маленьких комнатках своей собственной огромной квартиры, куда подселили других людей. В этой самой квартире родились и Софья Яковлевна, и Лидочкина мама, которая, выйдя замуж, переехала в другое место. А после ее гибели Лидочка снова на прежнем месте поселилась, и Вика там на свет появилась. К сожалению, с мужем своим, Викиным отцом, Лида довольно скоро разошлась, и стали они жить вчетвером: муж Софьи Яковлевны тогда еще был жив. Потом кому-то понадобилась их огромная коммуналка, и всех жильцов расселили кого куда. Вот им и досталась двухкомнатная «хрущевка» в Медведкове. Поначалу они и ей были рады — отдельное жилье, своя собственная кухня.

— И что ж тут интересного? — удивился Ромка.

— Пока ничего. А скажите мне, пожалуйста, знаете ли вы, кто такой Брюс? — ни с того, ни с сего спросила Эля.

— Еще бы, — сказала Лешка. — Кто ж Брюса Уиллиса не знает? «Крепкий орешек», «Пятый элемент», «Шестое чувство»… У нас полно кассет с фильмами, где он снимался.

Эля улыбнулась.

— Я не Уиллиса имею в виду, а графа Якова Брюса, сподвижника Петра Первого.

Лешка задумалась, а Ромка торжествующе оглядел своих спутниц и снисходительно бросил:

— И этого знаем. — И небрежно пожал плечами. — Кто ж его не знает?

Достав из сумки копию Славкиной тетрадки, он полистал ее и стал громко читать, периодически запинаясь, так как плохо разбирал почерк друга.

— Вот, пожалте вам, Яков Вилимович Брюс — потомок знатного шотландского рода. Входил в состав Великого посольства Петра Первого, изучал астрономию и математику в Лондоне у Ньютона и Лейбница. Неразлучный спутник царя во всех военных кампаниях, сенатор, оказывал большое влияние на взгляды и интересы царя. Кроме того, он занимался издательским делом и выпустил первый русский гражданский календарь, а также, по велению Петра, наставление для младых отроков и девиц дворянского сословия, оно называлось «Юности честное зерцало». В этом наставлении помещались азбука, таблицы слогов, цифр и чисел, то есть оно являлось пособием по обучению гражданскому шрифту и арабскому написанию цифр. — Ромка оторвался от листков. — Еще почитать? Но почему ты об этом спрашиваешь?

— Хватит читать. Все верно, — сказала Эля. — Дело в том, что этот Яков Брюс — один из предков Софьи Яковлевны.

— Ух ты! Сколько ж веков прошло! И кем же она ему приходится?

— Теперь уж и не понять кем. Лида смеется и говорит, что седьмая вода на киселе.

— Послушай, — Ромка схватил ее за руку. — Если он граф, то она, значит, тоже графиня? Эля улыбнулась.

— Должно быть. Только кто теперь придает значение всяким титулам? О них давно забыли. Тем не менее семья всегда гордилась этим родством.

— И что тогда? — не успокаивался Ромка. — Может быть, она богатая? Брюс-то был богатым человеком, ученым и коллекционером еще, здесь об этом тоже написано.

— Конечно, нет, — улыбнулась Эля. — Откуда у старушки богатства? Если что-то давным-давно и имели, то сначала в революцию, а потом во время войны все пропало. Продавали, исчезало… Ведь люди думали тогда не о вещах, а о том, как уцелеть при всех тех катаклизмах, что принесло с собой двадцатое столетие.

— Жаль, — вздохнул Ромка. — Сейчас бы посмотрели на что-нибудь старинное.

— Сейчас и посмотришь. На старушку, — сказала Лешка.

Они вышли из метро и довольно быстро нашли пятиэтажную «хрущевку». Дверь подъезда открывалась свободно, на ней не было ни домофона, ни кодового замка. Но внутри подъезда, как ни странно, чисто, ветер из разбитых окон не свистел, стены, выкрашенные в светло-коричневый цвет, не выглядели обшарпанными.

— Нам на второй этаж, — Эля нажала на звонок возле квартиры под номером семь.

Через некоторое время за дверью послышался шорох, и испуганный голос глухо спросил:

— Кто там?

— Знакомая Лидочки, вашей приемной дочери, — ответила Эля.

