Весна выдалась на редкость теплой. По квартирке на пятом этаже гулял беспокойный сквозняк. В кресле, поджав под себя ноги, сидела девушка. В руках у нее была потрепанная книжка. Девушка задумчиво теребила пальцами уголки страниц и пыталась уловить, о чем в книге шла речь.

Каждые несколько минут — а то и чаще — девушка вскидывала голову и смотрела в распахнутое настежь окно, как будто за ним что-то вот-вот должно было появиться. Но там было только небо и солнце, которое впервые за последние несколько лет ласкало своим теплом.

Димитрия не могла больше сосредоточиться: какое-то волнение упорно грызло ее изнутри. Она отложила книгу в сторону, даже не потрудившись заложить страницу, и прикрыла веки. Девушка никак не могла свыкнуться с мыслью, что она снова осталась одна. И все, что произошло с ней минувшей осенью, не более чем сон.

Дарко всегда говорил ей, что она ходячая катастрофа, но, будь она и в самом деле неудачницей, выбралась бы оттуда живой? Димитрия очень в этом сомневалась.

Все эти месяцы она жила в неведении, чем тогда все закончилось. Она помнила, как заседатель неожиданно вытащил из кармана револьвер и открыл огонь. Наверное, это были очень быстрые и очень умные пули — тут же слышались короткие вздохи, и не успевшие вовремя среагировать падали замертво. Одна пуля даже оказалась достаточно умной, чтобы обхитрить Дарко. Выжил ли он после этого ранения, Димитрия не знала.

Медбрат Томо, воспользовавшись поднявшейся суматохой, вывел Димитрию из Города. Тогда он сказал ей, что это она ловко придумала — обмануть его. Димитрия тогда даже не улыбнулась.

Он посадил ее на вертолет, и когда пилот спросил у Димитрии, куда лететь, у нее на языке вертелось только одно слово.

"Домой".

Вот так она снова оказалась в Сараево — там, где началась вся эта история.

Тяжело вздохнув, Димитрия краем глаза посмотрела на календарь. Теперь она поклялась не пропускать ни единого дня. Пусть она окончит свои дни здесь как ее сестра и родители.

В тишине Димитрия сварила себе кофе (старые отцовские запасы), затем уселась за стол с чашечкой горячего напитка, закинула ногу на ногу и открыла одну из старых газет. Отец не пропускал и дня без свежей газеты и горячего кофе, обжигавшего губы.

Димитрия находила в этом что-то забавное — возвращаться в прошлое, пусть ненадолго. Прошлое — это все, что у нее осталось. Настоящего больше не было. Настоящее кануло в прошлое.

— Не смотри так на меня, Димка, — серьезно говорил отец, когда она наблюдала за тем, как он пьет кофе и читает газету. Отец был серьезен, но глаза его всегда улыбались.

Но сейчас Димитрия не чувствовала на себе ничьего взгляда. Квартира была все так же пуста, как вчера и позавчера, и позапозавчера. Как неделю назад. И как год назад.

Единственное изменение — это застывшее в полу у порога пятно крови от того беженца, который умер здесь по своей же глупости. Правда, если бы беженец не заявился к ней тогда — не вернулся бы и Дарко. И все бы было по-прежнему. Как вчера. И позавчера.

Воспоминания не давали ей покоя. Добилась ли она чего своими поступками? Или результатом был разгром и тишина? Как долго ей придется ждать ответов на бесконечную череду вопросов?

Газета была четырехлетней давности — совсем неинтересная. Про майскую демонстрацию и какие-то очередные погромы на западе Сараево. В конце прилагался уже разгаданный матерью кроссворд и прогноз погоды. Обещали солнце.

Димитрия оставила газету на столе и вместе с горьким кофе забралась на широкий подоконник. Безучастным пустым взглядом Димитрия смотрела в конец улицы и думала о чем-то своем. О том, о чем прежде никогда не думала.

Она одна. Ну и что? Она выжила — в то время как не выжил никто. Она осталась человеком, несмотря ни на что.

И когда где-то вдалеке появились две человеческие фигуры, Димитрия не придала этому никакого значения. Это могли быть беженцы, решившие остановиться в Сараево на ночь. Уже завтра они уйдут.

Но чем ближе становились фигурки, тем сильнее нарастало волнение в груди у Димитрии.

— Нет. Не может быть, — шептала она, прикрывая рот ладонями. — Я не сошла с ума. Пожалуйста. Я не сошла с ума.