Дверь открылась. Лешка ожидала увидеть робкую старушку, похожую на Серафиму Ивановну, с какой их свела судьба в Воронеже, во время каникул. Ромка представлял себе высокомерную графиню, сухую и чопорную старуху. Однако стоящая перед ними старая женщина разительно отличалась как от их воронежской знакомой, так и не соответствовала Ромкиным представлениям о старинной знати. Интеллигентное лицо со светлыми внимательными глазами, держится прямо и с достоинством.

«И впрямь как графиня», — подумала Лешка, оглянувшись на брата.

Но лицо старой женщины было бледным, когда-то красивый шелковый халат сильно потерт, а квартира, куда они протиснулись все разом, очень запущена. Из комнаты пахло корвалолом — сердечными каплями.

Женщина пригладила седые волосы, незаметно оправила складки на своем халате и вопросительно посмотрела на вошедших.

— Здравствуйте, Софья Яковлевна, — сказала Эля. — Я к вам из Лос-Анджелеса, от Лидочки с Викой.

— А что? С ними что-нибудь случилось? — Она как-то разом обмякла, схватилась за сердце и, быстро вернувшись в комнату, зашла за большую зеленую ширму. За ширмой стояла кровать, на нее старая женщина и села. — Что с ними? — простонала она.

— Нервы у нее — того, — прошептал Ромка Лешке.

— С ними все в порядке, — поспешила за ней Эля. Она достала из сумки альбом с цветными фотографиями и стала его быстро листать. — Вот, смотрите. Здесь Лидочка у себя дома. А здесь — в кафе. А это Вика в Диснейленде… Я их близкая подруга, в Москве оказалась по делам, потому-то они и попросили меня вас проведать.

— А они? Сами они никак не могут меня повидать? Сколько уж лет их жду — не дождусь.

— Вика скоро приедет. Буквально через несколько дней. Они с Лидой просили передать, что очень вас любят и что тоже за вас волнуются. Впрочем, вы об этом и сами знаете. Но позавчера вы не подошли к телефону, а ваша соседка, которой они тоже позвонили, сказала, что вам плохо было с сердцем. И почему-то Лидочка не смогла до Павла Демидовича дозвониться. Он вас часто навещает?

— Давно не заходили. Зря они волновались, мне уже гораздо лучше, — сказала Софья Яковлевна и повторила: — Гораздо лучше. А если Виконька приедет, то я прямо-таки скакать от счастья стану.

«Сама себя обманывает», — подумала Лешка, глядя на трясущиеся руки и бледное, бескровное лицо старой женщины.

— Может, вам лечь в больницу, пока она не приехала? — заметив состояние старухи, предложила Эля.

— Что ты! — Софья Яковлевна с трудом замахала руками. — Я никак не могу бросить свою Кису. И вообще как можно оставить дом, когда сюда постоянно кто-то приходит? И днем, и ночью. Вот, опять кто-то крадется. Слышите? — И она указала на вторую комнату.

Ромка прислушался. И впрямь там что-то шуршало. Он вскочил и побежал туда. Однако в комнате с довольно убогой обстановкой и старым телевизором «Рубин» на черной подставке никого не было видно. Бросались в глаза большие узлы и картонные коробки, словно хозяйка квартиры замыслила переезд. Он выглянул в окно. Какой-то дряхлый дед вез по асфальту старую тележку с чем-то набитым мешком, и она громко шуршала и противно дребезжала. Вот и объяснение непонятных звуков.

— Это на улице шум, — сказал он, вернувшись в первую комнату.

А Лешка огляделась вокруг и заметила, что со шкафа свесила вниз круглую шерстяную голову с маленькими торчащими вверх ушками большая черная кошка. Она с интересом рассматривала их огромными желтыми глазами. Затем, спрыгнув со шкафа, кошка презрительно оглядела непрошеных гостей и, задрав хвост, вскочила на кровать и с важностью разлеглась на подушке. Очевидно, это ее законное место, так как Софья Яковлевна ласково погладила кошку по спине. А затем протянула руку к тумбочке. На ней стояли многочисленные пузырьки. На блюдечке лежали белые таблетки и два кусочка рафинада.

— Накапай мне на сахар, — попросила она гостью. — Двадцать капель.

Эля взяла в руки пузырек, сосчитала до двадцати и протянула старушке ставший желтым и резко запахший лекарством кусочек сахару. Старушка положила сахар под язык.