С высоты пятого этажа едва ли можно было разглядеть этих людей. Один был высокий и светловолосый — мужчина. Его спутник был поменьше, больше похожий на ребенка.

Димитрия словно ракета сорвалась с места и выскочила из квартиры. Несколько пролетов вниз — и она уже была на улице, запыхавшаяся, с дрожащими губами.

Только не плачь, приказывала она себе. Бесполезно.

Они приближались с каждым мгновением все стремительнее. Мужчина и девочка. Только теперь Димитрия могла с полной уверенностью сказать, что это была девочка.

Сердце в груди Димитрии стучало так громко, что, казалось, вот-вот вырвется наружу. Девушка почувствовала, как вспотели ладони. Она смеялась и плакала одновременно. От счастья.

Между ними оставалось всего с десяток шагов. Мужчина и девочка остановились. На нем была кожаная куртка, майка и синие джинсы. Девочка была одета в легкое платье. Весна, конечно, выдалась теплая, но все равно Димитрии казалось, что девочка замерзла.

В живых внимательных глазах мужчины что-то сверкало. Солнечные лучи, догадалась Димитрия. Это солнце.

Он не улыбался, но улыбались его глаза.

Именно в этот момент все сомнения в душе Димитрии испарились. Она присела на корточки и расставила руки широко-широко, словно сети. Едва маленькая девочка оказалась в ее объятьях, она зарылась лицом в ее светлые волосы, вдыхая их неповторимый аромат.

— Ты прекрасна, — повторяла она снова и снова. — Ты прекрасна как весна.

Но девочка не говорила ни слова. Как будто она была ненастоящей, выдуманной ее больным воображением.

Димитрия посмотрела в глаза своей маленькой сестренки. Она почти не выросла, но ее лицо имело такое же серьезное выражение, как и в ее воспоминаниях.

— Господи, — вырвалось у Димитрии. — Я прошу тебя, Весна, скажи, что ты мне не снишься.

Девочка молчала.

— Она не говорит. — Это был Дарко. Ближе, чем она могла предположить.

— Но почему?

— Я не знаю, Димитрия. Мне стоило огромного труда найти ее.

— Весна, ты хотя бы слышишь меня? — обратилась она к сестре. — Кивни, если слышишь.

Весна кивнула.

У Димитрии словно камень с души свалился. Она разглядывала сестру так тщательно, будто проверяла, настоящая ли она. Она заглядывала в ее глаза, касалась маленьких детских ладошек, изучала ее тоненькую шейку и маленькие губы. Но все, что она видела, это ее душу. Потрепанную душу, словно она была старой плюшевой игрушкой. Это была душа ребенка, у которого не было детства.

"Что они сделали с тобой, милая?"

Этого вопроса вслух Димитрия задавать не решалась.

— Теперь все будет хорошо, Весна. — Димитрия снова прижала к себе сестру. — Я обещаю.

Затем она выпрямилась в полный рост и посмотрела в глаза человеку, которому и так была обязана выше крыши.

— Я рада, что с тобой все в порядке.

— Я тоже.

Он снова издевался над ней? Или нет?

— Я не знаю, как тебе удалось это сделать, но ты вернул мне Весну. Совершил невозможное.

Дарко молчал. Его лицо не выражало ничего. По нему нельзя было прочитать, о чем он думает, что сейчас происходит у него в голове. Он просто был. И Димитрия просто была этому рада.

Он изменился. Побрился — теперь от щетины и следа не осталось. На нем больше не было этой черной формы с золотой нашивкой, и сам он стал больше похожим на человека.

— Расскажи, как там без меня, — попросила она.

— Тяжело, но мы боремся.

— Я смотрю, ты больше не носишь форму.

— Да, мы отсоединились от Золотого вихря. Хотим начать свою жизнь.

Дарко чего-то ждал от нее — она это чувствовала. Ждал, что она что-то сделает или скажет. Только она не понимала, чего именно он от нее ждал.

Димитрия снова наклонилась к сестре и игриво потрепала ее по щекам, как делала это раньше.

— Беги домой, моя маленькая Весна. Я сейчас поднимусь.

И тогда Весна впервые улыбнулась. По-настоящему. Как раньше. Вскоре был слышен только топот ее ножек по ступенькам.

Димитрия подошла к Дарко. Близко. Опасно. Но ей было все равно. Она нерешительно обняла его и положила голову ему на плечо.

— Спасибо за солнце, солдат.