— Может быть, вам чай приготовить? Эля вышла в кухню и подошла к холодильнику. Ромка видел такой впервые: приземистый, с округлыми краями, с выпирающей из-за дверцы зеленой резиной. По верху дверцы шла блестящая, золотого цвета, окантовка. К ней прикреплена пластмассовая табличка со старомодными надписями: «ЗИЛ» и «МОСКВА». Причем слово «ЗИЛ» написано серебряными буквами на красном фоне, а «МОСКВА» — на белом. И вокруг этих надписей еще серебряная окантовка. А открывался холодильник с помощью большой железной ручки, которую сначала надо отвести вниз, а потом на себя. Такая ручка у Ромки дома на двери ванной комнаты.

— Когда я была маленькая, такой холодильник имел мой дядя, работник высшей партийной школы. Ужасно модный и невероятно дорогой, самого высшего качества, — отметила Эля. — И, смотрите, до сих пор служит.

— А у нас в почти новом морозилка не морозит, — вдруг вспомнила Лешка.

— Ну, этот-то на совесть сделан.

К сожалению, в сделанном на совесть больше сорока лет назад дефицитном хранилище холода, кроме небольшого кусочка засохшего сыра, абсолютно ничего не обнаружили. Увидев, что Эля открыла холодильник, кошка вскочила с подушки, подошла к женщине и требовательно сказала:

— Мяу.

— Она рыбу просит. Посмотри в морозилке, — услышала из комнаты старуха кошкину просьбу.

В маленькой, заросшей льдом морозильной камере лежали две малюсенькие замороженные кильки. Эля достала их оттуда и показала Софье Яковлевне:

— Это?

— Вот ее мисочка, — ответила хозяйка.

Лешка давно заметила немытую корчажку за ширмой рядом с кроватью старушки и все пыталась сообразить, для чего она предназначена. Для ночного горшка вроде корчажка маловата. А сейчас до нее дошло — это же кошкина посуда. Должно быть, в горшке раньше рос цветок, а возможно даже, в нем что-нибудь запекали в духовке. К его краям присохли остатки каши.

— Вот деньги, — обращаясь к брату с сестрой, сказала Эля. — Сбегайте в магазин, купите сыру, колбасы, творогу. Вы что едите на обед? — спросила она хозяйку. Старая женщина беспомощно оглянулась на свою кошку, словно та знала это лучше нее.

— Когда что. Суп, кашу…

— Понятно. Курицу принесите, — добавила Эля. — Хлеб… Оленька, ты, я надеюсь, и сама сообразишь, что нужно купить.

— Постараюсь, — кивнула Лешка.

— Я с тобой, — выскочил за дверь Ромка.

— Для кошки еду не забудьте, — крикнула им вслед Эля.

— Слушай, как ты думаешь, почему у нее так бедно в доме, раз она наследница Якова Брюса, а родственники ее в Америке живут? Ну ладно, пускай от этого старинного Брюса у нее ничего не осталось, сколько веков с тех пор прошло, но американцы-то должны о ней заботиться? Они ей что, помочь не могут? Зачем тогда звонят и Элю подсылают? — озадаченно выпалил Ромка, когда они вышли на улицу.

Лешка недоуменно пожала плечами.

— Я и сама не пойму. Потом у Эли спросим.

— И почему она все время прислушивается и говорит, что у нее кто-то по квартире ходит?

— Глюки, наверное. Эля же сказала, что у нее, должно быть, уже старческий склероз наступил.

Возвращаясь обратно с покупками, на лестничной площадке у самой двери брат с сестрой столкнулись с женщиной, поспешно выскочившей из соседней квартиры.

— Вы кто? — строго спросила она.

— Мы — знакомые, вернее, друзья подруги племянницы Софьи Яковлевны, — чуть не запутался Ромка, почему-то оробев от строгого взгляда соседки. Но лицо ее мигом подобрело.

— Вот, значит, как. Хорошо, что приехали, а то она, бедненькая, за последнее время совсем сдала. И мне ей помогать некогда, я с утра до ночи на работе, это сегодня у меня день свободный выдался. А с месяц назад я к ней даже «Скорую» вызывала. Врачи приехали, укол сделали. Потом участковый терапевт пришел, лекарств ей понавыписывал. Но она их почти не принимает. А во время своего отпуска я за ней ухаживала. Правда, родственники ее потом меня хорошо отблагодарили, посылку большую прислали: Юрке моему одежду и обувь, и мне кое-что. Они мне из своей Америки часто звонят, когда до нее самой дозвониться не могут. Хотя я бы и так за ней присматривала, потому как очень хорошо к ней отношусь и знаю, что когда нужно сделать: я медсестрой работаю. К сожалению, позавчера у нее снова приступ случился. И, мне кажется, она соображать хуже стала.

— Мы заметили. А как вас зовут? — на всякий случай спросил Ромка.

— Анна Степановна.

— А у вас и ключи от ее квартиры есть?

— Конечно, есть. Она не всегда сама дверь открыть может. А если совсем сляжет, что ж тогда, ломать ее?

— А еще ей мерещится, что у нее кто-то по квартире ходит. Она вам об этом говорила?

— Я ж вот и думаю, что у нее после болезни с головой не все в порядке. Ей бы лечение хорошее, сиделку настоящую или в больнице какой подлечиться А у нее одна пенсия маленькая, денег на это нет. Да и не хочет она ничего.

— А что, у нее здесь больше никого нет?

— Была одна подруга, да умерла. И есть еще старинный друг, Павел Демидович, он ее частенько раньше навещал, а теперь куда-то пропал. — Анна Степановна помолчала, что-то припоминая. — Точно, он к ней в тот день приходил, когда она завещание составляла, а больше я его не видела. Я это хорошо потому запомнила, что сама по ее просьбе к ней нотариуса на дом вызывала.

— А чего она завещала? И кому? — скрывая вдруг возникший у него интерес, словно из вежливости, спросил Ромка.

— Квартиру, обстановку свою, наверное, антиквариат какой-то. А завещала все Виктории, племяннице своей внучатой из Америки. Хотя у Вики там, я думаю, и так все есть. С другой стороны, квартира ее должна же кому-то достаться. А завещание свое она Павлу Демидовичу на сохранение отдала.

Пока Эля варила на кухне куриный бульон, Лешка с Ромкой изложили ей разговор с соседкой.

— Она нам еще про какого-то Павла Демидовича говорила.

Эля кивнула.

— Хорошо» что вы мне о нем напомнили. Мне ему позвонить надо. Лидочка с Викой его хорошо знают: это старинный друг Софьи Яковлевны. Они в той самой коммуналке на Арбате соседями были, росли вместе, потом он в военное училище поступил и до генеральского чина дослужился. Теперь уже давно в отставке, живет с внуками, а дочь его с мужем в Магадане живут, все никак не уедут оттуда. У Лиды на Павла Демидовича и была вся надежда, что он за ее теткой присмотрит, да только оказалось, что старик сам в больницу слег. Не просить же внуков со старухой сидеть, у них и своих забот хватает, оба учатся. Словом, сегодня вечером я позвоню в Лос-Анджелес, и мы с Лидой обсудим, что дальше делать. Соседка права, старушке надо либо сиделку искать, либо в больницу ее определять. Сейчас можно куда угодно человека устроить, в хорошую одноместную палату положить, были бы деньги. А о рыбе-то вы забыли? — спросила она, заметив внимательные желтые глаза незаметно появившейся в кухне черной кошки, с независимым видом запрыгнувшей на окно. И тут только Лешка увидела, что шерсть у нее вовсе не черная, а темно-коричневая, блестящая, словно переливающаяся. Кошка грациозно разлеглась на подоконнике и лениво сощурилась.

— Не забыли, — сказала девочка. — Ромка хотел «Вискас» купить, а мне сказали, что он не всем кошкам полезен. Красивая какая, да? — протянула она руку к блестящей спинке зверька.

— Очень, — залюбовалась кошкой Эля.

— Я отсюда никуда не поеду, — раздался вдруг решительный старческий голос. Софья Яковлевна с трудом добралась до кухни и услышала их разговор. Со слухом у нее, очевидно, все в порядке. — Если при мне неизвестно кто сюда ходит, то что же получится, если я отсюда уеду? И вовсе все пропадет. Хотите, чтобы моя девочка, моя Вика, всего лишилась?

— А чего здесь лишаться-то? — не вытерпел Ромка. Софья Яковлевна взглянула на него с испугом и огорчением.

— Пока не приедет внучка, я никуда не поеду, и никто мне здесь не нужен, никакие сиделки, я и сама справлюсь, — твердо сказала она и медленно побрела назад в свою комнату, стараясь держаться как можно прямее.

Лешка проводила ее взглядом. Уходила Софья Яковлевна с достоинством и независимостью, как и положено настоящей графине. И точно так же вела себя ее кошка. «Они, наверное, давно вместе живут, вот и похожи», — сделала вывод девочка.

— Хорошо, хорошо, — миролюбиво сказала вслед старой женщине Эля, — мы не станем ничего делать без вашего согласия.

Она приготовила куриную лапшу, поставила тарелку Софье Яковлевне на тумбочку, положила кошке в ее ужасный горшок небольшую свежую рыбку. Кошка с урчанием тут же вытащила ее из горшка на пол и громко зачавкала. Старушка с умилением посмотрела на свою любимицу, а потом перевела выцветшие глаза на Лешку:

— Когда Лида с Викой уехали в свою Америку, а муж мой внезапно умер, я завела себе кошку. А это уже ее внучка, в третьем, стало быть, поколении, — бесстрастно сказала она. — Вдвоем не так тоскливо. Я бы и собаку завела, да с ней гулять надо, а я не всегда могу.

— Теперь все изменится, вот увидите, — ласково Оказала Эля. — В общем, так. В холодильнике творог, молоко, йогурт. На плите суп. На сегодня вам хватит, а завтра мы снова приедем. Вечером я позвоню Лиде, скажу ей, что у вас все в порядке. Впрочем, вы и сами эй об этом по телефону скажете. Договорились?

Софья Яковлевна кивнула.

— Спасибо тебе, деточка. Извини, если что не так сказала. А альбом с моими девочками ты мне оставишь?

— Конечно, я же его специально для вас привезла. 1у, до завтра?

— До свидания, — попрощались и Ромка с Лешкой.

Старушка снова поднялась с постели, чтобы запереть за ними дверь, и не закрывала ее до тех пор, пока они не спустились вниз. А когда они на полпути огля-1улись, помахала им рукой и, отринув свою независимость, с надеждой спросила:

— Так я вас завтра жду?

— Конечно, — заверила ее Эля.

— Старая какая, — прошептал Ромка. — Жалко ее, одна совсем.

— Совсем беспомощная, но хорошая, — добавила Лешка. — Кошку любит.

— Вам завтра в школу идти? — спросила Эля, когда они, покинув серую пятиэтажку, вышли на улицу.

— Суббота же, — ответил Ромка. — Какая школа?

— Ну и отлично. Значит, с утра приедем сюда снова и хоть немного уберемся в квартире.

— Опять! Да что ж это такое! — тихим шепотом возмутился мальчишка.

— Что ты сказал? — переспросила Эля.

— Ему в этом месяце уже четвертый раз придется уборкой заниматься. А до этого никогда в жизни ничего подобного не делал, — объяснила Лешка. — И ему это почему-то не нравится. Он же ленивый у нас.

— Совсем я не ленивый. Просто не люблю напрасный труд. Ты пыль убираешь, а она тут же назад ложится. И какой же тогда смысл в уборке? Вот была бы у нас такая машина, которая сама бы пыль собирала!

— Такая машина есть, — сказала Лешка. — Пылесос называется.

Ромка махнул рукой.

— Не остроумно. В Японии, к твоему сведению, робота-уборщика изобрели, он сам всю грязь убирает.

— Подрастешь, и у тебя заведется такой робот, — заверила его Эля. — Технический прогресс на месте, не стоит. А пока нам придется воспользоваться тряпкой и примитивным пылесосом. Кажется, я его у Софьи Яковлевны в прихожей видела. А впрочем, уборка у нас еще под вопросом. Старушка может и не разрешить трогать ее вещи. Да, старость — не радость, — вздохнула она.

— А зачем ей ширма? — спросил Ромка. — От кого отгораживаться, одна живет?

— Можно ее об этом спросить, но я предполагаю, что Софья Яковлевна к ней просто привыкла. В тесных коммунальных квартирах хотелось иметь уединенные уголки, вот люди и заводили подобные вещи. А расставаться с привычным старикам всегда трудно.

— А почему Лида с Викой ее с собой в Америку не взяли? — Лешка забежала с другого бока и взяла Элю под руку. — И, кстати, почему она так бедно живет?

— Не они ее не взяли, а она сама не захотела уезжать. Тогда еще жив был ее муж, и сама она чувствовала себя еще не старой женщиной, да и работа ее ей нравилась. И не так-то все это просто тогда решалось. А насчет бедности… Я сама удивляюсь. Как-то неудобно задавать ей такой вопрос, хотя он у меня, как и у вас, так и вертится на языке. Надо у Лиды спросить. Насколько мне известно, она ей постоянно, из месяца в месяц, помогает. — Эля посмотрела на часы. — Ну ладно, вы сейчас отправляйтесь домой, а я еще в одно место на минутку заскочу, а то не успею со своими собственными делами управиться. Скажете маме, что скоро я буду в ее полном распоряжении. О'кей?

— О'кей, — кивнули брат и сестра.

Вечером Эля, как и собиралась, позвонила в Лос-Анджелес. Лешка не все поняла из ее разговора, потому что снимать параллельную трубку, как она это делала, когда по телефону болтал брат, не решилась. Но зато они с Ромкой стояли с Элей рядом и ловили каждое слово. Ромке надо было все знать, чтобы распланировать свой завтрашний день. Он надеялся, что вдруг завтра утром к старушке ехать не придется, а тогда он составит компанию Олегу Пономареву и отправится с ним на Воробьевы горы, где по субботам всегда собираются скутеристы. Олег обещал его там кое с кем познакомить. Может быть, ему еще и покататься на крутой «табуретке»-мотороллере дадут. Это ведь куда приятнее, чем в чужой квартире пыль подметать.

И потому он во все глаза уставился на Элю, когда она, наконец, положила трубку.

— Ну, что?

— Вике уже легче, горло проходит, и она собирается приехать дня через три-четыре. А пока, если, конечно, Софья Яковлевна продержится, не станем ее никуда определять и сиделку нанимать тоже, если она этого не хочет. Вика сама разберется. Жаль, что Лидочка с ней вместе поехать не сможет, у нее, говорит, работа срочная. И еще они очень удивляются, что старушка бедно живет, потому что Лида ей регулярно деньги высылает. Кстати, надо не забыть ее сберкнижку проверить.

— Ура! — сказал Ромка. — Значит, я завтра свободен?

— Конечно, никто тебя не держит. Если только ты не захочешь съездить со мной на Горбушку.

— На Горбушку? — Ромка даже подпрыгнул от восторга. — Захочу, конечно, захочу! А во сколько?

— Навестим Софью Яковлевну, и если убедимся, что у нее все в порядке, то есть что она себя чувствует не хуже, чем сегодня, то возьмем машину — и туда. Ой, мне же еще в одно место позвонить надо, Лидочка просила. Узнать, что же такое приключилось с их старинным другом, с Павлом Демидовичем, — и она принялась рыться в своем блокноте, а затем снова взяла в руки трубку. — Добрый вечер, — сказала Эля, когда в одной из московских квартир кто-то подошел к телефону. — Я знакомая Лиды Авериной, из Лос-Анджелеса. Да-да, Викиной мамы. Я сейчас в Москве, сегодня навещала Софью Яковлевну. А Павел Демидович все еще в больнице? В общем-то, мы знаем, что он болен. Но что с ним такое? Инфаркт? Боже мой!

Лешка внимательно наблюдала за Элей и даже непроизвольно повторяла ее мимику. Но помрачневшее поначалу лицо их гостьи вдруг просветлело:

— Выписывается? В понедельник? Слава богу! Привет ему от Лидочки из Лос-Анджелеса. Я еще вам позвоню. И Вика скоро приедет. До свидания, всего хорошего.

Она отключила трубку и, продолжая держать ее в руках, прокомментировала:

— Голосочек какой-то детский. Внучка, должно быть. Ну надо же, у него, оказывается, инфаркт. Да, старость, как метко сказано, совсем не радость. Кстати, чтобы успеть на Горбушку, надо из дома завтра пораньше выйти.

Она набрала еще один номер и заговорила о каких-то привезенных ею документальных фильмах… что их непременно надо вставить в телевизионную сетку. Об этом Ромке с Лешкой слушать стало неинтересно, и они занялись каждый своим делом. То есть Ромка открыл копию Славкиной тетрадки и стал искать, что там еще написано про графа Якова Брюса и его имущество, а Лешка — примерять обновки, привезенные Элей.